Человек, который постоянно отрезал от себя куски

Уже примерно десять лет, за редким исключением, каждое его утро начиналось с сигареты. Страшно было представить, что теперь стало с его лёгкими и зубами. Он спешно докурил и закрыл окно, а то холодно. Стараясь не разбудить её, он зашел в ванную и, не открывая воду, снял майку и установил на полочке маленькое зеркало, которое использовал обычно во время бритья. Взял кухонный нож, который был специально остро наточен, и оттянул немного кожи и мышц со своего живота, что было нелегко при его худощавости. Привычным, но всё равно неприятным движением, он два раза полоснул оттянутую кожу ножом с двух сторон. Прикусив губу и тихо морщась от боли, он дорезал остатки мышц, всё ещё соединявших кусок мяса с остальным телом. Он тщательно завернул отрезанное от себя в бумагу, положил это рядом на стиральную машинку, затем зажал рану полотенцем и вышел из ванной, чтобы незаметно сунуть сверток в карман её шубы. Только помыв нож и вытерев кровь с белых стен ванны и с живота, он стал чистить зубы и умываться.

Она уже проснулась и пыталась застегнуть юбку, повернувшись спиной к зеркалу, когда он вышел из ванной комнаты, вытирая на ходу голову. Он сел в кресло и молча стал смотреть, как она одевается. На ней уже были тёмные чулки, сапоги на высоком каблуке и темно-зеленая юбка, зауженная к низу. Теперь она застегивала последние пуговицы на блузке. Она подняла с пола сумку, взяла в руки ключи от машины, вероятно, она достала их ранее, чтобы поставить на прогрев своё авто. И посмотрела на меня.

- Деньги на полочке.

Это было всё, что она хотела услышать. Взяв деньги и накинув шубу, не застегивая, она улыбнулась:

- Звони ещё.

Он некоторое время ещё сидел в кресле. Не то чтобы рана беспокоила, просто полотенце под майкой присыхало к мясу, потом больно было отдирать. Некоторое время спустя он включил телевизор и поставил чайник на плиту. Было морозное ноябрьское утро, солнце ярко освещало комнату. Совершенно свободный день, когда можно ничего не делать, валяться на диване, читать книжки или сидеть в Интернете, и от этого утро становилось ещё ленивей и прекрасней.

На телефоне заиграла привычная мелодия.

- Да?

- Друг, поставь чайник, я заеду минут через двадцать?

- Да, конечно.

- Где там у тебя магазин есть рядом?

Вскоре он уже сидел за чашкой чая и шоколадкой и разговаривал с Егором.

- В общем, я не посмотрел расписание, поэтому приехал на пару часов раньше и, чтобы не сидеть там, решил заехать к тебе. – Рассказывал Егор, разбавляя чай молоком.

- Бывает.

Они сидели и разговаривали обо всём. Делились последними новостями, рассказывали интересные случаи и просто шутили. Это была беседа из тех, когда не нужно тщательно подбирать слова и люди понимают друг друга еще до того, как заканчивается фраза. Про незаконченные фразы было всегда актуально, потому что он сильно заикался. Шоколадка заканчивалась, время подходило к полудню, и Егор стал собираться.

- Погоди минутку, я заверну тебе.

- Да ладно тебе, не надо! – Егор стал сопротивляться и уже встал.

- Я же не могу тебя просто так отпустить.

Он взял кухонную доску, на которой обычно режут хлеб или сало, и достал из шкафчика такой маленький топорик, вроде тесака. Егору было немного неловко, он скромно со снисходительной улыбкой наблюдал за происходящим, как внук наблюдает, как бабушка собирает ему пирожки. Он положил свою левую руку на доску, отмерил топориком расстояние до начала кисти, потом подумал ещё и отмерил чуть больше. Затем глубоко вдохнул и резким громким ударом отрубил себе руку. Кровь брызнула на плиту, на кухонный шкафчик и белый потолок. Он незаметно вытер подступившие от боли слезы, вытянул из джинсов ремень и перетянул остаток руки, чтобы кровь не бежала. Затем прикрыл культю полотенцем, чтобы не смущать Егора и самому не коситься на неё, и стал заворачивать свою кисть в бумагу, что было очень неудобно и непривычно делать одной рукой, хоть и правой.

- Вот, держи! – Он протянул Егору руку в бумаге и улыбнулся, хотя лицо его было бледным.

- Не стоило… - Егор благодарно улыбнулся в ответ и взял сверток. – Мне пора, а то опоздаю. – И Егор сердечно на прощание пожал ему оставшуюся руку.

Солнце было уже в зените, а так как срочных дел всё равно не предстояло, у него было время позвонить маме. Он устроился поудобней за кухонным столом и стал слушать долгие гудки.

- Привет, мам! Я тебя не отвлекаю? Ты на работе? Ну как у тебя дела? Да у меня всё по-старому, ничего нового. Там тоже ничего. С ними тоже ничего нового, недавно созванивался. И планов никаких. Как твоё здоровье? Как отец? Пусть выздоравливает скорее, лишний раз пусть никуда не ходит. Вы купили зимнюю резину? Во сколько обошлось? Дороговато. Я знаю место, там продают резину с небольшим износом, надо было мне узнать. Как в школе дела? Что там нового? Как у сестры? Скажи ей, что я не обижаюсь. Поздравь её с прошедшим от меня. Да я знаю. Да, я сегодня же отправлю вам посылку. Нет, мне не трудно. Я сегодня отправлю. Ладно, передавай привет всем. Пока, мам. Я завтра позвоню. Всё будет хорошо. Пока.

После разговора он не стал откладывать всё на вечер и тут же приступил к сбору посылки. Он пошел в ванную комнату, нож лежал там с утра. Он включил теплую воду и сел на бортик ванны, поставив ноги внутрь, подняв по колено джинсы. Немного помедлив, он стал ножом срезать икроножные мышцы сначала с одной ноги, потом с другой, аккуратно складывая куски на стиральную машинку. После того, как он срезал основную часть мышц, он стал соскабливать остатки, царапая ножом по малой и большой берцовым костям. Получался неприятный звук, и делать это одной рукой было очень долго. Потом он смыл теплой водой кровь сначала со своих ног, потом помыл отрезанные куски, завернул их каждый в отдельный кусок бумаги, потом в один большой.

Хорошо, что ближайшее почтовое отделение было не далеко, иначе бы ему было совсем тяжело хромать. В вонючем помещении толстая работница с немытыми волосами и руками долго и недовольно осматривала сверток, спрашивала что там, взвешивала его. После он заполнил все необходимые бумаги и пошел домой. К слову, на обратном пути он отрезал себе мизинец и кинул его облезлой и тощей дворняге, палец, должно быть, подарил ей еще пару дней жизни.

По сути, беспокоила его только кровоточащая рука, которая кровью пачкала покрывало, потому что рана на животе была совсем небольшой, а ноги, лёжа на диване, особо не напрягались.

Она пришла, когда уже стемнело. Она вошла в комнату и, не разувшись, сказала: «Давай!». Он молча ушел на полчаса в ванную, где скуля, как щенок, соскоблил со своих ребер скудные остатки мяса. Он открыл воду, чтобы его не было слышно. Затем умыл лицо и руку, взял и в единственной ладони, придерживая культей, вынес ей в комнату куски. Она, сдерживая слезы, смотрела на них, затем дрожа всем телом, взяла и распихала их по карманам своего пуховика. После она подошла к нему, потянулась на цыпочках, мокро и бегло поцеловала его и стала гладить по небритой щетине. Он видел, как слезы сначала сильно подступали к её глазам, потом покатились по щекам. Он обнял её рукой.

- Господи, только не плачь… Прости меня. Прости меня, если сможешь?

- Если разбитому стакану скажешь «прости», разве он станет целым? Я разбита.

- Мне это так нужно… Иначе я не смогу написать больше ни строчки, ты должна меня понять. Извини, я испачкал твой пуховик… – У него у самого подступил ком к горлу. – Тепло ли ты одета? И почему от тебя пахнет сигаретами? – Он гладил её по голове.

Она еще раз потянулась, чтобы поцеловать его, потом развернулась и, вытирая рукавом слезы, всхлипывая, ушла. Он так и остался стоять в полумрачной комнате, в абсолютной тишине. Затем он подошел к большому зеркалу, развел в стороны руки и робко, испугано поднял глаза на свое отражение. У него были отрезаны уши и нос. У него кусками был содран скальп. Через отрезанные щеки были видны зубы, впрочем, половины из них уже не было, отчего раны казались еще глубже и темнее. Слева на шее был вырез. Сквозь ребра можно было различить его черные хриплые лёгкие, а гнилое сердце всё ещё еле-еле стучало. Было горько от обиды и невыносимо грустно от того, что ничего нельзя было вернуть. Он протянул единственную целую руку вперед и оперся о зеркало, его отражение повторило за ним с задержкой в пару секунд. Он печально и вопросительно смотрел в свои же глаза. На него смотрел человек, который постоянно отрезал от себя куски.

Посвящается Анюте Щелоковой.

Быть может, ты поймешь, зачем это всё надо было.

23.11.2012