Исследователи Приамурья

Исследователи

Приамурья

Краткая

Краеведческая

Энциклопедия

том 1

А - Б

г. Комсомольск- на- Амуре

издательство "Со - Весть", 2014 год

Вишнякова Светлана Ивановна -

составитель и автор Краеведческой

энциклопедии.

Вишнякова С. Исследователи Приамурья. Краткая краеведческая энциклопедия. Том 1: А - Б.

г. Комсомольск- на- Амуре, Со - Весть, 2014 год. 322 стр.

В энциклопедии представлены имена краеведов го-рода Комсомольска- на- Амуре, имена исследователей Приамурья с XVII по XIX века. Знакомят читателей со своими изысканиями, творческими работами краеве-ды городов Хабаровска, Николаевска- на- Амуре, Вла-дивостока, Санкт- Петербурга, Москвы.

Чудинов В. А. , академик РАН, читает каменные пись-мена Дальнего Востока и открывает, через послания предков, новые страницы истории.

Энциклопедия посвящена 200-летию Г. И. Невельско-го (23.11.1813 г.) - морской офицер, путешественник, открыватель Приамурской и Приуссурийской земли, острова Сахалина, первый писатель Дальнего Востока, горячо любивший Россию, и ради неё терпел лишения, унижения; и 120-летию Приамурского географическо-го общества (1894 год).

84 ДВР © Вишнякова С. И.

Введение

Выяснение роли Приамурья в отношениях двух крупнейших дальневосточных держав представляет большой научный интерес. С Приамурьем самым непосредственным образом связаны такие важные события в истории двух соседних стран, как вооруженный конфликт на Дальнем Востоке во второй половине XVII века, заключение первого русско-китайского договора в 1689 года (который для Китая явился к тому же первым договором с европейской державой за всю его историю), подписание договора и соглашений в XVIII веке, которые явились крупными вехами на пути развития политических и экономических отношений двух стран, и, наконец, заключение ряда русско-китайских договоров в середине XIX века, поставивший развитие связей прочную основу.

Вопрос о Амуре и Приамурье, более полутора веков осложнявший и тормозивший развитие дружественных и добрососедских отношений между Россией и Китаем, возник в результате агрессивных действий правителей цинского Китая против русских поселений в Приамурье и последующего заключения договора 1689 года, по которому Россия была вынуждена временно оставить приамурские земли - территорию, давно уже хозяйственно освоенную русскими людьми и официально включенную в состав Русского государства. Это означало, что от России были насильственно отторгнуты принадлежавшие ей богатые земли; кроме того, новая ситуация в Приамурье создавала непреодолимые трудности для плавания русских судов по Амуру, вследствие чего Россия теряла наиболее короткий, удобный и выгодный выход в Тихий океан, а русские дальневосточные владения оказались как бы отрезанными от остальных районов страны. Если до конца XVIII века вопрос о Приамурье может рассматриваться в основном в плане экономическом, то начиная с 80-х годов XVIII века он приобретает и политическую окраску.

Борьба между Россией и цинским Китаем за разрешение амурского вопроса имела длительный характер, что было обусловлено рядом экономических и политических факторов, и закончилась в 1860 году подписанием Пекинского договора, по которому русский народ восстановил свои исторические права на Приамурье.

Изменение статуса Приамурья к 1860 году яви-лось, по сути дела, заключительным этапом в дли-тельном и сложном процессе формирования дальневосточного участка русско-китайской границы. История формирования русско-китайской границы на Дальнем Востоке в настоящее время, как известно, усиленно фальсифицируется западной буржуазной и китайской националистической историографией. Потому исследование вопроса о Приамурье, форм и методов борьбы русского правительства за решение этого вопроса имеет целью и разоблачение антинаучных построений псевдоисториков, выполняющих соответствующий социально-политический заказ.

Е. Беспрозванных

Аввакум

(1621 – 1682 года), протопоп, крупнейший писатель России, первый из писателей отразил Приамурье.

Сергей Красноштанов

Протопоп Аввакум в Верхнем

Приамурье.

С какого времени начинается изображение Дальнего Востока России в русской литературе? Кто первым из писателей отразил в своем творчестве дальневосточную тему? Вопросы для интересующих-ся региональной литературой - не праздные. И если мы назовем имя знаменитого писателя XVII века Аввакума Петрова, это не будет натяжкой.

Известно, что причиной раскола в русской церкви стала реформа патриарха Никона (1653 - 1655 годы). Те, кто не приняли эту реформу, составили движение старообрядцев, вдохновителем которого был протопоп Аввакум.

Между тем в эти же годы разворачивались иные события. В середине XVII века Российское государство все более утверждало на Амуре свою власть. Решающую роль в этом сыграл второй поход Ерофея Хабарова и его отряда (1650 - 1653 годы). Захваченный у местного князя Албазы городок был превращен в первый на Амуре острог. Енисейскому воеводе Афанасию Пашкову правительство поручило основать в Албазине или другом месте центр нового уезда. Таким центром была выбрана местность почти при впадении притока Нерчи в Шилку. В июле 1656 года отряд в составе трёхсот служилых людей, возглавляемых Пашковым, выступил в даурский поход. К отряду прикрепили двух священнослужителей. Аввакум упоминает в своем «Житии» священника - монаха Сергия, законного представителя церкви, другим был сам Аввакум. Ранее власти распорядились сослать Аввакума - как вождя старообрядцев - на реку Лену, но в связи с экспедицией за Байкал изменили свое решение.

«В грамоте Никон приказал «смирять» Авва-кума, что Пашков и сам протопоп расценили как мучить. Положение Аввакума было двусмысленным: с одной стороны, он вроде бы становится полковым попом, а с другой - не снятое запрещение служить лишало его всякого авторитета в глазах Пашкова», - писал Д. Жуков.

В Сибирь Аввакум был отправлен в сентябре 1653 года, в Москву вернулся в мае 1664-го, пробыв в ссылке около одиннадцати лет, из них пять - с 1657 по 1662 годы - в Даурии, названной так по имени местных племен. Основное время, проведённое Аввакумом за Байкалом, приходится на его пребывание в Верхнем Приамурье. Вот эти места: озеро Иргень, реки Ингода, Шилка, Нерча. Озеро Иргень занимает пограничное положение между бассейнами Байкала и Амура; реки Ингода, Шилка, Амур образуют одну водную артерию; Ингода, как и Нерча, впадает в Шилку, а Шилка вместе с Аргунью - истоки Амура. Ныне эти места входят в Читинскую область, по которой на протяжении восьмидесяти километров течет Амур.

Из Братского острога весной 1657 года Аввакума с семьёй по Байкалу переправляют на реку Се-ленгу и ее приток Хилок. Осенью 1658 года по Хилку Аввакум доходит до острога на озере Иргень. Отсюда в зимнее время его отправляют на реку Ингоду, где люди Пашкова заготавливали строевой лес. Летом 1659 года плоты из брёвен с Ингоды доставляются в реку Нерчу для возведения острога. На этой реке Аввакум прожил два года. Туда зимой 1661 года ему «грамота пришла: велено ехать на Русь». Пять недель длится путь до Иргеньского озера. В июне 1662 года, спустя месяц после отъезда Пашкова, Аввакум отправляется в обратный путь в Россию.

О своей даурской ссылке Аввакум рассказал в «Житии» (1672 - 1673 годы), а также в первой челобитной (1664 год) Алексею Михайловичу. В обращении к царю протопоп замечает, что он с женою и детьми «первый учинился от патриарха Никона в такой пагубной ссылке», «смертоносном месте, в Даурах». Фактически это означает, что Аввакум был первый политический ссыльный в Приамурье.

Следуя хронологической канве своего жизнеописания, Аввакум рассказывает и о Приамурье. Вычленяя из повествований бытовые сцены, можно почти зримо представить изображённое автором. Исследователи стиля Аввакума назвали эту особенность его письма эффектом присутствия. Казалось бы, описаны мелкие, незначительные подробности. Эмоционально окрашенные, они подкупают своей достоверностью, нередки случаи, когда бытовой эпизод под пером автора приобретает символическое значение.

О каких же событиях, связанных с Приамурьем, повествуется в «Житии»? После переправы через Байкал Аввакум наконец оказывается в Иргеньском остроге. Случилось это поздней осенью. От озера Иргень пришлось в зимнее время перебираться к Ингоде. Воевода Пашков не позволил нанять работников, и протопопу с малолетними Иваном и Прокопием «пришлось вёрст сто волочить по снегу груженую нарту». «А протопопица муку и младенца за плечами на себе тащила, а дочь Огрофена брела, брела, да и на нарту и взвалилась, и братья ея со мною помаленьку тащили. И смех и горе как помянутся дни оны. Робятате изнемогут и на снег повалятся, а мать по кусочку пряничка им даст, и оне, сведши, опять лямку потянут».

Как сущий ад изображается сплав леса по Ингоде: «Река мелкая, плота тяжелые, приставы неми-лостивые, палки большие, батоги суковатые, кнуты острые, пытки жестокие - огонь да встряска, люди голодные: лишо станут мучить - ано и умирает». Пытка на дыбе с прижиганием огнем - это и есть «огонь да встряска». Такие же неимоверные мучения испытывают люди на Нерче, умирая от голода. Аввакум лишился здесь двух сыновей. С Нерчей связан цитируемый почти всеми исследователями творчества Аввакума рассказ об Анастасии Марковне. Аввакум с семьей возвращается зимой по реке Нерче к озеру Иргень: «Пять недель по льду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлядишко дал (Пашков. - С. К.) две клячи, а сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми итти не поспеем, голодные и томные люди. Протопопица бедная бредет-бредет, да и повалится, — кольско гораздо! В ыную пору, бредучи повалилась, а иной томной же человек на нея набрел, тут же и повалился; оба кричат, а встать не могут. Мужик кричит: «матушка-государыня, прости!» А протопопица кричит: «что ты, батько, меня задавил?» Я пришол, - на меня, бедная, пеняет, говоря: «долго ли муки сея, протопоп, будет»? И я говорю: «Марковна, до самыя до смерти»! Она же вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино еще побредем».

К Иргеньскому острогу относится несколько памятных эпизодов. Драматичен рассказ о походе Еремея, сына Пашкова, с отрядом казаков и тунгусов в «Мунгальское царство», в селения монголов. Возмущённый обращением воеводы к шаману для гадания, Аввакум демонстративно просит Бога покарать всех членов экспедиции. Пашков уже послал палачей, чтобы пытать за это протопопа. Последнего спасло неожиданное возвращение Еремея Афанасьевича. О жестокостях воеводы говорится в записке о другом военном столкновении уже с маньчжурами, приложенной к «первой» челобитной царю Алексею Михайловичу: «А после разгрому Богдойскова пришли достальные казаки снизу ко Офонасию Пашкову на Иргень озеро». Упоминаются четыре человека, пришедшие с казаками, чтобы служить государю насильно принуждаемые Пашковым работать у него во дворе: «А бьют челом великому государю, чтоб их освободил от порабощения и пожаловат в свой чин государев».

Повествуя о своей жизни, Аввакум постоянно обращается к христианским авторитетам, к церковым канонам. После красочного описания своего сражения в тюремном застенке с полком бесов Аввакум обращается к соузнику Епифанию: «Еще тебе скажу, старец, повесть. Как я был вдаурач с Пашковым на озере Иргене...» Далее следует рассказ о рыбной ловле, удачной для протопопа и неудачной для Пашкова, о кознях воеводы. В остроге голод, кроме рыбы ничего добыть невозможно, но и рыба не ловится. Аввакуму повезло: дважды поставил в протоке сети и оба раза удачно. Пашков прогоняет протопопа с этого места и указывает ему на отмель, «где коровы и козы бродят. Человеку воды по лодышку, какая рыба! - и лягушек нет!» Но протопоп вынужден поставить сети. Наутро посылает детей за уловом. «Оне же отвещали: «Батюшко-государь, пошто итти, какая в сетях рыба? Благослови нас, и мы по дрова лутче збродим». Огорченный ответом, Аввакум отправляет старшего сына по дрова, а с младшим «потащился к сетям сам... Егда пришли, ино и чудно, и радошно обрели: полны сети напехал Бог рыбы...» Пашков, раздосадованный, что сам ничего не поймал на протоке, велел порвать сети протопопа. «Что петь з дураком делаешь!» - заключает Аввакум.

Остродраматичен рассказ о злоключениях Аввакума на озере Шакша, которое относится к Байкальскому бассейну, но расположено всего в пятнадцати верстах от острога. Аввакум чуть не погиб, волоча нарту с рыбой, пойманной его детьми. Он еле добирается до дому, без сознания повалившись у самых дверей. Утром жена втаскивает его «будто мертвова в избу». В довершение он во время еды давится рыбьей крошкой. Спасла младшая дочь. «Чудно гораздо сие, старец, - пишет Аввакум, - промысел Божий ребёнка наставил пророка от смерти избавить».

Для Аввакума несомненно: руками невинного ребенка его спас Бог. Автор говорит о себе в третьем лице и уверен, что является пророком, как, впрочем, пророками считали себя и трое его товарищей по земляной тюрьме в Пустозёрске. А случившиеся с ним несчастья протопоп объясняет Божьим наказанием за то, что стал гордиться после одного случая на озере Шакша, когда Бог напоит его водой. Об этом эпизоде Аввакум вспоминает в том месте «Жития», где идет речь о посещении «большой церкви» Тобольска, когда он чуть не привык к непризнаваемому им способу причастия. О чём ему «во сне страшно возвещено было». Измученный жаждой, Аввакум обращается к Богу. И - о, чудо! Лёд затрещал, образовалось небольшое отверстие. «Аз на восток кланялся Богу, и со слезами припал к пролубке, и напился воды досыта». Автор не преминул упомянуть, что и в прочие времена у него часто так бывало: он уверен, что его хранит сам Бог.

С Иргеньским острогом связаны еше два характерных случая. В день отплытия в Россию Аввакум спасает двух виновных перед ним людей, которых казаки хотели убить: некоего Василия выкупает у приказчика, а другого «замотая» прячет у себя в лодке. Эти эпизоды добавляют новые штрихи к портрету повествователя, открывая его сложную внутреннюю жизнь. Автор не забывает упомянуть о своей повседневной службе отрядного попа: «Идучи, или нарту волоку, или рыбу промышляю, или в лесе дрова секу, или ино что творю, а сам и правило в те поры говорю, вечерню, и заутреню, или часы - што прилучится... А буде же по мне люди, и я, на сошке складенки поставя, правильца поговорю; иные со мной молятся, а иные кашку варят. А в санях едучи, пою; а бывало, и в воскресные дни, едучи, пою. Егда гораздо неизворотно, и я хотя немножко, а таки поворчу...»

Аввакум не обходит вниманием и воеводу. Пашков - этот «зверь даурский», по словам самого протопопа, не выглядит в «Житии» условным злодеем. Жестокий, вспыльчивый, он может проявить сочувствие, даже раскаяние. Он отдает семье Аввакума корову за «ризу и всю службу» для церковного обихода, смиренно просит вылечить двух его сенных женщин, после спасения от смерти маленького племянника «поклоняся низенько, а сам говорит: «Спаси Бог! Отечески творишь - не помнишь нашего зла». Свой рассказ о воеводе протопоп сопровождает словами: «Докучаю и ныне об нем, да и надеюся на Христову милость, чаю, помилует нас с ним бедных». И ещё: «Десять лет он меня мучил или я ево - не знаю; Бог розберет в день века».

Все эти удивительные сцены говорят, что пребывание в Верхнем Приамурье оставило заметный след в душе Аввакума и, конечно, на страницах его гениальной книги. «Житие» протопопа Аввакума стало шедевром русской и мировой литературы, и одни из самых драматических его страниц связаны с нашим краем.

А. Робинсон

Аввакум.

(Личность и творчество)

Протопоп Аввакум (1621 - 1682 гг.) был крупнейшим писателем того «бунташного» века, который давно ушел в прошлое русской истории. Но сочинения его (богословские книги, послания к царям, письма и др.) представляют не только исторический интерес. Его «Житие» - автобиография принадлежит к шедеврам русской и мировой литературы. Перефразируя слова Ф. Энгельса о Данте , можно сказать, что для России Аввакум был во многом последним писателем Средневековья и первым писателем Нового времени. В Аввакуме читателя поражают два противоположных начала: консерватизм взглядов и новаторское искусство слова.

В одной из своих книг, рассуждая о том, что человеку надо «беззлобие иметь голубино», Аввакум вдруг вспоминает свои юные годы: «Я их смолода держал - попович и голубятник был». Отец его, сельский священник Петр, сильно пил и рано умер. Мать Аввакума, Мария, напротив, была «молитвенница и постница». Она женила семнадцатилетнего сына на четырнадцатилетней сироте Анастасии - дочери кузнеца Марка.

Рано пристрастившись к чтению «святоотеческой» литературы (кроме богослужебных книг, Ветхого и Нового заветов, он также читал и сочинения отцов церкви, жития святых и др.), юный Аввакум приобрёл в этой области глубокие познания. Обладая исключительной памятью, в пустозерской темнице он не раз точно цитировал многочисленные сочинения этого круга.

Обширная начитанность Аввакума в церковно-учительной литературе и природный дар проповедника первоначально способствовали его быстрой церковной карьере: в попы был поставлен в 23 года, в протопопы 31 год. Но повсюду, в сёлах и г. Юрьеве- Повольском, жилось ему тяжело. Неукротимый духом и крепкий телом, молодой священнослужитель требовал от паствы своей безусловного «благочестия». То он обличал местных «начальников», а его за это зверски избивали, то «баб унимал от блудни», а его «среди улицы били батожьем, а бабы были с рычагами», то сам в одиночку разогнал ватагу скоморохов, а двух их больших «плясовых» медведей - «одного ушиб (...) а другова отпустил в поле». Гонимый «паствой», Аввакум переехал в Москву, сблизился с придворным духовенством, был представлен молодому царю Алексею Михайловичу (1629 - 1676 годы). Служа в церкви Казанской Божьей Матери (на Красной площади), Аввакум проявил себя как замечательный проповедник - «много людей приходило». Впереди была перспектива придворной церковной деятельности. Но произошли события, коренным образом изменившие многие традиции русской церкви.

С началом царствования Алексея Михайловича (с 1645 года) наступила эпоха государя, окончательно закрепостившего крестьян и содействовавшего усилению абсолютизма. Еще большее впечатление на современников произвела церковная реформа, о которой Аввакум писал: «зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали».

Земляк Аввакума по Нижегородскому уезду, происходивший из мордовских крестьян, патриарх Никон (1605 - 1681 годы), смелый политик, заручившись содействием царя, произвел церковно-обрядовую реформу (1653 - 1655 годы). Он видоизменил некоторые традиционные обряды, а богослужебные книги подверг смелому редактированию, взяв за образец греческие, издававшиеся в то время в Венеции, т. е. в католической Европе.

Следует иметь в виду, что, восприняв христианство от Византии в 988 году вместе со всеми его церковными обрядами, необходимой богослужебной и религиозно - философской книжностью, русская православная церковь стремилась хранить это наследие без изменений. Однако в рукописных церковных книгах в процессе многовековой переписки неизбежно накапливались различного рода ошибки и погрешности. Несколько раз, начиная с XVI в., церковь при содействии государственной власти, предпринимала попытки исправления церковных книг путём сличения их с греческими. Но эти начинания, как правило, были недостаточно последовательными и не приобрели общеобязательного характера для богослужения в огромном количестве церквей на всё более разраставшейся территории России. Реформа имела своей целью унификацию богослужения по всей стране, централизацию церковного управления, увеличение налогов, взимаемых с низшего духовенства, укрепление власти патриарха. Жизнь патриарха, митрополитов и епископов стала ещё более роскошной, а низшего, особенно «белого» духовенства - ещё более трудной и бесправной. Внешнеполитические цели реформы состояли в том, чтобы сблизить российскую церковь с украинской в связи с воссоединением Левобережной Украины (и Киевом) с Россией в 1654 году. До этого воссоединения украинская православная церковь, подчинявшаяся Константинопольскому греческому патриарху, уже прошла аналогичную реформу.

Значительная часть крестьян, ремесленников, купцов, казаков, стрельцов, низшего и среднего духовенства, а также некоторые аристократы (боярыня Ф. П. Морозова, ее сестра - княгиня Е. П. Урусова и др.) восприняли реформу как крушение русской истинной «старой веры», как новую «ересь». Особенно чувствительным и неприемлемым для всех противников реформы было изменение традиционного греко-византийского двоеперстного крестного знамения, обряда, сохранявшегося на Руси со времени её крещения, на троеперстное знамение по образцу, введённому в самой греческой церкви в более позднее время. Возник «церковный раскол». Сторонники реформы стали называть её врагов «раскольниками», а те их - «никонианами» (себя они называли «верными», «старолюбцами», с XVIII в.- «старообрядцами»). В среде «старолюбцев» возродились древние легенды о наступающем «конце света» и «царстве антихриста», которому, как писал Аввакум, его «предтечи» Алексей Михайлович и Никон уже «путь готовят».

Движение «раскола», как и все другие движения Средневековья, не могло выдвинуть позитивной политической программы, но в XVII в. оно приобрело характер демократического антифеодального протеста. Соловецкий монастырь, отвергший реформу, восемь лет сопротивлялся осаждавшим его войскам. При наступлении войск на скиты «старолюбцев» (на Севере и в Сибири) они прибегали к массовым самосожжениям. Аввакум и его ближайший друг Епифаний одобрили эту крайнюю меру протеста: «Добро те сделали,- писал Аввакум, - которые в огоне те забежали. Мы же рассуждали между собою, кажется не худо оне сделали».

Правительство приступило к репрессиям против «старолюбцев». Аввакум с семьей в 1653 году был сослан в Сибирь, где жестоко притеснялся воеводой А. Пашковым. Был возвращён оттуда в 1664 году, причем ему предлагалось даже место царского духовника. Но он «паки заворчал» на «никонианскую ересь», был сослан с семьей на Мезень, затем один возвращен в Москву, осуждён и проклят (предан анафёме) «священным собором». Аввакум, единственный из осуждённых, в ответ сам проклял этот собор, невзирая на авторитет трёх патриархов (Иосафа Московского, грека Паисия Александрийского, араба Мелетия Антиохийского). Тогда Аввакума, монаха Епифания, попа Лазаря и дьякона Федора, вождей «раскола», навсегда сослали в далекий Пустозёрск. Всем им, кроме Аввакума, вырезали языки и отрубили пальцы на правой руке, чтобы не крестились двоеперстно и не писали. Аввакум избежал этой «казни», так как за него заступилась царица Мария Ильинична и сестра царя, Ирина Михайловна.

В Пустозёрске каждому из «соузников» была сделана отдельная «земляная тюрьма». Как писал Епифаний, тюремщики «обрубиша около темниц наших срубы и осыпаша в темницах землею (...) и оставиша нам по единому окошку, куды нужная пища принимати и дровишек приняти», «глаза дымом и копотию, и всякою грязию выело (...) темница - то и церковь, то и трапеза, то и заход» (отхожее место.- А. Р.). А «тюрьмы нам сделали,- писал Федор,— по сажени, а от полу до потолку головой достать». Аввакум превратил описание темницы в литературную картину, полную горькой иронии: «... покой большой и у меня, и у старца (Епифания.- А. Р.) (...), где пьем и едим, тут и лайно (кал.- А. Р.) испражняем, да складше на лопату, и в окошко! Мне видится и у царятого, Алексея Михайловича, нет такого покоя». «Соузники» общались по почам, вылезая из темниц через окна. Все они, несмотря на изувеченные руки, стали писателями, так как только таким путем могли продолжать борьбу за свои убеждения.

Сочинения Аввакума и трёх его сподвижников с помощью охранявших их стрельцов тайно пересылались «старолюбцам» в виде рукописей в Москву, в восставший против царской власти Соловецкий монастырь и другие места. Нередко эти рукописи были запрятаны в кедровые кресты, которые изготовлял старец Епифаний. Известен случай, когда он сделал «ящичек» в рукоятке стрелецкого бердыша, чтобы в нем переслать сочинения духовных вождей раскола. В 1682 году, по указу молодого царя Федора Алексеевича, четыре «союзника» были заживо сожжены.

Аввакум предчувствовал свою трагическую смерть. Царские слуги, писал он о себе, «... что волки (...) в клочья разорвут рабатово Христова, изжечше, и кости изсекут бердышами (...). Да потом, собрався, на радостях пировать станут, перевели обличителя, не мешает тот!» Обращаясь к царю с посланием из темницы, Аввакум с чувством духовного превосходства над своим врагом так видел свою грядущую кончину: «... аз же, присуждением вашим, не сподобихся савана и гроба, по наги кости мои псами растерзаны будут (...), так добро и любезно мне на земле лежати, и светом одеянну, и небом прикрыту».

Аввакум создал несколько редакций (вариантов) «Жития», которое, как и другие его сочинения, в течение почти двух столетий сохранялись, переписывались и тайно распространялись в старообрядческой среде.

Два автографа - собственноручно написанные Аввакумом тексты его «Жития» - были найдены и изданы учеными только в XX в. Впервые же «Житие» было опубликовано академиком Н. С. Тихоправовым в 1862 году по копии, сделанной одним из старообрядческих переписчиков рукописей. Это малотиражное научное издание стало литературным событием. Известные представители культуры России того времени читали и пропагандировали «Житие», писали о нём.

На протяжении многих лет читатели, восхищаясь Аввакумом, совершенно по-разному относились к его личности, литературному стилю и языку, в зависимости от своих собственных убеждений и социальных позиций. Важно, однако, что именно эта разноречивость мнений о замечательном писателе всегда поддерживала и сейчас поддерживает неизменный интерес к его судьбе и творчеству. Показательно, что деятели русской культуры, со времени публикации «Жития» и до наших дней (кроме специалистов историков и филологов), менее всего интересовались сущностью тех догматических и обрядовых изменений, возникших в результате никоновской церковной реформы, которые с такой страстью и самоотверженностью отвергал Аввакум. Напротив, перед читателями Аввакум выступал, можно сказать, почти как их современник. Писатели прежде всего обращали внимание на его удивительный по силе и чистоте русский язык. С другой стороны, Аввакум привлек чрезвычайное внимание нескольких поколений русских революционеров и общественных деятелей в первую очередь как героическая личность, как борец, в любой момент готовый к смерти за свою идею. И это совершенно независимо от того, что консервативные взгляды Аввакума коренным образом отличались от различных, ориентированных на будущее, революционных идей. Наконец, можно без сомнения говорить о том, что «Житие» Аввакума и некоторые его публицистические сочинения (послания царю, письма) вообще привлекали русских (а затем и зарубежных) читателей в силу своего огромного впечатляющего воздействия повествований о страданиях автора, его семейных отношениях, об окружавшей бытовой обстановке, которые были и остаются теперь интересными и сами по себе. Благодаря всему этому можно смело утверждать, что Аввакум прочно вошел в историю русской национальной культуры. Его острое публицистическое творчество было и остаётся нашим вечным и великим наследием.

И. С. Тургенев отвёз издание «Жития» в Париж. Наставляя там писательницу А. Луконину (1878 год), он порылся в книжном шкафу, достал книгу и сказал: «Я вспомнил житие протопопа Аввакума, вот книга!»

Аввакум «писал таким языком, что каждому писателю следует изучать его (...)». «Вот она (...) живая речь московская (...)». Он стал читать: «Таже с Нерчи реки паки назад возвратились к Русе...» Писатель цитировал знаменитый диалог Аввакума с его женой, которым впоследствии восхищались, как увидим далее, многие русские писатели. На вопрос Лукониной о том, долго ли будут у неё продолжаться поиски своего литературного стиля, Тургенев засмеялся: «До самой смерти, Марковна!»

Писатели, восхищавшиеся «живым русским языком» Аввакума, ещё не могли знать того, как удивительно совпадают их оценки с мнением самого протопопа о том же (высказывания его о «языке» стали известны только из малотиражных научных изданий 1916 и 1927 годах). Так, в третьем варианте «Жития» Аввакум писал, обращаясь к своим современникам: «... вы (...) чтущие и слышащии, не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами филосовскими не обык речи красить, понеже не словес красных (красивых.- А.Р.) Бог слушает, но дел ваших хощет (...) того ради я и не брегу о красноречии, и не уничижаю своего языка русскаго...» Аввакум писал также царю: «Ты ведь, Михайлович, русак, а не грек, говори своим природным языком; не уничижай ево и в церкви, и в дому, и в пословицах. Любит нас Бог ве меньше греков, вередал вам и грамоту нашим языком Кириллом святым и братом его» (Мефодием.- А. Р.). Следует заметить, что под названием «русский» или «природный» язык Аввакум фактически объединял два языка - живой русский и книжный церковнославянский, которыми он владел свободно и различными сочетаниями которых пользовался с тонким искусством, всегда связанным с содержанием повествования.

Весьма показательно, что Л. Толстой, а позже и М. Горький рекомендовали включить «Житие» в программы школьного обучения. Известно, что Л. Толстой любил читать вслух это произведение в кругу своей семьи, делал выписки из сочинений Аввакума. Как писателя, Аввакума высоко ценили Ф. М. Достоевский, В. И. Гаршин, И. А. Гончаров, Н. С. Лесков, И. А. Бунин. Д. Н. Мамин-Сибиряк, говоря о «Слове о полку Игореве» и о «Житии» Аввакума, заметил, что «по языку нет равных этим двум гениальным произведениям».

Могучая фигура Аввакума, его яркая личность, бесстрашная борьба за собственные идеалы с государственной и церковной властью, его самоотверженность и полное бескорыстие, готовность к мучениям и смерти произвели огромное впечатление на русских революционеров. Н. Г. Чернышевский, стараясь ободрить в ссылке П. Г. Успенского, говорил ему: «Вспомните протопопа Аввакума (...), человек был, не кисель с размазней». Для Чернышевского Аввакум и его соратники воплощали в себе лучшие черты русского народа, они «из простого безграмотного народа - вся сила в народе». Н. В. Шелгунов писал: «Припомните Аввакума, и вы поймёте, что значит цельная органическая натура (...). Чугун, так чугун и есть (...), из тех героев-богатырей, в лице которых, как в Стеньке Разине, выражается полнее всего эпоха и её деятели». Заметив, что эта неожиданная параллель имеет определенную деловую историческую подоплёку. По свидетельству современников, пустозёрские узники писали письма «на Дон», а попытки Аввакума переправить свои послания в восставший Соловецкий монастырь, который обороняли и бежавшие туда участники Разинского восстания, хорошо известны.

Революционеры-террористы не могли не обратить внимания на Аввакума. Член исполкома «Народной воли» В. Н. Фигнер в своем очерке о видном народовольце А. Д. Михайлове писала, что в последнем его письме перед казнью «чуется что-то от протопопа Аввакума (...) и от боярыни Морозовой» (которая была духовной дочерью протопопа.- А. Р.). О другом народовольце - «шлиссельбуржце» П. С. Поливанове - вспоминали так: «...красота героизма восхищала его повсюду (...), и протопоп Аввакум, эстетически, как личность, как яркий образ, был ему так же близок и понятен, как Муравьев-Апостол».

Восприятие Аввакума прежде всего как несгибаемого бунтаря от народников перешло и к следующему поколению русских революционеров - большевикам. Пример Аввакума, приобщение к его духовной силе и стойкости помогали сохранять верность своим идеалам профессиональному революционеру, известному партийному публицисту и литературному критику 20-х гг. А. К. Воронскому в годы его заключения и ссылки при царизме. В своей литературной биографии «За живой и мёртвой водой», вышедшей уже после революции, он писал: «В руках у меня «Житие протопопа Аввакума» (...). От древних слов веет аввакумовским неистовым духом, дикой верой, русским эпосом (...). Жив-жив Аввакум. Он в нас, в заброшенных и загнанных на бездумную жизнь (...). «Ино еще побредем». Аввакум становился в статьях писателей и публицистов, связанных с социал-демократией, примером, демонстрирующим особую роль выдающейся личности. Об Аввакуме — носителе «коллективной энергии», выразителе «массовых желаний», писал А. М. Горький, отвечавший на вопросы рабочих - делегатов Лондонского (Пятого) съезда РСДРП 1909 г. Тогда же писатель восславил и душевную стойкость жены огнепального протопопа, явившую лучшие черты характера русской женщины: «Редко на протяжении трудного пути своего спрашивала она, «пеняя»: «Долго ли муки сея протопоп будет?» Но когда ей говорили: «Марковна!— До самыя смерти» — она, «вздохня», отвечала — «Добро, Петрович (отчество Аввакума,—Л. Р.), ино еще побредем».

Личность и творчество Аввакума острее ощущались во времена суровых испытаний, постигших Россию. Закономерно поэтому обращение к ним во время гражданской войны замечательного поэта М. А. Волошина. В сборнике «Демоны глухонемые» (1919 г.), в цикле «Пути России», полном описаний трагических страниц русской истории, вызванных внутренними смутами, Волошин провёл параллели между событиями XVII в. и своим временем. Именно здесь поэт поместил и поэму «Протопоп Аввакум», выстроенную в основном из отрывков самого «Жития», рассказывавших о страданиях Аввакума, о преданности ему и его делу жены и учеников. В самом конце поэмы Волошин, отходя от текстов Аввакума, описал смерть протопопа как его новое рождение:

Построен сруб - соломою накладен:

Корабль мой огненный -

На родину мне ехать.

Как стал ногой -

Почуял: вот отчалю!

И ждать не стал -

Сам подпалил свечой.

Святая Троице! Христос мой миленькой!

Обратно к Вам в Иерусалим небесный!

Родясь - погас,

Да снова разгорелся!

Тема гибели и возрождения была очень важна для Волошина: «России нет - она себя сожгла, // Но Славия воссветится из пепла!» (Ангел времен), «Истлей, Россия, // И царство духа расцвети!» (Преосуществление). Этим привлекала поэта и судьба Аввакума, погибшего в далеком XVII в. и вновь возродившегося вместе с пламенными словами своего «Жития». В 20-е гг. преподавание в нашей стране истории и литературы Древней Руси было фактически запрещено, но и это время не могло обойтись без Аввакума. Его имя вдруг возникало в речах по самым неожиданным поводам. Именно к образу Аввакума был вынужден обратиться в своем выступлении на партийной конференции в 1931 г. агитатор-стихотворец Д. Бедный. В изложении Д. Бедного Аввакум, стойкий, всё претерпевший борец за истинность «старой веры», ассоциировался с недавними политкаторжанами и представлялся как образец революционера.

Не забыта была и острота, и сила слова Аввакума - обличителя, Аввакума - публициста. В период подготовки Первого съезда советских писателей разгорелись бурные споры о русском литературном языке. Внимательно относиться к историческому наследию призывал своих молодых коллег Горький - «в старинной литературе нашей есть чему поучиться», и первым учителем он назвал Аввакума: «Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и «Жития» его остаётся непревзойдённым образцом пламенной и страстной речи бойца». Уже на самом съезде А. Н. Толстой говорил: «Только раз в омертвелую словесность, как буря, ворвался живой мужицкий полнокровный голос. Это были гениальные «житие» и «послания» бунтаря, неистового протопопа Аввакума, закончившего литературную деятельность страшными пытками в Пустозёрске. Речь Аввакума - вся на жесте, канон разрушен вдребезги, вы физически ощущаете присутствие рассказчика, его голос. Он говорил на «мужицком», «подлом» языке». И далее Толстой привел тот же эпизод с «Марковной».

Образ Аввакума возник и в годы Великой Отечественной войны. В осаждённом немецкими войсками Ленинграде (1942 г.) звучал по радио голос Ольги Берггольц, обращавшейся к душе народной:

Ты - русская дыханьем, кровью, думой,

В тебе соединились не вчера

Мужицкое терпенье Аввакума

И царская неистовость Петра.

Такая, отграненная упорством,

Твоя душа нужна твоей земле...

Единоборство? Пусть единоборство!

Мужайся, стой, крепись — и одолей.

В русской литературе с образом огнепального протопопа оказались неразрывно связаны некоторые особенности русского национального характера. Аввакум воплотил в себе одновременно и поиски духовных ценностей, и беззаветную преданность своей вере. Именно аввакумовские черты увидел Горький в облике Л. Н. Толстого, у которого: «Проповедовало и терзало душу художника Аввакумово начало...» В очерке, написанном по поводу смерти великого художника, Горький отмечал: «Толстой глубоко национален (...), в нём есть буйное озорство Васьки Буслаева и кроткая вдумчивость Нестора летописца, в нём горит фанатизм Аввакума, он скептик, как Чаадаев, поэт не менее чем Пушкин, и умён, как Герцен...»

Об Аввакуме писали, цитировали его сочинения, вводили его образ в контексты своих произведений многие советские писатели.

Гений Аввакума - явление исконно русское, именно поэтому масштабы его творчества приобрели международное значение. Можно заметить, что в общем плане «Житие» Аввакума соотносится с такими известными памятниками, как «исповеди» — Августина Блаженного (IV в.), Ж.-Ж. Руссо (1769), Л. Толстого (1884), Горького (1908), а также с «Историей моих бедствий» Пьера Абеляра (ок. 1136). Автобиография Аввакума принадлежит к числу замечательных «тюремных» произведений, как, например, автобиографическая «Книга» (1298) венецианского купца и государственного деятеля Марко Поло, продиктованная им в камере товарищу по несчастью, «Город солнца» (1601), написанный Т. Кампанеллой в неаполитанской тюрьме, «Автобиография» (1710) венгерского патриота М. Бетлина и «Славяно-сербская хроника» (1711) графа Д. Бранковича (обе созданы в имперских габсбургских тюрьмах), роман «Что делать?» (1862), написанный Н. Г. Чернышевским в Петропавловской крепости.

Разумеется, изучением «Жития» и других сочинений Аввакума занимались многие учёные. «Житие» нашло своих читателей в разных странах, оно было переведено на языки английский, болгарский, венгерский, итальянский, китайский, немецкий, польский, турецкий, французский, шведский, японский и др. Во Франции и в Турции «Житие» издано в сериях «Классики русской литературы».

Составив общее представление о личности и творчестве Аввакума на основе отзывов о нём выдающихся представителей русской культуры, известных революционеров и советских писателей, мы получили возможность обратиться к самому Аввакуму и узнать, как он оценивал себя и в чём видел свое общественное предназначение.

В русском обществе XVII в., мировоззрение которого было религиозным (православным) и монархическим, церковная реформа вызвала ожесточённые споры. Наиболее образованные её сторонники, например, грекофил, писатель и переводчик Епифаний Славинецкий, переехавший из Киева, и латинист, придворный поэт и педагог Симеон Полоцкий, считали Аввакума и его сторонников грубыми «невеждами». Аввакум же, споря с ними в доме царского окольничего Ф. М. Ртищева (начальника Приказа тайных дел — первой в России жандармерии), называл их «еретиками» и «пьяными философами, приехавшими из Рима» (то есть католиками). Впоследствии царь послал того же Симеона и боярина А. С. Матвеева (одного из первых «западников») к Аввакуму в тюрьму «уговаривать» его покориться. Боярин грозил смертью, а «Семёнка-чернец», как назвал Аввакум Симеона Полоцкого, подбирал аргументы из своей «внешней мудрости» (схоластической образованности). Произошла словесная битва, да такая, что Аввакум и «поесть не мог после крика». При этом, как отметил сам Аввакум, «Семёнка» дал ему характеристику весьма проницательную: «Острота, острота телесного (природного.- А. Р.) ума, а се не умеет науки». По убеждению же Аввакума - «ритор и философ не может быть христианин».

Накал спора объяснялся тем, что, по представлениям ученых - монахов Епифания Славинецкого, Симеона Полоцкого и их сподвижников, богопознание достигалось путем овладения комплексом определённых наук («семь свободных наук»), прежде всего грамматикой, риторикой, диалектикой, теологией (богословием) и др. Для Аввакума, как и для других традиционно мыслящих и начитанных в «святоотеческой» книжности людей того времени, такой подход в познании истинной веры был совершенно неприемлем. Схоластическое просвещение они понимали как «внешнюю мудрость», которая не только не помогает, но, наоборот, препятствует богопознанию. Аввакум был убеждён, что истинная вера так же наглядна и проста, как она изложена в Евангелиях, в Деяниях и Посланиях апостолов. Истинная вера - «старая вера», по его мнению, должна быть присуща христианину в простоте душевной от самой его природы, а не от приобретённой, идущей со стороны католического Запада школьной образованности.

Поэтому и о себе Аввакум заявлял: «несмыслен я гораздо», «неука-человек», «какой я философ, грешный человек, простой мужик». Эти определения отнюдь не самоуничижение, а, напротив, принципиальное самоутверждение Аввакума. Он признавал за собой такое достоинство, на которое не осмеливались претендовать его образованные противники: «Не учен диалектики (искусство спора.- А. Р.) и риторики, а разум Христов в себе имам». Он применял к себе слова апостола Павла: «невежда словом, но не разумом». Такое высокое религиозное самосознание Аввакума оправдывало перед ним самим и «старолюбцами» его позицию «обличителя» реформы, патриарха и самого царя.

Аввакум постоянно издевался над «толстобрюхими», «толсторожими» иерархами церкви. «Никониане», по его мнению, «от чрева глаголаша лжу», потому что «Бог им - чрево». С едким остроумием он рисовал как бы словесный портрет «никонианина», одетого по новой моде (с высокой талией): «А ты,- восклицал он,- что чреватая жонка, не извредить бы в брюхе робенка, подпоясываесе по титкам! Чему быть? И в твоем брюхе-том не менше робенка бабья накладено беды-тоя ягод миндальных и ренского, и романеи, и водок различных с вином процеженным налили. Как и подпоясать? Невозможное дело - ядомое извредит в нем». Аввакум так осмеивал лично ему знакомого местоблюстителя патриаршего престола: «На Павла митрополита что глядишь? Тот не живал духовно,- блинами все торговал (...), да как учинился попенком, так по боярским дворам блюды лизать научился...» Обличитель вам буду всегда»,- грозился Аввакум.

Поведение князей церкви определялось, по его мнению, их материальными интересами. Побуждая царя к репрессиям против «раскольников», иерархи церкви, как писал Аввакум, говорили ему: «Жги, государь крестьян-тех, и мы рады тебя, государя, тешить, лише нам потребы давай, да кормы з дворца». «Сии бо волцы, а не пастыри, душегубцы, а не спасители, своими руками готовы неповинныя крови пролияти», они как «земския ярышки - что им велят, то и творят». Точность этих характеристик может быть подтверждена выразительным но своему цинизму признанием келаря Новоспасского монастыря Иоакима. Когда Иоакиму был передан от царя вопрос «Как он верует?», тот ответил: «Аз-де, государь, не знаю ни старыя веры, ни новыя, но, что велят начальники, то и готов творити и слушати их во всем» (впоследствии он стал патриархом).

Полемика Аввакума с реформаторами церкви выходила за пределы богословия и приобретала социальный характер. Ещё большее значение в этом плане имели его «обличения» царя, которого все признавали «помазанником Божиим», а Аввакум писал, что он «скверною помазан». Аввакум стал первым русским публицистом, выступившим против культа царской личности, который насаждался реформированной церковью.

Согласно старопечатной книге «Служебнику», изданной до реформы, во время литургии, как отмечал Аввакум, «до царя дошед», священники говорили только (не называя имени царя) - «да помянет Господь Бог благородие твое...», «а не в лице говорили именем его...». Теперь же патриарх Никон говорил во время литургии: «льстя (...) - благочестивейшего, тишайшаго, самодержавшейшаго, государя нашего, такова-секова, великаго, больше всех святых от века! — да помянет Господь (...) во царствии своем».

С удивительной проницательностью Аввакум объяснил последствия абсолютизма. Он отметил, что государственный террор был направлен к тому, чтобы людей «пластать, да вешать, а люди - те омраченные страха ради (...) пуще величают - «благочестивейший, тишайший, самодержавнейший, природной буди здрав на многа лета». На самом деле царь «отбеже любви» и в него «вселися злоба», он «нонеча хмеленек от никонова тово напоения», царь - «беспрестанно пьет кровь свидетелей Исусовых» (то есть - «старолюбцев»), «пьян стал, с тех мест не проспится». Царь - «отщепенец», «много мучительства сотворил и крови неповинныя реки протекли», «... и российский народ, по велению его, в страх и ужас претворися». Царь же, «яко бог века сего взимался гордостию», от «восхотел бог быти, и не бысть». В послании к царю Аввакум указал на пределы царской власти: «Господин убо есть над всеми царь, раб же со всеми есть Божий».

Аввакум стремился отстаивать право «старолюбцев» на свободу своей религиозной совести — «боля о законе своем». Он утверждал, что нельзя «огнем, да кнутом, да висилицею в веру приводить». Аввакум мечтал, что еще до «страшного суда» сможет собственноручно покарать своих главных врагов: «Я ещё, даст Бог, прежде суда-тово Христова, взявше Никона разобью ему рыло. Да и глаза-те ему выколупою, да и толкну ево взашей (...). А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Тово мне надобно шелепами (вид плети.- А. Р.) медяными попарить».

Когда Алексей Михайлович умер, Аввакум изображал его в аду (под именем легендарного царя Максимилиана) - в «жупеле том огненном», где «кушают черви великаго государя», «бедной, бедной безумное царишко! — саркастически восклицал Аввакум,— что ты над собою зделал? (...) Ну, сквозь землю пропадай, блядин сын!» В послании к юному царю Федору он писал о его отце и о себе: «Бог судит между мною и царем Алексеем: в муках он сидит, слышал я от Спаса».

Аввакум точно указал на единство репрессивных действий государственных и церковных властей: «В Москве жгут и по городам жгут митрополиты и воеводы, везде их воля и сила». Он грозил феодалам: «Слышитие царие, и князи, и судии земстии,— накажитеся гордящиеся, на время вам дана власть от вышняго, аще не покаятеся, скоро погибнете!» Он писал о себе: «Никово не боюся, ни царя, ни князя, ни богата, ни силна, ни диявола самаго!»

Всё это, как и многое другое, звучало не только кощунственно, но и политически преступно. Противоправительственные суждения Аввакума и его соратников князья церкви верно связывали с восстанием стрельцов и части москвичей («Хованщиной») в 1682 г. Было издано несколько книг, осуждавших «раскольников» как вдохновителей восстания. Так, патриарх Иоаким указывал на то, что «раскольники в своих письмах укоряют и безчестят, во-первых, благочестивых царей наших», а также «патриархов». Архиепископ Афанасий писал, что царю Алексею Михайловичу пришлось быть от «душепагубных волков Никиты, Аввакума (...) хулиму, попираему и уничижаему» (1682). В этих книгах указывалось, что Аввакум и его сторонники «возмутили народ буйством своим», «от Аввакума и Никиты (Добрынина.— А. Р.) всенародный мятеж происходит». Вполне прав был младший современник этих событий граф А. А. Матвеев (отец которого А. С. Матвеев был убит повстанцами), когда впоследствии указал на политическую мотивировку казни Аввакума, сожженного "за великия на царский дом хулы".

Аввакум хорошо знал распространённые в Древней Руси жития святых (агиографию), которые писались по определённым правилам и имели своей целью прославлять христианских подвижников, посмертно канонизированных церковью. Приступая впервые к созданию «Жития» как автобиографии, которая должна была поучать «старолюбцев» примером борьбы автора за «старую веру», он неизбежно должен был испытывать определённую литературную зависимость от традиционной агиографии. По этой традиции обычно составитель жития какого-либо святого униженно признавался в том, что он, «грешный», недостоин того, чтобы подобающим образом описать жизнь своего героя. Создание же собственного «Жития» могло быть понято читателями того времени как «гордость», сурово осуждаемую христианством.

Во многом придерживаясь агиографической традиции, Аввакум в то же время наполнял её каноны новым содержанием или вовсе отвергал их. Задача агиографа состояла в создании идеального типа святого, обычно в ущерб реальным сведениям о его жизни. Задача автобиографа оказалась противоположной.

Однако Аввакуму нужно было найти прочные моральные основания для рассказа о себе. Необходимо было «оправдать» создание «Жития» весьма серьезными доводами о предназначении этого произведения, и кроме того создать для себя определённую авторскую позицию. Без понимания этих условий читателю нашего времени было бы нелегко разобраться в содержании и стиле «Жития».

Чтобы обосновать свое новаторство, Аввакум прибег к помощи «старца» Епифания, который своей рукой написал к «Житию» (в автографах) краткое, но очень важное предисловие: «Аввакум протопоп понужен (принужден.— А. Р.) бысть житие свое паписати иноком Епифанием, понеж отец ему духовный инок...» Таким образом духовный отец как бы требовал литературной исповеди от Аввакума. Затем Епифаний объяснил, для какой цели это делалось: «...да не забвению предано будет дело Божие. Аминь». Так трактуется здесь духовный подвиг Аввакума (его борьба за «старую веру»).

Далее, в качестве введения к «Житию», Аввакум приводит свою молитву: «Всесвятая Троице...! Поспеши и направь сердце мое... яже ныне хощу глаголати аз, недостойный, управи ум мой (...) приготовитися на творение добрых дел...» Право на творчество, которое испрашивает автор, преследует высокую цель: «...да добрыми делы просвещен, на судище (страшном суде.- Л. Р.) десныя Ти страны (с правой стороны от Иисуса Христа.- А. Р.) причастник буду со всеми избранными Твоими». Таким образом, сама жизнь автора («дело Божие», ознаменованное «добрыми делами»), как и описание им своей жизни («ныне хощу глаголати»), представляется ему как миссия «избранника», исполнение которой приведёт его в сонм праведников. Кроме того Епифаний прямо назвал Аввакума «святым». Начиная свою автобиографию, он обращался к Аввакуму: «...твоего ради повеления и святаго ради твоего благословения, отче святый (...), не отрекуся сказати вам...»

«Житие» Аввакума приобретает твёрдую мотивировку как проповедь «дела Божия» и одновременно - исповедь духовному отцу и другу Епифанию, к которому автор часто обращается. Аввакум так характеризует их духовно-литературное содружество: «Я писал, а он (Епифаний, А. Р.) мне молитвами помогал». Такая авторская установка была явлением новым, не свойственным агиографии. В перспективе «исповедь-проповедь» Аввакума оказалась тем явлением, которое намного предвосхищало исповедальные и проповедческие тенденции, отличавшие русскую литературу Нового времени.

Аввакум обладал большой силой внушения и самовнушения (в наше время его считали бы выдающимся экстрасенсом). По собственному убеждению и мнению окружавших его людей, он способен был творить «чудеса». Духовный авторитет Аввакума был очень высок не только в кругу его единоверцев, но в начале раскола даже и у врагов. Высшие феодалы: сам царь, бояре, дворяне, князья церкви одаривали Аввакума деньгами, настойчиво уговаривали его не противиться реформе, сулили высокое положение. Но он оставался непреклонным. Один из его последователей Авраамий (тоже писатель) заявил на церковном суде: «Я отца Аввакума истиннаго Христова ученика исповедую (...), хощу у него научиться всякому доброму делу». Он же писал «верным»: Аввакум — «апостол Христов есть» (апостол - по-гречески «посланник»). Суд не смог сломить дух нищего монаха Авраамия, и он был сожжен в Москве «на болоте» (месте таких казней, рядом с которым в наше время был воздвигнут «Дом на набережной», как он назван по повести Ю. В. Трифонова).

Но и сам Аввакум, подобно апостолам первого века, не раз называл себя: «Раб и посланник Исус Христов». Аввакум считал своим духовным долгом честно и искренно описывать почти все обстоятельства своей жизни и быта. Но именно эта излишняя откровенность, по собственному признанию, тревожила его. Однако Аввакум тут же находил для себя самую авторитетную аналогию: «...Иное было, кажется, про житие-то и не надобно говорить, да прочтох «Деяния» апостольская и «Послания» Павлова - апостоли о себе возвещали же, егда что Бог соделает в них».

Аввакума живо интересовал вопрос об оценке его окружающими. Например, отвечая на письмо своего ученика Сергия, он писал: «Ты говоришь огненный во мне ум» (такая оценка признавалась относительно некоторых «отцов церкви», например св. Афанасия Александрийского, IV в.). И Аввакум сначала будто бы отвергал её: «...и в мой греховный орган непристойно внити (...) огненному уму». Но далее он, как бы вынужденно, соглашался: «Разве по (...) данному ми разуму отчасти разумеваем и отчасти пророчествуем». Читателям того времени было ясно, что в подчёркнутых здесь курсивом словах Аввакум присваивал себе автохарактеристику апостола Павла. Аввакум считал себя «пророком» и даже евангелистом. В письме к Сергию об одной из своих книг - «Евангелие вечное» - он заметил: «не мною, но перстом Божиим писана».

Враги Аввакума стремились опровергнуть эти автохарактеристики. Так, младший его современник митрополит Игнатий Тобольский отвергал его как «проклятого псейдопророка», а высокообразованный митрополит Дмитрий Ростовский, браня в своей книге богословские сочинения Аввакума, писал, что он - «сатанин евангелист».

С другой стороны, сам Аввакум неоднократно заявлял, как это было принято, о своём ничтожестве: «...аз же есть человек грешник, блудник и хищник, тать и убийца, друг мытарем и грешникам, и всякому человеку лицемерец окаянный. Простите и молитися о мене (...). Больши того жить не умею; а что сделаю я, то людям и сказываю...» Так намечалась двойственная оценка Аввакумом своей личности и творчества, которая развернулась в «Житии» и в ряде случаев стала превращаться в новое для русской литературы художественное создание психологического портрета автора.

Остановимся на двух эпизодах «Жития», очень показательных для выяснения особенностей авторского самосознания и связанного с ним метода литературного творчества.

Сидя в пустозёрской тюрьме, Аввакум вспоминает случай, когда во время сибирской ссылки зимой семья его жестоко голодала. Он начинает рассказ в форме простодушной беседы с Епифанием. «Слушай-ко, старец: еще ходил я на Шакшу-озеро детям по рыбу (...) в то время как лед треснул и меня напоил Бог (...), накладше рыбы нарту большую, и домой потащил...» Здесь в качестве завязки рассказа выступает первое «чудо», сначала неприметное: «... меня напоил Бог». С невероятными мучениями, падая и замерзая, засыпая и просыпаясь, обессиленный Аввакум «ползет» с тяжелой нартой к дому. Воспоминания оживают, читатель будто бы слышит последние слова автора, сказанные самому себе: «Аввакум, бедная сиротина, яко искра огня угасает и яко неплодное древо посекаемо бывает - толко смерть пришла». Епифаний, как и всякий начитанный современник, видимо, чувствует, что этот сказ далеко не так прост, как он казался сначала. Вспоминаются евангельские слова: «всяко убо древо, не творящее добра плода, посекается и в огнь вметается» (Лука, 3:9). Аввакум убеждается в бесплодности своих усилий. Он начинает молиться (причем в молитву его органически вписывается реальный пейзаж зимней ночи). «Взираю на небо и на сияющия звезды, тамо помышляю Владыку, а сам и перекреститься не смогу - весь замерз; помышляю лежа: «Христе, свет истинный, (...) яко червь исчезаю». Появляется Торжественная церковнославянская речь, свидетельствующая об осознании автором близости смерти. Но внезапно обстановка меняется. Молитва услышана: «согреяся сердце во мне, ринулся (...) к нарте (...), опять потащился». Автор снова переходит к излюбленному им простонародному «вяканью»: «кое-как дополз до своея конуры, а отворить дверей не могу». Только утром, «уразумев, протопопица втащила меня, бытто мертвова в ызбу».

Аввакум в тепле, семья спасена от голода, казалось бы, страдания уже позади. Но во время семейной трапезы произошло неожиданное: «На обеде я, ядше, грех ради моих, подавился: другая мне смерть...» В чем «грех» автора, пока неясно. Следует реальное и подробное описание: «...с полчаса не дышал, наклонясь, прижав руки, сидя; а не кусом подавился, но крошечку рыбки положа в рот,- вздохнул, воспомянув смерть, яко ничтоже человек в житии сем, а крошечка в горло и бросилась, да и задавила». Получается, что автор сам виноват (его «грех»), так как не ко времени вспомнил о ничтожестве человека. При «первой» смерти, в тяжелейших условиях, он повторял: «яко червь исчезаю» - и тогда был спасен. А теперь, в счастливой обстановке,- наказан «крошечкой».

Символический смысл рассказа всё более усиливается. Взрослые домочадцы «колотили много в спину, да и покинули». Автор снова на грани смерти: «не вижу ужь и людей, и памяти не стало; зело горко, горко в то время было. Ей, горка смерть грешному человеку!» Так возникает в критический момент первое самоопределение автора. Но вдруг происходит второе «чудо». «Дочь моя Аграфена,- была невелика,- плакав, на меня глядя много, и никто ея не учил,- робенок, розбежався, локтишками своими ударилась в мою спину и крови печенье из горла рыгнуло, и дышать стал».

Стилистически подчеркнуто, что судьбу автора вершат малые силы, действующие, как кажется, непроизвольно: «крошечка бросилась», маленькая дочь - «локтишками ударилась». Автор, наконец, объясняет: «Большие промышляли надо мною много и без воли Божии не могли ничего зделать, а приказал Бог робенку, и он, Богом подвизаем, пророка от смерти избавил!» Так появляется второе самоопределение автора.

На этой основе возникла возможность оценить подвиг Аграфены в библейских масштабах. Дочь «пророка» с полной серьезностью уподобляется трем знаменитым героиням глубокой древности. Аграфена «гораздо невелика была, промышляет около меня, бытто большая, яко древняя Июдифь о Израиле, или яко Есфирь о Мардохее, своем дяде, или Девора мужеумная о Вараце».

Читателям Библии известны деяния трёх легендарных героинь. Красавица Юдифь проникла в лагерь осадившего её город Ветулию ассирийского полководца Олоферна, пировала с ним, а затем отрубила ему голову и тем спасла свой народ. Другая красавица Есфирь была воспитана её дядей Мардохеем, стала затем женой персидского царя Артаксеркса и, пользуясь его расположением, спасла свой народ от истребления персами. А мудрая («мужеумная») пророчица Девора убедила полководца Варака освободить Израиль военной силой от порабощения его ханаанским царем Иавином. Во время создания «Жития» первые два сюжета стали особенно популярны, так как в первом русском театре царя Алексея Михайловича (1672) были поставлены пьесы «Артак- серксово действо» (с героиней Есфирью) и «Иудифь».

Гиперболическое сопоставление собственной дочери с библейскими героинями показалось, возможно, нескромным прежде всего самому Аввакуму. Он почувствовал, что такое сравнение требует оправдания, освящённого высшим авторитетом: «Чюдно гораздо сие старец! Промысел Божий робенка наставил - пророка от смерти избавить». Писатель продолжает наглядно изображать своё болезненное состояние, чтобы это опять послужило основой для общей морализации эпизода. «Дни с три у меня зелень горкая из горла текла, не мог ни есть, ни говорить: сие мне наказание за то, чтоб я не величался перед Богом, что напоил меня средь озера водою». Здесь Аввакум возвращается к началу рассказа (к первому «чуду»), чтобы снова покаяться в своём «грехе». Словно забывая на время о слушателе (исповеднике) Епифании, он начинает внутренний монолог (излюбленный прием Аввакума), обращаясь к самому себе, убеждая себя: «А ты смотри, Аввакум, и робенка ты хуже! И дорогою (с озера,- А. Р.) было идучи исчезнул, - не величайся, дурак, тем, что Бог сотворит во славу свою чрез тебя какое дело (...). Ему слава подобает (...), а не тебе бедному худому человеку».

Автор пытается объяснить свое состояние, опираясь на «Священное писание». С одной стороны, пишет он, «Есть, писано во пророцех, тако глаголет Господь: Славы своея никому не дам» (Исайя, 42:8.— А. Р.). Но «сие писано о лжехристах...». А с другой - «инде писано - «Славящия Мя прославлю». Сие реченно о святых Божиих...». Но Аввакум не хочет причислить себя к «лжехристам» и не может — к «святым». Ему остается только горестно посмеяться над собой: «...а ты-су какой святой? Из моря напился, а крошкою подавился!» Эта блестящая шутка охватывает по существу весь сюжет эпизода. В заключение автору нужно еще раз покаяться, опять иронизируя над собой, повторяя сравнение с «червем»: «Толко-б Божиим повелением не робенок от смерти избавил, а ты бы что червь: был, да и нет». Покаянно- исповедальное самообличение завершается: «А величается грязь худая: «Я-су бесов изгонял, то, се делал, а себе не мог помощи, толко бы не робенок!» Окончательный вывод: «Ну, помни же себя, что тебя ни со што, аще не Господь что сотворит, по милости своей, Ему же слава».

Проще всего нам было бы сказать, что самосознание Аввакума отличалось крайними противоречиями: с одной стороны, он «грешный человек», «дурак», «червь», «грязь худая» и т. п., а с другой - «пророк» (дважды). Но для самого автора и его первых читателей противоречия здесь не было. Единственный «грех» Аввакума, как казалось, заключался в его самоуверенности (гордости), и он требовал от себя: «не величайся». Простой рассказ о походе на озеро Шакшу автор превратил в поучительное для его сторонников и высоконравственное повествование, окрашенное верой в прямое воздействие небесного провидения на помыслы и поступки того человека, который является «избранником» Божиим.

Рассмотрим тот эпизод «Жития», который восхищал Тургенева, Горького, Воровского, А. Н. Толстого и многих других.

Когда писалось «Житие», Аввакум знал, что Анастасия Марковна с детьми находится почти в таком же положении, как и он сам, но на Мезени: «У меня Марковна сидит себе в земле с детьми, будто в клетке».

Вспоминая о далёком прошлом, Аввакум пишет, как, возвращаясь из сибирской ссылки, он с семьёй бредёт по реке, «убивающеся о лед». «Страна варварская, иноземцы немирные; отстать от лошадей не смеем, а за лошадьми итти не поспеем - голодные и томные люди». В центр эпизода вводится образ Марковиы: «Протопопица бедная бредет, бредет да и повалится - кольско гораздо». Появляется возможность перейти от «описания» к «показу» (на основе сочетания драматического с комическим). Автор словно вновь видит («очами сердечными»), что жена его, поскользнувшись, упала, «а иной, томной человек на нея набрел, тут же и повалился: оба кричат, а встать не могут». Воссоздается диалог почти комический: «Мужик кричит: Матушка, государыня, прости! А протопопица кричит: Что ты, батко, меня задавил?» Вмешательство Аввакума сразу придает эпизоду высокое символическое значение. На жалобу жены: «долго ли муки сея, протопоп, будет?»— следует суровый ответ: «Марковна, до самыя до смерти!» В душе автора вновь звучат слова любимой женщины, которые и становятся заключительной моралью эпизода. «...Она же, вздохня, отвещала: «Добро, Петрович, ино еще побредем». Здесь соединяются и реалия (согласие продолжать путь по реке), и символ (согласие продолжать жизненный путь до смерти).

Проблема «жизненного пути» развивается автором и далее. Возвращение на Русь могло коренным образом изменить судьбу Аввакума. Но он уже сознавал себя «пророком» и по пути в Москву повсюду «кричал, проповедал слово Божие», от которого помог отречься, хотя царь и бояре встретили его, «яко ангела Божия». Пред ним возникла трудная проблема выбора. Непримиримый «пророк» снова оказался в положении «грешного человека», полного душевных сомнений. «Что сотворю?- размышлял он.- Проповедую ли слово Божие или скроюся где? Понеже жена и дети связали меня» (извечный вопрос многих мучеников совести). Автор не был в состоянии решить его самостоятельно. Его внутренний монолог повторяется в форме обращения: «Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе, говорить мне или молчать? - Связали вы меня!» Приводя ответ Марковны, тонко чувствующей душевное состояние мужа, Аввакум достигает гениальной простоты повествования: «И виде меня печална, протопопица моя приступи ко мне с опрятством (скромно, почтительно.- А. Р.), и рече ми: «Что, господине, опечалился еси?» Если в эпизоде на реке критический вопрос задавала Марковна («Долго ли муки сея...?»), то теперь такой вопрос задает автор («... что сотворю?»). Марковна же своим ответом сразу решает судьбу семьи в пользу «пророка»: «Поди, поди в церковь, Петрович,- обличай блудню еретическую!» Бескомпромиссная проповедь Аввакума уже предрешена, несмотря на неизбежные в таком случае страдания. По существу, произошло утверждение приоритета религиозно-общественного над началом личным. Проблема «личной жизни» уже вносилась в русскую литературу, но трактовалась она только в духе высокого нравственно-христианского пафоса.

«Житие» в целом являет пример новаторства в литературе своего времени, изображая не только быт, но и душевный мир человека, его переживания и страдания. Это был литературный подвиг Аввакума, первый шаг, совершённый из литературы Средневековья в русскую литературу Нового времени.

* * *

Аввакум хорошо понимал реальную цену своего творчества: «живой мертвец» описал свою жизнь в «живом аде», сделав «Житие» и публицистические послания поучительными для своих последователей («верных»), «образцом» борьбы за истинную «старую веру», против «извола государева». Аввакум первым в русской литературе приоткрыл перед читателями завесу авторского самовосприятия. Опыт его самоанализа обладал большой силой эмоционального воздействия. «Иное хощу и промолчать,- писал он,- ини невозможное дело - горит во утробе моей, яко пламя палит». Автор сознавал своё истинное положение в общественной «иерархии»: «...се человек нищий,- писал он о себе,- непородной (не родовитый,- А. Р.) (...), беззаступной». И тем не менее он был непоколебимо убеждён: «...глаголет Дух Святый мною грешным». Автор сознавал, что в своих сочинениях он выходит за пределы религиозной полемики по поводу церковной реформы. «Кто изволил Богу служить,- писал он,- тому подобает стоять и за мирскую правду (...), яко же на Москве за опришлину Филипп». Аввакум сравнил себя здесь с митрополитом Филиппом, обличавшим в своих проповедях террор (опричнину - первое в России «внутреннее войско») царя Ивана Грозного, за что он был сослан, а затем задушен Малютой Скуратовым (XVI в.). Религиозный подвиг сливался у Аввакума с гражданским («мирским»). Везде господствует «неправда», считал он, так как сам «царь лукавой любит лесть и неправду». Поиски «правды», противостоящей «неправде» государственной, были непреодолимым стремлением Аввакума. «О, миленькая ты правда! - восклицал он. - Надобна ты мне, бедному горюну». Но - «пропала, чадо, правда, негде соискать стало, разве в огонь, совестью собрався, или в тюрьму - по нашему».

Как известно, молодой Л. Н. Толстой писал, что «правда» является главным героем его творчества. Жажда «правды» и поиски её Аввакумом почти на два столетия предвосхитили страстное правдоискательство в русской литературе второй половины XIX - начала XX в. Поиски «правды» продолжали и лучшие писатели нашего времени.

Настала пора напомнить вновь нашим читателям о великом писателе отечественной старины, одном из первых правдоискателей - Аввакуме.

Владимир Соловейчик

"Огненный" протопоп Аввакум против западников и торгашей.

Триста шестьдесят лет тому назад стартовал великий религиозный раскол, долгие столетия отзывавшийся в народной жизни, наложивший неизгладимый отпечаток на всю историю нашей страны. Судьба протопопа Аввакума Петрова - главного про-тивника никоновских церковных нововведений, поддержанных всей силой царской власти, и его «огненное слово» в защиту Святой Руси интересны и поныне. До сих пор неудобны нынешним наследникам церковных и светских самодержцев, поведение которых во многом - и по сути, и по стилистике, и по методам, и по государственным приоритетам - напоминает деяния их предшественников.

11 февраля 1653 года завершился первый этап исправления церковных книг, предпринятый патриархом Русской православной церкви Московского Патриархата (РПЦ МП) Никоном, человеком крайне тщеславным, амбициозным, видевшим себя в роли первого среди духовных владык всего православного мира. Одержимый гордыней честолюбец Никон не чурался отринуть свои корни и прилюдно заявлять на церковных соборах: «Я - русский и сын русского, но моя вера и убеждения греческие». Но чтобы подкрепить свои амбиции на власть над всем православным миром, власть выше царской, требовалось для начала устранить расхождения в религиозных обрядах между РПЦ МП и митрополиями украинскими и белорусскими, патриархатами константинопольским, александрийским, иерусалимским, антиохийским... И вот Никон начинает знаменитую церковную реформу - выходит из печати новая псалтырь, а на первой неделе Великого Поста 1653 года в московских церквях появилась «память» от Никона: отныне надлежит креститься тремя перстами, по-гречески, а не двумя, как повелось издревле на Руси.

Противники никонианских нововведений получили в народе и затем в литературе наименование «старообрядцы», хотя их протест против церковных иерархов и поддержавшей их царской власти отнюдь не исчерпывался неприятием внешней стороны религиозных обрядов по новой версии. Среди «ревнителей древнего благочестия» оказалось немало борцов и страдальцев, но самой яркой, самой выдающейся фигурой оказался крестьянский сын, протопоп Аввакум Петров, ставший не только духовным вождём и идеологом народного сопротивления произволу, но и одним из первых русских писателей и уж точно первым на Руси, если определять эту сторону его деятельности современными терминами, художником-карикатуристом. Когда оцениваешь три с половиной столетия спустя его жизнь, его борения, оставшиеся от него литературные произведения, то посещает порой мысль о том, что заживо сожжённый по приказу царя и патриарха в Пустозёрске «огненный протопоп» являлся тем самым идеальным русским человеком, каким он должен быть и каким, увы, далеко не всегда может стать. Высокий статный красавец, выносливо переносящий любые невзгоды - тюрьму и ссылку, нужду и тяготы сибирского похода с казаками по Байкалу и Ангаре, проповедник от Бога, взор и слова которого привлекали сердца и воспламеняли умы, писатель и публицист, с прекрасным природным слогом, врождённым чувством слова...

Но вернёмся к истории русского XVII века, «бунташного», полного народных восстаний. Этот век принёс окончательное оформление крепостничества, выразившееся в принятии Земским собором 1649 года Соборного уложения. Отныне для крестьян воля кончилась. В ответ и начались массовые волнения, сперва на религиозной, а затем и на социальной почве. В те годы во время обострения социальных и классовых противоречий, во время крестьянской войны под руководством Степана Разина, булавинского восстания на Дону и крестьянской войны под руководством Емельяна Пугачёва старообрядцы не только выступали со своими религиозными лозунгами, но и были самой активной частью в среде недовольных самодержавно-крепостническим режимом, насмерть бились против помещиков-дворян и поддерживающих их попов-никониан. Фактически речь шла об антифеодальном движении, разумеется, в соответствующей своему времени форме, о чём писал ещё Фридрих Энгельс: «Революционная оппозиция феодализму проходит через всё средневековье. Она выступает, соответственно условиям времени, то в виде мистики, то в виде открытой ереси, то в виде вооружённого восстания». В современной литературе великий религиозный раскол зачастую трактуется как нечто сугубо обрядное, как келейно - церковное явление. Но это не так. «На первый взгляд, может показаться, - заметил известный историк русской народной литературы Виктор Гусев, - что сопротивление приверженцев старых обрядов церковной реформе объяснялось чисто догматическими соображениями, начетническим педантизмом - на самом деле, так ли уж важно, даже с точки зрения церковно-богословской, креститься двумя или тремя перстами, писать «Исус» или «Иисус», произносить «аллилуйя» два или три раза! Действительные причины ожесточённого сопротивления реформе были значительно более серьёзными».

Задумывая и осуществляя реформу обрядности и исправление церковных книг, царь Алексей исходил не только и не столько из стремлений его духовного пастыря Никона стать во главе православного мира, сколько из политических задач складывавшейся в тот период самодержавной дворянской монархии. Внутри страны изменения служили усилению централизации, в том числе, и в управлении церковными приходами, вовне вели дело к фактическому объединению митрополий Московской и Западной Руси (на Украине и в Белоруссии реформа, подобная никоновской, успешно прошла уже раньше) и к усилению влияния царского правительства на православных, находившихся под властью Османской Порты. Фактически царизм пытался использовать влияние РПЦ МП внутри и за рубежами страны для укрепления своей власти точно так же, как нынешние властители используют сегодняшних первоиерархов. Несмотря на то, что минули три с половиной столетия, в прагматическом подходе кремлёвских обитателей к православным церковникам изменилось не многое. Вспомним хотя бы, как в минувшем феврале главный функционер РПЦ МП Кирилл фактически в открытую агитировал за кандидата на пост президента РФ, выдвинутого «Единой Россией», как тот же Кирилл активно катается на Украину, причем обострение отношений со своими украинскими коллегами у аппаратчиков РПЦ МП довольно часто совпадает с очередными этапами российско-украинских газовых споров. Я уже не говорю о давно лоббируемой руководителями РПЦ МП идее «Всеправославного собора», в которой очень и очень многие искренне верующие православные люди видят не просто опасность экуменистской ереси, а «новое никонианство», чреватое «второй Флорентийской унией» не только с зарубежными православными, но и с католиками...

Поскольку, говоря словами Энгельса, в средневековье «чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей», то «чтобы вызвать бурное движение, необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде». В том-то и состояла объективная роль «огненного протопопа» Аввакума, хотя сам он этого и не сознавал, да и было бы явным упрощением делать из него сознательного борца с властью, предшественника декабристов или народовольцев. По типажу, биографии, поведенческому алгоритму Аваакум Петров скорее напоминает русского Лютера, несмотря на серьёзные различия в условиях их деятельности и мировоззрении, что отмечают и наиболее проницательные исследователи. «Главное сходство западной Реформации и русского Раскола, - пишет Алла Глинчикова, - заключается в том, что это были две такие разные, но всё же попытки осуществления одного и того же - индивидуализации веры. Одна (Реформация) - удалась, другая (Раскол) - нет...» По причинам, кстати, вполне очевидным: «В русском православии XVII века заостряется чувство личной ответственности перед народом, историей, Богом за всё человечество, за сохранение христианства. Условием личного спасения становится спасение других, спасение народа. Возникает идея о том, что мы можем спастись только вместе как христианский народ, а не каждый поодиночке, как у Лютера». Эта идейная линия, идущая к Аввакуму от Нила Сорского и «заволжских старцев», «нестяжателей», идеология раннего социального христианства, не могла не вызвать раздражения, а потом уже - после отказа Аввакума, не раз увещеваемого покаяться и получить почётный и доходный пост царского духовника или настоятеля одной из столичных церквей и самим царём, и такими влиятельными при царском дворе «западниками», как Артамон Матвеев и Симеон Полоцкий - ненависти и преследований со стороны тесно сросшегося между собой бюрократической иерархии РПЦ МП и полицейского аппарата «слуг государевых». Идущим на пути создания чуждой апостольской и святоотеческой традициям синодальной церкви, окончательно организационно оформившейся в годы петровских реформ, но ещё до того ставшей верной служанкой царской монархии, бунтарский пафос и непокорность «огненного протопопа», опиравшегося исключительно на свой личный авторитет среди верующих, были как кость в горле. Точно так же, как уже в нынешние времена патриарху Кириллу и его присным пришлись не по нраву гневные обличения со стороны чукотского архиепископа Диомида и иных ревнителей «чистоты веры», со многими из которых расправляются порой при помощи государственной власти. Тогдашним церковникам Аввакум не подходил и, говоря по-современному, ментально. «Был у царя помощник грек Паисий Лигарид, выдававший себя за митрополита Газы, - рассказал в лучшей, на мой взгляд, из биографий Аввакума писатель Дмитрий Жуков. - Он учился в иезуитской коллегии. Перейдя в православие, ловкий мошенник добился кафедры в Газе, но продолжал вымогать жалованье у католической конгрегации Пропаганды. Патриарх Паисий проклял Лигарида и лишил кафедры. Тогда Лигарид оказался в Москве с подложными документами. Выпрашивал у царя большие деньги якобы на нужды своей епархии, спекулировал соболями и драгоценными камнями, устраивал за деньги разводы, занимался маклерством, писал доносы... Не было подлости, на которую не был бы способен этот достойный выученик иезуитов. Царь знал про все его дела и... прощал. Нужен, очень нужен был ему Паисий Лигарид и для поставления архиереев, и для подготовки собора, и для борьбы с приверженцами старины... Хороши были и другие восточные священнослужители, осевшие в Москве. Дьякон Мелетий, пробавлявшийся ростовщичеством. Дьякон Агафангел - виноторговец, пивовар и содержатель игорных притонов, проигравший раз все деньги и одежду и ограбивший соседа священника. Архимандрит Дионисий, которого Аввакум не без оснований обвинял в содомском грехе, чинимом даже в церкви... Хитрые, наглые, жадные до денег люди, все они стали ценными агентами царя Алексея Михайловича в переговорах с вселенскими патриархами и в подготовке большого собора». Неужели эта картинка не напоминает читателям о нравах «пионеров» российской приватизации и обычаях их зарубежных советников? Да и на многократно описанный в печатных и сетевых СМИ образ жизни ряда влиятельных фигур в аппарате РПЦ МП похоже. Словно и не прошло трёх с половиной столетий... Очевидно, что тогдашние западники с торговой жилкой относились к народу русскому ничуть не лучше, чем нынешние их либеральные наследники, все эти Кохи, Явлинские и Кобринские. И именно этого, как пишет Жуков, не мог им простить Аввакум: «Как?! Русских дураками зовут!.. Этого Аввакум стерпеть не мог. Слова из евангелия о беззаконных он завершил потоком брани. «Собаки, никониане, воры, другие немцы русские» - это ещё не самые сильные ругательства, которые он тогда употребил. «Да нечего вас и слушать: только и знаете, что говорите, как продавать, да как покупать, как баб блудить, как ребят в алтаре за афедрон хватать!» Много чего творилось под сводами крестовой палаты, но такого ещё не бывало. Все сорок с лишним человек бросились на Аввакума, стали его толкать, бить...» Ровно также и сейчас либерально-рыночной своре не ко двору приходятся истинные патриоты нашего Отечества, и вновь и вновь, в перерывах между «хватанием ребят за афедрон» и иные места, звучит звериный рык: «Бей!»...

Да и методы лжи и клеветы, применённые всей этой публикой против Аввакума, остались по сути своей теми же, хотя и заметно усовершенствовались в деталях - прогресс не стоит на месте... «Аввакум был желанным гостем в домах московской знати, - рассказывает Дмитрий Жуков. - Многие становились его духовными сыновьями и дочерьми. Умный и тонкий психолог, отличный рассказчик, протопоп притягивал к себе людей, как магнит. Так он сразу сблизился с боярыней Феодосьей Морозовой и её сестрой княгиней Евдокией Урусовой». Именно эта близость и привела боярыню Морозову и её сестру к трагической гибели в темнице. Исследователи пишут об «имеющемся в делах XVII века неподтверждённом обвинении в том, что, водясь с протопопом Аввакумом, боярыня Морозова будто бы «робят родит». Так это было или нет, судить не нам, но рано овдовевшая, экзальтированная, очень богатая женщина, жившая «без мужской ласки», вполне могла перенести свою страсть на служение «священной старине» и защиту её главного проповедника. В любом случае, отношения Феодосьи и Аввакума впервые в русской литературе дали образец нежного послания, по праву вошедшего в сокровищницу отечественной словесности: «Язык мой короток, не досяжет вашей доброты и красоты; ум мой не обымет подвига вашего и страдания. Подумаю да лишь руками взмахну!.. Свет моя! Еще ли ты дышишь? Друг мой сердечной! Еще ли дышишь, или сожгли, или удавили тебя?»

Таким же слогом написано и знаменитое «Житие». Впервые в письменную речь ворвался под пером Аввакума сочный говор русского посада, богатая речь русского села, живое слово народа русского, столь им любимого. «Не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами философскими не обык речи красить... Я не брегу о красноречии и не уничижаю своего языка русского...» Не случайно Иван Тургенев не расставался с «Житием» во время своего длительного пребывания за границей, говоря о нём в восхищенных тонах: «Вот книга!.. Вот она живая речь московская...» Не удивительно, что вторил ему Максим Горький: «Язык, а также стиль писем протопопа Аввакума и «Жития» его остается непревзойдённым образцом пламенной и страстной речи бойца, и вообще в старинной литературе нашей есть чему поучиться». Оно и понятно, почему: по словам Николая Чернышевского, протопоп Аввакум Петров «...человек был, не кисель с размазней...»

Именно этим он нам и близок. Не «киселям с размазней», а борцам за лучшую, настоящую Россию. Россию другую. То есть ту, где не будет места современным алексеям и никонам и примкнувшим к ним расплодившимся в условиях либерально-рыночных реформ дионисиям.

Алексеев Александр

Иванович

(08. 03. 1928 г. - 27 мая 1993 г?), историк, морской офицер.

Л. А. Дёмин

Предисловие.

(К книге "Сыны отважные России")

Прочитав эту книгу Александра Ивановича Алексеева, читатель окинет мысленным взглядом почти всю историю исследования русскими людьми необъятных просторов Дальнего Востока - от С. И. Дежнева и Ф. Алексеева до советских исследователей дальневосточных морей.

Характерная особенность почти всех очерков А. И. Алексеева - умелое сочетание строгого научного обоснования с популярным, доступным любому читателю изложением. Ни в одном очерке не повторяются материалы, изданные кем-либо ранее, за исключением случаев крайней необходимости в них или их особой ценности. Неутомимый исследователь архивов А. И. Алексеев обладает особым «чутьем» на новые, неизвестные архивные материалы. А архивы он знает отлично. Поэтому все его книги принимаются с большим интересом, а учёными расцениваются как научные труды. Каждая его новая работа - это введение в научный оборот новых архивных документов.

А. И. Алексеев прожил ещё сравнительно небольшую, но трудную и сложную жизнь. Он родился 8 марта 1921 года в семье служащего, отягощённого большой семьей. Вырос и учился в Москве, затем добровольно с 1938 года связал свою судьбу с Военно-Морским Флотом. Учился в Высшем военно-морском училище имени М. В. Фрунзе и в Военно-морской академии кораблестроения и вооружения им. А. Н. Крылова на гидрографическом факультете. С первого и до последнего дня войны А. И. Алексеев на фронте - в морской пехоте, в составе 66-й Отдельной морской стрелковой бригады (затем 11-я Гвардейская). В мае 1942 года принят в члены КПСС. На подступах к Сталинграду был ранен и контужен. После госпиталя попал в свою родную стихию - на флот, на Балтику, в Ленинград, который еще находился в блокаде. Там он и встретил День Победы.

А. И. Алексеев с 1950 по 1955 год служил на Тихоокеанском флоте, в Советской Гавани. Много плавал по Охотскому и Японскому морям, хорошо их изучил и полюбил. Именно здесь он написал свои первые две книги. Главная тема его книг — история географического изучения Дальнего Востока и его морей.

После демобилизации А. И. Алексеев без отрыва от работы защитил диссертацию на соискание учёной степени кандидата географических наук и теперь работает старшим научным сотрудником Института истории СССР Академии наук СССР. Несмотря на большую загруженность на основной работе, он всё свободное время отдаёт истории Дальнего Востока.

А. И. Алексеев находится сейчас в расцвете творческих сил, и, надо думать, что читатели получат ещё много интересных книг московского учёного и дальневосточного писателя.

1970 г.

Книги А. И. Алексеева:

1. Алексеев А. И. Братья Шмелевы. – Магадан.: Кн. изд-во, 1952 год.

2. Алексеев А. И. Гавриил Андреевич Сарычев. – М.: Наука, 1966 год.

3. Алексеев А. И. Колумбы Росийские. - Магадан.: Кн. изд-во, 1966 год.

4. Алексеев А. И. Охотск – колыбель Русского Тихоокеанского флота. – Хабаровск, 1958 год.

5. Алексеев А. И. По таежным тропам Сахалина. – южно-Сахалинск, 1959 год.

6. Алексеев А. И. Сподвижники Г. И. Невельского. – Хабаровск.: ДАЛьГИК, 1967 год.

7. Алексеев А. И. Ученый чукча Николай Дауркин. - Магадан.: Кн. изд-во, 1961 год.

8. Алексеев А. И. Сыны отважные России. - Магадан.: Кн. изд-во, 1970 год.

Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России.

Геннадий Иванович Невельской в своей книге-отчёте о деятельности возглавлявшейся им Амурской экспедиции в 1849 - 1855 годах подчёркивал, «что разрешение амурского вопроса, обусловливавшего политическое и экономическое значение России на отдалённом её Востоке, было совершено в главных основаниях единственно нашими морскими офицерами, которым судьба определила там действовать с 1849 по исход 1855 года» . И чем дальше от нас уходят эти бессмертные события, тем величественнее они становятся, тем ближе и дороже нам подвиг самого Невельского.

Районы Дальнего Востока - Приамурье и Приморье - оказались одними из наименее изученных в географическом отношении. Мало того, со временем забывалось и то, что хорошо было известно столетие назад. Ведь еще на картах русских промышленников и мореходов XVIII века, а затем и на картах первых русских атласов Сахалин всегда изображался островом, против которого показывалось устье полноводного Амура . Но затем «стараниями» некоторых мореплавателей Амур был «закрыт» для входа русских морских судов, а Сахалин «превращён» в полуостров. Этими мореплавателями были француз Ж. Ф. Лаперуз (1785 -1788 гг.), англичанин У. Р. Броутон (1793 - 1796 гг.) и наш соотечественник, первый русский кругосветный мореплаватель И. Ф. Крузенштерн (1803 - 1806 гг.). Исследования были недостаточно глубокие, но авторитет всемирно известных мореплавателей был велик, и в результате укоренилось твёрдое мнение о полуостровном положении Сахалина и о недоступности входа в Амур с моря.

Ошибочные выводы, сделанные на основании исследований названных мореплавателей, имели чрезвычайно важное политическое значение. Под давлением определённого круга лиц, возглавлявшегося К. В. Нессельроде, решение вопроса о реке Амур откладывалось на неопределённое время. Тем самым увеличивалась возможность захвата этого района иностранными державами - Англией, Францией и США, которые могли изменить политическую обстановку на Дальнем Востоке.

Исследования в северной части Татарского пролива и в лимане Амура, производившиеся в 1808 году японским землемером Мамиа Ринзо, не могли существенно повлиять на общий ход представлений относительно «амурского» и «сахалинского» вопросов. Примитивная карта его глазомерных исследований была опубликована только в 1832 году и не произвела сенсации. Ринзо плавал на лодке. Путаница была так велика, что ещё одна новая карта не изменила положения дела.

В 1846 году Главное правление Российско-Американской компании послало подпоручика Александра Михайловича Гаврилова (1818 - 1849 гг.) на бриге «Константин» в лиман Амура. Это плавание было также безуспешным и не разрешило географических загадок, хотя бриг и вошел в лиман Амура и в устье реки.

Потребовалась энергия, настойчивость и патриотизм Г. И. Невельского, чтобы на основании тщательного научного анализа истории этого вопроса решиться опровергать утверждения авторитетов. Он был убеждён, что Сахалин - остров, что река Амур не теряется в песках, а несёт свои воды к Тихому океану. Г. И. Невельской прекрасно понимал значение Амура для России. Амур был самым коротким, самым удобным и самым дешёвым путем к морю, к океану.

21 августа 1848 года из Кронштадта в северную часть Тихого океана с грузом для Российско-Американской компании вышел военный транспорт «Байкал». Командовал им капитан-лейтенант Геннадий Иванович Невельской, один из образованнейших и опытных русских морских офицеров, вызвавшийся добровольно совершить подобное плавание.

Г. И. Невельской родился в семье отставного моряка в усадьбе Дракино Солигаличского уезда Костромской губернии 5 декабря 1813 года (23 ноября по старому стилю). Воспитывался он с 15-летнего возраста в Морском корпусе, директором которого в то время был И. Ф. Крузенштерн. В 1836 году после окончания Офицерских классов в чине лейтенанта Г. И. Невельской начал службу под флагом десятилетнего великого князя Константина - будущего генерал-адмирала русского флота. По существу же командующим был известный русский мореплаватель и ученый контр-адмирал Федор Петрович Литке, назначенный царем в воспитатели своего сына.

Невельской плавал до 1846 года на Балтийском, Северном, Средиземном морях, обучая искусству мореплавания юного князя и сам в совершенстве постигая все тонкости морской науки. В 1846 году Г. И. Невельской попросился на транспорт «Байкал», где старшим офицером шел лейтенант Петр Васильевич Казакевич. Среди других офицеров были лейтенант А. К. Гревенс, мичманы А. Ф. Гейсмар, Э. В. Гроте, поручик корпуса флотских штурманов А. А. Халезов, подпоручик корпуса флотских штурманов Л. А. Попов, юнкер К. А. Ухтомский и лекарь В. Г. Берг. 2 января 1849 года обогнули мыс Горн и вышли в Тихий океан, а уже 12 мая транспорт стал на якорь в Петропавловской гавани, затратив на весь переход 8 месяцев и 23 дня - время рекордное.

Сразу же по окончании разгрузки Г. И. Невельской 2 июня вышел на транспорте к восточному берегу Сахалина и к лиману реки Амур.

Через 4-й Курильский пролив транспорт 7 июня вошел в Охотское море, и 12 июня начались исследования восточного побережья Сахалина, а затем и исследования в Сахалинском заливе. 27-го стали на якорь в северной части лимана, и дальнейшие исследования продолжались на шлюпках.

П. В. Казакевич побывал в устье Амура, а 22 июля Г. И. Невельской с Л. А. Поповым, А. Ф. Гейсмаром и Э. В. Гроте «достигли того места, где этот матерой берег сближается с противоположным ему сахалинским. Здесь-то, между скалистыми мысами на материке, названными мною Лазарева и Муравьёва и низменным мысом Погоби на Сахалине, вместо найденного Крузенштерном, Лаперузом, Браутоном и в 1846 году Гавриловым низменного перешейка, мы открыли пролив шириною в 4 мили и с наименьшею глубиною 5 сажен».

Между тем «Байкал» уже разыскивали по распоряжению генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьёва, совершавшего инспекционную поездку по Дальнему Востоку и находившегося в то время в порту Аян. У Невельского не было на руках утвержденной царем инструкции об исследовании юго-западной части Охотского моря, и он ушел из Петропавловска, не ожидая её. Присланная с Н. Н. Муравьёвым инструкция должна была быть передана Г. И. Невельскому Михаилом Семеновичем Корсаковым, который на боте «Кадьяк» вышел на поиски «Байкала». Командиром бота был лейтенант Петр Федорович Гаврилов, помощником его Никита Ильич Шарыпов.

С 6 июня по 2 августа 1849 года «Кадьяк» плавал по Охотскому морю вблизи Сахалина и в Сахалинском заливе, а затем в заливе Великого князя Константина, и нигде мореплаватели не могли напасть на следы «Байкала». Возвратившись в Аян, М. С. Корсаков встретил здесь уже прибывшего Н. Н. Муравьёва и узнал, что 12 июля он послал на поиски «Байкала» ещё штурмана Охотской флотилии Дмитрия Ивановича Орлова. Штурман отправился на байдарах вдоль берега в сопровождении двух якутов, двух алеутов и одного русского. М. С. Корсаков тогда отметил, что путешествие это «очень отважное и трудное и вместе с тем кажется и бесполезное, потому что Орлов... огибая заливы, вероятно, не поспеет застать «Байкала» в Амуре» .

Однако Д. И. Орлов не только совершил такое трудное плавание, но и сумел встретить «Байкал», возвращающийся в Аян. Велико было ликование там, когда на рейде порта 1 сентября показался «Байкал»! Так было доказано островное положение Сахалина и доступность устья Амура для входа морских судов с севера и с юга.

10 сентября Г. И. Невельской был в Охотске, где сдал транспорт, а сам с офицерами отправился в Петербург. По пути туда в Иркутске он узнал о своем производстве в капитаны 2-го ранга и о реакции в столице на сообщения Н. Н. Муравьёва о его открытиях. В конце 1850 года Г. И. Невельской прибыл в Петербург, представил начальнику морского штаба А. С. Меншикову все материалы исследований и просил его об организации Амурской экспедиции. Результатом всех последовавших затем событий был указ Н. Н. Муравьёву, по которому разрешалось где-либо на юго-западном берегу Охотского моря основать зимовье, откуда производить расторжку с местными жителями, ни в коем случае при этом не касаясь устья и лимана Амура. Г. И. Невельской, произведенный в капитаны 1-го ранга, назначался для особых поручений к генерал-губернатору Восточной Сибири.

Воодушевленный таким исходом дел, Г. И. Невельской поспешил обратно на Дальний Во-сток, к Аяну, потом на Амур, в залив Счастья, открытый в прошлое плавание. Невельской жаждал увидеть своего замечательного сподвижника Дмитрия Ивановича Орлова (1806 - 1859 гг.), человека удивительной судьбы и незаурядных способностей. Кругосветный путешественник, оставшийся на службе Российско-Американской компании, лишённый по нелепому стечению обстоятельств всех прав и состояния, он нашёл в себе силы быть полезным отечеству. С первых дней организации Амурской экспедиции Дмитрий Иванович в её составе. На самые трудные участки посылал его Невельской, и всегда Орлов с честью выходил из любого положения. Отгремели дела Амурской экспедиции, многие её участники возвратились в Петербург, а Орлов навсегда связал свою судьбу с Дальним Востоком. Надломленное непомерными трудностями жизни богатырское здоровье его не выдержало, и в возрасте 53 лет он скончался в Николаевске-на-Амуре. У Дмитрия Ивановича Орлова было три сына и дочь.

Невельской всех торопит. Медлить нельзя. Вдруг в Петербурге раздумают, и тогда... Он намерен в этом году основать в устье Амура зимовье, поднять там русский флаг, а в следующую навигацию доставлять на устье Амура по Амуру же продовольствие. 29 мая из Аяна он пишет М. С. Корсакову, строит проекты один интереснее другого и просит, чтобы на бриге «Охотск» командиром был обязательно П. Ф. Гаврилов, а на «Ангаре», которая предполагалась к зимовке в устье Амура, непременно Г. М. Чудинов: «Пожалуйста, Миша, чтобы на Охоцке был командиром Гаврилов, а на Ангаре Чудинов, но не капитан-лейтенант, Христа ради» - просит он М. С. Корсакова.

Штурманские офицеры Петр Фёдорович Гаврилов (1814 - 1899 гг.) и Гурий Михайлович Чудинов (1817 - 1854 гг.) были старожилами Охотской флотилии, равно как и Д. И. Орлов и упомянутый выше Никита Ильич Шарыпов (1819 - 1873 гг.), поэтому Г. И. Невельской во многих делах отдавал им предпочтение. Капитан-лейтенант же, о котором идет речь в письме Г.И. Невельского, был П. И. Гороновский - командир «Байкала», весьма неважно зарекомендовавший себя как моряк.

17 июня Г. И. Невельской на «Байкале» поспешил в залив Счастья и, к радости своей, застал там Д. И. Орлова совершенно здоровым. У него был готов уже первый вариант карты лимана Амура, согласно которой возможно было прямое сообщение реки Амура с Охотским морем Северным фарватером: глубины на нем были от 11 до 4 саженей.

29 июня Г. И. Невельской и Д. И. Орлов заложили первое русское зимовье на кошке залива Счастья - Петровское. В Аян с собой Невельской взял двух добровольцев-гиляков (нивхов.- А. А.), первых жителей Амура. Во многом таким успехом Невельской обязан был Орлову. «Орлов неоценимый человек,- писал он Корсакову, - и прошу, умоляю Николая Николаевича (Муравьёва.- А. А.), чтобы дать ему пенсион, правда десяти пенсионов стоит. По его милости гиляки так к нам ласковы и просят защитить».

Недолго пробыл Невельской в заливе Счастья. Ему было ясно, что следить за устьем Амура, вести там исследовательские работы - дело трудное, если сидеть в Петровском. И Невельской снова в Аяне, затем, в Охотске, откуда с командой в 25 человек на бриге «Охотск» с командиром П. Ф. Гавриловым отправляется в залив Счастья. Только устье Амура сулит России огромные перспективы в развитии Дальнего Востока. Ни один порт Охотского моря, ни Камчатка не представляют таких выгод, не дают будущего Дальнему Востоку, какое сулит ему Амур. Это отлично понимает Геннадий Иванович. Он видел сам, убедился с помощью Дмитрия Ивановича Орлова в полной незащищённости устья Амура и теперь спешил туда.

И вот наступило 1 августа 1850 года. Г. И. Невельской, сопровождаемый топографом, прапорщиком Петром Поповым, шестью матросами, поднял на мысе Куегда в устье Амура русский военно-морской флаг, основал здесь первый русский военный пост Николаевский. Оставив зимовать в нём П. Попова с небольшой командой, а в Петровском Д. И. Орлова с командой, Г. И. Невельской ушёл в Аян, а оттуда уехал в Иркутск.

Не застав в Иркутске Н. Н. Муравьёва, Г. И. Невельской уехал в Петербург, где оказался в декабре того же года. Своими смелыми поступками Невельской нажил себе много врагов и на Дальнем Востоке (В. С. Завойко, В. К. Поплонский и др.), и ещё больше в Петербурге. Поступок Невельского, без всякого разрешения исследовавшего Амур, взбудоражил правительственные круги России. Наряду с теми, кто восхищался его смелыми решительными действиями, нашлись и такие, которые призывали самым строгим образом наказать мореплавателя за самовольные действия. Был даже заготовлен приказ о разжаловании Геннадия Ивановича в матросы.

В конце концов борьба в Петербурге кончилась постановлением от 12 февраля 1851 года специально учрежденного комитета об организации Амурской экспедиции. Начальником её назначался капитан 1-го ранга Г. И. Невельской. Для экспедиции было отпущено не более 17 тысяч рублей в год - сумма более чем скромная. Но сам факт решения, признания его начинаний давал Невельскому некоторую свободу в действиях. Началась пятилетняя деятельность Амурской экспедиции, составившей целую эпоху в жизни Дальнего Востока.

В половине июня 1851 года Г. И. Невельской в Охотске. Теперь он уже не один: вместе с ним отправилась делить тяготы мужа молодая его супруга Екатерина Ивановна, урождённая Ельчанинова. В Охотске брига не оказалось, и экспедиция вышла в Петровское на барке Российско-Американской компании «Шелихов» в сопровождении транспорта «Байкал». На «Шелихове» был основной состав экспедиции: Г. И. Невельской с супругой, поступивший в экспедицию лейтенант Николай Константинович Бошняк (1830 - 1899 гг.), поручик корпуса флотских штурманов Алексей Иванович Воронин (1820 - после 1881 гг.), топограф прапорщик по армии Пётр Попов, унтер-штейгер Иван Блинников; матросы Александр Хашьянов, Егор Некрасов, Игнатий Горбовский, Евграф Карасёв, Афанасий Пономарёв, Аверьян Чухомлин, Петр и Ефим Дайниковы, Михаил Чупин и Александр Шишкин; комендоры Аксентий Усов, Григорий Попов, Алексей Попов, Мирон Вяткин, Егор Кузнецов и Перфил Дианов; семьи мастеровых Степана Решетникова, Осипа Гайдука, Григория Москвитина, Евдокима Вознюка, а также семьи казаков Николая Пестрякова, Константина Русанова, Андрея Тюшева, Логина Нижегородова, Мартына Красовского, Романа Кошкарова, фельдшера Шишерина и прислуга Невельского и Бошняка.

Не доходя до Петровского, барк «Шелихов» затонул, и только самоотверженность всего личного состава во главе с командиром Владимиром Ильичем Мацкевичем и помощь подоспевшего корвета «Оливуца» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Сущева спасли экспедицию. В свою очередь активное участие в спасении приняли зимовщики Петровского под руководством Д. И. Орлова и матросы брига «Охотск» под командой П. Ф. Гаврилова, остававшиеся в Петровском на зимовку. Из других офицеров в Петровском был помощник Гаврилова прапорщик корпуса флотских штурманов Алексей Порфирьевич Семёнов (1824 - после 1861 гг.), также старожил Охотской флотилии, участник закладки Петровского и участник первой там зимовки.

Г. И. Невельской остался доволен действиями П. Ф. Гаврилова, Д. И. Орлова и А. П. Семенова. Семенов вёл непрерывные наблюдения за лиманом. Возведённые на Петровской косе строения, здоровый и бодрый вид матросов красноречиво свидетельствовали о благополучной зимовке. Полностью обосновавшись на берегу залива Счастья, Г. И. Невельской отправился прежде всего в устье Амура вместе с Н. К. Бошняком, приказчиком Российско-Американской компании А. П. Березиным и 25 матросами. В Николаевском посту была оставлена постоянная команда во главе с Н. К. Бошняком. Перешедший с корвета «Оливуца» в экспедицию мичман Николай Матвеевич Чихачёв (1830 - 1917 гг.) с топографом П. Поповым был отправлен в южную часть лимана Амура для подробных гидрографических исследований.

Этим же летом Д. И. Орлов и Н. М. Чихачев совершили большое путешествие на шлюпке вверх по Амгуни, во время которого детально ознакомились с этим большим притоком Амура, а также собрали первые сведения от местных жителей об их жизни, отношениях с маньчжурами, речных и сухопутных внутренних путях и пр.

Зима 1851/52 года прошла в беспрерывных командировках участников экспедиции по краю. Г. И. Невельской, ведя постоянную и напряжённую борьбу с правлением Российско-Американской компании, часто нарушая распоряжения правительства, постепенно расширял сферу деятельности экспедиции. Н. М. Чихачёв осенью совершил поездку вверх по Амуру до озера Кизи и привёз интересные сведения о реке и живущих на её берегах гиляках, а также о заливе Нангмар (Де-Кастри, теперь залив Чихачёва). Д. И. Орлов также осенью совершил поход через селение Коль к озеру Чля, затем к Амгуни, и, наконец, к селению Ухтр. Обратный путь его лежал по левому берегу Амура.

По возвращении из этих экспедиций Д. И. Орлов снова отправился в Тугурский край, а Н. М. Чихачёв в залив Нангмар. Весной 1852 года Н. К. Бошняк сделал трудный и очень важный в научном отношении поход на Сахалин, во время которого пересёк его впервые по направлению течения реки Тымь и открыл на западном берегу острова залежи каменного угля. П. Попов и А. Березин произвели съёмку правого берега Амура до залива Кизи. Вскрытие Амура весной наблюдал в селении Ухтр Н. К. Бошняк. Результаты этих командировок дали возможность Невельскому ходатайствовать перед Н. Н. Муравьёвым о разрешении занять озеро Кизи и залив Нангмар, важные в морском отношении пункты на берегу Татарского пролива.

Г. И. Невельской весьма высоко ценил усердие своих сподвижников. В экспедиции царил дух товарищества, дружбы, взаимовыручки. В письме М. С. Корсакову, в частной переписке Невельской сообщал в это время, что «Бошняк и Чихачёв здесь, можно сказать, единственные, которые быть должны»; «Воронин всем полезен и усерден под лапой и присмотром, и золотая голова»; «Гаврилов - человек хороший», а Березин - «золотой человек». Офицеры отвечали Невельскому тем же. Этот непривлекательный, на первый взгляд, человек после более длительного знакомства оказывался на редкость душевным, ценившим в людях прежде всего деловые качества. Маленький домик его в Петровске был постоянно открыт для всех участников экспедиции. В этом домике шли нескончаемые разговоры о будущем Приамурья и Приморья, здесь вынашивались дерзкие планы предстоявших поездок по стране, в нём истосковавшиеся по обществу молодые офицеры находили приют и ласку.

18 июля 1852 года на рейд Петровского пришёл корвет «Оливуца» под командованием лейтенанта Ивана Федоровича Лихачёва, заменившего погибшего в 1851 году в Петропавловской гавани Сущева. Находившиеся на корвете и назначенные на службу в Петропавловск мичманы Александр Иванович Петров (1828 - 1899 гг.) и Григорий Данилович Разградский (1830 - 1898 или 1899 гг.) остались в Амурской экспедиции. С корвета были оставлены также и 10 матросов. С прибытием их стало легче организовывать сеть наблюдений.

Г. Д. Разградский был назначен на смену Н. К. Бошняку в Николаевский пост, а А. И. Петров был занят перевозкой на баркасе продовольствия и товаров из Петровского в Николаевский пост. Н. К. Бошняк должен был, следуя по Амуру и Кизи, прибыть в залив Нангмар и приготовить там все необходимое для выставления поста. А. И. Воронин летом описал побережье Сахалина от Погоби до залива Виахту, открытого Н. К. Бошняком. Н. М. Чихачёва Невельской отправил в Иркутск к Муравьёву с тем, чтобы он лично сам на месте объяснил всё и рассказал о положении дел в экспедиции. Д. И. Орлов занимался промерами лимана Амура и убедился в том, что без парового катера лиманские фарватеры определить весьма трудно.

А Петровское между тем росло не по дням, а по часам, и это, несмотря на то, что Невельской уже тогда решил главную базу своих исследований перенести в Николаевский пост. В Петровском стояли два флигеля и казармы. Были приготовлены срубы еще для одного флигеля и часовни, заготовлено много строительного леса и дров. На Петровской косе были ледник, колодезь, баня, 8-тонный ботик с палубой, двухвесельный ял, наборная лодка, вельбот, два береговых шпиля и сарай на столбах, в котором хранилось 2 600 штук готовых кирпичей и около 1 000 незаконченных, там же стоял скотный двор. Строения возводились не на авось, а по чертежам, составляемым неутомимым Д. И. Орловым - хозяином Петровского - и утверждаемым Невельским. А из оружия в экспедиции находилось: три пушки трёхфунтового калибра, два пуда пороха, два с половиной пуда свинца и 60 кремневых ружей, из которых 20 были негодны. Личный состав экспедиции распределялся к осени 1852 года таким образом: в Николаевске - 25 человек, в Петровском - 23 и в командировках - 16. Вот как обстояло дело в экспедиции Невельского. Тут было не до военных занятий!

Весь смысл действий экспедиции заключался в самом факте существования её, в исследованиях, проводимых ею, в смелых и решительных действиях её начальника, в его идеях. Так было и сейчас. Невельской правильно оценил обстановку и решил продвигать действия экспедиции на юг, по побережью Татарского пролива, пытаясь найти новые гавани, более надежные в навигационном отношении, нежели лиман Амура. Наряду с этим Невельской не оставлял без внимания и внутренних районов страны.

Осенью 1852 года Н. К. Бошняк совершил поход по реке Амгуни до ее истоков, оттуда по реке Горин и затем через озера Самагирское и Чукчагирское по Амгуни возвратился в Николаевский пост. Г. Д. Разградский отправился с Березиным вверх по Амуру до Кизи и далее один до реки Хунгари. А. И. Петров остался начальником Николаевского поста.

По возвращении из командировок все участники экспедиции получили новые задания: А. И. Петров отправился в Приамгуньский край и для выяснения возможностей внутреннего сообщения Амура с южной частью лимана; Г. Д. Разградский с Березиным - снова на Амур, в Кизи для окончательного приготовления экспедиции в залив Нангмар и оттуда на юг вдоль берега Татарского пролива.

Сразу же вслед за прибытием Г. Д. Разградского, доложившего о выполнении задания, Невельской послал возвратившегося из похода по Амгуни Н. К. Бошняка в залив Нангмар с приказанием выставить там пост.

Бошняк с честью выполнил это ответственное задание. Основав в заливе Нангмар Александровский пост, он отправился на лодках на юг и открыл на побережье Татарского пролива залив Хаджи, названный им гаванью императора Николая I, или Императорской гаванью (теперь залив Советская гавань). А. И. Петрову не удалось пробраться внутренними путями в южную часть лимана Амура. Проводники отказались вести его туда из-за начавшейся распутицы.

Бывали и такие дни, когда если не все, то большинство участников экспедиции оказывались вместе, в гостеприимной семье Невельских. Чаще всего это случалось зимой. Невельской умело руководил подготовкой подчинённых ему офицеров, большое внимание он уделял научной подготовке.

Большинство офицеров Амурской экспедиции не имело образования в объеме Морского корпуса: Орлов, Воронин, Петров, Разградский заканчивали Штурманское училище, и только Бошняк и Чихачёв - представители старинных дворянских семей - обучались в Морском корпусе.

Бошняк и Чихачёв - блестящие морские офицеры, перед которыми был открыт путь к придворной карьере, стали участниками Амурской экспедиции по велению сердца. Они хорошо владели английским и французским языками, прекрасно знали свою специальность и получали каждый год самые положительные аттестации. Разградский и Петров очень хотели быть в полном смысле морскими офицерами, а право быть переименованными из подпоручиков корпуса флотских штурманов в мичманы давала служба в Сибирской флотилии. Когда же они стали мичманами, им очень хотелось оправдать это звание.

Невельской ни разу не выделил ни одного из них. Даже в официальных аттестациях все офицеры экспедиции характеризуются почти одинаково, с той лишь только разницей, что один в сбережении хорош, а другой в хозяйстве очень хорош. В редкие свободные от командировки дни проводились занятия по специальным предметам. Так, например, в 1852 году Невельской экзаменовал Орлова, Воронина, Петрова и Разградского по плоской и сферической тригонометрии, описи берега и производству промера, навигационным инструментам, счислению, астрономическим определениям и вычислению широт и долгот, определению склонения компаса, а также корабельной архитектуре, погрузке корабля, черчению карт и планов, составлению карт. Обычно занятия проводил Невельской, привлекался к проведению их и Бошняк.

Своими решительными действиями Невельской обеспечил себе всё большую и большую поддержку. Теперь можно было смело приниматься и за решение сахалинской проблемы. Искони русский остров должен был наконец получить официальное оформление своей принадлежности к России. Теперь уже Муравьёв предписывал Невельскому основать в этом же году два или три поста на восточном или западном берегу Сахалина, «но сколь возможно южнее, ибо северная часть сего острова и всё прибрежье лимана находится уже под наблюдением Амурской экспедиции и не требует поспешнейших мероприятий в этом отношении» .

Невельской принял это указание к неуклонному исполнению. Летом и осенью 1853 года вслед за выставлением Мариинского поста на озере Кизи и Александровского в заливе Чихачёва выставлены были посты и на Южном Сахалине. В заливе Анива в сентябре был основан Муравьёвский пост во главе с майором Николаем Васильевичем Буссе (1828 - 1866 гг.) и лейтенантом Николаем Васильевичем Рудановским (1819 - 1882 гг.). Невельской и сопровождавший его Бошняк приняли непосредственное участие в этом событии. Затем был выставлен на западном берегу Сахалина пост Ильинский, а в Императорской гавани - Константиновский пост.

Зимой 1853/54 года на Южном Сахалине развернулась исключительно плодотворная исследова-тельская деятельность опытного гидрографа Н. В. Рудановского, совершившего несколько маршрутов и подробно описавшего Южный Сахалин. Там он организовал первые метеорологические наблюдения, произвел первую перепись жителей Южного Сахалина и дал первое описание населения - айнов. На основании его наблюдений была составлена первая точная карта Южного Сахалина и средней его части. Прочие материалы Рудановского, равно как и записки Бошняка, вошли в первые труды натуралистов-путешественников по Дальнему Востоку.

В эту же зиму в Императорской гавани, в выставленном там Константиновском посту под начальством Н. К. Бошняка, разыгралась страшная трагедия. Из-за чрезмерного скопления в отдалённом и не снабжённом продовольствием месте и из-за нераспорядительности начальника Муравьёвского поста И. В. Буссе, пославшего зимовать транспорт «Иртыш» с необеспеченной и больной командой в Императорскую гавань, там во время зимовки умерло более трети зимовавших - 29 человек. Первым умер штурман Чудинов. И поныне в бухте Постовой стоит памятник-часовня - место паломничества советских моряков. Орлов, Разградский, Петров по распоряжению Невельского предпринимали всё возможное, чтобы облегчить участь несчастных.

Весна и лето 1854 года были очень напряжёнными для участников Амурской экспедиции. В Приамурье и на всем Дальнем Востоке происходили важные события. В Мариинский пост прибыл первый сплав по Амуру, который готовил и которым командовал старый товарищ Невельского П. В. Казакевич. Со сплавом в устье Амура появился и Н. Н. Муравьёв. Впереди сплавных судов следовал построенный в Сибири пароход «Аргунь», которым командовал Александр Степанович Сгибнев (1826 - 1881 гг.) - будущий выдающийся военно-морской историк. Плавание «Аргуни» по Амуру считается началом пароходства по этой великой дальневосточной реке.

Вторым важным событием было прибытие на Дальний Восток эскадры вице-адмирала Евфимия Васильевича Путятина (1803 - 1883 гг.), который держал свой флаг на фрегате «Паллада». В составе эскадры находилась винтовая шхуна «Восток». Шхуной командовал капитан-лейтенант Воин Андреевич Римский-Корсаков (1822—1871 гг.). «Востоку» выпала честь быть первым судном, вошедшим с юга в лиман и устье Амура.

Наконец, самым важным событием 1854 года было начало Крымской войны, которая прогремела и на Дальнем Востоке. Славная победа, одержанная доблестными защитниками Петропавловска, эхом прокатилась по всей необъятной России и боевым салютом перекликнулась с героической обороной Севастополя.

Все действия Амурской экспедиции теперь были подчинены единой цели - обеспечить боевые действия русской эскадры. Особенно много появилось забот весной и летом 1855 года, когда весь гарнизон Петропавловского порта был снят и переведён в Николаевский порт на Амуре. В это-то время и сказалась своевременная и отличная подготовка, хорошая изученность лимана Амура. Весь гарнизон Петропавловского порта через Де-Кастри был переправлен в Мариинский пост, суда введены в лиман Амура и далее в Николаевск. Воспетый И. А. Гончаровым фрегат «Паллада» был затоплен в Императорской гавани.

Вот сухие строки донесения Муравьёву: «Мичман Разградский, посланный 14 декабря 1855 года в гавань Императора Николая I для затопления фрегата Паллада, прибыл 17 января 1856 года на место, где нашёл команду из 1-го обер-офицера и 10 человек нижних чинов в совершенном здравии. Выведя фрегат на глубину 81/2 сажен мичман Разградский прорубил дно фрегата, чрез что он погрузился до русленей, а сетки были сожжены. Кончив поручение, Разградский отправился 2 февраля из гавани, а 2 марта благополучно прибыл с командою в Мариинский пост» .

В Советской гавани, в той же бухте Постовой, где стоит памятник-часовня первым зимовщикам, теперь возвышается обелиск в честь фрегата «Паллада». Не хватает теперь там, пожалуй, только обелиска первооткрывателю замечательной гавани Николаю Константиновичу Бошняку.

Объединенная англо-французская эскадра рыскала по всему морю в поисках русских кораблей, бомбардировала Де-Кастри, устраивала западню в Аяне, сожгла с таким трудом доставшиеся строения Константиновского поста, но в лиман Амура войти так и не смогла.

Летом 1855 года по Амуру во главе с генерал-губернатором Н. Н. Муравьёвым спустился второй сплав, доставивший значительные силы для обороны устья Амура. Вместе с тем Муравьёв привёз приказ о ликвидации Амурской экспедиции. Она заменялась управлением Камчатского военного губернатора. Все чины экспедиции поступали в распоряжение губернатора контр-адмирала Василия Степановича Завойко. Невельской назначался начальником штаба при главнокомандующем всеми морскими силами, сосредоточенными в Приамурье, то есть при Н. Н. Муравьёве. Но так как война вскоре закончилась, то и надобность в таких штатах отпала. Невельской оказался не у дел. Теперь, когда можно было пожинать лавры, у Н. Н. Муравьёва на Дальнем Востоке оставались свои люди.

Мало кому известные М. С. Корсаков, Н. В. Буссе стали генералами и губернаторами, а истинные труженики экспедиции по большей своей части оказались забытыми и окончили свой век бесславно, в безвестности, несмотря на то, что некоторые из них дослужились до больших чинов. Н. В. Рудановский и А. И. Петров, отслужив положенные сроки, ушли в отставку в чине контрадмирала; А. И. Воронин ушёл генерал-майором корпуса флотских штурманов; Г. Д. Разградский умер в безвестности в Одессе капитаном 2-го ранга, Д. И. Орлов - в Николаевске-на-Амуре штабс-капитаном, Н. И. Шарыпов - в Петербурге капитаном. Ничего до сих пор неизвестно о судьбе П. Ф. Гаврилова, А. П. Семенова, А. В. Бачманова, Д. С. Кузнецова, Е. Г. Орлова, Я. И. Купреянова, приказчика А. П. Березина, топографа П. Попова и многих других активных участников Амурской экспедиции.

Интересно сложились судьбы двух ведущих деятелей Амурской экспедиции, товарищей по Морскому корпусу и даже дальних родственников. Н. М. Чихачёв дослужился до полного адмирала, стал морским министром и членом Государственного совета, а Н. К. Бошняк, пожалуй, самый талантливый и деятельный участник экспедиции, закончил свою жизнь в сумасшедшем доме в Италии, в котором он провел 28 лет.

Что касается Невельского, то, казалось бы, огромные заслуги его перед родиной, исследование и воссоединение с Россией без единого выстрела богатейшего края должны были быть оценены должным образом. Внешне это, может быть, выглядело и так. Невельской дослужился до полного адмирала. Работал в Морском техническом комитете, последние 20 лет прожил почти безвыездно в Петербурге и умер там 29 апреля 1876 года.

Признание пришло позже. В 1897 году во Владивостоке при всенародной поддержке был открыт памятник Г. И. Невельскому, в 1915 году в Николаев-ске-на-Амуре был открыт обелиск в его честь, а в 1950 году в Николаевске-на-Амуре, где сто лет назад Невельской поднял русский флаг, советские люди воздвигли ему третий на Дальнем Востоке памятник. Его имя, а также имена его славных сподвижников украшают карту Дальнего Востока. Горы, реки, города, мысы, корабли, острова, улицы называются именами Невельского, Бошняка, Чихачёва, Орлова, Рудановского, Разградского и других.

К 150-летию со дня рождения Невельского, в 1963 году, были открыты два памятника Невельскому на его родине. Местные власти города Солигалича, краеведы, особенно И. Н. Ардентов, и недавно скончавшийся Лев Леонидович Каллистов, при поддержке начальника Главного политического управления Военно-Морского Флота вице-адмирала В. М. Гришанова провели огромную работу. В результате в центре Солигалича установлен памятник знатному земляку Г. И. Невельскому, а в селе Лосево, недалеко от усадьбы Дракино - места рождения мореплавателя, высится обелиск в его честь.

Деятельность Амурской экспедиции и лично Г. И. Невельского была высоко оценена передовыми людьми России, современниками Невельского. Добролюбов посвятил ей специальную статью «Русские на Амуре», в которой правильно оценил деятельность Невельского. О Невельском и его сподвижниках писали и говорили Герцен и Чернышевский, декабристы Волконский, Бестужев, Пущин. А. П. Чехов писал, что Невельской «был энергический, горячего темперамента человек, образованный, самоотверженный, гуманный, до мозга костей проникнутый идеей и преданный ей фанатически, чистый нравственно» .

«Более честного человека мне не случалось встречать, и хотя его резкость, угловатость могли иногда не нравиться, но всякий, кто имел случай ближе подойти к нему, скоро замечал, какая тёплая, глубокосимпатическая натура скрывалась за его непредставительной наружностью» , - писал известный исследователь Дальнего Востока М. И. Венюков.

Заслуги Г. И. Невельского и возглавлявшейся им Амурской экспедиции велики и неоспоримы. Помимо разрешения пограничного вопроса, Невельскому и его сподвижникам удалось разрешить много географических проблем. Было доказано, что Сахалин - остров и что устье Амура доступно для морских судов с севера и с юга, были открыты несколько заливов, месторождения каменного угля, исследован бассейн нижнего Амура, нанесён на карту Сахалин, описана береговая черта Татарского пролива и многое другое.

Уже на склоне лет Г. И. Невельской написал книгу-отчет о деятельности экспедиции. Неточности, которые можно объяснить как политическими соображениями, так и давностью времени, породили множество вольных толкований об амурских делах. Тем не менее эта книга до настоящего времени является краеугольным камнем при изучении истории Приамурья и Приморья. Имена Г. И. Невельского и его смелых, решительных сподвижников золотыми буквами вписаны в историю географического изучения Дальнего Востока.

Герои Петропавловской обороны.

После исследований Г. И. Невельского и затем возглавляемой им Амурской экспедиции, да и в ходе этих исследований международная обстановка в северной части Тихого океана изменилась в пользу России. Трудами русских моряков были созданы необходимые условия для того, чтобы восторжествовала историческая справедливость и были окончательно воссоединены с Россией богатейшие районы Приамурья, Приморья и Сахалина.

Это, естественно, не могло не задеть французов, американцев и особенно англичан, претендовавших на роль владык морей. Американцы не зря посылали в Японию эскадру коммодора Перри и затем экспедицию Рингольда, а англичане были не прочь устроить на устье Амура второй Сингапур и диктовать свои условия Китаю и России. Крымская война развязала военные действия и на Тихом океане, которые давно и тщательно готовились англо-французами.

В ходе Крымской войны замечательными подвигами русских моряков прославилась героическая оборона Севастополя и Петропавловска. К этому времени окончательно решилась судьба Охотского порта, первого порта России на Тихом океане. В 1849 году последовал указ о переносе Охотского порта в Петропавловск. Принимая это решение, правительство, по представлению генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьёва, исходило из тех соображений, что самый отдаленный край русской земли - Камчатка мог, по выражению того же Муравьёва, быть захвачен «одним шлюпом или шхуною». Кроме того, по своим физико-географическим особенностям устройство порта в Петропавловской гавани было целесообразнее, чем в устье Охоты и Кухтуя.

На Камчатке образовалось военное губернаторство. Первым ее губернатором стал капитан 1-го ранга Василий Степанович Завойко, до этого служивший в Российско-Американской компании. Правление компании прочило его на пост главного правителя, но Н. Н. Муравьёв, угадав в Завойко хорошего организатора, уговорил его принять пост военного губернатора. Завойко был присвоен чин генерал-майора.

В. С. Завойко в отрывках из автобиографических записок называет датой своего рождения 15 июля 1810 года. Но во всех документах, в том числе и в послужном списке за 1861 год указывается дата 15 июля 1809 года. Выходец из небогатой дворянской семьи Полтавской губернии, В. С. Завойко получил образование в Николаевских черноморских юнкерских классах. После их окончания мичман В. С. Завойко в 1827 году перешёл на корабле «Александр Невский» на Балтийский флот. Там он попал в эскадру контр-адмирала Л. П. Гейдена, отправлявшуюся в Средиземное море, где ему довелось принять участие в известном Наваринском сражении под руководством М. П. Лазарева и совместно с молодым П. С. Нахимовым. За отличие в бою В. С. Завойко получил первый свой орден.

В 1828 - 1830 годах на том же корабле и затем на корвете «Наварин» В. С. Завойко продолжал находиться в составе Средиземноморской эскадры, после чего (1831 - 1833 гг.) служил на различных кораблях и судах Балтийского флота. В 1834 - 1836 годах в чине лейтенанта он совершил кругосветное плавание на транспорте «Америка», который доставил на Камчатку 25 000 пудов груза. Путешествия по просторам Тихого океана, по самым отдалённым местам России укрепили решение В. С. Завойко перейти на службу Российско-Американской компании на должность начальника Аянского порта и правителя конторы Аянского порта Российско-Американской компании.

Он энергично принялся за исполнение возложенных на него важных поручений. Прежде всего предстояло перевезти всё оборудование, имущество, продовольствие и боевые запасы из Охотска в Петропавловск.

В течение 1850 - 1851 годов эта задача была успешно решена. Одновременно в Петропавловске сооружались порт и оборонительные укрепления. Начали строить жилища и бороться с болезнями и особенно с цингой. В 1850 - 1851 годах заготовили в окрестностях Петропавловска и доставили туда 15 886 деревьев, 57 210 штук кирпича, 924 сумы глины, 927 сум песку, 10 315 снопов травы. Из этих материалов построили две казармы с одиннадцатью флигелями и магазин.

В самой гавани и на реке Камчатке под руководством поручика К. Я. Гезехуса были построены шхуна, бот, плашкоут, датский ботик и 12-весельный катер; отремонтированы транспорты «Байкал» и «Иртыш», тендер «Камчадал». В Петропавловской гавани была устроена пристань, от которой до селения Авачи сделали просеку.

Чтобы как-нибудь разнообразить питание нижних чинов и тем препятствовать цинготным заболеваниям, были устроены и засажены картофелем, луком и капустой большие огороды.

Удачно и энергично начатое дело с неменьшим успехом продолжало развиваться и дальше. Так, в 1853 году для женатых нижних чинов была устроена отдельная казарма. Хлеб выпекали уже две пекарни. В порту был свой небольшой литейный завод, а в Тарьинской губе продолжал работать кирпичный завод.

Одновременно с этим В. С. Завойко самое большое внимание уделял строительству оборонительных укреплений, батарей, боевой выучке матросов и солдат 46-го флотского экипажа, составленного из бывшего Охотского флотского экипажа, Охотской нестроевой роты и Петропавловской роты.

Вместе с тем и правительство приняло меры к укреплению обороноспособности наших границ на Дальнем Востоке. Каждому было ясно, что Охотская, переименованная затем в Сибирскую, флотилия обладает малыми средствами борьбы с неприятелем. Царское правительство для укрепления Сибирской флотилии отправило туда из Кронштадта 21 - 22 августа 1853 года фрегат «Аврора», корвет «Наварин», яхту «Рогнеда» и транспорт «Неман». Прибыл в Петропавловск вполне благополучно только фрегат «Аврора» под командованием капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Изыльметьева. В пути Изыльметьев получил сведения о начавшихся военных действиях между Англией, Францией и Россией. Искусно управляя фрегатом и используя слабую организацию и бдительность вражеских судов, Изыльметьев сумел довести до Петропавловска «Аврору» целой и невредимой.

Перед приходом «Авроры» в Петропавловске побывал корвет «Оливуца», от членов экипажа которого стало известно о начале войны и возможном нападении на Петропавловск. Узнали также петропавловцы и о доблестном Синопском сражении. Имя Нахимова было у всех на устах. Оно вдохновляло матросов, солдат и жителей города и порта на подвиги во славу Родины. Издав приказ, в котором были прославлены подвиги участников Синопского боя, Завойко вместе с тем писал: «Делая вместе с сим распоряжение к благонадежнейшей обороне Петропавловского порта на случай нападения на оный английских и французских судов, остаюсь уверенным, что гг. штаб и обер-офицеры и нижние чины исполнят свой долг как следует русскому и как требует слава нашего оружия, покрывшаяся недавно новым блеском чрез знаменитую победу над турецким флотом» Это было 29 мая 1854 года.

Вскоре прибыл бот «Камчатка», доставивший продукты для порта. Завойко принимал все меры к возможному отражению нападения неприятеля и поэтому 18 июля докладывал генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьёву и генерал-адмиралу великому князю Константину, что «приведён Петропавловский порт в оборонительное положение, сколько позволяли средства», и выражал надежду «при воодушевлении храбраго войска и всех защитников Петропавловского порта отражать неприятеля, пребывая впрочем в твёрдой решимости как бы ни многочисленен он был, сделать для защиты порта и чести русского оружия всё, что в силах человеческих возможно и драться до последней капли крови...»

Завойко обратился с воодушевляющим призывом к населению Петропавловска. Он заверил, что «чиновники гражданския и морского ведомства, равно и другие жители, в случае нападения неприятеля, не будут оставаться праздными зрителями боя, и готовы с бодростью, не щадя жизни, противостоять неприятелю и наносить ему всевозможный вред и что обыватели окрестных селений в случае надобности присоединятся к городским жителям» .

25 июля в Петропавловский порт прибыл под командованием Васильева транспорт «Двина», доставивший подкрепление из Де-Кастри. Под командованием капитана 1-го ранга Александра Павловича Арбузова в Петропавловск прибыли 342 человека нижних чинов, несколько флотских офицеров, инженер К. О. Мровинский, принявший с этого дня руководство оборонительными сооружениями. Прибыло также несколько орудий. С транспортом было получено официальное извещение об объявлении войны.

В. С. Завойко ещё раз обратился с призывом к воинам гарнизона и к жителям Петропавловска всем встать, как одному, на защиту далёкого края родной земли, «сражаться до последней крайности; если же вражеская сила будет неодолима, то умереть, не думая об отступлении». Обращение нашло горячий отклик: все выразили готовность скорее умереть, чем отступить.«Мал и стар, женщины и дети вышли на строительство укреплений. Душой работы были В. С. Завойко и И. Н. Изыльметьев. Приходили и жители соседних селений. Одну за другой возводили батареи. В гарнизоне шла усиленная подготовка к бою. Все способные носить оружие обучались стрельбе, штыковому бою. Ждать врага пришлось недолго.

...17 августа в Авачинской бухте появился трёхмачтовый пароход под американским флагом. Не доходя трёх миль до Сигнального мыса, он остановился, и ему навстречу был выслан вельбот со штурманским офицером Семеном Петровичем Самохваловым . Но пароход и не думал воспользоваться услугами лоцмана. Он имел совсем иные намерения. Как пират, он прикрывал свои действия флагом другой страны.

На следующий день неприятель раскрыл свои карты. В Авачинскую губу вошли английский пароход «Вираго», французский 18-пушечный бриг «Облигадо», английский адмиральский 52-пушечный фрегат «Президент», английский 44-пушечный фрегат «Пик», французский адмиральский 60-пушечный фрегат «Лa-Форт», французский 32-пушечный фрегат «Евридика».

Русские батареи сделали по эскадре несколько выстрелов, и она, выйдя из зоны обстрела, стала на якорь. Стало ясно, что неприятель готовится к решительному нападению. Готовились к бою и защитники Петропавловска. На батареях все были на своих местах. Часовые зорко следили за эскадрой. Фрегат «Аврора» и транспорт «Двина» расположились так, что их орудия защищали вход в гавань.

19 августа неприятель после некоторой рекогносцировки открыл стрельбу с парохода «Вираго», но его снаряды не достигали порта, и огонь вскоре был прекращён. В тот же день неприятелю удалось захватить безоружную шлюпку с плашкоутом, шедшую с кирпичом из Тарьинской губы в Петропавловскую гавань. Приняв эскадру неприятеля за русскую эскадру вицеадмирала Е. В. Путятина, а выстрелы - за салюты, матросы приблизились к ним, а когда разобрались, кто это, было уже поздно. Неприятельские вельботы преградили путь шлюпке с плашкоутом и увели их с собой. Вместе с шестью матросами попал в плен и квартирмейстер Павел Васильевич Усов с женой и двумя детьми. Через некоторое время Усов с семьёй в сопровождении двух матросов - гребцов был освобождён, а четверо матросов оставлены в плену у французов и среди них матрос Семен Удалой.

Собственно, на этом боевые действия 19 августа и закончились. Было что-то непонятное в такой медлительности англо-французской эскадры. Впоследствии всё стало ясно. В самый ответственный момент, когда велись последние приготовления к наступлению на русские батареи, застрелился английский адмирал Прайс. Смерть эта была полной неожиданностью для неприятеля и расстроила его планы. Адмирал Прайс, вероятно, хорошо понимал трудности взятия Петропавловска и боялся ответственности за неудачи. Прайса похоронили на берегу Тарьинской бухты.

Главное командование неприятельской эскадрой принял на себя французский адмирал Де-Пуант. С утра 20 августа было видно, что готовится нападение. Беспрестанно менялись сигналы, от корабля к кораблю сновали шлюпки, заполненные матросами. В 8 часов утра пароход «Вираго» повёл на буксире корабли эскадры. Противник медленно приближался.

Вскоре неприятельские корабли подтянулись ближе к Сигнальному мысу и один за другим стали на якорь, причем так, что русский фрегат «Аврора» и транспорт «Двина», а также батарея № 2 под командованием Дмитрия Петровича Максутова не могли вести по ним огонь.

Неприятельские корабли беспрырывно обстреливали батареи русских. Первый обстрел пришлось вынести батареям №1 и №4, возглавляемым лейтенантом Петром Федоровичем Гавриловым и мичманом Василием Ивановичем Поповым.

Всю мощь своих кораблей неприятель обрушил на этот клочок земли, защищаемый отважными русскими храбрецами. Но силы были слишком неравны. Вторая батарея под командованием Д. П. Максутова не могла успешно помогать им, так как ядра от неё не долетали до неприятеля и она действовала только тогда, когда непрерывно менявшие свое место фрегат «Евредика» и бриг «Облигадо» приближались к ней.

На батарее мичмана Попова потерь не было. Несмотря на ураганный огонь, батарея отвечала успешно. На первой же батарее постепенно выходили из строя орудия, всё больше становилось раненых и убитых, а около девяти часов Гаврилов был ранен осколком в ногу и контужен в голову. Но он продолжал руководить артиллерийским огнем. И только после того как все орудия оказались повреждены, дула их по приказу прибывшего на место боя В. С. Завойко были заклепаны, бесстрашного лейтенанта увели в госпиталь. А личный состав и первый стрелковый отряд отправили на батарею № 4.

Такая мера была крайне необходима, так как противник в это время на тринадцати десантных судах и двух ботах приближался к мысу Кислая Яма, расположенному южнее этой батареи. Одновременно Завойко приказал командирам 3-й (командир Александр Петрович Максутов), 6-й (командир поручик Карл Яковлевич Гезехус) и 7-й (командир капитан-лейтенант Василий Кондратьевич Кораллов) батарей в случае высадки неприятельского десанта у батареи № 2 или в городе оставить у пушек по два человека, а всем остальным устремиться на помощь защитникам батареи № 2 и города. Кроме того, командир фрегата «Аврора» капитан 2-го ранга И. Н. Изыльметьев по приказанию В. С. Завойко выделил отряд из 32 матросов с мичманом Николаем Алексеевичем Фесуном, которые вместе с третьим стрелковым отрядом направились к батарее № 2.

При приближении к берегу вражеского десанта командир батареи № 4 мичман Попов спрятал в заранее приготовленное место все заряды, заклепал орудия и с горсткой храбрецов (28 человек) вступил в бой с высадившимся врагом. Некоторое время успех был на стороне неприятеля, и, ободренный этим, он поднял над батареей № 4 свой флаг. Но ликование было преждевременным. В бой вступили фрегат «Аврора» и транспорт «Двина», которые наконец-то получили возможность с пользой применять свою артиллерию. В рядах противника произошло замешательство. Оно усилилось ещё больше, когда одно удачно выпущенное ядро угодило прямо в толпу неприятельской батареи. Противник в панике побежал к берегу. А здесь уже были первый и третий стрелковый отряды матросы с «Авроры». Враги спасались от преследования бегством на десантных судах.

Упорные бои шли на батарее № 2, которая перекрывала французам и англичанам путь к русским кораблям, к порту и городу. Защитники батареи во главе с Д. П. Максутовым более шести часов вели беспрерывный бой с наступающими кораблями. Мужественно сражались русские люди. На место убитых и раненых тотчас же вставали добровольцы: солдаты нестроевой команды, штатские чины и местные жители. Все, как один, поднялись на защиту Петропавловска, ключом к которому была батарея Дмитрия Максутова.

Дважды командование вражеской эскадры пыталось высадить десант на перешеек между Никольской и Сигнальной сопками, но батарея № 3 Александра Максутова не позволяла десантным судам даже подойти к берегу.

Ночью 24 августа на неприятельской эскадре было заметно оживление. В эту же ночь на батареях славных защитников Петропавловска не спали. В. С. Завойко лично обошел батареи, побывал на «Авроре» и на «Двине».

На этот раз противник решил нанести основной удар со стороны перешейка. Превосходство неприятеля было очевидным: против 5 орудий батареи № 3 действовало 30 орудий фрегата «Ла Форта», а 26 орудий «Президента» громили крытую батарею № 7, которая могла действовать только тремя 24-фунтовыми пушками.

Артиллеристы батареи № 3 первыми открыли огонь. На «Президенте» был сбит флаг. Затем без промаха одно за другим ядра с батареи обрушились на фрегат «Ла Форт», где появились убитые и раненые. Нелегко было и на батарее. Находившаяся на низком месте и совершенно открытая, она служила отличной мишенью для артиллеристов фрегата. Только тогда, когда пал командир лейтенант Александр Максутов, батарея замолчала.

Геройски держалась и батарея № 7 у озера Култушного, оборонявшая подходы к городу. Когда орудия батареи были полностью выведены из строя, Завойко приказал её защитникам присоединиться к стрелковым отрядам, расположившимся в районе порохового погреба, где скорее всего можно было ожидать неприятельского десанта.

Убедившись в том, что все батареи выведены из строя, противник начал высадку. К батарее № 7 направились 23 гребных судна и два десантных бота. Сам французский контр-адмирал Де-Пуант решил возглавить десант и двигался позади него на отдельной шлюпке, размахивая французским флагом. Высадившись на песчаной кошке, авангард неприятельского десанта направился к батарее № 6, прикрывавшей вместе с батареей № 7 подступы к городу. Но встреченный огнем орудий, противник отступил, потеряв несколько человек убитыми и ранеными. Вторая попытка также не имела успеха. Тогда основные силы десанта (до 900 человек) направились к Никольской горе и перевалили через неё на северную сторону, откуда был открыт оружейный огонь по командам русских кораблей.

Завойко все три отряда с приданными им командами батарей сосредоточил на отражении вражеского десанта на Никольской горе. В дополнение к трём стрелковым отрядам с фрегата «Аврора» и транспорта «Двина» были посланы отряды матросов во главе с лейтенантом Константином Пилкиным и мичманом Николаем Фесуном. Отряды начали наступление при поддержке орудий батарей. Но когда отряды лейтенанта Евграфа Анкудинова и мичмана Дмитрия Михайлова стали приближаться к неприятелю, орудийная стрельба была прекращена. На помощь наступающим Завойко выделил из резерва ещё два отряда под командованием капитана 1-го ранга Арбузова и лейтенанта Иосифа Скандракова.

Но такая мера оказалась уже излишней. Самое большое скопление неприятеля было на северной оконечности Никольской горы, которая чуть ли не от самого гребня круто обрывается к морю. Несмотря на отчаянное сопротивление, русские отряды, ведя систематический огонь, неуклонно продвигались вперед, тесня противника к гребню горы. Когда же расстояние сократилось настолько, что можно было идти в атаку, дружное матросское и солдатское «ура» потрясло воздух. Русские пошли в штыки. Недолго держались англо-французы против штыковой атаки.

Матросы и солдаты проявляли чудеса героизма. Артиллерист Александр Иванович Соленов, 24-летний матрос 1-й статьи с батареи Кораллова, первым открыл огонь по неприятельским кораблям и стрелял из своей пушки до тех пор, пока не разорвало ствол орудия. Во время атаки и штурма Никольской горы отличился ветеран Петропавловска 43-летний боцман Степан Васильевич Спылихин, одним из первых среди охотников прорвавшийся на самую вершину горы и оттуда буквально скатившийся на спины врагов, не считая и не разглядывая, сколько было внизу неприятеля

Развязка битвы наступила вскоре. Вот как писал об этом В. С. Завойко в донесении: «Отступление неприятеля с северной оконечности горы и около перешейка совершалось в беспорядке, но не с таким уроном, ибо покатость горы в этих местах давала возможность скоро добраться до берега; спустившись с горы, неприятель с обеих сторон бежал к шлюпкам, унося трупы товарищей. Отступление на гребных судах было еще бедственнее для врага: отряды наши, заняв высоты, стреляли по сплоченной массе людей, убитые и раненые падали в воду или в шлюпки, оттуда раздавались стоны, один фрегатский баркас ушел только под восьми веслами, на другом люди подымали руки, как бы прося пощады; несколько человек брели по горло в воде, стараясь догнать удаляющиеся гребные суда, и пускались вплавь; немногие находили спасение». В половине двенадцатого дня всё было кончено.

27 августа вечером неприятельская эскадра, не предпринимая больше попыток к наступлению, ушла из Авачинской бухты. Потери союзников составили свыше 350 человек; защитники Петропавловска за оба сражения потеряли 37 человек убитыми и около 80 ранеными. Интересный случай произошёл на подступах к Авачинской бухте. 26 августа 1854 года бот № 1 под командованием боцмана Харитона Ивановича Новограбленного, шедший с полным грузом леса из Нижнекамчатска и ничего не знавший о событиях в Петропавловске, «пришёл на вид Дальнего маячного мыса, но за туманной погодой самого маяка видеть не мог; придержавшись немного к северу, рассмотрел на мысу людей, стрелявших в море из ружей и увидевши в то же время сильную эскадру, стоявшую на якоре во внутренности губы, понял, что этой пальбой предупреждают его о неприятеле. Несмотря на очевидную опасность, боцман Новограбленный, зная, что за ним идет шхуна «Анадырь» также с грузом леса из Нижнекамчатска, не теряя присутствия духа, всю ночь крейсировал перед входом в губу и хотя не нашел того судна, которого желал предупредить о неприятеле, но оказал услугу не менее важнейшую, встретив и уведомя о блокаде порта винтовую шхуну «Восток», командир которой лейтенант Римский-Корсаков, передав на бот бумагу для доставления в порт, немедленно поворотил в море и отправился в Большерецк. После этого, несмотря на чрезвычайно сильные ветры, форсируя парусами, боцман Новограбленный всё ещё продолжал крейсировать перед входом, надеясь дождаться «Анадырь»; утром 27-го не видя его и заметив, что неприятель снимается с якоря, решился сам искать спасения в Вилючинской бухте, куда и укрылся».

Насколько значителен был подвиг Новограбленного, можно представить из того, что у Римского-Корсакова были весьма важные бумаги от Н. Н. Муравьёва к В. С. Завойко, а шхуна не была вооружена. В свою очередь и шхуна «Восток» по пути в Большерецк, в 4-м Курильском проливе встретила шедший в Петропавловск с продовольственными запасами транспорт «Байкал» под командой Никиты Ильича Шарыпова. «Байкал» также ушел в Большерецк. Таким образом, благодаря боцману Новограбленному двум русским кораблям удалось избежать неожиданной встречи с неприятелем. Сам же Новограбленный с места своей стоянки послал сухопутным путем к Завойко известие о шхуне «Восток» и передал ему письма от Римского-Корсакова. 1 сентября, после ухода англо-французской эскадры, Новограбленный благополучно привел свой бот в Петропавловск.

Вся Россия отпраздновала победу доблестных защитников Петропавловска. Умелые действия В. С. Завойко и командира фрегата «Аврора» И. Н. Изыльметьева получили заслуженную оценку даже иностранцев. С уходом соединённой эскадры В. С. Завойко стал укреплять город, так как неприятель мог повторить свою авантюру. Но в этом году он не решился пойти на подобный шаг. Зато на следующий год задумана была большая экспедиция, в которой предполагалось участие 56 вымпелов. К осени в Петропавловском порту собралась целая эскадра русских судов: корвет «Оливуца», транспорты «Байкал» и «Иртыш», боты «Кадьяк» и № 1. Все они вместе с «Авророй» и «Двиной» остались зимовать здесь.

Между тем, узнав о готовящемся в следующем году англо-французском нападении на Дальний Восток, генерал-губернатор Н. Н. Муравьёв, выполняя распоряжение правительства, исходя из реальной обстановки и используя открытия Амурской экспедиции, приказал ранней весной до прихода неприятеля в Петропавловск вывести оттуда все наши силы и корабли, перенести порт в устье Амура, сосредоточив главное управление в Николаевском порту.

Приказание привёз есаул Николай Мартынов, и Завойко тотчас же приступил к его выполнению. Надо было предусмотреть и успеть всё сделать до прихода неприятеля. Ценности грузили на корабли и суда. В городе оставалось несколько человек во главе с Мартыновым. Весна только ещё наступала, когда начали трудный переход. Во льду пропиливали фарватер, по которому один за другим корабли выходили в открытое море. Первым 29 марта вышел бот «Кадьяк», последними 6 апреля 1855 года - «Аврора», «Оливуца» и «Двина». Все они благополучно 5 мая 1855 года прибыли на место сбора в залив Чихачева (Де-Кастри). Вёл корабли В. С. Завойко.

...18 мая в Петропавловскую гавань вошли первые корабли неприятельской эскадры под командованием адмирала Брюсса. Придя в Петропавловск, неприятель застал его пустым. А на подходе на неприятельской эскадре произошло следующее. Четыре русских матроса, попавшие в плен ещё перед началом сражения, среди которых был Семён Удалой, находились на борту французского фрегата «Ла Форт». Он после капитального ремонта в Калифорнии перешёл к островам Таити, где русских матросов заставляли работать на строительстве военных сооружений. «Удалой не хотел работать в крепости и сказал... против своих крепость делать не буду. Его заковали в железа и посадили на хлеб и воду; и мы сиживали за то, что не хотели в крепости работать, но нам нездоровилось сидеть,- стали пухнуть»,- рассказывали впоследствии Завойко товарищи Удалого.

Когда французы собрались снова идти в Петропавловск, русских матросов перевели на бриг «Облигадо». Командование бригом, видимо, решило, что русские моряки уже покорились своей незавидной участи, и рассчитывало заставить их стрелять по своим. Но что из этого получилось, читатель может узнать из рассказа товарищей Семёна Удалого. «При входе в Авачинскую губу забили тревогу: Удалой был поставлен у пушки, а мы у подачи ядер. Удалой не пошёл к своей пушке, а стал у грот-мачты и сказал нам: «Ребята! Грех на своих руки поднимать! Уж лучше смерть! Помните приказание начальства - чему нас учили!» Сказавши эти слова, он скрестил руки на груди и закричал во весь голос: «Слышите ли, вы, французы!» И к этому прибавил, как тут, Василий Степанович, сказать, да вы изволите знать крутой нрав Удалого, он то есть, так сказать, попросту выругал их, а потом сказал: «Слышите ли, вы, французы? У русских руки не подымаются на своих, я к пушке не иду». А польша (переводчик-поляк, служивший у французов.- А. А.) сейчас слово в слово и переведи старшему лейтенанту. Лейтенант затопал ногами и закричал на него: ежели не пойдёшь к пушке, то сейчас повешу! - и приказал гордень готовить. Это перевели Удалому. Он в ответ закричал сердито:

- Врёшь, такой-сякой француз, ты меня не повесишь, а я к пушке не пойду! — И с этими словами бросился по снастям вверх по мачте, поднявшись, перепрыгнул с них на ванты и закричал нам:

- Ребята! Не подымайте рук на своих, не сделайте сраму на сем свете... Прощайте! Видите, я принимаю смерть». Удалой прыгнул с мачты, и родные авачинские воды поглотили героя.

Пробыв больше месяца в Петропавловске, командование англо-французской эскадры пыталось выяснить местопребывание русской эскадры, но ничего не добилось. Перед её уходом В. С. Завойко принял все меры к тому, чтобы сохранить в тайне пункт назначения. Интервенты рыскали по всему пустынному городу, поджигали дома, взрывали батареи, подожгли старый полузатопленный транспорт «Аян» и 18 июня ушли на поиски русской эскадры.

Одна часть неприятельских кораблей направилась в Русскую Америку, а большая часть ушла в Охотское море в надежде встретить русскую эскадру в порту Аян. Англо-французскому командованию и в голову не приходило искать её в Татарском проливе, тем более в Амурском лимане, вход с юга в который не был никому известен.

Но когда в Аяне они ничего не обнаружили, то всё-таки направились к устью Амура. В Татарском проливе появилась английская эскадра. До этого времени она наводила ужас на китайские порты, расправлялась с беззащитным населением. Когда командующий эскадрой адмирал Стерлинг получил известие о войне с Россией, он послал отряд командора Эллиота в крейсерство вдоль побережья Татарского пролива к единственному известному англичанам заливу Чихачёва.

Обнаружив там русскую эскадру и сделав несколько выстрелов по корвету «Оливуца», Эллиот не отважился на решительные действия. Позже выяснилось, что Эллиот опасался русских береговых батарей, которые, как он думал, были мощными. 8 и 9 мая отряд держался у входа в залив вблизи мыса Орлова (Клостеркамп), ожидая подхода главных сил под командованием адмирала Стирлинга, а затем ушёл в открытое море.

На военном совете 13 мая, на котором был прибывший в Де-Кастри Г. И. Невельской, В. С. Завойко решил воспользоваться вскрытием льда у мыса Лазарева и идти в лиман реки Амура. В полночь, принимая все меры предосторожности, русская эскадра, ведомая хорошо знающими местные условия Г. И. Невельским, снялась с якоря и благополучно почти под носом неприятельской эскадры ушла в лиман. Вскоре корабли были в безопасности.

Буквально через несколько часов в заливе Чихачёва появилась английская эскадра.

Велико было разочарование неприятеля, решившего взять реванш за бесславное петропавловское сражение в прошлом году, когда он не застал русских кораблей.

Все суда и корабли русской эскадры были сосредоточены в Николаевске-на-Амуре. Не удалось ввести в лиман только устаревший фрегат «Паллада», на котором держал свой флаг вице-адмирал Е. В. Путятин, полномочный посол России в Японии. Она была оставлена в Советской (Императорской) гавани.

Английские корабли искали по всем дальневосточным морям исчезнувшие русские корабли. Были они и в Аяне, где больше месяца ожидали их прихода, были и в Охотске. Наконец, барражируя в Татарском проливе, капитан Никольсон на фрегате «Пик» зашёл в Императорскую гавань, сжёг там постройку Константиновского поста, но захватить фрегат «Паллада» в качестве почётного трофея всё же не успел: по приказанию В. С. Завойко команда поста затопила его. С тех пор бухта Постовая в Советской гавани стала вечным памятником прославленному фрегату.

Так бесславно для англо-французских интервентов окончилась агрессивная авантюра. В английской газете «Таймс» в 1855 году говорилось по поводу перехода русской эскадры: «Русская эскадра под командой адмирала Завойко переходом из Петропавловска в Де-Кастри и делом в Де-Кастри нанесла нашему британскому флагу два пятна, которые не могут быть смыты никакими водами океанов вовеки»

В. С. Завойко 17 ноября 1854 года было присвоено звание контр-адмирала. После окончания войны на Дальнем Востоке 10 декабря 1856 года его перевели на Балтику. Завойко провёл на Дальнем Востоке 15 лет.

Дальнейшая его служба прошла при морском министерстве. 23 апреля 1861 года В. С. Завойко стал вице-адмиралом, а 1 января 1874 года был произведен в полные адмиралы. Награждённый многими орденами, обеспеченный материально, В. С. Завойко доживал последние годы своей жизни в Подольской губернии. Там он и скончался 27 февраля 1898 года, 89 лет от роду.

Опытный, отважный моряк, кругосветный путешественник, талантливый организатор, герой Петропавловской обороны - таким в памяти русских людей остался адмирал В. С. Завойко.

После Петропавловской обороны одна из иностранных газет опубликовала высказывание французского контр-адмирала Де-Пуанта: «Генерал Завойко защищался храбро и со знанием дела; сожалею, что не мог пожать ему руки; я не ожидал встретить такого сильного сопротивления в ничтожном местечке».

Эта похвала неприятеля относится не только к Василию Степановичу Завойко. Русские морские офицеры героически сражались на краю русской земли, отстаивая честь своей Отчизны.

Арсеньев Владимир Клавдиевич

(р. 29. 08. 1872 г., г. Петербург – 04. 09. 1930 г., г. Владивосток).

Путешественник, географ, этнограф, писатель.

В. К. Арсеньев.

Выдающийся исследователь Дальнего Востока, географ, путешественник, этнограф, писатель... Кто не зачитывался его книгой «Дерсу Узала», которую очень высоко оценил А. М. Горький? «Вам удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера, - написал он автору, - это, поверьте, неплохая похвала».

Научные интересы Владимира Клавдиевича Арсеньева были весьма разносторонни. Он внёс крупный вклад в физическую географию, этнографию малых народов, археологию, историю Приморья и Приамурья. Тридцать лет отдал В. К. Арсеньев всестороннему изучению милого его сердцу Дальнего Востока. Основные исследования он проводил в Приморье. Вместе с тем, исследования В. К. Apсеньева коснулись Камчатки, Командорских островов, Приамурья. По территории последнего он проложил несколько маршрутов. В 1908 - 1910 годах В. К. Арсеньев исследовал бассейны реки Мухен, истоков Анюя, Хунгари и Северный Сихотэ-Алинь. Спустя 10 лет он посетил бассейн Урми. В советское время по территории Приамурья неутомимый путешественник совершил два маршрута. Первый охватил бассейны Немпту, Мухен, Пихца и Анюя. Во время второго похода в 1927 году Арсеньев пересек Сихотэ-Алинь от Советской Гавани до Хабаровска.

С 1911 по 1918 и с 1924 по 1926 год В. К. Арсеньев был директором Хабаровского краеведческого музея. В Хабаровском народном университете и педагогическом техникуме он читал лекции по краеведению.

Имя В. К. Арсеньева носят город в Приморском крае, улица во Владивостоке и Приморский краеведческий музей.

А. И. Алексеев

Следопыт, писатель, учёный.

Талантливый писатель, неутомимый путешественник, друг местных жителей, следопыт и ученый Владимир Клавдиевич Арсеньев всю свою жизнь посвятил исследованию Дальнего Востока. Он родился 29 августа 1872 года в Петербурге в семье железно-дорожного служащего. С детских лет он полюбил природу, зачитывался романами Жюля Верна, а когда побывал в Кунсткамере, то восхищению его не было предела. Каждое новое описание путешествий Н. М. Пржевальского юноша Арсеньев встречал с восторгом: он с детства очень любил географию. Арсеньев часто бывал в гостях у дяди по матери Иоиля Егоровича Кашлачева в Тосно. На всю жизнь запомнил он юношеские путешествия, часто в обществе дяди и брата Александра, привалы в живописных местах, ночевки у костров.

А всего в семье было девять детей: четыре сына и пять дочерей. Александр стал инженером-землемером, Анатолий - морским офицером, а затем капитаном дальнего плавания. Владимир Арсеньев учился в реальном училище, а летом путешествовал по Волхову, Ладоге и другим местам. Из реального училища из-за неприятностей со священником Владимир Арсеньев был исключён и в 1891 году сдал экзамены экстерном за курс училища. В 1892 году он поступил в Петербургское юнкерское пехотное училище. Там его по-прежнему отличала страсть к природе, любовь к географическим наукам, которую ещё больше подогревал своими блестящими лекциями М. Е. Грумм-Гржимайло, брат известного путешественника Г. Е. Грумм-Гржимайло.

После окончания училища молодой офицер Арсеньев оказался в Варшаве в местечке Ломжа в составе 15-го сапёрного батальона. Здесь благодаря одному ссыльному поляку ксендзу Игнацио, побывавшему на Сахалине, Арсеньев много слышал о море, дремучих лесах, каторжном острове, читал книги о Дальнем Востоке. И в конце концов стал добиваться перевода в Сибирь. Старания его увенчались успехом. В 1899 году он уже на Дальнем Востоке в составе 8-го Восточно-Сибирского линейного батальона. Позднее Арсеньев писал: «С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имеющуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась и я выехал на Дальний Восток, сердце моё от радости замирало в груди».

Через некоторое время Арсеньев стал начальником охотничьей команды. Он всё время проводил в тайге. «В 1900 - 1901 гг. я производил ряд разведок в Южно-Уссурийском крае около Шкотова и Посьета. Эти поездки предпринимались по собственной инициативе на личные средства, часто в одиночку или с одним или двумя стрелками».

Приходилось ему часто охотиться на зверей и животных. Арсеньев всё больше узнавал тайгу и всё больше влюблялся в Уссурийский край. Он многому учился у местных учёных-краеведов, познакомился с лесничим, ботаником и краеведом Н. А. Пальчевским, с известными путешественниками Н. В. Слюниным, Л. Я. Штернбергом, В. П. Маргаритовым.

Постепенно скитания по стране стали приобретать определённую целенаправленность. В 1902 году В. К. Арсеньев совершил первое путешествие от Владивостока до озера Ханка, к истокам реки Лефу, затем к Дмитровке и Черниговке. Осенью этого же 1902 года в горах Дадянь-шаня произошла встреча Арсеньева с Дерсу Узала, гольдом, который стал не просто проводником, но и другом путешественника. Уже тогда Арсеньев внимательно изучал всё окружающее, заносил наблюдения в свои тетради, производил съёмку маршрута - всё это делал он один.

В 1906 году Арсеньев стал во главе большой экспедиции, снаряжённой Приамурским отделом Русского Географического общества в горную область Сихотэ-Алинь.

В 1906 году Арсеньев в сопровождении А. И. Мерзлякова и Грантмана (в числе сопровождавших до Ольги были Н. А. Пальчевский и П. К. Рутковский), перевалив через Сихотэ-Алинь, вышел к заливу Ольга. Арсеньев шёл через перевал, где впервые прошел М. И. Венюков. Далее с проводником Дерсу Узала, который поджидал их в Ольге, Арсеньев отправился к Тетюхе, Пластун, перевалил снова через Сихотэ-Алинь и добрался до Имана. Оба эти путешествия описаны Арсеньевым в книге «По уссурийской тайге». «Сихотэ-Алинь казался грозным и недоступным. Вследствие размывов, а может быть от каких-либо других причин, здесь образовались узкие и глубокие распадки, похожие на каньоны. Казалось, будто горы сами дали трещины и эти трещины разошлись. По дну оврагов бежали ручьи, но их не было видно; внизу во мгле слышно было, как шумели каскады. Ниже бег воды становился спокойнее, и тогда в рокоте её можно было уловить игривые нотки. Каким затерявшимся кажется человек среди этих скалистых гор, лишённых растительности».

Первая большая самостоятельная экспедиция Арсеньева продолжалась 190 суток. Участники экспедиции собрали богатейшие образцы животного и растительного мира, горных пород, обнаружили много памятников старины. Были составлены маршрутные карты походов, изучена горная система Сихотэ-Алиня, который переходили девять раз, составлено описание посещённых мест.

1907 год застал Арсеньева снова в пути. По существу он продолжал экспедицию 1906 года. Арсеньева сопровождали братья А. И. и Г. И. Мерзляковы, студент П. П. Бордаков и ботаник Н. А. Десулави. А проводником снова был Дерсу Узала. На этот раз Арсеньев от залива Пластун, куда доставили экспедицию на военном судне, прошёл вдоль берега до Нахтахэ, повернул там обратно и у мыса Олимпиады перевалил снова через Сихотэ-Алинь и вышел к Бикину. Надо сказать, что все экспедиции Арсеньева сопровождались частыми и большими его отступлениями от первоначально намеченных маршрутов. Обычно эти зигзаги делались по долинам рек, попадающихся на пути следования. В эту экспедицию также продолжалось исследование центральной части Сихотэ-Алиня, в частности северной части Приморского края. По материалам, собранным в обе эти экспедиции, Арсеньев написал работу «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края», изданную в 1911 году.

После этих двух путешествий имя Арсеньева стало весьма популярным на Дальнем Востоке и среди путешественников, натуралистов, географов. Арсеньев сразу же по возвращении начал готовить третью экспедицию, во время которой он намеревался посетить северную часть Уссурийского края, от Самарги до озера Кизи на Амуре. Третья экспедиция снова организовывалась Приамурским отделом Русского Географического общества. В составе ее были ботаник Н. А. Десулави, географ С. Ф. Гусев, И. А. Дзюль и казаки И. Крылов и Г. Димов.

Экспедиция продолжалась длительное время. Вышли в путь в конце июня 1908 года, уже без Дерсу Узала, который был убит хунхузами.

Путешественники шли по маршруту Хабаровск - Амур - Троицкое - приток Амура Анюй - Сихотэ-Алинь - Советская Гавань - побережье Татарского пролива до Де-Кастри и затем через Сихотэ-Алинь в долину Хунгари, откуда вышли на Амур к селу Вознесенскому. Путешествие это из-за неполадок с доставкой продовольствия было чрезвычайно трудным. Арсеньев был вынужден убить любимую собаку Альпу, чтобы не дать людям умереть с голоду.

В 1908 - 1910 годах Арсеньев трижды пересёк Сихотэ-Алинь. Конечными пунктами его выходов к морю были Датта, Коппи, Самарга. В Советской Гавани Владимир Клавдиевич подолгу задерживался в бухте Постовой, где под большим слоем воды ещё можно было различить контуры прославленного фрегата «Паллада», воспетого И. А. Гончаровым. На берегу стояло много покосившихся крестов — свидетельство трагедии, разыгравшейся здесь в зиму 1853/54 года, когда начальником поста был доблестный сподвижник Невельского Николай Бошняк. Недалеко виднелись остатки батареи, возведенной защитниками Константиновского поста во главе с Д. С. Кузнецовым во времена Крымской войны.

Каждое такое путешествие сопровождалось съёмкой местности, многочисленными и красочными описаниями природы, жителей, их быта. Арсеньев, хорошо знакомый с языками народностей, очень верно передаёт происхождение многих названий на географической карте Приморья и Уссурийского края. Так, мы узнаём перевод слова Сихотэ-Алинь в весьма любопытном толковании, указывающем на правильное представление местными жителями орографии своей страны: «Реки, впадающие в Японское море, в сравнении с реками, составляющими систему реки Уссури, невелики. Отсюда и название хребта Сихотэ-Алинь, что значит в буквальном переводе на русский язык «западных больших рек хребет». И действительно, к западу от него текут такие реки, как Ли-Фудзин, Ното, Иман, Бикин, Хор и другие».

В сочинениях Арсеньева много сведений по геологии, истории исследований, фауне и флоре Уссурийского края и Приморья. Арсеньев уделял большое внимание исследованию страны и неоднократно представлял начальству рапорты о необходимости изучения реки Уссури. Зимой 1910/11 года Владимир Клавдиевич побывал в Петербурге и в Москве, где сделал ряд докладов о своих путешествиях в Географическом обществе и в Обществе любителей естествознания, антропологии и этнографии. Он познакомился и в дальнейшем вёл переписку с П. П. Семеновым-Тян-Шанским, исследователем Центральной Азии П. К. Козловым, Ю. М. Шокальским, С. Ф. Ольденбургом, Д. Н. Анучиным, В. В. Богдановым. Он был награждён этими обществами большой и малой золотыми медалями.

В 1910 году В. К. Арсеньев избирается директором Хабаровского краевого музея. А в 1911 году ему удалось освободиться от военной службы. Он был прикомандирован к Переселенческому управлению Министерства земледелия. Теперь Владимир Клавдиевич весь отдался науке и разрабатывал самые различные проблемы географии, этнографии, метеорологии. В 1912 году Арсеньев совершил ещё одну экспедицию с целью обследовать памятники старины в Уссурийском крае: курганы, развалины древних поселений, старинные пути сообщения и прочее. В 1913 году он обрабатывал материалы экспедиции. Результатом этой экспедиции стала работа «Материалы по изучению древней истории Уссурийского края».

В том же году в Хабаровске был известный полярный путешественник Фритьоф Нансен. Он познакомился с Арсеньевым и совершил вместе с ним несколько кратковременных поездок по Амуру и Уссурийскому краю. Впоследствии Нансен тепло отзывался об Арсеньеве и вел с ним дружескую переписку.

Вскоре Арсеньев снова ставит вопрос об изучении реки Уссури. В рапорте начальству от 12 февраля 1914 года он пишет: «Обследование реки Уссури, как границы, во всех отношениях представляется весьма интересным. Не малый интерес доставляет обследование северной части озера Ханка, о которой у нас ни в административных, ни в русской литературе сведений совершенно не имеется».

В этом же письме Арсеньев просит начальство отпустить его ещё раз в экспедицию. И, видимо, если бы не мировая война, то экспедиция Арсеньева была бы осуществлена.

«С 1900 года я продолжаю работу, начатую покойным Ф. Ф. Буссе. Работа эта состоит: 1) В описании памятников старины, оставленных в нашей стране древнейшими маньчжурскими племенами, 2) В нанесении на карту их местоположений и 3) Съёмка их в 50 саж. масштабе с окружающей местностью. К сегодняшнему дню я имею описанных 128 старинных укреплений и городищ. Материал этот я думаю издать в виде особого атласа в трудах вновь образовавшегося Историко-археологического отделения при Приамурском Отделе Императорского Русского Географического общества.

С 1906 года я работаю по этнографии над орочами удэге, живущими по Иману, Бикину, Хору, Анюю, Хунгари и на побережье моря. За семь лет мне удалось собрать значительный материал, касающийся этого вымирающего народа, и составить словари общий и шаманский; но в моих работах есть много таких пробелов, которые видны только мне самому, есть вещи для меня ещё не понятные, есть вещи, которые я недостаточно себе ещё выяснил, есть недомолвки, есть пропуски и т. д.

Для того, чтобы закончить эту работу, мне надо бы съездить ещё один раз к орочам. Я хотел бы отправиться на pеку Хор, подняться до ея истоков, перевалить горный хребет (узел хр. Сихотэ-Алиня) спуститься по р. Анюю. Тут как раз живут орочи, которых мало ещё коснулось влияние русских и китайцев. Но не только условиями военного времени можно объяснить то, что данная экспедиция не осуществилась. Главным препятствием была позиция приамурского генерала Н. Л. Гондатти, мешавшего Арсеньеву в его исследованиях. Дело затем дошло до полного разрыва отношений между ними, и Арсеньев фактически оставил службу при генерал-губернаторе, оказавшись без средств к существованию. Об этом подробно говорится в опубликованных письмах Арсеньева к Л. Я. Штернбергу, А. А. Емельянову и Д. Н. Анетину.

Сразу после революции Арсеньев предпринял путешествие на Камчатку, в 1921 году побывал в Гижиге. В 1925 году Арсеньев присутствовал на 200-летнем юбилее Академии наук в Ленинграде. А в 1926 - 1927 годах, уже пожилым человеком, совершил исключительно трудный переход с котомкой за плечами по маршруту Хабаровск - Советская Гавань. В годы Советской власти книги Арсеньева стали всенародным достоянием. М. Горький дал им такую прекрасную оценку: «Уважаемый Владимир Клавдиевич! Книгу Вашу читал с великим наслаждением. Не говоря о её научной ценности, конечно, несомненной и крупной, я увлечен и очарован её изобразительной силой. Вам удалось объединить в себе Брэма и Фенимора Купера - это, поверьте, неплохая похвала. Гольд написан Вами отлично, для меня он более живая фигура, чем «Следопыт», более «художественная». Искренне поздравляю Вас».

Сочинения Арсеньева открыли много нового в природе Уссурийского края. Его трудами была до мельчайших подробностей изучена гидрографическая сеть Сихотэ-Алиня, нарисована картина орографии Приморья и Уссурийского края, дана блестящая характеристика населения этих районов. Наконец, многочисленные читатели всего мира познакомились с замечательным следопытом Дерсу Узала. Книги Арсеньева с огромным удовольствием читают миллионы советских и зарубежных читателей.

В. К. Арсеньев принимал самое горячее участие в общественной жизни молодой Советской республики. Как показывают последние документы, он знал Сергея Лазо и Константина Суханова, был знаком с юным Фадеевым. Он вёл занятия в Народном университете во Владивостоке, читал лекции рабочим Первой Речки о родном крае. Он был председателем Бюро по подготовке Первой конференции по изучению - производительных сил Дальнего Востока, состоявшейся в 1925 году. В Москве, в ВСНХ Арсеньев работал над вопросами, связанными с использованием рыбных богатств Камчатки. Он был одним из организаторов Акционерного Камчатского общества, много лет руководил морским зверобойным промыслом на Дальнем Востоке.

Особое место в жизни и деятельности Арсеньева занимали местные жители. «В своих путешествиях он близко и непосредственно сталкивался с жизнью орочей, удэхейцев, гольдов, гиляков, тунгусов, а позднее и народов Камчатки. Вдумчиво и внимательно приглядывался он к жизни малых народов, старался понять причины тех или иных явлений, терпеливо выяснял сложные отношения между родами, изучал язык, с уважением относился к народным обычаям. Все высказывания Арсеньева о малых народах края проникнуты искренним и горячим сочувствием».

Весьма примечателен вывод Арсеньева по вопросу о китайском населении Уссурийского края, Приморья.

«Вопреки весьма распространенному, но ни на чем не основанному мнению, что китайцы будто бы владели Уссурийским краем с незапамятных времён,— писал он,— совершенно ясно можно доказать противное: китайцы в Уссурийском крае появились весьма недавно. Это важное обстоятельство всегда надо иметь в виду, когда приходится говорить о прошлом и будущем нашей далёкой окраины».

Перед самой кончиной Арсеньев возглавил комплексную экспедицию по изучению Дальневосточного края. Безвременная смерть помешала осуществлению всех его замыслов. Он скончался 4 сентября 1930 года во Владивостоке, где и похоронен. Его именем названа бывшая Производственная улица, на которой он жил во Владивостоке, а на доме № 7 установлена мемориальная доска. Арсеньев был женат дважды: от первого брака у него был сын Владимир, а от второго - дочь Наталья.

Будущее, о котором мечтал замечательный путешественник, стало, настоящим советского Дальнего Востока. И советские люди никогда не забудут чудесного певца дальневосточной тайги и её обитателей, талантливого учёного и выдающегося путешественника Владимира Клавдиевича Арсеньева.

А. И. Алексеев

Б. Н. Морозов

Экспедиции В. К. Арсеньева.

В. К. Арсеньев (1872 - 1930), широко известный как автор увлекательных книг, в которых он описал совершённые им путешествия, был замечательным учёным - этнографом и географом, посвятившим всю свою жизнь изучению Дальнего Востока.

В 1899 году, вскоре после окончания Петер-бургского юнкерского училища, В. К. Арсеньев был направлен на Дальний Восток, в 8-й Восточно-Сибирский линейный батальон. Позднее Арсеньев писал: «С юных лет я заинтересовался Уссурийским краем и тогда уже перечитал всю имеющуюся об этой стране литературу. Когда мечта моя сбылась и я выехал на Дальний Восток, сердце моё от радости замирало в груди». Через некоторое время Арсеньев стал начальником охотничьей команды. Он всё время проводил в тайге. «В 1900 - 1901 гг. я производил ряд разведок в Южно-Уссурийском крае около Шкотова и Посьета. Эти поездки предпринимались по собственной инициативе на личные средства, часто в одиночку или с одним или двумя стрелками», - писал Арсеньев позднее. Но не только охотничьи интересы и любовь к путешествиям влекли его в тайгу. Были и служебные задания по переписи населения, о наведении порядка в Южно-Уссурийском крае, где банды хунхузов терроризировали население.

В это время он познакомился с лесничим, ботаником и краеведом Н. А. Пальчевским, с известными путешественниками Н. В. Слюниным, В. П. Маргаритовым. Постепенно его устремления приобретали определённую направленность. В 1902 г. Арсеньев, выполняя задание генерал-губернатора, совершил первое путешествие от Владивостока до оз. Ханка, к истокам р. Лефу, затем к Дмитровке и Черниговке. Осенью того же года в горах Дадяньшаня произошла встреча Арсеньева с нанайцем Дерсу Узала, который стал его неизменным спутником в последующих путешествиях.

Капитан Арсеньев не раз выступал на заседаниях Приморского отдела Русского Географического общества с докладами по исторической географии и этнографии края. Признанием его научных заслуг явилось назначение его главой большой экспедиции в горную область Сихотэ-Алинь, которая была осуществлена в 1906 году по инициативе Приморского отдела Русского Географического общества. В составе экспедиции были А. И. Мерзляков, Грантман, Н. А. Пальчевский и П. К. Рутковский. Первая самостоятельная экспедиция Арсеньева, длившаяся 190 суток, была успешной: был собран богатый материал по этнографии, истории и зоологии, изучена горная система Сихотэ-Алиня, составлена карта маршрута и сделано описание посещенных мест. Путешествие описано в книге «По Уссурийской тайге» (Пг., 1921), получившей сразу же большую популярность.

В 1907 году Арсеньев продолжил свои исследования. На этот раз его сопровождали кроме Дерсу Узала братья А. И. и Г. И. Мерзляковы, студент П. П. Бордаков и ботаник Н. А. Десулави. Экспедиция была доставлена на военном судне в залив Пластун, откуда путешественники шли до р. Нахтахе (ныне Крепостная), затем к мысу Олимпиада и через перевал вышли к р. Бикин, продолжая исследование центральной части Сихотэ-Алиня и северных районов Приморского края. Научные результаты экспедиций 1906 и 1907 гг. изложены Арсеньевым в работе «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края» (СПб., 1911).

После этих путешествий имя Арсеньева стало весьма популярным на Дальнем Востоке и он встречал полную поддержку властей и признание в кругу этнографов, натуралистов, географов. Сразу же по возвращении он начал готовить следующую экспедицию, во время которой намеревался посетить северную часть Уссурийского края, от Самарги до оз. Кизи. Эта экспедиция организовывалась также Приамурским отделом Русского Географического общества, в её составе были ботаник Н. А. Десулави, географ С. Ф. Гусев, И. А. Дзюль и казаки И. Крылов и Г. Димов. Так как В. К. Арсеньев был офицером, то, отпуская своего капитана в научную экспедицию, военное командование снабдило его и своей инструкцией, в которой говорилось, что он направляется «для выяснения условия проживания там китайцев, для ареста и выселения не имеющих там права жительства».

Эта экспедиция продолжалась несколько лет (1908 - 1910), уже без Дерсу Узала, который был убит хунхузами. В конце июня 1908 г. путешественники вышли из Владивостока по маршруту Хабаровск - Амур - Троицкое - приток Амура Аиюй - Сихотэ-Алинь - Императорская гавань - Коппи - побережье Татарского пролива до Де-Кастри. Отсюда через перевал Сихотэ-Алиня они спустились в долину р. Хунгари и по нему - к Амуру в район с. Вознесенское. Путешествие это из-за неполадок с доставкой продовольствия оказалось настолько трудным, что Арсеньев, чтобы не дать умереть с голоду своим спутникам, был вынужден убить свою любимую собаку.

В 1908 - 1910 гг. Арсеньев трижды перевалил через Сихотэ-Алинь. Конечными пунктами его выходов к морю были Самарга, Коппи и Датта. Каждое такое путешествие сопровождалось топографической съёмкой местности. В 1908 - 1909 гг. Арсеньев собрал большой этнографический материал об орочах, проживавших в районе рек Тумнин, Коппи и Императорской гавани. Его дневники кроме этнографических описаний содержат также ряд любопытных исторических сведений.

В 1910 году В. К. Арсеньев был избран директором Хабаровского краеведческого музея, который ныне носит его имя. В следующем году он вышел в отставку в чине подполковника и отныне все свое время стал отдавать исследованию Дальнего Востока. Арсеньев был прикомандирован к Переселенческому управлению Министерства земледелия и в 1912 году совершил еще одну экспедицию с целью обследовать памятники старины в Уссурийском крае. В 1913 году он обрабатывал результаты своих наблюдений, сделанных им в последних поездках.

12 февраля 1914 года В. К. Арсеньев представил приамурскому генерал-губернатору докладную записку, в которой обосновывал необходимость организации новой экспедиции.

Изложив служебные мотивы своей командировки, из которых вырисовывается сложная обстановка в приграничных районах Уссурийского края, В. К. Арсеньев так определил основные направления своей научной деятельности: «С 1900 года я продолжаю работу, начатую покойным Ф. Ф. Буссе. Работа эта состоит: 1) В описании памятников старины, оставленных в нашей стране древнейшими манчжурскими племенами; 2) В нанесении на карту их местоположения и 3) Съёмка их в 50-саженном масштабе с окружающей их местностью. К сегодняшнему дню я имею описанных 128 старинных укреплений и городищ...

С 1906 года я работаю по этнографии над орочами удэге, живущими по Иману, Бикину, Хору, Анюю, Хунгари и на побережье моря. За семь лет мне удалось собрать значительный этнографический материал, касающийся этого вымирающего народца, и составить словари общий и шаманский, но в моих работах есть много таких пробелов, которые видны только мне самому...

Для того, чтобы закончить эту работу, мне надо бы съездить ещё один раз к орочам. Я хотел бы отправиться на р. Хор подняться до её истоков, перевалить горный хребет (узел хр. Сихотэ-Алина) и спуститься по р. Анюю. Тут как раз живут орочи, которых мало ещё коснулось влияние русских и китайцев».

Но экспедиция, представление-доклад по которой мы процитировали, не состоялась - началась первая мировая война.

Сочинения Арсеньева открыли много нового в природе Уссурийского края. Им была изучена орография края и собран богатейший материал по этнографии коренного населения Приморья - орочей, удегейцев, нанайцев, нивхов, ительменов. Все его высказывания о малых народах края проникнуты искренним и тёплым чувством. После революции В. К. Арсеньев совершил ещё несколько путешествий по Дальнему Востоку, продолжая свои научные исследования.

П. Л. Фефилов

Переписка с биографом В. К. Арсеньева - Анной Ивановной Тарасовой.

Переписка началась после публикации моей заметки в журнале «Наука и жизнь» (№ 8, 1989 г.). Я пытался обратить внимание журнала на подпись к фотографии, опубликованной на 52 странице третьего номера журнала за 1967 год: «На снимке Дерсу Узала, охотник-нанаец, герой книги В. К. Арсеньева». История этого снимка мне была неизвестна. Но в помещённой рядом статье говорилось, что когда-то Виталий Валентинович Бианки привёз эту фотографию из поездки по Сибири. Она ему очень нравилась, и он повесил ее над своим рабочим столом.

Давно интересуясь жизнью и творчеством В. К. Арсеньева, я прочёл в одном из номеров журнала «Дальний Восток», что на фотографии из «Науки и жизни» изображен не Дерсу Узала, а Сунцай Геонка... Такой поворот дела меня заинтересовал, я переснял эту фотографию и, будучи в Хабаровске, показал её Котову Анисиму Мироновичу, старейшему члену Географического общества. Котов лично знал Арсеньева и работавшего с ним Сунцая Геонку. Котов на обороте фотографии написал: «Этот человек не Дерсу Узала и не Сунцай Геонка, он и не нанаец. По своему обличью он, видимо, якут или эвенк. А. Котов».

В брошюре кинематографиста А. Литвинова «Путешествие с камерой» (издана Союзом кинематографистов СССР, Всесоюзным бюро пропаганды киноискусства в Москве в 1982 году) опубликована фотография Сунцая Геонки, Он узколиц, и совсем не похож на человека со снимка в журнале «Наука и жизнь». Сунцай Геонка был удэгейцем. Я переснял и выслал в адрес журнала известные мне фотографии Дерсу Узала и Сунцая Геонки. Редакция поняла, что в журнал «Наука и жизнь» вкралась ошибка - на стене кабинета В. В. Бианки висела фотография не Дерсу и не Сунцая Геонки, а какого-то неизвестного человека, которого он ошибочно считал проводником В. К. Арсеньева.

Анна Ивановна Тарасова, прочитав мою заметку в «Науке и жизни», написала письмо в Комсомольск-на-Амуре, вложив в конверт копию публикации. Письмо она направила в адрес Комсомольского педагогического института. Мне позвонили из института по домашнему телефону и поинтересовались: «Писал ли я что-либо о проводниках В. К. Арсеньева?» Убедившись, что я и есть тот самый Фефилов, мне переслали письмо от ученого-биографа. Так началась наша переписка, о которой я далее расскажу подробнее. Надеюсь, публикация писем А. И. Тарасовой может заинтересовать тех, кто изучает наследие известного путешественника и писателя.

Письма А.И. Тарасовой

Москва, 15.04.1991 год

Уважаемый тов. Фефилов! Простите, пожалуйста, за такое «официальное» обращение, я не знаю, к сожалению, Вашего имени-отчества.

На днях мне попался на глаза листочек из журнала «Наука и жизнь» (№ 8 за 1989 г, с. 144) с Вашей заметкой. Хочу сообщить кое-что относительно поднятого вопроса. В 1973 г. в Москве я разыскала жену П С. Гончарова, участника экспедиции В. К. Арсеньева 1927 г. по маршруту «Сов. Гавань - Хабаровск». Лидия Ивановна Гончарова показала мне архив ее покойного мужа (умер в 1942 г. в Ленинграде). Во время беседы с ней я высказала сомнение в том, что на опубликованной фотографии в «Науке и жизни» (1963, № 3) изображен Дерсу Узала. Не снят ли на ней какой-либо другой проводник Арсеньева? Через несколько дней получила от Лидии Ивановны письмо, в котором она писала :

«Заинтересовавший Вас снимок «Дерсу Узала», помещенный в журнале «Наука и жизнь», имеется в фотоприложении к диссертации П. С. Гончарова «Материалы к изучению типов леса хребта Сихотэ-Алинь и его отрогов». Все фотографии относятся к периоду работы Прокопия Савельевича в лесах ДВ края в 1924-1927 гг. в экспедиции под руководством В. М. Савича и В. К. Арсеньева.

Среди фотографий имеется несколько карточек человека (по-видимому, проводника в группе Прокопия Савельевича), который был ошибочно назван в журнале «Наука и жизнь» - Дерсу Узала, Есть даже одна карточка, где «Дерсу» снят вместе с Прокопием Савельевичем и в той же одежде, что в журнале «НиЖ».

Два снимка (думаю этого же проводника) напечатаны в работе В. М. Савича «Типы растительного покрова Севера Приморья». Владивосток. 1928 год. У нас в архиве она есть. Один из снимков Вам посылаю».

На обороте присланного Лидией Ивановной снимка (стоит человек спиной к зрителю с сумкой за плечами, с палкой в руке, на голове нечто вроде платка) она написала: «Этот снимок есть в приложении к диссертации Прокопия Савельевича Гончарова вместе со снимком, который был кем-то помещён в журнал «Наука и жизнь» №3, 1967 г. Относится этот снимок периоду 1924-1927 гг. - работы Гончарова в экспедиции Савича и Арсеньева».

После получения письма и снимка я снова была у Лидии Ивановны, которая показала мне приложение (альбом с фотографиями) к диссертации её мужа, где я увидела именно тот самый снимок, который опубликован в «НиЖ» (1967,№ 3), Мне было известно, что проводником экспедиции В. К. Арсеньева 1927 года был Сунцай Геонка, фотография которого (1928 г.) у меня имелась. Сравнив ту и другую фотографии, я пришла к выводу, что на них изображено одно и то же лицо. Не знаю, права ли я, проведя такую идентификацию, но снимок в «НиЖ» (1967, № 3), конечно же, не Дерсу Узала, умерший не позднее 1908 года.

Обо всем вышеописанном решила тогда же сообщить в редакцию «НиЖ» в виде «письма в редакцию» с просьбой напечатать, но публикации, а равно и ответа, я не дождалась.

В моей книге «Владимир Клавдиевич Арсеньев» (М, 1985) имеются такие строки: «К диссертации, хранящейся в семье П. С. Гончарова, приложен альбом фотографий, среди которых имеется много снимков, относящихся к экспедиции 1927 г., в том числе такая же точно фотография проводника-удэгейца Сунцая Геонки, какая была опубликована журналом «Наука и жизнь» (1967, № 3), где она ошибочно представлена как фотография Дерсу Узала» (с. 210).

У меня к Вам большая просьба,

1. Сообщите, пожалуйста, точный номер и год «Науки и жизни», где помещена Ваша заметка с 3-мя фотографиями.

2. Каким образом попал к Вам один из трех опубликованных Вами снимков в «НиЖ» (с. 141), а именно первый справа, который Вы подписали: «Проводник Сунцай Геонка». Откуда Вам известно, что это Сунцай Геонка? Нельзя ли сделать репродукцию с этого снимка (разумеется, за мой счет)?

3. Нельзя ли получить библиографический список всех Ваших опубликованных работ о В. К. Арсеньеве и его окружении? Я продолжаю составление полной библиографии трудов В. К. Арсеньева и работ о нем, включая газетные статьи и заметки.

Я хорошо знаю, что исполнение моей просьбы потребует и времени и беспокойства, поэтому приношу извинения за нескромность. И если Вас затруднит моя просьба, то можете мне не отвечать - я не обижусь.

С уважением, Тарасова [Подпись]

Мой адрес: 195037, Москва, Измайловский пр-т, д. 59, кв. 76, Тарасова Анна Ивановна.

Москва, 16.05.1991 год

Уважаемый Павел Лукич!

Сердечно благодарю Вас за письмо от 10 мая сего года, содержащее столько интересной для меня информации, в особенности за список публикаций работ о ВКА в дальневосточной прессе (многие из них мне были неизвестны), а также за газетные вырезки с Вашими статьями, Спасибо! Я постараюсь прислать Вам свою книжку (если у Вас ее нет). Почему «постараюсь»? Дело в том, что я раздала и разослала более 300 экз. своей книги (практически не обошла ни одной просьбы) и теперь уже осталась на мели. Однако выход есть, Тамара Алексеевна Фиалко имеет несколько «лишних» экземпляров этой книжки и обещает их разыскать в собственной квартире. После ремонта она еще не разобрала своих книг и архива. Думает в скором времени сделать это. И тогда я пошлю Вам экземпляр.

Теперь отвечу (в порядке текста Вашего письма) на некоторые вопросы.

По моему старому адресу письмо Ваше дошло бы до меня, так как я переехала в сентябре 1990 года, причем почти рядом с домом, в котором жила. Всю корреспонденцию мне приносят новые жильцы прежней квартиры. Мой тел. 367-86-55.

Никакой фотографии я Вам не посылала (или описалась или Вы меня не поняли).

На собрание 30 августа 1990 года, и на семинар в декабре 1990 года меня не приглашали, вероятно, потому, что я в 1985 и 1986 годах сказала и написала (Хабаровск и Владивосток) о том, что приезжать не буду, так как для меня это большая проблема и большая трудность.

О переименовании теплохода «30 лет ГДР» я не знала, теперь этот факт отметила в списке объектов, названных в честь ВКА. Об идее организации арсеньевского общества узнала только из Вашего письма.

Число проводников ВКА я не подсчитывала. Их было много. О них можно почерпнуть сведения из книг и дневников.

Стойбище Кун мне тоже не встречалось.

Вы пишете, что о К. А. Гомоюнове продолжаете собирать материалы. Вскоре после выхода Вашей статьи в «ТОЗ» от 16. 01. 1988 года о неизвестных автографах ВКА, я написала в редакцию журнала «Дальний Восток» небольшую заметку о Гомоюнове и его отношениях с ВКА (дополнение к Вашей статье) и послала групповую фотографию 1913 года (Хабаровск) участников арсеньевского кружка по изучению этнографии, на котором сняты Арсеньев и Гомоюнов. К сожалению, мой материал не был опубликован, а на мою просьбу вернуть фотографию (у меня не осталось ни одного экземпляра) ответа не последовало никакого.

Возможно, все, что я сообщу Вам о Гомоюнове Вам теперь уже известно, вот эти сведения:

«Гомоюнов Константин Азарьевич, доцент Дальневосточного государственного университета; гидролог Тихоокеанской научно-промысловой станции, лимонология. Владивосток, ул. Жертв революции, д. 8, кв. 9. Родился 22 мая 1889 года в Селенгинске («Наука и научные работники СССР, без Москвы и Ленинграда, Л., 1928, с. 88).

Гомоюнов К. А., научный сотрудник секции гидрологии Краеведческого научно-исследовательского института при ГДУ, преподава-тель 1 разряда ГДУ. Родился в 1889 году. Окончил физ-мат Новороссийского университета. Член Владивостокского отдела РГО, участвовал в научной экспедиции в глубь Кавказского Центрального Хребта. Ведет гидрологические исследования вод Приморья. (Бюллетень Краеведческого научно-исследовательского института при ГДУ, № 1, Владивосток , 1925 год, с. 21-22)

В 1913 году в Хабаровске Арсеньев организовал кружок по изучению этнографии, о котором М. К. Азадовский писал: «В «Кружок» входили: К. А. Гамаюнов (географ-гидролог, преподаватель Кадетского корпуса), И. А. Лопатин (этнограф, преподаватель реального училища), А. Н. Свирин (служивший в канцелярии генерал-губернатора, впоследствии известный знаток древнерусского искусства) и М. К. Азадовский (автор настоящих примечаний»: (Азадовский М. К., Примечания к письмам в книге: В. К. Арсеньев. Жизнь и приключения в тайге. М., 1957. с. 276).

Гомоюнов К. А., преподаватель Хабаровского кадетского корпуса (1915 г.), был в экспедиции на Горюне в августе 1915 года с двумя участниками - сыном В. К. Арсеньева и студентом. (Фотокопия из фонда Приамурского отдела ИРГО, хранящегося в государственном Архиве Хабаровского края).

Гомоюнов К. А. член Владивостокского отдела Государственного географического общества. Членом этого отдела был и В. К. Арсеньев (1928 г.) (Фотокопия из того же фонда).

Из письма К. А. Гомоюнова к известному ученому, профессору МГУ Александру Александровичу Борзову: «Глубокоуважаемый Александр Алексан-дрович! 29 декабря в Ваш адрес Арктическим институтом была направлена заказная бандероль, содержащая: 1) Статью К. Гомоюнова «О ледовом покрове Югорского шара». Отд., оттиск из 88 т. Трудов ВАИ, 2) Его же: «Приливы в бх «Долгой» - рукопись и 3) т. 113-й Трудов ВАИ рукопись.

Эти материалы были посланы дополнительно к 6 работам К. А. Гомоюнова представленным для присуждения ему степени кандидата географических наук, в ВАК , и переданным согласно извещения комитета по делам Высшей школы для рассмотрения в Московский университет...». Далее К. А. Гомоюнов пишет, что вопрос присуждения ему кандидатской степени тянется с октября 1935 года в связи с этим он просит А. А. Борзова вернуть три вышеуказанные работы и добавляет, что в этом вопросе (о присуждении ученой степени) ему оказывает содействие Юлий Михайлович Шокальский.

(Архив Академии наук СССР, ф. 1584 (А. А. Борзов), оп.1, д. № 177, л. 1-2 (л. 3 - конверт). Письмо (л. 1-2) К. А. Гомоюнова к А. А. Борзову, без даты. На почтовом штемпеле дата: 6 февраля 1938. Подлинник. На конверте адрес: Москва, ул. Грановского, д. ???? кв. 15. Обратный адрес (отправителя) Ленинград, ул. Восстания, д. 53, кв.? Гомоюнов К. А.

Инструкция К. А. Гомоюнова (название ее длинное; я не списала его) издавалась несколько раз, том числе даже в военный 1944 год в Ленинграде в Главсевморпути. Сын его, Константин Константинович, вероятно, был в какие-то годы преподавателем Ленинград. Политехнического института. (Алфавитный каталог Государственной библиотеки им. В. И. Ленина).

Добавка к письму от 16. 05. 1991 года.

Посылаю Вам, Павел Лукич, ксерокопию статьи о соавторе В. К. Арсеньева Титове Елпидифоре Иннокентьевиче в которой упоминается Арсеньев. Её автор - Сутурин Александр Степанович (псевдоним А. Кедров). Может быть, эта статья Вам известна, но на всякий случай посылаю. Желаю Вам творческих успехов и в арсеньеведение и в живописи.

С уважением А. И. Тарасова.

Москва, 31.10.1991 г.

Уважаемый Павел Лукич!

Извините меня, пожалуйста, за опоздание с ответом на Ваше письмо от 22. 10 сего года. Я находилась в длительной командировке в Ленинграде, работала там в нескольких архивах по заданию Института в котором пребываю уже 24 года. А материалов по моей теме (история русско- китайских отношений в 17-20 вв.) очень много, приходится делать множество копий документов, выписок и т. д. Времени уходит на все это огромное количество, к сожалению, даже Арсеньевым некогда заниматься (так кое-что делаю, в смысле сбора материалов, урывками).

Теперь отвечаю на Ваши вопросы. Альбом фотографий, который Вы видели в «ведомстве» Хисамутдинова, сделан и отправлен туда не Тамарой Алексеевной, её родным братом Алексеем Алексеевичем Фиалко. У него никаких арсеньевских документов и фотографий нет. Он брал оригиналы фотографий у родных В. К. Арсеньева - племянниц и их детей. После все эти оригиналы были им возвращены. У них снова просить оригиналы я думаю бесполезно. Они очень ими дорожат. Альбом фотографий, принадлежавший ныне покойной сестре В. К. Арсеньева - Марии Клавдиевны Харченко недавно сдан на вечное хранение в Ленинград, отделение Архива АН СССР (Университетская наб., д. 1). Возможно, там Вам могут переснять в спец. лаборатории Академии наук СССР, называемой ЛАФОКИ, конечно, за Ваш счет.

У Тамары Алексеевны Фиалко тоже арсеньевских фотографий нет.

Спасибо Вам за Вашу статью об Арсеньевских чтениях и за обещание прислать отпечаток с негатива (члены кружка Арсеньева): если пришлете, я Вам сообщу фамилии кружковцев (по снимку). У меня к Вам просьба, не можете ли сообщить более подробные сведения о теплоходе, носящем имя Арсеньев, а именно: 1) Где, когда построен. 2) Какое имел раньше название? 3) К какому порту приписан? 4) Когда получил имя Арсеньева и какое его точное название? 5) Где курсирует? Пассажирский, туристический или грузовой? Мне это нужно для включения в список объектов, названных в честь Арсеньева. Надеюсь, Ваша поездка в Ленинград была удачной. Желаю Вам творческих успехов!

С уважением, А. И. Тарасова

Примечание: На последний вопрос относительно теплохода я ответить не смог т. к. речники Амура изъяли название теплохода «Арсеньев» и переименовали судно, назвав его «Зарей Востока», которая так и не «взошла», помешала перестройка. П. Ф.

Москва. 1.07.1992 г.

Уважаемый Павел Лукич!

Благодарю Вас за письмо, насыщенное очень интересными сведениями, за газетную вырезку (кстати, где издается газета «Гипотеза»?), за фотографии, а главное - за Вашу книгу о Г. Я. Седове, которую я сразу прочла с большим вниманием. Для меня мало осведомленной в биографии Седова, Ваша книга явилась, можно сказать, откровением. С полным согласием и сочувствием прочла о Ваших взглядах на экскурсионную работу.

Очень жаль, что Ваша книга издана не лучшим образом: текст совершенно не отредактирован, печать неотчетлива, встречается немало орфографических и синтаксических погрешностей и имеются и опечатки. Трудно у нас с изданием содержательных и нужных работ. Зато книжный рынок наводнен бог знает чем. И откуда-то бумага берется при таком дефиците, и по полиграфической мощности (о которых без конца плачемся) находятся. Что поделаешь? Приходится мириться хоть с какой-нибудь возможностью издать.

Теперь отвечу на Ваше письмо по пунктам: 1) Конечно, устроить в вашем музее уголок Арсеньева очень заманчиво, тем более, что в этом году 10 сентября исполнится 120 лет со дня его рождения. Я не могу выслать Вам последний, единственный экз. имеющихся у меня фотографий. Но выход, думаю, есть. Большинство имеющихся у меня фотографий пересняты Алексеем Алексеевичем Фиалко для альбома. Он изготовил очень хорошие альбомы для владивостокцев - 2 альбома, хабаровцев - 1 альбом, а сейчас готовит один альбом для музея Авиационного объединения (в Арсеньеве). Конечно, за известную плату т.к. это большой труд и расходы на фотобумагу, альбомы и проч. Ваш музей может ему заказать, заключив трудовое соглашение с ним, альбом или просто фоторепродукции со всех снимков, входящих в альбом. Его адрес: 220029, г. Минск-29, ул, Чичерина, д. 13, кв. 8. Фиалко Алексей Алексеевич.

2) На одной из присланных Вами фотографий имеется надпись на обороте:

«1914 год Сотрудники Хабаровского краеведческого музея. Директор музея В. К. Арсеньев с женой, Свирин: далее стоит многоточие. Я, к сожалению, тоже не знаю, кто эти двое справа на снимке (мужчина и женщина). Предположить можно кого угодно, Например, чету Пиленко: окружного инспектора Приамурского военного округа. Д. С. Пиленко и его жену Елену Николаевну. Да мало ли кого можно предположить! У Арсеньева было много друзей в Хабаровске, дружили семьями с Десулави Н. А., Ахмаметьевым, Михельсоном, Шильниковым и другими. Их фотографий у меня нет, поэтому ничего путного я Вам сообщить по этой фотографии не могу.

На другой фотографии Вы написали всех правильно. (Обе эти фотографии у меня имеются, поэтому, если присланные Вами Вам нужны, я могу их вернуть),

Но вернусь к надписи на первой фотографии: «1914 год Сотрудники Хабаровского краеведческого музея...». Алексей Николаевич Свирин (1886-1976), впоследствии, видный искусствовед, никогда не был сотрудником Хабаровского музея. Приехал он в Хабаровск: сент. 1913 г. и работал младшим ревизором 7-го класса в Контрольной палате. Оставил Хабаровск навсегда (с переездом на жительство и работу в Псков) весной 1916 г. В Хабаровске А. Н. Свирин в конце 1913 года стал действительным членом Приамурского отдела ИРГО, а вскоре был привлечен Арсеньевым в только что организованное им Историко-археологическое отделение Приамурского отдела ИРГО.

Ни одной фотографии К. А. Гомоюнова у меня не было (кроме групповой), поэтому спасибо Вам за нее. Жаль только, что дата съемки на ней не указана. Благодарю Вас за Вашу собственную фотографию. Теперь представляю Вас и отчасти Вашу картину. На фотографии Вы совсем не тот «солидный пенсионер», каким я Вас воображала, а сравнительно еще молодой. Но это все не так важно. Важнее другое: Ваша кипучая разносторонняя деятельность, включая творческую как художника, не оставляет сомнения в том, что Вы молоды душой, что жизнь Ваша заполнена до отказа и доставляет Вам удовлетворение и радость. Думаю, что это и называется счастьем.

3) О статье В. Сергеева «Где карта Арсеньева?» Могу ответить: на с. 121-ой моей книги об Арсеньеве об этой карте, её местонахождении в библиотеке Академии наук сообщается. А, вот уцелела ли она после возникшего там 15 февраля 1988 года пожара, я не знаю. Погибла там уйма книг, газет и других материалов.

Теперь моя очередь задать вопросы и просить, если возможно, ответить на них.

1) Где, в каком городе издается газета «Гипотеза»? 2) Что такое ДВИМС? Как расшифровывается? Вот на этом и закончу. Всего Вам доброго!

С уважением А. И. Тарасова.

[P.S.] А о Сунцае Геонке есть такие строки в дневнике Арсеньева: «Сунцай Геонка в 1912 году отправился на р. Динзахе (Тадушу) с инженером Петровым и с ним пришел на Тетюхе». (Дневник В. К. Арсеньева, хранящийся в ПФГО (ныне Общество изучения Амурского края), ф. В. К. Арсеньева, оп. 1, д. № 27, стр. 794. Подлинник)

Всего Вам доброго!

С Уважением А. И. Тарасова.

Москва. 08.06.1996 г.

Многоуважаемый Павел Лукич, здравствуйте.

Сердечно благодарю Вас за очень содержательное письмо и за интересную, в высшей степени полезную книгу, которую я сразу же прочла вслед за письмом, узнав много нового и об Арсеньеве и о Кузнецове. Поздравляю Вас и Вашего соавтора, Владимира Федоровича Зуева, с выходом этой хорошей книги. Жаль только, что в ней нет конкретных ссылок на тот или иной источник, а дан лишь общий список использованных источников.

Порадовалась за Вас, что Вы так неустанно и плодотворно работаете и в науке, и в искусстве, и в общественных делах. Я все еще продолжаю трудиться в Институте Дальнего Востока над темой «русско-китайские отношения», на другие занятия ни времени, ни сил не остается,

Со своим архивом по Арсеньеву я уже рассталась год тому назад, он теперь хранится во Владивостоке в Приморском гос. объединенном музее им. В. К. Арсеньева, попользоваться им могут только сотрудники этого музея. Однако, для Вас, если Вы окажетесь во Владивостоке, будет сделано исключение в отношении материалов о К. А. Гомоюнове, когда Вы покажете там это моё письмо. Правда материал о Гомоюнове небольшой и, кажется, я о нем Вам уже сообщила. Тем не менее посмотреть сведения о Гомоюнове стоит, на всякий случай, А вдруг что-то окажется для Вас новым, хотя это маловероятно, ибо Вы сейчас являетесь лучшим знатоком жизни и деятельности этого человека.

Спасибо Вам за сообщение о вышедших в последние годы публикациях об Арсеньеве - все у меня были учтены в папке «Библиография»,

Что касается поездки А. М. Котова к Горькому с целью «защищать Арсеньева» то я об этом никогда и нигде не читала и не слышала ни от самого Котова, ни от других. Откровенно говоря, мне в это поверить трудно.

Желаю Вам дальнейших успехов в работе и жизни вообще, Всего Вам доброго!

С уважением А. И. Тарасова

У П. Л. Фефилова сохранилось неотправленное письмо Анне Ивановне следующего содержания:

Многоуважаемая Анна Ивановна!

Нахожусь под впечатлением о прошедших во Владивостоке "Арсеньевских чтениях", инициатором которых были Вы в прошлые годы. Блестящие возможности Ваших последователей позволяют утверждать, что целенаправленное изучение творчества В. К. Арсеньева активно продолжаются. Во множестве докладов упоминалось Ваше имя. Выросли новые кадры ученых, которые считают своим долгом постоянно изучать, пропагандировать жизнь и научную деятельность Владимира Клавдиевича.

Отрадно, что это направление развивается и теперь сводится к целому направлению - арсеньеведению, где раскрываются множество новых подробностей, новые грани источниковедения по указанным проблемам.

Что меня поразило на состоявшихся 28-30 августа чтениях? Прежде всего - это работа мемориального дома-музея В. К. Арсеньева. Молодые, увлеченные и самоотверженные люди работают в этом доме, среди них директор - Ольга Викторовна Мазняк, сумевшая разработать новые формы работы с детьми и взрослыми по арсеньевскому наследию, Здесь дети и подростки учатся готовиться к экспедициям, изучают оснастку и правила установки палаток, разведению костров и другое. Для кружковой работы пытаются строить специальную пристройку. Но, интересно, что музей проводит музыкально-литературные вечера о семье Маргариты Николаевны, о Марии Клавдиевне и ее жизни в Чехословакии и Париже, готовятся и другие сценарии.

Очень интересным событием является издание книги сказок, сочинений, записей по результатам поездок с отцом Владимира Клавдиевича, причем иллюстрации выбраны из лучших рисунков детей, выигравших краевой конкурс на тему Арсеньева и Дерсу Узала.

На днях состоится презентация книги - «Тропой, завещанной Дерсу», на которой будут присутствовать внуки В. К. Арсеньева, Но, скольких усилий все это стоит? Дом-музей - своеобразный арсеньевский бастион! Он отвоёвывает территорию, борется против засилья и строительства гаражей богатыми предпринимателями (не все же знают и уважают Арсеньева) и все это делают подвижники-женщины!

В ближайшее время рядом с домом-музеем будет установлен бюст Арсеньева (погрудый вариант) на небольшом постаменте, а на кладбище, где прошла панихида, был восстановлен каменный крест, это уже 6-й раз, остальные пять были украдены или разбиты в разное время.

Я выступал с сообщением: «Арсеньев в стойбище Кун». Еще в 1964 году, вместе с инженером А. Г. Михайличенко, мы сплавлялись по р. Хунгари (ныне Гур) и остановились в стойбище, где жили орочи, всего две семьи - Тиктамунки и Акунки, Там мы узнали, что в одну из зим в стойбище бывал Арсеньев, только не могли сказать в каком году? Оказалось, в 1910-м, 1-го января Арсеньев вышел именно сюда. Просматривая карту им выполненную, зимник шел по Хунгари, маршрут подчеркнутый красными чернилами, а 12 января (по документам) он с двумя казаками был уже в селе Вознесенском. Других стойбищ на реке, именно в этом районе, не было. Промеряя циркулем по карте, получилось - 12 ходовых дней! Это мое сообщение состоялось и было озвучено в августе 2002 года во Владивостоке.

Заключение: Из приведенных писем следует, что биографа и автора книги Анну Ивановну Тарасову интересовали вопросы, которыми занимались мы - дальневосточные краеведы, с её помощью уточнялись малоизвестные подробности из жизни Владимира Клавдиевича и его спутников, помощников, учёных и почитателей, с которыми он переписывался в период своей жизни, Переписка касалась уточнения некоторых подробностей, которые не были учтены в её замечательной книге - «Владимир Клавдиевич Арсеньев» (М., Наука, 1985, 343 с.)

Часть вопросов её интересовала уже после издания книги. И не случайно, она у меня запрашивала перечень моих публикаций о В. К. Арсеньеве, что я выполнил в свое время. Теперь я решил, в память об Анне Ивановне, опубликовать полный перечень моих публикаций с 1987 по 2007 гг. которые привожу ниже.

Будучи в Москве я неоднократно созванивался по телефону с Анной Ивановной, мы выясняли неизвестные вопросы для моего поиска. Мне уже тогда, казалось, что она хорошо осведомлена о моей работе. Она приглашала к себе в гости на её новую квартиру, но не судьба! В командировках всегда не хватает времени, о том, что не побывал у неё, жалею до сих пор. По письмам видно, разговор у нас мог бы быть интересным, да и встреча с биографом такого великого человека о многом говорит. Вскоре, уже будучи во Владивостоке, я узнал, что А. И. Тарасова передала свой архив музею имени В. К. Арсеньева, а через некоторое время узнал, что она ушла из жизни. Надеюсь, что наша переписка вносила живой интерес в её исследования жизни Арсеньева, что отчасти ощущается из содержания писем.

Перечень публикаций

П. Л. Фефилова о В. К. Арсеньеве:

1. «Арсеньевские чтения» //Дальневосточный Комсомольск. - 10 ноября 1987 г.

2. О чем автограф рассказал // ТОЗ, 16. 01. 1988 г.

3. Неизвестные автографы В. К. Арсеньева //Дальневосточный Комсомольск. – 16 августа 1988 г.

4. Изучая наследие В. К. Арсеньева //Дальневосточный Комсомольск. - 05 января 1991 г.

5. Проводник Арсеньева Дерсу Узала // журнал «Наука и жизнь», № 8, 1989 г.

6. «Мы будем знакомы...» (к 80-летию хабаровского арсеньеведа A. M. Котова) // Советское Приамурье. - 17 марта 1993 г.

7. «Мы будем знакомы» // Приамурские ведомости. — 24 марта 1993 г.

8. Ремизовский В., Фефилов П. Последний ученик Арсеньева // Приамурские ведомости, 10 декабря 1996 г.

9. Арсеньевский кружок любителей этнографии. (К 115-летию со дня рождения В. К. Арсеньева //' Советское Приамурье. - 12 сентября 1997 г.

10. К. А. Гомоюнов - друг и соратник В. К. Арсеньева // Материалы международной научно - практической конференции. Владивосток. Издательство Дальневосточного университета. - 1997 г. с. 21-24.

11. Анисим Котов - защитник В. К. Арсеньева // Материалы международной научно-практической конференции. Владивосток. Издательство Дальневосточного университета. - 1997 г. с. 116-119.

12. К. А. Гомоюнов - друг и соратник В. К. Арсеньева // Советское Приамурье . - 17 октября 1997 г.

13. Искусствовед Алексей Николаевич Свирин // Советское Приамурье. - 26 сентября 1997 г.

14. Ученый, литературовед, фольклорист (о М. Азадовском) // Советское Приамурье.- 03 октября 1997 г.

15. Исследователь жизни малых народов (о И. Лопатине) // Советское Приамурье. 19 сентября 1997 г.

16. О чем расскажет старая фотография // ДВК. 07 октября 1997 г.

17. О чем расскажет старая фотография (о М. Азадовском) // ДВК 21. 10. 1997 г.

18. О чем расскажет старая фотография (о И. Лопатине) // ДВК 14. 10. 1997 г.

19. Телепередача о В. К. Арсеньеве (30 минут) эфир 27 ноября 2000 г. Кассета с записью передана музею им. Арсеньева (Владивосток) в 2001 году.

20. В. К. Арсеньев о практике путешествий // Новый Дальэкспресс . 08 мая 2002 г. - № 20.

21. О знакомстве В. К. Арсеньева с Г. Я. Седовым // Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 110-летию ПГОМ имени В. К. Арсеньева (13-14 сентября 2000 г.). Издательство Дальневосточного университета. с. 62-64.

22. Рыцарь краеведения // Записки Гродековского музея. Выпуск 2. Хабаровск , 2001 г., с. 174-179 (о A. M. Котове).

23. В. К. Арсеньев в стойбище Кун // Советское Приамурье 14. 06. 2002 г., с. 9.

24. Маршрутами Арсеньева // ТОЗ. 13 марта 1991 г.

25. У последнего причала человека, который всего себя отдал Дальнему Востоку (о В. К. Арсеньеве) //Дальэкспресс Новый. 04 декабря 2002 г.

26. Полузабытое творчество Василия Григорьевича Шешунова; В. Г. Шешунов, В. К. Арсеньев и их друзья. // Сборник докладов и сообщений на научно-практической конференции (14 - 15 июня 2007 г.). - Комсомольск-на-Амуре. - Издательство «Жук».

27. Прокопьева М. В память об установке доски памяти в пос. Гурском (в память об исследователе В. К. Арсеньеве «) // Приамурье. - 07 ноября 2007.

28. Прокопьева М. Отдали дань памяти, вручили подарки (О памятной доске и ее открытии на ст. Гурская 2 октября 2007 г.) // Приамурье. 17 октября 2007 г.

29. «Огонь зажигается от огня» (о Шешунове и его друзьях) // Свежий ветер, - 01 августа 2007 г. с. 4.

Примечания: В текстах писем сохранены сокращения, внесенные автором.

Статьи журналиста М. Прокопьевой рассказывают об установке памятной доски В. К. Арсеньеву на станции Гурская силами железнодорожников.

Сведения о авторе:

Фефилов Павел Лукич, краевед, член ВТОО «Союз художников России», Почетный член Приамурского географического общества,:

681010, г. Комсомольск-на-Амуре, ул. Парижской коммуны, д. 26, кв. 17.

Дом. тел. (4217) 28-51-38

О. М. Гусев

Распятый в дебрях: кто он?

Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело различишь на нём пятна.

Козьма Прутков

1

Что же это за «качественно новый этап в истории археолого-этнографического изучения юга русского Дальнего Востока», наступивший после появления П. Кафарова в Приморье? «Качественно новый» это значит: подобострастно прокитайский и откровенно антирусский. Однако процесс исторического «окитаивания» Приморья шёл ни шатко, ни валко вплоть до появления в крепости Владивосток 28-летнего поручика В. К. Арсеньева.

«С 1899 по 1930 гг. на Дальнем Востоке работал известный исследователь, путешественник-натуралист и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев. За 30 лет своей неустанной деятельности В. К. Арсеньев выполнил ряд крупных исследований, посвящённых изучению различных районов Дальнего Востока, и опубликовал 62 работы научного, популярного и литературно-художественного характера. Из них самые замечательные - "По Уссурийскому краю" и "Дерсу Узала" стали чрезвычайно популярными и любимыми у широких кругов советских читателей» (Кабанов Н. Е. Предисловие к сборнику: Арсеньев В. К. В дебрях Уссурийского края. М., 1950 год, стр. 3).

Дифирамбы в адрес В. К. Арсеньева поются без малого сто лет. Его именем названы города и улицы, изучающие его наследие без устали клепают кандидатские и докторские диссертации. Дошло до того, что РПЦ собралась его... канонизировать. А, между тем, одни просто не видят, другие не хотят видеть, что столь уважаемый ныне В. К. Арсеньев подложил России и русскому народу большую свинью. Дело в том, что он, находясь на исконно русских землях (исконность их подтверждается многими и многими «доарсеньевскими» топонимами Приморья), уже более полувека как закреплёнными за Россией соответствующими российско - китайскими договорённостями, наносил их на карту как... исконно китайские, давая горам, рекам, ручьям, падям, долинам, отдельным высотам, бухтам и т. д. китайские названия. Их - сотни! Например, в книге «По Уссурийскому краю. Путешествие в горную область Сихотэ-Алинь в 1902-1906 гг.» их приводится около двухсот: Да-цзянь-шань, Дао-бин-хэ, Эр-цзо-цзы, У-ла- хэ, Лe-фу-хэ, Чжун-дай-цзы, Ям-му-гоу-цзы, Хуан-ни-хэ-цзы, Да-у-хэ-ми-гоу и мн., мн., др. А сколько их в книгах не упомянуты, но, тем не менее, были увековечены на местности! Это деяние было закреплено и на карте Приморья, и на карте мира. (Китайцы не устают повторять: «Если топонимы в Приморье китайские, то Приморье в прошлом было китайским!».) Мало того, Арсеньев с удивительной настойчивостью ищет и находит китайское происхождение давно устоявшихся топонимов:

«При ляоской династии озеро Ханка называлось Бейцин-хай, а в настоящее время Ханка, Хинкай и Синкай-ху, что значит «Озеро процветания и благоденствия». Надо полагать, что название озера Ханка произошло от другого слова, именно от слова «ханхай», что значит «впадина». Этим именем китайцы называют всякое пониженное место. ... Впоследствии русские переделали это слово в Ханка. (Арсеньев В. К. В дебрях Уссурийского края. М., 1950 год, стр. 50).

В действительности же, Ханка это слегка переиначенное русское слова «ханьга»: «ХАНЬГА арх. Камышъ, тростникъ» (Вл. Даль). А тростника-то на озере Ханка - даль безбрежная, ширь неохватная! Нет, не удосужился Владимир Клавдиевич заглянуть в «Толковый словарь живого великорусского языка» своего тёзки - Владимира Даля.

«Река Арзамасовка, - пишет Арсеньев, - по-китайски называется Да-дун-гоу» (Там же, стр. 147). Примечания: «большая восточная долина»».

В. К. Арсеньев трогательно заботится, чтобы русские люди, заселявшие Приморье, не искажали насаждаемые им китайские топонимы:

«Весь следующий день был посвящён осмотру залива Владимира. Китайцы называют его Хулуай (от слова «хулу», что означает круглая тыква, горлянка, и «вай» - залив или бухта). Некоторые русские вместо Хулуай говорят Фалуай и производят его от китайского слова «фалу», что значит пятнистый олень, что совершенно неправильно» (Там же, стр. 160).

Там же на стр. 165: «Название Тапоуза есть искажённое китайское слово «Да-пао-цзы» (т. е. Большая лагуна)».

«Река Тадушу почему-то называется на одних картах Ли-Фуле, на других - Лей-фын-хэ, что значит «Удар грома». Тазы (удэхейцы) называют её Узи. Некоторые ориенталисты пытаются слово «Тадушу» произвести от слова «Дацзы» (тазы). Это совершенно неверно. Китайцы называют его Да-цзо-шу (т. е. Большой дуб). Старожилы-китайцы говорят, что дуб этот рос в верховьях реки около Сихотэ-Алиня. Дерево было дуплистое, и такое большое, что внутри его могли свободно поместиться восемь человек. Искатели женьшеня устроили в нём кумирню, и все проходившие мимо люди молились богу. Но вот однажды искатели золота остались в нём ночевать. Они вынесли кумирню наружу, сели в дупло и стали играть в карты. Тогда бог послал жестокую грозу. Молния ударила в дерево. Разбила его в щепы и убила всех игроков на месте. Отсюда и получились два названия: Лей-фын-хе и Да-цзо-шу, впоследствии искажённое» (Там же, стр. 167. Выделено мной. - О. Г.).

И т. д., и т. п. на страницах всех произведений легендарного Владимира Клавдиевича.

Штабс-капитан, слава Богу, оставил в покое топонимы «Амур», «Уссури», «Сихотэ-Алинь», «Бикин», «Пидан», «Манзовка», «Сучан», «Кия» и ещё два-три. Может, Арсеньев видел в тайге развалины грандиозных китайских пагод, обвитых лианами дикого винограда, подобных полуразрушенным дворцам в джунглях Индии и Камбоджи? Или на Сихотэ-Алине он открыл пещеру, набитую старинными китайскими рукописями? Или спотыкался о надгробия заброшенных китайских кладбищ? Ничего такого он нигде не встретил. Тогда зайдём с другой стороны. Прибывший в Приморье для продолжения службы Арсеньев не слыхивал об угрозе его отторжения со стороны Китая? Может быть. У меня в руках доклад «Русское дело на Дальнем Востоке» Спиридона Дионисовича Меркулова. Того самого, который в мае 1921 года возглавил последнее Временное Приамурское правительство. С 1901 по 1912 гг. он - известный публицист, автор более 100 работ о Дальнем Востоке. Китайцев он сравнивал со «сладкой чумой». 10 марта 1912 года свой доклад «Русское дело на Дальнем Востоке» Меркулов зачитал во дворце Его Императорского Высочества Их Императорским высочествам Великим князьям Александру Михайловичу и Сергею Михайловичу в присутствии приглашённых Его Императорским Высочествам лиц: «Ко мне обращались за советом, стоит ли браться за предприятие, затевать которое возможно лишь, если мы не потеряем Дальнего Востока? Положа руку на сердце, по совести и убеждению, я не мог советовать этого делать, пока не определилось, что правительство примет ряд мер к удержанию экономически уже отваливающегося края.

В то же время среди китайского населения в русском крае, в Маньчжурии, воскресает идея, крепнет убеждение, что Приамурский край должен принадлежать Китаю. То же, по словам бывшего посланника в Китае, происходит и там. Ему, посланнику, открыто говорили, что Россия захватила этот край, пока Китай был слаб, что край этот - китайский. Это сознание китайцев проглядывает и в их резко изменившемся отношении к нам - русским. Одним словом, если нет открытых угроз, скрытые уже имеются. Нельзя не считаться с отрицательным значением такого убеждения в крае и Китае.

Мне кажется, нет нужды доказывать, что надеяться в XX столетии легко удержать только штыками отдалённую пустынную окраину, граничащую со всё более и более крепнущими соседями в течение долгого времени - невозможно. Мне кажется, трудно удержать, защитить окраину, всё более и более окружаемую теми, от кого её придётся защищать, но всё более порабощаемую ими экономически. Мне кажется, что сделать это без культурной, экономической, национальной связи окраины с центром невозможно.

Ваши Императорские Высочества и Милостивые Государи, я ни минуты не сомневаюсь, что если дело пойдёт так, как оно шло здесь с 1898 года, без всякой войны Россия, в конце концов, вынуждена будет отказаться от Приамурья. Недаром умные, практичные китайцы-купцы, когда заводишь с ними речь о возможности войны с Китаем, говорят:

- Зачем наша воевай, русский шибко хорошо. Его много китайский люди деньги давай.

По словам умного китайца в Чифу - хорошо, когда в Приамурье усиливаются казённые работы, а Маньчжурия заселяется и богатеет, потому что русские выбрасывают много денег. В этом отношении, в смысле поддержания развития русских экономических и колонизационных интересов в Приамурье, мы летим в пропасть. Это ясно будет из сравнения Приамурья в 1891 году с Приамурьем в 1910 году и при сопоставлении успехов наших с успехами Северной Маньчжурии за этот же период времени.

Население края в 1891 году (я имею в виду русское население, включая всех русских подданных) равнялось 130.000 душ. К 1910 году, не считая войск, оно возросло до 620.000 душ. Количество же китайцев в русском крае, не достигавшее в 1891 году 20.000 душ, к 1910 году возросло по самым осторожным подсчётам до 250.000. Население Северной Маньчжурии, не достигавшее в 1891 году 1.700.000 душ, к 1910 году возросло до 4.000.000 душ. В одной только Хейлуцзянской провинции оно увеличилось с 400.000 до 2.800.000 душ.

Разве это не жалкие результаты колонизационного дела в Приамурье, принимая во внимание русские расходы на него, по сравнению с колонизационными успехами в Маньчжурии, на которые китайское правительство само не затрачивало и не затрачивает ни копейки» ( Цит. по: сб. под ред. Кунгурова С. Жёлтая опасность. Владивосток, «Ворон», 1996 год, стр. 18-22).

Надо полагать, В. К. Арсеньев почитывал в газетах статьи С. Д. Меркулова.

Высказывали тревогу и другие известнейшие в то время люди: «Сколько обитало на территории русского Дальнего Востока незаконно проникших китайцев, корейцев, японцев, никто не считал. Чехов писал в 1890 году из Благовещенска в Петербург А. С. Суворину: «Китайцы начинают встречаться с Иркутска, а здесь их больше, чем мух...».

«Гнездились» они в основном в глухой тайге, но и в городах их было достаточно. По переписи конца XIX века во Владивостоке проживало немногим больше 29 тыс. человек, и среди них числилось более 10 тыс. китайцев, 1360 корейцев и 1260 японцев. Побывавший на Дальнем Востоке норвежский исследователь Фритьоф Нансен сообщил, что в 1910 году население города насчитывало 89 600 человек, из них русских - 53 тысячи, китайцев - 29 тысяч, корейцев 3200 и 2300 японцев» (Сумашедов Б. Невидимый фронт капитана Арсеньева. «Чудеса и приключения», № 10, 2006 год). Прекрасно знать о складывающейся ситуации и при этом напяливать китайский топонимический «презерватив» на русские территории - это ли не парадокс?

А вдруг Арсеньев, подолгу пропадая в экспедициях, в самом не представлял себе «Русское дело на Дальнем Востоке»? Однако вот что писал он сам: «Как казаки в Запорожскую Сечь, так и в Уссурийский край шли китайцы (сравнение некорректное. - О. Г.), - напишет Арсеньев в своей книге. - Это были или преступники, которые спасались от наказаний и бежали из своего государства, или такие, которые не хотели подчиниться законам империи и желали жить в полнейшей свободе на воле».

Китайцы перебирались за Уссури и Амур из Сунгарийского края, куда из центральных районов Поднебесной ссылались преступники. Не знавшие семейного очага бродяги, «всякого рода негодяи, подозрительные личности, беглые и тому подобный сброд». Русских, добавляет автор, «они считали вассалами и требовали от них дани».

Вот с кем предстояло встречаться в тайге арсеньевским экспедициям, которые называли Амурскими (хотя проходили они в Уссурийском крае)» (Сумашедов Б. Там же).

2

Возникает уместный вопрос: откуда Арсеньев черпал китайские топонимы на незнакомой местности? Сам он их сочинять не мог, поскольку не знал китайского языка. Приходится предположить, что путешественник интересовался названиями у промышлявших в уссурийской тайге бродяг-китайцев («хунхузов»). Так оно, вероятно, и было. Факт остаётся фактом, Владимир Ютавдиевич, шествуя по русской земле, пренебрёг возможностью спрашивать названия конкретных объектов природы у русских же людей: у переселенцев, у казаков, без малого пятьдесят лет осваивавших край, у старообрядцев, устремившихся сюда после «реформ» 1666 года в РГПЦ. Кроме того, он как путешественник-первопроходец мог лично именовать местность таким образом, чтобы топонимически она была привязана к Центральной России. В сходной ситуации западноевропейцы, нанося на карту новые земли, дублировали названия родных городов, рек или шли в ход имена католических святых.

Возможна версия, что среди спутников Арсеньева был синолог из владивостокского Общества изучения Амурского края, словотворчество которого и фиксировал Арсеньев. Однако учёного-синолога, как и простого переводчика, у Арсеньева не было. Ответы на вопросы, что как называется, фиксировал лично он. Записанные на слух русскими буквами китайские слово-слоги и уже однажды опубликованные он исправлял в последующих изданиях в прилагаемых к каждой книге «Примечаниях». Потому что «на пленэре» он вёл запись без учёта тональности произнесения слово-слогов, которая в китайском языке имеет смыслоразделительное значение. В « Примечаниях» при помощи русско-китайского словаря слово-слоги подгонялись под какой-то смысл; чаще автор переиначивал просто абсурдное на очень абсурдное. В книге «По Уссурийскому краю»: «Эль-Поуза» исправлено на Эр-цзо-цзы ( вторая заводь); «Кангоу-зу» - на Гань-гоу-цзы (сухая падь); «Ту-дин-за» - на Ту-дин-цзы (земляная вершина) и мн., мн. др. При этом мы не видим прописанных рядом иероглифов. Но лишь конкретным иероглифом можно как бы проштемпелевать значение записанного на слух слова в китайском языке. Не ставят иероглифы в «Примечаниях» и редакторы книг Арсеньева: наверное, не хотят быть смешными в глазах синологов. О смыслоразличительном значении тональности в китайской разговорной речи писатель, скорее всего, не знал, но героически зачем-то преодолевал лингвистические трудности.

В приведённой выше цитате из книги В. К. Арсеньева я обратил внимание на строку «Река Тадушу почему-то называется на одних картах Ли-Фуле, на других...». Значит, у первопроходца, уже имелись как минимум две карты, на которых была река Тадушу. Но откуда? Арсеньев не уточняет их происхождение. Реку Тадушу (на картах 1950-х гг. - Тадуши; ныне - Зеркальная) наносила на карту в 1874 году топографическая экспедиция Л. А. Большева, описавшая северо-восточное побережье Приморья. Побывавшие до Арсеньева в Уссурийском крае русские путешественники М. И. Венюков, Н. М. Пржевальский, А. Мичи и др. карт Приморья после себя не оставили. Весьма возможно, что Арсеньев приехал во Владивосток из Польши с... готовыми картами-набросками Уссурийского края. Англо-японской разведке при полной прозрачности российско-китайской границы углубиться в тайгу и набросать карту-схему Приморья (даже методом расспроса желтокожих искателей женьшеня) не составляло особого труда. В таком случае, Арсеньеву надо было провести съёмку местности и зафиксировать китайские топонимы на якобы впервые составляемых картах. Цель - выбить стул из-под сидящего. Каким образом? Вот, к примеру, китайцы (а в случае покорения Китая самураями, то и японцы) подступились к России с территориальными претензиями. Доказывая исторический приоритет России, наши дипломаты достают карту и говорят: «Мы первыми в мире нанесли Приморье на карту. Правда, топонимы здесь китайские. Извините, наш Влад Клавдич сильно полюбил Восток». А в ответ китайцы (или японцы) тоже достают карту Приморья с абсолютно идентичными топонимами и говорят, что она составлена в III веке до н. э. по приказу императора Циньши Хуанди, а карта Арсеньева - ни о чём не говорит: он просто не мог обнаружить топонимы, отличающиеся от топонимов на карте времён Циньши Хуанди!

Пусть обожающие путешественника возмущаются, читая эти строки. Идя пока чисто логическим путём, в рамках журналистской версии мы дерзнём предположить, что картограф и будущий писатель был агентом английской разведки, завербованным ещё в Польше. В звании подпоручика он начинал службу в Новочеркасском полку, стоявшем на Охте в Санкт-Петербурге. Через два года, в 1897 году, продолжил её в Олонецком полку, дислоцированном в г. Ломжа недалеко от Варшавы. Англия готовила Японию к войне с Россией, предоставляя ей деньги и новейшие технологии. Сильнейшая в мире английская разведка повсюду активизировалась. И в Польше - тоже.

Возможно, английский вербовщик, «работая с Арсеньевым», соблазнил честолюбивого офицера российской армии примером английского шпиона и одновременно всемирно известного писателя Джозефа Редьярда Киплинга (1865-1936), автора сочинений «про Маугли» в: «Книга Джунглей» (1894) и «Вторая книга джунглей» (1895). Пожалуй, не случайны и «свирепые» усы В. К. Арсеньева (на фотографиях 1902-1914 гг.), точь-в-точь такие как у Дж. Киплинга.

Явно не без западноевропейского покровительства В. К. Арсеньев уже к 1919 г. был избран пожизненным почётным членом Вашингтонского и Британского королевского географических обществ. Историк и краевед, директор краеведческого музея сибирского г. Абакан А. Н. Липский-Куренков (умер в 1973 году), настойчиво, но безуспешно пытавшийся разоблачить В. К. Арсеньева, писал литератору Г. Пермякову, автору книги «Тропой женьшеня»: «И вы можете поверить тому, что американские учёные учреждения так дёшево раскидываются своими почётными званиями? ... Беда в том, что с одной стороны Арсеньевым не занимались, все были в плену его личности и его дерзости. ... Не забывайте, что Арсеньев в досоветский период своей деятельности свои «экспедиции» производил по заданиям нашего (русского) военного ведомства, что он изучал край с военно-стратегической точки зрения. А это, безусловно, должно быть весьма интересно и американскому генштабу» (Цит. по: Сумашедов Б. В. Распятый в дебрях. М., «Известия», 2008 год, стр. 424, 425).

Писатель М. М. Пришвин, считая, что у Арсеньева полно «шипучих бездарных завистников», пишет в своём очерке «Золотой Рог»: «Вот отчего никакой пророк не признаётся в своём Отечестве, вот отчего, например, прославленная у нас и в Европе книга «В дебрях Уссурийского края» на месте своего происхождения не пользуется равным почётом. Там (т. е. в Европе. - О. Г.) Арсеньев - свой человек, и за свойством, как за деревом, не видна леса его достижений» (Цит. по: Сумашедов Б. В. Там же, стр. 426).

Мои аргументы вызовут усмешку и сарказм у моих оппонентов. Тем не менее, налицо чистейшей воды факт национальной измены: под Амуро -Уссурийский край В. К. Арсеньев подвёл топонимическую мину замедленного действия! Воистину, «по делам их да и узнаете их». А посему мы продолжим изучение личности прославленного краеведа...

3

В аннотации к публикации Бориса Сумашедова в журнале «Чудеса и приключения» пишется: «Автор рассказывает о белых пятнах в биографии знаменитого русского путешественника, о тайных задачах его географических и этнографических экспедиций». Оказывается: «Во Владивостоке Арсеньев стал учиться разведывательному делу. И быстро (! - О. Г.) овладел им. Мы мало знаем об этой стороне военной биографии знаменитого путешественника. Точно лишь известно, что поручика в 1902 году назначают командиром крепостной конно-охотничьей команды - мобильной разведывательной группы. «Охотники» подбирались обычно из казаков. ... Весной 1905 года, когда Россия начала войну с Японией, Арсеньева производят в штабс-капитаны и подчиняют ему уже две команды. ... Арсеньевские охотники задержали немало шпионов и диверсантов. ... Генерал-губернатор Приамурского края П. Ф. Унтербергер быстро оценил способности капитана Арсеньева и перевёл его поближе к штабу, в Хабаровск. А весной 1906 года назначил начальником большой экспедиции в дебри Сихотэ-Алиньской тайги.

Генерал-губернатор рассчитывал, что Арсеньев с приданными ему офицерами и стрелками реализует свой опыт, накопленный в разведывательных рейдах во время минувшей войны. Громадные пространства - от побережья Японского моря и по распадкам, рекам, склонам Сихотэ-Алиньского хребта, его перевалам - надо было преодолеть пешим ходом, чтобы знать досконально, где возможны высадки вражеских десантов, где пройти войскам, где наступать, где обороняться, маневрировать или принимать бой.

Был в перечне поставленных задач пункт «Сведения о японских шпионах» (Сумашедов Б. Невидимый фронт капитана Арсеньева...).

Первые путешествия Арсеньева начинаются в 1902 году и тоже совмещаются с обязанностями «охотника за шпионами и диверсантами». Однако вот как встречает он в 1902 году неожиданно появившегося на его таёжном становище странного бродягу.

«- Стреляй не надо! Моя люди!.. - послышался из темноты голос, и через несколько минут к нашему огню подошёл человек.

Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная бердана.

- Здравствуй, капитан, - сказал пришедший, обратясь ко мне.

...Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято делать в тайге» (Арсеньев В. К. Там же, стр. 21).

Почему вдруг возник в жизни Арсеньева его знаменитый проводник Дерсу Узала? Насчёт предложить поесть, возражений не вызовет: обычай гостеприимства до сих пор жив в Уссурийской тайге. А вот вопрос, кто ты и откуда, у таёжного костра во все времена был и уместен, и обязателен - об этом вам скажет любой дальневосточник. Тут Владимир Клавдиевич опять что-то не договорил. По моему глубочайшему убеждению, «Дерсу» был хорошо подготовленным японским шпионом. И если борец с диверсантами и шпионами не спросил никаких документов и наивно поверил в рассказы «Дерсу» о погибшей в эпидемию оспы семье и о прочих деталях его простенькой «легенды», начал с умилением восторгаться его (профессионально подготовленного шпиона!) умением выживать в лесу, то это странно. Странно в условиях надвигающейся войны с Японией, в ожидании которой Арсеньев заблаговременно эвакуировал своих детей и жену в Санкт-Петербург (его сын в дороге простудился и умер). Не странно будет только в том случае, если предположить, что романтическая встреча у ночного костра была запланирована ещё в... Варшаве. «Дерсу» сопровождал Арсеньева какое-то время, потом исчезал (чтобы передавать отчёты в Японию?) и появлялся вновь. Перед тем как изчезнуть в 1906 году навсегда (кстати, сразу после выполнения экспедицией Арсеньева задания генерал-губернатора П. Ф. Унтербергера с грифом особой секретности), «Дерсу» инсценировал собственное убийство на станции Корфовская вблизи Хабаровска.

«Недели через две ... я получил телеграмму следующего содержания. «Человек, посланный вами в тайгу, найден убитым».

«Дерсу!» - мелькнуло у меня в голове. Я вспомнил, что для того, чтобы в городе его не задерживала полиция, я выдал ему свою визитную карточку с надписью на оборотной стороне, кто он, и что жительство имеет у меня. Вероятно, эту карточку нашли и дали мне знать по телеграфу. ... Двое рабочих копали могилу, а рядом с ней на земле лежало чьё-то тело, покрытое рогожей. По знакомой мне обуви на ногах я узнал покойника.

- Дерсу! Дерсу! - невольно вырвалось у меня из груди» (Арсеньев В. К. Там же, стр. 526-527).

Что ж вы, Владимир Клавдиевич, взглянули на обувь, а не в лицо убитому? Так и не взглянули б. Но: «Рабочие подошли к Дерсу и сняли с него рогожку. Прорвавшийся сквозь густую хвою солнечный луч упал на землю и озарил лицо покойника. Оно почти не изменилось» (Там же, стр. 527). Но, всё-таки, изменилось? Надо полагать, опытному диверсанту найти в тайге похожего на себя китайца, убить и переодеть в свою одежду не составляло никакого труда... А визитка? Конечно же, конечно же оставлена на трупе! Именно для этого, а не для чего-то ещё и выдал Арсеньев визитку своему «Дерсу». «Элементарно, Ватсон!» - как сказал бы Шерлок Холмс.

Честно говоря, это место в записках «борца со шпионами» похоже на зашифрованный отчёт. В действительности-то всё было совсем не так. Вот что мы нашли в воспоминаниях жены путешественника - Анны:

«Дерсу ушёл от нас, когда Володя был в лесу. Потом мы узнали, что 13 марта 1908 года каторжники, добывающие гранит на Хехцире (горы в окрестностях Хабаровска. - О. Г.), убили Дерсу из-за его винтовки.

Осенью 1908 года Володя вернулся из короткой экспедиции, ходил под Хабаровск. Я ему говорила, что Дерсу погиб, сначала Володя не поверил. Он сразу на Корфовскую, это в 25 километрах от нас. Могилу Володя не нашёл. Они искали вместе с Дзюлем, другом Володи, начальником станции Корфовская. Через сутки Володя вернулся, утомлён, огорчён. Траурное настроение. «Мой Дерсук исчез». Следствия не было. Тогда жизнь инородца не ценилась»

(Арсеньева А. Мой муж - Володя Арсеньев. Альманах «Рубеж», Владивосток, 2006 год, стр. 302-303).

Любая информация о жизни и деятельности Арсеньева предавалась гласности, а вот воспоминания его жены почему-то ждали публикации более полувека.

...Высказывания «Дерсу» о жизни растений и животных выдают в нём синтоиста-«язычника», т. е. японца. «Дерсу» прямо-таки переигрывал со своим панпсихизмом - это слово в синтоизме обозначает наделение разумом всего, что окружает человека: животных, растений, насекомых и даже камней. В кинофильме Акиры Куросавы «Дерсу Узала» это подчёркивается очень выпукло. Но нет ни одной научной работы о религии и мировоззрении приамурских народцев, в которых цитировались бы афоризмы «от Дерсу». А ведь, казалось бы, какой кладезь! Куросава неспроста загорелся снимать этот фильм (1975). Чтобы отметить 100-летие со дня рождения до сих пор засекреченного шпиона?

О высоком уровне японской разведки немало написано. Известно, что командующий японским военным флотом адмирал Того, желая убедиться в правильности выбранной им тактики ведения войны с русскими, лично вёл разведку в Порт-Артуре, работая в качестве «золотаря», т. е. чистил уборные в русских солдатских и офицерских казармах.

Подготовку японского шпиона, проникшего в Петербург под видом раненого русского офицера, показал писатель А. И. Куприн в рассказе «Штабс-капитан Рыбников». Рыбникова подозревала, но так и не смогла разоблачить русская контрразведка, пока этому не посодействовала проститутка в борделе, услышавшая, как её клиент вдруг закричал во сне «Банзай!» ( Куприн А. И. Сб.: Река жизни. «Лениздат», 1986 год).

Весной 1920 года командующий партизанской Красной армии Яков Иванович Тряпицын, отступающий перед угрозой японского военного десанта, покидал со своим штабом Николаевск-на-Амуре. В качестве проводника он имел неосторожность нанять подвернувшегося под руку тунгуса. «Проводник» двадцать двое (!) суток водил отряд по тайге, хотя пройти надо было по достаточно обжитой местности всего 400 км. (до посёлка золотодобытчиков Керби; ныне это посёлок им. Полины Осипенко). Без сомнения, ловко изображал из себя природного следопыта японский лазутчик. Потерянного времени оказалось достаточно, чтобы в среде беженцев, скопившихся в поссёлке Керби на р. Амгунь другим японским шпионам вызвать озлобление против Тряпицына, а затем осудить и расстрелять его со всем штабом.

Другой образ таёжного проводника подарил дальневосточной литературе писатель Гр. Федосеев («Смерть меня подождёт», «В тисках Джугдыра», «Тропою испытаний» и др.), в качестве топографа-геодезиста наносившего на карту север Хабаровского края в 1950-60 гг. Это эвенк Улукиткан. « Геодезистам и топографам благодаря Улукиткану удалось сохранить на карте этого региона названия рек, озёр, хребтов» (Федосеев Гр. Последний костёр. Избр. пр., т.2. М., «Худ. лит», 1976 год, стр.398). А где топонимы, зафиксированные В. К. Арсеньевым со слов его проводника? Их нет.

К моей маме, Лахмостовой Зое Леонтьевне, всю жизнь проработавшей наблюдателем метеопоста в нижнем течении реки Бикин (один из правых притоков Уссури) в черте посёлка Лесопильное, нередко наезжал с верховьев Бикина её начальник, техник-метеоролог - удэгеец по фамилии Уза (само собой, без окончания «-ла», которое идёт из китайского языка и означает «старик»). Уза - это имя одного из родов народа удэ. Если Дерсу Узала не японский шпион, то к роду Уза он не может не принадлежать; и потому мне показалось странным, почему техник-метеоролог Уза за много лет ни разу не загордился знаменитым родственником, почему в удэгейском национальном посёлке Красный Яр в верховьях Бикина до сих пор нет памятника Дерсу? Когда я однажды попросил техника рассказать о Дерсу, то Уза вдруг побледнел, странно посмотрел на меня и ничего не ответил. Надо полагать, перебирали они, современные удэгейцы, своих умерших родственников досконально, но безрезультатно: не было в роду Уза удэгейца Дерсу Узала. Никогда. Побледнел и промолчал техник Уза потому, видимо, что получил инструктаж «не болтать» от Приморского КГБ...

Нигде нет, в том числе в книгах Арсеньева, чётких указаний на национальность Дерсу: он то ли удэгеец (или таз), то ли нанаец (или гольд). Если он нанаец, то памятник ему должны были бы поставить в посёлке Гвасюги, что на берегу другого притока Уссури - реки Хор, где в основном проживают современные нанайцы. Но в Гвасюгах памятника Дерсу тоже нет.

«Арсеньев - это наше всё!», - скажут вам в краеведческих учреждениях Дальнего Востока. Написаны исследования, «на Арсеньеве» удались научные карьеры. Некритическое отношение к личности картографа и его проводника характерно для дальневосточников. Кое-какую свежую информацию, касающуюся личности Арсеньева, я нашел в вышеупомянутой статье Б. В. Сумашедова «Невидимый фронт капитана Арсеньева». С чувством благодарности я выслал Борису Владимировичу свою книгу «Белый Конь Апокалипсиса». Вскоре вышел в свет вышеупомянутый капитальный труд Б. В. Сумашедова «Распятый в дебрях» о жизни и творчестве В. К. Арсеньева. Само собой, я с жадностью её проштудировал. Но в ней о топонимической диверсии В. К. Арсеньева против Руси-России ни гу-гу. Тогда за соответствующими разъяснениями я обратился к создателю книги «Распятый в дебрях».

И получил ответ в виде ещё одной книги Сумашедова «Тетюхе - мой оберег. Семейная хроника» (М., «Известия», 2011 год). Начинается она с цитирования В. К. Арсеньева: «По длине своей река Тетюхе (по-удегейски Ногуле) будет, пожалуй, больше всех рек южной части прибрежного района (около 80 вёрст). Название её есть искажённое китайское слово «Чжю-чжи-хе» (то есть река диких свиней)... Русские в искажении пошли ещё дальше, и слово «Тетюхе» исказили в Тетюха, что уже окончательно не имеет никакого смысла» (В. К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю»). Цитируется по первому изданию, 1921 год. (Выделено мной. - О. Г.)».

Автор воспел свою малую родину - небольшой город Тетюха (ныне Дальнегорск), добрым словом помянул многочисленных друзей и родственников. Б. Сумашедов, и в этой книге ничего не говоря о странном топонимическом «подарке» В. К. Арсеньева, с ядовитым сарказмом критикует моё отношение к Арсеньеву и его проводнику. Изливается словесный яд и на мою версию происхождения топонимов Приморья и Приамурья, не уничтоженных Арсеньевым: «Амур», «Уссури», «Сучан», «Бикин», «Тетюха», «Кия» и других. Автор приводит эпизод из книги «Белый Конь...», связанный с русской фамилией «Стетюха». Фамилия «Стетюха» приводится мною не в качестве курьёза, а в качестве доказательства единого источника происхождения как приморского топонима «Тетюха», так и фамилии «Стетюха». Источник этот - дохристианское прошлое русского народа.

Произошёл забавный эпизод. Туриста из Риги звали Юрием. Мы встретились в морском круизе «По морям и землям Дальнего Востока» в 1975 году. Он представился: «Юрий Стетюха». Я подумал, что речь идёт о местожительстве человека: «Вы мой земляк-дальневосточник из Тетюхи?» Юрий об одном из районных центров Приморья - Тетюха - впервые слышал, но был приятно удивлён.

Согласно Сумашедову, в одной из своих статей Арсеньев отрицает былую принадлежность Приморья и Приамурья Китаю, но эта статья мало что значит. Она вообще ничего не значит. Важны сотни китайских топонимов, предательски увековеченных Арсеньевым на карте юга Дальнего Востока и, соответственно, - на всемирной карте.

Книги Арсеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», псевдонаучные исследования «учёного с мировым именем» B. И. Ларина и других корифеев стопкой подсовывали в НИИ истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН президенту РФ В. В. Путину в качестве доказательства былой принадлежности Китаю наших Приморья и Приамурья. Этим и объясняется та юношеская непринуждённость, с какой В. В. Путин навсегда отдал Китаю Тарабарово-Уссурийские острова (240 кв. км!!!), расположенные в геометрическом центре столицы Дальнего Востока - Хабаровске. Соответствующий нравственный климат царил и во время проведения демаркационных работ по «уточнению границ с Китаем» в поймах рек Амур и Уссури в 1990-х гг.

Так же свободно, как и В. И. Ларин из ДВО РАН, отдаёт на сторону не только наш Дальний Восток, но и всю Сибирь ещё один академик-русофоб РАН Ю. С. Пивоваров. В этой организации он - директор Института научной информации по общественным наукам. Он же - президент «Российской ассоциации политической науки».

«В мае 2002 года на сайте журнала «Полис» появилось удивительное интервью с весьма продвинутым человеком (Ю. С. Пивоваровым. - О. Г.). На вопрос, отчего он всем недоволен, директор-президент заявил буквально следующее:

«Может ли здесь быть достойная жизнь, как в Европе? Я думаю, старая русская история закончится, когда Россия потеряет Сибирь и Дальний Восток». Потом подумал и добавил через минутку: «Вопрос в том, кто будет контролировать Сибирь и Дальний Восток? Здесь для русских есть шанс в будущем выгодно распорядиться этой территорией... Придут норвежцы, канадцы и вместе с русскими попытаются управлять данными территориями». Интервьюер подсказывает: «Должен возникнуть международный режим». И продвинутый человек без зазрения совести продолжает: «... с сильным участием России. В случае отказа от Сибири и Дальнего Востока Россия окажется сопоставимой с Европой, тогда в отдалённом будущем можно рассчитывать на интеграцию в какие-то западноевропейские структуры...»

После таких слов постоянное участие президента-директора в «либеральном дискурсе» было обеспечено. Так началась публичная карьера одного из виднейших в современной России идейных русофобов - академика РАН Ю. С. Пивоварова» (Ленцев И. Тараканище. «Завтра», № 34, 2011 год) .

В апреле 2010 года в СМИ Дальнего Востока с радостью сообщалось:

«НАГРАДА КИТАЯ - ВЫДАЮЩЕМУСЯ РОССИЙСКОМУ УЧЁНОМУ.

В конференц-зале президиума Дальневосточного отделения Российской Академии наук состоялось торжественное собрание, посвящённое вручению медали «За выдающийся вклад в развитие российско-китайских отношений» Виктору Ларину.

Его, учёного с мировым именем, директора Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока, председателя приморского отделения Общества российско-китайской дружбы, главного редактора научного журнала «Россия и АТР» пришли поздравить не только коллеги, но и многочисленные представители научных и общественных организаций Приморья.

Генеральный консул КНР г-н Сунь Лицзе специально прибыл по этому поводу из Хабаровска и вручил нашему выдающемуся земляку высокую награду, которая учреждена в честь 60-летия установления дипломатических отношений Китая с Россией. Медаль выпущена всего в 60 экземплярах. Две первых были вручены Президенту и премьер-министру России.

Этой награды удостоены также - ректор МГУ В. Садовничий, профессор МГИМО А. Лукин, другие выдающиеся государственные, общественные и научные деятели России, внесшие большой вклад в укрепление китайско-российских отношений. В. Коробеева.

Поскольку Борис Владимирович Сумашедов крупнейший в РФ, а может быть, и в мире знаток биографии и литературного наследия легендарного В. К. Арсеньева, то я ещё раз обратился к нему с просьбой внятно объяснить читателям газеты «За Русское Дело», почему всё-таки В. К. Арсеньев русские земли наносил на карту как исконно китайские? Напрасно я уже год жду ответ на этот вопрос от автора книги «Распятый в дебрях».

Здесь стоит рассказать, какая в связи с деятельностью В. К. Арсеньева топонимическая драма ожидала Приморье в наши дни...

4

В старой сумке я держу карты Российской Федерации. Вынимаю на досуге первую попавшуюся. Оказалась - Свердловской области. Смотрю, и глаза разбегаются от множества названий рек, озёр, возвышенностей, проникнуть в смысл которых современному человеку практически невозможно. Здесь реки: Реж, Лямиа, Тагил, Ницца, Кирга, Пышма, Лозьва, Саска, Ёлва и т. д.; озёра: Ватка-тур, Синтур, Куртугуз и т. д. Точь-в-точь такая же картина на картах всей Руси от берегов Тихого океана до Балтики. Непонятны они потому, что возникли в глубочайшей древности, придуманы были по теперь забытым лингвистическим законам. Обычно «учёные»-топографы находят созвучные этим именам слова в лексиконе какой-нибудь малой народности и «переводят» на русский язык. Получается смешно, коряво, нелепо, тем не менее, так принято. Но! О том, какое значение они имеют в познании тайн истории России, говорит открытие, сделанное доктором исторических наук, лауреатом премии им. Дж. Неру Н. Р. Гусевой и кандидата исторических наук С. В. Жарниковой. Оказывается, многие названия рек на Европейском Севере Руси продублированы в... Индии, а если и не продублированы, то легко переводятся на современный русский при помощи санскрита - одно-го из диалектов древнеславянского. И ничего сверхъестественного в этом нет, потому что древнеиндийскую цивилизацию основали когда-то славяно-русы, часть которых ушла в будущую Индию с Русского Севера.

На Русском Севере по сей день можно встретить названия рек, явно связанные с санскритом, объясняемые только при помощи древнего языка арьев - санскрита, так же как названия многих деревень и сёл» (Жарникова С. Древние тайны Русского Севера. В сб. Древность: Арьи, Славяне. М., «Палея». 1996 год, стр. 107). Вот «индийские» имена рек Архангельской и Вологодской областей: Ганга, Гавиньга, Гангрека, Гангозеро, Гавяна, Индога, Индига, Калия, Лала, Лакшма, Сумера, Тара и т. д., и т. д. (названия даются по картам, взятым из дореволюционных изданий).

Не сомневаюсь в том, что остальные топонимы Руси, в том числе и на Урале, со временем получат доказательства их русского происхождения.

И какой вред нанёс бы некий реформатор, взявшийся стирать топонимы с карты России! А если бы такое однажды произошло, то легко представить ужас людей, однажды проснувшихся на берегах не Волги, а, предположим, реки Глинистой, не Ангары, а реки Хариузной и т. п. С такой ситуацией столкнулись жители Приморского края, когда в конце 1980-х гг. вдруг увидели, что на картах, дорожных указателях, в газетах, официальных документах десятки и сотни рек, ручьёв, сопок, падей стали вдруг называться «не так». Правда, топонимы Иман, Тетюхе, Манзовка, Сучан и другие были ликвидированы после известных событий на уссурийском речном острове Даманский в 1969 году. Населению вполголоса дали понять, что сделано это было потому, что «китайцам не надо давать повода для территориальных притязаний». Тотальная и гораздо более дорогостоящая акция конца 1980-х гг. (под шумок «перестроечной» вакханалии) была проведена тоже втайне от населения и неизвестно по чьей инициативе.

Действительно, карта Приморья до её переписывания была «нафарширована» китайскими названиями. Как уже сказано выше, «наградил» ими эти исконно русские земли писатель и путешественник, топограф и географ-краевед В. К. Арсеньев. Может быть, мы к нему слишком предвзяты? Тогда всмотримся в его топонимическое творчество ещё раз. Вот как, к примеру, кладёт он на карту бассейн реки Иман (ныне это река Бол. Уссурка):

«Река Тайцзибери (один из притоков Имана. - О. Г.) длиной 100 км., она очень порожиста, завалена буреломом... В нижнем течении Тайцзибери имеет следующие притоки: с правой стороны Цологоузу (12 км.), Чанцзуйзу, с горой того же имени, и Сибичу; потом следуют: Ханихеза, Бэйлаза и Динанца. Сибича образуется из слияния Сяо-Сибичи и Санчазы и имеет течение в среднем 9 км. в час, глубину около 1,5 м. и ширину близ устья 50 м. Если идти вверх по правой речке, то можно в два дня выйти на р. Бейцухе, по второй - в четыре дня на Шитохе (верхний приток Бикина). С левой стороны в р. Тайцзибери впадают: Нанца (25 км.), Тяпогоу (20 км.), Цамцагоуза (30 км.), Поума-зыгоу (12 км.) и Талингоуза (40 км.). Между устьями третьей и четвёртой рек находится довольно высокая гора, которую местные китайцы называют Логозуйза» (Там же, стр. 288).

Неприятные для русского уха и глаза китайские слова в изобилии нагромождены во всех сочинениях В. К. Арсеньева.

Один и тот же слог, произнесённый в разной тональности, может иметь до четырёх совершенно разных значений. Например, «дао» это: и «остров», и «опрокидывать, лить жидкость», и «путь, дорога», и «до, доходить, достигать, прибыть» (Барк В. Военный русско-китайский, китайско-русский разговорник. М., «Огиз», 1937 год; Китайско-русский словарь под ред. проф. И. М. Ошанина. М., 1955 год). Поэтому точный смысл какого-то сложного понятия даже китаец может уяснить, лишь увидев его прописанным иероглифами. Поскольку хунхузы писать иероглифы не умели, то Арсеньев по возвращении домой при помощи китайско-русского словаря приспосабливал «Цологоуза» под «Цзо-ло-гоу-цзы», «Чанцзуйза» под «Чан-цзун-цзы» и т. д. Потому что слово-слогов «цо» и «за» в китайском языке просто-напросто не существует, и он подгонял их под «цзо» и «цзы». Отсюда «длинные клювы», «долины с завядшей травой» и прочая тарабарщина.

В. К. Арсеньев был и остаётся тёмной личностью, хотя бы из его отношения к попадающимся на его пути явно некитайским названиям. Вот встретилась ему в бассейне р. Иман котловина под названием Картун «в 6 км длиной и 3 км. шириной». Название чисто русское. Открываем словарь Вл. Даля: «КАРА ж. казнь, наказание, строгое взыскание»; «ТУНЕ нар. тунно сиб.(! - О. Г.) втуне, даром, без платно, без пользы; тщетно, дарово, напрасно, попусту; без вины, без причины». То есть в этой котловине кто-то когда-то был «невинно казнён». До сих пор в разговорном русском слово «карачун» означает «конец», «смерть», «гибель» (Вл. Даль).

Но путешественнику по возвращении во Владивосток, как уже тоже замечено, не приходило в голову заглянуть в словарь Вл. Даля. Он пишет: « Слово «картун» (вероятно, «гао-ли-тунь») означает «корейский посёлок»».

Не вдохновил Арсеньева на поиски русских корней в приморских топонимах даже такой эпизод: «Незадолго до сумерек мы добрались до участка, носящего странное название Паровози. Откуда произошло это название, так я и не мог добиться» (Там же, стр. 292). Как откуда? От слова « паровоз»! Он, наверное, был бы рад переиначить и это слово на китайский лад, но никак не получилось!

В этой книге мы поясним, откуда в дремучем Уссурийском крае появился этот топоним, а пока замечу, что, не умаляя заслуг В. К. Арсеньева, пора всё-таки разобраться в побудительных мотивах этого человека, заложившего под Приморье топонимическую мину замедленного действия.

Первые карты Приморья и Приамурья и до революции 1917 года, и в советские времена создавались, естественно, при активном участии В. К. Арсеньева и содержали в себе:

- топонимы, зафиксированные Арсеньевым со слов китайских бродяг;

- топонимы, данные местными малыми народностями;

- топонимы, данные славяно-русами до н. э. и сохранившиеся неискажёнными вплоть до 1969 года;

- топонимы, данные славяно-русами до н. э., но китаизированные В. К. Арсеньевым;

- топонимы, данные славяно-русами до н. э. и сохранившиеся до наших дней не изменёнными.

Представление о первой группе читатель уже имеет, на второй не буду останавливаться, т. к. к ним в общем-то замечаний нет.

К третьей группе относятся: Манзовка, Иман, Сучан, Пидан, Шайга, Ханка, Кхуцин, Пфусунг, Садага, Улунга, Самарга, Тамга, Табарга, Силан, Сица, Олон, Лефу, Фудзин, Майтун и мн. др.

К четвёртой группе относятся гидронимы, искажённые вследствие неправомочного исправления русских окончаний в названиях рек «-ха» и «-га» на китаизированное «-хе» и «-гоу». Тетюха - на «Тетюхе», Майха - на «Майхе», Улаха - на «Улахе», Мутуха на «Мутухе», Култуха на «Култухе» и мн. др.; Ванга на «Вангоу», Кван-дага на « Квандагоу», Поуга на «Поугоу», Инза-Лазага на «Инза-Лазагоу», Литянга на «Литянгоу» и мн. др. Кстати, если «хе» по-китайски «река», то «гоу» вовсе не «река», а: «ров, канава»; «собака»; «достаточно, довольно».

К пятой группе относятся: Амур, Сихотэ-Алинь, Уссури, Бикин, Кия, Алчан, Хор и др.

Разумеется, карту Приморья надо было чистить от китаизмов, но, во-первых, после глубоко научной проработки возникшей проблемы, в том числе путём организации экспедиций «по следам Арсеньева» с целью возможного выявления русских названий, существовавших ко времени его путешествий; во-вторых, делать это надо было не подковёрно, а в условиях широкого объяснения ошибок Арсеньева, т. е. гласно, поскольку на картах мира топонимы Приморья остались прежними.

Вот малая часть современных названий рек Приморья, родившихся «от фонаря» в тиши кабинетов тамошних чиновников: Осиновка, Спасовка, Крыловка, Кривая, Перекатная, Чёрная, Берёзовка, Малиновка, Откосная, Партизанская, Зеркальная, Высокогорская, Черёмуховая, Рудная, Дорожная, Комиссаровка, Студёная, Илистая, Снегуровка, Павловка, Арсеньевка, Улитка, Ивнячка, Комаровка и т. п.

Привожу выходные данные первой обновлённой карты Приморья: «Карта составлена и подготовлена к печати Дальневосточным аэрогеодезическим предприятием Роскартографии в 1989 г. Адрес: 680000 г. Хабаровск, ул. Шеронова, 97. Редакторы В. Ф. Анейчик, П. Г. Вебер».

5

В своей книге «Белый Конь Апокалипсиса» топонимической драме Приморья я посвятил несколько страниц. От простых читателей Приморья у меня - ни одного недоброжелательного письма. Отрицательные отзывы пришли от людей, кормящихся из «научного корыта», т.е. прямо или косвенно ответственных за бездарно проведённую операцию на карте Приморья. По своей наивности я полагал, что «специалисты» будут мне благодарны за методологию прочтения русских топонимов, не уничтоженных Арсеньевым, по Всеясветной Грамоте Древней Руси. Однако их отзывы - это просто оскорбления в мой адрес. К таковым относится, например, публикация в «Вестнике Сахалинского музея» за 2004 год статьи известного в Хабаровске картографа Г. Г. Левкина. На предложения объясниться он ни разу не ответил. Поэтому я был вынужден обратиться к нему с открытым письмом, которое я привожу здесь, чтобы читатель почувствовал остроту возникшей проблемы.

«Топографу-академику ЛЕВКИНУ Г. Г., г. Хабаровск Копия: губернатору Приморского края г-ну С. Дарькину, г. Владивосток

ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО Уважаемый Григорий Григорьевич!

Выражаю своё недоумение по поводу Вашего отзыва на мою книгу «Белый Конь Апокалипсиса» в ежегоднике «Вестник Сахалинского музея», № 11 за 2004 год под заголовком «Издевательство над топонимикой». Вы позволили себе в некорректной форме (мы с Вами лично не знакомы) «прокатиться» по моей персоне:

«Написана она (книга. - О. Г.) на уровне амбициозного репортёра-неудачника из районной газеты, который, услышав звон, не разобравшись, где он, сам начинает бить во все колокола, выдавая растрезвоненное за научное открытие. Может быть, это сказывается его давняя работа гражданским вольнонаёмным в отделе писем газеты Краснознамённого Дальневосточного военного округа «Суворовский натиск»?».

В 1965-1966 гг., в возрасте 23 лет отслужив срочную в Советской Армии, я действительно работал литературным сотрудником в Бикинской районной газете «Коммунист» (Хабаровский край), постигая азы журналистики самостоятельно. Непредвзятый литератор, полистав подшивку газеты «Коммунист» за эти годы скажет, что «амбициозным репортёром-неудачником» я не был, т. к. опубликованные мною материалы найдёт вполне приемлемыми.

А как понять Ваше: «...сказывается его давняя работа гражданским вольнонаёмным в отделе писем газеты КДВО «Суворовский натиск»?». Или поработать в этой газете - всё равно, что отлежать в «палате № 6»? Работал я в «СН» в 1969-1971 гг., т. е. 35 лет назад, и замечаний ко мне тоже не было...

Собственно, Вы встревожились - то не по делу. Вы критикуете мою книгу с точки зрения современных топонимической и исторической наук. Но ведь она вовсе НЕ НАУЧНОЕ издание! Моя книга «написана в ЖАНРЕ ПУБЛИЦИСТИЧЕСКОГО ОЧЕРКА», о чём и сказано в аннотации к ней, т. е. она и не претендует на научность. Публицистика формулирует и ставит проблему, обращает на неё внимание читателей, в том числе учёных мужей и политиков, с целью её разрешения. Вы же судите игру в футбол по правилам баскетбола. Боже меня упаси пристроиться к исторической науке, войти в круг её старчески трусоватых адептов - мастеров держать нос по ветру. Будучи твёрдо убеждённым, что топонимы Приморья уходят своими корнями в неолитическую молодость Русского народа, я привлёк Всеясветную Грамоту (ВГ) Руси Великой, прочёл топонимы Приморья с её помощью, и открылась неприглядная картина. Получилось, что дальневосточные «историки» в смычке с топографами работают на отторжение от России русского Дальнего Востока в пользу Китая. Кто в силу устоявшейся догмы, что русских до Ермака в Сибири и на Дальнем Востоке не было, а кто и вполне сознательно. В книге я об этом открыто не заявил. А вот сейчас, после злобного отзыва «историка» В. В. Иванова на мою книгу в журнале «Дальний Восток» «Зачем самураю... лапти?»» (№ 11-12, 2002 год) и Вашего в «Вестнике Сахалинского музея» прямо утверждаю, что некоторые историки и археологи, топографы, музейные работники и журналисты СМИ Дальнего Востока куплены китайцами за конкретные суммы, составили ПРОКИТАИСКУЮ ПЯТУЮ КОЛОННУ и отрабатывают свои иудины деньги! Не странно ли, что негодуют при виде моих книг только люди, вроде бы приставленные охранять наши государственные интересы в истории и топонимике. А иначе не объяснить тот факт, что уже при де-факто начавшейся оккупации китайцами нашего Дальнего Востока до сих пор не появилось ни одной сильной (или даже слабой) научной работы, доказывающей лживость и необоснованность исторических претензий китайцев на наши Сибирь и Дальний Восток.

А ведь сейчас добросовестному историку есть на что опереться: появились, наконец, БАЗИСНЫЕ труды академиков РАН А. Т. Фоменко, Г. В. Носовского, академика РАЕН, доктора философских наук, профессора, крупнейшего специалиста по славянской мифологии и палеографики В. А. Чудинова (прочитавшего по-русски надписи, относящиеся к неолиту и даже палеолиту!), историка, археолога и писателя Ю. Д. Петухова, писателя и историка П. П. Орешкина, учёных И. Давиденко, Я. Кеслера и мн. др., из трудов которых хорошо просматривается первичность русской протоцивилизации по отношению ко всем другим цивилизациям древности: западноевропейской, индийской, арабской, еврейской, «древне» - греческой, «древне» - римской и, конечно же, - китайской!

Тем не менее, в Краеведческом музее им. В. К. Арсеньева (г. Владивосток) в прокитайском духе оформлен отдел «Государство чжурчженей», который в день посещают 5-6 групп (150-200 человек) туристов из Китая. Войдя в него, они впадают в бешенство и начинают кричать: «Смотрите, русские сами признаются в том, что эти территории когда-то принадлежали Китаю!!!» Дирекция музея не может не знать, на интересы какого государства работает экспозиция этого отдела.

Всякая попытка начать воспитание населения Дальнего Востока в национально-патриотическом духе беспощадно преследуется (тоже на китайские деньги?) по ст. 282 УК РФ как проявление «фашизма», «шовинизма», как «разжигание межнациональной вражды и розни». Например, по этой статье за издание тиражом 999 экз. якобы «фашистской» газеты «Нация» в Хабаровске в 2003 году условно был осуждён молодой человек С. С. Лукьяненко. А во Владивостоке дело дошло до физического уничтожения издателей патриотических газет.

Честный учёный-топограф в создавшейся ситуации, прослышав о возможности прочесть по-русски, а не по-китайски исконную топонимику юга русского Дальнего Востока, радостно встрепенётся. Ведь это шанс спасти ситуацию! Он спросит, а что это за Всеясветная Грамота Древней Руси из 147 Буков? Где её достать? Вы же, Григорий Григорьевич, ёрничаете: «...новоявленные первосоздатели так называемой «Всеясветной Грамоты», «...Буковы ... дошли до некоего А. Ф. Шубина-Абрамова» и т. д.

Между тем, Всеясветная Грамота - это наша древняя, тщательно продуманная единая слогово-графическая система составления русских имён и фамилий в соответствии с точной индивидуальной генетически-родовой доминантой каждого из нас, а также топонимов в соответствии с философско-мировоззренческим пониманием-видением Русичами объектов Природы.

В настоящее время топонимика Приморского края ЗАМЕНЕНА ПОЛНОСТЬЮ. Однако предварительная научная работа при этом не проводилось, и не было указано на роковую ошибку писателя и топографа В. К. Арсеньева, немотивированно приписавшего речкам и возвышенностям Приморья китайские названия, черпая их из уст бродяг-китайцев, незаконно проникавших в уссурийскую тайгу в начале XX века.

Надо, наконец, громко заговорить о том, что топонимическое творчество Арсеньева на территории Приморья - преступление против России. А то ведь получается, что мы, не объяснив предварительно причин появления китаизмов на карте Приморья (как будто бы они были всегда), тихо признали историческую незаконность своего пребывания в Приморье. Другого подтекста в создании новой карты Приморья увидеть невозможно. Придёт время, и китайцы этим воспользуются!

Вы пишете о себе как о «профессиональном топографе, многие годы занимающемся дальневосточной топонимикой». Тогда разъясните мне, за что впали в немилость, к примеру, два топонима из многих в Партизанском районе Приморского края? Шайга (название маленькой речки, а по ней - знаменитого Шайгинского городища) и Пидан ( название горы). Что же в них-то китайского? Прочтём их по слогам.

Га - Означает движение в будущее и присутствует во множестве русских гидронимов с окончанием на «-га»: ВолГА, ПинеГА , ОнеГА и т. д .;

Ша - Букова ВГ, означает защиту;

Й - несёт идею скрытой потенции чего-то (не исключены оздоровительные свойства воды в Шай-ге).

А горе Пидан - Пи дан.

Пи - Букова ВГ и означает «загадку, связанную с мирами иными, параллельными».

И в самом деле, на горе Пидан наблюдаются таинственные явления, что сегодня привлекает к ней пристальное внимание во всём мире. А река Пинега (наш Европейский Север) течёт среди рыхлых горных пород, русло её спрятано в многокилометровых пещерах, и она тоже полна загадок. Может быть, и гидроним Пинега китайского происхождения? Сейчас Пидан стал «Ливадийским хребтом» (крымский мотив?), а Шайга - рекой Ратной. Так кто же издевается над топонимикой?

Вы далее пишете: «... сам О. Гусев несколько раз в книге подчёркивал, что он некоторое время учился во Владивостоке и вроде бы изучал китайский язык. Вот только как он изучал китайский язык, мы поймём из нижеследующего его замечания, что в китайском языке 190 иероглифов ключей, позволяющих разбираться в сложных иероглифах. В китайском и японском языках существуют 214 ключей, о чём знает каждый первокурсник».

Я не «вроде бы», а в самом деле изучал китайский язык в Дальневосточном Государственном университете и «несколько раз не подчёркивал» это в книге. Зачем же? У меня сохранился «Учебник китайского языка» Т. П. Задоенко и Хуан Ши-ина (М., «Наука», 1973 год). Раскрываю его на стр. 19: «Ранее таких ключей (к китайским иероглифам. - О. Г.) насчитывалось 214. За последнее время общий список ключей пересмотрен китайскими лингвистами. Из него исключены знаки, употребляющиеся в ограниченном количестве иероглифов или в неупотребительных сейчас иероглифах. Ныне в Китае принята таблица, включающая около 190 ключей (в том числе и вариантов некоторых ключей)».

Выходит, Ваше знание предмета, Григорий Григорьевич, не без изъяна, поскольку странно «лопухнулись» с количеством этих самых иероглифов-ключей... Подсказываю адрес учреждения в Хабаровске, в котором можно проверить эту цитату: ул. Муравьёва - Амурского, д. 1/72.

С наилучшими пожеланиями - ГУСЕВ О. М. , проф. Международной Славянской Академии, гл. редактор Всероссийской газеты «За Русское Дело».

7 октября 2006 г.

Ответа на это письмо от Г. Г. Левкина я тоже до сих пор не дождался.

Гипотеза о том, что на юге Дальнего Востока существовала могущественная цивилизация славяно-русов, выдвинутая в моей книге «Белый Конь Апокалипсиса» главным образом на основе прочтения наиболее «значимых» топонимов Приморья, не уничтоженных В. К. Арсеньевым, сегодня подтверждается. Вторая Амурская экспедиция, организованная редакцией газет «За Русское Дело» и «Потаённое», установила, что Приморье - это страна древнейших насыпных пирамид, достигающих 300 м. в высоту. Местному населению они известны как «сопки». Две из них, «Брат» и «Сестра», расположены в черте г. Находка. Верхняя треть сопки «Брат», имевшая внутри себя большое помещение с цельнолитыми бетонными стенами, по распоряжению властей Приморья была взорвана в середине 1960-х гг. и сегодня представляет собой крайне удручающее зрелище.

Совсем недавно выдающееся открытие сделал в Приморье Генрих Петрович Костин - подводный археолог и тренер спортсменов-подводников. На дне, берегах и островах залива Петра Великого он тоже обнаружил неопровержимые доказательства существования в Приморье мощной цивилизации (12 крупных городов и около 30 крепостей, в бухте Золотой Рог зимовали до 200 кораблей), которая, к сожалению, погибла в результате землетрясения.

«На островах, на побережье и дне заливов и бухт аквалангисты клуба "Восток" находили фрагменты керамики и бронзовые зеркала, следы культуры, существовавшей ещё в VI-V тысячелетии до нашей эры. Особый интерес вызывают найденные детали повозок, из которых следует, что полторы тысячи лет назад на территории Приморья уже ходило колесо, и не в виде игрушки, как у древних инков, а как неотъемлемая часть транспортного средства.

Одним словом, территория Дальнего Востока России в те века была культурным центром евроазийского материка» (Дека Н. Приморская Троя ждёт своего Шлимана. «АиФ в Приморье», № 12, 2006 г.). Погибла эта цивилизация после XV или XVI вв. н. э., поскольку до этого времени в залив Петра Великого ещё заходили корабли, в частности, - японский военный корабль, который был уничтожен местными жителями. Имеется и достаточно доказательств того, что цивилизация Приморья была не китайской, а славянской цивилизацией. Цитирую:

«В каменоломнях о. Рейнике можно обнаружить следы клина - чисто славянского способа вырубания камня. Каменный тротуар - славянский приоритет. Каменные мостовые были в старой Москве, Киеве, Пскове ещё до христианства. И таких перекличек с древней славянской культурой на Дальнем Востоке немало. Грушевидные колодцы, встречающиеся на территории Приморья, устроены так же, как у северных славян.

На дне залива Петра Великого лежит полтора десятка древних судов. По словам Костина, на некоторых из них вместо стальных деталей - медные. Поэтому можно предполагать, что они были спущены на воду ранее VII-IX вв. н. э. У них было две палубы - это вам не беспалубные суда Колумба! Кстати, на севере даже простые рыбаки имели палубные суда - иначе замёрзнешь.

...Почему же эти факты так и не стали достоянием широкой общественности? По мнению Костина, это связано с тем, что соседние с Россией страны претендуют на наши земли» (Там же).

Что касается повозок на колёсах, то в прекрасном сельском музее села Сергеевка (Партизанский район), который основал известный в Приморье скульптор, писатель и археолог Семён Никитич Горпенко, я лично сам видел тормозные колодки с этих колес, которые отличаются от современных железнодорожных тормозных колодок лишь размерами. Они вполне подошли бы к сегодняшней вагонетке. Вот откуда в бассейне реки Иман топоним «Паровози», т. к. там, видимо, когда-то что-то перевозили на таких вагонетках, сцепленных в составы. Тянули эти составы, может быть, и не паровозы, т. к. «паром» могли называть и ныне забытый вид энергии. (Обегал же когда-то по периметру остров Крит, охраняя его, железный робот без всякой подзарядки!) Были и рельсовые пути, которые после землетрясения растащили местные «туземцы» на ножи и другие изделия. В музее С. Н. Горпенко лежат миниатюрные костыли от этой «железной дороги».

В нижнем течении.

В полдень 23 июня 1908 года наш небольшой отряд перебрался на пароход. Легко и отрадно стало на душе. Все городские недомогания сброшены, беганье по канцелярии кончено. завтра в путь.

В сумерки мои спутники отправились в город в последний раз навестить своих знакомых, а я с друзьями, пришедшими проводить меня, остался на пароходе. Мы сели на палубе и стали любоваться вечерним закатом, зарево которого отражалось на обширной водной поверхности.

Был тихий летный вечер. Янтарное солнце только что скрылось за горизонтом и своими догорающими лучами золотило края облаков в небе. Сияние его отражалось в воздухе, в воде и в окнах домов какого-то отдаленного поселка, предвещая на завтра хорошую погоду.

Против Хабаровска левый берег Амура низменный. Бесчисленное множества проток, слепых рукавов и озерков создают такой лабиринт, из которого без опытного провожатого выбраться трудно. Когда-то всё пространство, где Амур течет в широтном направлении от станицы Екатерино-Никольской до озера Болен-Очжал, на протяжении около 500 и шириной в 150 километров представляло собой громадную впадину, заполненную водой. Высоты у слияния реки Уссури с Амуром являются древним берегом этого обширного водоема.

Город Хабаровск основан графом Муравьёвым-Амурским 31 мая 1858 года на месте небольшой гольдской деревушки Бури. Отсюда получилось искажённое китайское название "Воли", удержавшееся в Маньчжурии до сих пор. Первым разместился здесь 13-й линейный батальон, который расположился как военный пост. В 1880 году сюда переведены были из Николаевска все административные учреждения, и деревушка Хабаровка переименована в город Хабаровск.

Тогда это было глухое и неустроенное поселение среди тайги, остатки которой долго ещё были видны в самом центре города. Единственным путём сообщения был Амур. Осенью и весной во время ледостава и при вскрытии реки Хабаровск оказывался отрезанным от других городов на несколько месяцев. Эта изоляция называлась "почтовым стоянием".

На палубе парохода было тихо и пусто. Только со стороны города доносился неясный шум, которого обычно не слышно днём.

Можно подумать, что с наступлением тьмы воздух делается звукопроницаемее. На западе медленно угасала заря, а с другой стороны надвигалась тёплая июньская ночь. Над обширным водным пространством Амура уже витал лёгкий сумрак: облака на горизонте потускнели, и в небе показались первые трепещущие звезды.

В это время шум вёсел привлёк моё внимание. Из-за кормы парохода вынырнула небольшая лодка с двумя гребцами. Молодой гольд работал вёслами, а старик сидел на корме и направлял свою утлую ладью к берегу. Он что-то говорил своему юному спутнику и, протянув руку по направлению к югу, дважды повторил слово "Хехцир". Машинально я перенёс свой взор на величественный горный хребет, протянувшийся в широтном направлении от озера Петропавловского до реки Уссури и носящий название, которое только что упомянул старик гольд. Хехцир имеет наибольшую высоту в 3000 футов. Железная дорога пересекает его в самом низком месте в 34 километрах от Хабаровска. В исторической литературе этот хребет называется Хохцским, также Хехцир, а в китайской географии Шуй-дао-тиган имеется глава об Уссури, переведённая академиком Васильевым, в которой означенные горы названы Хухгир (Хурчин). На западном склоне хребта Хехцир у самой реки Уссури расположилась казачья станица Казакевичево, а раньше здесь была небольшая ходзенская деревушка Фурмэ (Турме), состоящая из четырех фанз.

В 1859 году Р. Маак застал здесь уже русских. От гольдской деревни не было и следа, но у туземцев о ней сохранились воспоминания.

Давным-давно в одинокой фанзе жил гольд Хээкчир Фаенгуни. Он был хороший охотник и всегда имел достаточный запас юколы для своих собак. Хээкчир был однажды в Сан-Сине на реке Сунгари и вывез оттуда белого петуха. После этого он начал тяготиться своим одиночеством, потерял сон и стал плохо есть. Как-то раз ночью Хээкчир Фаенгуни вышел на улицу и сел у крыльца своего дома. Вдруг он услышал слова:

- Хозяин, закрой окна, перед светом будет гроза.

Хээкчир обернулся и увидел, что это петух говорил ему человеческим голосом. Тогда он пошел на берег реки, но тут услышал шёпот над своей головой. Это говорили между собой деревья. Старый дуб шелестел листьями и рассказывал молодому ясеню о том, чему довелось ему быть свидетелем за двести с лишним лет. Хээкчир испугался. Он вернулся в свою фанзу, лег на кан, но, как только начал дремать, опять услышал шорох и голоса. Это говорили камни, из которых был сложен очаг. Они собирались треснуть, если их ещё раз так накалят.

Тогда Хээкчир понял, что он призван быть шаманом. Он отправился на реку Нор, и там маньчжурский шаман вселил в него духа Тыэнку. Хээкчир скоро прославился - он исцелял недуги, находил пропажи и отводил души усопших в "загробный мир". Слава о нём пошла по всей долине Уссури, Амуру и реке Сунгари.

Вскоре около его фанзы появились другие домики. Так образовалась деревня Фурмэ. Потом пришли русские и потеснили ходзенов. Последние должны были оставить насиженные места и уйти от неспокойных "лоца" вверх по реке Уссури.

Деревня Фуэмэ исчезла, а название Хээкчир превратилось в Хехцир. Впоследствии казаки этим именем стали называть не только то место, где раньше была ходзенская деревня, но и весь горный хребет.

В этом сказании чувствуется влияние юга. Как попало оно на Амур к гольдам из Маньчжурии?

За разговорами незаметно прошло время. Я проводил своих друзей на берег и вернулся на пароход. Было уже поздно. Последние отблески вечерней зари погасли совсем, и тёмная ночь спустилась на землю. Где-то внизу слышались меланхолические всплески волн: пахло сыростью и машинным маслом. Я ушёл в свою каюту и вскоре погрузился в глубокий сон.

На другой день рано утром мы оставили Хабаровск.

С момента отхода от пристани все на пароходе начали жить судовой жизнью. Вместе с нами ехала публика самая разнообразная: чиновники, играющие в вист "по маленькой", коммерсанты, говорящие о своих торговых оборотах, и крестьяне, возвращающиеся из города с покупками. Кто читал, кто так сидел и смотрел вдаль, а кто просто забился в каюту и под ритм машины уснул как убитый. В третьем классе очень людно - там пассажиры вплотную лежат на нарах и не встают, чтобы не потерять место, добытое с такими усилиями при посадке.

Все дальше и дальше позади остаётся Хабаровск. Широкою полосою расстилается Амур, и кажется он большим озером и вовсе не похож на реку.

О происхождении названия Амура существуют различные показания. Его производят от слова "Амор", что по-тунгусски означает "Добрый мир", от маленькой речки "Емур", впадающей с правой стороны около Албазина, и от гиляцкого слова "Гамур" , "Ямур", что значит "Большая вода". Историк Миллер Мамуром называет реку, на которой живут натканы (натки) по-якутски "Кара туган" (Чёрная река). Современное туземное население называет его Дай Мангу, а ольчей - Мангунами.

Общее направление течения Нижнего Амура северо-восточное. С левой стороны в него впадают реки Тунгуска, Дарги, Гай и Галка, а с правой - протока из озера Петропавлоского. Последнее длиною 20 и шириною около 8 километров. В недавнем прошлом оно было значительно больше и простиралось на юг и юго-запад до предгорий Хехцира. Сита была небольшой речкой, и Обор впадал в озеро самостоятельно.

Возвышенность, где ныне расположено селение Волконское, представляет собой древний берег большого озера, а обширные болота с западной стороны указывают места, которые совсем недавно освободились от воды. Процесс дренажирования ещё не закончен. Нынешнее озеро Петропавловское быстро мельчает, и недалеко время, когда оно тоже превратится в болото. Широкая долина Амура наполняется наносами его притоков - ила и песка, обычных спутников наводнений. В местах обвалов у подмытых берегов видно, как располагаются они в последовательном порядке. В самом низу лежит песчано-галечниковый слой, над ним нижнеаллювиальная глина, а выше слои песка, потом опять глина и поверх неё почвенно-перегнойный (гумусовый) слой, проросший высоким вейником и тростником, длинные корни которых в белых и фиолетовых чехликах прорезывают всю толщу наносов.

Около протоки из озера Петропавловского находится много песчано-илистых островов. Некоторые из них едва выступают из воды, другие имеют вид плоских релок, поросших травой и кустами лозняка. Пески перемещаются летом водою, а зимой - ветрами. Иногда зимой можно видеть поверх снега слой песку, который при вскрытии реки переносится вместе со льдом на значительные расстояния.

К вечеру наш пароход дошёл до селения Вятского, расположенного на правом, нагорном берегу Амура. Здесь на несколько часов была сделана остановка для погрузки дров. Я тотчас сошёл на берег, чтобы осмотреть селение. Невесёлый вид имело оно. Прежде всего мне бросились в глаза бесчисленные штабели дров, за ними выше на берегу виднелись жилые дома и дворовые постройки, сделанные основательно и прочно, даже заборы были сложены из брёвен. Всё указывало на достатки населения, и вместе с тем в глаза била неряшливость, на дворах развал, груды конского навоза и непролазная грязь. Вдоль деревни идёт одна улица. Две тощие гнедые лошади лениво плелись по дороге, они часто останавливались, хлопали губами, подбирая травинки, и подымали пыль. Следом за ними шёл пожилой человек. Он ругал лошадей, кричал на них и размахивал руками. Амурские жители не имеют телег и ездят по Амуру летом на лодках, а зимой по льду на санях. Вот почему на каждом дворе было по две - три пары саней.

На возвратном пути я опять увидел того же крестьянина. Он сидел на скамейке у ворот одного из домов и с кем-то переговаривался через дорогу. Нехотя ответил он на моё приветствие и спросил меня, не я ли буду новый учитель. Мой отрицательный ответ, видимо, его успокоил. Он подвинулся на скамейке и предложил мне присесть. От него я узнал, что крестьяне переселились сюда из Вятской губернии около полустолетия тому назад. Живут они с достатком и занимаются зимним извозом и доставкой дров на пароходы. Земледелие не в почёте потому, что нигде поблизости нет хорошей земли, а также потому, что есть другие, более выгодные заработки. И в самом деле! Один пуд осетровой рыбы продавался по 40 рублей, а пуд чёрной икры - по 320. Если ход кеты был удачный, то средняя семья, из четырёх взрослых душ, могла поймать столько рыбы, что, продав её в посоленном виде. за вычетом расходов на соль, бочки, фрахт и прочее, она не только вполне обеспечивала себя до нового улова, но даже откладывала значительную сумму денег на чёрный день.

Поговорив немного с вятским старожилом, я пошёл к берегу. Пароход, казалось, был насыщен электричеством. Ослепительные лучи его вырывались их всех дверей, люков и иллюминаторов и отражались в чёрной воде. По сходням взад и вперёд ходили корейцы, носильщики дров. Я отправился было к себе в каюту с намерением уснуть, но сильный шум на палубе принудил меня одеться и снова выйти наверх.

Был второй час ночи. По небу плыла полная луна, серебрившая своим трепетным светом широкий плёс Амура. Впереди неясно вырисовывались контуры какого-то мыса. Селение Вятское отходило на покой, кое-где в избах ещё светились огни...

И вот в эти ночные часы из воды вышло и поднялось на воздух множество эфемерид. В простонародье их называют "подёнками". Их личинки живут в воде и ведут хищнический образ жизни. Но потом вдруг все разом они подымаются на поверхность воды и превращаются в изящные крылатые создания бледно-голубого цвета с прозрачными крылышками и тремя хвостовыми щетинками. Подёнок было так много, что если бы не тёплая летняя ночь и не душный запах рано скошенной где-то сухой травы, их можно было принять за снег. Их было тысячи тысяч, миллионы. Они буквально наполняли весь воздух, бились в освещённые окна кают, засыпали палубу и плавали по воде. Эфемериды торопились жить. Их век короток, всего лишь двадцать четыре часа. Из тёмной пучины вод они поднялись на воздух для того, чтобы произвести себе подобных и умереть.

Я не мог долго быть на палубе. Насекомые буквально облепили меня. Они хлестали по лицу, заползали в рукава, набивались в волосы, лезли в уши. Я пробовал отмахиваться от них; это оказалось совершенно бесполезным занятием. В каюте было жарко и душно, но нельзя было открыть окон из-за тех же самых прелестных эфемерид. Долго я ворочался с боку на бок и только перед рассветом немного забылся сном.

Когда на другой день я проснулся, пароход уже был в пути. Между озером Катар и селением Вятским Амур некоторое время течёт в широтном направлении, но затем вновь поворачивает на северо-восток. Здесь правый берег состоит из ряда плоских возвышенностей, изрезанных глубокими оврагами. Он слагается из базальтовой лавы и древнейших горных пород. Около селения Елабужского возвышенности отходят от Амура в глубь страны и вновь появляются после Гасинской протоки, вытекающей из озера того же наименования.

По показаниям Пояркова, от устья Уссури вниз по Амуру на четыре дня плавания жили дючеры, а далее натки. Такого самоназвания туземцев в указанных местах мы теперь нигде не находим. Позднейшие писатели говорят о ходзенах и гольдах. Наиболее крупные гольдские селения по правому берегу Амура от Хабаровска до села Троицкого расположились в следующем порядке: Чепчики, Хованда, Сакачи-Алян, Люмоми, Хоухолю, Муху, Гаси, Дады, Дыэрга, Найхон, Джагри.

Около Сакачи-Аляна на берегу Амура есть писаные камни, затопляемые во время половодья. На одном камне схематически изображено человеческое лицо. Можно ясно различить глаза, нос, брови, рот и щёки. На другом камне - два человеческих лица: глаза, рот и даже нос сделаны концентрическими кругами, а на лбу ряд волнообразных линий, отчего получилось выражение удивления, как бы с поднятыми бровями. Рядом профиль какого-то фантастического животного с длинным хвостом и семью ногами. Оно изображено при помощи четырёх концентрических кругов, из которых задний наибольший, потом два малых и на месте головы - круг среднего размера. Линия, объемлющая круги, частью ломаная, частью кривая, изображает контур животного. На последнем камне довольно верное изображение в профиль оленя. Круп животного тоже разрисован концентрическими кругами. На боках видны рёбра в виде кривых линий, а на шее и спине ближе к холке какие-то непонятные завитки.

Часам к десяти утра пароход дошёл до села Троицкого, расположенного также на правом берегу Амура. От Вятского оно отличалось разве только размерами. Общий колорит старожильческий. В давние времена здесь было гольдское селение Толчека.

Несмотря на то, что пароходы ходят по Амуру довольно часто, для амурских крестьян это всегда событие. Заслышав свистки, всё население бросает дома и устремляется к берегу для того, чтобы принять доставленное из Хабаровска продовольствие, посмотреть, не едет ли кто из знакомых, а то и просто посмотреть на публику. Так было и на этот раз. В толпе на берегу я узнал Косякова, приехавшего из селения Найхин на двух гольдских лодках для того, чтобы встретить нас и в последний раз сделать кое-какие закупки. Покончив с делами, мы забрали свой багаж и отправились к лодкам. Около них на прибрежной гальке сидело пять человек гольдов. Все они были среднего роста и хорошо сложены. Они имели овальные лица, слегка выдающиеся скулы, небольшие носы и тёмно-карие глаза. Длинные чёрные волосы их были заплетены в косы по маньчжурскому образцу. Костюм наших новых знакомых состоял из короткой тельной рубашки белого цвета и одного или двух пёстрых халатов длиною до колен, полы которых запахивались одна на другую и застёгивались сбоку на маленькие металлические пуговицы, похожие на бубенчики. Рукава около кистей рук были стянуты нарукавниками. На ногах гольды носили короткие штаны, сшитые из синей дабы, наколенники, привязываемые к поясу ремешками, и мягкую обувь в виде олочей из толстой замшевой кожи.

Ни одна из туземных народностей на Амуре не любит так украшать себя, как гольды. Вся одежда их от головы до пяток орнаментирована красивыми нашивками. Добавьте к этому тяжёлые браслеты на руках и несколько колец на пальцах, и вы получите представление о внешнем виде молодых гольдов, щеголяющих в своих нарядных костюмах в праздничные дни и в будни. Когда принесли наш багаж, гольды принялись укладывать в лодки и размещать пассажиров. Гольдская лодка состоит из трёх досок, одной донной и двух бортовых. Корма имеет фигуру трапеции. Донная доска выгнутая; она длиннее других и значительно выдаётся. Нос прикрыт двумя короткими досками под углом 60⁰. При таком устройстве встречная волна не может захлестнуть лодку, но зато бортами она сидит глубоко в воде. Гребцы помещаются впереди на маленьких скамеечках. Грузы на лодке располагаются посредине, а кормчий с веслом находится позади.

Часов в одиннадцать утра мы оставили село Троицкое и поплыли вверх по протоке Дырен к гольдскому селению Найхин.

Был один из тех знойных и душных дней, которые характеризуются штилем, ясным, безоблачным небом и зеркально-гладкой поверхностью воды. Солнечные лучи, отражённые от воды, слепили глаза и утомляли зрение, а долгое сидение в лодке в неподвижной позе вызывало дремоту. Часа через два плавания гольды причалили к берегу, чтобы отдохнуть и покурить.

Воспользовавшись остановкой, я решил размять немного ноги и пошёл прогуляться по берегу. Слева тянулись обширные луга, поросшие высокой травой. Главную массу поёмной растительности составлял всё тот же вейник до полутора метров высотою с недеревенеющими стеблями в виде соломы. Он растёт чрезвычайно обильно, почти без примеси других трав, занимая обширные пространства. Места посуше были заняты обыкновенной полынью с перистыми листьями, издающими приятный запах, если их потереть между пальцами, и тростниками, вполне оправдывающими своё видовое название и вытеснившими почти всякую растительность. Оригинальный вид имеют заросли тростников с длинными листьями, легко вращающимися в ту сторону, куда дует ветер. Точно их кто-нибудь нарочно расчёсывает и расправляет. Дальше виднелась какая-то полудревесная, полукустарниковая растительность. Я направил туда свои шаги. Это оказались тальники и ольшаники, словно бордюром окаймляющие берега проток и озерков со стоячей водой.

Луга, поросшие столь буйной растительностью, довольно богато населены пернатыми. В этот знойный день большая часть их попряталась в траве, но всё же некоторых, наиболее прожорливых, голод заставлял быть деятельными. Прежде всего я заметил восточную чёрную ворону, всеядную, полуоседлую общественную птицу. От своей европейской товарки она отличается оперением чёрного цвета с фиолетово-синим оттенком. Ворона сидела на земле и кого-то караулила - должно быть, мышь. При моём приближении она испугалась, снялась с места и торопливо полетела к кустам лозняка. Тут же поблизости на жиденькой ольхе сидела сорока. Она вела себя неспокойно, всё время вертелась, задирая хвост кверху, прыгала с одной ветки на другую и вдруг совершенно неожиданно камнем упала в траву, но вскоре опять появилась на одной из нижних ветвей дерева. При моём приближении трусливая птица бросилась наутёк и, оглашая воздух сухими и резкими криками, полетела вслед за вороной. Затем я увидел большого восточного веретенника, типичного обитателя сырых лугов. Веретенник неожиданно вынырнул из тростников, подлетел ко мне вплотную, затем быстро свернул в сторону и вновь спрятался в траву. Это, вероятно, был самец, старавшийся отвлечь всё внимание от того места, где самка высиживала яйца. На обратном пути я ещё вспугнул зелёную овсянку - небольшую птичку, ведущую одиночный образ жизни среди болот и глухих проток. Она села на куст, очень близко от меня, и совершенно не выражала беспокойства.

К сумеркам лодки наши дошли до гольдского селения Найхин, расположенного около самого устья Анюя. На ночь мы устроились в туземной школе. После ужина казаки принесли свежей травы. Мы легли на полу с намерением соснуть, но комары никому не дали сомкнуть глаз до рассвета.

Часов в девять утра мы с Косяковым пошли осматривать гольдское селение Найхин. Прежде всего мне бросился в глаза целый лес жердей, увешанных сетями, и сушила для рыбы. Немного в стороне высились бревенчатые амбары на сваях, в которых хранится всё ценное имущество гольдов. Чтобы мыши не могли проникнуть в амбар, на каждую сваю надевается кверху дном старый испорченный эмалированный тазик. На берегу протоки лежало множество лодок. Те, которые находились в употреблении, были просто вытащены на песок и во всякое время могли быть снова опущены в воду, другие были опрокинуты кверху дном и, видимо, давно уже покоились на катках. Сотни собак встретили нас злобным лаем. Гольды пригрозили им палками, и собаки с неохотой снова улеглись на прежние места. Спасаясь от мошек и комаров, они зарывались в землю. Песок сыпался им на голову. Собаки тёрли свои морды лапами так сильно, что совершенно выскоблили шерсть вокруг глаз, отчего получилось впечатление, будто на их головы надели очки.

Гольдское селение Найхин тогда состояло из 18 фанз, в которых проживало 136 человек - мужчин и женщин. В конце его из одной фанзы вышел нам навстречу Николай Бельдос, мужчина лет тридцати, с которым я впоследствии подружился. Он приветствовал нас по-своему и предложил войти в его дом.

Гольдская фанза - это четырёхугольная постройка с двускатной крышей. Остов её состоит из столбов, пространство между ними, кроме тех мест, которые предназначены для окон и дверей, заполнено ивовыми прутьями и с обеих сторон обмазано глиной. Крыша тростниковая, а чтобы траву не сорвало ветром, нижние слои её также обмазаны глиной, а верхние прижаты жердями.

Перешагнув через порог, мы попали в довольно просторное помещение. Вдоль стен с трёх сторон тянулись каны, сложенные из камней. Они имели ширину в рост человека и покрыты были чистыми циновками, сплетёнными из тростника. Свет в жилище проникал через три окна с одинарными рамами и с частыми решетинами, склеенными тонкой китайской бумагой. Потолка в фанзе нет вовсе: крыша поставлена прямо на стены, а вверху под самым коньком сделано небольшое отверстие для выхода дыма. Зимой его затыкают тряпицей или сухой травой. Пол земляной, плотно утрамбованный. Очагов два. Один находится у самых дверей, другой - у противоположной стены, где кончается кан.

Что такое очаг? Это низкая печка, сложенная из дикого камня, в которую сверху вмазан довольно большой котёл. Дымовые ходы проложены под канами и выведены наружу в трубу, сделанную из дуплистого дерева и стоящую несколько поодаль от фанзы. Обыкновенно топится та печь, которая находится ближе к дверям. Вторую печь топят только зимой, во время больших морозов. Естественно, что каны ближе к топке нагреваются сильнее, чем те места, где дымоход выходит наружу. Иногда каны нагреваются так сильно, что без дощатых подстилок спать на них невозможно. Около очагов имеются полочки, на которых всегда можно увидеть одну или две бутылки, деревянные корытца, берестяную посуду, поварёшку, кухонный нож и коробку с палочками для еды. Немного в стороне, прямо на полу, стоит большой глиняный сосуд для воды. Он высотою в метр и вместимостью ведер на двадцать. Эту глазированную и хорошо обожжённую посуду раньше гольды приобретали в Маньчжурии. Посредине фанзы устроены на стойках в два ряда полки, на которых сложены разные охотничьи принадлежности, как-то: рыболовные крючки, остроги, копья, луки и стрелы. На жердях, протянутых через всю фанзу, над канами лежат лыжи, вёсла от лодок, большие куски бересты и свёртки рыбьей кожи. Вследствие того, что дымовые ходы очень длинны и расположены горизонтально под канами, тяга в них не всегда равномерна, и печи часто дымят. Поэтому все предметы, находящиеся в фанзе выше роста человека, так закопчены, что не всегда удаётся узнать, что именно находится под слоем копоти. Неосторожный человек при малейшем прикосновении к ним осыпается в изобилии серой пудрой.

Почётным местом считается средняя часть кана. Иногда здесь можно видеть одну или две цветные подушки в виде валиков и перед ними разные столбики в 30 сантиметров высотою и с отверстиями в верхних частях, в которые вставлены курительные трубки. Здесь, по повериям гольдов, место обитания душ усопших родственников, ожидающих, когда шаман отведёт их в загробный мир. В углу прислонен к стене большой деревянный идол, грубо изображающий худотелого человека на длинных согнутых ногах, без рук и с редькообразной головой. Это Калгамадух, охраняющий жилище от "злых духов". Две маленькие скамеечки, небольшой столик на низеньких ножках, нечто вроде шкафа или комода в углу на кане и сундук, ярко окрашенный, с медным замком, дополняют убранство гольдской фанзы. Наблюдателя поражает обилие орнаментов не только снаружи, но и внутри жилища. Все вещи, большие и малые, покрыты резьбой. Стойла фанзы, деревянные корытца, оружие, вёсла, ложки, палочки для еды и в особенности берестяные изделия, коробки, миски, подносики и прочее, - словом, решительно всё украшается при помощи красок и ножа.

В фанзе мы застали двух женщин и старика. Одна женщина, которая была помоложе, варила обед, а другая, постарше, сидела на кане и что-то шила. Около неё стояла детская зыбка, в ней спал будущий рыболов и охотник.

Гольдская зыбка состоит из двух половинок, сложенных под углом в сто двадцать градусов, так что ребёнок находится в ней в полулежачем положении. К накладной стенке зыбки привешиваются в качестве побрякушек бусы, пустые ружейные гильзы, копытца кабарги и кости рыси, тоже охраняющие мальчика от посягательства злого духа.

Женский костюм отличается от мужского только длиною халатов и обилием вышивок и украшений. Кроме того, халаты их по подолу обшиваются медными бляшками. Кроме браслетов и колец на руках, они имели в ушах серьги с халцедоновыми и стеклянными бусами. Особенного же внимания заслуживают серьги в носу. Молодая женщина носила одну серьгу, продетую сквозь носовую перегородку так, что бляшка серьги, свёрнутая спиралью из тонкой серебряной проволоки, лежала на верхней губе. Старая женщина имела две такие серьги, продетые по сторонам в крылья носа.

Хозяин усадил нас на почётное место и велел подать угощение. Та женщина, которая шила около ребёнка, постелила на кан суконное одеяло с неудачно разрисованным на нём тигром и поставила низенький резной столик на маленьких ножках, а другая женщина принесла на берестяном подносе сухую рыбу, пресные мучные лепёшки, рыбий жир с кабаньим салом и ягодами, гранёные стаканы из толстого стекла и чайник с дешёвым кирпичным чаем.

Тотчас в фанзу стали собираться и другие гольды. Они расселись на канах и молча стали ждать конца нашей трапезы, чтобы принять участие в разговорах. Я обратил внимание на старика, седого, как лунь, и сгорбленного годами. От него я узнал, что реки Дондона нет вовсе. Дондон - это название острова, селения на нём и смежной с ним протоки, а та река, по которой нам следовало идти, называется Онюй. Орочи называют её Найхин - по имени гольдского селения при устье.

Что значит Онюй? Гольды к названиям правых притоков Амура прибавляют слово Анэй, например: Анэй Хунгуры, Анэй Бира, Анюй, Анэй Пихца и т. д. Этимологию этого слова выяснить мне не удалось. Любопытно что и на севере, именно в Колымском крае, мы встречаем два притока Колымы с тем же названием - Большой Анюй и Малый Анюй. Удэгейцы называют Дондон Уни. Возможно, отсюда произошло Онюй ("у" легко переходит в "о"), искажённое впоследствии в Анюй.

Когда гольды узнали, что мы хотим идти по Анюю, они начали рассказывать про реку всякие страхи. Говорили о том, что плавание по ней весьма опасно вследствие быстроты течения и множества завалов. Идти к истокам они отказались наотрез, и даже такие подарки, как ружьё с патронами, не могли соблазнить их на это рискованное предприятие. Далее из расспросов выяснилось, что в нижнем течении Анюя живут гольды, а выше удэгейцы.

Было видно что амурские гольды боятся Анюя. Оно и понятно. Лодки их, приспособленные для плавания по спокойным протокам Амура, совершенно не пригодны для быстрых горных речек. Уговаривать их на эту поездку я не стал (это было бы и бесполезно), но мы условились, что они доставят нас до ближайшей фанзы Дуляля, а оттуда мы найдём новых проводников. Так и будем передвигаться от стойбища к стойбищу. После этого Николай Бельдос велел назначенным для сопровождения нас гольдам расходиться по домам и готовиться к походу.

Берсенёв

Валентин

Григорьевич

(р. 19. 07. 1935 г., с. Троицкое Нанайского р-на Хабаровского края)

Прозаик, заслуженный речник Амура, лучший рационализатор речного флота РФ, действительный член Приамурского географического общества.

Автобиография.

Я, Берсенёв Валентин Григорьевич, родился 19 июля 1935 года в селе Троицкое Нанайского района Дальневосточного края, в семье служащего.

Отец - Берсенёв Григорий Акакиевич, заведующий районным финансовым отделом Нанайского района Дальневосточного края.

Мать - Берсенёва Агния Петровна, домохозяйка.

Наша родословная известна с прадеда Карпа Дементьевича Берсенёва, крестьянина переселенца Пермской губернии, бывшего среди первопоселенцев села Пермского и Вознесенского Софийского уезда Приморской области в 1860 и 1864 годах.

В августе 1937 года наша семья была переселена в село Новокуровка Кур-Урмийского района Хабаровского края, где отец продолжал работать инспектором Районного финансового отдела Кур-Урмийского Райисполкома Хабаровского края.

В 1943 году я поступил в первый класс Новокуровской средней школы, где закончил шесть классов в 1949 году.

После переезда семьи в 1949 году в город Комсомольск-на-Амуре, учился в седьмом классе школы № 1 имени Орджоникидзе.

В 1950 году поступил учиться в Комсомольский строительный техникум на отделение промышленного и гражданского строительства. После окончания первого курса техникума, перешёл учиться в Комсомольскую трёхгодичную рыбопромысловую мореходную школу, сдав конкурсные экзамены.

В 1954 году закончил мореходную школу, прошёл военно-морскую стажировку в городе Советская Гавань и был направлен на работу в Средне-Амурский Государственный рыбный трест мотористом катера.

В сентябре 1956 года, в связи с расформированием Средне-Амурского Госрыбтреста и рыбзаводов Амура, был переведён на Комсомольскую пристань Амурского речного пароходства вторым помощником механика теплохода "Сапсан". Прошёл ступени производственного роста первого помощника механика, механика теплохода.

В связи с переходом речного транспорта на совмещение профессий судоводителя и механика, переучился на судоводителя при школе командного состава флота. Последовательно занимал командные должности на буксирных судах "Сапсан" и "Ястреб", плавучем самоходном кране "Блейхерт № 2", пассажирских судах "ОМ - 2" и "ОМ - 6".

За время работы, без отрыва от производства закончил Всесоюзный заочный техникум речного транспорта, судомеханическое отделение, в 1964 году; Благовещенское речное училище, отделение электрооборудования судов в 1969 году; Новосибирский институт инженеров водного транспорта, судоводительский факультет в 1975 году; Комсомольский филиал Хабаровского краевого университета Марксизма - Ленинизма, факультет партийно-хозяйственного актива в 1979 году.

После окончания института перешёл на инженерную работу: старшим инженером участка "Рейд" Комсомольского речного порта в 1975 году, главным инженером порта Комсомольск в 1976 году, начальником технического отдела Управления Амурского речного пароходства с 1988 года.

После выхода на пенсию по возрасту работал начальником отдела охраны окружающей среды Комсомольского речного порта с 1992 года, электро-механиком гидровыгружателя "ГВ - 10" в Малайзии, а позже шкипер - механиком плавучей мастерской "ПМ - 402", электромонтёром детского сада № 256 ОАО "Российские железные дороги".

За время работы неоднократно поощрялся руководством.

В 1969 и 1975 годах заносился на Хабаровскую городскую Доску Почёта, в 1971 году на Хабаровскую краевую Доску Почёта.

Имею грамоты Министерства речного флота РСФСР, Крайкома ВЛКСМ, Крайкома КПСС и Крайис-полкома, Краевого Совета профессиональных Союзов, Краевого Совета ВОИР и НТО, Управления Амурского речного пароходства, Хабаровского и Комсомольского речных портов.

Занесён в Книгу Почёта Хабаровского речного порта в 1971 и в 1975 годах и Комсомольского речного порта в 1982 году.

Удостоен звания "Лучший рационализатор речного флота РСФСР" в 1982 году, "Заслуженный речник Амура" в 1986 и в 2002 годах.

Книги В. Г. Берсенёва:

1. "Комсомольский речной порт за 60 лет развития". - типография КнААПО, 1992 год.

2. "История развития пристани Комсомольск". - издательство ООО "Агора", г. Комсомольск, 2002 год, 182 стр.

3. "Амур-порт. 70 лет". - Хабаровский издательский дом "Приамурские ведомости", 2002 год, 96 стр.

4. "150 лет русского судоходства на Амуре". - издательство ООО "Агора", 2003 год, 102 стр.

5. "Хождение за три моря речников Комсомольска". - издательство ООО "Агора", 2004 год, 72 стр.

6. Речники Амура в прошлом и настоящем. - В книге: "150 лет судоходству на Амуре". - г. Хабаровск, Книжное издательство, 2004 год.

7. "150 лет русского судоходства на Амуре". - издательство "Агора", 2005 год, 560 стр.

8. "Хождение за три моря речников Комсомольска". - издательство ЗАО "Аквилон", 2007 год, 168 стр.

9. "На плёсах Амура" книга 1. - издательство ООО "Агора", 2007 год, 248 стр.

10. "На плёсах Амура" книга 2. - г. Комсомольск-на-Амуре, 2008 год, 280 стр.

Берсенёвы на Амуре.

Очерк

(О семье Берсенёва Карпа Дементьевича -

первопоселенца села Пермского на Нижнем Амуре

с 1860 года).

После того, как в народе прошёл слух, что открыли реку Амур, что течёт богатым краем, что там хорошая земля, зверя и рыбы множество, а населения нет, и что туда скоро начнут вызывать на жительство...

Вскоре в народе стали выкликать охотников заселять новые земли на Амуре. По деревням ездили чиновники и объясняли крестьянам, что тем, кто туда пойдёт, переселенцам, дадут льготы. С них снимались все старые недоимки, а на новых местах наделяли землёй, освобождали всех мужчин от рекрутской повинности. В губернских городах России были образованы переселенческие бюро, дававшие подорожную и подъёмные желающим переселяться на Амур.

Крестьяне Пермской губернии Красноуфимского уезда Поташинской волости села Поташино решили коллективно переселиться на новые земли, предварительно послав в разведку молодых энергичных парней, среди которых старшим был Василий Васильевич Останин. Среди ходоков самым молодым был сын Карпа Дементьевича Берсенёва - Акакий.

Осенью 1858 года крестьяне собрали урожай, намололи муки на дорогу, заготовили семян, чтобы посеять их на амурском клине, справили лошадёнкам сбрую, продали избы, скот и хозяйство, расплатились с налогами и долгами, и, простившись с родной деревней в первых числах марта 1959 года, двинулись в далёкий путь, в неведомые края...

В Перми из уральских переселенцев, съехавшихся сюда из разных деревень были составлены две партии. Назначили партийных старост, и вскоре крестьяне двинулись за Урал. Великий путь от Камы до Енисея они шли до морозов.

Первоначально, высшие чиновники, распоряжавшиеся переселением, рассчитывали, что они смогут передвигаться зимой и быстро достигнуть Читы, откуда должно было начаться их плавание по рекам. Но в сибирские морозы ехать семьями по степям и тайге оказалось невозможным, и крестьяне останавливались в богатых деревнях, нанимались к сибирякам работниками.

На Енисее, во время ледохода, скопилось много народа, начались болезни - народ мёр повально. Приехали доктора, чиновники, полиция. Переселенцев остановили на зимовку...

В ожидании, пока установится зимний путь через Байкал, большинство семей разместили на зимние квартиры в окрестностях Иркутска, в деревнях Черемховской и Идинской волостей Иркутской губернии.

Вторая пермская партия, следующая на Амур, расположилась на зимовку в Идинской волости Балаганского округа Иркутской губернии в следующем составе: Карп Берсенёв 4 души, Афанасий Цивилёв 2 души, Григорий Рязанов 5 душ, Данила Зимин 4 души, Василий Останин 9 душ, Пётр Зимин 6 душ, Тимофей Берсенёв 2 души, Николай Гладких 5 душ, Егор Бабушкин 3 души, Николай Пастухов 9 душ, Самойло Акулов 2 души. (ГАИО ф 24. оп 10. д 191а. карта 21, 05. т1. л 134, 156. т 2. л. 15 - 50. д 191. т 1. л. 134, 156).

За дальнюю дорогу крестьяне обносились, в дополнение к имеющейся одежде на 1089 душ переселенцев выделили при постановке на зимовку 312 зипунов и азямов, 106 тулупов, 211 полушубков, 1089 пар обуви с онучами, столько же пар рукавиц и других вещей:

Сошников железных по паре на семью - 250 пар, топоров плотницких, долот, чугунков, ухватов по одному на семью, то есть по 250 каждого наименования, железных зубьев для бороны (25 зубьев в бороне), и рассчитать по одной бороне на 5 семей (50 штук), топоров дроворубных - по 2 на семью (500 штук), австрийских кос - литовок по 2 на семью (500 штук), бабки и отбойный молот - 125, английских серпов по 2 на семью (500 штук), пил поперечных (65 четвертей) - по одной на 5 семей (50 штук), пил продольных по одной на 25 семей (10 штук), напарьев или буравов, средних и малых по одному на 5 семей (каждого по 50). На каждые 25 семей по одной наковальне, большому молоту, малому одноручному молоту, клещи, щипки, меха, гвоздильники (всех по 10 штук), 2500 листов стекла на 3000 рублей по 3 копейки за лист 3 на 4 вершка.

Выдали по 3,5 копейки в сутки на каждого и по полторы копейки за версту прогонных денег.

Иркутского губернатора обязали обеспечить каждое семейство тележными колёсами по одному скату, а также мешками для 40 тысяч пудов муки, заготовленной для переселенцев. Мешки заменили бочками и полубочками для пересыпки муки. Выступление крестьян начать не позднее 25 января из Иркутска маршрутом до Читы, делая по 25 вёрст в сутки, днёвку делать через 2 дня на третий.

(ГАИО ф. 24. оп 10. д. 61, л. 34 об, л. 163 - 166.)

В начале мая 1860 года партии прибыли в Читу. Там уже скопилось к тому времени большое количество переселенцев, направлявшихся на Амур. Часть из них шла на Амур по доброй воле, часть по жребию. Были тут и сектанты и старообрядцы, и разный другой люд, почему-то не ужившийся на старых местах, и стремившийся забраться подальше в тайгу в поисках плодородных земель и вольной жизни.

Наконец добрались до станицы Усть-Стрелочной. На Хитром острове раскинулось огромное плотбище, где переселенцы, объединившись по две, три семьи, строили себе паромы из леса, полученного здесь же. Эти паромы должны были доставить к месту поселения людей с грузом, и послужить материалом для постройки домов. Постройку паромов завершили только 23 мая 1860 года. Каждый паром брал по два солдата - сплавщика.

24 мая 1860 года, при сопровождении чиновника Амосова, сплав двинулся из Читы вниз по реке. Скот отправили на паромах лишь 10 июня. Скот закуплен был у бурят Агинской степной думы. Лошади были "дикими" и к работам в поле непригодными, коровы не дойные.

До Сретенска плыли с большими остановками. Проплыли скалистые берега Ингоды, потом Шилки, мрачные теснины, хвойные леса. На вторую неделю выплыли на Амур.

На устье Зеи, в Благовещенске переселенцы получили "порционные": сухари, соль, солонину, растительное масло, побывали на многолюдном базаре.

В Благовещенске вместо солдат-сплавщиков на паромы заступили лоцманы-казаки. С этими плыть стало веселей. Они всё здесь знали и обо всём охотно рассказывали.

В августе караван подходил к Хабаровке в числе двести сорока четырёх семей. Отсюда они спустились вниз по Амуру и разместились по указанию администрации в восьми пунктах, получивших названия селений - Воронежского, Вятского, Сарапульского, Яблонового, Доли (Троицкого), Мылки (Пермского), Горин (Средне - Тамбовского), Жеребцовского.

В этих пунктах построено было 218 домов или срубов, вмещавших население 1535 душ обоего пола. Там, где не хватало домов или срубов - селили по несколько семей в одной избе, откуда и пошло выражение - "получил свой угол".

Остальные 26 из 244 семей поселились в Николаевском округе, близ поста Мариинского, основав селение Кизи на высоком берегу одноименного озера, создав промежуточный пункт между Мариинским постом и морским портом Де-Кастри, а также образовали деревни Када и Койма. Всего в этих трёх деревнях разместилось 119 душ: 58 мужского и 61 женского пола.

В 1860 году в эти места усилился приток "торговых" лиц, "водворяемых рабочих", а для осуществления торговых операций - 86 купцов и мещан. (ЦГИА СССР, ф. 1281, оп. 6, д. 5, л. 3.)

В конце июля 1858 года на берег между двумя нанайскими стойбищами Мельки (Мылки) и Джонг-ме (Дзёмги) - высадился отряд военных строителей под командованием унтер-офицера Андрея Мартыновича Ткачёва. После небольшой разведки они установили недалеко от утёса (Аварийная горка) деревянный столб с вырезанной цифрой "16" - такой по счёту полагалось быть почтовой станции от Хабаровки, и раскинули палатки. Им предстояло обустроиться в кратчайший срок и начать регулярное почтовое сообщение. Закреплённый за ними участок тракта начинался от стойбища Хумми и заканчивался в Бельго, в общей сложности в 39 вёрст. В их обязанности входили присмотр за почтовыми лошадьми и заготовка дров для казённых пароходов. На следующий год солдаты немного обустроились, поставили избы, складские помещения, кое-где произвели расчистку территории, землянки приспособили под бани. В этом же году от Якова Васильевича Дьяченко из Хабаровки был получен новый приказ - готовиться к приёму переселенцев, ставить избы, срубы.

За нехваткой времени, а то и из-за отсутствия достаточного количества рабочих рук, этот приказ был выполнен крайне плохо. Срубов было построено мало, качество их было низким, места выбраны неудачно.

18 августа 1860 года переселенцы причалили свои плоты ниже стойбища Мылки. Измученные долгой дорогой крестьяне - переселенцы высаживались на берег, где им приказано было определяться на жительство. Выгружали на берег нехитрый скарб, дармовую скотину, казённый паёк. По условиям переселения крестьянам выдали по корове и лошади на семью, а первые три года обеспечивали мукой и семенным материалом.

Остаток лета переселенцы готовились к зиме: достраивали избы, рубили новые, копали землянки на высоком берегу. В погожие дни заготовляли сено. Косили на утёсе и на болоте. Хорошая трава была на островах, но ближайшие из них были затоплены, к тому же лодок своих крестьяне не имели. Первую зиму жили тяжело. Муки было мало. Плесневелые сухари и прогорклое подсолнечное масло - это всё, чем снабдили их переселенческие власти.

Достаточного количества сена заготовить не успели, к весне часть коров погибла. Чудом выжили лошади, научившиеся из-под снега добывать себе копытами корм. Весной деревня ожила. Все от мала до велика занялись корчёвкой. Жизнь постепенно входила в новое русло.

Прожив на новом месте два года, и сняв два урожая, двенадцать семей Хабаровки, Троицкого и Пермского Софийского округа переселяются в хлебородную Амурскую область в 1862 году. В этом же году размещённые ранее в Софийском уезде крестьяне основали пять новых поселений, в местах более удобных для проживания: Орловское, Оханское, Верхне - Тамбовское, Шелихово и Литвинцево.

Зимой с 1862 на 63 год жители Пермского - Афанасий Цивилёв, Тимофей Силин, Карп и Тимофей Берсенёвы и малмыжский ямщик Иван Пятышин с разрешения старост этих сёл, на почтовых лошадях добрались до Благовещенска с челобитной к губернатору Буссе.

Власти Амурской области благосклонно отнеслись к самовольно покинувшим Нижний Амур крестьянам, но возникло противодействие со стороны властей Приморской области, которые считали, что крестьян надо вернуть на прежние места поселения.

Из архива РГИА ДВ ф. 404 оп. 5 д. 77 л. 3:

19 апреля

Приморской области

№ 103

г. Военному Губернатору

Прибывшие по увольнительному билету, выданному командировочным (сельскими старостами) в г. Благовещенск крестьяне Приморской области станции Мылки Афанасий Цивилёв, Тимофей Силин, Карп и Тимофей Берсенёвы, и селения Малмыжского Иван Пятышин в поданных мне просьбах (от 8 апреля 1863 года) просят о причислении их с семействами в Амурскую область. Сообщая о таковых просьбах означенных крестьян Вашему Превосходительству, покорнейше прошу Вас, если не встретится никаких препятствий, сделать распоряжение об исключении просителей из Приморской области, с последующим уведомлением с первою отходящею почтою, дабы дать крестьянам... возможность к устройству... личного своего хозяйства...

Генерал - майор Буссе Н. В.

-----------------

Военный Губернатор

Приморской области

Господину Губернатору

Амурской области... июнь 1863 г.

На основании Вашего Превосходительства от 17 марта и 19 апреля, за № 989 и № 1103 о причислении крестьян, поименованных в означенных отношениях, имею честь уведомить, что по причинам, изложенным 17 июля сего года за № 2275, я не считаю возможным согласиться на перечисление этих крестьян, тем более, что многие из них отлучились тайно из округа, как то: Цивилёв, Карп Берсенёв и Пятышин, из которых последний был обязан по контракту содержать почтовую гоньбу, и до окончания срока удалился из округа. Поэтому я покорнейше прошу Ваше Превосходительство выслать означенных людей для взыскания с них вины.

Его Величество Контр-Адмирал Казакевич П. В.

Правитель канцелярии - подпись.

Вроде бы Военный Губернатор Приморской области, заступивший после Казакевича - Фурунгельм, распоряжением от 6 мая 1866 года разрешил Пятышину остаться в Амурской области (РГИА ДВ. ф. 404, оп. 5, д. 77, л. 23), а вот остальным пришлось вернуться в свои поселения на Нижнем Амуре на пароходе.

Но они всё-таки не стали обживаться в Пермском. Семьи Карпа Дементьевича Берсенёва, Анисима Ворова и братьев Антона Филипповича и Николая Филипповича Пастуховых из Пермского на пароходе поднялись до устья реки Хунгари, где и основали село Вознесенское, в честь дня праздника Вознесения Господня, который случился в этот день в лето 1864 года.

Семьи Тимофея Семёновича Берсенёва, Василия Алексеевича Останина, братьев Ивана, Андрея и Фёдора Шатохина и ещё несколько семей из других поселений переселились в 1862 году в излучину Амура, выше нанайского стойбища Хумми и основали село Орловское.

В 1864 году сорок человек из Пермского и Троицкого, три человека из Оханского и семь человек из Тамбовского ушли на пароходе до Николаевска, а оттуда морем до бухты Ольга и основали там поселение Пермское. Так что из первопоселенцев Амурского села Пермского осталась только часть жителей.

Семья Берсенёвых в Вознесенском разрасталась. Вернулся к родителям старший сын Акакий, который обосновался ранее в селе Михайловка Амурской области. Так как не получилось всей семье перебраться туда, то он приехал к родителям в Вознесенское, женился, обзавёлся детьми. Его повзрослевший брат Павел тоже женился. Их отец - Карп Дементьевич, убедившись, что хлебопашество не приносит нужных результатов, и не может прокормить разрастающуюся семью - занялся почтовой гоньбой, разведением лошадей и заготовкой дров для пароходов, так как этот промысел позволял прокормить семью. Акакий перенял отцовские навыки, стал держать почтовый станок в селе Вознесенском, совместно с братьями Пастуховыми.

Почтовая гоньба была достаточно прибыльным делом. За содержание почтового станка казна платила по 150 рублей серебром за каждую пару лошадей в течение зимнего почтового сообщения. В летнее время часть этих лошадей использовалась на вывозке дров для пароходов, а остальных выгуливали на вольных пастбищах.

Подросшие сыновья Тимофей, Егор, Алексей, Макар, Кирилл, Василий, Григорий были хорошими помощниками, в семье появился достаток, возможность помочь Павлу Карповичу в его торговых делах.

В 1880 году Павел Карпович открыл в Вознесенском торговую лавочку, так как нанайцы стойбищ Диппы, Хунгари, Омми, Тусэр стали часто обращаться за помощью продуктами и боеприпасами для охоты. Началась меновая торговля.

Семья Берсенёвых брала подряд у Амурских пароходчиков на заготовку дров для пароходов, и успешно справлялась с этой работой. В 1908 - 1910 году рабочему пильщику за один сажень дров заготовленных платили один рубль десять копеек, поставленных на пароход - пять рублей 50 копеек за сажень.

Карп Дементьевич, а позже Акакий Карпович, был как бы десятником - распорядителем большой семьи, распределяя всех по текущим работам. Кому на охоту, кому на рыбалку, кому на станок, а кому - по дрова...

Ксения Михайловна, жена Акакия Карповича, занималась хозяйством, воспитанием детишек, огородничеством, в чём ей первыми помощницами стали незаметно подросшие дочери: Агафья, Груня, Ольга, Зинаида.

Семья крепко вставала на ноги.

Павел Карпович стал на батах с шестами подниматься вверх по реке Хунгари, торгуя во всех стойбищах, позже, перетягивая баты через горный перевал, спускался по рекам Кун, Тумнин до Императорской Гавани, бухты Датта. Такие поездки были связаны с тяжёлыми лишениями, каторжным трудом, тучами гнуса, комаров и оводов. В зимний период - с буранами, морозом и встречей с "хозяином" тайги - тигром.

Афанасий Протодьяконов в своей книге "Миссионерская поездка Начальника Камчатской духовной миссии к орочёнам, обитающим в пределах Императорской гавани, - в конце 1895 и начале 1896 года" на странице 20 пишет: "Несколько лет назад торгующий крестьянин из селения Вознесенского (Хунгари) на Амуре Павел Берсенёв, по окончании торговли с орочёнами в пределах Императорской гавани возвращался домой с гольдом на двух нартах. У подошвы водораздельного хребта Сихотэ - Алинь остановился на ночлег, не подозревая близкого соседства с тигром. Управившись с собаками, расположился на ночлег и усталый крепко заснул. Громкий лай собак разбудил спавших. Вскочил Берсенёв и в ужасе... присел: тигр распоряжался с собаками - увидел он. Схватил ружьё - пороху нет. Просидел до утра и благодарил Бога, что сам остался в живых. Собак же всех тигр передавил. Пришлось бедному Берсенёву пешком шествовать обратно к орочёнам и нанять собак, чтобы добраться до дому".

У орочён, живших в 26 поселениях в районе Императорской гавани, из 47 жилых построек 13 были срублены по-русски, причём один дом возведён русским крестьянином Павлом Карповичем Берсенёвым по заказу зажиточного орочёна.

"Камчатские епархиальные ведомости"

1896 год, № 10

С развитием пароходного сообщения по Амуру и Татарскому проливу нанимали пароход для завоза товаров в залив Хаджи.

По рассказам орочей, первыми к ним явились гольдские купцы с Амура. Они спустились зимой с нартами и собаками по льду реки Тумнин.

Вслед за гольдами появились оттуда же китайцы. Китайцы первыми привезли спирт.

Спустя много времени с моря на судах пришли русские.

Первый русский купец, проникший в Императорскую Гавань, по примеру китайцев был Андрей Гоголев из села Троицкого. Он ходил по реке Анюю и Копи.

Уже после него Павел Карпович Берсенёв из Вознесенского пошёл по реке Хунгари, Кун, Тумнину. (ГАИО ф. 24, оп. 10, д. 191, т. 1, л. 159 - 161 об; д. 191а, карта 2105, т. 2, л. 15об.)

Необходимые товары, как то: чай, буда (чумиза), табак, железные и медные изделия, спички, китайские материи и мелкие безделушки получаются орочёнами от ежегодно приезжающих зимою торговцев: крестьянина Павла Берсенёва, проживающего в селе Вознесенском и китайца Янгую - на Хунгари. Китайца Ванфули и некоторых гиляков из окрестностей села Мариинского, крестьянина Андрея Гоголева из Долэ - Троицкого.

Все они товары свои привозят зимой на нартах, а купец Яншинь - китаец и отчасти тот же Берсенёв завозят их на судах в Императорскую Гавань осенью. Торговля меновая.

Орочёны - эти простоватые дети тайги - сделались жертвой кредитной системы, из которой им едва ли удастся выбраться. Из долга никогда не выходят. Долги увеличиваются с каждым годом, ибо ежегодно растут и потребности, а зверь постепенно исчезает. Не будучи в состоянии уплатить пушниной за полученный товар, ибо большая часть ценной добычи пошла в уплату части долга прежних годов, орочён обязуется доверителю выдать всю свою годовую добычу зверя, какая придётся на его долю в следующий охотничий сезон. Таким образом, орочён находится совершенно в руках купца. Он мог бы купить некоторые припасы несколько дешевле вблизи Императорской Гавани, но он не считает себя вправе распоряжаться пушниной, уже заложенной купцу, его доверителю, который кладёт произвольную цену, как на свой товар, так и на товар орочёна.

Предлагаю здесь таблицу, составленную со слов орочёнов и гиляков, из которой видно, насколько высоки цены на товары, привозимые нашими торгашами.

Наименование

товара Цена

(руб.) Сумма

(руб.) В продаже орочёнам Общая сумма

(руб.)

2 пуда буды (чумизы) 0.8 1.6 2 соболя недорогих и струя кабарги 6

2

3 жестяные миски 0.15 0.45 1 шт. сохатого 3.0

6-ти фунтов. медн. чайник 4.80 4.80 2 средн. соболя 10

3.5 фунта манчж. табаку 0.49 0.49 1 соболь 4.0

5 кирпичей чаю 0.40 2.0 1 хор. соболь 8.0

30 фунтов сахару 0.20 6.0 3 хор. соболя 22

1 кусок бязи 14 сажен 4.0 1 соболь и 1 струя 10

2 пачки спичек 0.15 0.30 1 струя 2.0

1 бут. спирту 1.15 1.15 1 соболь 4.0

1 бут. ханшины 0.50 0.50 1 плох. соболь 3.0

1 фунт пороху 0.85 0.85 1 соболь 6.0

1 фунт дроби 0.15 0.15 1 струя кабарги 2.0

Судя по этим данным, можно представить себе цены на другие предметы, необходимые орочу. Иголки, кремни и мелкие безделушки купцы дают хозяевам за содержание собак в таком количестве: купец стоит в деревне трое суток, имеет 3 нарты с 25 - 30 собаками, которых всё время кормит хозяин балагана, у которого остановился торгаш. Чтобы накормить усталую собаку, нужно для каждой по 2 больших юколы в день, что составит в 3 дня 150 - 180 штук. Если взять самые дешёвые цены, то это содержание будет стоить 2.25 - 2.70 руб. За это удовольствие хозяйка получает за хлопоты десяток иголок, медное кольцо, а хозяин - пучок табаку 0.3 фунта. Не много!..

В заключение всех сообщений орочён Фёдор с горечью сказал: "Что бы мы стали делать, если бы не приезжали эти купцы?!". А, в самом деле, что бы они стали делать в этом случае? Следует пораскинуть умом и поразмыслить, кому о том ведать надлежит.

По моему же крайнему разумению, следует открыть общественный склад припасов, при первоначальной субсидии от казны, хотя бы в Императорской гавани на тех же условиях, как существуют у нас общественные кабаки. При сравнительной дешевизне продуктов орочён не будет терпеть недостатка в таких необходимых для него предметах как буда (чумиза), чай, табак, порох и так далее (Миссионерская поездка стр. 27 - 29).

В заливе Константиновском поселился лет 20 назад (1887 год) отставной солдат Шнаппа, которого орочи называли Снявка. Орочи его страшно боялись. Шнаппа всегда ходил с палкой. Он забрал всех орочей в свои руки, отбирал у них соболей за долги и вообще жестоко их притеснял.

Гоголев уговорил ороча Ивана Михайловича Бизанка поехать в Хабаровск и принести жалобу на Шнаппу Генерал - Губернатору. Зимой два ороча отправились в Хабаровск, Шнаппа узнав об этом, бежал, бросив свой домишко и амбар, построенный на берегу моря в воде на сваях. Шнаппа брал за 3 чашки муки - соболя.

После Шнаппа в Императорской Гавани появился купец Бломст, но он долго там не прожил и куда-то уехал, прекратив торговлю и скупку соболей на побережье моря. (Архив общества изучения Амурского края. В. К. Арсеньев. оп. 1, д. 11, л. 131 об - 132).

Везде около орочей основали свои фактории русские торговцы - соболёвщики: на реке Тумнин - Клот, в Императорской Гавани и на реке Ботчи - Марцинкевич, Степанов и Панов - сын (наездами).

Панов и Берсенёв самым бесцеремонным образом ростовщичничествуют своими товарами, ружьями, патронами. Берут рубль на рубль и всюду кричат, что они спасают орочей и оказывают им благодетельство, а орочи жалуются, что купцы эти берут очень дорого. По их мнению, это несправедливо.

Кроме этих торгашей сюда налетают и купцы китайские. Китайцы ещё более обирают орочей, отчего последние в долгу у них постоянно.

За кредит оружием, запасами продовольствия отпускают инородцам и Клот и Марцинкевич, Степанов, Панов, Берсенёв.

Оба последние в особенности наживаются около орочей, а благосостояние последних незавидно. (Архив ОИАК ф. В. К. Арсеньева оп. 1, д. 11, л. 131 - 132 общ.) Архив общества изучения Амурского края.

Торговля в Императорской Гавани и по реке Тумнин находятся частью в руках русских промышленников - Берсенёв, Клот и другие. Эти своего рода хищники на все предметы первой необходимости положили цены невероятно высокие. Все орочёны жалуются на такую несправедливость.

В деревне Хаде торгуют Марцинкевич и Деер. Кроме этих лиц в Императорскую Гавань и по всем рекам, впадающим, зимой приезжают гольды и китайцы с Амура по реке Тумнину и продают свои товары орочёнам по цене своего личного усмотрения.

В 1890 году в селе Вознесенском открыта винная лавка - кабачёк Хабаровского торгового дома "М. Пьянков с братьями".

В селе Верхнее - Тамбовском, состоящем из 10 дворов был свой кабак. В Мариинске в 44 двора в год продавали на 11 тысяч рублей спирта. По ходатайству священника в 1866 году закрыли кабак в селе Тыр, где было всего четыре двора, но кабак вскоре открыли вновь. Священники признавались, что бороться с этим злом нет никакой возможности.

В 1899 году торговому дому "Михаил Пьянков с братьями" была вручена серебряная медаль "За винокурение и виноделие в крае" на сельскохозяйственной выставке в г. Хабаровске, приуроченной к 15-летию образования Приамурского Генерал - Губернаторства.

На берегах Амура сообщение о вступлении России в Империалистическую войну встретили с тревогой. Ещё свежи были в памяти потери, связанные с русско - японской войной 1904 - 1905 годов. Но на этот раз царское правительство не спешило оголять дальневосточную деревню.

Летом 1915 года русская армия потерпела ряд серьёзных поражений. Осенью волна мобилизации докатилась и до Нижнего Амура. Недостаток вооружения старались компенсировать численностью войск. С Амурских сёл стали брать в рекруты.

Из Берсенёвых в солдаты призвали Алексея Акакиевича и Дмитрия Павловича из Вознесенского, Тимофея Тихоновича из Орловского, Игнатия Анисимова из Славянки.

Всех новобранцев отправили на германский фронт.

Газета "Приамурские ведомости" от 2 июля 1916 года в статье "Приамурцы на фронтах 1-ой мировой войны (1914 - 1917 годов): "Георгиевским крестом 4-ой степени награждён Игнатий Анисимов. Он, атакуя немецкую линию обороны и перебегая в составе отделения к центру неприятельского окопа под второй пулемёт, перестрелял высунувшихся офицеров и стрелков, ворвался в окоп и увлёк за собой нашу цепь. Вследствие чего центр германского окопа был занят нашими солдатами.

7 июня 1915 года в бою за город Кальвария (Польша) проявили героизм воины 3-ского Сибирского полка Никифор Федосеев и Василий Головко. Удостоены Гергиевскими крестами 4-ой степени".

Мало кому удалось вернуться с той войны. Алексей попал под газовую атаку и вернулся домой инвалидом.

К известию об отречении царя отнеслись спокойно: "До Бога высоко, до царя далеко". Привыкших к вольной жизни крестьян мало волновала судьба отечества. Их больше занимали насущные проблемы. Из Хабаровска доходили слухи об образовании каких-то комитетов безопасности, о введении карточек на продовольствие и повышении цен. О том, что произошла ещё какая-то революция, узнали сразу, так как в селе Вознесенском был телеграф, где телеграфистом был Андрей Иванович Ганджа.

Из декрета о земле поняли, что теперь лес можно рубить где угодно. Декрет о мире вселял надежду на скорое окончание войны. Приехавшие по зимнику из Хабаровска селяне говорили, что власть там теперь новая, но лучше не стало. Трудно купить хлеба, в городе много пьяных, и все кругом воруют.

Свою власть в Вознесенском менять не хотели. Сельский староста Филипп Бородин, нёс свою службу исправно, а волостным судьёй и депутатом от Нижне - Тамбовской волости был Пермский - Александр Иванович Руднев, всем знакомый мужик.

По Амуру стало меньше ходить пароходов. Заготовленные дрова плохо покупались. Увеличилось число контрабандистов. Крестьяне пограничных районов разгоняли таможни. ДальСовНарКом с трудом вёл среди них разъяснительную работу, что таможни являются поставщиком денег в рабоче - крестьянскую казну. В какой-то мере это помогало, так как контрабандисты везли в основном спирт, а товары меняли только на пушнину, золото и панты.

В контрабандисты подался Берсенёв Макар Акакиевич, решил испытать себя на таком опасном промысле, и сгинул бесследно. Где-то на тайной тропе контрабандистов был выслежен хунхузами, ограблен, сгинул бесследно.

Из армии стали возвращаться солдаты. Оставшееся не у дел офицерство оседало в городах, создавая крайне опасную массу.

Выступление Гамова в Благовещенске и Калмыкова в Приморье весной 1918 года поддержки у основной массы казачества не получили. Первый был разбит отрядами красногвардейцев в течение недели, второй смещён с занимаемой должности атамана депутатами 4-го Войскового округа. Оба бежали за границу. Калмыкову, при помощи управляющего КВЖД генерала Хорвата и японцев, удалось собрать офицерский отряд. В конце мая он провёл наступление на Гродеково. Его занятию способствовал чехословацкий мятеж во Владивостоке.

Вплоть до высадки японцев советские войска сдерживали натиск белогвардейцев и наносили им ощутимые удары. С вступлением в войну Японии, Англии и Франции, ситуация в корне изменилась, советские войска вынуждены были отступить к Хабаровску. 5 сентября 1918 года Хабаровск пал.

В мае 1919 года японцы заняли Амур. Канонерская лодка подходила к селу, с неё спускали шлюпку и высаживали на берег десант в количестве 10 - 12 человек. Собирали сход и объявляли о своей освободительной миссии. Бесцеремонно занимали часовни или церкви и устанавливали на колокольне пулемёт, у входа устанавливали часового. По отношению к населению японцы вели себя сдержанно, грабежами не занимались. Покупали продукты, угощали рисовой водкой. Занимались они съёмкой местности, ходили по домам, переписывали население, скот, измеряли огороды.

За лето несколько раз приезжали вербовщики от Калмыкова. Крестьяне, связанные между собой невидимой солидарностью, всегда об этом узнавали заранее и уходили в тайгу. В деревне оставались лишь женщины, старики и дети. На вопрос: "Где мужики?" всегда находили ответ: "Ушли на прииски".

Чем ближе к Хабаровску, тем неспокойней. В Вознесенске замучен и казнён комиссар партизанского "морского" отряда Иван Иванович Шерый, схваченный в Иннокентьевке. Его возили на пароходе по всем сёлам для устрашения населения. Выпорот нагайками казаками Василий Акакиевич Берсенёв за связь с партизанами. Сельчане спасли его, вывезли ночью на заимку, где он отлежался и вместе с племянником Дмитрием Ивановичем Берсенёвым ушёл в отряд Г. С. Мизина, действовавшего в районе Малмыжа. Этот отряд, сформированный из моряков Амурской военной флотилии и жителей Приамурских сёл наносил удары по карателям от Синды до Малмыжа, где проживали семьи местных партизан. Действовал он с весельных лодок. Зимой передвигался на охотничьих лыжах. Морской отряд поддерживал связь с другими партизанскими отрядами, пользовался широкой поддержкой крестьян окрестных селений.

При создании Нижне - Амурской повстанческой армии во главе с Тряпицыным, "морской" отряд вошёл в неё составной частью.

Повстанческая армия на своём пути к Николаевску разгромила под Циммермановкой белогвардейцев. Отряд белых под командованием поручика Цуканова расположился на почтовом полустанке Пульса, ниже Киселёвки. Киселёвские казаки решили примкнуть к ним. Партизаны послали за ними погоню, настигли и уничтожили вблизи Пульсы. Партизаны захватили крепость Чныррах с её артиллерией и освободили Николаевск от японцев.

Альманах. "Хлебниковские чтения". стр. 35.

После событий октября 1917 года и завершения на Дальнем Востоке гражданской войны, жизнь в Приамурье значительно ухудшилась.

Основные причины - разорение крестьянских и аборигенных хозяйств в период установления Советской власти, общая разруха в стране, отсутствие средств, монополизация различных отраслей хозяйства. Это объективно отметил в своих исследованиях В. К. Арсеньев во время Анюйской экспедиции в 1927 году.

В 1917 году умер Павел Карпович Берсенёв, в 1930 году Иван Павлович.

Началось время коллективизации, репрессии деклассированных элементов. В Орловском был создан колхоз имени Молотова, в Вознесенском колхоз имени Ежова, после расстрела Ежова, колхоз переименовали в "Зарю Востока". Одними из первых в них вступили Берсенёвы, сдав всех почтовых лошадей, так как все почтовые станки были ликвидированы. В семье Ивана Берсенёва за старшего остался Дмитрий и Терентий. Все торговые дела были ликвидированы, а так как Дмитрий в 20-х годах партизанил за Советскую власть, то его не тронули, а арестовали его младшего брата Терентия и отправили на Соловки, как деклассированного элемента.

Младший сын Акакия - Григорий, который учился в Благовещенске в школе, после смерти отца вернулся домой, поступил на работу практикантом Горюно - Болонского Интегралсоюза.

В 1932 году, когда он работал счетоводом Нанайского РАЙФО, ему было поручено провести инструктаж по счетоводству в Горюно - Амурской Красной юрте у заведующей Александры Петровны Путинцевой.

В книге А. П. Путинцевой "Дневники Красной Юрты" изд. Хабаровск 2010 год, читаем: "На территории Болонского Сельсовета было пять колхозов: Нанайский, Каданский, Арданский, Натькинский и Болонский, организованные в 1931 году, и корейский "Красный Восток", организовавшийся в 1930 году.

В Натькинском всего пять хозяйств.

Вскоре по приезде начали подготавливать почву для слияния этих карликовых колхозов в один, так как содержание четырёх председателей было нецелесообразно. Отчётность в колхозах была поставлена очень плохо по простой причине - из-за отсутствия грамотных людей. Ведший же одно время счетоводство бывший председатель Болонского кооператива Киле Павел гнался только за деньгами, а книги и счета были запущены.

В апреле 1932 года, перед распутицей правлением Нанайского Райинтеграла был командирован в наши колхозы Берсенёв Григорий Акакиевич - инструктор по счетоводству, и товарищ Мельников - счетовод в колхоз, которые просидели около месяца и привели в "ажур" всю отчётность, и колхозники узнали, за что они работали (стр. 201).

28 мая 1932 года. Утром приехал Берсенёв - счетовод Интеграла. Он, Ким Александр и председатель Сельсовета делали ревизию всех наших дел - денежных, расхода продуктов, материалов. Нашли всё в порядке, хотя я начала с того, в чём сомневалась: правильно ли, так как я не счетовод и с книгами мне пришлось иметь дело впервые в Юрте. (стр. 139, 218).

После этого четыре колхоза слились в один, избрали новое правление из пяти человек, из которых - три кандидата партии, один комсомолец, и один беспартийный (счетовод колхоза тов. Мельников). Председателем колхоза избрали Данилу Ходжер, только с этой зимы ликвидировавшего неграмотность (окончил 3-х месячные курсы председателей колхозов, проведённые Райинтегралом), обладающего большими способностями администратора - хозяйственника.

Со времени перехода на сдельщину, с учётом в трудоднях, дисциплина в колхозе заметно поднялась, есть определённый стимул к повышению производительности труда (стр. 201).

28 февраля 1933 года арестован бывший матрос Амурской военной флотилии, партизан "морского" отряда Г. С. Мизина, рыбак села Славянка - Везнер Леонтий Алексеевич. Осуждён на 5 лет концлагерей по ст. 58 - 10. Семья его из Славянки выселена в село Нижне - Тамбовское.

1 сентября 1937 года арестован колхозник колхоза имени Молотова из села Орловского Комсомольского района - Берсенёв Иосиф Тихонович 1898 года рождения, по ст. 58 - 7. 16 марта 1938 года приговорён к высшей мере наказания. Приговор приведён в исполнение 29 апреля 1938 года. Реабилитирован 15 февраля 1957 года. Дело П. 80563.

28 февраля 1938 года арестован колхозник колхоза имени Ежова села Вознесенского Берсенёв Кирилл Акакиевич 1900 года рождения - по ст. 58 - 10. Приговорён к 10 годам концлагерей 16 марта 1938 года. Умер в заключении 21 сентября 1938 года, захоронен: лесопункт Таёжник Ягоднинского района Магаданской области. Реабилитирован 19 июня 1964 года.

(Книга памяти. "Хотелось бы всех поименно назвать. Чёрный камень на красной земле").

Газета "Сталинский Комсомольск" 12 сентября 1938 года поместила анонимку:

"Семейственность рыбкоопа Воров П. И. (Павел Иванович, муж Аграфены Берсенёвой).

Завсклад - свояк, кум, пьяница и мошенник Киселёв А. М. (Александр Миныч, муж Агафьи Акакиевны Берсенёвой). Растрату Киселёву в 13 тысяч рублей Воров списал, как убыток.

Брат Ворова - Воров Ф. И. работает заведующим магазина в селе Хунгари.

Племянник Грахов - заведующий магазина колхоза имени Ежова. Старший бухгалтер рыбкоопа Киселёв В. Ф. , а брат его заведующий магазином в селе Диппы.

Убытки более 100 тысяч рублей за первое полугодие 1938 года.

Колхозник.

В скобки взяты расшифрованные имена фигурантов. Я не знаю, как отразилась эта анонимка на судьбах моих родственников.

Грахов - брат жены сына Александра Миныча Киселёва - Ивана Александровича, Марии Фёдоровны Граховой, учительницы Вознесенской школы.

Я знаю только что семьи моих тётушек:

Аграфены Воровой, Агафьи Киселёвой и Зинаиды Лепиховой до 1946 года жили в селе Вознесенском.

Сын Аграфены Акакиевны - Сергей Павлович Воров, со второго курса Хабаровского института железнодорожного транспорта был призван в действующую армию, участвовал в освобождении Маньчжурии от японцев, после демобилизации доучился в институте, с 1951 года работал архитектором Горпроекта в г. Комсомольске, женился, родилась дочь Людмила, переехали жить на родину супруги, в Подмосковье.

Сын Агафьи Акакиевны - Иван Александрович Киселёв в 1938 году был призван в ряды Красной Армии, прослужил срочную службу командиром отделения до декабря 1940 года.

После нападения на нашу страну немецких полчищ, был призван Комсомольским райвоенкоматом 8 июля 1941 года в 131 стрелковый полк 78 стрелковой дивизии. Закончил 8-ми месячные курсы младших лейтенантов, направлен в 794 стрелковый полк 232 Сумско - Киевской Краснознамённой дивизии. Лейтенант, старший лейтенант в должности командира роты, с боями освобождал нашу страну от врагов. С тяжёлым ранением 15 апреля 1944 года был доставлен в эвакогоспиталь № 4146. После длительного лечения был уволен в запас по инвалидности. Имеет награды: "Орден Отечественной войны 2-ой степени", "Орден Красной Звезды", медаль "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941 - 1945 годов".

После выхода на инвалидность, окончил заочно Благовещенский финансовый техникум, работал заведующим сберегательной кассой Комсомольского района.

Его сестра Вера Александровна, после окончания Хабаровского педагогического института преподавала с 1945 года русский язык и литературу в Комсомольской рыбопромысловой мореходной школе, а впоследствии в школе № 26 города Комсомольска до выхода на пенсию.

Муж Лепиховой Зинаиды Акакиевны, Филипп Иванович, прошёл всю войну в пехоте, трижды лежал в госпитале с тяжёлыми ранениями, но вновь возвращался в строй, дошёл до Берлина, вернулся домой и стал работать слесарем - достройщиком на заводе № 199, где уже работал его старший сын Реолен столяром - краснодеревщиком.

Осенью 1937 года репрессированы руководящие работники Нанайского райкома партии и Райисполкома, в том числе первый секретарь райкома Гуськов, председатель Райисполкома Богдан Ходжер и его первый заместитель Александр Алексеевич Митрофанов. В справке, подготовленной для членов бюро Нанайского райкома ВКПб, утверждалось: "Митрофанов, по прямому заданию бывшего первого секретаря Нанайского райкома ВКПб Гуськова, вместе с японским шпионом Голубятниковым распустили колхоз "Прожектор", проводил вражескую линию в колхозах, давал установку, что колхозы должны, в первую очередь удовлетворять свои личные потребности.

Вместе с Богданом Ходжер, председателем Нанайского Райисполкома насаждали врагов народа в сельсоветы и аппарат Райисполкома". (ТОЗ 28. 02. 1990 год).

22 апреля 1937 года мой отец, Берсенёв Григорий Акакиевич, инспектор массовых платежей Нанайского райисполкома, был направлен в город Благовещенск на курсы налоговых бухгалтеров. По окончании курсов 24 июня 1937 года был направлен на работу в Кур - Урмийский районный финансовый отдел налоговым бухгалтером.

Брат отца, Берсенёв Георгий Акакиевич, в это же время был направлен в стойбище Кун Советско - Гаванского района для работы приёмщиком пушнины Вознесенского охоттоварищества.

В марте 1938 года оба они получили уведомление от компетентных органов, что они являются братьями "врага народа", им запрещён выезд с места постоянного проживания сроком на 10 лет. Отец продолжал работать в райфинотделе, собирал налоги. В армию его не призвали, так как он был инвалид с детства, а брата Георгия по возрасту.

Трудно было прожить семье с пятью ребятами в суровую годину на хлебные карточки без приварка. Нас спасло то, что мы жили в сельской местности, рядом с тайгой и рекой.

Наша мама, Агния Петровна из рода Котелевских, хлеборобов Амурской области села Константиновки, выросшей в многодетной семье, научила нас выживать в любых условиях, вырастила и воспитала семь достойных граждан страны.

От имени Президиума Верховного Совета РСФСР

Награждена:

"Медалью материнства" второй степени 22 марта 1945 года;

"Медалью материнства" первой степени 10 января 1947 года;

орденом "Материнская слава" третьей степени 23 августа 1956 года.

Летом мы ловили рыбу в реке Кур. Собирали в тайге ягоды, орехи - лещину, грибы, жёлуди, сушили черёмуху, плоды шиповника. Раскорчевали всей семьёй пашню под посев картофеля и овощей. Собирали в тайге травы, пригодные в пищу. Всю зиму мы долбили лунки на реке Кур и ставили подпуска (закидушки) для ловли чебаков, налимов и сигов. Наживку для закидушек мы добывали, долбя лунки на многочисленных озёрах и добывая мальков гольянов и ратанов. При этом тут же на берегу озера разводили костёр и жарили на палочках свежих рыбок.

В 1944 году в нашем селе стали принимать для Биробиджанской пуговичной фабрики ракушки - беззубки, какие в большом количестве водились в реке Кур. Большинство Новокуровских ребят стали добывать ракушки, ныряя на глубину с сеткой - авоськой на шее, забросить в неё несколько ракушек, выныривать и хвататься за шест, протягиваемый напарником. Если же напарник прозевает, то груз, что камень на шее, тянет опять под воду. После такой работы у многих ребят стали болеть уши. Это была опасная работа, но за неё платили деньги - 1 рубль 20 копеек за килограмм чистого перламутра. Эти деньги в кооперативном магазине отоваривали продуктами питания, помимо карточек.

Мы пошли другим путём, применили рационализацию. Взяли обычные огородные грабли, насадили их на длинный шест. И, вот двое таких граблей на одной лодке, с носу и кормы, и сплывая вниз по течению реки, мы бороздим по дну. Ракушки зарыты в грунт и чуть приоткрыты против течения. Если зуб граблей попадёт в прорезь, то ракушка быстро закрывается и зажимает зуб граблей, сразу же меняется звук бороздящих граблей. Остаётся только поднять шест и отцепить ракушку. Такой метод добычи позволил облегчить, обезопасить промысел ракушек, повысил производительность труда, позволил продолжать добычу при любой погоде. Этот метод переняли все ныряльщики.

В осенний период мы ставили ловушки - кулёмки по протокам и старицам и добывали на пушнину колонков, крыс, белок. Выделывали шкурки и сдавали их, что тоже было неплохим подспорьем в нашей семье. Я вместе с братом Виктором за сданную пушнину получил кирзовые сапоги. Это были первые детские кирзовые сапоги в нашем селе. Мы с Виктором носили их по очереди в школу, так как я учился в первую смену, а он во вторую.

Село Новокуровка, где мы жили, было необыкновенным селом. Коренными жителями в нём были переселенцы из Украины, которые заселили эти места в начале века. У них были сады с яблоками и грушами. Фамилии: Портянко, Хижих, Лученко, Гирля, Антоновы и другие. Была китайская слобода, где жили смешанные семьи - муж китаец, жена русская. У них было много ребятишек. Все они были высланные из городов Дальнего Востока, так как не имели русского подданства. В школе были интернациональные классы. Наша учительница Нина Александровна Чиж начинала делать перекличку: Аралов, Берсенёв, Башарымов, Борн, Ванкуй, Ван, Ванченсян, Джуловян, Курбатов, Коротаева, Люфушан, Суиндо, Почтарь, Портянко, Хижих, Ревякин, Тан и дальше. Во время гражданской войны в Восторговке (такое название было у села) был одно время штаб партизан Ивана Павловича Шевчука, после операции, проведённой на станции Ин против японских интервентов, госпиталь партизан. Ниже села по реке была сопка - Авангард. В селе помнили о тех днях, в селе жила семья Фёдора Шептюка, комиссара партизанского отряда. В одном классе со мной училась Лена Коротаева, отец которой был из партизан.

Летом 1947 года в село приехал представитель завода № 126 (авиационного) города Комсомольска и стал набирать желающих поехать учиться в ремесленное училище № 2 этого завода. Мой старший брат Сергей одним из первых записался на учёбу, учиться на слесаря инструментальщика.

В октябре 1949 года, последним пароходом той навигации, вся наша семья вернулась на землю предков, в Комсомольск-на-Амуре. Меня приняли в 7-й класс, Виктора в 6-й, Анатолия в первый класс мужской средней школы № 1 имени Орджоникидзе. Сестра Надежда стала учиться в женской школе № 26. Отцу нашему дали однокомнатную квартиру в засыпном бараке на три семьи на Парашютном посёлке, рядом с зоной военнопленных японцев. Рядом с нашим домом проходила узкоколейка, по которой каждый день вывозили кирпич с кирзавода № 1 на стройки города в район улицы Ленина. Вот по этой узкоколейке мы и бегали в школу на улицу Пионерскую.

После окончания седьмого класса я поступил учиться в строительный техникум, но после первого курса перешёл в мореходную рыбопромысловую школу, сдав серьёзные конкурсные экзамены (четыре человека на место). Через три года я стал специалистом флота рыбной промышленности, пройдя перед этим военно – морскую стажировку на корабле – тральщике Тихоокеанского флота и получив воинское звание младшего техника – лейтенанта ВМФ в запасе.

Рабочую профессию механика – дизелиста совершенствовать довелось на судах Средне – Амурского Государственного рыбного треста Главамур-рыбпрома на Болонском, Вознесенском рыбзаводах, Комсомольском рыбокомбинате.

После ликвидации рыбопромысловых предприятий на Амуре в 1956 году, перевёлся работать на Комсомольскую речную пристань Амурского речного пароходства, вторым помощником механика рейдового буксира «Сапсан». Набирался опыта, осваивал новую технику, поступающую в порт, осваивал новые методы труда – совмещение профессий, вождение методом толканием безкомандных барж, изучил плавучую перегрузочную технику, повышал свои знания, обучаясь последовательно во Всесоюзном заочном техникуме речного транспорта, Благовещенском речном училище, Новосибирском институте водного транспорта. Поднимался по служебной лестнице – механик теплохода, механик – штурман, капитан – механик, инженер гидромеханизации, главный инженер речного порта, начальник отдела охраны водной среды, начальник технического отдела Управления Амурского речного пароходства.

После выхода на пенсию ушёл «в моря».

С октября 1993 года по декабрь 1996 года работал инженером – электриком плавучего гидровыгружателя «ГВ – 10» в Малайзии. Это была очень напряжённая и тяжёлая работа. 40 человек речников Комсомольска работали в тропических морских условиях круглый год, намывая береговую территорию будущего международного морского терминала в порту Лумут.

Намывали береговые пляжи в пригороде города Мелака, намывали острова в Малаккском проливе для бычков – устоев будущего моста между Сингапуром и Малайзией в районе города Джохор Бару.

Тропическая жара, полчища москитов ночью, положение бесправных гастарбайтеров в чужой стране, мизерная заработная плата, выдаваемая с трёх – четырёх месячной задержкой, отрыв от семей на такой длительный срок, незнание языка, отрицательно сказались на самочувствии. Не все выдерживали такие испытания.

После морей была работа шкипер – механиком на плавучей ремонтной базе до января 2005 года, позже семь лет отработал электромонтёром детского сада № 256 ОАО «Российские железные дороги». На «заслуженный отдых» ушёл в полных 77 лет.

Моя супруга, Зинаида Васильевна Берсенёва, (Рутвина) выросла в селе Ачан (Болонский рыбзавод) Нанайского района в многодетной семье. Её отец, Рутвин Василий Григорьевич, погиб 11 декабря 1943 года при прорыве Ленинградской блокады. Прасковья Егоровна одна воспитывала четырёх детей в суровые годы войны, работая истопником в Болонской школе.

После войны подросшие дети стали сами пробивать себе жизненную дорогу. Зина поступила учиться в Комсомольское медицинское училище, после окончания была направлена на работу в детскую городскую поликлинику, работала медицинской сестрой, училась в вечерней школе рабочей молодёжи. Окончив среднюю школу, поступила в Хабаровский медицинский институт на педиатрическое отделение. После института получила направление в Комсомольск, работала участковым педиатром детской городской клиники. Заметив её организаторские способности, руководство горздравотдела предложило ей должность главного врача городского дома ребёнка, где она и проработала десять лет. Неоднократно её успехи в работе отмечались поощрениями. В настоящее время продолжает трудиться в детской поликлинике врачом – педиатром.

Наши дочери Галина Валентиновна Марченко и Ольга Валентиновна Новосёлова, получили высшее образование.

Галина окончила архитектурный факультет Хабаровского политехнического института, работала архитектором Комсомольского «Промпроекта».

После 90-х годов «Промпроект» был расформирован, все специалисты были уволены. Пришлось перестроиться и идти на работу в школу преподавателем черчения и рисования. Прошло десять лет. Комсомольск стал возрождаться, был организован «Горпроект», куда пригласили Галину Валентиновну, где она работает ведущим архитектором.

Ольга Валентиновна избрала более сложный путь. После средней школы поступила в Комсомольское медицинское училище, зубопротезное отделение. Перед окончанием училища вышла замуж. После училища отработала несколько месяцев и ушла в декретный отпуск. Родила сына, через год родила дочь. Пока находилась в декретном отпуске, поступила в Комсомольский педагогический институт на дневное отделение. После окончания педагогического института работала воспитателем детского сада, психологом городского бюро по трудоустройству. Без отрыва от производства получила второе высшее образование в Комсомольском политехническом университете. В настоящее время работает инспектором Комсомольского районного отдела народного образования.

Наши внуки: Марченко Юлия Александровна, Марченко Анна Александровна окончили Комсомольский политехнический университет с отличием. Юлия работает в Комсомольских северных электрических сетях инженером, Анна дизайнером в газете «Для всех». Новосёлов Иван Павлович – студент второго курса Хабаровского медицинского университета.

Новосёлова Настасья Павловна – студентка второго курса Комсомольского педагогического института.

Мой старший брат Сергей Григорьевич перешёл в 1950 году с авиационного завода на судостроительный завод слесарем – достройщиком, вечером ходил в школу ДОСААФ, приобретал профессию моториста для службы во флоте. Но его взяли служить в войска связи в Приморский край село Шкотово.

Прослужив год в войсках связи, получил звание ефрейтора. Он подал рапорт по инстанции, с просьбой перевести его служить на флот (на флоте тогда служили четыре года). Его просьбу командование удовлетворило, он был переведён во Владивосток, во флотский экипаж, прошёл учебный отряд, получил специальность моториста и был направлен на гидрографический корабль, где и прослужил до демобилизации осенью 1956 года.

После демобилизации вернулся домой и поступил работать на Комсомольскую пристань Амурского речного пароходства, где и проработал всю жизнь на флоте.

За отличную работу в сентябре 1957 года Сергей Григорьевич Берсенёв, механик теплохода «Варяг» был занесён на Доску Почёта пристани Комсомольск, а в 1958 году решением Президиума ЦК профсоюза работников морского и речного флота, совместно с руководством МРФ РСФСР, по итогам социалистического соревнования за навигацию 1957 года по судам Амурского пароходства звание «Лучший механик МРФ РСФСР» присвоено Берсенёву Сергею Григорьевичу, механику теплохода «Варяг» пристани Комсомольск.

В 1958 году пристань Комсомольск получила статус порта второй категории. Стали переходить на совмещение профессий судоводителя и судомеханика. Сергей Григорьевич окончил школу командного состава флота.

Первым в Комсомольске перевёл управление судовыми механизмами из машинного отделения в рулевую рубку, освоил судоводительское дело и одним из первых в Амурском пароходстве перешёл работать по полному циклу совмещения на флоте, занял должность капитана – механика трёхсотсильного теплохода «Амурец», и успешно справился с этой работой, показал пример другим механикам. Ему присвоено звание «Заслуженный речник Амура».

Пришла в порт его супруга, Надежда Фёдоровна Берсенёва и проработала в порту более 30 лет. Работала приёмо – сдатчицей, дежурной по вокзалу, диспетчером пассажирского районного управления.

Их сыны последовали за родителями и после окончания Благовещенского речного училища пришли в порт. Валерий Сергеевич стал механиком гидровыгружателя № 6, Анатолий – электромехаником плавучего крана «ПТ – 17», Григорий, окончил школу командного состава флота, занимал командные должности на служебно – разъездном флоте.

Позже в порт пришли внуки Сергея Григорьевича и Надежды Фёдоровны – Иван Анатольевич и Николай Анатольевич. Иван стал шкипером пассажирского дебаркадера в селе Ягодном, сменив деда Сергея Григорьевича, а Николай, обучившись на курсах рулевых – мотористов, стал работать на пассажирском теплоходе, осваивать флотскую профессию.

Лихие девяностые годы разорили речной порт.

Акционирование, «прихватизация» порта, отделение от Амурского речного пароходства, смена собственников, дробление на ряд ОАО привели к банкротству предприятия.

Бывшие речники работают теперь слесарями в насосных станциях «Горводоканала», в частных фирмах. Преемственность поколений исчезла.

В настоящее время на Амуре нет потомственных водников Берсенёвых.

Младшие братья Виктор Григорьевич и Анатолий Григорьевич свой жизненный путь связали с Комсомольским судостроительным заводом имени Ленинского комсомола.

В начале судостроительный техникум, отделение сварочного производства, служба в армии, потом Комсомольский вечерний политехнический институт, кораблестроительный факультет.

После института мастера Виктора Григорьевича Берсенёва направили в Киев на девять месяцев в институт сварки имени Патона на межреспубликанские курсы инструкторов по внедрению в народное хозяйство передовых методов сварки и наплавки металлов, организованные в соответствии с Постановлением Совета Министров СССР от 9 ноября 1960 года № 1171.

Освоил новые методы сварки в защитной среде, приехал домой и стал внедрять новые технологии при сварке корпусов подводных лодок последних проектов. Внедрил несколько изобретений в сварочном производстве, получил авторские свидетельства, свозил в Москву на ВДНХ свой новый сварочный автомат, получил за него серебряную медаль ВДНХ и звание «Изобретатель СССР». Его изобретения применили при строительстве атомных подводных лодок в Северодвинске, Ленинграде и Комсомольске.

Главный сварщик завода имени Ленинского комсомола А. Толмачёв в книге «Амурский характер» пишет: «Совершенствовался сварочный процесс. Инженерами А. Н. Богдановым, В. И. Родионовым, Виктором Григорьевичем Берсенёвым, мастерами сварочного цеха В. Б. Соловьёвым и Г. П. Грачёвым впервые в отрасли был изготовлен и опробован в работе токопровод на 4000 ампер для передачи тока на вращающиеся в кантователе изделия. Под руководством инженеров Ф. И. Шмидта и В. М. Филиппова были изготовлены опытные приборы (потенциометры), для контроля и записи режимов автоматической сварки на кантователях.

В десятой пятилетке коллективами отдела главного сварщика, технического отдела и отдела новой техники пущен в эксплуатацию участок сборки и сварки конструкций из спецсплава и алюминиево – магниевого сплава. Это мероприятие обеспечило выполнение государственного плана по строительству заказов.

Многие разработки специалистов завода были отмечены наградами ВДНХ СССР.

Золотой, серебряных и бронзовых медалей удостоена группа инженеров, разработавших сварочный автомат «Амур».

Одиннадцатая пятилетка стала периодом дальнейшего наращивания производственных площадей за счёт освоения новых технологических процессов и оборудования. Внедрялись и осваивались новые механизированные методы сварки, вёлся творческий поиск по многим направлениям. (стр. 236).

За достигнутые успехи в труде Виктор Григорьевич имеет награды: «300 лет Российского флота», «Столетие подводных сил России», награждён медалью «Ветеран труда». Лучший рационализатор завода в 1980, 1981, 1982 годов, занесён в Книгу Почёта Совета ВОИР завода. Ему присвоено звание «Отличник изобретательства и рационализаторства судостроительной промышленности СССР 1989 года», ударник 11 пятилетки.

Ему объявлена благодарность генерального директора А. М. Адамени: «За доблестный труд и успешное выполнение заданий по строительству судна танкера – химовоза».

В газете «Амурец» 12 января 2007 года в статье «Лучшие из лучших» написано: «В подготовке к закладке второго танкера – химовоза многие заводчане приняли участие, но, как и в любом деле, среди них были лучшие.

Приказом генерального директора ОАО «АСЗ» за успешное выполнение, с требуемым качеством всех объёмов работ, была объявлена благодарность и вручены ценные подарки:

Владимиру Николаевичу Суханову, сборщику цеха № 17;

Владимиру Николаевичу Шаулову, бригадиру цеха № 26;

Анатолию Ивановичу Румянцеву, сборщику цеха № 26;

Игорю Владимировичу Черных, судовому маляру цеха № 5;

Татьяне Ивановне Тарануха, технологу цеха № 1;

Александру Викторовичу Панову, руководителю группы ОГК;

Наталье Дмитриевне Жёсткой, инженеру – технологу ОГТ;

Виктору Григорьевичу Берсенёву, инженеру – технологу первой категории ОГС;

Зинаиде Николаевне Соловьёвой, инженеру ПДО.

В книге «Корабли и судьбы» издания 2006 года (стр. 154, 155) написано: «Отдел главного сварщика создан на заводе 43 года назад. Этот шаг был продиктован необходимостью концентрации усилий в решении проблемы возросших объёмов сварочных работ на заводе. Его специалисты сыграли решающую роль в выполнении заводом проектов «Сахалин – 1» и «Сахалин – 2».

С 1997 года отдел возглавляет В. А. Крупин – опытный руководитель и признанный знаток сварочного производства.

Рядом с ним многие годы трудятся старейшие работники отдела: Н. Г. Субботин, П. П. Периков, Ф. К. Верещагин, Виктор Григорьевич Берсенёв, Ю. А. Аникин, Е. Б. Бородулин, В. А. Лукьянчиков, В. В. Дворников, А. А. Животовский, Л. М. Закирова, Г. А. Коженовская, Л. А. Слугина и В. И. Сметанникова.

Не так давно коллектив ОГС пополнился молодыми специалистами, которые успешно перенимают опыт своих старших товарищей».

В Благодарственном письме от 1 июля 2006 года сказано в адрес Виктора Григорьевича: 1 июля 2006 года трижды орденоносный Амурский судостроительный завод отмечает свой юбилей. Судьба завода долгие годы стала Вашей судьбой.

Своим доблестным, самоотверженным трудом Вы приумножили славу Амурского судостроительного завода.

Мы гордимся своим коллективом, с благодарностью помним людей, вложивших свой труд, свою энергию в создание и развитие завода.

Отмечая Вашу долголетнюю и плодотворную работу, благодарим Вас за труд.

Искренне желаем Вам счастья, благополучия, здоровья!

Генеральный директор ОАО «АСЗ» А. И. Адаменя.

Директор филиала ОАО «КСМК» Н. Г. Повзык.

Председатель профсоюзного комитета В. В. Саватеева.

Супруга Виктора Григорьевича, Татьяна Григорьевна, всю жизнь проработала до пенсии на Комсомольской швейной фабрике мастером. Ветеран труда, имеет награды, вырастили и воспитали сынов Сергея и Петра, дочь Анну. Дети получили высшее образование, внук Дмитрий – студент четвёртого курса Хабаровского медицинского университета, внук Павел окончил политехникум.

Анатолий Григорьевич, ещё будучи студентом политехнического института, за работу: «Методика расчёта деформаций цилиндрических конструкций от сварки кольцевых швов» Дальневосточным советом по координации и планированию научно – исследовательских работ по техническим и естественным наукам, отмечен в конкурсе на лучшую научную работу студентов вузов, объединяемых Дальневосточным советом за 1968 – 1969 учебный год – дипломом и второй премией.

После окончания института на завод не вернулся, его оставили при кафедре преподавателем.

Два года он преподавал в институте, но всё-таки добился возвращения на завод.

Начальник сварочного бюро верфи завода, инженер сварочного производства высокой квалификации. Ему часто приходилось выезжать в командировки на действующий атомный флот, проверять сварочные швы на деформацию.

Ю. Зайцев, главный инженер завода имени Ленинского комсомола, в книге «Амурский характер» пишет: «За последнее десятилетие коллектив нашего завода многое сделал для освоения новых видов техники. Этому способствовало совершенствование производства на базе внедрения научно – технических достижений, механизации технологических процессов, сокращения ручного труда, создания благоприятных условий для работы и быта людей.

В сборочно – сварочном производстве выполнен большой объём сложных исследовательских и проектно – конструкторских заданий, разработаны прогрессивные технологические процессы, изготовлены и внедрены новые автоматы для сварки прочных сталей, требующих повышенного соблюдения режимов сварки. Цехи этого производства оснащены специальным оборудованием и оснасткой. Здесь созданы участки сборки и сварки конструкций, модернизирована камера гаммаграфирования для использования мощных источников излучения.

Коллектив завода поддерживает прочные деловые и творческие связи с институтом электросварки имени Е. О. Патона, с технологическим институтом отрасли.

Они позволили нашему предприятию освоить и внедрить в производство автоматическую вертикальную газоэлектрическую сварку по щелевому зазору, сварку двухдуговым автоматом под слоем флюса, полуавтоматическую сварку в смеси аргона и углекислого газа. Это значительно снизило трудоёмкость изготовления конструкций, повысило производительность труда и качество сварочных соединений.

Об этом сейчас легко и просто писать, но каково было внедрять!

Инженерам – сварщикам В. Ф. Павлову, А. А. Толмачёву, В. И. Власову, Анатолию Григорьевичу Берсенёву, Ю. А. Липовскому приходилось сталкиваться с трудностями и проявлять характер, если это было необходимо. Но все они были твёрдо уверены в конечном результате, потому что у них было много единомышленников и горячих сторонников из числа цеховых специалистов и рабочих». (стр. 277 – 278).

Анатолию Григорьевичу присвоено звание «Ударник 10-й и 11-й пятилетки», его имя занесено в Книгу Почёта Комсомольского судостроительного завода имени Ленинского комсомола 4 октября 1978 года – «За достижение наивысших результатов в повышении эффективности производства на основе внедрения личных творческих планов».

Его супруга Галина Ивановна Берсенёва многие годы работала в Комсомольской телевизионной студии начальником отдела культуры. Вела репортажи с предприятий города. Её передачи по истории города, посёлков и сёл Комсомольского района остались золотым фондом в архивах.

Павел Лукич Фефилов, почётный член Российского географического общества, художник, писатель – краевед, на презентации своей книги тепло отозвался о Галине Ивановне, о её вкладе в культурное наследие города, подарил ей книгу «Художники Комсомольска 1932 – 2012 годов» с дарственным автографом.

Наши сёстры Надежда, Вера и Любовь родились в 1939, 1945 и 1954 годах. У каждой в жизни свой путь, неповторимый для других.

Надежда Григорьевна Берсенёва окончила среднюю школу в Комсомольске. В это время вся молодёжь нашей страны единым патриотическим порывом ринулась на целину, в Алтайский край, казахские степи.

Надежда пришла в горком комсомола за путёвкой на целинные земли. Её принял инструктор горкома комсомола, провёл беседу. Он сказал: «С Дальнего Востока ни на какие целинные земли Казахстана и Алтая никого не посылаем.

Вы что, не патриот своего края? Да на Дальнем Востоке своих целинных земель столько, что за одно поколение не поднять! У нас необжитых территорий в Комсомольском районе столько, что всех выпускников школ и училищ края не хватит для их освоения!» И предложил ей поехать в село Орловское, где к этому времени распался колхоз, прекратилось водное сообщение, а дорог подъездных там никогда в летнее время не было.

Надежда пришла домой радостная и поделилась с нами своей будущей целиной. Наш папа сидел, слушал молча, а потом сказал ей: «Надя, какая ты ещё глупенькая. Да ведь в этой Орловке половина нашей Берсенёвской родовы животы надорвала. И зачем они пластались, поднимая ту целину ещё в царское время. В коллективизацию организовали колхоз имени Молотова. И как их за это отблагодарила советская власть.

Тимофей Семёнович Берсенёв на два года младше нашего деда был. В одном селе Поташино жили Пермской губернии, только разница была, что его родители отошли от раскола, приняли православную веру, а наши держались за старую, поэтому между нами было какое-то отчуждение, не роднились мы. На Амур вместе наши семьи пошли. У его Фёклы одна девочка была малолетняя, вторая уж на плоту народилась, под Хабаровкой. Первая Федосья, вторая Акулина. Сын у них уже в Орловке родился – Тихон Тимофеевич. Когда он вошёл в лета, его оженили на Матрёне Васильевне Курдюмовой, дочери Василия Андреевича Курдюмова.

Дети у них народились: Иосиф 20 ноября 1898 года, Тимофей 25 апреля 1900 года, Стефанида 12 ноября 1901 года, Николай в 1907 году. (Метрическая книга Камчатской духовной консистории Вознесенской церкви на Хунгари. И 85, № 44, д. 208).

Как они жили в революцию, кто из них служил в белых, красных, я не знаю, знаю только, что и через их семью прошёл мор, который одно время прокатился по Амуру. Кто-то из парней заболел проказой, пришёл в Вознесенск, прожил несколько дней до отправки на специальную базу, где-то на Нижнем Амуре, а моя сестра Зина, ухаживала за ним, меняла повязки, а через много лет и она не избежала этой участи. В 1947 году её, вместе с несколькими жителями села Вознесенского отправили в Иркутский лепрозорий. После страшного для семьи 1938 года, когда расстреляли их отца Иосифа Тихоновича, стало страшней быть семьёй «врага народа», чем семьёй прокажённых. Но не сгинула семья Берсенёвых на Амуре. Орловские Берсенёвы выжили. Три сына Иосифа Тихоновича выросли, выучились и заняли достойное место среди тружеников Амура, стали уважаемыми и узнаваемыми людьми от Хабаровска до Николаевска. Газета "Дальневосточный Комсомольск" неоднократно выпускала очерки о братьях Берсенёвых Феофиле, Павле и Владимире.

Феофил Иосифович работал помощником начальника страхового отдела городской конторы связи. Павел и Владимир были водниками – речниками транспортной конторы министерства связи. Летом они водили глиссеры по Амуру от нанайского посёлка Омми до Софийска, в зимний период пересаживались на аэросани, и занимались той же работой, что и летом, только в более суровых условиях. Подворачивали к каждому самому малонаселённому посёлку, развозили почту. Мотор глиссера рассчитан на 400 часов работы. Братья Берсенёвы продлили его в три раза, грамотной эксплуатацией и своевременным проведением технических уходов».

Надежда Григорьевна Берсенёва не поехала на целинные земли своих предков, а пошла учеником каменщика в бригаду знатного строителя Комсомольска, именем которого названа была в то время улица города – Щеглова. Работала на стройках города, возводила стены домов нескольких кварталов. Всей бригадой уехали на Всесоюзную ударную молодёжную стройку – Амурск и внесли свой вклад в развитие этого города на Амуре. Вырастила двух дочерей Оксану Викторовну Кобызову и Галину Викторовну Кобызову.

Вера Григорьевна Берсенёва, после окончания средней школы поступила в Комсомольский строительный техникум, автодорожное отделение. После окончания техникума работала мастером на строительстве шоссейных дорог в Амурской области, отработала три года и перешла работать в Благовещенский аэропорт инженером – строителем, поступила на вечернее отделение университета народного хозяйства, строила новые аэропорты в Амурской области, ремонтировала старые, разбитые взлётно-посадочные полосы. После получения высшего образования вернулась домой, в Комсомольск, начальником отдела капитального строительства Комсомольского аэропорта, вела строительство новых аэропортовских сооружений на реконструкции старого порта. В лихие девяностые годы финансирование стройки было прекращено, стройка "заморожена". Вера Григорьевна ушла на пенсию.

Любовь Григорьевна Тимошенко (Берсенёва) шла своим путём по жизни: окончила Комсомольский политехнический институт, была направлена на работу в Комсомольские северные электрические сети, где и проработала всю свою сознательную жизнь инженером, вместе с ней трудятся два её сына - Анатолий и Павел, также окончившие наш политехнический институт, подрастают внуки.

Так и живёт большое семейство Берсенёвых в нашем городе. Трудится, радуется жизни, огорчается по поводу всевозможных реформ в нашей стране, которые ухудшают положение коренного населения. Болезненно воспринимают сокращение населения Дальнего Востока, но сами покидать этот край прадедов и дедов не собираются.

Использованная литература:

1. Николай Задорнов. Амур-батюшка. - г. Хабаровск, 1984 год; 592 с.

2. Приморский Государственный объединённый музей им. В. К. Арсеньева. Дальневосточный Арсеньевский центр. Клуб "Родовед". Ольгинско-Шкотовский родословец. История в родословных и документах. Книга первая. - г. Владивосток, 2005 год; с. 15 - 17.

3. Государственный архив Иркутской области. ГАИО. Ф. 24, оп. 10, д. 61, л. 39 об.

4. Российский Государственный исторический архив Дальнего Востока. РГИА ДВ. Ф. 404, оп. 5, д. 77, л. 3.

5. Архив общества изучения Амурского края. ОИАК ф. В. К. Арсеньева оп. 1, д. 11.

6. Афанасий Протодьяконов. Миссионерская поездка Начальника Камчатской духовной миссии к орочёнам, обитающим в пределах Императорской гавани в конце 1895 и начале 1896 года.; с. 20, 27 - 29.

7. Эхо партизанских сопок. - г. Хабаровск, 1973 год; глава "Морской отряд"; с. 175 - 195.

8. С. Днепровский. По долинам и по взгорьям. - г. Хабаровск.

9. А. П. Путинцева. Дневники Красной юрты. - г. Хабаровск, 2010 год; с. 139, 201, 218.

10. Хлебниковские чтения. Альманах. - г. Комсомольск-на-Амуре, 2010 год; с. 35 - 36.

11. Хотелось бы всех поименно назвать. Книга памяти.; с. 74, 81.

12. К. Н. Атаров. Павел Постышев. - г. Москва, Политиздат, 1987 год.

13. Амурский характер. Сборник. - г. Хабаровск, 1986 год; с. 231 - 236.

14. Корабли и судьбы. - г. Хабаровск, 2006 год; с. 154, 155.

15. Метрическая книга Камчатской духовной консистории Вознесенской церкви на Хунгари. - И 85, № 44, д. 208.

16. К. Подкорытов. Река чёрного дракона. - г. Комсомольск-на-Амуре, 2010 год; с. 243 - 245.

Газеты:

1. Камчатские епархиальные ведомости. 1896 год, № 10.

2. Приамурские ведомости. 2 июля 1916 год.

3. Сталинский Комсомольск. 12 сентября 1938 года.

4. Тихоокеанская звезда. 28 февраля 1990 года.

5. Амурец. 12 января 2007 года.

6. Дальневосточный Комсомольск. 27 сентября, 20 октября 1959 года.

С О Д Е Р Ж А Н И Е :

Е. Беспрозванных. Введение ................................... 3

АВВАКУМ ............................................................................. 6

Сергей Красноштанов. Протопоп Аввакум в

Верхнем Приамурье ...................................................... 6

А. Робинсон. Аввакум .................................................... 16

Владимир Соловейчик. "Огненный" протопоп

Аввакум против западников и торгашей ........... 58

АЛЕКСЕЕВ А. И. ............................................................... 70

Л. А. Дёмин. Предисловие .......................................... 70

Книги А. И. Алексеева ................................................. 73

Подвиги русских морских офицеров на

Крайнем Востоке России ......................................... 74

Герои Петропавловской Крепости ...................... 104

АРСЕНЬЕВ В. К. ............................................................. 131

В. К. Арсеньев ................................................................. 131

А. И. Алексеев. Следопыт, писатель, учёный .... 133

А. И. Алексеев, Б. Н. Морозов. Экспедиции

В. К. Арсеньева .................................................................. 146

П. Л. Фефилов. Переписка с биографом

В. К. Арсеньева Анной Ивановной Тарасовой .. 152

Перечень публикаций П. Л. Фефилова о

В. К. Арсеньеве .............................................................. 176

О. М. Гусев. Распятый в дебрях: кто он? ......... 180

В нижнем течении ...................................................... 229

БЕРСЕНЁВ В. Г. ............................................................. 253

Автобиография ............................................................. 253

Книги В. Г. Берсенёва ................................................ 257

Берсенёвы на Амуре .................................................. 258

Вишнякова С. И.

Исследователи Приамурья.

Краткая краеведческая энциклопедия.

Том 1. А - Б.

Составитель: Вишнякова С. И.

Компьютерный набор: Бережных Е. В.

Корректор: Бережных С. Б.

Макет книги: Бережных С. Б.

Обложка книги: Бацанова Е. В.

Сдано в набор 08. 08. 2013 года.

Бумага офсетная.

Формат А 5.

Тираж 50 экз.

© svetvish / Светлана

Опубликовано 12.06.2017 в 13:19
Прочитано 1278 раз(а)