Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Григорий Сковорода. Потоп змиин

Статья в жанре Религия
Добавить в избранное

Не за горами 220-летие со дня смерти малороссийского странствующего мудреца Григория Савича Сковороды. Я попытался последнее его сочинение о Книге книг, Библии, «Змиин потоп», адаптировать к современному русскому языку, хотя язык времён Ломоносова ещё не устарел. По себе знаю, что нынешний читатель, заражённый вирусом потребительства, не любит читать и чтить, а тем более спотыкаться на средневековых непонятностях, но подкорректировать язык Сковороды пришлось лишь слегка. В сковородиновское цитирование Библии я вообще вмешиваться не стал: в 18 веке ещё не существовало русского синодального перевода, и Сковорода, видимо, цитировал Писание с еврейских и греческих текстов и зачастую просто по памяти, в вольном пересказе, поэтому идентифицировать многие цитаты затруднительно.

Когда я посмотрел перевод его трудов на украинскую мову, здесь мудрец оказался чужим среди своих, и перевод этот, весьма скрупулёзный, как перевод на иностранный язык. Уж не прихватизировали Сковороду на Украине? По глаголу-то Григорий Саввич скорее русский, как, впрочем, и Гоголь, хотя любовь его к малороссийским степям общеизвестна. Но я не ревную за такую приватизацию общерусского эталона бескорыстия и чистоты: изображение мудреца на пятисотгривенной банкноте – неудачное чествование. Не знаю, будет ли Россия отмечать 300-летие со дня рождения великого бродяги, но явление Сковороды – общемировое достояние. Думаю, что сковородиане – литературному и вообще художественному чествованию замечательного человека – быть! Может, и я вношу вклад в неё, небольшую собранную коллекцию стихотворений о Григорие Саввиче. Любовь к нему искренняя, ведь сам он любил не понарошку. У Михаила Пришвина, певца природы, труды Сковороды были настольной книгой. Сегодня в век либерализма, когда дают распускаться всем лепесткам, в том числе и злой зелени, волчцам, колючкам, сорнякам, многие называют Сталина злым гением, тираном, но Пришвин, выученик Сковороды, понимал, что Сталин – явление природы, зима природы, и остерегался выказывать из общегосударственного ствола свой интеллигентский кипишь вроде скрюченных листиков или сморщенных, замороженных плодов. Лев Толстой в ожесточённой пикировке с поповством тоже полагался на размышления Сковороды, равно как и на Коран, пытаясь двоякий, притчевый смысл Евангелия переписать по своему, без обманчивого буквализма, хотя, конечно, главенствовал тут не Сковорода, а атаковавшие свыше русского пророка чистые, истинные мысли, потому что драгоценный сосуд не заполняется абы чем. Да не поймут меня неправильно, что я вытаскиваю кумира из мрачного средневековья! Я обращаю внимание читателя на образец чистой жизни. Россия пропадёт, если в ней будет свирепствовать воровская идеология: человек человеку волк. Да и дублёное фарисейство, которое сейчас поднимает униженную голову, тоже не выведет Россию на передовые позиции. Нужно то, что благословляется Богом, а не то, что проклято. Вместо того, чтобы слушаться пророков и Божьих посланников, вынашиваются мысли о «хорошем» царе, вместо сути проповедуется одёжка, ряженность и бородатое бутафорство. КОГДА ГОВОРЯТ ИМ: СЛЕДУЙТЕ ТОМУ, ЧТО НИСПОСЛАЛ БОГ, ОНИ ГОВОРЯТ: НЕТ, МЫ БУДЕМ СЛЕДОВАТЬ ТОМУ, ЧТО НАШЛИ МЫ У ОТЦОВ НАШИХ. УЖЕЛИ И ТОГДА… КОГДА ОТЦЫ ИХ НИЧЕГО НЕ РАЗУМЕЛИ И НЕ ХОДИЛИ ПО ПРЯМОМУ ПУТИ(2:165). Эту кораническую сентенцию привожу для того, чтобы показать приоритетность будущего перед прошлым: Божий остаток всегда лучше и больше того, что мы имеем. Как сегодня умножаются спортивные школы и спортплощадки для выращивания спортсменов, нужно созидать и питомники для юных талантов, чтобы таковые росли в атмосфере нравственной чистоты и постоянного самосовершенствования. Это был бы кадровый задел для развития науки, новейших технологий, для построения искусственного интеллекта, способного оптимизировать общественное и экономическое устройство.


* * *


Не искал ни жилища, ни пищи,

В ссоре с кривдой и с миром не в мире,

Самый косноязычный и нищий

Изо всех государей Псалтыри.


Жил в сродстве горделивый смиренник

С древней книгою книг, ибо это

Правдолюбия истинный ценник

И душа сотворенного света.


Есть в природе притин своеволью:

Степь течет оксамитом под ноги,

Присыпает сивашскою солью

Черствый хлеб на чумацкой дороге,


Птицы молятся, верные вере,

Тихо светят речистые речки,

Домовитые малые звери

По-над норами встали, как свечки.


Но и сквозь обольщения мира,

Из-за литер его Алфавита,

Брезжит небо синее сапфира,

Крыльям разума настежь открыто.

(Арсений Тарковский)

* * *

Мир ловил меня, но не поймал.

Автоэпитафия Гр.Сковороды


Где целовали степь курганы

Лицом в траву, как горбуны,

Где дробно били в барабаны

И пыль клубили табуны,

Где на рогах волы качали

Степное солнце чумака,

Где горькой патокой печали

Чадил костер из кизяка,

Где спали каменные бабы

В календаре былых времен

И по ночам сходились жабы

К ногам их плоским на поклон,

Там пробирался я к Азову:

Подставил грудь под суховей,

Босой пошел на юг по зову

Судьбы скитальческой своей,

Топтал чабрец родного края

И ночевал - не помню где,

Я жил, невольно подражая

Григорию Сковороде,

Я грыз его благословенный,

Священный, каменный сухарь,

Но по лицу моей вселенной

Он до меня прошел, как царь;

Пред ним прельстительные сети

Меняли тщетно цвет на цвет.

А я любил ячейки эти,

Мне и теперь свободы нет.

Не надивуюсь я величью

Счастливых помыслов его.

Но подари мне песню птичью

И степь - не знаю для чего.

Не для того ли, чтоб оттуда

В свой час при свете поздних звезд,

Благословив земное чудо,

Вернуться на родной погост.

(Арсений Тарковский)


* * *


История давеча вскрыла следы

Григория Саввича Сковороды,

и правда воспряла из праха,

что люди огадились в детском раю

и рай променяли на волю свою,

на землю корысти и страха.


В бессмыслице жизни, что сами творим,

дано ль нам пробиться к началам своим, —

придет ли при жизни пора нам

встрадаться в ту глубь, чей закон — доброта,

где в рай всененужный раскрыты врата, —

к прощенья пчелиным полянам?

(Борис Чичибабин)


* * *

Завет философа-скитальца

Григория Сковороды

Таков: не следует стараться

Искать награды за труды.


Любому человеку надо

Иметь любимый «сродный» труд,

Который сам себе – награда,

Которого, как счастья, ждут.

(Игорь Кобзев, Завет)


* * *


А и ты на той же сковородке,

что и брат Грыцько Сковорода,

пёк желток-глазок. И чарка водки

пахла дымным порохом Суда.

А и ты всех иерархов ряхи,

чрева всех чиновных кубатур

не терпел на нюх. И нёс в рубахе,

в полотняном джинсовом размахе,

вольный ветер, синь без синекур!


Люби, люби своё! И родичайся свято

со всем, что по уму, по совести - светло.

Слаба от кутюрье на кутерьме заплата -

значение вещей по капле вглубь ушло.


Библия в дорожной торбе, флейта -

редкое резьбленье из клыка…

Алой альфой в стих врастает лепта

мака, беспризорника-цветка.

Каждый малый звук под Божьим небом

льнёт к летописанию пути.

Чем довлеть посадником нелепым,

забывая «не единым хлебом…»,

лучше – вправду поле перейти!


И прийдя к философа могиле,

повторить: «Блажен кромешный час…

Ибо в нём всем сердцем нас любили –

вопреки всему, не напоказ!»

Где юдоль, до родинки родная,

вдаль ведёт июльские холмы,

там, в бессмертье звуками играя,

радугой, от рая и до рая,

мы снуём - живые до зимы!

(Сергей Шелковый)


* * *


Солнце с плачем заходило.

Но весёлый как всегда,

рьяно рыл себе могилу

богослов Сковорода.


Он о вечной жизни мыслил,

не боясь худой молвы.

Да и волосы, как листья,

все слетели с головы.


А затем – с молитвой к Богу –

Он сменил своё бельё –

и в бессмертную дорогу

дух его свершил подъём.


А надгробье – как прищепка.

надпись – пища для ума:

“Мир ловил меня, но тщетно.

Да, ловил, но не поймал!”

(Александр Азовский)


ДИАЛОГ.

ИМЯ ЕМУ – ПОТОП ЗМИИН

Беседует Душа и Нетленный Дух

16 августа 1791 года

Любезный друг Михаил!

Древний монах Эриратус все свои замечательные рассуждения посвящал другу и господину своему патриарху Софронию, а я посвящаю тебе.

Ты мне в друге господин, а в господине – друг.

Я эту книжечку написал в Бурлуке, размышляя на досуге. Она украдена. Но я, напав на черновик, исправил, добавил и кончил.

Потоп змиин, Ноев, Божий, и Библия есть то же.

Если она на море, как же не потоп? Взгляните на Назонову картину потопа.

Nat lupus inter oves… (Плавает волк средь овец…)

Не в этом ли море обуревается вся вселенная?

Точно, в этом! Точно, вся! «Потонули, как олово в воде…» Один мой Израиль эту пучину, перелетая, переходит. Один он подмечает жалобную ревность Варухову: «Кто перейдёт на ту сторону моря и обретёт премудрость?»

Что есть Библия, если не мир? Что есть мир, если не идол деирский? Что есть золотая глава, если не солнце? Что есть солнце, если не огненное море?

Не оно ли заградило нам нашу гавань ту:

«Вот Он стоит за завесой нашею и говорит: «Лицемер! Почему усомнился ты?»

Не все ли не переплывшие мучатся в огненной бездне? Не все ли ужасаются ада? И кто уразумел ад? Не смешно ли, что все в пекле, а бояться, чтоб в него не попасть?

Вот точный сфинкс, мучающий не решивших загадку. «Взмятутся и успокоится не могут». «Ходите в пламени огня вашего».

А мой Ной радугу видит, и потоп прекращается. Что есть прекрасная радуга? Не радость ли радуга? Не солнце ли видит свой образ в зеркале вод облачных? Не солнце ли глядит на солнце, на второе своё солнце? На образ образуемый, на радость и на мир твёрдый? Не туда ли глядит сей вождь наш, не туда ли волхвов ведёт? Останься же солнце и луна! Прощай, огненная бездна! Прощай, заходящее солнце! Мы сотворим свет лучший. Созиждем день наисветлейший. Да будет свет! И стал свет. Да встанет солнце и луна! Да встанет и утвердится! Да светит во веки веков! И стали солнце и луна! Новые луна и солнце. От Бога божественные.

Воспой же, о Исайя! Воспой нам песнь победную. Израиль перейдёт море.!


Не зайдёт солнце твоё,

И луна не оскудеет.

Будет Господь свет твой,

И закончатся печальные дни твои,

Дни рыдания твоего.


Воспою же и я с тобой, любезный мой Исайя: «Радугу мою полагаю в облаках». То есть, мир утверждаю внутри себя.


Солнце всю тварь опекает,

Взор радугой утешает.

Бездна-сердце, о проснись!

В самого себя влюбись!

Весь тогда потоп исчезнет.

Радуга же вечна блеснёт.

Враз сотрёшь свои все слезы,

Внутри все успокоишь стезы.

Сам будь себе радугой,

И расстанешься с тугой.

Вся тварь себя не насыщает,

Бездна бездну не удовлетворяет.

( пустынник Григорий Варсава Сковорода)


Insuperabili loco stat animus, qui externa deseruit. Nunquam major est, quam ubi aliena deposuit, et fecit sibi pacem, nil timendo... (На недоступном месте стоит дух, лишённый всего внешнего. Нет ничего лучше, чем отбросив чужое, жить в мире с самим собой и ничего не бояться. Сенека).

То есть, «Разумный праведник себе друг будет»(Притчи, глава 12).


ГЛАВА 1

ПРИТЧА: СЛЕПОЙ И ЗРЯЧИЙ


Два пришельца входили в храм Соломона: один слепой, другой зрячий. Слепой без пользы возводил глаза и водил веки свои по стенам храма. А зрячий, видя картину, нарисованную живописцами, изображающую человека, зверей, птиц, горы, реки, леса, поля, цветы, солнце, звёзды и драгоценные камни, радовался. Особенно же любопытной зеницею вглядывался он в семилампадный светильник и сень херувимов. «Я не вижу радости в этом храме», - сказал слепой. «О бедный! – вскричал зрячий. – Пойди домой и вырой глаза свои, погребённые в пожитках твоих. Принеси их сюда. И обновится тебе храм этот, и почувствуешь услаждающее тебя блаженство».


ГЛАВА 2

ДИАЛОГ ИЛИ РАЗГОВОР


Действующие лица в разговоре – Душа и Нетленный Дух.

Душа: Всякая непонятность вызывает у меня любопытство. Если только благоволишь, о Нетленный Дух, скажи мне, что значит: два пришельца?

Дух: Всякий рождённый в этом мире есть пришелец, слепой или просвещённый. Не прекрасный ли храм премудрого Бога мир сей? Есть же три мира. Первый – всеобщий мир обительный, где всё рождённое обитает. Он, состоящий из бесчисленных мир-миров, и есть великий мир. Другие два есть частные и малые миры. Первый – микрокосмос, то есть мирик, мирок, или человек. Второй мир символический, притчевый, то есть Библия. В каком-либо обительном мире солнце есть око его, и око сие есть солнце. А как солнце есть глава мира, тогда не удивительно, что человек назван микрокосмосом, то есть маленьким миром. А Библия есть символический мир потому, что в ней собраны небесных, земных и преисподних тварей фигуры, чтобы они были монументами, образами, ведущими мысль нашу в понятие вечной природы, скрытой в тленной так, как рисунок в красках своих.

Душа: Что значит вырыть погребённые в пожитках зеницы?

Дух: Начало вечного чувства зависит оттуда, дабы прежде познать самого себя, прозреть таящуюся в теле своём вечность и будто искру в пепле своём вырыть. Сия искра – прочие миры, и эта мысленная зеница провидит в них вечность.

Душа: Разве вечность и Бог – одно и то же?

Дух: Конечно, вечность есть стержень, твердь, везде, всегда и во всём твёрдо стоящая, и всю тлень, как одежду носящая, всякого разделения и осязания чуждая. Она-то есть истина и нетление. Видишь, что свет премудрости тогда входит в душу, когда человек два естества познаёт: тленное и вечное. А о неразумных есть пословица: «Двоих насчитать не умеет».

Душа: Но скажи мне, какая польза видеть везде два естества, а не одно? И какое в этом утешение?

Дух: Сие изображу тебе подобием. Незаурядный живописец написал на стене оленя и павлина весьма достоверно. Этими изображениями сын его, младенец, несказанно радовался. И старший сын взирал с удивлением. Живописец со временем стёр краски, животные с виду исчезли. Мальчик рыдал неутешно, а старший смеялся… Теперь скажешь мне причину смеха и рыдания?

Душа: О, не могу сказать, но от тебя слышать жажду.

Дух: Конечно, мальчик думает, что погибли животные, поэтому и плачет.

Душа: Как же не погибли, если исчезли?

Дух: Ах, не называй краску образом. Она есть одна только тень в изображении, а сила и сердце есть рисунок, то есть нематериальная мысль и тайные начертания, к которым то пристаёт, то отстаёт краска так, как тень к яблоне своей, и краска есть как плоть, а рисунок – как кость в теле. Поэтому не разумеющий смысл рисунка плачет по краскам. Это старший понимает и смеётся. Самые точные образы ещё прежде появления своего на стене всегда были в уме живописца. Они не родились и не погибнут. А краски, то прильнув к образам, представляют образы в материальном виде, то, отстав от них, исчезают из виду, но не уносят вечного бытия их так, как исчезающая тень не рушит яблоню. И тогда-то бывает прямая пиктура, картина, согласна с вечною сущих образов мерою, а со свойством их согласны краски.

Душа: Верую, что слово твоё не ложное, но для меня несколько непонятное.

Дух: Внемли же второму подобию! Нарисуй круг, сделай из дерева или вылепи его из глины. Потом опять его сотри, а прочее разори… Теперь скажи мне: погиб ли круг?

Душа: Погиб писаный, деревянный и глиняный.

Дух: Правильно рассуждение твоё. Погиб видимый, но невещественный и сущий круг нетлененный пребывает в сокровищах ума. Сей, как не создан, так и разориться не может. Вещественные круги – ложная тень и одежда кругу истинному.

Душа: К чему же твоя речь склоняется?

Дух: К тому, чтоб понять во всём два естества: Божие и материальное.

Душа: А сие понятие куда выходит?

Дух: Туда, что не может ничто погибнуть, а только тень свою теряет.

Душа: Что же далее из сего следует?

Дух: Ничего! Кроме неустрашимости, благодушия, упования, куража, веселья и благовидного вёдра, того сердечного мира, который у Павла всякий ум превосходящим нарицается. Рассуждай о теле твоём то же, что о помянутых образах и круге. Считай всё мирское естество краскою. Но вечная мера и вечносущие руки Божьи, как кости прильнувшие к ним плоть, всё строение поддерживают, пребывая во всём главой, а сверх непостоянной своей тени – древом вечной жизни. Не на подлые, видно, кости и руки смотрит Библия сим словом: «Кость не сокрушится от него», «Не бойся, Иаков, на руках моих написаны стены твои!..» И догадался Платон, когда сказал: «Бог землемерит». Не будь, душа моя, из числа тех, которые материю за суть почитают. Они не исповедуют естества Божьего. Отнимают силу и честь, бытие и славу невещественного и благого Духа, а вместо него воздают мёртвым и грубым стихиям. Сие-то значит: осудить и приговорить к смерти начальника вечной жизни и всякой твари всеобщего жизнедавца.. Бога, видно, убить нельзя. Но нечестивую мысль их правда Божия в дело ставит. Тогда отняли от Бога жизнь и силу, как только присудили её тлению. И тогда же отдали тленности жизнь, как только отняли её от Бога. Вот суд, воцаривший раба вместо господина, испросивший себе разбойника Варавву.Сии отцеубийцы и слепые осязатели мироустройства называются у Платона подлостью, в мрачном рве и аду сидящею, одну тёмную тень видящею и ничего за сущую истину не почитающую, разве одно то, что ощупать и в кулак схватить могут. Это источник безбожия и сердечному граду разорения. Ползущая и поедающая землю подлость, прилепившись к брению, стала и сам грязью и возметаемым от вихря прахом. Прилепившие же сердце своё Господу – единого с Ним духа и хвалятся с Исайею: «Божий я», «Путь благочестивых прав», «Не падём, но падут все живущие на земле». Все три мира состоят из двух едино составляющих естеств, называемых материя и форма. Эти формы у Платона называются идеи, то есть видения, виды, образы. Они суть первородные миры нерукотворённые, тайные верёвки, преходящую сень или материю содержащие. В макрокосмосе и микрокосмосе вещественный вид даёт знать об утаённых под ним формах или вечных образах. Такое же и в символическом или библейном мире, собрание тварей составляет материю. Но Божие естество, куда знамением своим ведёт тварь, есть форма. Ибо и в этом мире есть материя и форма, то есть плоть и дух, стень и истина, смерть и жизнь. Например, солнечная фигура есть материя или стень. Но поскольку она значит вложенное в солнце селение своё, ради этого вторая мысль есть солнце и дух, будто второе в солнце солнце, как из двоих цветов два духа, так из двоих естеств две мысли и два сердца: тленное и нетленное, чистое и нечистое, мёртвое и живое!.. О душа моя! Можно ли нам, зная это, похвалиться и воспеть: «Христово благоухание мы…»?

Душа: О дух мой! Блаженна та душа... По крайней же мере можем о нас сказать: «В благовоние мира твоего течем». Наконец, научи меня, что значит семилампадный светильник?

Дух: Значит седмицу бытейскую, в которой весь символический мир создан.

Душа: Что такое слышу? Ты мне насказал чудное и неизвестное.

Дух: Уже сказано, что солнечная фигура есть материя и стень. Семь дней и семь солнц. В каждом же солнце есть зеница: второе прекрасное солнышко. Сии солнышки из своих стеней блистают вечности светом, так, как горящий елей сияет из лампад своих.

Душа. О божественное, о любезное, о сладчайшее солнышко!.. Еще же мне скажи: что же есть херувимы?

Дух: Седмица и херувимы, то есть колесницы и престолы — то же.

Душа: О херувимах. Почему они престолы?

Дух: Солнце есть храм и чертог вечного, а в горницах тут же стулья, где субботствует. Колесница тоже, есть она дом ходящий. Ведь солнце есть огненный шар и никогда не стоит, а шар состоит из многих кругов, будто из колес. Ибо солнце не только есть чертог и вечно бродящая авраамская скиния, но и колесница, служащая нетленному нашему Илье, могущая возить вечное наше солнышко. Сии солнечные субботы, то есть чертоги и покои вечного, называются тоже седмицею коров или юниц и седмицею пшеничных колосов, а у Захарии — седмицею очей. Слепые и гадательные очи сидящий на херувимах открывает тогда, когда из внутренностей их вечные зеницы, как из солнцев солнышки, нетленным воскресения светом блистать начинают.

Душа: Прочее: херувимская сень, что ли она есть?

Дух: Сень, тень, краска, абрис, одежда, маска, таящая за собою форму свою. Идею свою, рисунок свой, вечность свою — все то есть херувим и сень вместе, то есть мертвая внешность.

Душа: На что Иезекииль приправил им всем крылья, дабы помимо орлов быки и коровы по поднебесной летали?

Дух: На то, дабы и воз летал к единому началу, то есть к солнышку. Он не приправил, но провидел, что они все крылатые.

Душа: Что значат крылья?

Дух: Вторые и вечные мысли, перелетающие от смерти в жизнь, от материи к форме. Вот тебе пасха, то есть переход, исход. О душа моя! Можешь ли от мертвых тварей и от сени херувимской перебраться к Господу твоему и к сущей форме твоей? «Крепка, как смерть, любовь». «Крылья ее — крылья огня».

Душа: О отец мой! Трудно вырвать сердце из клейкой стихийной грязи... Ах, трудно! Я видела написанный образ крылатого юноши. Он норовит лететь в горнее, но нога, прикована цепью к земному шару, мешает. Сей образ — мой образ. Не могу, а только желаю. «Кто даст мне крылья?..» Для облегчения, отец мой небесный, горести мои услаждающего, продолжай беседу. Открой мне: для чего Давид желает крыльев сих? Ведь ты сказал, что одни только солнца есть херувимы.

Дух: Солнце есть архиобраз, то есть первоначальная и главная фигура, а копии ее и вице-фигуры бесчисленны, всю Библию заполнившие. Такая фигура называлась антитипос (прообраз, вице-образ), то есть вместо главной фигуры поставлена иная. Но все они, как к своему источнику, стекаются к солнцу. Такие вице-фигуры, например: темница и Иосиф, коробочка и Мойсей, ров и Даниил, Далила и Самсон, сиречь солнышко, кожа и Иов, ясли и младенец, гроб и воскресший, вериги и Петр, корзина и Павел, жена и семя, Голиаф и Давид, Ева и Адам... Они то же самое, что солнце и солнышко — змий и Бог. Мать прочим есть фигура солнечная. Она первая благословляется и освящается в покой Богу. «Благословил бог день седьмой». По сей причине прочих тварей вице-фигуры, вместо неё поставляемые, все бытие свое приемлют в днях светлой седмицы, как в ней рождаемые; сама же прежде всех созидается.

«Да будет свет!» И был свет. Свет, утро, день всегда около лучей, а лучи при солнце. И не удивительно, что Давид, будучи херувимскою копиею, желает крыльев, имея ту же силу и мысли с седмицею. «Помыслил-де дни первые и лета вечные помянул и поучался».

Всем тварям дает толк и свет светлая седмица. «Семь их очей господних суть, взирающих на всю землю». Когда они слепы, тогда вся Библия есть тьма и Содом. От нее и Давид учится. Там семь солнцев, а у Давида очи. Солнце почивающего в солнце на себе возит. И Давид то же: «Терпя-де, потерпел», «Поднимая, поднял», «Вознесу тебя, Господи, как поднял меня ты». Солнце есть заходящая стень, но сила и бытие его в солнышке своем. И Давидовы очи есть исчезающий прах, но тень их востекает туда, дабы, исчезая, преобразиться в вечную зеницу, во второй разум и в животворящее слово Божие: «Исчезли очи мои в слово твое».

Херувим есть и Захария. И он взирает на седмицу и то же, что она, мыслит: «Лета вечные помянул...» «Видел, — вопиет Захария, — и се свечник золотой весь!» Куда кто смотрит, туда и идет. К летам вечным! Туда ему путь! К светлой седмице летит, орлиными крыльями парит. А где его крылья? «Вот они! Говорит ко мне ангел, говорящий во мне». Во внутренности крылья его. Сердце его пернатое. «Крепка, как смерть, любовь». «Крылья ее — крылья огня...»

Херувим есть и предтеча. «Был свечник горящий и светящий». Был значит не то, что был, но то, что сделан и создан светильником. Звезды прелестные и лжеденницы: горят, но не светят. Иоанн же истинная есть денница.

Душа: Пожалуйста, отец небесный, скажи, что есть, что значит лжеденница? Горю и воспламеняюсь знать.

Дух: Лжеденницы суть то же, что лжехерувимы.

Душа: Да где же они таковы? Я их вовсе не понимаю. Растолкуй!

Дух: Любезный мой друг! Иуда-апостол, тот тебе да откроет. Вот тебе лжехерувимы, вот и лжеденницы! «Ангелы, не соблюдшие своего начала»; «звезды прелестные»; «телесные, то есть душевные или скотские, нетленного духа не имущие». Кратко сказать: заблудившие от светлой седмицы, которая есть гавань всем. И сие-то значит: «Не соблюдшие начала». Бог, начало, вечность, свет есть то же. Сей свет освятил селение свое в седмице; седмица же есть главизна книжная, библейская. «Во главизне книжной писано обо мне», — говорит Христос. Начало и главизна то же. Сюда-то апостол Иуда блистает словом сим: «Ангелы, не соблюдшие своего начала». «Звезды прелестные: им же мрак тьмы вовеки блюдется». Вот ниспадшие с небесной седмицы лучиферы! Денница — по-римски лучифер, то есть светоносец, или день собою начинающий. Денница есть солнцу предтеча и предвестник дню. Взгляни! Вот прекрасная тебе денница! «В утро видел Иоанн Иисуса, грядущего к себе, и сказал: «Се агнец Божий!»» Где же твой день нам, любезная наша денница? Дай нам! Ведь ты не прелестная, во мрак влюбившаяся звезда. Уже нам ночь мерзкая омерзела.

«Сей есть! По мне грядет муж, который предо мною был...» И так сын Захарии есть светильник, или лампада, горящая и озаряющая, елей вмещающая, и сотворен, как око, внутри зеницу свою заключающее. У древних свечою, лампадою и оком Вселенной называлось солнце. «Не был тот свет, но да свидетельствует о свете». Вот тебе истинный, дочь моя, херувим! Потому-то в храмах видишь образ его крылатый.

Душа: О дражайший мой херувим Иоанн! Благодарю тебя, отец небесный, за него. А Лука и Клеопа не херувимы ли? Я вчера в храме слушала их путешествие и очень радовалась. Если же херувимы — как знать, что херувимы? Я бы очень рада...

Дух: Потому что идут путем субботним. Видно же, что этим путникам на уме светлая суббот седмица. Суббота им голодным раздробляет хлеб их, открывает помраченные очи, правдивее же сказать, свет, субботствующий в солнце и исходящий от чертога своего. «Оным открылися очи». Сей жених возлетел этими крыльями: «Крылья ее — крылья огня». Дал невкусным болванам пищу и вкус, но на пути и на разуме субботнем основанный. А мои пешеходцы, надев крылья и сотворившись из ползущих и землю поедающих змиев пернатыми орлами, по исаиевскому слову сему — «терпящие Господа обновят силу, окрылатеют, как орлы» — всерадостно воскликнули: «Не сердце ли наше горящее было в нас, когда говорил нам на пути?»— то есть не воспламенил ли Он нас лететь в горнее от смерти к жизни, вдунув нам вкус и свет светлой седмицы?..

Душа: Ныне я уразумела. Солнышко, как от пресветлейшего своего чертога, от гроба воссиявшее, воскрылило их и открыло им очи их, дабы сень херувимская не почивала на пути грешных, но, минуя всю тлень, возвышалась бы к единой своей [невидимой] форме. «И тот невидим был им».

Дух: О душа моя! Не одному Клеопе сия милость. Светлая седмица есть-то гора Божия, где благоволил жить. Сюда идет с усердием Мариам, целует и дружится с Елизаветою. Туда восходят все фамилии и колена израильские. «Там взошли...» Сюда бегут слепые, хромые, немые. Тут дружбу и компанию заводят волки с агнцами, рыси с козленками, львы с теленками, аспиды с отроками и созидаются зрячими крылатыми херувимами, возлетающими к началу, которое одно только есть, до Царя — всех подымут; да будет Бог всяческое во всех... Трудно только этим горам взыграть, вскочить вверх, ископать сладость, вздымиться и породить, как тучным юницам, единого своего юнца. «Придите — взойдем на гору Господню...»

Д у ш а: Я читала некогда, что оленицы и горние козы не могут рождать, разве на сих горах.

Дух: Такие душа моя, рассуждения в Боге возможны, а в натуре тварей недостаточны. В символическом мире, которым является Библия, где о едином Боге слово, так водится, но сие в нашем великом мире есть небыль. В Боге и от Бога — все возможное, не от тварей, ни в тварях. Притчевые эти горы есть солнца. Они прибежище таким оленям, каков есть Давид и о которых слово сие: «Тогда вскочит хромой, как олень».

На сих горах отбрасывает Давид ветхие свои рога, а растут ему новые. «Там взращу рог Давиду...» Сюда вскакивает исцеленный Петром хромой, и возбуждена словом, от него исшедшим, Тавифа, то есть горняя коза. По сим холмам скачет и перескакивает молодой олень, брат и жених соломоновской невесты. Сюда же течет к брату и она: «Яви мне вид твой, где почиваешь?» Ответ: «В полудне, в солнце». Все воинство ангельское тоже воспевает, что в вышних и горних горах вечные мысли и одна слава Божия жительствует. «Слава во вышних Богу! — и тогда всей обетованной библейской земле мир, покой и вечная дружба! Как пишется в книге Навина: «Почила земля от брани», «Сюда спешат и пастыри», «Перейдем к Вифлеему!», «Там родила тебя мать твоя».

Сюда за звездою путешествуют и волхвы. «Видели (вопиют с Захариею: видел и се свечник...), видели-де звезду его на востоке». Востока без солнца нигде нет. «Стал вверху, где было дитя».

Не только оленям, но и звездам нет отдыха, кроме сей горы. Вся тварь вздыхает, в жилище небесное облечься желая и вопя: «Сей покой мой!» Магдалина тоже, ища радости и утешения своего, очень рано приходит на гроб. Не иначе гроб - тот камень, где почивал Иаков и видел лестницу. Внимай и примечай, дочь моя, что при Магдалине вспоминается рассвет и глубокое утро, а при Иакове солнце. Чувствуешь ли, что сей камень, будто бы утро, чуть-чуть проницающее из мрака: темновато начертывает каменную гору Божию и пресветлый чертог его — солнце? Весьма ошибаешься, голубочка моя, когда не думаешь, что гроб этот не иное что-либо есть, как только пещера, в недрах каменной горы высеченная, где почила премудрость.

Ныне же научись и веруй, и знай, что Господня земля, и все исполнение ее идут к горе Божией, в недрах своих рай сладостный и вечную жизнь скрывающей дотоле: «Пока дышит день и движутся (херувимские) сени». Вот свет и день! «Дунув говорит: примите Дух Святой...» Тогда всё через сию Божию гору, как по лестнице, восходит к Богу. «Не сие! Но дом Божий и сии врата небесные».

Душа: Енох не обретен в живущих, Илия взят вихрем, восхищен за волосы ангелом пророк Аввакум и апостол Филипп, Павлов человек до третьего неба восхищен — все сие казалось мне вздорным и непонятным. Ныне же в сей вздорности обрела я с Самсоном нежную и сладостную пищу. Усладила мне всё твоя херувимская речь и гора чудная. Не об этой ли горе чудотворной, не только Илию, но и быков, и горы скачущие, и холмы воскрыляющей, и деревья, не о сей ли матери нашей сионской и не ей ли песенка сия Исаина: «Покой даст Бог на горе сей, изопьют вино, изопьют радость на горе сей, помажутся миром на горе сей»?

Дух: Угадала ты (с Самсоном...) загадку и притчу его! Сия-то есть столица Сион, которая есть мать всем нам, вопиющая ко всем нам: «Там дам тебе сосцы мои...» Посмотри ж теперь, сестрица моя! Куда идут 12 учеников? Не на гору ли Галилею ведет их брат и друг, прекрасный Иосиф, исшедший, как из светлых палат, из темницы? На горе с братиею своею веселится, возносится, благословляет и утешает надеждою хотящего их утешить Святого Духа. В этой зале — таинствами и благоуханием бессмертия дышущая вечеря и Фомино уверение. В этой горнице сделался ветер и шум из крыльев Параклитовых. В этом храме излияние странных языков и свершение надежды. «Дети Сиона, радуйтесь, ибо дал вам пищу в правде...» А Стефан? Не херувим ли? Не в горы ли взирает? «Се вижу небеса открыты!» А Павел? Не с Даниилом ли возводит очи в горы? «Возвел очи мои в горы и видел: и се муж!.. Тело его, как фарсис...» А Павел не то же ли. «Знаю человека». «О горнем мудрствуйте». «Как вознесется великолепие его». Вот тебе малое число херувимов, окружающих Господа славы. А не дышит ли в уши твои, любезная моя, ветер и шум орлиных крыльев, несущих апокалипсную жену с прекрасным ее сыном? Посребренные крылья ее высоко парят! И она желает в горах святых укрыться от гонящего змия. «И полечу, и почию». О целомудрая мать, невеста неневестная, нет тебе на земле мира! Спеши, молю тебя, с любезным чадом к горним вечного субботам. На том семихолмии, верно, сыщешь покойное место, как Ноева голубка или как ласточка, убегающая от зимней стужи, перелетающая от северных стран через Чермный понт к полудню, воспевая песенку сию: «Нет здесь для меня покоя». «Кто перейдет на оную сторону моря и обретет премудрость?» «Единая я, пока перейду».

Светлая седмица есть день Господень, спокойный полудень, весна цветоносная, вечное лето, время благое, всем воскресение, просвещение и освящение. «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу во время благоприятное». «Примите Дух Святой!»


Глава 3-я ИСПЫТУЕТСЯ БОЖИЯ СИЛА В НЕКИИХ МЕСТАХ БИБЛЕЙНЫХ


Душа. Светлая седмица и сень херувимская из памяти моей не выходят, о любезный отец! Свет, теплоту, прохладную тень, пищу, насыщающую вечности сотом, живую радость, твердое надежды утешение — всё нахожу для себя в светлых чертогах и на прекрасных горах ее. Люблю Израиля, что сосет камень горы сей. Не это ли есть поучаться святыне?.. Но милое для меня и жалостное зрелище: жена с прекрасным своим младенцем, по воздуху парящая, убегает от гонящего ее змия... О богомерзкий! На следы божественной невесты вод горьких блевотины изблевает скверный... Скажи мне, отец мой, какая польза дракону в том, чтоб потопить младенца?

Дух. Польза та, что, потопив невесту с младенцем, легко тогда может всю покрыть землю потопом, а Бог от вод очищает.

Душа. Откуда же ему сия злоба и упрямство к Вышнему?

Дух. Зачем об спрашивать? Плоть по природе враждебна духу.

Душа. Неужели сей сатана отрыгает потоп, бывший в днях Ноевых?

Дух. Без сомнения, бывший при Ное.

Душа. Почему эта дева облечена в солнце?

Дух. Можно догадаться, что она стоит на месте фигуры солнечной, копия ее.

Душа. Конечно, этот змий есть тот же, что нашептал Еве, будто у смертного дерева добрый плод.

Дух. Он самый. Ведь он задавил семя жене и потопил наследника обетований: «Тебе дам оную землю и семени твоему». Потом легко уже с нагрузом своим введена земля под клятву и покрылась горьких его вод, а проще с Давидом сказать, потопных его глаголов и льстивого языка блевотинами. Тогда везде настало злое время, чуждая тьма, гниль и растление плодов его смертных, одному только ему вкусных. Не видна ни в облаках прекрасно сияющая радуга, ни веселого воздуха благовидность, ни приятность вечного лета благовременного, о котором беседует безневестная невеста.

«Зима прошла, дождь отошел, цветы явилися на земле, время обрезания гроздей приспело».

Душа. Желала бы я знать, отец наш небесный, и прошу открыть, без обиняков, что значит прямо и точно сей змий? Если в символическом библейном мире всякое дыхание и вся тварь собрана и находится для составляющих систему его фигур, потому и он должен быть фигурою, значащею нечто точное. Да и написано в сем священном библейном мире, что и гады с прочими тварями Господа хвалят. Хвалить же Его как может тварь бессловесная? Разве только может болванеть фигурою и гадательным молчанием, как помазанием, давать знать о Боге. Не иначе немые небеса проповедают славу Божию, только молча. Однако, как трубою, премилосердный его промысл, в мирах его сокрытый, проповедуют. Научи же меня, владыка святой, что значит змий сей? Какой-то непонятный вздор, чтоб почитать за одно оба потопа: драконов и Божий... Не вмещает сердце...

Дух. Ну, душа моя, слушай! Станем учить и вместе тут же учиться. Что слаще, как, по Сирахову совету, поучаться святыне в разуме своем? «Блажен-де муж, который в премудрости умрет и который в разуме своем поучается святыне...» Не спеши только, моя любезная. Не будь нагла и не считай недостаточным то, что для тебя непонятно. Помни, что фигуральный мир этой книги из притчей сплетен, а запечатлен тайнами. Радуй в сем умном рае мысли твои. Но нигде не суди нагло... Слыхала ль ты, что самые предревние пытливые умы создали змия фигурою вечности? Змий же был и хитрой о Боге науки иконою.

Душа: Слыхала. Он пишется и ползущим, и как колесо свитым, свой же хвост в устах держащим. А почему он такою фигурою сделан?

Дух: Потому, что хитер и вьется в кольца так, что не видно, куда думает, если не приметить голову его. Так и вечность везде есть, и нигде ее нет, тем что невидна, закрывая свою ипостась. Подобна же ей и наука о ней. Притом свертки и кольца ее есть образы и иконы вечности и свитков таинственных науки Божественной. Кроме этого, имеет он преострый взор, как видно из его имени. Эллинское слово дерко значит зрю, дракон — значит узрю, дракон — могущий будущее узреть, то есть прозорливый. Нет труднее, как прозреть вечность грязью засоренному оку. Если ты разжевала и вкус почувствовала в сем: «Слово было к Богу, и Бог был слово», тогда понимай, что Библия, все свое символическое слово во видение вечного простирая, сделалась и сама Богом. «И Бог был Слово» — так, как вексель на золотую монету и сам золото... Теперь, уже без обиняков, скажу, что Библия есть и Бог, и змий.

Душа. Ах, отец!.. Странное и неожиданное слышу.

Дух. Глава его есть седмица. Вот тебе семиглавый дракон Даниилов!.. Перестань же дивиться помянутым потопам и не говори: не вмещает сердце...

Душа. Ибо и солнце есть змий?

Дух. Конечно, голова змиина, а лицо Божье.

Душа. И все прочие вице-фигуры суть змии?

Дух. Без сомнения, они суть туловище и хвост его, а Божии ноги и подножие. Престол же его — небо и солнце.

Душа. Куда теперь много я вижу змиев!

Д у х. У Бога 1000 лет, как день один, и 1000 вице-фигур в однодневной солнечной, а она единая за 1000 их стоит. Как же змий часто вьется, перевиваясь в разные свитки на том же месте, а по виду кажет перемену, так и Библия представляет разнообразные повести и речения, но все сие на том же пункте, как колесо на своем центре, обращается. «Змий же был мудрейший». Сделана же змиина фигура мудрее всех звериных, как приличнее живопишущая книгу вечности и силу Божию. «Змий сей, его же создал ты ругаться ему».

Душа. Как же так? Библия есть вместе и Бог, и змий?

Дух. Как же так? Она ведь плоть и дух, буйство и мудрость, море и гавань, потоп и ковчег... Не будь несмышленна и косна! Умствуй проворнее... Ведь ты уже слыхала, что все миры состоят из двоих естеств: злого и доброго. Почему ж тебе сей змий чересчур страшен? Он не всегда вредит и юродствует, но бывает и вкусный и полезный. Если нашептал Еве по-сатанински, может и Марии возблаговестить по-архангельски.

Душа. Почему ж сему змию во всех веках и народах ругаются, плюют и презирают?

Д у х. Не дивно. Он их потопом мучит. Он на поругание создан и того достоин.

Душа. Ах, он того достоин?

Дух. Потому что во многих местах бесстыдно и вредно, без всякого вкуса лжет. Также нелепые, срамные враки и небыль шепчет.

Душа. Где ж он лжет? Покажи мне хоть одно место.

Дух. Покажу. А что б всю его ложь исчислить, потребуется чуть ли не полгода. Вот он тебе зараз, на самом пороге, лжет: «В начале сотворил Бог небо и землю».

Душа. Боже мой! Неужели это ложь?

Дух. Самая главная критская и сиканская ложь. Посколь яблоня, постольку с нею и тень ее. Тень значит местечко, яблонею от солнца заступаемое. Но древо вечности всегда зеленеет. И тень же её ни временем, ни местом не ограничена. Мир сей и все миры, сколько они бесчисленны, есть только тень Божия. Она исчезает из виду по части, не стоит постоянно и в различные формы преобразуется, однако же никогда не отлучаясь от своего живого древа; и давно уже просвещенные сказали весть сию: materia aeterna — «вещество вечно», то есть все места и времена тень наполнила. Един только младенческий разум сказать может, будто мира, великого сего Идола и Голиафа, когда-то не бывало или не будет. Этой младенческою ложью по исходу десятого после Христа века христианскую вселенную столь поколебал, что мирокрушения так все трепетали, как мореходцы в чрезвычайную бурю кораблекрушения.

Представь же себе, душа моя, тогдашнее христианских душ от сего змия мучение! Оно ведь не семь дней, как на море, продолжалось, но... и ввергнуло Христову философию в крайнее презрение и поругание, когда наконец уже открылось, что все язычники достойно и праведно христианскую бедность сию осмеивали и ныне осмеивают. А как в самых дверях и, по пословице, на первом поскоке лжет, так и в самый первый день неверность: «Да будет свет!»

Откуда же свет сей, когда все небесные светила показались в четвертый день? И как день быть может без солнца? Блаженная натура постоянная. Все что днесь, сегодняшнее, то всегда не есть достаточное, постоянное, вечное. Таким вздором через всю седмицу рыгает, будто пребываешь зрителем вселенского чудотворного театра и будто важная нужда знать, прежде яйцо было или курица, цвет или родился плод? Наконец, всю Божию фабрику эту самым грубым юродством запечатлел: «Почил от всех дел своих».

Будто истомлен, ничего создать не мог уже больше. А если бы не эта помеха, непременно у нас ныне показались бы бесхвостые львы, крылатые черепахи и кобылы, хвостатые зайцы, единорогие волы, гладкогласные перепелы, пухо-собольи ежи, четыреокие и четыреухие судьи, правдолюбные ябедники и клеветники, премудрые (сказать по-тевтонски) шпицбубы, по-малороссийски — умные дураки и прочие чудовища и уроды, а за ними бы вслед, как елисейское железо, вынырнуло бы (сказать по-римски) mobile perpetuum и философский все болото европейское преобразующий в золото камень... Ныне же все это засело в Божией бездне. Послушай, душа моя! От этого лживых вод потоп изблевающего источника убегал Иаков, как пишется: «Пошел Иаков от источника проклятого и вошел в Харрань», там, где воссела и судит вечная дружба и правда. А как отнял Божию неутомимость, так сам себе чужое и несродное усвоил, то есть человеческий язык: «Говорит змий жене».

Душа: Начала и я чувствовать вздор в сих словах: «Почил», «Был свет». Это значит светлое и солнечное время. Потом, как беспамятный, повествует о солнце, будто оно не бывало, а создается новое. Если же первого дня вёдро и светлость созданы без солнца, какая нужда созидать солнце? Не складно лжет.

Д у х: О душа моя! Знай, что Библию читать и ложь его считать есть то же. «Насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке». Вот болтун! Сад насадил в саду. Еврейское слово Эдем есть то же, что сад. Откуда же на сей (так сказать) садовый сад глядеть, чтоб он казался на востоке? Но и видно, что у него, как солнце, так не один и восток.

«Познал Каин жену свою». О бесстыдный пустослов! Забыл, что, по его ж сказке, не было в мире, кроме четырех человек. Где ж он взял жену себе, кроме матери?

Душа: Мне и то вздор кажется: «Бога ходящего в раю...» Как переменяет место Вездесущий?

Дух: Но сей клеветник нашепчет тебе, голубица моя, что Бог плачет, ярится, спит, раскаивается. «Помыслил Бог... и размыслил, как сотворить человека». Потом наскажет, что люди преобразуются в соляные столпы, возносятся к планетам, ездят косяками по морскому дну и по воздуху, солнце, будто карета, останавливается и назад подается, железо плавает, реки возвращаются, от голоса трубного разваливаются городские стены, горы, как бараны, скачут, реки плещут руками, дубравы и поля радуются, волки с овцами дружат, встают мертвые кости, падают из яблонь небесные светила, а из облаков крупяная каша с перепелками, из воды делается вино, а немые, напившись, беседуют и прекрасно поют и проч., и проч. «Рысь почиет с козлищем». «И вол и медведь вместе». Ах! «Не знаю змия, ползущего по камню!» — вопиет Соломон. Видишь, что змий по лжи ползет, ложь жрет, ложью рыгает. Не знай и ты его, о душа моя! Какая твердость в следующих его речах? «Всякого жира и всякой крови да не ест». Потом, забыв сказанное, говорит: «Напитал их от тука». «Пейте из нее все, сия есть кровь моя...» Много же ли вкуса в таких словах: «Да отымет жрец от жертвы память ее», «Да возложит жрец память ее на алтарь», «Всяк дар жертвы вашей солью да осолится»? Какая же приятность и в сих не осоленных словах?

«Взбивай молоко, и будет масло!» «Если ноздри чешешь, изойдет кровь». «Дадите ей от плодов уст ее, и да хвалим будет во вратах муж ее...» Что тощее, худее и невкуснее, как сие: «Из потока на пути пьет: сего ради вознесет голову»? Что срамнее и вреднее, как Лотово в пещере обхождение? А сие уже паче всякой лжи лживее: «Все покорил ты под ноги его». Кроме зверей и гадов, сколько тысяч крошечных, летающих и ползущих зверёчков сосут кровь человечью и поедают кровопотные труды его! Наконец, взгляни душа моя! Сжалься и поболей о бесчисленных, венца лишенных, мучениках — о тех несчастных страдальцах, которые лестью сего мучителя прельщены, выкололи себе соблазняющие очи, вырезали для царствия небесного свои ятра и скопили самоизвольно или вдруг в великом числе сожгли сами себя. Бог верою, он же суеверием втайне ловит. Суеверие раздражило премилосердного кесаря Тита: будто бы Библия не велела смиряться перед царями. То самое с полом земным сравнило иерусалимские стены. Взгляни, пожалуйста, на весь земной шар и на весь бедный род человеческий. Видишь ли, сколь мучительным и бедственным потопом ересей, раздоров, суеверий, многоверий и разноверий волнуется, обуревается, потопляется! А ведь весь потоп не свыше нам дан, но адская змиина челюсть, отрыгая, отрыгнула, изблевывая, изблевала, ибо же пишется: «Глаголы потопные, язык льстив». «Сохрани меня, Господи, от человека лукавого...» Скажи же теперь, душечка моя, не достоин ли сей змий за такие блеваки, вздоры, язвы, муки всемирного смеха, омерзения и ругани? «...Создал ты, чтоб ругаться ему».


Глава 4-я ПРОДОЛЖАЕТСЯ СУД НАД ЗМИЕМ


Душа: Когда сей змий подвержен всемирному суду, тогда можем быть и мы над ним судьями. Не он ли есть оный Даниилов болван, философским, скажу лучше, израильским камнем стертый?.. Недавно я смеялась тому, что он до Авраама привел число троих гостей, а в Содом отправил только двоицу, а третий где? Из воза, по пословице, убился?.. Конечно, гости стояли на горе. «Трое мужей стояли над ним». Однако ж не сказал: явился ему Бог у горы, но у дуба. Смешно и то: «Не минуй меня, раба твоего». Потом: «И омоются ноги ваши». Итак, у Авраама трое, двое и один гость есть то же. Не сие ли есть по-германски шпицбуб, по-гречески — химера, химара, а у нас то же, что мара?..

Дух: Цысс-сысс-сысс!.. Тише, потише, голубка моя! Оглядайся, как притча учит, на задние колеса. Не спеши! Ах, да не пожрет себя дракон и потоп! Рыдает мать, родившая дерзкого сына. О, дабы не рыдала и о тебе! Не венчанных оных страдальцев погубил кто? Суд наглый. Всеродных бед вечно обуревающий все роды и все века и людей наводит вселенский потоп кто? Суд наглый. Спасительную от потопа пирамиду совершить в столпотворении помешал кто? Языки слиял и речи замешал, источившие всех раздоров и разноверий ереси, кто? Суд наглый. Кто же пресладчайший музыкальный Богу орган, то есть Библию, дурногласною и бессогласною сотворил и расстроил? Кто научил сию Еву петь песни не Богу Иакова, но бездушному деирскому идолу, миру сему? Суд наглый. Поют в костелах в день Святого Духа: «Согласно восшумела песнь» и проч.

Но лучше было так петь: «Несогласно восшумела...» Сего ради изгнан из рая Адам, с расстроенною своею псалтырью и с некрасивыми своими гуслями. Эй, душа моя! Избегай суда наглого, опасно суди суд Божий. Знаешь ли, Библия есть что? Ведь она-то есть древний оный; (сфинкс), лев-дева, или льводева. Вместе лев и дева. Вот встречает тебя, обходя Вселенную, ищущий, как лев, дабы кого поглотить, а кто-то встречает? Давидов проказник, мор и бес полуденный. Вот тебе сфинкс! А ты дремлешь и играешь! Не слышишь ли Соломона: «Любящий беду достоин ее». Разумеешь ли, как ныне встречает и ожидает тебя или преблаженная победа, или совершенная беда? Если решишь загадку, притчу, если достанешь острогорний город, град Давир, город премудрости и грамоты ее премудрой, город апокалипсный, город драгоценнокаменный, единый, возлюбленный Давиду город, «кто введет меня в город утвержденный? — Се мир тебе и милость во все дни жизни твоей!..» И дева и жена твоя, как лоза виноградная, в стенах телесного дома твоего родит тебе сыновей сионских и дочерей иерусалимских, не от крови, но от Бога рождаемых, как же пишется: «Блажен, кто имеет сродников своих в Сионе и племя своё в Иерусалиме». Этому победителю высшего града муж Божий Халеб даёт в супружество прекраснейшую дочь свою Асхань: «Сию возлюбил от юности моей и взыскал невесту привести себе, как не увядает красота её». Ещё же по-самсоновски льва сего, первозрящего стража и пестуна девы сей, как дракона, золотое руно стерегущее. Не раздерёшь, - о, тогда-то вместо сладкой Асхани твоих сот этих: «Гортань её сладость» - встретят тебя пёсьи мухи, «изгоняющие сладость елея, и шершни, и горесть вся». «Горе называющим горькое сладким». «Напитаю их полынью». «Зубы их – зубы льва, убивающие душу».

Раздери льва, душа моя, да он не раздерёт тебя. Раздерёшь, если избежишь наглого суда. Избежишь. Если Господь Бог будет с тобой. В злобном благого человека лице сердце кроется блаженное. «Слова мудрых, как гвозди вонзённые». О, опасно ходи возле них, душа моя. Каждое библейское слово прогвоздено таким гвоздём: «Пригвоздил страхом твоим плоть мою». И всякий глас её есть рык львиный: «Как лев, взревёт Господь». Тогда раздерёшь, когда разберёшься, найдя те соты истины, воспоёшь с Исайей: «В сокровищах спасение наше».

Знаю. Тебя ведь соблазнили Авраамовы гости. Прошу не уничижать и не ругаться им. Видно, что сие не дурь и не вздор, когда сказывают, что еврейская Библия таким же стилем начинается: «Вначале сотворил Бог сие небо и сию землю». Разжуй! Сотворил? Сие значит один. Боги? Сие значит не один.(Видимо, Григорий Сковорода, ссылается на древнееврейскую Тору, где Творец представляется как бы во множественном числе). Подобно пишется и о странниках оных: «Сойдя же, — странник говорит, — узрю». Потом: «Мы погубляем, — говорит тот же странник, — место сие». Я и мы? Видишь, что здесь значит то же. Если кто с Пифагором раскусил фигурный треугол, образующий истину, тот видит, что в нем 3, 2 и 1 есть то же.

Троица в единице и единица в троице быть не может, кроме единицы. Но кто же един, только един Бог. Вся тварь есть то плоть — разумей: сплетенная сетка, склеенный песок, слепленный прах, разделяющийся в свою бесконечность, разделением своим и сечением ответствуя противостоящему естеству Божию, единицею своею в нераздельную бесконечность и в бесконечную нераздельность простертому, ибо вся тварь есть-то секомая натура. Нет ей причастия со всеблаженною оною единицею: «Едино есть на потребу». И опять со Святою Троицею нет части твари. Сия Агарь есть многая бедность и бедная оная многость. «Марфа! Марфа! Печешься и молвишь о многости...» Едино начало, а начальная единость всю тварь предваряет: вот угол! Создавшая плоть, и вселившаяся в ней: вот угол! После исчезнувшей плоти пребывающая же: вот угол! Вот тебе, горлица моя, египетский треугол! Вот для чего влюбился в него мудрец самосский! Не знающие себя и Бога этим соблазняются и ругаются. Светлые же ангелы озаряют смыслы, веселясь, яко с нами Бог. Треугол, квадрат, коло, солнце, просфорный хлеб с вырезанным среди него и вынутым через иерея квадратом или треуглом преломлен, просто сказать, растолкован Луке и Клеопе, все это единость образует.

Душа: «Радуйся, ковчег, духом позлащенный!» Ныне слышу! Ныне вижу! Ты мать и дом... Вот! Вижу Духа Божиего, носящегося вверху потопных вод. Вижу одно, а то есть трое. Вижу трое, а то есть одно... Но как двое и одно?.. Недоумевает ум... Накажи меня, господи, и накажусь. Обличи меня, и возлюблю тебя.

Д у х: О несмышленна и косна! От лика буйных дев, дева! И этого ли не постигаешь? Положи во едино конец и начало. Эй! Будь мне прозорлива, как Ноева голубица, да не причтешься к несчастному оному хору и не погибнешь потопом. «Оскудели добрые девы». «Погрязли, как олово в водах».

Будь же и ты судьею, но смотри: праведен суд суди. Не на лицо одно взирай и не цени по углам горницы, а по позлащенной скорлупе ореха. Знаешь ведь, что змий есть, знай же, что он же и Бог есть. Лжив, но и истинен. Юрод, но и премудр. Зол, но он же и благ. «Сколь благ Бог Израилев к правым и мудрым девам!» Чу, в нем станешь видеть одну злость и плоть, не перестанет тебя уязвлять и питать оною, как пишется: «Приложи им зла, Господи, приложи». Кому? «Славным земли». Как может земля, плоть, гной славиться в доме Божием? Весьма не советует Моисею взирать на лицо свое Бог. Сие значит видеть в Библии землю и тьму, а вкушать яд. Содомляне сплошь — юноши и старцы их — перед сном в вечер бродят около дома Божиего, но алчут, как пес всегда.

Душа: Я рада очень, чтоб он не был язвительным. Тогда бы я не ругалась ему и не боялась бы смертного жала его. Но что с ним делать?

Дух: Произвести праведный суд ему — вот что! И точно узнать силу дела его. Тогда малое дитя поведет его.

Душа: Как же это делать?

Дух: Вознести и поднять его от земли вверх. Тогда явится спасительная сила его, как сам он признается: «Когда-де вознесете сына человеческого, тогда уразумеете, что Я есмь». Правдиво сказать: что ли я значу? И что ли то есть? Ныне же сидите на седалище губителей моих и незлобивую мою невинность убиваете. Ведь, наконец, не ложная печать веры, чтоб поднять змия чудного сего, как пишется: «Знамения верующим; языками возглаголют новыми; змия возьмут, вознесут...»

Душа: Кто же может его поднять?.. А подняв, где его девать? Разве на шею повесить?

Дух: Горы переносит и змия поднимает кто? Вера. Подними прежде не змиино, но твое самого сердце, куда? К вечному, а змий во след твой самовольно вознесется в гору и повиснет на дереве, а тебе на шее.

Душа: Вот беда! Загрызет...

Д у х: О, дура! Не беда, но спасение... Он только тогда вреден, когда по земле ползает.

Душа: Скажи, отец, пояснее, как повиснет на дереве? Мы дерево разумеем то, что крест, виселица...

Д у х: Скажи лучше так: мы ползаем по земле, как младенцы, а за нами ползет и змий. И кто вас восставит? Да не выходит из памяти тебе пресветлая (слышь, дочь) Божиих гор седмица! Они суть семь райских яблонь, семь же, как одна, рождающих плод вечной жизни. Теперь почувствуй сладкий сей глас невесты: «Как яблоня посреди деревьев летних, так брат мой посреди сыновей». «Положите меня в яблоках; под яблонею возбудил тебя». «Там родила тебя мать твоя». Видишь ли, куда в гору возносится и на каком дереве вешается? Так же Исайя через райское древо жизни разумеет седмицу: «Как дни древа жизни, будут дни людей моих».

На таком насажденном при источниках вод дереве повешен, из нечестивого мужа блаженным, из ползущего божественным, из ядовитого делается спасительным, из мертвого живым... Послушай, как Исайя о всех Ноевых, или библейных, скотах, зверях и о самом змие благовестит: «Не повредят и не погубят?» Но внемли, где не повредят? «На горе-де святой моей». «Волки и агнцы должны пастись вкупе». «Лев, как вол, съест солому, а змея — землю».

Если же мне скажешь: он и без горы кушал землю и за то от Бога проклят, потому и проклят, что жрал не на горе, но без горы, не на горах святых. Не за то, что ел землю. Вся система мира сего есть земля и прах, вода текущая и сень псам преходящая. Подобало ему есть и пить с Клеопою, а где? На пути субботнем, или с Петром на с небес ниспущенном ковре или скатерти, или с Павлом у стола семистолпного дома, или в горнице с ноги умывающими апостолами, то есть с Израилем. А где же? Там, пред Богом. В то время был бы он благополучен, как написано: «От потока на пути пьет: сего ради вознесет главу», «Вознесу тебя, Господи, как поднял меня ты».

Вознесши же главу свою, мог бы тогда приподнять и все свое туловище, как сам признается: «Если я вознесен буду от земли, тогда все привлеку к себе».

Душа: Почему светлая седмица есть путь и поток?

Дух: Потому что она есть лестница, все возводящая к Богу. Он один благ и один высок. А поток потому, что наповает всю библейную землю, устраивая к плодоприношению всю неплодную символических тварей тьмы тьму. Для того пишется: «Источник исходил из земли и напоил все лицо земли». Лицо есть то же, что фигура, символ, эмблемат, образ: «Лицо мое да не явится тебе». «Просвети лицо твое, и спасемся».

Душа: Скажи же мне: когда просвещается лицо Божие? Ведь солнце и день есть сам собою светел.

Дух: Никак! Всякая стихия есть то тьма. А просвещается лицо Божие тогда, когда в сердце солнечной фигуры является слава Божия. Во время оно светает в солнце свет невечерний, а во дне его мрачном зареет дневное утро незаходимого века. И сие-то есть: «Во свете твоем узрим свет».

Из седмицы дней семь проповедей выводит Давид Богу. Так мудрствовать и прочим советует: «Благовестите-де день ото дня». Иоиль же: «Вострубите трубою в Сионе», «Проповедуйте в горе моей святой». А что проповедовать? Вот что: «И приходит день Господень», «И близок день тьмы и бури, день облака и мглы».

Тьфу! Как же не близко? Он закрылся в нашем мрачном и бурном дне. Так он нашим днем пожрат, как Иона китом?. И будто закрыт стеною: «Се сей стоит за стеною нашею». Но стены двигнутся прочь, а злой день изблюет благого: «День дню отрыгает глагол», то есть мудрому из мрачного дня выходит разум вечного дня. Во благоприятное время это фигура, таящая в утробе своей одевающегося светом, как ризою, как роза и лилия, дышит благовонные духи: «Пока дышит день, и двигнутся сени». «Смирна, и стакта, и касия от риз твоих».

Д у ш а: А я не угадаю ли? Наш темный день и солнце есть горестная гора. А день Божий из горы вырастающий мамрийский дуб. Знать-то он высок, когда авраамский пир под ним...

Дух: Вот тогда ж то просвещается лицо Божие, то есть солнце, когда из него проросло древо премудрости. Тут-то пир: «Как в сени его (то есть солнца) мудрость, как же скиния посребренная и источник разума премудрости, исходящий от нее, оживляет». В то время обновляется вся земля. «Далась мне всякая власть...» «Дунул и говорит им: примите Дух Святой». «Пока дышит день...»

Душа: Боже мой! Сколь я усладилась фигурою сею! Она мне мила. О благолепный образ! Прекрасное лицо вечного! Пресветлейшее око! Взирающее и озаряющее всю землю! Кто в сытость насладится тебя! О, позлащенная вечностью скиния и ковчег Божий, спасающий от потопа всемирного! Ты солнце, храм тайному солнцу и селение Богу Иакова. Пой и воспой возлюбленному твоему, о, прекрасная в женах! День и вечер пой! Ночь и утро пой! Вся тварь спит. Ты же и прекрасная сестра твоя луна не дремлете, поющие сию песнь: «Брат мой мне, и я ему...» Мило мне дивиться, что к верховной этой фигуре все прочие стекаются. А сия цариц царица ведет к брату своему бесчисленное девиц стадо. «Отроковицы возлюбили тебя». «В благовоние мира твоего течем». «Приведутся царю девы во след ее».

Сии суть царицы и чистые наложницы Царя небесного: «Возрадуемся и возвеселимся о тебе».

Дух: Хвалю твое мудрование, любезная моя голубица. Изнемогающий в вере да вкушает оное зелье и траву: «Всяка плоть — то сено». Но твоего возраста зубам стыдно сосать молоко. Раскусывай и ищи в скорлупах зерно вечности. Дом Божий не напрасно наречен орешник, разумей: сад орешный. В нем-то Авраам и Иаков созидают жертвенник и при трапезе оной беседуют с Богом. Иной в светлой седмице через день разумеет просто день. А иной жует каждый ее день, дабы почувствовать вкус животворящей правды и дня Господнего, как написано: «Соблюди нас в твоей святыне весь день поучаться правде твоей». И сие-то есть: «Один же рассуждает день через день, другой же судит на всякий день». Да пребывает ибо вкус и премудрость у совершенных, каков есть оный: «Господи! Очи твои зрят на веру». Если же семисолнечные очи седмицы смотрят на веру, а вера обличает невидимую и новую тварь, тогда видно, что Иеремия, сказавший так, не был из числа сих: «Тот рассуждает день через день».

Душа: Но где мои дочери иерусалимские? Я соскучилась без них. Где лилий прекраснейшая, сих девиц наставница? Куда она спешит? То желает прохладиться. Под тень его возжелала. То просит: «Введите меня в дом вина». То хвалится: «Пойду себе к горе Смирнинской», «Утвердите меня в мирах». Зачем ей в трактир ходить? Захотелось вина и благовонных помад?

Дух: Она прямо идет в горнее к отцу своему. Запалила её любовь. Желанием желаете ним повеселиться и напиться вечного и свежего, нововыдавленного вина, называемого по-римски муст. Погулять ей хочется. Она идет к Лоту.

Душа: Да где же девался возлюбленный ее? Разве уже не наскучилося ей с ним? Зачем ей к Лоту?

Дух: Хочет поспать с батюшкою. Так, как девочки с Давидом, а Давид с вечным покоем. «И полечу, и почию». Сначала его беспокоили девочки. «Поспал-де смущен». Жалеется, будто ожелчен. Потом радостно вопиет: «Сей покой мой!..» Вино и покой влекут старейшую дочь Лотову, а она и юнейших стадо сестер влечет сюда же. Но не почитай же чистую сию голубицу блудницею. Ее отец, и брат, и друг, и жених, и господин есть то же.

Душа: Что значит пещера Лотова?

Дух: Она есть солнечный чертог того: «Я цвет полевой и лилия удольная». Лот, по-эллински — стакти, есть жир и клей из ароматных деревьев. Вспомни древо жизни. «Запах мира твоего паче всех аромат». «Возрадуемся и возвеселимся о тебе». «Вы друзья мои». «Пили же и упились с ним». «Не должны пить из плода лозы, пока пью новое...»

Чувствуй, душа моя, что Иисус не пьет вина, но ожидает некоего дня Навинова, каков ни был, не будет другой вовеки. В оный един день желает как пасху кушать, так и пить муст, то есть не хмельное, но сладкое и новогроздное вино, вечному приличное.

Душа: Вспомнила я ложь змиину, будто муст мог сделать пьяным Лота. Но где было взять старого вина беглецам? А диких гроздей довольно найти можно.

Д у х: Пожалуй, оставь ветхое и новое вино с опресноками и пасхою! Да исчезнет, как дым, вся тлень от блистания сладчайшей истины! Царствие Божие не пища и питье. Все тлень и ложь, кроме единой вечности. Она есть истина Божия. Все жуй, вари и преобразуй в центр и в конец библейный: разумей, в сок твоего сердца. Вот как! Печаль сего мира подобна пьяному вину. Печальный, будто пьяный, бывает расслаблен, томный и унылый. Вот вино умиления! «Напоил ты нас вином умиления». Но вечная истина есть-то сладчайший муст и нектар, не во грусть, но в кураж и в крепость приводящий. Вот что значит: «Пока пью новое» и проч. Пьяны и слабы суть все фигуры без вечности. «Укрепитесь, руки расслабленные». «Се Бог наш суд воздает». «Тогда вскочит хромой, как олень...» Вспомни семистолпный дом премудрости. Как ты понимаешь фигуру дома сего?

Душа: Я доселе понимала, что сей дом на столпах облокотился или утвержден на них.

Дух: Не прельщайся же и знай, что здесь столп значит не то, что у римлян columna, но то, что у них turris, а у эллинов — сиречь возвышенное здание по образу круглого или квадратного столпа. У нас называется башня, бойница (propugnaculum), или терем, как видно из малороссийской песни:

По-над морем глубоким

Стоит терем высокий.

Таков был столп древний, называемый при устье реки Нила, над морем. Голова его дышала пламенем, в ночи из великой дальности видимым, путеведущим мореходцев к гавани. При сем столпе 70 толковников претолковали по-эллински Библию. Тут праздновалась ежегодно память столь великого дела. Чудо от семи древних чудес сей превыше облаков столп. Вот тебе твердые, утверждающие дом вечного столпы: семь дней, семь солнц, но едино, и семь очей, но едино, и семь огней, но един огонь, и семь столпов и один столп. «Столп крепости от лица вражьего». Сии семь теремов, главы свои выше облаков возносящие, суть пресветлые чертоги вышнего, от бесчисленных горниц избранные горницы, весь премудрого нашего Соломона храм, чудо Вселенной, просвещающей и защищающей. «Семь сих очи Господние суть...»

Благословил Бог день седьмой. «В тот почил от всех дел своих». «О Израиль! Сколь велик дом Божий! Велик и не имеет конца». Но не солнце ли есть нерукотворенный храм ему? «Какой дом созиждете мне?» — говорит Господь. В сем столпе, снизойдя, сделал смешение, а подув в сей же горнице благоуханною своею бурею, произвел разделение языков во всей сей земле. В сей куще наверху шел росоносный огонь и огненный холод Духа Святого на апостолов. Тут-то пьяны стали апостолы. «Пили же и упились с ним». Напились они не на то, чтоб увянуть, падать, ползать и спать на земле. В плоть взбешены не были. Дух вечного согрел сердце их. Отсюда кураж, новые мысли, странные речи, чудная сила, ясен язык их... Вот род пьянства или вид его. А как учитель их не пьет вина, не дождав некоего дня, новому сему питью виновного: «До дня того, когда» и проч. и не ест пасхи без горницы некоего человека, так и ученики пьяными показались народу вот когда: «Ибо есть час третий дня». Третий час, третий день есть то воскресения вечность и царствие.

Душа: Скажи же, отец мой, для чего там же кроме некоего дня великого и кроме дома некоего поминается и о царствии Божием? «Не должен есть, пока скончаются в царствии Божием».

Дух: Почему дремлешь? Не слышишь ли, что третий день и царствие есть то же. Не забывай, что светлая седмица есть столп, град, дом и престол митропольский. Тут сидит, судит и начальствует племенам земным тот: «Ты кто? И говорит им Иисус: начаток». Солнце есть день, столп — горница. Тут царствие Божие, то есть правление, власть и начало. «Даст ему Господь Бог престол Давида, отца его». «Се Бог наш суд воздает!»

Душа: Я слыхала, будто лучше читать: «Говорил, что мустом наполнены суть», нежели так: «Что вином наполнены суть».

Дух: Как хочешь, читай, но мудрствуй о Боге. Ведь о вине можно сказать то же, что о воде: «Сие же говорит о духе».

Душа: Не он ли столп облачный и огненный, ночью и днем ведущий Израиля?

Дух: Тот самый.

Душа: Для чего же в римской Библии читают: in columna nubis, сиречь в столпе облачном, а не читают: in turri nubis?

Дух: Преткнулся толковник. Правда и приличность вопиет, да будет столп столповидным жилищем. Равно претыкаются иконописцы, вмещающие Симеона Столпника на колонне, не на виноградной горничке с балконцем, как видно из притчи: «Создал точило и столп», то есть горничку в винограде. Чему ты усмехнулась?..

Душа: Знаешь, господи, и тайны мои. В кафедральном Софийском храме главная икона, образующая дом премудрости, выставила семь колонн, поддерживающих стену. Ныне вижу их обман. Сверх того смех мне сотворили книжники безминервные. Они Диогена загнали в бочку. Одно неразжеванное слово рождает смешные вздоры. Как можно жить в бочке или на колонне?

Д у х: Но не очень будь любопытна в ветошах и в рубищах. Термин, или слово, есть рубище! Путь израильский не к ним, но через них. Забудь столпы твои. Спеши к оным нерукотворенным: «Обилие в столпостенах твоих». Там пир, трапеза, хлеб, вино, и невестник, и невеста. «Ведите меня в дом вина». «Пойду себе к горе Смирнинской». Там Иерусалим. Там мне мир. «Возвеселился о сказавших мне: в дом Господень пойдем». «Там сели престолы на суд». Из сей горы Девора изнесла суд на Сисару. Из сей кущи Иаиль, вырвав кол, пробила ему сквозь око голову. Из сего града Иудифь вышла и отняла голову Олоферну. Из сего столпа жена жерновым обломком сокрушила Авимелеху темя. Из сего дома принесла хлебы и вино, мясо и смоквы и муку чистую прекрасная Авигея Давиду возлюбленному. Видишь, душа моя, в какой дом желает невеста?

«Ведите меня в дом вина!»

Душа: Хотелось бы мне знать жену, сокрушившую темя Авимелеху. Вот героиня!

Дух: Она ведь есть невеста нашего Соломона. «Свергнет-де жена одна углом жернова». А не слышишь Соломона? «Едина есть голубица-то моя». Смотри, куда сия голубица ведет хор дочерей иерусалимских? К воротам их, куда и Давид хочет прилепиться. «В воротах дочери Сиона». Тут игумен сидит и кушает хлеб свой. Тут праздник и торжество. Но где? Слышь! В полудне, в солнце. «Тот есть Бог наш. Тот упасет нас вовеки». «Войди в сад мой, сестра моя». «Ешьте, ближние, и пейте и упейтесь, братия!»


Глава 5-я О ЗЛОБЕ ЗМИИНОЙ ПЕСНЬ


Кто даст мне посеребренные крылья голубиные?

Кто даст рамена орла великого ныне?

Да лечу сквозь вечность в Боге

От земного края даже до рая

И почию.

Вот змей лютый бежит, вот меня достигает!

Вот челюсть адскую на меня люто разверзает!

Поглотить хочет. Ядом клокочет.

Василиск дивый, аспид пытливый. Ах, мне горе!

Вод горьких хляби мерзко изблевает черный.

Се мрак! Се сумрак покрыл меня ныне вечерний!

Увы, мне ныне! Увы, едине!

Гонит всем адом меня со чадом. Нет мне мира...


Дух: Что ты, душа моя, думаешь в уединении? Зачем ты печальна?

Душа: Амурюсь, пою и плачу в пустыне с возлюбленною дочерью израильского князя Иеффая единородною и с подругами ее на горах святых. Плачу с Иеремиею над Иерусалимом. Стражду и болезную с непраздною, облеченною в солнце женою, рождающею сына...

Дух: Плачь! Но разумей и различай время слез и время смеха. Знай: есть ведь время, но есть же опять сверх того и время времен, то есть полувремя и блаженное оное время: «Очи всех на тебя уповают, и ты даешь им пищу во благое время». Плачь в притворе и в дверях, да возрадуешься внутри алтаря. Княжеская дочь по горам святым плачет на то, да будет Богу радостна жертва. Плач ведет к смеху, а смех в плаче кроется. Приличный плач есть то же, что благовременный смех. Сии две половины составляют одно: так, как пищу — голод и сытость, зима и лето — плоды, тьма и свет — день, смерть и жизнь — всякую тварь, добро и зло — нищету и богатство, Господь сотворил и слепил во едино. Но какая речь тебя побудила к слезам?

Душа: Жалость меня съедает о прекрасных дочерях иерусалимских. Отвержение от жениха, уничтожение праздников, превращение в плач торжества и в пепел превращение ликов... Боюсь, да и меня с ними не пожрет водная буря и потоп...

Дух: Не бойся же! Глянь в гору! Что то над тобою?

Душа: Ах, боже мой! Вижу две птицы.

Д у х: Не бойся! Они прямо над тобою. К тебе ниспускаются.

Душа: И боюсь, и радуюсь.

Дух: Не бойся! Вот тебе небо посылает вестников со знамениями, что потоп, погубляющий Вселенную, не должен тебе повредить. Вместо голубицы с масличною ветвью, вот тебе дневной ворон несет яблоко, прозорливый же аист — гроздь виноградную.

Душа: О, мать Божия!

Д у х: Не касайся их отнюдь... А только прими от них плоды. Если коснешься, вовеки их не увидишь. Ныне же над головою твоею, летая и увеселяя, пребудут до скончания века. Аминь.

Inveni portum. Satana, carno, munde valete!

Sat me jactastis. Nunc mihi certa quies —

Се мне гавань! Прочь беги, сатана, плоть, мир!

Полно мне волноваться. Здравствуй, святой мир!


Глава 6-я О ПРЕОБРАЖЕНИИ


Излей на меня, Боже, с небес росу.

Да красный плод тебе принесу, как розу,

Яблоко райское

Из сада Преображенского.

«Пробудившиеся видели славу его».

Весь мир спит... Да еще не так спит, как о праведнике сказано: «Если падет, не разобьется». Спит глубоко, растянувшись, будто убитый о землю. А наставники, пасущие Израиля, не только не будят, но еще поглаживают: «Спи, не бойся! Место хорошее. Чего опасаться?..» Говоря: мир, а его не бывало... О блаженный Петр с товарищами своими! Сам Господь пробуждает их: «Встаньте и не бойтесь!» «Петр же и сущие с ним были отягчены сном».

«Встаньте, — говорит им, — поднимитесь от земли! Тогда уже не бойтесь!» Колотит погребенных и Павел. «Восстань, спящий! Встань-де, о мертвец! Воскресни из мертвых, и осветит тебя Христос. До тех пор землею будешь и не преобразишься во Христа, пока не увидишь светлого небесного человека». И о нем-то речь следует: «Пробудившиеся видели славу его».

Фамарь, невестка Иуды, сына Иакова, показалась ему блудницею. Не познал ее затем, что закрыла лицо свое. Но по справке узнал и сказал: «Оправдалася Фамарь паче меня». Таким же образом и сыны Израилевы не могли смотреть на блистающее славою лицо Моисея, человека Божиего. А на что же такое они смотрели? На покрывало только одно, затемняющее светлость очей его. Какой же ты, Израиль? Худ воистину! Обрезан ты по плоти, да не обрезан ты по сердцу. Тьма твоим очам привычна, а на истину смотреть не терпишь. Лежишь на земле. Качаешься с твоею блудницею и довольствуешься ею. Отвращаешь око твое от отца твоего — око, ругающееся отцу и досаждающее старости матери. А не видно орлих птенцов, чтоб по Соломонову желанию выклевали тебе несчастное твое око... Так и нынешняя подлость христианская и таким точно оком смотрит на своего вождя Христа! Где он родился? От каких родителей? Сколько жил на свете? Как написано? Две ли уже тысячи лет или не будет?.. О христианин! Окрещен ты по плоти, да не омыт по смыслу. Зачем ты вперил твое любопытство в этакие сплетни? Для чего выше не поднимаешься? Здесь думаешь и заснуть? Тут шалаш построить с Петром? Не зная, что говоришь... Не слышишь ли, что такое и твой Моисей говорит: «Покрыла срамота лицо мое, вот для чего не могут меня братья мои видеть!» «Чужд был сынам матери моей...» До сих пор ли ты не смыслишь, что это все плоть, и сплетни, и тень, покрывающая высочайшую премудрости гору? Ведь сия завеса в свое время должна вся разодраться. Не сие ли есть лицемерие, лицо небес рассуждающее? Вот род лукавый и прелюбодейный, плотского знамения ищущий. Вот квас учения фарисейского!

Но послушаем! Так ли учит Христос наедине любезных своих учеников? Как познавать? Что есть истинный человек? «За кого меня принимают люди?» Слушай, Петр! Скажи мне: как подлость думает: что есть человек? Знаю, что ошибаются. А ты как думаешь? «Ты Христос, сын Бога живого». Хорошо Петр попал. Видно, что он сквозь пустую плотскую (завесу) проницал голубиным оком подалее. Для того ж ему и истинный человеческий сын говорит: «Блажен ты, Симон, с твоим оком! Оно не смотрит на плоть и кровь, как подлое понятие, но, минуя плоть и кровь, находит другой род, род истинный, род израильский, род отца моего, который не от крови, не от похоти плотской». Слушай, христианин! Слушай с твоим языческим сердцем! Долго ли тебе лежать на земле? Будешь ли ты когда-то человеком? Не будешь! Почему? Потому что на плотскую завесу засмотрелся. А на лицо истинного человека Божиего смотреть никак твоему оку нетерпеливо. Не преобразишься, друг мой, из земного в небесного, пока не увидишь Христа. Пока не узнаешь, что есть истинный человек? Не продерешь глаз, пока плоть и кровь будут держать твое сердце. Но долго ли будет держать? Пока не признаешься, что твоя плоть и кровь есть прах и ничтожность. Сюда завело тебя твое собственное мнение. Так ли? Так точно: «От славы своей низринуты были».

Лишены славы Божией, научились мы судить братию нашу по плоти. Таким образом и на самого Христа смотрим. Одни только пустозвонства на Нём примечаем. А на самого Его и на славу Его не взираем. Правда, что Павел сказывает: «Преобразит-де тело смирения нашего, во что быть ему сообразным телу плоти его». Не спорю. Но так ли ты смотришь на Христа, как Павел? Он хвалится: «Не знаю по плоти Христа. Знаю-де человека, прошедшего небеса, созданного по Богу в правде и преподобии истины». Сего же то он человека и ефесянам поручает и похваляет. Истиною не бывала плоть никогда. Плоть и ложь — одно то ж. А любящий сего идола есть и сам таков же. А когда плоть есть ложь и пустошь, тогда она не человек. Слыхал ли ты книгу родства истинного человека, сына Давидова, сына Авраамова?

Иаков родил Иуду, Иуда родил Фареса от Фамари и проч. Знай же, что сия книга есть книга вечная, книга Божия, книга небесная и не содержит никого в себе, кроме израильского рода.

«Не соберу соборов их от крови и не помяну имен их». Сего же то рода и наш Христос есть. Впрочем, что род израильский не умирает, слушай Иоиля: «Как утро, разольются по горам люди крепкие и многие. Подобных им не было от века. И по них не приложится до лет в род и род».

Если бы можно до их лет приложить что-либо, тогда бы они имели конец, но теперь они всему-на-всему сами суть конец. Не конец то, после чего нечто еще следует, но сей род всему сам есть конец. Остаток не в язычниках пребывает и не хребет в тварях. Хребет Божий, а остаток Израилев. И един только остаток спасается. А прочее все мимо течет. «Уничтожаются язычники, как вода мимотекущая». «Останцы нечестивых употребятся».

А что Иоиль точно о роде израильском сие воспевает, слушай Моисея, человека Божия, Христу сродника и с Христом на Фаворе об исходе его, то есть об остатке, беседующего: «Блажен ты, Израиль». «Кто подобен тебе, род спасаемый от Господа?» «Защитит помощник твой. И меч — хвала твоя». «И солгут тебе враги твои (то есть ошибутся и не узнают)». «И ты на шею их наступишь...»

Видишь, что судящий Израиля по плоти, зрящий на одну внешность смирения Христова, не разумеющий, как в смирении его суд его вознесся (поднялся высоко, высоко), есть враг Христов из числа оных, кого Павел называет врагами креста Христова, в Моисеевых словах мечом наименованного. «Меч — хвала твоя», который у Иеремии всю плоть так, как крест, сечет, убивает, умерщвляет.

Продерем же, о мертвая и бессущная тень, глаза наши и привыкшее к плотской тьме око наше, возводя потихоньку в горнее, обучим смотреть на Израиля, то есть на истинного человека, минуя покрывало плоти. Вот нас, спящих на земле, пробуждает Павел: «Вышних ищите! О горнем мудрствуйте! Зачем о стихиях печетесь? Когда же Христос явится, жизнь ваша, истинный живой человек, тогда и вы явитесь во славе...» «Пробуждает и Иеремия вот как: «Почему мы сидим? Совокупитесь и войдем в грады твердые и повергнемся там пред Господом, сотворившим нас... Там, а не здесь, в стихиях, ждал мира и не был благим...»»

О, истинный, нетленный израильский Боже! Блесни светом твоим на нас столько, сколько может по крайней мере око наше стерпеть. Да пойдя в свете лица твоего и нечувствительно в новое преображаясь, достигнем во все-радостное и самого последнего волоса нашего воскресение.

Тебе слава, с твоим человеком и со святым твоим духом. Аминь!

«Пробудившиеся видели славу его». Вот так-то ворон, над головою покаркав, поднялся в гору, но не разлучился, исполняя написанное: «Где труп, там соберутся орлы», «Птицы да умножатся на земле!»


Глава 7-я О ВОСКРЕСЕНИИ


Излей на меня, Боже, с небес росу,

Да красную гроздь тебе принесу, как розу.

Гроздь райскую

Из сада Воскресенского.

«Да лобзает меня от лобзаний уст своих!»

Любезные ученики, не бойтесь! Поднимайтесь дерзновенно к Тому, на Которого лицо не могли вы из-за ужаса смотреть па Фаворе. Слушайте, что говорит: «Дерзайте! Мир вам! Радуйтесь!»

Тогда вам несносен был сам взор Его, а ныне и слов Его сладчайших послушаете, и лобзанием утвердит с вами вечную дружбу! Умейте только приближаться к Нему. Не забывайте никогда наставляющего вас, просвещенного ангела слов: «Нет здесь! Восстал». Сии слова простенько вас доведут к славному истинному человеку. Сей есть воскресение и жизнь ваша. «Да лобзает меня от лобзаний уст своих!»

Состарился Авраамов сын. Захотелось ему умереть. Да и не дивно. Уже его очи притупились: исчезли очи его, как Давидовы, во слово Божие. Не мог ничего видеть здесь, в мире нашем суетном, приготовляясь к блаженной оной смерти: «Блаженны мертвые, умирающие отныне во Господе». Пожелал пищи. Удовлетворил душе его второй сын его. «Благодарствую, сын! Приблизься ко мне, — говорит ему, — и облобызай меня». И, приблизившись, лобызал его. Счастлив Исаак! Он под Исавом нашел Иакова. А мы, напротив того, под пеленами израильского младенца, под плащаницею Христовою часто находим неприятеля Израилева — Исава. Сей-то с нами здоровается и лобызается! Что за причина? Не смыслим, как искать... Бессмысленно ищем... Многие ищут его в единоначальствах кесаря Августа, во временах Тибериевых, во владениях Пилатовых и прочее. Но все ищут. Где? Здесь!

В мире сем! Между мертвыми... Пожалуй, поищи поискуснее. «Нет здесь!» Многие волочатся по Иерусалимам, по Иорданам, по Вифлеемам, по горам Кармильским, по Фаворам, по холмам Синайским и Афинским; нюхают между Евфратами и Тиграми реками. Тут-то он, конечно, думают: «Вот-вот! Здесь Христос! Здесь! Вот он!» Кричат и другим: «Здесь Христос!» «Знаю, — кричит ангел, — Иисуса распятого ищете». «Нет здесь! Нет!» Многие ищут его по высоким мирским частям, по великолепным домам, по церемониальным столам и проч. Многие ищут, зевая, по всему голубому звездоносному своду, по Солнцу, по Луне, по всем Коперниковым мирам... «Нет здесь!» Ищут в долгих молениях, в постах, в священных обрядах... Ищут в деньгах, в столетнем здоровье, в плотском воскресении, в плотском очеисцелении... «Нет здесь!» Что за беда? Да где ж он? Конечно ж, тут он, если витийствовать в проповедях, знать пророческие тайны, переставлять горы, воскрешать мертвых, раздать имение, мучить свое тело стужею и... Но молниевидный ангел одно им кричит: «Нет здесь!» Конечно ж, его нигде нет, когда и тут нет. Тьфу! Конечно, друг мой, нет его для тебя. Затем, что его не знаешь и не видишь его... Сними же сапог твой с Моисеем. Брось дурное твое «здесь». Ей! Именем тебе ангельским говорю: во мгновение ока сыщешь. Что ж теперь осталось делать?

Пасха! «Восстань, Господи, да рассыплются враги твои и да бегут все ненавидящие тебя!»...

После победы Аморрейской поднялись сыны Израилевы против запада. Не мило стало то царю Валаку. «Вот, — говорит, — какие-то новые и дивные люди из Египта вышли и, по горам разливаясь, выше гор поднялись. Что за чудо?» Посылает послов к волшебнику Валааму, чтоб истребить род Божий. Пришли послы. Объявили цареву волю. «Хорошо! — сказал Валаам. — Передохните же здесь ночь сию».

Не напрасно, друг мой, не велит тебе ангел искать здесь. Видишь, что в сем гнезде почивают враги рода Божиего.

Пасха! Пришли к Моисею потомки Рувимовы и Гадовы. Просят, дабы он их не переводил на ту сторону Иордана для поселения. Весьма-де по сию сторону земля скотопитательна, а у нас-де ведь скот... Закричал на них Моисей: «Братья ваши пойдут на брань. И вы ли сядете тут? И зачем развращаете сердце сынов Израилевых, чтоб не перешли они на землю, которую дает Господь им?» За сие, что они хотели остаться здесь, так разъярился Господь, что заклялся, дабы им не войти в землю, обещанную Израилю, кроме Халева да Иисуса Навина, называя здесь остающихся людьми, знающими добро и зло, каков, видно, был Адам, изгоняемый из рая. Вот что наделало проклятое гнездо сие: «Здесь».

Пасха! «Если введет тебя, — говорит Божий Моисей, — Господь твой в находящуюся там, за Иорданом, за путем западным, землю, которая совсем разнится от египетской, потому что она нагорная и ровная, а, что еще лучше всего, очи Господа Бога твоего на ней от начала лета и до конца лета, то пожалуй! Пожалуй, пагубою погубите все языческое и тленное, даже до последнего волоса, кроме начатков и первенцев, от волов и овец ваших». «Да не сотворите, — говорит, — там все, что вы творите здесь ныне, каждый угодное пред собою. Не придёте доныне в покой...» Так, пожалуй же, друг мой, послушай Моисея: не ищи здесь, то есть в пагубном языческом тлении, возлюбленного человека, истинного мужа, друга, брата и ближнего твоего. Ищи его там, по ту сторону Иордана, за западным, за вечерним путем: не здесь, не днесь, не ныне... Там-то он! Там сей начаток умершим и всему тлению. А иначе облобызаешься с каким-то язычником.

Пасха! Безумный книжник Сомнас искал человека по сию сторону Иордана. Что же ему ангел Господень Исайя говорит? Вот что: «Что ты здесь! И что тебе здесь? И истесал ты здесь гроб и сотворил себе на высоте гроб... Вот ныне Господь Саваоф извергнет, и сотрет мужа, и отнимет утварь твою и венец твой славный, и повергнет тебя в страну великую и безмерную, и там умрешь...» Несчастный книжник! Читал пророков, искал человека, да попал на мертвеца и сам с ним пропал. Конечно же, он искал меж посланниками царя Валака, на седалище губителей и физических волшебников, всё во плоть и кровь обращающих. Посему-то вот что на таких говорит блаженный муж Иов: «Говорят Господу: отступи от нас. Путей твоих знать не хотим... Будут же как полова перед ветром или как прах... Да узрят очи его свое убиение... И тот во гроб отнесен был и на гробах бодрствовал. Усладились ему мелкие камни потока». Кричит на таковых и другой ангел, Михей: «Восстань и пойди. Ибо нет тебе здесь покоя, нечистоты ради.

Истлеете тлением...» «Видишь ли ты, — говорит третьему ангелу, Иезекиилю, Господь, — видел ли ты, что они творят? Беззакония великие дом Израилев творит здесь, удаляясь от святынь моих...» О беззаконное, ты здесь? Чего ты наделало? Отвело ты нас от живого человека к мертвецам. От святого мужа к тленным болванам и чучелам. «Беззаконие, — жалобно говорит он, — пяты моей обойдет меня». Ах! Подало ты нам пяту его проклятую, а не прекрасную его главу, да облобызает нас. Пяту мы одну видим, порождение змиино, блюдущее пяту.

«Вселятся, — говорит человек, — и скроют...» Да скажи же, кто тебя скроет, сокровище наше? Ах! Разве ты, отвечает, не видишь, сколько их в доме Израилевом? В Священном писании? И что они творят? Сами здесь, в гробах, сидят и меня с собою туда же оттаскивают, а я мертвецом никогда не бывал, кроме пяты моей. «Многие борющие меня с высоты». «Попрали меня враги мои». «Те пяту мою сохранят. Вселятся (здесь) и скроют воскресение мое».

Пасха! «Встань! Встань, Иерусалим! Я есть! Я есть, утешающий тебя! Разумей, кто есть сущий».

«Идите воротами моими, и путь сотворите людям моим, и камни, которые на пути, разметайте...» «И вот землетрясение было великое! Ангел Господень, сойдя с небес, приступил, отвалил камень...»

«Зачем вы тут? Ищете человека?.. Нет здесь! Восстал!» «Скажи ж, умилосердись, где он?» Ответ: «Нет его в царстве сих мертвецов! Он всегда жив. Там Его ищите, в царстве живых! И ныне что здесь вы?»

Пасха! «Восстань! Восстань! Воскресни, Иерусалим!» «И был, когда был Иисус у Иерихона, воззрев очами своими, видел человека, стоящего перед ним...»

Вот видишь! Не напрасно ангел говорит: «Там его узрите!» Да где ж там? По ту сторону (слышь) Иордана, на святом уже месте, не на тленном. На земле нагорной, высокой, обетованной... Туда-то он воззрев, увидел человека. Познал и поклонился ему, владыке своему.

Пасха! «Восстань! Восстань, Сион!» «Отряхни пыль...» Воззрев Авраам очами своими, увидел место издалека и говорит детям своим: «Сидите здесь с осленком. Я же и дитя пойдем туда...» Видишь, что и Авраам, бросив все здешнее, нашел истинного человека на горе. То же, что там: и, увидев день его, возрадовался. Нельзя иметь очей лучших, как Авраамовы. Они одни видят барана, держимого рогами в саду Савек.

Пасха! Рогами привязан к саду Савек. Что значит Савек? Савек значит хворост. Но может ли хворостье стоять по обе стороны Иордана, перед лицом Господним? Он один сжигается всесожжением. И ничто он, а человек Исаак цел, жив. Да и как ему не быть целым, когда сам Бог защищает его? «...Да не сотворишь ему что...»

Видно ж, что он не есть хворост, за плечами оставшийся, о котором Исайя: «Вот все, как хворост, огнем погорят».

А о противных хворостянам людях тот же пророк говорит вот что: «Как, говорит, небо новое и земля новая, которых я творю, пребывают предо мною, так станет семя ваше и имя ваше...»

Сего же человека и Навин видел, стоящего, не падающего, но вечно перед лицом Господним пребывающего. Пасха! «Восстань, восстань, Иерусалим!» Дал Господь чудотворный жезл Моисею. Посылает его на освобождение братии своей из Египта. Велит Аарону встретить Моисея. Где ж он встречает? Вот где: «Где и встретил его в горе Божией». «И целовались оба».

По освобождении из Египта братии израильской желает видеть Моисея тесть его, Иофор. Взял дочь свою, супругу Моисееву, с двумя сыновьями, поехал в пустыню. Приехал. Донесли Моисею.

О род, благословенный Богом вышним! Прямо подались на гору Хорив.

«Вышел же Моисей навстречу тестю своему, и поклонился ему, и целовал его, и приветствовали друг друга, и ввел их Моисей в шатёр». Пасха! Запрещает наистрожайше Моисей, дабы мы, идущие отсюда туда, ничего из хворосту не заносили, называя все такое проклятием, идолом и преткновением на царском пути. «Внимай крепче, кричит, чтобы не есть крови!.. Да не съешь ее! Пусть благо тебе будет и сынам твоим вовеки».

Однако ж несмышленый как древний, так и нынешний Израиль часто ропщет на Господа.

«И слышал Господь, и разгневался гневом, разгорелся в нем огонь...» Начали желать египетских мяс. «Добро нам, — говорят, — было в Египте...» «Что вы это путаете? Разве у Господа кроме языческих не сыщется мяс?» И говорит Господь Моисею: «Когда рука Господня оскуделой была? Ныне уразумеешь, постигнет тебя слово мое или нет».

Часто и наша несмысленная косность в сердце говорит и ропщет на Господа. Тьфу! Можно ли, чтоб был человек без плоти, крови и костей? Тьфу! Что это? Вот гордый и нечувственный хворост!..

Восстань, пробудись, Сион! Что ты плетешь! Кто твою землю трогает? Пускай она так будет, как есть! Дай только Господь тебе свое благословение, как Исайя говорит: «А земля твоя вкупе с новою населится» (гл. 62). Одно только то знай, что ты ложь, и суета, и пустота с одною твоею землею, не приняв в основание земли Божией. Для того там же говорится: «Не вам подобен, если исправишь и сотворишь, Иерусалим, радование на земле». Ты только старайся, чтоб из твоей лживой земли блеснула правда Божия. Молись, чтоб постиг тебя блаженный третий пресветлейшего воскресения день, в котором земля Богом износит былие травное. Разве думаешь, что твоя только земля одна, а другая в ней быть не может? Так оставайся ж здесь при твоей! Кушай ее со змием проклятым, жри все дни жизни твоей, без жизни Божией, без жизни вечной, если мнишь и говоришь в сердце твоем, что у Господа нет своей ни земли, ни плоти, ни крови, ни кости, ничего... Не услышишь же всеблаженного голоса сего: «Вот ныне кость от костей моих»!

«Восстань! Восстань, Иерусалим!» Слушай ухом другим о другой плоти! Слышишь ли: «И процветет плоть моя»? Слышишь ли о других костях: «Возрадуются кости смиренные»? «Не утаится кость моя от Тебя, ее сотворил Ты втайне». Слушай Соломона: «Исцеление костям твоим». В еврейской Библии: «Приложение, разумей, новых к старым». Слушай Исайи! «Кости твои прозябнут, как трава, и расцветут, и наследуют роды родов...» Видишь ли? Кости сии не те суть, что рассыпаются при аде. Они перед лицом Божиим суть. И сие-то есть там.

«И был голос, — кричит Иезекииль, — когда мне пророчествовать. И вот трус! И совокуплялись кости: кость к кости, каждая к составу своему. И видел, и вот были им жилы, и плоть растянули». Читай следующее в главе 37-й. Ба! Что за новый род по горам твоим? По ветхим конечностям твоим и членам? Сверх горестной тленности твоей? Не сие ли есть приложение? Не приложение ли жизни к мертвенности твоей? А ко гробу твоему воскресения? Не новое ли сотворение оное? «Сотворю, и кто превратит?»

Не утверждение ли оное? «Вот я уготовляю тебе анфракс, камень твой, и на основание твое сапфир... и правдою вознаградишься...»

Слушай же и разумей ныне, что не вздор тебе плетет Иоиль, но благовестит тебе сей Орфей. Воскресение, вот: «Как утро, разольются по горам люди многие и крепкие. Подобных им не было от века...» «Как рай сладости, земля перед лицом его. А которая сзади, та поле пагубы...» «Как вид конский, вид их...» «Как голос колесниц, на вершины гор востекут...» «Как борцы, потекут и, как мужи храбрые, взойдут на ограды... И каждый от брата своего не отступит». «Града берутся, и на забрала востекут, и на храмины влезут, и оконцами войдут, как воры...» «Вострубите трубою! Проповедуйте лекарство...» А ты боишься лекарства? Так пусти ж их на твою землю, сей Божий род. Не будь Валаком! Пожалуйста, не опасайся! Они всяк у своего брата займут квартиру половинную, без всякой обиды. «Дух Господень на мне!» Дать плачущим славу Сиона на место пепла. Что ж се за обида? Прими, бедный, славу вместо грязи!

«И созиждут сыновья инородные стены твои...» «И на место меди принесу тебе золото». «И на место железа принесу тебе серебро». «И на место деревьев принесу тебе медь. И на место камней — железо». «Открою гробы ваши и изведу вас...» «Так землю свою вторицею наследуют, и веселие вечное над главою их».

«Светися, светися, Иерусалим! Вот тьма покрыла землю, и мрак на язычниках! На тебя же явился Господь, и слава Его на тебе видима».

«Да лобзает меня лобзанием уст своих!»

Аист, воскресную весну возблаговестив, поднялся, и, совокупившись с вороном, не перестали петь песнь:

«Се я с вами во все дни! До скончания века!».

Прочь ступай, прочь!

Печальная ночь!

Солнце всходит,

Свет вводит,

Свет вводит,

Радость родит.

Прочь ступай, прочь!

Потопная ночь!

Конец.

Рейтинг: нет
(голосов: 0)
Опубликовано 20.02.2013 в 11:51
Прочитано 1035 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!