Аквариум

Пролог

В 2017 году на австралийский берег выбросило большую белую акулу. Это не единичный случай и, быть может, никто бы не обратил на него должного внимания, если бы не одно но: из акульей пасти торчали пальцы, впоследствии, как оказалось, пальцы женской руки.

Провели вскрытие: в желудке акулы обнаружилась не до конца переваренная девушка с рыбьим хвостом. Проще говоря, настоящая русалка. Сенсация! Ихтиологи* были потрясены.

Когда байки старых моряков подтвердились, и те наконец смогли возликовать и воскликнуть: «тысяча чертей, я знал, что не сошел с ума!» — человеческое сообщество, давясь слюной, отправило в экспедицию в Тихий, Атлантический и Индийский океан группу бесстрашных исследователей со всех клочков земли. Сухопутным было неизвестно, обладают ли русалки интеллектом, есть ли среди них особи мужского пола, как размножаются они, имеют ли чарующий голос, как в легендах.

Страх. Он гнездится в груди каждого из них, чёрный и едкий, словно конопляный дым, но любопытство и охота войти в историю, как первый человек, поймавший русалку, было слишком велико.

Спустя год тупых, бессмысленных поисков, учёные почти сдались, но в самый последний момент, жена одного из отчаянных исследователей — которая решила отправиться в путешествие вместе с ним — прогуливаясь по берегу и прощаясь с этими землями, наступила на что-то жёсткое, скользкое и липкое. Посветила фонариком и… ахнула. Это огромные чешуйки! Подняла одну из них, разглядела и вздрогнула от осознания — это не может принадлежать ни одной рыбе. Значит, эти чешуйки принадлежат тем морским девам, что они неустанно ищут.

Так, из следа, оставленного ярко-фиолетовыми чешуйками, она добралась до какой-то пещеры. Пробралась в нее осторожно и, застав в бассейне русалок — самых настоящих! — от неожиданности выронила фонарик.

Взоры нескольких десятков, что отдыхали здесь, устремились на неё. У одной из этих русалок были стройные ноги, но бедра покрыты чешуей, которая будто бы не успела осыпаться. Так вот оно что!..

Поэтому, сколько бы люди не погружались на подводных лодках, не могли найти даже намека на существование русалок. Выходит, в какой-то определённый отрезок времени они могут превращаться в людей. Ха-ха! Добежав до своих, женщина рассказала все на выдохе и… пожалела.

Русалок оказалось тридцать восемь. Две из них отправили на исследования: то есть разрезать их, доставать внутренние органы, сравнивать размер кишков, языков, хвостов.

На других шести принялись проводить химические опыты: оказалось, что в своей истинной форме они могут пробыть на суше шесть часов, но затем их хвост отсыхает, чешуйки отшелушиваются и начинается отмирание всего хвоста.

Русалкам необходим постоянный контакт с водой; неважно, пресная то или морская вода. На суше они очень уязвимы. И они не умеют петь, и, собственно, говорить. Их гортань устроена совершенно другим образом.

Точный уровень их интеллекта пока что не установлен: их мозг устроен точно так же, как и человеческий мозг.

И вот, беседуя с известным учёным, принимающим непосредственное участие в той роковой экспедиции, Бернар Дюпон обсуждал обустройство аквариума для будущего дорогостоящего, но редкого и прекрасного существа, чьё существование обнаружили недавно.

Приняли решение, что аквариум будет шесть метров высотой и двенадцать — с ума сойти! — длиной. Всё-таки размеры комнаты Эрика Дюпона позволяют размахнуться подобным образом.

Песок, кораллы, морская вода и настоящие водоросли. Точная копия одного из участков Тихого океана. Осталось только выбрать русалку.

I. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

У русалки нет ног, чтобы убежать; но у русалки есть хвост, чтобы уплыть. Однако когда ты заперта в тесном аквариуме размером с небольшую комнату, уплыть становится затруднительно — элементарно некуда держать курс. Да и не от кого сбегать, если честно. Побег подразумевает в себе необходимость укрыться от потенциального врага, который желает навредить. Маритту же никто не обижал. Разве что… она тосковала по своей стае, гуще морской воды, свободе и простору. Но это было терпимо. Потому что русалка содрогалась при мысли, что сделали с её сородичами. Ей повезло больше, чем им.

Она должна быть благодарна судьбе. Сделав замысловатые махинации со своим хвостом и скрутив его таким фантастическим образом, каким ни одной рыбе не под силу, Маритта отдала дань уважения морскому богу, воспеваемому в легендах морских народов.

Затем прикоснулась к холодной толщи стекла, прикрыла длинные, вьющиеся, словно плющ, ресницы и в сотый раз, наверное, прикинула, что она может. Может сломать эту чёртову прозрачную стенку своим мощным хвостом. Отплывет в дальний конец темницы, разгонится и хлестанёт со всей силой и затаившейся обидой на людской род — тотчас пойдут трещины. Ещё удар — и этой клетке точно конец.

Да. Красивая мечта. Но что потом? Грохот наверняка будет чудовищный — и люди ворвутся в комнату. А что она им сделает? Её стихия — вода, суша — это их территория. Шансов спастись ничтожно мало — особенно находясь в их жилище далеко от тихой глади океана, моря или хотя бы речушки, в которой гарантировано можно было бы пережить худшие времена. Она не знает этой местности: не знает, куда пойти в случае напасти.

А напасть, как назло, неминуемо надвигается. Эрику, её хозяину, отец недавно нашёл невесту. Шанталь Буржуа. У хвостатой плохое предчувствие на счёт этой девицы — а интуиция ее никогда не подводила.

Ха-ха! Такие смешные имена у этих людей. Да ещё и фамилии. У русалок нет фамилий; к чему они водному народу?

Взять в пример Маритту. Это не её настоящее имя. Такую нелепую кличку — иначе это не назовёшь — дал ей вышеупомянутый Эрик. Ах, Эрик! Человеческое дитя, у которого волосы цвета такого восхитительного, золотого и переливающегося на солнце, что девушка не могла им налюбоваться: у её племени не бывает таких локон, как у людей.

Только мрачные цвета. И мокрые, постоянно мокрые волосы. Густые, но легко спутывающиеся.

К слову, о её владельце… Имя-то он ей дал, но до сих пор с ней не заговорил. Ни разу. Хотя прошло полгода с тех пор, как Маритта живёт здесь, в особняке Дюпонов. Младший брат Эрика, Кристоф, с голубыми-голубыми глазами, что так напоминают её собственные, часто приходит к ней, рассказывает истории из жизни: про школу, друзей, семью и… язык, на котором он говорит. Берёт в руки разные вещи и рассказывает, а то и показывает их назначение, как они устроены и работают.

Он взялся обучать русалку человеческой культуре, чтобы ей было легче приспособиться.

Благодаря милому малышу Маритта получила основную информацию о её местонахождении: она в Европе, в стране, именуемой Францией, в столице этой самой страны — городе Париж. И это все за одно «занятие»!

А дальше — лучше. Кристоф погружал Маритту в детали человеческого быта ещё более подробно: он приносил различные предметы и бросал их девушке в аквариум. Это были мячики, теннисные ракетки, резиновые уточки и прочие игрушки. В один из дней (кажется, шёл второй месяц обучения), мальчик решил показать вещь, которая работает только при суше — фонарик и ручку с лазером. Он переключал их раз за разом, щёлкал кнопкой и объяснял Маритте, что так работают многие вещи — стоит лишь нажать на кнопку.

В это самое время Эрик вошёл в комнату. После тренировки. Уставший, вспотевший — пот лил с него градом, лицо разрумянилось, а грудь вздымалась часто — и русалка невольно залюбовалась им, прильнула к стеклу щекой и замерла — маленькие пузырьки облепили пряди её волос и приятно щекотали лицо, а она не могла отвести от него взгляда, было в нем что-то, что очаровывало её, обольщало.

И тут он резко повернул голову в её сторону — и хотя посмотрел на брата, а не на нее; хвостатая от чего-то вздрогнула и отпрянула от стекла, словно кто-то щёлкнул её по лбу.

— Бросай страдать фигнёй. Это бесполезно. Она тебя не понимает.

Из сказанного хозяином Маритта поняла лишь значение слова «она», поскольку в первую очередь Кристоф распечатал ей изображение нагой женщины и мужчины: долго, нудно, упорно повторял, чем отличаются те от других, тыкая на их гениталии.

Мари запомнила навсегда: она — это представительница женского пола, а он — мужского.

Поскольку кроме неё прекрасных особей больше нет, она смело предположила, что речь зашла о ней. С ума сойти! Эрик никогда с ней не разговаривал, не смотрел в её направлении и, вообще, жил так, словно она здесь и не присутствовала. И он что-то сказал про неё! Любопытно, что же?

К тому же, Кристоф тут же вспыхнул, словно спичка, укушенная языком пламени, и с импульсом возразил:

— Неправда! Откуда ты можешь знать, что она не понимает?

— Это же очевидно, глупый. Русалки не разговаривают, а лишь подают сигналы, как дельфины. Как ты можешь научить речи рыбу?

Слова Эрика так и курились дымком иронии, который тут же впитывал в себя младший брат, точно губка, и уже практически трясся от бешенства. О, дьявол побери! Да провались все в Преисподнюю! Серьёзно?! Пока он каждый день, приходя со школы, даже не сделав уроки, спешит к Маритте, этот засранец смеет насмехаться над его ученицей?

Нет! Решительно: НЕТ! Эго задето, и Кристоф такого отношения, такого несусветного хамства не простит. В бессильной злобе он поджал губы, с холодным вниманием проследил, как Эрик стянул через голову майку и бросил на кровать, и пока старший Дюпон не принялся снимать штаны (Кристоф бы смутился смотреть на него в таком случае!), мальчик положил на стол лазерную ручку и фонарик, и со скоростью кометы бросился на брата с кулаками.

— Маритта не рыба! — сквозь ручей слез, хлынувших из глаз, почти что задыхаясь, истерил Кристоф. Принялся лупить Эрика и все не унимался: — И мне кажется, что она все понимает получше некоторых. И ей неприятно. Ты её обижаешь и должен извиниться!

Эрик совсем не обиделся; напротив, он от души рассмеялся, и смех его был добродушный, заливистый, непременно располагающий к себе, что подействовал на младшего как лекарство: его пыл поугас, он тотчас успокоился и отстранился, лишь искоса глядел из-под густых, нахмуренных бровей.

Хозяин комнаты повернул лицо к Маритте — и она обомлела, и дыхание у неё затрепетало под водой, кузнечики теснили грудь и прыгали высоко, стрекотали — взгляды их на миг сошлись в поединке, переплелись, и она с восторгом поймала себя на том, что он на неё наконец-то посмотрел. Нет. Не просто на неё. Прямо в её глаза.

Он поднял руки вверх в сдающемся жесте и, все ещё улыбаясь, но усиленно сдерживая улыбку, промолвил:

— Ладно-ладно, прости меня, Маритта-рыба.

— Да блин! По телику показывали, что у русалок есть голосовые связки. Для чего-то же они им нужны!

— Лучше бы пошёл в волейбол поиграл, вон твоя подружка уже несколько дней зовет тебя.

Эрик закатил глаза, проигнорировал попытки Криса отстоять свою точку зрения и был таков.

— Какая из? Джулия? — тут же оживился мальчонка: очи его озарились каким-то особенным блеском, который мог быть вызван только одним обстоятельством — влюблённостью и сексуальной заинтересованностью.

— Ага.

— Что же ты сразу не сказал?!

С Кристофом что-то случилось, его словно подменили: он весь в волнении сжимал и разжимал кулачки, и эмоции на его лице сменяли одну за другой, и все его тело напоминало одну огромную молекулу робкого, застенчивого, мальчишеского возбуждения, которая непременно взорвалась бы, выпуская наружу всю свою нервно-приятную энергию, если бы к нему в этот момент прикоснулась девочка.

— Чтобы ты спросил, юный ловелас.

Кристоф со своим непомерно раздутым чувством собственного достоинства мог бы оскорбиться, если бы время не поджимало; поэтому он просто бросил брату в след, выбегая из комнаты и предвкушая встречу с весёлой подружкой:

— Бе-бе-бе, я дураков не слушаю!

Дверь захлопнулась с таким шумом, что будь слух Маритты ещё более чутким, её барабанные перепонки несомненно бы лопнули. Фонарик и ручка остались лежать на столе. Как бы сообщая, что урок окончен. Кристоф не вернётся. Как ни странно, он предпочёл общение с двуногой сверстницей урокам с ней, хвостатой особью, у которой непонятно, есть ли вообще интеллект.

Повеяло тоской и унынием. Словно единственный приятель, единственный союзник предал, и Мари смотрела на эти предметы на столе, тянулась к ним глазами и руками, но не могла достать. Между ней и миром людей прозрачная стена. Аквариум, будь он живым, сейчас злорадно загоготал бы.

Эрик снял спортивки, прихватил полотенце и сменную одежду, отправился в душ: но Маритта уже ничего не видела, кроме своей тюрьмы — прозрачной, создающей обманчивое ощущение свободы.

В тот день Кристоф действительно убежал играть с некой Джулией в волейбол. Но это не было бедой, ведь диалог со старшим братом, похоже, сдвинул какие-то спусковые механизмы в мальчике — может быть, это была задетая гордость, обида за русалку или желание доказать обратное, неизвестно — он принялся за обучение Маритты пуще прежнего. С какой-то новой силой, необъятным пылом.

Стоит заметить, что эти уроки оказались полезными для них обоих: Кристоф брал из личной библиотеки книжки, читал их вслух для русалки, а она внимательно слушала. Благодаря этому он стал больше читать, его кругозор расширился, а мозг работал, не тупел. Ведь чтение развивает мысль. Не врут, когда говорят, что мы — то, что мы читаем.

К тому же, мальчик приобрёл полезный навык — он читал выразительно, невероятно вживаясь в роль. Перестал бояться читать вслух, перед классом, на публике.

Приносил планшет, ставил его на стул, который пододвигал к аквариуму и прислонял его экраном к стеклу плотно-плотно, чтобы было лучше видно Маритте — и включал фильмы всех времен и народов: и исторические драмы, и автобиографические фильмы, и кино для подростков, и даже сериалы для взрослых, с сексом и матами! И видео лекции по биологии, литературе, обществознанию. По всему, чему только было можно.

С того дня Эрик ни разу не поднимал вопроса о бесполезности обучения русалки, ведь он не был слеп и видел, что это положительно влияет на братишку. Ну, хочет обучать зверушку, ради бога. Хорошо хоть не играет в компьютерные игры двадцать четыре часа в сутки.

Маритту к тому времени тошнило. От всего этого однообразия и скуки. Да, в океане приходилось перемещаться осторожно, прятаться от акул, противостоять им, стараться не попасть в их поле зрения и избегать некоторых зон, в которых их водилось особенно много, но это была жизнь. Жизнь, напоенная приключениями, адреналином, выживанием, необходимостью постоянно ставить пред собою испытания. А это что? Какую цель поставишь, находясь в таком безнадёжном положении? Не помереть от скуки?

Или от голода! Может, ей забастовать? Люди издеваются над ней — они подают ей пищу, как настоящей рыбе: молодые парни в какой-то непонятной форме берут лестницу, залезают и приоткрывают аквариум с опаской, будто Мари может на них напасть (а они ей к чёртовой матери не сдались!) и из баночки высыпают ей сушёную рыбу, моллюсков, икру и иногда — за редким исключением — живую, все ещё барахтающуюся рыбку.

Конечно, не сказать, что её трапеза была более богатой и насыщенной, когда она плавала в океане, но, побери вас всех морской дьявол!.. Есть отличие в еде, которую ты добыла сама, и кормом, которым тебя с короткой руки накормил хозяин.

К тому же, в полнолуние, чтобы свет луны не пал на неё, все те же люди приходят к ней, все с той же металлической лестницей и накрывают её аквариум огромным, плотным, темно-синим — под стать цвету её волос — чехлом.

И лунный свет обходит русалку стороной — не ласкает очертания её тела, груди, хвоста. Все погружается во тьму.

И в эти моменты с душой Маритты происходит что-то невообразимое: ночное светило точно зовёт её в свои объятия, и плавник русалки — самое его нервное окончание, какой-то импульс болит, ломит и чешется. Это так странно! И пугающие тоже. И интригующе. Обычно хвост — это самая менее восприимчивая к ощущениям часть тела.

Но каждое полнолуние… Та сущность её, что обычно скрыта глубоко внутри, кусалась, поднимала бунт и неумолимо рвалась наружу.

Благо, близится день рождение Маритты, а людям об этом неизвестно. Есть вещи, которые нельзя доказать, оправдать, опровергнуть — они просто есть и все, и когда ты знаешь о них, ты оказываешься в числе победителей.

Во время дня рождения — вне зависимости от фазы луны — русалкам даруется возможность перевоплотиться в человека. К тому же, в собственный день рождения трансформация протекает безболезненно. Ах, как здорово, что двуногим об этом неизвестно!

Она знала французский язык. Уроки не прошли даром. Каждое занятие она пропустила через себя, свой мозг, свое сознание и, извиняюсь за пафос, даже душу.

Соответственно, понимала большую часть того, что Кристоф объяснял ей; что обсуждал Эрик по телефону с неким Сэмом; о чем перешептывались те работники, что приносили ей пищу.

Но с тем, как устроен её язык, гортань и голосовые связки — говорить на их языке будет затруднительно.

Пора отбросить наивные иллюзии — ей не сбежать отсюда! Ей известно положение семьи Дюпон в обществе — и они богаты, дьявольски богаты. У них камеры наблюдения по всему дому, охранники патрулируют территорию здания. Действительно, как тюрьма. Золотая клетка.

Роковой день настал. Декабрь. Маритта родилась в декабре, на канун рождества. Город утопал в счастливой суете, гирляндах, вывесках о подарках для семьи, многочисленных скидках. У Эрика в комнате стояла большая, пышная, зелёная елка. Самая настоящая! Она уже медленно умирала — иглы усыпали пол. Тем не менее, она была очаровательна, как юная дева — её веточки украшены игрушками, непонятными шариками, на верху горит звезда.

Кристоф к ней сегодня приходил, спешно поклонился, как джентльмен — на нем был одет красивый фрак с голубым галстуком, выгодно подчеркивающим холодок его очей — и с сожалением проговорил:

— Маритта, прости! Урока не будет. Я хотел начать читать тебе «Портрет Дориана Грея», но… Сегодня мы празднуем Рождество, приедут гости, мне придётся играть роль сынка-паиньки. Не скучай!

Хаа? Не скучать? Легко сказать! Так же быстро, как пробормотал извинения, мальчик удалился, оставив русалку в полном одиночестве. Эрик сегодня не заходил. Младший Дюпон говорил, кажется, о гостях? Наверняка на этом званом ужине будет присутствовать невеста Эрика!..

Мари тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам. Точно змеи взвились под водой. Почему-то думать о молодом хозяине, об его невесте в тягость.

Ну, вот. Пробили куранты. Началось. Уста русалки изогнулись в блаженной улыбке. Она всплыла на поверхность воды, приоткрыла свою тюремную камеру, откинула голову, готовясь обуздать новые ощущения — чудеса перевоплощения в двуногую особь, которой она не была целый год.

Весь хвост — от начала до самого плавника пронзила острая боль. Каждая чешуйка словно зажила своей жизнью: зачесалась, зашипела и желала оторваться от корня и стать самостоятельным организмом. А потом — все. Все прошло — и Маритту резко потянуло вниз, словно к её новым ногам привязали два булыжника. Она отчаянно забарахталась, зашевелила ногами и не чувствовала их — они будто онемели.

Русалка слишком долго прибывала в своей урожденной форме. Первая часть тела не принимает вторую. Отторгает буквально. Ноги истолкуются мозгом как чужеродный вредитель. Вот дерьмо!

Аквариум, в котором она прожила целый год, теперь топил её. Жаждал её смерти. Когда она уже почти сдалась — пальцы на её ногах запылали какой-то адской, горячей болью, будто она жарилась в котле лавы. Она чувствовала их, чувствовала свои ноги! Маритта не сдастся аквариуму. Она сильнее своей тюрьмы. Ничто не сломит её. Девушка перестала паниковать, усиленно загребла вверх руками и ногами, и вот, когда вынырнула, широко раскрыла рот и вздохнула. Она дышит! Дышит воздухом. Прямо как это делают люди: вдох и выдох, и так по бесконечному кругу, до самой смерти. Наконец-то!

Распахнула глаза. По её лбу стекала струя воды. Маритта выставила перед собой руки и изумилась: её тело покрылось крупными мурашами, кисти дрожали от холода. Русалки хорошо переносят низкие и высокие температуры, но люди — нет. Ей нужно выбираться, пока конечности не перестали двигаться.

Она потянулась вверх к открытому окошку, через которое ее погружали в аквариум в первый раз и, оперевшись о руки, поднялась на верхушку аквариума, отметив, что её ноги гораздо легче, чем хвост. Оказавшись с наружи и беспомощно воззрившись на комнату хозяина, оторопела: ей не спрыгнуть с такой высоты. Нужна лестница, которую обычно приносят те люди, что кормят её.

Вот же!.. И что ей теперь делать?

Так она просидела около пятнадцати минут, совершенно без сил и без мыслей. Какой-то зверь терзал её живот. Ах, да, этот зверь — голод. Она очень хотела есть, спать и ещё… тепла.

И чего ради эта борьба? Кому она бросала вызов? Хм… если она с разбегу спрыгнет с такой высоты в виде человека, то умрёт? Переломает себе все косточки? Было бы неплохо! Потому что её жизнь потеряла смысл в тот момент, когда она попалась в сети людей.

Она сдавленно, приглушенно, даже как-то скованно засмеялась, и раскаты этого смеха не принесли ни облегчения, ни мотивации жить дальше. Вообще ничего. Маритта спрятала лицо в ладонях и почувствовала, как по её щекам, ладоням течёт что-то горячее. Слёзы… вот ещё чего не хватало!

Русалки не плачут. Но сейчас она не русалка, а всего лишь человек. Жалкие, плаксивые, малодушные люди! Девушка яростно растерла солёные слезы по лицу, ненавидя ноги, людей, свою постыдную уязвимость и слабость в этот момент. Должно быть, если бы сородичи увидели её сейчас, они бы презрительно отвернулись.

Дверь скрипнула. Приоткрылась. Полоска света проникла в комнату, растянулась по всему полу, до самой батареи, но тотчас исчезла, стоило Эрику войти внутрь. Он выглядел уставшим и потрепанным. В сторону Маритты не глядел. Только прошёл до дивана и, по пути стянув галстук и пиджак, небрежно бросил их в сторону. Странно. Обычно хозяин бережлив и аккуратен со своими вещами.

Маритта впилась зубами в верхнюю губу. Сжала ладонь в кулак. Она не думала об этом. Об Эрике. О его реакции на её ноги в ночь, когда луна только нарастает. Как непредусмотрительно с её стороны! Она должна была предвидеть, что он может поднять шумиху, рассказать отцу, а тот непременно вызовет этих… ученичьих… учёных. Словом, людей, которые будут проводить на ней опыты и ставить эксперименты! А стать лабораторной крысой ой как не хочется.

Хозяин растянулся на диване и закрыл глаза. Он… спит? Если так, то это отлично! У неё появился шанс — шанс найти способ выбраться отсюда любой ценой. В критических ситуациях кровь ударяет в наш мозг, адреналин охватывает все тело и, как правило, наш ум посещают самые незаурядные идеи.

Вот и Маритта открыла у себя второе дыхание: с приливом новых сил и возможностей она осторожно, стараясь не создавать лишних звуков, перебралась к другому краю аквариума и посмотрела вниз — нет ли поблизости каких-нибудь подушек или матов от спортивного уголка, чтобы смягчить приземление. Ни черта. Аквариум высотой в пять-шесть метров. Она точно сломает свои новообретенные ноги, если решится спрыгнуть. Она посреди пустой комнаты. Делать нечего.

В смешанных чувствах девушка добралась до той половины, в которой находилось окошко, вход в тюрьму. Она задержит дыхание и порыщет в воде, может быть ей удастся найти что-нибудь. Если она выгребет песок и скучкует водоросли, то спрыгнет без риска раздробить себе что-нибудь. А хотя… к чему все усложнять, если можно разбежаться и допрыгнуть до дивана?

Мари устремила взгляд на диван. Расходимся. Не получится. Диван слишком далеко. Со слабым, истощенным, человеческим телом она не допрыгнет. Вариантов нет. В любом исходе её ждёт та же участь — расплющится. Чуть больнее, менее больнее, средне. Суть одна. И если ей придётся выбирать между одной болью и другой, то она предпочтет не выбирать вообще.

И… только что до неё дошло, что Эрика нет на диване. Пиджак и галстук по-прежнему валяются на полу. А Эрик — нет. О боги Олимпа! Она лихорадочно заморгала. Не помогло. Хозяин комнаты так и не появился.

Пока снизу не раздался знакомый, шокированный не менее, чем она, голос:

— Мать, роди меня обратно. Какого хрена?

Кристоф рассказывал, что страусы прячут голову в песок, когда боятся. Неважно — вымысел это или правда. Сейчас больше всего на свете Маритта хотела бы стать одним из этих страусов.

Она не видела Эрика — боялась взглянуть. Но терпение никогда не было её сильной чертой, и она поддалась искушению — своему любопытству. Она хорошо улавливает эмоции людей и смело может заключить, что наследник империи Дюпон не живёт даже, а скорее волочит бессмысленное существование, иногда отбрасывая саркастические комментарии насчёт всего, что его окружает.

И тут… лицезреть его вытянутую физиономию. Как интересно!

Мари подползла ближе, глянула вниз — и у неё закружилась голова. Она чуть пошатнулась и прикоснулась к вискам. Какое же у людей хилое тело, если не восполнить основные потребности — еда, сон, тепло, нужда.

Хах. Как всегда. Парень скрывал свои эмоции: лишь брови, приподнятые выше, чем обычно, свидетельствовали о его участливости. К чему весь этот фарс с усиленным подавлением того, что естественно — эмоции? Они вдвоём. Никто посторонний не наблюдает. Скорее, впрочем, он делал это неосознанно, что-то вроде привычки.

Вдруг Эрик раскрыл руки, будто бы для объятий, и вполне серьёзно прохрипел:

— Прыгай — я поймаю.

В его тоне отчётливо угадывалась просьба довериться ему, не бояться, и одновременно какая-то грубая, непреклонная настойчивость. Маритту передернуло. Она устала — она психанула.

К черту все! Хуже уже некуда. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

Девушка на ватных ногах присела на корточки и, что было мочи оттолкнувшись о поверхность своей тюрьмы, прыгнула в объятия то ли смерти, то ли неизвестно кого, но точно не Эрика Дюпона. Потому что человек, что после того, как поймал её и, удерживая своими сильными руками, сел на тот самый злосчастный диван, ласково гладил её по голой спине, выпирающем лопаткам, не мог быть тем самым хозяином, для которого она всегда являлась не менее, чем зверушкой. Домашним питомцем. Нет, не так… домашних питомцев любят и играют с ними. А она же выступала в роли живой декорации. Красивая, но бесполезная. Просто украшение, как картина, настенное оружие или декоративное растение.

Русалка сидела у него на коленях, дрожа от холода и обвив руками его шею, уткнувшись носом в его грудь, ощущая его сердцебиение так же отчётливо, как и свое собственное. Его рубашка промокла, впитав в себя влагу её тела, и очерчивала кубики пресса, стройную, гибкую фигуру.

От холода её соски затвердели и бусинками припали к его телу. И когда она чуть отстранилась, он резко выдохнул, и Маритта изогнула изящную бровь, потому что она не поняла назначение это выдоха. Или не хотела понять…

А потом она медленно приоткрыла рот и поймала взгляд Эрика — странную мольбу выражали радужки её глаз — и пролепетала низким, осипшим, словно у простуженной, голосом:

— Э-ри-к. Есть хочу. Еду. Не для меня… вашу. Человеческую.

Э-ри-к. Язык трижды ударился о нёбо. Э. Ри. К. Ха-ха! Как забавно! Первое слово, произнёсенное русалкой на бархатном французском — это имя молодого парня, который весь год не оказывал ей ни малейшего признака внимания.

Вот так просто, произнеся его имя по слогам, она выбила почву из-под ног. Хозяин молча выпустил Маритту из кольца своих рук и вышел из комнаты. Хочется верить, что за едой. Дверь зачем-то оставил приоткрытой.

Мари удобно уселась на диване, поджала ноги под себя и уткнулась лбом в колени. Живот заурчал. Боже… ну и тела у людей невыносливые! Как они только с ними живут?

Девушка давно сбилась со счету времени. Но когда Эрик вернулся с целым подносом — из чистого серебра, к слову — многочисленных блюд, Маритта уже практически засыпала. В комнате довольно тепло, поэтому она быстро согрелась. К тому же, Эрик поднял с пола вещи — галстук положил на диван, а пиджак набросил на худые плечи Маритты. Она благодарно кивнула головой.

Теперь понятно, почему он не закрыл дверь до конца. Хм. Какая предусмотрительность. Ей этого как раз и не хватало.

Он поставил поднос на стол перед диваном и расположился в кресле сбоку, задумчивым, проницательным, немигающим взором вперившись в Маритту.

Она же в свою очередь беззастенчиво взяла в руки длинную, сочную, измазанную в кетчупе, спагетти, повертела её в руках, рассмотрела и с хлюпом втянула ртом. Ммм. Прелесть. Немного кетчупа осталось на губах, и русалка, не без удовольствия заприметив красиво сложенные салфетки с краю, взяла одну и элегантно промокнула ею губы.

А затем взяла в руки вилку и как ни в чем не бывало продолжила трапезу. Так, словно для неё это была привычная обыденность, ежедневный ритуал, словно она каждый божий день проворачивала это — пользовалась столовыми приборами типа ложки, ножа и вилки, а не вгрызалась в добычу, как дикарка. Конечно, уроки этикета от Кристофа не прошли даром, и она знала, как пользоваться вилкой. Хозяин удивлён, что она не стала расчесывать ею волосы, как Ариэль? Не. Это пройденный этап.

Мари заметила, как Эрик едва слышно охнул и побелел до оттенка почти такого же, как полотно художника, которое вскоре должно покрыться чудесным цветами, оттенками синего, жёлтого и голубого. Но до тех пор — томительная белизна.

— Ты говоришь.

И только сейчас Маритта поняла, что она изначально неверно оценила степень ошарашенности Эрика по десяти бальной шкале. Он удивлён? Шокирован? Нет. Все мысли вылетели у него из головы. Он может лишь созерцать происходящие как сторонний наблюдатель.

Это ещё одна слабость людей: стоит им стать первооткрывателями какого-то необычного явления, столкнуться с проблемами или просто выйти из зоны комфорта — они цепенеют.

— Сейчас — нет. Я ем, — беспринципно заметила Маритта, сделав освежающий глоток апельсинового сока. Да, Эрик. Она даже знает, как пить из стакана, подними уже челюсть.

— И говоришь.

— Если тебе от этого легче… — Русалка подарила ему кислую улыбку, точно терпеливая учительница навязчивому ученику. — Да. Я говорю. И хочу спать. Завтра. Я объясню тебе все завтра. Хорошо?

Русалке нравилось звучание её голоса — оно было тягучим, медленным, сладким, как мёд или растопленный тёмный шоколад. Как говорится, с перчинкой. И ещё больше ей нравилась реакция Эрика. Он смотрел на неё неотрывно, она буквально купалась в его внимании.

Да уж! Сейчас он компенсирует ей отсутствие всякой заинтересованности за целый год, ибо то, как он на неё смотрит — это вода, утекающая сквозь пальцы.

А Маритта и не была против. Она слишком хотела насытиться и поспать, слишком.

— Спасибо за ужин.

Она зевнула. Будучи русалкой, она бы съела все до последней крошки, а здесь было, чем полакомиться. Крылышко и ножка курицы, два салатика, морепродукты (Маритта едва сдержала рвотные позывы!), розовые макаруны и, кажется, яйцо. Но сейчас она сыта.

— Да на здоровье.

«Ты сама ходячий ужин», — мысленно прибавила девушка. Не до конца понимая, с чего вдруг такая мысль всплыла у неё в сознании, она пожала плечами и ответным взглядом посмотрела на парня.

Художник добавил красок на полотно — лицо Дюпона прояснилось и он более не выглядел потрясенным. Напротив, он смотрел на Маритту как-то миролюбиво и внимательно, словно отец, наблюдающий за тем, как бы дочь ничего не натворила, но не сующий нос в её дела до тех пор, пока она по уши не окажется в дерьме.

— Хорошо. Спи, — несколько запоздало ответил Дюпон на её прошлую речь. — Я обо всем позабочусь. А ты уж потрудись мне все объяснить завтра.

Честно? Он позаботится обо всем, обо всем? Даже о работниках, которые обычно приходят накормить Маритту? Она хотела задать множество вопросов, но ещё больше спать. Эрик подошёл к ней, легко взял её на руки, стянул пиджак и уложил в кровать — свою кровать — накрыв одеялом. А где же будет спать он? Что насчёт еды, она не испортится? Разве покрывало на диване не стоит высушить? И почему он, дьявол его побери, все это время был в мокрой рубашке? Так нравится дискомфорт?

О многом хотелось подумать. Но голова уже становилась тяжёлой от количества терроризирующих ее вопросов, а тело обмякло. Прежде чем провалиться в глубокий, безмятежный сон на суше, а не в воде, Мари потянула носом запах и подумала, что приятно. От Эрика пахнет приятно. И засыпать в постели человеческого парня — это что-то неописуемое.

II. Трахай глазами, думай мозгами.

Этим же днем, утром. Маритта проснулась в ужасной агонии: она резко распахнула глаза и, застав лицо молодого наследника империи Дюпон вместо привычной картинки — воды и ненавистного стекла аквариума — отбросила одеяло в сторону.

Его лицо так близко она, кажется, не видела никогда. А! События ночи пронеслись перед глазами. Но она вспомнила все тогда, когда уже вскочила с постели, чудом подавив в горле крик и, широкими шагами отходя в сторону, врезалась лопатками во что-то холодное.

Резко обернулась. Так, что кончики длинных, волнистых, тяжёлых волос нещадно хлестанули по ляшкам. Её сердце билось так же отчаянно и бессмысленно, как пойманный в банку мотылёк.

Стекло. Жуткое, проклятущее стекло. От пола до потолка. Там, за окном жизнь в городе протекает размеренно и спокойно: едут машины, люди спешат к семейному очагу, на работу, в магазины, но русалка не видит этого всего. Она не смотрит сквозь стекло. Она смотрит прямо на стекло.

И видит в нем зло.

Аквариум — её самый страшный враг, даже если свершится девятое чудо света, и она каким-то образом сбежит отсюда, то этот страх — страх быть вновь взаперти — будет преследовать её до конца дней.

Всё ещё душимая дурными чувствами, Маритта обнимает себя руками, проклиная свой тупой, необоснованный страх. Подумать только! Её испугало стекло. Она выживала в условиях и похлеще — океан не очень-то гостеприимен, а акулы и другие морские хищники явно не сжалятся над тобой за красивое личико.

Впрочем, это ложь. Дрожа и нервничая, девушка вперилась ногтями в кожу чуть выше локтей. Боль не отрезвляла, только раздражала ещё больше. Здесь что-то не чисто. Она вся горит, её тело пылает. На лбу выступила испарина.

Дело не только в стекле, аквариуме и Эрике, которого она увидела проснувшись. Она раскрыла глаза — и на неё сразу же обрушилась немыслимая усталость, ужас, шок. Её восприятие обострено до предела, все органы чувств реагируют на любой внешний фактор.

Несомненно, корень проблемы лежит в том, что она держала свою истинную сущность в заточении на протяжении года. На людской лад — это как если бы девушка любыми способами предотвращала менструацию, или оборотень обращение.

Паскудно сказывается на здоровье. Поглощенная тщательным анализом своего самочувствия, она не сразу среагировала на шаги.

Русалка понимает, что Эрик встал с кровати следом за ней только тогда, когда его ладонь ложится на её плечо. Она вздрагивает от неожиданности и оттого, какой холодной оказалось его рука.

— Тш-ш. Это я, — приняв, очевидно, её дрожь за необъяснимый страх (и был не далёк от истины), Эрик аккуратно развернул девушку к себе лицом.

Маритта не нашла в себе сил посмотреть на него. Потупила взгляд в пол. А потом… потом созналась, будто в преступлении, кивнув в сторону аквариума:

— Я боюсь его.

Эрик посмотрел в указанном направлении и нахмурился.

— Кого? Я никого не вижу.

— Ты просто не всматриваешься, — она горько усмехнулась, точно и не ожидая, что он её поймёт; и голос её был таким затравленным, словно у изгоя в школе. — Аквариум.

— Ах, это. — Парень на удивление взбодрился, погладил Мари по скуле, приподнял её лицо и вынудил посмотреть на себя — и, надо же! — улыбка его была такой понимающей, что можно подумать, будто он знает ход её мыслей наперёд. — Понял. Клетка. Я тоже не люблю свою комнату. И свой дом. И этот чёртов город, если честно.

Теперь Маритта посмотрела на него немигающим, изучающим, тяжёлым взором — она испытывала его на прочность, но он оставался непоколебим, не поддавался её воздействию и был искренним. Он… понимает? Разве может он, человеческое дитя, понять её тоску по родному дому, боязнь аквариума, в котором она прожила целый год и её смертельной скуке?

Этот огромный особняк — хочет он того или нет, любит он его и признает или нет — это его родовое гнездо. Он здесь родился и вырос. Ему предоставляется возможность выбираться отсюда: на занятия в лицее, турнирам по фехтованию, фотосъёмку, либо встречу с друзьями. А она на чужой территории: на суше, где её возможности ограничены и она не может выбирать свою судьбу.

Она потеряла стаю, мать и единственную подругу, которые пали жертвами людских экспериментов. Саму её продали, как экспонат в музей или редкую зверушку в зоопарк. Куда ему до неё, до её утраты?

Молчание висело в воздухе, как желе — густое и тягучее. Эрик взял русалку под локоть и повёл за собой на диван. Усадил и, не напоровшись на возражения с её стороны, осмотрел её руки, не без удивления обнаружив немного крови, сочившуюся из локтей и уже запекшуюся под ногтями.

Хвала морскому дьяволу — он не стал задавать лишних вопрос или отпускать ироничных комментарием. Она не в настроении.

— Итак, вернёмся к нашей незавершенной беседе. Ты говоришь.

— Говорю, — Маритта отвечала ровным, умеренным тоном, хотя это стоило ей некоторых усилий, ведь тело уже начали показывать иголочки неприязни. Излишняя впечатлительность Эрика ей сейчас не на руку. Ей нужен холодный рассудок. Как и Дюпону. И вообще, им сейчас обоим необходимо сохранять ясность ума!

— Ваау! — И хоть чутье Маритты в человеческой форме ослабло — она и без него видит, что делает Эрик. Какое… дурацкое позерство. — Что ж, в отличие от тебя я не отключился сразу же, как моя голова коснулась подушки, и долго думал.

— Что это? Я слышу в твоём голосе укор. Ты укоряешь меня за то, что я быстро заснула?

Голос Маритты хрустел подлинным недоумением, точно снег под ногами; она уставилась на Эрика с вопросом; он смотрел через её плечо и, казалось, вспоминал что-то грустное. Его взгляд оказался настолько внимательным, что девушка не удержалась. Она резко обернулась, чтобы посмотреть, что же там такого интересного.

А-ах… Ясно. Рождество в Европе — это восхитительный праздник, в который дружная семья собирается вместе за одним столом, ужинает, обмениваются шутками и подарками. А ничто не сплочает людей сильнее, чем совместная трапеза. Это сложилось исторически. Те, кто разделяют с тобой пищу — союзники. Те, кто её отбирает, посягает или кого, собственно, едят — враги.

Семья Дюпонов развалилась после смерти очаровательной Селин, чей портрет в виде ёлочного украшения подвешен на верхнюю веточку, рядом со звездой.

Что ж, паренёк имеет право на ностальгию. Но Маритте его решительно не жаль. Все страдают и живут с ранами на сердце — это естественно и нормально. Ненормально пялиться в одну точку и в упор не замечать ожидающего собеседника пред тобой.

— О, нет, — промолвил он, наконец, слабым, но тёплым голосом. — Я просто жалуюсь, что не выспался. Да и кто я такой, чтобы укорять за сон, в конце концов? Сон — это святое, и то, что ты так быстро заснула — это прекрасно.

— Тем не менее…

Русалка, напряжённая почти так же, как и в добрые времена плавания в океане на территории опасных хищников, смотрела на хозяина, ожидая резкого выпада. Он что-то недоговаривает. И это распаляет атмосферу между ними как горячие поцелуи или брошенные в лицо раскаленные угли.

— Мы о вас, русалках, оказывается, многое не знаем.

Под «мы» Эрик подразумевает всех ныне живущих людей! Нехорошо закидывать ногу на ногу и смотреть на Маритту так, как будто она ему чем-то обязана. И не просто чем-то, а раскрыть все секреты своего происхождения, перевоплощения, рода. Словно за относительное спасение она вынуждена целовать ему ноги.

И хотя у неё нет преимуществ перед Эриком — она на его территории и под его контролем — русалка все равно чувствует себя возмущённой.

Она бросает на него взгляд, полный красноречивого бешенства, и он отвечает ей с не меньшим пылом, насмешкой и, кажется, надменностью. Здесь и сейчас в ожесточенной битве взглядов схлестнулось не просто двое повздоривших, а прежде всего представители разных рас.

— Вы не боги. Вы не должны знать все.

Её тон — заточенная валирийская сталь. Дюпон делает неверный жест рукой и как бы отмахивается от Маритты, от напряжения и недомолвок двух рас.

— Правду. Я имею права знать правду, не находишь?

Маритта вздыхает, словно ей на грудь возложили свинец, и сдаётся:

— Я могу доверять тебе?

— У тебя есть интеллект. Ты наблюдала за мной год. Реши сама, можешь ли ты мне доверять, и если да, то на сколько.

Как великодушно! В чем подвох? А если подвоха попросту нет, то насколько долго продлится это великодушие, и через сколько он расскажет о произошедшем папочке?

— Ты… ставишь меня перед сложным выбором. Ты помог мне. Но я не знаю, искренне ли это было. И год не прошёл бесследно. Ты не обращал на меня внимания. Вообще.

— Хах, — Дюпон ухмыляется и фыркает в сторону: такой ответ его не устроил, но позабавил. И действительно, выглядит, как будто русалка переводит тему. — Это уязвляло тебя?

— Да, — ответила русалка, почувствовав укол в области рёбер. Для неё это было само самой разумеющиеся. Затем добавила якобы невзначай: — черт возьми.

— С чего бы это?

— В душе не ебу.

Эрик запрокинул голову назад и вновь засмеялся — и то был смех заразительный и искренний, он всегда смеялся так над нелепым поведением Кристофа. Маритта невольно залюбовалась. Ему идёт смех. Необычное свойство: девушка слышала, как злобно и противно смеются отрицательные герои в фильмах, но Эрик — даже если откровенно насмехался над человеком или сказанной им глупостью — никогда своим смехом не расстраивал и не обижал.

— Какие там фильмы тебе включал Кристоф? — сквозь смех спросил парень, театрально сузив глаза.

— Не имеет значения. Ладно. Говори. Мне нужны наводящие вопросы. Что интересует тебя в первую очередь?

Одна из форточек приоткрылась из-за сильного завывания ветра, напоминающего жуткий, пронзительный плач сирены. Маритта дрогнула и поёжилась. По степи её кожи вновь пронёсся стремительный табун коней-мурашей, вызывая дискомфорт и вновь заставляя почувствовать себя слабее, чем есть на самом деле.

Хрупкие, хрупкие люди. Как фарфоровая ваза. Разобьешь — придётся склеивать по мельчайшим кусочкам, и даже если удастся восстановить приблизительно похоже на оригинал, трещинки останутся все равно.

Девушка скользит взглядом вдоль руки Эрика — неужели, в кои-то веки он решил снять влажную рубашку и одеть сухую спортивную майку? — на которой как клеймо красуется шрам от предплечья до самой кисти. С некоторого расстояния напоминает укус акульей челюсти. Но если присмотреться, то становится понятно, что это не так.

Маритта знает происхождение этого шрама. Сэм, друг хозяина, впервые посетив его комнату и с ярым интересом все рассматривая, дойдя до шкафчика, на котором располагалась всякая ерунда, типа ракушек с моря, украшений, подделок, искусственных венков, замер напротив одной семейной фотографии в рамке.

Эрик в тот момент вышел из душа. Застав не приглашённого, но дорогого гостя, он поздоровался и пожал ему руку. Сэм повернулся к Эрику со странной смесью эмоций на смуглом лице, и в оцепенении промолвил:

— Бро, ты же говорил, что в детстве попал под машину и так заработал этот кошмар. На этой фотке тебе как минимум пятнадцать. И у тебя нет этого шрама.

— Я не хотел, чтобы вы знали. Херовая история.

— Ты уже спалился. Рассказывай.

И Эрик рассказал. Всё, без утайки, на одном выдохе. Он сел в кресло — и Маритта могла наблюдать за тем, как напряжённо сжимались и расслаблялись мышцы на его сильных руках, как пульсировали вены, и как восхитительны были его эмоции: ресницы трепетали, глаза застыли в немом ужасе от воспоминаний о прошлом, а кожа побледнела.

Серьезно, он… так упорно несёт бремя своей боли, проблем и тревог в себе, что нечасто увидишь что-то настолько глубокое и личное на его лице. Слабость. Уязвимость. И Маритте это приносило садистское удовольствие. Потому что это даёт ей понять, что люди не всесильны.

Что они, русалки, могут им противостоять. Что эти две расы сотканы не из одних противоречий и различий. У них есть нечто общее: они все подвержены ранам, дребезжащих душу.

Мать Эрика славилась профессиональной актрисой. Она была вынуждена покинуть семью на несколько месяцев ради съёмок в Ирландии. Там фантастические пейзажи! Это было летом, шёл шестнадцатый год жизни Эрика, и он уговорил Селин взять его с собой хотя бы на июнь. Мама поддалась на уговоры. Первые две недели были просто бесподобными: в свободное от работы время они ходили на море, в ресторан, ели мороженое и любовались закатом.

Пока в один день… Селин не жалует каскадеров и дублеров. Она готова до последнего бороться за вещи, в которые верит, и несмотря на то, что у Эрика было дурное предчувствие насчёт этого дня, возражать он не стал. Если бы он уговорил мать не выполнять этот трюк, все могло бы обернуться иначе. Сына бы она послушала.

Выполняя особенно сложный трюк, женщина случайно оступилась и задела рукой какой-то аппарат. Все декорации развалились к черту. Эрик искренне верил, что успеет добежать и спасти Селин, но лишь попал под удар. Его успели вытащить из-под балок, мать — нет.

Рука тем временем кровоточила, но ему было плевать. Он вырвался из рук людей, что держали его и хотел сделать хоть что-то. Криков не было, истерик тоже. Только ощущение беспомощности перед непредвиденными обстоятельствами и чувство вины, которое Эрик взрастил в себе до такого уровня, что этот негатив уже превратился в пышный цветок.

Преисполненная жалостью к юноше из-за недавнего воспоминания, Маритта опустилась перед ним на колени и провела пальцами по всему основанию шрама. Глаза Эрика вспыхнули и он вздрогнул, но не подал ни единого знака протеста.

Она все ещё была голой, и длинные, влажные, солёные локоны её струились по полу. Девушка повела плечами. Прохладно. К тому же, ветер дует, её ноги уже пощипывают иглы мороза.

Когда Эрик заговорил, русалка поняла, что ей пора прекращать:

— Меня только одно и интересует. Плевать мне на то, что ты лялякаешь. Какого хера ты с ногами не в полнолуние? Вот что меня напрягает и не даёт покоя.

Она тут же резко отдернула руку и дала себе обещание больше не прикасаться к этому проклятущему шраму.

— День рождения, — пояснила Маритта смотря в никуда; она сидела на полу, как потерянный слепой котенок, выпнутый на улицу с доброй ноги хозяйки. — Сегодня мой день рождения. Все русалки в дни, когда они родились, безболезненно перевоплощаются в людей.

— Ясно. — Лицо Эрика тут же озарилось лучезарной улыбкой. Она ожидала, что он начнёт задавать уточняющие вопросы, но никак не осыпет поздравлениями: — В таком случае, с днюхой! Ну, и сколько тебе исполнилось?

Нонсенс номер два: хозяин, которого она знала до этого, не только бы не гладил ее по спине, но и не поздравил бы с днем рождения.

— Восемнадцать.

— Круто, круто. Восемнадцать лет — лучший возраст, знаешь ли! — Наконец, когда блеск столь приятного известия поугас, Эрик не смог проигнорировать сконфуженности русалки. Он с нескрываемым участием спросил: — Тебе принести поесть?

— Благодарю, не стоит.

— Ну надо же, какая ты вежливая. Мой брат постарался на славу.

Глаза Маритты распахнулись, стоило ей услышать имя своего «учителя» (которому она на самом деле была бесконечна благодарна за его информативные уроки). Она вскинула голову и, путаясь в словах и буквах, протараторила:

— К слову, о Кристофе… Что ты ему сказал обо мне?

— Ничего, — Эрик равнодушно пожал плечами, не догоняя, куда она клонит и почему он вообще должен был что-то говорить Кристофу о ней.

— Я буду с ногами до конца дня. Он не должен видеть меня такой. Он же ещё ребёнок, он может рассказать об этом!..

Ах. Вот в чем дело. Не беда.

— Не паникуй. — Наследник компании Дюпон выглядел как самый расслабленный человек на земле, у которого нет проблем и забот. Кристоф действительно не предоставлял хлопот, стоит лишь знать, на что его отвлечь. Однако Эрик недооценил жажду младшего к обучению кого-то. — И прикройся.

— Смущен? — Маритта ухмыльнулась, точно чертовка, вышедшая на охоту за молодыми парнями.

Ей бы ещё и рога — настоящая дьяволица! Она эффектно откинула прядь волос, закрывавшую практически всю её грудь, обнажая сосок и заманчиво облизнула губы. О… морской бог, ущипни её! Что она творит? Почему ей так нравится дразнить человеческого ребёнка?!

— Не-а. Это другое. — Эрик нагнулся к ней так близко, что их носы почти соприкасались, что она ощущала его тёплое дыхание на своей щеке. — А вот ты — да, смущена. Твои щеки горят.

«Гребаное человеческое тело».

Русалка инстинктивно дотронулась до щеки, но не ощутила жара, зато прекрасно проследила за тем, как внутри неё с шипущей пенкой поднимается гейзер ярости. Он вздумал шутить над ней! Ну, она ему покажет!..

— В шкафчике на верхней полке чистые футболки. Они даже мне длинные, так что тебе, думаю, будут в самый раз. Извини, пока ничего лучше предложить не могу.

Маритта не отвечала. Она тут же позабыла все обиды и оживилась: перспектива мёрзнуть её не прельщала, а возможность одеться — о, боже мой, как волнительно, она впервые в жизни наденет людскую одежду, даже если это всего лишь футболка парня — крайне радовала. Девушка как ошпаренная вскочила с пола и понеслась к шкафчику, сопровождаемая ехидным хихиканием со стороны хозяина.

Допрыгнув до указанной полки — высоко, зараза! — она вообще не разглядывая, выхватила первую попавшуюся белую футболку с каким-то ярким принтом и натянула через голову — прямо как в фильмах! Ух, в этот момент она почувствовала себя человеком от макушки до самых пят. Уа-ау! Она в одежде. Прямо как эти двуногие.

Русалка пощупала свой животик через хлопковую ткань, сделала пару физических упражнений, удостоверившись, что ткань свободная и не сковывает движений. Честно говоря, хвостатые насмехались над людьми в этом плане — что за смехотворные тряпки они на себя напяливают, зачем? — но сейчас, пребывая в их шкуре, Маритта понимала, что одежда спасает от холода и, к тому же, она довольно комфортная. Со временем привыкаешь.

Затем Маритта с блаженством потянулась, размяла мышцы и суставы, и со стоном плюхнулась на кровать Эрика. Он обернулся и, выгнув бровь, наблюдал за подопечной. Он начинал ощущать ответственность за неё, за её дальнейшее безопасное проживание. И это впервые за год. Кто бы мог подумать?

Заметив его пристальный взгляд, русалка наклонила голову вбок и, улыбнувшись, принялась игриво загинать пальцы:

— Мы спали в одной кровати. Ты видел меня голой. Ты дал мне свою футболку.

— Ну и?..

— Обычно такое происходит после секса. — Парень несколько оторопел, а потом состроил такую гримасу, словно меньше всего ожидал услышать от неё нечто подобное. Маритта издала ироничный смешок и поспешила пояснить: (или оправдаться?) — Эй. Это все кино. Там показывают так.

Эрик посмотрел на русалку с демонстративным вожделением, и на миг она ощутила себя добычей, но немедленно отделалась от этой мысли, когда Эрик произнёс:

— Считай, что я оттрахал тебя глазами.

Она открыла рот, чтобы как-то прокомментировать, но её прервал настойчивый стук в дверь и последовавший за ним возглас:

— Эри-ик. С чего это ты закрыл дверь? Что, секретики? Брось притворяться спящим! Я знаю, что ты встал и позавтракал! А ну-ка открывай!

— Проклятие, — выругался хозяин комнаты себе под нос. — Я все улажу.

Маритта юркнула под одеяло. Уладит, да? В это хочется верить, но русалка знает своего «учителя» лучше других, и она с уверенностью может сказать: этот мальчишка всегда получает желаемое! Если он хочет проникнуть в комнату братца — он сделает это любыми способами.

Стоит отдать должное, Эрик выглядит надёжно, но…

— Иначе я позову гориллу и мы вышибем эту дверь.

Эрика бесит последняя фраза — он ненавидит, когда ему угрожают или посягают на личное пространство, поэтому он резко отмыкает замок, открывает дверь, чтобы угомонить младшего, но он, пользуясь ситуацией, шустро проникает на территорию. Подбегает к аквариуму, судорожно оглядывается по сторонам и, не найдя русалку, едва ли не хнычет.

Хочет устроить тираду о том, где же его хвостатая ученица, но вовремя замечает на обычно заправленной кровати Эрика бугорок. Догадка сносит крышу, и Кристоф летит на крыльях предчувствия, сбрасывает одеяло и…

— Ма… Маритта?

III. (Не) семья.

Маритта не знала, что может быть на уме у ребёнка, который увидел свою хвостатую ученицу в кровати своего старшего брата, но наблюдая за стремительным развитием в человеческом сообществе секс-индустрии, явно ничего хорошего. Стыд ударил ей в лицо пушечным выстрелом! Руки затряслись, рябь прошлась по спине, словно на поверхность тихого озера бросили камушек, и ей захотелось прикрыться — только бы Кристоф не увидел её ноги, пока он их не увидел, не поздно придумать какое-нибудь оправдание или отмазку — пусть даже самую нелепую! — он же всего лишь дитя.

Люди привыкли недооценивать потенциальных врагов, спрятанных в овечьи шкуры. Они раз за разом совершают одни и те же ошибки, наступают на все те же злосчастные грабли, пока их лицо не расплющится, и они не усвоят урок. А жизнь — штука настойчивая; как ненасытная мошка в разгар знойного лета нападает на людей, пока не утолит свой голод, так и эта чёртовка ставит в определённые ситуации, сталкивает с людьми, из общения с которыми мы непременно должны вынести правильные (или хотя бы отдалённо) выводы.

Не выучишь урок — слово даю, она от тебя не отстанет.

В своём нынешнем обличье Маритта как-никогда была близка к людям, к их восприятию и менталитету, а потому совершала те же примитивные ошибки, наивно полагая, что возраст Кристофа уменьшает его умственные способности и умение анализировать происходящее.

Она и представить себе не могла, какими чистыми и бескорыстными помыслами руководствовался мальчик, рано лишённый материнской любви и горячо искавший её повсюду, когда схватился за край пухового одеяла и стянул его с кровати, открывая вид на вторую часть тела девушки. Будто это было чем-то постыдным, она поджала стройные, худые ножки под себя, боясь реакции «учителя».

Она ожидала всего, честное слово, готовилась ко всему плохому, к любым обвинениям, претензиям и отрицательным эмоциям, но никак не к тому, что он со слезами броситься ей на шею.

— Я столько раз просил папу дать тебе возможность перевоплотиться в человека в полнолуние, но он постоянно отказывался, ссылаясь на то, что непонятно, чего от тебя можно будет ждать, но вот… у тебя ноги… я так хотел, чтобы ты… — Русалка усадила мальчика к себе на колени и молча выслушивала, как он выплескивает свои накипевшие эмоции наружу, гладила его по взъерошенным волосам и по спине, точно так же, как недавно успокаивал ее Эрик. Горячие слезы струились по его щекам, оставляя солёные полосы. Одышка была тяжёлая, зато давний ворон обиды, который гнездился в груди, перестал каркать и приносить несчастья. Становилось легче, по-настоящему легче. В голове и на душе было пусто, но то была пустота приятная. Пустота от успокоения и, быть может, смирения. — Это правда, я знал, что они что-то скрывают… они говорили, что ты не можешь перевоплощаться…

Последние слова мальчика заставили насторожиться. Маритта обменялась с Эриком недоуменным взглядом. Он пожал плечами. Похоже, тоже не знал, о чем идёт речь. Или прикидывался. Ну, как вариант.

— Кристоф, успокойся. Кто что-то скрывал?

Маритта била с порога и прямо в лоб; иначе не умела. Пока она не знала, что идти на рожон — это не всегда действенный вариант, но узнает. Обязательно.

Кристоф поднял на Маритту заплаканный взгляд лазурных глаз, и её сердце ёкнуло: она очертила рукой овал его лица, не без нежности про себя отмечая, что у человеческих детей лица более маленькие, да и сами они крохотные по сравнению с особями русалок.

Девушка прижала его к себе, но он уже не трясся от беззвучных рыданий. Восстанавливал дыхание и постепенно приходил в себя. Пелена слез спала окончательно, когда он заговорил — и детский, тоненький голосок звучал спокойно и сдержанно, словно не было недавнего эмоционального выгорания:

— Люди, которые приезжали и устанавливали аквариум, они говорили, что вам нельзя перевоплощаться в людей и вообще… — Он вскинул голову и удивил Маритту лихорадочным блеском в радужках глаз. — Ты говоришь?

— Ты не первый меня об этом спрашиваешь.

Русалка усмехнулась и со значением покосилась на Эрика. Кристоф проследил за ее взглядом, слез с уютных колен и неприлично ткнул в брата пальцем, удовлетворенно вереща:

— Классно! Я же говорил, что русалки умные, Эрик! Ха! А ты не верил. Ты ошибался. Признай, признай!

Маритта захихикала. Наблюдать за ними… весело. Впервые за долгое время она действительно ощущает внутри себя эту теплоту, заполняющую каждый уголок души.

Старший Дюпон выставил ладони перед собой, призывая к спокойствию и тоном, нарочито лишенным энтузиазма, пробормотал:

— Окей, признаюсь, я ошибался. Доволен?

— Как кот, — мурлыкнул Кристоф и, подойдя к брату, боднул его в бок, имитируя ласкающегося кота. Он вытянул шею вперёд, и Эрик, несколько смущенный поведением мелкого, нерешительно почесал его за ушком.

Ситуация. До того нелепая, что тяжело представить, что было бы более уместным: кататься на полу со смеху, либо стоять как каменная статуя, либо присоединиться ко всеобщему безумию.

— Кристоф, — осмелев, подала голос Маритта. Смех расслабляет, снимая разгоряченность любого диалога, и она уже не ощущала того страха быть разоблаченной под рёбрами. — Ты же понимаешь, что никому кроме нас троих не следует знать о том, что я умею флиртовать на французском и перевоплощаться не только в полнолуние?

Когда тайна становится явью, последствия не всегда соответствуют нашим ожиданиям. Маритта готовилась к худшему, но вопреки ожиданиям она получила понимание и поддержку. Это было неожиданно здорово.

— Конечно! — Мальчишка выпалил это в сердцах, не задумываясь, обиженный таким недоверием. Кажется, он откликнулся на этот жест с обидой. — Я же не крыса какая-нибудь, чтобы кричать об этом на каждом шагу. Пусть это будет нашим общим секретом.

— Да. Именно так.

У Маритты слезы на глаза наворачивались от искренней и безоговорочной благодарности. Не описать словами её признательность. Вот так чувствовала себя девушка: точно преступник, приговоренный к смертной казни, ждала жестокой расправы и получила помилование — это известие выбило у нее почву из-под ног и вознесло на небеса.

Она из-под полуприкрытых век с трепетом наблюдала за шушукающими о чем-то Дюпонами и на миг ей почудилось, что она в кругу семьи. А потом свела брови к переносице. Нет. Они люди, а люди — это враги. Ей не следует обольщаться их добрым отношением и позволить себе ослепнуть. Терять бдительность недопустимо.

***

Если бы Маритту попросили охарактеризовать тот день одним словом, она бы, безусловно, выбрала слово — французский.

Благодаря Эрику и Кристофу она окунулась в быт среднестатистического подростка в Париже с головой: они вместе учили играть её в видео игры, баскетбол (она трижды забила в кольцо, хотя, кажется, Эрик ей подыгрывал), смотрели какой-то фильм про вампиров, расположившись на диване и хрумкая начос.

Жар с её тела спал. Однако после всего вышеперечисленного она чувствовала себя утомленной, как никогда. Её ноги изнывали от усталости, а по спине дождём лился пот. Она взмокла и футболка Эрика облепила её тело, словно вторая кожа.

В тот момент она заметила, что Кристоф, спокойно смотревший на неё, резко отвернулся, пряча красное от неловкости лицо.

Русалка не смогла сдержать смешка. Какие же люди манеристые. Предсказуемые.

Маритта не знала, каким образом хозяин уладил вопрос с теми людьми, что приходят покормить её, но замечала, что постепенно проникается к Эрику доверием. И это её настораживало. Не исключено, что он может предасть её.

На вопрос «зачем ему это?» у неё ответа не нашлось. Не похоже, что у семьи Дюпон есть на неё какие-то особые планы; очевидно, что её приобрели в качестве дорогой домашней зверушке, которой можно похвастаться перед гостями.

И все же. Ощущение давления, какой-то необъятной плохой энергетики не покидало её с самого момента перевоплощения в людскую особь. Продолжая думать об этом, Мари предполагала, что, будь она человеком, то не обратила бы должного внимания на эту необоснованную тревогу, но… не следует забывать кто она. Кем рождена. Она — русалка, а русалки вынуждены доверять своему внутреннему предчувствию, так как их опасения часто оправданы.

В каком-то смысле само их существование… извращение природы. Может, их не должно быть, и все это катастрофичная ошибка или нелепые игры дьявола.

Уже неважно. Полно думать об этом; день подходит к своему логическому завершению. Эрик принёс лестницу — ту самую лестницу, на которую забирались работники, спуская ей в аквариум пищу сомнительного качества — и поманил девушку пальцем. Он помог ей забраться обратно в аквариум.

Странное, ранее неведомое чувство обволокло девушку, когда она вновь окунулась в прохладную воду своей темницы. Старший Дюпон не спешил спускаться с лестницы. Казалось, он хотел посмотреть за её обратной трансформацией в урождённую, хвостатую форму. Русалку передернуло от… боги, да быть не может! Ужаса? Паники? Так точно.

Она всего лишь день провела в качестве обычного человека, и уже не хочет возвращаться в чешую. Просто… ощущать ноги, кости, мышцы шевелить пальцами… в этом есть определённый шарм. Даже какое-то изумительное, головокружительное очарование. За это людям можно даже простить хрупкость их тел! Просто чтобы ощущать собственные ноги каждую отведенную в этом мире минуту.

Наконец, время пришло. Своеобразная минута расплаты. Всего лишь минута. Зато какая минута. Девушка не вернула футболку Эрику, да и он не настаивал. Она не хотела снимать этот элемент одежды, он придавал ей храбрость, когда она думала о предстоящей пытке.

Как кусок ткани может придать уверенности — пусть даже то опьяняющая иллюзия уверенности? Видимо, как-то может, потому что когда кости Маритты пронзила острая, всепоглощающая, ледяная боль, она отчаянно вцепилась пальцами в футболку. Если бы не ткань, то девушка понапрасну расцарапала бы себе кожу.

Она выгнулась дугой таким неестественным образом, что Эрик поначалу испугался, вздрогнул — и хоть бы чуть меньше он владел собой, несомненно свалился бы с лестницы. До того его шокировала гримаса боли на обычно милом лице Маритты.

Он спустился с нескольких ступенек не помня себя. Силился не смотреть. Но на предпоследней не удержался — и так и застыл, словно припечатанный к месту. То, с каким остервенением русалка сжимала его футболку, терзала губы и её ноги срастались, покрывались темно-алой чешуей, заворожило его.

Это было страшно. Страшно представить хруст её костей в этот момент. Затем он помотал головой, снимая лёгкое наваждение. Нет, ему не понять такой жизни. Жизнь без ног, в океане — и главное: кто повержен этой участью?

Существа разумные. Чувствующие. Такие же, как и люди.

Впервые Эрик задумался о проблемах насущных. Например, правильно ли было так поступать с русалками? Они могли бы… помочь друг другу. Процветать в мире и гармонии. Океан для людей еще более загадочный и неизведанный, чем космос: русалки могли бы решить проблемы, сохранив жизни многим экстремалам-дайверам.

Подумать только! Человечество раскроет тайну Марианской впадины, Бермудского треугольника, Гольфстрима и других аномальных участков на воде.

Однако вместо выгодного двум расам сотрудничества люди решили загубить этих уникальных существ. И это — глобальная катастрофа.

Ему стало искренне и ропотно жаль Маритту. Он взглянул на неё в последний раз и решил, что не может позволить ей продолжать томиться в этом аквариуме до скончания времен.

В тот же вечер он написал провокационный пост в твиттере о том, что так продолжаться более не может, русалок пора освобождать из плена миллиардеров и скальпелей учёных. Они такие же как люди. Пора выпустить их на свободу. Это произвело поистине неизгладимое впечатление. Общественный резонанс.

Соцсети Эрика пользовались широкой известностью, поэтому ему достаточно было лишь заикнуться о своём мнении на этот счёт, чтобы вызвать волну массового одобрения и порицания одновременно. Словом, отдача была колоссальная.

Кто-то с сарказмом шутил, что у Эрика младшего самого в заложниках русалка; кто-то с подозрением задавался вопросом, какая муха гуманизма его укусила, что он решил сжалиться над этими существами; кто-то поднимал обе руки вверх за то, чтобы в мире и взаимной выгоде сотрудничать с русалками. Последние даже поговаривали о митинге перед Елисейским дворцом, доме национального собрания и другими правительственными зданиями.

Шестого января должно было случиться очередное полнолуние. Эрик с нетерпением ждал этого дня, чтобы показать девушке все прелести жизни человека и открыть ей глаза на новые удивительные вещи. Он с каким-то страстным предвкушением хотел вновь насладиться беседой с ней… ему любопытна она, её мнение.

К тому же, он заранее знал, что во вторых-третьих числах января Бернар уезжает по делам в Австрию, Вену. Он не был осведомлён в подробности, но то, что отца не будет какое-то время и он распускает почти всю прислугу на праздники ему было достаточно.

Однако он недооценил отца и его власть над своими детьми.

Буквально перед отъездом старший Дюпон навестил своего совершеннолетнего отпрыска, бесцеремонно распахнув дверь его комнаты. Эрик мысленно чертыхнулся. Обычно он закрывает дверь на замок и впускает только Кристофа и этих парней, кормящих Маритту. Папа всегда соблюдает нормы приличия. Ему следовало как минимум постучаться, прежде чем войти. Что послужило толчком для такого бестактного вторжения, пусть даже в комнату собственного сына?

Эрик резко вскочил с кровати и вежливым, утонченным, даже каким-то приторно-официальным тоном поздоровался с отцом.

Тот лишь холодно кивнул. В следующую секунду его низкий голос разрешил все вопросы и сомнения:

— Натали известила меня о твоей записи в твиттере. Кажется, у нас с тобой был договор, Эрик: я позволяю тебе пользоваться интернетом и соцсетями неограниченное количество времени с двумя условиями: это никак не отразится на твоей успеваемости, и ты не будешь даже отдалённо намекать на политические скандалы и распри, твоё отношение к ним, не станешь распространять ничего, что могло бы натолкнуть людей на определённые провокационные действия. Русалки и их будущее — это не твоё дело и тебя никак не касается.

Сын расправил плечи и выпрямился, как орёл, гордо воззрившись на отца. В полумраке комнаты свет, падающий исключительно на аквариум русалки, отразился в стёклышках стильных очков Бернара — или то были отблески пламени его негодования? Ведь он так свято был уверен в том, что вырастил достойного приемника. А тут… такой детский выкидон. Это удар по самолюбию в качестве родителя.

— В любом случае я ни о чем не жалею.

Парень произнёс это, смотря через плечо отца, на Маритту, прильнувшую лбом к аквариуму и забавно открывающую рот, словно рыба, выброшенная на берег. Кажется, она пыталась что-то сказать. Эрик не хочет, чтобы она больше пыталась что-то сказать. Он желает ей лучшего будущего; будущего с такими же, как она, на воле, в океане. И это лишь усилило его веру в собственные убеждения о том, что права русалок пора отстаивать. Если бы взгляд можно было бы матереолизовать, то взгляд Эрика, когда он вновь обратил свое внимание на отца, был бы отточеннее самого искусного меча.

— Да и что ты сделаешь, отец? Запретишь мне посещать лицей, тренировки по фехтованию и встречаться с друзьями? Приставишь охрану, которая будет следить за мной двадцать четыре часа в неделю? Отключишь доступ к интернету? Или все и сразу, а?

— Было бы неплохо, но нет. Во-первых, ты уже не ребёнок, Эрик. Во-вторых, наша семья всегда под прицелом камер, поэтому…

— Во многом благодаря тебе и твоей скандальной известности.

Недобрый смешок непроизвольно вырвался изо рта Эрика, и он резко отвернулся к окну, наблюдая за безмятежными голубями за окном. Даже у голубей, не разумных существ, есть свобода и выбор. А у Маритты — нет. И это — дьявольская несправедливость!

Краски сгущались, атмосфера в комнате тяжелела. А комната просторная. Только многолетний опыт позволили Бернару Дюпону внешне остаться невозмутимым и лишь тихо истерически расхохотаться внутри при словах сына о скандальной известности.

Да, большие деньги просто так, извне и свыше не обрушиваются. Таланта недостаточно, чтобы иметь огромный трехэтажный коттедж с усиленной охраной, личный офис в Сан-Франциско и пару квартир в Европе. Необходимо быть… ловким и иметь хорошие связи.

У Бернара были общественные скандалы, порою постыдные, абсурдные, но без этого никуда. И он готов был вытерпеть любые насмешки, даже от его преданной секретарши Натали, но от собственного сына…

Мужчина почесал трехдневную щетину. Где в воспитании сына он допустил ошибку, что тот считает приемлемым разговаривать с ним подобным образом?

—… Поэтому любая реакция с моей стороны повлечёт за собой последствия, — прошло всего пару секунд с ехидного замечания Эрика, но его отцу показалась, что так выглядит безмолвная вечность. Он свёл руки за спиной и, прочистив горло, как ни в чем не бывало продолжил: — Как бы я ни отреагировал, пресса выставит все в выгодном для себя свете. Бог знает, что они напридумывают.

Он не собирался поддаваться на жалкие провокации о его репутации. Пришёл он сюда для назначения соответствующего наказания провинившемуся отпрыску, так он и поступит.

— Поэтому ты уезжаешь в Австрию и сбегаешь от публичного ответа на мою маленькую шалость?

Бернар не выдержал и мрачно загоготал, едва ли не сложившись пополам. Это смешно. Просто нелепо! Сбегает? Он? Бернар Дюпон? От ответа перед мальчишкой, которого он породил на этот свет? Черта с два. Не следует забывать, что Эрик все равно ребёнок, что бы ни красовалось у него в паспорте, ведёт он себя… Милостивый Создатель, только дети могут наивно полагать, что все в мире пляшут вокруг них.

Отойдя от мимолётного, но такого унизительного и неконтролируемого приступа смеха, дизайнер разозлился на себя, и на ухмыляющегося сына, и пророкотал:

— Я уезжаю по делам, — уже багровел от тупого гнева, стиснув челюсти с такой силой, что желваки на лице заиграли. — А тебя оставляю на попечение твоей невесты.

Эрик как-то странно улыбнулся, а глаза его выражали недоверие, и он почти что проблеял, будто барашек перед казнью:

— Ты не можешь. Я прилюдно порвал с ней на Рождество. Ни о какой помолвке речи быть и не может. О встрече тем более. Она не захочет меня видеть.

Эрик слепо смотрел вперёд себя, даже не на фигуру отца, а куда-то сквозь, бессильно сжимая и разжимая вспотевшие ладони.

— Вот и самое время извиниться и раскаяться в своей глупой ошибке. Она, похоже, действительно тебя любит. Право, не понимаю, что она нашла в таком оболтусе, как ты.

— Проклятье, — слово прошелестело, словно самый порочный грех, и Эрик рухнул на кровать — матрас прогнулся под тяжестью его массы. Могучие плечи расслабились и будто бы уменьшились. Ссориться с отцом было неприятно, но новость о приезде Шанталь окончательно его добила.

— Проклятье или нет, а она уже дала свое согласие. Незамедлительное, стоит заметить, — старший Дюпон мелочно и бездушно упивался своим бесспорным преимуществом, и разносил сына в пух и прах своей непринужденностью, словно они обсуждают погоду за окном, а не бывшую невесту Эрика. — Ты ведь тоже её любишь. Я не настолько жесток к тебе, как ты думаешь, чтобы сватать с девушкой, которая тебе не по вкусу. Я знаю, что ты отказался от неё лишь для того, чтобы насолить мне. Нет нужды страдать ради бессмысленной мести мне. Новый год, переосмысление прошлого, знаешь ли. Избавляйся от своего юношеского максимализма, кончай драматизировать и распускать сопли.

Бернар закончил свою речь на какой-то бравой, даже восторженной ноте. А Эрик сидел подобрав под себя ноги, и даже если бы и хотел что-то сказать, то не смог: язык онемел, прилип к нёбу, а во рту скопилась прогорклая желчь. Когда отец вышел из комнаты, тихо приотворив за собой дверь, Эрик не удержался — его мелодичный смех простонародной балладой разлился по воздуху.

Ничего странного в этом нет — нервы подводят у всех.

Ах, если и теплился в груди лучик надежды построить хорошие отношения с папой, то теперь он раскололся на миллионы осколков! Бернар — манипулятор, и даже для своих детей он не делает исключение. Для него главное — полное подчинение, остальное не имеет значение.

Да, к Шанталь Буржуа у Эрика особенное отношение: она нравится ему, ибо она одна из немногих в светской среде, кто откровенен с ним.

Чуть больше полугода назад, когда Дюпон старший объявил о вынужденной помолвке Эрика и Шанталь, то парень ощетинился и обозлился на весь мир, но стоило ему познакомиться с очаровательной блондинкой — все его сомнения разрешились в одночасье.

Она мелочная, целеустремленная и упертая, но все эти черты помещаются в ней одной — такой крошечной и на первый взгляд обманчиво беспомощной — каким-то правильным образом, что будь она более настойчивая или менее малодушная, это была бы уже не Шанталь.

Вся её личность соткана из противоречий; она гармоничным образом сочетает в себе не сочетаемое.

Она знает своих бесов и чудовищ в лице чрезмерного собственничества и зависти, и открыто признается в этом, и смеётся над собой, над своими недостатками.

Эрик искренне и страстно полюбил её, принял её чертят и поделился своими секретами. Их связывало множество тонких нитей, переплетающихся меж собой, точно паутина. Они прикрывали друг друга, когда оплошали, и целовались так жадно, словно не могли насытиться друг другом. А так оно и было.

Пока отец косвенно не намекнул на то, что компания «Дюпон» выкарабкалась из затруднительного финансового положения и в браке нет необходимости. Эрик не собирался отступать, ведь отныне их с Шанталь связывало нечто большее, чем договор родителей.

Не факт, что они ужились бы вместе под одной крышей и смогли создать семью, но это неважно — в первую очередь Эрик хотел свободы, которую безбашенная Буржуа могла бы ему преподнести как долгожданный презент.

Брак с ней — это билет в новую, самостоятельную жизнь.

Но отец… нет, не отец, сам он, Эрик, виноват во всем. Виноват в том, что послушался отца, доверился его мнению, как ребёнок, для которого родитель — единственный и никогда не ошибающийся авторитет. Как можно?! Он ведь не глуп, да только все равно пал жертвой кровных уз и безропотного доверия папуле.

Тысяча чертей… Родственные связи по-настоящему страшны. Их сила ужасает и губит пытливые умы и добрые сердца. Нет ничего обременительнее, чем иметь семью!

Должно быть, отец делал это случайно, неосознанно… Что он может поделать, если манипуляции и интриги — это его способ управления людьми?

Как злило это! Почему мы ищем ничтожные оправдания тем, кого любим, лишь бы они не были предателями в наших глазах?! Какие же мы все жалкие!..

***

Шанталь примчалась в особняк утром следующего дня. Четвёртое января. До полнолуния и превращения Маритты осталось двое суток… Эрик соврет, если скажет, что не рад видеть эффектную блондинку, но, боже мой, как же она некстати.

С отъездом дизайнера дом погрузился в мирную, такую непривычную тишину. Не жужжали стиральные машинки в прачечной, не гремели тарелки и не сплетничали горничные. Почти все разъехались по домам на заслуженный отпуск.

И только секретарша усиленно работала, ни на минуту не отлучаясь из своего кабинета.

Пальцы Натали со сверхчеловеческой скоростью дребезжали по клавиатуре, пока она сосредоточенно набирала текст, отчитываясь перед боссом за деловые проекты, изредка отхлебывая сладкий раф. Это единственные звуки, наполнявшие дом.

Скучно. Эрик осторожно прикрыл дверь её кабинета, чтобы упаси Боже не быть пойманным за подглядыванием.

Кристоф больше в новом году не занимался с Мариттой никакими науками, а просиживал в своей комнате, читая заданную литературу и играя с одноклассниками по сети в игры. Чаще всего второе.

Если Эрик уже помирал со скуки, не ведая, чем себя занять, то он и представить не мог, каково весь год было русалке.

Барахтаться в однотипном аквариуме, спать, есть и делать вид, что она безмозглое существо — это все, что позволяло ей её незавидное положение.

Эти умозаключения в который раз натолкнули парня на мысль, что он поступил правильно, написав тот пост.

Эрик спускался с лестницы на кухню, желая перекусить, и по дороге просматривал уведомления в твиттере. Да. Он взорвал интернет, а ведь для этого потребовалось всего лишь парочка едких, но правдивых предложений касательно актуальной темы.

@spoon.16 твитнул (-а) пост

Ха-ха, неужели? Наконец-то об этом кто-то заговорил, давно пора!

.Swift_Flow. твитнул пост

LoL, ребята, не позволяйте запудрить себе мозги. Вы действительно верите, что это написал Эрик Дюпон? Ему самому папочка на восемнадцатилетие подарил русалку, вы че? Неужто забыли, какая шумиха была вокруг этого?)

Комментарий от пользователя Google.bla-bla.com:

В точку! Не плюсую — умножаю! Готова даже поспорить, что акк. нашего любимого Эрика взломали! XD

Эрик зевнул и сунул телефон в карман, вдоль и поперёк начитавшись записей с поддержкой его мыслей, и язвительных шуточек, ставящих под сомнение искренность его намерений, и посмотрел на наручные часы. Всего лишь восемь утра. Довольно рано. Не в его репертуаре вставать в такое время, да ещё и на каникулах, так отчего же он не смог заснуть, когда глаза буквально слипаются?

Не от предвкушения от встречи с бывшей невестой ли?..

Вспомнил гов… вспомнил лучик — вот и солнце! Эрик замер как вкопанный, когда на пороге объявилась Шанталь с объёмной ярко-розовой сумкой, перекинутой через плечо. Заприметив его на лестнице, она посмотрела на него прямо, просто, не смущаясь и не краснея от злости, так, словно это не он грубо порвал с ней прямо на Рождество. И… улыбнулась. Ослепительно, как может лишь она.

С такого расстояния Дюпон не мог видеть наверняка, но мог догадаться, что на её щеках выступили крошечные ямочки.

Эрик готов был поклясться, что если бы в доме воцарилась мертвая тишина, то Шанталь бы смогла расслышать бешеное биение его взволнованного сердца.

Запрыгнув на перила (чтобы выпендриться перед Шанталь, разумеется!), Эрик плавно скатился по ним и миновал расстояние между ними.

Оказавшись рядом, почти впритык с девушкой, бесцеремонно выхватил её сумку из рук. Она усмехнулась и дружелюбно кивнула:

— Привет, Эрик! Я займу ту же комнату, что и в прошлый раз? Ты же не против?

Эрик не смог скрыть своего разочарования в раздосадованном вдохе. Это все, что она может ему сказать? Они не списывались все эти дни.

«Высокомерный засранец, — богохульствовал внутренний голос, а может, колкая совесть? — Ранил девчонку, и ждёшь от неё чего-то? Чего?! Ты не лучше своего папаши-нарцисса. А ты у нас кто? Нарциссёныш младший. Может и эту мысль в твиттер запишешь, твиттач ты наш ненаглядный?»

Эрик от неожиданности встряхнул головой. На что только способен его мозг в самые стрессовые ситуации? До добра подобная самоирония не доведёт.

— Нет. Конечно, нет, — он отвечал Шанталь, но, казалось бы, в первую очередь самому себе.

Не будь этого разлада между ними, дочь мэра могла в шутку выдать что-нибудь: «Нет — это ответ на какой вопрос, или на оба?», но она лишь молча стиснула зубы, будто порывалась что-то сказать, но не решалась.

Спустя длительную паузу всё-таки пролепетала, но голос её был таким сиплым и тихим, что не видь он собственными глазами Шанталь, ни за что бы не поверил, что этот тоненький голосок принадлежит ей.

— Вот и отличненько. Спасибо, но сумку… я могу донести сама. Она не тяжёлая.

— Тем более, я помогу.

— Как знаешь, — девушка наигранно-беззаботно пожала плечами и резким, каким-то нервным движением двинулась в сторону лестницы, преодолев которую она достигнет своего временного жилища. Эрика насторожило её поведение. Первое впечатление оказалось ложным. Она нервничает, но усиленно это скрывает.

Парня бесила неловкая заминка между ними, пока они шли до её комнаты. Он несколько раз пытался завязать диалог, но ничего дельного из этого не вышло.

Разговор получался вымученным: оба словно вытягивали из себя избитые фразочки на нейтральные темы, никак не связанные с вопросом, который в тайне волнует их обоих.

Наконец, они дошли до бледно-персиковой двери — нежный цвет под стать элегантной Шанталь. Она толкнула дверцу рукой, и она отворилась, открывая Эрику вид на небольшую, но уютную девичью комнату, в которой Шанталь обычно проживала, навещая чету Дюпон на каникулах или выходных.

Ничего не изменилось. Вся мебель на прежних местах, но… атмосфера другая.

Эрик протянул блондинке сумку и специально прикоснулся к её ладони подушечкой указательного пальца — она дрогнула, и он, не выдержав напора негативных чувств, выпалил:

— Шанталь… зачем ты здесь?

— Присмотреть за тобой. — Словно сумку внезапно набили кирпичами и она значительно прибавила в массе, оттягивая руку Шанталь вниз, та выпустила её из рук, и она с мягким хлопком приземлились на пол. У Эрика едва ли не дергался глаз. Она что… боится его? С какой стати? — И кое-что прояснить.

Последние свои мысли она озвучила даже не для него, а пробормотала куда-то в пустоту. Это насторожило и раззадорило ещё больше.

Девушка уже собиралась захлопнуть дверь прямо перед носом Эрика, но он выставил ногу вперёд, не позволяя ей это сделать и, посмотрев на неё настолько серьёзно, насколько это было возможно, прохрипел:

— Нам нужно поговорить.

Шанталь понимающе улыбнулась, и Эрику на миг показалась, что в уголке её глаз блеснули слезы.

— Нужно. Но позже.

Она легонько пнула парня по коленке, выставляя его вон, и с силой закрыла дверь. Щёлкнул замок. Она прижалась лопатками к холодной стене и часто-часто задышала, прислушиваясь к звукам за стеной — кажется, Эрик ушёл.

«И правда, зачем я сюда приехала? Ну, ладно, хоть на русалку твою посмотрю, а то ведь ни разу ее не видела…»

IV. Ленивые будни.

Эрик шёл от Шанталь в смешанных чувствах. Ее реакция озадачила. О, он прекрасно знал это выражение на ее лице. Сомнения, смущение, растерянность. Неужели она сама не определилась с целью своего визита? Ха-ха. Да быть того не может. Эффектная блондинка из тех, кто всегда знает, чего хочет, и храбро идёт к поставленной цели.

Он ценил в ней прямолинейность. Умение поставить шах и мат в самый неожиданный момент, когда мышка уже полностью уверилась в своей победе и попалась в ее коварные сети. Она потом раскрывала пасть и пожирала жертву, брызжа чужой кровью во все стороны.

В этом она похожа на Бернара. Она тоже расставляет хитроумные ловушки, умело играет с чувствами людей, перебирает ноты их эмоций своими длинными, точно у пианистки, пальцами. Эрик прощал ей это, ведь самое важное то, что она была чиста, как божий промысел, когда находилась рядом с ним.

Она не наматывала клубок своих обольстительных чар, не пыталась поймать его в эту паутину. Он не ведал, почему Шанталь сделала для него такое исключение: быть может потому, что увидела в его глазах ту же печаль, что и у нее?

Каждой твари по паре. Одинаково порочным следует держаться вместе, хвататься друг за друга, но теперь…

А что, собственно, теперь? Под давлением отца он порвал с ней. Он ожидал, что на вопросы прессы она либо тактично промолчит, либо уклонится от ответа, либо невзначай даст понять, что Эрик Дюпон — тот ещё засранец. Три варианта, больше не дано.

То, что Буржуа простит его, он даже предположить не мог. Нет-нет, она не из тех, кто выразит понимание (даже будь оно ложное), притянет за край рубашки и потреплет по спутавшимся волосам. Девушка не склонна к нежности, а уж тем более к проявлению сочувствия к тем, кто предал ее.

Предательство ничем не окупишь, и в этом вопросе младший Дюпон был с ней солидарен. Предал однажды — предаст и во второй раз.

Он бы понял, если бы она не искала с ним встреч и не захотела видеть нигде: ни на одном приеме, ни на одном канале. Но. Вопреки ожиданиям, он не увидел с ее стороны никаких действий, которые дали бы ему понять, что она увеличивает пропасть между ними. Она не отписалась ни от одной его соцсети: более того, продолжала лайкать новые посты и фотки, как обычно.

Словно не было этого расторжения, этого разлада и жирной точки в их непродолжительных, но пылких отношениях.

Словно он кричал в пустоту, его крик сотряс только воздух, но на людей вокруг он никак не воздействовал. Признаться, Эрик пару раз порывался ей что-то написать… сам даже не знал, что именно. Ему просто хотелось излить душу, прояснить эту неловкость между ними. Поняв глупость и неуместность этой затеи, он удалял набранный текст и что следовало за тем? Правильно, он печатал что-то снова… В конце концов, как и бумага, клавиатура стерпит все.

Они расстались, но, казалось, ничего не изменилось. Все осталось как прежде: солнце за окном изредка пробивалось сквозь плотную толщу серых туч, ветер колошил полуголые кроны деревьев, новый вид бактерий не открыли (хотя, быть может, и открыли, кто его знает?..)

Эрик обдумывал это по пути в свою комнату, и уже войдя в нее под осуждающий и непрерывный взор русалки, и распластавшись на кровати. Он визуализировал в памяти тот момент, когда спросил Шанталь, в чем же истинная цель ее визита, чего она хотела этим добиться, кому бросить вызов. Он наблюдал эту сцену в голове как будто со стороны, хотя это произошло несколько минут назад.

«Присмотреть за тобой», — отвечала Шанталь, точно застенчивая школьница перед ответом у доски.

И это она-то жалась, как первоклассница!.. выжить из ума. Не верю. Граничила с неверием и другая, более интимная мысль… И все? Дюпон уже слышал этот ответ. От отца. От своего здравого смысла. И этот ответ его не устраивал.

Читателю может показаться, что он усложнял себе жизнь пустыми, бесплодными переживаниями, и оно могло бы быть так, если бы речь шла не о Шанталь Буржуа, которая мстила обидчикам и была бескомпромиссна к предателям.

Его сердце замирало от горького предвкушения худшего, а мозги варились в ведьмином котле от перенапряжения.

Он устало потёр глаза, удостоверился, проверив почту, что до седьмого января никаких общественных мероприятий с его участием не состоится, поэтому до тех пор он может расслабиться и с чистой совестью окунуться в ленивые будни.

Две прошлые ночи парень не мог заснуть, думая о Шанталь, о ее скором приезде, но сейчас он может быть спокоен. Ведь теперь она здесь. Их встреча прошла весьма сносно, а коль самое страшное миновало, то можно и забыться? В самом деле, ему ведь не о чем волноваться? Эта бестия ничего не натворит за ту неделю, что будет разделять кров с ним, Кристофом и Мариттой?

Подобные думы крайне утомили изнеможенный мозг, и Эрик сладко уснул, обняв руками перьевую подушку, прямо как в детстве.

Маритта, впритык прислонившись к стеклу лбом, словно пытаясь увидеть больше, чем ей дозволено, гадала, что же случилось. Что-то явно не так. Да и почему Эрик не обращает на нее внимание снова? Ясно, ему важна только её человеческая форма.

Как объяснить это иначе? Вот Кристоф, в отличие от своего старшего братца, всегда навещал ее, даже когда она пребывала в своей урождённой форме! Русалка с тлеющей досадой в груди отплыла в сторону. Рассекая мощным багровым хвостом шёлк воды, она поднимала пузырьки. Гонимая неизбежным чувством одиночества, она нырнула в самую глубь аквариума и зачем-то осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, достала из-под настоящего булыжника из Тихого океана футболку Эрика. Она уже испортилась, пробыв столь длительное время в воде, и вряд ли ей можно найти применение.

Глаза девушки ослепли бы от слез, если бы она сейчас была человеком, но она… всего лишь русалка. По этому она грустно пялилась на этот гардероб одежды.

Должно быть, она слишком много внимания придает мелочам, но русалки умеют быть благодарными. И она не забыла, что Эрик, несмотря на свое нескрываемое равнодушие по отношению к ней весь тот год, помог ей. Эта футболка — напоминание. Напоминание, что не все люди такие, не все жаждут их смерти и подчинения, не все кончено для нее.

Разумеется, перспектива быть заключённой в аквариуме до конца своих дней не прельщала, поэтому у Маритты не было другого выбора, кроме как бежать, и Дюпоны могут помочь ей с этим! Бежать, бежать!..

Но куда? Глава семьи мог бы организовать безопасную перевозку и спуск Маритты обратно в океан или хотя бы в море. У него есть для этого деньги, связи и возможности. Но есть одно: он ни за что не согласится! И правда, какая ему с этого выгода?

Он потратил огромные средства на ее содержание и не упускал ни одного шанса похвастать перед коллегами или другими влиятельными лицами наличием живой русалки у себя дома. Иногда он приводил мужчин и женщин в строгих офисных костюмах.

Они облапали ее своими ненормальными, любопытными взорами. Это было гадко.

Дрожь охватывает, когда она думает об этом. У Эрика могут быть серьезные проблемы, если он решит помочь ей сбежать. Но ведь попытка не пытка, правда? Помог однажды, с лёгкостью сделает это и во второй раз? Или же отзывчивость людей одноразовая? Маритте предстоит это выяснить.

***

Эрик распахнул очи — и ему в лицо ударил теплый, нежный солнечный свет. Это благое знамение для столь ответственного дня! Ему предстоит подготовить все для комфортного перевоплощения Маритты в двуногую особь. Всю зиму в Париже царила серость. Но не сегодня.

Парень не удержался от широкой улыбки человека, влюбленного в эту жизнь безмерно, и, резко осев на кровати, быстрым движением руки схватил красный маркер, лежавший на тумбочке, и вычеркнул из календаря, который специально висел у него над кроватью, пятое января.

Ухх, как восхитительно звучит эта мысль! Уже завтра полнолуние. А это значит — полноценная возможность пообщаться с русалкой. Поскольку перед отъездом Бернар распустил почти всю прислугу, кроме неустанной трудяжки Натали, пары горничных и одной кухарки, то Эрик планировал спуститься с Мариттой в кухню на первый этаж и там отужинать, как полагается великосветским лицам: с множеством столовых приборов, красиво сложенными в форме лебедей салфетками, красной скатертью и дорогими блюдами.

Конечно, присутствие бывшей девушки несколько обременительно, но ей ведь незачем присутствовать на первом этаже и в его комнате в поздний час, верно?

Эрик вздрогнул, когда услышал стук в дверь, ведь в эту минуту думал о сокровенном. Скорее всего, это Кристоф. Парень поднялся с постели и, натянув одни лишь серые трико, открыл дверь. Он смотрел вниз, поскольку ожидал увидеть младшего брата, поэтому очень смутился, когда вместо ожидаемого детского личика напоролся лишь на обнаженные женские ноги.

Он, все ещё сонный и не до конца отдающий себе отчёт в происходящем, удивлённо вскинул голову, но получил новый удар — в грудную клетку ему упёрся серебряный поднос, и настойчиво проталкивал его обратно в комнату. Напор был слишком велик, чтобы парень мог сопротивляться. И он сдался, пропуская Шанталь вперед.

Она зашла в комнату, ловко прикрыв за собой дверь ногой, даже не глядя, и бесцеремонно сунула Эрику в руки поднос с едой.

За все это время он, бедняжка, не проронил ни слова. Ошарашен, сбит с толку. Мог лишь слепо смотреть на завтрак и хлопать глазками, точно новорожденный котенок.

— Эрикин! Доброе утро! — восторженно пропела Буржуа, которая, судя по всему, не обращала внимание на состояние блондина. Ее голосок, наконец, помог ему проснуться, и он, полностью сморгнув мираж сладкого сна, уставился на нее. Она явилась к нему в белом топике с принтом уточки и в голубых домашних шортиках, больше напоминающих пижаму. Мнение о сем наряде предлагаю составить читателю. — Я уже позавтракала, но ты ведь только проснулся?

— Да… — сиплым голосом отвечал "Эрикин", теперь вновь повесив голову и смотря на свой завтрак, будто на нечто весьма увлекательное.

— Твой любимый экспрессо и бутерброды с икрой. Не за что.

И, изящно откинув прядь светлых волос за плечи — Эрик выхватил цепким взглядом на девичьем запястье увесистый браслет из бабочек, который он дарил ей в прошлом году на восьмое марта — блондинка подошла к Маритте и просканировала ее изучающим взором.

Хозяин комнаты тем временем уплетал бутерброды за обе щеки — свежая икра буквально расцветала во рту, как бутоны тюльпанов в пору, и подавился, когда девушка обернулась к нему и выдала, не то чтобы презрительно, но и не восторженно тоже:

— Ба, какая рыбёха.

— Магитта не гхыба, — обиженно возразил Эрик, приняв это «оскорбление» будто бы на свой счёт, и даже закашлялся.

А затем поразился, припомнив, как раньше Кристоф так же заступался за права русалки. Что изменилось с тех пор? Ведь теперь Эрик на его месте.

Шанталь улыбнулась бурной реакции Эрика и, насмешливо приподняв бровь, заботливо посоветовала:

— Прожуй сначала, защитник слабых. И… Маритта? Оу, у неё есть имя? Как мило.

Русалка с ее чутким слухом все расслышала, и морской дьявол в эту секунду завладел ее сознанием — она отплыла на безопасное расстояние, разогналась — и как хлестанула плавником по аквариуму, что едва ли не пошли трещинки, и Шанталь даже подскочила на месте. Довольная своей работой, Мари злорадно ухмыльнулась и с нехорошим задором посмотрела прямо в глаза Буржуа.

— Говорят, у них нет разума, — говорила Шанталь, даже не столько для Эрика, сколько озвучивала свои мысли. — Но её взгляд такой осознанный. Так может… этот взгляд натолкнул тебя на тот пост в твиттере?

Да что ж такое? Слова девушки — подножки, об которые Эрик неоднократно запинается. Он вновь поперхнулся. Принесла аппетитный завтрак и сама же толком не даёт поесть.

— Ты знаешь?

— Найди мне человека, который не знает. Об этом трещат в новостях. На завтра назначен митинг. Хотят, чтобы ты был что-то типа «лидером восстания». Чувствуешь? Это великая французская революция: перезагрузка, версия 2.0.

— Какого хера я узнаю об этом только сейчас?

— Новости следует смотреть чаще. Было бы вообще отлично, если бы ты хотя бы на полчасика посетил это мероприятие, провокаторам которого стал.

— Невольно стал, — невозмутимо поправил Эрик, а принципы Шанталь взбунтовались, и ей на язык словно капнули змеиный яд, и она принялась им брызжать:

— Блин, какой ты интересный. У тебя большая аудитория. Забавно и наивно думать, что такие громкие слова пройдут мимо тысяч людей и быстро забудутся. Чем больше людей следят за тобой и твоей жизнью — тем больше ты ответственен за публичное выражение своих умозаключений.

Странно, что ты действовал так непредусмотрительно. Неужто на эмоциях?

Мысль Шанталь не лишена здравого смысла, но Эрик воспринял ее в штыки и насупился, поскольку ранее получил выговор от отца за эту маленькую вольность, и теперь все, что касалось этого треклятого поста в твиттере, вызывало в нем дикий протест.

Маритта все слышала и злилась; злилась так, что будь она в человеческой форме, вспыхнула бы алым закатом. Но единственное, чем она могла выразить свое неодобрение сейчас — это запугиванием. И она звонко колотила плотно сжатым кулаком по стеклу. Шанталь не могла проигнорировать столь явное возмущение даже от неразумного существа, а собственный комфорт дороже, поэтому она поспешила убраться от греха подальше:

— Пойду-ка я. Кажется, она меня недолюбливает. — Девушка неловко улыбнулась, показывая через плечо на Маритту и, уже оказавшись за порогом комнаты, повиснув на дверной ручке, добавила: — И не забудь про ми-итинг.

Шанталь вышла из комнаты. С плеч русалки будто гора соскользнула. Все в ней выдохнуло с облегчением; даже дыхание выровнялось.

Фух. Ну хоть в этот раз Эрик не подавился. Ему пора убавить свою впечатлительность и привыкнуть к таким маленьким сюрпризам жизни. Он поставил поднос на столик перед диваном, взял салфетку, промокнул губы, сладкие от кофе, и подмигнул Мари, которая смотрела на него в упор. Ответом на его жест была ее заговорчиская улыбка. Прекрасно. Они думали об одном и том же.

***

Кристоф всеми правдами и неправдами самозабвенно клялся не спать и следить за Шанталь, чтобы она, упаси Боже, не вздумала сунуться к Эрику в комнату в поздний час под каким-нибудь предлогом. Ох, а выдумывать предлоги она была та ещё мастерица!

Дети — народ проницательный, зачастую они даже не осознают того, как хорошо чувствуют людей, но Эрик отличался некоторой суеверностью на этот счёт, поэтому брал мнение младшего брата на заметку, а Шанталь тот не возлюбил с самой первой минуты. Как таковой причины не было, она всегда держалась с мальчонкой милой и обходительной, но что-то в ней дурное ощущалось, отталкивающие.

Старший впервые задумался об этом всерьез, когда он порвал с Шанталь. И правда, когда любимый человек впадает в немилость, когда былые чувства охладевают — сразу вспоминаешь некогда похороненное плохое и отрицательное.

Эрика этот дефект тоже не минул. Впрочем, довольно о Шанталь; скоро полночь.

Подготовка к перевоплощению Маритты шла бурным ходом: к десяти часам работники принесли русалке еду, и Эрик попросил их оставить лестницу на том же месте и не накрывать аквариум чехлом, на что они после непродолжительных уговоров с плохо скрываемой радостью согласились. В конце концов, юнец освободил их от лишней хлопотной работы.

Эрик сдержанно торжествовал. Пока что все шло замечательно. Единственное, что беспокоило Эрика — это сам процесс трансформации хвостатой. Он видел, как она изгибалась и корчилась от боли, и это так глубоко поразило его в самое сердце, что он духовно страдал не менее оттого, что никак не мог облегчить ее муки, но и не смотреть он тоже не мог. Чувствовал, что это его долг; что это немногое, что он может для нее сделать.

Глупый не понимал, что Маритта и так была чрезвычайно благодарна ему за все, что он сделал для нее, что сохранил ее тайну, что развлек, и то, что для него было «немногим», для нее ценилось на вес золота.

Одежда для Маритты — воздушное платье и розовые тапочки — покоилась на диване, терпеливо ожидая своего часа. А парень особым терпением не отличался: бесцельно сновал туда-сюда, проверял, закрыта ли дверь, нервно теребя пальцами и чуть ли не каждую секунду поглядывая на часы.

Даже Мари, которой и предстояла адская пытка, держалась спокойнее, с каким-то прохладным величием.

Долгожданный час пробил как раз тогда, когда Эрик почти успокоился. Он потряс брелком в кармане трико, который лежал у него там с незапамятных времён без предназначения, и, собравшись с духом, обернулся всем корпусом к аквариуму.

Началось. Русалка крепко зажмурилась, веки ее задрожали. Лунный свет очертил стройные изгибы ее фигуры, абсолютно каждую чешуйку на массивном хвосте, и она выгнула свой изящный стан, и Дюпон отдёрнул себя на мысли, как она божественна в своей русалочьей природе в эту минуту, даже застывший миг страданья не убавляет ее неземной красоты.

Она раскинула руки в стороны, словно хотела обнять целое небо, и тут же ладони ее сжались в кулаки — пальцы впились в кожу, и Эрик вместе с ней терзал себя: инстинктивно прикусил нижнюю губу, наблюдая за тем, как посыпались одна за другой чешуйки. Как ее с ее хвоста чешуйки — так и из его губы тонким ручейком хлынула горячая кровь, стекая по подбородку, капая на майку, но, черт, как же не до этого сейчас.

Самоистязания Эрика излишни, но ему делалось легче, что в эту минуту он, хоть и в гораздо меньшей степени, но разделяет боль Маритты. Даже если она этого не узнает, не оценит, он хотел, чтобы она не была одинока в своем испытании. Он встречал этот вызов судьбы на выносливость вместе с ней.

Когда хвост русалки начал разделяться надвое, вот так, резко, будто ножом от таза до плавника рубанули с плеча, она вынырнула, глотнула воздуха, в котором уже стала нуждаться, прильнула ладошками и грудью к холодному стеклу — и до того пылким, огненным оказалось ее дыхание, что стекло запотело.

Эрик не на шутку испугался за ее состояние: вдруг, у нее жар, как в тот раз?

Он, гонимый предчувствием чего-то, опрометью бросился к ней, скорей взобрался по лестнице, залез на крышку аквариума, нагнулся и с трудом дотянулся до ее макушки.

Она уловила невесомое касание его пальцев и выгнулась на встречу его руке, подобно ребенку, ласкающемуся к родителю. А когда она медленно открыла глаза — длинные ресницы раскрылись и встрепенулись, точно крылья бабочки — Эрик ахнул: ее взглядом словно журчало и говорило целое море.

Такую нагую, честную, ничем не испорченную и не омраченную признательность и преданность он всем существом прочувствовал в ее взгляде, что замер, пораженный.

Ее взгляд — миллион чистосердечного спасибо. Спасибо, которого он едва ли заслуживал. Он поступил по долгу совести, так, как посчитал правильным, не рассчитывая ни на что, но здесь впервые понял, как это, оказывается, многое для нее значило, и какую жестокость это разумное существо знало от людей до его помощи.

Ему сделалось совестно; совестно оттого, как ранее он чудовищно недооценивал все, через что ей пришлось пройти.

Девушка медленно отпрянула от стекла и на ощупь схватила его за руку, потянув за собой в пучину морскую. Дюпон, не ожидавший такого выпада, потерял равновесие и поначалу даже испугался. Он рухнул в шёлк воды, и сердце его будто бы размножилось и било в пятках, за пазухой и пульсировало на шее. Ах, это пульс! Но до чего же бешеный, право, сейчас его душа вылетит от страха.

Он чуть не захлебнулся и не пошел на дно, но когда русалка приобняла его за плечи и легонько похлопала, как матери подталкивают малышей к самостоятельным первым шажкам, по спине, Эрик сам всплыл на поверхность. Маритта обвила его шею руками и прижалась к его щеке своей — и тогда все сомнения, безумные выдумки в приступе панике вылетели из головы Эрика немедленно: он уверился окончательно и навсегда, что бояться ему нечего.

Это же Маритта. Его милая, родная, хвостатая Маритта.

Их лица находились в паре сантиметров друг от друга, и русалка чуть отплыла в сторону, и ее прерывистое дыхание задрожало у Эрика на устах, и он дышал с ней одним кислородом на двоих, и осознание этого порождало другое, ещё более теплое чувство.

Распаленность Маритты, точно сладкий недуг, перешла и на него вскоре.

И Эрик занемог. Такая нежность по отношению к Маритте овладела им, что ему немедля и без возражений хотелось расцеловать ее в обе щеки, в ее прелестные руки, лоб, а может, и в менее целомудренные места…

Эти мысли всё ещё граничили с расчётливым разумом, но парню окончательно снесло крышу, когда девушка обвила его ноги своими, недавно выросшими вновь, словно по волшебству. А это оно и было, самое настоящее волшебство.

В словах не было необходимости. Она отпала, стоило Мари обхватить его лицо в свои маленькие ладошки и неуверенно чмокнуть в нос. Теперь ее намерения ясны. Нет смысла ей отказывать в этом желании, если оно обоюдно, не так ли?

Да разве это поцелуй? Эрика умиляла это неловкая невинность, и он тут же, с новой силой, будто только что возродившийся из пепла феникс, взмахнул могучими крыльями и взмыл в небо — клюнул в рот Маритты, требовательно протолкал свой язык ей в рот, расцеловал всю, наверное, а она мычала что-то нечленораздельное, поражаясь новизне новых ощущений.

Она отвечала на его ласки неловко, неумело, но с завидным пылом.

Ее ноги подкашивались, едва держались на плаву, и она хваталась за Эрика как за спасательный круг. А он, напоенный адреналином, весь источал силу и мужество.

Он подхватил ее за зад, прижал лопатками к стеклу и спустился ниже, покрывая трепетными поцелуями ее нежную шею, покусывая, постанывая.

Она дрожала в его объятиях, не зная куда себя девать меж перерывами в ласках, поэтому просто закрывала глаза, отдаваясь наслаждению только так, как и умела — на максимум.

Честно говоря, устав от однообразия и даже несколько заскучав, Маритта принялась стягивать с Эрика майку, и, разорвав поцелуй и проследив за полосочкой смешанной слюны, тот захохотал. Уж он не знает, какие фильмы ей врубал Кристоф, но они явно не прошли даром.

Блондин нырнул, чтобы девушке было легче снять мешающий элемент одежды — и Маритта распрощалась с ней, кинув куда подальше: некоторое время она была на плаву, но потом потонула, как и эти двое в порочном омуте сладострастия.

Она смотрит через плечо партнёра из-под полуприкрытых век и внутренне истерически смеётся: как комично! Она занимается сексом в своей тюрьме. Выходит, и умрет в этом проклятущем аквариуме?

Русалка провела рукой по обнаженным плечам Эрика, его груди, прессу и восхитилась: русалы отличаются от человеческих мужчин больше, чем она предполагала ранее. На этом русалка не остановилась — очертив бедра парня ногами, словно обезьянка, она принялась стягивать с него трико и заодно боксеры, и ее попытки так забавляли Эрика, что он не спешил ей помогать.

Так сосредоточенно было ее лицо. Он горячо и чувственно прижался губами к ее ключице и, наконец, распустил туго перевязанные трико, а следом за ними и боксеры.

Мокрая ткань и так оттягивала вниз, так что избавиться от нее — облегчение. Брелок в форме Эйфелевой башни, некогда подаренный отцом, выпал из кармана и шлепнулся на дно аквариума.

Маритта увернулась от очередного припадка страсти, чтобы удовлетворить свое любопытство: она беззастенчиво уставилась на продолговатую, пульсирующую плоть, и обхватила ее рукой, вырвав изо рта Эрика, пожалуй, самый резкий, громкий и отрывистый стон.

Она провела вдоль всего пениса, надавив на головку, и на лице Эрика отразилась такая истома, что Маритта поколебалась с выводом: нравится ему это или нет?

Но в следующую секунду, когда он осторожно оцарапал кожу на внутренней стороне бедра, развел ноги в сторону, она поняла, что все делает правильно. За все время этого безумия он посмотрел на нее совершенно прямо, с немым вопросом, и Мари, хоть и чуть поразилась тому, как увеличились его зрачки, кивнула: и этого хватило, чтобы он проник в нее всю до основания.

Ее хриплый, приглушённый его стоном, вскрик повис в воздухе, словно тягучая нега.

Он вошёл медленно, плавно, и она откинула голову назад, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Приятного мало, но это ни в какие подмётки боли от перевоплощения не годится.

Эрик замер — он хотел, чтобы она привыкла, но к боли по всему нутру, будто тебя давят, рвут и режут — привыкнуть нельзя.

На глазах Маритты навернулись слёзы, и она заёрзала. На этой ноте ей перестал нравиться сей процесс. Она кусала губы, давя жалобные, хнычущие стоны и мольбы о прекращении, но от хозяина комнаты не укрылась борьба на ее лице.

— Маритта… — шепнул он в ужасе от ее отчаянной попытки сохранить контроль; меньше на свете он хотел принуждать ее к чему-то, особенно к сексу. Каким чудовищем он будет, если решит, что может брать то, что заведомо принадлежит женщине — ее тело, ради ублажения собственных грязных желаний? — Я должен остановиться, если тебе это не нравится.

— Стой, — ее тонкий голос шелестел тихо, мягко, но настойчиво, — я привыкла заканчивать начатое. Это — не исключение.

— Как скажешь.

О, он был знаком с этой интонацией. Это неслыханное упрямство, сохранение «лица» до последнего.

Эрику ничего не оставалось, кроме как продолжить: он начал двигаться в Маритте все с той же робостью, неуверенностью, но, почувствовав, как она расслабилась, выдохнул с облегчением и нарастил темп. Он вбивал ее в стекло аквариума, и чувствовал, как силы покидают его: он вот-вот кончит.

Их дыхания сплелись, как цветы в венке: такие разные, но отныне составляют одно целое. Он излился в нее, и они глубоко вдохнули одновременно.

Эрик поцеловал Маритту в висок и утер каплю пота с ее лба. Незабываемые ощущения. И хотя не так он представлял свой первый раз, оно того стоило.

***

— Разве мы будем есть не здесь? — Маритта демонстративно очертила пальцем круг вдоль всей комнаты, не обнаружив ни намека на скорую праздную или хотя бы скромную трапезу: ни пищи, ни ее остатков, ни подносов, ни столовых приборов.

Она уже переоделась в предложенное ей платье и тапочки и теперь с вопросом воззрилась на Эрика, который выжимал в цветок свои мокрые трико. На его плече висело махровое полотенце, которым он свободной рукой вытирал шею и лицо.

— Как видишь, нет. Сегодня у меня для тебя сюрприз.

— Да что ты? — Русалка, сидевшая в кресле, хлопнула себя ладошкой по коленке и метко заметила: — Не все сюрпризы в радость.

— Тебе нужна гарантия, что тебе понравится?

— Да.

— Извини, гарантировать я тебе ничего не могу, но клятвенно обещаю, что ты не пожалеешь.

Эрик закончил свои занимательные махинации с трико и, наконец, оставил несчастную вещь в покое, повесив ее на вешалку вместе с майкой.

— Ладно-о, — прищурив глаза, с шутливым недоверием протянула девушка. — Поверю тебе на слово.

Чуть покачиваясь, она встала с кресла, подошла к Эрику и повисла на его шеи. Он, не готовый к такому порыву телячьей нежности, неловко приобнял ее за плечи. Его руки всё ещё влажные и прохладные. Маритта поёжилась и, привстав на носочки — ах, как приятно утопали ее ступни в ласковом бархате пушистых тапочек! — порывисто чмокнула парня в щёчку. А он горячий. Она провела языком по кончику его губ, и ее поразил этот контраст холода рук и жара лица.

— То, что мы делаем — это неправильно, — аккуратно возразил Эрик, предприняв слабую попытку вырваться из кольца рук русалки.

Маритта властно возложила руку ему на грудь и взглянула так пронзительно и остро, что он нервно сглотнул. А когда она заговорила, то ее голос эхом отдался во всем сознании, разительно ясный и внятный:

— Эрик, если ты честно проанализируешь свою жизнь, то ты пожалеешь как минимум о половине своих поступков и поймёшь, что они были неправильными.

— Философия на русалочий лад, — нервно хохотнул он, запустив пальцы во взъерошенную от недавнего купания шевелюру.

— В некоторых аспектах мы гораздо счастливее, чем вы, — с той же пугающей серьезностью продолжала русалка, будто бы не обращая внимания на дискомфорт Эрика; отшучиваясь, он уходил от темы. — Мы свободны. Свободны от сомнений. А вы, люди, слишком много думаете.

— Приму к сведению.

— Уж постарайся.

Маритта, наконец, ослабила напор и перестала грузить парня своими мрачными нравоучениями, и когда она отошла от него, всем видом излучая любопытство и уверенность в предстоящем сюрпризе, Эрик почувствовал к ней даже некоторую зависть; до того неприятна была щекотка под боком.

Как бы неприятно для него не звучали уроки, которые она в него настойчиво вливала, он не мог отрицать, что в них совсем уж не было смысла.

Поправив зелёный в полосочку галстук, что так выгодно подчеркивал цвет его глаз, он отточенным движением выставил руку вперёд в приглашающем жесте следовать за ним. Маритта с энтузиазмом подхватила идею его пафосного официоза и склонилась в смелом, несколько неуклюжем реверансе, приняв руку блондина.

Дюпон старший попросил Кристофа заранее доложить ему, как обстоят дела в доме, преимущество на первом этаже: Шанталь утомлена играми с Кристофом и без задних ног спит в своей комнате, кухарка и горничные тоже разошлись по своим жилищам, а Натали запаслась кофеином и будет работать сверхурочно, не выходя из своего кабинета (разве что в туалет), так что никаких препятствий типа столкновения с кем-то из работников возникнуть было не должно.

Парень отомкнул замок, про себя молясь, чтобы тот щёлкнул как можно тише, ведь кабинет секретарши всё-таки неподалеку; дверь скрипнула и приоткрылась, и ребята выскользнули из комнаты, точно длинные тени, незаметно ползущие по стенам в безлюдных коридорах.

Парень наивно верил, что опасность миновала, но когда они с Мариттой, по-прежнему держась за руки, проходили мимо двери, за которой Леруа печатала так быстро, что это слышали даже они — этот мирный, убаюкивающий звук, прекратился.

Эрик замер, укушенный страхом. Маритта остановилась тоже, не осознавая всю глобальность возможной трагедии, а потому смотрящая на спутника с угадываемым укором.

Благо, растерянность отступила, и блондин настойчиво схватил русалку за локоть и скорей поволок за собой, в тень.

Его опасения подтвердились: вскоре тонкая полоска света прорезала тьму коридора, расширилась, и оттуда вышла бледная, худая, непривычно неряшливая Натали. Она с осунувшимися плечами прошмыгнула в туалет.

Ее вид оставил Эрика биться в сомнениях; так ли хорошо обстоят дела в компании, если секретарша его отца работает, изводя себя до такой степени?

Впрочем, думы об этом вопросе стоит отложить на дальнюю полку сознания. Сейчас он посвятит себя всего дорогой гостье.

Пока Натали не вернулась, он и русалка вышли на лестницу. Девушка сделала широкий шаг вперёд, но Эрик придержал ее, уточнив:

— Ты точно сможешь спуститься с лестницы?

— Конечно, — ее губы дрогнули в хитрой улыбке, — ведь ты со мной.

Что правда, то правда. Заручившись опорой в виде Дюпона, Мари смело и бодро спускалась по ступенькам, а он весь источал томительное напряжение, как если бы один посреди пруда ходил по тонкому льду, который грозил надломиться при одном неверном движении.

Эрик весь был на иголках, пока они спускались, но как последняя ступень осталась позади — он расслабился и теперь с рокочующим предвкушением отсчитывал шаги до кухни; столь интересна ему реакция Маритты на его старания.

Наконец, они переступили порог кухни, и Маритта сразу окунулась в домашнюю атмосферу человеческого быта; изысканные свечи освещали стол и ароматные блюда на нем; стулья, обтянутые дорогими тканями, выглядели поистине роскошно и величественно, точь-в-точь такие Маритта видела в фильмах про средневековые королевства.

— Прошу, — любезно промолвил Эрик, когда они очутились подле этого праздного великолепия, и отодвинул стул.

— Ах, благодарю, — елейным голоском прощебетала русалка, старательно пародируя интонацию светских барышень из просмотренных ею фильмов.

Они с Эриком тихо рассмеялись, и какой-то это вышел глупый, но искренний смех людей, у которых один секрет на двоих, и понять его могут лишь они. Эрик разлил по бокалам заранее открытое шампанское и поднял тост:

— За нас.

— За нас, — поддержала Маритта, стукнувшись с парнем бокалами.

Не имея опыта и не зная, как пить, она выпила все разом, залпом и, опустошив бокал, икнула, испуганно схватившись за горло.

— Что это… ик… со мной?

— О, не переживай, — добродушно хохотнул Эрик, но смешок его потонул в глотке алкогольного напитка, — такое случается, когда слишком быстро пьешь.

Девушка едва сдержала желание цокнуть и озвучить мысли о том, какие же всё-таки люди хрупкие, но вовремя прикусила язык.

Они неторопливо беседовали о том и о сем, иногда вступая в перепалки, ведали друг другу о своих памятных событиях в жизни, и, милостивый создатель, как же хорошо текли эти минуты, прямо как в детстве, таком беззаботном, веселом и ярком. Эрик с благовейным трепетом относился к своим детским воспоминаниям; они были для него священны. Во многом благодаря матери, в любви и заботе которой он буквально-таки купался.

Здесь, с Мариттой, он так легко выставил свою душу на распашку, и размеры этой открытости были такие всеобъемлющие, что Эрик, давясь смешками, представлял, как он рвёт на себе рубашку, обнажает грудь, раскидывает руки в стороны и кричит: «Вот она, моя душа! Смотри, это я настоящий!..»

Но счастье, по закону жанра, не длится долго. Благо, Эрик поспал днём, поэтому сейчас был навеселе, но он видел, что Маритту уже клонит в небытие, да и слушала она его вполуха, глаза ее уже закатывались, и она время от времени опиралась щекой на ладонь, видимо, чтобы не клюнуть носом без сил прямо в тарелку.

А когда Эрик глянул на время, его догадки подтвердились: уже почти два часа ночи, пора сворачивать это мероприятие.

Только он открыл рот, чтобы объявить о своем решении — за углом мелькнул силуэт и послышался вскрик. В следующую секунду все погрузилось в мертвую тишину; никогда ещё тишина так сильно не звенела в ушах, как в этот миг.

V. Скрытые козыри и тихие чувства.

I. Маритта

Сон. Он пожирает все тело, упорно прогрызает путь в самое нутро, как гусеница нежную мякоть яблока. Человеческие потребности так огромны. Как люди живут в этом мире, в котором для поддержания жизнедеятельности им требуется столько ресурсов? Маритта устало трет глаза, но вида, что вот-вот уткнется носом в полупустой бокал с вином, не подает; однако когда она через силу натягивает улыбку и высоко задирает подбородок, чтобы уж наверняка поддержать себя в сознании, Эрика уже не оказывается на стуле напротив нее.

Оболочка сна рушится в одночасье. На миллион осколков рассыпается у самых ног. Маритта резко встает с насиженного места, до боли зажмуривает очи и открывает их снова, но парня так и не появляется. Она с опаской озирается по сторонам — пышная юбка легкого платья вздувается и опадает: русалка не чувствует скольжения мягкой ткани по коленям, только отголоски тревоги, которые омывают ее, как волны буйного моря отмель.

Эрик Дюпон. Девушка готова поклясться морским дьяволом, что еще несколько мгновений назад он был прямо перед ней, еще недавно она слушала плавное журчание его речи. Когда она упустила миг его исчезновения? Когда перестала слышать тихий, бархатный голос? Черт!..

— Эрик, — позвала она сначала осторожно, но потом добавила в голос чуть нажима: — Эрик. Где ты?

Сердце почему-то обливалось слезами, когда она вот так стояла посреди просторной кухни в полном одиночестве. Ни звука. Лишь мирное потрескивание пламени и таяние воска свечей. Произношение его имени без получения ответа — странная смесь горечи и уныния. Почти одно и то же, что кричать в пустоту.

Теперь Маритта понимала, почему в человеческом кинематографе так много экранного времени уделяется теме маленького, лишнего, одинокого человека. Потому что быть им — это хреново. Ни физические ранения ломают людей, изнуряют их силу духа. Одиночество страшнее ножа. Нет ничего хуже, чем остаться на жизненном перекрестке в полном одиночестве, без возможности делиться своими мыслями, вступать в перепалки, соглашаться, смеяться, грустить, но разделять эту грусть с кем-то. Пока есть тебе подобные — есть жизнь. Быть может, в этом весь смысл?

Русалка не знала этого. Все, что она знала — это то, что ее душа жаждет возвращения Эрика, что она хочет видеть его лицо, слышать его голос, касаться его причудливых светлых волос, зарываться в них пальцами. Она привязалась к нему. Он стал дорог ей. Это так странно, так ненормально, это так в природе глупых людей — любить, но осознавать это чувство только потеряв и обдумав утрату.

Маритта с пугающим смехом глянула вниз, на свои ноги. Сейчас она человек. А значит, подвержена тем же слабостям, порокам, ошибкам и… как ни странно, чувствам. Любит? Она, правда, любит? Что это значит — любить? И стоит ли об этом говорить? Она потрепала себя по все еще немного влажным волнистым волосам и довольно быстро решила, что нет, не стоит. О чувствах не кричат, от них задыхаются ночью. Любить нужно тихо, как и все в этом мире. А счастье любит тишину, так ведь?

Пока Маритта стояла вот так — понуро свесив голову и обняв себя руками — рядом послышались стремительные шаги, а потом кроткий, но шумный вздох. Вздох, который издала девушка, бросившись в объятия Эрика и с приливом животрепещущей нежности поцеловав его в рубашку. Она прижалась к его груди губами, как и он несколько часов назад в аквариуме к ее, и через рубашку слышала, наверное, каждый удар его сердца. И это ее успокаивало. Он жив, он живой как никогда, он позволяет ей быть рядом с ним. Почему-то эти простые факты приносили такое же простое, обычное человеческое счастье. И большего не надо.

— Хей, ты чего? — Кровь прилила к лицу русалки, когда она ощутила ответное касание рук Эрика на своей спине, и на сотую долю секунды — зато какую сильную секунду! — ей показалось, что это не ладони Эрика, а продолжение ее собственного тела, словно в давно сложенные крылья вдохнули жизнь, и они затрепетали, смахнули многолетний слой пыли, зашелестели перьями и расправились. — Все в порядке?

Слезы. Ненужные, неуместные — и такие, боже милостивый, глупые! — задрожали на ресницах и потекли по румяным щекам. Хотелось кланяться всему живому в этом мире: от мушки на окне до любой встречной души, даже самой мелкой и гадкой. Потому что кто бы ни создал этот мир, людей, русалок — спасибо ему! Спасибо за боль, страдания, опыт, труд и чувства, и много хорошего, и столько же плохого тоже! Спасибо за возможность жить и творить, и любить, и страдать, и дышать, и кривиться от ненависти, и рыдать от счастья.

— Теперь да. Я просто… поняла, что дорожу тобой. Эрик, кажется, я…

Пока русалка усиленно пыталась найтись со словами, Эрик уловил нить ее мысли. Дыхание. Его спёрло от удивления, от распирающей живье теплоты. Эрик, не глядя, нащупал губы Маритты и оттянул нижнюю, призывая помолчать.

— Тш-ш. Я понимаю. Не обо всех вещах нужно говорить вслух, не правда ли?

Маритта рассмеялась, откидывая голову назад: в ее смехе угадывалась предрассветная печаль луны и веселые искорки солнца.

— Философия на человечий лад, — парировала она недавнюю шутку Дюпона.

— Ага.

Эрик должен признать, что, хах, он даже несколько испугался такой перемены в настроении: совсем недавно Маритта выглядела как человек, которому на тарелку положи подушку — и она с радостью заснет, уткнувшись в нее лицом. Сейчас она бодра и благоухает: вон как крепко сжимает его в объятиях, стискивает его ребра. Что случилось? В чем причина такого резкого осознания?

А потом, когда девушка прильнула к нему вновь, будто бы с новой силой, которую она обнаружила в недрах подсознания, Эрик плюнул. Черт с ней, с этой причиной. Просто сейчас ему хорошо, добро и богато, и он не променяет это ни на какие свои дурацкие заморочки. Даже минута этого замысловатого счастья по-русалочьи стоила того, что Шанталь видела Маритту в человеческой форме, что Эрик рискнул всем, когда вызволил русалку из аквариума по собственной воли во второй раз. Это стоило всего. Потому что в последний раз с такой же медвежьей силой его сжимала в объятиях только драгоценная мать, священная память о которой хранится в самых тайных закромах души.

II. Эрик

Этот тонкий, пронзительный и, что самое внушающее — седьмое пекло! — до скрежета в зубах знакомый вскрик вывернул Эрику душу наизнанку.

«О, тебя ещё здесь не хватало», — каждая молекула его тела закатила глаза.

Эрик сделал порыв подняться со стула и придушить Шанталь прояснить ситуацию сию минуту, пока не стало слишком поздно, но задержался, просканировав Маритту дотошным взглядом. Она походит на увядший цветок. Польешь — и через некоторое время он расправит стебли и гордо выпрямится. Так же, как и растению, девушке необходим сон.

Кажется, ее глаза вот-вот слипнутся. Она же не заметит его отсутствия, верно? Долго думать не пришлось. Миг — и Эрик тихо отодвигает стул, некоторое время мнется на роскошном ковролине, опасаясь, что сейчас русалка откроет глаза. Этого не случилось, и он спешно удалился в гостиную, где по его предположениям сейчас скрывалась виновница торжества. Свидетельница маленькой вольности Эрика. Его детской шалости. Или как бы это назвал отец, узнай он об этом?

Юноша тряхнул головой. Нет уж, сомнения прочь. Бернар Дюпон ни за что не узнает об этом.

Когда он прошел в гостиную, то его взору представилось забавное зрелище: Шанталь Буржуа стояла, облокотясь бедром о кресло, прижав ладонь к часто вздымающийся груди и учащенно дыша. Белая, точно лист бумаги, она выглядела так, словно увидела призрака. Эрик насмешливо хмыкнул. Ноги Маритты произвели на нее такое неизгладимое впечатление? Они в самом деле так страшны?

Эрику вспомнились длинные, стройные девичьи ножки, которыми она обвивала его торс и настойчиво прижимала к своему оголенному телу, там, в аквариуме. И… Дюпону в лицо брызнула краска! О!.. о чем он только думает, здесь, в эту минуту, стоя перед бывшей девушкой, которую не так уж и давно бросил?

Которая, к тому же, видела ноги Маритты, ужин, который Эрик лично устроил для нее и могла растрепать об этом в интернете. Ничто не удерживало ее от этого действия, напротив; у нее были все основная таким способом отомстить за свое публичное унижение.

И все же… Эрик надеялся на ее благоразумие. На то, что как и в их отношениях, она сделает для него лестное исключение и не станет строить грязные и подлые планы мести после не самой приятной ноты, на которой расстроились их отношения. И в первую очередь он лелеял надежду на себя. На то, что сможет найти с Шанталь компромисс.

«Эй, не унывай, парень, ты знаешь ее лучше прочих», — подмигивала окрылённая счастьем часть разума Эрика, а другая — язвительная и саркастичная, глумилась.

Разрываемый противоречиями, Эрик натужно состроил деловую гримасу бизнесмена, ведущего переговоры и, прочистив горло, обратился к блонди:

— Шанталь. Надеюсь, ты понимаешь, что я настоятельно не рекомендую тебе распространяться об увиденном?

— Воу, это что, угроза? — машинально ответила девушка, подняв на него бледное прехорошенькое личико.

Отчего-то Эрик почувствовал укол вины. Только сейчас он обратил внимание, что она в ночных шортиках со смайликами и белой майке, а с плеча сползает халат с кружевными рукавами, который он купил ей в качестве сувенира. Когда он ездил на крупную фотосессию во Вьетнам, на которую его долгое время упрашивал отец, Буржуа попросила его привезти ей какой-нибудь сувенир. Он вспомнил об этом в самую последнюю минуту, уже будучи в аэропорту. Его самолёт должен был отправиться в Париж всего через каких-то двадцать минут. И он, несясь со всех ног в первый попавшейся магазин — волей рока это оказался магазин женского нижнего белья — и прикупил ей этот недорогой халат с изображением герба страны сзади. Такой себе подарок, но уж лучше чем ничего, не правда ли? Комплект он ей купить и не думал, боялся, что она его неправильно поймет.

Язык Эрика несколько раз нервно ударился о нёбо. Черт. Почему он вспомнил об этом именно сейчас, увидев этот халат? Почему-то ему стало и совестно, ко всему прочему… Если бы Маритта попросила его об этом, он бы на следующей же день по приезду накупил ей местных фруктов, меда, безделушек, традиционных нарядов. Если бы он любил Шанталь, он бы не выбросил ее просьбу из головы ни на миг, что прибывал в зоне, в которой мог бы купить ей что-нибудь из этого государства.

Шанталь тем временем продолжала, и не думая замечать, как мелко дрожит веко парня, и как мечется он, словно маленький кораблик на огромных волнах:

— Успокойся, Эрик, если бы я хотела тебя разоблачить или точила бы зуб на русалок, то десятки желчных постов уже вовсю украшали бы мой телеграм-канал и истории в инсте. Обижает меня только то, что ты явно не доверяешь мне, раз думаешь, что я способна на такую пакость. Но я знаю, что ты мог бы сделать для меня, чтобы мы забыли об этом недоразумении.

Всю эту минуту Эрик не сводил взгляда с плеча Шанталь, с которого медленно, но верно, сползал халат. Наконец, тонкая ткань чуть не упала, но парень ринулся, будто только этого и ждал, и попридержал за рукав. Расправив халат, он надел его на Шанталь, которая и не сопротивлялась, лишь внимательно смотрела за махинациями юноши, пока он нагнулся, завязывая ее пояс.

— Ты привез мне… — этот робкий, почти что пристыженный голосок не мог принадлежать стервозной Шанталь Буржуа. — Помнишь?

Наконец, Эрик потрепал девушку по плечу, как ни в чем не бывало и присел в кресло, рассеяно кивая на ее вопрос:

— Да. Из Вьетнама.

— А знаешь… ведь на самом деле ты меня никогда не любил.

Она заметила это как бы между прочим, будто какую-то незначительную деталь, но ох как Эрик знал этот тон — показушное равнодушие. Она не меняется. Он не меняется. Не меняется ничто, кроме чувств Эрика: он так взволнован, до предела, наверное, хотя и не подаёт виду, но его ладони вжимаются в подлокотники кресла.

— Ну и что же? — спрашивает он с утробностью мертвеца. Шанталь вздрагивает, а потом, заметив напряжение Эрика, хитро щурится, и накрывает его кулак своей маленькой ладошкой.

— Дай мне Маритту. — О, как двусмысленно это прозвучало! Девушка поспешила оправдаться, напоровшись, как на острый выступ, изумлённый взгляд малахитовых озёр Эрика: — В смысле, оставь нас наедине. Я хочу поговорить с ней. О нашем, о девичьем.

Шанталь водила подушечками пальцев по значительно побелевшим от внутреннего напряжения костяшкам Эрика, и он чуть расслабился под этим напором нежности, но не потерял бдительность. Дешёвые манипуляции. Как же это в характере Шанталь. Маленькая интриганка.

Эрик подумал о Маритте. Ей вряд ли понравится такой расклад событий. Она умирает от усталости, и сомнительные девичьи расспросы Шанталь не послужат хорошим лекарством.

Эрик сбросил ручку Буржуа, все так же, не разжимая кулака; резко, как если бы температура ее тела превышала сорок градусов. В каком-то смысле вести диалоги с Шанталь — это все равно, что танцевать на раскаленных углях. Огонь подвластен ветру. Подует чуть — пламя усилится, дунет сильнее — пламя потухнет.

Так же и с Шанталь. Дуновение ветра и его силу не предугадать.

— Я не хочу принимать решения за неё и отдавать её тебе как вещь. Пусть она сама выберет, говорить ей с тобой или нет. И не вздумай ее запугивать.

Последнюю фразу он произнес, установив с собеседницей прямой зрительный контакт и, кажется, даже не моргая. В горле девушки забилась птица и она с трудом сглотнула слюну.

— Что ты? Какие запугивания? Я же само очарование. — Она потянула себя за румяные и по-детски пухлые щёчки, намекая, что она тут главная милашка и постаралась непринужденно рассмеяться, но смех ее все равно вышел каким-то натянутым и вымученным. — А ты снова меня обижаешь, Эрикинс. Очевидно, у тебя такой талант.

— Шанталь, — Эрик поднялся с кресла, параллельно отряхивая рукав пиджака, как если бы он действительно чем-то запачкался, — я ведь могу рассчитывать на твое молчание?

Голубые глаза по-лисьему хитро сверкнули в темноте. Она склонила голову вбок, рассматривая Эрика с нового ракурса.

— Как знать, — неопределенное пожимание плечами, которое не устраивает Эрика и действует, как свежие дрова, подброшенные в камин — его подозрения вспыхивают новым жаром. — Посмотрим, как ты будешь вести себя, Эрик. Обстоятельства порой складываются таким странным образом!

— Не играй со мной, — хмуро предупредил парень, подойдя к ней на опасное расстояние, накрыв

с головой ароматом дорогого парфюма, которым надушился специального для этого свидания с русалкой.

Шанталь не побрезговала сделать на этом акцент:

— Ух, как надушился! Это для хвостатой красотки? — она лукаво улыбнулась, но лицо парня осталось ровным. Тогда Шанталь продолжила: — Кто сказал, что я играю? Быть может, я единственная здесь, кто не ведёт двойных игр.

Дюпон и не представлял, какой подтекст Шанталь вложила в последние слова, но ему отчего-то сделалось дурно. Пока он торчит с ней, бесплодно пытаясь воззвать к ее совести, Маритта совсем одна, в незнакомом мире, грубо говоря. Ему не стоило оставлять ее одну даже ради собственного спокойствия.

Он вернулся на кухню и с удивлением обнаружил себя в крепких объятиях. Маритта бормотала что-то несвязное, какие-то пафосные, но идущие от чистого сердца слова и признания, и они настолько выбили его из колеи, что он и не знал, что предпринимать.

Он просто обнимал ее ответ, целовал и чувствовал горячие слезы на вороте своей рубашке и радовался этому моменту. Он ощущал ответственность за нее. Это знакомое чувство, ведь после смерти матери и явным нежеланием отца воспитывать своих детей, он принялся помогать младшему братишке с уроками, учить его самообороне и игре в баскетбол. Но ответственность за Маритту — это другое.

Он пока не знает, хорошо это или плохо, но если это тепло в груди — вознаграждение, то он, должно быть, согласен на все.

Хорошее, как и плохое, не длится вечно. Эрик не помнит, как Шанталь бесшумно оказалась за его спиной и размеренно аплодировала. Помнил лишь — резкий полуоборот в сторону девушки. Он всё ещё приобнимал Маритту, хмуро глядя на нарушительницу покоя из-под низко опущенных бровей. Тревога воробьем билась в горле.

Хотелось найти предлог — пусть даже самый безобидный — для стычки. Возмутиться, потребовать забрать свои слова касательно разговора с русалкой назад. Разговор не жизненно необходим; его следует перенести на утро, ибо Маритте требуется отдых.

Но потом Эрик сообразил — сообразил и вздрогнул, и прикусил внутреннюю сторону щеки, от осознания, что у девушки перед ним есть на него компромат. Если она нажалуется на него, русалку, быть может, отнимут у него, как будто она вещь и ей можно распоряжаться. И не можно, а даже нужно. Ведь что толку копить побрякушки, коль им нет применения?

К тому же, парни, что приносят еду Маритте и накрывают аквариум чехлом в полнолуние. У них нет причин врать из-за него, да и в коридоре камеры не просто так установлены.

О, тысяча чертей! Как полезно же иной раз думать!

Камеры видеонаблюдения. Дюпон забыл про них совершенно. Прав тот, кто думает головой, а не сердцем, не правда ль? Эрик, открыв русалку непосредственно в новом для себя свете, мыслил лишь душою, лишь пламенным жаром страстей, овладевшим им, точно Аид Персефоной.

Ах, как можно забыть о столь важной детали? Впрочем, ладно, это все пустое: в данный момент рот Буржуйки растягивается в фальшивой улыбке. Ждёт ответа; ждёт, что Эрик объявит Маритте о ее намерении, а коль промолчит — она атакует первая, он угадывает это незамысловатое намерение в каждом ее движении.

Парень на выдохе выпускает русалку из крепких объятий, но загораживает ее, словно Шанталь напасть может, и упорно молчит.

А когда блонди сгинает локоть и собирается разжать ладонь, как обычно делают люди, имеющие чрезвычайную охоту говорить и сопровождать свою речь открытыми и показательно доброжелательными жестами, Эрик, наконец, решается:

— Видишь ли, Маритта, — он всем корпусом оборачивается к собеседнице, не слыша спертый, странный хрип, вылетевший из горла Шанталь, — Эта девушка, наша гостья, застала нас с тобой врасплох, и жаждет поговорить с тобой.

— О чем? — без эмоций спросила Маритта, смотря Эрику в лицо.

Шанталь едва ли не топнула ногой от возмущения. Она здесь! Этот уточняющий вопрос можно было задать ей лично.

Дюпон хихикнул. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что блонди пыхтит и багровеет оттого, что ее игнорируют — слишком хорошо он ее знает. И он прикипел неожиданной лаской. Не к Шанталь: к воспоминаниям о былом.

И с лёгкостью птенца, который научился ровно и аккуратно летать, он отпустил груз, что молча нёс в себе после расставания с девушкой. Более он себя ни в чем не винил и ни к чему не обязывал. Что было, то прошло, нечего цепляться за обрывки перегорелой нити прошлого.

— Спроси это у нее, я сам не в курсе, — он хотел, но, к сожалению, не смог сдержаться от беззлобной насмешки.

Шанталь улыбнулась ещё шире, походя в этот момент на просроченный пончик, укрытый нежно-розовой глазурью — снаружи привлекательный и сладкий, и хочется верить, что он непременно растает во рту, но… внутри — гниль, горькое послевкусие и несварение желудка.

Она начинала злиться, а Эрик с ужасом словил себя на том, что им постепенно овладевает это гадкое, стадное чувство, когда ты на стороне большинства и вы всей гурьбой издеваетесь над одним. В данном случае — над Шанталь. И, дьявол, Эрику стало так стыдно, что кончики ушей, ей-богу, обожгло раскаленным ножиком стыда. Пора завязывать с этой клоунадой.

— В общем, — силясь удержаться в хотя бы внешнем спокойствии, Эрик расслабил плечи, — девушки, на свой страх и риск оставляю вас наедине. Маритта?

Он выделил имя русалки с нажимом, и она вздрогнула, словно ее рывком выдернули из одного мира и перекинули в другой.

— А? Хм, мне все равно.

— Я могу быть…

— Спокоен? — в нетерпении слова Шанталь вылетали изо рта, как струя воды из крана. — Абсолютно.

— Хорошо. Если что, я наверху, — он сказал это, глядя на русалку, так что не мудрено, за кого он беспокоился.

С тех пор, как Эрик скрылся на верхнем этаже, прошло около минуты, но никто так и не прервал священной тишины. Улыбка не сходила с губ Шанталь, а играющий свет от свечи придавал ей вид сказочной злодейки.

— Я вижу, ты хочешь спать, поэтому не волнуйся, сильно я грузить тебя не стану, — с обманчивым участием заметила она, сделав шаг в сторону Мари. — Я не стану расспрашивать тебя про это.

Блондинка со значением покосилась на ноги Маритты и, кажется, (быть может, послышалось?) с небрежным высокомерием хмыкнула.

— Я замечу, правда, что сильно напугалась. Так много вопросов и так мало ответов обрушилось на меня в одну секу…

— Ближе к сути, — жёстко потребовала русалка.

— Ах, прости, — нервный смешок, накручивание пряди волос на палец, — надеюсь, для тебя не слишком много воды? Не утони в моей речи. Впрочем, с твоим мощным хвостом не пойдешь на дно и в «Войне и мире». Короче. Я была свидетелем того, что между вами происходит, и меня это не устраивает. Скажешь, что любишь его? Не верю. Скажет он? Не поверю тоже. Да вы же буквально из разных миров, вы…

— Проповедь закончила?

— Я не проповедь читаю. Я не хочу, чтобы мимолетная интрижка Эрика с… — она надменным взором облепила Маритту, буквально-таки змейкой обвила ноги, руки, шею, — а, в общем-то, с кем? С русалкой? — обернулась крахом и осыпалась в будущем на его голову, как на Есенина алкоголь.

— Раз уж ты привела пример с алкоголем, то ты, должно быть, понимаешь, что выбор алкоголя, как и выбор любой в принципе, зависит только от человека. Ты можешь осуждать, не понимать, не верить. Это не изменит ничего, потому что я и Эрик, и наши отношения, и наши чувства — это не твой выбор, Шанталь. Говори, оправдывай свое чувство собственничества заботой об Эрике — это отныне не твое дело.

Маритта безбожно ошибалась. Если раньше она сравнивала Шанталь с лисой, и даже в выражение ее лица и прищуре голубых глаз угадывалась эта особенная, характерная хитринка, то сейчас — это змея, нападающая в самый неожиданный момент, прыскающая ядом и кажущаяся безобидной, пока не распахнет огромной пасти.

Русалка на негнущихся ногах поспешила наверх, к Эрику. Ни на миг больше с Шанталь оставаться не хотелось. Честно говоря, вторая не рассчитывала на такой рьяный отпор, но так было даже интереснее. Интереснее… Она села на стул и в задумчивости постучала пальцами по столу. Вместе с уже слабым огоньком свечи что-то вспыхивало в ее глазах. И, кажется, в этот момент можно разглядеть ее душу. Ужаснулся, обрадовался или опечалился бы человек, который увидел это? — Бог весь!

— Не изменит, говоришь? Что же, посмотрим.

***

Эрика разбудила вибрация будильника. Звук выключил, чтобы дать возможность русалке всласть отоспаться. Вечером она пришла к нему мрачнее воронова крыла — она не пыталась прикинуться, что все хорошо, и если честно, то ему это нравилось.

Нет ничего хуже, чем выжимать из себя улыбку. Особенно при близких людях. Что же это за ближние такие, что понять не смогут?

Да и он не требовал объяснений. Ни к чему это сейчас. Очевидно, что Буржуйка наговорила каких-нибудь гадостей, это вполне в ее характере. Она не изменяет себе. Частично за это Эрик ее и любил когда-то… он-то, мятежный, жаждал бури эмоций, страданий и боли. Надеялся, что в негативном опыте сможет избавиться от ложных ценностей и обрести новые.

Наивный. Чтобы очистить подсознание от выстроенных столетиями стереотипов необходимо пройти через Ад. Хотя… если он и не прошел через семь забвенных порочных кругов, то был близок к ним, ведь он провел много времени с Шанталь — такой подлой, тщеславной и очаровательной в своих грехах.

Хотя… грехи ли это? Так, юношеские шалости испорченного вседозволенностью ребенка. Он не лучше. Некоторые нерешённые детские комплексы и загоны люди зачастую переносят во взрослую жизнь, а там уже деятельность, самостоятельность и никакой работы над собой. Поздно будет.

Психические травмы закрепятся в сознании, и вывести их будет далеко не просто. На то и дана молодость — на совершение ошибок и извлечение из них уроков.

Шанталь — это не ещё одна ошибка Эрика. Напротив, она стала ключом к сундуку многих вопросов, терзавших Эрика. Она — это его прошлое. А прошлым хоть и не стоит жить, но и забывать тоже не следует.

Поэтому он не злился на нее. Да и есть ли в злости смысл? Чаще всего — нет. Хотя именно она порой побуждает к действию. Впрочем, Дюпон не злился, и ему эту было чуждо: голова тяжела от переживаний, поэтому он просто ставит будильник на семь утра и вырубается. Маритта сопит где-то под боком, и он слышит ее мирное дыхание перед тем, как сознание затягивает дымка сладкого, долгожданного сна.

Прелестно. Проснулся, а первые лучи солнца вместе с ним. Тело ломило от усталости, поэтому он, поглядев в окно, покинул комнату, тихо затворив за собой дверь. И остановился.

Камеры видеонаблюдения. Эта проблема требует неотложенного разрешения.

Но сначала — кофе. Бегло, второпях, словно путник в Сахаре, перед которым задребезжал мираж источника — он рванул на кухню и приготовил капучино. Потом убрал за собой свечи, от которых осталась лишь масса растопленного воска, многочисленные блюда и парадную скатерть. Загрузил посуду в посудомойку и, играясь с выпуклыми рисунками на кружке, обдумывал, как быть дальше.

Насколько ему известно, горничные приходят в выходные в девять, поэтому он вполне успел убрать за собой до их прихода.

Отец узнает о том, что Эрик позволял русалке превращаться, мало того, всячески содействовал этому, а ко всему прочему устроил для нее ужин, позволил себе смеяться, грустить и быть открытым! И самое страшное: у хвостатых есть интеллект, они быстро осваивают информацию — в разы быстрее людей! — и у них есть предрасположенность к человеческой речи.

Ох, нет. Стоит тени этой мысли кинуться на рассудок — ум приходит в смятение, а тело прожигает озноб.

Эрик не позволит этому произойти. Жизнь положит, но освободит Маритту и ее сородичей из людского плена! Парень резко поставил кружку на стол. Так, что остатки кофе расплескались по стеночкам. Эрик. Освободит. Русалок? Как?

Он же не всерьез это? У него нет сил, возможностей, власти… К черту отговорки!.. нет власти? забавно, разве это насущная проблема! Нет власти — он ее получит.

Прошлое в прошлом, но сейчас Эрик нуждается в том мятежном старшем наследнике семьи Дюпон, который в четырнадцать лет угнал папину машину под заливистый смех маман, когда она узнала об этой шалости, сжёг сковородку, когда Сэм взял его на слабо, что он не сможет научиться готовить, и не боялся перечить сверстникам, учителям и родителям во всем.

Сейчас нынешнему Эрику не хватает той самоуверенности — быть может чрезмерной, но полезной — но он хочет вернуть ее.

Повинуемый каким-то странным порывом, умноженным ностальгией, он решительно направился в кабинет к Натали.

Напряжен ли он? Ни капельки. Взволнован и решителен, но эта не та бойкая решительность разгоряченного, пылкого, страстного ума мальчишки, не наученного жизнью; это решительность взвешенная, обдуманная и сознательная.

До этого ему, по правде признаться, думалось увильнуть как-нибудь от прямого вопроса (или просьбы, как знать?) и построить какую-нибудь пакость: как пример — найти предлог выманить Натали из кабинета и самому в тихую проникнуть.

Но потом… зачем ему дано это? Язык, гортань, голосовые связки? Способность к речи — великий дар, и что он вообще за сопляк, если не может по-человечески договориться.

Должно быть, эта гармоничная уверенность взрослого человека, отдающего себе сознательный отчёт в своих действиях, а не пылкость юнца в цвете лет, способствовала дальнейшему развитию событий.

Эрик остановился перед дверью секретарши в смирении. Нет-нет, это не то смирение близь с отчаяньем. Он спросит прямо. И просто не будет больше обманывать себя, внушать себе, что все хорошо или ничего не предпринимать, ожидая от судьбы, что все само как-нибудь образуется.

Если Леруа известно об этом, что ж… он не будет юлить.

Довольно лжи. В конце концов, доверие — лучик света в мрачных коридорах жизни. Стук в дверь. Костяшками пальцев, легонько, безвольно. Но она услышала. Не объяснить, как Эрик ощутил это. Просто иначе быть не может.

Шуршание бумаг за дверью; принтер что-то печатает. Вот Натали отъезжает от стола на кресле на колёсиках, чтобы свободно встать с места. Вот цоканье каблуков. Все ближе — все громче.

Набатом в голове кричит признание, мольбы сохранить секрет и… приветливая улыбка озаряет обычно чопорное лицо женщины, когда она приотворяет дверь.

— Ах, Эрик, это ты. Проходи. — Дюпон немного удивлен таким радушием, но виду не подаёт. Он входит в комнату и осматривается, прикидывая, как она не сошла с ума в этой атмосфере официоза и рутинности. — Зачем пожаловал? У тебя есть какое-то дело?

— Да! — вырвалось у него слишком резко, будто ударили по чувствительному нерву — и он пискнул. А потом замолчал. Что сказать? Вернее, не так… как об этом сказать, чтобы быть понятым правильно? — Натали, скажите, вы… вообще выходите из этого кабинета? Вы работаете здесь круглосуточно.

Он сам не ожидал от себя такого вопроса. Но. Это факт — женщина заперлась здесь и увязла в бумажках, как затворница. Так и помереть можно.

— О, я очень тронута твоей заботой. Все в порядке. Это жизнь, Эрик. Я помогаю мсье Дюпону решить нюансы с переговорами.

— Вот как? — горько и даже гадко искривились тонкие губы сынка. — Нюансы так значительны, а отец так неопытен, что не может справиться сам? Тем не менее… Это все прилюдия. Я пришел сюда не за этим. Натали, вы ведь знаете, что я… ну…

— Позволил русалке перевоплотиться? О, ещё бы. В первый раз Симуэль, один из рабочих, приглядывающих за русалкой, доложил мне о твоём приказе не беспокоиться о еде для нее. Мол, ты сам накормишь ее. Эта была первая инициатива, которую ты проявил по отношению к ней за год, если мне не изменяет память. Меня это насторожило сразу. С чего бы это? Что за порыв тебе в голову ударил? Я, правда, забыла об этом довольно быстро. Но вот, ехать домой было поздно, решила переночевать в свободной комнате. Спускаюсь и вижу, что в столовой горит свет. Захожу, а там накрыт на двух персон роскошный сервированный стол. Посмотрела камеры видеонаблюдения и… не смотри на меня так. Мне нет нужды выдавать тебя. Но, Эрик… вы беседовали. Скажи мне: она знает французский?

— Нет, это я знаю русалочий, — с небрежностью отшутился Эрик, а Натали плюхнулась в кресло, бездумно покачиваясь в такт своим лихорадочным мыслям.

— Но… как? — в опале заблуждений продолжала переутомленная Леруа, кажется, не пропустив насмешку Эрика через уши, а попросту не заметив ее.

Она сняла очки, осторожно придерживая дужки дрожащими пальцами, и Эрику вдруг во всем контрасте представилась возможность четко разглядеть огромные круги под ее глазами. О, боже… это немыслимо. Как давно она высыпалась в последний раз?

— Русалки разумнее, чем мы предполагали. Они тонко чувствуют эмоции других людей, обладают феноменальной памятью и быстрым усваиванием информации. Однако, боюсь, если так продолжится, мы погубим этих удивительных существ.

— Ты прав… Я не скажу твоему отцу, никому не скажу — не переживай на этот счёт, — она подняла глаза на паренька и добродушно улыбнулась: — и, если уж быть откровенной, то я одобряю ту публикацию в твиттере. Это было смело. И ты прав. А теперь, если ты не против, я бы хотела позволить себе вздремнуть.

— А! — спохватился Эрик. — Конечно.

Он уже собирался уходить, гордый собой, и, надо признать, у него был повод: он обрадовался, что все можно решить мирным путём, люди не всегда предают и извлекают из всего выгоду, и даже если секретарша преследовала какую-то свою приватную цель, Эрик все равно был ей благодарен — чего только стоит это чувство облегчения и возможности лишний раз не врать, не быть подлецом, и в кои-то веки честно признаться в содеянном и быть и понятым, и принятым, и (кто знает?) даже помилованным.

Но, уже оказавшись за порогом комнаты, он оглянулся и тепло промолвил:

— Спа…сибо.

VI. Эффект бабочки.

Несмотря на то, что за окном февраль, солнце светит по-летнему лучисто, очерчивая изящный стан Маритты. Сама же она балдеет на кровати Эрика все в том же воздушном платье. Лежит на животе, щурит глазки от ярких лучей, падающих на ее веки, и Дюпон младший, ухмыляясь, про себя отмечает, что в этот миг она похожа на кролика.

Ушек разве что не хватает. Хотя… Эрик тянется на кресле и бросает ленивый взгляд в сторону комода и нижнего ящика, в котором валяются всякие безделушки и забытые игрушки Кристофа. Наверняка там найдутся накладные кроличьи уши.

Русалка, отвернувшись от окна, опирается щекой на подставленную ладонь и внимательно глядит на Эрика. Словно выискивая чего-то. И только потом с непреклонной решимостью заявляет:

— Ты больше не можешь игнорировать это.

Ее выразительный кивок в направлении тумбочки говорит о многом: на ней лежит телефон Эрика, непрерывно вибрирующий с самого утра. Ему приходят сообщения и уведомления из разных соцсетей.

Несколько раз ему даже позвонили одноклассники из лицея, у которых есть его номер телефона, так как он с ними учится.

— Кто сказал, что не могу? — неохотный ответ, сухая речь и полная замкнутость. Эрик упорно не желает обсуждать это. — Могу и буду делать до тех пор, пока эту авантюру не накроют.

— Да брось, Эрик, — Мари артистично закатывает глаза и смотрит на парня со снисходительной и терпеливой улыбкой, какой награждают воспитательницы маленьких детей. — Я же вижу, что ты хочешь там присутствовать. Просто что-то тебе не позволяет это сделать. Принципы? Страх, что кто-то узнает? Отец, например? — последнюю фразу она прошептала с заговорчиским видом, словно это тайной было какой-то.

Она сползла с кровати, прошествовала до дивана, покачивая бедрами, как богиня, и бесстыдно уселась на колени Дюпона. Он наблюдал за ней с игривой заинтересованностью. Надавив на его грудь и заставив откинуться на спинку, она выгнулась в пояснице, как кошка и, дразняще проведя кончиком языка по верхней губе, выпалила:

— Я тоже. И я тоже хочу там побывать. Недолго. Лишь осмотреться. Не себя, так пожалей хотя бы меня: я ни разу не выходила за пределы особняка! Я ни разу не видела человеческий мир за пределами этой… — она красноречивым, полным горечи взглядом осмотрела помещение, — комнаты.

Эрик переменился в настроении: он нахмурился и, с нескрываемым раздражением перехватив кисти рук девушки, которыми она активно жестикулировала, сжал их на уровне своего лица.

— Во-первых, мир за границами дома опасен для тебя. Во-вторых, нам с тобой нечего там делать. Предположим, даже если я это начал, я не предполагал, что это вызовит такой раскол в обществе. Я не хотел, чтобы устраивали митинг и представляли меня в качестве его организатора.

Огонек в глазах Мари не потух совершенно, однако потускнел — осталась лишь слабая, полумертвая искорка, которой и костер не разожжешь.

— Знаешь… Шанталь была права. Ты такой интересный. — Она сделала над собой усилие и высвободилась из цепкой хватки Эрика. — Ты не хотел этого митинга? Хоть я и не очень понимаю вашу культуру, потому что я даже не человек, но даже мне, хвостатой, Эрик, ясно, что то, что ты делаешь — это обманываешь себя и сбрасываешь ответственность… а на кого? На всех, кто не подвернётся тебе на пути? Что за вздор?! Ты хотел воззвать к совести людей? Пожалуйста, вот результат твоих действий! Теперь ты жалеешь?

Маритта говорила с болью — болью, звенящей в каждом ее слове, и Эрик смотрел на нее с изумлением: кажется, в каждом ее движении застыла ее душа. Ее слова — это неконтролируемый поток эмоций. Негодование, недоумение, злость, разочарование и обида. Боже, столько обиды!

Эрик закусил губу и сам едва ли не расплакался, но внешне остался невозмутим. Мари тихо отошла к окну и, прислонившись лицом к стеклу, слепо смотрела на сад, машины и небо.

Парень сконфузился. Кажется, омерзительные мурашки пронзили его тело, будто тысяча клинков. Маритта права. Всю свою сознательную жизнь, сколько он себя помнит, даже когда горячо любимая мать была жива, Эрик так сильно проклинал и ненавидел отца за его равнодушие, упрямство, но больше всего за эту глупую, ненормальную, больше походящую на одержимость, заботу. Бернар не выпускал старшего отпрыска без сопровождения как бы тот не умолял.

Лишь в шестнадцать лет он общими с Селин усилиями смог выпросить у отца эту небольшую независимость — самостоятельное посещение лицея и соревнований по баскетболу.

Это чрезмерное опекунство отца — это не забота, это нездоровый эгоизм и навязчивое желание держать все и всех под контролем. И это — бесило и бесит сейчас.

И вот, что говорит Эрик? «Мир за границами дома опасен для тебя». Бернар Дюпон говорил то же самое, когда Эрик возмущался по поводу того, что ему надоело сидеть дома взаперти. Отец не изменяет своим привычкам, его ответы содержали такой смысл, постоянно!

Тысяча чертей! Эрик прямо-таки становится копией своего отца в миниатюре. С изумрудными, вместо голубых, но такими же ледяными глазами.

Стать тем, кого презираешь, уважаешь и боишься? Нет!.. эта мысль горой давит на плечи и прижимает к полу. До невозможия тошно. Эрик не хочет становиться похожим на этого человека. Но то, как он не желает признавать свою неправоту, вину, ошибку, пытается запереть Маритту дома — это именно то, как поступил бы Бернар на его месте.

И хотя кровь в младых венах дюпоновская, Эрик не отец, он другой. Он и поступит иначе. Спасибо русалке: ее слова пролили свет на эту ситуацию.

Собравшись с духом, он ударил себя по коленям, как бы приказывая телу подняться, преодолеть свое потомственное упрямство. Парень подошёл к русалке сзади, обнял ее за плечи. Она дрогнула, словно ее ущипнули, но не отстранилась.

Эрик проложил цепочку трепетных, почти что младенческих поцелуев на ее шеи и прошептал, словно молитву:

— Ладно. Ты права.

— Права? — Маритта заметно приободрилась: ее лицо вытянулось, как обычно бывает, когда человек пытается напустить величественный и равнодушный вид на свой лик. Но очи не врут, а ее вновь вспыхнули и, похоже, с ещё большей горячностью. — В чем? Эрик в свою очередь был абсолютно серьезен. Он сознавал свою ошибку и то, что если не поспешит ее исправить (или хотя бы загладить) как можно скорее, то это может вылиться в неблагоприятные последствия.

— В том, что я отказываюсь брать ответственность за свои слова. Я действительно не знал, чего добивался, но… так подсказывала интуиция и эмоции. Мне было обидно за тебя, за ваш род. Однако у меня есть своя голова на плечах, и ничто не мешало мне подумать о возможных последствиях. Реакция общества… весьма неоднозначна. Русалка хмыкнула. Если честно, то она гордится Эриком, но ни за что ему об этом не скажет.

— Лестно, что кого-то столь влиятельного волнует наша судьба… — она бы могла продолжить развивать тему власти и демократии, но мобильник Дюпона в очередной раз пиликнул. — О телефоне. Если бы тебе было плевать на этот митинг, то ты бы отключил его или вынул сим-карту. Но ты этого не сделал. Значит, ты только ждал чего-то. Вот получил бы сообщение, что там завязалась драка, например, — и непременно помчался бы туда галопом!

Ее возмущённо оттопыренные губки позабавили парня, когда она повернулась к нему, вся такая колючая и разъярённая, ну точно кошка, промокшая до ниточки. — Да, — он разомкнул руки и сделал шаг назад. Затем — ещё. И ещё один. Маритта недоуменно выгнула бровь, а он злорадно усмехнулся. О, она сногсшибательна. Ему просто доставляет какое-то извращённое удовольствие смотреть на то, как э•моции на ее лице сменяют друг друга, точно мелькающие лица знатных барышень и джентльменов, танцующих мазурку. Не уследишь. — Что-то в этом есть. Что ж, едем?

Последний вопрос был риторическим, но Маритта насторожилась и спросила так напористо, словно нападала на хозяина комнаты:

— Едем? Значит, я тоже?

— Волосы длинные, их нужно собрать в какую-нибудь прическу, — как бы между прочим рассуждал Эрик с видом эксперта. — Кажется, я знаю, кто может помочь.

— Правда, едем? — продолжала допытываться Мари, не замечая его доброй насмешки. — В чем подвох?

— Если будешь продолжать так стоять, разинув рот, точно нет. Маритта вскинула подбородок, принимая вызов.

— Посмотрим. Копуша.

И она пролетела мимо него, словно вихрь. Кажется, даже край его хлопковой футболки приподнялся от воздушного хвоста, следующего за Мариттой, точно комета. Он протянул руку, чтобы перехватить ее, но упустил — девушка уже была у двери.

— Хэй! — глаза едва ли не выкатывались из глазниц камушками. Что она задумала? — Не хочешь подсказать, куда направляешься, дорогуша?

Русалка с воодушевлением развела руками в стороны.

— Не знаю, — в ее голосе, чертах лица и располагающей к себе улыбке Эрик впервые — за все время их знакомства! — разглядел наивную, детскую доброжелательность и непосредственность. Боже, так неопытна она в этой жизни… да, несомненно умна, мудра, эмпатийна и интересна, но он не мог за все это время по достоинству оценить ребяческого задора и любознательности характера: так впечаталась в его мозг эта ее причудливая взрослость! — К Шанталь, наверное. У нее же есть женская одежда. Вы, люди, так любите принаряжаться. Все так делают, и я хочу!

Какая наглость! Она высунула язык и выбежала из комнаты.

«Стой! — его рассудок протестовал и созывал атомы тела на революцию, но душа ликовала и смеялась. — Ты же не знаешь, где комната Шанталь! А если набредешь на ошарашенную прислугу? Что тогда?»

Желание огородить ее от всего мира отскакивало от стеночек сердца, словно неугомонный попрыгунчик. А потом, выйдя вслед за девушкой в коридор, он все взвесил и подумал, что он не будет как отец. Он даст Маритте свободу. И таким же, как ей тоже. Он, право, не знает как именно, но обязательно что-нибудь придумает. Ведь стопроцентно безвыходных ситуаций нет?..

***

— Тебе бы в парикмахерскую, — с видом профессионального визажиста дала свою оценку волосам Маритты Шанталь, распутывая длинные, спутанные, волнистые локоны с изумительным синим отливом. Блонди аккуратно расчесывала отдельные пряди русалки, но та все равно морщилась от боли. Ощущения не из приятных. — Они, конечно, обалденные, но привлекут много, как я полагаю, ненужного внимания.

— Понимаю. Но ты же можешь с этим что-нибудь сделать?

— Конечно. Не зря же я Шанталь Буржуа, законодательница мод, — не без гордости хихикнула девушка, заплетая Мари какую-то замысловатую косу и обматывая ее над головой, точно корону. — Вот и готово. Зацени-ка.

Шанталь резко крутанула кресло на колёсиках в сторону зеркала — и Маритта ахнула. Она встала с насиженного места и, щурясь с неверием, прикоснулась к своему отражению. По ту сторону на нее смотрел совершенно другой, обновленный человек. Да, это ее черты лица. Но эта прическа, стильный брючный костюм и лёгкий теплый макияж, на котором настояла дочь мэра, сделал русалку гораздо более похожую на современную двуногую особь.

— Ну, как? — игриво подмигнула блонди. — Неплохо, да?

— Да… — выдавила из себя все ещё ошарашенная Маритта.

Где-то в дальнем углу комнаты зашуршали страницы глянцевого журнала и послышалось недовольное ворчание: — Скоро вы? Уже часа два прошло, не меньше. Митинг давно начался. — Горыныч, не рычи, — весело и в то же время с перчинкой заметила Шанталь. — Мы наводили красоту. Не каждый же день русалка может почувствовать себя в человечьей шкуре, не правда ль? А насчёт митинга не парься. Как раз успеете к самому пику.

Блонди требовательно потянула русалку за рукав пиджака, вынуждая перестать разглядывать себя в отражении и плюхнуться обратно в кресло.

— Гм, нет, — с задумчивым видом заключила она. — Снимай этот топик. Он не смотрится с пиджаком.

— Может, не надо? — со слабой надеждой задала риторический вопрос Маритта, уже уставшая от этих примерок. В кино это выглядело гораздо веселее. Пафоснее. И эффектнее. Но ее это лишь утомило.

Тем не менее, она уже стягивала пиджак. Буржуа бывает весьма упертой и вредной. Мари успела убедиться в этом всего лишь за два часа общения с ней.

— Давай-давай, в темпе вальса. Вы сами наведались ко мне, так что должны бы знать, на что идете. Это, — она торжественно подняла руки к потолку, — моя территория. И, соответственно, мои правила.

Маритта с молчаливым смирением позволила «законодательнице мод» помочь надеть на себя черную тонкую кофту с кружевным воротничком. Два мучительных часа Шанталь перемывала косточки неугодным знакомым, но сейчас подозрительно притихла. Пока она застёгивала пуговицы на ослепительно-желтом пиджаке, она улыбалась, но какой-то странной улыбкой! Так улыбаются люди, которым предстоит скоропостижная разлука и они проводят последний вечер с семьёй, и ценят эти счастливые мгновения больше всего на свете. Но Шанталь… к чему эта печаль, к чему меланхолия, печатью закоренившаяся на ее устах?

Русалка опасливо вжалась в кресло. Шанталь выглядит, как ангел. Но внешность зачастую обманчива. И вчера она убедилась, что если Шанталь и ангел, то только несущий разрушения и страдания, эдакий «топор в руках судьбы».

С ней следует быть настороже. Будет ошибкой не воспринимать ее всерьез или спускать с глаз ее маленькие проказы, вроде той, что она устроила сегодня ночью. О! Маритта обдумала это, взвесила в в своей голове и пришла к закономерному выводу: Шанталь слишком многое на себя берет!

Она не любит Эрика, но не хочет остаться для него всего лишь приятным воспоминанием. Ей управляет желание быть кем-то большим. Она жаждет власти над людьми, над их будущем и воспоминанием. То, как Эрик бросил ее — она не забыла. Она не простила.

Однако и за месть она не хватается, как за свое единственное спасение. Скорее… кожу Маритты накрывает волна неопределенности, исходящая от дочери мэра. Та сама не ведает, чего хочет. Просто Дюпон был для нее опорой — она держалась за него руками и ногами и чувствовала себя защищённой.

Кинув ее, когда она была готова к этому меньше всего, на канун рождества, он выбил у нее почву из-под ног. Она растерялась и не знала, куда себя деть. Проблема в том, что она слишком на него полагалась.

— Вчера мы закончили наш разговор не на самой положительной ноте, но сегодня утром ты явилась ко мне как ни в чем не бывало. Этот, — Шанталь кивнула на Эрика, расположившегося на пуфике с каким-то суровым женским журналом в руках, — тоже после наших стычек вел себя, будто бы ничего не случилось. В этом вы похожи, как две капли воды.

— Не сравнивай нас. Мы из других миров, — с грустью выдохнула Маритта под внимательным взглядом голубых глаз.

— Как скажешь.

Маритта напряглась, наклоняя голову то влево, то вправо, словно пытаясь отследить, не дернется ли какая-нибудь мышца лица, выдавая ложь блонди с головой. И… все? Она так просто отстала? В самом деле?

Шанталь неожиданно спустилась вниз, проворными руками сняв пояс с брюк Маритты. Похоже, она намеревалась перетянуть его каким-то особым образом, чтобы широкие брюки держались уж наверняка, но ежу понятно — она просто тянет время.

Заметив пристальный и откровенно скучающий взгляд Эрика на фигуре Маритты, Буржуа возмутилась: — Отвернись, наглец, не смущай даму. — И чего я там только не видел? — парень закатил глаза, но все-таки демонстративно прикрыл глаза ладонью, отвернувшись к окну.

— Я настаиваю!

Наконец, Шанталь закончила со своими махинациями и, победоносно хлопнув в ладоши, с чистой совестью отпустила ребят на волю.

Правда, следует заметить, что когда Дюпон, раскрыв объятия, поманил Маритту за собой в коридор, обращаясь к той каким-то сладким словечком, Шанталь глупо улыбнулась и, попридержав Эрика за рукав рубахи, судорожно зашептала, как неугомонная сплетница, едва ли не задыхаясь от собственных фраз:

— Что это было? «Идем, милая»? Серьёзно? Ты влюбился в хвостатую? Эрик оторопел. Он почувствовал, как ее вопросы облепили его, не давая вставить ему и слова.

— Ты фильтруешь свою речь? Влюбиться — это слишком громкое слово. Она мне нравится.

Как дымка затягивала небо над вулканом перед тем, как тот извергнется, так и Дюпон чувствовал раздражение, оно закипало в нем, бурлило в его венах, дымились в голове. Мари ушла вперёд него. Вон она, скользит пальцами по перилам и осторожной ходьбой ступает по лестнице. Как бы на непривычной обуви ее нога не подвернулась.

— Только нравится? — хитро сщурила глаза Шанталь.

В этот момент луч солнца скользнул по носу, светлым ресницам, подчёркивая прелестные черты ее лица. Контраст внешности и характера по-настоящему удивителен! Завораживающе удивителен. Настолько, что девушка, пусть и неосознанно, потянула за незримую нить прошлого, связывающую их — и в Эрике проснулся необузданный азарт. Край его губ потонул в ухмылке и он задал встречный вопрос:

— Хах, ревнуешь?

В отличие от игриво настроенного парня Шанталь сделалась серьезной.

— Уже давно нет, Эрик. И она милашка, я желаю вам счастья.

Она говорила — и лёд хрустел ее голосом. Отстраненное величие, холодное спокойствие. Они будто поменялись ролями, когда речь зашла о былых чувствах.

— Какое на хер счастье нам? Ты всерьёз рассматриваешь нас как пару?

— Кто знает… — блонди с растерянной неопределенностью пожала плечами, смотря куда угодно, только не на Эрика.

Дюпон почувствовал укол уязвленного самолюбия. Он шагнул в ее сторону и выглядел, словно воин, прижимающий к стеночке крохотную принцессу. Если бы его движения были чуть медленнее, Шанталь бы успела попятиться в свою комнату, но Эрик не позволил ей — он грубо схватил ее за подбородок и с сомнением залепетал: — Не понимаю. Я думал, ты будешь злиться, что я тебя отшил, но ты не выглядишь… ну…

Он не мог подобрать нужных слов; но сомнения нуждались в разрешении. Он раз и навсегда хотел понять, что теперь между ними, и связывает их что-либо. Ему надоело гадать над ее мотивами. Прямо здесь и сейчас он узнает о ее подлинных чувствах и мыслях. Если подумать, то он редко когда-либо прямо спрашивал ее о чем-то, предпочитая, что она сама все преподнесёт на блюдечке.

— Это звучит так, словно ты расстроен, что я сейчас отшучиваюсь вместо злословия. Что ж, если тебе от этого легче, то я злилась. И долго, поверь. Но потом отпустила и простила тебя. Не льсти себе и не думай, что я делаю это для тебя, потому что ты такой незаменимый альфа-самец: в первую очередь прощение нужно мне, чтобы я не убивалась из-за тебя. Да и давай будем реалистами: у нас бы ничего не вышло.

— Почему ты считаешь, что наши отношения были обречены?

Он действительно выглядел несколько поникшим, но это было связано не с тем, что Шанталь не верила в их отношениях. Дело в другом. Он вцепился в нее, а она не предприняла ни единой попытки, чтобы вырваться или ослабить его хватку. Податливость, нехарактерная дочери мэра, что она могла значить?

— Сам подумай: мы искали друг в друге утешение. И нашли, потому что других вариантов просто не было. А Маритта — это другое. Она ведь русалка, а ты человек. Вы, конечно, можете заводить громкие восклицания о том, что понимаете боль и тоску друг друга, но это будет бессовестной ложью. Вы из других миров, и все же… питаете взаимную симпатию друг к другу. Не это ли любовь, воспеваемая в сказках всех народов?

— Да брось.

Истеричный смешок вылетел изо рта Эрика. Он резко повернул голову и нахмурился — Маритты уже не было в его поле зрения, очевидно, пока он здесь болтался, она спустилась по лестнице. Дьявол!.. как бы она не попалась никому на глаза с ее везением.

Дюпон бы ответил Шанталь что-то больше, чем «да брось», но сейчас он нужен русалке, а она ему. Он раздосадовано скрипнул зубами. В конце концов, им было о чем поговорить, но, быть может, напрасно он затеял этот разговор?

И хоть она первая его остановила, ему следовало быть сдержаннее и не делаться рабом момента. В конце концов, Шанталь Буржуа в прошлом. Он убедился — она не выдаст. Этого достаточно.

Он бегом, едва ли не галопом, спустился по лестнице и, забежав в гостиную, наткнулся на любопытную картину: Маритта и Натали стояли, тупо уставившись друг на друга. Никто не нарушал священный тишины.

Эрик привлек их внимание, подойдя к русалке со спины и приобняв ее за талию. Женщина пришла в себя и, нервно поправив и так идеально сидящие на ней очки, со странной смесью официоза и доброжелательности сказала:

— Удачи вам, дети.

И хоть они уже не были детьми, Эрик был растроган.

***

Одна из причин, по которой Эрик заранее испытывал неприязнь к своему «подарку» на совершеннолетие, заключалась в том, что Эрик хотел автомобиль. И отцу было известно об этом. Но он все равно решил сделать по-своему, наградив отпрыска какой-то непонятный рыбехой. Ко всему прочему, ее огромный аквариум занимал уйму места.

Но, видит Бог, на это Эрик не жаловался — масштабы его комнаты и так не снились подростку из обычной семьи.

Просто Маритту отец приобрел не для сына, а для публики. О, старший Дюпон любил играть на публику и производить эффект, хотя не признается в этом, даже если к его горлу приставят лезвие ножа. И — стоит отдать ему должное! — сенсация удалась.

Бернар Дюпон — дизайнер мирового уровня — не только успешный бизнесмен, но и состоявшийся отец. Преподнес сыну на совершеннолетие такой дорогой презент. Крышесносные заголовки газет, не правда ль?

Вернёмся в вопросу о машине: персональный транспорт Эрик-таки получил, но уже спустя полгода после восемнадцатилетия.

Старый bentley зарычал, когда парень, что-то прогромыхав, вставил ключ зажигания. Повернул. Не то чтобы тачка заводилась слишком долго, мотор гудел как трактор или что-то в этом духе, но, скажем так, до статуса Эрика откровенно не дотягивало.

Впрочем, когда Маритта с дрожащими от волнения веками садилась на переднее сиденье; когда Эрик нагинался к ней, чтобы помочь пристегнуть ремень безопасности; когда шутливо боднул ее головой в бок, подбадривая без слов, она не думала о машине. Мысли лишь о том, как в животе порхают бабочки нехорошего предчувствия.

И ещё чего-то… трепета от близости Эрика. Парень, наконец, завел машину и, уверенно обхватив ладонью руль, кивнул в сторону поднимающихся ворот — дело рук Натали.

Русалка заерзала на сиденье. Предвкушение от поездки за пределами особняка здорово усилилось. Она увидит других людей. Попадёт в скопление, в этот безудержный, точно буран, поток. Своими глазами рассмотрит плакаты, которые они делают.

Она, наконец, познает мир за пределами коттеджа четы Дюпон.

Ворота открылись — Эрик тронулся с места. Он плавно и аккуратно водил машину, но это первый раз, когда Мари направляется куда-то без помощи своего хвоста, поэтому, даже если бы Эрик был паршивым водителем, это бы никак не отразилось на ее общих впечатлениях.

Они уже около минуты едут — и девушка около минуты вертит головой во все стороны, охает, смотрит на безоблачное, ясное, голубое небо, следит за другими авто, рассматривает других людей за стеклами.

Видя суматошное возбуждение Маритты, Эрик по-доброму усмехается и приоткрывает стекло. Девушка хихикает, как полоумная, и высовывается наружу.

Они едут достаточно быстро, чтобы ветер трепал ее волосы, бил в лицо, как безудержная свобода, и наполнял каждую клеточку ее души распаляющим счастьем.

Она прикрыла глаза в приступе особенного блаженства и, услышав протяжный «би-ип» совсем рядом с собой, очнулась и, приподняв голову, напоролась на неодобрительный взгляд какого-то старичка. Его тонкие, сморщенные губы как-то возмущённо оттопырились, когда он строго, но справедливо заметил:

— Девушка, вы здесь ни одна. Не высовывайтесь, пожалуйста, это людная дорога.

— Ах, да, — Маритта изменилась в лице и, кажется, даже села прямо, — простите.

Отвернувшись в сторону, она шепотом добавила:

— На самом деле мне не жаль.

Эрик, закатив глаза, остановился. Светофор. Горит красный, раздражает нервы. Им осталось проехать совсем немного, но, похоже, они тут застряли. Автомобилей много, рядом куча народу. Он уже отсюда слышит свист, крики, топот. Пальцы сами собой спонтанно постукивают по рулю. Черт-черт-черт. Эрик никогда не был на митинге, поэтому пребывал в холодном, потном, лихорадочном волнении.

Серьезно, это мероприятие вызвал всего лишь один его, кажется, безобидный пост в твиттере. Невероятно. С ума сойти. Эффект бабочки потрясает своей мощью. Даже самая маленькая истина может произвести фурор и потрясение в обществе; даже самая крохотная крупица лжи способна привести к глобальным последствиям. — Вообще, он прав, — неожиданно сказал Эрик. — Ты мне нужна, поэтому не высовывайся так, может, какой-нибудь байкер проедет совсем рядом с машиной. Меня так однажды задели. Где-то даже вмятина осталась. Небольшая, но приятного мало.

— Ты сам приоткрыл окошко, — невинно похлопала длинными ресницами она. — О, смотри! Это оно? Митинг?!

Девушка указала пальцем на столпление десятков людей, которое тянулось вдоль всей аллеи. В руках кого-то она, готова поклясться, видела плакаты. Ей не может быть все равно на это! Этот бунт касается ее сородичей, ее самой, их дальнейшей судьбы!

Быть может, на этом мероприятии решается больше, чем она может себе представить… Она хочет видеть, какие призывы пишут люди на этих плакатах, о чем кричат, свистят, чего хотят. Что побудило их стать участниками этого митинга? Какие цели и мотивы они преследовали? Желание справедливости или нечто иное? Все это бередило душу Маритты, и она не могла игнорировать это общественное движение, направленное на защиту таких же, как она.

Ведь мысль о том, что люди и русалки будут сотрудничать, жить в мире и гармонии, работать сообща, прельщала до невозможия. Хоть звучало это, как утопия, надежда на светлое будущее не покидала Маритту.

Повинуемая любопытством, желанием не оставаться в стороне, быть частью этого, девушка дернула за ручку и отворила дверцу.

Эрик смерил ее гремучим взглядом, в котором смешалось множество тончайших, самых сокровенных чувств: это и опасение, и неодобрение, и испуг, и неожиданное понимание — он не в силах ее остановить, она не в силах остаться с ним до конца. Они из других миров — и впервые он осознал это так отчётливо, так прямолинейно и ясно, без всяких ложных надежд и заманчивых иллюзий. Маритта выскочила из машины и, словно завороженная, двинулась в сторону этого людского течения. — Мари… — лепетал Эрик. Его горло сжалось, он был не в силах вымолить ее полное имя — и вышел то ли всхлип, то ли надрыв, то ли стон, а может, все сразу. — Это не эпицентр. Мы можем запастись терпением и проехать ещё чуть дальше. Не уходи.

— Нет, я должна там быть, прямо сейчас, видеть все своими глазами.

Она отвечала рассеяно, но твердость ее тона бросалась сразу, резала по слуху, давала понять, что она не отступит.

— Черт дери, серьезно?! — Парень взорвался, руки злостно сжимались на руле. — Ты должна держаться подле меня. Ты не знаешь Парижа, ты не знаешь нашего мира. У тебя нет телефона, я не смогу с тобой связаться, если ты потеряешься. Ты перевоплотишься ночью, и куда денешься? Нырнешь в Сену? Слишком опасно.

Русалка уже не слушала — она, петляя меж машин, прорывалась к людям, участвующим в митинге. Эрик огрызнулся и, плюнув на все глубоко, далеко и надолго, ринулся за ней. Ему гудели в след — он не слушал. Только взлохматил золотистую шевелюру, натянул кепку, поправил темные очки на переносице и взмолился, чтобы внимательные фанаты не узнали его.

VII. Митинг и его последствия.

Солнце, насмехаясь, светило в глаза и ослепляло, а, быть может, подбадривало — это с какой стороны посмотреть.

Эрик, кажется, погнался в след за Мариттой, так и оставив машину посередине дороги. Хоть движение было в запоре, но оно изредка медленно-медленно продвигалось вперёд и тем, кто стоял за автомобилем Дюпона, приходилось объезжать.

Чертыхались, проклинали, многие пребывали в крайней степени раздражения из-за неудобств, которые принес этот митинг.

Юноша потерял свою русалку из виду, но отчего-то не слишком беспокоился по этому поводу. В конце концов, он преувеличивал, когда говорил, что Маритта не найдется. Хочется верить, что она умеет ориентироваться в местности.

Беря во внимание то, что она с самого рождения была вынуждена скрываться от водяных лодок в опасных и плохо исследованных частях океана, в которых властвовали акулы и прочие морские хищники, то можно сделать смелое предположение — она умеет выживать в любых условиях.

Суша и вода. Так ли они различны между собой? На первый взгляд — да.

Но если копнуть глубже, то можно вынести вердикт: и то, и то учит людей (или не только) находить выход из любой, даже самой экстремальной и рискованной ситуации.

Дюпон доверяет Маритте. Вот ещё одно осознание — он доверяет ей! Доверяет всецело, ведь она умна, находчива, спокойна и знает, что делает.

Она со всем справится. Вернётся на эту же улицу, когда решит, что выяснила то, что хотела. А пока… Эрик воровато оглянулся по сторонам с таким видом, якобы ищет кого-то. Фух. Слава богу, за ним никто не наблюдает. Во всяком случае, пока что.

Усмирив своего внутреннего детектива, парень укрылся в темном углу и, прислонившись ступней к кирпичному зданию, наблюдал за людьми вокруг. Он все ещё был бдителен, но въедливый змей перестал пускать яд в его мысли.

Митинг идёт полным ходом и, похоже, не собирается останавливаться.

Народу пришло куча; Эрик сам такого не ожидал. По правде говоря, он вообще ничего не ожидал, ибо начеркал пост в порыве чувств, с искренним, детским, наивным желанием высказаться, и да, быть услышанным, быть принятым и понятым правильно.

И с его лёгкой руки понеслись обсуждения, споры, призывы, распри, сомнения и, наконец, принятие реальных мер.

Это не центр, в котором с громкоговорителя выступал кто-то — Эрик слышал этот голос приглушённо, в отдалении, ведь до нужного места необходимо пройти ещё несколько сотен метров — и, тем не менее, жизнь здесь лилась, как ржавая вода из крана.

Почему ржавая? Потому что безоговорочный хаос, недисциплинированность и безответственность, с которой организаторы отнеслись к этому серьезному движению, не добавляла им уважения.

Хмыкнув, блондин чуть подался вперёд и наклонил голову в бок, читая надпись на плакате, который держала подмышкой проходившая мимо девочка-подросток.

«А вам понравится, если Я отрублю вам ноги? Нет?! Тогда прекратите резать русалок, часть их самих, часть их души, часть их культуры — хвосты».

Если бы не хорошее зрение, то Эрик, прищурив глаза, не смог бы разобрать маленький шрифт слева от основного текста, написанный темно-серым цветом:

P.s. Эрик, я люблю тебя, ты лучший!

О-о, так нелепо, мило и оттого и трогательно. Ироничный смешок булькнул изо рта Дюпона, точно предсмертный хрип у старика. Какая ирония. Эта девчонка — очевидно, его преданная фанатка — даже не представляла, мимо кого она прошла.

Не то чтобы это приносило парню ехидное злорадство. О нет, он не настолько мелочен. Просто это забавно — забавно, что в жизни полно ситуаций, где мы становимся олухами и жертвами треклятой судьбы, которая действует тихо, подло и нападает исподтишка!

Эрик вынул из кармана брюк телефон и зашёл в твиттер, который атаковал его многочисленными уведомлениями в последние часы с особенной настойчивостью. Набрав два ключевых слова в поисковой строке: «русалки» и «митинг», он с упоением принялся читать самые популярные посты.

Lise King

Я в шоке. Эта суматоха из-за поста младшего Дюпона меня поразила. Русалки, митинг… Русалок обнаружили два года назад! Почему об этом заговорили только сейчас? Потому что эту тему поднял захайпенный смазливый паренёк талантливого папаши! СМИ упорно не вещали о людях, которые были против такого издевательства над видом, который скрывался от нас столь долгое время, и не напрасно, ведь мы их погубим! Они удивительны! Нужно способствовать их размножению, а не вот это вот все…

_Erich and Maria Remarque_ твиттнул (-а)

Детка, не будь столь наивна: правительству не нужна свобода русалок, понимаешь? О какой свободе для них может вообще идти речь, если нам это не выгодно априори? Не доказано, что у них есть интеллект. Да на что они нам, наконец?!

Stephen King 2.0.

ТАК! ЗАТКНИТЕСЬ ВСЕ!!! Это уже выводит меня из себя! Хватит приписывать пупсику Эрику намерения, которых у него не было. Fuck it вас всех в рот, я убежден: ему просто хотелось ВНИМАНИЯ, быть может, для богатенького юнца это было просто РАЗВЛЕЧЕНИЕ, и он сам не ожидал ТАКИХ последствий.

cartoon / net w o r k

Что ж… пока все гадают о намерениях Дюпона, который и спровоцировал митинг, я хочу добавить от себя… Что это прекрасная идея, люди! Вы только вообразите: мы сможем в гармонии жить в мире с такими великолепными и потрясающими существами. Не знаю, как вы, а я руками и ногами за свободу русалкам! Долой оковы несправедливости! Желаю равенства!

Вот как! Для людей это важно. Удивительной силой обладают слова — особенно слова, даже не столько подкрепленные фактами или вескими основаниями, а сказанные авторитетной личностью. Но репутация — штука такая неоднозначная! Сегодня ты угодил обществу, завтра — нет. Будь готов оболгать всех, кого не лень, чтобы поддержать священный восторг в глазах окружающих.

Эрик — неоспоримый авторитет. Шикарный коттедж, в котором он живет, связи и власть папочки во многих областях, модельная внешность и телосложение — мечта многих.

Кстати, и о финансах грех не замолвить слово. Почему-то приличный кошелек, напускная, дымчатая холодность и отстраненность придает тебе какой-то странный шарм — особенно в глазах молоденьких девушек. Только это все — ложь. Образ, придуманный и закрепленный в литературе, воспитании и кинематографе. Придуман он для того, чтобы управлять женскими сердцами, сделать их рабынями мелкой, грязной, но — ах, боже мой! — такой приятной иллюзии.

Поэтому слова Эрика имели определенный вес. Но ведь этот митинг — это все преследования благой цели, разве нет?

Эрик отлип от стены, телефон его нырнул в карман широких брюк, и сам юноша сделал шаг, приближаясь к основному движению митинга, мысленно решив для себя, что осмотреться все же стоит (как знать, может и отыщет глазами свою блудную любовь?) — как вдруг: в глазах резко потемнело, когда на плечо Эрика легла чья-то широкая, тяжёлая, смуглая ладонь.

Если его узнали… жди беды. Парень раздосадовано щёлкнул зубами, но не успел задать вопрос, который уже заразой щекотался в его горле, как незнакомец спросил голосом друга:

— Niger, ты?

Сэм Морель был одним из немногих, кто, не учась с Эриком в одном классе в лицее, имел его номер телефона. Они познакомились на баскетболе. Сначала, правда, агрессивно боролись за место капитана команды, потом это переросло в шутку, а спустя две недели они сошлись на почве взаимопонимания и стали хорошими товарищами.

Эрик получил свою кличку «Niger», когда на восьмое марта прошлого года решил поздравить всех женщин Парижа, пройдясь по жаркому городу, утопающему в тепле и свете, в черном латексном костюме. В его огромной, зеленой спортивной сумке, мялись букеты маков, ромашек и роз. К нему подходили многие: и за цветком, и за автографом, но польщал вниманием он лишь дам.

Ох, ну и попало Дюпону тогда от папани! Столько шуму было, когда Бернар узнал о выходке старшего отпрыска.

И все же, Эрик ни о чем не жалел: чего только стоило смущение и восторг на лицах девиц, добродушный смех старушек и женщин, и задорное хихиканье маленьких девочек. Ямочки на щеках, когда они улыбались, милый пунцовый румянец, когда краска брызгала им в лицо — ах, если бы знали они, как милы, очаровательны и искренни были в тот момент!

Словом, Эрик обернулся и пожал мулату руку — он был так же от чистого сердца благодарен Морелю за то, что тот не назвал его по имени или фамилии, тем самым не привлекая излишнего внимания.

— Что ты здесь делаешь, Niger?

Выражение его лица было таким счастливым, а глаза такими мягкими, словно бы гладили Эрика.

Странное дело: есть вещи, которые не описать словами. И отношения с начинающим диджеем — одна из таких неописуемых вещей. Сэм для Эрика — это старший брат, учитель и наставник.

Именно он научил наследника компании Дюпон правильно пить, танцевать и отрываться на полную катушку, без башки и без правил.

— Наблюдаю, — отвечал Эрик, и сердце в нем прыгало, и кровь журчала, и ветер весело свистел в уши! Как же он был рад видеть знакомое лицо средь этого разношёрстного потока!

— Я вижу. Не думал, что ты придешь. Неожиданно видеть тебя здесь.

Сэм раскинул руки в сторону, точно обнимая всю улицу — и Эрик замер, все звуки стихли; кажется, он впервые за все времяпребывания здесь смог по достоинству оценить, насколько огромна эта площадка.

— Я сам не ожидал от себя такого. А вот что здесь делаешь ты?

— Изабель настояла, — Морель беззаботно почесал затылок и как-то пристыжено сконфузился, — ты даже не представляешь, каким энтузиазмом она воспылала, когда узнала про митинг. И прости, мы тебе звонили все утро.

Изабель — одна из черлидерш. Поскольку она девушка Сэма, у нее, к слову, тоже есть номер Дюпона.

Смысл слов дошел не сразу. Эрик вытянул лицо — даже очки его приподнялись.

— Хочешь сказать, что остальные здесь?

— Да, — пальцы Сэма вновь нырнули в коротко подстриженную шевелюру, и сам он выглядел каким-то придушенно смущённым, словно ребенок, который совершил нечто непростительно глупое.

— Черт, — челюсти, показалось, клацнули, когда Эрик сжал зубы, — не говори, пожалуйста, никому, что я здесь, ок?

— Да без проблем, бро.

Сэм почему-то выдохнул с облегчением, но Дюпона уже и след простыл. Ноги несли быстрее мыслей. Нужно смываться отсюда. Прошло минут десять, хочется верить, что Маритта рассмотрела все, что ее интересовало, а сейчас пора сбегать. Не дай боже кто-нибудь из знакомых его увидит — без краха не обойтись.

***

Верхняя губа Маритты чуть оттопырились, являя ряд ровных зубов и небольшие, чуть более удлиненные, чем у людей, клыки. Люди кругом нее толкались. В этой какофонии было тесно, душно. Пот лил градом по спине — она старательно махала руками на шею, подставляла лёгким линиям ветерка лицо, но это не спасало от жары.

На сама деле, не столько погода вынуждала задыхаться от пыльного, едва ли не знойного воздуха, сколько огромное скопление людей и грязных, липких тел.

Здесь присутствовала по большей части молодежь, но и старики, и дети здесь водились тоже. Девушка еле-еле протиснулась к углу, но не успела она расслабиться — всеобщий гул заглушил человек, взобравшийся на самодельную сцену:

— Дамы и господа, — торжественно начал он, слишком близко ко рту приложив громкоговоритель, что каждому было слышно его неровное, хриплое дыхание, — никто не ожидал, что один, казалось бы, невинный пост в твиттере может привести к таким последствиям. Тем не менее, проблема есть и она требует разрешения. Предлагаю выслушать выступление нашего многоуважаемого мэра на счёт этого актуального вопроса.

Молодой парень, не без некоторого почтительного пренебрежения передал — ну надо же! — самому мсье Буржуа громкоговоритель и сам, пафосно поклонившись на публику, откланялся.

Неодобрительный, судорожный, негодующий шепот в толпе перерос в беспорядочный гам — присутствие мэра на этом мероприятии не ожидал никто.

«Этот человек, — мелькнуло в голове Маритты, — он может помочь моему народу».

Разнообразнейшие чувства, легкие, быстрые, как тени облаков в солнечный ветреный день, перебегали то и дело по ее глазам и губам.

«Но, боже мой, только не это… — промчалось у Мари по сердцу в следующую секунду, когда лукавые, тонкие губы Стефана Буржуа приоткрылись. — Буржуа. Это же отец Шанталь!»

С невольным недугом русалка упала лицом в ладони. Такой человек, как мсье мэр, ни за что не поможет ее водному племени — и бравая, заведённая речь его тому подтверждение:

— Признаться честно, я до крайности удивлен, что такое множество людей почтило этот митинг своим присутствием. В таком случае не буду томить вас; буду рубить правду-матку. Русалок осталось мало, ничтожно мало; порядком около двухсот. Граждане, ну что нам эти две сотни? К тому же, предупреждаю вас, что если мы выпустим этих существ на волю, мы не знаем, чего от них ожидать: они могут начать мстить! Вот вам, пожалуй, для убедительности, результаты недавних тестов из Японии: в среднем хвост русалок весит одну с половиной тонну. Вообразите! Они без всякого труда смогут топить наши судна. Вы по-прежнему хотите выпустить их? Эти существа, быть может, не умны, но у них, несомненно, наблюдаются животные инсти…

Тонкий огонь. Он пробежал по Маритте жгучими иглами. Досада, досада бешеная ее грызла, когда она смотрела на заинтересованные, доверительные, светящиеся детской преданностью лица этих людей.

Глухая, почти невозможная ещё минуту назад тишина воцарилась во время выступления мера — лишь сигналы, торможение колес об асфальт на дороге — и все. Кругом: тишина.

Эта идиллия продолжалась бы ещё какое-то время, если бы Маритта не заговорила — и речь ее была четкой, внятной, уверенной:

— Удивительно, какую масштабную ложь способны проглотить люди, если ее красиво подать.

Резонанс. Лица людей исказили сомнения. Их беспрекословная вера так легко пошатнулась. Ещё щелчок по вазе на краю стола — она упадет и разобьётся. Ещё одно меткое предложение — по убеждённости граждан пойдут трещинки.

Стефан отыскал источник звука и вперился в русалку своими маленькими, хитрыми глазами.

— Девушка, — с нажимом произнес он, явно не готовый к такому хамскому отпору — даже лицо его преобразилось: из расслабленного сделалось жёстким, почти воинственным, — у вас есть какие-то возражения?

— Да. Вы утаили не менее важный факт: у русалок есть интеллект. А это означает, что с ними можно мирно, без неожиданных последствий и на равных договориться. Почему вы это скрыли? — мне неизвестно. Но морской народ держит свое слово.

О, это был рискованный ход. Чрезвычайно рискованный. Маритта не знала, как идут дела в лабораториях людей и какие качества русалок они открывали, какие скрывали, а какие и вовсе не обнаружили. Она лишь предположила. Однако оно того стоило.

Стефан Буржуа, безусловно, был прекрасным оратором, но на сотую долю секунды — и эта секунда стоила любого риска! — желваки на его лице вздулись, лицо перечеркнул убийственный взгляд и хищный оскал, который испарил всякое подобие красоты и миролюбия в его лике.

Вскоре это прошло. Мэр смерил Маритту льдом своих ясных, голубых очей, но девушка чувствовала, что ей удалось вывести этого чопорного человека из внутреннего равновесия. Тайная ярость встала в его горле, точно огненный шар, и если бы заговорил он сию минуту — его голос бы напоминал звериный рык, настолько он был взбешён, что какая-то незнакомка из толпы посмела возразить ему.

— В любом случае, смею заверить, что ваш митинг — сплошные раздутые обиды, — поспешил на выручку тот самый паренёк, что представил мсье Буржуа.

Странно. Мари задумчиво качнулась в сторону и посмотрела на него сбоку. Ранее казалось, что он скорее за митинг, чем против него.

Вот в чем основное различие русалок и людей — их философия отличается. Русалки надёжны, стабильны и постоянны, а люди лёгкие, переменчивые и непостоянные, как ветер, разгоняющий волны.

— Эрик Дюпон! — вскричал кто-то из толпы, и Маритта увидела, как какой-то юноша прорывался к ней, толкая людей. Некоторые, все ещё не пришедшие в себя, расступались перед ними безвольными куклами, а иные пытались перекрыть путь.

Сердце в ней растаяло. Мари тотчас поспешила ему навстречу.

— Проклятие, — Эрик осыпал себя укоризнами.

Он был так неосторожен, что кто-то из фанатов узнал его и, достав телефон — очевидно, чтобы сделать селфи и похвастаться перед друзьями — поспешил вдогонку.

Ситуация выходила из-под контроля. Благо, Маритта подала голос, и парень смог настичь ее. Теперь, вон, он видел, что она в свою очередь так же движется к нему.

Но есть другая, не менее важная загвоздка: на дороге по-прежнему запор, даже если они незаметно проберутся к машине, то им не удастся так скоро развернуться или проехать хотя бы метр. У авто Эрика не затемнённые стекла — их запросто узнают!

Дерьмо. Тревожное оживление ему чудилось повсюду — и тревога росла в нем самом.

— Одной бедой больше, одной бедой меньше, — тихо утешал себя Эрик, силясь не завопить оттого, как все предательски неудачно складывается.

Он посмотрел прямо вперед себя и в лицо ему ударила сильная волна ветра. Кепку, и без того не крепко державшуюся на нем, отнесло в сторону. Кажется, кто-то завизжал, поймав ее. Эрик не обратил на это внимание — перед ним оказалась Маритта.

Ветер колыхал ее волосы, заплетённые в замысловатую прическу, но Шанталь постаралась на славу — ни одна прядь так и не выбилась. Тем не менее, девушка жмурилась, и Дюпон тоже, и люди вокруг, ведь в глаза им попадала пыль.

Парень протянул руку, и Маритта схватилась за рукав его лёгкой куртки, как за последнюю надежду. Эрик потянул ее на себя и, не дав опомниться, поволок подальше от этого скопления.

Пульс бился в венах, за пазухой, дыхание было частым, щекотливым, во рту сделалось сухо, словно в пустыне.

Только бы добраться до безопасного места, только!..

Как неприятно — эти ощущения саднят душу, будто рану, на которую капнули перекисью водорода. Эрик невольно ощущает себя преступником! Ведь отец упорно внушал ему чувство вины, строго наказывал за любую оплошность, а это не просто какая-то оплошность — это плевок на десятки правил!

Маритта еле-еле тащилась сзади. Ей было тяжело переставлять ноги, и сердце Эрика едва ли не вырвалось из плена груди, чтобы не поспешить на выручку девушке.

И вновь в Эрике пульсировал этот долг — долг сознательной ответственности за кого-то, кроме себя.

Маритта — его русалка, девушка, друг, товарищ, он не даст ее в обиду! И эта ответственность не висела обузой на шее Эрика — напротив, он был счастлив и опьянён осознанностью, что он может защитить ту, кто ему дорог.

Момент — и его ловят на бегу за руку. И этот кто-то — явно не Маритта. Юноша высвобождается из цепкой хватки, отпускает русалку и готовится наносить серию мощных ударов, но вовремя опоминается, видя перед собой Изабель.

— Полегче, парень, — девушка чуть пятится и оборонительно выставляет руки вперёд, но голос ее течет, как лихорадка — сипло и поспешно, — я приехала на отцовском грузовике, он стоит неподалеку, и если мы сейчас же отправимся туда, то успеем добраться до вашего особняка. Сэм и Жан уже ждут там.

— Спасибо, — сквозь зубы выдыхает Эрик, не веря такому неожиданному спасению.

— Благодарить будешь потом, — отмахивается девушка — и ее розовые хвостики забавно приподнимаются и опадают. — За мной.

— Так точно, босс.

Дюпон оборачивается, и сердце его падает в пятки, и он чувствует, как будто наступает себе на горло, беря Маритту под руку и буквально таща за собой. Может, для рождённого человеком непрерывный бег на такое расстояние и не покажется непосильной задачей, но для русалки с ее слабой, истощенной, двуногой формой — это нелёгкий жребий.

Эрик закусывает губу, и слезы жалости перед жестокой необходимостью закипают у него на глазах, но он сдерживает их, покорно следуя за Изабель.

Когда Эрик оборачивался — он сделал определенное умозаключение: за время их короткого диалога с Изабель, русалка, согнувшись пополам, восстанавливала дыхание. Пот выступил на ее лбу, все тело трясло, ноги подгибались.

Всё-таки она не человек. Не следует это забывать.

Хорошо, что они оторвались от основной массы митинга. Изабель решительным, твердым, стремительным шагом шла впереди, но все же не бегом, и Эрик мысленно был чертовски благодарен девушке за эту хваленную женскую солидарность. Чисто физически Маритта бы не смогла сейчас бежать в полную силу.

Остался последний рывок — до машины всего каких-то пару метров. Перейти дорогу — и все. Они в безопасности.

Вдруг — свист. И кровь в жилах холодеет, стынет.

— Он здесь!

Эрик ругается себе под нос, ему хочется истерически смеяться до коликов в боках, до покраснения, до срыва голоса. Но это — позже. Сначала дело, потом паника.

Юноша вихрем оборачивается и берет Маритту на руки. Она резко выдыхает, будто напоролась на угловатый выступ стола, но покорно обвивает шею Эрика руками.

Такой гурьбой они достигают цели, забираются в грузовик и слышат топот шагов вдали. Эрик перегибается к Жану и они стукаются кулаками в знак приветствия.

Изабель последней забирается внутрь, поскольку помогала вскарабкаться Эрику и Маритте, пристёгивается и жмёт на газ.

— Ребята… — сквозь горячий клубок, дымящийся во рту, хрипит Эрик. — Сука, даже не знаю, как вас благодарить.

— Для начала не материться в папином танке и назвать свой адрес, — метко отстреливает девушка, попутно смотря в зеркальце на уставшую гостью. — А там уж разберемся.

Голова у «гостьи» ходила кругом: слишком много впечатлений в нее нахлынуло разом.

Эрик назвал адрес, и Изабель проложила маршрут в навигаторе.

— Ну надо же, чувак, — с возбуждённым восторгом размахивал руками Жан, закуривая сигарету. — Вот это угораздило тебя.

— И не говори, — смеётся с облегчением Эрик, и грудь его спокойно вздымается, а сам он чувствует приятное умиротворение каждой клеточкой своего тела. — Сам в ауте.

— Так, — в порицательной манере ворчит девушка у руля. — Никаких сигар в танке. Жан Тома, ты реально нарываешься. Тебе нужны неприятности?

Про Маритту, кажется, все забыли. Троица что-то задорно щебетала, но Сэм, не принимавший участия в диалоге, не сводил изучающего взгляда с гостьи. Про нее никто и не упомянул, пока мулат не задал вопрос:

— Кто ты? Новая приятельница Эрика? Странно, что мы не видели тебя раньше.

«Похоже, эта компания очень близка, — мрачно заключила Маритта. — Им явно не нравится, что Эрик тайно пошел на митинг, да ещё с какой-то незнакомой им девушкой».

Атмосферу в салоне после этого замечания словно подменили: радостный лепет стих. Будто пар, клубилось неловкое молчание.

— Я… — Маритта раскрыла рот и захлопнула.

Что толку прикидываться той, кем она не является? Она не человек. Она не умеет врать так, как люди. Если бы ей пришлось сказать неправду хвостатой подруге — она бы нашла достоверную выдумку. Но в этой ситуации она и не представляет, как следует ей держаться.

Внимательные, разбавленные ядом сомнений взгляды Жана и Сэма вперились в нее. Она продолжала сохранять молчание.

Наконец, Эрик поспешил выручить Мари, но его палочка-выручалочка оказалась совсем не такой, какой она ожидала:

— Маритта — та самая русалка, которую в прошлом году подарил мне отец.

Серебристый звук голоса Эрика не колебался ни на миг, пока он произносил эти заветные слова. Маритта опустила голову, отстраняясь от происходящего, а сама прислушалась к своей интуиции.

Сказанного не воротишь. Если Эрик решился рассказать своим друзьям эту маленькую тайну, значит, они этого заслуживают. К тому же, он знает, что делает. За все это время он ещё ни разу не подводил ее.

Ну, почти. Тот год, что он не проявлял ни капли интереса к ней и ее жизни, не прошел даром — он вызывал тихую рябь на спокойной поверхности души. Это было едва ли не единственное, что беспокоило ее.

— Что, прости? — первой на эту нелепость, царившую в воздухе, отозвалась Изабель.

Она заерзала на сиденье, тихо посмеиваясь.

— Ну и шуточки у тебя, чувак, — вторым откликнулся Жан. Какое-то унылое, жалобное, едва ли не плаксивое напряжение отзывалось в каждом его движении. Он будто бы упорно не хотел в это верить, но уже знал, что это не шутка. — Зачет, зачет.

Он одобрительно закивал головой, не переставая глупо улыбаться. Однако было что-то в его простодушном лице, что выдавало подлинные переживания с головой: казалось, нутро его расшевелилось, какая-то часть его, пусть и неосознанно, но поверила другу.

Теперь же Маритта участливо вскинула голову и с ненасытной жадностью пожирала глазами ребят, пока те были заняты принятием услышанного. Впитывала в себя их эмоции, пробовала их на вкус.

Так вот оно что!.. вот что значит человеческая дружба: беспрекословная вера товарищу, несмотря ни на что, ни на какие обстоятельства и условности. А ведь вера, в которой ещё не отдал себе отчёт рациональный мозг, — самая крепкая вера.

— Или…Эрик. Ты серьезно?

Тени тревожно пролегли вдоль лица Изабель: она отвернулась к окну, будто желая не участвовать в этом диалоге, отрешиться от всего, что сейчас происходит в салоне грузовика её отца.

Сэм первым озвучил их с Жаном страх — страх поверить в то, что это действительно правда; что девушка, сидевшая сзади них, на самом деле русалка; что у нее есть интеллект, раз взгляд ее кипит живостью и осознанностью; что все их представления о русалках и этой ситуации оказались обманом.

— Вполне, — просто ответил Эрик, спустя, по ощущениям, вечность.

— Ну ни хрена себе, сказал я себе, — ошарашенно пробасил громила Тома, запустив пальцы в шевелюру и взлохматив ее. — Даёшь жару, конечно.

— Ну какая из нее русалка, какая? — взвизгнула Изабель, чуть сильнее должного сжав руками руль, до побеления костяшек, до срыва импульсов. — У нее же ноги.

— Я потом все объясню. Но сейчас хочу, чтобы вы мне поверили.

— Мы уж постараемся, — с натужной улыбкой тепло заверил Сэм, смотря на Эрика и его спутницу с добротой и лаской.

— Я буду признателен.

Никто ему не отвечал — да в этом и не было необходимости.

Разговор закончился на положительной ноте. Тем не менее, воцарилась неловкая тишина до самого пункта назначения. Каждый думал о своем.

— Приехали.

А вот и спасительное слово! Мощный грузовик папы Изабель затормозил возле особняка Дюпонов, и Эрик, горячо поблагодарив друзей, под ручку с Мариттой откланялся.

— Как думаешь, — когда грузовик скрылся из виду, сжав девичье запястье, проронил Эрик, — они поверили?

Маритта задумалась. Их терзала неуверенность, но ей не хотелось омрачать воспоминания об этом митинге и создавать новый повод для тревог. Ах, а ведь с каким завидным упоением люди тревожатся! Поэтому ее ответ прозвучал обнадёживающе:

— Дай им время.

Эрик добродушно кивнул, как бы признавая правоту девушки и, подойдя к домофону, с сожалением вспомнил об оставленном автомобиле. Черт. Отец убьет его, если с ним что-нибудь случится.

Дюпон нажал на красную кнопку. Гудок. Второй… восьмой… На десятой секунде его уже одолевали страхи разной степени и протяженности: Натали обычно так быстро отвечала на любого рода оповещения.

Наконец, послышался ее голос — и Эрик сразу отметил его обеспокоенность:

— Эрик, скорее заходите. Твой отец здесь.

Парень даже не успел удивиться, переспросить или что-нибудь уточнить. Связь прервалась. Он обменялся с русалкой потерянным взглядом. Пришла беда — и ни одна.

***

— С чего бы это ему быть здесь? — возмутился Эрик, едва переступив порог дома и завидев выбегающую ему навстречу Натали с какой-то папкой в руках. Она быстро переставляла ноги; цоканье ее каблуков о кафель эхом разносилось по залу. — Разве переговоры с австрийскими партнёрами уже завершились?

Хмурые, тонко выщипанные брови женщины взметнулись вверх, словно она была чем-то неприятно удивлена.

И в этот момент, надвигаясь на ребят, она напоминала орла, грозно расправившего могучие крылья и готового нападать на добычу в любую секунду.

Секретарша на ходу раскрыла папку, пролистала до нужного файла, вынула оттуда лист с договором и помахала перед носом парня.

— Что это?

Эрик протянул руку, чтобы схватиться за край бумаги, но Натали Леруа ловко увернулась и засунула лист обратно.

— Не подписанный договор с австрийцами. Твой отец бросил все, чтобы прилететь в Париж немедленно. — Женщина поправила очки и перевела дыхание, чтобы смочь выдавить из себя: — Шанталь рассказала мсье Дюпону о вашей с Мариттой тайне. Мне очень жаль.

Натали, конечно же, знала, что Эрик и Шанталь на протяжении длительного времени состояли в близких отношениях, поэтому не хотела быть той, кто сообщит эту нелестную новость.

Что до Эрика? На нем не было лица. У него словно почву выбили из-под ног. Он лишился опоры. Забыл, как дышать.

Будто глотку перерезали и нарочно замедлили время, чтобы он чувствовал тепло собственной жидкой, липкой крови; чувствовал, как она стекает по шее, ключице, груди; чувствовал скорый приход смерти, ее щекотливое дыхание на затылке.

Милостивый Создатель! За что так жесток ты?

Старые воспоминания задребезжали перед глазами звездой — раньше эта звезда была путеводной; после их расставания чуть потускнела, по продолжала сиять, а сейчас — безвозвратно угасла.

Сердце в юноше злобно приподнялось и окаменело. Он знал, какая она. И, несмотря на предостережения совести, он подпустил эту бестию достаточно близко к себе. Более того, собственноручно вручил ей ключик от своего животрепещущего существа.

«Она предала меня, предала мое доверие, — втеснилось Дюпону младшему в душу. — Может быть, для нее это и вовсе ничего не значило, то была игра, игра на чувствах!..»

— Эрик, — послышалась тоненькая, пронзительная молва Маритты подле него, — ты как?

— Прекрасно, просто прекрасно! — воскликнул Эрик густо, с невольным порывом. Он отдернул руку, за которую держалась Маритта.

Потом сердце у него защемило. Он почувствовал укол стыда. Не следовало ему срываться на Маритте; в предательстве Шанталь нет ее вины. Она здесь такая же жертва обстоятельств, как и он сам.

Забавно. Судьба будто бы умело расставляет ловушки, в которые он каждый раз решительно попадается. Если это проверка на прочность, то он ее заведомо провалил. Какая жалость!..

Эрик свёл руки за спиной в такой же манере, как его отец и, прочистив горло, холодно осведомился у подчинённой:

— Натали, где отец?

— В своем кабинете, — на автомате отвечает секретарша, будто бы только этого вопроса и ждала. — Он тебя ожидает.

— Что ж, тогда пойду на расстрел, — горько отшучивается Эрик и, прежде чем скрыться в тени коридора, просит: — Натали, проводи, пожалуйста, Маритту в мою комнату.

— Конечно, — женщина в своем чуть рассеянном репертуаре поправляет галстук в полосочку, но парень уже не слышит — он на пути в отцовский кабинет, в котором его ждёт серьезный разговор.

Натали удручённо вздыхает, словно морально готовится к предстоящему апокалипсису, и манит Маритту пальцем:

— Следуй за мной.

И Маритта смиренно следует. Но смирна она только снаружи. Внутри у нее — буйство красок и искорки бенгальских огней. Она не может просто дожидаться Эрика в комнате. Она слишком долго прохлаждалась в аквариуме. Ей нужно движение вперёд, действие. В этом ее жизнь. Ее сущность.

Карабкаться по лестнице без тяжёлой одышки было тем ещё подвигом. Но Маритта выдержала это испытание. В ее-то положении.

Оказавшись перед знакомой дверью, девушка испытала неожиданную палитру тончайших чувств: от сладкой ностальгии до неприкрытого ужаса. Она снова здесь, взаперти! Ее стая по-прежнему в неволе.

Натали, не обращая никакого внимания на какофонию эмоций в лице порученной ей русалке, настежь приоткрывает дверь и приглашает туда Мари:

— Прошу.

— Благодарю, — тем же почтенно-вежливым тоном отвечает девушка и заходит в знакомое пространство.

Щёлк. Дверь тихо закрывается за женщиной, и Маритта, услышав приглушённый звук, срывается с места, до которого успела пройти, поспешно снимает дурацкую обувь на неудобной подошве, швыряет в сторону и ныряет ступнями в домашние, мягкие тапочки. А потом — садится на корты и прислоняется ухом к двери.

Все тихо. Секретарша уже в кабинете.

Русалка, молясь своим богам, выходит в коридор. Сердце стучит в горле, но не время отступать. К тому же, грех не решиться на задуманное, когда твои ноги утопают в нежных тапочках. Каждый шаг — честное слово! — мурлычущие удовольствие!

Маритта шла прямо по коридору всего лишь несколько секунд, но уже наткнулась на прислугу. Сказочное везение, не иначе.

Русалка решает воспользоваться ситуацией и спрашивает девушку, вытянувшуюся стрункой:

— Комната Кристофа там? — и указывает ладонью в нужном направлении.

— Д-да, — невнятно стонет она, — а вы кто?

Маритта не сочла нужным ответить. Девушка, прижав к груди полотенце и какие-то гигиенические средства, побежала в панике в кабинет к Натали — быть может, пожалуется на постороннюю гостью в особняке.

Хм. Да плевать с высокой башни. Они с Эриком уже так накосячили, так нагрешили, что сам Люцифер позавидует.

Остановившись перед дверью, она припоминает, как это делали в фильмах, и звонко стучит сжатым кулаком три раза.

Ей открывают не скоро.

— Маритта? — удивлённо разевает рот мальчонка.

— Она самая, — лучезарно улыбается Мари, словно ничего не случилось, словно все хорошо, словно нет никаких проблем, — ну так что, впустишь?

— Разумеется, — как-то по-детски оскорбленно отвечает Кристоф, точно его уязвил тот факт, что Маритта допускает мысль, что он может не впустить ее.

Девушка входит и, переминаясь с ноги на ногу, с трепетом рассматривает комнату. Она подходит к стеллажу с книжками, проводит вдоль переплётов детских (и не только) книжек рукой, впитывает в себя эту атмосферу человеческого детства. Вдруг натыкается глазами на «Портрет Дориана Грея» и, ловко обхватив книгу двумя пальцами с двух концов, вынимает сию вещь.

— Ну надо же, — с хитрой ухмылкой говорит она, полуоборачиваясь к мальчику, — смотри-ка, это же тот самый Дориан Грей, которого ты обещал мне прочитать.

Девушка с искренним восхищением открывает книгу, перелистывает страницы, шелестит ими и, вернувшись в начало, не без некоторого удивления обнаруживает «12+» в уголке.

— 12+? Тебе же одиннадцать, вроде бы. А не многовато ли для тебя, а?

— Да не, нормально. И… о… Оу, гм… так ты не забыла?

И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это.

— Эх, какая жалость, что ты совсем не приходишь навестить меня, — самозабвенно продолжала подначивать на откровение Мари, проигнорировав риторический вопрос. — К слову, почему? Что-то случилось?

«К слову»? Вот уж неправда! Маритта только за этим сюда и пришла — чтобы узнать причину, по которой младший брат Эрика избегал ее общества.

Мальчик стал дорог ей, она действительно волновалась по этому поводу. Ей было не все равно. Она привязалась к человеческим детям. Безумная!..

Сородичи не одобрили бы. Покачав головой каким-то своим мыслям, девушка положила книгу ровно на то самое место, на котором она стояла до этого. Глянула на мальчика — и подивилась: на лице его показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.

— Ну… — он смущённо почесал свою по-детски пухленькую щёчку. — Я ведь лишний?

По интонации не было понятно: он спрашивает или утверждает, но его помыслы были ясны Маритте теперь.

— Морской дьявол, ты что? — русалка присела на колени перед мальчиком и, обхватив ладонями его лицо, вынудила посмотреть на себя — ах, а он так старательно избегал смотреть ей в глаза, будто бы взгляд ее — гадкая отрава! — Малыш, ты научил меня всему, если бы не ты, я не решилась бы вылезти из аквариума.

— Просто я… ну… — он запинался, едва ли не хныча от противоречивых чувств. Видимо, прежде чем сделать это признание, он долго копил в себе обиды и раздувал из мухи слона. — Видел, как Эрик смотрел на тебя и подумал, что… я больше не нужен тебе, ведь у тебя есть Эрик.

Маритта умилялась. Никто так не мил в своих заблуждениях, как дети.

— Кристоф, ты глубоко ошибаешься. Ты — лучший человеческий мальчик, что я знаю. Да и вряд ли встречу лучше, отзывчивее и добрее тебя, даже если проживу сто лет.

Ласковые слова сделали свое дело: Дюпон впервые за все время поднял на Маритту свои очаровательные, такие не похожие на Эрика очи — бледно-голубые, как хрупкий лёд.

— Правда? — с надеждой и подозрением уточнил он. Мари хотелось смеяться от того, насколько же он забавен, но она понимала, что для одиннадцатилетнего мальчика это действительно важно, поэтому ответила предельно серьезно:

— Абсолютно.

Вдруг — дверь распахивается, и в помещение входит разъярённая Натали в обнимку с той же оранжевой папкой; позади нее неловко жмется горничная-стукачка.

Наклонившись к Маритте, она теперь без всяких церемоний схватила девушку за плечо и потянула за собой.

— Ты, — проскрежетала Леруа голосом таким противным, как школьники царапают мелом по некачественный доске, — я, кажется, провела тебя до комнаты Эрика и подразумевала, что ты останешься там и не будешь выходить?

Глаза женщины метали молнии, и Мари оставалось поражаться тому, как стёклышки ее очков ещё не запотели и не лопнули под таким яростным напором стихии.

Натали, грубо ухватив русалку под локоть, сопроводила ее до комнаты другого Дюпона, буквально втолкнула обратно и замкнула на замок.

Маритта с разбегу плюхнулась на кровать Эрика — упала лицом в подушку. Всё-таки она ни о чем не жалела.

***

Эрик — бочка с порохом. На первый взгляд безобиден, а ты подожжи — и он подымет на воздух целый дом чудовищным взрывом, усыпав землю ничтожными обломками.

Сейчас лицо Эрика не выражало ничего; он походил на человека в спокойном, уравновешенном здравии.

Парень накрыл рукой дверную ручку, погладил ее, не решаясь войти, и уже было надавил, чтобы отпереть, но остановился тотчас, когда заметил за собой непроизвольное дёрганье левого глаза. Он осторожно, стараясь не создавать лишнего шума, убрал ладонь и, обронив порывистый стон, присел на корты. Схватился за виски.

Блин-блин-блин. Нервы совершенно ни к черту.

В каком состоянии должен быть человек, чтобы у него дёргался глаз? За Эриком ранее такого не наблюдалось.

Мысленно досчитав до десяти, Дюпон резко поднялся и без всякого соблюдения приличий распахнул дверь, захлопнул и упал на диван, расслабленно откинув ноги на стоящий напротив стеклянный столик.

Невозможно добровольно надеть на себя ошейник, вкусив сладкий, сочный плод свободы. Эрик познал опьяняющую свободу. И он не собирался вновь вверять ее своему мучителю.

Надоело потакать, не переступать черту бесконечных запретов, быть едва ли не псом на привязи. Хотелось дерзить, хамить, злить отца, как в последний раз. Даже если это ему дорого обойдется.

Его состояние сейчас — это спичка, выброшенная неподалеку с порохом. Пока что все гладко, но его внутренний зверь жаждет малейшего повода напасть. Слишком резкое движение добычи — хищник бросается на нее с обнаженными клыками. Бернар повышает тон — спичка перекатывается к бочке и — ба-бах! — разносится шумной взрыв.

— Ну надо же, явился, — невесело заметил Бернар, скептически оглядев сына из-под низко посаженных бровей. — Почтил своим присутствием.

Волосы отца давно прорезала седина, но некоторые пряди всё ещё оставались пшеничными, как воспоминание о цвете былой молодости. Но и они, кажется, скоро побелеют, как первый снег — наверняка похождения Эрика доставили отцу немало лишних переживаний.

На миг Эрика даже охватил стыд! Но после он припомнил все: бессмысленные запреты отца, тотальный контроль, ограничение свободы даже в таких, казалось бы, интимных вещах, как выбор друзей, увлечений и девушки.

Стыда не стало — он испарился с приходом неприятных воспоминаний.

— Собственной персоной.

— Не смей дерзить мне, — сухо отрезал мсье Дюпон, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено. — Ты и так уже разочаровал меня своим поведением.

Ба-бах!

— Разочаровал, говоришь?! — слова булькали в горле, выпрыгивали изо рта. Парень давился ими, задыхался, но продолжал говорить. — О, Господи, не могу поверить! Да что ты, черт тебя побери, такое несёшь?! Не стыдно? Странно. Я всю жизнь соблюдал твою гребаные, ненормальные, нездоровые правила, угождал тебе, учился на отлично, соблюдал все твои дурацкие требования и совершенно уебанские закидоны, и, тем не менее, ты всегда оставался мною недоволен. Вспоминаю все прошедшее и спрашиваю себя: «А когда ты меня вообще хвалил?» — и знаешь что: не могу припомнить ничего такого! Потому что этого просто не было.

От агрессивного возбуждения он даже вскочил с уютного дивана и, подойдя к отцовскому столу, упёрся в него ладонями. Тяжело дышал.

Окончив свою бравую речь, он, кажется, выплеснул зло, копившиеся в нем годами, и более-менее успокоился. Продолжил уже спокойным, но охрипшим голосом:

— Помню, в шестнадцать лет, когда ещё была жива мама, мы обсуждали мое будущее. Я надеялся, что по достижению совершеннолетия покину родительское гнёздышко и буду снимать квартиру где-нибудь неподалеку от учебы; сначала на свои накопленные средства, а потом из выручки от подработки. Хотелось самостоятельности. Но ты наотрез отказывался меня отпускать, и упорно продолжаешь настаивать на своем до сих пор. Какого хрена, отец?!

— Потому что ты элементарно не готов к самостоятельности. Вырвался птенец на волю — и посмотри, что ты устроил, — Голос главы семьи, как всегда, оставался глубоким, отчётливым и холодным, но было что-то ещё — да, кажется, это вселенская усталость. Он так же в свою очередь встал и бросил сыну в руки планшет. Тот ловко поймал его и, пролистав открытую страницу, укусил нижнюю губу. — Ты был замечен на митинге, который сам же спровоцировал, но до этого отказывался давать хоть какие-то комментарии касательно этого — стоит отдать должное, за это хвалю, рад, наконец?! Мало того, оставил на дороге свой автомобиль, чем вызвал ещё более затруднительное движение, и вишенка на торте — скрыл от меня тот факт, что твоя русалка, оказывается, может превращаться в человека не только в полнолуние. Более того, ты поощряешь ее превращения. Да и у нее оказывается, есть интеллект, и благодаря играм с Кристофом она выучила французский язык. Ты все ещё хочешь уверить меня в том, что ты достоин свободы? Настоящая свобода невозможна без ограничений. Без рамок приличий, этикета, морали мы превратимся в бездумный скот. Я даю тебе ровно столько свободы, сколько тебе нужно, чтобы не снесло крышу от чувства вседозволенности и власти.

У тебя нет чувства долга перед своей семьёй: нет чувства долга передо мной и Кристофом. Ты носишь известную фамилию, так будь же добр не опозорить ее. Потому что твои действия сказываются не только на тебе, но и на мне, твоём младшем брате и матери, наконец.

Эрик был шокирован услышанным. Обезоружен. Впервые он глянул на отца и увидел не злого деспота и тирана, а человека. Человека, который работает на износ ради финансового обеспечения своих детей, чтобы дать им достойное и образование и в будущем у них не сосало под ложечкой из-за того, что они голодали несколько дней. Эрик знал, что отец — выходец из бедной семьи, но предпочитал не искать своему «мучителю-садисту-абьюзеру» оправданий.

Как оказалось, зря. Прошлое — это не оправдание, а неоспоримый факт из биографии. Показатель того, через что прошел человек, чтобы достигнуть таких высот. Эрик смотрел на отца во все глаза и не мог налюбоваться. Впервые, наверное, он увидел его в новом свете: с опухшими глазами, мешками под ними, с небритой щетиной, растрёпанными волосами, измученным переживаниями высоким лбом с многочисленными морщинами.

Как ограничен, как недалек был Эрик все это время, видя лишь одну сторону отцовской личности.

Да, для того, чтобы обеспечить детям независимое будущее в одной сфере, приходится быть жёстким и идти на жертвы. Положим, эта жертва — хорошие отношения с детьми. Зато они не будут голодать.

У монеты всегда две стороны: идеально балансировать между двух граней способны только титаны. Бернар Дюпон — не титан. Он обычный человек. Осознание того, что все мы люди, грешные, с недостатками, с уймой несовершенств и плохих привычек — это первый шаг на путь к просветлению. Шаг так или иначе должен быть сделан. Не важно через какие страдания — уважения заслуживает лишь тот, кто сделал шаг. Оставшиеся позади — неудачники.

Эрик сделал шаг. И его мир никогда не будет прежним. Слова лишние; к чему Эрику раскаиваться, молить о прощении и оправдываться как ничтожество, когда сказанного не воротишь? Парень вышел из комнаты чуть более лучшей версией себя, чем до того, как он зашёл в эту комнату.

Отец не стал его задерживать. Молча опустился в кресло и плеснул в стакан бренди.

***

Эрик был настолько потрясен, что даже забыл о своих планах. У него сломался стереотип. Он жил одним убеждением, но это убеждение оказалось ложью — вернее, той немногой частью от полноценной личности Бернара Дюпона.

Так еретик, познавший единого бога, на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги… И ведь ничего уже не поделать — он уверовал в Господа слишком поздно. Он уже погибает. Но погибает истинным христианином, покаявшемся и сознавшемся во всех своих грехах. Есть покаяние — есть прощение. Без покаяния нет смирения. Замкнутый круг.

Эрик не погиб, душа его не распалась, но близка к тому.

Точно. Вспомнил — прозвучало в его голове выстрелом. Он же хотел после разговора с отцом навестить свою дорогую Шанталь. Разговор состоялся, к чему же медлить?

Он немедленно направился в ее комнату. Хочется верить, что она по-прежнему в этом доме и желательно в своей нежно-розовой комнате. Эрик окончательно разочаруется в ней, если она сбежит, как последняя паршивая сука, не умеющая отвечать за свои слова и поступки.

Хотя, побег… не в ее стиле. Она слишком гордая для этого.

Эрик приблизился к двери — терпкое предвкушение сворачивалось в нем кольцами. Сообщаю по секрету, он хотел устроить ей мозговой штурм и заставить поплатиться за свое предательство, но сейчас он был спокоен и даже в каком-то роде опустошен. Он явно не настроен на очередные скандалы да распри.

Хватит с него этого дерьма цвета юности. Они поговорят, как взрослые, адекватные люди. Он просто хочет знать, где оступился, чем так провинился перед ней, что она решила так подставить его. Или, быть может, он был о ней слишком высокого мнения и на самом деле она по-прежнему падка на мизерную месть?

Эрик останавливается у двери и, согнув руку в локте, собирается постучать по деревянной поверхности костяшками пальцев, уже готовится услышать характерный звук, но…

Ему в затылок упирается что-то твердое. Холодное. Острие ножа, кажется.

— Даже не думай, Эрик, — тонкий, преимущественно на высокой ноте, противный голосок маленькой шавки Буржуа Эрик узнает сразу. — Ты первый предал Шанталь.

— М-м-м, Софи, — с издевательски-ироничным упоением тянет Эрик, словно мелодию и в жесте «сдаюсь» поднимает руки вверх, оборачиваясь к ней всем корпусом. — Не очень-то красиво тыкать своим канцелярским ножиком в людей в их же доме, тебе так не кажется?

Софи Жирар — девочка на побегушках у Шанталь. Ее безропотная, необъяснимая и рабская преданность Шанталь действительно оставалась для блондина загадкой и по сей день. Эта девчонка — живой пример слабого и беззащитного существа, который не может вынести ношу собственной свободы, и ему необходимо вверить ему кому-то более сильному, более властному.

Кажется, она так же дочь полицейского. Эрик до сих пор помнит тот день, когда отец подарил ей этот канцелярский нож, и она, сияя от радости и гордости, рассказала об этом Шанталь, надеясь, что хозяйка оценит. Эрик не знает почему, но этот эпизод прямо-таки врезался безбашенным грузовиком в его память.

И сейчас Софи Жирар тычет в него этим самым ножиком. В его собственном доме. Фантастика.

— Не кажется. И, вообще, это не твой дом, а дом мсье Дюпона.

— Да-да, — монотонно и с откровенной скукой произносит Эрик, закатывая глаза. — Но я здесь живу, не ты. Не забывай об этом.

— Я уж постараюсь.

Эрик насмешливо изогнул бровь. Зачем она вообще это сказала? «А, точно, — ехидно думалось ему, — для шавки важно, чтобы последнее слово всегда было за ней, неважно насколько оно глупое и нелепое».

Обычно, когда человек улыбается — его лицо сглаживается и преображается в лучшую сторону, но у Софи напротив — уголки ее губ приподнялись вверх и придали ей уродливую форму, схожую не то зайцем, не то хомяком. Это ещё разобрать надо. А Эрик явно не собирался этим заниматься.

— Объяснись, — потребовал Дюпон младший. — Твое присутствие здесь неуместно и нелогично.

— У меня к вам та же претензия, мадемуазель, — вставила неизвестно откуда взявшаяся Натали. Софи, завидев ее, тут же отняла ножик, который до этого угрожающе держала на уровне носа Эрика, и спрятала за свою увесистую бордовую сумку, наполненную всяким хламом, которую всегда носила с собой. — Я тайно разрешила вам посетить особняк только по настоятельной просьбе мадемуазель Буржуа. Если я не ошибаюсь, то вы должны были передать ей некие документы. Вы уже передали?

— Д-да.

— В таком случае, я думаю, что вам следует покинуть нас. Мсье Дюпон не одобряет присутствие посторонних людей в своем доме. Тем более угрозу жизни членов его семьи.

Женщина кивнула на сумку, за которой Софи прятала злосчастный ножик. Рыжая девчонка с беспокойством сглотнула вязкую слюну. Всё-таки секретарша заметила. Вот проклятие!

— К-конечно, простите за доставленные неудобства.

«Мы уж постараемся», — в язвительной манере хотелось передразнить недавнюю реплику Софи Эрику, но у девчонки в последний момент, видимо, что-то в голове щёлкнуло, и она как в горячке ломанулась в комнату Шанталь.

— Извините, мне нужно кое-что сказать Шанталь.

Она приоткрыла дверь, и в небольшой щёлочке Эрик смог краем глаза увидать свою бывшую возлюбленную — она сидела на том самом пуфике, на котором он недавно читал глянцевый журнал, ожидая Маритту, и, казалось, плакала. Но Эрику, конечно же, показалась. Стервы не сожалеют о мести. И, разумеется, не плачут.

«Бог с вами со всеми, я заебался», — заключил Эрик и отправился в свою комнату. Натали остановила его рукой и, не говоря ни слова, передала ключи.

***

Вечерело. Из приоткрытого окошка дул ветер, колыхал листья папоротника, стоявшего на стеклянном столе возле дивана — один из немногих цветков в комнате, за которым Эрик лично ухаживал.

Если так подумать, то в список причин входит то, что этот цветок — папоротник. Селин Дюпон их любила. Дикие, своенравные, свободолюбивые растения — так говорила она, и слова мелодией лились с ее уст, но это так странно! Как цветок может любить свободу, показывать свой нрав?

Но теперь Эрик лежал — и ему будто бы вырвали сердце — и понимал, что это правда. Даже у растений есть мятежный дух, даже они тянутся всем своим недолго живущим существом к солнечным лучам, а с приходом тьмы прячутся и закрываются.

Эрику и спрятаться некуда.

— Маритта?

Парень поворачивается боком и смотрит на русалку, вышедшую из ванной — она попросила принять душ. Говорит, даже в человеческой форме тесный контакт с водой ей необходим. Да и элементарно хотелось смыть с себя всю пыль, грязь и пот этого жуткого дня. Эрик это понимал, поэтому разрешил, хотя ему показалась сия просьба странной. Она ведь скоро перевоплотиться — до полуночи всего каких-то два часа.

— Да? — откликнулась девушка, ероша свои длинные, тяжёлые, волнистые волосы.

— У тебя есть имя? Твое настоящее имя.

— Есть, — Маритта ответила сразу, едва лишь Эрик окончил свою фразу, но удивления, прыгающего, словно неугомонный попрыгунчик в тесном пространстве, скрыть не смогла. Глаза округлились и она, присев рядом с парнем, ласково улыбнулась. — Но ты его, боюсь, не выговоришь.

Эрик рывком сел напротив, смотря на Маритту горящими глазами.

— А ты попробуй, — с жаром подхватил юноша, — назови. Быть может, и выговорю…

Непонятный звук шевельнулся на приоткрытых устах Маритты. Качнулся, как качели, и потонул в глубине комнаты, заставляя Эрика беспомощно моргать глазами, будто слепого котенка.

— Что-что?

— А то, — Маритта щёлкнула его по носу. — Давай спать.

Дюпон устал переживать и переживать тонны и сгустки мрачных событий, что приключились с ним за день, поэтому так легко отвлекся на что-то новое, лёгкое, безобидное, как настоящее имя Маритты.

Он не сразу пропустил через фильтр понимания ее фразу и с той же пылкостью стал недоумевать, но и недоумение это, казалось, было деланным, лишь бы не думать о всех мрачных моментах этого дня — а их было много! Стоит замолкнуть — и плохие мысли втеснятся ему в голову. А этого ох как не хотелось…

— Но как же это? Разве гортань русалок не устроена по-другому? Тогда как ты смогла это выгово…

— Я само, право, не знаю, — Маритта смущённо улыбнулась, и даже красные пятна стыда миниатюрными розочками расцвели на ее щеках. Дюпон сразу заподозрил что-то неладное. — Не думала, что у меня получится, но…

— Постой, — прервал он, понизив голос.

Схватив девушку за подбородок, он вынудил ее посмотреть на себя… и, боже милостивый, чертовски насторожился. Ее глаза бегали, в них буквально горели искорки, тлели уголки, взрывались фейерверки — или все вместе взятое! Словом, она совершенно точно была чем-то взбудоражена. Эрик обеспокоенно приложил ладонь к ее лбу. Вдруг, у нее температура, как и после первого превращения в человека спустя почти год?

— Что с тобой? Не хочешь мне ничего рассказать?

— Нет, — зрачки Маритты расширились до пугающих размеров. — Или да. Но позже, ладно? Когда буду готова.

— Как скажешь, — все тем же низким, бдительным тоном промолвил он, погладив девушку по плечу — на ее коже тут же выступили мурашки. — Но ты сказала, «давай спать»? Разве мне не следует принести лестницу, чтобы…

— Чш-ш, — она заговорчиски приложила палец к его губам, — просто верь мне и ни о чем не беспокойся. Веришь?

Эрик рассеяно кивнул. Он хотел бы верить, но… ладно, неважно, что это за «но». Перед ним — Маритта. Та самая русалка, которая делила с ним пристанище целый год, на которую он не обращал внимания, которой помог, с которой ощутил небывалое родство душ. И сейчас она просит довериться ему. И он сделает это ради нее.

И, склонившись к русалке, Эрик запечатлил на ее лоб чистый, спокойный поцелуй. Улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо. Это и было ответом. На том и решили лечь спать.

Глубокая ночь. Все живое дремлет, Париж утопает во тьме, а Эрику не спится. Он проснулся пять минут и до сих пор не мог заснуть. Усиленно пытался считать овечек на лугу, перебирать былое, не думать ни о чем, усиленно искал удобное положение, прислушивался к мирному сопению Маритты, но так и не смог отключиться.

Черт. Видимо, Морфей насильно вытолкал его из своего царства и не желал впускать, пока он не совершит какой-то обряд.

«Ладно, — Эрик сдался. — Буду играть по правилам».

Он раздраженно отбросил одеяло, сел, свесил ноги с кровати и, нащупав тапочки, нырнул в них. Зевнул и, надел серые трико, висевшие на стуле. Дремота всё ещё окутывала тело, каждую клеточку. Отвратительное дело: тело умоляло об отдыхе и продолжении сна, а мозг напрочь отторгал сон — голова гудела об беспокойств, тревог, впечатлений. Слишком уж насыщенный день выдался. Аж тошно.

Парень потянулся и, скользнув змейкой-взглядом по спящей Маритте, не без подкосившего его удивления заметил — хвоста до сих пор нет.

Для убедительности он положил ладонь в то место, где под одеялом предположительно должны находится ее колени… и, о черт, оттуда действительно выпирали коленные чашечки.

Эрику сделалось сухо во рту. Он приложил руку к взмокшему лбу, выровнял дыхание и прислушался к стуку сердца — неспокойному и бойкому.

О, боже… Крышу снесло. Они поговорит об этом утром, да, утром…

А сейчас Эрик нуждается в глотке воды, как Булгаков в морфие, поэтому он немедленно отправился вниз, в столовую, за долгожданным стаканом. Проходя мимо столика в комнате, он не без сожаления отметил — в таком случае следует оставлять здесь кувшин с водой или стаканами, чтобы не пришлось спускаться вниз.

Для сонного человека это сравнимо с пыткой Ада.

«02:06» — высвечивались на электронных часах. Эрик кисло улыбнулся. Примерно в это время Шанталь застукала их с Мариттой за ужином — он помнил.

Спуск по лестнице дался на удивление легко. Его нога не подвернулась и он не зазевался, как это было однажды, в тринадцатилетнем возрасте. Он тогда свалился с предпоследней ступеньки и смачно ударился рукой — слава богу, успел ее подставить, иначе это могло бы быть лицо.

Дюпон невесело оскалился. Самые странные воспоминания на закромах души просыпаются ночью. Волшебное время. Чуткое время.

Вдруг — остановился. Замерло дыхание внутри, ядовитой дымкой затянуло сознание. Кажется, одно неверное движение может ее спугнуть.

Свет в кухне включен и на ней орудует Шанталь. Она, словно сказочная нимфа, тянется на носочки за стаканом воды.

Очевидно, ей тоже не спится.

Не спится. Шанталь Буржуа не спится…

Каждый импульс в теле Эрика дернулся. Перед глазами встало раскрашенное полотно. Конечно! Ха-ха.

Эрик понял. Все сходится: пазлы сложились в целостную картинку. Он был окрылён любовью к Маритте настолько, что потерял бдительность и предусмотрительность.

Вот где корень всех бед, проблем и несчастий — в неосторожной любви к Маритте. Это чувство к русалке настолько вскружило ему голову, что он забыл все, что знал до этого.

Шанталь страдает бессонницей и, следовательно, нередко встаёт с периода от часа ночи до трёх, чтобы выпить стакан воды, потому что пока она не попьет, не сможет заснуть. Эрик упустил это. На митингах часто случаются несчастья и известным личностям там настоятельно не рекомендуется находиться — Эрик даже не подумал об этом.

Изумительно, ха-ха! Да что с ним такое? Он сам не свой!..

Это не любовь — это страсть. А страсть — отрава.

Эрик выжигает дыру в Шанталь, но продолжает смотреть. Ему так и не удалось с ней поговорить. Она предала его, предала! Непростительно!

Даже Натали Леруа — та самая секретарша отца, верная ему до гробовой доски — не раскрыла Эрика перед Бернаром, не выдала их с русалкой страшную тайну, а Шанталь!

Шанталь, которой он рассказывал странные, глупые, безумные вещи, которыми не решился бы более поделиться ни с кем. Шанталь, которая экспериментировала над его прической. Шанталь, с которой он смеялся, разделял радость и грусть; которая поддерживала его после очередной ссорой с отцом; с которой они держались за руки и вместе ели мороженое; с которой пробовали что-то новое и увлекательное.

Терпеть это просто немыслимо. Эта горечь, это терпкое послевкусие недоговоренности на кончике языка сведёт его с ума, если он немедленно не поговорит с ней. О, а ведь послевкусие решает все! К черту воду, к черту сон, к черту все.

Шанталь допила — Эрик слышал, как громко она поставила стакан на столешницу, а сама, поправив халат — о боги, тот самый халат из Вьетнама! — направилась к лестнице.

Эрик прижался оголенной спиной к холодной стене и притих. Краем глаза он заметил ее изящный стан возле себя и, повинуемый каким-то диким, необузданным инстинктом, притянул ее к себе и прижал к стене.

Он заглянул в ее бессовестные, голубые, удивление глаза, и в нем проснулась заснувшая ярость.

— Эрик? — ее губы чуть приоткрылись, а его имя хрипнуло у нее во рту почти что как стон. — Что ты…

Эрик яростно впился в нее глазами. Смотрел в эти знакомые черты, вылизывал это лицо, запоминал каждый изгиб, желая запомнить ее такой, какая она есть в эту минуту — потерянная, взъерошенная, усталая, а не такой какой она сделается в следующий миг.

— Почему? — спросил Эрик, и голос его твердел, как сталь, как взгляд.

Шанталь, сразу сообразив, чего он от нее хочет услышать, ответ на какой вопрос, захохотала. Ее чистый, ехидный, невесёлый смех резал по слуху Эрика хуже всякой насмешки.

— Почему, Шанталь, почему?! — повторил он с нажимом, и в омуте его малахитовых озёр плескалась вулканическая обида, кристальное разочарование.

— Этот вопрос задай себе, не мне, — она сильным движением толкнула его в сторону и, разгладив складки ночнушки, гордо вскинула подбородок. Его вызов она встречала с воинственной полуулыбкой. Приступ смеха ушел, и теперь она смотрела серьезно, даже строго. — Ты с самого начала знал, какая я. Я не скрывала от тебя своей темной стороны.

— Я хотел верить тебе, в твою искренность, в уважение к нашему прошлому и всему, что было между нами.

Какая жалость! Когда он был спокоен и желал говорить с ней — ему это не удалось, а сейчас, когда она стоит перед ним, он взбешён. Кулаки сжимаются и разжимаются, на миг в уголке сознание шевелится преступная мысль — а может, ударить ее? — но тут же блекнет, он же не животное какое-то, чтобы поднимать руку на девушку, какие бы желчи не капали с ее языка — она все ещё не оскорбила ни его, ни Маритту, ни что-либо другое.

Быть может, если ее слова имеют над ними такую силу, то какая-то часть его — пусть он того ещё и не сознал — согласна с ней? Это оттеснило злость. Эрик куснул внутреннюю сторону щеки, оттянул кожицу, успокаиваясь почти окончательно. Теперь ему было даже жаль.

— Хотел верить, — передразнила блонди с горечью. — Мне тоже, знаешь ли, хотелось верить в твое благоразумие, в то, что у тебя есть своя голова на плечах. Но нет! Не продержался ты долго — стоило папочке надавить чуть сильнее, и ты сдался. Слабак. Ничтожество.

Она говорила так, словно плевала болью, кровью, ненавистью. Даже корпус ее выгибался так, словно она собиралась подойти ближе и плюнуть Эрику в лицо, но даже если и хотела, то недюжинное самообладание ее останавливало.

Сердце Эрика ёкнуло. Так вот оно что. Его расставание уязвило ее гораздо больше, чем она показывала; гораздо больше, чем сам бы Эрик того хотел.

Ее сильно, до скрежета в зубах задело, что частично этому способствовал отец. Он использовал ее, положение ее отца, как ему заблагорассудится, а она не хотела быть игрушкой в чьих-то руках.

Эрик протянул руку. Ему хотелось потрепать ее по макушке, как он делал когда-то, но было поздно.

— Я сожалею.

— Сожалеешь? Серьезно?! — Буржуа истерически взвизгнула и шарахнулась от Эрика, будто от обрыва. — Мне не нужно твое сожаление! Знаешь, я бы честно смогла простить или по крайней мере понять тебя, если бы твои чувства ко мне действительно погасли. Но наше расставания — это не твой выбор, а прихоть твоего отца. Он считает, что делает всё правильно, ограничивая твою свободу, но почему-то не учитывает того, что молодость — это совершение ошибок. Ошибки учат нас, мы волей-неволей делаем выводы и познаем правила этой гребаной жизни. И ты должен сам пройти этот путь, отец не протопчет тебе тропинку, работая на износ, потому что вы разные люди, у вас разные леса, поля, дороги жизни, черт возьми!

Мелодичный звук ее голоса пробежал по юноше какой-то сладкой дрожью. Удивительно. Ещё недавно Дюпон млел перед правдой — отец не тиран и у него свое видение воспитания, но сейчас методы Бернара подставлены под решительные сомнения.

Жизнь, сколько у тебя граней? Как много точек зрения?

Шанталь развернулась, чтобы уйти, но Эрик сделал шаг ей навстречу и примирительным тоном, чтобы удержать ее, продолжить диалог, попросил:

— Подожди, Шанталь. Ты говорила, что не играешь в двойные игры.

— Да, не играю. Это не двойные игры хотя бы потому, что я остаюсь верна себе и своим принципам и знаю, чего хочу. А ты?! — Рывок. И она неожиданно соскочила со ступеньки, на которую успела взобраться, и с укором ткнула в грудь Эрика. — Знаешь ли ты, чего хочешь?!

— Мы ещё не закончили.

— Я закончила, — она резко выставила руку вперёд, пресекая все дальнейшие попытки ее разговорить и, быстро переставляя своими маленькими прелестными ножками, тихо удалилась. Эрик только слышал вкрадчивое, словно тайный грех, шуршание ее халата.

Как сокрушенный герой упал на колени и тихо молвил: «В самом деле, а чего я хочу?»

***

Спустя несколько дней

Шанталь покинула особняк в спешке. Утром она собрала свои вещи и, оторвав мэра города от чрезвычайно важных дел, вызвала его лично на огромном черном джипе. Хоть вещей было не так уж и много — всего лишь одна сумка, но стервы строго соблюдают свой пафосный репертуар и не вызывают такси, даже если до дома ехать менее пятнадцати минут.

Эрик тогда рано проснулся и, заглянув в окно, видел, как машина трогается с места, а Шанталь, вопреки гигиене, прислонившись щекой к стеклу, смотрела на унылые витрины магазинов.

Всё-таки одному стычка той ночью с Буржуа научила Эрика — он теперь каждый вечер брал с собой прозрачный графин с водой и два идентичных стакана — для себя и для Маритты, чтобы в случае бессонницы встать и плеснуть здесь, в комнате, а не ходить вниз, по дороге растеряв весь хрупкий налет сна.

К слову, о Маритте. Она так и не приняла свою урождённую форму. Парень на подсознательном уровне чувствовал, что то ее странное, необъяснимое, беспричинное возбуждение и обещание рассказать о неком секрете было напрямую связано с ее продолжительным сохранением человеческих ног.

Но сегодня, наконец, когда Эрик вернулся с тренировки по баскетболу и попутно набирал сообщение Изабель: «Хей, привет. Мы с вами так и не говорили о Маритте. Вы верите мне?» — девушка встала с дивана в знак приветствия и, робко перебирая пальцами, начала:

— Эрик, не хочу, чтобы ты пугался, поэтому даже не знаю, как бы правильнее это преподнести… у нас, русалок, с этим все гораздо проще.

Эрик сразу напрягся. Дурное предчувствие липкой паутиной окутало грудь. Он выронил телефон. Просто гаджет как-то сам выскользнул из потных рук. Юноша, помахав на лицо руками, поднял телефон и сел рядом с Мари, проницательно заглянув ей в глаза. Она мялась. Его ладонь легла на ее колено — и она расслабилась и как на спуске продолжила глаголить:

— Нам не нужны тесты или какие-то исследования, чтобы знать наверняка. Мы чувствуем свое тело лучше, чем вы, и если в нас зарождается другая жизнь… мы в таких вещах не ошибаемся. В общем, я беременна.

В Эрике не произошло каких-то невероятных изменений или потрясений: бабочки не порхали в живота, единороги не блевали радугой, а внутри не распускались цветы и не звенели колокола, эхом отзываясь в ушах. На самом деле, он только об этом и думал в последнее время, поэтому был готов к чему-то подобному.

Он свежо, ободряюще улыбнулся и нежно погладил девушку. Она явно волновалась, говоря об этом, ведь не знала, как Эрик отреагирует. Но он не хотел, чтобы Маритта беспокоилась об этом: он позаботится и о ней, и о том или той, кого она носит под сердцем — в этом не может быть сомнений.

— Я тебя услышал. — Они занимались сексом лишь однажды, поэтому Эрик уточнил: — У вас богатое чрево?

— Да. Гораздо более, чем у вас…

— Раз уж речь зашла о размножении, как вы..?

— Как в легендах, — иронично усмехнулась русалка и пожала плечами. — Заманиваем песней людей, вышедших на пляж во время полнолуния, и соблазняем.

Почему-то такая правда не укладывалась в голове. Эрик ущипнул Маритту за бок и под — до неприличия! — громкий смех, вынудил лечь. Сам же, как довольный кот, потянулся, мурлыкнул и устроился у девушки на животе.

— Шутишь, что ли?

— О нет, все так! — голосом таким, словно разговаривает с ребенком, рьяно возразила Маритта. — Кроме песни. Ваших мужчин так легко соблазнить красивым телом, да личиком…

— Поэтому ты уже несколько дней в человеческом обличии? — Эрик пропустил ее неприятное наблюдение в отношении человеческих мужчин. У юноши скопилось множество вопросов и он был чрезвычайно рад, что Мари, наконец, решилась с ним откровенничать. — Это связано с ребенком в твоём чреве?

— Должно быть, так и есть, — неопределенно ответила она, поникнув настроением. — Вот поэтому я считаю, что наш род — это ошибка природы. У вас, людей, все продумано, а мы так по-дурацки устроены! Для формирования первой части тела ребенка, то есть головы, шеи и туловища, мать пребывает в форме человека полтора месяца, а остальное время, то есть два-три месяца — у всех это индивидуально — мы пребываем в нашем естественном виде, и в это время у ребенка формируется хвост. Рожаем мы тоже как людские особи, а вот дети наши… не всегда рождаются русалками…

— То есть… — Эрик чуть сильнее ухватился за ее талию, желая выразить поддержку.

— Да. Иногда ваш ген подавляет наш, но это случается крайне редко, обычно когда русалка слишком слаба. Надеюсь, мое дитя избежит этой участи.

Эрик лежал на все ещё не округленном животе русалке и, провались он сквозь землю, если врёт, но сердце его наполнялось такой нежностью от осознания, что там растет и крепнет их ребенок…

И когда Маритта говорит эту ужасную вещь — Эрик возмущённо вскидывает голову и терпеливо поправляет:

— Почему твое? Наше…

— Ты… — от изумления у девушки спёрло дыхание. Русалки пользовались человеческими мужчинами, их дети не знали своих отцов, так было просто не положено. Она привыкла, у них это в положении вещей, и тут… право, она дала не надеялась. — Принимаешь этого ребенка?

— Безусловно, — нахохлившись, точно ворона, подглядывающая за людьми и не понимающая их причудливых махинаций, чуть оскорблено ответил Эрик.

— Я рада, — она вспыхнула, будто надломившаяся ветка дерева, упавшая в пожар, и погладила Эрика по щеке.

— Я тоже, — ответил он, подставив лицо для ее ласки.

А потом ему в голову пришла мысль — право, на первый взгляд безумная, но такая назойливая, что Эрик знал наверняка, что не отделается от нее, пока не исполнит — отец должен знать, что Маритта носит его внука.

Кто знает, быть может, он потеплеет к русалке душой? Во-первых, попытка не пытка, а во-вторых, это коттедж Бернара Дюпона — рано или поздно он бы узнал правду.

Лучше сказать сейчас во избежания последствий. Хотя от последствий не убежать — они будут так или иначе.

Эрик нехотя вынырнул из объятий Маритты, принял душ и поспешил либо на верную казнь, либо на помилование.

Прежде чем выйти из комнаты, он успел — успел заметить, что никогда еще не было у Мари на лице таких прелестных красок.

***

Эрик рассказал отцу о беременности его возлюбленной. Реакция оказалась, мягко говоря, совсем не такой, какой ждал сын. Перспектива стать дедушкой явно не прельщала бизнесмена.

— Поверить не могу, мой сын обрюхатил русалку. Не верю!.. Селин, — обратился он внезапно к покойной жене, на носочках потянулся, шею вытянул и все смотрел на потолок, словно выискивая в холодном мраморе лицо женщины, а потом резко соскочил со ступенек, как ребенок, и закружился. Он выглядел так, словно искал отклик Селин повсюду, ее ласковый взгляд, добрую улыбку. Она будто бы воплотилась в самом доме, в каждой плитке, занавеске. — Селин, ты видишь это? Видишь, что происходит? Безумие сплошное!

И правда, безумие…Эрик, совсем разочарованный и опустошенный, молча вышел из кабинета. Писк — телефон в кармане его штанов завибрировал. Парень снял блокировку и просмотрел уведомление.

«Эрик, привет. Извини за долгий ответ. Вернее, его долгое отсутствие, хех, — гласили первые строчки сообщения, которые Эрик невольно прочёл не голосом, но интонацией Изабель, и это его улыбнуло, — в общем, мы тут с ребятами все обдумали, посовещались и пришли к тому, что верим тебе. Русалки, интеллект… извини за наши сомнения и колебания, просто такое нереально сложно принять. Чудо какое-то. И знай, парень, мы всегда будем на твоей стороне!

P.s. И да, мы проверили лунные календари, и в тот день действительно было полнолуние, так что мы убеждены! :)»

Эрик отчего-то облегчённо рассмеялся своим прежним, заливистым, солнечным смехом, блаженно откинув голову. Хоть какая-то приятная новость за эти безумные дни.

VIII. Завершение начатого.

Спустя месяц

Эрик не без грусти провел вдоль левой стороны своей серой бендли, которая была усыпана новыми многочисленными небольшими вмятинами. Ее привезли на эвакуаторе. Пришлось выплатить штраф.

Ее стоило видеть. Улыбку мужчины, выписывающего штраф. Гаденькую, надменную, кривую. Пока его толстые губы на худом лице — ах, как смешон этот контраст! — раскрывались, когда он говорил, обнажая ряд ровных, но отливающих желтизной зубов, Эрик лишь из вежливости не отвернулся, махая рукой возле носа, чтобы отогнать этот ужасный смрад.

«Что же поделать, мсье Эрик Дюпон, даже буржуям не отделаться от выплаты за нарушение общественного порядка», — говорил он что-то в этом духе, и юноша лишь усилением воли не выругался как старый сапожник.

«Разумеется, мсье, — челюсть свело, наверное, от натужной улыбки, — благо, Франция — порядочная страна, и даже таким как я приходится платить по заслугам».

Мужчина издал странный звук, похожий не то на довольное хрюканье вдоволь нажравшийся свиньи, не то на смешок одноглазого пирата, ограбившего английское судно без малейший потери кого-то из своей шайки.

Впрочем, чтобы это не значило, у Эрика после этой встречи осталось терпкое, премерзкое послевкусие во рту. Хотелось выплюнуть эту желчь. Он так и сделал, знатно харкнув, но напрасно траву испачкал — не помогло.

Сарказм того мужчины ядом проник в жилы, разгоняя кровь.

Эрику после этой встречи неожиданно захотелось сделаться вновь хорошим мальчиком, не нарушающим строгие запреты и правила, коим он и был до всего произошедшего. Одуматься. Исправиться.

Но поздно исправляться, когда он так нагрешил, обрюхатив русалку, как выразился его отец.

К слову, об их будущем ребенке. Сначала Эрик принял факт своего будущего отцовства как само собой разумеющееся, ведь умом готовился к худшей новости, которую ему в тот день могла преподнести Маритта. Но все оказалось не так плохо.

А потом, спустя несколько дней, чувства ударили — и ударили, будто сговорясь! Разом!

Такие смешанные, противоречивые, рассыпающиеся у ног гаммой разнообразных цветов и оттенков. И Эрик понял — он мечтает быть хорошим папой. Но, простит его милостивый Создатель за, быть может, грешную мысль… не о русалочьем ребенке он бредит. Он хочет двуногого сына или дочь.

У него в голове уже выстраивались картинка. Идеальная мечта. Безмятежная семейная жизнь.

Если будет дочь, то он лично будет читать ей сказки, музицировать, рисовать с ней, оставляя на одежде красочные разводы, водить на аттракционы в парк, позволит ей заплетать ему косички и будет хохотать с ней до упаду.

Коль мальчик — он научит его секретным приемам в баскетболе, будет собирать с ним конструкторы и строить роботов, вырезать снежинки на новой год, научит фотографировать, видеть прекрасное во всем и готовить.

Но это будет возможно при одном условии — дитя будет человеком.

Маритта говорила, что рождение человека возможно, если тело матери ослаблено. Целый год русалка не перевоплощалась в полнолуние. Значит ли это, что надежда не угасла?..

О нет! Эрик тряс головой в такие минуты. Небеса! О чем он только думает? Для Маритты важно, чтобы ребенок оказался одного с ней вида, ведь ее сородичей осталось так мало…

Он примет ребенка любого: с ногами или без. Да и кто сказал, что он сможет справиться с непростой долей отца? Бернар Дюпон не справился. Так чем же он, Эрик, лучше?

Все, полно размышлений о том, чего ещё следует дождаться. В конце концов, все складывается как нельзя лучше.

Да и отец, спустя всего лишь день, очевидно, отойдя от приступа негодования, проявил благосклонность к будущей матери: он предложил им всем втроём (но втроём — это решительно ненадолго) трапезничать вместе.

Сначала все текло как по маслу. Спокойные формальные разговоры, замечания о погоде, неловкие шутки, и так, слово за словом, они нашли общий язык. Иной раз Эрика даже ловил себя на — воистину, чудной! — мысли, что почти телесно ощущает семейную идиллию каждым уголком своей юной, страстной души.

Но однажды разгорелся спор — спор, затронувший Маритту, судьбу ее народа, митинг и того или ту, кто растет и крепнет в ее чреве день ото дня.

Обед. Ветер забирается через приоткрытое окно и колышет занавески. Миролюбивое звяканье столовых приборов. Священная тишина и трое в столовой.

Маритта тянется за полупрозрачным стаканом, отпивает глоток — и на внутренней стороне стакана остаётся отпечаток ее губ. Каждый думает о своем, и она — не исключение. Ее мысли — ребенок, екнувший в животе.

Она дрогнула от неожиданности и, преисполненная трепетной нежности, накрыла свой округлившийся живот ладонью, погладила. Если бы не Бернар — она бы заговорила с малышом или малышкой, спела бы, спросила бы, как настроение. Она часто так делала.

И пусть со стороны это кажется наивным — она знала, что услышана.

Но в присутствии будущего дедушки она находила сие действие неуместным, а когда Эрик пересказал ей реакцию отца на радостную весть — она окончательно убедилась, что при этом мужчине нужно держать свои порывы ласки при себе.

Вдруг — Бернар поднимает на русалку свои ясные, холодные, чуть темнее, чем у Кристофа, очи — и Мари млеет. Его рот приоткрывается, слова уже дрожат на его устах, но не произносит ни слова. Она внутренне напрягается. Отчего же молчит он?

Прошла секунда — другая — седьмая. Девушка уже отчаялась услышать голос старшего Дюпона, но он прорезал воздух, точно бритва, в самый неожиданный миг:

— Маритта, как ваше самочувствие? — он опустил глаза, тем самым показывая, что для него не осталось незамеченным, с каким умилением она поглаживала живот через ситцевую ткань летнего сарафана. — Как ваш ребенок?

— Все хорошо, благодарю, что интересуетесь здоровьем вашего будущего внука или внучки.

Последние слова девушка церемонно выделила, быть может, слишком звучно, но это стоило того, чтобы узнать, на что способен Бернар, ведь он недобро усмехнулся и выпалил:

— Той, что родится с хвостом?

Маритта с силой сжала вилку, которую держала в руках, чтобы это не оказалась шея будущего дедушки. Ее человеческое тело окрепло, поэтому ее хватки следует опасаться.

— Этого я знать не могу.

Сохранять вежливую улыбку с каждым мигом становилось все менее возможным. Уголки ее губ стремительно поползли вниз, но она тотчас напрягала все мышцы своего лица, чтобы оно не выражало враждебности, которая распалялась внутри нее самой. Комарики раздражения жужжали в воздухе и кусали обнаженные щеки, ноги и плечи.

— Но с большей вероятностью так, а не иначе, не правда ль? — Мужчина говорил, как ни в чем не бывало, но Маритта знала, что он испытывает их терпение.

Оставалось надеяться, что Эрик понимает это тоже. Тот продолжал спокойно ужинать, пихая в рот чрезмерное количество порций салата. Не успев дожевать, он брал ещё и ещё, а лицо его то бледнело, то синело. Мари догадалась, что он не хотел вмешиваться в разговор — боялся, что сорвётся, поэтому удерживал себя таким способом. Смешно и досадно.

— Эрик, ты ничего не потерял?

Эрик не ожидал, что отец обратиться к нему. Он закашлялся. Кашлял поразительно долго, но Бернар Дюпон проявил чудеса выдержки и терпения, дождавшись, пока сын прочистит горло и будет способен ответить:

— Кажется, нет, отец…

Его голос сквозил нерешительностью. Баскетболист судорожно тянул время, пока переводил дух. Это была проверка. Он перебирал в памяти все случаи, когда мог обронить что-то компрометирующие, но так и не припомнил.

Очевидно же, что отец хочет пристыдить его, ведь он уже поймал его за какой-то оплошностью, а сейчас просто играется, как хищник с добычей.

Все это время глаза Дюпона старшего оставались прохладными, но блеснули злорадным блеском, когда он вынул из кармана брюк брелок и зазывно потряс им перед собой.

— Я нашел его в аквариуме. — Брелок в форме Эйфелевой башни насмешливо звякнул. — Такая жалость. Я думал, мой подарок найдет применение. Интересно, как он оказался там?

Мужчина бросил брелок сыну. Тот поймал его и, согнувшись пополам, бездумно разглядывал вещицу. Краска местами облупилась. Он уже не выглядел таким новеньким и пригодным, как раньше. И, черт…

Эрик мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно! Это же тот самый брелок, который без дела валялся на дне кармана в серых трико. Тех самых трико, которые он отжимал после умопомрачительного слияния с Мариттой. Их он потрудился вытащить из аквариума, а про брелок даже и не вспомнил.

Маритта незаметно дернулась на стуле при упоминании аквариума. Стиснула зубы. Собрав хотя бы внешние остатки уравновешенности, просканировала глазами мсье Дюпона. О Боги! К чему все это?

И как она не заметила? Он с самого начала явился на обед с воинственным настроем и желанием потешиться над ними, спровоцировать их на что-то. Какой бред! Мариттой овладел бес: ее приводило в яростное исступление мысль, что он пытался манипулировать ими, их реакцией, их эмоциями. Этого она вынести не могла.

Девушка демонстративно громко положила — если не сказать с остервенением бросила! — столовые приборы на тарелку, а сама встала из-за столы быстро, как фурия. Наградив Бернара самым предупреждающим взглядом из своего эталона, она проскрежетала:

— Мы зачали вашего будущего внука там, мсье Дюпон. И я думаю, вы уже догадались, что к чему.

Мужчина не отвечал, молча и с удовольствием наблюдая за разворачивающимся зрелищем. Эрик удручённо вдохнул, будто бы он здесь самый несчастный мученик Преисподней, и поспешил вслед за Мариттой.

Когда пара уже поднималась по лестнице, Дюпон кинул им вслед с сумасшедшим хохотом:

— Трахаться в воде не очень гигиенично! Даже для рыбы.

С тех пор Маритта, опасаясь неадекватного поведения отца Эрика, не ходила обедать в столовую.

И правда, мсье Дюпон все чаще удивлял обитателей дома и слуг странным поведением: бывает, пойдет по длинному коридору в свой кабинет, и так громко и надолго рассмеется без всякой на то причины, что хоть стой, хоть падай. Потом — внезапно! — замолкает. Лицо его — как прежде. Эрик действительно побаивался, что в один из таких неловких случаев его отец задохнётся. Кажется, один из философов так умер — задыхаясь от смеха над собственной шуткой. Страшно вообразить, что такое может случиться и с Бернаром.

Кристоф тоже наотрез отказался кушать в компании отца. Эрику на душе теплее делалось, когда он видел, как мальчик, превозмогая свое странное, невесть знает откуда взявшееся смущение в общение с Мариттой, постепенно привыкал к ней снова.

С приходом весны эти двое часто выходили в сад, обожаемый русалкой, и резвились, играя в прятки, догонялки и настольные игры. Иногда импровизировали пикник: приносили покрывало, сэндвичи в корзинах и смотрели какой-нибудь фильм на ноутбуке Кристофа.

Однажды мальчик решил подшутить над Мари и включил ей ужастик — лучше бы этого не делал! Она до того испугалась скримера в виде сморщенного, изуродованного лица темноволосой женщины, что наотрез отказывалась подходить к гаджетам целую неделю, даже когда Кристоф пообещал впредь так не делать.

Вот смеху-то было!

Эрик подозревал, что раньше братец воспринимал Маритту в качестве русалки как себе равную, но сейчас она сделалась для него, пожалуй, слишком взрослой, как Эрик, поэтому он решил, что игры с ней, как прежде — не лучший вариант.

Но все шло как нельзя лучше, поэтому Эрик был доволен. Осталось дождаться только появление на свет малыша — и они заживут ещё лучше!

Иной раз в сердце закрадывалась дурное предчувствие, но Эрик отмахивался от него, вытеснял его прочь из головы и гнал за шиворот. В конце концов, они заслужили спокойствия более длительного, чем месяц, не так ли?

Эрику было хорошо, как рыбе в воде, и он бы век не ушел из этого гаража, не покинул бы этого места. Но долг зовёт.

Поэтому он, потягиваясь, вышел из гаража. В лицо ударила весенняя свежесть — ах, как хорошо, что март выдался теплым! Уже вечереет, но солнце пока не село, а лишь лениво расправив бока, опускалось к горизонту; небо тронули розово-оранжевые разводы, словно неопытный художник неразборчиво размазал краски по полотну, но — ах и ох, боже мой! — какой контраст; облака неспешно прогуливались по причудливому небосводу; из-за декоративных кустов слышался заливистый смех.

Эрик напряг чуткий слух. Двое проказ! Они же обещали ему сидеть дома — вечером обдает прохладой!

Пригнувшись к земле, точно шпион, Эрик тихо подкрался к кустам, раздвинул их в сторону, образуя небольшую щёлочку, через которую мог тайно наблюдать за Мариттой. Она его не видела, поскольку стояла чуть поодаль и, казалось, была слишком увлечена своим занятием.

Ее занятие — поглаживание стеблей цветов. Она любила растения. Поливала их иногда, срисовывала в скетчбук, который ей подарил Эрик, вела свои наблюдения и часами проводила в теплице.

Маритта поднесла розу к лицу — и парню показалось, как будто отблески ярких лепестков упали ей на щеки.

В свою очередь, как она цветами, так и он был увлечен ею. Глядел, словно привороженный. Но магия здесь не требуется. Маритта сама по себе волшебна. И сейчас, в этот драгоценный миг, она земная как никогда. Даже не верится, даже не хочется верить, что она дочь моря. Ведь ее родословная выстраивает огромную стену между ними.

Как бы упорно они не тянулись друг к другу — они из разных миров. Их связь хрупка.

Что-то кольнуло под ребрами. Есть моменты, которые откладываются в памяти, и мы заведомо знаем об этом. Чувствуем нутром. В сердце Эрика воткнулась игла печали. Он будет помнить этот миг. Он врежется в его памяти — ему известно это заранее.

Он настолько погрузился в свои мысли, что не заметил шелест травы и потому вскрикнул, когда Кристоф, подоспевший сзади, боднул его в бок:

— Эй, Эрик! — Мальчонка ревностно взвыл, как скулящая, но все ещё злобная собака: ему отчего-то очень не понравилось, что Эрик наблюдал за Мариттой исподтишка, будто замышлял неладное. — Чего это ты спрятался? Подсматривать нехорошо!

Старший брат был застигнут врасплох и, неловко смеясь и уворачиваясь от рьяных выпадов Кристофа, вышел из своего укрытия. Маритта скосила глаза — и ее зрачки на миг показались Эрику вертикальными, словно у кошки. Она скептически выгнула бровь. Как учительница старших классов наблюдают за детскими шалостями взрослых учеников, так и она сдерживалась от насмешки, но до последнего продолжала сохранять ироничное и несколько менторное выражение лица.

Наконец, маска спала, когда все трое замерли в тишине и Крис, воспользовавшись этой заминкой, подпрыгнул и ка-ак дёрнул братца за уши, того аж перекосило. Сад взорвался взрывом хохота.

Вот дают!

Братья ещё бы долго сновали по полянке туда-сюда, если бы не та самая вечерняя прохлада, накрывающая ребят, словно шелковый платок, по которому рассыпаны звёзды. И правда — сквозь очаровательное небо смутно проглядывает загадочный силуэт луны.

По оголенным рукам Мари поползли первые мурашки. Она поёжилась — цепкий взгляд Дюпона ухватился за эту деталь и, по-хозяйски уперев руки в бока, он потребовал пройти всех в дом.

Его спутникам пришлось повиноваться. В конце концов, он здесь главный.

— Бука, — буркнул Кристоф, разуваясь.

— Предатель, — парировал Эрик, припоминая, как младший разоблачил его укрытие.

— Дети, — с демонстративной усталостью закатила глаза Маритта, и никто не стал возражать. Напротив, оба Дюпона кивнули с таким видом, будто официально подписываются под этим словом и, видит бог, гордятся этим.

— Маритта! — приведя себя в надлежащий вид, мальчик схватил девушку за руку и потянул за собой. — Идём, ещё поиграем!

— Ладно-ладно, — сдалась она, позволяя вести себя. — А ты дз сделал?

Неделю назад Эрик напомнил русалке, что Кристоф — мальчик, который учится в школе. Во всяком случае, ему нужно больше времени уделять учебе, чем дурачествам. Всё-таки каникулы закончились и пора за работу.

Поэтому с тех пор Маритта каждый раз уточняла это у мальчика, когда уставала или понимала, что игра затянулась. Всегда — ну, почти всегда — он говорил правду, и его честность безгранично радовала Мари.

Она гордилась им, как собственным сыном. И ей приносило искреннее удовольствие проводить время с мальчиком. Все-таки и у нее скоро будет такой… или такая.

— Ну, хоть ты не начинай… — со вздохом простонал мальчонка.

Двое тех, за кого был ответствен Эрик, давно поднялись по лестнице — юноша слышал, как за ними хлопнула дверь его комнаты. Он же мялся в прихожей, как нашкодивший котенок. Будто он нассал в тапок и в томительном унынии ожидал выговор.

Он испытывал это странное, необоснованное чувство вины заранее, как собирался наведаться к отцу. А он собирался. Они не виделись несколько суток… Так неправильно странно. Они живут в одном доме, но не видятся днями если не неделями. А бывало и такое, чего греха таить?

Когда Эрик слушает о семейных вылазках и походах Изабель, или совместном просмотре Жана с его отцом футбола, или близкого и взаимоподдерживающего общения Сэма с матерью, то он невольно испытывает зависть… да, самую что ни на есть настоящую зависть.

Отпускает какие-нибудь комментарии или шуточки, расспрашивает друзей, а потом, попрощавшись и сбросив трубку, бывает, рухнет в кресло, словно собственное тело — сгусток застывшего цемента, и сидит таком положении минут двадцать, обдумывая: почему у него все не так? Почему у отца ложные ценности? Почему он заменил духовную пищу материальной?

Ах, если бы только была жива Селин, этот провал в сердце можно было бы как-то компенсировать!

Мама… чего ей стоило всегда оставаться такой светлой и жизнерадостной? Как ей удавалось сохранить улыбку даже в самые горестные дни? Если бы Эрик только знал, что ее так скоро не станет, он бы о стольком ее расспросил…

В нем скопилось столько вопросов, целый снежный ком! Вот только задать их некому. Разве что… небу.

Как это у мамы всегда получалось? Как она это делала? Эрик припомнил, как Селин Дюпон накрывала поверх напряжённо сжатого кулака отца свою ладонь, говорила ласковые слова, утешала, а когда первый порыв злости сходил на нет, приходила в восторг, заряжала оптимизмом и уверенно заверяла, что все будет хорошо, страдания не вечны и вместе они справятся.

Принцип был всегда одним и тем же, но в исполнении мудрой мадам Дюпон оставался таким же действенным, что в первый раз, что в последний.

Так, телесный контакт, ласковые речи… Стоп-стоп! Первый пункт определенно придется вычеркнуть. Желательно обойтись и без второго. О, боги, это слишком интимно!

Они не в тех отношениях, чтобы… аргх, хватит оправданий, нужно просто пойти и порвать там всех в пух и пра… Просто сделать это. Да. Сделать. И не медлить более ни минуты.

Мысленно отсчитав до десяти, Эрик направился в кабинет Бернара Дюпона. Это была весточка судьбы — ангельские колокола забились у юноши над головой, озаряя его светловолосую макушку просвещением.

Боги… Знакомая тревога перед очень дурным событием, которую Эрик не испытывал уже месяц, расшевелила нутро. Бархатистый, переливчатый, умеренный голос отца раздавался в кабинете.

Эрик не знал, чем он повиновался, когда прильнул ухом к двери, твердо решив подслушать, но век об этом не пожалел.

— Все готово? Прекрасно. В таком случае увозите ее прямо завтра. — В этот момент голос отца стих, словно бы он хотел закончить свою речь, но ему не позволила оппонентка на том конце провода, задав вопрос, на который, наверняка нахохлившись, с неким терпеливым раздражением, насколько такое возможно, ответил: — Зачем, не понимаешь? Я растолкую: она беременна от моего сына, Фрея. Этот олух несчастный не умолчит об этом. Что будет, если станет публично известно, что русалка родила ребенка от моего сына? От такого позора не отмыться. Не глупи. Более двадцати лет я являюсь медийной личностью и безошибочно могу определить, где успех, а где заведомый провал. Дурная слава, как правило, ставит крест на благой. Нельзя позволить прессе прознать об этом.

Все стихло. Напряжённое молчание сменилось мрачным томлением. Вдоль чела Эрика пронесся демон-искуситель: хотел совершить что-нибудь непременно дурное, безрассудное, прямолинейное и даже абсурдное. Первый порыв, от которого аж зачесались челюсти — ворваться в кабинет Бернара, устроить беспорядок, порвать любые бумаги, подвернувшиеся под руки, и рвать и рвать их неугомонно под злорадный хохот душевнобольного человека, и дать знать отцу, что тому ничего не скрыть.

Вот глупость! Эрик в самом деле сделал шаг и в сторону этой идеи, и в сторону этой мыслей. А затем ему представились последствия: последствия эти были одно хуже другого.

Истерика и прямота не разрешат проблему. Маритту в таком случае увезут… Куда? Ему нет нужды знать. Факт прост — ее не будет рядом и она родит вдали, если ей, конечно, вообще позволят родить…

Ворох мыслей хлестал в голове безудержной струёй водопада. Брызги разлетались, разбиваясь об острые выступы скалы, обжигая душу Эрика льдом. Лёд этот — страх. Страх, что отец строит за его спиной коварные планы, в которые он доселе не был просвещен и вряд ли бы узнал раньше, чем Маритты не стало бы с ним.

Действие — это единственный возможный вариант. Сколько не предавайся бесполезным думам, грезам — даже гениальным! — они не принесут пользы, хранясь лишь в одной голове.

Однако пред совершением действия необходим холодный расчет головы. Взывая к рациональному мышлению, Эрик направился к бывшему кабинету Натали.

Дело, которое организовал его отец, не принимается за день. Оно готовится заранее. Возможно, мужчина вынашивал эти планы с того самого дня, как узнал, что вскоре станет дедушкой.

Недели две назад Натали написала заявление об увольнении. Эрик не воспринял это всерьез. Ну в самом же деле, она столь долгое время была опорной тростью для отца: не только в бизнесе, но и в личной жизни. Кто как ни она подняла его с колен после смерти горячо любимой супруге.

И вот — внезапно! — ни с того ни с сего она решила покинуть почетный пост. Эрик не мог представить на ее месте кого-то другого. Это было просто невозможно. С чего бы это? В чем причина?

Эрик бы прослыл наивным дуралеем, если бы допустил мысль, что у этих событий нет взаимосвязи: если предположить, что женщине опротивела идея Бернара избавиться от собственного внука, то причины увольнения ясны. К тому же, следует заметить, что она помогла Эрику. Она не выдала его с русалкой тайны.

Всё-таки он рос с ней; наверняка какая-то ее часть привязалась к нему.

Верно, вот оно что. Она не могла пойти против него теперь, не могла предать ни Бернара, ни его сына. А предать кого-то она была вынуждена. Вместо этого она решила принести себя в жертву обстоятельствам, чтобы сохранить священный нейтралитет. Поэтому она уволилась, отказываясь участвовать в том, что ранило бы Эрика сильнее ножа.

Новая секретарша не знает Эрика. У нее нет причин становиться на его сторону и лишиться высокооплачиваемой работы. Идти за информацией к ней — последнее дело.

Но Натали… она должна знать об этом куда больше, чем он.

Вот ведь незадача… У Эрика нет ее номера телефона. Нет — значит надо раздобыть. «Только бы Мелани не оказалось в кабинете, только бы она вышла…» — взмолилась все существо белокурого юноши.

Боги сегодня не в духе. Они не услышали. Эрик тихо приотворил дверь кабинета, но вот провал: секретарша сидела на своем месте и неспешно заполняла какие-то бумаги. Волосы идеально ровной шторой спадали на ее лицо, закрывая обзор на вход, но, услыхав тихий щелчок, с которым открылась дверь, она подняла голову и вопросительно уставилась на Эрика.

И разразились небеса — парень проглотил язык и не смог ответить на вопрошание Мелани, что он здесь забыл, сразу же.

До того, как войти, он прислушивался к звукам за дверью. Тишина казалась мертвецкой. Он убеждал себя, что там однозначно никого нет, и до того увлекся, что поверил в реальность собственной фантазии.

Поэтому присутствие Мелани в кабинете — шок и потрясение. Он сглотнул слюну. И он тоном-лезвием, высеченным о камень, произнес:

— Добрый день, Мелани. О-оу, видишь ли, тут такое дело: мне очень нужен номер бывшей секретарши, Натали… — он старался бросать слова небрежно. Даже беззаботно по мере возможностей. — Кажется… кажется… у нее есть одна интересующая меня вещица…

Взгляд Дюпона наткнулся на дразняще поблескивающую визитку на краю стола. Это точно была она, ошибки быть не может.

— Так кажется или есть? — отрезала Мелани, раздраженная нарочито ленивой манерой Эрика растягивать окончания слогов. — Вот ее номер телефона, — она резко вытянула руку и буквально сунула визитку Натали юноше в карман рубахи, когда он подошёл достаточно близко. — И больше не беспокой меня из-за такой ерунды, пожалуйста. Я работаю на твоего отца, а не на тебя.

— Конечно. Спасибо.

Если бы девушка не поленились встать, то Эрику казалось, что она бы выпроводила его за шкирку. Благо, это не потребовалось: ноги сами унесли его скорее прочь из кабинета.

По какой-то причине Мелани не нравился Эрик. Должно быть, она находит его избалованным старшим сыночком богатенького папочки. Как бы не так. Кривя губы в презрительной усмешке, Эрик с живостью припомнил, как поймал ее позавчера за телефонным разговором с подружкой. Она жаловалась на то, что совсем не может расслабиться. Мсье «мажор и буржуй» — какой кличкой та наградила его отца — загружал ее работой.

Забавно было бы лицезреть ее лицо, если бы Эрик тогда не прятался в тени и позволил себя обнаружить.

Впрочем, мелочно думать об этом с наслаждением. Добыть рабочий номер Леруа оказалось гораздо проще, чем предполагалось. Он искренне радовался этой маленькой победе. Один шаг сделан.

Прежде чем сделать звонок, Эрик опасливо заозирался по сторонам. Лучше не рисковать. По дому разгуливает прислуга — пусть и немногочисленная — и не факт, что они не вздумают подслушать его разговор и донести Бернару.

Он бы мог наплевать на это, если бы дело касалось лишь его. Но он в ответе и за будущее Маритты, и за благополучие их ребенка. Он обязан быть осторожен.

С этими мыслями он отправился обратно в сад, накинув джинсовую накидку поверх тонкой рубашки в клетку. Натали ответила сразу же — и Эрик, не ожидавший такого, сначала опешил:

— Добрый день, это Натали Леруа. Могу я узнать, кто меня беспокоит и по какой причине? Если это спам, то меня не интере…

— Натали, — теплота в голосе шла от чистого сердца: Эрик поймал себя на том, что он соскучился по ее строгим интонациям. Он… правда рад ее слышать. — Это Эрик. Извини, что беспокою, когда ты уже не работаешь на отца. У меня есть вопрос.

— Эрик-к? — последний слог дрогнул в изумление. Это свидетельствует о том, что она поражена не менее. Что ж, они в двойном шоке. — Что ж, говори: что за вопрос?

— Это насчёт Маритты и нашего ребенка. — Эрик выдержал паузу и готов был поклясться, что на том конце трубки у женщины спёрло дыхание. Ей определенно что-то известно. «Натали, — мысленно взмыло существо юноши, — пожалуйста, не подведи. Это важно». — Я хотел зайти в кабинет к отцу и поздороваться, но застал его за интересным разговором. Речь шла о том, что завтра Маритту заберут. И отец считает, что пресса пронюхает то, что русалка, живущая у меня в комнате, беременна от меня.

Теперь Эрику не казалось — бывшая секретарша шумно дышала в трубку. Она колебалась. В уголке мозга по позитивным мыслям перекатывался шарик — липкий, грязный и омерзительный — и давил их напрочь. Этот шарик — это предательство отца. Оно проезжалось по душе Эрика если не грузовиком, то этим самым шариком.

— Я ушла именно из-за этого, Эрик. Я не хочу губить ваше дитя.

— Именно этого отец хочет?! — Парень не хотел срываться, но слова непроизвольно рыкнули в горле. Дюпон зажал рот рукой. Огляделся по сторонам; вскинул голову вверх, к балкону. Только бы никто не слышал. — Натали, прошу тебя, мне необходима твоя помощь. Речь идёт о ещё не рожденном ребенке. Пусть и русалке. Но это единокровный внук или внучка Бернара Дюпона. К чему смерть невинного ребенка? А Маритта? В чем она провинилась? В том, что родилась с хвостом? Ответь, кто приедет, во сколько и куда они планируют увезти Маритту.

— Эрик… — тягучее предостережение в голосе Леруа напрягало, тонким лезвиям проходясь по нервам. — Я не знаю, что ты намерен делать, но если ты организуешь побег, то мсье Дюпон заподозрит меня. Нет, даже не так: он наверняка поймет, что информацию ты получил с моих слов. Прежде чем уйти, я многое разузнала и пообещала ему никому ничего не говорить.

— Если ты не поможешь, я приклею стикер к двери отцовской спальни с надписью: «Скажи спасибо Натали!» и мы смоемся ночью. — Он пошутил, но женщина не оценила шутку, цокнув языком. — Да ладно тебе, боже мой. Мы не ангелы. Мы грешим и нарушаем клятвы. А обещания — тем более. Разве тебе не будет совестно, если из-за прихоти отца две невинные жизни иссякнут?

Повисла многообещающая тишина. Кажется, женщина что-то решала для себя. И от ее решения зависит многое. Эрик ждал, затаив дыхание, но когда на том конце трубки что-то шелохнулось, он…

Неожиданно понял, что устал. Устал терпеть угрозы отца, его душащий контроль, едва ли не деспотизм, ахах, а почему едва ли? Мысли паром клубились в голове, пока он решался взвалить на себя тяжёлое бремя — отец родной всё-таки! — и рассказать миру о бесчинствах Бернара Дюпона.

Быть может, это станет вторым спусковым рычагом — и власть будет вынуждена послушаться и отпустить на волю всех русалок? Их нельзя порабощать, даже попытка эта разрушительна. Это своевольные, свободолюбивые существа — люди погубят их такими темпами! Опытов поставлено достаточно.

После митинга в Париже вспыхнули новые мятежи по всей Европе. Даже затронули Азию. Те бунты не были так масштабы, но они были! Мировым правителям пришлось пойти на уступки. Пять русалок из всех лабораторий были выпущено на волю, в океаны.

Эти пять русалок — это, быть может, и не грандиозный триумф, к которому стремились люди, но как минимум показатель того, что у народа есть власть над государством. Они могут что-то требовать, что-то менять. Так или иначе они чего-то добились, их мятеж не прошел бесследно, а значит, если «высшие мира сего» не желают внимать голосу простого человека, он заставит их слушать его.

Вдохновленный иллюзией контроля, Эрик пришел к выводу, что публично сообщит о планах отца устранить русалку и их совместного ребенка. Бернар, кажется, упомянул, что «этот олух» разнесет весть о своем дитя. Что ж, он оказался прав!

Поменялись лишь мотивы: сначала он рассказал бы из порыва радостных чувств, а теперь из низкого желания отомстить.

Подло, недостойно? Извините. Обида за обиду.

— Так уж и быть. Твой отец хотел шокировать вас с Мариттой этой новостью во время завтрака. В девять часов утра, если быть точной. — Внутренний циник Эрика едва удержался от лукавого замечания: «ну да, отец как всегда организован. Он не изменяет своим привычкам даже в преступлении!» — За вами должны были приехать люди, которых нанял… — Леруа мялась, подбирая слова, — деловой партнер твоего отца. Если успеете покинуть особняк раньше этого срока, то опасность минует вас, но Маритте все же придется укрыть на неопределенный срок. Скорее всего, пока не родит, а потом отпустить в океан. В идеале не создавать шумихи.

Эрик был рад, что Натали не видит его сейчас. Потому что его юное лицо перечеркнул оскал — оскал такой убийственный, горький и злобный, точно он давал клятву, которую заранее знал, что нарушит. И вроде бы страдал от этого, и радовался не менее.

— Не могу поверить, что все это происходит в нашем современном мире…

Театральная ошарашенность в колебании звука собственного голоса и абсолютно другие, булькающие ощущения в душе.

— Мир современный, а люди все те же.

— Я не забуду, Натали.

Он сбросил. Не хотелось слушать предупреждения, напрасные отговорки или пожелания удачи. Фортуна уже на его стороне! Не просто же так он решился навестить папу в тот самый момент, когда тот — подумать только! — обсуждал это темное дельце.

Поживешь — поймёшь: таких совпадений не бывает. Все переплетено. Дернешь за нить — развяжешь клубок. Или притянешь, как знать? Всяко бывает!

Эрик использует оружие отца против него. И, быть может, обойдя вечно недостижимого Бернара Дюпона в его же игре, он, наконец, получит его признание… Дьявол. Какие же люди дети. Все. С возрастом не меняется ничего — разве что смерть маленькими шажками все приближается и приближается… В итоге настигает — и мы жалеем. Жалеем о прошлом, которого не воротишь… Но есть сегодня. И сегодня Эрику Дюпону девятнадцать лет. Он ещё так молод, жив, и кровь в нем кипит и резвится!

Но отчего же печаль тяготит младую грудь, словно камень, заточенный в организме под самым — гулко стучащим — сердцем?

***

Эрик должен бы постыдиться, что черная зависть током прошлась по его коже, когда он, отперев дверь своей комнаты, застал совершенно беззаботных ребят. И в этот момент ему показалось, что они не знают ни бед, ни несчастий! Должно быть, так чувствует себя невольно любой человек, оказавшийся в беде и негодующий от ее — отнюдь! — незаслуженных масштабов.

Кристоф учил Маритту как правильно дуть пузыри:

— Ну нет, Маритта! — детская обида за взрослого человека, не умеющего простых вещей, паром, как в бани, клубилась в тонком голоске. — Ты все делаешь неправильно: ты дуешь слишком сильно, а надо нежно, как с любимой де… ну, вернее, в твоём случае, парнем. Вот с Эриком же ты нежна, да?

И тут мальчик прямо-таки весь дрогнул, словно беса увидел. А то был всего лишь его утомленный старший брат!

— Ой…

Маритта обернулась, чтобы узнать причину такой резкой перемены настроения, и игриво захохотала.

Эрик трижды проклял себя, но не мог он оставаться таким угрюмым, когда Маритта смеялась так счастливо, а малой краснел, будто его щеки припудрили ярко-красными румянами.

Перестав багроветь, Кристоф снова вручил девушке мыльные пузыри и все приговаривал, словно ведьма над котелком, а котором варится волшебное зелье:

— Концентрация, только концентрация…

Все даёт свои плоды. Под наставлением мастера Кристофа, русалка — ну надо же! — смогла надуть пузырь, такой большой. Он вытеснился из стенок кольца и медленно, словно пёрышко, опускался вниз.

Бровь Маритты дернулась:

— Почему он не летит вверх?

Мальчонка пожал плечами.

— Тяжелее воздуха, наверное…

Эрик чуть не соскочил с дивана от восторга, но только ногами немного поболтал, как ребенок, который лакомится.

Маритта и Кристоф. Возлюбленная и младший брат. Как он любит их в эту минуту! Как любуется ими! И пусть любоваться — это не значит любить, но он глядел и не мог насмотреться! И спрашивал себя невольно: доведётся ли им снова, вот так, по-семейному собраться в доме и говорить, говорить, хохотать, от заката до рассвета?

И что-то подсказывало: нет.

***

Напрасно Эрик переживал, что будет тяжко! Все пошло, как по маслу. Когда Кристоф надумал уходить — доделывать-таки злосчастные уроки — старший брат попросил его задержаться.

Набрав в лёгкие побольше воздуха для продолжительной речи, он пересказал товарищам своим по несчастью все, что ему удалось выяснить и все, что он предпринял для благоприятного разрешения этой комедии.

Эрик давно уж доверял Кристофу. Они не были особо близко, в их общении всегда присутствовала какая-то неизъяснимая формальность и принужденность, что ли? Вот, мы всё-таки одной крови, поэтому уж ради приличия давай иногда пререкаться и отшучиваться, как будто знаем о друг друге все, хотя на самом деле — ничего? Эдакое негласное условие их жизни. Но Маритта их сплотила снова. Возродила в сердцах давно забытое чувство — братскую любовь.

Только с ее появлением — даже с хвостом — Эрик с удивлением вновь открыл для себя лучшие качества своего брата: любознательность, не переходящую меру, верность, надёжность, умение не выдавать секретов и эта его милая скромность, когда его поймаешь с поличным на какой-нибудь личной мысли!

Поэтому он говорил, не колеблясь. Ни на секунду. Кристоф — умный мальчик. Он поймет и сделает правильные вывод. Эрик не сомневался в этом.

Было ли жаль раскрывать темную сущность отца перед младшим братом? Было, конечно. Но чем раньше он повзрослеет, тем будет лучше.

Наверное.

Весть омрачила лица собеседников, но Эрик всей своей сутью ощутил такое колоссальное облегчение, что его было не остановить: под конец тирады он и вовсе пустился воодушевленно жестикулировать с руками и в красках расписывал оппонентам лицо Бернара, когда тот узнает, что его «жертву» уволокли из-под носа.

— Эрик, — прервала его живописные и немного нездоровые мечтания Маритты, — прекрати.

— Хорошо.

Парень на удивление быстро сдался. Строгий голос Маритты вывел его из транса, отрезвил, подействовал, как обезболивающее: он тотчас опомнился и стряхнул себя пыльную негу мести, как неприятную болячку из мыслей.

— Я хочу уточнить: мы просто-напросто сбежим? И все?

— Именно так. И ещё… не переживай, люди доставят тебя в безопасное место, — прибавил он, одобрительно подмигивая Мари.

— Что же это за люди?

— Прекрасные. Тебе уже доводилось с ними встречаться.

По губам русалки пробежала смутная тень улыбки. Кажется, она знала, о каких «прекрасных людях» идёт речь. Уточнять не стала — она была убеждена в своих догадках.

Когда Эрик вызвался проводить младшего до комнаты (точно того монстры какие-то могли украсть, ну ей-богу) Кристоф одернул того за рукав рубашки и с не детской сталью в голосе потребовал:

— Эрик… обещай мне, что с Мариттой ничего не случится.

Сначала юноша опешил от такой серьезности, но, поняв, что мальчонка не шутит, прочистил горло и исправился:

— Можешь быть уверен: с ней ничего не случится.

Побуравив старшего долгим, внимательным взглядом, мальчик молча скрылся за дверью.

— Ну и дела…

Эрик запустил пальцы в волосы и потрепал себя по макушке. Затем, задорно присвистнув и напевая какой-то отдаленно знакомый мотивчик из детства, удалился. Даже дети поют о любви.

Завтра их ждёт ответственный день.

***

Завтра началось с отборной ругани. Они проспали.

Нет-нет-нет, только не это! Невероятно, вот так готовишься к чему-то грандиозному, вынашиваешь план в голове, представляешь лицо противника в момент поражения — и все катится коту под хвост, просто из-за того, что кое-кто не успел вовремя поднять свою задницу с постели.

Будильник не прозвенел, хотя перед сном Эрик проверил его дважды. Это не могло быть просто совпадением. Кто-то знал об их побеге. Или слышал. Или секретарша проболталась отцу, или Кристофу? Хотя ещё вчера Дюпон старший был уверен в надёжности второго на сто и один процент.

Но сейчас Эрик был готов поверить во что угодно, лишь бы проехаться кулаком по чьей-нибудь моське, потому что это уже ни в какие рамки не лезет.

Неужели они с Мариттой не заслуживают счастья или — о небо! — хотя бы незатейливого человеческого спокойствия?

Эрик с горечью свесил голову и сцепил пальцы. Черт. Этот месяц — это была своеобразная отдушина, да, проклятая судьба?

— Эрик? — Русалка неожиданно обняла со спины. — Не переживай. Мы все успеем.

Эрик не отвечал: он лишь подставил лицо для ласк девушки, а глаза его, гипнотизирующие входную дверь, словно бы говорили: «Я все испортил».

Манипуляции сработали — дверь распахнулась, и в комнату ракетой влетел Кристоф. Он взял брата за руку и принялся лихорадочно трясти, словно желая вывести из этого странного состояния: не то транса, не то потерянности.

— Вы совсем, да?! В гостиной какие-то люди.

— Проклятие… — едва слышно выругался Эрик себе под нос. Он встал с заправленной кровати и прошелся по импровизированному кругу, нервно заламывая пальцы. — За нами должны были приехать Изабель и Жан на грузовике. Сегодня все идёт под откос.

— Успокойся, — Маритта в примирительном жесте вскинула руки, видя раздражение Дюпона. Негатив им сейчас не помощник. — Я уверенна, что есть причина, по которой они задерживаются.

— А я не вижу причин для бездействия, — встрял Кристоф. Мотнул белокурой головой и поманил Маритту за собой. — Ты идёшь, Эрик? Если уж проспали, то принимайте ошибку.

Эрик поднял на брата прояснившиеся очи и уставился на него, точно зачарованный, точно разглядел его по-настоящему впервые в жизни. Последняя фраза прозвучала так мудро. Так не по-детски. Когда мальчонка так повзрослел? Эрик упустил этот момент, но что толку тосковать по прошлому, когда решается будущее? Кристоф прав, страшно прав: ошибки нужно принимать. И решать по возможности, а не злиться из-за упущения, злиться на себя за непредусмотрительность, злиться на себя за то, что злишься — и смыкаются линии дьявольского круга.

Линии все ещё не соединились. Есть время — есть возможности. Нужно действовать. Прошли секунды, но у Эрика перед лицом во всем шарме и блеске просияла вечность. Он кивнул и, бросив последний, беглый взгляд на аквариум, с которого все началось, под руку с Мариттой ринулся на первый этаж.

Кристоф бежал впереди них. Экий путеводитель!

Рьяная братия передвигалась стремительно, но бесшумно. Вдруг — Кристоф остановился: все замерли и притаили дыхание, словно один неверный звук мог ненароком разбудить неведомое чудище.

— В гостинице эти злые люди и отец. Я их отвлеку, а вы бегите.

Эрик даже не успел остановить младшего брата: тот бросился вперёд быстрее, чем рука Эрика могла бы настигнуть его плечо в предостерегающим жесте. Кристоф и правда вырос. Такое баснословное самопожертвование. Откуда это у него?

Перед глазами вспыхнул и угас силуэт Селин Дюпон. Верно, она была такой храброй и такой же отчаянной. Как жаль, что первенца обделили этим геном.

Но самое время этот ген в себе вырастить.

Эрик сжал ладонь Маритты и улыбнулся самой ослепительной улыбкой, на которую был способен. Они на цыпочках прошмыгнули через столовую, и вот — пункт назначения, миновав который они окажутся в большей безопасности, чем за последние сутки. Гостиная. Эрик плотнее прижался к стенке, нагнулся, выглянул и… ошалел.

Кристоф устроил настоящее представление по отвлечению внимания: пробегая мимо столовой, он, очевидно, взял кухонные приборы, и сейчас во всю силу долбил в металлическую кастрюлю поварешкой. Звук был оглушающий.

Эрик едва не покатился со смеху.

Пользуясь тем, что все мужские фигуры были обращены на мальчика-чудака, парень с русалкой вынырнули из своего укрытия и резво кинулись к парадной двери. Пальцы дрожали, когда пальцы набирали код. Эрик не сразу понял, что в гостиной стихли любые звуки. Гуд собственных мыслей был громче.

— Неблагодарный подонок, — проскрежетал до боли знакомый голос. — Я делал все для твоего блага, но тебе не хватило ума оценить это.

Эрик обернулся: отец зажимал рот Кристофу и выжигал в старшем отпрыске зияющую дыру. Лицо юноши озарилось светлой улыбкой. Он открыл дверь, выпустил руку Маритты и подтолкнул ее наружу, к свободе. Она поняла посыл и, не оборачиваясь, поспешила прочь. Эрик напоследок подмигнул разъярённому Бернару и показал средний палец. Давно мечтал так сделать.

Дверь хлопнулась — Кристоф до одури впился зубами в потную отцовскую и засеменил к брату и его возлюбленной.

Бернар чертыхнулся и зажмурился от боли. Он вынул из нагрудного кармана жилета платок и протер обслюнявленную ладонь.

— Вы все ещё здесь? — он измерил глазами трёх дубиноголовых мужиков и вздохнул, как мученик Ада. — За ними.

Мужланы синхронно кивнули головами и двинулись следом.

***

Оказавшись за пределами особняка, Эрик облегчённо выдохнул. Мучения закончились. По бокам от него Маритта и Кристоф, а впереди них — обещанный грузовик. Только он какой-то… другой. Но все же Изабель держит слово.

Затемнённое стекло чуть опустилось и из салона выглянула изящная женская рука с ярким маникюром, жестом указывающая на то, что пора садиться. Эрик удивился, но не придал этому большого значения: ну, мало ли, в Изабель проснулся доселе дремавший инстинкт…

— Маритта, сади…

Не успел Эрик договорить, как Маритта покорно села. Только не в машину, а на корточки перед мальчишкой. В его бледно-голубых глазах стоял непролитый водопад из слез. Эрик приоткрыл рот, силясь что-то сказать, но так и не смог подобрать нужных слов.

Русалка порывисто сжала мальчика в объятиях, но тот лишь повел плечами, как человек, который вот-вот зарыдает, и словно бы одеревенел. Даже здоровый румянец сошел на нет.

— Кристоф. — Маритта отстранилась от мальчика, продолжая придерживать его за локти, словно он мог бы упасть. Она проницательно нырнула в его глаза и смогла найти те слова, которые бы могли его приободрить. — Я люблю тебя. Никогда не думай, что ты лишний. Я знаю, что ты переживаешь из-за того, что к сыну известного дизайнера будут относиться по-особенному, а тебя такое положение дел не устраивает, не правда ли? Но ты находчивый и смышлёный, а значит сможешь протоптать себе дорогу и доказать миру, на что способен ты, а не деньги твоего отца.

— Если ты любишь меня, — шмыгнул носом Крис, — забери меня отсюда. Я хочу с тобой.

Маритта встала и принужденно улыбнулась:

— Прости. Никак нельзя.

Девушка прижала руку к груди, в которой стукало сердце — отчаянно, болезненно, как вирус, поедающий клетку. Если бы Мари задержалась ещё на чуть-чуть, она бы наплевала на все и уговорила бы Эрика взять Кристофа с собой. Но Lex* должен быть соблюден, без него никуда.

Она забралась в грузовик и чуть не подпрыгнула на месте, увидев светлую макушку на водительском кресле. Предчувствие ее не обманывало. Она нахмурилась, но ничего не сказала.

Дождавшись, когда Маритта скроется в салоне авто, Эрик повторил ее незамысловатое движение и присел на корточки, чтобы чувствовать себя наравне с младшим.

— Ты ведь ее любишь?

— Люблю, — эхом отозвался мальчик, до красноты растирая глаза, чтобы не разрыдаться перед старшим братом.

— Тогда ты должен отпустить ее. Я отпускаю тоже.

Мысли, как после взрыва, разнесло в стороны. Кристоф испуганно воззрился на Эрика, будто ягненок на волка, оскалившего зубы. Неужели братец догадался?..

— Маритта, — ее имя скользнуло по его губам мягко, как полоска бархата, — слишком хороша для этого сухопутного мира, в котором три царя: алкоголь, разврат и еда. Она будет на воле, в океане, со своими сестрами. С ребенком или без.

— В каком смысле? А как же мой племяшка или племянница?

— Видишь ли, Кристоф… как бы это сказать… Ребенок может быть и чело…

Ворота отворились, крупные мужчины грозно приближались.

— Вот Дюпоновский щенок. За ним, олухи, быстрее!

Эрик рявкнул что-то такое злобное, что и не разобрать — кажется, какую-то брань на китайском, а затем наспех помахал мелкому рукой и залез в грузовик. Машина двинулась с места. Щёлкнул ремень безопасности.

Наконец, Эрик повернулся к спасительнице, чтобы отблагодарить и… замер. Буквально врос в сиденье. Клацнул зубами. Мало ему сюрпризов за одно утро, да?

— Шанталь, — ее имя ровно — хвала небесам! — дрогнуло на губах Эрика, — почему ты помогаешь мне?

— Потому что меня волнует судьба русалок не менее, чем тебя.

Эрик тихо посмеялся такому заявлению. Кажется, до этого момента она делала все да наоборот.

— Вот как? Ну допустим. А где же Изабель?

— Мой отец… — издалека начала Буржуа, нервно поправляя выбившийся из идеально уложенного хвоста локон, и сильнее давя на руль.

«Смотри, как бы твой ноготок не надломился под таким напряжением», — мрачно заметил циник Эрика.

— В общем, не хочу вдаваться в подробности, но он заинтересован в том, чтобы Маритту доставили ему.

При упоминании о том, что ее хотели похитить, русалка вздрогнула, а кожа ее покрылась холодными мурашками, но увлечённые разгорающимся спором бывшие влюбленные этого не заметили. Атмосфера в комнате горела, как в Аду, обжигала лицо и лёгкие. Мари даже захотелось приоткрыть окно. Что-то душно становится.

— Да неужели?! — не выдержал Эрик. — Кто бы сомневался, что твой вечно ищущий во всем выгоду папаша не причастен даже к этому? Проклятье! В его крови случайно нет еврейской?!

— Твою мать! — Блонди выбросила токсичную гранату в ответ. — Не прерывай меня, ясно?! Отец знал, что Маритта беременна… Он особенно увлеченно расспрашивал учёных о результатах экспериментов после твоего твитта. Беременность хвостатых ещё не изучали и вот… Оказывается, русалка самого Эрика Дюпона вскоре родит от него. Папа с радостью согласился на предложение Бернара. Изабель написала мне. Сказала, что если у меня есть совесть, то я просто обязана остановить отца. Но я знаю его лучше прочих. И если его что-то заинтересовало… О, боги, его остановит разве что смерть… или я. Я предложила помощь. У Изабель могут быть серьезные проблемы если выяснится, что это она тебе помогла сбежать, ты понимаешь? Мне же ничего не будет. И я не враг вам. Кончай мыслить ярлыками и стереотипами, Эрик. Та маленькая месть была лично тебе, только между нами.

Спертое дыхание, потирание переносицы и упорное старание усвоить эту информацию. Не выходит… Столько вопросов, но сейчас не до них. Изабель в самом деле решила, что Шанталь можно доверять? И, черт, он действительно не подумал о безопасности своих друзей, а ведь ставил их под удар! Как много просчетов, Эрик Дюпон, как много. Да ты растерял хватку!

Эрик восстановил дыхание и задал один вопрос, устаканившийся в голове:

— Ты думаешь, ты сделала как лучше?

— Ну уж точно не хуже. — Буржуа пожала плечами, игриво подмигнула и расхохоталась под вой сирены. — Я просто ускорила развитие событий, не находишь?

Шанталь укусила внутреннюю сторону щеки. Неужели, полиция преследует их? Да не может быть!

— Не нравится мне это, — одними губами пролепетала Шанталь и приоткрыла окно, кивая Дюпону.

Бог определенно против их побега! Эрик высунул голову. Угрюмо-серый рено и полицейская тачка преследовали их. Копы на хвосте! Прекрасно! Куда, казалось бы, хуже, ан нет!

Дюпон с раздражением всплеснул руками. Шанталь простонала и ускорилась.

— Держитесь, оторвёмся!

— Ты и раньше сбегала от копов? — скептически вскинул бровь Эрик, немало удивленный спокойствием Шанталь. И действительно, ее лицо тотчас приняло сосредоточенное, но не напряжённое выражение, она села ровно и уверенно управлялась с громадным грузовиком. Железные нервы.

— Ты многого обо мне не знаешь.

— Да ты полна секретов, — фыркнул парень, припоминая, как Шанталь смачно врезала одному из охранников элитного клуба, который отказывался их впускать. Оказывается, блонди с пяти лет занималась карате. Она никогда ничего не рассказывала из своего детства; Эрик подозревал, что это связано с детскими травмами. Все, что он знает — это то, что она была чувствительным ребенком.

— Как и ты. Переспать с русалкой… — Буржуа закатила глаза, и Эрик уже пожалел о том, что, вспоминая о ее детстве, искренне соболезновал ей и даже оправдывал теперешнее поведение. — Боже. Да ты извращенец.

— Я здесь, вообще-то. — Маритта неловко протиснулась меж сидений и помахала рукой, привлекая к себе всеобщее внимание.

Шанталь посмотрела на русалка в зеркало и подмигнула отражению:

— Ни минуту не забывала о твоём присутствии, пупсик.

— Берегись! — предупредил Дюпон, едва заметивший краем глаза, как серая рено обогнала и подрезала их.

Шанталь в мгновение ока затормозила. Плечо и грудь Эрика сдавил ремень безопасности. Дыхание спёрло. Если бы не молниеносная реакция девушки, то все могло бы обернуться катастрофой. Столкновения, как такового, не произошло, бампер грузовика лишь царапнул рено.

«С ума сойти, — в восхищение подумал Эрик, меря Шанталь оценивающим взглядом. Она, видно, не на шутку испугалась и сейчас, схватившись за сердце, глубоко дышала, пытаясь успокоиться. — Я и не знал, что ты способна так мастерски управлять авто».

Эрик обернулся и протянул руку вперёд, дотрагиваясь подушечками пальцев до сморщенного лица Маритты.

— Ты как?

— Жить буду, — отвечала она с болью в голосе, и Эрик онемел. Она сидела, сгорбившись и обняв себя руками. На ее лбу выступила испарина. Она выглядела так, будто…

— Уже… скоро?

Впервые за все время Маритта подняла голову, и лишь потому, как неестественно были расширены ее зрачки, парень все понял. Видимо, переживания последних дней дали о себе знать таким образом. Припомнив, как беспокойно вертелась Мари прошлую ночь, Эрик виновато закусил губу. Не надо было ей говорить.

— Держись, — юноша ободряюще потрепал Мари по макушке, — мы скоро доберёмся.

Куда? Далеко? Зачем? Русалка не стала задавать лишних вопросов. Вымученная улыбка на долю секунды коснулась ее губ и скрылась, когда она свесила голову и сконфузилась. Ее руки покрылись мурашками, дрожь колотила ее ноги.

Эрик потёр переносицу. Это все он виноват, он. Зачем он тогда взял ее, когда она предлагала себя всю, без остатка? Ему следовало удержаться — вот к каким это привело последствиям. За несколько минут блаженства он пожертвовал умиротворённой, тихой жизнью. И вот теперь, выходит, что же? В девятнадцать лет ему предрешено стать отцом. Отцом!

О, седьмое небо, будем же честны! Месяц он кормил себя иллюзиями и надеждами, что ему не страшно воспитывать ребенка, что он полностью к этому годов, что он с радостью посвятит себя воспитанию родной кровушки. Что он будет лучше, чем Бернар, в конце концов. Ах, все ложь, все бессмысленное самовнушение!

Нет, нет и нет! Если бы он знал, во что это выльется, он бы ни за что на свете не переспал с русалкой. Нет, нет и нет! Ему девятнадцать лет. Горизонты жизни открывают перед ним свои широкие объятия, и что же? Он принес это в жертву дитя — дитя, которое, быть может, даже не будет человеком? Дитя, которого он не сможет вырастить?

От отчаяния и необратимости прошлого хочется плакать, но сейчас точно не подходящее время. Эрик смотрел в окно и бешеная собака вцепилась в его затылок. Бешенство от затылка до самых мозгов плавило адекватный смысл.

Мужланы повыходили из рено с автоматами — настоящими, как в боевиках! — и прицелились к грузовику.

Такой гнев овладел Эриком, что он бесстрашно выскочил из грузовика, якобы обезоружено поднял руки вверх и, расслабленно покачивая бедрами, как последний плейбой, подошёл впритык к одному из них: кажется, главарю.

— Мужики, давайте решим все мирно. Вам ведь деньги нужны?

Они все поочередно просканировали его хмурыми взглядами, и лишь один, главарь, без всякого интереса буркнул, выпучив толстую губу:

— Нам нужна русалка, мальчишка. У твоего папочки наверняка бабла больше, чем у тебя.

— Как знать, как знать, — лукаво прощебетал Эрик и нырнул в карман, делая вид, что нащупывает драгоценные купюры.

Наконец, его палец кольнуло лезвие, и Эрик, крепко схватившись за рукоятку ножа, ринулся к самому на вид слабому и единственному в этой банде, кто ниже него, бандиту. Момент — этот мелкий бес уже трепыхается в руках Эрика.

— Дайте девушке проехать, — он скосил глаза на Шанталь, которая крутила пальцем у виска и уже собиралась высунуться следом за ним, но он пригрозил ей взглядом. — И тогда я подумаю, следуют ли оставлять вашего рыжего в живых.

Рыжий что-то сдавленно пробормотал, но его слова — если их можно было разобрать — заглушил смех главного.

— Какая жалость, что ты взял самого бесполезного из нас, щенок.

— Да ты блефуешь, — подхватил тот, что стоял ближе всего к грузовику. — У тебя кишка тонка. Сопляк.

Его и обезвредили первого: полицейская тачка припарковалась чуть позади грузовика. Из нее вывалились двое ажанов*. Один из них выстрелил в того, что раскидывался пафосными фразочками. Эрик невольно усмехнулся.

— Оружие на землю. Руки наверх. Это касается всех.

Эрик медленно положил ножик на землю и зачем-то пнул его к одному из полицейских. Тот и бровью не повел.

Мужланам пришлось подчиняться. Секунда — и все автоматы оказались на асфальте. Летели гудки машин, рассыпалась народная брань недовольных граждан, которым перекрыли дорогу. Один из них, очевидно, заприметив самого Эрика Дюпона, подъехал на непростительно близкое для простого зрителя расстояние и достал телефон, снимая происходящее на видео. Хочется верить, что он додумается выложить это в сеть и сорвать как минимум полмиллиона просмотров.

«Как удачно все складывается. Акт мести будет осуществлен сегодня».

— Эй, ты, — Эрик, как ни в чем не бывало, повернулся к снимающему, — да, ты. Вот ты знаешь, что русалка, которую любимый папочка подарил мне на совершеннолетие, сейчас беременна от меня?

Эрик бодро жестикулировал, но, задав вопрос, замолчал. Молодой парень понял, что от него ждут ответа, поэтому неуверенно промямлил:

— Эм, нет, Эрик…

— Тем лучше, теперь знаешь. Обалдеть, правда? Месяц мы жили, как в раю, не зная ни забот, ни проблем. Мы хорошо проводили время, болтали, резвились, готовились к рождению ребенка. Ну чем не семья, да? И мой драгоценный папочка притих на целый месяц. Даже чтил нас своим присутствием за трапезой, прикинь? Но вот не так давно — буквально вчера — я узнал, что он в заговоре с достопочтенным мсье мэром. Оказывается, Стефан Буржуа мало поставленных опытов! Он не готов отпустить русалок просто так! Они с моим отцом тайно договорились — хотели увезти будущую мать моего ребенка и ставить эксперименты ещё и на ней, а ведь она чудом избежала такой судьбы. Я должен так же сделать признание: Стефан Буржуа не заслуживает своего положения в обществе, ты так не считаешь? Его репутация безупречна, но что он делает? Балует нас сладкими надеждами? Не он ли обещал освободить русалок? Возвести мост гармонии и взаимопонимания между нашими расами — кажется, так он сказал. И что в итоге? Пять русалок на воле? Серьезно?! Мы для вас шутка какая-то, мсье Буржуа? Задумайтесь, ведь власть — это отражение народа. Это мое мнение, но я считаю, что французы заслуживают большего, лучшего, и лицемер у власти — это не то, что мы должны терпеть. Хештег долой буржуев!

Парень убрал камеру. На его лице отразилась гамма чувств: замешательство, смущение, задумчивость, монотонные колебания. Он объехал столпотворение и уехал прочь. Эрик смотрел ему вслед в надежде, что тот все-таки зальёт видео на ютуб. А затем обернулся. К его виску тотчас приставили пистолет. Полицейский, видимо, вдохновленный речью юноши, судя по его горящим глазам, шепотом сказал:

— Убирайся отсюда.

Эрик порывисто пожал ему руку.

— Век не забуду.

— Ты столько не проживёшь, — кисло улыбнулся ажан, но Эрик уже не слышал.

Он живенько забрался в грузовик, и стоило дверце за ним захлопнуться — машина тронулась с места. Он пристегнулся и отдышался.

— Шанталь, молю, скорее… — его захлестнула волна отчаяния столь губительная, что он уже не думал о гордости и прочих глупостях. Они отпадают перед необходимостью. А последние силы он растратил на свой монолог с явными оттенками призыва к революции, хм… — Маритта, похоже, рожает. Вбей в навигатор адрес…

— Я знаю, куда ехать.

Блонди с такой невозмутимой простотой пожала плечами, что Эрик поперхнулся воздухом.

— Ты знаешь даже про условленное место? Изабель настолько тебе доверяет?

— Если бы ты больше интересовался моей жизнью, то ты бы знал, что мы с Изабель подружились после того, как ты нас познакомил.

— Ну, началось… — Эрик закатил глаза и, удобно подперев щеку рукой, уставился в окно.

Но священное молчание длилось недолго:

— Это было смело, — Буржуа говорила о непродуманном монологе Эрика, и он заинтересованно навострил уши. Кто бы что ни говорил, но от этих слов может зависеть многое. — Ты не пожалеешь потом?

— В любом случае, тебя это не касается.

Деланное равнодушие.

— Ты хоть себя слышишь? Это касается всех. Положение моего отца в обществе пошатнется после твоего заявления. Хотя я уверенна, что он найдет, как выкрутиться.

Эрик фыркнул. Будто репутацию ее отца можно ещё чем-то подмочить. Да он даже не старался. Правда всегда была на виду, и если бы люди хотели ее увидеть, они бы увидели. Он просто озвучил то, что не осмеливался никто до него. Всё-таки истину глаголят: самая удачная ложь спрятана под носом. Дело в том, что такая ложь, а именно перед носом — слишком проста, чтобы люди в нее поверили. Ведь люди привыкли все усложнять.

Так или иначе, в слух Дюпон сказал совсем другое:

— Так спокойно говоришь об этом? Затишье перед бурей?

— Я должна бы злиться на тебя, но не могу. Что поделать, перед твоим обаянием не устоит никто.

«Я, конечно, польщён до глубины души, но ты мне бессовестно льстишь», — хотелось ответить Эрику, но Шанталь задала вопрос, не на шутку встревоживший его.

— Что-то хвостатая совсем притихла. Проверь ее, нареченный папочка.

Самолюбию Эрика некогда было обижаться на «хвостатую» или «нареченного папочку», поскольку любое оскорбление — если оно не от человека, желающего самоутвердиться за счёт других, прыская свою грубость, как скорпион яд — на чем-то основано.

Юноша подался назад, несколько раз окликнул Маритту, подёргал за руку, но она никак не реагировала. Дерьмо. Этого ещё не хватало. Она в отключке и совсем размякла. Даже при тусклом освещении Эрик мог наблюдать, как побледнела ее кожа, даже мимолётным прикосновением мог ощутить, как похолодели ее пальцы.

Дюпон сообщил спутнице о состоянии русалки, и она проехала на большой скорости, игнорируя красный цвет светофора. Рискованно.

— Потерпи ещё немного, — нервно заверила блонди, видя неусидчивость Эрика.

Шанталь не врала. Ждать осталось недолго. Через десять минут они были на месте. Эрик шустро отстегнулся, залез на заднее сиденье и, подхватив Мари на руки, вылез из машины.

— Ты не идёшь? — спросил он у Шанталь, отчего-то чувствуя себя круглым идиотом.

— Не-а, не-а, — протараторила Шанталь, рассматривая ярко-розовый маникюр, — как ты уже наверняка догадался, смышлёный мальчик, меня стопудово кто-нибудь попытается оштрафовать за превышение скорости и нарушения других скучных правил дорожной безопасности. Так что до встречи, папаша. И ещё кое-что: я отдаю свой голос мальчику.

Врубив музыку на полную катушку, Шанталь умчалась вперёд, оставляя за собой занавеску из пыли и странное послевкусие. Эрик передом предстал перед небольшим загородным домиком, который они с Изабель, Сэмом и Жаном арендовали в прошлом году. Он здесь бывал нечасто в силу своего загруженного расписания, но вот троица пребывала здесь с завидным постоянством.

Встречать Эрика сначала вышла Изабель, за ней — Сэм, а следом, топчась на месте с чрезвычайно виноватым видом, Жан.

— Ну надо же, какие люди! — если бы Эрик мог, он бы возмущённо всплеснул руками. — Да, конечно, Эрик, мы поможем тебе, вообще никаких проблем… — кривляясь, передразнил он вчерашнее сообщение черлидерши. — Я был так удивлен, узнав о твоей дружбе с моей бывшей, Изабель!

Проигнорировав его недовольный лепет, она схватил Эрика за воротник и, рывком притянув к себе, яростно процедила:

— Я настрочила тебе херову тучу смс в ваттсапе, телеграмме и… да где я тебе только не писала, но ты везде был недоступен! Ты хоть представляешь, как мы переживали?! — Наконец, опустив взгляд на «ношу» Эрика, она смягчилась и участливо спросила: — Как она?

— В отключке. Скоро родит. И уж точно была бы в большей безопасности, если бы ты предупредила, кто будет нас забирать.

— Ох, ну простите, Мистер Я Все Контролирую, но и вам следует быть более пунктуальным, ясно? — Пока Эрик взбирался по ступенькам, Жан и Сэм молча сопровождали его по бокам, и когда он добрался до двери, первый открыл дверь. Изабель же отчитывала оплошавшего Дюпона сзади, рьяно тыкая пальцем в воздух. — Пока ты дрыхнул, Шанталь ждала тебя полтора часа!

Сэм перехватил руку девушки и огрызнулся:

— Я понимаю твои чувства, Из, но сейчас не до этого.

— Ты прав, — сдалась девушка и вместе с остальными проследовала за Эриком в гостиную.

Он аккуратно положил Маритту на навесной гамак и присел рядом на пуфик. Она все ещё не приходила в себя, только время от времени что-то постанывала в полудрёме. Отрывки каких-то непонятных фраз… Видимо, на ее родном языке.

— Ты сказал, что она скоро родит, — робко заметил Жан. — И что же нам делать? Как ей помочь? Разве она не должна быть… кхм, в воде?

— Да, точно, — Эрик встал с места, и взгляд его стал более осмысленным, чем за весь последний час. Он будто бы вынырнул из комы или опрокинул в себя литры энергетика. Глаза его возбуждённо засияли на унылом челе. — О боги, да, черт побери! Я так разозлился на себя за то, что проспал, так запаниковал, что у меня все вылетело из головы! Да-да, мы же ни раз это обсуждали, я знаю, что делать…

Пока Эрик говорил, он расхаживал по кругу, но под конец речи остановился возле товарища и с благодарностью похлопал того по плечу.

— От души, Жан! Спасибо, что вывел меня из транса.

— Всегда пожалуйста, чувак, мы же друзья…

Неожиданно Сэм вытянулся по стойке смирно и отдал честь Эрику:

— Отдавай приказы, кэп. Что требуется?

Эрик как-то по-новому, по-отечески оглядел своих друзей и, призывно похлопав в ладоши, проговорил:

— Чистые сухие и сырые полотенца, наволочки, подушки и графин воды… Живее, солдаты, новая жизнь не за горами!

***

Маритта пришла в себя перед самыми родами. К удивлению всех присутствующих, она не кричала навзрыд, не билась в судорогах и не пыталась кого-то обвинить в своей боли. Она говорила Эрику, что у них с этим все проще, но чтобы настолько… Был лишь неестественный жар, как в тот первый раз, когда она прыгнула к нему в руки в форме двуногой особи, обильный пот, шумное дыхание и, кажется, все.

Без крови не обошлось, но ее было так мало, ничтожно мало. Русалка хваталась за простынь, металась по подушкам и дышала, глубоко, порывисто. Был вечер, в доме было тихо. Все были в немом ожидании. Никто не решался на разговоры.

Сэм и Жан стояли в коридоре, прижавшись спиной к стене и глубоко о чем-то задумавшись, Эрик расхаживал по кухне, надеясь принести что-то необходимое, вдруг понадобится скальпель или ещё бог знает что… Изабель сидела перед диваном, на который переложили Маритту, наблюдая за ее муками и грызя ногти от ожидания.

Ей, наверное, тоже, когда-нибудь придется… Боже.

Первый детский вскрик прорезал воздух. Молекул кислорода стало не хватать. Все как по сигналу примчались в гостиную. Изабель, стараясь унять непроизвольную тряску рук, предельно осторожно закутала ребенка в простыни и взяла на руки.

Мальчик. Ее сердце едва ли не взорвалось от напряжения. Это ребенок ее друга. Маленький человек. Мини копия Эрика. Стоп, человек… Изабель оттерла хорошенькое сморщенное личико, как у новорожденного котенка, от крови, и юркнула пальцем под простынь, пощекотала малюсенькую пятку… И правда, ноги. Настоящие ноги.

Какой-то непонятный звук, назначение которого не ясно, взвилось нотой в воздух. То ли приглушённый вскрик, то ли испуг, то ли радость…

Но… как такое возможно?

Эрик, едва не запнувшись о собственные ноги, вихрем, сносящим любые преграды с пути, настиг Изабель. Он взволнованно протянул руки. Изабель бережно вручила ребенка ему.

— Эрик, ваш ребенок… человек. Разве от союза русалки с человеком может родиться человек?

— Мои молитвы были услышаны, — заговорщически шепнул Эрик и, присев на колени, перед матерью, показал ей малыша.

— Славно… какой хороший мальчик, — шепнула Маритта и, прикрыв отяжелевшие веки, провалилась в глубокий сон.

При слове «мальчик» сердце новоиспеченного папочки завелось, словно до этого и не билось вовсе, а так, имитировало, что качает кровь. Теперь он понял последние слова Шанталь. Вот что она имела в виду, говоря, что отдает голос за мальчика. И она была дьявольски права. У Эрика Дюпона сын, рождённый от, казалось бы, невозможного союза.

Эпилог

Спустя десять лет

Колокольчики весело звякнули, оповещая старичка у прилавка о новом посетителе.

В тесное помещение вошёл хорошо одетый молодой человек лет двадцати — свежий, пышущий силой и здоровьем, он широко улыбался. На его лбу не выделялось ни одной морщинки, что свидетельствовало о том, что он редко хмурился и жил в свое удовольствие.

Его соломенные волосы небрежно взъерошены, словно он только что вернулся из спортзала и наспех пригладил их рукой. Деловой костюм свисал с него, точно он резко похудел и не подходил под этот размер, но ещё не купил новый, не менее дорогой пиджак и штаны.

Дорогой парфюм с едва уловимыми нотками пота обуяли мсье Жозеля, подтверждая его догадки о спортзале.

— Бонжур, мсье, — дяденька пригладил кончики своих длинных черных усиков, которых ещё не затронула седина — сказать по секрету, он ими жутко гордился — и распрямил плечи, желая предстать перед этим высоким, стройным юношей в наилучшем свете. — Чего желаете? В моей лавке товары на любой вкус и цвет: резные поделки из дерева, необычные игрушки, картины, кисточки и краски высшего качества.

«Все вы так говорите», — добродушно усмехнулся Кристоф и, вынув из кармана брюк несколько сотен евро и положив их на прилавок, без тени смущения поведал:

— Самый дорогой товар, что у вас есть. На десятилетие моему племяннику.

Мсье Жозель в охапку сгреб деньги и не мог перестать улыбаться. Сынок мажора. Таких он любит больше всего.

***

— Спасибо за покупку. — Старичок с благодарностью помахал застиранным платком в след уходящему Кристофу, словно дева, провожающая солдата на войну. — Приходите ещё!

Затем мсье Жозель промокнул маленькие, как щёлочки, глазки этим платком. Он так растрогался! Очевидно, этот товар он давно не мог выгодно продать — и вот, этот триумфальный день, наконец, настиг его.

В этого Буратино он вложил всю душу. Выйдя из магазина, Дюпон бережливо положил искусную работу в багаж, а сам решил прогуляться вдоль правого берега Сены.

Конец марта, все живое благоухало: голуби толпились на фонарном столбе, бродячие кошки изящно прогибали спину и охотились на птиц, встречные собаки гнались за ними и лаяли в след. Красота. Ближе к семи часам на улице прохладно, но то прохлада лёгкая, приятная.

После недавнего моросящего дождя воздух чист, лёгкие наполняются ароматом корицы. Неподалеку в пекарне пекут булочки. Кристоф на фанат корицы, но ее тонкий запах, щекочущий ноздри, вносит в происходящее толику романтичности.

К слову говоря, о романтичности…

У Оуэна, единственного сына Эрика и Маритты, завтра день рождение, и мальчик, наконец, сможет встретиться с мамочкой спустя полгода.

Впервые за десять лет его день рождение совпал с полнолунием, в которое мамуля сможет перевоплотиться в человека и потискать сына в объятиях, — это раз! Маритта сопровождала экспедицию в Атлантический океан и помогала водолазам с поисками затерянных артефактов на утонувшем корабле, пропустив пять — только вообразите, целых пять! — полнолуний, а значит долгожданных встреч с сыном. Спустя столько времени они смогут увидеться — это два!

Так что завтрашний день, вне всяких сомнений, знаменательная дата!

Кристоф предвкушал завтра не менее, чем его милый племянник. А может (как знать?) и более. Год назад Дюпон, теперь уже средний, а не младший, зарекомендовал себя как подающий надежды фотограф.

Он поступил в престижный лицей на архитектора, чтобы возводить роскошные больницы, ветеринарные клиники, рестораны и коттеджи. Однако бросил это дело, стоило серии снимков принести ему всемирную славу!

И в этом деле не обошлось без Маритты. Ещё тогда, десять лет назад, когда он преподавал ей уроки, у него мелькала запретная мысль — Маритта такая красивая! Ее хвост великолепен, волосы густы и волнисты, талия тонка и гибка, а изящные кисти рук с такой нечеловеческой силой гребут в воде. Было бы неплохо запечатлеть ее на снимки! — так решил он и с такой же решимостью, с которой желал, не сделал этого.

Ещё не все потеряно, и Кристоф по-прежнему находил русалку столь же очаровательной, как и в первую их встречу. Год назад он, превозмогая смущение в сердце и выступившие краской на лице, предложил фотосессию.

И Маритта с радостью согласилась! Это было так неожиданно, что у Криса тогда подкосились ноги и застучали зубы, будто она не на съемку согласилась, а на свадьбу. Хотя против второго он тоже был бы и не против.

Парень хранит эти воспоминания в особой шкатулке памяти: он до сих пор помнит, какой кристально чистой была холодная вода, когда он погружался туда. Как ослепительно сияло солнце, как ободряюще улыбалась Маритта и подзывала его к себе, как она позировала, как раздувались ее жабры, как изгибался прелестный, сильный хвост.

И Кристоф безмолвно щёлкал, внимая этой таинственной красоте морской девы. Никто до него не решался на это. Он стал своего рода первооткрывателем. Несмотря на многочисленные бунты, митинги, призывы к справедливости, люди не знали до конца, с кем они умеют дело.

И не узнают никогда, потому что сухопутная и водная расы слишком разные, да и о существовании вторых узнали не так давно, чтобы всецело доверять. Большинство людей относились ко всему роду хвостатому… с настороженностью.

Как к дорогому другу, однажды предавшему. На лице — радушная улыбка, когда вы его встречаете, а за спиной — топор. Стоит другу подать хоть малейший повод для беспокойства — вы достаете топор и рубите безбожно, опасаясь возможной атаки с его стороны.

Отношения натянуты, мир хрупок, как хрустальная туфелька, и именно в этом, должно быть, кроется причина такого грандиозного успеха этих нескольких особенно удачных снимков.

Кристоф сорвал кучу восторгов и похвал — это раззадорило его самолюбие и помогло принять ответственное решение — а верное или нет, это уже бог судья! — покончить с будущей карьерой архитектора и всецело посвятить себя искусству фотографии.

Он ни о чем не жалел. Он разбирался в геометрии, его креативное и пространственное мышление было развито на редкость хорошо, и — что самое важное! — ему нравилось работать с чертежами, но священный трепет, почти такой же, как у верующего перед иконой, наполнял его до краев исключительно при работе с искусством.

Хочешь не хочешь, а в бездушных чертежах нет сердца, нет возвышенной жизни вне физического тела. Там холодный расчет, сосредоточенность. Лишь искусство способно бросить вызов материальному миру.

И Кристоф бросил. Рискнул всем ради освоения мастерства в этом ремесле. Бросил деньги на курсы, посещал галереи, музеи и выставки, заводил полезные связи, прислушивался к советам и сам их раздавал по мере возможностей. Финансовых неудобств он не испытывал: после того, как отец сошел с ума и его упекли в клинику для душевнобольных, Эрик переписал наследство на младшего брата.

Все деньги империи Дюпон отошли к нему. Не какая-то доля. Полностью, целиком.

Гордость Эрика не позволяла ему взять хоть какой-то процент от этого состояния. Он желал получать прибыль за счёт собственного труда. Благо, он сын своего отца и быстро влился в модельный бизнес — нелюбимый, нежеланный, ранее презираемый им, но зато свой собственный.

В Оуэне Эрик души не чаял. Хвалил его и лелеял, поощрял интересы мальчика к поэзии и рисованию, водил его на разные секции, бег, плавание, но и не забывал об увлечениях сына — записал его в литературный кружок и художку.

Племянник был лукав, остер на язык, и хотя внешне он был эдакая копия Эрика Дюпона, но глаза его — чуть раскосые, узковатые, хитро прищуренные и в момент гнева становившиеся вертикальными, как у хищника из семейства кошачьих — это ему досталось от вольной мамы! Голубые с синевой под зрачками, как глубина океана, в которой родилась его мать.

Тот, что рос, избалованный безграничной любовью папы, устраивал недельные бойкоты и прежутко сердился, когда дядя Кристоф смел его отчитывать за какую-нибудь выпендрежную выходку!

«Тебе следует быть к нему строже», — не раз настаивал Кристоф, но старший брат лишь отмахивался: «Не учи ученого, братишка. Все, у кого нет детей, ведут себя так, словно лучше прочих знают секреты воспитания, недоступные простым смертным родителям. Раздавать советы будешь тогда, когда своими коротышками обзаведёшься».

И, черт, он был прав, но… дети. Свои? Фу-у. Упаси боже. Худшей участи сложно вообразить.

Вымолвить отдельное словечко о детях горячо желанных, но мертвых, тоже следует. Шанталь Буржуа стала востребованной актрисой. Никто не мог ожидать, что она выберет именно такую профессию, и пока все хлопали глазами и восхищались ее игрой, Кристоф считал, что это вполне предсказуемо. Всё-таки правильно кто-то сказал: хорошие актеры — это в первую очередь восхитительные лжецы. А с чем у блонди точно не было проблем, так это с умением обводить людей вокруг пальца.

Что ж, ей следует отдать дань уважения хотя бы за то, что смогла сколотить деньги на своих навыках.

С работой у нее все замечательно. Она быстро вливается в коллектив, известные режиссеры зовут ее сниматься с своих кинокартинах, коллеги пишут ей хвалебные рекомендации. Словом, все обожают ее. Настолько сильно, что готовы простить ей все грехи ее отца, которого пять лет назад смогли-таки уличить в казнокрадстве и засадить за решетку на добрых два года. Даже семейный адвокат не помог, столь неопровержимы были доказательства его вины.

А вот в делах амурных у нее не клеилось. Она желала взять свою вторую половинку под полный контроль, и спустя год (максимум полтора) ухажеры не выдерживали ее чересчур доминирующей хватки и расходились с ней. Она хотела построить семью, создать уютный семейный очаг, родить ребенка, да не могла.

Первый раз, пару тому лет назад, у нее случился выкидыш на второй неделе. Спустя пару месяцев — второй. Отчаяние захлестнуло ее. Пустота в сердца, которую она надеялась восполнить рождением малыша, съедала ее день ото дня. Она принимала антидепрессанты и уже порывалась искусственно забеременеть, но продюсеры отговорили ее. «Непорочное зачатие, да у нас тут вторая Богородица назревает», — отшучивался кто-то в СМИ. На почве ненависти к себе и к миру Буржуа с размаху вляпалась в несколько скандалов. Один из них, кажется, было не так-то легко замять.

Кристоф не знал, как у нее на данный момент обстоят дела, но, помилуйте его небеса — он не мог изменить мнения, что это справедливо. Что она получила по заслугам.

У ее рыжей девочке на побегушках все сложилось с точностью, да наоборот. Ах, да, Софи! Точно-точно, Шанталь, преисполненная черной завистью к своей ассистентке, огрела ту тяжёлой папкой, когда она пришла просить отпуск в связи со своей второй беременностью.

От сильного удара худые ноги Софи подкосились и она, пятясь, запнулась о провод и упала, больно ударившись головой. В больнице у нее остановили лёгкое сотрясение головного мозга, но выкидыша не было! Ох, Крис бы многое отдал за то, чтобы увидеть лицо Шанталь в тот момент, когда она узнала, что после такого смачного удара ребенок ассистентки остался жив, когда сама Шанталь потерпела два выкидыша из-за того, что как-то неправильно нагнулась или стукнулась.

Даже после такого акта агрессии Софи хотела броситься в ноги к своей «подружке», утешить ее пожалеть, извиниться за бог знает что, но, слава Создателю, ее любящий муж уговорил ее порвать всякую связь с Шанталь Буржуа.

Вот как в жизни бывает! У одной успех в работе, но полный провал на любовном фронте, а у другой все наоборот.

Вселенная будто бы услышала насмешливый лепет мыслей Кристофа — он остановился перед баннером с изображением Шанталь. Она в образе героини, походящей на нее саму и по эффектному выбору одежды, и по образу мысли. Фильм, в котором она недавно снималась: «Хроники светской львицы». Какое совпадение! Ей даже не придется вживаться в роль. Это кино про нее.

Кристоф покривлялся у баннера, показал язык, да с чистой совестью направился к машине. Завтра ему ещё именинника поздравлять, если тот, конечно, не начнет выделываться. Опять.

***

Проказы начались ещё до того, как автомобиль дяди Кристофа пристроился в гараже. Громкая танцевальная музыка, детский смех и… о боги, Кристоф же просил не устраивать пир на весь мир! Кажется, Эрик слушал его вполуха или не слушал вообще — праздник проходит не в особняке, а на открытом воздухе. Пока дети резвятся в надувном замке, на гриле жарятся стейки, а посередине стола стоит роскошный торт с кремовой фигуркой именниника и цифрой десять.

Кристоф вошёл на залитую солнцем поляну, прикрыл трепещущие веки и вдохнул чудесный аромат изысканных блюд, вслушался в детские голоса, и такая радость, лёгкая веселость обняла его душу, что если бы это был сон, то он предпочел бы не просыпаться.

На краю сознания мелькнула нехорошая мысль — он завидует, причем по-черному, ведь у него не было такого детства, никто бы не стал звать его товарищей и закатывать вечеринку в честь его дня рождения.

— Грандиозный торт, — только и смог выдохнуть Крис, открыв глаза и изумлённо рассматривая три вкуснейших слоя.

— Это ещё мягко сказано.

Сзади подошёл старший брат и шутливо боднул Кристофа под ребра. Тот закатил глаза, а-ля угомонись, большой ребенок, а Эрик заливисто захохотал. Только сейчас Крис краем глаза заметил Изабель, все это время стоявшую за Эриком.

— Не стесняйтесь в выражениях, мальчики. Это просто аху…

— Изабель, — строго окликнул хозяин особняка. — Здесь дети.

— Поняла. Мне очень жаль твои уши, Кристоф. Все. Молчу.

Она рассмеялась, подняла руки вверх, как бы сдаваясь, и в таком же положении скрылась в доме. Кристоф проводил ее спину недоуменным взглядом.

— Так вот оно что. День рождение сына для тебя ещё один повод выпить с друзьями.

Кристоф с деланным порицанием покачал головой, будто это был удар ниже пояса и такого от старшего брата он не ожидал.

— Почему же сразу выпить? И ты имеешь что-то против, зануда?

— Я — самый очаровательный зануда из всех. И мне нужно откланяться, чтобы вручить подарок имениннику. — Кристоф постучал по деревянной головке игрушечного Буратино и внимательно просканировал поляну, силясь отыскать нужного ребенка среди этого разношёрстного потока. Увидев Оуэна, который за руку с какой-то девочкой невинно прогуливался вокруг батута, Кристоф победоносно объявил: — А вот и он.

Подхватив игрушку за шею, он завел ее себе за спину, что не было видно наверняка, и скалой вырос перед мальчиком.

— Морякам привет, — тот Дюпон, что постарше, отсалютовал рукой. Он знал, что Оуэн мечтает стать моряком (мамины гены дают о себе знать!) поэтому всегда его так приветствовал.

— Кристоф! — Оуэн выпустил руку девочки и бросился на шею дяди. Та неловко помялась на месте о деликатно отошла в сторону. — Я ждал тебя! Что ты мне принес?

Выпустив племянника из объятий, Крис положил ему руку на плечо и, заглянув в глаза, с наигранной серьезностью поправил:

— Дядя Кристоф.

— Зануда! — как ни в чем не бывало хихикнул мальчик. — Ты старше меня всего лишь на одиннадцать лет.

Дядя театрально шмыгнул носом, вызывая сочувствие к своей персоне, и жалобным голоском изрёк:

— Ах, меня уже второй раз за день называют занудой. Что отец, что сын. Мое сердце не выдержит такого удара.

Оуэн ухмыльнулся, как змей искуситель и, смотря в небо, задал вопрос, растягивая гласные, будто жевачку:

— Так чтоооо жеее мнее принееес дя-ядя Крииистоф?

Кристоф любовался племянником. Он растет весёлым, живым и подвижным ребенком. Когда Кристоф заезжает к брату в гости, то он не ощущает той гнетущей, даже в каком-то смысле тюремной атмосферы беспрекословного послушания одному лицу, как было у Бернара. Напротив, у нынешнего поколения Дюпонов тепло, как в микроволновке, и смешно, как на церковном представлении.

Как бы Кристоф не упрекал Эрика в родительской «некомпетентности», он не мог не признать его старания. Оуэну не хватает мамы, но он счастлив, ведь чувствует себя нужным, любимым.

И всё-таки… наступая на грудь своим высоким ожиданиям и идеалам, пора сказать себе, что Эрик Дюпон — хороший отец. Гораздо лучший, чем был Бернар.

— А вот тебе ключик, — Кристоф снял с шеи золотую цепочку с маленьким, изящным ключом и вложил его в раскрытую ладонь мальчика. — Как думаешь, что он открывает?

Оуэн, словно привороженный, рассматривал ключик, а потом без тени сомнения ответил:

— То, что у тебя за спиной.

И он нырнул за спину дяди прежде, чем тот успел похвалить его за сообразительность. Мальчик вставил ключ в отверстие на боку Буратино, завел его, и игрушка, с щелчком раскрыв рот, зашагала вперёд. Оуэн зааплодировал.

— Спасибо! Он именно такой, какого я и хотел!

Оуэн встал рядом с Буратино и замаршировал под стать ему.

— Луиза! — прокричал он той девочке, с которой недавно держался за ручки. — Смотри, как мы здорово шагаем.

Девочка лучезарно улыбнулась и, встав по другую сторону от Буратино, как и Кристоф, принялась изображать его походку.

Кристоф упёр руки в бока и беспомощно посмотрел на стол. Ну, не будет же он, в самом деле, есть с детьми. Голос старшего брата подоспел вовремя:

— И чего ты тут встал? Взрослые трапезничают дома. Но, если ты хочешь пообедать со своими сверстниками — только скажи, — и Эрик игриво подмигнул, рукой указав на длинный детский стол.

— Бе-бе-бе, — передразнил Кристоф, прямо как в детстве. — Я с дураками не разговариваю!

Эрик мог бы ответить что-то ещё, но он лишь последовал за Крисом в дом, и края его губ время от времени подрагивали в ностальгической улыбке. Столько времени миновало с тех пор, как Кристоф говорил это в последний раз. Первые два года после расставания с Мариттой он вообще замкнулся в себе, сделался хмур, как гонец, несший плохую весть с поля боя, и отдалился от Эрика, а ведь старший брат, наконец, проникся участием к жизни мелкого.

Не успело Кристофу стукнуть четырнадцать — он предложил Эрику поиграть в джойстик, и с тех пор их дружба только крепла.

А отец… Да он буквально обезумел. Его план по устранению собственного внука был с успехом провален, старший отпрыск объявил о беременности русалки на всеобщее обозрение, то злосчастное видео свободно гуляло по просторам интернета; для Бернара невыносимо было день ото дня наблюдать нерадивого внука, слышать его крики.

События развивались стремительно. Поскольку Эрик ещё обучался и не мог посвятить всего себя заботе о сыне, то Бернар — на удивление! — позаботился о том, чтобы к младенцу была представлена няня со стажем. Три года.

Три года Дюпон старший подавлял приступы едва контролируемой агрессии, вновь взял на себя весь удар общественности, тактично и призрачно отвечал на вопросы журналистов о своем внуке. В итоге все свелось к тому, что в графе «мать» в свидетельстве о рождении Оуэна спустя три года поставили:

Маритта.

Раса: русалка.

Когда злость полностью овладела рассудком главы семьи, Эрик понял, что так продолжаться не может. На собственно заработанные деньги (и прибыли от продажи аквариума, швейцарских часов и прочих дорогих вещей) он взял в аренду скромную двушку в центре Парижа, сделал ремонт, и переехал туда с сыном и его преклонного возраста няней — Трейси.

Вскоре за дебоширство, вождение автомобиля в состоянии алкогольного опьянения и поджог частной собственности, его хотели арестовать, но Эрик заступился за него (в знак благодарности о проявлении хоть малейшего неравнодушия ко внуку) и настоял на том, чтобы отца упекли в больницу для душевнобольных. Все лучше, чем тюрьма.

Через несколько дней после праздника в честь шестилетия Оуэна Трейси умерла. Прямо в их квартире. Когда Эрик был на работе.

Это стало финальной точкой в необходимости переехать. Эрик как раз недавно продал старый особняк Дюпонов за кругленькую сумму и смог купить новый коттедж: менее большой и роскошный, без подвала и волшебным садом, о котором ранее заботилась Маритта, но с довольно дружелюбными соседями и уютной беседкой.

Кристоф жил с ними после того, как отца на весомых основаниях упекли в психушку, но едва ему стукнуло шестнадцать, он объявил, что все, дескать, спасибо за заботу, я переезжаю к друзьям.

«А не к девушке ли?» — хитро сощурив глаза, полюбопытствовал Эрик. Лицо мелкого (выходит, не такого уж и мелкого!) осталось непоколебимым и непреклонным, его взор был прям и спокоен, но в глазах бушевал гейзер. Лишь присмотревшись, Эрик заметил, что его челюсти напряжены, точно он внутренне готовится к тому, что Эрик на правах опекуна запретит ему.

«Эй, расслабься, — тотчас спохватился старший, мигом сообразив, что Крис, должно быть, просто боится, что Эрик очерствел точно так же, как и отец, — я не строгий надзиратель. Я не посягаю на твою свободу. Если там не будет кокаина и шлюх, то езжай».

Такая бурная реакция встретила Эрика, это стоило видеть! Кристоф со слезами на глазах — зуб даю, они поблескивали драгоценными камнями! — стиснул Эрика в объятиях, едва ли не до хруста костей и, пылко пожав обе руки, откланялся. Выражение его лица — безграничная благодарность.

«Ну надо же, как мало нужно человеку для счастья…» — думал Эрик, провожая братца до порога.

Распрощались. Крепкая связь между братьями как установилась однажды, так и сохранилась по сей день. Они созванивались каждую неделю и завели интересную привычку: отчитываться о каждом прожитом дне в ваттсапе несколькими короткими, но меткими предложениями.

Представлю, пожалуй, некоторые из них ради большей ясности:

Мелкий умник (заходил сегодня в 21:37)

«Игра Престолов захватила меня в свой плен. Закидываюсь попкорном без устали и слушаю про лестницу хаоса уже в который раз. Мизинец лох ГЫЫ»

«Опять кушал. Ладно, жрал. Как свинья»

«Разочарован. Запороли весь сезон. Топор под пальто. Когда увидимся, я расколю тебе череп, как Раскольников старухе, помяни мое слово»

Брателло (заходил сегодня в 21:39)

«Эрику Дюпону, с подросткового возраста привыкшего к прицелам камер и позированию на них, сегодня весь отдел читал нравоучения о том, каким должен быть моделька. Чуть не помер со скуки»

«Оуэн проявил интерес к живописи. Не моими генами пахнет, отнюдь -_-»

«Ностальгируя рыдал. Вспомнил, что мужчины не плачут, только к вечеру и с опухшими, как после смачной драки, глазами»

Маритту выпускали не то чтобы второпях. Действовали относительно быстро после того, как она восстановилась после родов за ночь. Изабель о чем-то шушукалась с Шанталь. Передала, что связи действительно имеют нереальный вес на весах общественной жизни.

Шанталь отправила вертолет за ними. Маритту выпустят туда, откуда ее когда-то отняли. Тихий океан.

Эрику не разрешено было сопроводить ее, от раздражения он щёлкал зубами и заламывал пальцы. А вдруг, Шанталь обманет? Он благодарен ей за помощь, но кто, черт побери, ее знает! Она — человек ситуации и подстраивается под определенные обстоятельства, поэтому на кого точно нельзя всецело положиться, так это на нее.

Однако рискнуть все же пришлось. Он не в том положении, чтобы раскатывать губу и требовать бо́льшую гарантию безопасности, надёжности и прочее.

Усидчивость — явно не та черта, код которой был прописан в генах Эрика Дюпона. Спустя всего лишь час, как Маритту забрали люди, подосланные Шанталь, Эрик вскочил со стула и, решительно сжимая кулаки, громогласно заявил: «Вы как знаете, а я это так просто не оставлю! Довериться Шанталь — это последние дело!»

«Кидать своего новорожденного ребенка — это тоже последнее дело, — парировала Изабель, копируя решительный тон юноши, — ты уже доверился Шанталь и менять что-то сейчас — верх глупости. А я, хоть и очарована этим младенцем, но не являюсь его матерью. Оуэну нужен отец. Напомню: это ты, Эрик».

«Оуэн», — бессознательно повторил Эрик, словно пробуя имя на вкус.

Он бережно взял на руки младенца, осторожно придерживая его за затылок. Его ладонь по сравнению с головкой сына кажется такой огромной. Оуэн… интересно, почему именно это имя русалка обранила у самого входа?

И Эрик остался. Вопреки всему, вопреки своей сущности. Он нужен сыну. Боги, как ново звучат эти слова! Свершилось то, чего он ждал, боялся, предвкушал: у него появился крохотный человеческий сын с именем хорошо рождённого. Настоящий, не куколка. Он совсем живой. Ха-ха, даже слишком.

Вон, все кривляется и открывает рот так, будто посасывает. Даже рефлексы человеческие… Судя по рассказам Маритты — русалки не кормят грудью. С младенчества они ловят для детей мелкую рыбу, кальмаров, устриц и других морских обитателей и раздробляют, превращая в кашу.

Изабель, Сэм и Жан такие умницы! Подружишься с такими людьми, и вера в бескорыстное проявление доброты навсегда останется в сердце. Они предусмотрительно купили смесь для Оуэна.

Оказывается там, в грузовике, Шанталь записала голосовую с просьбой купить еду для новорожденного. В спешке Жан отправился в аптеку — благо, она была неподалеку! — а Сэм и Изабель принялись изучать, как приготавливать смесь для младенцев.

Все оказалось не так страшно, как они думали, и когда Эрик в ужасе разинул рот, мол, нечем ребенка кормить, ребята дружно Усмехнулись и показали невиданные чудеса.

Осталось разве что научиться профессионально укачивать и напевать колыбельную, чтобы все младенца мира тянули к Эрику свои ручки. А потом, когда Эрик первый раз решил сменить малютке подгузник, его настиг пренеприятнейший конфуз.

Оуэн описался. Его бледноватая моча струйкой фонтана хлестнула папочку по подбородку. Он взял влажную салфетку, вытер мочевину и все это время не сводил серьезно взгляда с Оуэна, приговаривая:

«Ну, мсье Дюпон, такое поведение просто неприемлемо для моего будущего наследника, просто недопустимо».

Оуэн в ответ издал звук, походящий на смешок, и радостно замахал руками. Эрик оскорбленно схватился за грудь и на спертом выдохе произнес:

«Ах, улыбаетесь, мсье! Так вы бесстыдник!»

И давай пощипывать сынулю по бокам. Щип-щип. Щип.

«Аааааааааааааа!!!» — вой малыша эхом отскочил от стенок дома, сотрясая как минимум его энергетическую составляющую.

Изабель, вошедшая в комнату и испуганно озиравшаяся по сторонам, выронила сэндвич, который держала во рту.

«Что случилось?»

Эрик поднял на нее пристыженные глаза и виновато ответил:

«Блин, я его щипал. Кажется, не надо было, да?»

Девушка сердито сложила руки на груди.

«Давай мы тебя пощипаем, а?! Я с радостью посмотрю, насколько приятно тебе будет. Вот и разбирайся теперь. Все вы парни, как дети».

«Ну, Из! — взмолился парень, видя, что девушка всерьез собралась уходить, подняв сэндвич и накинув толстовку. — Ты оставишь меня наедине с этим чёртом?»

«Да ты сам, как черт, — словно птичка, попавшая в силок, нахохлилась черлидерша. — Щипаешь ребенка. Безбожник».

«Бу-бу-бу», — обиженно покривлялся Эрик, когда дверь за Изабель захлопнулась.

Глянув на сынулю, который, наконец, перестал выть, как полицейская сирена, Эрик предпринял вторую попытку поменять ему памперс. Когда он управился с этой непосильной задачей — аплодисменты герою! — то победоносно поднял Оуэна над головой. Тот рыгнул.

Эрик закатил глаза: «Яблоко от яблони, — запашок долетел до его ноздрей, и он сморщил нос, — недалеко ушло…»

Первый год Изабель очень помогала Эрику. Затем учеба, переезд, новые возможности — и они перестали общаться, как прежде, но продолжали созваниваться. Сэм и Жан стали профессиональными спортсменами и часто отбывали в другие страны на разнообразные чемпионаты и турниры.

Эрик не видел мать своего ребенка четыре года. У них даже фотографий совместных не было. Странно то, что черты лица Маритты не стерло время, он помнил ее так же отчётливо, как и в первый раз, когда разглядел по-настоящему.

Должно быть, это причудливое свойство первой любви. Эрик не особо следил за новостями. Он полностью посвящал себя карьере модели, работал на износ, чтобы оплачивать коммуналку, еду, шмотки (надо быть в тренде!) услуги Трейси и все необходимое для Оуэна. Со временем он понял, какого было отцу.

Поэтому услышал о том, что с выпущенными на волю русалками тесно сотрудничает ООН, на работе. Подавился кофе. Маритта, скорее всего, в числе этих русалок. Это же значит, что он может связаться с ней!

Так и вышло. Знатно потрепав себе нервы, названивая всем многочисленным знакомым, он смог получить разрешение увидеться с русалками. Их, темноволосых и голубоглазых, собрали со всего мира. Русалок с параметрами Маритты было семь, но он узнал ее сразу же. Она держалась на поверхности воды в некотором отдалении от других.

Он выкрикнул ее имя, и она вскинула подбородок. Ее глаза округлились от удивления. Она подплыла к бортику бассейна, в который их доставили и, схватив Эрика за шею, утащила за собой, в воду. Прямо как в тот раз, в аквариуме. Она целовала его, пока не припухли губы, пока от холода у него не застучали зубы.

В урождённой форме она не могла сразить всех своими знаниями французского, но прекрасно понимала все, что говорил Эрик. Схватив ее за руки, он с восторгом рассказывал об их сыне, его увлечениях, капризах, характере, отношениях с другими детьми и о том, как он скучает по маме…

В ближайшее полнолуние договорились забрать ее из условленной части океана и привезти к нему. Полная луна взойдет через неделю. Неделя, чтобы подготовить Оуэна к встречи с матерью.

Видеться с Мариттой каждый месяц, к сожалению, — затратное удовольствие. Раз в три месяца — на том и сошлись. В сумме всего лишь четыре раза за год. Но это лучше, чем ничего.

После встречи с Мариттой Эрик прочитал Оуэну оригинальную сказку Андерсена про русалочку, обсудил историю с ним, постарался направить мысли мальчика в позитивное русло, склонить их в сторону русалок. Но мальчик упорно не понимал жертвенности русалки.

«Да она же его совсем не знает! — дулся мальчик. — Как можно пожертвовать всем ради принца, которого не знаешь!»

«Женщины любят только тех, которых не знают».

«В тех, которых не знают, только влюбляются. А любят как раз тех, которых знают».

«Ну надо же, маленький философ растет, — Эрик закатил глаза, но не смог скрыть довольной улыбки. Такими речами от маленького сына стоит гордиться. — Этому тебя дядя Кристоф научил?»

«Просто Кристоф!»

В оставшиеся дни посмотрели диснеевскую сопливую экранизацию, потом пытались посмотреть сериал «H2O: просто добавь воды», но мальчик чуть не помер со скуки, да Эрик, если честно, тоже. Начало больно затянутое.

Но Эрик не отчаивался и продолжал любой разговор с сыном так или иначе склонять к теме русалок, какие они добрые, хорошие, распрекрасные и вообще.

Вечером шестого дня на один из таких разговоров Оуэн просто громко простонал и застал папулю врасплох вопросом:

«Пап, ну че должно произойти-то? Русалки, русалки, русалки… Надоело».

Эрик сглотнул с таким напряжением, что даже кадык дрогнул. Он серьезно не знал, что на это ответить. Поэтому просто пожелал мальчику спокойной ночи, выключил свет и вышел из комнаты.

Он недооценивал сына. Эрик думал, что он слишком ребенок, чтобы что-то заподозрить или сообразить.

Ранним утром седьмого дня Оуэна разбудил чей-то незнакомый, пристальный взгляд. Он чувствовал его кожей, он разогревал кровь в его жилах до крышесносной температуры.

«Вы кто?» — спросил он, разлепив веки и вглядываясь в миловидное лицо незнакомки. Она хлопала своими длинными ресницами и, улыбаясь, отвечала:

«Это я».

«Мама?» — изумлённо спросил Оуэн, ещё не до конца осмысливая собственное слово. Как птичка упорхнула с ветки, когда ты сократил расстояние и протянул к ней руку, так и это заветное слово вырвалось изо рта само по себе.

«Собственной персоной».

Маритта склонилась к сыну и припечатала на его лбу нежный поцелуй. Он вскочил с кровати и стал колотить ее по ногам.

«Мама! — рыдания выбивали воздух из его лёгких. — Где ты была все это время?!»

Маритта молча сносила удары. Не то чтобы ей было больно или обидно, но… она родила человека от ног до костного мозга. Если ранее в ее душе теплилась надежда, что в нем есть хоть что-то от ее хвостатого рода, то сейчас она пылью развеялась по ветру.

Эрик впервые за долгое время рассердился на сына и повысил на него голос. Он отнял его от матери и грозно прикрикнул:

«Как ты позволяешь себе так относиться к матери? Она русалка. Она не могла быть с нами все это время».

Оуэн не унимался даже после отцовских слов. Он весь извертелся в его руках и, рыдая, говорил первое, что приходило в голову.

«Уведи ее! Она нас бросила. Мы ей не нужны!»

Эрик с растерянной вопросительностью кинул короткий взгляд на русалку, как бы спрашивая, что она намерена с этим делать. Она позвала его жестом и вышла из комнаты. Эрик уложил сына в постель, решив дать ему проплакать столько, сколько нужно, а сам вышел в след за Мари.

Она стояла в прихожей. Когда Эрик вырос перед ней, она встала и, положив руку ему на плечо, попросила:

«Оставь его. Он имеет право злиться».

«Ты серьезно?!» — праведно возмутился Эрик, но не успел он продолжить свою тираду — девушка прервала его:

«Я не предлагаю оставить все так, как есть. Я хочу подождать до более хороших времен. Иногда нужно просто переждать, чтобы добиться результата, понимаешь? Для него это неожиданность. Ему стоит успокоиться, а для этого — порыдать и выпустить пар. А на это нужно время. Согласен?»

Ну вот что Эрику на это ответить? Он утвердительно кивнул. Ждали аж до самого вечера — там и до обратного превращения рукой подать! — всё-таки упорство маленьких детей можно воспевать в народных балладах.

Но вот, обиженный вышел из своего укрытия — есть, видно, захотел, а не решался, ведь горе-родители его все это время в кухне поджидали! — и, ни на кого не глядя, сел на стул и осевшим от рыданий голосом заметил:

«Пап, ты соврал. Мама не русалка. У нее же ноги».

У Маритты ёкнуло сердце. Мама. Пусть слабо, недоверчиво и предельно натянуто, но он признал в ней родного человека!

«Видишь ли, Оуэн, русалки могут перевоплощаться в людей раз в месяц».

«Все чудесатее и чудесатее, — улыбнувшись во все тридцать два зуба, так беззаботно и наивно, как способны только малые дети, Оуэн повторил фразу из фильма, который они с отцом посмотрели на прошлых выходных. — Ну ты и фантазер, папуля».

Остаток вечера Оуэн показывал маме свои небрежные подделки из пластилина, глины, рисунки, медали, наклейки. Сыграл с Мариттой на планшете в какие-то игры для двоих, показал, как правильно надо ловить ртом начос, и… все.

Русалке пора обратно в морскую пучину. Эрик спросил сына, хочет ли он проводить маму обратно домой, и не испугается ли, увидев ее с хвостом. Оуэн решительно согласился.

Он, казалось, был непроницаем — пожалуй, даже слишком для ребенка! — но когда вот-вот пробила полночь, и Маритта на вертолете пора было сбрасывать в море (некоторые миссии русалки выполняли в морях, а не в океанах), Оуэн подлетел к ней стрелой, прильнул и прошептал так тихо, чтобы было слышно только ей:

«Мамочка, возвращайся скорее, я буду ждать».

Он и правда ждал. И даже ни чуточку не испугался, увидев ее с хвостом. Наоборот, он сказал, что таким мощным хвостом, как у его маман, можно крушить машины. Знал бы он, как чертовски прав.

Вынырнуть из воспоминаний оказалось сложнее, чем думалось, поэтому Эрик тряхнул головой.

Стан Кристофа так тонок и изящен, что Эрик не удержался. Он поравнялся с братом и, потрогав его по бокам и животу, чтобы проверить наличие жирка, недюжино удивился:

— Охренеть ты похудел. Сколько килограмм сбросил, столько же и мук пришлось вытерпеть? Два месяца назад ты не был таким стройным.

Поскольку Кристоф путешествует по всей Европе, беря уроки у всех мастеров мира в искусстве фотографии, скульптуры, лепки и дизайна (расширяет свой кругозор) то братья видеться реже, чем хотелось бы, и в последний раз их встречи, два месяца назад, скрипя сердцем, я вынуждена признать, что Кристоф был пухляшом. Да, девочки, даже в книжках мальчики не идеальны, что поделать!

— Видишь ли, дорогой братишка, я просто захотел. — Кристоф пафосно откинул свои отросшие до подбородка локоны, изображая позирующую нанятой папарации актрису. — А мысль материальна, особенно у людей с такой сильной волей, как у меня.

— То есть все, что мне остаётся — это грызть ногти и втихаря завидовать по-черному?

— Не совсем, но ты на правильном пути.

Братья рассмеялись. Эрик остановился посреди коридора и хлопнул себя ладошкой по лбу, словно его вдруг посетила гениальная мысль! Кристоф притормозил тоже и с немым вопросом уставился на старшего.

— Я совсем забыл! Я же хотел у тебя спросить, — Эрик схватил младшего за предплечья и встряхнул, будто приободряя, — ты умный, образованный, надёжный, целеустремленный, верный, к тому же красивый, молодой, а теперь и стройный парень! Почему у тебя нет девушки? Или я чего-то не знаю?

Настроение между братьями резко переменилось, стоило последнему вопросу предгрозовым облачком повиснуть между ними. Молния заискрилась — Кристоф смерил Эрика стеклянным взглядом и прохладно заметил:

— Ну надо же, сколько моих положительных качеств ты перечислил, о существовании некоторых я даже и не подозревал.

На Эрика обрушилась догадка. Он даже рот приоткрыл, сраженный ею наповал.

— Только не говори мне, что ты… о, кара небесная… — слова точно вставали поперек горла, говорить было тяжело так, будто кто-то обрезал голосовые связки, — ты до сих пор сохнешь по Маритте?

Точно, Эрик. В самое яблочко. Прорезав мякоть.

— Не будем об этом, — твердым, но тихим голосом попросил Кристоф. Эрик сжалился и более не поднимал эту тему, но его сердце ни раз пропускало удары, когда он думал об этом. Любить ту, с которой не можешь быть вместе, которая навека отдана океану. Говорят, любовь — это дар свыше? Да это больше похоже на проклятье…

Тяжело вдохнув, Эрик направился дальше по коридору. Видно, теперь очередь Кристофа оплачивать той же монетой и бередить душевные раны.

— Эрик? — Старший вопросительно вскинул бровь, когда оклик Кристофа заставил его замедлиться. Какая-то тревога гремела голосом Криса. — Вы с Оуэном вчера навещали отца?

Эта семейная традиция установилась, когда самому младшему Дюпону было шесть лет. За день до праздника Оуэна они с папой навещали дедушку в больнице. Он по обычаю был молчалив, но его лицо всегда оживало и будто бы становилось моложе, когда он видел сына и внука. Будто ещё чуть-чуть — и он придет в здравый ум. Но этого не случалось.

— Нет, — спустя несколько секунд ответил Эрик, задумчиво почесав гладко выбритый висок, — и вряд ли больше будем.

— Ты один все решил?! А как же то, что Оуэн рад видеть дедушку, да и тот, несмотря на свое слабоумие, хоть улыбается, когда видит внука.

— Да, Кристоф, один. Потому что я отец Оуэна. И у меня не было возможности посовещаться с его матерью на этот счёт. Но я думаю, что она бы одобрила мое решение. К тому же… неделю назад, когда я отчитывал его за очередную выходку, я так рассердился на то, что он смотрел куда-то в сторону, а затем, спокойно взглянув на меня, сказал, что дедушка ругать бы его не стал. Дедушка, черт побери. Твой дедушка не желал твоего рождения, более того, на пару с твоей мамой он хотел тебя прикончить — в сердцах сказал я. И чертовски пожалел. Оуэн прорыдал ночь, не общался со мной сутки. Потом, вечером, подошёл, подёргал за брюки и спросил с такой надеждой: «Папа, ты ведь пошутил про дедушку?» Я не мог и не хотел врать, поэтому подтвердил и… Проклятье, он потребовал потребностей, и я рассказал ему почти все, за исключением некоторых деталей. Он так серьезно выслушал меня и заключил, что больше не хочет навещать дедушку. И я понимаю. Никому не хочется добровольно видеться со своим несостоявшимся убийцей, даже если это родной дед.

— О, Господь, — младший свел брови к переносице. Сколько драматичных разговоров в этот день! И время, как назло, тянется медом, а говорят, что оно не резиновое… Ложь! Радости мимолётны; муки медленны. Закон подлости.

— Он не поможет, — весело подхватил Эрик, тоже уставший от этих серьезных разговоров. — И уж точно не наполнит желудок за тебя. Изабель запекла индейку. Просто пальчики оближешь. Ты должен попробовать.

Кристоф решил подхватить его порыв и подыграть. Им не в первой делать вид, что ничего не случилось.

— Да, ты прав, я с удовольствием.

Когда братья вошли в светлую и просторную кухню, нос тотчас наполнился восхитительным ароматом свежезапеченного мяса индейки и специй. Как вовремя они пришли! Изабель только-только вынимала блюдо из духовки; вокруг нее клубился пар, но быстро рассеивался. Кристоф поймал себя на том, что неосознанно покусывает нижнюю губу, представляя, как будет хрустеть во рту аппетитная корочка. Предательский аппетит!

За столом уже ждали гости, а он так и замер на месте, будто окаменел. Ему в голову ударила странная мысль! Ударила и не отпускала даже тогда, когда на стол уже подали, произнесли тосты имениннику и принялись кушать, попутно обсуждая какие-то незначительные вещи.

Он все думал об Изабель. Вернее, о том, как она выглядела. Она доставала индейку и ориентировалась на кухне так уверенно, словно проделывала все это не раз. В этом доме. На этой кухне.

Ее руки, облаченные в бирюзовые прихватки, фартук из того же набора — седьмое небо, этого не было в арсеналах Эрика! Да ну, быть не может. Не церемонясь, Крис, пользуясь тем, что сидит рядом с братом, придвинулся к нему непростительно близко и с жаром выпалил:

— Кем тебе приходится Изабель?

Эрик лукаво скосил глаза.

— А что?

— Отвечай! — бурным полушепотом потребовал Кристоф, отчего-то возбужденный мыслью, что раскрыл чей-то личный секрет.

— Девушкой, — невозмутимо пояснил Эрик, не отрываясь от вкуснейшей индейки, — мы встречаемся почти месяц.

— Да ладно? Спустя столько лет? — младший поперхнулся шампанским, которым решил запить удивление. — Вы же терпеть друг друга не могли! Ну, в смысле, постоянные стычки и тому подобное…

— Я тебя понял, — хохотнул Эрик. Видимо, он слышал это уже. И не раз. — Ну, поживешь и не такое увидишь.

— Маритта знает?

— Мы с Изабель сошлись недавно, а с Мари не виделись уже полгода. У меня не было возможности ей сказать.

— Оуэн.

— Изабель первая, кто держала его на руках. — Эрик говорил это с такой важностью и гордостью, что становилось понятно непросвещенному, что это значимо для него. — Она привязалась к нему. Они прекрасно ладят. Вместе играют в теннис.

— Могу поздравить тебя. Девять лет без отношений, и вот…

— Пожалуй. Когда ты отбываешь в Сан-Франциско?

— Через два дня, а чт…

— Великолепно. Встретишься с Мариттой. А то два года не лицезреть любимую — я тебе не завидую.

Кристоф мрачно усмехнулся и закатил глаза.

***

Кристоф нетерпеливо кусал губы. Эрик заламывал пальцы. Его ко всему прочему обуяло предвкушение — предвкушение их объяснения. Он не сомневался, что она поймет его и, более того, не будет злиться, ведь они видятся четыре раза в год — только представьте! — но все равно было горько.

Вроде все и очевидно, но когда ты произносишь это в слух — все меняется, и отношение к этому вопросу тоже.

— Ну когда уже? — взрываясь от нетерпения, совсем как маленький, хныкал Оуэн, кутаясь в осеннюю куртку, которую его заставил натянуть заботливый папаня. Они топчутся на безлюдной поляне уже полчаса в ожидании вертолета, но от него ни слуху, ни духа.

Наконец, долгожданная точка появляется в небе — сильные лапти разрезают воздух.

— Отойдите! — закрываясь ладонью, обтянутой стильной кожаной перчаткой, от пыли, поднимаемой ветром, Эрик как-то бессознательно загородил «детей» собой.

Вертолет шумно приземлился. Через несколько минут из него, покачиваясь и неловко смеясь, вывалилась Маритта:

— Ох, держите меня, я совсем потеряла координацию!

Кристоф и Эрик взяли ее под руки и помогли спуститься.

— Спасибо, мальчики!

Маритта каждому поочередно подарила ослепительную, как летнее солнце, улыбку.

«А у нее игривое настроение, — с каким-то бессознательным облегчением заметил про себя Эрик, — прекрасно, скандалов не будет».

Затем он бросил обеспокоенный взгляд на Кристофа. Да он же буквально светился изнутри. Прикоснешься — обожжешься, он же пылающее солнце. Он смотрел на Мари, не сводя с нее взгляда, пристально, восхищённо, с необъятной нежностью. Так ребенок играется с щенком. Так младенцы инстинктивно тянут крохотные ручки к материнскому лицу, не осознавая своего счастья, но невольно дорожа им.

Оуэн первый имел честь задушить маму в объятиях. Она легко подняла его на руки и не без удивления отметила:

— Да ты совсем вырос.

— Ну, так мне уже десять лет, — гордо объявил мальчик. — Я один из самых высоких в классе.

— А у меня для тебя подарок на день рождение, взрослый ты мой.

— Ну, сейчас час ночи, — как бы в подтверждение своих слов Оуэн зевнул, — так что фактически мой др прошел, и ты опоздала, мамуль.

— Мне очень жаль, Оу, — Маритта погладила сына по вытянутой шее, как котенка. Она единственная, кто так сокращала его имя, и был в этом какой-то шарм по-русалочьи. — Но я уверенна, что подарок придется тебе по душе.

— Удиви меня! — с вызовом хихикнул он.

Мама опустила сына на землю и, чуть покопавшись в своей сумке, торжественно вручила Оуэну ракушку. Огромную и тяжелую, как булыжник. Когда мальчик взял ее на руки, то чуть не присел под тяжестью ее веса, но стойко выстоял.

— Спасибо, мам. Она очень красивая. А слышно море?

— Не море, — поправила Мари, таинственно улыбаясь. — Звуки океанского дна.

Оу поднес раковину к уху и вслушался. Затем быстро-быстро замигал глазами и восхищённо защебетал:

— Я слышу! Не какие-то смутные звуки, а волны, шуршание песка, как будто бы по нему ходит краб… — вдруг его глаза наполнились печалью. — Ее было достать не просто, да, мам?

Он вперил в русалку проницательные глаза — точь-в-точь, как у нее самой — и ей на миг захотелось раскрыть душу перед сыном, поделиться с ним, какими трудами досталась эта ценная ракушка, имеющая специфичные свойства. Однако она не хотела огорчать сына, а потому просто прижалась к его щеке и сказала:

— Поверь, оно того стоило. Ну, беги в машину, становится холодно. Я скоро буду, но сначала поговорю с твоим папой. Видишь, в каком нетерпении он на нас смотрит, ему явно есть, что сказать.

Этот секретный шепот внушил Оуэну ощущение, будто они с мамой секретные агенты! Он посмотрел на папу — и правда! — тот места себе не находил. Буквально ерзал от невозможности терпеть. Столкнувшись со взглядом сына, он отвернулся, типа ему вообще неинтересно, когда они перестанут шушукаться, и мальчик едва сдержал желание прыснуть в кулак.

— Ах, это, — он ни на минуту не чувствовал себя виноватым! — Да он очкует признаться тебе, что у него появилась девушка. Как малявка, да?

Оуэн заговорчиски подмигнул Мари, с жадным любопытством следя, как эмоции сменяют одна другую на ее лице. Он словно бы искал материнского одобрения.

— Не то слово. Наконец-то у него появилась нормальная, человеческая девушка!

— Вот и я о чем! — поддакнул он, но стрелой метнулся в машину, когда мама пригрозила ему рукой. Хлопнула дверь.

С удовольствием дыша морозным воздухом, Маритта спрятала руки в карманы пальто и прикрыла веки. Есть в человеческом мире вещи, которые хватают ее за душу, ради которых хочется переродится двуногой особью и гулять по паркам, скверам, узким улочкам, проспектам, не боясь, что перевоплощение вот-вот спадет — и придется вновь нырнуть в шелк воды.

В поле было темно за исключением фар.

— У тебя ко мне, похоже, есть какое-то дело? — с улыбкой такой, словно она знает какую-то тайну — а так оно, в сути, и было! — спросила она у Эрика, когда он подошёл к ней сзади; его теплое дыхание шевельнулось у ее затылка.

— Ну, дело — это громко сказано. Мне просто хочется с тобой кое-чем поделиться.

Маритта раскрыла глаза и довольно мурлыкнула:

— Например, тем, что у тебя в кои-то веки появилась девушка?

Дюпон усмехнулся и неловко потоптался на месте.

— Этот проказник все растрепал? Какой болтун, боже… И в кого такой?

Маритта добродушно пожала плечами, так и не оборачиваясь к Эрику. Она была не в силах оторвать взора от леса, на которое давно опустились сумерки. Какая прекрасная ночь…

— И кто эта счастливица?

— Ты ее, должно быть, помнишь. Изабель. Она первая взяла Оуэна на руки.

— Да! — с восторгом подхватила Мари. — Я ее помню. Но, Эрик… кхм, это шутка такая? Вы же постоянно огрызались!

Русалка заливисто захохотала — и чем-то ее смех напоминал смех Эрика! — а парень дважды закатил глаза.

— Не поверишь, Кристоф отреагировал точно так же!

Уже опустевшая сумка Маритты податливо приподнялась с новым порывом ветра. Голос Эрика прогрохотал за ее спиной:

— Крис, ты чего там стоишь? Мы уже собираемся ехать.

Кристоф ответил что-то: его негромкую фразу унес ветер. Троица села в машину. Всю дорогу молчали. Оуэн спал на заднем сиденье, удобно расположившись на коленях матери: она думала поддержать разговор, но вскоре тоже сдалась приятной неге сна и провалилась в небытие.

Эрик уверенно управлялся с автомобилем. Он предусмотрительно спал весь вечер после праздника — это добрые четыре часа! — поэтому его никаким боком не клонило спать.

Крис пытался развлечь брата разговорами, но тот отвечал уклончиво и как бы неохотно, и младший сдался, поддавшись искушению Морфея. Всю дорогу, до самого дома, Эрик размышлял о том, сможет ли Кристоф решиться рассказать о своих чувствах Маритте, наконец? Бог знает, когда им вновь доведётся свидеться! В отношениях с людьми — особенно доверительными! — медлить никак нельзя: никогда не знаешь, как круто повернется жизнь. Невысказанные чувства, мысли, ударят под дых ужасной болью, когда узнаешь, что этого человека уже нет в живых, или он уехал на другой континент, оборвав все связи.

***

Маритта не хотела будить Изабель и с радостью бы поприветствовала ее утром, но она сама вышла на порог и обняла русалку, как давнюю подругу. Всей гурьбой выпили чай и разошлись по комнатам.

Но Маритта — вот ведь незадача! — совершенно не спалось.

Она не хотела разбудить сына, сопящего у нее под боком, поэтому тихо вынырнула из кровати, сладко зевнула и потянулась на месте, разминая затёкшие мышцы. Упорхнула из комнаты, словно бабочка — только крыльев не хватало; они бы трепетали за ее спиной, когда она была в волнение.

Если была такая возможность, то Оуэн всегда требовал, чтобы мать находилась как минимум в его комнате, а в идеале — в одной кровати. Он не хотел расставаться с матерью даже во сне.

Он тосковал по ней, тосковал упрямо, безутешно. Маритта тоже иногда со смущением перехватывала себя на мысли, что помнит милые черты мамы и своих морских подруг, но тут же отдергивала себя — все вздор! — ведь мама была бы недовольна ей. Она всегда учила быть сильной, а придаваться этим воспоминаниям — само воплощение слабости… человеческой слабости.

Она спустилась на кухню. Яркое свечение луны проникало сквозь полупрозрачные жёлтые занавески, создавая восхитительный контраст цветов. Чуткие глаза русалки быстро привыкли к свету и она, подойдя к стенке, на которой висели фотографии в рамках, провела по одной из них, где изображены Изабель и Эрик.

Они сидели на скамейке в парке и поедали сливочное мороженое. Болтали ножками, как дети. Счастливые, беззаботные.

Интересно, что их сблизило до такой степени, чтобы перейти черту дружбы?

— Ты ведь знаешь Эрика, ему необходимо засыпать рядом с любимой… — шевельнулся знакомый голос у самой ее шее. Она дрогнула, недовольная тем, что не ощутила посторонние присутствие, увлеченная своей фантазией. — Как бы сильно ты ему не нравилась, он не может любить на расстоянии.

Русалка развернулась с понимающей полуулыбкой на устах. Кристоф смотрел на нее, наклонив голову то вправо, то влево, будто бы желая запомнить ее такой, какая она есть в эту минуту со всех ракурсов.

— В аквариуме я наблюдала за ним год. Я знаю это лучше прочих. Так что не надо, Кристоф. Я вижу, что ты делаешь. Ты оправдываешь его. Было бы что оправдывать. Я его не виню. Мы слишком разные. Если бы я была человеком… — на секунду она вкусила запретный плод сладкой думы, но тотчас выкинула это из головы. — Но, увы.

— Как-то грустно.

Такая наивность неспокойной рябью прошлась по всему лику Кристофа, что на секунду он показался ей тем же ребенком, что и десять лет назад. Воспоминания защекотали ее нутро, бередя душу.

— Это жизнь, — она пожала плечами, и этот жест был почти равнодушным, почти сухим. — Ну, если это все, то я пойду досыпать.

Она уже собиралась уходить, но младший Дюпон перехватил ее за руку. Она вперила в него не взор вовсе, а огромную молекулу удивления, мол, парень, ты чего творишь?

Поняв, что держит ее слишком принужденно, Крис разомкнул пальцы.

— Нет, Маритта, ещё кое-что. — Крупные мурашки пробежались вдоль всего позвоночника. Он говорил на одном дыхании: — Я люблю тебя. Не как младший брат. Я ещё тогда, десять лет назад…

Видя, как тяжело ему даются эти слова, Мари приложила к его губам палец.

— И это я знаю тоже.

— Да ну, какая же ты, однако, всезнайка, — фыркнул Кристоф, не приближаясь, но и не отдаляясь. Он словно бы чего-то напряженно выжидал, как пантера, которая готовится к прыжку.

— Ты научил меня быть такой. — Миловидная ямочка мелькнула у самых губ Мари, когда она искренне улыбнулась. — Пожинай плоды.

Кристоф ждал момента — и это он. В конце концов, никому знать не дано, когда они смогут вот так болтать снова, так? Ну, была не была!

«Гори все огнем, гори!» — мысленно он взывал к своей решительности.

И она откликнулось на зов — одной рукой Кристоф обхватил затылок Маритты, а другой обвил ее талию. Он держал ее не слишком сильно и медлил несколько мгновений, как бы давая ей фору отстраниться и остановить его от свершения ошибки. Она ничего не предприняла. Парень прижался к ее губам в чувственном, нужном поцелуе, о котором бредил столько лет, и вот, наконец, это все происходит взаправду, наяву!

Ее губы оказались пухлыми, обветренными, ловкими — она потянулась на носочки и ответила ему с не меньшим пылом. Ах, знал бы он, как она отреагирует, попробовал бы сделать это раньше!

Ничто не вечно — поцелуй прекратился, их губы разомкнулись, но Крис все ещё не успокоил лавину, поднявшуюся внизу живота.

— А можно ли как-то стать… одним из вас?

Глупый вопрос, тупая надежда. И все же, она не умирает, ее проносят с собой до гробовой доски.

— Люди, — горько усмехнулась Маритта. — Ну, нет. Чудеса чудесами, но это уже слишком. Ты рождаешься либо русалкой, либо человеком. Обходных путей не дано. А если они и есть, то мне о них неизвестно.

— Как скажешь, — он взял ее за руку, и подобно истинному джентльмену легко, почти невесомом поцеловал пальчики.

Мари улыбнулась. Кристоф вскинул ресницы и угадал назначение этой улыбки — так улыбаются моментам, которые откладываются в памяти до конца дней.

Она будет помнить. И он обещает не забыть.

© Bonifacy / Ульяна Розенберг

Опубликовано 05.06.2020 в 17:29
Прочитано 509 раз(а)