Случайные записи
Недавние записи
|
Грязное чувствоЧасть 1 -Учредительное собрание! Вы только подумайте! Я всегда говорила: свиньям место в свинарнике, а не в политике! - щёки старой графини вспыхнули под слоями пудры. За этот вечер Бриджит де Валуа допивала уже пятый бокал вина, а своей нехарактерной разговорчивостью привлекала горстку слушателей. - Людовику следовало бы задавить их немедленно, как это оскорбительно! Бриджит де Валуа плохо разбиралась в политике, но при этом многое считало оскорбительным. Вчера ее оскорбила шляпка пришедшей в её дом на приём гостьи, а сегодня самопровозглашённое Учредительное Собрание. Обычно на её ворчание не обращали внимание, но только не в этот вечер. Париж был слишком напряжён: все ждали реакции короля. -Плебеи заполонили все улицы. Всё время кричат. -Но хотя бы беспорядки пока не устраивают. -Это пока. Уверена, если бы не жандармы... -Сегодня они устраивают Учредительное собрание, а завтра погонят нас из наших домов, говорю вам, так и будет! Несколько человек согласно зашумело. У Франции была горячая кровь, и им хватало крестьянских восстаний, чтобы вполне поверить в грядущие изменения. Стабильность. О ней давно приходилось только мечтать. Неурожайные годы и пустая казна не делали людей спокойнее, а кричащие от голода крестьянские дети только разжигали в собственных родителях ярость. Николь де Монморанси вполне могла понять гнев третьего сословия, эти человеческие чувства были вполне объяснимы, но, к сожалению, от этого они не становились менее пугающими. Даже сейчас, когда она сидела в прекрасном саде дома де Валуа, этот страх был с ней. Словно издалека она слышала музыкантов, затаившихся среди тени деревьев, да и гулкий голос Бриджит едва достигал её ушей. У Франции горячая кровь, не уставал повторять ее отец, а горячность ведет к большим проблемам. Николь понимала это и в любой ситуации пыталась держаться достойно, даже отстранено, но сейчас ей хотелось вскочить и убежать. Она бы без проблем протиснулась через группки щебечущих женщин, захлопнула за собой чёрную металлическую дверцу калитки сада и дала команду извозчику ехать домой. Но все это было бы непозволительно дурным тоном. Николь глубоко вздохнула, отчего кости корсета впились в рёбра, на губах её появилась легкая, безмятежная улыбка. - Николь, ma chrie, - мягкая изящная ладонь графини Бриджит накрыла руку девушки,- а что думаете вы? -Боюсь, что я сбита с толку. -Как и все мы, - закивала графиня. Из её волос, заплетённых в витиеватую прическу, упал один из прикреплённых белых цветков. Николь подумалось, что к концу вечера они опадут все. - Никто не любит проблемы. -Когда их ждёшь - они непременно приходят,- согласилась Вивьен де Жаде, молодая женщина, недавно вышедшая замуж за русского графа. Поговаривали, что она скоро уедет в Россию, и это нисколько не огорчало Николь. Вивьен, с её точки зрения, была излишне приставуча и неугомонна. Для неё у Николь было особое определение: чрезмерная во всем. -Я уверена, Его Величество во всем разберётся,- глаза Вивьен засияли в восхищении только при одном лишь упоминании о короле. Бриджит недовольно поджала губы. -Вы слишком легкомысленны, ma chrie. Оставьте это, Вы уже не дитя. Вивьен, не прекращая улыбаться, пожала плечами. Серьёзные думы редко омрачали её прелестную головку, но по воле судьбы она прожила долгую и безбедную жизнь. 2 июля 1789 года Вивьен де Жаде покинула Францию и больше никогда туда не возвращалась. -Николь, Вы еще заняты своими трудами?- спросила графиня Патриция де Лаваль, которая была всего на несколько лет моложе Бриджит. Патриция в глазах Николь могла служить примером всем благородным женщинам: она одевалась изящно и со вкусом, её голос никогда не повышался, да и пьянеть она себе не позволяла. За спиной Патрицию называли "монашкой", и так как семья её не была особенно влиятельна или богата, она редко появлялась на приемах. Но у Бриджит графиня была частой гостьей, а месяц назад буквально поселилась в поместье Валуа, скрашивая одиночество старой подруги. -Труды? Помилуйте, Патриция, какая скучная тема!- сказала Вивьен, заслужив согласные возгласы слушающих их дам. -И всё-таки, Николь, - настаивала Патриция.- Мне хотелось бы послушать. -Здесь нет ничего серьёзного. Просто хобби, спасающее меня от скуки. - Ботаника, - усмехнулась Патриция. - Странное для девушки хобби. Ваш отец писал, что нанял для Вас лучших учителей, но вы не торопитесь ехать домой. Он переживает, Николь. Вы уже год как должны были уехать из Парижа. Если не хотите объяснить причину, то хотя бы пишите ему чаще. К щекам Николь прилила кровь. Патриция была давним другом её отца, Себастьяна де Монморанси, и часто писала ему об успехах его дочери. Успехов, которых сейчас было немного. -Ботаника?- Вивьен заливисто рассмеялась.- Дорогая, Вам следует поехать со мной, и я Вам помогу не умереть от скуки. Здесь Вы точно не справитесь в одиночку. -Благодарю за предложение. Вивьен легко взмахнула рукой: -Не стоит благодарности,- и направилась к компании более молодых очаровательных особ. -Не обращайте на неё внимания, - сказала Бриджит, - у бедняжки слишком рано умерла мать и не успела рассказать ей, что женщина может интересоваться не только модой, а мужчины же этой тайны раскрывать не станут. -Это правда,- пролепетала одна из молоденьких графинь.- Вы устроили такой прекрасный приём, Бриджит! Видит бог, сейчас нам не помешает немного веселья. -Приём? Да разве это приём, ma chrie? Просто наши женские посиделки. Вот в начале августа я думаю дать грандиозный бал, и вы все, конечно, приглашены! Вечер у Бриджит де Валуа закончился далеко за полночь, Николь думала, что едва она переоденется в ночную сорочку, то тут же заснет. Но сон не шел к ней. Она закрывала глаза и видела рубины, переливающиеся на шее одной из графинь, представляла лёгкую жизнь Вивьен, лишённую забот, а потом представляла лицо своей матери, Селин де Монморанси. Бледное лицо, которое станет совсем белым, когда та узнает, как живет её дочь. Как она отреагирует, узнав её постыдный секрет? Её хрупкая мать, наверное, приложит ладонь к губам и, прежде чем упасть в обморок, едва слышно прошепчет: "Позор, Боже, какой позор!". Николь выскочила из постели и кое-как зажгла дрожащими руками свечу. Зеркало туалетного столика отразило её молодое, полное смятения лицо. Ей было всего шестнадцать. Что случилось бы, узнай мир ее тайну? Позор. Она не сможет выйти замуж, не сможет взглянуть родителям в глаза. Но разве она не знала этого и раньше? Оглядевшись по сторонам, словно боясь посторонних глаз, Николь сняла висящий на шее рядом с крестиком ключ и открыла верхний ящик столика, заваленного кипой писем. Возьми любое из них - и оно будет начинаться одинаково, одними и те же словами: "Николь, mon aim...". Ящик полный позора. Иногда она ненавидела себя за это. Резким движением Николь захлопнула ящик и с силой вцепилась в деревянную поверхность стола. -Госпожа, у Вас всё в порядке?- раздался за дверью тихий голос служанки, услышавшей шум. -Да. Уходи, я сплю. Она приехала в Париж год назад, поссорившись с отцом, не одобрявшим её увлечение науками. Себастьян не верил в угрозы дочери о побеге, и Николь сама не могла понять, как ей хватило духу это сделать. На самом деле она не собиралась уезжать. Париж представлялся ей грязным и душным, пусть и полным ученых книг. Порыв, порыв, который она так презирала, заставил её осуществить угрозу, и, как и ожидалось, это принесло массу проблем. Николь так и не осмелилась попросить поделиться знаниями парижских ученых, её собственные малочисленные исследования пылились в вещевом шкафу. С того момента как она вступила на землю Парижа, она не узнала ничего нового о ботанике, зато нажила множество неприятностей. Николь вышла на балкон и опустилась в плетёное кресло. Прохладный ночной воздух прекрасно прояснял мысли. "Если бы он мог унести своим освежающим потоком все беды", - подумала Николь, прикрывая глаза. В своих мыслях она уже слышала собственный насмешливый голос: "-И ты не хотел бы жить совсем без проблем?- спрашивала она.- Не хотел бы жить безбедно, ни в чём не нуждаясь? -Ты говоришь грустные вещи, моя блистательная Николь,- отвечал он.- Проблемы будут везде и всегда, мелкие или крупные, они составляют нашу жизнь и заставляют ценить даже самые незначительные радости. Это скажет тебе любой крестьянин. Что же до безбедной жизни, то никто бы не отказался. А вот ни в чем не нуждаться - это дело мёртвых. Я же, хотя и сейчас живу небедно, всегда буду нуждаться, по крайней мере, в одном человеке..." Он не считал нужным заканчивать фразу, всё было и так ясно без слов, лишь взглянув в его преданные карие глаза. Колод. Каков невежа! Весь год Николь обещала себе, что всё закончит при следующей их встрече. «Прислать "прощай" письмом неучтиво и недостойно,- говорила она. - Всё непременно нужно сказать при личной встрече. При следующей встрече, обязательно». Пальцы Николь дотронулись до золотого нагрудного крестика. Она бы хотела найти силы остановиться, но недостойным бог не даёт сил. "...Париж, 1788 год. Грязь, озлобленное крестьянство, зловоние улиц, по которым проезжала её карета, небольшое поместье, когда-то принадлежавшее семье матери Николь. Проклятый 1788 год. Всего через неделю после её приезда в поместье завезли новую, сделанную на заказ мебель, наняли слуг. У мастера по серебру заказали посуду, а подмастерье портного снял мерки с Николь для новых нарядов. Последние, когда были готовы, и привели Николь в неописуемое бешенство. Это было совершенно не то, что она заказывала. Цвет и ткань подходили, но фасоны... Они не были вульгарны, нет, но то тут, то там, в каждом платье чего- то не доставало. Николь встретила и неравномерно пришитые жемчужины, и золотую канву только на одном из рукавов, и кружева, совершено нелепо привязанные бантом на спину. Недовольство вынудило её самостоятельно направиться в мастерскую, находившуюся в квартале буржуа, которых так ненавидел отец Николь. Как ни странно, улица, на которой находилась мастерская портного, была одна из самых чистых в Париже. Здесь можно было спокойно дышать, не прикладывая к носу надушенного платка, а глаза не смущали грязные кучи мусора, лежащего прямо под ногами. Николь приказала принести с собой новые платья и, зайдя внутрь мастерской, приготовилась к скандалу. Платья были свалены прямо на пол, слуги, стараясь быть как можно более незаметными, прижались к стенке, а когда подмастерье позвал хозяина, вовсе выбежали вон. -Значит, ты сделал это?- как можно с большим презрением спросила Николь, указывая на кучу нарядов у своих ног.- Ты?! Мастер, недоумевая, перевел взгляд с нее на вещи, и в его глазах проскользнуло недовольство. -Зачем же бросать на пол, Ваше сиятельство? Это прекрасные платья. -Прекрасные! А что еще ты бы мог сказать о собственной работе?! -Была бы она плоха - я так и сказал бы, и, конечно, не продал вам. Николь стиснула зубы. Какой еще ответ она ожидала? Хотела, чтобы он признал свою вину? Третье сословие никогда не знало своего места. -Если вы злитесь, не стоит срывать злость на плодах чужого труда, Ваше сиятельство, - портной поднял платья и бережно развесил их на высокой стойке. Николь едва не скривилась, увидев его неухоженные руки. Хотя от портного не исходило неприятного запаха, светлые волосы не кишели вшами, да и одежда, хотя была скромна, но опрятна, он все еще оставался портным. -Переделай их. Все до одного,- сказала она.- Я не для того отдавала деньги, чтобы получить неготовые вещи. -Вы их мерили, Ваше сиятельство? -Какая разница? Как ты смеешь так говорить со мной! Я вижу недоделанный товар, или ты хочешь сказать, что я похожа на слепую? Портной фыркнул. -Ну что Вы, Ваше сиятельство, - сказал он.- Я просто хочу сказать, что Вы злитесь. И причина точно не в моих платьях. Могу лишь посоветовать настой травяного чая, да и красивая одежда женщинам помогает повеселеть. Он выбрал одно из платьев: пышное, сшитое из темно-зелёного бархата, с золотой вышивкой, проходящей по левой стороне корсета. В качестве дополнения к этому платью прилагалась накидка из невесомого шелка, на уголках которой сверкали золотистые небольшие колечки. -Примерьте, Ваше сиятельство, моя помощница вам поможет. Николь и опомниться не успела, как оказалась за ширмой с девушкой, помогающей ей раздеться. Почему она вообще согласилась на уговоры этого наглеца? Если бы этот мастер был слугой ее отца, то его бы давно наказали, а потом выгнали вон. "Сейчас третье сословие позволяет себе слишком много вольностей,- говорил Себастьян де Монморанс.- Иногда им следует прищемлять хвост, чтобы они помнили, кем являются". Этот портной точно нуждался в напоминании. Помощница начала зашнуровывать Николь корсет, и та надеялась, что выглядит сейчас не как обиженный ребенок с надутыми губами, а как оскорблённая леди. Достоинство. О нём стоит помнить везде и всегда, даже в компании третьего сословия. -Все готово, Ваше сиятельство,- тонким голоском сказала девушка-помощница, накидывая на плечи Николь шёлковую ткань и подводя её к зеркалу.- Посмотрите, как красиво. Николь немного прищурилась. Она должна была согласиться - это было... Неплохо. Не так ужасно, как она ожидала, но признаться в этом? Увольте, не перед простым портным. Она уже открыла рот, чтобы сказать - "отвратительно", как её опередил портной, заговорив первым. -Совершенно,- сказал он. Николь могла видеть в зеркале отражение его необыкновенно теплых карих глаз. Он улыбался широко и искренне, так улыбаются только близким друзьям, с которыми можно не соблюдать правила этикета.- Просто совершенство. Николь не хотела, чтобы её щёки вспыхнули, но она чувствовала, как они горят, не хотела, чтобы ещё и сердце забилось так сильно, словно после долгого бега. Была бы она умнее, то вырвала бы его из своей груди тогда: истечь кровью и умереть на месте, было бы лучше. Но в тот ужасный миг ей внезапно захотелось жить, даже обида на портного куда-то улетучилась, а дом в родном графстве прекратил так настойчиво звать обратно. Молчание затянулось, она понимала, что должна что-то сказать, иначе он узнает о её смущении. Николь мысленно ужаснулась: «Нет, он не должен так подумать!» Она и так выглядела довольно глупо, молча смотря в зеркало, словно от сильного удивления, немного приоткрыв рот. -Льстивые речи мне совсем неприятны, портной. Мужчина приподнял светлые брови. -Льстивые речи? - усмехнулся он.- Я лишь сказал то, что думаю о своем платье. Для меня оно совершенно. Николь буквально выбежала из мастерской, на прощание, проходя мимо портного, столкнулась с ним. Так они встретились впервые, и Николь верила, что они не увидятся снова. Но на следующий день она пришла, и пришла одна, вновь забирая остальные платья, оплаченные ею. А после этого заглянула вновь, чтобы подшить обновку, которая было немного велика. В четвертую их встречу, он сказал, что его зовут Клод, хотя она и не спрашивала. "Мне не интересно твое имя», - грубовато отозвала она, сама не понимая, почему в этой проклятой мастерской она теряет всякую выдержку...." Николь так и заснула в кресле на балконе, а на утро у нее болело все тело. Служанки, переглядываясь между собой, помогли ей одеться в простое коричневое платье, от завтрака Николь отказалась. Живот сводило от предчувствий чего-то плохого, но она не могла точно сказать, чем вызваны подобные ощущения. Стояло прекрасное утро 13 июля, на синем небе не было ни единой тучки. Над цветущими розами жужжали пчелы. Николь могла слышать журчание небольших фонтанчиков и пение птиц, которых ей недавно прислал с гонцом отец. То были прекрасные создания с алым оперением, красотой которых было слишком приятно наслаждаться, чтобы выпустить на волю. -Подайте карету. -Вы уезжаете, Ваше сиятельство? Морис, старый управляющий, внимательно посмотрел на нее. Не было сомнений, что каждое её действие он докладывает отцу. И хотя Морис был не молод, ум его, как то часто случается, не потерял остроты. Он понимал, что его молодая хозяйка слишком часто куда-то уезжает, что было почти непристойно для молодой незамужней девушки. - Бриджит де Валуа пригласила меня заглянуть к ней, - как можно более непринужденно отозвалась Николь, одевая шляпку.- Неудобно будет сейчас отказаться, мы ведь практически соседи. -Вам нужно найти сопровождение, Ваше сиятельство,- пробормотал Морис, неодобрительно качая головой. - Юная графиня не может везде гулять одна. Тем более, сейчас, когда в Париже неспокойно. -Конечно, Морис. Конечно, ты прав,- Николь улыбнулась. Пускай он так и передаст отцу. - И я уверена, ты найдешь подходящую кандидатуру мне в сопровождение. -Да, да, непременно!- старик разве что не плясал от радости.- Уверен, граф Робер почтет за честь, да и граф Мишель... -Конечно, Морис. Приятного дня. -И вам, Ваше сиятельство! Николь села в подготовленную карету, а вместе с ней и её сопровождение - две служанки. Одна из них была почти еще девочкой, вторая - зоркая женщина, которая сама имела взрослую дочь. В поместье де Валуа Николь их не пустила, наказав возвращаться вместе с каретой лишь к вечеру. Весь день, как сказала Николь, она проведет в гостях. Прислуга Бриджит проводила Николь в дом и провела прямиком в малую "синюю" гостиную, оформленную в небесных и бирюзовых цветах. Там Бриджит, одетая лишь в сорочку и халат, с растрепанными волосами потягивала из фарфоровой чашки крепкий чай, а Патриция сидела в соседнем кресле, читая книгу. На ней было как всегда безупречное платье, волосы убраны в тугой пучок. -Николь, ma chrie,- Бриджит улыбнулась, заметив ее появление. - Как прекрасно, что Вы приняли мое приглашение. Признаться, я сомневалась. В последние время Вы не слишком часто меня навещали. -Прошу меня простить за это,- ответила Николь. -Ничего страшного, ma chrie! Это всё старушечье ворчание. Присаживайтесь, хотите чаю? Сладости? Сегодня испекли чудесные пирожные, - Бриджит подала знак служанке, чтобы та принесла сервиз для Николь. - Полагаю, наука занимает много времени? -Наука? Ах, да. Довольно много. -Как жаль, что я никогда этим не занималась. Должно быть это интересно - познавать тайны божественного творения! -Это всего лишь ботаника... -Не скромничайте, Николь,- сказала Бриджит и обратилась к служанке, наполнявшей чашки чаем,- принеси ещё пирожных, милая. Патриция, тем временем, отложила книгу. -Вы так ничего вчера и не рассказали о своем увлечении, Николь,- сказала она.- Но сегодня нам не может помешать прелестная Вивьен де Жаде. Прошу, расскажите. Обычно никто из женщин не хотел слушать о ботанике. Просьба рассказать была простой вежливостью, но Патриция слушала её внимательно, не уставая переспрашивать и задавать вопросы. Казалось, она увлечена ботаникой куда больше самой Николь. Раньше бы девушка обрадовалась столь благодарному слушателю, но сейчас чувствовала лишь усталость. Свойства трав не увлекали как раньше, все эти знания казались ненужными. Разве быть ей врачом? Конечно нет, что за нелепость! Графиня, женщина, врач! В пору смеяться. Ей уже не пять и не семь лет, приходила пора думать о важный вещах, а гнев её отца был оправданным. -...Но, я понимаю, что всё это глупость, - закончила Николь. - Было занимательно, конечно, но время для подобных увлечений прошло. -Не говорите так, Николь. -Ох, Патриция, перестань, - сказала Бриджит. - Не может же человек всю жизнь любить одно и то же! Уверена, юная Николь сейчас будет увлечена поисками достойного супруга, а потом и дети пойдут! Советую обратить внимания на графа Лорана, которого так настойчиво пыталась добиться Вивьен, пока не нашла своего русского. У графа прекрасная фамилия, его семья богата и в хороших отношениях с самим королём. Патриция кивнула. -Да, он хороший вариант. Но, конечно, решать вашему отцу. Рука Николь дрогнула, но она вовремя опустила чашку и не расплескала чай. Как же правы они были. И как же труслива и недостойна она сама, не имеющая сил разорвать порочный круг. Но сегодня... Да, сегодня она обязательно это сделает. -Ах, вам так пойдет подвенечное платье, Николь! Вы будете прекрасной невестой! - Бриджит поднялась на ноги и по-матерински пригладила темные волосы Николь. -Вы достойная девушка, Николь. Ваш отец должен гордиться вами. -И он, позвольте сказать, гордится, - сказала Патриция. - В письмах он часто говорит о Вас , моя дорогая. Будьте уверены, он гордится. Пускать на волю слезы было нельзя, это Николь знала точно, мать приучила ее к этому. Она могла не заплакать, упав с лошади, она не допустила бы слёз, подвернув ногу на лестнице или уколовшись иглой. Но идя в тот день по вымощенной гранитом дорожке в сопровождении пожилых графинь, Николь едва могла сдержаться. Она чувствовала невыносимое унижение, сжигающее её изнутри. -Но где же ваша карета, ma chrie?- спросила Бриджит.- Вас разве не ждут? -Нет, я сказала им, что пройдусь сама. -Но разве это не опасно? -Не волнуйтесь, наши дома практически по соседству. После продолжительных уговоров воспользоваться их каретой, старые графини наконец отпустили ее. Николь могла буквально чувствовать, как ее спину сверлят их обеспокоенные взгляды. Девушка надела на голову шляпку и, свернув налево, побрела вдоль высокой железной ограды. Теперь графини не могли ее видеть. На развилке у улицы она наняла возницу и, отдав несколько монет, приказала ехать на улицу мастерских буржуа. Народ был явно чем-то взбудоражен: люди кричали, спорили, несколько человек показало на нее пальцем. До слуха Николь донеслось несколько оскорбительных фраз, один из мужчин попытался чем-то кинуть в возницу, но был остановлен подоспевшими жандармами. Что-то было не так. Париж кипел и был готов взорваться, не замечать это становилось все сложнее. -Эй, разойдитесь! - гаркнул возничий на толпу, перекрывающую проезд. - Да отойдите же вы! Ход возницы замедлился, и только теперь Николь заметила, как опустела улица мастерских. Солнце не взошло ещё в свой зенит, а половина лавок была закрыта. Кто-то из буржуа заколотил двери, несколько окон было выбито. Николь поёжилась, если здесь, на окраине, происходило неладное, то что же творилось в центре Парижа, куда, обычно, и стекались все недовольные? Сейчас оставалось лишь надеется, что волнения не будут длиться долго. Страна требовала реформ, которые привилегированные сословия не желали ей предоставить. Что же мог сделать Людовик? Уж точно не пойти против тех, на ком держалась его власть, а значит, оставался один выход - разогнать разгневанные толпы третьего сословия. Чтобы в стране был порядок, каждый должен знать своё место, но как это объяснить глупым животным, злобно скалившимся на таких, как она? -Дождитесь меня, - она отдала возничему еще монету, и тот кивнул. Николь осторожно сошла вниз по ступенькам возницы и воровато оглянулась, надеясь, что поля шляпы достаточно хорошо скрывают лицо. Не хватало еще, чтобы её кто-то узнал, и пошли слухи. Из окна мастерской было видно свечение нескольких огоньков, этого было явно слишком мало для работы портного, да и посетителей не было. Николь вздохнула и толкнула тяжелую дверь мастерской, молясь богу, чтобы тот ей послал силы. В помещении пахло краской, той которой пользовались для покраски ткани. Едкий и терпкий этот запах, как ни странно, придавал Николь спокойствия и уверенности. -Клод? Никто не отозвался - мастерская казалась совершенно пустой, на звон колокольчика тоже никто не вышел. -Клод! Ты смеешь меня игнорировать? Николь решительным шагом направилась к его личной комнате. Чем он таким занимался, что не пришел, когда она его звала?! Она знала, что этот глупец может быть занят чем угодно. В висках Николь застучала кровь, при мысли, что Клод сейчас может развлекаться с какой-нибудь девкой. И что если так? Конечно, она не устроит скандала. Нет. Её она отправит на плаху, а он получит тридцать плетей. Или сорок. Отец Николь вполне мог это устроить, а она бы сказала ему, что этот мерзавец Клод и его девка оскорбили её. -Клод! Войти в личную комнату она так и не успела - дверь сама распахнулась прямо перед ее носом. Внутри, к облегчению Николь, никаких женщин не было, только Клод и какой-то полный мужчина с неопрятными усам и поседевшими волосами. Он был почти на голову ниже Николь, и когда он посмотрел на нее, ему пришлось задрать её. Иссохшие губы мужчины искривились в презрении, он поморщил нос, словно этот от нее пахло помоями, а не от него. -Ну, теперь мне все ясно, Клод,- сказал он и сплюнул под самые полы платья Николь. - Всё понятно. -Если так, то уходи, Паскаль. -Я уйду, уйду, не переживай. В доме предателя делать нечего. Николь вздёрнула голову, стараясь казаться еще выше. -Да как ты смеешь так себя вести, ничтожный?!- вскрикнула она. - Убирайся прочь с моих глаз сейчас же! -Конечно-же я уйду,- мужчина подошел ближе, так что Николь обдало его зловонным дыханием. -Паскаль! -Ничего не делаю, ничего,- мужчина в знак добрых намерений приподнял руки,- Просто смотрю на красивую даму, она в такой чудесной одежде и столь прекрасных украшениях. Его взгляд остановился на толстой связке жемчуга на шее Николь. -Подумать только, если бы у меня был хотя бы один камень из этой побрякушки, моя семья не умерла бы с голоду год назад, - его рука, стремительная ,как гадюка, метнулась вперед, и резким движением сорвала цепь. Шею Николь обожгла боль, жемчужины дождем посыпались на пол, а мужчина, назвавшийся Паскалем, не нагнулся чтобы поднять хоть одну. -Паскаль, достаточно!- Клод схватил мужчину за руку и потащил его к выходу. -Значит, вышвыриваешь меня, Клод?! Вот так ты со мной поступаешь?!- затем он повернулся к Николь и снова плюнул. Графиня не успела отскочить в сторону, и плевок оказался прямо на дорогой ткани ее платья. -Ты заплатишь за это!- прошипела она, стараясь сдержать ярость.- Ты, грязная собака, заплатишь за это, понял? Паскаль, которого Клод почти уже выставил вон, разразился смехом. -О, нет! Видит Всемогущий, это вы все заплатите сполна за наши страдания и унижения! Все получите по заслугам! Лицемерно ничтожество! Шлюха дьявола! Клод выпихнул его на улицу и закрыл дверь, мастерская погрузилась в тишину. Но Николь чувствовала, эта тишина эта пропитана ядом. Её шея саднила, а слюна этой бешеной собаки словно проела дыру в её платье. Клод выглядел виноватым, но этого было мало. Он не спешил извиняться, как она того ждала. -Ты так и будешь молчать?- спросила она, - У тебя отсох язык? Клод подошел к небольшому шкафчику из полированного красного дерева, достал два бокала и бутылку с вином. Все в той же тишине он наполнил бокалы и протянул один из них Николь. Женщина сжала зубы. Неужели он всё ещё думал, что она одна из девок третьего сословия, что с ней можно себя вести вот так?! -Я не дотронусь до этой грязи! Своей рукой она выбила бокал, стекло легко разбилось о каменный пол, и осколки присоединились к рассыпанным жемчужинам. Вино показалось Николь лужей крови, графиня тяжело сглотнула, сдерживая тошноту. Клод устало вздохнул, под его глазами залегли глубокие тени. -Николь... - сказал он.- Прошу, успокойся. -Успокоиться? Ты... ты защищаешь его! -Николь, он грубый крестьянин, он не умеет говорить красиво. -Тогда ему следует вовсе лишиться языка! -Николь,- пытался он успокоить её.- Не злись на несчастного человека, Паскаль терпел унижения всю свою жизнь. -И что? Теперь ты предлагаешь терпеть мне унижение от него? Еще до нового рассвета он должен бы расстаться со своей головой! Дыхание Николь сбилось от крика. Она была зла и на этого крестьянина, оскорбившего ее, и на себя, за то, что опять, вышла из себя, и на Клода, столь спокойного к её унижению. Что с него взять? Пусть и буржуа с собственным делом, Клод так же, как и бедняк Паскаль, входил в третье сословие. А третье сословие, как известно, не знало чести. Клод был лжецом, а она, Николь де Монморанси, оказалась пустоголовой девчонкой. -Вот где и заканчиваются все твои клятвы! Ненадолго же тебя хватило, Клод! Я ухожу! -Николь,- он мягко взял ее за руку, удерживая на месте, - Не приписывай мне отказы от клятв. Я говорил, что люблю тебя - это правда. Ни о чем я не мечтаю больше, как стать твоим законным мужем. -Чушь. Этому никогда не бывать. -Кто знает, мир постоянно меняется, - сказал он.- Сегодня ты графиня, а я простой человек, но завтра, быть может, ничто не помешает нам принести клятвы перед богом. У меня нет благородной фамилии, но я небеден и смогу позаботиться о тебе. -Конечно,- горько усмехнулась она.- Это только глупые мечты. Моя семья никогда не примет тебя. -А ты? Что если мы просто убежим? Далеко за пределы Парижа, туда, где нас никто не знает? -И будем жить в свинарнике? - приподняла брови Николь. - А я должна буду отказаться от чести моей семьи? Не думаю. Клод выпустил её руку, в его карих глазах отражалось замешательство. -Я не понимаю тебя, Николь, - сказал он.- Порой я задаюсь вопросом, любишь ли ты меня? Николь вздрогнула, поражаясь его неблагодарности. Только ради встреч с ним, она уже обрекла себя на позор, но он не замечал этой жертвы. Она не должна была встречать его, это разрушало ее жизнь. -Паскаль... -Замолчи! Я не хочу слышать его имя! -Я только хотел сказать, что он говорил мне о каких-то беспорядках. Лучше не выходи завтра из поместья. -Ясно, - кивнула она. - Я ухожу. -Хорошо, прошу, будь осторожна. Он довел её до двери, но не перешагнул порог вместе с ней, она не разрешала провожать ее. -Николь... Она обернулась. Ей никогда не хватало сил стоять к нему спиной, когда он звал ее. Она видела, как он приложил правую ладонь к сердцу, потом к губам и, наконец, помахал ей на прощание. Николь, садясь в возницу, не смогла удержаться от улыбки. Этот жест, придуманный Клодом, она не забудет до самой смерти. Поместье встретило её молчанием. Морис проводил ее неодобрительным взглядом, наверняка доложит отцу об её вольных походах. Как только служанки расшнуровали её корсет, Николь жестом отослала их вон. Хотя бы до вечера ей не хотелось видеть ни единого представителя низшего сословия. Николь накинула на плечи халат, выпила бокал подогретого вина с медом и легла в постель. Отяжелевшие веки закрылись сами собой, утомленное волнениями тело судорожно дернулось, и Николь провалилась в тревожный сон. " ...Николь снова была пятилетней девочкой, одетой в просторное детское платье. Ее мать, невысокая хрупкая женщина, имеющая слишком бледную кожу, учила дочь этикету. Николь сидела перед раскрытыми книгами, но то и дело отвлекалась, постоянно осматриваясь. Это новое поместье король отдал её отцу совсем недавно, и Николь не могла налюбоваться на лепнину на белесом потолке и огромные картины, развешенные на стенах. Больше всего её завораживал портрет юного Людовика XIV, облаченного в пышные праздничные одежды, обшитые золотом. На плечах молодого короля лежал обитый мехом плащ, спускающийся до самого пола. Мать называла изображённого истинным королем, избранником бога, и этот портрет, нарисованные еще при жизни короля, был её самой большой ценность. Лишь симпатичная картина для молодой Николь, была символом идеального государства для ее матери, а в последние годы портрет служил напоминанием об ушедшем Великом веке Франции. -Есть Солнце, которое больше никогда не взойдет, Николь, ma chrie. В конце того засушливого августа кто-то из крестьян поджёг их поля, из окна своей спальни Николь могла видеть целое море огня, в котором исчезал урожай. В ту ночь мать Николь занавесила портрет Людовика XIV, а Себастьян де Монморанси придал казни около двадцати людей. Никто не знал, были они виноваты или нет, с того года поджогов не совершалось более..." "Четырнадцатилетняя Николь, совершено неожиданно для себя, увлеклась ботаникой. Свойства трав поглотили все её мысли, она собирала их, засушивала, записывала всё, что могла узнать. Родители не одобряли подобного увлечения, у юной графини не должны быть перепачканные в земле руки. Воспитательница Николь несколько раз в день проверяла чистоту ее рук и ногтей и, если там была хоть частичка грязи, била по ладоням гибким прутом. Николь научилась сдерживать слезы, и хотя те жгучие прикосновения прута помнила и сейчас, это не остановило ее тяги к изучению растений. Да, она никогда не умела вовремя останавливаться...". "...Лето 1788 года. Конец июля был нестерпимо жаркий, и Николь, как и многие другие благородные дамы, уехала в предместья Парижа. Там она гостила в одном из поместий Бриджит де Валуа, оставленных ей покойным супругом. Сама Бриджит туда со дня смерти мужа не приезжала, и Николь, если не считать прислугу, пребывала в полном одиночестве. Примерно после недели, проведенной в загородном поместье, она решила, что гардероб стоит вновь обновить, и кто справится с этим лучше, чем Клод? Прошлые платья он сшил вполне не плохо, значит не стоит обращаться к кому-то другому. Отправляя ему письмо, Николь не была уверена, что тот примет приглашение. Если он не сможет приехать, то сочтет ли нужным ответить вообще? Кто знает, как это принято у третьего сословия. Конечно, если он не приедет, решила Николь, она ничуть не огорчится. Это была ее прихоть, ничего более. Общество невежественного Клода ее развлекало, он много говорил, в отличие от неё, да и шутки его были смешными, а не пошлыми. К удивлению Николь, Клод приехал незамедлительно, ему даже не пришлось отвечать на письмо. Он явился на пороге дома, улыбаясь, как безумный, чем немало смутил Николь. Она смотрела на него растерянно, словно не ожидала увидеть. -Тут замечательные сады,- сказал он.- Отчего Вы сидите дома? Разве вы не хотите прогуляться? И она согласилась. Месяц. Прошел ровно месяц, прежде чем Клод сказал ей, что любит её, а она рассмеялась. -Какая глупость, - сказала в ответ ему Николь.- Не должно такому как ты говорить о любви мне. -Тогда я не буду говорить,- согласился он. - Но Вы и я всегда будем знать, что это означает. Клод приложил ладонь к сердцу, потом к губам, и это означало простую фраз: "люблю тебя". Николь показалось, что когда он не говорил этого вслух, признание отчего-то звучало оглушительно непристойно. 14 июля 1789 года Николь проснулась в изменившимся мире. Морис разбудил её ранним утром и хриплым от волнения голосом прошептал: -Они взяли Бастилию... Бастилию, Ваше сиятельство! -Что? Да о чем ты говоришь?- Николь сонно моргала, пытаясь осмыслить услышанное. - Кто "они"? - Учредительное собрание, они захватили Бастилию! Полное безумие, всё это походило на продолжение её несуразного сна. Французская монархия в последние годы не проявляла себя во всем блеске, но такой вызов... -Быть не может, ты, верно, ошибся. Морис отчаянно закачал головой, создавалось впечатление, что он был готов в любой момент бежать собирать свои вещи. -Послушайте!- он подошел к окну и одним движением распахнул его. - Послушайте! И тогда Николь услышала звуки, похожие на громкие хлопки-выстрелы, издали слышались крики людей. Тем утром в Париже начались первые серьёзные беспорядки, положившие начало хаосу, захлестнувшего Францию. © Raff / J.Raff
Рейтинг: нет
Прочитано 1463 раз(а)
|