Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Моя лю...

Добавить в избранное

Александр Невольный (Якунин)

Моя лю…

Глава 1. «ИСИ»


Часть 1. Странная взятка


Неожиданно для всех и, в первую очередь, для себя, Егор Лялин круто изменил свою жизнь: уволился с прилично оплачиваемой работы и устроился в институт социологических исследований (ИСИ) на оклад, которого не хватит даже на дорогу в этот самый институт.

Лялин не сошёл с ума: просто он писал стихи и для того, чтобы состояться в качестве профессионального поэта, ему недоставало, как он сам полагал, только одного - свободного времени, которое он и рассчитывал найти в научном заведении. К тому же, Егор Лялин не был женат, жил с родителями и, следовательно, в больших деньгах покамест не нуждался.

Оформляя документы, инспектор кадров ИСИ, пожилая женщина полувопросительно произнесла:

- Надеюсь, Егор Михайлович, вы знаете, что делаете.

Оглядев новоиспечённого социолога, она по-матерински вздохнула:

- Ладно, возьму грех на душу.

Грех заключался в том, что под резолюцией директора института «принять Е.М. Лялина техническим сотрудником с окладом, согласно штатному расписанию», почерком директора чиновница дописала: «и установить надбавку в размере четверти должностного оклада». Простота и будничность, с которой был исправлен документ, поразили Лялина. Как все поэты Лялин был склонен к обобщениям. Ему пришла мысль о том, что «страна, в которой так запросто, без всякого страха подделывают приказы вышестоящих руководителей, обречена на развал» (Знай он тогда, насколько провидческой была эта шальная мысль, ещё неизвестно, чем дело могло кончиться: например, Лялин мог бы окончательно поверить в свою гениальность и на этой почве спиться).

Покончив, таким образом, с формальностями, инспектор кадров многозначительно посмотрела на Лялина и сказала:

- Конечно, это не решает всех ваших проблем, но, согласитесь, уже кое-что.

Несмотря на свои двадцать пять лет, Лялин недостаточно знал жизнь: ему и в голову не пришло, что за своё благодеяние женщина рассчитывала на определённое вознаграждение. Единственное, на что он оказался способен, так это выдавить из себя пару слов благодарности. Он был смущён и растерян: впервые ему подали милостыню, и он её принял. При этом у него было ощущение, будто его, как мальчика, застукали за нехорошим делом.

Инспектора кадров, эту добрейшую женщину Лялин возненавидел и в дальнейшем избегал с ней встреч.


Часть 2. Встреча в туалете


Итак, Егор Лялин стал социологом. Ему предстояло изучать общественное мнение относительно газет, телевидения, радио и прочих средств массовой коммуникации (Интернета в то время ещё не было).

Свой первый рабочий день он провёл в узкой, как пенал, комнате, по-школьному заставленной письменными столами, в полном одиночестве. В секторе не соизволила появиться «ни одна собака». Все восемь часов его окружала пустота и чистота, или чистая пустота: ни людей, ни книг, ни кусочка бумаги! И это в научном заведении, где, как он полагал, с утра до вечера должны кипеть учёные споры и, как минимум, царить творческий беспорядок!

Конечно, более благоприятные условия для творчества трудно было представить. Тем удивительнее, что стихи Лялину не давались. Видимо, сказывалась незнакомая обстановка, а также его излишнее эмоциональное напряжение.

От нечего делать Лялин принялся бродить по институту, занимавшему два этажа в обычном жилом доме. Таблички на дверях свидетельствовали, о том, что в ИСИ трудилось огромное количество докторов наук, не говоря уже о кандидатах. В этой связи у дотошного поэта не могли не родиться вопросы типа - если такое количество учёных в одном маленьком заведении, то сколько их может быть Москве, а в целом по стране?! И отчего с таким изобилием учёных мужей россияне продолжают жить трудно и безрадостно?

Любопытно отметить, что Егор Лялин, несмотря на постоянную стеснённость в средствах и отсутствие всякой перспективы приобрести собственное жильё, даже и в мыслях не относил себя к категории людей, живущих «трудно и безрадостно».

.

Путешествуя по институту, он естественным образом забрёл в туалет, где неожиданно был атакован уборщицей.

- Ах, в душу твои волосни! – воскликнула женщина в резиновых рукавицах и резиновом фартуке, шарахнув о кафельный пол шваброй. – Ну, почему, как мне убирать, так вас всех начинает раздирать? Я, понимаешь, тут всё перемыла, новый кусок мыла положила, рулон свежей туалетной бумаги зарядила и, вот тебе на, сразу идут говнякать?!

Лялин хотел поинтересоваться, сколько месяцев должно пройти после уборки туалета, чтобы им можно было пользоваться, но был остановлен странным вопросом:

- Ты чей?

- В смысле - работаю ли я в институте? – уточнил Лялин.

- Ну? – согласилась уборщица.

- Естественно, я здесь работаю, - не без гордости заявил Лялин.

Удивлению уборщицы не было границ.

- Ой, миленький мой, да какого рожна ты тут забыл? – запричитала она голосом, каким обычно провожают покойников. – Пропадёшь ты в этой шараге! Как пить дать – пропадёшь! Беги, уноси ноги отсюда, покуда цел.

Для сердобольной уборщицы Лялин не нашёл достойного ответа. Он предпочёл ретироваться. Остаток дня он был страшно зол: будь тогда его воля, он запретил бы всем женщинам мира убираться в мужских туалетах на том основании, что слабый пол не способен просто наводить чистоту, им везде нужно устанавливать свои порядки.


Часть 3. Блидман


Второй рабочий день Егора Лялина начался точно так же, как и первый – в тепле, одиночестве и тишине. Стихи, как и вчера, не шли. На него продолжала действовать обстановка. Много сил уходило на борьбу со сном. Как ни уговаривал он себя – писать, как не напоминал, что «истинный поэт должен «ни дня без строчки»», ничего не действовало.

Ему определённо мешало присутствие полного отсутствия сотрудников, как в отдельно взятом кабинете, так и во всём институте. А тут ещё, вдруг, ему взбрело в голову, что он ошибся сектором и даже, может быть, зданием, и, что его ждут где-нибудь в другом месте! И, если это так, то кто ему заплатит за два дня безделья?

В это время раздался по-школьному кондовый звонок, заставивший Лялина вздрогнуть. Его никто не предупредил, что в секторе имеется телефон. Старинный чёрный аппарат нашёлся на подоконнике, за занавеской.

- Алло? – осторожно спросил неудобную трубку Лялин.

- Ты где ходишь, мать твою? – прокричал мужской голос.

- Вы ошиблись номером, перезвоните, - сказал Лялин на том основании, что мужчина обратился к нему, как к старому знакомому и, к тому же, находясь в состоянии алкогольного опьянения.

- Болван! Так и знал, что пришлют болвана, - рявкнули на том конце провода и, назвав Лялина по имени и отчеству, приказали ждать и никуда не отлучаться.

- Скоро буду, - пообещал незнакомец и бросил трубку.

Лялин ждал с огромным интересом и тревогой. С интересом потому, как ему ужасно хотелось увидеть в институте ещё кого-нибудь, кроме инспектора кадров и уборщицы. Тревога же была связана с тем, что он не понимал, что могут делать в научном заведении не совсем трезвые люди.

На исходе рабочего дня в сектор ввалился абсолютно пьяный тип с зелёным портфелем из крокодиловой кожи. В комнате сразу сделалось тесно. Весь вид его: начиная от растрёпанной львиной гривы седых волос и кончая неопределённого цвета брюками с пузырями на коленях размером с хорошую женскую грудь – всё свидетельствовало о том, что мужчина, как минимум, неделю спал не раздеваясь. Странно было только то, что его сопровождал запах свежей полыни вместо банального водочного перегара, смешанного с запахами валидола, корвалола, чеснока, лука, селёдки, сельдерея, укропа и т.п.

Загадочная личность прошагала вглубь комнаты и водрузила портфель на стол перед Лялиным. Продержавшись три секунды в первоначально заданной форме, саквояж расплылся до размеров огромной хозяйственной сумки, похоронив под собою новую, девственно чистую тетрадь Лялина, купленную им специально для стихов. Будущему поэту такая бесцеремонность показалась крайне обидной.

- Блидман Марк Наумович, - представился мужчина, буравя Лялина маленькими глазами-бусинками, до того маленькими и до того близко поставленными, что в них было больно смотреть. При этом он постоянно трогал свой огромный картофелеобразный нос со старыми следами оспы, словно проверяя – на месте ли данная выдающаяся часть тела.

- Здравствуйте, - сухо ответил Лялин, не любивший пьяных с детства.

В своё время отец Лялина здорово зашибал: в пьяном угаре он мог даже ударить маму, и ему приходилось привязывать отца к кровати.

Мужчина продолжил углублять знакомство.

- Доктор наук, профессор! - сказал он, как было понятно, о себе.

Однако уточняющие определения не произвели на Лялина ровно никакого впечатления. Ещё совсем недавно, увидев перед собой доктора наук, профессора, он, скорее всего, выказал бы почтительность, например, вставанием, но только не после вчерашнего путешествия по коридорам ИСИ, которое капитально девальвировало в его глазах значимость научных регалий и должностей.

Моргая глазами-бусинками и беспрестанно трогая нос, Марк Наумович выжидательно смотрел на Лялина. Тот, соответственно, смотрел на Марка Наумовича и досмотрелся до того, что у него стал дёргаться лицевой нерв – первый признак смешливого настроения, с приходом которого Лялин рисковал расхохотаться от любой мелочи, даже от согнутого мизинца.

Смутно догадавшись, что перед ним начальник, Лялин протянул Марку Наумовичу руку, которая была проигнорирована со скептической улыбкой.

- Вижу, ты не врубаешься в ситуацию, - грустно констатировал Марк Наумович. – Я твой непосредственный начальник, балда. Понял теперь?

- Понял.

- Повтори.

- Пожалуйста – вы мой непосредственный начальник… балда.

Слово, как известно, не воробей и почти одновременно с его вылетом Лялин почувствовал угрызение совести: шутить подобным образом не только с начальством, но и просто с пожилым человеком противоречило его принципам. В какой-то степени его извиняло то, что в глубине души он полагал, что Марк Наумович его разыгрывает: уж слишком разительным было несоответствие между его типически русским лицом и стопроцентной еврейской фамилией, еврейским именем и еврейским отчеством. Ещё более явным было противоречие между бомжеватым видом Блидмана и его научной степенью. Даже в дурном сне Лялину не мог присниться доктор наук с внешностью Марка Наумовича.

В любом случае, начинающего социолога от крупной неприятности спасла глуховатость начальника именно на то ухо, со стороны которого Лялин находился.

- Не расслышал, чего ты такое сказал – нахмурился Марк Наумович, подставляя другое ухо.

- Когда?

- Что когда? …О, парень, ты далеко пойдёшь, если не остановят. Сколько у нас работаешь, неделю?

- Два дня.

- И как тебе?

Лялин пожаловался на скуку и озвучил желание «как следует» потрудиться.

- На этот счёт можешь не беспокоиться, - сказал Марк Наумович и, внимательно посмотрев на Лялина, добавил. – Загружу так, что некогда будет пописать.

Лялин вздрогнул: ему показалось, что Марк Наумович в курсе его вчерашнего инцидента в туалете и даже в курсе того, как тяжело ему далась вчера дорога домой: что в поиске укромного местечка ему пришлось выскочить на полпути из метро и что в самый не подходящий момент его спугнул прохожий в красной бейсболке, которую он принял за полицейскую фуражку. «Похоже, система информирования в ИСИ поставлена неплохо» - подумал Лялин.

- Алло, гараж! – сказал Марк Наумович.

- Да, слушаю, - ответил Лялин, тряхнув головой.

- Где это ты витаешь? Я планирую поручить тебе одно не сложное, но очень деликатное дельце.

- Я весь – внимание, - обрадовался Лялин.

С выражением наездника, берущего узду любимой лошади, Марк Наумович взялся за ручку портфеля и сделал короткое движение, после чего крокодиловая вещь приняла стойку и, как бы сама собой, раскрылась. Профессор, мелко суча пальцами обеих рук, как это делал незабвенный певец Джо Кокер, с откровенным вожделением заглянул вовнутрь и постепенно опустил в портфелевую пасть голову по самые плечи.

Рылся он долго, всё что-то там перекладывая с места на место, чем-то звеня, шурша и ударяя. От любопытства Лялин приподнялся на цыпочки. Марк Наумович, не вытаскивая головы, ловко перенёс портфель на другой край стола. Освободившуюся, таким образом, тетрадь для стихов Лялин поторопился перепрятать.

Тем временем, шеф извлёк на свет невиданных размеров деревянный гребень, напоминающий маленькие грабельки. Марк Наумович основательно, со всех сторон обдул его, после чего покраснел, как помидор, и с безжалостной яростью и даже, можно сказать, с ненавистью принялся не расчёсывать, а, попросту говоря – рвать на себе волосы, покряхтывая при этом, как покряхтывают в русских банях. Вниз дождём пролилась крупная перхоть вперемежку с волосами. Вскоре плечи пиджака Блидмана побелели, словно припорошенные свежим снежком. Наблюдая этот ужас, Лялин сделал очередное обобщение, смысл которого состоял в том, что те, кого Господь наградил львиной гривой, обречены мучиться с нею до конца дней своих. «А те, кому на роду написано быть лысыми, будут ими, несмотря ни на что» - подумал он, потрогав свою пока ещё едва заметную лысину.

Окончив душераздирающую процедуру, Марк Наумович отправил гребень обратно в портфель и, скорее по привычке, чем для пользы дела, ударил себя своею левой рукой по правому плечу, и правой по левому. Очевидно, таким макаром он боролся с перхотью.

Закончив с причёской, Марк Наумович продолжил изучение содержимого портфеля. Судя по выражению лица, одни предметы, попадавшиеся ему под руку, вызывали у него удивление, другие – приятные воспоминания, а некоторые – откровенно отрицательные эмоции. Кое-что он вытаскивал наружу, вертел в руках, как будто видел впервые, и бросал обратно. Все предметы были внушительных размеров. Поочередно им были извлечены: электрокипятильник, годный, наверное, для нагрева целого ведра воды; фарфоровую кружку объёмом не менее литра, когда-то белого цвета, но теперь грязно-коричневого окраса от чайной заварки; истерзанную коробку хозяйственных спичек размером в полкирпича; разорванный блок сигарет «Дымок» без фильтра и следом нетронутый блок сигарет «Мальборо».

Без сомнения, портфель Марка Наумовича Блидмана представлял собой не просто оболочку для перетаскивания вещей в пространстве, а важное условие его жизнедеятельности, как раковина для улитки, как панцирь для черепахи, как дом для человека.

Упустив из виду размер своей новой зарплаты, Лялин дал себе слово приобрести нечто по фундаментальности и принципиальности подобное крокодиловому портфелю шефа.

Тем временем Марк Наумович Блидман, влезши уже почти по пояс в саквояж, всё что-то там перекладывал и перебирал. При этом слышно было, как он бубнил, а когда поднимал голову, чтобы глотнуть свежего воздуху, на его дико вращающиеся глаза-бусинки было страшно смотреть. Но вот, в какой-то момент глаза остановились, и он извлёк, кажется, то, что так долго искал.

- Ага, нашёл-таки! – победно воскликнул Марк Наумович и продемонстрировал Лялину клочок бумаги, грубо вырванный из школьной тетради в клеточку.

Такими тетрадями, несмотря на всеобщую компьютеризацию, до сих пор очень любят пользоваться школьники начальных классов. Причина это любви заключалась в том, что эти тетради быстро исписывались, тем самым давали возможность часто, с каждой новой тетрадью начинать новую жизнь.

- Значиться так, - сказал Марк Наумович, - записывай…Ольга Борисовна…записал?

- Ольга Борисовна, - повторил Лялин. – Есть, записал.

- Та-а-к, теперича записывай номер…номерочек телефона…погоди, очки надену.

Профессор извлёк из портфеля предмет, который с большой натяжкой можно было назвать очками: на обеих линзах, соединённых между собой изоляционной лентой, имелись молниеобразные трещины, одна дужка висела на чёрной нитке, а другой не было вовсе. На широком носу хозяина окуляры разместились с большим креном, так что в итоге вооружённым оказался лишь один левый глаз.

Марк Наумович поциферно зачитал телефонный номер некой Ольги Борисовны:

- …три, три, пять, пять. Записал?

- …три, три, пять, пять, записал.

- Отлично! К телефону попросишь Ольгу Борисовну и скажешь ей два слова – «дело сделано» и сразу повесишь трубку.

- Хорошо, повешу трубку. И это всё?

- Тебе мало?

- Нет, но только не понятно – «дело сделано» - это что - пароль или, быть может, сигнал для приведения в действие взрывного устройства? Хотелось бы знать, что мы взрываем?

- Вот болван! Надо же такое придумать! Ничего взрывать мы не будем. И не нужно задавать лишних вопросов: много будешь знать – скоро состаришься. Ещё вопросы есть?

- Есть, а что, если Ольга Борисовна поинтересуется – кто звонит?

- Не поинтересуется.

- Ну, а вдруг?

- Тьфу, чёрт тебя подери! – вышел из себя Марк Наумович Блидман. – Ты издеваешься, что ли?

Лялин вытянулся в струнку, прижав руки к бёдрам, отрапортовал:

- Это моё первое задание. Очень хочется исполнить его наилучшим образом.

- Стремление, безусловно, похвальное, однако, во всём нужна мера. Ты должен сказать только то, о чём тебя просят, и ни слова больше. Ферштеен зи?

- Я воль, майн херр, - ответил Лялин, воспользовавшись знаниями немецкого языка, полученными за три года обучения в Московском государственном университете. (Лялин был студентом вечернего отделения философского факультета МГУ).

- Так-то лучше, - сказал профессор и охнул.

За долю секунды его лицо приняло восковой оттенок и покрылось капельками пота. Так бледнеют, когда вспоминают, например, о невыключенном утюге.

- Фу ты, ну ты, мне, кажется, пора, - с некоторым удивлением произнёс Марк Наумович.

Схватив в охапку крокодиловый портфель, он выбежал из комнаты, едва не сбив в дверях женщину, как раз входившую в сектор.

Счастливо избежав, быть может, серьёзной травмы, женщина уселась за ближайший стол, достала сигареты и нервно закурила. Сделав пару затяжек, она медленно произнесла:

- Если Блидман решил нажраться, на его пути лучше не попадаться – убьёт и не заметит, и никто за это не ответит.

Как поэт, Лялин не мог не отметить рифму. Было очевидно, что дама – сотрудница его сектора. Назвав себя, Лялин признался, что работает второй день и ещё плохо ориентируется: кто есть кто.

Коллега представилась кандидатом философских наук Верой Сергеевной Синхроновой.

Пройдёт немного времени и Лялин привыкнет к тому, что сотрудники ИСИ, даже вне работы, представляясь, перечисляли все свои научные звания и должности. Звонит, скажем, такой человек по телефону и говорит – «здравствуйте, вас беспокоит доктор философских наук, профессор, старший научный сотрудник сектора такого-то ИСИ академии наук Российской федерации имярек такой-то, позовите, пожалуйста, кандидата философских наук, доцента, младшего научного сотрудника такого-то».

Синхронова Вера Сергеевна с лицом женщины, которую только что бросил муж, грустно заметила:

- Страна, где наукой руководят алкоголики, не имеет будущего.

Ей, ей, но ровно десять секунд назад точно такая же мысль посетила самого Лялина.


Часть 4. Лёгкое, девичье


Как просил Марк Наумович, так Лялин и сделал: набрал нужный номер, попросил к телефону Ольгу Борисовну.

- Это я, - ответил голос, который мог принадлежать только ребёнку.

Лялин спасовал. Он был уверен, что к трубке подойдёт какая-нибудь прожжённая особа с прокуренным голосом, а тут – чистое, лёгкое, девичье дыхание и абсолютная наивность в голосе! Какие дела могут быть у старого пройдохи-еврея с этим юным солнечным созданием? Что на самом деле означает фраза – «дело сделано»? В кино так говорят, когда исполнен заказ на устранение нежелательного свидетеля. Безусловно, здесь дело другого рода, но какого? Сплошные загадки! До сих пор Лялин ни с чем подобным не сталкивался. Похоже, Марк Наумович Блидман весь окутан тайнами.

- Что же вы молчите? Я слушаю, - напомнили на том конце провода.

- Простите – это …три-три-пять-пять?

- Правильно, это мой номер.

- Скажите, а вы точно Ольга Борисовна и никакой другой Ольги Борисовны у вас там нет? – допытывался Лялин.

Ответом ему стал смех, в котором было столько искренней непосредственности и свежести, что Лялин невольно заслушался и уже начал забывать, зачем звонил.

- Вы рассмешили меня, - сказало юное создание, - никакой другой Ольги Борисовны здесь нет. Я одна. Кроме меня есть только мама, но её зовут Надежда Борисовна. Ещё есть брат Алексей и папа, но они, наверное, не в счёт?

- Действительно, брат и папа не в счёт. Будем считать, что вы та самая Ольга Борисовна, которой мне поручено кое-что сообщить.

- Да?! И что же?

Лялин настроился на серьёзный лад и глухим голосом произнёс:

- Дело сделано.

- Правда?! Ой, мамочка родная! Ой, спасибо! Я так рада, просто ужас! Спасибо, спасибо огромное! – кричала в трубку Ольга Борисовна.

В этом крике было столько неподдельной радости и торжества, что Лялин немного позавидовал незнакомке: подобный эмоциональный уровень доступен исключительно молодым людям, услыхавшим не просто новость, а новость, перевернувшую всю их жизнь. Нарушая инструкцию Блидмана, Лялин не сразу повесил трубку, а позволил себе немного насладиться счастливым девичьим голосом. Остаток дня он находился под впечатлением телефонного общения. Странным образом он чувствовал себя сопричастным к празднику неведомой ему девочки. Он был счастлив так, как только может быть счастлив человек, сделавший доброе дело незнакомому человеку. Мысленно повторяя фразу «дело сделано», он находил, что она ему удалась, то есть была произнесена достаточно томно и равнодушно, голосом человека, для которого помощь людям – обычная, рутинная работа. «Определённо мне удалось заинтриговать Ольгу Борисовну – улыбаясь, думал Лялин. – Сидит она где-нибудь и думает обо мне: «судя по голосу, он молод, красив и уже много добился в жизни, поскольку ему по плечу решать такие серьёзные вопросы, как зачисление в высшее учебное заведение. Хорошо бы познакомиться с ним». Бурная фантазия поэта занесла Лялина в будущее, в котором Ольга Борисовна, ставшая для него уже просто Оленькой, узнав о том, что Лялин влюблён в другую женщину, кончает жизнь самоубийством. Ничего зазорного в предрасположенности Лялина к подобным детским фантазиям нет. Известно, что этим грешат люди гораздо старше и мудрее его.


Часть 5. Землю есть будем?


Прошла неделя с того дня, как Марк Наумович Блидман обещал загрузить Лялина серьёзной работой. Однако, как сидел он в полном одиночестве без дела, так и продолжал сидеть. Всё так же девственно чисты оставались страницы его новой тетрадки для стихов: ни одной мысли, ни одной темы, ни одной рифмы!

Лялин как раз находился в отчаянии по поводу неожиданно постигшего его творческого бессилия, когда раздался вышибающий удар в дверь и на пороге появился собственной персоной Марк Наумович Блидман. По обыкновению, шеф был выпивши и на этот раз, кажется, смертельно. От порога, поймав Лялина в фокус глаз-бусинок, он направился в его сторону по прямой, сдвигая столы, как ледокол сдвигает льдины. Благополучно добравшись до цели, Марк Наумович довольно членораздельно произнёс:

- Подонок! Сволочь! Дерьмо собачье! Мразь! Навозный червяк!

Поскольку никого другого в комнате не было, Лялин вынужден был принять ругань на свой счёт. Как ни странно, эти грязные ругательства нисколько не задели самолюбие Лялина – что можно взять с пьяницы? Однако, Лялин остро почувствовал необходимость ответить, как подобает мужчине с той целью, чтобы начальству впредь неповадно было вести себя подобным образом.

- Послушайте, профессор, ваш возраст и состояние вашего здоровья не даёт …- успел произнести Лялин.

В этот момент Блидман закруглил свою фразу словами:

- Убить меня, скотину, мало … скотину!

Из чего следовало, что сказанное им ранее, относилось к самому Блидману и являлось ни чем иным, как чистой самокритикой.

Это, конечно, в корне меняло дело, но слова, заготовленные Лялиным в порыве искусственного гнева, уже не могли удержаться на языке. Лишь невероятным усилием, как горнолыжник в последнюю долю секунды уворачивающийся от столкновения с разметочным шестом, ему удалось скорректировать свою мысль и закончить свою фразу следующим образом:

- …не даёт вам право заниматься самобичеванием, ибо во всём нужна разумная мера.

- Нет! – горячо воскликнул Блидман. – Нет таких слов, которые могли описать всю мою низость, - и, вытаращив глаза, он вдруг потребовал:

- Клянись!

- В чём?

- В том, что никому не скажешь.

- Что не скажу? – Лялин стёр испарину со своего лба.

- Тайну, которую я хочу тебе доверить.

Лялин никогда не испытывал желания вникать в тайны кого бы то ни было и, уж тем более, пьяного шефа. Он предложил Марку Наумовичу поделиться тайной с кем-нибудь другим и, поскольку из всех сотрудников института он знал одну Веру Сергеевну Синхронову, то выдвинул её кандидатуру.

Шеф сконструировал кислую физиономию:

- Ну, не-ет! Эта сука Синхронова продаст меня с потрохами. Я могу довериться только тебе. И не спрашивай – почему? Понимаете, юноша, человеку иногда нужно, чтобы кто-нибудь, кроме него самого, знал, какая он гадина! Какая сволочь и мразь! Клянись, что никому не расскажешь то, что я тебе сейчас скажу.

- Под страхом смерти? – уточнил Лялин.

- А как же иначе, иначе никак.

Деваться было некуда. Лялин поклялся простой клятвой: никому, мол, ничего не скажу и баста. Шеф остался недоволен.

- Кто так клянётся? – скривил он толстые губы.

- А как нужно?

- Клянись здоровьем своих детей. Дети у тебя есть?

- Нет, я сам ещё ребёнок.

- Двадцать пять лет и всё ещё ребёнок? Кое-кто в твои лета в открытый космос выходил. Мама твоя жива?

- А что?

- Клянись её здоровьем.

Клясться здоровьем мамы и, вообще, ни чьим здоровьем, кроме собственного, Лялин наотрез отказался. Блидман счёл это разумным.

- Ну, придумай что-нибудь, - попросил он.

Лялин пообещал сдохнуть на месте, если он «вольно или невольно выболтает хотя бы одно слово».

- Значит, могила? – уточнил шеф.

- Братская, - подтвердил Лялин. – Землю есть будем?

- Это лишнее, - подумав, ответил Марк Наумович и начал исповедь с вопроса:

- Итак, пью ли я?

- Нет, - поторопился с ответом Лялин.

- Дурья твоя башка! Это я сам у себя спрашиваю, так сказать, веду внутренний диалог. Не перебивай больше, убью.

Лялин дал слово молчать, как «рыба об лёд».

- Итак, вопрос – пью ли я? – Блидман окинул взглядом Лялина и, немного выждав, продолжил. – Ответ: да, пью. Следующий вопрос: сколько я пью? Есть четыре варианта ответа: пью, как обычно; меньше обычного; пью больше обычного и, наконец, затрудняюсь ответить. Нужное подчеркнуть. Как ни тяжело признаться, но пью я больше…больше…гораздо больше, чем пил раньше. Фуй, слава Богу, признался, а признаться – это, считай, половина успеха. Идём дальше. КакОва?…каковА? – запнувшись с ударением на «какове», Марк Наумович ловко воспользовался другим вопросительным словом. – В чём причина того, что я пью больше обычного? Причина в том …

Из дальнейшего рассказа Марка Наумовича выходило, что пить больше обычного он начал, попав, по своей глупости, в грязную историю, а именно: за очень большие деньги он взялся устроить в Московский государственный университет дочку своего единственного друга и «просто отличного мужика». Друг выплатил ему аванс. Что было дальше, Блидман решительно не помнил. Только все деньги он банально пропил. Пока выходил из запоя, закончилась экзаменационная сессия. Казалось, всё, ему – конец: он потерял друга, деньги, здоровье, честь, наконец, но не тут-то было.

- Ты не представляешь, как типам вроде меня везёт в этой жизни. И чем мы сволочнее, тем больше нам везёт, - произнёс Марк Наумович с видом первооткрывателя величайшей истины. – Не могу понять, зачем Бог нам помогает? Чего от нас добивается?

Везение Блидмана, с его слов, заключалось в том, что дочка друга, сдававшая для видимости экзамены, неожиданно набрала проходной балл, и была зачислена в МГУ. Блидману ничего не оставалось, как только сообщить об этом другу и получить от него окончательную оплату. Так он и сделал.

- Представляешь, у меня хватило наглости взять эти деньги, - сказал Марк Наумович и достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку купюр. – Вот они – эти грязные деньги! Деньги обманутого мною друга! Они жгут мне руки! На, забери их все! Делай с ними, что хочешь. Можешь их сжечь или выбросить, как тебе вздумается.

Отвернувшись, Марк Наумович протянул Лялину деньги. Человеческие мысли имеют поразительную скорость. Лялин только подумал – брать или не брать, а он уже знал, на что потратит эту кучу денег: на путешествие во Францию, в Париж! Когда его рука успела пройти половину пути навстречу халяве, и Лялин уже начал верить в реальность происходящего, как вдруг Марк Наумович воскликнул, будто ему что-то вставили в одно место:

- Впрочем, нет! Я поступлю по-другому: эти деньги я пропью!

Как от удара током, рука Лялин дёрнулась и была приведена в исходное состояние.

- Пусть мне будет хуже! – кричал, брызгая слюной, непредсказуемый старик.

- Вам было бы значительно хуже, если бы деньги отдали мне, - грустно пошутил Лялин, которому за всю жизнь лишь однажды повезло на дороге найти мелкими монетами один рубль.

- Да, да, именно так! – повторял Марк Наумович в экстазе самобичевания. – Я пропью всё до копейки! И пусть мне будет плохо, пусть я даже сдохну! Должна же быть справедливость на этом свете! М-да, нас с тобой, приятель, трудно назвать порядочными людьми. Не так ли?

- Вот, те раз! Я-то тут при чём?! – воскликнул Лялин.

- Как это - «при чём»? Ишь, хитрован какой! При том, при самом: а кто звонил дочке моего лучшего друга и сообщил ей, что «дело сделано», что она зачислена в университет? Не ты ли? Так что, оба мы одним дерьмом замазаны.

От удивления Лялин открыл рот. Парализованный наглой инсинуацией, он не мог дать Блидману немедленный и достойный отпор. Ему стало ясно, что его звонок Ольге Борисовне понадобился Блидману для того, чтобы свалить всю вину на него, если откроется правда зачисления девушки в университет. Два слова - «дело сделано», сказанные им незнакомому человеку, с точки зрения закона сделали его – сообщником Блидмана или, если хотите, членом банды Блидмана.

Осознав это, Лялин как-то сразу и легко почувствовал себя настоящим преступником. Он даже оглянулся на дверь – не идут ли за ним?

- Итак, решено, - не обращая внимания на переживания молодого человека, сказал Марк Наумович. – Я пропью эти грязные деньги, но позже. А сейчас я хочу спать. Чертовски устал!

Сказав это, шеф закрыл глаза и вместе с портфелем начал заваливаться на бок. Хорошо, что Лялин вовремя подставил своё плечо.


Часть 6. Секретная комната


На следующее утро Лялин застал Марка Наумовича ровно в той позе, в которой оставил вчера: спящим за столом в обнимку с зелёным портфелем. Лялин решил не беспокоить шефа, но тот неожиданно поднял голову и поинтересовался:

- Я не храпел?

- Нет, - ответил Лялин.

Он соврал. Вчера, едва удалось усадить бесчувственное тело за стол, как оно начало издавать сухие, пронзительные звуки такой невиданной силы и тональности, что Лялин не выдержал и сбежал. Храп и зубное чмокание – это то, чего Лялин совершенно не выносил. В своё время, этим его изрядно помучил отец. Но храп и чмокание отца по силе и художественности не годились храпу и чмоканию шефа даже в подмётки.

Короче говоря, вчера у Лялина не выдержали нервы – он сорвался домой, оставив беспомощного человека одного. Теперь его мучила совесть.

- Значить, говоришь – не храпел? – спросил Марк Наумович, потрогав свой нос. – Странно. Обычно я храплю, хоть святых выноси. Жена, например, не может находиться со мной в одной комнате. Поэтому мы спим раздельно. О, чёрт, как болит голова! Послушай, а вчерась я ничего такого не говорил?

- Нет, ничего такого.

- Странно, - опять сказал Марк Наумович. – Обычно, когда выпью лишнее, меня так и тянет пооткровенничать. Иной раз такого наплету, что в пору вешаться от стыда. Вру безбожно, навожу тень на плетень, возвожу на хороших людей напраслину, обливаю грязью. Ты, парень, не думай, мне самому от себя тоже достаётся: бывает – такое выдумаю, чего и не было никогда. Вот такой я своеобразный человек. А всё почему? Потому, что я детдомовский. Мы, детдомовские, все горазды приврать. Потому, как детство у нас было голодное, безрадостное, полное лишений. И, чтобы, значит, жизнь казалась красивее и интереснее, чем она есть, приходилось придумывать и сочинять. Короче, когда выпивши, верить мне никак нельзя.

- А я и не поверил, - выпалил Лялин.

- Ага, значит, я всё-таки сболтнул лишнее?

Лялин понял, что попался.

- Марк Наумович, ей-Богу, вы ничего такого не сказали, о чём можете сожалеть. И потом за ночь я всё успел позабыть.

- Как за ночь? А сейчас что? Утро?!

Марк Наумович растерянно огляделся. На его лице читалось откровенное изумление. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что за столом он провёл всю ночь.

- Какой ужас! – простонал он. – Старею! Пора на заслуженный отдых. Веришь, чтобы уснуть на службе – такое со мной впервые. До этого я всегда спал дома. Это мой принцип: что бы ни случилось - спать дома, иногда на полу, но дома, а тут…всё!

Блидман махнул рукой. Это выглядело довольно трогательно. Лялину даже стало жалко старика.

- Значит, всё, что я тут давеча наболтал, ты того, вроде, как позабыл? – спросил шеф.

- Напрочь, - заверил Лялин.

- Ох, парень, ты непрост! Далеко пойдёшь… впрочем, это я уже говорил. Ладно, проехали, не было ничего и точка. Ты, однако, смотри,… - сказал Марк Наумович и поводил перед носом Лялина пальцем. - Думаю, на тебя можно положиться. Хочу тебе кое-что показать. Пошли со мной.

Заметив кислое лицо Лялина, Марк Наумович добавил:

- Болван! От собственного счастья не отказываются. Вперёд!


* * *

Они вышли из здания института, обогнули его, и вошли в него же, только с другой стороны. По грязной лестнице поднялись на третий этаж, прошли по длинному коридору мимо общей кухни, общего туалета и остановились перед дверью, с криво привинченным номерком 33, что, кстати, в дальнейшем дало шефу повод: чуть что, говорить Лялину – «твоё дело тридцать третье».

Подмигнув молодому коллеге, Блидман достал из зелёного портфеля жёлтый ключ огромного размера, не без изящества вставил его в замочную скважину и попытался его провернуть. Первая, вторая и третья попытки не удались. Шеф уступил место Лялину.

- Попробуй ты, а то у меня руки того этого.

Усилия Лялина также ни к чему не привели. За дело вновь взялся Блидман, затем ещё раз Лялин. Ключ не проворачивался.

- Сидит мёртво, - констатировал Лялин и случайно облокотился на дверь, которая открылась с печальным скрипом.

- Что за чёрт! – воскликнул Блидман, побледнев, как бумага.

То одна, то другая сторона его лица стала дёргаться, от чего казалось, что он строит рожицы. Ужимки шефа вызвали у Лялина приступ хохота, с которым он справился, но в результате борьбы с собой у него на глазах выступили слёзы.

- Какой, однако, ты впечатлительный! Не плачь, может, всё ещё обойдётся, - выдавил из себя Марк Наумович и принялся обмахиваться непонятно откуда взявшейся у него тетрадью для стихов Лялина, в которой не было ни одной стихотворной строчки, зато успело появиться изображение голой нижней части Блидмана, торчащей в зубастой пасти крокодила.

- Ты чего на меня так смотришь? – спросил Марк Наумович.

- Открытая дверь – верный признак проникновения в помещение постороннего лица или даже группы лиц. Может, вызовем полицию?

- Не ерунди, - сказал Марк Наумович, из чего Лялин сделал вывод, что шеф знает больше, чем говорит.

Марк Наумович вошёл в комнату. Лялин двинулся за ним. Его взору предстала длинная комната, снизу до верха забитая разноцветными пачками бумаги, перевязанными шпагатом. Оставшийся узкий проход вёл к окну, которое было настолько грязно, что почти не пропускало дневной свет. Перед окном стоял письменный стол. Подоконник и стол были завалены зелёными тетрадочками с надписью «Анкета». При более внимательном рассмотрении в этой куче можно было разглядеть чёрный корпус телефона, а также следы имевшего здесь место пиршества: пустую водочную бутылку, гранёный стакан, скрюченную, подобно мышиному хвостику колбасную шкурку, пол-батона белого хлеба, надкушенный солёный огурец, покрывшийся белым налётом и уже пахнущий тиной.

Блидман прошёл к столу, взял в руки пустую бутылку и произнёс:

- Слава Богу, кажется, ничего не взяли. Знаешь, что это такое?

- Форма, так сказать, без содержания – ответил Лялин.

- Правильно, но я не об этом.

Марк Наумович горлышком бутылки, как указкой, указал на стеллажи.

- Как думаешь, что это такое?

Лялин пожал плечами:

- Откуда мне знать.

- И не догадываешься?

- Нет.

- Это, брат, ого-го-го, что такое! Это – архив! – произнёс Марк Наумович, и его лицо приняло торжественно-загадочное выражение, с каким взрослые рассказывают детям сказки на ночь.

- Не может быть! Какое счастье! Всю жизнь мечтал оказаться в архиве! - сказал Лялин.

- Издеваешься? – обиделся Марк Наумович.

- Простите – это нервное.

- Молодой человек, - по-отцовски, как бы порицая и любя одновременно, сказал Марк Наумович, – архив, чтоб вы знали, есть сердце института. Здесь собраны анкеты социологических исследований за последние двадцать лет! По сути, здесь зарыты сотни докторских и тысячи кандидатских диссертаций! Тот, кто владеет этим материалом, тот, как образно выразился один киногерой известного американского боевика, держит судьбу за яйца. Точнее сказать невозможно. Кстати, об архиве никто не знает, кроме меня, а теперь и тебя.

- И даже директор института? – поинтересовался Лялин.

- Болван. Директор знает всё, но ему не до архива. У него куча других забот, - вздохнул Марк Наумович.- С этой минуты – это твоё рабочее место. Отсюда ты должен уйти, как минимум, кандидатом наук. Моя задача скромнее – написать монографию. И ты мне в этом поможешь.

- Я?!

- Не боги горшки обжигают. Вот тебе ключ от архива. Возьми его, он твой. Владей им с умом. Ты не представляешь, как тебе повезло! Если бы в твоём возрасте мне сделали подобное предложение, то …кхы…кхы, - Марк Наумович поперхнулся и закончил мысль довольно неожиданно, - неизвестно, сколько бы маленьких блидманят сейчас топтало эту ужасную землю.

Высказав столь забавное предположение, Марк Наумович строго посмотрел на Лялина.

- Шучу. Предупреждаю сразу: времени на всякую ерунду у тебя здесь не будет. Смотри, узнаю, что в этом святом месте ты выкинул что-нибудь непотребное - выгоню к чёртовой матери.

- Марк Наумович, у меня и в мыслях ничего подобного не было.

- То-то же. Помни, половина жильцов этого дома страдает бессонницей, и слышимость здесь приличная. Так что, ни одно лишнее движение не останется незамеченным. Итак, слушай первое боевое задание.

Поручение состояло том, что за неделю нужно было обработать пять тысяч анкет, используя особый квадратно-гнездовой метод. Суть метода заключалась в том, чтобы данные из всех анкет свести в одну анкету при помощи четырёх точек и чёрточек, из которых, в конечном счёте, нужно было выстроить перекрещенный крест-накрест квадратик, означающий цифру десять. В свою очередь, квадратики легко складывались в сотни и тысячи. Данный метод, по заверению шефа, позволял обрабатывать до 10 анкет в минуту.

- Не побоюсь показаться нескромным, но этот метод – целиком моё изобретение. Я придумал его во сне. Давно хочу запатентовать, да всё недосуг.

Лялин назвал изобретение Блидмана гениальным, но, тем не менее, поставил под сомнение возможность ручной обработки такого количества анкет за столь короткий срок.

- Может быть, имеет смысл использовать компьютер?- высказал мысль Лялин.

- Во-первых, я не доверяю компьютерам, - сказал Марк Наумович, - во-вторых, вся работа должна быть проведена в строгой тайне так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала. У меня слишком много завистников. Не дрейфь, парень, ты справишься. Я верю в тебя.

За стеной послышались позывные радиостанции «Маяк» и двенадцать сигналов точного времени.

- Пип, пип, пип, - повторял за радиостанцией Марк Наумович и с последним сигналом воскликнул. – Мать честная! Это сколько же мы имеем сейчас времени? Неужто – двенадцать?! Полдень!

Марк Наумович знакомо побледнел, взгляд его стал твёрдым, как стекло, картофелина носа, вспыхнув розовым, погасла, став тёмно-синей. Что за этим последует – Лялин примерно знал, и потому предусмотрительно отодвинулся в сторону.

- Чуть не забыл! – просипел Марк Наумович. – У меня совещание у директора! Никакой жизни от этих совещаний. Всё, я убежал. Провожать не нужно. Смотри, не потеряй ключ от архива.

Не успел Лялин досчитать до трёх, а шаги Блидмана уже стихли.

За отсутствием стульев Лялин уселся на пачку анкет и огляделся. Научной ценности материала, пылящегося на полках, он пока не чувствовал. Зато чётко представлял ценность архива, как тёплого, запираемого помещения с отдельным входом.

- Да, уж! – философски изрёк Лялин, которому пришла очередная обобщающая мысль, что обладание чужими секретами неплохо оплачивалось во все времена, и наше время – не исключение. Слишком очевидным было то, что Блидман сдал ему архив в качестве платы за молчание о своей афёре с зачислением в университет дочери своего друга, некой Ольги Борисовны.


Часть 7. Входящий на Розалинду


Удивительно, но архивный телефон оказался в рабочем состоянии. Лялин позвонил своему другу Владимиру Рыбину, которого называл Вовчиком.

Узнав о существовании архива, Вовчик ужасно обрадовался.

- Да ты что! Я просто вылетаю в форточку! – воскликнул он. – Как думаешь, сегодня мы можем пошалить?

- А фиглишь, - небрежно бросил Лялин. – Хата в полном моём распоряжении.

- «З-з»! – произнёс Рыбин, имея в виду слово «зашибись», то есть высшую степень довольства.

Сокращение слов было одной из фенечек общения приятелей друг с другом.

- Не будем терять «в», - сказал Вовчик. – Через час встретимся в нашей кафешке, снимем тёлок, закупим провиант и к тебе в архив. «Х»?

- Погоди, Вовчик, есть проблема – у меня нет денег.

- Совсем нет или….?

- Ни копейки.

- У меня тоже – голяк. Лариска выпросила норковую шубу. Светка, узнав об этом, тоже захотела. Сам понимаешь, отказать ей не мог.

Лариска была законной супругой Вовчика; Светка – его любовницей. Если Лариска представляла собой, что называется, обыкновенную русскую бабу – высоченную, дородную женщину, обладательницу огромных грудей, весёлого характера, толстых губ, грудного голоса, идущего откуда-то из области живота, то Светка была маленькой, чернявенькой с плоской грудью еврейкой, но с большими зелёными глазами с поволокой.

- Ты хочешь сказать, что сегодня мы пролетаем, как фанера над Парижем? – спросил Лялин, не теряя, впрочем, надежды.

- Хм. Можно, конечно, позвонить Светке, но не хочется высвечивать архив. Честно говоря, я от Светки подустал. Тянет на свежатинку. С другой стороны, она и выпить и закусить принесёт. Кстати, у неё появилась новая подруга. Ты как, расположен?

- Нет, спасибо, один раз она меня уже познакомила.

- Это ты насчёт Галины намекаешь? Галина, слов нет, страшна, как атомная война, зато сиськи пятого размера.

- Тебя, Вовчик, только сиськи интересуют, - проворчал Лялин.

- А тебе мозги подавай? Ладно, «х» ругаться. По-любому, Галины не будет, она с новым хахалем к морю подалась.

Несмотря на то, что Лялин не планировал встречаться с Галиной, новость о том, что та уехала с кем-то другим к морю неприятно задела его.

- Хорошо, пусть Светка прихватит подругу, - согласился Лялин.


* * *

Лялин успел навести в архиве относительный порядок: освободил письменный стол, протёр окно, вынес мусор и для пробы обработал по методу Блидмана стопку анкет (оказалось – ничего сложного и даже интересно), а Вовчик всё не приезжал.

Стемнело. Лялин включил лампочку, висевшую под потолком на проводе. От жёлтого мигающего света стало ещё тоскливее. Снаружи проникали вечерние звуки и запахи: вот где-то заплакал ребёнок, вот кто-то прошёл быстрым шагом по коридору, где-то включили телевизор и, играя в прятки с рекламой, запрыгали с одного канала на другой; вот обозначился тонкий запах жареной картошки. От голода у Лялина засосало под ложечкой. Ему страшно захотелось домой, но он вынужден был ждать друга, который может и не прийти. Однажды так уже было. Лялин с трудом простил друга. Но обида ещё была свежа. Вспомнив о том, что ему постоянно приходится ждать Вовчика, а напротив, чтобы Вовчик ждал его – такого, кажется, и не было ни разу, Лялин стал потихоньку закипать. После этого какой Вовчик – друг? К тому же он абсолютно аморальный тип!

Будучи женатым на Ларисе, имея сына трёх лет, Вовчик встречался со Светкой, которая, в свою очередь, тоже была замужем и тоже имела ребёнка – девочку восьми лет, которую она страшно любила и ради которой была готова на всё, даже умереть или, вернее, убить кого-нибудь. Светка изменяла мужу не ради прихоти, а от безысходности: при одном взгляде на Вовчика её буквально начинало лихорадить. Тряска мгновенно передавалась Вовчику. Любовников притягивало друг к другу неудержимо, как два заряда разной полярности. Встретившись, они сразу начинали искать место для уединения, где можно было бы, хотя бы на время, приглушить страсть. Эта пара способна была заниматься любовью, даже не раздеваясь, где угодно и когда угодно: из самых экзотических мест можно назвать – переполненный вагон метро, озеро во время купания среди резвящихся детишек, кусты в метре от тротуара, не говоря уже о подъездах, лифтах, туалетах. Вовчик называл это «перепихнуться накоротке». В течение одного свидания они могли «перепихнуться накоротке» бессчетное количество раз, но дважды – в начале встречи и в конце – в обязательном порядке.

Кроме жены и любовницы, Вовчик поддерживал отношения с первой женой, татаркой Розой, которую он величал Розалиндой. От неё у Вовчика была дочь, уже взрослая, лет двенадцати. Каким-то образом, Вовчику удалось убедить Розалинду не подавать на алименты. Вместо этого он навещал дочь последнее воскресение каждого месяца. Все свидания Вовчика проходили по одному и тому же сценарию: часа два он гулял с дочерью по зоопарку, располагавшемуся недалеко от дома Розалинды. Затем они обедали по-семейному. После этого дочь отправлялась спать, а Вовчик вёл Розалинду в спальню.

Сделав дело, Вовчик вручал Розалинде конверт с деньгами и прощался до следующего месяца.

Об этих, по выражению Вовчика, «святых днях» знали и нынешняя жена Лариска и любовница Светка. Им обеим это не нравилось, но поделать с этим они ничего не могли.

Вовчик делился с Лялиным подробностями каждого «вхождения на Розалинду», не забывая при этом подчеркнуть, что «татарки, конечно, классные тёлки, но еврейкам они не годятся и в подмётки».

Помимо перечисленной половой нагрузки, Вовчик время от времени ходил на сторону. Другими словами он был большим любителем оторваться со случайными девицами или снять профессиональную проститутку, но второе он любит меньше первого.


Лялин не одобрял сексуальную распущенность своего друга. Он мог назвать Вовчика обыкновенным раздолбаем, если бы не знал его другую, деловую сторону. А с этим у Вовчика было, как раз, всё в порядке. Он занимал серьёзную должность – начальника экономического отдела богатейшей фирмы России «Газпром». Под его началом трудилось «пятьдесят тёток с компьютерами». На тёплое место он пристроился благодаря своей сестре Татьяне – в то время депутата Государственной Думы. Однако, он удержался в должности и завоевал авторитет исключительно в силу своих деловых качеств и профессионализма. Доказательством тому служил тот факт, что Вовчика часто показывали по телевизору рядом с очень известными, можно сказать, государственного масштаба людьми. Кроме того, Вовчик регулярно бывал за границей по служебным делам. Что он там делал - не известно, но, очевидно, храня коммерческие тайны, по приезду рассказывал Лялину исключительно о грандиозных пьянках и похождениях по тамошним злачным местам. Хочется особо подчеркнуть, что за рубежом Вовчик оставался русским патриотом. Он, например, не уставал утверждать, что «заграничные чувихи» отличаются от наших баб, как «свежая капуста от кислой».


В глубине души Лялин немного завидовал Вовчику, особенно его зарплате. Каждые три месяца Вовчик зарабатывал на новый автомобиль, но не покупал их исключительно по причине дальтонизма. Мир Вовчик видел в чёрно-белых красках. За один год он мог накопить на загородный дом. Проблема была лишь в том, что Вовчик совершенно не выносил живой природы: лая собак, пения птиц, звенящей тишины сада, запаха цветов, зелени трав, пищания комаров, жужжания мух, одиночества, линии горизонта и ещё много чего. Вне города – без асфальта, запаха бензина, городского шума, телефонов, магазинов, людской толкотни и суеты Вовчик себя не мыслил. Другими словами, он был стопроцентно городским жителем.

Оставалось загадкой – куда Вовчик тратил свои огромные капиталы? Но дело обстояло таким образом, что все их совместные вылазки в свет финансировались исключительно Лялиным.

Взвесив, таким образом, все стороны Вовчика, Лялин вынужден был признать, что его друг – человек неординарный и что ему с ним интересно.

Однако, весь вопрос заключался в том, где до сих пор этот неординар шлындал? Конечно, истинный поэт всегда может скрасить время написанием пары строк или даже целого стихотворения. Однако, Лялин не находил у себя никакого желания творить. В этой связи возникал вопрос: может ли настоящий поэт не желать писать?

- Нет, не может, - вслух отвечал Лялин.

Из чего можно сделать логический вывод, что Лялин – никакой не поэт. И он этот вывод сделал.

Нужно сказать, что Лялину не впервой выносить себе столь суровый приговор. Обыкновенно, после этого он хватался за ручку и начинал лихорадочно творить, доказывая себе, что он не такой, как все. Однако, сегодня это не случилось. Лялин был спокоен, как удав, и удивительно равнодушен к своему поэтическому будущему. «Значит, с поэзией всё?» - спросил он себя. – «Тогда, какого чёрта меня занесло в этот грёбанный ИСИ на зарплату, которой не хватит даже на дорогу в этот институт?».

Ответить на вопрос ему не дал уверенный стук в дверь. Кому ещё быть, как не Вовчику?

Немного выждав, для солидности, Лялин крикнул:

- Кто там?

- Свои, – ответил приглушённый, но узнаваемый голос.

- Входи, открыто.


Часть 8. Вечер, «хата» …


В комнату вошёл невысокий молодой человек плотного телосложения, с длинными русыми волосами и массивным носом уточкой, на котором, как естественная и неотъемлемая часть лица, смотрелись очки в тяжёлой роговой оправе. Вовчик всегда сутулился, но сегодня его сутулость была значительно заметнее. Это был верный признак его скверного настроения.

Следом за Вовчиком в архив вплыла Светка с двумя полиэтиленовыми сумками в руках. Она мало походила на самою себя: исподлобья она бросала взгляды на Вовчика, без обычного обожания и даже с ненавистью. Стало ясно, что любовники поссорились и, если они не помирятся, то вечер будет испорчен. Однажды Лялин стал свидетелем ссоры подобного накала и, не вмешайся он тогда, парочка точно бы передралась.

Причина нынешней ссоры Лялину стала очевидной после того, как в комнату нерешительно вошла незнакомая девушка. Глядя на её белые с шелковистым отливом волосы, огромные голубые глаза, аккуратный курносый носик, мило припухшие губы и потрясающую фигуру с чётко очерченными бугорками грудей – у Лялина произошло самопроизвольное и обильное слюновыделение: в их компанию не часто залетали столь аппетитные птички.

Тем временем, Вовчик с видом человека, которому в архиве всё знакомо и успело до смерти надоесть, прошагал к письменному столу и небрежно произнёс:

- Смелее, девочки! Вот это и есть наша штаб-квартира. Будьте здесь как дома, но не забывайте, что находитесь на сверхсекретном объекте.

Если кому и нужно было это озвучивать, то не Вовчику. Такая наглость, конечно, была следствием того, что Вовчик находился не в своей тарелке. Он был слишком возбуждён и суетлив. Только это остановило Лялина от того, чтобы не поставить друга на своё место.

Незнакомка была представлена Лялину после его неоднократных намёков, Светкой, но как-то уж очень небрежно:

- Ах, ну да. Это – Алла.

Лялин и рта не успел открыть, как между ним и девушкой возник Вовчик, подхватил её под локоток и повёл к столу, минуя ошарашенную Светку:

- Алла, давайте я помогу вам устроиться поудобнее, - неприятно улыбаясь, сказал Вовчик. – Егор, где у нас тут стулья?

- Стульев тут отродясь не было, - ответил Лялин, переглянувшись со Светкой. – Сесть можно на пачки с анкетами.

- Вот видишь, Алла, у нас тут всё не обычно, - суетливо проговорил Вовчик и принялся складывать пачки так, чтобы на них можно было усесться вдвоём.

Поведение Вовчика не лезло ни в какие ворота. Слишком было очевидно, что он решил приударить за смазливой Аллой.

Пока Светка накрывала стол, Вовчик сыпал анекдотами. У него всегда наготове было с десяток новых историй. Такое впечатление, что «Газпром» и есть, то загадочное место, где рождались все анекдоты.

Вовчик был в ударе. Объективно, анекдоты были смешны, но он старался исключительно ради Аллы. От этого Лялину и Светке было не до смеха. Алла, однако, тоже не смеялась. Она реагировала как-то странно, точнее сказать, никак не реагировала. Немигающими глазами она просто смотрела в рот Вовчику, как будто ждала, что оттуда должно что-то вылететь.

Вовчик приступил к очередной истории, но Светка довольно жёстко наступила ему на ногу.

- Ой! С ума сошла! – дёрнулся Вовчик.

- Хватит трепаться, кушать подано, - сказала Светка, сверкнув зелёными глазами.

На столе красовался классический набор – бутылка водки, хлеб, колбаса, плавленый сырок «Дружба», пакет томатного сока и неоткрытая пока банка кильки в томатном соусе.

Вовчик довольно улыбнулся и потёр руки:

- У меня сегодня боевой настрой.

- С чего бы это? – презрительно улыбнулась Светка.

- Предлагаю тост, - сказал Вовчик, откровенно игнорируя вопрос. - Егор, разлей.

- У тебя лучше получится, - ответил Лялин.

- Зазнался, социолог? – усмехнулся Вовчик.

Он быстро разлил водку в одноразовые стаканчики. Лялину очень хотелось, чтобы Алла отказалась пить, но этого не произошло. Все четверо подняли стаканчики.

- Выпьем за ПЗД, - произнёс Вовчик свой коронный тост, - то есть, за присутствующих здесь дам, за их чисто русскую красоту. Мужчины пьют стоя!

Свою порцию Лялин выпил, не дождавшись окончания спича. Посему вставать ему было бессмысленно, и, к тому же, он был поражён бестактностью Вовчика с призывом вставать. Светка после слов о чисто русской красоте закашлялась. Вовчик несколько раз ударил её по спине и ласково поинтересовался:

- Нормулёк?

- Мне нужно выйти, - сказала Светка.

Вовчик демонстративно отвернулся. Светка положила руку ему на плечо.

- Не хочешь меня проводить?

- Одна не справишься? – зло улыбнулся Вовчик.

Глаза Светки полыхнули гневом собаки Баскервиль. Она схватила любовника за шею и силой заставила подняться. Вовчик едва не выронил стаканчик. Подталкиваемый взашей Светкой, Вовчик поплыл в сторону двери. При этом его мотало, как вёсельную лодку, привязанную к кораблю.

- Без нас не пейте, мы скоро! – только и успел сказать Вовчик.


Часть 9. Павшая


Оставшись один на один с Аллой, Лялин почувствовал себя скованно, что случалось с ним постоянно при общении с понравившейся ему девушкой.

- Вовчик – классный парень, не правда ли? – выдавил из себя Лялин.

Алла пожала красивыми плечами. Она смотрела в рот Лялину точно так же, как минуту назад смотрела в рот Вовчику. Настолько это возбуждало Вовчика, насколько мешало Лялину.

- Вам здесь нравится? – спросил он и, испугавшись, что вопрос может показаться дурацким, смущённо добавил. – Хотя, что здесь может нравиться.

Ответом было всё тоже молчаливое пожатие плечами.

- Архив - есть сердце нашего института, - повторил Лялин слова Блидмана и ни с того ни с сего бухнул. – Через год я буду кандидатом наук, ещё через год – доктором.

Алла продолжала безмолвствовать, что заставило Лялина усомниться в её способности говорить. Он решил, что она немая.

Последовавшее за этим молчание, очевидно, мучительное для одного Лялина, продолжалось до самого возвращения любовников.

Не понятно, что Светка сделала с Вовчиком, но только его трудно было узнать: ссутулившись до появления реального горба, пряча потухшие глаза, он уселся на приличном расстоянии. Лялин настолько был потрясён произошедшими изменениями с Вовчиком, что не сразу заметил в его руках гитару.

- Откуда инструмент? – упавшим голосом спросил Лялин.

- Сосед одолжил. Классный мужик, кстати, как и я – газовик.

Светка, очевидно, не до конца удовлетворённая победой над любовником, грязно пошутила насчёт того, что «сосед только потому газовик, что ночью…» и так далее.

- Ты это что, неужто на гитаре собираешься лабать? – поинтересовался Лялин у друга.

- А фигли ж, – весело ответил Вовчик и провёл рукой по струнам, и пообещал. - Спокуха, сейчас всё настрою.

Лялин многозначительно посмотрел на Светку. Та беспомощно развела руками – ничего, мол, поделать не могу, словно не понимала, что предстоящая демонстрация новой грани его таланта - есть не что иное, как продолжение «подбивания клиньев» к её подруге. Светкино равнодушие было необъяснимо ещё и потому, что кто-кто, а она знала, что гитара в руках её любовника – это катастрофа!

В своё время, Вовчик имел несчастье окончить музыкальную школу по классу фортепьяно. Молодость его была целиком отдана музыке. В зрелые годы Вовчик увлёкся джазом. Он посещал вечерние клубы, выступал сольно и даже подрабатывал в ресторанах. Под давлением своей сестры Татьяны он поступил на экономический факультет Плехановского института. Постепенно музыка стала занимать в его жизни всё меньше и меньше места, пока уже в «Газпроме» окончательно не отодвинулась на второй план. Однако мечта стать музыкантом никогда не покидала его.

Вовчик не упускал случая прилюдно помузицировать.

Все, и даже специалисты, единодушно признавали за Вовчиком, с одной стороны – изумительное владение техникой игры, серьёзную выучку, а с другой, - говорили, что его музыке чего-то не хватает, но что именно никто объяснить не мог или не хотел.

По мнению Лялина, музыке Вовчика не хватало сердечной теплоты и искренности, а по сути – таланта. Слушать его было скучно и даже активно неприятно. При игре друга у Лялина, например, разве что не проявлялся рвотный рефлекс, а так всегда появлялось желание встать и выйти вон.

Вовчик же, не замечая мучений своих слушателей, мог играть до бесконечности. Остановить его было невозможно. Тот, кто осмеливался сказать правду, становился ему врагом на всю жизнь. Зная это, Лялин молчал.

- Итак, господа, инструмент настроен, что прикажете исполнить? – спросил Вовчик.

- Может, сегодня обойдёмся без музыки? Вдруг соседи услышат? – сказал Лялин.

- Ерунда, мы тихонько. Алла, что… - игриво начал Вовчик, но тут же осекся. – Светик! Светулька, радость моя, что тебе исполнить? Ну?

- Мне всё равно, - ответила Светка.

- Тогда «Айсберг» - из репертуара Аллы Пугачёвой.

Пел Вовчик ещё хуже, чем играл: страшно фальшивил и, в конце концов, отложил инструмент.

- Чего-то сегодня не идёт, - шмыгнул он носом. – Давайте просто, без всякой дипломатии, напьёмся, а там видно будет.

Выпив ещё и ещё, Вовчик принялся иронизировать по поводу новой работы Лялина: дескать, после того, как тот стал социологом, с ним нужно держать ухо, так как по долгу службы он должен всё фиксировать и кое-куда сообщать. Глупее выдумать нельзя, Лялин обиделся.

- Не смешно, - мрачно произнёс Лялин. – Лучше бы ты пел.

- Хватит петь и пить тоже! – решительно сказала Светка. – Мне ещё дочку из продлёнки забирать. Так что быстро укладываемся и по домам.


* * *

На скорую руку мужчины соорудили из пачек с анкетами разделительную стенку. Получилось два довольно уютных гнёздышка: одно – для Вовчика и Светки, другое – для Лялина и Аллы.

Не прошло и пяти секунд, как за импровизированной стенкой послышались эротические всхлипы Вовчика и стенания Светки. Кроме того, Лялина отвлекал торчащий кончик Светкиного сапога, методически бившего в нижнюю пачку перегородки. Тем временем, без лишних слов, просто и буднично Алла разделась догола и легла, раздвинув ноги. Обескураженный этим, Лялин суетливо скинул свитер, брюки, ботинки, и, оставшись в трусах, пристроился рядом с девушкой. С близкого расстояния он обнаружил, что кожа Аллы была покрыта каким-то серым маслянистым налётом и источала тонкий запах жжёной резины. Лялин пожалел об отсутствии контрацептива.

- Ну?! – требовательно произнесла Алла.

То, что девушка заговорила – было хорошо, но желания обладать ею это не восстановило.

Лялин занёс над Аллой руку и, не зная, куда её пристроить, держал на весу. Алла продолжала лежать ровно и отстранённо, как статуя, равнодушно уставившись в потолок. Для первого прикосновения Лялин выбрал плечо. Он дотронулся и тотчас отдёрнул руку. Тело девушки оказалось мраморно холодным. «Как мёртвая!» - пронеслось у Лялина в голове.

- Ну?! – опять повторила Алла, кольнув Лялина коротким взглядом.

- Прости, я сейчас, - сказал Лялин и обнял Аллу, хотя наперёд знал, что с ней ничего не получится.

Для удобства он приподнялся на локте и почувствовал, как под ним разъезжаются бумажные пачки.

Интуитивно Лялин посмотрел вверх и увидел, что стенка опасно накренилась, и что верхний ряд пачек уже готов был рухнуть вниз.

Предчувствие беды заставило его крикнуть:

- Эй, там, осторожней!

Но было поздно: после очередного удара Светкиного сапога сначала верхние пачки анкет, а за ними и все остальные, составлявшие перегородку, рухнули вниз. Лялин успел отскочить в сторону. Он тупо смотрел на бумажный холмик, погрёбший Аллу. Рядом тяжело дышали Вовчик со спущенными штанами и голая по пояс Светка. Было ужасно тихо и страшно. Секунда шла за секундой, а Алла не подавала признаков жизни.

В любой критической ситуации всегда находится человек, знающий что делать. Таким человеком оказалась Светка.

- Чего вы ждёте, кретины?! – крикнула она. – Откапывайте её быстрее!

Приятели бросились разгребать завал. Сначала показалась белая рука, потом плоский живот с кровоподтёками, сплюснутые груди, шея, острый подбородок, полуоткрытый сухой рот, слегка свёрнутый набок нос и два страшных синяка на том месте, где должны были быть глаза. Алла, кажется, не дышала. Светка заставила Вовчика приложить ухо к её груди.

- Бьётся! – определил он

- Значит, жива? – обрадовалась Светка.

- Это ещё вопрос: она холодна, как лёд, - засомневался Вовчик.

- А ты хотел получить десять ударов по башке и быть тёплым? Вызывай скорую! – распорядилась Светка.


Часть 10. Два диагноза


Строгий врач, поколдовав немного над Аллой, поставил диагноз – ушиб головного мозга и множественные гематомы в области грудной клетки.

- Такое впечатление, что её избили, - заключил он.

- Что вы, профессор! Мы пальцем её не тронули, - виновато прогундосил Вовчик. – На неё свалились анкеты. Это обыкновенный несчастный случай. Мы тут совсем не причём.

Светка так уверенно засунула деньги в карман врача, что у того не было никакой возможности отказаться.

- Не знаю, не знаю, - задумчиво произнёс врач и предупредил, что в любом случае обязан заявить в полицию.

- Это само собой, - сказала Светка и добавила, – но лучше этого не делать. Мы обещаем, что в больнице будем ухаживать за бедной Аллой, как следует.

- Ну, раз так, тогда ладно.

Проводить носилки с полубесчувственной Аллой высыпал, кажется, весь этаж – много стариков и детей. На их лицах была написана неподдельная скорбь и печаль, будто они давно знали Аллу и любили её. Среди болельщиков находился сосед, удруживший Вовчику гитару.

- Не волнуйтесь, пусть инструмент побудет пока у вас. Он мне не нужен, - сказал мужчина и, кивнув в сторону носилок, по-бабски протяжно вывел. – Горе-то какое! Только бы не померла, а то ведь… ай-я-яй!

Что имелось в виду под этим многозначительным «ай-я-яй» - не известно. Думая о завтрашнем дне, Лялин был уверен в одном – завтра он будет с позором изгнан из ИСИ.

«Что ни делается, всё к лучшему» - подумал Лялин, хотя знал, что к России эта пословица не применима.

* * *


Любите ли вы семечки? Любите ли вы семечки, поджаренные на медленном огне и слегка заправленные подсолнечным маслом и сольцой? Если да, то вы должны понять чувства Лялина, вручную обработавшего пятитысячный массив анкет социологического исследования, сделанного институтом по заказу газеты «Известия». На всё про всё ушла неделя. Несколько раз он оставался в архиве на ночь.

По-настоящему работа захватила его после того, как среди анкет ему попалась брошюра Блидмана, написанная в соавторстве с Синхроновой, по результатам какого-то давнишнего опроса. Впервые он держал в руках книжку, с авторами которой был знаком лично. Знакомство с брошюрой позволило ему понять некоторые принципы социологического анализа. Используя полученные знания, Лялин сделал попытку обобщить результаты своего исследования. Некоторые выводы получились неожиданными: так, например, оказалось, что абсолютное большинство россиян, в том числе и москвичей не любят читать и не читают ни газет, ни журналов, не говоря уже о книгах. Всем видам времяпрепровождения 90 процентов опрошенных предпочитали ничегонеделание на берегу моря и лежание на диване перед телевизором.

Среднестатистический россиянин пугал своим равнодушием ко всему, что не затрагивало его материальных интересов, своим цинизмом и практицизмом в жизни, в основе которого лежало одно, но безудержное желание разбогатеть любым путём, не брезгуя ничем: даже потерей совести, чести и унижением перед начальством. В них (россиянах) просматривалось скрытое презрение, как к своим ближним, так и к власти. Из ответов следовало, что они не упустят случай, чтобы обмануть и тех и других. При этом они в курсе того, что русских в других странах не любят и только боятся. Однако это обстоятельство их волновало меньше всего.

Лялин был потрясён. До этого он был уверен, что в мире нет людей добрее, сердечнее и отзывчивее русских.

«Так вот ты какая – социология!» - потрясённо думал Лялин.


Часть 11. Весь в Вовчике и бабах


Здраво полагая, что кому нужно, тот найдёт его в архиве, Лялин целую неделю не спускался в свой сектор. Но Марк Наумович Блидман, которого, собственно говоря, и ждал Лялин, так и не появился. Это давало надежду на то, что инцидент с Аллой остался не замеченным. На случай негативного развития событий Лялин надеялся смягчить сердце шефа результатами своей работы. По расчету Лялина, Марк Наумович, увидев гору обработанных анкет и, главное, ознакомившись с отчётом, замрёт в немом восторге и, потрясенный способностями молодого социолога, воскликнет:

- «Гениально!» – и, немного подумав, заявит. – «Егор Лялин, ты здорово провинился. Ты нарушил мой приказ, запрещающий приводить в архив посторонних людей. За это ты должен быть наказан. Однако, могу наказать кого угодно, но только не тебя. Я снимаю шляпу перед твоим талантом. Ты не только не будешь уволен, но я тебе выпишу премию в размере годового оклада».

Да, сейчас бы деньги Лялину не помешали. Он здорово поиздержался. А ведь он ещё не знал – когда и где будут выдавать зарплату?

Честно говоря, Лялин находил странным, что шеф так долго не появлялся в архиве. Тем более, что в последние дни в архиве стали раздаваться телефонные звонки – спрашивали доктора наук, профессора Блидмана. Звонки прекратились после того, как только Лялин пошутил в трубку:

- Приёмное отделение 33-ей психбольницы слушает.

Честно говоря, ему уже самому хотелось увидеть начальство. Он жаждал справедливой оценки своему труду. В последний рабочий день недели, в пятницу он не выдержал и спустился вниз.

В комнате-пенале, в которой Лялин провёл первые дни работы в институте, он застал двух девушек: яркую брюнетку с эффектно распущенными волосами, кукольно-огромными чёрными глазами и неестественно тонкой талией; и вторую – ничем не примечательную, с лунообразным лицом, небольшими карими глазами и мальчишеской фигурой.

Обе девушки с интересом взглянули на Лялина, будто знали его. От смущения Лялин сделал вид, что ошибся комнатой.

В коридоре он встретил Веру Сергеевну Синхронову. Они поздоровались.

- Как дела? – спросила Синхронова.

- Отлично. Вы случайно не видели Марка Наумовича Блидмана?

- Зачем он тебе?

- Ему раз двадцать звонили, - сказал Лялин и прибавил то, что, собственно говоря, пришло ему в голову в эту секунду. – Мне кажется, что он сам себе звонил.

- Так оно и есть, - обескураживающе спокойно сказала Синхронова.

- Зачем?! – воскликнул Лялин.

- Нечего удивляться. Таким макаром шеф проверяет лояльность подчинённых. На вопросы о местонахождении Блидмана советую отвечать – знать, не знаем, но ждём с нетерпением, потому как без Марка Наумовича никакие дела не делаются. Расположение шефа и премии тебе будут гарантированы.

Исповедуемые Блидманом принципы управления не могли не вызвать у Лялина подозрения об адекватности шефа. Хотя, с другой стороны, он знал, что творческие личности, тем паче таланты, просто обязаны иметь отклонения, а то и вовсе быть сумасшедшими. Лялин не стал развивать данную тему, которая могла вывести на размышления по поводу достаточности у него ненормальности, чтобы писать приличные стихи.

* * *


Вернувшись в архив, Лялин позвонил Вовчику, узнать результаты его похода в больницу к Алле.

- Ты правильно сделал, что не пошёл со мной, - заявил Вовчик.

- Это почему же?

- Она не хочет тебя видеть. Алка попросила тебе кое-что передать на словах, но я не стану этого делать.

- Нет, уж будь другом, скажи, раз начал.

- Не проси, тебе будет неприятно.

- Мне уже неприятно, так что говори, а то поссоримся.

- Хорошо, если так настаиваешь: она сказала, что ты импотент и, что тебе нужно лечиться. Не расстраивайся. Все бабы дуры. Не обращай внимания.

- Почему же? Я люблю критику. Только критика должна быть объективной. Сначала нужно выяснить, чем она себя мажет и почему у неё тело холодное, как у лягушки. И потом, я думал сначала, что она немая.

- Лягушка! Холодная! Немая! – сказал Вовчик с обидой в голосе. – Придумаешь тоже! У неё нормальное тело. Неразговорчива, это верно, но для женщины это плюс. Взять мою жену, Лариску: как начнёт болтать – хрен остановишь: прихожу домой – треплется, жру – треплется, сплю уже, а она всё треплется, треплется и …

- Треплется, - закончил Лялин мысль приятеля.

- Вот именно. Слушай, Егор, как мужик мужику скажи: у тебя с Алкой было или не было?

Лялин сказал правду. Вовчик заметно повеселел.

- Ей не поверил, а тебе верю, - промурлыкал Вовчик. – Только ты не думай ничего такого. Алка мне нафиг не нужна. Своих баб хватает.

Лялин слишком хорошо знал своего друга и потому промолчал.

- И всё-таки, признайся, Егор, жалеешь, что с ней не вышло?

- Ни капельки. Я ведь не ты.

- Что ты имеешь в виду?

- Тебе всё равно с кем, лишь бы щель была.

- О чём с тобой говорить! В этом деле ты ничего не понимаешь, - рассердился Вовчик, но тут же спохватился и мягко поинтересовался. – Слушай, Егорушка, можно мне вечерком сегодня приземлиться в твоём архиве?

- Нельзя.

- Фьюить! – присвистнул Вовчик. – А я уже всем своим: Лариске, Светке и Розалинде объявил, что в командировку уезжаю с ночёвкой. Что же теперь делать?

- Мог бы со мной посоветоваться.

- Извини, Егорушка, на службе замотался. Будь другом, выручай, до зарезу нужно: я тут с одной познакомился, жаль упускать.

Лялин не умел отказывать, особенно Вовчику. И пришлось ему из-за собственной слабохарактерности тащиться на другой конец Москвы, чтобы передать другу ключ от архива.


* * *


«Доброта …, доброта погубит мир» - подумал Лялин, когда утром в архиве обнаружил полупьяного Вовчика, радостно сообщившего, что ключ от «этой камеры» пропал.

- Я так и знал! – ахнул Лялин.

- Что ты знал? – сказал Вовчик, зевая.

- Теперь меня точно уволят.

- Подумаешь – проблема!

Такое отношение к себе оскорбило Лялина, но он смолчал, решив сначала найти ключ.

- Кто с тобой был? – спросил Лялин, хотя и без этого было ясно, что Вовчик провёл время с Аллой, специфическим запахом которой пропахла вся комната.

- С кем мне быть? Со Светкой, конечно.

- Ну, ты и скотина! – не выдержал Лялин.

- Ах, так! Тогда нам не о чём с тобой разговаривать. Прощай, друг.

- Ключ верни!

- Егорушка, прости. Бес попутал, не хотел тебя травмировать. Да, я был с Аллкой. И ты оказался прав – тело у неё холодное, как у мертвеца. Такого у меня ещё не было: бр-р-р-р, жутко вспомнить! Ты простишь меня?

- Так, может, это Алка взяла ключ? – предположил Лялин.

- Это вряд-ли. Вот, болван! – крикнул Вовчик, стукнув себя ладонью по лбу. – Мне на службу нужно! Егор, прости, нужно сваливать. Вечером созвонимся. Чава-какава!

Вовчик испарился, а Лялин задумался о своём отношении к нему. Дружба с Вовчиком приносила Лялину, в основном, неприятности. И всё из-за того, что Вовчик – страшный эгоист. Изменить его поможет разве что хорошая взбучка. Однако Лялин не из тех, кто способен применить физический метод воспитания. По-хорошему, ему следовало прекратить общение с Вовчиком – уж слишком они разные. Но Вовчик - единственный человек, с которым Лялину легко молчать, а это дорогого стоит. Есть ещё одно деликатное обстоятельство, почему Лялин не торопился оборвать отношения с Вовчиком – его сестра Татьяна, которая недавно развелась с мужем алкоголиком. Вовчик ненавязчиво, но довольно настойчиво продвигал в жизнь идею свести Лялина со своей сестрой. Лялин был к ней равнодушен. Не зная, зачем, но открыто он не протестовал, словно что-то выгадывая и под предлогом обдумывания столь серьёзного шага, тянул время. Наверно это заставляло Лялина чувствовать себя обязанным Вовчику.


Часть 12. Фу! Девушки курящие


Блидман объявился в архиве под конец рабочего дня. Лялин его совсем не ждал. Права Синхронова, говоря, что «нашего шефа можно найти только тогда, когда он нафиг никому не нужен».

Обменявшись приветствиями, Лялин продемонстрировал гору обработанных им анкет.

- О! Я гляжу, ты зря время не терял! Молодчина! – ожидаемо похвалил Марк Наумович.

Зардевшись от удовольствия, Лялин сказал:

- Я мог бы ещё больше обработать анкет, но немного отвлёкся написанием отчёта.

Лялин вручил шефу свой первый научный труд.

- Что это?! – удивился Марк Наумович, коротким движением руки удостоверившись в наличии своего картофелеподобного носа.

Смущаясь, как подобает автору, выносящему плод своего творчества на суд посторонних, Лялин промямлил:

- Это, так сказать, проба пера, некая попытка осмыслить полученные данные. На меня нашло, мне показалось…

Марк Наумович, надев свои очки, по диагонали пробежался по тексту. После чего он взглянул на Лялина как-то по особому напряжённо и очень тихо, и проникновенно так, что Лялину стало не по себе, произнёс:

- Ты кому-нибудь это кроме меня показывал?

- Нет, а что?

- Слава Создателю! – сказал Блидман, пряча отчёт Лялина в свой портфель. – Как ты мог до такого додуматься?

- До чего?

- Болван! Если о твоих выводах кто-нибудь узнает, меня уволят, а тебя посадят. Советую забыть об этой глупости и больше, прошу, никакой самостоятельности! Будут спрашивать, отвечай: «ничего не писал, ничего не видел, знать ничего не знаю».

- Кто спросит?

- Кому надо, тот и спросит. Ты меня здорово разочаровал. А я, дурак, ещё сомневался: нужна тебе помощь или не нужна? Решено – даю тебе двух помощников.

Ошеломлённый негативной оценкой своего труда, в гениальности которого он был уверен на 200 процентов, Лялин врубился в сказанное шефом только тогда, когда в архив вошли две девушки, те самые, которые посмотрели на него, как на старого знакомого, когда он заглянул в свой сектор.

- Ничего не понимаю! – запоздало возмутился Лялин. – Какие помощники? Зачем? Я прекрасно справлюсь один.

- Позволь мне решать: справишься ты или нет, - крикнул шеф, как отрезал.

Лялин пошёл ва-банк:

- Простите, Марк Наумович, а как же секретность архива – «никто не должен знать», «только я и ты» и тому подобное? Вы меня обманывали?!

- Секретность архива – моя забота. Твои помощники не случайные люди, а надёжные, проверенные кадры, в смысле - работники. Девочки, подойдите сюда поближе, не бойтесь. Знакомьтесь – это тот самый юноша, о котором я вам рассказывал. Используя мой метод квадратно-гнездового счёта, он провёл первичную обработку анкет и получил, так называемую, линейку, позволяющую сделать кое-какие выводы. Но этого мало. Теперь нужно сделать корреляционный анализ, то есть выяснить взаимозависимость факторов, например, предпочтения респондентов к различным средствам массовой коммуникации в зависимости от возраста и пола. Действуйте, а я пошёл, у меня совещание у директора института. Напоминаю: в архиве не курить, будете уходить, не забывайте закрывать дверь на замок. Надеюсь, Лялин, ты ключ не потерял?

- Ключ? – переспросил Лялин. – Нет, конечно.

Ответ Лялина насторожил Блидмана.

- Точно не посеял?

- Показать ключ?

- Ну?!

Лялин медленно двинулся к столу, намереваясь выдвинуть ящик, и удивиться тому, что в нём не окажется ключа.

В этот момент на глаза Марку Наумовичу попалась гитара.

- Ёшь твой корень! Это ещё, что такое?

- Гитара, - ответил Лялин.

- Сам вижу. Кто сюда её притащил?

- Не знаю. Она лежала под анкетами, - соврал Лялин.

- Немедленно убрать! – приказал Марк Наумович и стремительно покинул помещение.

* * *

С появлением помощниц архив потерял для Лялина всю свою привлекательность. Сожаление по этому поводу, видимо, слишком явно отражалось на его лице, поскольку девушки несколько раз интересовались, что могло его так расстроить?

- Вот ещё, с чего вы взяли? Я всегда такой, – отнекивался Лялин.

Согласно заданию Марка Наумовича, они сортировали анкеты по половому признаку опрошенных на две кучки. Девушка с осиной талией, очень похожая на цыганку, оказалась смышлёной и дело у неё спорилось. Вторая, с мальчишеской фигурой и лунообразным лицом, напротив, работала спустя рукава и много болтала лишнее: например, своего отца она назвала «папашкой» и «алкашом», а родного брата «ленивым и вруном». Девушка поражала Лялина своею наивной откровенностью, которую можно было объяснить исключительно молодостью.

- Ой, а ведь мы до сих пор не познакомились! – воскликнула девушка. – Меня зовут Оля Барсукова, мою подругу Марина Цыганова, а вас как зовут?

- Какая разница, - вспылил Лялин. – Давайте работать.

Ровно через пять минут Оля Барсукова взялась за старое, и через полчаса Лялин знал, что она ужасно боится темноты, замкнутого пространства, переходить дорогу, летать на самолётах, ездить на велосипеде и терпеть не может помидоры.

- А вы пробовали помидоры есть? – поинтересовался Лялин.

- Нет, - ответила девушка. – Зачем? Я же их не люблю.

- Всё ясно.

- Скажите, Вы, наверное, хорошо играете на гитаре?

- С чего Вы взяли? Я играю исключительно на нервах, - стандартно ответил Лялин.

- А мне кажется, Вы должны хорошо играть на гитаре и петь, - настаивала Оля Барсукова с ехидной, как показалось Лялину, улыбкой.

- Послушайте, в конце концов, мы будем работать или будем болтать?!

Девушки дружно прыснули от смеха, заставив Лялина усомниться в своих способностях – быть начальником и покраснеть.

- Простите нас, пожалуйста, - произнесла первые слова Марина Цыганова. – Мы девушки курящие. Нам очень хочется курить, но мы не знаем, как вам об этом сказать: уж очень вы строги.

«Они ещё и курят!»- разочарованно подумал Лялин.

Он терпеть не мог курящих женщин.

Когда за помощницами закрылась дверь, Лялин понял, как он устал от них. Он позвонил Вовчику узнать – не вспомнил ли он, куда положил ключ от архива?

- Какой ключ? – кажется, искренне удивился Вовчик.

- Ну, ты и гад! – не выдержал Лялин и бросил трубку, не оставив другу ни единого шанса оправдаться. Внутри Лялина всё закипело. Он принял решение послать Вовчика с его сестрой Татьяной на…..к чёртовой матери.

- Надоело! – воскликнул он и автоматически выдвинул верхний ящик письменного стола. Среди бумаги спокойно лежал ключ!

- Полное гадство! – прошептал Лялин.

После секундного раздумья он набрал номер телефона друга и, как ни в чём не бывало, спросил:

- Что делаешь?

- Как всегда ничего хорошего. А ты?

- Сижу в архиве с двумя молоденькими помощницами.

- Помощницами?! Ну, ты даёшь! В тихом омуте черти водятся! Что же это получается – ты один с двумя девицами? Они хоть хорошенькие?

- Сам как думаешь, если им по восемнадцать лет?

Задохнувшись от зависти, Вовчик произвёл нечленораздельные звуки, похожие на стон.

- Одна чёрненькая, осиная талия, огромные глазища, роскошные волосы – высший пилотаж, - дразнился Лялин. – Вторая тоже ничего.

- Везёт же некоторым, а тут целыми днями приходится общаться со старыми тётками, строящими из себя молоденьких. Смотреть противно. Слушай, у меня есть время, давай подскачу – помогу разобраться с имеющимся материалом.

- И не вздумай! – строго сказала Лялин. – Всё, больше не могу говорить, девчонки возвращаются. Кстати, чуть не забыл, я нашёл ключ.


Часть 13. Мы вместе учимся!?


Понадобилась целая неделя, чтобы Лялин смог, наконец, признаться себе, что общение с помощницами доставляет ему определённое удовольствие. Во-первых, работа спорилась, и регулярно заглядывавший в архив Блидман не мог ими нахвалиться. Во-вторых, Лялину нравилось откровенное заигрывание с ним девушек. Впервые он ощущал себя, что называется, первым парнем на деревне, и это было здорово!

В этом плане особенно старалась Оля Барсукова. Она изводила Лялина вопросами: сколько ему лет? Есть ли у него кто-нибудь? Какие девушки ему нравятся? Что он делает по вечерам и так далее всё в том же духе.

Однажды Оля заявила:

- Какой у вас друг смешной.

- Какой друг? – насторожился Лялин, хотя сразу понял, о ком идёт речь.

- Он сказал, что его зовут Владимиром и, что он большой начальник в «Газпроме». Он, конечно, пошутил?

- Почему? Это правда.

- Ой! – обрадовалась Оля Барсукова и в ответ на недоумённый взгляд Лялина добавила. – Здорово, наверное, иметь таких высокопоставленных друзей?

- По-всякому бывает, - ответил Лялин.

До этого Лялин неоднократно ловил себя на мысли, что голос Оли Барсуковой ему почему-то знаком, где-то он его раньше слышал и вот, после возгласа: «ой!» он догадался, что Оля Барсукова – и есть та самая Ольга Борисовна, которой он звонил по поручению Марка Наумовича Блидмана с сообщением, что «дело сделано».

Заметив на себе длинный взгляд Лялина, Оля Барсукова спросила:

- Что? Что-то не так?

Лялин не успел ответить: неожиданно в архив вошёл высокий молодой человек в очках. Не обращая внимания на Лялина, он уверенной походкой подошёл к Оле Барсуковой и тонким голосом человека с хроническим насморком спросил:

- Оля, вот ты где! Я так и знал!

- Ну и что? – насупилась девушка.

- Я искал тебя: весь институт обошёл десять раз.

- Зачем?

- Как зачем?! Чтобы вместе ехать в университет. Ты обещала.

- Ничего я не обещала.

- Как?!

Молодой человек прижал руки к груди и сделал шаг назад, едва не наступив Лялину на ногу. Лялин встал.

- Молодой человек, - сказал он, едва сдерживая гнев. – Вы кто такой? Это архив и посторонним вход сюда запрещён.

- Я не посторонний, - небрежно ответил модой человек, даже не взглянув на Лялина. – Я аспирант института.

Юноша вновь почти вплотную приблизился к Оле Барсуковой со словами:

- Оля, ты просто забыла своё обещание. Я тебя прощаю. Но сейчас нам нужно ехать. Сегодня мероприятие, которое нельзя пропустить.

- Я с тобой не поеду, - сказала Оля Барсукова, опустив голову.

- Ну, хорошо, поезжай отдельно от меня.

- Я не маленькая и сама знаю, что нужно делать.

С одной стороны, Лялину было жаль бедолагу, у которого не хватало ума понять, что его откровенно отвергают, а, с другой, он злился на пришельца-наглеца и заодно на Олю Барсукову. Выясняя между собой отношение, они оба откровенно игнорировали его, как начальника!

- Ты ведёшь себя несерьёзно! – говорил наглец. – Я не понимаю, зачем тогда нужно было обещать, что мы вместе поедем на мероприятие. Я прождал тебя больше двух часов!

Терпение Лялина лопнуло:

- Послушайте, как Вас там…

- Василий.

- Василий, мы, между прочим, здесь работаем, а Вы нам мешаете. И потом, здесь не место для семейных разборок. Выйдите отсюда! И Вы, Оля, вместе с ним.

Результат получился неожиданным: Оля Барсукова залилась слезами и накинулась на Василия:

- Видишь, что ты наделал! Кто тебя просил сюда приходить?!

- Что в этом такого? – пробурчал Василий, медленно отступая к двери.

- Ходишь за мной, как дурак! Уходи и, чтобы я тебя больше не видела.

- Ах, так! – воскликнул Василий. – Ты хочешь, чтобы я ушёл?

- Да, хочу, … о, - ответила девушка, икнув и тотчас перестав плакать.

- Хорошо, я уйду, но только ты знай… только знай, ты… - повторял Василий, подбирая слова, - … знай ты только, что… не права! Мы должны с тобой объясниться! Не здесь. Я подожду тебя на улице!

С этими словами Василий развернулся и был таков.

- Как мне надоел этот дурак! – горестно покачала головой Оля Барсукова.

Лялин сидел с недовольным видом. Однако столь жёсткая оценка Василия почему-то ему была приятна.

Тут впервые заговорила присутствовавшая, но всё время молчавшая Марина Цыганова. Она сочла нужным дать Лялину пояснение по поводу случившегося.

- Вы не сердитесь на Василия, - сказала она. – Он отличный парень. Просто он влюблён и, как все влюблённые, находясь рядом с предметом своей любви, плохо соображает, что делает. В присутствии Оли он вообще никого не замечает.

Лялин на это отреагировал резко:

- Любит, не любит – мне нет до этого дела. Развели тут чёрт знает что! Давайте работать или где?!

Однако выяснилось, что девушкам нужно ехать в университет на встречу с президентом России. Они предложили Лялину поехать вместе. Он отказался.

- Жаль, - сказала Оля Барсукова на прощание.

То, что девушки, как и он, учились в университете и даже на том же факультете, только на два курса младше, стало для него неприятной неожиданностью. Возможно от того, что девушки, не желая этого, обесценили значимость так тяжело давшегося ему поступления в это престижное учебное заведение, что само по себе до последнего времени являлось предметом его тщательно скрываемой гордости.

Однако, пора было и ему выдвигаться в университет. В деканате предупредили: неявка на встречу с президентом грозит отчислением. Но, после того, как он отказался составить компанию девушкам, появиться в актовом зале МГУ было неловко.


* * *


Лялин сделал несколько шагов, как тенью к нему метнулась фигура: оказалась – Оля Барсукова.

Девушка смущённо и радостно выпалила:

- Я сбежала от Василия! Можно мне с вами?

- Пожалуйста, только я не в университет.

- Неужели вам не хочется посмотреть на живого президента?

- Абсолютно. А вам следует поторопиться, а то опоздаете, и вас могут отчислить.

- Вы не идёте, я тоже не пойду.

- Какие глупости! – смутился Лялин и, разозлившись на себя за это смущение, нарочито грубо, чтобы окончательно отвязаться от назойливого создания, соврал – Я, вообще-то, очень спешу. И нам не по пути. Ещё вопросы есть? Нет? Тогда до свидания.

- Всего хорошего, - дрогнувшим голосом сказала девушка.

Уходя большими шагами, Лялин долго чувствовал на себе взгляд Оли Барсуковой. Странная девушка! «Неужели, - подумал Лялин, – я ей нравлюсь? Быть не может!».

Лялин не мог в это поверить, поскольку в его жизни это был первый случай, когда девушка столь откровенно выказывала ему симпатию. «Жаль, она совершенно не в моём вкусе» - сказал он себе. – «Но приятно, чёрт подери! Впрочем, я ещё очень молод. То ли ещё будет!»


Часть 14. Рухнул в глазах коллектива


В газете «Известия» Лялин случайно наткнулся на статью «Мы – читатели газеты». Слово в слово текст был идентичен отчёту, изъятому у него Блидманом под предлогом чуть ли не политической ошибки. Автором статьи был сам Марк Наумович Блидман! Лялин был ошарашен. При этом факт заимствования его нисколько не задел. Наоборот, он был польщён: поскольку это доказывало наличие у него кое-каких способностей, благодаря которым он сможет написать сколько угодно отчётов. Главное – иметь первичные материалы, то есть массив анкет. Только сейчас Лялину пришло понимание истинной ценности архива.

С чувством человека, сделавшего величайшее открытие, Лялин спустился из архива в свой сектор, в комнату, в которой он провёл в полном одиночестве первые дни работы в ИСИ. С тех пор минуло всего две недели, а, кажется, прошёл целый год.


* * *


В комнате от народу яблоку некуда было упасть. Нужно ли говорить, насколько велико было удивление и смущение Лялина. Стараясь никого не задеть, он пристроился в уголку. Лялин вспомнил, что сегодня – третья среда месяца, то есть присутственный день, когда все сотрудники сектора должны явиться на работу.

Из присутствовавших Лялин знал только двух своих помощниц – Марину Цыганову и Олю Барсукову, а также кандидата наук Веру Сергеевну Синхронову. Марк Наумович отсутствовал.

От разговоров в комнате стоял страшный шум. Было очень душно. Лялин украдкой разглядывал коллег. По его мнению, все эти люди должны быть незаурядными личностями, поскольку далеко не всем в этой жизни удаётся так ловко и хорошо устроится: то есть, иметь возможность появляться на работе раз в месяц и, при этом, получать зарплату, равную пяти зарплатам Лялина с учётом его незаконной надбавки в половину оклада. Лялин надеялся отыскать на их лицах особую отметку, своего рода печать избранности. Но нет, ничего особенного в их лицах не было. Лица были самые обыкновенные, и разговоры велись самые обыкновенные – о диетах, способствующих худению, о скверной погоде, о том, кто и сколько выпил вина и водки на дне рождения какого-то Абрамова, о растущих ценах на хлеб, колбасу и бензин.

В комнату влетел Марк Наумович Блидман с мокрой гривой волос и распаренным лицом, будто только что принял душ. Держа перед собой портфель из крокодиловой кожи, он протиснулся вперёд.

- Пардон! Прощу прощение, директор задержал, - пыхтел он, усаживаясь на стул, оставленный специально для него.- Начнём, пожалуй. Одну секундочку…

Шеф достал из портфеля платок, тщательно вытер лицо и после этого начал совещание. Марк Наумович без обиняков, простыми словами, не выбирая слова и выражения, обвинил собравшихся в лени, пустозвонстве - в смысле необязательности, кретинизме, творческой импотенции и других прегрешениях, следствием чего явилось лишение сотрудников сектора квартальной премии.

- Если бы не моя публикация, - гремел Марк Наумович, - сектору могли сократить фонд зарплаты! Короче, доигрались! Дальше так продолжаться не может. Я принял решение: с завтрашнего дня сотрудники сектора обязаны являться на работу каждый день и без опозданий. Отлучаться с работы и уходить раньше положенного времени можно будет в исключительных случаях, и только с моего разрешения. Библиотечные дни и прочие отгулы за прогулы отменяются. И ещё…

- Это абсолютно неприемлемо! – перебила шефа кандидат наук Вера Сергеевна Синхронова.

Марк Наумович вытер лицо и мягко улыбнулся:

- Позвольте, уважаемая, полюбопытствовать, почему?

- Что тут не понятного? Научные статьи не могут писаться по приказу с десяти до восемнадцати часов. И уж точно, научные статьи не могут писаться в этой комнате, напоминающей пенал, да ещё в присутствии массы людей. Например, мне идеи приходят исключительно лежа в кровати, когда, пардон, я совершенно голая. Может быть, вы прикажите поставить здесь кровать…

- И раздеваться на работе? – напомнил кто-то из немногочисленных мужчин.

Глаза у Марка Наумовича нервно забегали. Он потрогал себя за нос и бусинки, блеснув ироническим огнём, успокоились.

- Позвольте, уважаемая Вера Сергеевна, спросить, - сказал он, – когда в последний раз вас посетила, как вы выразились, идея?

- Хм, вы будто не знаете, что идеи вынашиваются годами, - ответила Вера Сергеевна Синхронова.

- Прекрасно! Осталось выяснить сущий пустяк: почему в таком случае зарплату вы предпочитаете получать ежемесячно? А?

- И всё равно, у нас не автомобильный завод имени Лихачёва и не конвейер. Требовать от нас, учёных, ежедневной явки глупо и вредно для дела. В нашем институте отродясь такого не было.

Присутствовавшие одобрительно загудели.

- А вот тут вы крупно ошибаетесь, - торжественно произнёс Марк Наумович. – Среди нас есть люди, которые ходят на работу каждый день!

- И вы можете назвать этого умника? – с ухмылкой недоверия спросила Вера Сергеевна Синхронова.

- Так точно. И не только назову, но и покажу. Вот он!

Марк Наумович Блидман поднялся со стула и пальцем показал на угол, в котором уютно пристроился Лялин.

Туда же повернули головы все присутствующие. Лялин непроизвольно вытянулся.

- Вот он! – выкрикнул Марк Наумович, будто показывая выигравший лотерейный билет. – Это наш новый сотрудник – Егор Лялин. Он приходит на работу каждый день и никогда не опаздывает. Благодаря этому за отчётный месяц он сделал больше, чем все вы, вместе взятые. Если он смог, то сможете и вы.

Минутная пауза сменилась всеобщим шумом и выкриками:

- Откуда он взялся на нашу голову?

- Наверняка – засланный начальством казачок? Надо его ковырнуть!

- Тихо, господа учёные! – невозмутимо произнёс Марк Наумович. – Никого не нужно ковырять. Егор Лялин пришёл к нам добровольно, в смысле по собственному желанию. За него никто не хлопотал, не то, что за некоторых. Да, Вера Сергеевна?

- М-м-м.

- Можете не отвечать. Господа-товарищи, этому молодому человеку удалось доказать благотворное влияние дисциплины на творческий труд. Каждый день, как штык, он является на службу ровно в девять, никогда не опаздывает, сидит на месте до конца рабочего дня, по магазинам не шастает, и вот результат – в одиночку он обработал пятитысячный массив анкет. Какие ещё нужны доказательства? На этом диспут считаю закрытым. С завтрашнего дня начинаем жить по-новому. На службу приходим вовремя и каждый день. А теперь, извините, мне пора – у меня сегодня ещё два совещания. Всем привет.

Зелёное пятно блидмановского портфеля проплыло над притихшими людьми.

Лялин стоял в своём углу ровно, будто проглотил линейку. Он не знал, что и думать: с одной стороны, его поставили в пример, а с другой, в воздухе витала напряженность. Он ждал вопросов к себе. Коллеги расходились молча. Он ловил на себе их отдельные взгляды. В них читалось ироническое презрение. Большинство предпочло вовсе не смотреть на него. И лишь одна незнакомая женщина средних лет задержалась возле него, чтобы сказать:

- Не ожидала от вас. Вы, молодой человек, штрейкбрехер. Так в коллективе себя не ведут.

Внутри Лялина что-то оборвалось. Как странно: ещё пять минут назад на душе у него было всё так ясно, можно сказать, легко и весело, и вот, теперь, его будто придавили чем-то тяжёлым. Случилось нечто страшное, нечто такое, что и охватить разумом невозможно! Он оказался в положении презираемого и отверженного человека. Таких людей он встречал, но никогда не думал, что может оказаться на их месте.

Даже его помощница – Оля Барсукова прошла мимо с опущенной головой.

Ушли все, кроме кандидата наук Веры Сергеевны Синхроновой и какого-то странного мужчины. Он сидел немного боком, голова его лежала на левом плече, казалось придавленная небольшим мешком. Приглядевшись, Лялин понял, что мужчина горбат.

То, что эти двое остались, обрадовало Лялина. Значит, не все его осудили. Они беседовали. Лялин невольно стал прислушиваться к разговору.

- Как твои дела? – спросил горбун.

- Беременность проходит нормально, - ответила Вера Сергеевна Синхронова.

Горбун улыбнулся:

- На каком мы месяце?

- На восьмом.

- Подумать только, как быстро летит время! – покачал головой горбун.

Лялина даже в жар бросило: эти двое остались вовсе не из-за него, не для того, чтобы его утешить, ободрить. Вера Сергеевна ждёт ребёнка – это, безусловно, важно, очень важно, но об этом можно поговорить завтра или послезавтра – беременность не рассосётся. Но разве не кощунственно рассуждать на эту тему после того, как на их глазах сумасшедший алкоголик и провокатор Блидман растоптал доброе имя человека. Им, как, впрочем, и всем остальным, наплевать на Лялина! «За что они не любят меня? Что плохого я им сделал?» - думал Лялин. – «Кто пожалеет меня? Как пережить сегодняшний день? Кто научит, как жить дальше?».

В отчаянии Лялин решил напомнить о своём присутствии.

- Вера Сергеевна, простите, - сказал он, - Вы на восьмом месяце беременности? Глядя на вас, больше шести месяцев не дать.

У Синхроновой отвисла челюсть. Горбун развернулся в сторону Лялина и презрительно улыбнулся:

- Это из серии – слышу звон, да не знаю, где он. Беременна дочь Веры Сергеевны, а не она. Вообще, молодой человек, подслушивать чужой разговор неприлично. Прошу нам не мешать.

Лялин понял, что окончательно пропал, спасения ему нет.

Остаток дня и всю ночь он провёл в страшных размышлениях по поводу своей неудавшейся жизни. Прежде всего, он пытался найти ответ на вопрос, почему все неприятности случаются так неожиданно, когда их совсем не ждёшь? Как могло получиться, что такой жуткий тип, как Блидман, смог стать руководителем огромного коллектива, и этот коллектив терпит его и не предпринимает ничего, чтобы заменить его нормальным человеком? «Действует какая-то система, безвинно губящая хороших людей и поддерживающая хитрых, бездушных тварей» - сделал Лялин вывод, который, впрочем, его не успокоил.

Уже под утро он принял решение уволиться из ИСИ. Ему сразу стало легче. С этим Лялин и уснул.


Часть 15. Подцепили каждый своё


Подать заявление об увольнении оказалось не так-то и просто: Лялин не мог заставить себя появиться перед инспектором по кадрам, принявшей его на работу, в жалкой роли слабого человека, позволившего себя выжить из коллектива. В поиске удобного мотива своего бегства он провёл в архиве целый день, но так ничего и не придумал. Его постоянно отвлекали телефонные звонки. Он не поднимал трубку, но, при этом, ругал на чём свет стоит друга Вовчика, а так же двух своих помощниц, верно забывших о его существовании. Лялину было так одиноко, что он рад был бы появлению аспиранта Василия, который, кажется, ничем другим не занимался, как только поисками своей любимой – Оли Барсуковой.

С грустью Лялин должен был констатировать, что в этом мире он чудовищно одинок. Никому не интересно – где он? Что с ним? Как он себя чувствует? Голоден ли он? И т.д. и т.п.

Одиночеством он наказан за доверчивость, которая, как известно, является первым признаком глупости. Да, он глуп, возможно: даже дурак! Раньше, когда был молод, он презирал дураков. Но теперь он твёрдо знал, что дураков можно только жалеть. И он жалел себя много и мучительно.

Утверждают, что в такие минуты душевных переживаний является муза, и поэты начинают творить. Но сегодня сама мысль о стихах причиняла Лялину физическую боль: то ли муза его была какой-то особенной, то ли она просто избегала архивы.

Раздался робкий стук в дверь. Лялин схватил в руки первую попавшуюся анкету и сделал глубокомысленный вид.

- Да, да, входите!

В комнату несмело вошла Оля Барсукова. Лялин почему-то не удивился, хотя предпочёл бы, чтобы на месте девушки оказался Марк Наумович Блидман. Если бы пришёл шеф, то случилось бы одно из двух: либо старик попросит у него прощение, либо он набьёт Блидману морду лица.

- Не помешаю? – спросила Оля Барсукова.

- Нисколько.

- Ой, правда? А я боялась к вам идти, очень боялась.

- Почему же? Я ведь не кусаюсь. Проходите, садитесь. А я вот тут работаю.

- Вы всегда работаете. Как вам это не надоест? Я в том смысле, что нужно когда-то и отдыхать.

- Вы пришли по делу или просто так? – поинтересовался Лялин.

- По делу: узнать, почему вас не было на заседании сектора?

- Как это не было?! Вы же меня видели, - удивился Лялин.

- Не вчера, а сегодня. Вас искали, но не нашли. Марк Наумович беспокоился – не заболели ли?

«Захотели бы – нашли» - грустно подумал Лялин и спросил:

- Зачем собирали?

- Ой, это очень интересно: Марк Наумович заключил новый договор с газетой «Известия» на проведении нового социологического опроса, и сегодня распределяли сотрудников по регионам, где будет анкетирование. Все переругались между собой, но, в конце концов, список утвердили. Вы не поверите, с Марком Наумовичем я еду во Францию, в Париж! Там, оказывается, тоже читают эту газету. Потрясающе, правда! Кстати, вас тоже распределили.

- И куда же?

Оля Барсукова помрачнела.

- В Джамбул, - сказала она.

- Это что: город или страна в Африке?

- Не знаю, а хотите, я поговорю с Марком Наумовичем и Вы поедете с нами в Париж? Он мне не откажет.

Лялин не мог допустить, чтобы какая-то девчонка хлопотала о нём, да ещё Блидману. Его взяла досада, что никто, даже добрая Оля Барсукова, не может понять, в каком состоянии он находится, что он не может думать ни о чём другом, как только о том, чтобы перед ним извинился не только шеф, но и все остальные сотрудники.

- Ну, так что же, мне переговорить с Марком Наумовичем насчёт вас? – переспросила Оля Барсукова.

- Нет!

- Прочему.

- Потому, что ваш любимый Марк Наумович порядочная сволочь! Хотите доказательства? Пожалуйста! Он обещал вашему отцу помочь вам поступить в университет?

- Да. Откуда вы знаете?

- Так вот, ваш Марк Наумович…

- Что?

- Ничего! Короче говоря, я увольняюсь из ИСИ.

- Ой! – вырвалось у Оли Барсуковой.- Почему?

В голосе девушки прозвучала нотка искреннего сочувствия к нему. Этого оказалось достаточно, чтобы на сердце Лялина потеплело. Тем не менее, ответил он сухо:

- Мне не хочется обсуждать эту тему.

- Кажется, вы не в настроении. Я приду в следующий раз.

- Пожалуйста, не уходите! – воскликнул Лялин и за руку усадил её на место.

Ему вдруг страстно захотелось хоть с кем-то поделиться тем, как муторно у него на душе, рассказать, что после злополучного собрания, на котором Блидман подставил его, он не спит, не ест, и в голову лезут самые страшные мысли.

В этот момент в архив вошёл Василий! Лялин был взбешён.

- Ага! Вот и Вася! – воскликнул он, забыв об особенности аспиранта никого не замечать в присутствии своей пассии. – Что-то давненько тебя не было видно?!

Игнорируя Лялина, Василий подошёл почти вплотную к Оле Барсуковой и сказал:

- Ты обещала мне позвонить и не позвонила.

Девушка покраснела:

- Я не обещала.

- Нет, обещала.

- Нет, не обещала. Я звонила, тебя не было дома.

- Не правда. Я был дома. Ты не звонила. Врать не хорошо, - устало сказал Василий.

- Я не вру.

- Значит, обманываешь.

Бог знает, сколько ещё времени могла бы продолжаться перепалка между молодыми людьми, если бы у Лялина не сдали нервы.

Одной рукой он схватил Василия, другой – Олю Барсукову и силком вывел обоих за дверь. Сказать правду – они не сопротивлялись.

- Без отметки в паспорте о браке прошу в архив больше не приходить, - крикнул Лялин и захлопнул перед влюблёнными дверь.

В расстроенных чувствах Лялин прилёг на пачки анкет, ещё хранившие запах Аллы. Он отдался мечтам о мести Блидману. В его воображении виновник всех его бед ползал на коленях, умоляя простить «старого, больного человека» и предлагал деньги в качестве компенсации за моральный ущерб. Само собой, Лялин с презрением отвергал деньги. Коварный еврей сделает попытку купить у него прощение, предложив ему командировку во Францию или, что, конечно же, лучше - место в аспирантуре. Возможно, Лялин согласится с Францией, но только для того, чтобы вернувшись, уволиться из института. А по результатам, полученным за границей, он напишет книгу, которая сделает его имя известным на всю страну или даже мир. У него появятся деньги, он женится, купит хорошую машину, дом на берегу реки и …

Сладкое течение мыслей оборвал неожиданно появившийся Вовчик. Он присел рядом с Лялиным на пачку анкет и сказал:

- Дрыхнешь на работе? Почему трубку не берешь? Я звоню, звоню.

- Не слышал, - ответил Лялин. – Что с тобой: на тебе лица нет? Случилось что-нибудь?

- Да, случилось, - крикнул Вовчик, скрипнув зубами. – Алка – тварь, погань! Убить её мало! Представь: наградила меня триппером, сволочь!

- Вот это да! – произнёс Лялин, приподнявшись. В этот момент он подумал о себе, о том, что Бог вовремя завалив Аллу анкетами и спас ему здоровье. – Что же теперь будет?

- Ничего особенного: сорок уколов в задницу и полгода воздержания от половой жизни! Это как? Разве не гадство?!

- Я просто вылетаю в форточку!

- Вот именно. Сделаешь мне уколы?

- Я?! Ты с ума сошёл! Я не смогу!

- Егор, ты мне друг? Если не ты, то кто? Сам понимаешь, жена и Светка ничего не должны знать. И потом, Алка - твоя девушка, ты мне должен.

- О чём ты говоришь?! Какая Алка – моя девушка?!

- Ладно, ладно, успокойся – «не твоя», - миролюбиво сказал Вовчик, вытаскивая из карманов коробку с ампулами и несколько одноразовых шприцов. – Вот сейчас и начнём. Ты же меня не бросишь в беде? Слушай, может тебе тоже провериться?

- У меня с ней ничего не было, - сказал Лялин.

- Повезло тебе. Я попал, как кур в ощип. Обидно, никакого удовольствия не получил: лежит холодная, как кукла резиновая! Сучка крашенная, трахается с кем попало! Непонятно - как с ней муж живёт?

- Алла замужем?! – удивился Лялин.

- А то! Бабы совсем с ума посходили. Ну, будешь колоть? – сказал Вовчик и спустил штаны.

Морщась, Лялин сделал первый укол, попавшему в беду, приятелю.


Часть 16. Гоняйтесь голышом без меня!


- Лялин, немедленно спустись вниз! – приказал Марк Наумович Блидман по телефону.

«Сейчас я ему всё скажу!» - решил Лялин и направился на встречу с шефом, имея твёрдое намерение объявить о своём увольнении.

В комнате сектора нечем было дышать от перегара. Увидев Лялина, Блидман на манер киношного мистера ИКС с придыханием воскликнул:

- Ты!? Это ты!?

- Вы сами меня позвали, - опешил Лялин.

С первого взгляда стало ясно – старик не в себе: глаза-бусинки вращались с бешеной скоростью, очки на картофелеобразном носу будто сами по себе подпрыгивали, вызывая тряску сальных губ.

- Вот, значит, как?! Вот, значит, какие мы?! – прошипел Блидман.

- Марк Наумович, дорогой, что случилось? – спросил Лялин, от испуга назвав шефа дорогим.

- Я вам не дорогой! – крикнул Блидман. – Молодой, да ранний?! По трупам ходим?!

- Марк Наумович, какие трупы?

Шеф топнул ногой и по-собачьи взвизгнул:

- Молчать! Хватит делать из меня идиота! Я всё знаю! Это ты, наглец, заложил меня директору института! Это ты всем растрезвонил, что я в пьяном виде нагишом бегал по институту за уборщицей?

- Что-о-о? – обалдело воскликнул Лялин.

- Не ври! Ты был у меня дома. Я тебя принял, как человека! А ты - сволочь…

- Марк Наумович, опомнитесь! В вашем доме я никогда не был! Я не знаю даже, в каком районе Москвы Вы живёте! Марк Наумович, Вам нужно лечиться, по Вам давно плачет дурдом.

Блидман замер. По его лицу тенью прошла судорога. Кажется, он начал что-то понимать.

- Погоди, если не ты, то кто был вчера у меня дома?

- Мне откуда знать, с кем вы там пьёте? И вообще, я увольняюсь! Живите без меня, как хотите!

- Постой, не трещи! Ой, кажись, я припоминаю. Ай-я-яй! Как же это я так бездарно вляпался! Вспомнил! Всё вспомнил! О-о-о! Это же я с директором нашим пил! Матка Баска! Какой ужас! Я пропал. Спьяну я директору выболтал, как гонялся за уборщицей! Вот, дурак-то!

- Всё, с меня хватит, я ухожу, - сказал Лялин.

- Стоять! Куда пошёл?

- Я увольняюсь.

- Как это увольняешься? А кто в архиве будет работать? Пушкин?! Тебе, между прочим, в Джамбул ехать. Кто, кроме тебя туда поедет? А?

Затем шеф слишком многословно, чтобы это походило на правду, пообещал Лялину прибавить оклад, а также получить кандидатскую степень без «всякой аспирантуры».

- Да, пошли вы все на хрен! – выругался Лялин и выбежал вон.


* * *

Лялин уволился из ИСИ до обидного просто: без уговариваний остаться и даже без отработки положенных по закону двух недель. Вручая трудовую книжку, инспектор по кадрам, та, что оформляла его при поступлении в ИСИ, тяжело вздохнула:

- Я так и знала, что этим всё закончится. Наш институт не для вас. Ищите себе что-нибудь попроще. Прощайте.

Лялин выскочил на улицу, красный от стыда. Он был свободен, но его самолюбие страдало.


Глава 2. «Вороново»


Часть 1. Как дурак


Итак, Лялин остался без работы и средств существования. Помочь с трудоустройством обещал Вовчик через свою сестру Татьяну, но предупредил, что для этого понадобится время – недели две, три.

Поскольку стихи уже привычно не писались, Лялин убивал время, лёжа на диване, играя в «государство маленьких человечков». Он воображал себя президентом страны, населённой людьми размером с ноготок. Почему бы маленьким человечкам не существовать? Для природы, как известно, нет ничего невозможного. В начале жители его государства проявляли себя жадными, завистливыми, ограниченными существами, озабоченными поисками пропитания для себя, и готовыми убить друг друга за очищенное зёрнышко семечки. И вот, Лялину в короткий срок удалось сорганизовать своих маленьких негодяев в идеальное общество всеобщего братства, благоденствия и счастья. Это стало возможным исключительно за счёт личной честности и порядочности президента, то есть Лялина. Честность и порядочность в одночасье, как эпидемия, распространилась среди жителей его государства, и это стало неписаным законом их бытия. Дальше всё было просто: высокое правосознание его людей позволило без проблем реализовать монархические принципы управления. По убеждению Лялина, только эта форма правления, в отличие от базарной демократии, способна обеспечить решение главной задачи любого главы государства – решать проблемы простых людей, минуя чиновничью прослойку, существование которой Лялин допускал лишь, как неизбежной зло.

Дошло до того, что Лялин в своих фантазиях начал планировать посылку специально подготовленных отрядов из жителей к крупным Российским чиновникам с целью наставления казнокрадов на путь истинный. Лялинские спецназовцы должны были приучить чиновников к честности даже под страхом смерти, точнее, под страхом отравления. Таким способом, Лялин рассчитывал наладить в России нормальную жизнь.

В самом разгаре игры какая-то неведомая сила подняла Лялина с дивана, заставила одеться, выбежать на улицу, дойти до метро, сесть в вагон и поехать неизвестно куда. Только здесь, среди людей он смог выдохнуть и осознать, что с ним произошло то, что регулярно происходит с умными людьми: он сам себе стал глубоко противен; настолько, что даже думал о себе в третьем лице. «Мужику двадцать пять лет! Половина жизни прожита! А он вместо того, чтобы пахать, заниматься делом, например, писать стихи, как больной ребёнок фантазирует какую-то ерунду о маленьких человечках и чиновниках! Нет, он не поэт, а обыкновенное дерьмо и просто идиот! Ну и хрен с ним!»

Заметив на себе откровенно заинтересованный взгляд довольно симпатичной девушки, Лялин с ухмылкой уставшего покорителя женских сердец, повернулся к девушке спиной. «Ну, разве не идиот? Ещё какой идиот!» - подумал Лялин о себе, вспомнив, что с того дня, как он стал социологом, у него не было ни одной женщины. Да уж! Друг его, Вовчик, да и любой мужик на его месте бы не растерялся, а он … «Приятель, может быть Алла права и ты действительно болен?»

Незаметно для себя Лялин оказался рядом с университетом, где он не показывался несколько дней кряду по причине нежелания встретить там бывших помощниц – Марину Цыганову и Олю Барсукову. По расписанию сегодня были две пары лекции по психологии. Он прекрасно успевал даже на первую лекцию. На этот раз он решил посетить альма-матер.

В огромном амфитеатре аудитории сидело несколько человек из числа зануд, не пропускавших ни одного занятия. Лялин был не из их числа. Решив заявиться на вторую пару, Лялин направился бродить по полутёмным коридорам философского факультета МГУ. Он спустился по лестнице на пол-этажа и остановился у окна, заворожённый видом вечерней Москвы. Город весь светился огнями, будто доказывая кому-то, что жизнь в нём бьёт ключом, и «только его по голове», как горько пошутил Лялин.

Сверху раздался женский смех. Лялин перегнулся через перила и увидел картину, от которой у него пересохло в горле, и кровь застучала в висках. Его взору предстали две великолепные ножки и белые трусики, отчётливо просматривавшиеся под коротким платьем девушки, стоявшей на верхней площадке.

Всё остальное произошло помимо воли Лялина: очень быстро и очень неожиданно: его рука потянулась к ширинке за набухшим членом! В этот момент соблазнительная девушка посмотрела вниз на него. Со страху Лялин бросился вниз по лестнице, едва не сбив поднимавшегося студента. На очередном повороте лестничного марша у него подвернулась нога. Лялин не упал, удержался, но брюки разошлись по шву в самом неудобном месте.

Поездку в метро в рваных на ж… брюках Лялин запомнил на всю жизнь.


* * *


Через пару дней Лялину позвонил Вовчик и потребовал приехать к нему домой, причём, немедленно. Лялин полетел к другу на крыльях надежды прояснить что-то по поводу своей новой работы. Оказалось – Татьяна, его сестра, получила новую квартиру и пригласила Лялина на новоселье.

- Спасибо, конечно, но прийти не смогу, - сказал Лялин.

- А работу ты хочешь получить? – разозлился Вовчик.

- Хочу и всё равно не смогу.

- Почему?

- Во-первых, мы недавно уже отмечали её новоселье. Получается, это у неё вторая квартира?

- Хоть десятая. Тебе что, хуже от этого?

- Не хуже. Просто мне немного не понятно, зачем человеку две квартиры?

- Егор Лялин, Вы забываете, где моя сеструха работает. В Государственной Думе! А это ко многому обязывает! Ну, хорошо, а какова вторая причина?

- Вторая? Пожалуйста – мне элементарно не в чем идти.

Вовчик укоризненно покачал головой:

- Так бы сразу и сказал, а то вопросы задаешь «не понимаю, зачем две квартиры», тоже мне – борец с несправедливостью! Ладно, так и быть, у меня есть кое-что специально для тебя.

Вовчик достал из шкафа костюм коричневого цвета в мелкую чёрную клеточку.

- Остромодная вещь! Всего два раза надевал. Как другу отдам по дешёвке. Примерь!

В отличие от Лялина, его друг был прожжённым торгашом. Вовчик даже гордился тем, что мог впарить любую ношеную вещь за приличные деньги. Он даже умудрился сбагрить ношеные трусы и штопаные носки. Тех, кто ненужные вещи выбрасывал, Вовчик называл лохами. Такая меркантильность никогда не нравилась Лялину, но желание друга нажиться на нём покоробила его.

- Спасибо, не стоит, - сказал Лялин. – Я всё равно не смогу пойти. У меня нет денег даже на подарок.

- Вот, чёрт! Дожили! Ладно, я тебе друг или где? Одолжу немного. Устроишься на работу, отдашь.


Часть 2. Богатая невеста


Татьяна, старшая сестра Вовчика, была очень серьёзным человеком. Два срока подряд она избиралась в Государственную Думу по спискам партии «Яблоко» Григория Явлинского. Можно сказать, она была правой рукой этого видного политика. Часто, почти каждый день её можно было видеть на экране телевизора в полупустом большом зале ГД, нажимающей кнопки для голосования.

На новоселье обещал быть сам Григорий Явлинский и другие выдающиеся личности. Когда Вовчик назвал две фамилии, Лялин поинтересовался:

- А президент Соединённых штатов?

- Что президент?

- Он приглашён?

- Послушай, иди ты к чёрту! Если хочешь знать, побывать на новоселье у моей Татьяны, сочтёт за честь любой миллионер, не то, что некоторые.

- Намёк понял, но не обиделся, - сказал Лялин, стоявший в коричневом костюме, с букетом красных роз в руках перед дверью новой квартиры Татьяны.

- Не волнуйся, костюмчик на тебе сидит, как влитой, особенно сзади, - зачем-то сказал Вовчик. – Определённо, коричневый – твой цвет! За отдельные деньги могу предложить французский галстук.

- Секонд-хэнд мне не нужен. Хватит одного твоего костюма.

- Что-о!? – вспыхнул было Вовчик, но, видимо, посчитав ругань несвоевременной, стукнул кулаком по двери и пробурчал. – Почему так долго не открывают, спят что ли?


* * *


Татьяна – родная сестра Вовчика была неуловимо похожа на своего брата, что, собственно говоря, мешало Лялину увидеть в ней женщину. Сегодня она встретила Лялина не так, как обычно – приветливо, но отстранённо, а по-особому: сразу подхватила его под руку и повела показывать новую квартиру. При этом она так плотно прижалась к нему, что он ощущал целиком её мягкую грудь, и это неприятно волновало Лялина. От быстрой ходьбы белокурые пряди её длинных волос всё норовили попасть ему в рот, и Лялину приходилось незаметно их убирать. Новая квартира Татьяны поразила Лялина не столько своими колоссальными размерами, сколько поразительными видами из окон. Центр Москвы просматривался как на ладони. При этом дом был так хитро спроектирован, что при смотрении через стекло возникало реальное чувство полёта. А сама возможность устроить спальню так, чтобы любоваться Кремлём, не вставая с постели, могла свести с ума любого завистника.

Во всех комнатах, в подсчёте которых Лялин сбился, находились гости. Их всех Татьяна считала необходимым познакомить с Лялиным. То ли оттого, что Татьяна сегодня была не похожа сама на себя; то ли оттого, что он находился в постоянном контакте с её большой грудью, то ли ещё почему, но Лялину казалось, что все смотрят на него и улыбаются с непонятным обожанием. Представляя Лялина «самым близким другом своего брата», Татьяна вкладывала в голос столько бархата, что Лялину становилось неловко.

Хозяйка привела Лялина в кухню, где вовсю кипела работа.

Лялин увидел жену Вовчика – Лариску. Она улыбнулась ему, показав лошадиные зубы. Мама Вовчика – Ирина Васильевна, неожиданно, и, не опасаясь испачкать его в муке, троекратно его поцеловала, сопроводив всё это ещё более неожиданными словами:

- Ну, наконец-то! Мы так тебя заждались, а я …

И не договорив, она ещё более неожиданно запнулась, покраснела, и даже пустила слезу.

- Мама! – укоризненно сказала Татьяна.

- Я ничего. Это от усталости, - улыбнулась Ирина Васильевна и пояснила Лялину, что с утра готовит домашние пирожки.

- Вся еда из ресторана, - сказала она. – Вот я и подумала, пусть хоть пирожки будут настоящими. Я права?

- Ты всегда права, - сказала Татьяна. – Заканчивайте, они скоро будут.

По тому, как было произнесено слово «они», Лялин понял, что приезд важных персон действительно ожидается.

- Конечно, конечно, - заторопилась Ирина Васильевна, но даже в этой суете она нашла возможность сказать Лялину особые слова, а именно:

- Егор, мы с тобой после обо всём поговорим, правда?

- Да, конечно, поговорим, - вылетело автоматом из Лялина, почувствовавшего, как Татьяна ещё крепче прижала его к себе.

После этого, Лялину трудно было делать вид, что ничего особенного не происходит, что исключительно, благодаря своему костюму он на всех производит столь благоприятное впечатление. Он решил немедленно поговорить с Татьяной. Момент был более или менее удачным: они как раз оказались в пустой комнате, которую Татьяна назвала – детской.

- Таня, - начал он…

В этот момент в детскую вошли семилетняя Поля – дочь Татьяны и трёхлетний Виталечка – сын Вовчика.

- Егор, - обратилась Татьяна к Лялину. – У меня к тебе просьба, если, конечно, тебя не затруднит.

- Конечно, не затруднит.

- Присмотри, пожалуйста, за детьми. Я отлучусь ненадолго, встречу шефа и вернусь.

- С удовольствием, - пробурчал Лялин, меньше всего ожидавший столь странной просьбы.

- Егорушка, спасибо дорогой, - томно и, как бы примеряя это обращение на будущее, сказала Татьяна и приблизилась к Лялину вплотную.

Лялин напрягся и едва заметно отпрянул назад. Татьяна похлопала Лялина по плечу, будто хотела сказать – «ничего, дорогой, привыкнешь» и вышла. Лялин почувствовал себя оскорблённым. «Она знает, что не люблю, но для неё это не имеет значения» - подумал он. – «Нужно кончать этот цирк».

Под «цирком» Лялин подразумевал начатое с лёгкой руки Вовчика сватовство с его сестрой, которое перешло из теоретической в практическую плоскость.

Но во всём этом Лялин винил, прежде всего, себя: зачем он вёл себя так, будто имел виды на Татьяну. «Кажется, доигрался!» - обречённо подумал он.

- Дядя, ты будешь с нами играть? – спросила Полина, голосом своей мамы, Татьяны.

- Буду. Давайте рисовать, - предложил Лялин.

- Не хочу, - сказала Полина, – будем играть в «семью».

- Это как?

Из разбросанных по полу коробок Полина выбрала одну с надписью «Вернись домой раньше». Это была игра, в которой условные папа, мама и их ребёнок должны кидать кость, и по числу выпавших очков двигать свою фишку. Выигрывал тот, чья фишка оказывалась первой на клетке «дом», миновав засады в виде клеток: «казино», «кино», «ресторан», «магазин» и т.д.

С самого начала игра не заладилась. Чувствуя скучливое настроение Лялина, дети сами были скучны. Но Полина, как воспитанная девочка, продолжала играть. В ней чувствовался мамин характер: та же жёсткость и упорство. Девочка была ярким представителем рыбинской породы: у неё были широкие скулы, крупные черты лица, бесцветные глаза и тонкие губы. В семье Рыбиных превалировала мужская линия, точнее сказать, кровь отца – главы семейства, фотографию которого Лялин видел в альбоме. Рыбин-старший давно умер. В своё время он был заместителем министра атомной промышленности.

В детскую заглянула Татьяна. Полина, маленький Виталечка и даже Лялин мгновенно преобразились: всем своим видом демонстрируя интерес к игре.

- Как вы тут? – спросила Татьяна, умилённо улыбаясь.

- Отлично, - ответил Лялин.

Сделав детям несколько замечаний: «не кусайте губы», «держите спину прямо», «поправьте волосы» и т.п., она удалилась – встречать важных гостей.

Тут же влетел Вовчик. Дети никак не отреагировали, а Лялин отвёл друга в сторонку и зашептал:

- Слушай, Вовчик, какого чёрта я сижу с детьми? Я что вам - нянька? Сам с ними разбирайся, а я пошёл.

- Стоп! Я не могу. Сейчас приедет мой шеф. Я должен его встретить.

- Вы, тут обалдели все, что ли?!

- Егор, после разберёмся. Всё будет «х», - сказал Вовчик и, увернувшись от Лялина, подошёл к детям.

- Кто выигрывает? – спросил Вовчик, имея в виду игру «Вернись домой раньше».

- Я, конечно, - ответила Полина.

- Умничка, - сказал Вовчик, чмокнул девочку в лобик и посмотрел на Виталечку. – А ты, оболтус, почему проигрываешь? Соберись, ты же мужик!

Вовчик посмотрел на свои роскошные ручные часы.

- О, мне пора!

- Вовчик! – воскликнул Лялин.

- Егор, прекрати, - сказал Вовчик и, загадочно улыбнувшись, спросил:

- Правда, сегодня Татьяна выглядит потрясающе?

- Правда, - поникшим голосом ответил Лялин.

Вдруг за стеной прекратился шум, будто рубильник выключили. Наступила мёртвая тишина.

- О, они прибыли! – воскликнул Вовчик и выбежал.


Часть 3. Правда жизни


Шум за стеной возобновился. На его фоне сначала еле-еле, потом всё чётче стал слышен топот множества ног. Дверь в детскую распахнулась на две половинки и в комнату вошла группа людей во главе с раскрасневшейся Татьяной. Рядом с ней находились до боли узнаваемые личности. Лялин каждый день наблюдал за ними по телевизору, но сейчас, от волнения их фамилии выскочили у него из головы.

Татьяна и знаменитые гости остановились на расстоянии вытянутой руки от Лялина. В этот момент в детскую проникли какие-то суетливые люди с большими фотоаппаратами и маленькими кинокамерами. Оттеснив детей, они образовали плотное кольцо вокруг Лялина, Татьяны и знаменитостей.

- Вот, господа, - произнесла торжественным голосом Татьяна, - это и есть Егор Лялин – социолог, поэт, близкий друг моего брата…

Откуда-то снизу вынырнул Вовчик. Он весь светился от счастья.

- …моего дорого брата, - продолжила Татьяна. – Прошу любить и жаловать.

- Так вот ты какой, друг брата! – сказал мужчина с женским лицом, розовощёкий и кудрявый. – Очень, очень приятно.

Он протянул руку Лялину. Рукопожатие оказалось крепким, с хрустом. От боли Лялин едва не вскрикнул. Говорили, что гость в прошлом занимался боксом и даже был чемпионом Донбасса.

- Давно пишете? – спросил мужчина. – Где печатаетесь?

- Пока нигде, - краснея, ответил Лялин.

Его огорошила осведомлённость гостя. О своём увлечении стихами он не говорил ни Вовчику, ни Татьяне и, вообще, никому на свете. Как они узнали об этом? Чудеса!

- Понимаю, - сказал мужчина. – Шлифуете тексты? Что ж, такая требовательность к себе похвальна, но рано или поздно печататься придётся.

- Да, надеюсь, - лепетал Лялин.

- Надеюсь, вы покажите мне свои рукописи?

- Покажу, то есть принесу, если вас это интересует.

- Меня интересует всё талантливое, - улыбнулся мужчина и оглянулся на не менее знаменитого, чем он сам, большого, упитанного человека в розовой рубашке, расстегнутой более, чем позволяют правила приличия. Утерев губы рукой, тот подхватил эстафетную палочку беседы, не без удовольствия.

- Гриша, – сказала он, - кончай умничать, чай не в Думе. А ты, Егор Лялин, не слушай Гришку. Ему нельзя верить. Он и в экономике-то хреново разбирается, а уж в искусстве вообще ни уха, ни рыла. Я тебе, молодой человек, так скажу: сегодня стихи нафиг никому не нужны. Брось ты это бабское дело. Мы, мужики, должны быть добытчиками и уметь любить женщин. Однозначно! Так что, завязывай с этим дерьмом. Понял? Дай слово, что бросишь это дело? Ну?

- Подумаю, - ответил Лялин.

- Вот, это по-мужски. Подумай и бросай. Делом надо заниматься. Дай-ка, я тебя за это поцелую.

Лялин не успел опомниться, как ощутил на своих губах липкие губы упитанного мужчины.

- Вот, молодца! Кровь с молоком! – сказал он, оторвавшись от Лялина и подмигнув Татьяне. – Бери! Чуем чую, настоящий мужик, далеко пойдёт. Однозначно.

Мужчина рассмеялся. Следом за ним рассмеялись все остальные и громче всех Татьяна.

Как-то само собой стало ясно, что наступила очередь тоже очень известной личности в строгом костюме, по старой моде коротким красным галстуком и грубым, будто вырубленным из дубового полена, лицом. Откашлявшись в руку, он сказал:

- Я целиком присоединяюсь, так сказать, к предыдущему оратору и тоже рад за тебя, Татьяна, и, само собой, за вас, Егор.

Скажите, Егор, как по-вашему мнению социология – это наука или профанация?

Лялин задумался. Мужчина в строгом костюме пояснил:

- Я так спрашиваю потому, что нашей партии очень нужны социологи - профессионалы. В этой связи у меня есть виды на вас. Мы должны с вами как-то увидеться и …

- Увидитесь на похоронах твоей коммунякской партии, - сказала знаменитость в расстёгнутой рубашке, фамилия которого вертелась у Лялина на языке, но никак не вспоминалась.

- Клоун! Володя–дурачок! – пробурчал мужчина в строгом костюме.

- А вот поглядим - посмотрим, кто из нас дурачок, когда я выиграю пари, - беззлобно ответствовал мужчина в рубашке.

- Так-так! – оживилась знаменитость с женским лицом.- А это уже интересно: какое-такое пари? В чём дело? почему я не в курсе?

Голосом профессионального жалобщика, зажатого в углу, мужчина в костюме пропищал:

- Ей-богу, Гриша, ерунда: этот нахал утверждает, что сегодня меня перепьёт! Прикинь! Меня, который употребляет водку с первого класса! И кто? Человек, пригубивший первую рюмку в институте?!

- Кто такое мог сказать?! – крикнул мужчина в рубашке.

- Я посылал своих людей: они всё проверили: всё точно – данный факт полностью подтвердился!

- Ах, ты, комуняка проклятый! Всё вынюхиваешь?! Позор!

Не обращая внимания на крики, мужчина в костюме, улыбнулся:

- И, вообще, где это видано, чтобы еврей русского перепил? Отродясь такого не было и не будет!

Мужчина в рубашке выпятил грудь и по-петушиному наскочил на мужчину в пиджаке:

- Хватит болтать! Прейдём к делу!

- И то правда, пора перекусить! Господа, прошу всех за стол! – сказал мужчина с женским лицом и, обняв за талию Татьяну, направился к выходу.

Вдруг со стороны коридора раздался страшный грохот и треск. Прогремела чёткая команда:

- Всем на пол! Охрана, ко мне! Оружие к бою!

Не успев поменять выражения лица, присутствующие рухнули, как подкошенные на пол и затихли. Проделано это было столь профессионально, что можно было подумать, что люди прошли серьёзную специальную подготовку.

Лялин лежал, замыкая группу, нос к носу с Вовчиком.

- Ну, как тебе наши гости? – прошептал Вовчик.

- В каком смысле? – спросил Лялин.

- Произвели впечатление?

- Нормальные ребята. Даже слишком. Только немного не понятно.

- Что именно?

- Если судить по телевизору – они смертельные враги, друг друга грязью поливают, а в жизни, получается - друзья? Зачем тогда обманывать народ?

Вовчик усмехнулся:

- Егор, ты совсем ещё ребёнок.

- Нет, ты мне всё-таки объясни - зачем врать?

Вопрос остался без ответа. Поступила команда:

- Отбой!

Все поднялись.

Вскоре выяснилось: весь шум из-за упавшей в коридоре вешалки.

- Ты куда? – спросил Вовчик, увидев, что Лялин отошёл в сторонку.

- Мне в туалет нужно.

- Иди, только не долго. Татьяна будет недовольна.

Лялин посмотрел в холодные глаза друга и ответил:

- Я быстро, не волнуйся.


Часть 4. Кому ты нужен?!


- Ну, Егор, ты – гад! Я, вообще, не хотел тебе звонить. Татьяна попросила. Неужели, ты не мог допереть своей глупой башкой, что твоё бегство поставит сестру в неловкое положение?! Почему молчишь? Нечего сказать?

- Почему нечего? Захотел и ушёл!

- Татьяна тебе этого никогда не простит.

- Пусть не прощает.

- Егор, ты дурак, что ли? Я же сказал, она сама попросила тебе позвонить. Значит, есть шанс. Подумай сам: если у тебя с ней сладится, ты будешь в шоколаде: гарантирована престижная работа, поездки за границу. Ты станешь человеком, вылезешь из нищеты. Будешь издавать книги с долбаными стихами. Поверь, у неё хватит денег сделать тебя знаменитым. Ну, что ты всё молчишь?

- Не знаю, что сказать.

- Что ты за человек! Для чего ты живёшь? Какая у тебя цель? Егор, хватит валять дурака. Немедленно звони Татьяне! Беги к ней, падай на колени, делай, что хочешь, но ты должен вымолить у неё прощение! Иначе, Татьяна вычеркнет тебя из своей жизни.

- Пусть вычёркивает, - сказал Лялин и повесил трубку.


* * *


После всего, рассчитывать Лялину на сестру Вовчика в плане трудоустройства не приходилось. Нужно было действовать самому. Но, пока что, Лялин предпочитал сидеть дома. Игру в «маленьких человечков» он забросил. Стихи, как всегда, не писались. Книжки не читались. Идти никуда не хотелось, главным образом, по причине отсутствия денег. Да и не с кем было: поскольку отношения с Вовчиком он считал разорванными окончательно и бесповоротно. Оставалось одно – спать или тупо лежать, вперив в потолок уставшие от телевизора, глаза.

Однажды днём зазвонил телефон. Это мог быть только Вовчик. Лялин обрадовался, но трубку взял не сразу.

- Алло, слушаю вас, - сказал Лялин недовольным голосом человека, которого оторвали от важного дела.

- Здравствуйте, это я. Вы можете сейчас говорить?

- Могу, а кто это? – спросил Лялин.

- Неужели не узнали? Это я – Оля Барсукова,– удивлённо обиделась девушка.- Вчера я вернулась из Парижа. Мы там с Марком Наумовичем Блидманом проводили опрос читателей газеты «Известия». Мне сказали, что вы уволились из ИСИ. Это правда?

- Что тут такого?

- Жаль. Вы, наверное, сильно переживаете?

- С чего вы взяли?! Я сам принял решение уйти. Работать с вашим Блидманом – себя не уважать. И потом, мне предложили интересную работу, - соврал Лялин, тут же разозлившись на себя: врать человеку, который ничего для тебя не значит – верх бессмысленности!

- Оля, вы звоните по делу или просто так? – холодно поинтересовался Лялин.

- По делу. Хочу с вами встретиться.

- Что?!!

- Если вы сегодня заняты, то…

- Послушайте, Оля, только не обижайтесь, но вам-то это зачем?

- Не знаю, но мне нужно вас увидеть.

Лялин задумался: более непосредственной девушки, чем Оля Барсукова, он в жизни не встречал. По крайней мере, он, мужчина, не смог бы понравившейся девушке вот так, запросто заявить о желании её увидеть.

- Конечно, если вы не хотите, - сказала Оля Барсукова, - то…

- Вообще-то я занят.

- Жаль.

- Постойте. Я приду…

* * *


На встречу Лялин опоздал. Опоздал намеренно, чтобы показать Оле Барсуковой, как мало она значит для него, чтобы сразу расставить все точки над «и» и потребовать – не искать с ним более встреч.

Каково же было его удивление, когда на месте, на платформе станции метро «Китай-город» у последнего вагона из центра Оли её не оказалось. «Глупая девчонка играется в свиданку!» - разозлился Лялин.- «Пусть только явится, я ей всё скажу! Какая наглость – тратить понапрасну чужое время!».

Лялин мерял шагами перрон туда-сюда. Судя по времени, было ясно, что Оля Барсукова не придёт. Уйти Лялин не мог: столь огромно было желание «выпустить пар» на голову безответственной Оли Барсуковой.

Нет, Лялин не сердился, он был натурально взбешён! Он чувствовал себя полным идиотом – над ним пошутили, а он принял всё за чистую монету! «Сидит она где-нибудь с Мариной Цыгановой и со своим Василием и смеётся - «обманули старика на четыре кулака». Ай-я-яй, как стыдно-то!» - думал Лялин.

Когда он всё же решился уйти, из-за ближайшей колонны показалась Оля Барсукова. Увидев её, Лялин укрепился в желании «выплеснуться и разойтись, как в море корабли».

- Простите, опоздала, но я была уверена, что Вы не придёте, - с ходу заявила девушка.

- Почему же вы так решили?

- Так, сама не знаю почему. Но Вы пришли, и я ужасно этому рада. Куда пойдём?

Подступая к решительному объяснению, Лялин строго посмотрел девушке прямо в глаза и … обмяк: её глаза светились неподдельной радостью и именно оттого, что он здесь, рядом с ней, и что сегодняшний вечер они проведут вместе!

У Лялина не хватило духу огорчить восторженное создание. В этот миг у него родился чудесный поэтический образ: нежный полевой цветок и мужчина, проходящий мимо по дороге; жизнь прекрасного цветка целиком зависит от мужчины: захочет – сорвёт и погубит, захочет – пощадит; беззащитный цветок – это Оля Барсукова, а мужчина, естественно, он, Лялин. Заново почувствовав себя поэтом, на радостях Лялин пригласил Олю Барсукову в кино.

- Вот, здорово! Сто лет не была в кино! – захлопала в ладоши девушка.

В который раз непосредственность девушки удивила и покорила Лялина. В отличие от него, Оля, видимо, была совершенно не способна на лукавство и обман даже в мелочах.

Памятуя о необходимости экономить наличные средства, предложил пешком прогуляться до кинотеатра «Художественный» на Новом Арбате. Оля с радостью согласилась. Они направились к эскалатору на выход.


Часть 5. Точка перехода


Оля Барсукова первой зашла на движущуюся ленту эскалатора. Лялин, пропустив одну ступеньку, встал за ней.

Девушка повернулась к нему лицом, и на подъёме их лица оказались на одном уровне и глаза их встретились…

Лялин услышал звук, будто где-то рядом щёлкнули электрическим выключателем, и тотчас над ним загорелся не яркий, но особенный свет, в лучах которого он не сразу узнал свою спутницу – настолько прекрасной она ему показалась. Произошло нечто необъяснимое, в результате чего Лялин стал видеть и чувствовать Олю Барсукову по-другому: иначе, чем секунду назад или, точнее, до щелчка.

- Как же раньше я этого не замечал?! – вместе со стоном вырвалось у Лялина.

На прекрасном лице Оли не дрогнула ни одна жилка, чего в принципе не могло быть, если бы эти невольные слова были произнесены им вслух. «Очевидно, я просто подумал об этом!» - сказал себе Лялин.

Оля улыбнулась, и улыбка её тоже стала другой: она будто говорила - «вот и всё, теперь ты мой, и я могу делать с тобой всё, что захочу!».

От счастья у Лялин закружилась голова. Он чувствовал себя человеком, обрётшим, наконец, смысл своего существования. «Вот оно – счастье!» - ошарашено думал он.

Забыв обо всём на свете, Лялин вглядывался в лицо человека, вдруг ставшего ему родным и близким, до того родным и близким, что хотелось на месте, тут же, немедленно умереть за него. И вдруг, ни с того ни сего, ему показалось, что не успеет эскалатор довезти их до верха, как Оля Барсукова опомнится, рассмеётся ему в лицо и скажет, что она пошутила, и никуда с ним не пойдёт! Ему сделалось так страшно, что губы сами собой прошептали её имя, как мольбу о пощаде.

- Оля, Оленька!

- Не волнуйся, всё будет хорошо, - улыбнулась она.

Лялин мог дать голову на отсечение, что Оля понимала его состояние лучше, чем он сам. Из чего Лялин сделал вывод, что в жизненных вопросах Оля бесконечно мудрее его.

Лялин совсем расклеился. Он не мог, да, и не хотел замечать никого, кроме Оли. Как ребёнка, за руку она привела его в кинотеатр и усадила в кресло.

Начался фильм. Перед взором Лялина кадры проходили в виде бессмысленных световых пятен. Он дышал теплом сидевшего рядом с ним божества и был способен думать только об одном - о том, что с без этого человеком он не сможет прожить ни дня.

Они поцеловались. Это произошло как-то само собой, очень естественно. Точно так же, очень естественно, рука Лялина проникла под плащ и свитер Оли и нашла её груди. В этом не было ничего пошлого и развратного: поскольку он чувствовал, точнее, знал, что Оле самой этого хотелось, и сделал он ради неё.

Они оба испытывали при этом ни с чем не сравнимое наслаждение. Фильм пролетел, как одна минута.

Лялин взялся проводить Олю домой. Был поздний вечер. В метро было малолюдно. Они сели на свободное место. Оля положила ногу на ногу, взяла Лялина под руку и опустила голову ему на плечо. В поле зрения Лялина оказалась её маленькая, аккуратная туфелька и та часть ножки, которая, кажется, имеет название лодыжки. Этот вид был столь прекрасен и притягателен, что у Лялина пересохло в горле от желания. Ему удалось сдержать похотливый стон. Однако это не осталось незамеченным.

- Подожди, милый, всё ещё будет, - сказала Оля.

Просто непостижимо, как Оле удавалось без всяких слов понимать Лялина. Его немного настораживала та открытость, с которой Оля наслаждалась своей победой над ним, но он сам получал от этого удовольствие и, быть может, даже немного переигрывал, хотя и без всякого хитрого умысла, но в силу неудержимого желания сделать своей любимой как можно больше приятного.

Они пересели на другую ветку метро. Подошедший поезд оказался битком забит футбольными болельщиками, возвращавшимися после матча в Лужниках.

Кое-как они втиснулись в вагон.

- Ой, ма…мамочка! – громко вскрикнула Оля.

Лялин заглянул ей за спину и увидел некое существо мужского рода: грязное и пьяное, с вывернутой нижней губой и с огромным, во всю щёку алым родимым пятном алого цвета. От него разило мочой и гнилью. Мужчина имел явное намерение пристроиться и уже запустил руки с длинными чёрными ногтями между Лялиным и Олей, и начал втискивать ногу. Невозможно было и представить, чтобы бомж проехал с ними, хотя бы, одну остановку.

- Куда прёшь, скотина! – крикнул Лялин

Видимо привычная к такой реакции на своё появление «скотина» с профессиональной угодливостью посмотрела на Лялина, продолжая при этом пристраивать ногу.

Изловчившись, Лялин ткнул бомжа кулаком в грудь. Он невесомо отскочил назад и, запутавшись в ногах, упал на спину.

Двери вагона захлопнулись. Натужно взвыв двигателями, поезд тронулся и, стремительно набрав скорость, въехал в туннель. Перед глазами Лялина продолжала стоять картина поверженного бомжа, провожавшего его испуганно-укоризненным взглядом. Впервые в жизни Лялин ударил человека и кого?! Больного, слабого, не способного постоять за себя.

- Жалко его, - сквозь грохот сказала Оля.

- А мне нет, - сказал Лялин, вопреки своему мнению.- Я считаю – этих типов вообще нельзя пускать в общественный транспорт.

- Ты сильный! Наверняка занимался спортом? – сказала Оля.

Трудно, почти невозможно найти мужчину, которому не лестно было бы услышать в свой адрес подобный комплимент.

- Ничего особенного: немного занимался вольной борьбой и в школе бегал на лыжах, – скромно пояснил Лялин.

Они простились у подъезда её дома, который оказался на самом конце Москвы. Они простились в спешке, не зная, как проститься. И не потому, что было поздно, а просто потому, что Лялину уже не терпелось остаться одному, чтобы привести в порядок свои чувства и мысли, чтобы разобраться в себе и в том, что с ним случилось.

Занятый своими переживаниями, Лялин не обратил внимания

на предупреждение Оли, что завтра она уезжает на две недели с родителями.


Часть 6. Это невозможно!


На следующий день Лялин с трудом дождался вечера, когда по его расчётам Оля должна была вернуться домой после работы. С бьющимся сердцем он набрал номер телефона, по которому он звонил, чтобы передать неведомой ему ещё Ольге Борисовне слова Блидмана – «дело сделано». «Это – судьба!» - думал он. Лялин звонил долго, но трубку никто не поднял. Странно, неужели Оля не ждёт его звонка?! Он перезвонил через десять минут с тем же результатом. После двух часов непрерывных звонков, взявшись за голову двумя руками, чтобы не развалилась на части, Лялин бросился на диван. Вперив глаза в потолок, он громко произнёс:

- Это – конец! Она бросила меня! И в этом виноват я сам!

Вина его состояла в том, что на свидании он так себя вёл, что ей не стоило труда раскусить его обыкновенность и слабость характера. Полностью подчинившись ей, он сделал непоправимую ошибку. «Зачем, зачем я открыто демонстрировал ей свою любовь, свой страх потерять её? Настоящие мужчины так себя не ведут!» - думал он.

Была почти ночь: начало двенадцатого, когда Лялин, не находя себе место, решился было поесть – восстановить силы. Из этой затеи не вышло ровно ничего: куски пищи застревали в горле. Он вернулся на диван и сделал попытку уснуть, чтобы быстрее пришло утро, а с ним хоть какое-то решение. Но с этим тоже ничего не вышло: спать он не мог решительно.

Прокручивая последние минуты свидания с Олей, он вдруг явственно вспомнил её слова, сказанные при прощании и не услышанные им, слова о том, что она уезжает с родителями недели на две. Кровь ударила Лялину в голову. Он вскочил с дивана, как ошпаренный и набрал номер Марка Наумовича Блидмана. Бывший начальник, кажется, не удивился позднему звонку Лялина. Узнав, что тот разыскивает «по делу» Олю Барсукову, предложил позвонить её отцу и дал его рабочий телефон.

Лялин позвонил. Трубку взяла незнакомая женщина, сказавшая, что Барсуков в отпуске, и что она не имеет права говорить, где он отдыхает и, тем более, давать адрес. Однако, Лялин был настолько убедителен, что на том конце провода сжалились и продиктовали адрес и телефон дома отдыха газеты «Известия». Лялин позвонил и туда. Ему ответили, что Барсуковы только что съехали «неизвестно куда, но, кажется, недалеко от них». Это был тупик!

Лялин вернулся на свой диван. Его посетила мысль, показавшаяся сначала смешной, дикой, - будто он забыл, как Оля выглядит! И, действительно, он не мог вспомнить даже форму её носа. Лялина охватил ужас, причину которого он не мог ни понять, ни объяснить, но который заставил его действовать: отыскать по карте Московской области ближайший от «Известий» дом отдыха. Им оказался пансионат «Вороново». От Лялина до него было, примерно, семьдесят километров.

Без лишних эмоций и сомнений он снял с антресоли свой старенький дорожный велосипед, приладил колёса, подкачал шины. В матерчатую сумку бросил немного еды, все свои сбережения, паспорт и покатил в майскую ночь.


* * *


Покемарив с часок в будке сердобольного охранника пансионата «Вороново», таджика, называвшегося Фёдором, Лялин выпил стакан специфического чаю и направился к главному корпусу.

- Там все кушают. Если твоя девушка в нашем пансионате, ты обязательно её увидишь, - сказал Фёдор.

- Спасибо, друг.

- Не за что, люди должны помогать друг другу.

В холле Лялин выбрал место, откуда было удобно наблюдать за отдыхающими, уже потянувшимися в ресторан, к завтраку. В облике одной немолодой пары ему показалось что-то отдалённо знакомое, но разве подойдёшь, спросишь – кто они такие? И уже вышло отведённое время для завтрака, и уже закрылись двери ресторана, а Оля так и не появилась.

Лялин вернулся в будку. Увидев его, охранник Фёдор зацокал языком:

- Ай, друг, зачем ты такой хмурый? Сам знаешь, молодые поздно ложатся, любят долго поспать и на завтраки не ходят. Дождись обеда. На обед все ходят. Давай, погуляй пока, а я приготовлю что-нибудь нам покушать.


* * *


Обогнув старинное, жёлтое здание с медной крышей, миновав сосновый парк, Лялин вышел к озеру, два берега которого соединялись пешеходным мостом, имевшим посредине сход на небольшой остров. На другом берегу единой крепостной стеной смотрелись жилые здания и хозяйственные постройки санатория.

Несмотря на довольно ранний час, Лялин заметил на озере лодку с двумя девушками. Разглядеть издалека их было невозможно, но сердце Лялина затрепетало. Не чувствуя под собой ног, он вбежал на мост. Лодка приближалась. И чем она была ближе, тем больше росла уверенность в том, что девушка, сидевшая к нему спиной, не кто иная, как его Оленька! Неужели, он нашёл её?! Свершилось чудо, в которое, если быть честным, Лялин не верил до последней минуты.

Девушка, сидевшая за вёслами, перестала грести и что-то сказала подружке. Та обернулась, и Лялин увидел беззаботное и даже весёлое лицо Оленьки! Но эта весёлость никак не была связанна с появлением Лялина, она была отражением той жизни, которую Оля вела здесь одна, без него. Лялина кольнула ревность: в то время, как он испытывал адские муки от их расставания, она даже не думала о нём.

- Вот, я приехал, - крикнул Лялин, задохнувшись от налетевшего порыва ветра.

- Как ты нашёл меня? – скорее прочитал по губам, чем услышал Лялин.

Всем своим видом, неповторимым и необъяснимым словами, Лялин умудрился показать, что иначе и быть не могло, что в противном случае он просто умер бы. И Оля поняла его! Лялин увидел слезу на её щеке. Нужны ли после этого какие-либо ещё доказательства того, что она ждала Лялина, что он любим ею?!

Жестами Оля показала ему, чтобы он шёл к пристани. Лодка направилась туда же, и как показалось Лялину, медленнее, чем могла бы.


Часть 7. Оля умеет врать?!


Они устроились на деревянной скамейке в конце аллеи перед главным вход.

- Это просто невероятно, что ты меня нашёл! – сказала Оля. - Мы должны были быть в доме отдыха «Известия» на Пахре. Но туда заявился Марк Наумович Блидман. У него с моим отцом состоялся какой-то серьёзный разговор, после которого папа не захотел оставаться с ним под одной крышей. Мы взяли такси и приехали в «Вороново».

- Ты думала обо мне? – спросил Лялин, взяв её за руки.

- Конечно.

- Почему же тогда не звонила мне? – не удержался от вопроса Лялин.

Немного смутившись, Оля путано ответила в том смысле, что не звонила специально, чтобы не расстраиваться по поводу невозможности его увидеть.

- Тебе здесь нравится? – спросил Лялин, меняя тему разговора.

- Здесь одни старики и сначала было скучно, но, когда приехала Марина…

- Цыганова? – удивился Лялин.

- Ну, да, а разве ты её не узнал? Это ведь она была со мной в лодке.

- Нет, не узнал.

- Ой, мамочка! – вдруг вскрикнула Оля. – Егор, прячься!

Не понимая в чём дело, Лялин зайцем прыгнул за кусты, росшие сзади скамейки. Сквозь них он мог наблюдать, как к Оле подошла немолодая пара, та самая, на которую он ещё утром обратил внимание. Они, действительно, оказались родителями Оли. На вопрос, что она здесь делает, Оля ответила, что ждёт Марину. То, что его Оля, оказывается, умела врать и то, что она заставила его спрятаться, будто стесняясь его – неприятно поразило Лялина. А тут ещё мальчик, из-за которого Лялин едва не обнаружил себя! Пятилетний карапуз с игрушечным автоматом неизвестно откуда, сопя носом, по-пластунски подполз к нему и сказал:

- Это я – полевой разведчик. Ты за кем здесь следишь?

- Ни за кем. Ползи отсюда!

- Куда?

- Откуда приполз.

- Ты что ли в прятки здесь играешь? – обиделся мальчик.

- Тс-ш-ш! – Лялин приложил палец к губам и показал рукой, чтобы тот уходил.

Мальчик надул губы, встал, отряхнул колени и ушёл. Хорошо ещё, что Оля догадалась увести своих родителей на приличное расстояние от этого места.

Скоро она вернулась. Увидев расстроенное лицо Лялина, она села ему на колени и поцеловала:

- Всё будет хорошо, поверь мне, - сказала она. – Нужно узнать, есть ли свободные номера.

- Не нужно, я сегодня уезжаю: у меня работа.

- Никуда ты не поедешь. Я тебя не отпускаю. Эту ночь мы проведём вместе. Не будет номеров, переночуешь в нашем номере, Марина нам мешать не будет.

Лялин не мог не остаться.


* * *


После ужина в местном кафе, где они здорово выпили и повеселись, Оля повела Лялина к себе. Не раздеваясь, она легла на кровать и закрыла глаза. Лялин, повинуясь внутреннему голосу, встал рядом на колени. Неспешно поцеловал её в губы, глаза, расстегнул ей блузку и обнажил маленькие, похожие на лисьи мордочки, груди, и поцеловал их. Оля тяжело дышала. Лялин слышал стук её сердца. Она помогла ему снять с себя джинсы вместе с трусиками. Внизу живота Лялин заметил большую родинку и поцеловал её. Оля вдруг открыла глаза.

- Что?! – спросил Лялин.

- Я обещала заглянуть к родителям, - сказала она.

- Бог с ними.

- Нет, тогда они сами сюда придут.

Оля быстро оделась и ушла. Лялин стоял с опущенными руками.

В номер решительно вошла Марина Цыганова.

- Больше не могу, хочу спать! Где Ольга?

- У родителей.

Марина Цыганова подошла к Лялину и дыхнула ему в лицо перегаром:

- Правда, наша Оля - очень красивая девушка?

- Ты тоже очень красивая, - ответил Лялин, не в силах оторвать взгляда от её блестящих чёрных глаз.

- Но Оля, всё же, лучше? – игриво спросила она и всем телом прижалась к Лялину.

«Я пьян» - подумал Лялин, целуя Марину в губы.

- Между прочим, сюда приезжал Василий, - сказала Марина.

- Василий?! – воскликнул Лялин.- Зачем? Почему Оля мне ничего не сказала?

- Спроси у неё сам. Она возвращается. Да, отпусти ты меня, прилип, как банный лист, - сказала Марина и оттолкнула Лялина.

Вошла Оля. Лялин набросился на неё с упрёками:

- Где ты так долго была? Зачем приезжал Василий?!

- А почему ты кричишь? – спросила Оля.

Лялин отступил на шаг. Ещё минуту назад он и в страшном сне не мог себе представить, что способен разговаривать с Олей в повышенном тоне. Лялин смутился.

- Разве я кричу? – сказал он. – Просто уже поздно, а тебя всё нет и нет. Я начал волноваться. И потом, этот Василий… Марина сказала… зачем он приезжал? Что ему здесь было нужно?

- Василий, как приехал, так и уехал. Всё, я спать хочу. Укладываемся.

Лялину постелили на полу, на матрасе. Легли молча. Лялин выключил свет. Он знал, что не уснёт. Он не находил себе оправданий: зачем он накричал на Олю? Она сердится и уже не позовёт к себе. Странно, но ему и не хотелось к ней. И что это было у него с Мариной Цыгановой – попытка измены или уже сама измена? Как он мог докатиться до такого? А если Марина расскажет Оле? Пусть рассказывает, в конце концов, ничего страшного не произошло – просто дружеский поцелуй и всё!

- Егор, - услышал он шёпот Оли. – Ты спишь? Иди ко мне.

- А как же Марина?

- Она спит давно.


* * *


Ночь помирила Лялина с Олей. Однако, утром он всерьёз засобирался домой. Оля не отпускала.

- Егор, я хочу, чтобы ты остался.

- Но, моя лю…

- Никаких «лю», ты должен остаться и помочь мне.

- Что случилось? – спросил Лялин с тревогой и одновременно с опаской, что помощь потребует денег. После вчерашнего посещения кафе у него не осталось ни копейки; хорошо уж то, что денег хватило рассчитаться за выпитое и съеденное, иначе не миновать бы Лялину позора.

- Сегодня приедет Абрамов, - сказала Оля.

- Абрамов? Это ещё кто такой?

Оказалось, Абрамов – новый сотрудник ИСИ, пришедший на место Лялина. С её слов получалось, что этот Абрамов – совершенно необыкновенный человек: он издал книжку собственных стихов, причём отличных стихов; он классно поёт и танцует, ко всему прочему, он выдумщик, каких свет не видывал: то организует капустник, то коллективную вылазку на природу.

- От Абрамова тащатся все сотрудники ИСИ, - заключила Оля хвалебную оду, но, увидев понурое лицо Лялина, добавила. – Не вздумай ревновать: Абрамов старый и потом, кроме тебя мне никто не нужен.

- Ну, хорошо, но сюда-то он зачем едет?

- Абрамов взялся организовать концерт силами самих отдыхающих.

Выяснилось, что Оля сама собирается выступить вместе с Абрамовым. Она будет танцевать цыганский танец.

- Мне нужен большой, чёрный платок с большими, ярко-красными розами. Достанешь?

- Платок с розами?! Какая глупость!

- Это не обсуждается, - нахмурилась Оля. – Так хочет Абрамов, и этого достаточно. Если каждый начнёт давать советы, концерта не получится. Так, ты достанешь?

- Постараюсь.

- Спасибо! – воскликнула Оля и, поцеловав Лялина, убежала встречать Абрамова, который «должен был уже приехать и находиться в киноконцертном зале пансионата».


Часть 8. Цыган-альбинос и конь педальный


Задача: достать платок без денег – представлялась Лялину совершенно не выполнимой. Он находился в полной растерянности: самое лучшее, что он мог сделать – немедленно укатить в Москву, но что подумает Оленька?

- Не знаю, что делать, - признался Лялин охраннику, – и уехать нельзя, и не ехать нельзя!

- Зачем, дорогой, уезжать? – сказал таджик. – Я помогу тебе. Один мой знакомый женщина есть такой платок. Она добрый человек, попрошу, даст на время. Но это далеко - отсюда километров двадцать будет!

- Ничего, я на велосипеде. Федя, друг, ты спас меня! Век не забуду!

В санаторий Лялин вернулся, когда на сцене киноконцертного зала вовсю шла последняя, генеральная репетиция концерта: Оля отрабатывала элементы танца в паре с высоким стройным мужчиной. Его длинные волосы цвета сухой соломы разлетались в разные стороны. «Цыган-альбинос, курам на смех» - подумал Лялин. Однако при всём своём скептическом отношении к партнёру Оленьки, он не мог не признать, что движения мужчины были точны и даже красивы, чего нельзя было бы сказать об его партнёрше.

Заметив Лялина, Оля спустилась к нему со сцены:

- Ну, что принёс? Ой, какой класс! – воскликнула она, набросив на себя чёрный платок с алыми розами. – Ну, как, похожа на цыганку?!

- То, что надо! – крикнул ей со сцены Абрамов.

Оля поцеловала Лялина в щёку.

- Идём, я познакомлю тебя с Абрамовым.

- Может быть, как-нибудь после?

- Никаких после,

С близкого расстояния Абрамов произвёл на Лялина отталкивающее впечатление: его жёлтое лицо было покрыто мелкими морщинами, выдававшими его солидный возраст. Это было так неожиданно, что Лялин покраснел. Его смущение Абрамов расценил по-своему:

- Я каждое утро пью морковный сок, - сказал он. – Очень полезная штука и вам советую, сказал он, и, как бы в доказательство своих слов, сжал своею сухой ладонью ладонь Лялина так, что тот вскрикнул.

- Ой, простите, я не нарочно, - хитро улыбнулся Абрамов.- Оля сказала, что Вы не хотите принять участие в нашем концерте. Это так?

- В общем, да, я никогда не выступал и, по большому счёту, ничего не умею: ни петь, ни танцевать, - с некоторым трудом признался Лялин и увидел на лице Оли разочарование.

- Откуда вы знаете, что вы умеете, если ни разу не выступали на сцене? – улыбнулся Абрамов. – Это классическое заблуждение многих. Уверяю вас, у каждого есть к чему-нибудь способность. Человека нужно только раскачать, направить, научить преодолевать стеснение. Егор, можно Вас так называть? Прислушайтесь, Егор, к себе, к своему внутреннему голосу: к чему у Вас тянется душа – к пению? Танцу? Декламации?

- Не знаю, - растерялся Лялин.

- Жаль, у нас мало времени, но ничего, в следующий раз мы вас привлечём. Договорились?

И, не дождавшись ответа Лялина, Абрамов схватил Олю за руки и закружил её в танце.

- С платком другое дело! – услышал он возглас Абрамова. – Он у тебя молодец!

- Ещё какой! – ответила со смехом Оля.

«Это они обо мне, что ли?»- подумал Лялин, спускаясь в зрительный зал. Ему было неприятно, что Оля позволяет Абрамову давать ему оценки.

Лялин устроился на последнем ряду, ближе к выходу. Зал стал наполняться зрителями. Лялин заметил, как мимо него, словно приведение, прошагал Марк Наумович Блидман с неизменным портфелем из зелёной крокодиловой кожи. Он явился, очевидно, чтобы окончательно добить Ольгиного отца. Лялин пулей выскочил из зала с твёрдым намерением уехать в Москву немедленно, несмотря на скорую ночь.


* * *


… Лялин крутил педали, практически, не видя дороги. Перед его взором неотступно стоял образ Оленьки, удивлённой и расстроенной его внезапным отъездом. «Она, должно быть, не сможет уснуть. О, бедная моя лю…» - подумал он с нежностью, не сумев закончить мысль, поскольку дорога резко пошла в гору и, чтобы крутить педали, понадобились дополнительные физические усилия.


Глава 3. «ЗИЛ»


Часть 1. Стукач и провокатор

Очень часто то, что человеку нужно по-настоящему, само идёт в руки. Так случилось и с Лялиным: в первой же купленной им газете он наткнулся на объявление – автомобильному заводу имени Лихачёва (ЗИЛ) требовался социолог. Он тут же позвонил по указанному в объявлении телефону, и ему предложили приехать для собеседования.

Лялин полетел, ни секунды не сомневаясь в успехе. Теперь, когда у него есть Оля, ему до зарезу нужна была работа. Он не мог, не имел права упустить свой шанс.

Заводские социологи располагались в здании бывшего детского садика. Лялина встретил сам начальник бюро, Дунин Владимир Серафимович – холёный мужчина неопределённого возраста, абсолютно дипломатической внешности. Отличный серый костюм сидел на нём как влитой, белоснежная сорочка пахла зимней свежестью, галстук нежно-голубой расцветки, кажется, светился изнутри, а шикарные очки в роговой оправе придавали его внешности солидную законченность. Расточая умопомрачительный запах французских духов, Дунин вальяжно сидел за письменным столом, изящно откинувшись, с одной рукой за спинку стула, а другой играя ручкой с золотым пером. Движения его дышали значительностью и спокойствием.

Лялин был в некотором замешательстве: на заводе, выпускающем грузовые автомобили, он готов был встретить людей, одетых чуть ли не в телогрейки и кирзовые сапоги, но отнюдь не таких «швейцарцев», как Дунин. Лялин почувствовал неловкость за свою скромную одежду.

Начальник бюро предложил Лялину присесть напротив себя и подождать «одну секунду». Секунда длилась довольно долго. Всё это время Дунин, поочерёдно моргая глазами, молча разглядывал кандидата, демонстрируя при этом капитальное, не показное спокойствие.

Лялин сидел, опустив голову, имея прекрасную возможность под столом рассмотреть лакированные туфли и высокие, уходящие под брючины, носки начальника.

Наконец, в кабинет вошёл неулыбчивый и седой, как лунь, мужчина грузинской национальности, одетый так же, как и Дунин, не без изящества, но скромнее: в свитер и джинсы. Чувствовалось, что стиль одежды выбран им не случайно, а по принципиальным соображениям. В руках грузин держал второй том «Капитала», К.Маркса с множеством жёлтых закладок. Лялин, не осиливший и десяти страниц первого тома великого немца, тотчас признал научный авторитет вошедшего. Змеёй вкралась в него неуверенность в себе и, как следствие, сомнение в успехе своей миссии.

Грузин уселся на свободный стул, положил ногу на ногу, книгу пристроил на колене и представился с едва заметным акцентом и приятным заиканием:

- К-келептришвили Артур – социолог.

- Здравствуйте, - ответил Лялин, дрогнувшим голосом.

- Начнём, пожалуй, - сказал Дунин, глядя на Артура с благоговейным трепетом и обожанием.

- Х-хорошо, - согласился Артур Келептришвили.- Мы ищем человека, который с-согласится участвовать в социологическом исследовании методом включённого наблюдения. Надеюсь, вы знакомы с данным инструментарием?

- Д-да, - коротко ответил Лялин.

- П-прекрасно! Цель исследования определить эффективность системы адаптации молодых рабочих сборочного производства. Меня интересуют реальные процессы, происходящие внутри рабочего коллектива, отчуждённого от основных средств производства. Это, н-надеюсь, п-понятно?

- В целом, да, - ответил Лялин.

- П-прекрасно. План исследования изложен в моей программе.

- Да, да, здесь всё написано, - сказал Дунин и протянул Лялину толстую пачку листов бумаги. – Ознакомьтесь.

- Как, прямо сейчас?!

- Н-ну, да, мы д-должны знать – справитесь вы с этим или н-нет.

Лялин принялся листать, однако, присутствие работодателей мешало ему. Он не мог сосредоточиться. Строчки программы расплывались. Перевернув последний лист, Лялин понял, что ничего не понял.

- Н-ну, как, справитесь?- спросил Артур Келептришвилли.

Огромное желание устроиться на работу заставило Лялина уверенно соврать:

- Думаю, да.

- Отлично! Но…– сказал начальник бюро Дунин, - не кажется ли тебе, Артур, что данная кандидатура несколько старовата для молодого рабочего?

Грузин погладил томик «Капитала» и сказал:

- Нет, не думаю. Маркс предупреждал, что с-старение рабочего класса неизбежно. Это, так сказать, первичный признак будущего мирового экономического кризиса. Тенденция ухудшения демографической ситуации - есть данность, с которой нельзя не считаться.

Дунин поочерёдно моргнул двумя глазами, одним движением пальца подправил очки и произнёс:

- Да? Ты в этом уверен? Ну, хорошо, тебе видней.

В эту минуту Лялин думал о том, что в нашей стране всё перепутано: тем, кому сам Бог велел заниматься наукой, прозябают на заводе, а тем, кому самое место на заводе, например, Блидману Марку Наумовичу, протирают штаны в академических институтах.

- Егор Лялин, - торжественно произнёс Дунин.

- Да, да?

- Мы вас берём с испытательным сроком.

«О, как обрадуется Оля!» - первым делом подумал Лялин и, уже исключительно ради своей любимой, поинтересовался:

- Извините, а сколько я буду получать?

- О! – воскликнул Артур Келептришвилли. – Это уже без меня.

Дождавшись, когда за коллегой закроется дверь, Дунин назвал сумму, превысившую самые смелые ожидания Лялина.

Дунин понимающе улыбнулся:

- Как видите, за деньгами у нас дело не стоит, лишь бы вы справились.

- Я справлюсь! Обязательно справлюсь. Даже не сомневайтесь!


«Жизнь прекрасна и удивительна!» - по кругу вертелось у Лялина в голове. Ещё сутки назад у него ничего не было, он был одинок и беден, а сейчас у него есть всё: любимый человек – Оля, Оленька и будут деньги!

К Лялину вернулась уверенность в себе, уверенность в том, что нет такого дела, с которым он не смог бы справиться. Он чувствовал себя неожиданно разбогатевшим победителем. Будущей зарплаты должно хватить на то, чтобы вернуть Вовчику долг за костюм, прикупить себе новую одежду (по образцу начальника бюро Дунина), сводить Оленьку в кино, театр и даже ресторан, не говоря уже о кафешке. Лялин посмотрел на телефон. Он ждал звона от Оли. По каким-то ясным одному ему признакам, Лялин определил, что Оля не звонила и тогда, когда он отсутствовал дома.

Он заставил себя не расстраиваться. Тем более, что ему нужно было ознакомиться с программой исследования, в котором ему предстояло принять участие. После внимательного прочтения радостное настроение его померкло. Согласно документу, он должен был под видом рабочего устроиться в одну из бригад и в течение месяца совершить ряд нарушений трудовой дисциплины: от прогула до распития спиртных напитков на рабочем месте и даже воровства – ему нужно было украсть деталь грузовика, название которой и даже вес в граммах был прописан. При этом, ему предписывалось «архивнимательно» отслеживать реакцию мастера и других начальников и докладывать обо всём увиденном в бюро. Иными словами Лялину отводилась роль шпиона или, точнее, стукача и провокатора.

Удивительные штуки выкидывает жизнь: совсем недавно в ИСИ его незаслуженно обвинили в штрейкбрехерстве, а теперь, на заводе ему реально предстоит стать доносчиком.

Лялин готов был взвыть волком от досады. Хорошо, что он не успел рассказать Оле о своей новой работе, предназначенной исключительно для отмороженных на всю голову дебилов.

Лишь немного поостыв, Лялин нашёл силы к логическому осмыслению ситуации. Его мысли вертелись вокруг следующих пунктов: во-первых, не он придумал эту зверскую программу и моральная сторона дела целиком лежит на совести автора – марксиста Артура Келептришвилли. Во-вторых, если он откажется от участия в этом исследовании, на его место легко найдут другого, менее щепетильного в вопросах этики. В-третьих, послать к чёрту Дунина энд Келептришвилли равносильно отказу от Оли: без денег он не сможет предложить молоденькой девушке никаких развлечений, кроме прогулок по грязной Москве или сидения дома. Что за этим последует - ясно без всяких слов.

Артур Келептришвилли, рассуждал далее Лялин, бесспорно настоящий учёный, и, похоже – гениальный человек, а гений не может быть плохим или хорошим. Гению нужно просто верить и следовать за ним. «Так я и сделаю!» - решил Лялин.


Часть 2. В соответствии с легендой


Согласно программе, читай – задания, Лялин на общих основаниях, то есть через отдел кадров по своему паспорту, устроился слесарем-сборщиком в автосборочный корпус ЗИЛа. Он попал в бригаду мастера Ивана Петрова.

Перед началом смены мастер провёл с Лялиным инструктаж. Вкусно окая, как могут окать только выходцы Ярославской губернии, Иван Петров объяснил новичку суть работы. Задача была простая: насаживать гайки на колёсные шпильки и главное тут – успеть наживить полный комплект гаек до того, как конвейер протолкнёт автомобиль к следующей операции – окончательного их заворачивания при помощи гайковёрта – инструмента, похожего на огромную дрель. На гайковёрте стоял армянин Акопянц.

- Освоитесь – переведём вас на гайковёрт, - пообещал мастер.

- Простите, а куда денется Акопянц? – поинтересовался Лялин.

- Акопянц станет скользящим рабочим, - сказал мастер, почему-то пунцово покраснев.

Находившийся рядом Акопянц широко улыбнулся, показав большие белые зубы.

Не поднимая глаз, будто стесняясь Лялина, мастер пробурчал:

- Вы вовремя к нам пришли: план растёт, катастрофически не хватает рабочих рук. Я очень рад. Надеюсь, мы сработаемся.

- Спасибо, я тоже надеюсь, - ответил Лялин, подумав о том, что вряд ли этот деревенский парень будет радоваться, когда узнает истинную цель его появления. «Шпион, так шпион - с первой зарплаты куплю себе чёрные очки» - решил Лялин.

Выйдя на точку, Лялин почувствовал волнение. Раздавшийся пронзительный звонок, заставил его вздрогнуть. Конвейер тронулся. На первом автомобиле мастер Петров сам, для примера, наживил гайки.

- Понятно? – спросил он Лялина. – Дальше сами.

Лялин набрал из контейнера необходимый комплект гаек и встал наизготовку.

- Главное – спокойствие, - подбадривал мастер, – у вас всё получится.

Подъехало колесо с голыми шпильками. Первая гайка навернулась легко. В знак одобрения гайковёрточник Акопянц показал ему большой палец.

- Ерунда! Делать нечего! Тут и обезьяна справится, - крикнул ему Лялин.

- Молодца! – похвали мастер. – Я могу идти?

- Давай, давай! – улыбнулся Лялин.

Вторая гайка налезла на шпильку даже легче первой, но едва Лялин отпустил руку, как она покосилась и полетела вниз. Ударившись о металлический пол, гайка по-лягушачьи подпрыгнула несколько раз и покатилась вдоль конвейера. Тем временем, колесо без гаек успело продвинуться метра на полтора-два. Лялин сделал попытку задержать его, ухватившись рукой, но быстро сообразил, что это ему не под силу. Лялин бросился вдогонку за злосчастной гайкой, которая скрылась под стеллажом. Чтобы достать беглянку Лялину пришлось на четвереньках проползти мимо гайковёрточника Акопянца, взиравшего на всё это с немым ужасом. Лялин вернулся на свою точку, когда недоукомплектованный грузовик продвинулся далеко вперед. Раздался звонок. Конвейер остановился. Прибежавший с кувалдой и гайками мастер Петров короткими ударами насадил недостающие гайки и запустил конвейер.

- Какого черта ты полез доставать гаку? – набросился мастер на Лялина.- Нельзя было из контейнера другую взять?

- Растерялся, - честно признался Лялин.

- Эх, ты! – покачал головой мастер и протянул ему кувалду. – На, держи, пригодиться.

С кувалдой дело у Лялина пошло веселее. Однако, вскоре он почувствовал дикую усталость: гайки стали казаться неподъёмными. Появилась резкая боль в спине. Но не было времени даже разогнуться: только разделаешься с одним колесом, как на его место вставало другое и требовало гаек. С каждой минутой у Лялина росло раздражение против конвейера – этого безмозглого и безжалостного животного, сосущего жизненные соки из своих рабов. Какой изверг придумал столь бесчеловечную организацию труда? Лялину казалось - не то, чтобы месяц, как того требовала программа Келептришвилли, но и дня он не выдержит.

- Ничего, братишка, - сказал мастер, словно прочитав мысли Лялина. – Через это все проходят, привыкнешь.

К концу смены Лялин так вымотался, что у него не достало сил подумать даже об Оле.


* * *


В соответствии с программой, свой второй рабочий день на конвейере Лялин начал с опоздания. Это далось ему нелегко. Вышагивая полчаса перед заводской проходной, он весь извёлся. Он и подумать не мог, что нарушать трудовую дисциплину так трудно и неприятно. Но работа есть работа. За это он получит хорошие деньги. Скоро они ему очень понадобятся: ведь вот-вот должна вернуться его Оленька из «Вороново».

Выждав положенное время, Лялин побежал в цех. Почему-то он был уверен, что без него конвейер встанет и в цеху будет тихо. Но нет, работа шла своим чередом, гайковёрты визжали, люди были заняты, и никто в его сторону не повернул головы. На его месте работал мастер Петров.

- А, пришёл! Молодец! А я уж думал, не придёшь, не понравилось парню. Что опоздал - не беда. С непривычки со всяким может случиться. На первый раз прощается, - говорил мастер таким тоном, будто это он сам опоздал на работу и ему было неловко.

Уж лучше бы он накричал на Лялина. По крайней мере, Лялину не так было неловко перед человеком.

- Идите, дальше я сам, - сказал Лялин.

- Вот и лады: побегу в кузовной цех, оттуда сплошной брак идёт. – Сказал мастер и, сделав шаг, остановился. – И, пожалуйста, постарайтесь больше не опаздывать. Очень, понимаете, с людьми сейчас тяжело: многие болеют, то да сё, а на вашу операцию скользящий рабочий не положен. Вот и приходится самому амбразуру закрывать. А тут ещё Людка Стеклова на бензобаках не вышла, ребёночек заболел. Нужно подмену найти. Такие, брат, дела.

Мастер убежал. Лялин набрал гаек и с ненавистью взглянул на приближающееся колесо.

- Что, гадина, жрать хочешь? Сейчас я тебя накормлю, – прошептал Лялин, крепко сжав в руке кувалду.


Часть 3. Гений и злодейство


В этот день Лялин не мог думать ни о чём другом, как только о своём открытии: он нашёл, что программу Артура Келептришвилли нужно выбросить в помойку только на том простом основании, что она не учитывала того очевидного факта, что улыбка, с которой мастер Петров простил ему опоздание, подействовала на него сильнее любого другого наказания. «Что же это получается: в отчёте по этому факту я должен написать, что мастер не принял мер к нарушителю трудовой дисциплины?! Какая глупость!» - думал Лялин. – «Неужели вся теория Маркса имеет подобное упущение?!»

И навсегда останется загадкой, каким образом, в этой связи, в голове Лялина родились стихотворные строки, которые он перенёс на бумагу одним махом, без единой помарки и исправления:


Я знаю, что праздники, праздники кончатся.

Заплещется дождь и одно одиночество

Останется здесь, никуда не уйдёт,

Искать себе новых друзей и забот.


Я знаю, что осень прохладой закружится,

И воспоминаний вчерашние лужицы

Подёрнуты будут искристым ледком,

Как зимние сны, что приснятся потом.


Я знаю, что вы, вы - друзья мои нищие,

Богатыми станете, станете бывшими,

И перекочует тогда пустота

Из ваших карманов в сердца навсегда.


Но всё-таки, всё-таки, Боже, как хочется

Хоть раз рассмеяться в лицо всем пророчествам!

На краешке жизни, у самого дна

Найти изумрудную россыпь добра!


Перечитав несколько раз текст, как чужой, Лялин со страхом подумал: «Я, наверное, гений!»


* * *


Если Лялину так невероятно трудно далось простое опоздание на работу, что уж говорить о целодневном прогуле!

Весь прогульный день Лялин провёл дома, меряя комнату шагами из угла в угол. Как наваждение, перед ним маячила наивная улыбка мастера Петрова. Неужели, и на этот раз он его простит, не накажет?

Лялин мучился завтрашним днём, когда ему нужно будет предстать пред светлые очи мастера. «Нет, нужно заболеть или, лучше, вообще, послать к чёртовой матери Келептришвилли с его долбаной программой включённого наблюдения!» - думал Лялин. В этом случае он останется без работы и денег. Тоже не есть хорошо, тем более, что со дня на день должна вернуться из «Вороново» Оля. Деваться, кажется, было некуда и, опять же, не зря в народе говорится - «взялся за гуж, не говори, что не дюж».

Утром следующего дня Лялин шёл на завод, как на аркане, готовый во всём признаться мастеру – кто он и с какой целью заслан к нему в бригаду. Издалека заметив Петрова, Лялин спрятался за стеллаж. Петров разговаривал с толстым и лысым мужчиной в синем халате. В такой спецодежде ходило высокое начальство. До Лялина долетали обрывки фраз, из которых следовало, что начальник страшно недоволен мастером.

- Ещё раз допустишь такое безобразие, и я не посмотрю, что ты в передовиках ходишь, уволю! – пообещал толстяк и пошёл дальше.

Лялин вышел из-за укрытия.

- А, это ты? – сказал мастер.

- Случайно не моему поводу? – не удержал вопрос Лялин.

- По поводу всего: людей не дают, качество комплектующих не улучшается, а план растёт. Ну, их – надоело! – махнул рукой мастеру. – Сам-то как? Жив-здоров? – и, как бы давая подсказку, добавил. – Наверняка, температура была, врача вызывал, и есть больничный лист.

Лялин опустил голову:

- Я абсолютно здоров.

- С родственниками что-нибудь случилось или, не дай Бог, с родителями?

- Нет, с родителями тоже всё в порядке.

- Тогда что? – удивился мастер. – Получается – прогул?!

Произнесено это было с такой внутренней болью и сопереживанием, что у Лялина защемило в груди.

- Выходит, что так, - согласился Лялин.

- Придётся Вас наказать!

- Вот это правильно! – даже обрадовался Лялин.

- Как правильно?! Вместе с Вами лишат премии всю бригаду.

Лялин захлопал глазами.

- А Вы как думали: мало этого, ещё и тринадцатой зарплаты не будет. Послушайте, Лялин, либо Вы дадите мне слово, что больше не будете нарушать, либо…Короче, сами решайте.

Мастер ушёл. К Лялину подошёл гайковёрточник Акопянц и поинтересовался:

- Что, крепко досталось от мастера?

- Совсем не досталось, даже выговор не сделал.

- Вот, что за человек?! – воскликнул армянин. – Разве можно с нами быть таким добрым? Недаром его зовут Ваней-Петей!

- Почему Ваней-Петей?

- Да, потому, что он не рыба и не мясо! Характера нет у человека. Однозначно, пропадёт парень.

- Кажется, ты прав, - согласился Лялин, думая о следующем понедельнике – дне, когда, согласно программе, ему предстоит на рабочем месте организовать распитие спиртных напитков.

Но пока, слава Богу, была пятница и, следовательно, впереди Лялина ждали два дня отдыха, когда обо всём можно подумать, а главное – в субботу он должен встретить Олю и обязательно с подарком. Лялин мечтал о джинсах для неё, которыми торговали с рук прямо в вестибюле гуманитарного корпуса МГУ. Он блаженно улыбался, заранее предвкушая бесцеремонность, с которой Оля примет подарок, не поинтересовавшись ни его стоимостью, ни тем, откуда он достал деньги, что явится убедительным доказательством того, что Лялин ей не чужой человек, а … , но об этом ему даже страшно было подумать!


Часть 4. Не выдать себя


- Ехать! Всенепременно ехать! – убеждённо говорил Артур Келептришвилли.

Нет слов, грузин, безусловно, гениальный человек, но со своим марксистско-ленинским «всенепременно» он явно перегибал палку.

- Ехать?! – изумлённо вскричал Лялин. - Зачем? Какой в этом смысл?

Лялин посмотрел на начальника бюро Дунина – свою последнюю надежду. Владимир Серафимович, как всегда в минуты умственно напряжения, исполнил несколько циклов поочерёдного моргания глазами и вдавливания указательным пальцем душки роговых очков, и спросил:

- В самом деле, Артур, если эта поездка не связана с предметом нашего исследования, то зачем Лялину ехать? А?

- Вы, значит, тоже наивно полагаете, что эта поездка бессмысленна? – спросил Келептришвилли, явно подражая Сталину.

- Пусть товарищ Келептришвилли объяснит нам свою точку зрения, а мы послушаем, - произнёс начальник бюро также на сталинский манер.

Товарищи развлекались в то время, как Лялину было не до смеха: для него вопрос стоял ребром - ехать или не ехать в зиловский двухдневный дом отдыха, путёвку в который Лялину вручил в конце смены мастер Петров со словами: «убедительно прошу вас поехать, отказ не принимается». Лялин, может быть, и рад был бы поехать, но как быть с Олей, которая завтра должна вернуться из «Вороново»? Если он уедет, то не сможет её встретить!

- Вы с-спрашиваете, зачем Лялину нужно ехать в дом отдыха? – задумчиво сказал Артур Келептришвилли, как истинный гений, не стеснявшийся думать в присутствии других людей. – Дело в том, что при разработке программы я сознательно не учитывал влияние фактора свободного времени на морально-психологический климат трудового коллектива, который, в свою очередь, тесно коррелирует с уровнем трудовой дисциплины. Нельзя исключать, что поездка в дом отдыха поменяет весь фон исследования. Не считаться с этим мы не имеем права. Нам необходимо знать, что будет происходить в этом доме отдыха.

- М-да, - сказал Дунин, – звучит весьма убедительно.

Лялин не выдержал.

- Как, что будет происходить?! – крикнул он в лицо Келептришвилли. – Известно что – одно пьянство и б…, и больше ничего!

- К-кто вам сказал такую глупость? – побелев лицом сказал Келептришвилли.

- Какая разница? Допустим, Акопянц сказал.

- К-кто такой Ак-копянц? Социолог?

- Нет, обычный гайковёрточник, но очень умный человек.

Келептришвилли устало улыбнулся, как улыбаются взрослые над высказываниями детей.

- С-свободное время остаётся свободным временем, - пояснил он, - Даже не смотря на пьянство и, как вы выразились, б… Для науки абсолютно не имеет значение то, чем объект исследования занят во в-внерабочее в-время. Лялин, настоятельно рекомендую почитать Маркса и, уже обратившись к Дунину, сказал. – За ночь я н-напишу дополнение к программе и н-новый вопросник. Потрудитесь завтра же передать эти материалы Лялину в дом отдыха. Х-хорошо?

- Сделаем, - ответил начальник бюро, провожая своего товарища и коллегу, готового не спать ради дела, взглядом полным восхищения.

Лялин сидел, будто придавленный чем-то тяжёлым к стулу. Судьба, кажется, разводила его с Оленькой. «Прости, меня, моя лю..» - только и успел подумать Лялин, как его перебил начальник бюро:

- Хотите таблетку валидола?

- Спасибо, нет. Со мной всё в порядке, - ответил Лялин.


* * *

Мрачный прогноз Лялина насчёт «сплошного пьянства и б…» в двухдневном доме отдыха оправдался на двести процентов. Едва вереница из десяти громадных автобусов отъехала от второй заводской проходной, как началось безудержное пьянство: пили все одинаково много, без различия возраста, пола и занимаемой должности.

Мастер Петров всё время держался подчёркнуто рядом с Лялиным. И в автобусе они сидели рядом. С задних рядов приплыла непочатая бутылка водки.

- О! – будто удивился мастер. – Будете из горла?

- Можно, - равнодушно согласился Лялин, считавший, что терять ему уже нечего.

- Есть предложение: сразу перейти на «ты».

- Почему бы и нет, мне без разницы, - опять согласился Лялин, стараясь погасить раздражение к Петрову, явно набивавшемуся к нему в друзья. Людей, домогавшихся его расположения, Лялин необъяснимо презирал.

Открыв зубами пробку, Мастер Петров предложил:

- Пей первым.

Лялин сделал небольшой глоток и вернул бутылку.

- И-эх! – залихватски крикнул Петров и одним махом ополовинил бутылку.

После небольшого молчания Петров сказал:

- Вот, смотрю на тебя, Лялин Егор, и не пойму: странный ты какой-то. Никак не могу раскусить тебя, в смысле понять.

- А что такое?

- Ну, как же – вроде ты из обыкновенной, рабочей семьи, а рабочей косточки в тебе нет ни грамма. И смотришь на меня, как будто изучаешь. Слушай, ты, случайно, не американский шпион? - сказал мастер и уставился на Лялина.

Не отводя глаз, Лялин на ощупь дотянулся до недопитой мастером бутылки водки и влил в себя всё содержимое, ни разу при этом не моргнув.

- Вот это да! – восхитился Петров, тем не менее, продолжая буравить Лялина.

- Ерунда, для меня это семечки. Значит, ты считаешь, что я американский шпион?

- Вроде того.

- Ты не прав, - сказал Лялин, обтерев губы рукой, - я не американский шпион, а … английский!

После чего, забыв о времени, они гипнотизировали друг друга, будто вычисляя долю шутки в сказанном, пока оба не рассмеялись. Они хохотали долго, до боли в животе, до слёз, не находя в себе сил остановиться. Трясясь всем телом, мастер делал попытки спросить что-то ещё, но только задыхался, хрипел и, прося пощады, махал обеими руками. Первым успокоился Лялин.

Через некоторое время пришёл в норму мастер.

- Вот это - да! Давненько я так не смеялся! – сказал он, вытирая слёзы. – Что это такое было?

- Не знаю, должно быть – нервная разрядка.

На задних рядах автобуса затянули:


Выходила на берег Катюша,

Выходила на берег крутой!


Мастер Петров обнял Лялина за плечи и, не договариваясь, они дружно выкрикнули:

- Эх!- и уже вместе со всеми подхватили:


Выходила песню заводила,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла!


Часть 5. Битва с бабами из кузовного цеха


Судя по безразличию, с которым обслуживающий персонал дома отдыха взирал на бессмысленные круговые хождения гостей, сопровождаемые дикими криками и пьяными разговорами, густо замешанными на мате, с истерическим хохотом и хлопаньем дверями, это расселение по комнатам ничем не отличалось от сотни предыдущих.

Лялина поселили вместе с мастером Петровым в двухместном номере. Из автобуса к ним был перенесён и спрятан под кроватью «бригадный стратегический запас» - три ящика водки. Не успел Лялин, как следует, осмотреться, как позвали на ужин.

Еда была обильной, но не вкусной. Из столовой отдыхающие сразу потянулись на дискотеку, устроенную в фойе перед баром и откуда слышался грохот музыки. Чувствовалось, что народ хорошо знал порядки. Лядин попытался улизнуть к себе в номер – отдохнуть немного, но мастер Петров его остановил:

- Чудило! Времени и так в обрез! Дома выспишься! Сейчас здесь такое начнётся – туши свет! – И увлёк Лялина на середину площадки.

Некоторое время Лялин танцевал в паре с Петровым. Затем к ним присоединилась целая группа сильно крашеных девиц. Когда включили пульсирующий свет, Лялин перестал понимать – то ли он танцует с одной девушкой, то ли с разными. Неизвестно, каким образом в руках Лялина, вдруг, оказалась бутылка водки. Не рассуждая, он сделал несколько глотков и бутылка, будто сама собой, растворилась в темноте.

Перед глазами Лялина, как в ускоренном калейдоскопе, замелькали разные лица. В конце концов, ему это надоело.

- Отошли все на …! – Махнул рукой Лялин и продолжил танец в одиночку.

Он пытался изобразить цыганский танец. В такт музыке Лялин старательно задирал ноги и сильно бил по ним ладонями, повторяя:

- Вот, как надо, Абрамов! Вот, как надо, Абрамов!

И только одна мысль беспокоила его – почему никто не восхищается его умением танцевать? Неужели, никто не видит, как он ловко выворачивает ноги и изящно колотит руками?

Несколько раз к нему приближались девушки, они тёрлись об него, мешая танцу. Лялин объявлял им, что он английский шпион, и девушки в недоумении отходили.

- Я английский шпион! – Несколько раз прокричал Лялин в дёргающуюся толпу, которой не было до него никакого дела.

Вдруг перед ним появилось красное лицо мастера Петрова.

- О! Ваня-Петя! – обрадовался Лялин. – Ни рыба, ни мясо! Ты откуда, друг?

- Я пропал, выручай! – крикнул ему в ухо мастер.

- Что-о? Кто тебя обидел? Покажи, я ему глотку порву! – выкрикнул Лялин.

- Объяснять времени нет! Уходить надо! Бежим! – крикнул Петров таким голосом, что Лялина сковал леденящий страх.

Петров побежал, Лялин бросился за ним. Он бежал и думал о скорой смерти, которую он с радостью примет за очень хорошего человека – мастера Петрова.

Они влетели в свой номер. Лялин остановился посредине комнаты. Тяжело дыша, он наблюдал, как Петров пытается закрыть дверь. Снаружи ему кто-то сильно мешал. Борьба шла с переменным успехом до тех пор, пока Лялин не догадался помочь другу. Вдвоём им удалось закрыть дверь на задвижку.

- Кто это? – прошептал Лялин.

- Они!

- Кто? Местные бандиты?

- Хуже – бабы из кузовного цеха. Я написал докладную записку о низком качестве кузовов. За это их лишили премии. Так эти стервы поклялись меня изнасиловать. И изнасилуют, вот увидишь.

В ту же секунду раздался удар по двери такой страшной силы, что вылетела задвижка. В комнату ворвались взлохмаченные и потные бабы. Лялин насчитал их шесть человек во главе с толстой и высоченной бабой, похожей на метательницу молота.

- Вот он! – указала она пальцем на Петрова. – Хватайте его, валите на кровать!

Кузовщицы набросились на Петрова, схватили за руки, за ноги и распластали на кровати.

- Девочки, не нужно! Я больше не буду! Простите меня! – орал Петров.

Прижатый к стене Лялин не верил в серьёзность происходящего, пока не последовала команда:

- Снимай с писаки штаны!

Петров скосил глаза в сторону и, чуть было, не заплакал:

- Людка Стеклова!? И ты с ними? Я же тебя два дня подменял, пока ты с мужиком своим разбиралась!

- За это тебе уплочено, мы квиты, а баб в обиду я не дам!

- Оголяй доносчика! - крикнула толстуха.

- Бабы, родные, милые, погодите маленько, - взмолился Петров.

- Ну, чего ещё?

- У меня водка есть.

Предводительница подбоченилась:

- Девки, ша! Про каку-таку водку писака тут гуторит? Чи мне послышалось?

- Водка, водка! - замотал головой Петров. - Три ящика под кроватью стоят. Забирайте всё, только отпустите!

- Бабы, гляньте-ка под кровать! Ну, шо, ма?

- Ма, ма! - заверещали на все голоса бабы, заглянувшие под кровать.

- Так тэж совсим другой коленкор! – расплылась в улыбке толстуха. - Милый ты наш человек! А, ну, бабы, зачиняйте дверь. Да, отпустите Петрова, никуда не денется, подлюка. И ты, хлопец, - обратилась она ласково к Лялину, - будь ласка, подходь сюды, не боись. Сейчас пировать будем. А нут-ко, кто там помоложе, слетайте мигом за закуской - одна нога тут, другая там!

Толстуха уселась на одну кровать, все остальные на другую.

Хитро улыбаясь, она сказала:

- Вот видите, девки, мастер Петров-то, наш Ваня-Петя, оказался приличным пацаном, а мы по собственной дури чуть его не оттрахали! – и засмеялась редким, как удары колокола, смехом. – Ха-ха-ха!

Женщины вслед за ней закатились в диком, безудержном гоготе. Кровать, на которой они сидели, заходила ходуном, грозя развалиться на части.


* * *


Лялин проснулся от сильной головной боли. С трудом разодрав глаза, он обнаружил на своём плече спящую голову в копне перепутанных и пахнущих рыбой волос. Лялин попытался вытащить руку. Голова недовольно зачмокала и вместе с телом повернулась к нему спиной. Методом тщательной пальпации он определил, что тело головы – женское и, при этом, абсолютно голое! Как оно попало к нему в кровать, Лялин не помнил решительно. Впрочем, он ничего не помнил: и как сам очутился в этой кровати, и было ли у него с этим голым женским телом что-то, о чём он должен сейчас сожалеть? Судя по тому, что он тоже не одет и каждым своим членом ощущал нечистоту - скорее было, чем нет.

Лялин осмотрелся. На кровати, на которой, по идее, должен был спать мастер Петров, буквально была навалена гора тел. Определить - кто там есть кто, и где сам Петров не представлялось возможным.

В эту секунду перед Лялиным встал светлый и чистый образ Оленьки Барсуковой. До того, как он узнал её, считай – год, Лялин ни с кем не встречался, то есть он встречался, но ни с кем из них, по разным причинам, до главного дело не доходило, словно сама судьба берегла его, готовила к встрече с самым важным для него человеком. И вот, когда у него есть Оля, он сорвался! И с кем! С лимитчицей из кузовного цеха! Как он мог так поступить! Да, любит ли он свою Оленьку? Лялина охватил ужас, от которого ему стало трудно дышать.

- О, моя лю … ! – зашептал он заочное прощение, но, получив крепкий удар лимитчицы локтём в бок, вынужден был умолкнуть.

Под скрип кровати Лялин развернулся к полоумной девице спиной и уже даже не шёпотом, а артикуляцией губ изобразил слова: «О, моя лю …», и вновь получил локтём, уже с ругательством:

- Мать твою, дашь ты мне сегодня поспать или нет?!

- Какая гадость! – крикнул Лялин и катапультировался из-под одеяла.

Одевшись кое-как в темноте, он вышел из номера. В коридоре он наткнулся на незнакомого мужчину.

- Вы, Егор Лялин? – спросил незнакомец.

- Ну, я. Чего надо?

- Вам надлежит срочно явиться на работу. Я приехал за вами. Машина ждёт.

Ничуть не удивившись, будто за ним приезжали каждый день, Лялин крикнул:

- Прекрасно! Поехали отсюда!!


Часть 6. Подстава


- Как хотите, а я больше не могу, - с ходу заявил Лялин.

Начальник бюро Дунин и Артур Келептришвилли переглянулись между собой и молча уставились на Лялина.

Лялин смутился, но продолжал:

- Я отказываюсь участвовать в вашем исследовании. Я не такой знаток Маркса, как вы, но, до тех пор, пока на производстве не решены элементарные проблемы, социологам там делать нечего. Ну, честное слово, о какой роли мастера можно говорить при катастрофической нехватке рабочих рук, когда мастер, затыкая дыры, вынужден сам крутить эти чёртовы гайки, которые, к тому же, не лезут на чёртовы шпильки! Согласитесь, сначала нужно научиться делать нормальные гайки, а то идёт сплошной брак! В последний раз кабины пришли без посадочных отверстий! Мастер Петров сам бегал, пробивал отверстия. В целом справился, но две машины ушли с незакреплёнными кабинами. Делайте со мной, что хотите, но на конвейер я не вернусь, хоть увольняйте. А, что вы всё время молчите?

- Мы не молчим, а слушаем, - в своей обычной манере, то есть спокойно и размеренно ответил Дунин. – Всё, что Вы говорите, весьма любопытно. Но дело в том, что мы вызвали Вас как раз для того, чтобы сообщить о завершении нашего исследования.

У Лялина округлились глаза.

- Что-о-о!? В чём дело?!

- Д-директору завода, - пояснил Артур Келептришвилли, - срочно понадобился приказ о неудовлетворительном состоянии трудовой дисциплины в автосборочном корпусе.

- Ну, и? – воскликнул Лялин, предчувствуя недоброе.

- Само собой, мы п-приказ написали: вот ознакомьтесь, - заикаясь сильнее обычного, сказал Келептришвилли.

Лялин взял бумагу. Из текста приказа следовало, что за последнее время в автосборочном корпусе резко ухудшилась дисциплина, дело дошло до того, что отдельные руководители стали скрывать прогулы. В качестве примера приводился прогул Лялина. На этом основании начальнику корпуса был объявлен выговор, а мастер Петров уволен с работы.

- Владимир Серафимович! – обратился Лялин к начальнику бюро Дунину. – Артур! Вы, что смеётесь?! Разве можно увольнять человека из-за меня? Это не честно! Ведь я выполнял ваше задание! Такой приказ нельзя выпускать. Артур?!

- Я-то тут причём?

- Владимир Серафимович!

- Не несите ерунду, Лялин! Приказ на подписи у директора. Вы хотите, чтобы нас тут всех разогнали? И вообще, Лялин, зарубите себе на носу - здесь не академический институт, а завод! Мы грузовики делаем! Начальству видней, как использовать нашу информацию. В конце концов, мы сделали свою работу и справились с ней прекрасно! Есть мнение – выдать нашему бюро премию. Вы довольны?


* * *


Лялин ждал троллейбус, чтобы добраться до метро, поскольку идти пешком у него не было сил. Он увидел здоровенных парней, которые быстрым шагом двигались в его направлении со стороны Автозаводского моста. Среди них Лялин узнал Акопянца - гайковёрточника из бригады Петрова. Лицо Акопянца было искажено злобой и желанием мести. Ноги Лялина самопроизвольно задвигались и, не оставив ему времени сообразить – что к чему, понесли его вдоль улицы. За спиной он отчётливо слышал топот ног парней, бросившихся за ним в погоню. Трудно вспомнить, когда последний раз Лялин так быстро бегал. Но через полторы сотни метров сказалась слабая физическая подготовка - он выдохся. Лялин остановился с мыслью: «Будь, что будет: пусть бьют!». Как настоящий мужчина, Лялин развернулся лицом навстречу беде. Преследователи поравнялись с ним и … побежали дальше! Тот, кого он принял за Акопянца, оказался не Акопянцем. Парни стремительно скрылись за мощными дверями первой проходной ЗИЛа. Уличные часы показывали – до начала второй смены оставалось пять минут.

- Ха-ха-ха! – только и смог вымолвить Лялин.


Часть 7. Пшик


После кошмара заводского дома отдыха, после катастрофичного результата исследования, в котором он исполнил главную роль, роль «шестёрки-стукача», предстоящее свидание с Олей Барсуковой радовало Лялина совсем не так, как должно было радовать. Он готовил себя к тому, чтобы объявить, что «они должны расстаться, поскольку он не достоин её». Больше всего на свете он боялся своих будущих переживаний в том случае, если Оля опередит его и сообщит о разрыве первой.

Однако, с первой секунды встречи Оленька обезоружила его своей улыбкой и нетерпеливым желанием простить ему то, что он не встретил её сразу по возвращению из «Вороново». Лялин тотчас забыл о своих «чёрных» намерениях и опасениях. Удивляясь буйству собственной фантазии, Лялин с ходу придумал историю своей командировки «к чёрту на куличики», где отсутствовала не только мобильная, но и, вообще, какая-либо связь, и где было так одиноко и холодно, что он простудился и заболел. В качестве доказательства Лялин продемонстрировал красные глаза, которые, действительно, были до сих пор красны от выпитой водки в двухдневном заводском доме отдыха.

Оля Барсукова, кажется, верила каждому его слову, невольно подтверждая расхожее мнение, что проблема измены – не в самой измене, а в умении её скрыть.

Моральные мучения Лялина окончательно улетучились после того, как он дал клятву самому себе, - «впредь не допускать того, что с ним случилось в зиловском доме отдыха». Ему сразу сделалось легко и весело, значительно легче и веселее, чем даже во время первого свидания с Олей.


* * *


Лялин с Олей Барсуковой прогуливались перед зданием Думы.

- Какие люди! Я вылетаю в форточку! – услышал Лялин знакомый голос позади себя.

Он обернулся и увидел сияющее лицо Вовчика. Он стоял возле открытой дверцы голубого, как само небо, автомобиля БМВ, на стекле которого был прикреплена табличка с государственным гербом России - двуглавым орлом. На заднем сидении шикарного авто, сквозь тонировку просматривался неясный профиль женского лица, в котором Лялин узнал Татьяну – сестру Вовчика.

- Совсем пропал: не звонишь, не приходишь! – говорил Вовчик, не сводя глаз с Оли Барсуковой.

- Работы много, - ответил Лялин. – Как сам?

- Вот, лечу с Татьяной в Лондон читать тамошним бизнесменам курс лекций о состоянии российской экономики, - сказал Вовчик таким тоном, будто хотел сказать – не сделай Лялин тогда, на новоселье, глупость, он тоже мог полететь с ними.

«Дурачок» - беззлобно подумал Лялин о друге. – «Знал бы он, как я счастлив!».

- Эх, - весело воскликнул Вовчик, - жаль, нет времени поближе познакомиться с твоей очаровательной спутницей. Но, ничего, прилечу - увидимся. Татьяне ничего не хочешь сказать?

- Нет, спасибо, - ответил Лялин.

- Как знаешь.

Взвизгнув резиной, БМВ рванул с места и через несколько секунд скрылся в общем потоке автомобилей.

Заметив романтически-завистливый взгляд, которым Оля провожала шикарную тачку, увёзшую Вовчика в Лондон, Лялин сухо спросил:

- Почему ты не спрашиваешь – кто это был?

- Я догадалась – это твой друг из «Газпрома» - Рыбин Владимир.

- А почему не спрашиваешь – кто такая Татьяна?

- Мне это не интересно, - ответила Оля и, поцеловав Лялина в щёку, добавила. – Мне нужно бежать. Пока! – И стремительно спустилась в подземный переход, возле которого они стояли.

- Оля, ты куда?! – с опозданием крикнул ей вслед Лялин. – Что случилось?!

Но той уже не было видно. С удивительным спокойствием Лялин подумал о том, что Оля, по всей видимости, его бросила. Но, странным образом, не это расстроило его. Ему нестерпимо было жаль своего чувства к Оле, своих движений души, которые он испытал, благодаря ей, и которые оказались пшиком, пустотой, обманом. Обида заставила Лялина броситься вдогонку за Олей.

Он выскочил на другой стороне перехода уже без всякой надежды найти её. Он шёл в толпе, низко опустив голову, чтобы только не видеть счастливые лица прохожих. В поле его зрения попали до блеска начищенные мужские туфли и рядом – знакомые сапожки. Лялин поднял голову – перед собой он увидел Олю под руку с Абрамовым.

Не в силах продолжить движение, Лялин остановился. Он протянул вперёд руку, со словами:

- О, моя лю…

В этот момент его толкнули в спину.

- Стоят тут всякие, нормальным людям не дают пройти, - пробасил мужской голос.

Лялина задели ещё и ещё раз, но он стоял, не замечая ничего вокруг, парализованный пустотой образовавшейся у него в груди, которая, казалось, была страшнее смерти.

Конец.

Рейтинг: 9.81
(голосов: 473)
Опубликовано 22.04.2013 в 12:25
Прочитано 12743 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!