Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Григорий Сковорда Разговор, называемый Алфавит или Букварь мира

Статья в жанре Религия
Добавить в избранное

РАЗГОВОР, НАЗЫВАЕМЫЙ АЛФАВИТ, ИЛИ БУКВАРЬ МИРА

ПЕСНЯ

СЛОЖЕННАЯ В 1761 ГОДУ О ТОМ, ЧТО КОНЦОМ ЖИЗНИ НАШЕЙ ЕСТЬ МИР, А ВОЖДЬ К НЕМУ БОГ, И О ЛЮДСКИХ РАЗНОПУТИЯХ


О жизнь беспечная! О дорогой покой!

Ты дороже мне всяких вещей.

На тебя смотрит везде компас мой.

Ты край и гавань жизни моей.

Мне одна в свете тишина нравна:

И безмятежный, неславный путь.

Вот моя мера в житии главна.

Весь да кончится мой циркуль тут!

Ты, святый Боже и веков творец,

Утверди всё, что сам создал.

При Тебе может всё в благой конец

Так попасть, как к магниту сталь.

Если ж не право зрит мое око,

Ты меня, Отче, настави здесь.

Ты людских видишь, сидя высоко,

Разных столь мнений бессчетну смесь.

Один в восточной, те в вечерний край

Плывут по счастье со всех ветрил.

Иной в полночной стране видит рай,

Иной на полдень путь свой открыл.

Один говорит: «Вот кто-то косит!»

А другой спорит: «Вот кто-то стрижет!»

Иной: «У воза пять колёс» — голосит.

Скажи, какой бес нам эту мысль сечет?

Inveni portum Jesum.

Саго, munde, valete!

Sat me jactaslis.

Nunc mihi certa quies.


Прощай, стихийный потоп! —

Вещала Ноева голубица. —

Я почиваю на холмах вечности,

Обретши ветку блаженства.


Милостивому государю Владимиру Степановичу, его благородию Тевяшову

Милостивый государь!

Один «Разговор» уже к Вам пришел. Вот нашёл Вас и брат первого. Если мне симпатизируете, примите милостиво и этого и положите братнюю двоицу перед лицом уважаемого Вашего родителя, как образ и память усердного моего почитания. В обоих написано то, что говорено в беседах со здешними персонажами. Они беседующими лицами поставлены в обоих. Первый испытывает с Давидом небесные круги, исповедающие славу Вечного: «Лета вечные помянул...» — и назван «Кольцом», а второй, узнав безначальное начало из нетрудных начатков, будто из алфавита, Богу последовать побуждает и назван «Букварем». Древнейшее слово - Γνώθι σεαυτόν, nosce te ipsum — Познай себя самого». И теперь оно у всех на устах, но не многим по вкусу. Думаю, что первым эти слова изрёк древнейший мудрец Фалес. Верю. Кто что нашел и любит, за своё почитает, а истина безначальна. Пишет Плутарх, что на Аполлоновом Дельфийском храме было написано: «Познай себя». Древние египтяне слово это высоко почитали. Что значит сфинкс, изъяснено в первом «Разговоре». Имя его значит связь или узел. Отгадка этого урода утаивало ту же силу: «Познай себя». Не развязать этого узла была смерть мучительная, убийство душе, лишение мира. Египтяне статуи урода устанавливали по улицам, чтобы, как многочисленные зеркала, везде в очи попадая, утаивающий узел ценнейшего знания на память приводили.

Потомки их стали не такими. Отнялась от них глава мудрости; долой пала чистая часть богочтения; остались одни художества с физическими волшебствами и суеверием. Монумент, напоенный всеполезнейшим для каждого советом, обратился в кумир, уста имеющий, но не говорящий, а только улицы украшающий, и превратившийся в источник луж.

Так и все богословские тайны превращаются в смешные вздоры и суеверные сказки. Во времена авраамские опошляли истину филистимляне, а ныне это делают не знающие себя и Бога. В божественном мраке моисеевых книг почти 20 раз повторяется: «Внимай себе», «Внемли себе» — это тот же самый ключ, что «познай себя».

И не диво, что древние египтяне, евреи и эллины высоко почитали это слово. От познания себя самого входит в душу свет ведения Божия, а с ним мирный путь счастья. Что компас в корабле, то Бог в человеке. Компасная стрела корабельном сердце есть тайный язык, закон, глава, око и царство корабельное.

Библия тоже именуется стрелою, как начертанная тень вечного закона и тьма Божия. Не тот знаток на корабле, кто пересчитал и перемерил каюты и веревки, но кто познал силу и природу корабля; тот разумеет путь его и все аксессуары.

А что есть Бог, если не вечная глава и тайный закон в тварях? Истину сказывает Павел: «Закон духовный есть».

Закон же этот - не подверженная тлению господственная природа, названная у древних отцов: Τριγήλιος μονάς και φύσις — «трисолнечное единство и естество». Эта безначальная единица всему глава, ни временем, ни местом, ни полом, ни именем не ограниченная

Эти-то Мать и Отец отвечают Моисею, что ей имени нет. Кто-де ищет Моего имени, тот не видит естества Моего. Вот имя и естество Моё: «Я сущий». Я тот, кто везде, всегда, во всем, и не видимый, а что видимое, то ничто. «Плоть ничто же...» Я — древо жизни, а другое все — тень моя. И не напрасно эллины к обоему полу прилагали слово сие — θεός. И не зря у некоторых христиан дают имя мужчине с мужским и женское, например: Юзеф-Мария. Сюда-то смотрит острое павловское слово: «Ни мужеский пол, ни женский...» Итак, не прекрасный Нарцисс, не хиромант и не анатом, но увидевший внутри себя главный машины пункт — царствие Божие, — этот познал себя, нашедши в мертвом живое, во тьме свет, как алмаз в грязи, и как евангельская жена империал в горничном соре. «Радуйтесь со мною...» Этот точно узнал человека и может похвалиться: «Знаю человека». Вот вам несколько знатоков:

Авраам: «Видел и возрадовался».

Навин: «Видел человека стоящего».

Иов: «Ныне же око мое видело тебя».

Давид: «Возвел очи мои в гору».

Исайя: «Видел славу его».

Даниил: «Видел и се муж один».

Захария: «Воздвиг очи мои и видел, и се муж, и в руке его...» Вот еще дюжина. Взгляните на гору Галилейскую!

11 апостолов: «Видевшие его поклонилися...» И Стефан: «Се вижу небеса открыты...» А как «мудрого очи его во главе его», так «очи безумных на концах земли».

С лица человека примечать должно, но не с подошвы. «Те пяту мою соблюдят».

Сколь о многих можно сказать: «Вы кланяетесь, Его же не знаете». О всех, подло ползущих, написано: «Блюсти будешь его пяту». Вся Библия дышит этим вкусом: «Познай себя».

Разве ж Бог в человеке только? Никак! Но кто слеп дома, тот и в гостях, и, не имея в себе, не найдет и в пище вкуса. А тогда можно смело отважиться и на глубину библейскую с тем, кого слушает ветер и море.

Узнать его есть чувство премудрости. Любить и слушать - дух веры и благочестия.

Руководством блаженной природы свою мудрость считает Катон Цицеронов. Но ключ к этому чертогу вот где: «Внимай себе». Чем более кто себя познает, тем выше восходит на Сион мира.

Нет ничего легче последовать Богу, как в пище, в дружбе, в звании. Тут приобучившийся может подняться и на крутые выси, пока не сбудется: «Положу трудное их в гладкое». И я желаю вам идти от силы в силу! Половину сделал, кто хорошо начал.

Окончу речь любезного моего Фалеса словом: Αρχήν απάντων και τέλος ποίει θεόν — «началом и концом во всем тебе будь Бог».

И пребуду, милостивый государь,

Вашего благородия нижайший слуга, любитель священной Библии, Григорий Сковорода.

1 января 1775 года в Липцах.


ОСНОВАНИЕ

«Я альфа и омега» (Апокалипсис). «Слышь, Израиль, внимай себе, внемли себе» (Мои-сей).

«Себя знающие премудры» (Притчи). «Если не узнаешь саму себя... изойди» (Песнь песней).

«Узнай себя самого...» (Фалес).


ДРУЖЕСКИЙ РАЗГОВОР О ДУШЕВНОМ МИРЕ

Лица: Афанасий. Яков, Лонгин, Ермола и Григорий.

Григорий. Слава Богу, собрались наши собеседники! Что слышно? Нет ли вестей?

Яков. Вчера сделался пожар. Довелось быть в гостях и напасть на шайку ученых.

Л о н г и н. Был ли пожар?

Яков. При бутылках и стаканах ужасный загорелся диспут. Иной величал механику; иной превозносил химию; иной ублажал геометрию; иной пришивал человеческое счастье врачебной науке; иной похвальными песнями венчал историю; иной возвышал грамматику с языками; иной — политику. Потом был спор, какая пища здоровее, какое вино полезнее. Наконец, великий пламень загудел о причине, погубившей республику Афинскую, плодородную мать ученых людей. Много врали и о богине Минерве, которой посвящен был город Афинский. Однако я не мог ничего понять и остался равнодушен. А в любезной моей книжечке, которую всегда с собой ношу, недавно вычитал, что счастье ни от наук, ни от чинов, ни от богатства, но единственно зависит оттого, чтоб охотно положиться на волю Божию. Вот что может успокоить душу.

Григорий. Как называются те ученые?

Яков. Первый Навал (Плавающий), второй Сомнас (Сонный), третий Пификов (Обезьяничающий), прославленные ученые, а прочих не знаю.

Григорий. Как же ты не мог ничего понять?

Яков. Да я и сам удивляюсь. Одно только знаю, что слушать их меня вовсе не влекло.

Григорий. Разве они о Минерве говорили без Минервы? Так побеседуем же сами о драгоценнейшем нашем мире согласно и дружелюбно. Раскусим немного слово это: «Положиться на волю Божию». А милосердная мать наша блаженная природа любителей своих, не оставит, руководствуя нашу беседу. Вспомните сказанное мною слово: «Чем согласнее с Богом, тем мирнее и счастливее». Это значит: «жить по природе». Кто только не говорит: жить по природе! Пагубная ошибка, если кто, смешав рабскую и господственную природу в одно тождество, вместо прозорливой и божественной избирает путеводительницею скотскую и слепую природу. Это врождённое нечестие, неведение о Боге, непознание пути мирного, шествие путем несчастья, ведущим в царство тьмы, в жилище духов беспокойных.

Само слово — несчастье — оттуда родилось, что прельщенный человек, пошедший за руководством слепой природы, ухватился за хвост, минуя голову и высочайшую часть: «Часть моя ты, Господи». Сколько же мы должны матери нашей Библии! Она непрестанно кладет нам в уши иное высочайшее естество, называя его началом, оком, Отцом, сильным, Господом, царем, ангелом совета, духом владычным, страхом путеводным, вторым человеком, светом, радостью, веселием, миром и прочее. На скольких местах вопиет нам: «Внемли себе». «Внимай себе крепче...» «Войдите в храмину вашу...» «Возвратись в дом твой». «Дух Божий живет в вас». «Второй человек Господь с небес...» Благовестить мир, возвещать путь счастья, отворять ворота к благоденствию, открывать путеводное и недремлющее око, дабы, тайному мановению блаженного внутри себя Духа повинуясь, всякий мог получать наставление, просвещение, радость и совершенство в каждом своем деле, а без Его дозволения не начинать даже малого действия и самого маленького шага не ступать. Счастлив живущий по воле благого Духа! «Господь будет на всех путях твоих». Бедная душа, своими похотями водимая! «Путь нечестивых погиб». Парадное крыльцо и преддверие, вводящее в пагубу, и самая начальная замашка, будто букварь, обучающий нас быть супостатами Богу, есть такая:

A. Входить в несродную стать.

Б. Нести должность, природе противную.

B. Обучаться, к чему не рожден.

Г. Дружить с теми, к кому не рожден.

Такие дорожки - врождённый путь несчастья.

Афанасий. А если кто к воровству рожден?

Григорий. Убирайся прочь! Моя речь единственно только касается человеколюбивых душ, честных званий и благословенных видов промысла, которых Божий и человеческий закон вон из сожительства не изгонит, а составляют они церкви и общества плодоносный сад, так, как часовой механизм свои части. Он продолжает запланированное течение, когда каждый член не только добр, но и сродную, определённую функцию своей должности справляет. Это и есть быть счастливым, познать себя и свою природу, взяться за свою долю и пребывать частью, себе сродною, во всеобщем механизме. Эти должности участия - благодеяние и услуга. И не дивно, что у древних римлян как должность, так и благодеяние обозначалось словом — officium. Самая добрая душа тем беспокойнее и несчастливее живет, если ответственнейшую должность несет, к которой не рождена. Да и как ей не быть несчастною, если потеряла дагоценнейшее сокровище: «Веселие сердца — жизнь человеку, и радость мужа (есть то) долгоденствие»? (Сирах). Как же не потерять, если вместо услуг обижает друзей и родственников, ближних и дальних, однородных и чужестранных? Как не обижать, если вред приносит обществу? Как не повреждать, если плохо исполнять должность? Как не плохо, если нет упорной старательности и неутомимого труда? Откуда же уродится труд, если нет охоты и усердия? Где ж возьмешь охоту без природы? Природа есть первоначальная всему причина и самодвижущаяся пружина. Она есть мать охоты.

Охота есть разожжение, склонность и движение. Охота сильнее неволи, по пословице. Она стремится к труду и радуется им, как сыном своим. Труд есть живой и отлаженный ход механизма, пока не породит совершенное дело, сплетающее творцу своему венец радости. Кратко сказать, природа зажигает к делу и укрепляет в труде, делая труд сладким.

А что же таковая природа, если не блаженный в человеке Дух, о котором Бог говорит к Моисею: «Се я посылаю ангела Моего перед лицом твоим... Внимай себе и послушай его. Не усомнись, ибо имя Мое на нем есть». Великое дело: «Имя Мое на нём есть». Божие имя и естество Его. Того ради велит вникнуть внутрь себя и внимать наставнику, ясно все нужное показывающему. Как можно догадаться, это тот, кто говорит: «Без Меня не можете творить ничего». И это значит - с Богом счастливо вступить в звание, когда человек не по своим прихотям и не по чужим советам, но, вникнув в самого себя и вняв живущему внутри и зовущему его Святому Духу, последуя тайному его мановению, принимается и придерживается той должности, для которой он в мире родился, самим Вышним к тому предопределенный.

Не везде ли присносущного Божиего естества исполнение? Есть он во всяком человеке. Есть и в тебе, и с тобою. Что ж он делает? Послушай Соломона: «Нетленный дух твой во всех есть. Им же заблуждающих обличаешь, и если согрешили, вспоминая, учишь, да переменившись от злобы, веруют в тебя, Господи». Видишь, что живущее в тебе блаженное естество управляет, будто скотом, твоею природою. Слепая же природа ты сам, с прихотями своими. И это значит: «Царствие Божие внутри вас есть». Оно не ошибается и лучшим путем поведет тебя, разумей, к тому, к чему ты рожден, да будешь для себя и для братии твоей полезным, нежели чужие советы и собственные твои стремления, о которых написано: «Враги человеку домашние его». А теперь осмотрись, зачем торопишься? Куда бежит твоя необузданность? Зачем хватаешься за должность, не ведая, будешь ли в ней счастливым? Как можно тебе исполнить [её] удачно, не к ней рожденному? Кто может подписаться, что хорошая эта пища будет в пользу твоего желудка? Не лучше ли самому об этом осведомиться? Справься у себя самого. Узнай себя. Внемли себе и послушай Господа своего. Есть в тебе Царь твой, Отец и Наставник. Внимай себе, сыщи Его и послушай Его. Он один знает, что тебе сродное, то есть полезное. Сам Он и поведет к тому, зажжёт охоту, закуражит к труду, увенчает венцом и благословением главу твою. Пожалуйста, друг мой, не начинай ничего без Царя в жизни твоей! Чудо, что доселе не могут тебя тронуть слова: «Ищите прежде царствия Божиего». Ищи и день, и ночь, вопи: «Да придет царствие Твое». А без того наплюй на все дела твои, сколько ни хороши они и славны. Всё для тебя худая пища, что не сродная, хотя бы она и царская. Ах! Где ты мне сыщешь человека, чтоб, избирая стать, сказал: «Да будет воля Твоя!» Небесный отец, приводя нас по святой своей воле к тому, к чему нас родил, сам и советами утверждает сердце наше, ежедневно их, как пищу, в душу нашу посылая. И тогда-то дело нашей должности имеет свое существо и силу. Если постигло уже тебя царствие Божие, взгляни на таковое и ужаснись. Проси о оставлении долгов твоих за то, что, пренебрегши высочайшую власть, доселе правил житием твоим по советам слепой природы, не по руководству царственного естества. Это врождённое искушение, разумей, мучение твое, рождаемое от лукавого духа, в скотской твоей природе царствующего.

Не думай никто, будто от нашей воли зависит избрать стать или должность. Владеет Вышний царством человеческим, и блажен истинному Царю следующий. Хорошо быть в царствии Божием и в счастливой стране твердого мира.

Пришло мне на ум изобильное множество мучащихся тоскою, скукою, горестью. Они просят у Бога богатства, а не удовольствия, великолепного стола, но не аппетита, мягкой постели, но не сладкого сна, нежной одежды, но не сердечного куража, чина, но не сладчайшей кесаря Тита забавы: «О друзья мои! Потерял я день...» Ах, друг мой! Не проси дождя, по пословице, проси урожаю: бывает, что и дождь вредит плодоношению.

Ε ρ м о л а й. А я вспомнил тех совопросников века сего: «Богословская наука, к чему она? Я-де не священник и не монах...» Будто не всем нужно душевное спасение и будто спасение и спокойствие сердечное не то же есть.

Яков. А я не могу надивиться ужасному множеству грешащих против неписанного божественного закона.

Не сыщешь столь подлой души нигде, которая не рада бы хоть сегодня взойти на самое высокое звание, нимало не рассуждая о сродности своей. Неведение царствия Божиего невежество все сердца помрачило. Без сомнения они уверены, будто счастье наше к какому-то званию или стати привязано, хотя сто раз слышали о царствии Божием, которое, если кто сыскал и повиновался, принявшись за природное звание, тому легко все прочее присовокупляется. А без этого и звание не звание. И как быть может званием, если я к тому не зван вышним царством? Как же зван, если не к тому рожден? Божие царство везде присутствует, и счастье во всякой стати живет, если входишь в него под руководством твоего создателя, на то самое тебя в мир произведшего, и во сто раз блаженнее пастух, овец или свиней с природою пасущий, нежели священник, брань против Бога имеющий .

Почему нам столь подлым кажется хлебопашество, что все его избегаем? Счастлив, кто родился к медицине, к живописи, к архитектуре, к книгам... Я их благословенную, как природную, школу (разумей: праздность, упражнение) благословляю и поздравляю. Радуюсь, если и сам в одной из наук, только бы с Богом, упражняюсь.

Но чем несчастнее земледел, если с природою землю пашет? Признаюсь, друзья мои, перед Богом и перед вами, что в самую сию минуту, в которую с вами беседую, брошу нынешнюю мою стать, хотя в ней состарился, и стану последнейшим горшечником, как только почувствую, что доселе находился в ней без природы, имея сродность к гончарному делу. Поверьте, что с Богом будет мне во сто раз и веселее, и удачнее лепить глиняные сковороды, нежели писать без природы. Но чувствую, что удерживает меня в этом состоянии нетленная рука Вечного. Целую её и ей последую. Презираю бессовестность и некомпетентность всех посторонних советников. Если бы я их слушал, давно бы сделался врагом Господу моему. А ныне раб Его есмь.

Лонгин. Я, напротив того, с удовольствием удивляюсь, сколь сладок трудящемуся труд, если он природный. С каким весельем гонит зайца борзая собака! Какой восторг, как только дан сигнал к ловле! Как услаждается трудом пчела в собирании меда! За мед ее умерщвляют, но она трудиться не перестанет, пока жива. Сладок ей, как мед, и слаще сотов труд. К нему она родилась. О Боже мой! Сколь сладкий самый горький труд с Тобою!

Григорий. Некоторый молодчик был моим учеником. Детина подлинно рожден к человеколюбию и дружбе, рожден всё честное слышать и делать. Но не рожден быть студентом. С удивлением сожалел я о его остолбенелости. Но как только он переметнулся к механике, так вдруг всех удивил своим понятием без всякого руководителя.

Мертвая душа человеческая, не реализованная к природному своему делу, подобна мутной и смердящей воде, в тесноте заключенной. Внушал я это непрестанно молодцам, дабы испытывали свою природу. Жалко, что своевременно отцы не закладывают этого в сердце сыновьям своим. Отсюда бывает, что воинскую роту ведет тот, кто должен сидеть в оркестре.

Афанасий. Как же достичь благородного звания и сберечь имение?

Григорий. Хватаешься за хвост, не за голову. Сказываю, если хочешь, чтоб сын твой с настроением и удачно исполнял должность, ты должен ему способствовать в выборе сродного его качествам звания. Сто сродностей, сто званий, а все почтенные, как законные.

Разве не знаешь, что имение от честно исполняемой должности — не она от имения зависит? И не видишь, что низкое звание часто приобретает имение, а высшее теряет?

Не смотри, что выше и ниже, что знатнее и попроще, богаче и беднее, но смотри то, что тебе сродное. Раз уже сказано, что без сродности все ничто...

Если кто владеющий имением живет счастливо — не потому счастлив, что владеет им: счастие к имению не привязано.

Но что владеет по природности, то же разуметь должно о всех внешних родах. Все ж то внешность, что находится вне человека: имение, фамилия, чин и прочее. Чего хочешь, ищи, но не потеряй мира. Список благородных званий вне тебя находится, а ты вне его быть можешь счастливым.

Он без мира ничто, а мир без него нечто, без чего нельзя быть счастливым и в самом эдемском рае. Разве чаешь сыскать рай вне Бога, а Бога вне души твоей? Счастье твое, и мир твой, и рай твой, и Бог - внутри тебя. Он о тебе, в тебе же находясь, помышляет, наставляя к тому, что прежде для самого тебя полезное, разумей: честное и благоприличное. А ты смотри, чтоб Бог твой был всегда с тобою. Будет же с тобою, если ты с Ним будешь. А конечно, будешь с Ним, если, примирившись, задружишь с пресладким и блаженным Духом. Дружба и дальнего сопрягает. Вражда и ближнего удаляет. С природою жить и с Богом быть - одно; жизнь и дело - одно.

Слыхал я мальчиком, что на европейские берега выбросила буря дикого человека, оленьею кожею обшитого, с такою же лодочкою. Окружил чудо народ. Удивляется, соболезнует, проявляет симпатию. Предлагает немому гостю разные роды изрядной пищи, но он ничего не касается, сидит, будто мертв. А как только усмотрел знакомые плоды, тотчас затрепетал и воскрес. Здесь образ верной Господу души в выборе звания.

Л о н г и н. Живо мне представляются два человека, одно и то же дело делающие. Но от этой души родится приятное, а от той неприятное дело. Один ничтожною услугою радует, другой дорогим подарком огорчает. От одной персоны досада, насмешка и устрашение некоторую в себе утаивают симпатию, а от другой — вежливость дышит неприязнью. Этого ругань вкуснее того хвалы...

Чудо! Шило, как в поговорке, бреет, а бритва не берет. Что за чудо? Это чудо Божие. Он один тайная пружина всему. Все действительным, всё приятным, всё благоприличным делает одно только повиновение сокровенной Его в человеке силе. А противление Святому действующему Духу все уничтожает. По этой причине искусный врач неудачно лечит. Знающий учитель без успеха учит. Ученый проповедник без вкуса говорит. С приписью подьячий без правды правду пишет. Перевравший Библию семинарист без соли вкушает. Посвятивший живописи век без природы лишь обезъянничает. Во всех недостает нечто. Но это нечто - всему глава и конечная красота десницы Божией, всякое дело совершающей. Кратко притчею сказать: « Телега без колес». И не без толку сделали лаконцы. Они полезнейший для общества вымысел, из уст плутовских происшедший, отбросили, а приняли из уст добропорядочного гражданина, который, по просьбе парламента, то же самое своим языком высказал.

Самое изрядное дело, без сродности затеянное, теряет свою честь и цену так, как хорошая пища, принимаемая в сортире, делается гадкою. Это внушает предревняя старинных веков пословица: «От врагов и дары — не дары». И слаще меда русская притча: «Где был? — У друга.— Что пил? — Воду, слаще неприятельского меду». И подлинно, самая мелкая услуга есть милая и чувствительная, от природы, как от неисчерпаемого родника сердечного, исходящая. Вспомните поселянина, поднесшего горстью из источника воду проезжающему персидскому монарху! Вспомните, чему мы недавно смеялись, — репе мужичка Конона, принесенной в дар Людовику XII, королю французскому! Как монархи веселились грубою, но усердною простотою! Зачем же охаеваешь себя, о маловерная душа, когда твой Отец небесный родил тебя или земледелом, или горшечником, или бандуристом? Зачем уклоняешься в высшее звание, но не тебе сродное? Конечно, не разумеешь, что для тебя в тысячу раз счастливее в незнатной низкости жить с Богом твоим, нежели без Него находиться в числе военачальников или первосвященников? Неужель ты доселе не приметил, счастье твое где живет? Нет его нигде, но везде оно есть. Пожалуйста, чувствуй, что разумным и добрым сердцам гораздо милее и почтеннее природный и честный сапожник, нежели бесталанный статский советник. Какая польза, если имя твое в тленном списке напечатано, а дух истины, сидящий и судящий во внутренностях твоих, не одобряет и не зрит на лицо, но на твое сердце?

Останься ж в природном твоем звании, сколько оно ни подлое. Лучше тебе попрощаться с огромными хоромами, с пространными грунтами, с великолепными названиями, нежели расстаться с душевным миром, сделав через упрямство твоё внутренним неприятелем чудного, сильного и непобедимого Духа, высокие ливанские кедры стирающего.


НЕСКОЛЬКО КРОХ И КРУПИЦ ИЗ ЯЗЫЧЕСКОГО БОГОСЛОВИЯ

Яков. Позволите ли нечто предложить на стол из языческих закромов?

Григорий. Представь, только бы не было идоложертвенное.

Лонгин. Смотри, чтоб не смердело духом, Христовому благовонию противным. У Павла это означает бесовскую трапезу.

Афанасий. Возможно ли, чтоб пища не была скверная, если она с языческого стола?

Ермолай. А я верую, что она перестанет быть скверною, если Господь освятить её соблаговолит. Все святое, что доброе. Все то доброе, что Господу приносится. Все то Господне, что духу страха Божиего и царствию Его не противостоящее. Если же сам Господь освятил, то кто дерзнет сквернить? Давай сюда! Я прежде всех начну кушать с Господом и перед Господом, нимало не боясь Моисеевой угрозы. «Истина есть Господня, не бесовская».

Яков. Предлагаемое мною не только не восстает против Господа, но сверх того стоит за Ним.

Лонгин. Разве ж ты позабыл, что всяк, кто не против нас, нам способствует? — сказывает истина. И кто дает быть пророками?.. «Разве иудеев только Бог?» «Ей, и язычников». Дышит везде живущий во всех Дух Господень, и блажен слушающий Его. Это значит похищенное у язычников золото посвящать в храм Господу. И не меньше любезен Богу римский капитан Корнилий, как тот же иудей, втайне обрезан по сердцу, омыт по смыслу.

Яков. Мне кажется, что божественная в человеке сила, побуждающая его к сродности, называлась у древних египтян Изида, Isis, у эллинов—Αθήνα, Athena, у римлян — Minerva, то есть природа. Природа называлася γένιος, genius — ангел природы, назывался тоже θεός— бог.

Афанасий. А почему называлась Минервою?

Яков. Не знаю, а только думаю потому, что Минерва был человек (мужчина или женщина) к тому рожден, чтоб мог для себя и для своей братии возвестить знание, где обитает счастье. Этому научившийся назывался у эллинов ευδαίμων, eudemon, то есть хорошо знающий, а благополучие — ευδαιμονία. Противное ж сему — какодемон, какодемонна, у римлян хорошо знающий, кажется, назывался divini juris peritus, то есть хорошо знающий Божие право. Что же присносущное величие Божие его именем означалось, думаю, сделано из любви к нему и почтения, дабы через имя любезного человека означить вселюбезнейшего, приводящего к счастью и таящегося в каждом человеке Божиего Духа, который собственного имени для себя не имеет и с которым неразрывная была дружба Минервы. Если кто, не слушая Духа, принимался за дело, об этом у язычников была пословица: Invita Minerva — «без благоволения Минервы», а у нас говорят: «Без Бога», безголовый. И перво-наперво так говорится о науках, потом о всяком, даже самом мелочном деле. Если кто без природы сунулся во врачебную науку или в музыку, говорили: Invito Apollone; iratis Musis — «без благоволения Аполлонова», «без милости Муз».

Если кто обращался в купечестве — «без дозволения Меркуриевого».

Если обитал в прекрасных рощах, на полях, на холмах и горах, при чистых реках и прозрачных источниках, уединяясь в лесах, и в шумящих птичьим пением садах, избегая человеческого сожительства и брачного союза, но без Бога, говорили: «Без благословения Дианы».

Сколько должностей, столько сродностей. Эти разные к различным должностям божественные побуждения означались у них разными именами, своими сродностями прославившихся. Однако во всех столь различных дарованиях один и тот же Дух Святой действует. Так, как, например, в музыкальном органе один воздух через различные трубки звуки производит или как в человеческом теле один ум, однако разно по членам тела действует.

Афанасий. По моему мнению, не очень плохо из языческого навоза собираешь золото. Часто загребается в горничном соре монета царская, а родник здоровейшей воды грязью затягивает.

Яков. Ведь басня о титанах, воздвигших брань против Бога, всем знакома. Но она перстом показывает не на всех ли смельчаков, которые дерзко и упрямо Духу божественному сопротивляются, устремляясь с отчаянным упорством к великому, но совсем природе их не благоприличному званию?

Сколько это смердит богомерзостью и нечестием, столько, напротив, благословенное Господом дело, будто раскрытая роза и благовонный ландыш, сокровенною дышит красотою.

Эта красота называлась у древних — decorum, то есть благолепие, благоприличностъ, всю тварь и всякое дело осуществляющая, но человеческим правилам не подлежащая, а единственно от царствия Божиего зависящая. И кто может человека наставить к тому, к чему сам Бог преградил ему путь?

Отсюда, думаю, родился у них чудный философский догмат: " Οτι μόνον άγα&όν τό καλόν, то есть «Доброта живет в одной красоте». Отсюда у них же следующая пословица: " Ομοιον -ρός δμοιον άγει θεός — «подобного к подобному ведет Бог». Она учит, что не только звания, но и высокостепенной дружбы избрание не от нас, а зависит от вышнего определения. Наше только дело узнать себя и справиться, в какую должность и с кем общение иметь мы родились. И как сродность к званию, так и склонность к дружбе ни куплею, ни просьбою, не насилием не достается, но сей дар Духа Святого, все по своему благоволению разделяющего; и последующий благому духу человек каждое звание хвалит, но принимается за сродное; всякому доброжелательствует, но дружит с теми, к кому особое Святого Духа чувствует влечение. Этому верному наставнику столь усердно последовал Сократ, что и в мелочах Его советов придерживался. Я вам недавно рассказывал, каким образом этот муж, выйдя из гостей, вернулся из переулка и пошел домой другою улицею, по одному только внутреннему мановению, ничего не предвидя.

Афанасий. А если бы не воротился, тогда что такое?..

Яков. То же, что другим, за ним не последовавшим. Нечаянно навстречу гонимое стадо свиное всех их перемарало, как видно из книги Плутарховой об ангеле-хранителе Сократовом. И нельзя поверить, чтоб этот муж, находясь в беседах, не беседовал в основном о премудром наставнике и главе счастья. Оттуда и у нас премудрая пословица: «Без Бога не до порога, а с Богом хоть за море». А когда таких собеседников не стало в Афинах, тогда источник, напоевающий сад общества, и родник мудрости совсем стал затаскан и забит стадами свиными. Стада являли собой сборища обезьян философских, которые, кроме обычной маски (разумей: философскую епанчу и бороду), ничего существенного от истинной мудрости не имели. Они извращением испортили самое основание афинского юношества. И подумать не могли, чтобы заглянуть внутрь себя к божественному своему предводителю. Беспутно стремились вслед безумных замыслов, будто олень, которого крыльями бьет по очам сидящий на рогах его орел, чтобы пробраться к благородным званиям, нимало не рассуждая, сродны ли им те звания и будут ли таковыми обществу, а во-первых, сами для себя полезными. Только бы достичь блистательного имени или обогатиться!

Судите, какое множество там было пожаловано ослов мулами, а мулов лошаками. Тогда-то богочтение превратилось в яд, раздоры — в суеверие и лицемерие, правление — в мучительство, судейство — в хищение, воинство — в грабление, а науки — в орудие злобы. Таким образом, воинствуя против Минервы, сделали себе защитницу свою враждебною, а республику погибельною.

Афанасий. Или я ошибся, или ты твою языческую деву Минерву не беззаконно обрезал, но так, как велит обряд обрезания, чтобы непорочно посвятить её Господу Богу нашему. Она перестает быть идолослужительною, не знаменуя тленную плоть и кровь, но служит являющемуся под именем, будто под одеянием ее, тому, о ком написано: «Вы есть храм Бога живого, и Дух Божий живет в вас». Кратко скажу: ныне египетская Изида и именем, и естеством есть то же, что павловский Иисус: «Знаю человека...» (2 коринфянам 12:2) Но скажи мне, каковы были афиняне в то время, когда Павел к ним пришел, мудрые ли?

Яков. Если бы ты уяснил все твои телесные члены, минуя голову, и от самого рождения твоего не веруя о пребывании её, можно ли почесть тебя за знатока или за порядочного анатома?

Афанасий. Фу!.. В то время был бы я самое изрядненькое чучело.

Яков. Вот таким же был Павловых времен афинянин. Скажи мне, какая мудрость быть может в непознавших естества Божиего? Одно тленное естество в сердцах их царствовало. Они не механизм мироустройства созерцали, но одну только глинку в нём видели: глинку мерили, глинку считали, глинку сутью называли, так и неискушённый зритель взирает на картину, погрузив телесный взор в одну красочную грязь, но не ум в невещественный образ носящего краски рисунка или как неграмотный, вперивший тленное око в бумагу и в чернила букв, но не разум в разумение сокровенной под буквами силы. Им и на ум не приходило нетленного нашего человека чудное слово: «Плоть — ничто, дух животворит». У них только одно было истиною, что ощупать можно. Глиняные статуэтки — те их защитники. Каждое мненьице — их божок, а каждый божок — их утешеньице. Собачьей охотою чествовали Диану, математикою — Юпитера, или Дия, мореплаванием — Нептуна. Иного бога чтили оружейным бряцанием, иных великолепными пирами и уборами и прочее.

Одно только осязаемое было у них природою или физикою, физика — философиею, а все неосязаемое — пустою фантазией, безместными враками, чепухою, вздором, суеверием и ничтожностью. Короче, всё имели и разумели.., кроме нефизического, нетленного Бога, и без Него потеряли нечто, разумей: «мир душевный».

И хотя чувствовали, что-то тайным ядом жжет мятежное сердце, но оно неосязаемо и презираемо было до тех пор, пока искра не выросла в пожар неугасаемый. Это же аксиома: если даже весь мир приобретёшь, однако невысказанными вздыханиями сердце вопиет о том, что еще недостает нечто и странная и ненатуральная у больного жажда не утоляется.

То же сделалось и с афинянами: они чувствовали, что вся вселенская мудрость их прославляет, которою как богатыми товарами род человеческий снабжают. Но при всем том принуждены внимать тайному сердечному воплю. Начали догадываться, что не все-на-все перезнали и что, конечно, нужны еще какие-то колеса для коляски.

Из-за недостатка своего хвального-прехвального непонимающего разума Иезекиилевских колес вечности (Иеззекииль, гл 1) стали чтить статуи и монументы. Кроме любезнейших своих богов, которые всю их мудрость по частям составляли, будто ложные камни столп, построили храм тому богу, которого сияния, как очи, кровью играющие, солнечного света понять и снести не могли. Храм тот был с надписью: «Неведомому богу» (Деяния 17:23).

Павел наш, между множеством кумирниц храм приметив, ухватился за желанный повод к благовестию. Начал предисловие, что афинской элиты мудрость по всему видна, но что еще нечто к совершенной их мудрости недостает, что благородной надписью самой в себе признаётся. Его же вам благовествую. Стал странник разгребать физический пепел, находить в нём божественную искру и то господственное естество, которое им, кроме пепельной натуры, понятно не было; показывать, что пепельное или глиняное естество, в котором сердце их обитало, есть идол, разумей: видимость и одно ничто, тьма и тень, свидетельствующая о живой природе, нетленным словом своим века сотворившей, и что это слово есть второй человек в земном теле нашем, жизнь и спасение наше... Это слово благовестит нетление воскресения. Но можно ли излечить больного, почитающего себя в здоровых? Нет ничего труднее, как вперить истину в глупое, гордое сердце. Проповедь воскресения сделала Павла нашего буйством у афинян и игралищем у их мудрецов. Отсюда-то породились его речи: «Мнящие мудрыми быть, обезумели». «Где премудрый? Где книжник?..» Вот сколь мудрые были афиняне во время Павла!

Григорий. Видно, что они любомудрствовали так, как медведь пляшет, наученый в цирке.

Афанасий. Конечно, пляшет по науке своей; и есть пословица: «Медведя да учат».

Григорий. Учат, но вовеки ему не уметь.

Афанасий. Почему?

Григорий. Потому, что это дело человеческое, не медвежье.

Афанасий. Однако же он пляшет.

Григорий. И волк в баснях играет на флейте козленку.

Афанасий. А почему не играть, если научился?

Григорий. Каков капельмейстер, такой твой танцмейстер.

Афанасий. Иное дело басня, а медведь пляшет действительно.

Григорий. Если ты так действительно кушаешь, как он пляшет, и сам заохотишься танцевать.

Афанасий. Как же недействительное то, что осуществилось?

Григорий. Без вкуса пища, без очей взор, без кормила корабль, без толку речь, без природы дело, без Бога жизнь есть то же, что без плана строить, без закроя шить, без рисунка писать, а без такта плясать... Спросишь опять, почему недействительное, если осуществилось?

Афанасий. Но смешно же, когда он танцует?

Г ρ и г о ρ и й. А смешно потому, что не сродно и неприлично. Итак, нет бестолковее и вреднее, как медвежья твоя пословица. Будь волк гурманом, медведь мясником, а жеребец под седоком. Это дело честное. Если ж волк играет на свирелке, медведь пляшет, а жеребчик носит поноску, нельзя не смеяться. (Поноска — то, что в пасти носит дрессированная собака). Всякая безвредная неприличность смешит. А когда уже стал волк пастухом, медведь монахом, а жеребчик советником, это не шутка, но беда. О, когда б мы проникли, сколь обществу такое вредно! Но кто может пектись о пользе других, презрев собственную? И если для себя зол, кому добр будет? Самим себе убийцы, борющиеся с природою. Какое мучение трудиться в несродном деле! Само пиршество без желания тяжелое. Напротив того, в природности не только труд сладок, но даже смерть приятна.

И здесь причина тому, что во всяком звании находятся счастливые и несчастливые, спокойные и беспокойные, куражные и унылые. Запри несродного в уединение, оно ему смерть, а с природою — рай. «Уединение для меня — рай,— вопиет блаженный Иероним,— а город — темница». «О уединение! — кричит другой, ему подобный,— умерщвление порокам, оживление добродетелям!..» Для таковых сердец внутренняя созерцательная пустыня тем многолюднее, чем уединеннее, а деловая тем, что досугом богата; будто виноградная ягода сладкой своей силой богатеет, когда жарит и укрощает ее солнце в полудне.

Афанасий. Зачем же люди суются в звания без природы?

Григорий. Самих их спроси.

Афанасий. Конечно, охота влечет их.

Григорий. Конечно, те не виноваты, которых принуждают к этому.

А φ а н а с и й. А если охота, зачем им мучиться? С охотою все приятно. А где охота, там и природа. Охота по твоим же постулатам родная дочь природы. Как же?..

Григорий. О крючкотворная тварь! Как прехитрый змий, вьешься, развиваешься в разные свертки.

Афанасий. Пожалуйста, не сердись! «Как льстецы и истинны».

Григорий. Хорошо: выслушай же прежде басенку.


БАСНЯ О КОТАХ

Кот из пчельника по давнему знакомству пришел в деревню к своему товарищу и был принят великолепно. Удивлялся во время ужина изобилию.

— Бог мне дал должность,— сказал хозяин,— она приносит в мой дом по двадцать туш самых жирных мышей в сутки. Смею сказать, что я в деревне чувствую себя великим Катоном.

— Для того-то я пришел повидаться с вами,— говорил гость,— и осведомиться о счастье вашем, притом и ловлею позабавиться. Слух идёт, что у вас хорошие появились крысы.

После ужина легли спать. Хозяин во сне стал кричать и разбудил гостя.

— Конечно, вам страшное нечто во сне явилось?

— Ох, братец! Казалось, будто я утоп в водной бездне.

— А я ловлею веселился. Казалось, будто поймал отменную сибирскую крысу.

Гость опять уснул, выспался и проснулся. Услышал вздыхающего хозяина.

— Господин Катон! Ужель вы не выспались?

— Нет! Я после сонного страшилища не спал.

— Ба! А почему?

— Такая моя натура, что, раз проснувшись, уснуть больше не могу.

— Что за причина?

— Тут есть тайна... Ах, друг мой! Не знаешь, что я обязался быть рыболовом для всех котов в этом селении. Ужасно меня беспокоит, когда вспомню лодку, сеть, воду...

— Зачем же ты взялся за рыболовство?

— Как же, братец? Без пропитания в свете не проживешь. Сверх того и сам я к рыбе большой охотник.

Гость, пошатав головою, сказал:

— О государь! Не знаю, в каком смысле понимаешь имя это: бог. Но если бы ты придержался твоей природы, которую безвинно обвиняешь, был бы лучше одною в сутки мышкой быть довольным. Прощай с твоим счастьем! Моя нищета лучше.

И возвратился в свой лесок.

Отсюда родилась притча сия: Catus amat pisces, simul odit flumen aquarum — «кот охотник к рыбе, да воды боится». Это несчастье постигает всех охотников не по призванию, но по выгоде. Не несчастное ли рассуждение — желать от хозяина платы, а виноград обихаживать не быть охотником? Конечно, тот не охотник, кто не природный. Природному охотнику больше веселья приносит сама ловля и труд, нежели поставленный на стол жареный заяц. В искусной живописи картину смотреть всякому мило, но в живописи только тот охотник, кто любит день и ночь погружать мысли свои в её содержание, примечая пропорцию, рисуя и подражая природе.

Никто не пожнет твердой славы от какого-либо художества, если труд не почтет за сладчайшую радость, которая дороже славы. И тот наиверный друг званию своему, если и сама доходов убыль, нищета, хула, гонение любви его угасить не могут. Без природы труд сладок быть никак не может.

Многие, презрев природу, избирают для себя ремесло самое модное и прибыльное, но вовсе обманываются. Прибыль не есть радость, но исполнение нужности телесной, и если радость, то не внутренняя; радость сердечная обитает в делании сродном. Тем оно слаще, чем сроднее. Если бы блаженство в изобилии жило, - разве мало изобильных? Но счастливых мало.

Изобилием снабжается одно только тело, а душу веселит сродное делание. Вот где зала сладчайшего пиршества! Тут-то она, будто хитрая машина, на полном своем ходу обращаясь, радуется и, находясь при одном ржаном хлебе и воде, царским чертогам не завидует.


КАРТИНА ИЗОБРАЖЁННОГО БЕСА, НАЗЫВАЕМОГО ГРУСТЬ, ТОСКА, СКУКА

Если же отнять от неё сродное действие, тогда-то ей смертная мука. Грустит и мечется, будто пчела, закрытая в горнице, а солнечный светлейший луч, окошко пронзающий, зовет ее на цветоносные луга. Эта мука лишает душу здравия, разумей, мира, отнимает радость и приводит в оцепенение. Тогда она ничем не довольна, раздражена и состоянием, и селением, где находится. Гнусны кажутся соседи, невкусны забавы, постылы разговоры, неприятны горничные стены, немилы все домашние; ночь скучна, а день досадный; летом хвалит зиму, а зимою лето; ностальгирует по прошедшим авраамским векам, или сатурновым; хотела бы возвратиться из старости в молодость, из молодости в отрочество, из отрочества в мужество; хулит народ свой и своей страны обычаи, порочит природу, ропщет на Бога и сама на себя гневается. То только сладкое, что невозможное; вожделенное — что минувшее; завидное — что отдаленное. Там только хорошо, где её нет, и тогда, когда её нет. Больному всякая пища горькая, услуга противная, а постель жесткая. Жить не может и умереть не хочет.

Тоска, печаль, уныние, скука у врачей считаются предводителями всех телесных болезней и возмущений. А душевное неудовольствие - дверь всем сердечным страстям и внутренним обуреваниям.

Не виден воздух, пенящий море, не видна и скука, волнующая душу; не видна — и мучит; мучит — и не видна.

Она есть дух мучительный, мысль нечистая, буря лютая.

Ломает все и возмущает, летает и садится на золоченых крышах, проницает сквозь светлые чертоги, сидит у престолов сильных, нападает на воинские станы, достает в кораблях, находит на Канарских островах, внедряется в глубокую пустыню, гнездится в душевной тоске...

Ведь тоска везде летает,

На земле и на воде;

Сей дух молний всех быстрее

Может нас сыскать везде.

Один вышний Отец бурю в тишину обратить, направить к гавани, а душу сродным деланием удержать может, будто браздами и уздою буйную скотину.

Афанасий. О брат! Странное влагаешь в уши мои... А народ скуку ни во что ставит и к изгнанию незванного гостя достаточным оружием считает деньги, вино, сады, музыку, шутки, карты, поездки...

Григорий. О друг мой! Не пустяк то, что возрастает в великое. Не почитай малым то, что ведет за собою немелкое. Малая в корабле пробоина впускает внутрь страшную течь. Не думай, что невидное и бессильное одно и то же. И народ, за суть почитая, что в кулак схватить удаётся, там боится, где нет страха, и наоборот.

Вексель не бумагою и чернилами страшен, но содержащимся там обязательством. Бомба не чугуном опасна, но порохом и потенциальном в порохе огнем.

Все невидное сильнее своего видного и от неприметного зависит видное.

Скука у древних христианских писателей названа бесом уныния. Чего эта ожившая искра не делает? Всё в треск и мятеж обращает, вводит в душу всё змеиное порождение нечистых духов. Грызущая мысль не червь ли неусыпающий и не ехидна ли? Палящая печаль или зависть не лютый ли дух и не лютая мысль? А мысль злая не тайный и лютый язык, о котором сын Сирахов говорит: «Зубы его — зубы льва, убивающие душу» (Сирах 21:3).

Очень тяжело, когда душа в несродном и вредном бродит, от природного дела устранена.

Отсюда всех безобразных дел страшилища и даже суициды.

А когда апостол Иаков говорит, что маленькая частица —- язык, (Иаков 3:6) но будто штурвал корабля, владеет телом — так не мысль ли движет и правит нами? Мелкая языка частица - одна видная тень и будто шумящий часобойный молоточек, а сама пружина и существо есть мысль. Мысль - невидная глава языка, семя делу, корень телу. Мысль есть язык неумолчный, неослабная пружина, движимость непрерывная, движущая и носящая на себе, будто обветшающую ризу, тленную телесную грязь, прильнувшую к своей мысли и исчезающую, как тень при яблоне.

Видишь ли, друг мой Афанасий, что невидное сильнее своего видного и от невидного зависит видное.

К этому хору пристраивается Иеремия, называя человеком не телесный вид, но сердце, как неисчерпаемое сокровище мысленных тайн. «Глубоко сердце человека... и человек есть...» (глава 17).

Если сердечное око — семя злое, тогда все тело злое и всякое дело приносит плоды горести. Горестному источнику грустное течение.

Афанасий. Ты заврался, дружище... Я слыхал и уверен, что Иеремиино слово касается Библии. В ней тлен образов подобен телу, а сокровенное в образах Божие ведение подобно утаенным в теле сердечным мыслям. Яснее пересказать слово его так. Библия есть будто один человек или Адам. Глину и тело его всяк видит, а сердце закрыто, и дух жизни в нём не виден. То же и у Павла: «Кто разумеет ум Господен?»

Григорий. Познай же прежде самого себя, тогда познаешь и Адама с Евою. Разве нельзя мне библейского слова речь уподобить человеку, когда вся Библия уподобляется человеку? Поэтому сделал пророк человека образом двоестественной Библии, что одно в нём видное, второе невидное, как пучина морская и тончайшая вода в облаке, из моря исходящая.

Афанасий. По крайней мере ты, братец, не туда заехал. «Ехал в Казань, да заехал в Рязань». Течение нашей речи было о природных упражнениях, о веселии и мире, а теперь дело дошло до сокровищ мысленных, потом докатится до сокровищ снежных, что в Иове...

Григорий. Пожалуйста, не печалься! Не очень в сторону заехали. Веселие и радость недалеко от сердца, а сердце всегда при своих мыслях, как источник при своем течении.

Афанасий. Ну, добро, если так. Скажи же мне: для чего иной сроднее к низшей должности и к низкому ремеслу?

Григорий. А ты мне скажи: почему иному пища простая здоровее?

Афанасий. Конечно, потому, что сроднее.

Григорий. Так и сроднее иной к заурядному ремеслу потому, что для него оно полезнее.

Афанасий. Для чего же, скажи мне, и почему пелезнее?

Григорий. Потому, что куражнее, забавнее и веселее.

Афанасий. Так ты мне скажи, почему веселее?

Григорий. Потому, что с Богом. Без Бога ничто не веселит. О чудной ты почемучка!.. Ведь когда сродно, тогда и с Богом. Чего ж тебя далее спрашивать? Довольно только спросить: сродно ли, то есть хочет ли Бог? Воля Божия - верх и закон законов; не ходи далее. А ты спрашиваешь, почему сродно? То есть почему так Бог хочет? А если должен Он тебе дать отчет в делах своих, у Его и требуй в ответ: почему Он землю и воду сделал прилежащими долу, а воздух и огонь устремляющимися вверх? Для чего огонь всё съедает, кроме виссона, а каменного льва обратить в пепел не может? Почему малая рыба, названная у римлян remora, имеет сродность добиться скорости корабля, прильнувши к его брюху? Почему природа дельфинов горячо любит человека, но змеиная ненавидит, а львиная трепещет из-за поющего петуха?.. Природа и сродность значит врожденное Божие благоволение и тайный Его закон, всю тварь управляющий; знать то, что есть подобие в душе и в том деле, к которому она стремится, как общение между другом и другом, и сходство между пищею и желудком. «Подобное течет к подобному». Царствие Божие и правда Его внутри тварей есть. Никого Он не обижает, вливая закон сродностей. Счастлив, если устремляется с Богом, один к одному, другой к другому, сотый к сотому, хоть и к низкому званию или ремеслу, но не к бесчестному, а для него забавному и полезному.

Что тогда было бы, когда Бог блаженство наше заключил в одном каком-либо звании? Тогда бы счастье ограничено было теснотою одной стороны и одного только времени. Тогда мог ли Бог в одной стороне и в одном времени поместить весь род человеческий, когда каждому счастье нужно? Возможно ль, чтоб в одном роде пищи или в двух заключилось здравие? Всемирная Божия экономия бесчисленную тварь и дыхание троих только сортов пищею пропитать может ли?

Все то одно: невозможно и бесполезно. Если бы было полезно, было бы и можно. А не мочь бесполезного сделать — неизреченная сила Его и власть.

Сколь же теперь премудро делается, что одной твари бывает ядом и смертью, то для другой едой и здравием. Сколько родов твари, столько родов пищи, и всякое дыхание имеет внутренний позыв к сродной себе. Когда ж Отец наш небесный столько заботится о теле, тогда о душе много больше.


ПРИМЕТЫ НЕКОТОРЫХ СПОСОБНОСТЕЙ

Афанасий. Трудно узнать свою природу, а чужую познать и того труднее. Узнаешь, да поздно. Черепаха ошибку почувствовала, как начала лететь.

Г ρ и г о ρ и й. Не упоминай мне про трудности в нужном деле. Нельзя никак, чтоб природа нужное сделала трудным. Не нужно, то есть не полезно, а потому и трудно лететь черепахе, но не соколу. Трудно-де узнать... Да где ж он, охотник узнать? Даже орлу, сложившему крылья, трудно лететь. Знаешь ли, что землемеры узнают высоту превысокого Фарийского терема по одной его тени?

Всякая тайна имеет свою обличительную тень. Трудно распознать между дружеским и льстивым сердцем, но наружная тень, будто изъяснительное стекло, самые сердечные закоулки ставит на виду острым блюстителям.

Смотри, когда мальчик, сделав для игрушки воловье ярмо, налагает его щенкам или котикам,— не это ли тень хлебопашеской в нем души? И не позыв ли к земледеланию?.. Если припоясывает саблю, — не аппетит ли к воинствованию?..

Когда трехлетний отрок самовольною наслышкою перенимает божественные песни, любит заглядывать в священные книги, перекидывать листы, смотреть то на таинственных образов картинки, то на буквы,— не это ли обличает тайную искру природы, родившей и зовущей его в упражнение богословское? Невидимая Его сила в нас и божество, беспритворными этими задатками разумеемая, ясно изображается.

Зачем же блаженство ограничивать в одном жития роде или в двоих?

Бог везде есть, и счастье во всяком состоянии, если с Богом в него входим. Нужно только узнать себя, куда кто рожден. Лучше быть природным котом, нежели с ослиною природою львом.

Гоняться в звании за доходами есть неложный знак несродности. Не лишишься доходов, если будет в тебе царствие Божие в силе своей.

Не чудо ли, что один в изобилии считает себя недостаточным, а другой в скудости доволен? Видно, что природа больше прилагает хитрости, вылепливая фигуру мурашки, нежели слона, и дивнейший царствия Божия смысл можно видеть в пчелиных роях, нежели в овечьих и воловых стадах.

Бог богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по их вместимости. Над фонтаном надпись: «Неравное всем равенство».

Льются из разных трубок разные струи в разные сосуды, вокруг фонтана стоящие. Меньший сосуд менее имеет, но в том равен большему, что тоже полный. И что глупее, как равное равенство, которое глупцы в мир ввести тщетно покушаются? Как глупое все то, что противно блаженной природе!.. Боимся голода, не помня, что гораздо множайшие умирают от пресыщения. Глупая грусть сама не знает, чего желает. Само пресыщение не от скуки ли? Лучше умереть, нежели всю жизнь тосковать в несродностях. Несродность всякой праздности тяжелее. И легче не ползать, нежели летать для черепахи. Не ползая, лишается только сродной забавы, а летая, стонет кроме того под несродным бременем.

Яков. Слушай, Афанасий! Слыхал ли ты басню о дворовом псе и осле, что...

Афанасий. Да, довольно мы третьего дня смеялись, как он, завидуя собачьим ласкам, спятился копытами на брюхо хозяину. Как черепахе не бывать орлом, так ослу придворным человеком.

Ερмолай. А скажи, которую награду получил осел, встретивший хозяина ласкою?

Афанасий. Ту, что служитель, снявший с королевского платья в его присутствии блоху.

Лонгин. Таких всех точный герб — обезьяна. Дивно, что они ее не вырежут на своих печатях. На печати Августа кесаря была сентенция: Festina lente—«поспешай с советом». А на их печать пристало слово: «Дерзай, хоть не кстати». Общий наш друг — вы знаете, кто мне на уме, — написал басню о козленке и играющем на свирели волке, присовокупив к ней следующее наставление: Ти nihil invita dices faciesve Minerva, то есть «Не говори и не делай ничего без благоволения Минервы». Довелось у него спросить, что значит древняя пословица: «Без благоволения Минервы»? Ответил: «Не пялься к тому, что не дано от природы». «Без Бога, знаешь, нельзя и до порога». «Если не рожден, не суйся в книгочейство». Ах, многие через то в вечную впали муку, не многих мать родила к школе.

Хочешь блаженным быть? Будь доволен долею твоей природы.

Самая его аффабулация, вот oua: Tu nihil invita dices faciesve Minerva. Quae natura negat, scilicet illa fuge. Si non est natus Musis, fuge discere Musas. Ней! Multos perdit fistnla docta viros. Paucos justa parens Musis Natura creavit. Esse ne vis felix? Sorte quiesce tua.«Не говори и не делай ничего вопреки Минерве. В чем приирода отказала тебе, того избегай. Если ты не рожден для муз, избегай служить музам. Ей-ей! Многих мужей губит ученая свирель. Не многих справедливая природа-мать создала для муз. Желаешь быть счастливым? Будь доволен своей судьбой» (лат.).

Изрядно великая Россия говорит: «За Богом пойдешь, добрый путь найдешь». Видно, что усердно последовать Богу есть сладчайший источник мира, счастья и мудрости. Да знает же всяк свою природу и да искушает, «что есть благоугодно Богу». Общество есть то же, что машина. В ней замешательство бывает тогда, когда ее части отступают от того, к чему они конструктором сделаны.


ПРИЗВАНИЕ К ХЛЕБОПАШЕСТВУ

Слушай, Афанасий! Скажи ж теперь, какой ты зверек, что за птичка и чем рожден?.. Мне кажется, ты рожден к земледельству.

Афанасий. Правда, что я сады, поля, леса люблю по природе, но отец мой есть точный земледел.

Л о н г и н. Слава Богу! Ты к этому родился затем, что иные к иному; а они рождены к другому потому, что ты к этому. Божие царство есть: не спорь же. Готовься пахать землю, заготовлять пищу для людей и скотов, водить стада или пчел или что твой в тебе Господь повелит. Не бойся: труд в твоём делании будет для тебя сладчайший, нежели благовонный воздух, чистые вод потоки, птиц пение, нежели даже трудов твоих плоды. Этого ожидает от тебя отечество твое.

Если же не повинуешься Господу, знай, что грусть загрызет душу твою среди золоченых палат и заплачешь, вспомнив поля зеленые. Ещё утром скажешь: «Когда этот день пройдет?..» А вечером скажешь: «Когда же рассвет наступит?»

Или скажу тебе моисеевскими словами: «Будет жизнь твоя висеть пред очами твоими, и убоишься днем и ночью и не будешь верить жизни твоей. Утром скажешь: «Когда будет вечер?..» И вечером скажешь: «Когда будет утро?..» От страха сердца твоего им же убоишься, и от видений очей твоих ими же узришь».

Вот что значит жить в телесном изобилии, но лишиться душевного утешения, иметь Господа своего, висящего над очами твоими и не покрывающего, будто гнездо и птенцов своих, но бьющего по сердечным зеницам, как орел оленя, сидящий на рогах его.

Афанасии. Уже вы другой раз вспоминаете орла с вашим оленем.

Л о н г и н. Довелось читать, что, орел оленя на пищу убить намереваясь, прежде катается по песку, чтобы засорить крылья, потом взлетает на оленя и, сидя на рогах, бьет крыльями по очам, пока то ударами, то песком ослепит. А слепой олень быстрее стрелы по холмам устремляется и, взбежав на стремнины, падает в бездну и разбивается. «Блаженны слышащие слово Божие и хранящие его». Друг мой, Афанасий!..


ПРИЗВАНИЕ К ВОИНСТВУ

...Может быть, ты воином родился?

Афанасий. Не хочу... Я не воин. Я законник. Гражданские законы знать —вот мое дело.

Яков. Дай Бог вам знать законы да и вкус чувствовать. Вор крадет, однако знает закон: «Не укради».

Ермолай. Что до меня, как мне мил всяк человек в сродности своей! Не могу довольно насладиться зрелищем, когда он действует, и его действие, как смирна, издает благовоние. И воином кто рожден, дерзай, вооружайся!.. С природою скоро научишься! Защищай земледельство и купечество от внутренних грабителей и внешних неприятелей. Тут твое счастие и увеселение. Береги звание, как око. Что слаще природному воину, как воинское дело? Закалывать обидчика, защищать страждущую и безоружную невинность, защищать основания общества— правду — вот его пресладкий завтрак, обед и ужин. Не бойся: с Богом легко тебе будет нести голод, жажду, холод, жар, бессонницу, кровокаплющие раны и самый страх смертный и гораздо легче, нежели без Него, наоборот, да уразумеешь, сколь сильная природа. Воинские тяготы с Богом тебе будет во сто раз приятнее рангов и доходов твоих. Ранг носить может всяк, но действительное дело делает один тот, кто природный. Дело и без ранга дело, но ранг без дела ничто, а дело без Бога.

Если ж, звание Божие презрев, пойдешь вслед своих прихотей и посторонних советников, не забудь проститься навек со всем утешением, хотя бы ты схоронился в роге изобилия, и, боясь умереть телом, станешь всеминутно терпеть душевную смерть.

Отнять от души сродное делание — значит её лишить живности своей. Вот смерть лютая. Знаю, что щадишь тело, но убиваешь душу. Эта замена плохая.

Не понимаю, к чему иметь меч, если не сечь то, на что он выкован. И не разумею, к чему носить тело, не понимая, к чему им одет и призван. Поверь, что вся жизнь Мафусала пропала и самый есть ад, если не истощена на то, к чему тебе Господь твой дал её. Как сладка трата здравия и лет в главноприродном деле! Тогда-то жизнь наша бывает жертвою благоухания Господу. Опера, книга, песня и жизнь не от долготы, но от благолепия и цену доброты свою получают. Цена всему и благолепие — Бог. «Красота в деснице твоей...» С Богом краткая жизнь исполняет долгие лета, а дело с Ним само по себе верховная награда.

Афанасий. Но что означает то, что говорят студенты: Ars perficit naturam.(Искусство усовершенствует природу).

Григорий. Правда, что наука приводит в совершенство сродность. Но если не дана сродность, тогда наука что может совершить? Наука есть практика и привычка и дочь природы. Птица может научиться летать — не черепаха.

Как мы хитры находить вылазку, где не надобно! Удивительно, что всякая тварь следует предводительству Создателя. Один через непослушание человек глупо-мудрою делается мартышкою, засмотревшись на слепую моду, не на мановение прозорливой природы. Кто зовет в леса и сады род соловьев и дроздов, на поля жаворонков, а жаб в воды и болота? Кто ведет речные потоки к морю? Кто влечет к магниту сталь? Кто устремляет дрожащий пламень вверх? Бог наш, всеми царствующий и всем домоуправляющий!

Все то сродное, что природное, и симпатия (συμπάθεια) означает природную сродность, касающуюся к дружбе, к пище, а более всего к избранию звания.

Если кто счастливо живет в изобилии, не потому счастлив, что в изобилии, но что в изобилии с Богом. А без этого гораздо его счастливее природный нищий. Не все рождены к изобилию.

Если математик, медик или архитектор счастлив, конечно, счастье то зависит от природы, родившей его к тому. А без неё он бедная и смешная тварь. С Богом низкое возводится святым, а без Него низводится и высокое. Счастье наше внутри нас. Пускай никто не ожидает счастья ни от высоких наук, ни от почтенных должностей, ни от изобилия... Нет его нигде. Оно зависит от сердца, сердце от мира, мир от призвания, призвание от Бога. Тут конец, не ходи дальше. Здесь источник всякого утешения, и царствию его не будет конца.


СПОСОБНОСТЬ К БОГОСЛОВИЮ

Да умножит Господь благовестников своего царствия! Да возобновит время, написанное у Исаии: «Они же до конца не премолкнут поминать Господа». Да вострубят и возопиют те, о которых сам милостиво изволит спрашивать: «Какие суть, которые как облака летят и как голуби с птенцами, ко мне?» Да воссияет всевожделеннейший день этот! «Светися, светися, Иерусалим!.. Вот тьма покроет землю и мрак на язычников. На тебя же явится Господь».

Проповедники, как из червячков пчелы, рождаются из семинаристовв. Рождён ли ты к обучению? Смотри ж, так ли оно? Ты, может статься, червячок, но подложный: из них рождаются трутни. Они вначале с великим шумом ведут свой хор, но, наконец, бывают постыжены и изгнаны из дома Божиего.

Несколько ты, может быть, к сему родился, но главное твое рождение для иного дела. И как быть можешь проповедником, находясь сам царствию Божию противником? Внемли ж себе, испытай опасно. Осмотрись исправно.., а если оно точно так и не тщеславие, не прибыль, но сам Господь тебя зовет врожденною к самому делу любовью, ступай вслед Его и готовься к призванию. Оставь все дела. Для того ты к этому рожден, что другие к другому.

Избегай молвы, объемлись в уединение, люби нищету, целуй целомудрие, дружи с терпением, учись священным языкам, научись хоть одному твердо и будь в числе наученных для царствия Божия книжников, о которых Христос говорит: «Всяк книжник, научившийся царствию Божию...» Вот для чего книжники учатся языкам. Не бойся! Голод, холод, ненависть, гонение, клевета, ругань и всякий труд не только сносен, но и сладостен, если ты к этому рожден. Господь твой — сила твоя. Это всё сделает тебя острее и крылатее. Устремление природы, будто ключевой поток или пламень, быстрее рвется через препятствия. Раскланяйся с древними языческими философами. Побеседуй с отцами вселенскими. Наконец, пойдешь в землю израильскую в самый Вифлеем, в дом хлеба и вина, в священнейший храм Библии, напевая с Давидом: «Возвеселился о сказавших мне...» Сколь опасно входить в сей чертог! Возьми одеяние. Омой руки и ноги. Потом садись за бессмертный стол. Но берегись! Не суйся в солонку с господином. Помни, что не твоя плотская, но Господняя трапеза. Сохрани тебя Бог! Умрешь, если будешь есть кровь. Ешь кровь и плоть Господню, а не твою. «Да благо тебе будет и угодно будет пред Господом Богом твоим». Принимай, но от Господа; кушай, но для Господа; насыщайся, но перед Господом.

Сколь многие жрут, но перед собою, не перед Господом. Не дай тебе Бог вкусить от древа смерти! «Разумей, что говорю...» Премудрость Божия, бесспорно, что на наших улицах и среди наших путей, будто лестница утвержденная на земле стоит, но на высоких краях и на острейших остриях и на горних горах почивает. «Исходы ее, исходы суть жизни и кто взойдет? Один Господь готовит желание».

Сколь о многих причастниках можно сказать с Иеремиею: «Близко ты, Господи, уст их, далече же от сердец их».

Старайся прежде всего уразуметь, что значит вера. Нет нужнее её. Но знай, что нигде её не найдешь, если не выроешь искры её прежде внутри себя. Узрев её, знай, что начал ты соединяться с тем: «Господи, очи твои глядят на веру». И если не больше её в тебе будет, как зерно горчичное, тогда счастливо войдешь в семистолпный дом премудрости Божией и насладишься на горнем месте высоким умом божественного слова, плотью твоею облегченного, от Него ж самого научаясь.

В тридцать лет утро истины светать начинает. В этих летах крещение Христово, отворение небес, снисхождение Святого Духа. «И тот был как лет тридцать». В этом возрасте у иудеев ставили в священники. Если уже ты призапасся хлебом Христовым, и сбылось на тебе: «Износит от сокровища своего новое и ветхое». В то время можешь уделять друзьям, благодетелям, ближним и дальним.

Долго сам учись, если хочешь учить других. Во всех науках и художествах плодом будет правильная практика. А ты, проповедуя слово истины Божией, утверждай его чудесами непорочного жития.

Нельзя построить словом, если то же самое разорять делом. Это значит давать правила для корабельного строения, а делать телегу. Без святости жития корабельным мастером, может быть, можно сделаться, но проповедником никак нельзя, разве мартышкою его. Начало и конец званию этому, природная сила его и печать - страх Божий, всю нечистоту изгоняющий. Это дар Божий и ключ, данный от Господа. Он один открывает вход в дом Давидов и в те библейские внутренности: «В сокровищах спасение наше. И откроет — и не будет затворяющего, и затворит — и не будет открывающего».

Всегда бывает скудное число охотников к Божией истине. Да не приводит тебя это в негодование, но в сожаление.

Берегись сребролюбия. Помни, что даром, без серебра, принял ты. Весь твой труд ничто есть в сравнении дара. Какой ты мне богослов, если сребролюбец... Не думай, что иных касается слово, кроме тебя: «Взгляните на птиц...» Пускай другие собирают, а твоя часть будь Господь. Имея пищу и одеяние, тут все твое довольство телесное. Богатей и собирай день от дня богатство славы Божией. «Всех отрекся — говори с Павлом — да Христа приобрету».

Авось достигнешь в силу совершенного воскресения мертвых в землю обетованную, в лето Господне приятное и в 50 лет жития твоего получишь всеобщее от всех твоих души и тела долгов разрешение и полное просвещение тебе и ближнему твоему.

Афанасий. Приказное дело — подлинно трудное. А и это не без того...

Яков. А я верю, что самый тесный, жесткий и крутой путь бывает легким, если сам Бог указывает дорогу к намерению и, конечно, указывает тому, кого рождён к тому.


ХОР ПРИРОДНЫХ БЛАГОВЕСТНИКОВ

Афанасий. Да где ж он таков? Покажи хоть одного.

Яков. На, вот тебе один: «В труде и подвиге, во бдениях многих, в голоде и жажде, в постах многих, в холоде и наготе...» Пробеги 11-ю главу второго письма его к коринфянам и удивишься природе его, все горести услаждающей.

Чего не терпит воин или купец? Не сыщешь дня без тьмы и света, а года без зимы и теплоты. Не найдешь и состояния, чтоб из горести и сладости не было смешанное. Так весь мир стоит. Противное противному способствует. Сладость есть наградою горести, но горесть — мать сладости. Кто хочет пожинать сладость, да любит прежде горесть: и уродится сладость, а любит природный.

Афанасий. Сказывают, в Норвегии день без тьмы и света бывает.

Лонгин. Кто ж был природнее, как не этот: «Я на сие родился, да свидетельствую истину»? Утружденный от пути сидит при источнике и голоден, и жажден. 12 часов у них в день считалось. Уже было около полудня. «Был, как час шестой». Не было с кем завести беседу о царствии Божием. Пришла женщина за водою. Вот и случай! Просит пить не для утоления жажды, но для заведения беседы. Вода стихийная подала повод говорить с несмысленною женою о воде живой, о воде Божией, утоляющей жажду несчастных несытостей, день и ночь душу нашу беспокоящих, о которой Исайя: «Умойтесь, и чисты будете». Не устыдился, не поопасался муж Божий со слабым полом богословствовать: авось приведет её в истинное из суеверия богочтение, не к полу, не к статям, не к сторонам, не к местам, не к временам, не к обрядам, кроме одного сердца, не привязанное, и откроет очи её к уразумению естества Божиего, утаенного в стихиях, наподобие ключевой воды, в земном сердце скрываемой, которой жаждет Давид: «Кто меня напоит водою?» Возвратились друзья с пищею и, зная, что он ничего еще не ел, просят, чтоб покушал: «Равви, ешь».

«Моя пища,— сказал учитель,— есть творить волю пославшего меня» (Иоанн 4:34).

И голоден, и жажден, и не весел, если не делать и не говорить о том, к чему Отец небесный его родил и послал. Тут его и пища, и питье, и веселие. Учит в сонмищах, учит в домах, учит на улицах, учит в корабле, учит на траве зеленой, на горах, садах и на месте ровном, стоя, и сидя, и идя, ночью и днем, в городах и селах, в разных пределах каждого, и народу очень много.

В несродное себе дело не вмешивается. «Учитель (просил его некто), поговори брату моему, чтоб дал и мне часть наследия, пускай меня не обижает. Он тебя послушает...» «Человек! Кто меня поставил судьей или делителем? Мое дело учить о царствии Божием». Каково ж учил? Был ли Бог с ним? Я закричу, возвысив голос, с женою, слышавшею его. «Блаженно чрево, носившее тебя...» Удивлялись народы, ибо никогда не было так в Израиле и никогда так не говорил человек: столь великая от уст его исходила приятность.

Яков. Вот вам еще один природный! Говорит бог Моисею: «Я сущий...» И посылает его в посольство, а он отрекается. «Прошу тебя, Господи, косноязычный я». Диво, сколь неторопясь принимается за должность. Знал он свои дарования, видел в купине сияющую истину, однако сам себе не верит, чтобы паче чаяния, принявшись за несродное, не завел в беспутное народ, а себя в погибель. Да и как не опасно подрядиться показать утаеннейшую естества Божиего истину, ввести в землю таковой же природы, развязать запутанный в людях путь к центру истинного благополучия? Это значит испытывать себя.

Может статься, что рожден кто быть воином, но пешим, не конным, быть хозяином, но не пахать и не скот водить, быть купцом, но не золотыми торговать товарами, быть ученым, но не Евангелия проповедником, пускай же и таким, но писателем, не оратором. И конечно бы, не отважился без этого голоса: «Ныне же иди и сойди, и возведи людей». И так, чувствуя руку Божию, пошел за приветствием Иофора, тестя своего: «Иди здоров». Здравие и мир душе нашей есть последовать Господу. Каков же был проповедник? Слушай самого Бога. «Почему не боялись говорить на раба моего Моисея? Не восстал к тому пророк в Израиле, как Моисей. Не отемнели очи его, ни истлели уста его».

Ε ρ м о л а й. Кто дерзнет из числа проповедников исключить светильника слова, всю жизнь гласившего: «Покайтесь...» Не был он свет, но имел и любил в себе свет, свидетельствовал и ходил в свете, окончив в нём и за него течение жизни своей. Свидетельствовать о свете — значит благовестить истину, правду и царствие Божие внутри нас. Проповедует в пустыне, благовестит, кому может и в селениях, этот пустынножитель до конца возлюбивший целомудрие.

«Был человек послан от Бога». Вот свидетельство о сродности его, но он сам о себе признает: «Да явится (Христос) Израилю, сего ради пришел...».

Каков же проповедник? Сам Господь одобряет: «Не встал в рожденных женами больше. Многие о рождестве его возрадуются» (Лука 7:28).

Яков. К этому роду принадлежат все пророки. Иной из них вопиет: «Было слово Господне ко мне». Иной: «Была на мне рука Господня». Иной: «Господь послал меня пророчествовать». Иной: «Слышал голос слов Его». Иной: «Слух слышал от Господа». Иной: «Говорит ко мне ангел, говорящий во мне: «Встань и иди, и проповедуй»». «Говори, сын человеческий». Все святые Божии не были из числа тех: «Не посылал пророков, а они потекли». «Не говорил к ним, и те пророчествовали». «Не слушайте слов пророков». «От сердца своего говорят, а не от уст Господних».

Григорий. Вот вам еще дюжина рожденных к проповеди! «Призвал, кого хотел сам, и пришли к нему, и сотворил двенадцать, да будут с ним и да посылает их проповедовать и иметь власть целить недуги и изгонять бесов. И назвал Симону имя». Искариотский тут же. Да познаем, что невозможно, дабы между сродными не нашелся несродный, и, напротив того, и да устрашит несчастная этого ученика дерзость всех, по сребролюбию и тщеславию устремляющихся к делу апостольскому. И это значит: «Призвал, их же хотел сам». Видно, что не от смертных зависит. Сам призывает, сам посылает и имена дает. «Их же и апостолами назвал». Даются Симону и Савлу новые имена. У смертных часто именем величаются неимущие сущности его. У Бога не так. У него имя и сущность есть тождество; как только назвал, так вдруг и естество дал. Как только сказал: «Да назовется свет!», разумей: «Да будет свет!» Когда слышишь: «Апостолов назвал», разумей: «Вы есть свет миру». Быть и называться разделяет наша ложь, а не Божия нераздельная истина. Если дана свыше твердость алмазу, прозрачная зелень смарагду, если сапфир родился с голубым, рубин с блистательным, как огонь, сиянием, назови, как хочешь, но естества его не тронешь. Что ж сильнее — Бог или ты, называя сущее несущим и противясь Богу, «животворящему мертвых и нарицающему несущее у тебя, как сущее у себя»? Бог, рождая, вливает существо, силу и естество, этим самым нарицает.

Пустое имя без сущности подобно виноградному грозду, на стене живописью хитро изображенному. Он, накрашен, видом сущей грозди обманывает, обещая сокровенный внутри себя зрелый вкус сладкого муста, а безрассудные птички, прилетая, бьются в немую стену.

Если чем-то хочешь славиться, будь по естеству тем. Бытие и слава имени, как доброе зерно с ветвями, как источник с потоками, как солнце с лучами, есть нераздельное, а тщеславие, как трава на кровлях растущая, прежде исторжения сохнущая.

Но от тебя ли зависит взять бытие? Можешь ли быть служителем при боку его? Не можешь ни через себя, ни через другого. Вот кто силён! «И сотворил двенадцать, да будут с ним». Сотворить, призвать, назвать, послать, дать власть зависит от рождения, а это от царствия Божиего. Теперь отгадай, что значит: «Павел зван апостолом»? Да кем? Не из людей, не человеком. Но Иисусом Христом и Богом Отцом. Нельзя было не позвать на то рожденного: «Бог, избравший меня от чрева матери моей...» Как можешь целить недуги, не имея власти? Откуда ж власть, когда ты не послан от Бога? Как послан, если не назван? Как назван, если не зван? Как же зван, если не на то рожден? Успокойся, не твое дело. Чуть ли ты не брат нахалу тому: «Учитель, иду по тебе».

Скажи мне, откуда такой потоп безбожия? Откуда суеверия, лицемерия и ереси? Откуда у христиан ругательство священной Библии? Где радение сладчайшей дружбы? Где согласие дражайшего мира? Где живость сердечного веселья? Кто безобразит и растлевает всякую должность? Несродность. Кто умерщвляет науки и художества? Не-сродность. Кто обесчестил чин священничий и монашеский? Несродность. Она каждому званию внутреннейший яд и убийца. «Учитель, иду за Тобой». Иди лучше паши землю или носи оружие, отправляй купеческое дело или художество твое. Делай то, к чему рожден, будь справедливый и миролюбивый гражданин — и довольно. «Учитель, иду за Тобой».

Не ходи... Того не довольно, что ты остёр и учён. Должно быть другом призванию, не любителем прибыли от него. Тому одному не будет должность орудием лакомства.

Разве не учён Симон — волхв? Волхв — значит мудрец. Разве не был остёр? Вся Самария проповедовала: «Сей есть сила Божия великая!» Схватила мудреца лихорадка иметь Духа Святого и подавать людям по-апостольски. Что ж этому остряку отвечает Пётр? «Нет тебе части... Сердце твое не право...» Дать и взять для серебра должность — равная беда. С таковым сердцем, хотя врачуешь страсти и изгоняешь бесов, не радуйся. Хотя ангельскими языками проповедуешь, не годишься. Пускай многие народы на золоте напишут: «Сей хоть имеет чудеса великие — пустая пустошь».

Если, по пословице, на должность мостишься, как коза на кровлю, чтоб через неё вскочить на кучу изобильного тщеславия, видно, как в зеркале, что ты не к должности усерден, а посему и не рожден, следовательно, и не записан на небесах, разве у людей.

Не слыть у людей, но быть благовестником с Богом и у Бога— вот что дельно, как написано: «Был Бог с ним». «Радуйтесь, ибо имена ваши...» «Учитель, иду за Тобой». Вижу в тебе корень желчи и горести. Вижу в сердце твоем семя сребролюбия. Не обновляться Духом Святым, но чтоб торговать этим сокровищем и повести себя великолепно, вот чего ради бешенно желаешь божественным знанием прославиться. «Покайся о злобе твоей».

Какой нелепый вздор! Лестницу, возводящую от земных подлостей, обращать на снисхождение в бездну. Не это ли значит данным жизни хлебом удавиться? «Идя удавился». Если любишь прибыль, ищи ее приличным путем. 1000 на то перед тобою благословенных ремесел. «Учитель, иду за Тобой». Иди... и будешь естества лишенное чучело, облако безводное, прелестная денница, сатана, с небесной должности к подлым похотям падший. «Им мрак темный вовеки блюдется».

Л о н г и н. А иной рад бы убежать с Ионою, но влечет Бог: «Восстань и иди в Ниневию и проповедуй». К другому сам говорит Господь: «Следуй за Мной». По крайней мере дай похоронить отца... «Оставь...»

Не пускает и проститься с домашними. И подлинно. Управляешь оралом? Не оглядывайся назад. Родился для проповеди? Брось все житейское. А иначе и природный не годишься. Пускай всякий свое дело знает. Ты же возвещай царствие и старайся быть в числе этих: «Блаженны очи видящие, которых видите». А дабы получить такую награду, нужно прежде поработать в Божием винограде. К природным говорится: «Идите в виноград Мой».

Сколь скудное число сродных делателей! Отводит их лукавый мир, пленив плотскими науками и книгами, обещающими славу и прибыль, отвлекая от безневестной невесты. «Вся слава дочери царевой внутри». Если кто почувствовал обман, пусть не стоит на пути чужом, пусть спешит в виноград и да слышит: «Что стоите праздны?»

Виноград Господа Саваофа есть Библия. Острый ум во многих, но не обучились рассуждать. Иные имеют обученые чувства долгим учением, но не имеют неутомимой охоты. Сыщешь и охотников, но связаны житейскими печалями. Найдешь и вольное сердце, но без страха Божия. Все эти средства без природы мертвы, но и природа без них безоружна. Видите, сколь трудно поднять змея, как обещал Господь: «Будут брать змей» (Марк 16:18). Из помянутых четырех средств нужнее страх Божий. «Блажен муж, который в премудрости умрет». Но там же сын Сираха говорит: «Боящийся Господа сотворит это и держащийся закона, постигнет его». Однако нужно иметь и вольное сердце, по его же слову: «Умаляющийся деянием своим упремудрится». Это же он твердит и в другом месте. «Дела правды его кто возвестит?» «Умаляющийся сердцем размышляет сие». Умаляющийся сердцем и деянием значит то же.

Афанасий. Разве ж сердце и деяние значит то же?

Л о н г и н. А ты до сих пор не знаешь, что сердце - мыслей бездна? А мысли — семена и источник действиям? Умаляющееся сердце значит не заросшее тернием житейских печалей и дел, а готовое к снисканию правды Божией. «Упразднитеся и разумейте».

Потому-то искатель душ бывает нищ, воздержан и пустыннолюбивый. Для сего добрый книгочей книгочтению учится, а добрый схоластик в делах упражняется. Скажем с сыном Сираховым: «Чем умудрится держащий орало?» Мысли его и разговоры о быках, о нивах, о скотском корме. Такие же рассуждения о прочих. Правда, что общество без них не населится, но быть они не могут в совете, все в порядке содержащем. «Только отдающий душу свою и размышляющий в законе Вышнего премудрости всех древних взыщет и в пророчествиях поучаться будет, повести мужей именитых, соблюдет и в извитие притчей снизойдет, сокровенное притчей изыщет и в гадании притчей поживет, посреди вельмож послужит...»

Потому не велит Господь Аарону иметь имение. «Я часть твоя и наследие твое». Да блюдут скинию, да роют священные книги.

Афанасий. Итак, бедные твои проповедники остаются нищими?

Л о н г и н. Совсем нищими, чтоб были готовы. Но нищие благовествуют. Сам Господь учит их. «Приступили к нему ученики его и открыли уста свои, уча их». О сих-то умаляющихся сердцем и деянием говорит: «Блаженные нищие духом...» Они-то плачут, алчут и жаждут царствия Божиего и правды его, кроткие, оставленные, гонимые, поносимые, но имеют мзду свою с Петром: «Серебра и золота не имею...» — и со Иисусом Сираховым: «Дал Господь язык мне мзду мою и тем восхвалю его». Послушай, вот нищий хвалится мздою! «Уготовился мне венец...» Какой охотник к премудрости был сын Сирах! «Еще юн будучи, прежде чем странствовать мне, искал премудрости я в молитве моей». А эти слова не чудною ли дышат горячностью? «Боролась душа моя за нее». «Возвеселилось сердце мое о ней». «До последних взыщу ее...» «Преуспевание было мне в ней...»

Но живее всего изображается сродность здесь: «Дал Господь язык мне, мзду мою, и тем восхвалю его». Видно, что не для кошелька учился, не было ему любезнее, как достичь с Исаиею: «Господь даст мне язык научения...» И вот: «Мед и молоко под языком твоим». «И начали говорить иными языками...» Премудрость, познающую и любящую Господа своего, называет Соломон долготою жития, древом жизни, верою, правдою, миром, молитвою, богатством и славою, красотою молодцам, а старикам сединою. «Красота юным —- премудрость, слава же старым — седины».


НЕСКОЛЬКО СИМВОЛОВ, ТО ЕСТЬ ЗАГАДОЧНЫХ ИЛИ ТАИНСТВЕННЫХ ОБРАЗОВ ИЗ ЯЗЫЧЕСКОГО БОГОСЛОВИЯ

Не хочется мне с вам расставаться. Забавно для меня сказал тот, кто дружескую в путешествии беседу назвал возком. Жизнь наша - странствие.

Г ρ и г о ρ и й. Прошу из сада в мою горницу... Правда, что дружеская беседа есть возок, путника облегчающий. А тем он лучше, когда катится на колесах пророческих. О колеса! О сладчайшая вечность! Счастлив, кто взор свой приучил к светозарному твоему блистанию. Тот почаще взглядывает и вкушает от тебя. Вот истинная манна! А зерно её мелкое, как кориандр, поклонникам своим приятностями вкус услаждает, как драгоценный алмаз, блистает в очи молнию разного цвета. Кто хочет утолить голод без неё, тот хочет горстью песка забросать бездну океана, а каплею прохладить огненное царство, обещая душе своей пространную роскошь, заключив ее, как орла, в тесную пещеру и не разумея, что

Бездна дух есть в человеке,

Вод всех шире и небес.

Не насытишь тем вовеки,

Чем пленяет мир сей весь.

Но чувствуя жало ее, наставляющее нас в выборе пищи, дружбы и звания, помаленьку научаемся, будто по букварю, узнавать её.

Афанасий. Ба! Откуда у тебя столько новых картин? Смотри: вся горница ими одета.

Яков. Не удивляйся: разумным людям мудрая картина есть план, представляющий обширность целой книги. Картина есть книга немая, но, как вижу, здесь они не немые, все говорящие.

Афанасий. Фи! Они все, как вижу, языческая грязь...

Григорий. Приглядитесь, для того я вас и позвал. Но не ругайте. Они мне все любезны.

Ε ρ м о л а й. Если бы в твою горницу пришел начинающий христианин, почел бы тебя идолослужителем.

Григорий. Чистое небо не боится молнии и грома.

Афанасий. Что за вздор! Вокруг звери, птицы, леса, горы, скоты, воды, рыбы, гады и прочее и прочее, будто рай языческий.

Григорий. Я с Петром святым всё режу и в сладость с Богом кушаю; с ним ничто не скверно.

Афанасий. Пожалуйста, не все глотай. Пожалей хоть гор с деревьями. Посмотри на первую, что над дверью. Что за птички сидят на цветущих ветвях?

Григорий. Соловей со своими детьми, учит их петь.

Яков. А прочитайте, что говорит картинка?

Григорий. «Родители суть наши лучшие учителя». Скажите, не прекрасна ли песнь? И не должно ли почитать законы предков наших? Известно, чему учит нас мать наша Библия.

Ерм о л а й. Взгляните сюда. О бедненький олень! С вонзенною в тело стрелою страдает возле холма, полстрелы в ране, пропал он. Кто поможет?

Яков. Не бойся! Разве не видишь, что траву кушает? Она ему выгонит вон стрелу. Эта трава у древних эллинов звалась δίκ αμνός — ясенец.

Ермолай. Значит стрелец его не превозмог? Хотел бы я знать, кто его учит самолечению?

Яков. Разве не видишь, что тебе говорит олень? Природа превосходит науку. Вот кто его учит! Самый лучший учитель.

Афанасий. А объясните мне, это пирог, что ли?

Л о н г и н. Какой тебе пирог? Наверно, сегодня мало ты ел. Это ракушка, или черепашка, или устрица. Откушай ее, она говорит самое премудрейшее: «Ищи себя внутри себя». Все её добро внутри ракушки сохраняется.

Афанасий. О, право, вкусная ракушка... Ба! Да ты, брат, и слона кушаешь?.. Хлеб да соль.

Григорий. Нет его вкуснее и здоровее. И вас милости просим. Он меня укрепляет искать счастья в Боге. А дабы я Бога искал внутри себя самого, к тому направляет меня устрица моя.

Афанасий. Почему ж он в гору поднимает хобот?

Л о н г и н. Ожидает поздравить восходящее солнце. Вон, смотри! Лучи из-за гор поднимаются. Описатели зверей пишут, что слоны каждый день громадою собираются перед восходом солнца и смотрят на восток. Не живой ли здесь образ человека благочестивого? А для чего не уподобить его слону, если пророк Малахия уподобляет быку: «Воссияет вам, боящимся имени моего, солнце правды и исцеление в крыльях его. И взойдет, и взыграете, как тельцы от уз разрешенные».

Григорий. Прочитайте ж слоново поздравление солнцу.

Лонгин. «Утром предстану тебе, и узришь меня». «Не пребудут беззаконные пред глазами твоими».

Афанасий. Я люблю горы, дубравы, источники, сады.

Ермолай. Кто здесь такой? Какой-то молодчик. Конечно, пить хочет. Наклонился в источник...

Яков. Вот несчастный Нарцисс! О, бедненький! Конечно, он не раскусил сей притчи: «Не красна хата углами, а живопись красками». В чистом источнике засмотрелся на благообразную свою кожу, а не вникает внутрь, в самое сердце свое и в тайное руководство блаженной натуры, могущей его наставить на путь мира; тем губит себя, что любит себя.

Л о н г и н. Нарцисс, изрядная статуя и живая фигура чтущих Библию, но одну в ней тлень видящих, и не проницающих в сокровенное под тленью, не слышащих Моисея: «Слышь Израиль!» «Внимай себе, внемли себе...» «Господь Бог твой посреди тебя».

Григорий. Не узнав себя, как узнаешь Библию? Кто дома слеп, тот и в гостях. О Нарцисс! Премудрая твоя песенка, но не разумеешь ее; я ж твою песню воспою тебе же. «Познай себя. Загляни внутрь».

Афанасий. Воля ваша, не могу узнать сего хвоста того зверя: бежит и оглядывается, похож на волка.

Яков. Бобер, отгрыз сам себе ятра, бросив, убегает. Вон, смотри! Охотники гонят его.

Афанасий. На что ж он, дурак, портит сам себя?

Яков. Охотникам нужны одни его ятра для аптекарей. Ничего не щадит, только бы сохранить себя. Вот песня его: «Только бы не потерять сердца».

Афанасий. Не очень глупая замена. Весь мир не заплатит спокойствия сердечного. «Веселие сердца — жизнь человеку».

Е р м о л а й. Взгляните на горящую свечу. Что она значит?

Лонги н. А вот видишь: летает около свечи ночная бабочка.

Е р м о л а й. Разве она любит свечу?

Л о н г и н. Возможно ль, чтоб ночной твари нравился свет?

Е р м о л а й. Какой же бес несет его к несродному? Разве надеется на награду от товарищей, если погасит свет, очи их ослепляющий?

Л о н г и н. Может быть, и то, но прежде сама обожжется. Вот прочти внизу ей награждение: «Охота моя губит меня».

Афанасий. Смотри! Собаки на горе рвут оленя... Но сей олень в человеческом одеянии, что за вздор?

Яков. Бедный Актеон превращается в оленя. Вот при источнике моется со служанками Диана. Она его переделала в зверя, чтоб охотника свои ж собаки загрызли. Зачем ему идти из селения? Не кстати ему видеть чистую деву. Дал бы Бог, чтоб басню раскусили монахи! Не всяк рожден к уединению и умозрению. Праздность, грусть, тоска, ах, многих погубила! Олень есть та ж скотина, только что в лесу живет. Библия есть то же, что сфинкс. Она портит и мучит не познавшего самого себя и слепца в собственном доме своем.

Древний дурак Иксион ухватился за пустое облако, осеняющее сестру Диеву, вместо ее. А на Актеона вместо сладчайшей Дианнной любви попала месть и клятва потопного языка. Вот что делают: «Враги человеку домашние его».

Л о н г и н. Здесь тщеславный Фаэтон с шумом и с колесницею с небес низвергается. Достоин! Достоин... Сел не на своем месте, презрев совет отеческпй. «Высокомерие мужа смиряет» (Притчи). Высокомерие — значит противиться отцу. Он подобен Паковому сыну Симеону, отцовское ложе осквернившему и от отца проклятому. Да внимает нахально заседающее в звании; пускай разжуют и те, кто тащится со своею грязью на колесницу Божию, рожденную возить одну только вечность скинии Господней.

Е р м о л а й. О, прекрасный холм приосененный. Что за птички сидят на сухих ветвях?

Л о н г и н. Песня птицы дает знать, что пустыннолюбивая горлица со своими детьми вздыхает о своем супруге. Песнь ее из Исайи: «Воспою возлюбленному песнь». Вот под деревом лежит ее любезный мертв! А от него богатый ключ качает струи вод под горой на луга... Здесь портрет Библии. Эта колесница одного носит, а эта вдова одного только любит и вздыхает: «Бог есть любовь».

Григорий. Скажи мне, Афанасий, чего ты все смеешься? Я давно приметил. Что тебе смешно?

Афанасий. Смеюсь над твоими купидонами. Ты их множество собрал, помешав дело с бездельем, а христианство с язычеством.

Григорий. Не опасайся, друг мой. Чистым всё чистое. Баснословные книги древних мудрецов - самое предревнее богословие. Они также невещественное естество Божие изображали тленными фигурами, дабы невидимое было видимым, представляемое фигурами тварей. Скажи, каким образом изобразишь мне нетленного духа существо, если не младенцем крылатым? Крылья его значат непрерывное, всю Вселенную движущее движение, а младенчество означает вот что: «Ты же тот же». Может быть, отсюда родилось и имя «Бог», Вселенную движущего так, как реки непрерывный бег.

Если изображение хулишь, скажи, правильно ли понимаешь Лотово с дочерьми пьянство? Иероним называет это баснею. И конечно, она тайнообразная, если богословская. Всей Библии предметом сам только один Бог. Тут ей конец до последней черты. Без Него она и лжива, и дурна, и вредна, а с Ним вкуснее и прекраснее всех невест. Он свет ее грязи, как алмазу блеск. Ты ж слыхал, что и Малахия поминает какие-то божественные крылья. «Исцеление в крыльях его». «Как орел, покрыл гнездо свое». И невеста о братской любви говорит: «Крылья ее — крылья огня». Купидон — значит «желание», по-эллински — έρως. Мудрецы назвали так, как самое любезнейшее в мире и благородное. Не знаю, друг мой, что разумеешь под этим словом, а мне дай волю разуметь с невестою того: «Гортань его — сладость и весь — желание». «Бог есть любовь».

Были и тогда, и ныне, и всегда мудрствующие низменно. Если называешь Купидона бесом, не спорю... Дай же мне в рыкающем льве сыскать сладость сота, а в исполине корысть. Разве ты никогда не слыхал, что такое к просвещающемуся Иерусалиму вопиет Исайя: «Иссосав молоко язычников». «И поймут их язычники и введут на место их, и наследят, и умножат на земле Божией».

Видишь, что Израиля и язычники ведут на достйное место. Если же того не знаешь, то, конечно, слыхал: «Если и что смертное выпьют, не вредит им». Всякая фигура есть смерть и яд языческий, если не исходит из нее дух: «В благовоние мира твоего течем». «Гортань его — сладость...» Просвещенное духом Господним сердце взором маленькой травки и крошечного червячка возводится к чувству вечного, будто уксусное гнездо, все влитое к себе в уксус превращая,— не только языческими баснями, которые тебе читать и не советую. Я не виноват, что ты беззубый: но за это тебя не укоряю. Много жрать, а мало жевать — дурно. Но: «Кто не ест, не осуждай того, кто ест».

Е р м о л а й. Взгляните, пожалуйста, на великолепную гавань, издали видную. А за нею на высокой горе богатый город, смотрящий на ширь морскую. Без сомнения, к той-то гавани плывут три корабля с поднятыми флагами, управляемые купидонами.

Л о н г и н. Смотри же, сколь приличное картина говорит: «Господь правые сотворит течения твои» (Притчи).

Е р м о л а й. Вот два прекрасных мальчика! Конечно, они купидоны. Один другого на плечах несет. Должен носимый носящего благодарить.

Л о н г и н. Но еще больше должен носящий носимому другу.

Е р м о л а й. Для чего?

Лонгин. Для того, что носящий слеп, а носимый видящий. Один человек из двоих составлен. Подпись из Павла: «Прилепляющийся к Господу единый дух есть с Господом».

Е р м о л а й. Помогите этому трудолюбцу: упадет под бременем. Купидон тащит на плечах вселенную.

Лонг и н. Не бойся.

Яков. Не опасайся! Он в одной руке все Коперниковы миры как забаву носит лучше титана Атласа. А кто он? Тот, что спрашивает Иова: «Где был ты, когда основал землю?» Но кто скажет, что значит круг мира, со всех сторон пронзенный стрелами?

Г р и г о р и й. Что есть стрела, если не стремление? И что стремление, если не божие побуждение, всю тварь к своему месту и своим путем движущее? Это значит сотворить мир и этой машине движение давать. Древнейшее любомудров изречение: «Любовь созидает мир». Поминает о сем и Цицерон в книжечке о дружбе. Тот же вкус и в тех речах: «Omnia vincit amor...» — «все побеждает любовь». Об этой преблаженной и всем владеющей любви и симпатии невеста в «Песне песней»: «Крепка, как смерть, любовь, жестока, как ад, ревность; крылья ее — крылья огня; угли огненные — пламя ее».

Теперь наперсника слово само изъяснилось: «Бог есть любовь». Я так же рассуждал об ангелах природы, называемых у древних гениос, которым они приносили приношения, чтобы ангелы были вождями в делах жития их.

Е р м о л а й. Вот мальчик без крыльев, увенчанный цветовым венцом, держащий рог изобилия,— чуть ли не ангел природы.

Григорий. Так. Но не бешенством ли пахнет приносить хранителю своему ладан, вино, цветы, а не последовать ему туда, куда ведет Божий наставник? Сама Минерва, когда она природа, тогда видно, для чего поставили ее начальницею всех наук и художеств? Значит все науки и все книги родились от тех, которые за них принимались, начальницею руководимые. Между тем, разбирая притчевые картины Божией премудрости древних любомудров, надо видеть на главнейшем месте всеми ими владеющий образ Христов.

Вверху написано: «Образ ипостаси Его».

Внизу: «Иисус Христос вчера и днесь...»

В кругу, окружающем главу его, это: «О U ν», то есть сущий.

На подобном же месте — образ пречистой матери Его, венец её из звезд; под ногами — луна, система мира и змей, держащий в устах яблоко; в руках ее — цветок лилии, а в сердце — сияние Святого Духа, задумчивый и целомудренный взор.

Вверху надписано: «Сотвори мне величие, Сильный». Внизу: «Радуйся, честного таинства дверь! Радуйся, премудрых превосходящая разум! Радуйся, верных озаряющая смысл!»


FABULA DE HAEDO ET LUPO TIBICINE

Reformata 1760-mo anno in ludo poetico Zacharpoli. Occasionem fabulae dederunt quidam discipuli prorsus invita, ut aiunt, Minerva discentes

а grege parvulus Haedus erat cum sorte relictus Exilit ex sylvis ecce repente Lupus! Tentavit primo fugam. Mox versus ad hostem Tergori inhaesurum. Talia fat ei:

«Haud ignoro quidem, tibi jam me in ventre futurum. Atque necesse mori, sed miserere tamen Attamen hoc unum moribundo cede roganti; Nonnihil ut tibilis mi modulere prius.

Dulciter ut vitam concludam. Namque beari Scis, cum ipse es sapiens, omnia fine bono». Tum Lupus haec secum: «Nae stultus ego! Hactenus

haud scivi.

Esse mihi dotem hanc». Incipit ergo statim.

Ast Haedus modulante Lupo curvare choreas

Artificem mulcens laude subinde novum.

Turbine cum citior circumstat utrumque molossum

Turba. Lupo calamos excutit atque Lupum

Cincedo omisso, simul stimulare choraulem

Incipiunt. Tandem saltat et ipse Lupus,

prima Melanchates in tergo vulnera ferit

Asbolus et Leucon arripuere simul

Collo. At Theridamas et Poemenis haesit in armo.

Latratu resonat aura serena nimis.

Cetera turba coit confertque in corpore dentes

Vulneribus desunt jam loca. At ille gemit

Ipsum se obiurgans: «Cur, pessime, Cantor haberi

Cum cocus es natus, tam bonus ambieras?

Nonne erat hoc satius condire haedos et oves quam

Tractare illota musica sacra manu?

Dignus es hac mercede». Canes in corpore rostris

Mersi dilacerant. Ecce corona Lupo.


AFFABULATIO

Tu nihil invita dices facies ve Minerva Quae natura negat, scilicet illa fuge. Si non es natus musis, fuge discere musas. Heul multos perdit fistula docta viros paucos justa parens musis natura creavit Esse — ne vis felix? Sorte quiesce tua.


БАСНЯ ЭЗОПОВА

Преображена на новый вид малороссийскими красками для учеников поэтики 1760-го года в Харькове. Причина басни та, что многие из учеников, обучаются, нисколько к тому не рождённые.

Козля от стада осталось до беса.

Се ж и товарищ бежит —

Волк из леса,

Кинулось было сначала в утеки.

Потом став, так сказало Драпеке:

«Я знаю, что мне нельзя минуть смерти

От твоих зубов. Но будь милосердый!

Сделай, молю тебя, ту милость едину:

На флейте мне заграй на кончину,

Чтоб моя мне жизнь увенчалась мила,

Сам, мудрый, знаешь, что в конце вся сила...»

«Не знал я сего во мне квалитета», —

Волк себе мыслит... Потом менуэт

Начал играть, а плясать Козлятко,

Волка хвалами подмазывая гладко.

Вдруг свора собак, как вихрь, вкруг их стала.

Музыканта из рук и флейта упала.

Просто до Волка — сей, тот щипнет, укусит.

И сам капельмейстер плясать уже мусит.

Вдруг Черногривка хвать за поясницу,

А Жук с Белком за горлову цевницу,

Кудлай да Гривко вцепились в бёдра.

Вопль раздается в долинах от вёдра.

Еще ж наспел Хвост, сюда ж рыло пхает, —

Не дотолпятся. А он вздыхает:

«На что (сам себе) стал ты капельмейстром,

Проклятый, с роду родившись кохмейстром?

Не лучше ль козы справлять до россолу,

Неж заводить музыкантскую школу?

А!а! достойно!..» А собаки, рыла

Потопивши, рвут... И так смерть постигла.

Присказка

Не ревнуй в том, что не дано от Бога.

Без Бога (знаешь) не же до порога.

Если не рожден — не суйся в науку.

Ах! Премного сих вечно пали в муку,

Не многих мать породила к школе.

Хочь ли быть счастлив? — будь сыт в своей доле.

Конец.

Эта сказка о музыканте Волке имела такой успех, «что пастырь добрый Иоасаф Миткевич больше 40 отроков и юношей освободил от училищного ига в путь природы их, ревнуя человеколюбию — не тщеславию. Этому и я ревнуя, написал книжицу «Алфавит Мира».

Г. Сковорода

Рейтинг: нет
(голосов: 0)
Опубликовано 30.03.2013 в 13:30
Прочитано 1336 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!