Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Пропавшие дети

Рассказ в жанрах: Драма, Триллер, ужасы
Добавить в избранное

- Какого хрена ты делаешь со своей жизнью? – громко возмущается Нина. У нее начинает дрожать голос, когда она нервничает.

- Просто хочу отдохнуть, подумать, - спокойно отвечаю я. Но это неправда и мы оба это понимаем.

- Я знаю, о чем ты думаешь! – сощурив глаза, шепчет она. – Ты всегда был странным…

Она делает неопределенный жест рукой, который должен обозначать насколько я всегда был странным.

- Но ты будешь хотя бы приезжать ко мне в гости? – она надувает губы, как обиженный ребенок.

- Конечно, - я пытаюсь улыбнуться, но к горлу подступает тошнота.

- Держи! – она протягивает мне темно-коричневую квадратную бутылку с янтарной жидкостью на дне. – Не знаю, зачем это тебе…


Она морщит нос. Я просто хочу, чтобы у тебя от него ничего не осталось. НИ-ЧЕ-ГО.


Но ей, конечно же, не говорю, лишь улыбаюсь. На прощание она чмокает меня в щеку, как делает это всегда, на протяжении последних десяти лет. Мы договариваемся встретиться вскоре, но я понимаю, что это случится самое ранее через пару месяцев, или вообще весной. Я забираю из багажника ее новенького белоснежного Ситроена свою последнюю коробку с вещами и смотрю, как она мастерски выруливает за ворота на проселочную дорогу, поднимая за собой облако пыли. Все мои вещи свалены бесформенной кучей на полу маленькой прихожей. А в кухне, на деревянном столе стоит почти пустая бутылка двойного черного Джонни Уокера. Я сажусь на старый шаткий табурет напротив, не отрывая от нее глаз.

- Ну, привет, - тихо говорю я. – Давно не виделись.

Мы с Ниной дружим уже двадцать лет. С первого класса школы, где ни ей, ни мне особо не везло. Я ни с кем не общался и не дружил, отставал по всем предметам, кроме рисования, и чувствовал непомерную гордость, когда пухлый белокурый учитель, похожий на пупса, демонстрировал всему классу мои рисунки. Я послушно делал домашние задания, посещал уроки музыки по классу виолончели – но ничего хорошего из этого не выходило. Учиться мне никогда не нравилось.

Однажды я пошел домой после уроков со своей одноклассницей Ниной – худющей смуглой девочкой с длинными черными косами и выпирающими передними зубами в обрамлении стальных брекетов – только потому, что мы жили в соседних домах. С того дня и до самого выпускного мы практически не расставались.

Нет, она не моя первая любовь, как могло бы вам показаться, а я – не ее. Между нами было нечто большее. Я всегда относился к ней особенно бережно, как будто она не человек, а фарфоровая кукла… У меня было это чувство, я должен был ее спасать, не беда, что сам был ребенком – я всегда был намного старше.


Нас часто называли двойняшками, или сиамскими близнецами, даже не смотря на то, что мы были совершенно непохожи внешне: у меня светлые волосы, голубые глаза и веснушки, а она – смуглая брюнетка с карими глазами.

Мы всегда были вместе: сидели за одной партой, делали уроки, ходили в музыкалку, только Нина – на класс фортепиано. В самых сокровенных фантазиях я надеялся, что дед мой умрет, а мать я никогда больше не увижу, и вот меня усыновит семья Нины. Я был буквально влюблен в Нинину маму – высокую блондинку, лицом и фигурой похожую на Монику Беллуччи. Она была домохозяйкой, часто забирала нас с Ниной из школы, покупала мороженое, кормила всякими вкусностями, помогала с уроками.

Как оказалось, отец Нины с ними не жил, хоть они все еще состояли в браке. Ее красавица-мама жила теперь с очень состоятельным мужчиной, который их полностью содержал. Их трехкомнатная квартира была роскошно обставлена. У Нины были самые лучшие игрушки: настоящие американские Барби и целый дом для них, первый компьютер, который я увидел в своей жизни. У ее мамы была самая редкая и дорогая косметика в то время и, когда ее не было дома, мы играли в салон красоты: Нина пыталась делать мне макияж, а я расчесывал ее длинные волосы.

Благодаря Нининым дням рождения я впервые попробовал много всего вкусного, например, салями или черную икру, а ее родной отец возил нас в первое, открывшееся в нашем городе, кафе «Баскин Робинс». Я до сих пор помню тот божественный вкус фисташкового мороженного и вишневого коктейля. Этим вкусам никогда не суждено повториться, сколько бы теперь я не перепробовал вишневых коктейлей – это все не то. Только лишь потому, что я был ребенком, которому перепало немного тепла от любящих родителей, пусть и не собственных.

Не сказать, что наша дружба была такой уж безоблачной. Иногда мы ссорились в пух и прах. Нина могла быть инфантильной и капризной, но я всегда считал это само собой разумеющимся, она была девчонкой, а я по праву рождения должен был носить ее портфель. Я быстро понимал ее перепады настроения, в такие моменты лучшим вариантом было отступить ненадолго. Летом так мы вообще почти не встречались. Они с мамой ездили отдыхать к морю, потом по дачам к многочисленным бабушкам и тетушкам. А в сентябре она приезжала всё такая же худющая, смуглая, с разбитыми коленками, полная удивительных историй о летних приключениях, с ворохом красочных фотографий: «Это я в Крыму, а вот в Питере! Смотри, а это Макдональдс в Москве!» ну и так далее.


В теплое время учебного года мы почти всегда пропадали в нашем «тайном месте»… Была за школой небольшая аллейка. Всего несколько одноэтажных частных домов, давно требующих сноса, но о них словно бы все забыли. Кусты сирени, дикого ириса, заросли шиповника делали тот клочок земли отгороженным от всего остального мира… Кто-то приволок туда обитую цветастой тканью кушетку, должно быть старшеклассники, чтобы бегать со школы на перекуры. Там мы и устраивались после уроков.

Иногда Нина задирала футболку (советскую школьную форму уже отменили, а новую еще не ввели, поэтому одевались мы кто как мог и хотел) и клала мою холодную ладонь себе на живот, откидываясь на кушетке и приговаривая: «Полечи меня, а?» Она делала так раз в месяц, когда усиливались боли в критические дни, и я с радостью изображал из себя целителя: водил рукой по ее животу и обещал, что сейчас всё пройдет. Иногда и правда проходило, тогда Нина удивленно распахивала свои огромные и даже не карие, а скорее черные глазища и называла меня великим магом и волшебником.

Именно там я рисовал тушью на теле Нины цветы и узоры, а потом снимал своим стареньким фотоаппаратом… После проявления Нина всем показывала эти фото и любила дурачиться, дескать эти рисунки и правда настоящие татуировки «совсем как у взрослых». Я считал Нину очень красивой девушкой – хрупкой, длинноногой, с сияющими словно шелк волосами и пушистыми ресницами, весь ее вид не могли испортить даже брекеты. Лучшей модели для фотографий и не придумать. А Нине просто нравилось фотографироваться, она говорила, что обязательно станет моделью.

В выпускных классах всех учеников разделили по критериям успеваемости, благодаря чему появились два, так называемых, «сильных» класса, с уклоном в математику и языки, куда попали все претенденты на золотую медаль. Один «средний», и один для «слабеньких» троечников-двоечников. Конечно, учителя нам такого никогда не говорили, более того, пресекались любые доводы и рассуждения на тему разделения учеников. Как и прежде все мы собирались в одно и то же время в школьной столовой, на праздники, экскурсии, все вместе готовились к новогодним выступлениям и к выпускному балу, ради которого нам даже наняли учителя танцев и теперь мы вальсировали несколько часов в неделю.

Но, тем не менее, как бы наши учителя не старались, стремление к иерархии в самих генах… И мы делили всех вокруг на своих и чужих. Если двое из параллельных классов враждовали и один из них был из группы «слабеньких», то его оскорбляли не иначе как: «Да ты дебил, даже в классе для дебилов учишься!» Пару раз мы слышали урывками разговоры учителей, что-то вроде: «А что вы хотите? Он же в ЭТОМ САМОМ классе!»


О предстоящем разделении мы конечно знали и боялись оказаться в классе для «дебилов», поэтому учебу тянули кто как может… Например, я приходил к учительнице физики убираться в лаборантской ради четверки… В общем, я попал в класс для «средненьких», а Нина… неожиданно – для «слабеньких». Впрочем, прошла пара недель, папа подсуетился, и Нину быстренько перевели в наш класс и мы снова стали сидеть за одной партой. Должен признаться, это были ужасные две недели в моей жизни. Мне буквально физически было плохо без Нины, как будто я остался один на всей планете. К другим одноклассникам я относился хорошо, как и они ко мне, у нас был довольно дружный и положительный во всех отношениях класс. Моя школа была исторической достопримечательностью города, должна была вот-вот превратиться в гимназию, попасть в нее было трудно, мест не хватало, а вылететь – за раз. Строго карались любые нарушения порядка и дисциплины. Я не помню, чтобы у нас были драки, пьяные дебоши во время праздничных мероприятий или школьных танцев, пререкания с учителями, прогулы уроков, беременности учениц – нет, вообще ничего. У нас и курили то от силы пара человек на весь класс. Дети там учились из обеспеченных семей. Например, моей одноклассницей была дочка мэра города, были дети судей, прокуроров, главврачей и ректоров ВУЗов. Спросите, как почти круглый сирота на попечительстве деда-алкоголика смог попасть в такую школу? Все очень просто. Я пошел учиться в 1991 году, тогда еще Советский Союз не успел окончательно развалиться, была полная неразбериха, а в школы зачисляли автоматом, как и при старой власти – в ту, которая ближе к адресу прописки. Так я там и оказался. Без связей, без договоренностей и взяток. И знаете что самое интересное? Я чувствовал себя там совершенно спокойно. Меня не обзывали нищебродом, даже не смотря на мой неряшливый вид. Мои одноклассники не кичились своими родителями и их достатком, они были обычными детьми. Конечно, мне иногда тоже хотелось, чтобы у меня был тетрис, например, или радиоуправляемый вертолет, но это все ерунда по сравнению с тем, что у них были любящие родители, которые забирали их из школы, приходили на праздники и выпускной бал. Мой дед был уже слишком болен, чтобы прийти на мой выпускной, но однажды, в конце девятого класса, он все-таки пришел на итоговое школьное собрание и принес моей классной руководительнице букет пионов молочно-розового цвета. Она просияла и поставила букет у доски, на самое видное место. Я помню, как все восхищались, и подходили фотографироваться рядом с тяжелыми бутонами, размером с детскую голову. С тех пор пионы – мои любимые цветы. Они растут здесь, у окон этого дома, сколько я его помню, и на могиле деда.

В выпускных классах нашей школы поощрялось получение дополнительного образования, которое было для учеников полностью бесплатным. Например, курсы английского языка с приглашенными из университета преподавателями. Углубленное изучение химии или математики. Но у нас с Ниной не было особых талантов ни к языкам, ни тем более к точным наукам. Поэтому мы выбрали медицинские курсы и даже получили дипломы младших медицинских работников – санитаров. Мне действительно нравилось учиться там. Меня не пугал ни вид крови, ни препарирование крыс и лягушек, ни даже человеческие тела в анатомическом театре. Нина тоже была не из впечатлительных и брезгливых девушек, так что нам было хорошо вдвоем, мы были сумасшедшими подростками, которым было что рассказать своим морщившим носики от отвращения сверстникам. А теперь, если я кому-то расскажу, как эта элегантная леди с безупречным маникюром вместе со мной вполне добросовестно мыла туалеты в отделении аллергологии детской больницы во время практики, мне просто никто не поверит…


К выпускным классам Нина с матерью переехали жить к тому состоятельному мужчине. Квартира была просто огромная, в новостройке с консьержкой и частным паркингом. Никогда прежде не доводилось мне видеть ванну с джакузи… Или экран телевизора от пола до потолка со стереосистемой, или барную стойку из зеленого мрамора на кухне, или комнату для игры в бильярд.


Мы проводили много времени в той квартире вдвоем, мама ее нашла себе занятие – собиралась открывать мебельный салон. К тому же она больше никогда не была добра ко мне, иногда просто отказываясь замечать мое присутствие. С ней частенько случались приступы ярости. Она могла кричать на Нину при посторонних людях, даже на улице. Я жутко боюсь эту женщину до сих пор и стараюсь не пересекаться с ней больше. От одного ее взгляда у меня внутренности замораживаются.

Иногда я видел и того мужчину, с которым они жили. Это был очень высокий и крепкий блондин, с хриплым голосом, иногда срывающимся, словно бы в период созревания что-то с ним пошло не так и голос не смог сформироваться до конца. В общем, ощущение от него было странноватым, вроде как если бы медведь зарычал на вас хриплым сопрано, понимаете? Так вот, этот блондин однажды, увидев меня на пороге, вдруг заговорил со мной, что бывало крайне редко.

- Значит, это твои фотографии? – он протянул мне стопку проявленных фото Нины, еще тех, с нашего тайного места, где она была почти обнажена, с расцветающими садами черного цвета на коже. Я покраснел, ожидая нотации по поводу безопасного секса или намеков на скорую свадьбу, как делали обычно все наши знакомые – это в лучшем случае, а в худшем, что он просто спустит меня по лестнице головой вниз.

- Отличная работа, - сдержано похвалил он. – Я решил повесить их на стены в рамки. Не знал, что подарить тебе, поэтому, вот…

Он протянул мне конверт.

- Ой, нет, не надо, - я отдернул, уже было потянувшуюся руку, когда понял, что в конвертах обычно передают деньги.

- Возьми, - он сам вложил в мои руки конверт и вышел за дверь.

Я глядел во все глаза на стоявшую рядом Нину, но кажется она сама ничего не понимала.

- Бери, - пожала она плечами. – У него их много.

У меня еще никогда не было столько денег в руках. Я бы мог гордиться собой, но я наоборот никому никогда не рассказывал об этом. Должно быть, уже тогда в душе шевельнулось какое-то отторжение и неприятие, но я не мог его полностью осознать и хоть как-то определить. Я просто решил, что это моя природная стеснительность.

После школы я рассчитывал, что сразу пойду работать, но Нина уговорила меня попробовать поступить в университет. Сама она поступила в престижный вуз на факультет юриспруденции – в то время это было самое популярное направление для детей состоятельных родителей. А я пошел поступать на факультет психологии в том же вузе, без особых надежд. Первым вызвался отвечать на устном экзамене по биологии и как ни странно с легкостью ответил перед комиссией на все вопросы.

После поступления мы с Ниной не стали меньше видеться, скорее даже наоборот. Учеба давалась мне легко, уже к полудню я был абсолютно свободен от пар, брался помогать старшекурсникам с курсовыми и контрольными работами, делал за них конспекты, что и приносило мне основной заработок. Нина приходила ко мне в обед, и мы болтали о всяких глупостях до самого вечера. Я заподозрил что-то неладное, например, что она прогуливает учебу, но она лишь отмахивалась, говорила, что ей не нравятся ее однокурсники, с ними и поговорить не о чем. Нам было по восемнадцать, и мы не слишком заморачивались вопросами учебы, как и большинство студентов. Кроме того, я всегда знал, что сама Нина ни за что не выбрала бы себе будущее юриста. Это была абсолютно чуждая ей среда, ее невозможно было представить в офисе, в деловом костюме, разбирающей кипы бумаг… В глубине души я верил, что Нина должна стать моделью, как и мечтала. Она была создана для того, чтобы ею восхищались.


Мы все время проводили вместе, почти с утра и до позднего вечера, и естественно, что у меня не могли не возникнуть к ней романтические чувства. Это была легкая влюбленность и безумная ревность, потому что она встречалась с другими парнями. Вокруг нее их всегда было много, и они были из ее круга, совершенно не такие, как я. Сказать, что я чувствовал себя не в своей тарелке на наших общих праздниках, например, на ее днях рождениях или на новогодних вечеринках, куда были приглашены парни из состоятельных семей – не сказать ничего. Это было тяжело. В то время я не мог позволить себе ходить вместе с ней в клубы или приглашать в кино. И это сильно меня задевало. Я ждал и надеялся, что когда-нибудь она обратит свое внимание и на меня, ведь я был рядом все время, я понимал ее, как никто. К сожалению, этому никогда не суждено было случиться. Я промучился в этом ожидании и ревности всего несколько месяцев, а потом мои чувства переросли в нечто еще более сильное и темное – я стал любить ее как сестру, как единственного родного человека на свете.

Как-то раз, придя к ней домой, я застал Нину в слишком задумчивом настроении, что случалось с ней довольно часто в последнее время. Она стояла возле большого зеркала в золоченой оправе в гостиной и всё смотрела и смотрела на своё отражение. В тот момент у нее было совсем чужое лицо и огромные глаза, сначала мне показалось, что она вот-вот заплачет, так сильно они сияли, отражая свет хрустальной люстры. Но она лишь вздохнула и продолжала смотреть, медленно проводя кончиками пальцев по своим струящимся как черный шелк волосам.

- Я вино принес, - улыбнулся я, привлекая ее внимание. – Хочешь, сядем на лоджии и выпьем?

- Да, - согласилась она моментально. – Мне нужно напиться.

- Что-то случилось?

- Да так, ничего, - быстро ответила она и вроде как снова стала обычной, начала что-то быстро рассказывать. Но во всем ее облике почти неуловимо изменилось всё, знаете, как будто в фильмах про пришельцев, которые захватывают человеческие тела, исторгая из них души.

Когда я вернулся поздним вечером домой, она позвонила мне и сразу стало понятно, что она хочет наконец поговорить, по-настоящему, а не так, как она с усилием делала это весь вечер.

- Что с тобой? – спрашивал я снова и снова. – Нина? Что такое?

- Он… Он меня трахнул, понимаешь? Понимаешь? Просто трахнул меня! – закричала она и задохнулась от тихих бессильных рыданий.

- Боже… - только и смог выдохнуть я. – Почему ты сразу не сказала мне?

Ярость. Я чувствовал ее где-то под сердцем, она словно прожигала насквозь. Каким-то звериным чутьем я сразу понял, что она имеет в виду сожителя мамы.

- Я не могла, - уже чуть успокоившись, ответила она. – Я бы никогда не подумала, что такое может случиться, он уже давно ко мне приставал, но я не могла подумать, что всё зайдет так далеко… понимаешь? Ведь так не бывает! Так бывает только в мелодрамах, в сводках криминальных новостей, но не в моей жизни! Господи… Какое счастье, что я не была девственницей.

- Нина! Нина… Нина… Нина, - шептал я, прижимаясь щекой к телефону. – Нина, ну как же так? Нина…

Я не знал, что ей сказать, поэтому лишь повторял как молитву снова и снова ее имя, и мне казалось, что она понимает меня… Меня словно заклинило… Нина… Нина…

- Я никогда не смогу рассказать ей, понимаешь? – Нина имела в виду свою мать.

- И что ты будешь делать?

- Я не знаю…

На следующий день, мы снова встретились и долго говорили. Я предлагал ей разные пути решения этой проблемы, но она лишь пожимала плечами, взгляд ее был совершенно пустым…

- Нет никакого выхода, - обреченно повторяла она.

Я держал ее холодные руки в своих, сидя на коленях перед ней. Это была всё еще моя Нина. Девочка настолько хрупкая, что нужно было непременно спасти ее от всего остального мира.

- Нина… Нина, - шептал я в ее ладошки. – Хочешь, оставайся у меня…

Мой дед скончался полгода назад, я все еще не мог справиться с нахлынувшей на меня депрессией, но уже пытался привести в порядок квартиру, которую по закону унаследовал. И она осталась. Каждый день звонила маме и предупреждала, что остается у подруги из института или идет к кому-то на день рождения. Через три дня на пороге появился он – сожитель ее матери, здоровенный верзила, выше меня на целую голову.

- Так и знал, что это ты, - сказал он и сморщил нос от отвращения, одновременно отодвигая меня одной рукой и проходя в квартиру.

- Нина! – позвал он. – Собирайся, ты едешь домой!

Нина выглянула в прихожую и смущенно опустила взгляд.

- Ты не должна, если не хочешь, тебе уже есть восемнадцать, - зачем-то напомнил я.

И тут он повернул голову и впервые взглянул мне в глаза, чуть прищурившись, как будто увидел таракана и прицеливался, чтобы раздавить его. Кажется, он пытался понять, рассказала мне Нина о том, что он сделал или нет.

Нина надела сапоги, сняла с вешалки свое пальто, взяла сумочку… Я попытался схватить ее за руку, но она отскочила от меня и, даже не взглянув, вышла за дверь.

- Забудь о ней. Ты меня понял? Или я тебя уничтожу, в порошок сотру, в пыль, - он не шутил.

Такие, как он никогда не шутят. Я не знал этого человека достаточно хорошо, даже не знал, каким именно бизнесом он занимается. Краем уха я слышал о том, что он владелец нескольких торговых комплексов и салонов красоты, индустрия которых только-только начала развиваться в нашем городе. Он разбогател в середине 90-х и это характеризует его больше всего остального, что я могу о нем рассказать.

Я смотрел на него прямо и спокойно. Смерть деда эмоционально оглушила меня настолько, что я в то время практически ничего не чувствовал, тем более страха к этому человеку, который привык все вопросы решать грубой силой. Он мог бы убить меня – это точно. Я не боялся смерти, на секунду у меня даже промелькнула мысль: а не ударить ли мне его? Просто чтобы посмотреть на удивленное выражение его лица, а дальше – плевать, будь что будет. Но это его лишь повеселит. Что слону дробина?

Я вышел вслед за Ниной в подъезд, взял ее холодную руку и попросил ее остаться со мной. Шепотом, чтобы он не услышал, предложил приехать за ней вечером и забрать ее вещи, уехать из города или из страны, если понадобиться...

- Какая разница куда? – шептал я ей в ухо, пока верзила закуривал в сторонке, не спуская с меня глаз. – Я могу продать эту квартиру… Я достану денег… Я на что угодно пойду. Нина…

Я никогда не строил иллюзий в отношении своего будущего. Скорее всего, я сопьюсь, как и мой дед, разменяю квартиру на поменьше, пропью деньги, потом еще раз и еще… Я подрабатывал как мог: курьером, дворником, раздавал листовки, расклеивал объявления, но нигде не задерживался надолго, да и копейки, которые платили за эту работу сложно было назвать деньгами. Их хватало разве что на сигареты и хлеб с молоком. Но в тот момент, я осознал, что способен на большее, да на что угодно, ради Нины.

На секунду мне показалось, что она облегченно вздохнула и расслабилась, показалось даже, что она улыбнулась, но только на секунду. Потом она снова застыла, словно ледяная статуя и резко выдернула свою руку из моей. Это был последний раз, когда я к ней прикасался.

- Ты что, ничего не понимаешь?! – закричала она. – Да что ты говоришь такое?! У нас нет средств, он платит за мое обучение, за вещи, за комфорт этот, за всё! У меня нет выбора!

И тогда я вдруг четко осознал, что Нина пропала, потерялась, запуталась. И что дети пропадают не только физически, когда их разыскивает полиция, и находят потом их истерзанные тела, либо же они пропадают безвозвратно… Дети пропадают тогда, когда впервые сталкиваются с жестокой реальностью, а поддержки больше нет, когда родители опекают их всю жизнь в школе, делают за них уроки, решают все их проблемы, а потом… Словно слепых котят выкидывают в открытый океан. Перестают обращать внимание, или продолжают делать вид, что всё в порядке, когда это совсем не так.

Мы с Ниной не виделись после того случая около полугода. На звонки и сообщения она не отвечала, встреч со мной избегала. От знакомых я узнал, что ее отчислили из университета, но она успела восстановиться, выучилась на права (некоторые уверяли, что ей их подарили) и продолжала жить в роскошной квартире в центре города. А потом, неожиданно, мне пришло приглашение на ее день рождения.

Была середина июня, весь день стояла жара, а вечером поднялся сильный ветер, предвещающий грозу. В огромных Нининых апартаментах было много народа. Кого-то из гостей я знал уже давно, кого-то видел впервые. Там были и наши бывшие одноклассники и ее сокурсники, и даже парень, с которым она встречалась на тот момент. Я принес ей огромного плюшевого зайца желтого цвета, честно признаться, не очень симпатичного. Сам не знаю почему, может просто для меня она все еще была той девчонкой со школьного двора. Ей бы понравилась такая игрушка, но теперь она лишь вымученно улыбнулась и сделала жест рукой: «Входи!»


Во время всеобщего шума и веселья, я все думал: когда это мы успели стать чужими друг другу? Она улыбалась, просто сияла, и я решил, что этот отморозок прекратил свои домогательства, но когда он вошел в комнату с букетом из девятнадцати алых роз, я понял, что ошибся. Это было написано на его лице кривой ухмылкой – он победил. Сломал ее окончательно, а ее веселость и сияние были лишь бравадой, под которой скрывались перемолотые кости и незатягивающиеся раны.

В тот момент я уже сделал свой выбор, хоть и понятия не имел, как именно я от него избавлюсь, но твердо решил, что это произойдет. Вы, конечно, слышали выражение, что месть – блюдо, которое подают холодным. Так вот – это истинная правда. Подумайте сами, решись я на такой шаг в тот же момент, Нина, наверняка бы что-то заподозрила, могла кому-то проболтаться, а дальше… Я стал бы первым в списке подозреваемых. Но это мало меня волновало, в первую очередь, нужно было позаботиться о ней самой. Стоило подумать: что еще он мог ей предложить взамен на ее молчание и ее прекрасное тело? Мне бы хотелось, чтобы он сполна заплатил за свои пристрастия к приемной дочери. Пусть сначала он полностью окупит ее страдания красным дипломом, машиной, собственной квартирой, устроит на престижную работу, пусть она и дальше выжимает из него все деньги и связи, до полного его изнеможения. Сколько ему там? Сорок-сорок пять? Совсем недолго осталось до инфаркта или инсульта… «Решай проблему головой», - повторял я себе те же слова, которые мне говорил дед в моменты просветления.

В тот вечер, когда гости уже разбились на компании из двух-трех человек, а разговоры приобрели более интимный характер, я решил осмотреться и в спальне мамы Нины нашел фотоальбом. Я с интересом разглядывал фото знакомых мне людей, самой именинницы, ее друзей, ее родственников, но особенно мое внимание привлекло фото двух подростков, которых я никогда прежде не видел. Может дальние кузен и кузина? Светловолосые девочка и мальчик, на вид одного роста и возраста. С одного угла фотография была засвечена солнечным бликом. Дети радостно улыбались, сверкая немного кривоватыми зубами и жмурились, девочка держала ладонь козырьком, чтобы солнце не так нещадно слепило глаза. Они стояли в майках и шортах на фоне изумрудных кустов и высоких деревьев.

- Что тебе здесь надо? – строго спросил хозяин спальни, застав меня за разглядыванием альбома.

Я вздрогнул от неожиданности.

- Фотографию хотел найти, - ответил, опуская взгляд и уже направляясь к двери.

- Это близнецы, - кивнул он на фото, которое я только что разглядывал.

- Что?

- Говорю, это мои близнецы, - повторил он, и голос его вдруг заметно смягчился. Я снова посмотрел на фото. – Мои дети. Ну, теоретически они двойняшки, конечно, но я привык называть их близнецами. От моей первой жены. Живут с ней.

«Им повезло», - чуть было не вырвалось у меня.

Он взял из моих рук фотоальбом и водрузил его обратно на полку размашистым жестом, а потом вальяжно и очень медленно подошел к двери и захлопнул ее. Что бы он не делал, он словно бы стремился занять собой все свободное пространство.

- Слушай меня внимательно, - сказал он, понижая тон и подходя ко мне почти вплотную. – Не думай, что я не вижу, кто ты такой, мальчик. Помнишь, когда-то давно, я возил вас с Ниной в заповедник, смотреть на бизонов?

- Да, осенью, - я прекрасно помнил это. Такие дни выдавались на моей памяти редко. Я помнил, как мы с Ниной собирали желтые листья и желуди, кормили из рук лошадей лесника, а потом он повел нас к вольеру с бизонами. Это были удивительные существа. Большие и сильные, они внушали какое-то спокойствие и обладали определенной грацией, свойственной большим животным. Было прохладно и солнечно, пахло паленой листвой и гниющими яблоками. Я помнил этот день до мелочей, помнил также, что это не он нас туда возил.

- Только не вы нас возили, а ваш друг, - я слегка нахмурился, пытаясь вспомнить этого человека. – Такой крупный, лысоватый, с зычным смехом…

- Верно, хорошая память. Я тебя тогда и не знал, не помнил даже как звать тебя, просто ты был другом Нины. Милым мальчиком, как раз таким, какие нравятся моему другу.

Я улыбнулся. Если он хотел меня задеть или смутить – у него ничего не получилось.

- Мне же тогда двенадцать было или еще одиннадцать, - я скривился.

- Так вот, - продолжал он. – Мне похрен сколько там тебе лет было, я бы оставил тебя там, с этим извращенцем и повез бы Нину домой. Понимаешь?

Я кивнул, чего уж тут непонятного.

- Мне всегда было на тебя плевать, я бы глазом не моргнул, если бы после той поездки мой товарищ вообще вернулся один, а твое хилое тело потом так и не нашли бы…

До меня уже дошел смысл этой поучительной истории. Его презрение и ненависть ко мне были безграничны. Мне теперь всю оставшуюся жизнь стоило бы ходить и оглядываться, но один вопрос не давал покоя – почему он так и не позволил этому случиться?

- Но я уже тогда видел, что ты такое, - он ухмыльнулся. – Я сказал своему товарищу, что ошибся, что тебя нельзя трогать, и мы все вместе поехали домой. Он, конечно, обиделся, думал, что я над ним издеваюсь или чего-то попрошу взамен. Но я ему запретил и близко к тебе подходить. Я сказал ему: «Неужели ты не видишь? Он не будет тебя бояться, люди не боятся, если им нечего терять! Он нажалуется и твоей репутации конец!» Вот видишь, вы с Ниной из разных миров. Ей есть что терять, а тебе – нет, и никогда не будет. Я могу тебя стереть с лица земли, если захочу, и ни одна живая душа о тебе не вспомнит. Деда нет в живых, да и что он мог бы сделать? Твоей матери на тебя плевать. У тебя нет ничего. А я содержу Нину, как принцессу. Она ни в чем никогда не нуждалась. Думаешь, лучше, если бы она жила как ты, лишь бы меня не было поблизости?

На секунду я сделал испуганно-удивленное выражение лица – такое, какое он и ожидал. Но потом лишь усмехнулся.

- Вы серьезно? Если я для вас пустое место, так зачем вы передо мной оправдываетесь?

Его лицо побагровело, он сделал еще шаг вперед.

- Просто. Отвали. От нее, - произнес он, делая драматичные паузы между словами.

- Я не идиот, считайте, что уже отвалил, - я нервно сглотнул и предпочел исчезнуть с его поля зрения в тот же миг, чтобы не огрести. Да, я струсил. И что я мог ему противопоставить? Пободался, пока была такая возможность и будет, он ведь явно не намерен шутки шутить. «Ничего, это все ерунда, - говорил я себе. – У тебя сила, а у меня – адское терпение. Уж будь уверен, мне представится удобный случай, рано или поздно».


С того вечера, мы с Ниной встречались крайне редко, было такое чувство, что ей неудобно со мной, хоть она и продолжала весело щебетать обо всем на свете, но не было больше между нами той близости и откровенности, как в детстве. Да и у меня появилась куча других проблем. Меня исключили из университета за мошенничество на экзаменах и подделку документов третьих лиц, без права восстановления и с запретом на обучение в других вузах города. Крест на будущем – скажете вы? Да, я тогда тоже так думал. Но больше всего мне было жаль, что я попался, надо было быть умнее. Странно, но это событие оказало влияние на всю мою дальнейшую жизнь. Ко мне начали тянуться люди, я стал им дико интересен. Я всю жизнь старался быть кем-то другим, послушным ребенком, прилежным учеником, даже не смотря на то, что у меня это никогда не получалось, никто не воспринимал меня в серьез. Теперь я понял, что они во мне видели. Часовую бомбу. Я не положительный герой в этой истории, хоть и пытаюсь им быть всю свою жизнь, сколько себя помню. Наверное, только это стремление позволяет мне оставаться человеком. Но в то время у меня конкретно сорвало крышу. Если я вам расскажу, чем я занимался пару-тройку лет после исключения, то вы мне просто не поверите. Мне определенно будет, что вспомнить в старости. В общем, в тот период мне стало абсолютно не до Нины и ее проблем, тем более, что она никогда не просила меня о помощи.

После окончания университета Нина устроилась на работу, но не по специальности, а секретарем – временно. Она начала часто лежать в больницах, нервничала очень сильно, а потом сказала, что беременна. Так как у нее была сильнейшая пневмония, врачи спасли ей жизнь ценой жизни ребенка. Антибиотики были слишком сильными и не совместимыми с беременностью. Наверное, именно это и заставило меня остановиться и задуматься снова. Она ничего мне не рассказывала, должно быть боялась и за себя и за мою жизнь – я могу представить, как он мог ее запугать. Когда я забирал ее из больницы через несколько дней после вынужденного аборта, мы долго сидели в ее машине на окраине города, она курила. Ее глаза были красными от долгих слез. Была ранняя осень, воздух был еще теплым, но с самого утра моросил дождь. В то время она уже довольно долго встречалась с одним парнем, из ее круга. Обеспеченным, с хорошей работой и перспективным будущим. Я спросил, знал ли он о ребенке.

- Да, - ответила она, выпустила тонкую струйку сигаретного дыма и улыбнулась грустно. – Но сейчас со мной ты, а не он… Он слишком занят. Да и потом, он не знает, что этот ребенок был не от него.

- Как? Но ты же, - я поперхнулся своей собственной догадкой. Нина красноречиво посмотрела мне в глаза и отвернулась к окну.

- Да, - выдохнула она устало. – Я даже рада, что так получилось… Этому ребенку не суждено было появиться.

Ее голос задрожал от гнева и обиды.

- Но как же так? – все это время я даже не думал, что ублюдок продолжает насиловать Нину, когда захочет. Неужели так вообще бывает? А почему, собственно, он должен был прекратить? Почему я вдруг решил, что страх быть разоблаченным будет сильнее его похоти? Просто Нина перестала говорить об этом, словно этого вообще нет и никогда не было…

- Поехали к тебе, надеюсь, его сейчас нет? Выпьем, поболтаем, - я постарался сделать все, чтобы Нина снова улыбнулась, но преследовал лишь одну цель, мне нужно было снова оказаться на его территории.

Я понял, что это будет Джонни Уокер. Единственная пустая на четверть бутылка в его баре. Когда я пришел к Нине в следующий раз, то был уже готов. Я даже не осознавал, какие последствия могут мне грозить, если кто-нибудь когда-нибудь узнает, или что-то пойдет не так, как я рассчитывал. Мне было плевать.

С Ниной мы снова увиделись лишь весной. Она еще больше похорошела, болтала без умолку как обычно, выглядела беззаботной и веселой.

- Мама теперь занимается салонами, - делилась она последними новостями. – А он в Германии.

Она пожала плечами и сделала глоток вина из бокала. Мы сидели в маленьком ресторане в старой части города, где обычно было очень мало посетителей и можно было спокойно поговорить.

- В Германии? – я изобразил удивление.

- Да, лечится… Что-то с сердцем. Ему теперь нельзя пить и курить, понимаешь? Вредно.

Я кивнул и заговорил с ней о другом. Ну что ж, лечись, мы с Джонни умеем ждать.

И мы ждали. Около года он не притрагивался к спиртному, как рассказывала сама Нина, а потом не выдержал. Еще через месяц он умер от сердечного приступа. Аминь. Мне очень хотелось бы смотреть в его глаза, когда он умирал. Смотреть и улыбаться.

Как я и предполагал, Нине не досталась ничего по его завещанию, все свое состояние он переписал на близнецов. Большой разницы теперь уже не было. После стольких лет Нина не могла чувствовать ни сострадания, ни разочарования, ни жалости, ни любви. Ничего больше. Она была мертва.


Кажется, что за это время ничего не изменилось, но все стало другим. Видимся мы теперь раз в несколько месяцев, зато разговоры стали намного душевнее. Все эмоции между нами стерлись, поэтому я совершенно равнодушно выслушиваю, как она трахает мозги своему очередному парню, как бармен, подливая ее любимый Мартини, а она не лезет в мои больные мысли, ей это не интересно. Просто иногда называет меня странным и вздыхает, словно я провинившийся ребенок. Но если подумать хорошенько, мы с ней оба так и остались детьми. Потерянными и одинокими, где-то глубоко внутри собственной души, а здесь, на поверхности, мы не способны испытывать чувства. Нина превратилась в фарфоровую куклу, а я – в терпеливую тварь из бездны, вроде аллигатора. И сколько нас таких – пропавших детей? С той лишь разницей, что никакие волонтеры не организуют наши поиски, прочесывая леса и днища рек. Нас уже невозможно найти и спасти.

Рейтинг: 10
(голосов: 2)
Опубликовано 05.01.2014 в 19:06
Прочитано 763 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!