Григорий Сковорода. Кольцо

Публикуемый трактат Григория Саввича Сковороды — наименее востребованный. И жребий его таков не потому, что имеет второстепенное значение в христианском мировоззрении философа. Причина банальна: он длинноват. При жизни сочинения Сковороды не издавались в силу того же нестандартного мировоззрения: ортодоксы почитали его еретиком. Но люди, родившиеся духовно, приняли мудреца, как родного, и сочинения его переписывались. Однако данный трактат нашёлся только в единственном экземпляре. Переписать гусиным пером изрядную статью, конечно накладно, даже я, скопировав её в интернете, трудился над редакцией, кажется, четыре дня. Увы, освободиться от средневекового многословия, от западного синтаксиса, занесённого в русский язык, думаю, Петром Первым, от бесчисленных указательных местоимений, которые смахивают на несвойственные нашему языку определённые и неопределённые артикли, полностью не удалось. Затруднительным оказалось идентифицировать многочисленные цитаты из Священного Писания. Русского синодального перевода Библии в то время ещё не было, и Сковорода, видимо, пользовался Вульгатой, греческими текстами, а может, даже ивритом. Перевод или пересказ их на русский язык в сочинениях философа не совпадает с современными русскими текстами, да к тому же зачастую цитаты укорочены до двух-трёх слов, и их, несмотря на поисковые компьютерные программы, невозможно отнести к тем или иным пронумерованным стихам Библии. Впрочем, я такую задачу и не ставил, перелицевав сковородиновские выдержки на синодальный перевод лишь кое-где. Главное, продраться бы сквозь дебри стареющего, заскорузлого языка к смыслу сковородиновских писаний, очистить лес от мертвеющих отраслей, и тем самым продлить ему жизнь. Живой, здоровый лес — лёгкие планеты. Что же касается искажённых цитат, на них не следует обращать пристальное внимание. Сам Сковорода считал, что владение ключом Библии — седминой творения — уже великий успех. Вся остальная притчевая вязь Библии тогда, как на ладони. Тогда из буквы сказок Библии, или как говорил апостол Павел, бабьих басен, вырисовывается самопознание и Богопознание. Противоречие законам природы или приписываемая Богу страстность в Священном Писании, конечно, Сковородой высмеивалась. Особо, по-пифагоровски, он понимал и троичность Бога, и девственность роженицы Марии относил к эзопову языку. Увы, мы все потонули в фарисействе. Даже больше того, геохристианская территория земного шара превращается в Содом и Гоморру. Церковь старается взять в руки бразды правления, но сама выглядит беспомощной: из месяца в месяц перед священником исповедуются одни и те же грехи. Может, христианское сердце лучше чувствует себя в протестантских церквах? Я зашёл недавно в баптистский дом молитвы: там как и тридцать лет назад проповедовали моральные ценности. Увы, нереализованные моральные ценности не допустят нас к Богопознанию! Поцелуешь только замок, мой друг! Но, пожалуйста, не сердись на тех, кто открыл его. Хотя знаю, что моё пожелание несостоятельно, потому что есть уже законное слово в действии: не принят пророк в своём отечестве. Как грустно, что имя Сковороды в общем-то затерялось в Российской империи, а имя Льва Толстого, если не пророка, то верного христианского учителя точно, предано анафеме, и почитается в ортодоксальной среде богохульным. Однако, боюсь, как бы моё предисловие тоже не превратилось в непосильную длинноту.

КОЛЬЦО

Милостивый государь!

Посылаю вам два трактата, жаждущие вашего лицезрения. Удостойте их своего внимания. Они уже прежде рождения своего определены доброму Вашему духу. Почтение мое к человеколюбивому и кротчайшему батюшке Вашему, усердие мое к Вам и симпатия к целой фамилии Вашей. Душа есть mobile регреtuum — вечный двигатель. Крылья ее есть мысли, мнения, советы; она или желает чего, или убегает от чего; желая, любит, убегая, боится. Если не знает чего желать, а от чего убегать, тогда недоумевает, сомневается, мучится, сюда и туда наш шарик качается, мечется и вертится, как магнитная стрела, доколь не устремит взор свой в дражайшую точку холодного севера.

Так и душа, наконец, когда нашла того, кого нигде нет и везде есть, счастлива. Он один может её удовлетворить, а без этого глотает воздух со змеем, ориентированным на низменные ценности.

Мнения подобны воздуху, он между стихиями не виден, но тверже земли, а сильнее воды; ломает деревья, низвергает строения, гонит волны и корабли, ест железо и камень, тушит и разъяряет пламень.

Так и мысли сердечные — они не видны, как будто их нет, но пожар возгорается от искры, мятеж и сокрушение, от зерна зависит жизни нашей дерево; если зерно доброе — добрыми (в старости особенно) наслаждаемся плодами; что посеешь, то и пожнешь.

Весьма рад буду, если эта книжечка в течении нескольких дней избавит от скуки, но безмерно буду доволен, если она хоть капле внутреннего мира поспособствует. Вседражайший сердечный мир подобен самым драгоценным камушкам: одна крошечка цену свою имеет, и если будем их понемногу копить, можем со временем иметь целую чашу спасения.

Растекаются мысли наши по суетным заботам, и не помышляем о душе, не рассуждаем, что она всякое дело и слово производит, и если семя злое, оставит нас сиротами при худых плодах вместо неотъемлемого сокровища.

Представьте себе человека на склоне лет, при материальном обеспечении, который ловит себя на мысли, что он отверженный в смысле утех, безвольный, печальный, в душу закрадывается уныние и страх, и всё это зло и несчастье родилось от ослушания Христовых слов: «Ищите прежде царствия Божия...» «Возвратись в дом твой...» «Царствие Божие внутри вас есть...» «Омой прежде внутренность чаши...»

Но благодарение Всевышнему за то, что никогда не опаздываем в том, что для человека нужнее всего.

Царствие Божие вдруг, как молния, озаряет душу, и для приобретения веры надобен один только миг времени.

Дай, Боже, вам читать слово Божие со вкусом и примечанием, дабы исполнилось на вас: «Блаженны слышащие слово Божие и хранящие». На днях пришлю другой трактат.

А я остаюсь, милостивый государь, Вашего благородия покорнейший слуга, любитель священной Библии, Григорий Сковорода.

КОЛЬЦО. ДРУЖЕСКИЙ РАЗГОВОР О ДУЩЕВНОМ МИРЕ.

Лица: Афанасий, Иаков, Лонгин, Ермолай, Григорий

Григорий. Перестаньте, пожалуйста, дорогие гости мои! Пожалуйста, перестаньте шуметь! Спрашиваю, что за шум и смятение? Один кричит: «Скажи мне, что значит: познай себя». Другой: «Скажи мне прежде, в чем состоит и что значит премудрость?» Третий вопиет: «Вся премудрость — пустошь без мира». Но знает ли, что есть мир? Тут смысл счастья.

«Слыхали ли вы, братья,— четвертый вмешивается, — слыхали ли вы, что значит египетское чудовище, именуемое сфинкс?» Что за срам, думаю, такого тарараму не было и при столпотворении. Так не разговор вести, но, поддавшись ветрам, вздувать волны на Чёрном море. Если же рассуждать о мире, должно говорить осторожно и мирно. Я мальчиком слыхал от знакомого персианина следующую басенку.

Несколько чужестранцев путешествовали в Индии. Рано вставали, спрашивали хозяина о дороге. «Две дороги,— говорил им человеколюбивый старик,— вот вам две дороги, служащие вашему намерению: одна напрямик, а другая обиняками. Советую держаться обиняка. Не спешите и больше увидите, будьте осторожны, помните, что вы в Индии». «Батюшка, мы не трусы, — вскричал один остряк,— мы европейцы, мы ездим по всем морям, и земля нам не страшна, вооруженным». Идя несколько часов, нашли кожаный мех с хлебом и такое же посудину с вином, наелись и напились довольно. Отдыхая под камнем, сказал один: «Не даст ли нам Бог другой находки? Кажется, вижу нечто впереди по дороге, взгляните, по ту сторону бездны чернеет что-то...» Один говорит: «Кожаный мешище»; другой предположил, что обгорелый пнище; иному казался камень, иному город, иному село. Последний угадал точно: они все там засели, нашедши на индийского дракона, все погибли. Спасся один, находясь глупее, но осторожнее. Он по неким приметам и по внутренней интуиции притворился остаться за нуждою на стороне глубочайшего оврага и, услышав страшный вой умерщвляемых, поспешно воротился в сторону, одобрив старинных веков пословицу: «Боязливого сына матери не оплакивть».

Не спорю: басня неприхотливая, но она есть чучело, весьма похожее на жизнь человеческую.

Земнородный попадает в беду из-за наглости, и скажу с приточником, что бессовестностью уловляются беззаконные, ибо крепкие сети мужу свои уста, и пленяются своими устами. Посмотрите на разнородную людскую толпу, увидите, что не только пожилые, но и молодые льстят себе, что они вооружены рогом единорога, спасающим их от несчастья, уповая, что как очам очки, так свет и совет не нужен сердцу их.

Такая надежда сделала их оплошными, наглыми в путях своих и упрямыми.

А если молокососный мудрец сделается двух или трех языков попугаем, побывав в знатных компаниях и в славных городах, если вооружится арифметикою и геометрической кубатурой из нескольких десятков гражданских и любовных историй и проглотнув несколько коперниковских пилюль? Во времена Платона, Солона, Сократа, Пифагора, Цицерона и всей древности одни только мотыльки над поверхностью земли летали, в сравнении с нашим высокопарным орлом, к неподвижным звёздам взлетающего и все на океане белые пятна раскрывшего. Тут-то выныряют хвалители, восторгающиеся новорожденной в его мозге премудрости, утаенной от всех древних и непросвещенных веков, без которой, однако, не худо жизнь проживалась. Тогда-то всех древних веков речения великий этот демагог пересуживает и, будто ювелир камушки, по своему благоволению то одобряет, то обесценивает, сделавшись вселенским судьею. А что касается Моисея и пророков — и говорить нечего; он и взгляда своего не удостаивает этих вздорных и скучных говорунов; сожалеет будто о ночных птичках и нетопырях, в несчастный мрак суеверия влюбившихся. Что именно у него суеверие, это по­нять и принять горячка его не может. И подлинно: возможно ли, чтоб эти терновники могли нечто разуметь о премудрости, о счастье, о душевном мире, когда им и не снилось, что Земля есть планета, что около Сатурна есть спутник, и может, не один? Любезные друзья! Эти-то молодецкие умы, плененные своими мнениями, как бы льстивой блудницей, и будто беснующиеся умной горячкой, лишенные советчиков, беспутно и бессовестно стремятся в погибель. Портрет их живо описал Соломон в конце 7-й главы в «Притчах» от 20-го стиха. С таковыми мыслями восходят к старости бесчисленное множество сердец, язвою своею заражая, нахальные нарушители печати цесаря Августа: «Спеши, да мало-помалу». Ругатели мудрых, противники Богу и предкам своим даже до тех пор, когда вознесшись до небес, попадутся в зубы мучительнейшему безумию, издревле адом образованному, без освобождения, чтоб исполнилось на них: «Видел сатану, как молнию...» Да и кто же не дерзает быть вождем к счастью? Покуда Александр Македонский вел в доме живописца разговор о сродном и знакомом ему деле, с вниманием все его слушали, когда же стал судейски рассуждать о живописи, пришлось одному живописцу шепнуть ему на ухо, что все краскотеры над ним смеются, он и замолк. Почувствовал человек разумный, что царю не было времени в живописные премудрости вникнуть, но в других областях Александров ум доминирует. Если кто в какую науку влюбился, преуспел и прославился, думает, что всякое ведение отдано ему за невестою в приданое. Всякий художник обо всех ремеслах произносит судейскую сентенцию, не рассуждая, что одной науке хорошо научиться едва ли хватит века человеческого.

Ни о какой же науке чаще и отважнее не судят, как о той, какая делает блаженным человека, потому, я думаю, что всякому сие нужно так, будто всякому и жить должно.

Правда, что исследовать и испытывать всё - похвально, но усыновлять себе ведение дурно и погибельно. Однако ж думают, что всякому это знать легко.

Не диковина дорогу сыскать, но никто не хочет искать, всяк своим путем бредет и другого ведет, в том-то и трудность. Проповедует о счастье историк, благовестит химик, возвещает путь счастья физик, логик, грамматик, землемер, воин, откупщик, часовщик, знатный и подлый, богатый и убогий, живой и мертвый... Все на седалище учителей сели; каждый себе науку такую присвоил.

Но их ли дело учить, судить, знать о блаженстве? Такие слова присущи апостолам, пророкам, священникам, богомудрым проповедникам и просвещенным христианским учителям, которых никогда общество не лишается. Разве не довольно для них неба и земли со всею вместимостью? Это должность есть тех, кому сказано: «Мир мой оставляю вам». Один изо всех тварей человек предназначен для духовной жизни, да и в нём самом портной застолбил одежду, сапожник сапоги, врач тело; и только господствовать телом - специализация для апостолов. Они - знатоки сердца человеческого.

Знаешь ли, сколько огнедышащих гор по всему шару земному? Это знание пускай тебя обогатит, пускай поставит в список почетных людей, не спорю, но не ублажит сердца твоего, эта правда не та, о которой Соломон: «Правда мужей, право избавит их...»

Твоя правда на шаре земном, но апостольская правда внутри нас, как написано: «Царствие божие внутри вас есть».

Иное дело — знать истоки реки Нила и карту его течения, а другое — разуметь истоки счастья. Не тогда ты попал в царство мира, когда узнал, кто основал город Афинский. И ещё не то сердце несмышленое и непросвещенное, что не разумеет, где Великое и Средиземное море, но душа, не чувствующая Господа своего, есть чучело, разума лишенное.

Море от нас далече, а Господь наш внутри нас есть, в сердце нашем. Если кто странствует по планетам, бродит век свой по историям, разве может знать, что делается в сердце? Вот оно, веселие, о котором написано: «Веселие сердца — жизнь человеку...» Пускай бы каждый художник свое дело знал. Больные не могут в пище чувствовать вкуса: аппетит благоволит здоровым; так о мире судить только тем свойственно, чья душа миром ублажена.

Счастье наше есть мир душевный, но сей мир ни к какому-либо веществу не причитается; он не золото, не серебро, не дерево, не огонь, не вода, не звезды, не планеты. Приличествует учить о мире тем, кому предметом вещественный сей мир? Иное сад разводить, иное плетень делать, иное краски тереть, иное разуметь рисунок, иное дело вылепить тело… Совсем иное дело вдохнуть в душу веселье сердца. Вот чье дело сие есть: «Как прекрасны ноги благовествующих мир...» Этим-то обещано: «Сядете на престолах...» Всем блаженство, всем мир нужен, для того сказано: «Сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых». Вот кто на учительских стульях учит о мире! И сия-то есть кафолическая, то есть всеобщая, наука, чего ни о какой другой сказать нельзя.

Все прочие науки не всем, не всегда, не на всякий случай и не везде нужны, и о таковых говорит Исайя: «Пути мирного не познали, и нет суда на путях их, ибо стези их развращены, по ним же ходят и не знают мира. Потому отступит от них суд и не постигнет их правда. Ждущим света была тьма, ждавшие зари во мраке ходили. Наткнутся, как слепые, на стену, и, как сущие без очей, падут в полудне, как в полуночи, как умирающие восстанут...» Правда, что сие несчастье владеет сердцами, населенными неведением о Боге, но ведь и речь о том, что учить о мире и счастье есть дело одних богопроповедников; учить о Боге есть то же, что учить о мире, счастье и премудрости. Они, всю тлень оставив, искали и сыскали того, у кого все вещество есть краска, плоть и тень, закрывающая рай веселья и мира нашего. Но прежде усмотрели внутри себя. «Се все оставили...» Из их числа Исайя: «Слышал голос Господа, говорящего: «Кого пошлю? И кто пойдет к людям сим?» И сказал: «Се я, пошли меня». И говорит: «Иди и скажи людям сим!..» И не дивно, что учил о мире, если Христос, мир наш, был с ним. «Отрок (вопиет, как веселящийся в жатву) родился нам, сын, и отдался нам. Имя его великого совета — ангел. Чуден советник. Бог крепкий, властелин, князь мира. Отец будущего века, приведу мир на князя, мир и здравие ему (у него)».

Видите, чье дело учить о мире? Да учат те, которые познали человека, у которого мир и здравие. Вот учит о счастье Варух: «Слышь, Израиль, заповеди жизни внуши разуметь. Смышление что есть, Израиль? Что, если ты на земле вражьей? Обветшал сей на земле чужой, осквернился ты с мертвыми; вменился ты с сущими в аде, оставил ты источник премудрости. Если бы путем Божиим ходил ты, жил бы в мире во время вечное. Научись, где есть смышление, где есть крепость, где есть мудрость? Чтобы разуметь совокупно, где есть долгожитие и жизнь, где есть свет очей и мир?..» Видите, что в познании Божием живет жизнь, и свет, и долгожитие, и мир, и крепость, и премудрость. Пускай же учат о счастье те, что говорят с Варухом: «Блаженны мы и Израиль, потому что угодное Богу нам разумное». Не видеть Господа - что лишиться жизни, света, мира и сидеть в аду. Внемлите словам Иереминным: «Воздайте славу Господу Богу вашему, доколе Он еще не навел темноты, и доколе еще ноги ваши не спотыкаются на горах мрака: тогда вы будете ожидать света, а Он обратит его в тень смерти и сделает тьмою. Если же вы не послушаете сего, то душа моя в сокровенных местах будет оплакивать гордость вашу, будет плакать горько, и глаза мои будут изливаться в слезах» (Иеремия 13:16-17). Вот Моисей учит о счастье: «Если не будешь стараться исполнять все слова закона сего, написанные в книге

сей, и не будешь бояться сего славного и страшного имени Господа Бога твоего, то Господь поразит тебя и потомство твоё необычайными язвами, язвами великими и постоянными, и наведут на тебя все язвы египетские, которых ты боялся, и они прилипнут к тебе» (Второзаконие 28:58-60). Немного пониже: «И Господь даст тебе там трепещущее сердце, истаивание очей и изнывание души; жизнь твоя будет висеть пред тобою. И будешь трепетать ночью и днём, и не будешь уверен в жизни твоей» (Второзаконие 28:65-66). Вот проповедует Соломон о блаженстве: «В страхе Господнем упование крепости, детям же своим оставит утверждение мира». «Страх Господень - источник жизни, удаляющий от сетей смерти» (Притчи 14:27). «Благословение господне на главе праведного». Сие обогащает, и не должна приложиться к нему печаль, в сердце благословение, благополучие и благоразумие — все одно значит, если разжевать эти эллинские слова εύλογειν εύδαιμονεΐν. Вот благовестит Павел Христа Божию силу и Божию премудрость: «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней дьявольскихОрЕф.6:12 потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной» (Ефесянам 6:11-12). Павел мечом премудрости закалывает мысли, возрастающие в сердце против Бога, чтоб покорить все наши помышления затверделые Божиему ведению и разуму и этим нас просветить, и сие-то значит изгонять бесов. Бес — по-эллински οαιμόνιον, значит ведение, знание, подлое помышление, стихийное разумение, долу ползущее, не прозирающее в Божией стихии исполняющее исполнение. Сие самое что ни есть идолочтение, не видеть в мире ничего, кроме стихий, сие есть начало всякого зла и причина и конец, как сказывает Соломон. Знать, то все мучительнейший страх тревожит сердце, в стихиях лежащее, видящее их, постоянно переменяемые и разоряемые, взирающее и на состав своего пепельного телишка, такому же падению подверженного, но никакой помощи этому злу не находящее. «Страх есть не что иное, - тот же сын Давидов говорит, - как лишение помощи от рассудка. Чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение» (Премудрость Соломона17:11-12) Совет истинный и правое помышление есть источник отрады. И напротив того, ничто несчастнее не язвит и не мучит сердечной нашей точки, как темные мнения, слепые знания и беснующиеся разумения. Теперь понятно, что значат сие Соломоновы притчи «В советах нечестивого истязание будет».

«Уста лжущие убивают душу». «Куда же обратится, нечестивый исчезает». «Правда бессмертна есть, неправда же смерти снабжение; нечестивые же кричали и словами призывали ее». «Подругою вменили ее и истаяла» и «Завет положили с нею, ибо достойны суть оной частями быть...»

Разорить и умертвить сердце свое есть естественное генетическое злополучие. Ведь сокрушение и смерть сердечная зависит от беспутных мыслей, ничего, кроме стихий, не видящих; оно с порога прелестно: «Сладок есть человеку хлеб лжи. Но потом исполнятся уста его камнями». Эти помышления называет сын Сираха языком злейшим: «Смерть лютая, смерть его, и паче его лучше есть; ад не обладает благоверными и в пламени его не сгорят. Оставляющие Господа впадут в огонь, и в них возгорится и не угаснет. Послан будет на них, как лев, и как барс погубит их».

Они называются блудницею, мечом, ехидною, дикими зверьми, шершнями... Да и чем назовем невидимое зло и безымянное? О таковых сердцах сказано: «Люди, сидящие во тьме...» Эти советы, нечистые мысли и мучительные мнения Божиим мечом вырезать намеревается Павел, а на освободившееся место возвратить в сердца наши мир Божий. Он называет их началами, властями, весь мир во тьме неведения Божиего заключившими. Совет часто началом именуется, потому что, как плод без семян, так дела без советов не родятся. У Давида именуются мысли начинаниями: «Растлили и омерзились в начинаниях». Именуются и главою у Моисея: «Сей сотрет твою главу». Не поганая ли сия глава: «Речет безумный в сердце своем...» У Моисея ж они называются семенем змеиным: «Вражду положу...»

Теперь видно, что значат те змеи, о которых пишется: «Послал Господь на людей змеев, умерщвляющих и угрызающих людей; и умерли многие из сынов Израиля»,

Такая казнь родилась из роптания на Бога. А роптать не иное что, как не разуметь и не признавать Господа, довольствуясь стихиями. Как (говорят ропотники), как быть может то, чего ощупать нельзя? Теперь понятно, что значит тьма египетская, тьма осязающая: сия есть ночь страшнейшая, ужасов и привидений исполненная, невежество грубейшее и лютейшее. Взгляните на 17-ю главу книги «Премудрости Соломона» о сих смертных мыслях и в «Книге Иова»: «Желчь аспидов в чреве его». «Ярость змиев да сеет». «Да убиет его язык змеин».

А что это все к стихийным мыслям принадлежит, слушай Михея: «Полижут пепел, как змеи, ползущие по земле, смятутся в лежбище своем о Господе Боге нашем, ужаснутся и убоятся тебя». Сих-то проклинает Господь, рай и блаженство наше: «За то, что ты сделал это, проклят ты паче всех скотов и паче всех зверей земных». О сих змиях Давид: «Язык их перейдет по земле, изострили язык свой, как змеин». «Что хвалишься в злобе сильной...»

Чтобы несчастье смертельным жалом сердца человеческие не умерщвляло, велит господь Моисею сделать медную змею, чтоб была она маяком, отводящим от злополучного пути безбожного и указывающим благополучный ход в познание Божие, в рай сладости, в царство мира и любви.

Когда змей, ползущий по траве, выманивает сердца наши из блаженного сада, то пусть и возвратит он же, змей, но уже вознесенный от земли.

Сей уже змей не таков, как в Данииловой книге идол Вил, сей, напротив того, снаружи прах, но внутри твердая медь и сила живого Бога, плотским приодетая прахом. Сей змей воплощенная есть премудрость Божия, беседующая нашими словами, но ведущая от земли на небо, да избавит нас от ползущих змеев. К ней Михей говорит: «Восстань и изломай их, дочь Сиона, ибо рога твои положу железные, и ногти твои положу медные, и сотрешь людей многих». Сей змей есть Христос, слово Божие, священная Библия. «Я (вопиет) свет миру...» «Я пастырь добрый... тот сотрет...»

Если имеешь уши, послушай, как чудно сей змий свистит: «Плоть ничто же...»

Что слаще такой благой вести сердцу христианскому? И о таком змее благовестит составитель притчей : «Страшное слово сердце мужа праведного смущает, весть же благая веселит его».

Сей есть столб облачный, изводящий Израиля из осязающей тьмы в нетленное вечного, сей лежит на падение и на восстание, сей змий с преподобным будет преподобный, говоря к ним: «Сын, если премудро будет сердце твое, возвеселишь и мое сердце». Такой один вознесет змея, как написано: «Змея возьмут (вознесут)».

Презирать мудрых советы — значит самого себя поджигать факелом. Для беспрепятственного путешествия нет важнее, полезнее и величественнее, как узнать самого себя и сыскать в нашем пепле погребенную искру божества, отсюда рождается благословенное царство владеть собою, иметь мощь и на стремлениях душевных тигров лютейших, на везущих колесницу львах, ехать.

Всех наук семена внутри человека скрываются, тут их источник спрятан, а кто видит его? Сей есть один родник неисчерпаемый всему благу и блаженству нашему, он сам есть блаженство, беспричинное начало, безначальная причина, в которой и от которой все, а она сама от самой себя и всегда с собою есть и будет. Потому и вечна, всегда и по всему одна единственная, всё разумеющая и вмещающая. Эта высочайшая причина всеобщим именем именуется Бог, другого имени ей нет.

Это блаженство премудрые люди уже в древнейших веках нашли и наслаждались, а нам заветом своим неоцененное то сокровище оставили в наследие. Завет тот — суть книги их и ворота к счастью. «Премудрость и мысль блага во вратах премудрых». «У ворот сильных приедет, в воротах же города дерзая говорит...» «Мудрые жены создали дома». О сих-то книгах пишется: «Как страшно сие место! это не иное что, как дом Божий, это врата небесные» (Бытие 28:17).

« Прит.24:13 Ешь, сын мой, мед, потому что он приятен, и сот, который сладок для гортани твоей; таково и познание мудрости для души твоей» (Притчи 24:13-14). «Если обретешь её, будет добра кончина твоя, и упование тебя не оставит». «Сия книга повелений Божиих и закон сущий вовек». «Все держащиеся ее в жизнь войдут, оставившие же ее умрут». В этих созданных премудростью домах блаженный Лот пирует и упивается с дочерьми своими, в них упился и Ной; там пирует и братия с Иосифом. «Пили же и упилися с ним».

Не то они вино пили, что пьют у приточника беззаконники: «Те питаются пищею нечестия, вином же законопреступным упиваются». Но вино, веселящее сердце. Видите, в каких книгах искать должно веселья, и чьё дело учить о нем.

Это вино пьет небесный учитель в царствии Отца своего с теми, о ком сказует: «И обозрев сидящих вокруг Себя, говорит: вот матерь Моя и братья Мои» (Марк 3:34).

Сие вино есть от стола высокого: «Упьются от тука дома твоего». От сего стола вкушает и Павел: «Имеем алтарь...» Познание сладчайшей истины Божией, подобной вину веселящему, с теми происходит, что и с неким древним мудрецом: сей любитель истины и ревностный мудрости искатель от юных дней многие лета, между прочим, желал знать, какой разум и тайна закрывается в образе треугольника, который и ныне пишется в христианских храмах, а изнутри треугольника или око смотрит или солнечные лучи льются. Наконец, сокровенная сила вдруг, как молния, озарила душу его; вскочил Пифагор, начал руками плескать и кричать: «Сыскал! Сыскал! Сыскал!» Скажите мне, кто б не почел пьяным, взирая на него? Скакал и Давид, играя на музыкальных органах. Несут и ведут за ним ковчег с заветом Господа сил в замок его на Сионе, а Давид перед ним пляшет. «Конечно, он спился или от меланхолии с ума сошел», — говорит, смотря в окошко, Мелхола, дочь Саулова. А Давид, несмотря на ее презрение, что желал, совершил: поднес Господу жертву всесожжения и жертву мира, праздник радости и веселья. Наконец, и последовавших ему израильтян сделал счастливыми, открыв им Господа сил, а «у Мелхолы, дочери Саула, не будет детища до дня смерти ее» (2-ая Царств, гл.6).

Не очень симпатичным казался Давид, да и сам я вряд ли от смеха удержался, видя Давидово плясание о том, что втащил в крепость свою сундучище с каменными таблицами.

Сие многие и ныне делают, всякий день целуют Евангелие и почти спят на сем камне с Иаковом; но верую и разумею, что тайная сила воскресения, в каменных скрижалях олицетворённая, как из горящей купины Моисеево, так и Давидово сердце озарила и запечатлелась внутри его.

Там и Авраам увидел день Господень и возрадовался, что сам Давид доказывает такими словами: «Отразился (запечатлелся) на нас свет лица твоего...» Иное дело — видеть камень с буквами и бумагу с чернилами внешним оком, а другое — взирать тем взором: «Возведите очи ваши», и слышать теми ушами: «Имеющий уши слышать, да слышит», и мог сказать с Павлом: «Написано не чернилом, но Духом Бога живого на плотских скрижалях сердца».

Краски на картине всяк видит, но чтоб рисунок и живость усмотреть, требуется другое око, а неимеющий его слеп в живописи. Всхлипы музыкального орудия каждое ухо слышит, но, чтоб чувствовать вкус утаенного в звуках согласия, должно иметь природный слух, а лишенный его лишен движущей сердце радости, потому что глухонемой в музыке. Даже в пламенеющую усердием душу не скоро входит сияние славы Божией: «Когда придет время, явишься». Блаженное это время на многих местах назначено. У Исайи: «Тогда отворятся очи слепых и уши глухих услышат, тогда вскочит хромой, как олень, и ясен будет язык косноязычных».

«Собранные Господом обратятся и придут в Сион с радостью, и радость вечная над головою их. Тогда волки и агнцы должны пастись вместе. Светися, светися, Иерусалим!..»

Этот снизошедший свет сделал похожими на пьяниц апостолов: «Иные же ругающиеся говорили, как вином исполнены суть».

Кричит Петр и защищает их; но можно ль уверить застарелое в душах поверье, а иногда и злобное? Пьяны от радости, что уразумели то, чего, все оставив, искали... Увидели с Давидом знаменья и образов событие, чудеса на небе и на земле прозрели, стали собирать манну.

Манна — значит чудо, что-то чудное. «И вот по лику пустыни манна, как кориандр, белое, как град, и увидевшие её сыновья Израиля сказали друг другу: «Манна!»», то есть что есть сие? «Ибо не ведали, что было». Говорит Моисей к ним: «Это хлеб, его завещал Господь». Несказанно радостные, что прозрели новое, начали прорицать новое новыми языками.

Это значит быть пророком, или философом, прозреть поверх пустыни, поверх стихийной вражды нечто новое, не-стареющееся, чудное и вечное, и сие возвещать.

«Всяк, кто призовет имя Господне, спасется». Спасением душе есть основательная радость и твердая надежда. Дышат таковым же пьянством и эти Павловы слова: «Кто нас отлучит от любви Божией?» Но во всех этих стихиях препобеждаем за возлюбившего нас. Видите, сколько сильно в праведном муже укоренилась радость, что все горести его приуслаждает, ничто ему не страшно, весел и в темнице. Вот истинный мир!

Как здравие обитание свое имеет не вне, но внутри тела, так мир и счастье в самой среднейшей точке души нашей обитает, здравие её и наше блаженство.

Здравие тела не что иное, как мир телесный, а мир сердечный есть живность и здравие души, а как здоровье рождается после очищения из тела вредной и лишней мокроты, матери всех болезней, так и сердце, очищаемое от подлых мирских мнений, беспокоящих душу, начинает прозирать сокровенное внутри себя сокровище счастья, чувствуя, будто после болезни аппетит, подобное ореху, зерно жизни в пустом молочке зачинающему. Таковых начинающих себя познавать призывает премудрость Божия в дом свой на угощение через служителей: «Придите, ешьте мой хлеб и пейте вино...»

В эту гостиницу и пациент иерихонский привозится самарянином и всех сердце свое потерявших: «Приступите ко мне, погубившие сердца, сущие далече от правды»; «приидите ко мне, все труждающиеся и обременённые...» О том враче внушает нам сын Сирахов: «Почитай врача.., ибо Господь создал его». А кто ж есть тот врач, если не сей: «Исцелял всякий недуг и всякую язву в людях». Но что исцелял? «Исцелял сокрушенных сердцем...» Если кто сердцем болен, если мыслями недужен, тогда точно труждающий, обременённый и сокрушённый. Не тело, но душа есть человек, не корка, но зерно есть орех. Если целое зерно, сохранится и корка в зерне. Кто прозрит это и поверит? «Очисти прежде внутренность стакана и блюда, да будет и внешнее их чисто». Исцели прежде сердечное сокрушение, не бойся убивающих тело. Иное телесное здоровье — иное дело веселье и живость сердца.

Сад, оплота лишенный, есть несчастная душа, счастье свое на песке стихийном основавшая и уверившая себя, что можно добро сыскать вне Бога. Начало премудрости — страх Божий, он первый усматривает счастье внутри себя. Это блаженное утро внутри сердца светить начинает, ведущее за собою вёдро пресветлого и вечного мира, и если бы оно было тлению подвержено, то могло ли родить вечный мир? Может ли душа иметь незыблемое упование на то, что через три дня сокрушится? Не вся ли такая песочная надежда есть мать душевного сокрушения? И как может твердо устоять сердце, видя все стихийное, до последней крошки разоряемое, а увидеть ввиду слепоты не может надёжный фундамент? Уверенная надежда зовется у Павла якорем, поскольку понятно, что все светское добро не есть добро; оно сокрушается даже до самого здравия телесного и удовлетворить сердца не может.

Доколе душа не почувствует вкуса нетления, дотоле она мертва.

Сколь многие читает Библию! Но без пользы - дом Божий заперт и запечатан.

Дух страха Божия и дух разума вход отворяет; без этого ключа всяк посетует, поалчет и обойдет город сей.

Многие приходят к нему с духом любопытства, иные с половиною души, иные с Иудиным сердцем, но без пользы: «Окрест нечестивые ходят». Иные считают, что Библия защитит их потакания плоти, но страстным она открывается во вред, выводит пророчества о временной пользе, о частных враках, о тленных предметах, ведь только околицей нечестивые ходят. Сколь мало истинных рачителей, верных искателей и достойных чтецов, жалуется Иеремия: «Кому расскажу и кому засвидетельствую, и услышит?» «Се не обрезанные уши их, и слышать не могут!» Ведь слова Господние были у них в поношении и не восприимутся! Библия есть совершеннейший и мудрейший орган. Как стрела магнитная в одну северную точку устремляет взор свой, так и она к тому же вдечёт: «Восток имя ему». Эта стрела спасения Господнего, как говорит Елисей, помогает рукам напрячь лук и выстрелить стрелу на неприятелей, наложив руки на царя Иоаса (4-ая Царств, гл.13).

Если язык разит, почему не назвать его стрелою? Библия есть слово Божие и язык огненный.

Исайя в книге её говорит: «От утробы матери Моей называл имя Моё и соделал уста Мои как острый меч; тенью руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня; и сказал Мне: «Ты раб Мой, Израиль, в тебе Я прославлюсь» (Исайя 49: 1-3). Стрела эта от Вышнего нам послана для врагов.

Слова богопроповедников суть стрелы, о которых Исайя: «Стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню, и колеса его - как вихрь; рёв его как рёв львицы» (Исайя 5 :28-29). Вот один из сих воинов! Оружие воинства нашего не плотское, но сильное Богом...

Но как напрягать стрелу сию? Должно уметь и иметь в себе это: «Научающий руки мои на ополчение». Эту стрелу сыскали в колчане апостолы — язык огненный. «Языка — его же не зная — услышат».

И если стрела парящая принадлежит только востоку, так и этот орган одному Богу песнь воспевает. Орган этот оказывается расстроен и не может издавать прекрасные звуки, если на нём играть для плоти и крови. Играет и пляшет Давид, но перед Господом, ради Господа, так и Мелхоле говорит: «Благословен Господь, который избрал меня паче отца твоего...» Буду играть и плясать перед Господом. Поощряет и других: «Воспойте Господу. Только такая песнь благая».

Нет сладостнее как играть на нем Богу, а не стихиям, а не миру; не тлену, но вечности, тогда-то действительно изгонятся бесы из саулов. Притом надобно уметь различать голоса, вливающие в душевное ухо сладкую симфонию.

При свидетельстве двоих или троих голосов верное завещание составляется, например: почитай врача по достоинству его, ибо Господь создал его. Кого ж не Господь создал? Тотчас и вздор: для чего ж царь Иудин Аса осуждается ради лекарей? «Он в болезни своей взыскал не Господа, но врачей» (2 Пар. 16:12). Смотрите, как дурно этот орган разногласит! Не спорю, я и сам рад почитать телесного врача. Притом говорю, что Библия весьма дурная и незамысловатая дуда, если ее обращаем к нашим плотским делам, бодающий терновник, горькая и невкусная вода, дурачество, бабьи басни, как Павел говорит, или ещё скажу: сор, навоз, дрянь, грязь, гной человеческий, в котором велит Бог Иезекиилю скрыть ячменный опреснок. «Так съедят сыновья Израиля хлеб свой нечистый у язычников, когда рассыплю их» (гл. 4).

У Исаии — стрела избранная, в колчане своем скрытая, а у Иезекииля — в соре навоза коровьего скрывается опреснок.

Не здесь ли таинство слова Божиего утверждающего сердце, грязью земных дел наших окутанное? Те только одни от змеиных укусов исцелились, кто на вознесенного в гору змея взирали, не те, что смотрели на ползущего по земляному праху.

Так и здесь питаются во время голода пшеницею Иосифовою приступившие к столу и наслаждающиеся высоким умом, а не те, которые жрут гнилую свою мертвечину около слова животного. «Окрест нечестивые...»

Там упоминается змей, ползущий и едящий грязь, а у Иезекииля на гноеядцев вот что Бог вещает: «Да скудны будут хлебом и водою, и погибнет человек и брат его, и истают в неправдах своих».

Почему мы находим там грязь и гной и едим его, когда Богу и божественному слову единственно всё посвящено? Конечно, мы не познали себя. Если же скажете, что это трудно читать и разуметь, то это простительно, одно только непростительно, что мы похожи на умницу бабу: сия разумница изволила кушать горчайшую скорлупу волошского ореха, наконец осердившись, начала ругать и смеяться; так лишившись доброго вкуса, многие похваляют иностранные плоды.

«Почитай врача... Ибо Господь создал его». Но чтобы тут не приснились нам наши телесные врачевания, для того сплошь говорится сие: «Не от древа ли осладились воды, да познана будет сила его?» С лекарствам плотским есть сходство богопоказанного дерева, которым Моисей воду горькую осладил? Если кто это дерево знает, может вознести змея, очистить грязь от опресноков, осладить библейную воду. Вот лекарь кричит: «Послушайте премудрость в притчах! Господь создал меня, начало путей своих». Слушай лечение: «Сын, да не преминешь, соблюдай же мой совет и мысль, да жива будет душа твоя, и благодать будет на твоей шее! Будет же исцеление (приложение) плотям твоим и уврачевание костям твоим, да ходишь надеясь в мире во всех путях твоих...»

Видите, что лечит сей врач? Душу болезненную. «Мир мой даю вам. Вы друзья мои есть...»

Такого доброго друга столь важно рекомендует сын Сираха: «Друг верный— покров крепок есть; обретший же его обретет сокровище. Другу верному нет измены, и нет мерила доброте его! Друг верный — врачевание житию, и боящиеся Господа обретут его». Теперь же скажу: почитайте Библию, она есть аптека, Божией премудростью наполненная, для уврачевания душевного мира, ни одним земным лекарством неисцеляемого.

В этой аптеке Павел роет, копает, силою дерева крестного вооружен, и, убивая всю мертвую гниль и гной, вынимает и сообщает нам само чистое, новое, благовонное, Божие, нетленное, вечное, проповедуя Христа Божию силу.

Исполнители обрядов сердятся, буквоеды смеются, нам же, званым, Христос есть Божия сила и Божия премудрость. Если же спросите, для чего эти книги по букве говорят одно, а из него выходит тайное, откровенное, новое? На ниве сеется семя будущее. Да и может ли пахарь сохранить посеянное зерно нынешнее? Оно, принятое в недро земное, разопреет и сотлеет; в тот день выходит из него плод новый с новым зерном. А к сему круг годового времени надобен.

Скажите, возможно ль на молодом сердце вырастить плод ведения Божия и познания (сии обое с собою неразлучные) самого себя? Для того круг целого человеческого века потребен.

Библия - что домовитый человек, приготовивший семена в закромах своих. О сем-то хозяине пишется: «И вышел сеятель сеять». Она в молодые наши мысли насевает семя нынешнего плотского века, дабы несмысленное наше сердце способно было принять его; это семя не пустое, но таит в себе Божию силу.

Оно как непотребное со временем портится в сердце и гибнет, а новое прозябает. Сеется гниющее, восстает благовонное; сеется жесткое, восстает нежное; сеется горькое, восстает сладкое; сеется стихийное, восстает Божие; сеется несмысленное и глупое, воскресает премудрое и прозорливое. Все, что мы имеем, есть и у Бога, разница лишь в том, что наше имение - гниль и тень, а Его — нетление и истина.

Древний мудрец Эдип, умирая, оставляет малолетнему сыну в наследие историю с именем «Сфинкс»: «Любезный сын, вот тебе самое лучшее от меня наследство! Прими небольшую эту книжку от десницы моей; люби ее, если хочешь любить твоего отца; меня почтешь, почитая её. Носи её с собой и полагай в сердце своем, засыпая и пробуждаясь. Она тебе плод принесет, что и мне, разумей — блаженный конец жизни твоей. Не будь нагл и бессовестен, ступай обдуманно, не торопясь, жизнь есть путь опасный; приучай себя быть довольным малым, не подражай расточающим сердце свое по наружностям. Учись собирать расточение мыслей твоих и обращать их внутрь тебя. Счастие твое внутри тебя, тут центр его зарыт: узнав себя, все познаешь, не узнав себя, во тьме ходить будешь и убоишься страха, где его не бывало. Познать себя и задружить с собой есть неотъемлемый мир, истинное счастье и мудрость совершенная. Ах, если б мог я напечатлеть теперь на сердце твоем познание самого себя!.. Но сей свет озаряет в поздний век, если кто счастлив... Будь добр ко всем. Не обидишь и врага своего, если хоть немного узнать себя потщишься. Презираю стихийную природу твою и радуюсь божественной. Конечно, узнаешь себя, если любить будешь и вникать крепко внутрь себя, крепко, крепко... Сим одним спасешься от челюстей лютого мучителя».

Он много говорил, но мальчик ничего не мог понять. Омочив отцовскую руку слезами и принимая книжку, прилагал ее, будто отца, к сердцу своему; а отец, радуясь как сыновнему усердию, так и разлучению своему от тела, уснул в вечности, оставив на смертном лице печать радости, живой след успокоенной души своей.

Добрый сын, малую ту книжечку часто читая, почти наизусть её знал. В ней написано было, что лютейший и страшнейший урод, именем Сфинкс, ещё при жизни отца всех встречающихся ему, кто бы ни был, мучил и умерщвлял. Лицо его было девичье, всё остальное - львиное. Причина убийства состояла в том, что невозможно было решить предлагаемой чудовищем задачи или загадки, скрывающей понятие о человеке. Кто бы ни попался, вдруг загадка: поутру четвероножный, в полдень двуножный, а вечером треножный, скажи мне, какой зверь? Наконец, написано, что Эдип загадку решил, урод исчез, и воссияла в дни его радость и мир. Всю эту историю держал он в сердце своем.

Возмужал сын мудреца, усилились страсти, а светское общество помогло ему развратиться. «Сфинкс — какое дурачество,— говорили ему,— пустая небыль! Суеверие!..» Да и сам он уже имел недетский разум; он понимал, что таких зверей ни в Америке, ни в Африке, ни на японских островах природа не рождает, и в Европе их не бывало. Ни одна история о них не упоминает, все уже изрядно понимал, чтоб быть прозорливым нетопырем. Нетопырю острый взор в ночи, а бездельнику во зле. Беспутная жизнь совсем лишила его сердечной веселости. Тогда первый посев юродивый об уроде истории в сердце его согнил, так как гниет старое пшеничное зерно, на ниве погребенное.

В 30 лет начал входить в себя и познавать. «Какое бедствие! — говорил он сам с собою.— Я совсем переменился. Где девалась радость моя? Я мальчиком был весел, все у меня есть с излишком, одного недостает — веселия. Есть и веселие, и таковым меня почитают, но внешнее, а внутри сам чувствую развалины основания его, боюсь и сомневаюсь. Одно то твердо знаю, что я беден. Что ж мне пользы в добром о мне людском мнении? Вот точный плод презренного мною завета и совета отеческого! Прибыль моя удваивает во мне жажду, а мои наслаждения сторичным оканчиваются огорчением. Сфинкс! Чудное дело... Конечно, тут тайна какая-то... Мой отец был мудр и человеколюбив, не лгал даже в шутку и не был к тому сроден; не может быть, чтоб хотел меня обмануть. Конечно, так и есть. Чуть ли я уже не попался зверю тому; меня мучит что-то, но не понимаю, а помочь нельзя. Одно только чудо, что мучусь тем, чего не вижу, и от кого не знаю... Несчастное заблуждение! Мучительная тьма! Ты-то поражаешь в самую точку меня, в самую душу мою, опрокинув, как вихрь, хижину, как буря, кедр. Безрассудный мир, прельщающий и прельщаемый! Яд советов твоих - семя смерти сердечной, а твоя сласть - лютейший зверь; она неразумных встречает лицом девичьим, но когти ее — когти львиные, убивающие душу, и убийств её всякое время и всякое место исполнено. Продолжать не хочу». Начал прозябать из ложной истории новый и полезный дух. Добрый сын при восходящей внутри себя предводительствующей заре, малу-помалу познав себя, со временем сделался наследником высокого отеческого мира, угнездившись на храме нетленной истины как почитатель родителей. Змиененавистный бусел!, исполнив как отцовское, так и пророчество, сокрываемое тайно образным голубем, средь морских волн на камне стоящем с сею подписью: «На твердости почиваю». Что нужнее, как мир душевный? Библия нам от предков наших заветом оставлена, да и сама она есть завет, запечатлевшая внутри себя мир Божий, как огражденный рай с веселием, как заключенное в ковчег сокровище, как жемчужина, драгоценность внутри берегущая. Не несмышленая наглость наша, по углам дом этот оценяющая, презирает и знать не хочет. Очень нам смешным кажется сотворение мира, отдых после трудов Божий, раскаяние и ярость Его, вылепление из глины Адама, вдуновение жизненного духа, изгнание из рая, пьянство Лотово, родящая на старости Сарра, всемирный потоп, столпотворение, переход через море, чин жертвоприношения, лабиринт гражданских законов, шествие в какую-то новую землю, странные войны и победы, чудное межевание и прочее, и прочее.

Возможно ль, чтоб Енох с Илиею вознеслись в небо? Свойственно ли природе, чтоб Навин остановил солнце? Чтоб возвратился Иордан, чтоб плавало железо? Чтоб девственность после родов осталась? Чтоб человек воскрес? Какой судья на радуге? Какая огненная река? Какая челюсть адская? Верь сему, неотёсанное средневековье, а наш век просвещенный!

Нимало этому не удивляюсь. Они приступают к наследию сему без вкуса и без зубов, жуют одну немудреную и горькую скорлупу. Если бы к этому источнику принесли с собою соль и посолили его с Елисеем, вдруг бы напиток преобразился в вино, веселящее сердце. Воды нынешнего дня те же елисейские, как только Елисей посвятил их Господним словом. Божии слова тотчас перестали быть смертоносными и вредными, стали сладкими и целительными душам.

Если кто познал себя и полюбил, может сказать: «Было слово Господне ко мне», «Знаю человека», может и теперь посещать те же воды. Эти источники оставляются в наследие от отца Исааку: «Во второй раз выкопал Исаак колодцы водные, которые копали рабы Авраама, отца его» (гл. 26). Возле сего источника раб Авраамов находит для Исаака супругу Ревекку.

Толкует обручение сие Осия: «Обручу тебя Себе вовек, и обручу тебя Себе в правде, в суде, в милости, и в щедротах, и обручу тебя Себе в вере, и узнаешь Господа».

Послушайте, вот раб сына Авраамового: «Обручил вас оному мужу, деву чистую представить Христу».

Исследуйте писания: разумей, очищайте, ройте, копайте; смотри, как роет Исаак: «Опять ископал засыпанный колодец, а не роптал о том, и прозвал имя ему пространство, говоря, что ныне распространил Господь нас». Разве не слышим призывающего нас живого источника? «Вжаждай, да грядет ко мне...» Расцвело наследие, познание сердца, пространство духа, утоление душевной жажды! Не дай Бог нам так пить из такого источника, как нынешние потоки. «Юдоль же сладкая имела колодцы смачные, и побежали царь содомский и царь гоморрский и пали там, оставшиеся же бежали в горы». Один и тот же источник есть падение и восстание презирателей Богу и ругателей Елисеевых, уже не сфинкс, но медведицы терзают: «И оглянулся вслед им, и видел я, и проклят я именем Господним...» (4-я Царств, гл. 2). Мы не дети умом; медведица душу не тронет; я тебе скажу, какие то звери, от Бога насылаемые. «Зубы зверей пошлю в них...» (Второзаконие, гл. 32, ст. 24). Приметь слово сие «в них», разумей: «внутри них»; зверя впустить во внутренность как можно? Посылает на них и шершня! Нельзя, чтоб наказывал по телу тот, который говорит: «Не бойтеся убивающх тело...»

Какие ж это звери и шершни? Слушай Моисея: «И будет, если не послушаешь голоса Господа Бога твоего.., проклят ты во входах, и проклят ты в исходах. Да пошлет тебе Господь скудость и голод, а истребление на всех...» Слушай далее: «Да поразит тебя Господь истлением, и огневицею, и стужею, и жжением, и убийством, и ветром тлетворным, и бедностью, и пожнут тебя, пока погубят». Слушай далее: «Поразит тебя Господь неистовством и слепотою, и исступлением ума». Остановимся тут: довольно сего. Только не забудьте Сираховых слов о языке: «Послан будет на них, как лев, и, как барс, погубит их».

Об угрызаниях и душегубных жалах говорит и Павел: «Жало же смерти грех...» Что есть грех, если не заблуждение? Грешить в греческом языке άμαρτάνειν — значит быть беспутным, что ж бедственнее, как шествовать без дороги, жить без пути, ходить без совета? Это поразит сердце больнее медведицы, нетерпимее шершней. Нет слаще и увеселительнее истины, путеведущей душу, и нет горестнее, как тьма неведения. «Будешь (там же у Моисея говорится) осязать в полудне, как осязает слепой во тьме, и не исправит (Господь) путей твоих».

Еще проще говорится у Иеремии: «Накажет тебя за отступничество твое, и злоба твоя обличит тебя, и узнаешь, и увидишь зло и горечь свою, и не исправит (Господь) путей твоих». Не верующий и не знающий Господа уже осужден есть. Нет горестнее и мучительнее сего, и не будет никогда. Грех есть порча самого существа и разорение самой душевной петы; грех — значит заблудить от Господа своего, что потерять жизнь и мир сердечный. Грех — сам себе яд и казнь, и мучит посильнее тысячи адов. Видите, чье дело учить о мире и счастье! Библия — здесь источник и основание. Правда, что многие ангелы сокровищу нашему, в вертепе родившемуся, не очень искусно и не по Давиду на библейном инструменте поют песнь: «Слава в вышних Богу». Но глупость целой тысячи несмышленых живописцев не в состоянии живописную хитрость привести в презрение, а лишь приучает нас к тому, что христианская наука многотрудна и из многих подвизающихся немногими постигаема.

Старинный друг мой Алексей Соха в кругу дружеском стал хвалиться, что общий наш приятель Севастиан, сын Иакинфов, лекарь, возвратил ему очи, в опаснейшем состоянии находящиеся. В этом месте нашего разговора некто начал горько плакать: все мы удивились, что за причина? «Мне тот же лекарь,— сказал с плачем слепец,— обещался исцелить очи». Мы знали, что добродушный Севастиян не принимался за невозможное, поэтому спросили: «Почему ж ты не согласился?» «Вот почему,— отвечал безокий,— обманутому многими врачами, думалось мне, что и здесь выйдет осечка; и теперь я навеки слеп...» Достойно и праведно! Монета воровская не может уничтожить цену и честь монеты царской. Теперь скажу вам то же, что вначале: осторожно говорите о мире. Высокая речь есть мир. Не будьте наглы, испытывайте все опасное. Не полагайтесь на ваших мыслей паутину, помните слово: «Не думай о себе много; не мудрствуй излишне, да некогда изумишься. Не оправдывай себя перед Богом. Почитай врача. Не высокомудрствуй, но бойся».

Презирать Библию — значит мудрствовать излишне, будто мы что лучшее выдумали. Оправдывать себя перед Богом — значит то же, будто мы опередили Его новоизобретенным путём к счастью. Высокомудрствовать — значит, демонстрировать премудрость, неизвестную древним векам и предкам.

Высокостепенное сумасбродство, если думать, что в наши времена взошло солнце, отворился ключ здоровых вод, изобретена соль... Самореализация - она повсеместная и вечная. Бог и премудрость безначальны. А псевдомнение та самая дрянь, что вчера с грибами родилась. Изберите день и соберитесь. Я под предводительством Божиим и Его Библии мог вам, если меня не обманет самолюбие, показать алфавит мира или букварь Его. А теперь поручаю вас Богу. Итог всей нашей речи будет такой: чем кто согласнее с Богом, тем мирнее и счастливее. Стыжусь сам своего слова. Лучше было сказать: соберемся и совместно все побеседуем. Авось что-либо откроет тот, который близок всем, призывающим его к истине.

Афанасий. А мы пойдем в сад, а из сада домой... Скажите мне, как вам показалась речь его?

Ермолай. Мне она показалась делом. Нет вреднее, как наглость.

Яков. И мне его речь кажется небезосновательною. Может статься, что мы рассуждаем о мире так, как древние рассуждали о пифагоровских бобах. Между многими его притчевыми речениями есть и такое: «Не ешь бобов». Многие посмеялись, а иные высосали из его слов подлые соки, всяк по своему сновидению. Один думал, что в бобах вредный сок, рождающий бессонницу. Другой думал, что срамный дух имеют и образ. Третьему приснилось, будто бы обращаются в кровь, если укрыть в медном сосуде, и прочий вздор. Об этом написаны даже книги. Возможно ли, чтоб мудрый муж столь подлые мысли запечатал в своей притче? Мне кажется, те угадали, которые высосали оттуда Сираховское слово: «Премудрость книжника постигается во время досуга, и свободный от дел своих умудрится». За неимением камушков употребляли древние для кандидатов белые и черные бобы. Пифагор любителей премудрости отвлекал таким словом от честолюбия, чтоб иметь вольное сердце к исследованию истины. Толкует один его символ Цицерон в книге своей «О старости», и весьма нехудо: древние мудрецы имели свой язык особливый, они изображали мысли образами, будто словами. Образы те были фигуры небесных и земных тварей, например: солнце значило истину, кольцо или змий, в кольцо свитый — вечность, якорь — утверждение или совет, голубь — стыдливость, птица аист — богочтение, зерно и семя — помышление и мнение. Были и вымышленные образы, например: сфинкс, сирена, феникс, семиглавый змий и прочее. Печать кесаря Августа имела с кольцом якорь, обвитый стремительнейшим морским зверем дельфином с подписью: Festina lente, то есть спеши (всегда) исподволь. Образ, заключающий в себе тайну, именовался по-эллински εαβλήμα, emblema, то есть вкидка, вправка будто в перстень алмаза, например, изображенный гриф с подписью: «Наглорожденное скоро исчезает»; или сноп травы с надписью: «Всяка плоть — трава». А если таких фигур сложить вместе две или три, как в помянутой печати, тогда называлося σύνολον, conjec-tura по-римски; по-нашему бы сказать: скидка, сметка. Августова печать была головою всех его советов в царствовании. Он почитал за одно скорость и исправность. Наконец, так счастливо царствовал, что народная речь сия почти обратилась в пословицу. Августу или не должно было начинать, или переставать царствовать. Но мне кажется, что Августова печать значит и то, дабы бешенство душевных стремлений удерживать советом, зависящим от вечности. В сию мысль приводит фигура змия, в кольцо свитого, с надписью: «От Тебя, Боже, начало, в Тебе же да кончится». Вечного вечность так же образовалась тремя перстнями или кольцами, меж собою сцепленными, с надписью: «Сии три выше всех стихий». Сердце, устремившееся к вечному, означалося образом стрелы, стремящейся к звезде, с такой подписью: «Довольно мне одного Его». Сердце, вечностью просвещенное, образовалось кустарником или насаждением, плодопринесшем зерно, падающее сверху поверхности земной, с подписью: «Чаю будущей жизни». Изображалося и орлом, взирающим и возлетающим к солнцу, с подписью: «Горю к бессмертию». Также змием, совлекшим свою ветошь весною и обновившим юность. Я недавно написал таинственный образ. Он представляет море с берегом, с которого летит на другую сторону моря ласточка с надписью: «Зимою нет здесь для меня покоя». Таковые тайно образующие вечность фигуры бывали у древних вырезываемы на печатях, на перстнях, на сосудах, на таблицах, на стенах храмов, поэтому названы (иероглифика) hieroglyphica, то есть священная скульптура или резьба, а толкователи названы hierophantes — священноявители или mystagogi — тайноведатели. Конечно, никто бы не мог разуметь и, видя, не понял бы, например, шар земной, изображенный с царскою короною и скипетром, но вразумился, если бы не было подписано следующее: «Дурак уповает на него». Отсюда, видно, родилася пословица: «Не фигура», то есть не вопрос.

Лонгин. Мне кажется, что и самая Библия есть Богом создана из священно-таинственных образов: небо, луна, солнце, звезды, вечер, утро, облако, дуга, рай, птицы, звери, человек и прочее. Все образы высоты небесной премудрости показаны Моисею на горе; все сие и вся тварь есть стень, образующая вечность. Кто бы мог догадаться, что Ноева дуга образ священной Библии, если бы не сын Сираха, похваляя божественную премудрость, сказал: «Слава высоты, твердь чистоты... Солнце в явлении сжигающее горы... Луна всем... месяц по имени своему есть... Доброта небес, слава звезд... Гляди на дугу и благослови сотворившего её, очень прекрасна сиянием своим» (гл. 43). Всю неба и земли тварь сотворил Вышний, да прообразует она горнее начало власти Божией, силу слова Его и славу присносущного Духа Его.

«Вначале сотворил Бог небо и землю». Когда вся тварей смесь проистекает из Божиего источника, тогда да возвращается к тому же, кто есть начало и конец, и нас за собою ведет от смерти к жизни и от земли к небесам. Это великое светило (Библия), сотворено на тверди крепости Вечного, да освящает земные умы наши, да учит различать нас между днем воскресения и между ночью тления, которое одно нам, как видимое, так и познаваемое, да ведет своими знамениями во времена вечности, во дни спасения, в лето Господне благоприятное. Оно, утвержденное в роды родов, да по крайнейшей мере некоторая частичка людей Божиих в сем ковчеге спасется от змея, изблевающего потоп, наводняющий землю безбожием. В спасительном ковчеге почивает наш Ной, то есть мир, всяк ум превосходящий, и кто воздвигнет его? Тут гнездится и голубица его, изнутри испускаемая, возводящая высокий взор свой, усматривающая превосходящего тления воду, верха гор вечных, гор правды Божией, место злачное, землю плодоносящую, былие травное и дерево плодовитое, день третий воскресения, и приносящая в устах своих нам милость мира и твердое надежды утверждение, говоря: «Радуйтесь! Не бойтесь! Что смущены вы? Мир вам! Идите, возвестите братии моей».

Если кто вошел в покой чистой голубицы, и, отдохнув посреди пределов ее с Исааковым сыном, тогда бы узнал, что вся слава ее внутри находится, и признался бы, что подлинно крылья ее посребрены, что шум их чудный, а обрамление ее сияет самым чистейшим и никому не слыханным золотом: «Золото ж земли сей доброе, и там есть анфракс (Бытие, гл. 2) и камень зеленый». Но так все закрыто фигурами и образами, так запечатано, что весьма трудно, да и невозможно пролезть сквозь ограждающую рай стену: если с нашим соглядателем Халевом не будет в товарищах сей: «Я дверь...» Глубина сия Божией премудрости, сенью образов снаружи покрытая, никоего вида, ни стройности, ни вкуса не имеет: «Земля же была невидима и неустроена, и тьма...» Такова она бывает дотоле, пока не найдет на нее дух от вышнего, как говорит Исайя (гл. 32): «И будет: пустыня в Хермель претворится в гору Кармиль, в плодоносии или в пище изобилие». «И дух Божий носился вверху воды».

Один всесильный, сходящий от Вышнего дух, как сотворил весь перечень небесных, и земных, и преисподних, и морских (светила, звери, золото, жемчуг), образовав тьму, так и вывести может из мертвого живое, из пустыни изобилие, из буйного разумное, из тьмы просвещение: «И сказал Бог: — Да будет свет! — И был свет». Все в ней кажется просто и одинаково сказано, однако здесь двоица. Давид говорит: «И дух двойное свое слово надвое разумеет: на образующее и на тайнообразуемое». «И отделил Бог между светом и между...»

Да не помыслим, что слово Божие в самом деле есть двойное, но двойное по естествам своим, двойное по тлению и нетлению, по плоти и духу, по божеству и человечеству, по лицу же, или ипостаси, одно и то же. «И был вечер и было утро день один...»

В этом образе сквозь бурю и облака спрашивает Иова Бог: «Где был ты, когда основал землю? Возвести меня, если знаешь разум? Кто положил меры ее, если знаешь?.. В какой земле вселяется свет? Тьме какое место? (гл. 38, ст. 4). Вся тьма земных образов в ту цель, меру и намерение положена, что течет к своему началу... В начале было слово: «Все тем было...»

Самые сии два образа — вечер и утро, если бы не истинны были и не возводили куда-то, никогда бы не сказал Давид: «Конец утра и вечера украсишь», но богодухновенное сердце и в сих костях находит землю вселяющегося света и место тьмы: «И свет во тьме светится».

Таковые образы emblemata всегда заключают внутр себя нечто золотое и драгоценное, разумей: Божие. «И видит Бог, что это хорошо».

Возьмите, например, сии два образа из Исаии: «Прах от колес» — и вспомните данный Иову запрос: «В какой земле вселяется свет?..»

Кто не скажет, что прах или грязь от колеса значит тленную природу? Здесь место тьме. Кто же опять не видит, что колесо приосеняет вечного вечность? Здесь земля, включающая в себя свет вечности. Знаменуемая колесом, будто колесо в колесе заключилось, в земном небесное, в тленном нетленное, как говорит Иезекииль, видевший колеса: «И дело их было, как если бы было коло в колесе» (гл. 1).

Но колеса не простые были: «И видение колес и сотворение их, как видение фарсиса» (род драгоценного камня). Говорит и Давид: «Голос грома твоего в колесе...» Видите, куда колеса докатились?

Теперь, кажется, понятно, что колесо есть образ, закрывающий внутр себя бесконечное колесо Божией вечности, и есть будто пыль, прильнувшая к ней: «Дух жизни был в колесах». Дух жизни и вечность — одно и то же.

Мне кажется, что и Иезекииль признает, что в тварях скрывается приосеняемая Божия истина, когда говорит: «Посреди животных видение свеч...» Слова его подобны другим словам: «Золото же той земли доброе, и там есть анфракс...»

Анфракс драгоценный камень, подобен блистанием огненному углю, по-гречески анфракс, то есть раскаленный уголь. Уголь очистил Исайи уста; уже поэтому видно, что уголь - фигура; но не уголь очистил сердце сыну Амосову, но тайно образуемая углем горящим слава Божия: «Не был тот свет, но да свидетельствует о свете». Все четыре животных, что таскают за собою привиденные ему колеса, кажется, как и другие, начерчивающие образ какой-либо тварью, включают в себя блистательный вид вечности: есть будто бы везущий сокровище Божие возок, по-европейски чуть ли не херувим. Имеем же сокровище это в глиняных сосудах.

Может статься, что это значит и то, что пророк своим животным, как и колесам, алмазами навставлял множество очей. В колеса пророк,

умом проницая, слышит тайный вопль: «О колеса!» Но и здесь присутствует тот же вопль: «О очи!» Они те же, о которых Иеремия говорит: «Господи, очи наши зрят на веру» (гл. 5). Такие же очи в Иове: «Очи твои на мне» (гл. 7). Сверх пророческих и Иововых очей есть еще Господни: «И приложил (Елисей) уста свои на уста его, и очи свои на очи его... и согрелася плоть отрочища» (4-ая Царств, гл. 4). А без таких очей очи пророчи болезненны, как у Лии, и слепы, и не вкусны. Затем сидящего на херувиме: «Отвори, господи (просит Езекия), очи твои и гляди...» Не всякому очи отворяются, но скрываются внутри тени животных: «Отвращу очи мои от вас» (Исайя). Ионе и Клеопе они отворились, но не сразу. Скрыли было взор блаженных очей скоты полевые, и звери дубравные, пока не воссияло солнце... Вот один щенок льва, львенок Иуда... но имеет ли очи лицо львово? Имеет, но для верных, вот они: «Блестят очи его от вина...» (Бытие, гл. 49). А неверные, не понимая суть образа, спотыкаются. Очи Господни на праведных, но и на творящих злое, видящих доброе и лукавое. Они видят доброе, но лукаво: в доброте лукавство, в истине ложь, в жизни смерть, и тем самым делают доброе злым. И не удивительно: очи эти очень глубоки. Одна только вера на них взирает, а они взаимно на веру. «Очи твои - озерки в Есевонские» (Песнь песней 7:5), и очень высоко поднимаются, на преддверие врат дома Господнего. Они не дремлют и никогда не уснут, храня дом свой израильский, храм Библии. «Да будут очи твои открыты на храм сей день и ночь» (3, Царств). Эти очи увидели Закхея: «Воззрев Иисус...» и Вениамина: «Воззрев очами своими Иосиф». А вот вам и телячее лицо! Моисей, благословляя Иосифа, называет его быком: «Крепость его как первородного тельца...» (Второзаконие 33:17). Телец есть ничто, но первородность есть достоинство. Первородность и начало — все одно, «и стали у входа в восточные врата Дома Господня, и слава Бога Израилева вверху над ними» (Иезекииль 10:19). Много я о очах наболтал, теперь пора удостоверить, что видение внешнее многих очей есть фигура одного недремлющего, вседержительного ока Божия; и когда колеса образуют голос грома Его, тогда очи приосеняют присносущное сияние славы Его. «Слово плотью было... и видел я славу его...» Не хочу больше говорить, разве что с пророком: «Иди же, если было облако, там был и дух». Облако и образ кажется одно. Но он и сам говорит: это видение (есть) подобие славы Господней. Разве не одно то же: подобие и образ, а между колесом и оком немного разницы, кольцо и то и другое. Вся Библия есть прах и земля, но усыпившая многоокое колесо вечности Божией. Из сей безобразной грязи исходит свет ведения славы Господней блистательной, как молния, сияющей, как золото, прозрачной, как янтарь, огненной, как рубин, добровидной, как фарсис. Этот свет избавляет ее от уничижения и оплевания людского. «Бедная, бросаемая бурею, безутешная! Вот Я положу камни твои на рубине, и сделаю основание твоё из сапфиров» (Исайя 54:11). И веселится невеста. Взгляните, например, на облако, объемлющее прекрасное кольцо сияющей радуги, не живой ли здесь образ Библии, фигурами осеняющий сияние славы Божией, на горе преобразуемой? «Радугу мою полагаю в облаке...» Взгляните на пустое поле, плодоносящее траву и благовонные цветы. Здесь символ, рождающий из пустоши изобилие, из гнили — нетление. «Я есть цвет полевой и лилия долин».

Это поле видел Иезекииль, полное костей человеческих (Иезекииль гл.37), но то были слова Господа Бога Израилевого, услышанные им на поле, и теперь слышатся тому, кто может пророчествовать на кости, то есть составлять последовательную картину самопознания, миропознания, Богопознания. С этого поля земли взял Создатель, подмешав своей слюны, помазал очи слепому. Земля ничто, но подмешанный вкус божественной слюны освобождает от слепоты, открывая очи боговедения. Вкус без слюны в пище не бывает. «И все цари на земле искали видеть Соломона, чтобы послушать мудрости его, которую вложил бог в сердце его» (3 Царств 10:24).

Взгляните опять на вознесенного змия Моисеевого... Если он висит, в кольцо свитый,— то здесь фигура вечности, если же распростёртый — то здесь образ Божией премудрости. Этот змей всех ползущих змеев пожирает. Он сожрал жезлы египетских мудрецов, вся мудрость их поглощена... Этот змей возносится на кресте Христа — опять Божия сила и премудрость. «Погублю премудрость премудрых...»

Взгляните на самого Адама; припомните, что значит из глины вылепленный человек? Бог на глину смотреть не терпит: «Не соберу соборов их от кровей...» Итак, здесь обветшалая фигура, конечно, образует того человека: «что есть человек, что Ты помнишь его...» (Псалтирь 8:5). Этот болван ведет за собою того мужа, который его создал, и образует тенью своею величие его. «Се сей стоит за стеною нашею...» «Сей был, его же назвал, который по мне придет, предо мною был, как прежде меня был». Сего-то видел за глинкою Даниил (гл. 10): «Воздвиг очи мои и видел, и се муж один... Чресла его перепоясаны золотом светлым, тело же его, как фарсис». До сего-то мужа неразумных, долу ползущих, приподнимает Павел. «Вышних ищете, где Христос... О горнем мудрствуйте». Что больше говорить? По образу Божию сотворите. Хоть по образу, хоть по началу, да образуется сень того единого мужа, какой есть начало и конец.

Теперь наш Адам интересней выглядит: был он глиняный только, а теперь и дух жизни внутри его есть; был земной, а ныне в одном лице соединился и небесный: «Сойдет, как дождь, на руно». Затаскал было и задавил земной.

Все роды от Адама до Христа - образы и тени великие Божии, посему род Божий называется. Каждое сего рода лицо, будто ложесна раскрывает, когда исходит из него первородное единоначало. «Бог, велевший из тьмы свету воссиять...»

Иаков есть ничто, но Бог Иаковлев, стоящий за стеною его,— семя и зерно Божие, распространяющееся на четыре стороны мира. Сие одно великое, сие одно прозябшее из Иакового праха великим делает Иакова: твой есть день и твоя есть ночь. «И был вечер, и было утро...» И по этой причине пишется: «Велик был Моисей — вышел к братьям своим». «Встав Иаков на ноги, идет в землю восточную». Об этом говорит во многих местах Исайя: «Не бойся, Иаков, малый Израиль, я помог тебе... се сотворил тебя, как колеса колесничные новые, стирающие как пила...» (гл. 41 и гл. 14 и 17, ст. 4).

Что орел, будучи божественною фигурою, высоко возносится в славе своей, видно из Божиего вопроса к Иову: «Твоим ли повелением возносится орел?» Очень достойно этот род возвышается, о котором Господь говорит: «Поднял вас, как на крыльях орлиных, и привел вас к Себе» (гл. 19 Исхода).

Это селение славы его и птенцы орлиные отца сего, «как орел покрыл гнездо свое и на птенцов своих возлег...» (гл. 32 Второзакония). Имя Давид значит возлюбленный и вот образ того: «Бог есть любовь...» Фарес означает разделение (Бытие 28:39) и есть образ того: «Отделил Бог свет от тьмы...» Даниил есть сень того: «Гортань его — сладость, и весь — желание». Енох тень того: «Возьмется от земли жизнь его». Иосиф (приложение) есть печать того: «Бог мира будет с вами».

Все это чистые скоты вышнего Авраама, везущие сокровище Божие, о которых Исайя говорит: «Надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут - и не устанут, пойдут — и не утомятся» (Исайя 40:31). Вот один рыкает: «Терпя, потерпел господа». Сии суть овцы божии, пасомые Господом, а без него мертвы. Вот одна овца блеет: «Пасущий Израиля, внимай... Господь пасет меня». Эти овцы — все двойню родящие, и бездетных нет среди них («Песнь песней», гл. 6). Неотмеченное рождают для Лавана, а отмеченное, то есть образуемое,— для благословенного Иакова. Сколько ж таких овец наш Иов имеет, не на гноище вне града Божия лежащий, но воздвигнутый уже Господом от болезненного праха? Овец 14 тысяч, верблюдов 6 тысяч... Сии суть домочадцы великого Авраама, присутствовавшие сильному мужу Гедеону против Мадиама. Они — и люди, и скоты, и звери, и птицы, которым нацеплял Иезекииль множество крыльев, очей и колес. И не он нацеплял, но прозрел под шестокрыльною их тенью вечно блистающую истину Божию и единоначало, четыре стороны мира исполняющее. Для того и не говорит, что животное, но говорит, как подобие четырех животных. Они только похожи на то. Давид о себе и о прочих говорит: «Дни мои как сень...» И правда, что в князьях и сынах человеческих нет спасения. Но эта сень везет за собою Вечного: «Ты же, Господи, вовек пребыв...»,— просит: «Изведи из темницы душу мою». Да уразумеют, что я не пустая сень, но тебя славящая, тайнообразуемого. И не дивно, что сень Петрова исцеляла. Она содержит имя Господне. «Избавлю его и прославлю его...» «Как время ущедрить». Это время провидев, Исайя говорит, что, конечно, по времени упасет Господь вместе своих ягнят, волков и львов. «Вениамин — волк, хищник...», и как раз это означает вершину израильскую, когда имена этих людей выходят в горнюю силу начала своего: «И сперва имя твое на нас есть» (Исайя, гл. 63). Тогда-то, кажется, исполняется на них слово Малахиино: «А изыдите и взыграете, как тельцы от уз разрешенные» (гл. 4). Может, это же означает и переход через море? Из прежде бывшей воды открылась столбовая дорога, а из моря Чермного путь не возбранёный, и волнующееся поле злачное; им же весь народ пройдет, Твоею рукою оберегаемый, видящий дивные чудеса: «Как кони, насытились и, как ягнята, взыграли». (Премудрости Соломона, гл. 19). Но и сам Давид говорит: «Прошел сквозь... И извел Ты нас в покой. От земли взошли мы к тебе, Господи». «Было в мире место его...» Может быть, и апокалипсические старцы просят такого же воздаяния; и сюда хочет укрыться тамошняя жена с чадом от змииного потопа. «Скрываешь их в тайне лица твоего...»

Жена рождает чадо, восхищаемое к Богу и престолу Его, который должен уберечь все языки; Исайя говорпт то ж о себе: «Господа во чреве принял и поболел, и родил дух спасения...» «Жене даются два крыла орла великого». «Как орел покрыл гнездо свое...» И Давид крыльев желает: «Кто даст мне крылья, как голубиные?» Всё доказывает, что это образы присносущие Божии. А почему многочисленный род часто в Библии конкретным числом ограничивается, например, Авраам счел своих домочадцев 300 и 18? Гедеон взял с собою 330 мужей и прочее? Всё одному служит и делается или потому, что они все суть, как одна жена, рождающая одно твердое и благое начало из бесчисленного праха, или потому, что безобразная грязь, возвращаясь к своему началу, приемлет от него запечатляемое благообразие вида и меры, а мера в себе число заключает, или потому, что велит Бог Моисею перечислить своих мужей. А о прочих говорит: «Не помяну имен их устами моими». А когда время конкретизируется числом, тогда за ним, за числом, разумеется Божие и вечное. Например: «Было в тридесятое лето, в четвертый месяц, в пятый день месяца» (Иезекииль, гл. 1). «И было утро, и был вечер день третий». Тогда значится лето Господне приятное, день радости и спасения. «И тысяча лет, как день один, как день вчерашний...» «Плоть ничто же...» Но когда эта иллюзорная и неустроенная плоть из ничтожности своей выходит в точное свое начало, тогда созидается из ничтожности в нечто, перестающее быть иллюзорностью, то есть плотью и тьмою, когда Бог, исчисляющий множество звезд и нарицая иллюзорное, как сущее, говорит: «Да будет свет».

Вот вы как ныне звезды небесные, множество. Но Бог по имени называет Каина, Исава, Саула и многих таковых, они хотя и не чистые, однако Божии же скоты. «Я создал землю и сотворил на ней человека; Я — Мои руки распростёрли небеса, и всему воинству их дал закон Я» (Исайя 45:12). Они есть место и образ тьмы, удаляющей око наше от боговидения, сие значит убийство Каина, Исава и Саула гонение. Все по плоти разумеющие Библию суть племя едомское, гром Божий слышащее. «Если право принес ты, право же не разделил ты, не согрешил ли ты? Умолкни» (Бытие, гл. 4). «Отделил Бог свет от тьмы...» Хотел Валаам, положившись на свое скотское разумение, проклянуть Израиля, то есть чтобы они не исходили в землю Божию, а значили бы тлень, плоть, клятву: «Исходы мои — исходы жизни». Утесненный в непроходимых закоулках противоречия образов, и проникнув, наконец, в сокровенное меча остриё, слово Божие, с поклонением вскричал: «Что прокляну, его же не клянет Господь». Нет ворожбы в Иакове, ни волхования в Израиле... «Сколь добры дома твои, Иаков, и кущи твои, Израиль...» «Бог выведет его из Египта...» «Возлег, почил...» «Благословляющие тебя благословенны, и проклинающие тебя прокляты» (Числа, гл. 23 и 24). Но можно ли исчислить все тьмы образов?

Одно понятно, что весь этот образный иллюзорный мир до последней своей черты, от виноградной лозы до самой крапивы, от нитки до ремня, бытие свое получает от Вышнего: «Скроешь лицо Твоё, мятутся...» Всякая видимость есть образ, а каждый образ есть плоть, сень, идол и ничто. «Пошлешь дух твой - созидаются...» Вгляните на непроходимую чащу левитских обрядов, колючий вздор, однако, вся эта земельность, со всем хворостьем сгорев, в начало течет: «Сколь чудно имя Твоё по всей земле».

Всё это прозирает нашедший дух от Вышнего, понимая, что всякое дыхание и тварь Ему служит: «Учинением твоим пребывает день, как всяческая работа Тебе».

Один всесильный дух улавливает великого кита сего, и он-то вопрошает Иова: «Вытащишь левиафана удою?..» Или: «Вденешь кольцо в ноздри его? Проколишь ли иглою челюсть его?»

Он один змеем-левиафаном, как дитя воробьем, играет: «Или свяжешь его, как воробыша?» Только он один налагает на него руку, «в разуме руку свою наложил Я»; «Дух Твой благий наставит меня...». «Дух все испытывает, и глубины, Божии».

Это покрывало и мрак отгоняет читателей от Библии, лишая нас вкуса, да не слышим говорящего к нам сквозь бурю и облако Бога и не можем сказать: «Пройду в место селения дивного даже до дому Божиего... войду к жертвеннику Божию...» Кроме прочиих, один Соломон для созидания стены сей сколько натаскал материалов: сия была вещь корысти, которую принял царь Соломон на созидание храма Господнего, и дому царевому, и стене иерусалимской, и все внутри Давира покрыл златом (3-я Царств, гл. 6).

Если кто способен к тому, отделить корысть, будто завесу храма отдернуть, войти внутрь Давира (давир — значит «слово») и пройти в самые обрамления, да воссияет красота Дому Божию! Дух-утешитель управляет силу Библии, вдевает кольцо в ноздри ее, обретаясь и сам вечным, и дает слово благовествующим: «Царь сил возлюбленного ради красоту дома отделит от корысти корысти...» А без него все темное, невидимое и неустроенное, пока найдет дух... Тогда все возвращается к безначальному концу, как к кольцу, и к безначальному началу: «Вначале сотворил Бог небо и землю...» «Вначале было слово...» Сей многоразличный плетень образов и фигуральные узлы именуются в Библии знамения и чудеса: «Послал Моисея и раба своего...» «Помяните чудеса его...» «Просите — и дастся вам».

«Сей род знамения ищет...» «Знаменился на нас свет...» Разуметь таящуюся в знамениях и чудесах силу слова Божия есть дело пророков, то есть видящих, глазастых, прозорливцев. «Знамений наших не видел, нет к тому пророка...» Пророки то прорицают, что прозирают... Провидят в тени Сущего. Все то не будущее, чего не будет; все то не будет, что тень; все то тень, что гибнет. Одно есть будущее, что всегда пребудет: «Воззрев очами своими, видят человека, стоящего перед ним» (Иисус Навин, гл. 5), то есть вечно пребывающего и пребудущего. Вот как они пророчат будущее. Послушаем Давида: «Помянул лета вечные и поучился».

Конечно, помышляемая присносущая сила Его и божество уразумевается через творение. Рассуждал, без сомнения, он чудеса, образы и фигуры Божии, как сам сплошь и повсюду говорит: «Ночью сердцем моим размышлял и испытывал дух мой» (Псалтырь, 16).

Мне кажется, Давид между прочими знамениями размышлял и о фигуре колес, о которых поминает: «Глас грома твоего в колесе». Кроме того, лето и год — то же; год и круг — то же; круг и кольцо — то же. Проще ж теперь позвольте мне пересказать его слова хоть так: «Помыслил...» Вспомнил я колеса бесконечные и доразумелся, что сия фигура напоминает о безлетном вечного присносущии. Круг лета по-римски — annus, а кольцо — aniiulus. «Взыщите Господа и утвердитесь, помяните чудеса его...» Помянуть чудеса Божии — значит то же, что римское слово сие comminiscor, commentor — вздумать, надумать, commentarius по-гречески — έρμενεύω — толкую, толмачу. И не дивно, что в Павла сие слово (пророчествовать) -— значит толочь и раскушивать Священное писание. «Достигайте любви, ревнуйте о дарах духовных, особенно же о том, чтобы пророчествовать (1 коринфянам 14:1). Пророчествующий человекам говорит на созидание, в утешение, и в утверждение».

Взгляните на гл. 11 «Чисел». С каким прилежанием сыновья Израиля манну собирают и толкут! «Исходили люди, и собирали, и мололи в жерновах, и толкли в ступах, и варили в горшках!» Вспомните и то: «Да не заградишь уста вола молотящего». Имеет обычай и Италия молотить волами. Вспомните же и Луку, образуемого волом. Здесь сыновья Израилевы, очищающие от шелухи слово Божие: «Находящие в грязи золотое кольцо, да сотворишь на словах два кольца золот...» (Исход, гл. 28), так же, если бы было кольцо в колесе.

Обретающие в испорченном вкусное, в мертвенном живое, в бесчестном бесценное, как евангельская жена монету в горничном соре, радуйтеся со мною... как блестящий Господа перстень и гривна у блудницы Фамари и жезл свой, отцом его Иаковом для овец остроганный, как Иезекииль сокрытые в соре опресноки, говоря с Моисеем: «Сей есть Господь, его же завещал...» «Сей хлеб... вкусите и видите...» «Обрел Мессию...» «Если изведешь честное от недостойного, как уста мои будешь» (Иеремия, гл. 15).

И чуть ли не это тайной вечери зерно кушал с товарищами своими Даниил и сделался добрее лицом и крепче телом, паче служителей, едящих от стола двора Вавилонского. А Иаков через это же достал от Исава первенство. Поощряет к сему и пророк Михей: «Сии же не разумели помышления Господнего...» Что ж делать? Так «восстань,— говорит,— и изломай их, дочь Сиона.., и возложа Господу множество их...» (гл. 4). Толочь знамение и манну, то есть чудо, — значит разжевать, раскусить. Исайя кричит: «Воздвигните знамение на язычников». Воздвигнуть знамение — значит возвысить в гору и уразуметь начала. Войти в божественное понятие, чтобы не пахло больше землею. И сие то значит: «исходили люди...» и то: «возложили Господу...», то есть положить на горнем месте, выше всех стихий. И не сюда ли приглашают: «Если я вознесен буду от земли, тогда все привлеку к себе» (Евангелие от Иоанна).

Если из буквенного стало выникать тайное, духовное, тогда-то можно сказать: «Зима прошла, дождь отошел, отошел себе. Цветы явилися на земле, время обрезания (виноградных гроздей) приспело» (Песнь песней, гл. 2). «Собралася вода, которая под небесами, в собрания свои, и явилася суша».

В то время точно дается знамение в понятие человеку, когда оно из плоти преобразуется в божество. «Сотвори со мною знамение во благо». Будто бы сказал: сотвори вначале, сделай Твоим, приведи к концу. Ты начало и всякой кончины конец бесконечный. И манна, падающая сверх поверхности земной не то же самое? И вот на лице пустыни мелкое, как кориандр белое, и как град на земле.

Знамения называются терминами, по-славянски пределами, силу Божию внутри себя заключающими. «Если поспите посреди пределов». Тот отдохнет, кто вникнет, войдет, раскусит и пажить обретет.

«...Если войдут в покой мой...»

Называются и дверью: «Сии врата небесные...»

« и стеною: «Наткнутся слепые на стену...»

« и печатью: «Книга запечатленная...»

« и следом: «Изойдет вслед ее...» (Сирах)

« и путем: «На путях ее (премудрости)

присядь,..»

« и оконцем: «Проницающий сквозь оконца

ее...»

« и тенью: «Люди, сидящие во тьме...»

Эти сидящие с Валаамом на подлости тленных образов, падая долу, не восстанут в совет праведных, доколе от тени не подымутся и не пролезут стен дома сего. «Те сняты были и пали».

Вспомните читанное из Иоиля в день пятидесятницы: «Дети Сиона, радуйтесь, ибо дал вам пищу в правде...» «Изолью от Духа Моего на всякую плоть (образов) и прорекут сыновья ваши, и дочери ваши, и старцы ваши, сны узрят...»

«Дам чудеса на небесах вверху. И знамение на земле внизу...» (Деяния апостолов, гл. 2). Вспомните не во тьме, но в горнице сидящих апостолов: «И начали говорить, ибо Дух дал им...» Кроме того...

Афанасий. О брат Лонгин! Долго везешь твою околесицу, с твоими херувимами, верблюдами и ослами. У кольца нет конца, по пословице, и у твоей речи.

Ермолай. Не мешай ему, Афанасий! Мне вспомнилось много хорошего от слов его. Вспомнил я Дамаскинову оду, которую поют в пресветлейшее воскресения утро: «Богоотец посему Давид...» Образы, или символы, дали вспомнить сень Авраамову, приемлющую в себя трисолнечное единство божие, и кто мне воспретит мыслить, что Авраам сению своею служит Вышнему? Авраам образует вечного тень, свидетельствует об истине 70 старцев, Моисеем избранных служить скинии откровения. Скиния — значит куща, сень, шатер. В сию сень нисходит и почивает Дух Божий. «Припочил Дух на них и пророчествовал» (Числа, гл. 11).

Иезекиилевские твои, друг мой Лонгин, колеса привели на ум венец Павла, воздаваемый ему не в наш день, но в день будущий. Вспомнил и перстень, обручающий в жизнь вечную: «Обручу тебя себе вовек... Обручу тебя себе в вере, и узнаешь Господа »(Осия, гл. 2).

Вспомнил и монисто возлюбленной невесты. «Сердце наше привлекла ты единым от очей твоих, единым ожерельем шеи твоей. Ожерелье на шее есть то же кольцо, состоящее из шариков. Вспомнил и яблоко огороженного сада.

А что есть яблоко, если не шар? Что ж есть шар, если не фигура, состоящая из многих колес? «Положите меня в яблоки, ибо уязвлена я любовью». Если бы оно было не тем, никогда бы ни сказал Соломон: «Золотые яблоки в серебряных прозрачных сосудах — слово, сказанное прилично» (Притчи 25:11).

Драгоценный твой рубин и фарсис привели изречение: «Утверждение премудрости избраннее золота; вселения же разума драгоценнее серебра (Притчи, гл. 16).

Сияние премудрости Божией, из тленных образов блистающей, подобны драгоценному сокровищу, в недрах сокровенному. Но очи... очи, зарею божества блистающие, очи спасительные.., очи, тобою упомянутые, представили мне достойного жалости достойного ослеплённого Самсона. Очи сильнейшему мужу и судье израильскому выкололи те, кто Исааку грязью затаскали источники. «Очи твои, как озерки в Есевоне». Плачет Иеремия об утраченных очах: «Как омрачил в гневе своем Господь дочь Сиона, сверг с небес на землю славу Израилеву!.. Погрузил Господь и не пощадил. Все красное Иакова разорил. Твердыни дочери Иудиной изверг... Око мое погрязнет... Око мое закрывается... Оскудели очи наши... Померкли очи наши... Рассыпалась радость сердец наших. Упал венец с главы нашей...»

Но никогда они пуще затасканы не были, как в наше время, разве не понятно: «Блаженны очи видящие, которых видите». Тут о сем же Иов: «Кто меня устроит по месяцам прежних дней?.. Око было слепым, нога же хромой... Ныне же поругавшиеся малейшие... ни лица моего не пощадили от оплевания». «Обратилися в плач гусли. Песнь же моя в рыдание мне: знаю, что смерть меня сотрет».

В Господних очах высокое знание утаивается. «Сердце царя — в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его» (Притчи 21:1).

Сердце - источник мира и веселья. «Светлый взгляд радует сердце» (Притчи 15:30).

Божественное око одно только светится. Один Бог, одна вера, одно око и в Библии и везде. «Пленила ты сердце моё одним взглядом очей твоих...»

О, преблаженное и вечно сияющее око! Привлеки нас, яви нам вид твой и дай услышать голос твой, ибо голос твой сладок и образ твой прекрасен. «Голос грома твоего в колесе».

Наконец, вспомнилось мне Навиново солнце. Но кто нам остановит солнце - «Солнце, пожигающее горы?» Кто остановит в чинном стоянии намеренные пути его?

«Пока дышит день и движутся сени, да увидим не лицо Господне на творящих злое, но последующее за лицом, образующим сияние божественного вида его, по примеру Моисея: «Лицо же мое не явится тебе», «И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние...» Но теперь только лишь пришла мне на ум Илиина колесница огненная...

Афанасий. Как вам, братцы, понравилась околесица! Один остановился, другой начал.

Яков. Подлинно жалки израильскому сердцу иноплеменничею рукою выколотые очи Самсона. Самсон — значит солнце, но Господь, слепцов умудряющий, может ему по времени опять возвратить очи его и сделать из яда съедобную пищу, а из мертвой ослиной челюсти извести сладчайшее питье нетленного источника, как обещался: «Если и что смертное изопьют, не повредит им».

Ермолай. Ах, не один Самсон слеп. Иов, Давид, Соломон, Товит и прочие суть слепцы, при пути сидящие и вопиющие: «Взгляни на меня и помилуй меня...» «Очи наши к Господу Богу нашему...»

Один Господь, мимоходя, сокровенные их очи открывает.

«Просветишь тьму мою...» «Чтобы открыть глаза слепых, чтобы узников вывести из заключения и сидящих во тьме - из темницы» (Исайя 42:7).

Тогда нищие богатеют, недужные исцеляются, мертвые встают. «Тогда вскочит хромой, как олень...» Идет и мимо Моисея господь: «Покрою рукою Моею над тобою, пока мимо иду».

Ожидает и Исайя гадания Израилевого и говорит, что не минует меня Господь мой. Просит Иеремия: «Исцели меня, Господи, и исцелею... Ибо хвала моя Ты» (гл. 17) Жаждет сего же и Аввакум: «Не Ты ли искони, Господи Боже, святой мой — и не умрем. Знаю, что присносущен есть, который должен искупить меня и на земле воскресить» (Иов, гл. 19).

Словом сказать, всех их взор и вход к Ною: «Введи в ковчег... чтобы остались в живых» И исход из ковчега на сушу. «На месте злачном, там посели меня...»

Что деревьям плод и цвет, что ночи дневной свет, что солнцу лучи, что вечерней зари блистающие звёзды, то и израильскому роду намеренная точка их, помазанный Господь их. Его лучи суть свет очей их, сердца радость, волос и венец главы.

Мы думали (плачет Иеремия), находясь сенью Божиею между незнающими Бога, чтобы надоумить их о ведении Божием, чтобы оказаться им защитой, но не вышло. Они начали щипать тление наше, а растленными мыслями намеренную цель нашу совсем задавили.

Дух лица нашего, помазанный Господь, яд был в растлениях их, о нем же я сказал: «В сени его поживем в язычниках» (гл. 4). Настигающие нас колесницы и кони быстрее орлов небесных... «Положили трупы рабов твоих в пищу птицам...» Однако же волос головы их на время может погибнуть, но не вовеки. Конечно, по времени над трупами рабов Божиих соберутся небесные орлы, силою того: «Призывающий из востока птицу...» (Исайя, 46). «Птицы да умножатся на земле» (Бытие, гл. 1). «Око, ругающее отца... да исторгнут его вороны из дебрия и да съедят его орлы» (Притчи, гл. 30).

Афанасий. Чудно, что старику Товиту очи заслепила падшая сверху грязь воробьиная.

Ермолай. А разве не грязь затаскала источники Иеремиины, осыпала колесо Исаино? Что есть грязь теплая, если не стихийная душа с телом? Представь грязное гнездо с воробьем глазастым, а над трупом — быстрозорного орла; тогда вспомнишь сие: «В которой земле вселяется свет, тьме же какое есть место?», «Птицы да умножатся на земле...» «Есть тело душевное, и есть тело духовное».

Яков. А мне всплыл на сердце Соломонов узелок: «Ничто не ново под солнцем».

Афанасий. А тебе в солнце вместо колеса приснился узелок, какой ты тут узелок нашел? Его тут никогда не бывало. Мне кажется, Соломон просто говорит, что в свете все старое: что сегодня есть, то и прежде всегда было.

Яков. Высморкай нос, тогда почувствуешь, что в сыновних и отцовских словах один дух. «Всё, как риза, обветшает. Но Ты тот же». Разве ты позабыл: «В какой земле вселяется свет...» Подними ухо и услышь, что все ветошь есть под солнцем, но не то, что сверх солнца. И самое солнце есть ветошь, тьма и буря, кроме одного: «В солнце положил селение свое...» Божие слово и духом Божиим должно дышать. Закройся в уголок и кушай свою ветошь: силы в тлении нашли неувядающую пищу: «Я цвет полевой и лилия долин». «Съедите ветхое и ветхое ветхих от лица новых вынесете...» «Похожу в вас...»

Ах! Когда бы ты раскусил хоть сии его слова: «Нет блага человеку, кроме того, что ест и пьет».

Слушай же далее: и сие видел я, что от руки Божией есть, потом сказывает о мудрости, разуме и веселии. Если есть мудрость, тогда есть насыщение и веселье; когда мудрость в Боге, можно сказать: «Мудрого очи его во главе его, а безумный во тьме ходит». А когда говорит: «Суета сует... нет изобилия под солнцем», не то же есть: «Вкусите и видите... Плоть ничто, дух животворит...»

Ермолай. Теперь солнцу течение свое далее простирать некуда. Пришло к главной своей точке и стало в твердом стоянии. А остановил оное: «Говорит солнцу, и не восходит...» (Иов, гл. 9). «Повелел буре и стала тишина». «Да станет солнце... и стало солнце...» (Навин, гл. 10).

Тут решение всем звездочетским фигурам и знакам небесным, как дышит Божий вопрос к Иову: «Разумел ли ты союз Плеяд и семизвездие Орионово открыл ли ты?» Или: «Откроешь знамения небесные во время свое и вечернюю звезду за волосы ее привлечешь ли?» (гл. 38). «Истают все силы небесные, и совлечется небо, как свиток, и все звезды падут, как листья с лозы» (Исайя, гл. 34). Тут собираются все божественные звездочеты. «И пав, поклонилися ему...» «Твой день и твоя ночь...» «Тебе приносит хвалу вся тварь...»

Тут предел луне и звездам. Пока пришел, стал вверху, где был отрок.

Яков. Взбрел же мне на ум предревний Зороастр с песнею: Κύο&ι ucuap; ίτανδερ/ής εχων αιώνων δμμα, το есть «Услышь блаженный, всевидящее имеющий вечное око».

Афанасий. Многие говорят, будто он сие пел солнцу.

Яков. Но может ли солнце одним взором сие видеть, хоть на одной поверхности земли? Взор его не присносущный. Так думали в Персии те жестокосердные, которые, не поняв образ, погрязли в образующей стихии. Пускай же и так, а мы с Израилем воспоем такую песнь: «Воссияет вам, боящимся имени Моего, солнце правды... престол его, как дни неба».

А видали ль вы символ, представляющий дождевое облако с радугою? А возле него сияющее солнце с подписью: «Ни дождя, ни радуги без солнца». Так и Библия: «Пока не найдет Дух от Вышнего». Вспомните Михаила, поднявшего шар и вопиющего: «Кто, как Бог?» Вспомните старинных любомудрцев речение: «Центр Божий везде, окружность нигде». Вспомните и жерновный обломок, сокрушивший темя Авимелеху. Разве жерновный камень не такое же колесо? Кажется, что...

Афанасий. Вот и третий принялся гнуть те же дуги с лукошками и обручами. Вы скоро накладете в счет ваших колес решета, блюда, хлебы, опресноки, блины с тарелками, с яйцами, с ложками и орехами и прочую рухлядь до горизонта Я помню, что в Иаковлевском лесу растёт множество орехов. Принесите горох с бобами и с дождевыми каплями, в Библии, думаю, все это есть. Не забудьте плодов из Соломоновых садов с Иониною тыквою и арбузами. Наконец, и Захариин семисвечник с кружечками и с горящим в ореховидных чашках елеем; а чашка есть большая часть шара, нежели тарелка, а тарелка — что ваш обод. Итак, будет у вас полный пир голодный.

Яков. Что же ты думаешь?

Афанасий. Думаю, что не преминете это сделать, а я вас запру в пустую горницу.

Яков. Не устыдился всеблагий Бог, одевающийся светом солнечным, в тленных пеленах скрыться так, как плод в ничтожном зерне; и сокровище, утаенное в рубище, тем приятнее, когда найдется. И как Иона с головою своею есть ничто и один из числа слепых и недужных, лежащих при Божием пути, так и тленная тыква, рождающаяся, и погибающая, может быть, тенью вечного, прохлаждающая Иону. «Осенил ты над головою моею...» Иона — значит голубь. Око его смотрит в вечность, тенью тыквы образуемую. Если б Захариин свечник не был символом, а масличное дерево — эмблемой, никогда бы он не сказал: «Видел...» Видеть светильник и маслину — значит чувствовать разум, соблюдаемый в фигурах, которые давно уже изображены в моисеевских книгах; и не иное значит, ка пророчество Иоиля по излиянии Духа: «Сны узрят и видения увидят». Удивляешься, что мы в Божией земле толчем, роем и находим вечность Его? Не слыхал ли ты, что говорит приточник о Библии? «Все сделал Господь себя ради».

И не догадаешься, что проклят похищающий что-либо от тления иерихонского? Разве не понятно, что Библия - книга богословская, что ведет нас единственно к ведению Божию, скинув все тленное? Все тут земное разоряется да созидается скиния нерукотворенная Вышнему. Конечно, забыл ты зарывшего в землю талант. Вспомни блудницу Фамарь; женщина тем одним оправдалась, что нашлось у нее кольцо, гривна, и посох Господний. Вспомни, что земля, рождающая соль, ни к чему другому не способна. Куда годится руно подлое, если не оросится каплями превыспренней росы, если разумом собственных своих рук не прикроет Вышний? «Сотвори мне величие, Сильный...» Весь сенноисайиный мрак разоряет, всю тления воду бурею своею возмущает, всё неопалимо палит во всесожжение — ды до единого его Духа, со всего града, вверх столпом несётся и дышит по Вселенной... «Не дам славы Моей иному» (Исайя). «Смирна, и стакта, и касия от риз твоих...»

Афанасий. А я не думаю, чтоб Каин с Ламехом или Саул с Исавом внушали нам своею фигурою присносущие Божие. Как же: «Все сделал Господь себя ради?» Так же можно сказать о филистимах, а может быть, и о крылатых ваших быках с летучими львами и прочих сплетнях.

Яков. Если бы вы изволили рассудить потоньше, никогда бы так не сказали; для того нам внушается тьма, дабы открылся свет. Кто понял, что есть кривое, тот давно продемонстрировал прямое. Ведь взгляд, брошенный на черное, постигнет однажды и белое. Не забывай вопроса: «Тьме какое есть место?» Саул с Давидом представляют тебе два естества, с собою борющиеся: одно селением света, другое — жилищем тьмы. Когда Ламех убил мужа, Саул изгнал Давида, а Иона в ките страдает, тогда Библия прекрасных очей вечности, землею засыпанных, открыть не может. Тогда в земле израильской царствует голод и жажда при источнике (воды) Иакова.

Когда же пожато будет мертвенное жизнью, когда явится суша, на которую пожравший кит изблюёт Иону, тогда стены града созиждутся, тогда горы возрадуются и взыграют каплющие сладостью, восскачут вверх тельцы и встанет на ноги свои весь сонм людей, как писано: «Касающийся вас касается зеницы ока Моего». «Ты, воскресши, утвердишь Сион...» «Умертвил Самсон при смерти своей многих...»

А что называем крылатых волов сплетнями, и приточник тем же именует. «Не без причины пернатым сети простираются». Но когда сеть влачит за собою причину, то уже она не пустая сплетня.

Афанасий. Бросим сети со сплетнями. Скажи мне, для чего Бог изображается колесом?

Яков. Твой вопрос пахнет древнегреческими мудростями. Он, начиная всё — не начинается, вот какое начало; не может быть началом ничто, если прежде того было. То одно есть истинное начало, что всё предваряет и само ничем не предваряемо. Один только Бог есть природное начало, что всё предваряет. Он все предваряет и после всего остается, чего ни о ком другом уже сказать нельзя.

«Остатки младенцам». «Покроет тебя Божие начало» (Второзаконие). Вот кольцо и венец Вечного, венчающего тебя милостию! Истинное начало образуется и всем тем, что похоже на начало, например, главою: «Мудрого очи его во главе его».

То же источником: «Источник запечатлен...»

Корнем: «Корень премудрости кому открылся?» Зерном: «Семя есть слово Божие». Востоком: «Восток имя Ему». Сердцем: «Вода глубокая — совет в сердце мужа». «Я сплю, а сердце мое бодрствует» (Песнь песней). Деревом плодовитым: «Древо жизни посреди рая». Устами: «Не отемнели очи его, не истлели уста его».

Сюда принадлежат облако, искра, отец, мать и прочее.

Афанасий. Для чего же начало образуется змеем?

Яков. Для того, что змей в кольцо свивается, притом и острый взор имеет, как свидетельствует имя его дракон, то есть прозорливый, δέρχων — значит видящий, а δράχον — будущий видеть. Око есть правитель делу. Оно в животном есть то, что солнце (есть) в мире, что драгоценные камни в земле. Притом змий свивает такой свиток, что, не узнав ока, не узнаем намерения. Библия есть точный змий; из множества таковых образов сплетается история, будто корзинка или коробочка, вмещающая схождение невместимого, похожа на перлову мать, показывающую извне ничтожную жидкость, но внутри как зеницу ока соблюдающую драгоценное сияние жемчужного шарика: «Мать его соблюдает все слова в сердце своем».

Ковчег завета окован всюду золотом. По наружности кажется что-то человеческое, но внутри жилище Духа Святого. «Преславное говорилось в тебе, град Божий». «Есть тело душевное, и есть тело духовное». «Золото же земли этой доброе...»

Мне кажется, Библия похожа на дом премилосердного и пребогатого господина, стоящий в пустынях на пути под видом гостиницы, бескорыстной для путников. Так было задумано, чтобы приблизить честь свою к подлости для некоторого с нею общения. Господин из тайных своих горниц видел вольные поступки, слышал разговоры всех без разбору угощаемых, избирал себе в дружбу из пришельцев, кто бы он ни был, только бы понравился. А после обычной щедроты делал особой милости своей вечными участниками. На лице гостиницы написано было: «Все войдут, но не все пребудут», «Все насытятся, не все насладятся». Надпись иным чудная, многим казалась смешной. Если таков был Авраам, то и не дивно, что сделал историческим плетением воплощаемые Божии премудрости — Пятикнижие. Прилично Богу образоваться дорогими камнями, но не меньше этого достойная благодарность Иова, целомудрие Иосифово, ревность Илии, чистота Сусанны, кротость Давида, правда и вера Авраама. А как в розах, лилиях, нарциссах благовонность по доброте одна, разная по вкусу, так разновидная сила Божия, таящаяся в избранных его наподобие золота и дорогих камней, довольно заслужила, чтобы имена любезнейших человеков и дела их, будто корзинками и кошельками были драгоценного существа Вечного, царствовавшего в одушевленной их плоти. И подлинно сила терпения похожа на адамант, целомудренная чистота — на прозрачную зелень смарагда, вера и любовь Божия — на огненный рубин. И не напрасно Иезекииль говорит, что руки их исполнены очей. Самые мелочные их действия, осколки зеркала, целое лицо Божие изображают, например: «Гнали даже до пределов», «Варак гонящий вслед колесниц его...», «Постигните остаток их...», «Взойдет наипаче над градом, как столб дыма...», «Взойдет скончание града до небес...», «Взял (Авраам телку) и разделил...», «Ударила Юдифь в шею его дважды...», «Простер Иисус руку свою с копьем на град...»

Самая их лёгонькая сень, будто маленькое крылышко, таит под собой Вечного; и точную правду сказал Иезекииль, что эти животные не имеют хребта. Хребет Божий. Одно только лицо их собственное, а за лицом следует стан и засада Божия во всём Божием граде: «Иисус же и весь Израиль увидев, что сидевшие засаде взяли город , и дым от города восходил к небу...» (Навин 8:21).

Афанасий. Почему ж они шестикрылые?

Яков. Думаю потому, что в бытейской шестидневке заключалася вся тленная природа вещественного мира, и когда суббота - селение мира и света, тогда рабочие дни - место мятежа и тьмы. «Шестижды от бед избавит тебя (Иову говорится), в седьмом же не коснется тебя зло» (гл. 5).

И как трудные дни завесою, завесою сладчайшего упокоения преблагословенной субботы, так шестикрылая животных сень, тленным лицом закрывшихся, ведет за собою Вечного. «Положил тьму на тайну свою...», «Се сей стоит за стеною нашей...», «Благословил Бог день седьмой...», «Господь же благословил последнее Иова...», «Ниже хребтов их была высота их...» (Иезекииль, гл. 1). «По высоте твоей умножил ты сынов человеческих...»

Размерь ковчег, разбери скинию и увидишь, что там, и везде высота и широта нечеловеческая. «Да возможете разуметь то, что широта и долгота, и глубина, и высота...» (К эфесианам, гл. 3). «Ниже хребтов была высота их».

Афанасий. Мне кажется, нет приличнее богообразной тени, как око. Зеница в оке есть центр кольца и будто кольцо в кольце. Она есть источник света, а без нее везде все тьма.

Такая драгоценная речь достойна быть образом Вышнего. Тут мне .вспомнилось, что наш Ермолай часто сам себе поет оду: «Свет блистания Твоего во свете народов взойдет и возгласит бездна с весельем...» Без сомнения, тьма образов есть бездна.

Яков. Конечно, циркуль есть начальная фигура, отец квадратов, треугольников и других бесчисленных. Но однако же и самая окружность зависит от своего центра, им очерчиваемая. И надо подчеркнуть, что циркульная точка самая крошечная фигурка, умалённее макового зерна и песчинки,— родитель плотных и дебелых фигур с их машинами огромными. И когда от столь маленькой, вида не имущей и почти ничтожной точки породилися корабли с городскими степами, хоромами, мостами, башнями, пирамидами, колоссами, лабиринтами.., то для чего не могло из тайной бездны вечных недр породиться бесчисленное мирских машин число? Всякий пункт предваряющее безначальное невидимое начало и центр, окружности нигде не имущий, и здесь непрерывным тварей рождением свидетельствующий о невидимом своем пребывании.

«Премудрого очи его во главе его» (Соломон). «Очи же безумных — на концах земли» (Притчи).

Око есть природный циркуль, центр — его зеница. Она просвещает око — владыку всех дел. Что коло в колесе, что зеница в оке и что луч в солнце, то есть Бог, в небесных и земных тьмах знамений, как только из тьмы их блеснули его лучи — божества. Вдруг невидимая и неустроенная библейная земля, приняв на себя новый вид, просвещается; когда Библия маленький мир, тогда Бог - солнце ее. Когда есть планета Земля, тогда Бог центр ее. Когда же она человек, посланный от Него, Бог - ей дух, сердце, глава, око, зеница. Язычники сверх стихий ничего не прозирали. Посему образы иногда называются языками.

«Свет блистания твоего во свете языков изойдет...», «Процвела пустыня языческая, как крын (лилия)».

Афанасий. Чудным словом и дивным словом сотворена Библия.

Яков. Один святой; для единого один стиль.

Афанасий. А на что похож слог библейный? Скажи мне, не гневайся, почему она мне кажется басней, к тому ж и незамысловатою.

Яков. Я уже тебе сказал, что она похожа на великолепный господский дом, под видом гостиного дома утаенный.

Афанасий. А помимо на что похожа?

Яков. Похожа на нехитрый домик, оставленный богатым отцом, один только в наследие сыну; но сын со временем догадался, что сей домик есть громада бесценного сокровища. Стены его, неискусно обмазанные, состояли из неочищенных рудокопных, золотых и серебряных кип; из неограненных алмазов над входом варварская мозаическая надпись была: «Сколь красны дома твои, Иаков...», «Их водрузил Господь, а не человек...»

Афанасий. Скажи, еще на что схожа?

Яков. Схожа на грубую, суеверную и древнюю варварскую статую, представляющую умершего за истину друга, но внутри преисполненную высокого рода маргаритом. Подпись такая: «Сила в немощи, цена в нищете, в буйстве премудрость».

Афанасий. Для меня такая древность приятна. А еще на что схожа?

Яков. На рыбацкую сеть, множеством бесчисленных шариков из драгоценных камней наполненную, цену свою утаивающих. Они по виду пустой водный сосуд, но по силе своей — цепь красот и сокровищ. Похожа на золотородной горы каменную (пещеру), ужасом дышащую пещеру, пресветлые горницы внутри себя скрывающую с надписями: «Гроб жизни», «Источник света», «Гора вышнего».

Похожа на алтарь, посвященный сущему, окруженный вокруг плетнем, который сплетают непроходимые чащи густо насажденных древес, сладчайшие плоды во время свое приносящих. Над заключенными дверями написано: «Не есть сие, но дом Божий».

Афанасий. Рыбацкая сеть, божественная фигура, богословская сплетня, я думаю, одно и то же. Так ли?

Яков. Не знаю, знаю только, что богословская сень не пустая, если несет за собою шарик, величиною хоть как зерно горчичное.

Афанасий. Что, разве разве такое малое?

Яков. Оно собою ничто, но внутри великое утаивается. Присмотрися на смоквенное зернышко, есть ли крошечнее его? Подними очи и взгляни на силу его умным оком, и увидишь и уверишься, что в нем целое дерево с плодами и листом закрылося, но и бесчисленные миллионы смоковных садов тут же утаилися. Для того хорошенько разжуй, если где в Библии вычитаешь: зерно, семена, колос, хлеба, яблоки, смоквы, виноград, плоды, чернуха, тмин, просо и прочее. И не напрасно уподоблено: семя есть слово Божие.

Афанасий. Скажи мне, можно ли библейным стилем писать прочие книги? Мне кажется, можно фигурами небесных кругов и земных шаров изобразить, например, астрономию, дабы она на знаменитых знаках изволила ездить, будто на колеснице.

Яков. Почему нельзя? Будто не одевают в высокородное платье обезьян? И будто не восседают рабы в господских каретах? Что до моего мнения, украсит ли сатану престол вышнего?

Афанасий. Ты шутишь, разве астрономия не вечна?

Яков. Если астрономия вечна, тогда где будет сапожное ремесло? Вечным быть — значит все места занять. Разве думаешь, что и в сапожном деле астрономия место имеет? Полно врать, пора кушать, по пословице.

Афанасий. Ведь астрономия есть дух.

Яков. И обоняние есть дух, если понюхать навозную кучу.

Афанасий. Она не около куч упражняется.

Яков. Планета и куча одно и то ж; а твой нос видно, что не чувствует духа слов: «В тот день оскудеют девы добрые» (Амос, гл. 8).

Афанасий. Я твоих дев не знаю.

Яков. Они не нюхают грязные кучи, но очищенным обонянием чувствуют пречистый дух, плененные им одним. «В благовоние мира твоего течем...» (Песнь песней).

Афанасий. А разве Исаак сына своего не обоняет? «Се благовоние сына моего, как благовония нивы исполненны». Человек не много отличается от грязной кучи.

Яков. Как ты памятлив и проворен в том, что одобряют враки твои! А в том, что может тебе очки (по пословице) вставить, ты туп. Для чего ты в этих словах: «Благовония нивы исполненны» — уронил остаток: «которые благословил Господь»? Веришь ли, какой дух обоняет Исаак из священной нивы? «Послал Бог Дух Сына своего в сердца ваши, в тление — нетление, во плоти Дух Божий обитает».

«Голос также — голос Иакова, руки же — руки Исава».

Дух Божий есть благовонный мир, текущий вслед его девам. А это значит родное идолопочтение, если отнять от целомудренных жен и дочерей израильских золотые серьги и кольца, а переделать их на тельца литого. Всякая стихия со всеми мыслей потрохоми - раб, скот и кумир. «И сказали это боги твои Израиль» (Исход, гл. 32).

Доброзрачные жены сии и чистые дочери суть: мать Исаакова Ревекка, Рахиль, Асхань, дочь Халева, дочь Иеффая Галаадского, не познавшая мужа, вознесенная во всесожжение Господу; жена, сокрушившая жерновным обломком из израильской башни темя Авимелеху, врагу сынов Гедеоновых; благословенная в женах Иоиль — супруга Ховерова, разбившая колом голову Сисаре и пронзившая живот его. Анна, мать Самуилова, внешним движением уст своих на пьяную похожая, но изливающая перед Господом душу свою. Авигея, супруга невкусного и гордого Навала, почтившая Давида хлебом, вином, овощами, чистою мукою, корзиною гроздей и двумястами смоковных связок. Руфь, Эсфирь, Сусанна, Иудпфь — все жены и девы с матерью царевою, минув подлые стихийные кучи, идут в горнее с усердием. «Благословенна ты в женах...»

Их-то знаменует Божий вопрос к Иову: «Уразумел ли ты время рождения коз, живущих на горах каменных?»

Они - юницы, голубицы, горлицы, вселюбезнейшие Господу, рождением своим умилостивляющие Его, о которых сам Авраам говорит: «Владыко Господи, почему уразумею?..» Говорит же к нему: «Возьми юницу трехлетнюю и козу трехлетнюю, и барана трехлетнего, и горлицу, и голубя». И чуть ли не из сего числа воскресил одну Петр: «Она же отворила очи свои...» «Очи твои голубиные...» Тавифа — значит серна. Все они - не своей, но Божьей славы преукрашенные служительницы: «Се раба Господня...»

Как же дерзаешь прекрасных невест Божиих лишить украшений своих? Как смеешь отдать их блудницам, угодницам идолов?

«И совлекла ризы вдовства своего... и облеклася в ризы веселия своего... и обложила ожерелье, и цепи, и серьги — и все украшение свое... и было изменено лицо ее... и удивились красоте ее премного очень» (Иудпфь, гл. 9).

«Вся слава дочери царевой внутри». Израиль, похитив хорошее у язычников, посвящает Господу. А ты хочешь делать наоборот, например: Гедеон из золотых серег и ожерелий и из золотых цепей, украшающих шеи верблюдов, и из других красот, из плена побежденных врагов добытых, сделал одежду первосвященнику: «Да даст мне всяк муж серьгу из плена своего. И простер руку и вверг ту...» (Судей, гл. 8).

Так Иосиф завладел всею землею египетскою. Ее мудрецы умело писали фигурами, которые Израиль под именем Иосифа посвятил живому Богу. А Иосиф, лишь приложение, что прилагается сверх тленных образов, которые в виде египтян просят Иосифа: «Дай семя, да посеем, и живы будем, и не умрем, и земля не опустеет. Дает им хлебы за скотов, плоть ничто же...»

Мне кажется, что и самая славная египетская фигура сфинкс перенесена Израилем в посвящение Богу. Она мучила не могущих решить полезнейшего гадания. И князь израильский Иеффай с воинством своим переколол всех мужей Ефремовых, не могущих решить фигуры — колос. «Говорите «колос». И не сумели говорить так, и взяли их, и закололи» (Судей, гл. 12).

Афанасий. А что значит слово сие — колос?

Яков. Думаю, то же, что пшеничный колос.

Афанасий. Я слышу: колос, но не слышу силы его.

Яков. Думаю, он из числа тех, которые рвали и молотили и ели апостолы в субботу.

Афанасий. Тех-то я и не разумею. Апостолам чужое рвать не пристало: своего не имели жать и молотить некогда, а исторгать, будто пеньку, дурно; да и кушать зерно сырое скотам прилично. Конечно, такой колос есть фигура.

Яков. Без сомнения, он из числа семи колосов, явившихся во сие фараону: «И семь колосов исходили из стебля единого, избранные и добрые».

Афанасий. А я про фараоновых пуще не понимаю; если что смыслишь — скажи, не мучь.

Яков. Бытейская седьмица. Скажите мне, что она есть, если не из всемирных тварей громада грубых и невкусных болванов? Но если присмотреться и вникнуть внутрь, тогда можно увидеть, что в жесткой и отощалой седьмице скрывается седьмица инородная, гораздо слаще, сытнее и питательнее наружной; а составляют обе одну седьмицу.

«И был вечер, и было утро, день один». Будто наличная седьмица колос, а тайная — зерно; или один пустой, а другой внутри полный — 7 дней и 7 колосов.

«Повторил же сон фараону дважды. Однако же сон фараонов один». «И был вечер, и было утро, день один». Слово Божие является одно, по слышится двойня. «Что Бог творит, показал фараону».

«Лицо одно, но две породы: пустая и Божия, явная и тайная, образующая и образуемая». «И пожрали семь колосов тонких и истонченных ветром семь колосов избранных и полных».

Так, как Кит Иону. Однако же и тьма его обнимет.

Афанасий. Какую ты дикую нелепицу наврал?

Яков. Ночь не будет тебе тёмной; раскуси только хорошенько. Разве тебе трудным и жестоким кажется, что в седьмице свет, а в колосьях хлеб? Но сердце тогда насыщается, когда просвещается. Взгляни на Давидову речь: «Отразился на нас...» Увидим там же вместе свет и пшеницу. «И жизнь была светом человеку» (Евангелие от Иоанна, гл. 1).

Рассуждай и здесь: «Взалчут на вечер...» Если вечер с ночью голодный, тогда утро со светом сытное. «Исполнюсь завтра... Насыщуся, когда... Разумею-де сон сей, да ночью же и видел». «И се свечник золотой весь...» Но что значит? Внутренний ему ангел толкует: «Сие слово Господне...» «Светильник ногам моим закон твой...» О сем светильнике наведайся в книге (Исход, гл. 25).

Сколь же велико сходство, равнословие и пропорция — 7 вечерей с утрами, 7 стеблей с колосами, 7 свечничих ветвей со светильцами.

В вечерах утро, день, око, шар, солнце. В пустых колосах колосы полные с зерном. В извилиях светильника, от одного стебля происшедших, кружочки с чашечками, полушариками, наполненными елеем, просвещающим, и насыщающим. Теперь о свечнике скажу с Захарьиным ангелом: «Семь сих очи господни суть, призирающие на всю землю. Так семь и светов, просвещающих Вселенную, и семь хлебов, насыщающих 5 тысяч». Сие слово Господне...

Афанасий. Так разве у Бога только 7 очей?

Яков. Врешь! Не 7, но одна вечность. 7 дней заключили в себе всю тварь. А сверх всей седьмицы блистает сдава Вечного — как одно лицо в семи зеркалах, и одно солнце в семи днях, и один огонь в семи свечах, и одно зерно в семи добрых колосах, и одна печать в семи сургучах. «Призирающие на всю землю», то есть открывающиеся сверх всей тлени... «И свет во тьме светится...»

Если ты уже приметил, что ветви светильника и добрые колосы происходят от одного стебля, чего в простых колосах никогда не бывает, не забудь же, что и блеск светлой седьмицы молниевидно исходит от одной пустой плоти. «Всяка плоть — трава...» — вот тебе стеблие.

Здесь знаменует Захария тенью двух маслин, правой и левой, приосеняющих свечник. «Не в силе вещей, не в крепости, но в духе моем говорит Господь Вседержитель» (гл. 4).

«Съест от левых людей и не насытится» (Исайя). «Пошлю голод на землю» — то же, что «взалчут на вечер...»

«Повторился же сон фараону дважды, как истина будет: слово, которое от Бога» (Бытие, гл. 41).

Разжуй: от Бога, а прочее сон, тень. Если ж тебе все нелепостью кажется, так послушай самого Иосифа: «Семь колосов добрых семь лет есть».

Афанасий. Так на что же лгать? 7 лет, а не 7 дней.

Яков. А! А! Тут-то твой видно закоулок? Не скроешься! У Бога день как 1000 лет.

Итак, мне кажется: «Говорите «колос» — значит раскусите слово Божие да не умрете». «Я есть хлеб живой...» «Судящее есть слово сие...» «Имеющий уши слышать...» «Если же не послушаете, втайне восплачется душа ваша».

Разве думаешь не одно то: неведение, ночь, сон, голод, меч, мучение, смерть, ад?.. «Кто нас разлучит от любви Божией».

Тут-то заключается бедность, тление, расточение, утеснение... Пожалуйста, взгляни на начало (гл. 15 Иеремии) .

«Ты оставил меня,— говорит Господь,— и прострю руку мою на тебя, и убью тебя...» «И взял их и заколол...» (Судей, гл. 12). «Се сей лежит на падение...»

Теперь, обратив речи к намеренной точке, сказываю вам, что не только землю с ее плодами и рождениями, но все небесные и земные фигуры, понятные древним, особенно же в Египте любомудрцам, отняв от значения таинств их, перенес Израиль в посвящение Господу, и ты ли похитить стараешься опять?

«И снял фараон перстень с руки своей, возложил его на руку Иосифову, и облек его в ризу червленную, и возложил гривну золотую на шею его, и посадил его на колесницу свою вторую».

«Взошел ты на высоту... принял ты даяния... И отворив сокровища свои, принесли ему дары: золото, и ливан, и смирну». «Сава и цари Аравии дары приведут».

Афанасий. Не похищаю, а спрашиваю, можно ль, например, арифметику, геометрию или...

Яков. Потеряли цену свою пророки языческие тогда, когда прореченное о всеобщем, о безвременном, о безместном, обратив к частному, местному и временному, перенесли на князей, на сынов человеческих. Здесь всеобщий источник идолослужения. Тлен повсюду влез на колесницу Божию. Сами свой прах вознесли на высоту Господню. «Сии на колесницах и сии на конях...»

Посади, если хочешь, служанку стихии, твою астрономию. Вознеси на колесницу Вечного. «Колесница божия тьмой тьмы...»

Афанасий. Что такое вечность?

Яков. То, что истина.

Афанасий. Что такое истина?

Яков. То, что пречистое, нетленное и единое.

Афанасии. Нельзя ли пояснить?

Яков. То, что везде, всегда, все во всем есть.

Афанасий. Скажи как можно проще.

Яков. То, что везде и нигде.

Афанасий. Фу! Ты сам толком пуще мне очи помрачил.

Яков. Иначе от тебя не отделаться.

А φ а н а с и й. Ну, для чего Бог изображается образами?

Яков. А ты для чего твои мысли изображаешь фигурами букв или жестикуляцией?

А φ а н а с и й. Для того, что мысли мои не видны.

Яков. А Бог во сто тысяч раз сокровеннее твоих мыслей, нежели твоя воздушная мысль в наружном твоем болване.

Афанасий. Хорошо. Скажи мне, кто божественные узы сплетает?

Яков. Те, что разрешают.

Афанасий. А разрешает кто?

Яков. Те, что связуют.

Афанасий. А я ни этих, ни тех не знаю.

Яков. Разве ты никогда не слыхал о Веселеиле и его товарищах, украсивших разными художествами храм Господен? Просмотри «Исход», гл. 31 или 37. Сей первый художник скинии посеребрил и позолотил столпы: вылил золотые кольца, золотые петли, золотые крючки, пуговицы, колокольчики на священничьей одежде, серебряные куполки скинии, медные у дверей головки, и прочее и прочее.

Афанасий. Видно, что Веселеил был крючкотворец.

Яков. А Гедеоном составленную ризу уже позабыл? Она, конечно, то же, что Веселеилов логос, то есть слово Божие. Вспомни, какое число всех приношений Господу от сынов Израилевых, и воскликни с Варухом: «О Израиль, сколь велик дом Божий и пространно место селения его: велико и не имеет конца, высоко и безмерно» (гл. 3).

Все приношения славу Божию внутри утаивают: «Да возьмешь от начатка плодов земли твоей, которую Господь Бог дает тебе в жребий, и вложишь в кошёлку и пойдешь на место, которое изберет Господь Бог твой, призывать имя Его там. И ныне принес начатки от плодов земли, которую дал мне ты» (Второзаконие, гл. 26).

«Взяла мать его корзинку из тростника, и осмолила её асфальтом и смолою и, положив в неё младенца, поставила в тростнике у берега реки» (Исход 2:3).

Исаак связанный, Иосиф в узах, Моисей в корзинке, Самсон в веревках, Даниил во рву, Иеремия в колоде, Петр в темнице, Павел в кошёлке — верю, что они не для всех кажутся узлами, - «Развяжите его, пусть идёт» ( Иоанн 11:44), «Изведи из темницы душу мою». «От бездн земли возвел меня Ты».

О всех несмышленых детях еврейских, держащих в руках пальмовые ветви: «Как пальма, возвысился на берегах». Да тут же и о самом себе Павел: «Мы буйные Христа ради...» Сии узлы, будто змеи, вьются и переплетаются между собою, нечаянно там являя голову, где был недавно хвост, и наоборот. И как две природы: главная и низшая, вечная и тленная — все составляют, так и два образа, составляющие символ, по всему священному полю являются, часто переменяя место своей тьмы на землю вселяющегося света, и наоборот, например: «Золото оной земли доброе...» Золото обозначает вечную, земля — тленную природу.

Вспомним третий день бытейный и увидим, что этот хвост недавно был головою. Поначалу море было место тлени, а потом — суша, земля, плодоприносящая Божие обетование. «На месте злачном, там вселил меня...» «Погрязли, как олово, в воде обильной» (Исход).

Кит по сравнению с морем фигура Божией премудрости, плавающей поверх стихийной гнили. «И дух Божий носился сверх воды». «И всплыло железо» (4 Царств 6 :6) «Господь Бог твои ведет тебя в землю благую... В землю пшеницы... в землю, в ней же камни, железо, и от гор её ископаешь медь» (Второзаконие, гл. 8).

Но вода, Моисеем изведенная от камня и Самсоном из челюсти ослиной, знаменует вечность. Камень же и челюсть есть прах гнили. Взгляни на нерукотворный Даниилов камень с горою и увидишь, что камень есть чертог света слова Божия, а гора — плоти и крови ложе. Но змей вдруг завернул голову к хвосту, если поднять очи к рождающемуся и к вертепному камню, к воскресшему и ко гробу. Иногда голова его и хвост в одном месте, будто хвост в устах, делается кольцом. Взгляни на второй бытейный день. «Посреди воды и воды... вода и вода...»

Этой воды и Давид жаждет, пренебрегая другую. «Кто напоит меня водою из рва, который в Вифлееме» (2-ая Царств, гл. 23).

Иногда змея свитки очень между собою схожи, например: Моисей влагает в воду дерево, Елисей — соль, корабельщики — Иону, предтеча — Христа.

«Сходящие в море... творящие делания в водах многих...» И Даниил ввергает меч дракону или великому змею в уста. Этот шар был смешан из смолы, жира и шерсти.

Вот три печати духа премудрости Божией. Манна, падающая сверх поверхности земной, похожа на снежную крупу, а снег — на руно. .«Дающего снег свой, как шерсть...» «Полагающий пределы твои мир, и тука пшеницы насыти...»

Больше всего премудрость печатлеетя смолою благовонных деревьев: «Как смирна избрана, издает благоухание» (Сирах). Куда страшна и опасна Библия, пока семиглавому с змею не вбросишь в изблевающие горних вод челюсти свою пилюлю. «Посылающий слово свое земле...» «Одежда его бела, как снег, и волосы головы его, как волна, чистые...» (Даниил). Тогда сего аспида отрок малый поведет. «Зрите святилища ваши» (Даниил).

Смотри, как вьется змей и играет! Море и кит, кит и Иона, Иона и тыква. Море в рассуждении кита есть ничто; а кит в рассуждении Ионы — пустошь. Иона взглядом тыквы голову его прохлаждающей, а тыква взором славы вечного ничто есть.

«Поиграешь ли с ним?.. Извлечешь ли змия удочкой? Или вденешь кольцо в ноздри его...» (Иов, гл. 40). Змей весь Иордан вмещает в уста свои. А на одно око Божие, будто на удочку, ловится. Все обладатели хвоста и все корабли рыбацкие не поднимут головы его: «Сотворен поруганным быть...» (Иов, гл. 40). «Змей сей, его же создал Ты...»

«Поругаются ему, и укорят его, и оплюют его...» (Лука).

То же рассуждается о рыбе Товииной с печенью ее и сердцем; о рыбе, удочкою Петровою извлеченной, с монетою внутри; о рыбах, Христом благословенных. «Иду рыбу ловить...»

Таковые ж свертки сгибает змей и здесь: вода и ковчег, ковчег и Ной, Ной и голубица, голубица и око, око и верхи гор, верх и вечность. «На всё высокое смотрит смело...» (Иов 41:26). «Под ним острые камни...» (Иов 41:22).

То же и здесь: Содом и огонь, огонь и дым, дым и дух, дух и благовоние; а Лот — значит благоухание. «Взойдет дым гневом его...» «Потрудившись, запалим город огнем...» «Увидели дым, восходящий от града до небес» (Навпн, гл. 8). «Дух, и вода, и кровь, и трое воедино» (Иоанна послание).

Те же винты, или извития змеины, и здесь: Израиль и язычники. Израиль и скиния, скиния и мера ее, чудно составляющие во всех частях сумму десятичную. Наконец, вся скиния ничто есть. Внутреннее содержание её разнообразно: манна, светильники, хлебы и прочее. А они опять ничто же есть. Это взгляд славы Божией, во мраке блистающей: «Небо небес не довольно тебе...»

Афанасий. Ты мне своими винтами змеиными совсем ум помрачаешь; скажи мне, которую ты насчитал сумму десятичную в частях скинии и в мере, и в числе ее?

Яков. Скиния из десяти покрывал — вот тебе десяток в частях! Долгота каждой покрывала 28 локтей — вот десяток: 2 и 8. Во всех покрывалах локтей 280. Вот в числе локтей, как и в долготе, десяток: 2 и 8! Широта каждого покрывала 4 локтя, а во всех 40, скинь на счеты 1, 2, 3, 4, и выйдет 10, а 4... 40... и 400 в той же пропорции.

Афанасий. Вот еще какие крючки! Они несколько подходят к нашим гражданским.

Яков. Мера и число всегда есть Божие. «Ниже хребтов их и была высота их...» (Иезекииль).

«Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих».

«Сочти своих домочадцев». «Возвел очи мои и вижу: вот муж, и в руке его веревка землемерная...» (Захария, гл. 2).

Вся Библия есть узел и цепь узлов. Вся в одном узле и в тьмах тьмы узлов, там же весь сей рай насадил Господь Бог в Эдеме на востоке.

«Большая будет слава храма, последняя больше первой»,— говорит Господь (Аггей, гл. 2). Эдем — значит рай сладости, увеселительный сад. Что же за вздор рай в Эдеме? Сад в саду?..

Весь сей хворост есть чаша колких шиповников. Продерись, развяжи и вкусишь от древа жизни. «Древо жизни посреди рая...» «Восток имя ему...» «Гортань его сладость...» «И пошли по пустыне и пришли до Хеврона» (Числа, гл. 13).

Хеврон - град горний, значит дружество. По чащам узлов ходит неисследимая Божия премудрость. О том и приточник говорит: «Непостижимы для меня пути орла, парящего по воздуху, и пути змия, ползущего по камням...» (гл. 30). «Услышали голос господа Бога ходящие в раю...»

Самый последний голосок пли словцо дышит символом пли зависит от него. Например: «Там его узрите...», то есть на горе, сверх горы, выше стихии. «Горнее мудрствуйте, а не земное...» «Там взойдут колена, колена Господние...» «Там взращу рог Давиду...» Каждая пара образов есть двоица. «Все они вдвойне, одно против одного» (Сирах 42:25). «Единого Господа Бога двое сии...» «Вошли к Ною в ковчег парами...»

А если рассудить, тогда каждый образ есть трое, то есть простой, образующий и образуемый, например: хлеб простой, хлеб образующий и хлеб ангельский. «Не о хлебе едином жив будет человек...»

Гроздь простая, образующая и веселящая. «Вино веселит сердце человека...» «Кровь гроздей пил — вино...»

Небо простое, образующее и небо небес. Так как круг в колесе — солнце в солнце. «Небо небес Господу». И думаю: именно про это сказывает приточник: «К словам мудрых прилагай твое ухо... да разумеешь, как добры. Ты же напиши их себе трижды... (на сердце твоем), если-де хочешь совета смысла и разума» (Притчи 22:17-21).

При всем этом вспомни межеванье между городом и городом, Моисеем узаконенное. Два образа суть, как два населенные города. Более же не забудь этого: «В какой земле вселяется свет? Тьме же какое есть место? Если введешь меня в пределы (terminus) их». «Если же и знаешь пути их?» «Где был ты, когда основал землю?» «Кто положил меры ее? Знаешь ли?» «Возвести мне, если знаешь разум (земли)...» (Иов, гл. 38).

Афанасий. Я устал, слушая твоих узлов собрание.

Яков. Вспомни кущи Израилевы, сады Соломоновы. «Встань, север, и гряди, юг...» «Дух все испытывает и глубины Божии...» Из таковой кущи колом Иоиль пробила голову Сисаре (Судей, гл. 14, ст. 21).

Таков был сын Иакова Иуда. «Привязывающий к лозе жеребца своего»... Разве к подлому привязывает?.. «Я лоза...»

Взгляни, пожалуй, на Иисуса Навина с Халевом. Разве не видишь, какое сокровище несут мужи? На дрючке привязана из земли Божией пребогатая гроздь, кроме шипков (полевых роз) и смокв. Сколько виноградных ягод, столько шариков, сколько шариков, столько узлов, заключающих в себе сладчайший божества сок, веселящий сердце, при котором пирует небесный учитель с учениками своими. «Сия есть кровь моя...» «Пили же и упились с ним» (Бытие, гл. 43).

34

Что же касается отгадчиков божественных гаданий, вспомни Даниила с Иосифом, разрешающих сны. «Не Бог ли изъявления их есть» (Бытие, гл. 40). «Сказывающий сны, и возвещающий сокровенное, и разрешающий союзы» (Даниил, гл. 5).

Вспомни Мариина обручника, слышащего во сне голос ангела Божия, вспомни Моисея, узревшего во мраке Бога.

Вспомни Авраама, разделяющего пополам скотов перед Господом (Бытие, гл. 15). «Когда заходит солнце, ужас нападает на Авраама».

Разделить и разрешить значит то же.

Таков был Авель, принесший первородное от тука овец Господу, и не постыжено лицо его, но, подняв очи, видит день Господень.

Таков был тот: «Зубы его белее молока...» Таковы были те: «Кровь гроздей пил — вино с туком ягненка...»

Вспомни, какой пророк скушал горький свиток? Но как сладок был, когда дожевался до остатка. «Остаток есть Бог». «Открыл ты младенцам...» «Остатки младенцам...»

Но и все пророки вопиют: «Видел, видел...» Вспомни Самсона, веревки и льва разрывающего, находящего в ядовитом съедобное, а в жестком сладкое. «Насыщуся, когда явишься мне в славе твоей».

Вспомни Давида, исторгающего из уст львиных и медвежьих овцу. Этот из Голиафовых, а Юдифь из Олоферновых ножен мечи извлекает. «Ибо живо слово Божие, острей всякого меча...»

Ванея, сын Иодая, убил льва, вырвал копье из рук египтянина: «И убил его копьем его» (2-ая Царств, гл. 23:20-21) «Как искры по стеблию потекут...»

Кто разорил города Иерихон и Гай?

Кто расторгнул ополчение иноплеменное и достал воду Давиду из рва вифлеемского? «Облекися в славу твою, Иерусалим, град святой... Совлеки узы шеи твоей, плененная дочь Сиона» (Исайя, гл. 52).

Подумай, где тот, кто на гумне молотит? А к нему на воловьем возу прикатывается скиния Господня: «Светлея, светися, Иерусалим...» «Благословенны житницы твои...» (Второзаконие, гл. 28). «Благослови, Господь, дом Аведдаров...» (2 Царств, 6:11).

Посмотри, что делает муж Руфин Вооз? Служанки его жнут и вяжут снопы, а он вымолачивает из стеблей зерно. «Это тот веет на гумне ячмень сей ночи» (Руфь, гл. 3). «И преломив, дает им. Им же отворились очи».

Афанасий. Я обо всех читал, но не даются читать. Трудно.

Яков. Так послушай же о новейших скинотворцах и плетущих сети рыбаках, вот они: «Если свяжете на земле — будут связаны на небесах...» Никогда они не вяжут узлов, чтоб не скрывалась внутри цельная простота голубиного ока, и никогда не разрешают гаданий, чтоб не вынуть оттуда перстня сладчайшего меда и сота вечности.

«От едящего съедобное и от крепкого изойдет сладкое. И съедите ветхое и ветхое ветхих. Вениамин — волк, хищник, рано ест, еще и на вечер оставляет пищу» (Бытие, гл. 49). «Верил Авраам Богу, и вменилось ему в правду (все писаное)».

Знамения же веровавшим сие... языки возгласят новые... змея возьмут.

И сие сказав, дунул и говорит им: «Примите Дух Святой! Кому отпустите грехи, отпустятся им, и кому удержите, удержатся».

Афанасий. Пускай же этому разговору будет имя:

Кольцо.

© ostrow72 / Виктор Долгалев

Опубликовано 22.03.2013 в 19:12
Прочитано 897 раз(а)