Детский Центр

Вот мне и исполнилось тридцать. Когда-то давно эта цифра казалось мне нереальной, но о чудо, свершилось, я тридцатилетняя молодая женщина живущая в свое удовольствие в собственной квартире и наблюдающая, как меняется мир. А изменился он сильно и парадоксально быстро. Около десяти лет назад, в 2018 году в горах Урала, в одной из шахт обнаружили совершенно новый металл, который теперь именуется "Блок". Я не металлург, но одно могу сказать точно, этот металл стал универсальным, подходящим практически для любых нужд. Россия стала невероятно богатой страной и теперь один рубль стоит шестьдесят три доллара. "Блок" оказался невероятно ценной находкой. Однако за эту ценность пришлось платить. При обработке металл выделяет неосязаемый газ. Его признали безвредным и преспокойно выпускали в атмосферу. Но это только поначалу, газ повлиял на новое поколение. Дети стали рождаться со страшными психическими отклонениями, которые в большинстве своем присуще взрослым и обычно сопутствуют каким либо заболеваниям. Встречались даже довольно редкие: Парамнезия с ошибочным восприятием пространства, синдромы Котара, Фреголи, Капрага. Всевозможные психозы. Дети стали опасны для своих родителей, для окружающих их людей. По необъятной России прошла волна ужаса. Паника поселилась практически в каждом доме. Стало очевидно, что это влияние нового металла. Его добыча и использование тут же прекратилось, но и это не помогло. Газ, будто радиация, въелся в дома людей и не выветривался. Исследования зашли в тупик. И было принято решение построить в каждом городе особые реабилитационные центры, которые адаптировали бы детей к нормальной жизни. Центры представляли собой высотки с подземными секциями. Туда забирали всех детей достигших полугодовалого возраста и планировали растить пятнадцать-двадцать лет. Ценности и приоритеты общества резко поменялись. Теперь врачи, педагоги и психологи, всех направленностей стали самыми престижными и высокооплачиваемыми профессиями.

Я хоть и была по образованию социальным педагогом, но никогда не вела подобную практику, отдав всю себя рекламе и издательской деятельности. Но вчера на почту мне все-таки пришло письмо с просьбой явиться в один из таких центров, куда я, собственно, сейчас и собиралась, подбирая серьги к своему деловому костюму. Не думаю, что центр нуждается в рекламе, так что, скорее всего, меня позвали на собеседование.

Я села в свой седан и поехала к Центру. Город изменился, наверное, я никогда не привыкну к улицам без детей. Институт семьи разрушен. Упадок. Депрессия. Повышенный уровень самоубийств. Зато мы самые богатые.

Центр никогда не перестанет меня поражать. Грандиозная постройка, более пятидесяти этажей из тонированного стекла и, как не парадоксально, металла Блок. Здание имело форму факела олимпиады далекого 2014 года. Даже как-то не верится, что сюда забирают детей - больше похоже на бизнес-центр.

На охранном пункте меня встретила женщина моего возраста в белом халате и мягкой в тон халата обувью. Она проводила меня на тридцать восьмой этаж, к кабинету управляющей, и удалилась восвояси. Я еще постояла перед деревянной дверью пару секунд и постучалась, после войдя. Управляющая встретила меня наигранной улыбкой, похоже, у нее болела голова. Я прошла в кабинет и мы начали беседу. В ходе которой меня поставили перед очевидным выбором, практически обвинив в государственной измене. Моя «дипломная» профессия, оказывается, обязывает меня отработать в центре двадцать лет, или тюрьма. Как я уже сказала, выбор был очевидным, поэтому без лишних разговоров мне предложили пройти в отдел кадров и попросили завтра не опаздывать, потому как меня ознакомят с моими обязанностями.

Я вышла из Центра и, сев в машину, закурила. Собственно, ничего страшного в этой работе нет, это же дети, пусть с отклонениями, но под присмотром. Меня наверняка поставят перебирать бумажки. Да и какой заработок! Десять тысяч в месяц. Даже директора пресловутых нефтяных компаний получают всего шесть. Я буду жить как королева. Улыбнувшись своим мыслям я отправилась домой с нетерпением ожидая завтрашнего дня.

***

Мои ожидания не оправдались. Меня подрядили перебирать не бумаги, а вести небольшой отдел с детьми, которые не поддаются реабилитации. Десятый подземный этаж. Отдел был небольшой, занимал пол-этажа, который включал в себя шесть камер, реабилитационную комнату, две операционные, комнату персонала, кладовую и, теперь уже мой, кабинет. Меня поразил тот факт, что, несмотря на доказанное отрицательное воздействие "Блока", из него были сделано практически все в этом центре. Ну разве не идиотизм? Однако делать нечего, я познакомилась с персоналом и заперлась в кабинете поставив себе цель ознакомиться с делами вверенных мне детей. На каждого ребенка было по несколько внушительных размеров папок желтоватого цвета. Я погрузилась в чтение. У детей не было имен, только номера, что давались им при поступлении в Центр. Однако, в делах значились имена родителей каждого. И на третьем ребенке, девочки семи лет, мои глаза округлились. Матерью этой несчастной оказалась моя давняя подруга. Ребенку поставили маниакально-депрессивный психоз, что является биполярным расстройством, характеризующийся сменой необъективно повышенной активности и депрессивного состояния или проявлением и того и другого состояния одновременно. В пике таких перепадов ребенок становится неуправляемым и даже опасным. В деле числится, что №874 два раза нападала на лечащего врача используя в качестве оружия цветные карандаши, что были выданы ей для проведения теста. Последняя пометка гласила о необходимости проведения плановой операции лоботомии.

Как того требовало предписание, я взяла с собой санитара и отправилась в палату-камеру к этому ребенку. №874 была наголо обрита и носила длинную старую майку. Руки, от запястий до локтей, и ноги, от щиколоток до колен, были затянуты в белый пластик, как мне сказал санитар Владимир, она уже пыталась покончить жизнь самоубийством, так что это меры предосторожности. Камера была обита мягким материалом.

Я сделала шаг и вошла в помещение. Ребенок уже давно обратил на меня внимание и теперь, сидя на матрасе, просто изучал взглядом нового человека. Она теребила маленькими пальчиками края своей потрепанной майки. Какая худенькая. Ну правильно, кто их тут будет нормально кормить? Хорошо, что хоть моют.

- Привет, – решила я начать знакомство. Интересно, а обрадуется ли моя подруга, когда я скажу ей, что видела ее девочку? Ага, обрадуется ли она тому, что ее ребенка практически приговорили к превращению в овощ и прозябанию на простой рутинной работе.

- Здравствуйте.

- Я твоя новая учительница, меня зовут Наталия Михайловна, теперь мы будем проводить с тобой много времени №874. Надеюсь, мы с тобой подружимся.

Девочка кивнула и ее взгляд даже как-то изменился, стал более заинтересованным. А верно ли ей поставили диагноз?

Попрощавшись, я вышла из палаты, дверь за мной закрыл Владимир. Я повернулась, хотелось еще раз взглянуть на девочку через маленькое окошко, и тут же раздался звук удара. №874 начала ломиться в дверь, крича о том, как ненавидит меня и желает скорейшей смерти. Санитар пожал плечами, я тоже, и мы отправились знакомиться с другими детьми.

Прошло пару месяцев, я уже освоилась на новом месте и морально охладела к своим подопечным. Не сказать, что я переживала с самого начала, но все-таки какая-то жалость имела место быть. Мерзкое чувство сродни отвращению и интересу. Они не были для меня кем-то, и ни кем не стали, материал для изучений. Еще даже не люди. Моя задача сделать их людьми, полноценными людьми. А это значит, что я должна найти выход и помочь им избежать лоботомии. Электрошок, конечно, сразу пришел на помощь и даже показал некоторые результаты, вот допустим №1076 все-таки смог уяснить, что ни у него, ни у кого бы то еще, нет злого брата близнеца. И мальчика перевели наверх, теперь он проходил более лояльную реабилитацию. Его мозг «подчистят», обучат профессии и выпустят «на волю». Ох и тяжелая же будет социализация у парня. Но он сможет выйти, найти своих родителей, а в дальнейшем и обзавестись семьей. Жаль только, что яд «Блока» в любом случае передастся его ребенку, если они конечно вообще решатся рожать. Да и кто знает наше государство, возможно, дети станут не благословением, а самой настоящей обязанностью. Вот исполнилось тебе двадцать пять, будь добра роди. Исполнилось тридцать, пора рожать второго, или на Калыму.

Все бы ничего, но №874 ничего не помогало. Ни одна из терапий не давала результатов. Ребенок оставался неуправляемым, а его расстройство только прогрессировало. Я воспринимала это как личное поражение, и пока сконцентрировалась на других детях. Отправляя каждого наверх без операций на мозге. Теперь отдел уже не считался безнадежным. И мои полномочия расширились. Мне разрешали пробовать экспериментальные методики. И пусть не все они приносили положительные результаты, но 70% детей все-таки отправлялись наверх. Так что на мои промахи закрывали глаза, так сказать, оставляли глубоко под землей.

В таком темпе прошло пару лет. Я продолжала работать, с энтузиазмом принималась за каждое новое дело и старалась побыстрее пройти мимо камеры №874. Она мое личное проклятие. Пятно на белом халате. Я могла отправить ее на лоботомию в любое время, но это означало бы, что я проиграла. А я очень не люблю проигрывать.

Сегодня я решилась зайти к ней. Поговорить. Санитар остался стоять за дверью. Девочка подросла. Ее фигурка стала более угловатой. Сейчас она, свернувшись комочком, лежала на своем матрасе, обхватив ноги руками и плакала, тихонько завывая.

- Здравствуй №874.

- Здравствуйте. – Пробормотала девчушка между всхлипами. Я не собиралась спрашивать у нее почему она плачет.

- Скажи, знаешь ли ты, что такое мама или папа?

- Знаю. – Нет, не знает. Значение слов ей конечно понятно, но никакой эмоциональной окраски это «знаю» в себе не несло. Да она и солнца-то в своей жизни еще ни разу не видела.

Из кармана я достала старые фотографии «счастливых» семей скачанные с интернета и передала ей. Пусть это запрещено, но у меня в голове созрел план.

Девочка взяла в руки фотографии и стала их рассматривать. Ее и без того большие глаза округлились еще больше.

- Что это?

- Это мамы и папы со своими детьми. Нравится? Видишь, как они улыбаются? Нравится, как они улыбаются?

- Нравится. – Ребенок продолжал смотреть на фото, водя по ним пальцами.

- Хочешь так же?

- Хочу.

- Тогда ты должна выздороветь. Ты же хочешь выздороветь?

- Хочу.

- Тогда вот тебе задание. Составь список того, что тебя огорчает и злит, а я потом вернусь и мы об этом поговорим. Хорошо? Ты меня поняла?

- Да. – Кивнула она.

Я улыбнулась и вышла из палаты. Если мне удастся пробудить в ней здравый рассудок, то считай половина проблемы решена.

Тут на пейджер пришло сообщение о том, чтобы я поднялась к управляющей. Естественно я сразу отправилась к ней. Если честно, я настолько привыкла работать под землей, что подниматься из своего отдела мне даже в обед не нравилось. А тут на тридцать восьмой этаж. Ну ничего. Уверенно постучавшись, я вошла в кабинет. И снова у нее, похоже, болела голова.

- Наталия Михайловна, рада вас видеть. Как успехи с №874?

- Решила применить новую методику, мы на верном пути, думаю, через полгода девочку можно будет перевести на обучение на верхние этажи.

- К сожалению, у нас нет такого количества времени.

- Нет?

- Да, в течение недели нагрянет проверка, и ревизорам точно не понравится, что девочка до сих пор в вашем отделении.

- И что же нам делать?

- То, что вам нужно было сделать еще пару лет назад. Лоботомию. Сейчас же направьте ее в операционную и уже завтра мы переведем ее на другой этаж.

- Но я нашла способ! – Перебила я эту пожилую крашеную блондинку. – Девочке можно помочь!

- Наталия Михайловна, оставьте это. Всем помочь нельзя, отправляйте девочку на операцию. – Она пододвинула ко мне бланк для подписи. – В конце концов, после нее она точно сможет покинуть это место. Признаем ее необучаемой и отдадим родителям на поруки.

- Но! Мы сможем ей помочь и без операции, я вас очень прошу, можно же обойти проверку, есть же лазейка.

- Эх, милочка, вы еще так мало тут работаете, я понимаю, вам жалко девчушку, но выхода нет. Подпишите и идите домой.

Она заставляет меня проиграть. "Жалко", не смешите. Но я проиграю, если подпишу. А не подпишу - черт знает, что они со мной сделают.

Рука потянулась к шариковой ручке в кармане халата и так удобно легла в руку.

- Я не проиграю! – Рука двинулась сама, и я всадила ручку в сонную артерию управляющей. Кровь брызнула на пол и залила стол и бланк на операцию, а я ничего не почувствовала. Разве только облегчение. Больше эта женщина не заставит меня проигрывать. Я выиграю.

Хорошо, что в Центре не было камер. Я убрала кабинет и посадила еще не окоченевший труп в кресло. И в этот момент в кабинет вошли люди в костюмах. Ревизоры. Они тоже хотят, чтобы я проиграла.

- Нет!

Схватив со стола красивую перьевую ручку я побежала на вошедших. Свалила одного и проткнула глаз, глубоко всадив ручку в глазницу и вытащила, уже переходя к следующей жертве.

Помню как меня оттащили санитары.

Позже, был суд, меня признали невменяемой и отправили на лечение в больницу для душевнобольных. С чем я конечно категорически не согласна, я всего лишь не хотела проиграть, ну и еще помочь девочке, наверное. Я уже не помню. Но главное не проиграть. Проигрывать ни в коем случае нельзя!

Дверь в мою палату открылась, и шаг вперед сделал седой мужчина в белом халате.

- Наталия Михайловна, рад вас видеть. Как вы себя чувствуете? – Приятный голос.

- Хорошо. Какие новости, Федор Анатольевич?

- Новости хорошие, даже две. Мы выяснили, что вы подверглись влиянию «Блок», поэтому и попали к нам. А так же правительство запретило его использование именно благодаря вам. Центры реконструируют.

- Значит, я не проиграла?

- Ну что вы, голубушка. Конечно, вы не проиграли. Вы у нас победитель. – Казалось, если бы не врачебная этика, то он бы погладил меня по голове.

- А когда меня отсюда выпустят?

- Всему свое время, Наталия Михайловна, всему свое время.

После этих слов он поспешил удалиться из моей палаты и санитары закрыли за ним дверь. Я поддавшись минутному порыву, рванулась к двери и начала тарабанить по ней руками.

- Я не проиграю! Слышишь ты! Я не проиграю! Не мешай мне! Да чтоб ты сдох! Я не проиграю!