Кукушкины дети

Глава 1

Света сидела над могилой мужа. Свежий холмик с южной стороны уже начал зеленеть молодой травой. Приближался сороковой день. Боль все еще не утихала. Сердце жгла обида. Жили они не всегда хорошо, и случись эта смерть раньше, может, не было бы так больно. Последний месяц перед гибелью мужа был пронзительно счастливым. Иногда Свете казалось, что муж предчувствовал свой конец и поэтому, сам не отдавая себе в этом отчета, старался быть лучше. Иногда же она думала, что он всегда был таким хорошим, просто в начале их совместной жизни у них не сразу получилось понять друг друга и с самого начала наслаждаться счастьем быть вместе. Как бы там ни было на самом деле, но в молодой женщине воскресли надежды на возвращение их любви. И вот, все оборвалось. Просто так, без причины. Какой-то непутевый киллер перепутал жертву и убил вместо жениха подруги ее мужа.

- Господи, почему так глупо и так жестоко? – вопрошала она уже в который раз, не ожидая ни у кого ответа. Встреча с Олегом четыре года назад перевернула ее жизнь. Первая любовь, первые чувства, рождение дочери, переезд в Москву – все было связано с ним. Теперь после мужа ей осталась дочь, квартира и фамилия. Данилова. – Теперь я - Данилова. Ты слышишь меня? – обращалась она к мужу. – Я все равно твоя. Я – Данилова.

Она решила, что до сорокового дня не уедет. На работе на ее место уже взяли другого человека. Здесь в Кукушкине были ее родители и дочь. С ними ей все же было легче. Светлана знала, что это ненадолго. Возвращаться в столицу все равно придется. Надо было думать о своем будущем и о будущем дочери.

А задуматься было о чем. В жизни страны наступил переломный момент, которого никто не только не ожидал, но даже и не предполагал. Перемен хотели и их ждали. Многое действительно надо было менять. С этим согласны были все. Сначала с одобрением приняли реформы Горбачева. Затем, видя, что тот перегибает палку, обратили свой взор и надежды на Ельцина. И вот, однажды узнали, что без согласия народа, без ведома президента и вообще без каких либо согласований внутри страны, Ельцин ликвидировал Советский Союз. Ошарашенные этой новостью, сбитые с толку люди не знали, как к этому относиться и чего ждать. Народ был и печален и радостен одновременно. Кто-то радовался новому. Кто-то жалел и не желал расставаться со старым. Большинство граждан находились в полном непонимании происходящего. Десятилетиями насаждаемая вражда к капитализму уже имела очень хорошие результаты. Люди не понимали, зачем в стране вводить капиталистические отношения, если они так плохи, как говорилось раньше. Реформ страшились и не верили в них. Народу, не однократно битому не только за наличие частной собственности, но даже за избытки личного имущества, теперь предлагалось выкупать объекты недвижимости и даже целые работающие предприятия. Людям, привыкшим не иметь ничего своего кроме брюк и зубной щетки, рекомендовалось заниматься предпринимательством. Многие к подобным призывам относились как к провокации.

- Вот ведь, что придумали – рассказывал дед Сергеич, сидя у сельпо на лавке. – Сейчас объявили, что можно покупать все, что хочешь. Даже, к примеру, наш колхоз.

Женщины, ожидающие открытия магазина, дружно засмеялись.

- Кто ж его купит? – вопрошала одна из них.

- Дык, у кого деньги есть тот и купит.

- Так ведь ни у кого столько нет. А если у кого и есть, так разве ж можно их показывать? Схватят за руку и вором объявят. У честных людей откудова могут быть такие деньги – развивала свою мысль молодуха.

Сергеич продолжал разговор:

- Так расчет у них верный. Ты не думай, что там, в Москве дураки сидят. Они себе определили так: лежат у человека ворованные деньги, девать их некуда, а мы раз, и разрешим все покупать. Воры соблазняться и рано или поздно клюнут. А тут мы, ну, то есть они, правители – поправился старик. – Еще и капиталистов разрешим. Все, у кого денег нет, но кто желает в капиталисты записаться, побегут к тем ворам, что купили, к примеру, какое-то предприятие, помогать. Вот тут их и хвать. Всех одним сачком. И воров и всех сочувствующих. Вот для чего вся шумиха затеяна. Чтобы вражеский элемент, какой имеется, на чистую воду вывести – Сергеич торжественно обвел всех глазами.

- Да, здорово придумано – выразила общее чувство молодуха. Другие молчали.

- А может так и надо? Ну, капитализм вернуть – робко предположила худенькая, скромно одетая женщина. – Ведь живем последнее время все хуже и хуже. Как Брежнев умер, что поворот, то все к плохому.

- Да это же вредители разгулялись – перебила ее самая пожилая. – В магазинах и раньше не густо было, а теперь и вовсе ничего нет. Вот сидим, ждем открытия магазина, а будет ли что там покупать? А?

- Какие вредители? Окстись Петровна. Где ты вредителей нашла? – зло зашипела соседка говорящей.

- Да я нигде их не нашла. Но ведь раньше же они были. Всегда про них говорили. Может опять появились – защищалась Петровна.

- Когда раньше? Со времен Сталина уж о вредителях забыли. Уж это все прошло. Надо думать, что дальше будет.

- Господи, что же будет? – на разные голоса запричитали женщины.

- Я тут в район ездила. Талоны отоварить хотела. Так продавщица мне сахару не дала. Покупайте, говорит, у себя по месту жительства, а нам и самим не хватает. И сигарет тоже не дала.

- Да разве ж хватит? По талонам выделяется по шесть пачек на человека в месяц. Да у меня мужик в день пачку выкуривает. А ему на месяц только шесть пачек можно купить. Ну, мои еще шесть плюсом. А остальные дни, что делать курящему человеку? А если в семье мужиков много? Так ведь еще хуже получается. Курящему, ему хлеба не надо, а сигарету подай.

- Да черт с ними с сигаретами. Без них прожить можно. Я вот масло подсолнечное отоварить не могу. В сельпо нет, в районе нет. А на рынке – одна бутылка, как в сельпо пять бутылок. А без масла что? Плиту выноси. Не нужна!

- И у меня не выкуплено.

- А я вот думаю про городских. Они как живут? У нас огород свой. Скотина своя. Птица – встрепенулся, затихший было, Сергеич.

- Мне сноха рассказывала, что на хороших предприятиях теперь еду выдают прямо там. Как дополнение к тому, что в магазинах сами найдут. Она вот на заводе работает. Так там, прямо в заводе, в профкоме привозят и продают. По тем же ценам, что и в магазинах. Бывает даже и дешевле. Наборы называется. Сегодня в наборе, например, курица, огурцы и селедка. А завтра, к примеру, по килограмму творога, сыра и по банке тушенки. Говорит, раза два в неделю эти наборы бывают – делилась с односельчанами Петровна.

- А ежели это предприятие не сильно хорошее. Или совсем не хорошее? – перечила молодуха.

- Да я почем знаю. Говорю то, что мне сноха рассказывала. А про остальное не знаю. Я тебе что, Дом Советов что ли? – рассердилась Петровна.

- Ой, бабы, вон Нина с товаром едет.

Женщины ринулись к товарному входу, помочь с разгрузкой, а заодно узнать, что привезли и сколько.

Прошел сороковой день. Народу было опять много. Из Москвы опять никто не приехал. Всех пугала дальняя дорога. Света звонила и оповещала его родственников. Звонила она и по своим делам. В кафе, где она работала до отпуска, были большие изменения. Коллективу на паях предложили выкупить кафе и перепрофилировать это помещение в магазин.

Возродить капитализм было главной задачей руководства того времени. Это было нелегко. После павловской реформы и при наличии бешеной инфляции население нищало с каждым днем. У рядовых граждан реальных денег почти не оставалось. Делать капиталистов из нищих было трудно. Решение все же было найдено. Предлагалось участвовать в приватизации коллективами, то есть вкладывать свои небольшие накопления в общий взнос. Цены, как правило, были сильно занижены, и потому общей коллективной суммы хватало на выкуп предприятия.

- Представляешь, мам, как мне не везет. Если бы не смерть Олега, я была бы на своем рабочем месте и смогла бы стать соучредителем кафе, т.е. совладельцем. А теперь все бумаги без меня подпишут, и я остаюсь не у дел – печалилась девушка.

- Ну, радоваться этим соучредителям пока рано. Деньги отдали, а дальше – кот в мешке – Надежда Михайловна опасливо посмотрела на дочь.

- Ну, почему кот в мешке? Это помещение будет их. Они решили, что там лучше сделать магазин. Собираются подавать документы на реконструкцию – защищала свою позицию дочь.

- Ага! Еще и на ремонт денег надо, и на бумажки эти, документы то есть, потом на оборудование, а потом на товар. Сказка-неотвязка. Это мы уже проходили.

- Когда это вы успели и где?

- Как это где? А когда отец в кооперативе работал. Помнишь? В 89 году.

- Ну, помню. Работал. И что?

- Да то! – Надежда Михайловна сердилась, все больше вспоминая проблемы прошлых лет. – Тогда вот тоже вроде бы разрешили. Пока они свои деньги вкладывали да хребты гнули, все молчали. А вот когда дело наладилось и стало барыш давать, вдруг нашлась какая-то причина. Дескать, нарушили какие-то правила. Я до сих пор не пойму, что и каким образом они нарушили. И как-то тихонько так все прикрыли. Только вот начальника судили. Дали условно. Все вроде бы и не страшно обошлось, а денежки то тю-тю! Счета заблокировали. Все, что вкладывали, и все, что заработали, прахом пошло. Вот так. Так что, погоди расстраиваться из-за этих учредителей. Куда кривая выведет, еще не ясно. Другой вопрос важен, где ты работать будешь?

- Хотелось бы что-то по своему образованию найти, но, думаю, это будет непросто. Устроюсь куда-нибудь временно и буду дальше искать. Москва велика. Много людей надо, чтобы ее обслужить. Что-то да найду.

- Доча, ты с Лидой больше советуйся. Она все же коренная москвичка. Она – хорошая девушка и всегда рада тебе помочь.

Последнее время семьи подруг сблизились так, что и родные по крови люди не всегда имеют друг к другу такое хорошее и искреннее расположение. Виталий, хотя и был невиновен в смерти Олега, все равно испытывал неудобство перед Светланой. Все в семье Лиды были готовы на все, чтобы улучшить хоть самую малость самочувствие юной женщины. Света понимала их заботу и была благодарна за поддержку.

Дочь обняла мать за плечи и, посмотрев ей в лицо, успокаивала:

- Да все будет хорошо. Ты обо мне не беспокойся. Береги Галинку и себя. Я там буду не одна. С Лидой. Мне-то там ничего не угрожает. А вот здесь. У вас. Знаешь, после смерти Олега мне все время мерещатся всякие злодеи, которые охотятся за нами. Не могу отвязаться от этого ощущения.

- Выбрось это из головы. Ведь теперь уже ясно, что это была ошибка и вы тут не причем.

- Хорошо, мамочка, хорошо. Если мне там будет плохо, я же всегда могу приехать сюда. Правда?

- Конечно.

Мать и дочь, обнявшись, сидели у окна. Утром Света уезжала.

Глава 2

Родители Лиды, почти всю жизнь прожившие в Москве и покинувшие ее после выхода на пенсию, наезжали теперь в свою старую квартиру с редкими визитами, как гости. Последний такой случай был более года назад. Перемены, случившиеся за это время, бросались в глаза, удивляли и настораживали. На улицах столицы повсеместно стала появляться реклама. Рекламировали в основном заморские товары: «сникерсы», «бигмаки», «кока-колу». На тех местах, где раньше находились портреты Ленина или Брежнева, теперь полуголые девицы висели на щитах с широко раскрытыми ртами, собираясь откусить от батончика «Марс». Растяжки над Садовым кольцом, где писалось раньше о том, что «народ и партия едины», или, к примеру, провозглашались равенство и братство, заняли изображения зубной пасты в окружении чьих-то белоснежных челюстей. Старики ничего не имели против ни батончиков, ни тем более зубной пасты, но так ли они важны, чтобы им выделять такое почетное место. Вот, что их смущало. Им еще только предстояло узнать то, что реклама – двигатель торговли, в которой не может быть места ни равенству, ни братству.

Во многих местах, особенно у станций метро, появились коммерческие палатки с разнообразным товаром, доселе невиданным. В верхних рядах витрин стояли алкогольные напитки в разномастных бутылках. Содержание бутылок имело не только привычные для вина красные и светлые тона, но и ярко зеленые, и ядовито синие и даже густо желтые. Названия тоже были экзотическими. Внизу под полками с вином лежали ровными рядами в очень красочных упаковках плитки шоколада, печенье, жвачки. Сигареты с неизвестными названиями и еще много всякой всячины. Предназначение некоторых товаров даже трудно было объяснить.

В Советском Союзе ассортимент товаров, производимый промышленностью, был не слишком широк, а иногда просто узок до аскетичности. Человек, живущий в провинции, мог родиться, прожить всю жизнь и умереть, так и не узнав, что кроме докторской и любительской колбасы существуют еще и другие виды. Он, конечно, догадывался, что где-то возможно они и есть и даже думал об этом наверняка, но в глаза видеть ничего другого не приходилось. Рассказы о таких вещах, как синее вино или заморский продукт под названием «йогурт» и вообще принимались за розыгрыш. Единственным городом в стране, где ассортимент был достаточно широк, была Москва. Это знал и стар и млад. Поэтому все стремились попасть в златоглавую с любой подвернувшейся оказией. Москвичи по советским меркам были избалованными покупателями. Но даже и они были весьма заинтересованы товарами первых коммерческих ларьков. Люди стояли у витрин и рассматривали их. Покупали редко и только то, что подешевле, так как цены на товар были шоком номер два. Содержимое витрин полностью было импортным, то есть купленным за валюту. На ценниках стояла цена в у.е. Далеко не все сразу поняли, что это значит. Одни стояли у витрин, делая предположения и шушукаясь. Другие, потоптавшись немного, спрашивали у продавца, что, мол, это за «у.е.» такое. Продавец, уставший объяснять, говорил коротко:

- Условные единицы. В долларах.

- В долларах? – удивленно переспрашивали любопытные. – Вот это да! – выражали они свое удивление. Да и как было не удивляться, если за сделки с валютой была статья в уголовном кодексе. По причине наличия этой статьи немало людей познакомились с тюремной жизнью. А тут, на тебе, «в долларах». Кто побойчей, спрашивали:

- А что, статью отменили?

- Да, отменили – отвечали в ларьке раздраженно.

- Ой, ли – сомневались у ларька. – А на наши можно? И сколько же это будет на наши?

Продавец говорил, что можно и называл цену. Желающие вкусить заморского яства, удивленно выпучив глаза, расходились в разные стороны. Да и как было не удивиться? Европейские и мировые цены на тот же продукт были во много раз дороже, чем на территории бывшего Союза. Уходящая в небытие, страна уносила с собой и привычку к постоянству цен. Большинство ценников не менялись по двадцать и более лет. Многие люди уже приличного возраста не могли припомнить за всю свою жизнь, чтобы они видели где-то, когда-то другую цену на молоко, или хлеб, или, к примеру, мороженое. Иной человек, живущий где-нибудь в Сибири или на Волге, приезжал на отдых в Сухуми или Крым, а можно и в Ташкент, и на подобные товары встречал такие же цены, что и у себя дома. Захотел купить пломбир, доставай смело девятнадцать копеек. Хоть в Ленинграде, хоть в Калининграде. И вот, все изменилось. Резкий перенос мировых цен на нашу территорию вводил людей в недоумение. Казалось, только явный безумец или безолаберный транжира мог покупать такую дороговизну.

В Советском Союзе цена продукта складывалась вовсе не из себестоимости, а привязывалась к средней зарплате населения. Средняя зарплата была около ста сорока рублей. Многие, например, такие профессии как библиотекарь или уборщица, получали и вообще по семьдесят рублей. Это была минималка. Ниже нельзя. Мужчины, работавшие в литейных цехах или в шахтах, получали по триста и более. Возможность заработать была у каждого, кто был согласен на тяжелую физическую работу. Умственная работа тоже оплачивалась хорошо. Приобрести ее было намного трудней. Нужно было получить высшее образование и на ниве полученной специальности доказать свою необходимость на данном рабочем месте. Одним словом, стать нужным работником. Это было не так просто.

Большинство из окончивших ВУЗы становились ничем не примечательными служащими. Получив не пыльную работу, они автоматом получали и среднюю зарплату. Далее, без особых трудовых подвигов, со временем добавляли рублики то за выслугу лет, то за должность, а то просто за хороший, то есть удобный для начальства характер. Называлось это приспособленчеством. Приспособленцев критиковали. С точки зрения общечеловеческой, ничего плохого здесь нет. Напротив, это можно считать хорошим показателем, так как демонстрируется проявление ума. Любой разумный человек ищет для себя хорошего, и если он в любой ситуации находит способ прилично и достойно жить, не затрагивая при этом интересы других людей, то он и есть молодец. Двадцатый век преподнес населению бывшего Союза столько перемен и испытаний, что поневоле станешь приспособленцем. Революции, войны, двукратная смена политического строя, сопровождающаяся каждый раз полным переворотом жизненных укладов и моральных устоев – такова была жизнь Российской империи в двадцатом веке. Понять и судить все это может только тот, кто пережил подобное.

Во всем мире принято возводить в высший ранг идейные и духовные начала. А как быть, если эти начала все время меняют свой ориентир? Как бы человечество не провозглашало значимость духовных начал, мы – люди остаемся в первую очередь биологическими существами, у которых чувство самосохранения на первом месте. Убедиться в этом очень легко. Стоит только сравнить материнскую любовь и высокие идеи. Нет таких идей, ради которых любящая мать отказалась бы от своих детей или причинила бы им вред. Таким образом, население Советского Союза, не нарушая заветы Ленина и не забывая идеи коммунизма, к концу восьмидесятых годов было прекрасно приспособлено к выживанию в предлагаемых условиях. На ту мизерную, по мировым критериям, зарплату люди умудрялись не только обеспечить свое существование, но зачастую жить, имея все необходимое. Поговорка «голь на выдумки горазда» приобрела в нашей стране общенародное применение. Бюджет наших семей пополнялся различными способами: продукты питания выращивали своими руками на дачных и приусадебных участках, одежду и предметы обихода изготавливали в свободное от работы время, бензин покупали по дешевке у водителей государственных автомобилей, мясо и молоко брали на фермах почти или совсем бесплатно, сигареты выносили с табачки, вино – с ликерки. Среди народа воровством это никто не считал. Ведь все было общенародным. Как говорила в популярном фильме тех времен актриса Нонна Мордюкова: «все вокруг колхозное, все вокруг моё». Основная масса населения научилась жить и обеспечивать себя всем необходимым на сумму, значительно превышающую их официальный заработок.

Не было забыто и о духовной пище. Наши театры были переполнены зрителями. Певцы и актеры работали не за зарплату, а чаще всего из-за любви к искусству. Писатели, не имея сносных гонораров, все равно писали. Слава нашего балета гремела на весь мир. Наши спортсмены за копейки бились за честь страны, зачастую, с гораздо большим успехом, чем их соперники за огромное денежное вознаграждение. Кино, музыка, книги, увлечения были обязательным атрибутом жизни каждого человека. Социализм в том виде, в каком он был в конце восьмидесятых годов, уже не устраивал никого. Находясь на грани краха, не продуманная, устаревшая, застоявшаяся государственная система с трудом находила силы на каждый очередной вздох. Всем было ясно, что нужно обновление. Нужны новые решения, ориентиры, идеи, настроения. Их все ждали и хотели, но сказать, что «низы» не могли жить по-старому, нельзя. «Низы» могли. Еще как могли. А вот с «верхами» было все сложней.

Первоначальные идеи «большевиков» о равенстве и братстве, о том, что землю надо раздать крестьянам, а заводы – рабочим, конечно, были хорошими. В том виде, как им тогда мечталось, в жизнь они так и не воплотились. Что-то, где-то на каком-то этапе развития пошло по ложному пути. Дало сбой. Сначала что-то упустили, затем не захотели признать ошибки, а потом побоялись потерять влияние. Вместо реальных доказательств своей правоты начали использовать силовые методы, работая репрессиями и угрозами. Это окончательно подорвало безоговорочный авторитет коммунистических идей. Верхушка партии, не желая признавать своего бессилия, все больше буксовала в проблемах. Лидеры сменяли один другого, а светлое будущее, обещанное народу, все не наступало. Приход Горбачева не только не исправил ситуацию, а окончательно добил и низложил завоевания прошлых лет.

Отсутствие четкого представления о том, куда идет страна, беспомощность партийной верхушки, раболепские заигрывания с лидерами капиталистических стран и безудержная зависть к условиям их жизни, внутрипартийные интриги и полное забвение о нуждах народа – вот, что было представлено на политических подмостках того времени. Все это безусловно приводило к потере доверия к руководству страны.

К концу восьмидесятых правительство уже было не в состоянии выполнять свои обязанности. Сначала стали пропадать продукты. Итак скудный ассортимент опустился до крайних пределов. Затем начались перебои с заработной платой и пенсией. В такой критической обстановке да еще с наличием многих других проблем начали расти цены. Заграничное слово «инфляция» выучила вся страна от мала до велика. Порой она достигала восьмисот процентов. В средствах массовой информации начались пустые разговоры о том, что у нас, мол, цены были занижены, а во всем мире эти товары стоят гораздо дороже. Мы, мол, держим курс на выравнивание цен до уровня мировых. Пора, мол, жить с остальным миром по единым правилам. Народ возмущался, совершенно справедливо требуя выровнять тогда и зарплаты, а самое главное выплатить их. Ответа не было. Денег тоже не было. Ни у правительства, ни у народа. Зато был долг. Страна была не только нищей, но и в долгах. Начались волнения, забастовки, митинги. А кого ругать? Кого упрекать? В чем упрекать?

Государство народное. А народ – это все мы. От капитализма отказались в семнадцатом году. С социализмом провалились. Другого ничего не знаем, что бы сейчас подошло. Демократы рвали глотки за демократию. Народ им не перечил, но и поддерживал как-то вяло. Демократия без тепла и хлеба не Бог весть какая радость. СМИ направляли мысли в нужное русло. От капитализма отказались, мол, не мы, а отцы и деды. Им не нравилось. Они социализма хотели. А мы им сыты по горло. Нам капитализм больше нравится. Вон за границей как живут. Да у них социальных гарантий больше чем у нас. По телевидению стали чаще показывать зарубежные фильмы. Заграничная жизнь привлекала, своя угнетала. Сказать, что все были согласны на возвращение капитализма, нельзя, но и выбирать-то больше было не из чего. Каждый понимал, что согласие или несогласие здесь ничего не решает. Новый строй в страну за один день не затащишь и старый в форточку не выкинешь. Ни за год, ни за десять не устроишь того, что у некоторых там во Франциях да в Англиях имеется. Каков же выход? Да никакого. Живите, как хотите и делайте, что хотите – был по сути дела ответ. Приличия, конечно, отчасти соблюдались. Речи какие-то говорились. Мол, мы стремимся к тому-то да к сему-то. Будет у нас то-то да сё. Усилия, мол, направляются. Всем было ясно, что все это пустое. Суть была одна – спасайся, кто может и как может.

На кухнях стали судачить о том, что, мол, сейчас все можно. Приказ, мол, даден – никого ни в чем не ограничивать. А чтобы выжить, шевелиться надо. Как шевелиться и чем шевелить, никто не знал. Да и откуда? Уже выросло четвертое поколение людей, живущих при социализме. В условиях, где инициатива наказуема. Где шаг в сторону – расстрел или тюрьма. Предпринимательство и инициатива назывались единым словом – самоуправство. Смысл этого слова был отнюдь не положительным. Торговля в любом виде – спекуляция. И то и другое – вещи не допустимые, а значит наказуемые. Были годы, когда даже скотину держать запрещалось. Вот после этого всего и предлагалось шевелиться.

Молодежи было и трудней и легче одновременно. Труднее, потому что они были совсем не устроены в жизни. Не было никакого тыла. Работу получить еще не успели. А кто успел, того увольняли по сокращению в первую очередь. Новой работы не было. Денежных запасов тоже. Легче, потому что они застали только последние, самые спокойные годы старого режима и были, что называется, не пуганными. Им было несравнимо легче решиться на что-то новое. Именно молодежь первой ринулась в бой за освоение новой жизни. Самым простым была торговля. На Родине нужно было все, так как не было ничего. Спрос самый высокий был обеспечен. А вот, где взять товар? Чем торговать? Ответ был очевиден. Раз открыли границы, значит там и нужно брать. За границей. По всей стране стали организовываться сначала туристические, а затем и коммерческие поездки за рубеж с целью закупки товара. Вот этот товар и продавался в киосках и ларьках.

Глава 3

По старой привычке Елена Леонидовна и Валерий Иванович по дороге с вокзала зашли в гастроном недалеко от дома. К их удивлению магазин был почти пуст. В хлебном отделе имелся черный хлеб одного наименования и все. В молочном был майонез. Остальные полки были завалены морской капустой и кабачковой икрой в банках. Старики с удивлением увидели, что вместо продуктов на полках лежат детские игрушки. Причем везде одни и те же. По всему было видно, что выложены они здесь не по случаю заботы о детях, а с целью хоть чем-то занять пустые места.

- Лидусь, а что это с нашим гастрономом? Закрыть, что ли, собрались? – робко спросила мать, уже предчувствуя неладное.

- Нет, мамуль, не закрыть. Хотя кто это знает! Может и вообще скоро всё закроют.

- В каком смысле? – подключился к разговору отец.

- Ну, родители! Вы что там у себя в деревне вообще, что ли, от жизни отстали? Один строй закрыли. Другой что-то никак не открывается. Ну, вот это и есть издержки переходного периода. Так в газетах пишут.

- Нет, мы, конечно, знаем, что компартия прекратила свое существование, и что Ленинград назад в Санкт-Петербург переименовали, но чтобы в Москве увидеть такое. Этого мы себе представить не могли. Это же ужас – с совершенно испуганным лицом бормотала Елена Леонидовна.

- Да никакого ужаса. Мы уже привыкли и приспособились. Не все, конечно, но в основном люди научились перебиваться, как придется.

Они вышли на улицу, купив только хлеба, но зато сразу три буханки. Дочь пыталась успокоить родителей, в глазах которых читался просто панический страх.

- Ну, что вы расстроились? Я же вам не зря говорила, чтобы вы взяли с собой продуктов из деревни. Вы же их привезли с собой. Правда? – как к детям, с преувеличенной заботой обращалась она. Тем временем они дошли до своего дома. Остановившись у подъезда, Валерий Иванович, все еще не отошедший от увиденного, снова заговорил:

- Нет, ну в провинции это почти обычное дело. Продуктов завозят мало и все сразу же разбирают. Полки почти всегда пустые. Но в нашем, таком большом и раньше таком хорошем гастрономе застать такую картину я не ожидал. Этого никакой перестройкой извинить нельзя.

- И оправдать – зло добавила супруга, тоже еще не очнувшаяся от переваривания увиденной наглядной информации.

- Мам, да никто ни объяснять, ни оправдываться не собирается. Вы что, еще не поняли. Продукты можно купить в центре или на рынке. В центральных гастрономах очереди просто страшные, а на рынке цены ого-го-го.

- Так как же жить?

- Ну, как-то же все живут. Все выкручиваются, и мы выкрутимся. Вот увидите. Вот, посмотрите на Москву, на новую жизнь и после свадьбы поедете назад в Кукушкино. Там вам продуктов хватит.

- Ой! – схватилась за голову пожилая женщина. – А как же свадьбу делать? На стол что подавать?

- Мам, ну ты что забыла, как в Союзе всегда жили. Не имей сто рублей, а имей сто друзей - дочь весело поглядывала на приунывших родителей. – Все будет. Люди добрые помогут.

- А. Ну, это конечно – согласился отец.

Елена Леонидовна, не разделяя дочерней уверенности в положительном исходе дела, ринулась к своему подъезду. Едва передохнув с дороги и перекусив деревенскими припасами, старики решили все же пойти погулять по городу, а заодно и прошвырнуться по магазинам. Затариться, чем Бог пошлет.

В центре было очень людно. Их удивило, что многие люди не идут, как раньше, по делам, а просто сидят или даже стоят группами без дела. В скверах вообще все лавки были заняты. Все вели споры и разговоры. Видеть такое в вечно занятой и трудолюбивой столице было не привычно. Пройдя еще немного, они увидели группу людей, стоящих вдоль дороги с плакатами. Надписи на плакатах были разными, но по содержанию почти все одинаковы. Они призывали к досрочным выборам и торжеству демократии. Многие надписи критиковали главных руководителей страны.

- Глянь, ведь и в милицию не забирают – удивилась Елена Леонидовна.

- Да, раньше бы и пяти минут с такими дощечками не простояли – поддержал ее муж. – Видно и взаправду теперь свобода слова.

- Что же дальше-то будет? Как же дети жить будут? – запричитала супруга.

Они потратили весь остаток дня на то, чтобы что-нибудь купить. Им почти повезло. Конечно, это было не то, что они хотели бы, но все же это было достаточное количество продуктов. Они были и этим довольны.

Вечером к ним должны были приехать Виталий со своей сестрой Мариной, которая была его единственным кровным родственником и близким человеком. Дома они застали свою дочь в самом прекрасном настроении. Она готовилась к встрече с женихом и его родней. Квартира была уже убрана и вымыта. На кухне что-то булькало в кастрюльках, а из духовки пахло выпечкой. Любовь и ожидание счастья вселяли в нее бурлящую энергию и нескончаемую работоспособность. Все горело в ее руках. Ей казалось, что она горы может свернуть и, судя по результатам подготовки к вечеру, это было недалеко от истины. Видя такую радостную картину, родители повеселели и стали наперебой, как дети, рассказывать, что они видели нового и что их удивило. Впечатлений было много. Лида с удовлетворением разобрала сумки с покупками, заодно слушая родителей. Она смеялась, показывая на часы со словами:

- Скоро гости. Вы переодеваться будете?

- Ой, господи. Я уже и не помню свою одежду. И не знаю, впору ли она мне теперь. Я говорю о том, что здесь оставалось – заохала Елена Леонидовна.

- Ну, Ленок, я думаю, нам простят. Мы же с тобой уже не москвичи. Мы с тобой теперь жители поселка Кукушкино.

- Да, да. Крестьяне то есть.

Виталий приехал не только с сестрой Мариной, с которой все уже познакомились во время суда, но и с ее мужем и сыном. Квартира сразу же наполнилась народом и стала тесной. Наконец-то после церемоний и приветствий все уселись за стол. Во время обсуждения будущей свадьбы и дальнейшей жизни молодых, уже достаточно выпив и закусив, решили включить телевизор.

По первому каналу документальный фильм рассказывал о преступлениях серийного маньяка-убийцы. Переключили. На втором канале журналист вел репортаж о перестрелке на окраине Москвы, случившейся после «стрелки» двух враждующих группировок. Камера показывала лежащих на земле убитых людей. Одному из них пуля попала прямо в лицо. Это кровавое месиво тоже попало в кадр.

- Боже мой, да переключите же скорей – Елена Леонидовна отвернулась, закрыв лицо рукой. – Что же это за «стрелка» такая, из-за которой они поссорились? – с недоумением обратилась она к мужчинам. Муж Марины двусмысленно улыбнулся и стал объяснять.

- «Стрелка» - это теперь так называют встречу – он крякнул и добавил. – В том случае, если эта встреча будет неприятной. Примерно такой, как вот здесь показывали. Это на бандитском жаргоне.

- А что существует бандитский жаргон? Раньше я только о тюремном слышал.

- Да, появился и бандитский – отвечал гость.

Наконец-то на третьем канале было что-то, по крайней мере, не противное. Шла реклама «МММ». Ее и оставили. Несмотря на совершенно позитивное лицо Лени Голубкова, хорошее настроение, а вместе с ним и аппетит прошли. Все как-то притихли. Мужчины вышли на балкон. Лида стала готовить стол к чаю. Марина, сидевшая рядом с Еленой Леонидовной, спросила:

- А у вас по кабельному что показывают?

Женщина растерялась, а потом, собравшись с мыслями, отвечала:

- Марина, да мы уж полтора года в столице не были. Лида одна в квартире живет. А мы в деревне. Про кабельное я и не слышала еще. Раньше же и не было никакого кабельного.

- А попросите дочь. Пусть она вам включит. Может в вашем районе что-то путное показывают. А у нас так только голых девок.

- Голых девок? – глаза старушки округлились, словно пуговицы.

- Ну, да. И девок и мужиков – подтвердила гостья.

- Да неужели? – щеки Елены Леонидовны покрылись румянцем. – По нашему телевизору? – хозяйка с недоумением посмотрела на свой «Рубин». В ее взоре читалось осуждение. – Да как же я попрошу Лидусю, такую срамоту включить? Что Вы? – теперь осуждение было переадресовано гостье.

- Да, и то верно – согласилась Марина. – Да ведь может у вас и нет этого кабельного – запоздало пыталась исправить ситуацию гостья, что завела этот разговор.

- Да конечно нет – схватилась за спасительную идею растревоженная женщина. – Да и зачем нам такие программы. Конечно, нет.

В это время в комнату вошла Лида с подносом. На подносе лежали пышные пироги, мед и даже конфеты. Услышав разговор о новом телевидении, она радостно спросила:

- Кабельное хотите? Сейчас включу.

Не успели женщины вымолвить и слова протеста, как на экране замелькали яркие огни. Шел концерт популярных певцов и артистов.

- О! Вот как раз то, что нам и надо – девушка стала подпевать. Все заулыбались.

- А мне Марина тут страсти всякие про это телевидение рассказывает – съябедничала успокоенная мать.

- Про обнажёнку что ли? – Лида весело смеялась. – Так ее ж только ночью показывают. А днем очень даже хорошие фильмы и концерты, как видите.

- Ну, слава Богу. Значит, днем не опасно.

- Не, мам. Не опасно – Лида говорила таким обыденным голосом и с таким равнодушным видом, что женщинам и самим стало смешно за свои опасения. Они обе засмеялись друг на друга и принялись за чай.

За чаепитием опять вернулись к разговору о предстоящем бракосочетании. Беспокоились больше родственники. Молодые были так счастливы, так довольны своими отношениями, что, казалось, им ничего больше и не надо. Учитывая это, а также неопределенность жизненных перспектив, было решено, не тратить много сил и денежных средств на свадебную церемонию.

- Я попрошу у Бога вместо платья и фаты лишнюю пятилетку счастья – говорила Лида, заглядывая любимому в лицо.

- Нет. Без платья нельзя. А без фаты тем более – испугалась Марина. – Сейчас все традиции забыли, а зря. По религиозным канонам, и белая магия тоже это подтверждает, очень важно, в чем одета невеста на свадьбе. Очень важно. В шляпе нельзя, с голой головой тоже нельзя, с цветами в волосах ужас как нельзя. Просто смерть как нельзя. Только в фате. Только фата гарантирует благополучный брак. Она же отличает невесту от других женщин. И шляпу, и цветы, и все, что хочешь, можно носить в любой другой день, а вот фату только на свадьбе. И только невесте. Один раз в жизни.

- Марина, уговорила. Я согласна на фату и на все остальное. На все, что положено для того, чтобы на небесах нас обвенчали на счастье.

- Ну, вот видишь, Виталий, какая покладистая у тебя будет жена – повернулась Марина к брату. – Я рада. Я рада не только по поводу свадьбы – она поперхнулась, не сумев сдержать эмоции. Глаза сначала заблестели, а затем часто-часто заморгали. Виталий обнял сестру.

- Знаю. Знаю. Прости. Я знаю, как ты волновалась, пока меня не было. И затем на суде. Я все понимаю и люблю тебя, не только как сестру, но, наверное, отчасти и как мать. Все последние годы ты мне была как мать. Спасибо.

- Так. Кажется, вино нашло выход назад. Все друг друга любят. У всех глаза на мокром месте – это муж Марины решил исправить ситуацию и бросился отвлекать растроганных родственников от грустных воспоминаний. – Так! Давайте про все забудем и начнем уже решать, что делать со свадьбой – твердо постановил он.

- Да считайте, все решено – подал голос Валерий Иванович. Все повернули к нему лица. – Сейчас все заняты политикой. Свадеб и других торжеств мало. Цены за аренду мизерные. Так что отметим в кафе. Я договорюсь. Есть у меня в одном местечке знакомый повар. Я думаю, нас там все устроит. Родни мало. Будет почти одна молодежь – он посмотрел на жену и добавил. – Вернее, кроме молодежи вообще никого не будет.

Все поняли шутку и засмеялись.

Глава 4

Последние дни перед отъездом в Москву Света старалась быть веселой. Она хотела доказать родителям, что уже успокоилась и что все будет хорошо. Не хотела оставлять в родном доме лишних поводов беспокойства о ней. Видя старания дочери, Надежда Михайловна решила ее немножко урезонить.

- Не актерствуй, доча. Твои улыбки больше похожи на гримасы. Не надо делать вид, что ты все забыла. Лучше обдумай все, что произошло. Вспомни, как вы раньше жили. Представь, как бы вы возвратились домой, если бы не случилась эта трагедия. Неужели ты думаешь, что Олег переменился бы. В сорок лет уже не меняются. Одно дело побыть рыцарем пару месяцев и другое дело остаться им навсегда. Особенно если раньше им не был.

Светлана резко повернулась к матери. Глаза ее были наполнены укором.

- Мама, я прошу тебя, не говори так. Я хочу помнить о своем муже только хорошее. И хочу, чтобы моя дочь помнила и знала, что ее отец был замечательным человеком. А он и был замечательным. Мы просто не сразу поняли друг друга. Ты поняла меня?

- Поняла! Поняла, что рану не затянуло. Прости. Ты права. Во всем права. Это неудачный способ утешения – мать села у окна, опустив голову на руки. – Может, еще побудешь с нами? До холодов хотя бы.

- Нет. Жизнь меняется. Это у вас тут тишина и покой. А посмотри, что по телевизору показывают. Представляю, что в Москве делается. Я поеду. Надо как-то устраиваться. Не волнуйся. Я же с Лидой. Они все уже там. Ты можешь звонить Елене Леонидовне. Телефон на календаре вверху записан.

- Да, конечно – мать рассеянно глядела на дочь, думая о своем. – У Лиды же свадьба скоро. Ты обязательно иди.

- Да. Как же – с излишней готовностью согласилась Света.

Надежда Михайловна внимательно посмотрела на дочь. Тяжелый вздох вырвался из груди. Через пару дней Света уезжала.

Проводов не было. Они, молча, собрались и, молча же, дошли до станции. Только когда из-за криулей показался поезд, каждая мать бросилась к своему ребенку. Надежда Михайловна, одной рукой державшая на руках внучку, другой крепко обняла дочь, а та потянулась к своей маленькой девочке, чтобы прижаться к дочери губами. Так они стояли, крепко обнявшись, представляя из себя одно целое. Любовь к друг другу и тревога за судьбы близких объединяли их больше, чем сплетенные в объятии руки. Поезд остановился. Света вымученно улыбнулась, как она улыбалась все последнее время, и направилась к вагону. Надежда Михайловна с Галинкой на руках, истратив последние силы на прощание, устало опустилась на привокзальную скамью. Поезд тронулся, все больше разделяя уезжающую с родными местами и родными людьми.

Москва встретила ее кучей проблем. Самая главная – работа. Придя в свое кафе, она застала невеселую картину. Все ждали новостей и все их боялись. Появившаяся в стране, частная собственность и, только что родившиеся на нашей территории, рыночные отношения вносили в судьбы людей свои коррективы. Для кого-то это было благом и исполнением желаний. Для кого-то - неожиданно свалившейся нежеланной реальностью, которая не сулила ничего хорошего. Одно дело работать на государство. Тут были все равны. Другое дело, когда люди стали делиться на хозяев и наемных работников, фактически слуг. Слугами и батраками быть никто не хотел. Воспитанные на ненависти к эксплуатации человека человеком в старой стране, люди соглашались на одного эксплуататора – государство. В новой стране со старыми гражданами это право предоставлялось любому, кто мог его реализовать. Способности к этому, а также непонятно откуда взявшиеся возможности, появлялись зачастую вовсе не у самых достойных представителей общества, а, наоборот, у самых худших, откровенно анти социальных элементов. Иной раз, хозяином предприятия становился вчера еще рядовой коллега, такой же, как все, или даже хуже, чем другие. Это вызывало сильное возмущение и отторжение у людей новых законов. Многие утешали себя только тем, что не верили в постоянство и закрепление в жизни этих новшеств. Именно это и происходило в кафе, где работала Светлана.

Предприятие передавалось в собственность коллективу. Основной костяк работников, которые смогли найти деньги на оплату своей доли, был невелик. Он составлял всего семь человек из двадцати работающих. Доли предлагались всем, кто работал не менее шести месяцев со дня устройства. Многие отказались. Сами. Не было денег. Да и откуда бы им взяться в условиях инфляции и повсеместной задержке зарплат. Их доли тоже были выставлены на продажу. Добавить себе еще одну долю смогла только бухгалтер Людмила Геннадьевна. Остальные излишки выкупил директор.

Таким образом, в уставном капитале доли разделились неравномерно. Шесть человек получили по пять процентов, один – десять процентов, остальные шестьдесят смог оплатить директор кафе. Так и было записано. Коллектив, чувствуя свое численное преимущество, не возражал. Поговаривали, что денег директору дал какой-то знакомый из районного управления общественного питания, и что настоящим хозяином он и будет.

Светлана специально пришла в кафе после обеда, когда народу поменьше. Работники в подсобке обсуждали будущую работу при новом правлении. Одна из поварих, из числа тех, кто поимел пять процентов собственности кафе, недовольно пыхтела, услышав о приятеле директора, который дал денег.

- Это почему он будет главным? По закону нельзя. Нам как объясняли. Можно выкупить по льготной цене коллективом. Он же к коллективу не относится. Он же у нас не работал.

- Так примут опосля. Да и будет работать. Директор и примет – отвечали ей.

- А мы будем против – яростно махая рукой, спорила повариха.

- Да кто тебя спрашивать будет? Деньги его. Сегодня на директора записано, а завтра перепишут на него. И все.

- А если директор не захочет отдавать долю. А деньги потом, со временем с выручки отдаст – озвучила новую версию повариха.

- Отдаст, как миленький. В лес увезут с пакетиком на голове. В ямке посидит недельку и все подпишет – заверяла другая пайщица.

- А-а-а? Ну, если так, то конечно.

- Господи, ну что вы ерунду мелете? – вмешалась бухгалтер Людмила Геннадьевна. – Они в хороших отношениях. Не будет никакого пакетика. Они вместе будут работать. Говорят, они вообще родственники.

- Да, да. Не близкие, но родственники – вмешалась молоденькая официантка Таня, любимица посетителей мужского пола. Она продолжала, ни на минуту не забывая о своей красоте и кокетничая даже перед коллегами. Ей хотелось показать, что она не только красива, но и умна. – Не волнуйтесь, девчонки. В руководстве кроме них теперь еще семь человек будет. Вот Римма Павловна тоже в учредителях. Их двое, а нас семь человек. Голосовать будут как? Семь – это же всегда больше чем два. Правда? А наши женщины нас в обиду не дадут. Интересы же у всех общие – она победно оглядела присутствующих, ожидая одобрения и согласия.

- Овца! Ты б молчала лучше, если такая тупица. Ты б узнала сначала, как голосуют в таких организациях. Думаешь, как раньше? На комсомольских собраниях? Руку подняла и все дела? – подала голос пышнотелая красотка, нстоящая «Кустодиевская красавица», буфетчица Анжела. Нрав ее был весьма дерзок и резок. А исполинский рост и внушительная масса тела делали ее удивительно смелой в различных конфликтах, которые случались вокруг нее в изобилии.

- Не тупей тебя. Острячка хренова – огрызнулась Таня.

- Тупей! – безапелляционно утвердила толстуха, будто точку поставила. – Ты бы почитала сначала закон, а потом и вещала тут, как умная.

- А чего мне их читать. У меня доли нет. Пусть владельцы читают.

- А я вот читала. И скажу вам, что голосуют долями – чеканя каждое слово, объявила буфетчица.

- Как долями? – удивленно раскрыла рот Таня.

- Как? Как? Срал да упал. Кто-нибудь толкнул. Поняла? – Таня определенно злила Анжелу.

- Анжела, перестань ты ей богу девку травить. Скажи по-человечески, что ты там вычитала. Дело же серьезное. Не надо нам доказывать, какая ты грамотная. Мы и так это знаем – включилась в разговор бухгалтер Людмила Геннадьевна, которая всегда умела найти подход к людям. Польщенная Анжела сразу же смягчилась.

- Так долями будут голосовать. Я же говорю, так написано.

Все молчали. Рассказчица, видя непонимание, продолжила:

- Доля – это сколько процентов. Ну, процентами то есть.

Тут до всех дошло. Сначала, молча, смотрели друг на друга, понимая, что мысли у всех одинаковы, затем начались и звуковые выражения.

- Оппа! Вот так дела! То есть, у них шестьдесят процентов и они всегда будут верх брать? Так? – учредительница Римма Павловна возмущенно развела руками.

- Получается так – согласилась Анжела.

- И по какой фиг я тогда в эти учредители влезла? – вопрошала женщина.

- Как, по какой фиг? Прибыль будешь получать. Это раз. Кроме зарплаты еще и прибыль. Даже из пяти процентов прибыль может быть больше чем зарплата. Да и не уволят тебя. Это два. И на худой конец, если не заладится что-то, ты же со временем долю свою продать можешь гораздо дороже, чем купила. Это три – горячилась буфетчица. Теперь все уже действительно с уважением посмотрели на нее. Римма Павловна, переварив информацию, обратилась к собеседнице:

- Ты хоть и грубиянка, а мозги у тебя работают.

Большинства присутствующих эти перспективы не касались. Их будущее относительно работы было совсем туманно. Света слушала в пол уха. Ей это было уже все равно. На ее место уже взяли другую девушку. Единственное, что ей осталось – это получить причитающиеся деньги, тем более, что за предыдущий месяц она тоже еще не получала. Она тихонько обратилась к бухгалтеру:

- Людмила Геннадьевна, а когда я могу получить трудовую и расчет?

- Ну, трудовую тебе выдадут. Пиши заявление по собственному с первого июня и приходи завтра.

- А почему с первого июня? Я же почти весь июнь отработала. До двадцать шестого включительно. Как же я деньги за июнь получу?

- А ты и за май не получишь.

- Почему? – занервничала Света.

- Так. Давай без эмоций. Никто еще ни за май, ни за июнь не получил. Это, во-первых. А во-вторых, это не я решаю. Я передаю то, что мне директор сказал. А в-третьих, ты фактически прогуляла последний месяц. Дорогуша. Не тебе права качать.

- Как же это? Я же дала телеграмму, что у меня муж умер, и что я беру за свой счет. Мне же в этом не отказали. Я же потом еще звонила. Директор не возражал.

- Да потому что всем не до тебя. Вот никто и не возражал. Тут и без тебя есть о чем думать. А заявление ты не писала. Так? И тебя никто не отпускал. Так? А слова к делу не пришьешь. Звонила ты или нет, я не знаю. И никто не знает. Или увольняйся, как тебе говорят или уйдешь по статье.

Света была совершенно обескуражена и удивлена недоброжелательностью бухгалтера.

- Как же так? У меня же муж умер.

- Понимаю, девонька. Понимаю. Только теперь это не причина. Смертью теперь ничего не объяснишь. Вон, на шинном заводе зарплату скоро как полгода не платят. Одна женщина, мать-одиночка двоих детей так страдала, что ей детей кормить нечем, что повесилась. На заводе. Ночью. Прямо в цехе. А в записке написала: «Пусть моих детей теперь кормит директор Кондратьев». И ничего. Никому даже выговор не влепили. Вот такие дела. Мой тебе совет, бери книжку и уходи. С хорошей трудовой устроишься в другом месте.

Света была просто ошарашена таким поворотом дела. Анжела, с которой она всегда была в хороших отношениях, похлопала ей по плечу.

- Ну, Светик-семицветик, не падай духом. Мы все в таком положении. Думаешь, ты одна.

Света вопросительно посмотрела на женщину.

- Нам всем предложено уволиться по собственному желанию. Директор послушных обещал взять назад после ремонта.

- А скоро ремонт? И долго ли он продлится?

- Первоначально планировали после нового года. Но так как народу нет, решили раньше начать. С первого числа начнут. А сколько продлится, никто не знает.

- Директор сказал, полтора месяца – снова сунулась в разговор официантка Таня.

- Ты, совок, опять лезешь? Такое помещение переделать из кафе в магазин за полтора месяца? Да еще и бумаги собрать и оформить? Не быстро ли? – Анжела еще раз прищучила официантку.

- Директор так сказал – не сдавалась та.

- Ага. Он сильно умный, бегом ученый, вешает вам лапшу на уши. А ты варежку открыла и веришь всему. А я тебе говорю – невозможно за такой срок переделать помещение под магазин.

Света, не желая отвлекаться на ссоры, попыталась их унять.

- Анжела, перестань злиться. Подскажи мне лучше, куда можно устроиться.

Толстуха молча пожала плечами.

- Данилова, если узнаю что-то, сразу позвоню. Лады?

- Да, конечно – Света повернулась к Людмиле Геннадьевне. – Передайте директору, что я завтра приду.

- Конечно. Конечно.

Девушка попрощалась и вышла из кафе. Стоя на крыльце она подумала:

- Ни работы, ни зарплаты.

Глава 5

Имея незаконченное высшее образование по специальности «бухучет и банковское дело», Светлана втайне надеялась на работу по специальности, но на всякий случай интересовалась любой информацией обо всех предлагаемых вакансиях. Она обходила стенды с объявлениями, просматривала газеты и, как могла, напрягала знакомых в просьбах помочь с работой. Ее день с утра начинался с прозвона всех имеющихся телефонов, обещавших какое-либо трудоустройство. На другом конце провода чаще всего отвечали, что уже взяли человека и больше никто не нужен. Где-то записывали ее телефон. Были и такие места, где приглашали на собеседование, но когда ей сообщали сумму зарплаты, беседовать сразу же пропадала охота. Настроение было хуже не придумаешь. Единственной отдушиной в то время было посещение семьи Камышовых. Там она всегда могла найти участие, радушие и просто иллюзию покоя и благополучия.

Валерий Иванович полный решимости помочь девушке тоже обзванивал всех своих знакомых, а их было не мало. Пока ничего подходящего не было. Деньги таяли как первый снег. От родителей она приехала не с пустым кошельком. Заначка мужа была тоже довольно существенной. Если бы не инфляция, о деньгах можно было бы не так беспокоиться. Цены росли так, что если бы раньше кто-нибудь это попытался предсказать, то не поверил бы никто. Однажды ей все-таки повезло. Она дозвонилась до одного кооператива, и там ей сообщили, что да, место есть. Зарплату назвали вполне приличную. По специфике работы сказали просто – приходите и увидите. Это было первое радостное утро за все время после приезда из Кукушкина. Полная надежд она собралась и поехала. Место нахождения кооператива пришлось поискать. На окраине, на огромном пустыре стояли несколько одноэтажных небольших зданий, огороженных общим забором. Светлану насторожил какой-то странный неприятный запах. Отгоняя дурные предчувствия, она все же вошла в ворота и направилась к зданиям. На одном из них была вывеска «Кооператив Ильич»

- Опять Ильич – подумалось ей. В первой же комнате, которая, как видно, была конторой, несколько мужчин что-то обсуждали, сидя прямо на столах. Увидев Светлану, они быстро соскочили со столов и с готовностью помочь повернулись к ней. Узнав, по какому поводу она пришла, они как-то засмущались и попытались выразить сомнения.

- Это очень тяжелая работа. И неприятная. Не думаю, что она Вам подойдет. У нас больше работают женщины постарше из соседних деревень и из поселков – заявил один из них.

- А я могу узнать, что это за работа? – настаивала девушка.

- Да, конечно. Пойдемте, я Вас отведу прямо на место.

Они прошли к соседнему зданию. Войдя внутрь, она чуть не задохнулась от запаха. Оправившись от первого желания выйти на улицу, она разглядела огромные чаны с бурой жидкостью. Женщины, одетые во все грязно-серое, и в огромных клеёнчатых фартуках желтого цвета и перчатках из резины что-то перетаскивали из одного чана в другой.

- У нас мини кожзавод – объяснил сопровождающий. – Здесь и травильный цех и красильный. Бараньи шкуры. Мы здесь обрабатываем шкуры. Красим и отправляем на пошивочную фабрику для изготовления дубленок. Это первая стадия обработки. Понятно?

Девушка покивала головой. Она знала порядок обработки шкур. Ее отец время от времени отстреливал в реке ондатру и сам занимался выделкой шкур.

- Вот, в помощь этим женщинам мы и хотим взять человека – продолжил мужчина. – Если хотите, женщины расскажут Вам, что надо делать. Объяснят Вам Ваши обязанности.

- Я могу подумать? – робко спросила Света.

- Ну, конечно. У Вас есть наш телефон. Звоните – мужчина понимающе улыбнулся. Он постоял еще пару минут, чтобы она смогла достаточно разглядеть предлагаемое место работы, затем, тронув ее за плечо, вывел из здания.

Первой мыслью было конечно:

- Ни за что! Ни за что сюда не пойду.

Возвращаясь домой на автобусе, она окончательно утвердилась в этом решении. Вечером она поехала к Лиде, где рассказала подруге о своих результатах в поисках работы. Они попили чаю с вкуснейшим пирогом Елены Леонидовны и пошли прогуляться. Вернее, Света поехала домой, а Лида ее провожала. Почти дойдя до станции метро, они присели на скамью. Они никуда не спешили и хотели спокойно закончить свой разговор.

Напротив их скамьи, буквально в метре от тротуара находился коммерческий киоск. В витрине красовались затейливые заморские товары. На ближней полке были выложены шоколадные батончики. Для большей заманчивости посреди полки сидела большая красивая кукла в модной бейсболке, с рассыпанными по плечам белокурыми кудрями. В руке она держала батончик «Сникерс». Даже взрослые замедляли шаг, чтобы посмотреть на эту куклу и на витрину. Людям, привыкшим к пустым полкам и тотальному дефициту, эта витрина на заре девяностых годов казалась сущей роскошью. Смотрящих было много. Покупателей не было. Со стороны автобусной остановки к станции метро подошли молодая женщина с девочкой. Девчушке было около пяти лет. Увидев киоск, она вырвала ладошку из руки матери и, подбежав к витрине, уставилась на куклу.

- Мама, смотри, у этой куклы конфетка, какую по телевизору показывали.

- Это батончик – поправила ее девушка, сидящая внутри киоска. – Шоколадный батончик – уточнила она.

- Мама, ты мне купишь этот шоколадный батончик? – смышленая девочка все правильно повторила за продавщицей. Подошедшая мать попыталась взять девочку за руку, чтобы увести ее. Девочка вырвала ручонку и снова громко произнесла. – Мама, в садике уже все ребята пробовали это. А Вика даже фантик приносила. Мама, у Вики есть такой фантик.

- Галочка, мы купим в следующий раз. Сейчас у меня нет денег – лицо женщины посуровело. Она строго посмотрела на дочь. – Дай мне руку. Нам надо идти – еще более сухо произнесла она.

- Мама, ну ты же обещала мне, что купишь. Я же тоже хочу попробовать. Все ребята уже…

Она не успела договорить, как мать сердито и резко дернула ее за руку и почти силой потащила за собой. Взглянув на лицо матери, девочка почти испугалась и заплакала. По всему было видно, что девочка раньше не видела мать такой грубой. Всему виной был дорогой батончик.

Сидевшие на скамье, Лида со Светой наблюдали эту сцену с самого начала. Когда женщина с заплаканной дочерью отошли от киоска, Светлана закрыла лицо руками.

- Эй, ты что? – испугалась Лида. – Вспомнила свою Галочку? Да? – она отняла руки от лица подруги и увидела на ее глазах слезы. – Ну, ты что? Скучаешь по дочери? С ней все в порядке. Она с бабушкой на свежем воздухе. Ведь так? – попыталась она развеселить подругу.

- Да. Все так. Слава Богу, что так. В поселке, по крайней мере, нет таких кукол и таких конфет. А вот если бы моя Галинка была здесь, то мы могли бы оказаться на их месте – она кивнула головой в сторону уходящих матери и дочери. – Лида, ты посмотри, сколько всего нового стало появляться. И все на виду. Все суют под самый нос. Все расхваливают. Только бери. А как брать, если денег нет. Это взрослые понимают, что без этого можно обойтись, что это не главное, а как объяснишь детям?

- Да, я тебя прекрасно понимаю. Я тоже не хотела бы оказаться на месте этой женщины. Наверное, так больно вместо того, чтобы баловать и лелеять любимую маленькую дочурку, злиться и объяснять ей то, чего она все равно еще не понимает.

Вечером, сидя дома у телевизора и глядя на бесконечную рекламу «Сникерса» и «Марса», Света решила:

- Буду работать, где угодно. Хоть в шахте, хоть на руднике, лишь бы моя дочь ни в чем не нуждалась и не чувствовала себя хуже других. Утром она позвонила на кожзавод и сообщила о том, что согласна на работу у них.

Глава 6

Света работала в кооперативе «Ильич» уже больше полугода. Привыкать было трудно. Самое страшное – запах. Шкуры, реактивы, краски, все источало свои ароматы. Соединяясь и перемешиваясь, они превращались в тошнотворный смрад, в котором приходилось находиться по шесть часов без перерыва. Порой ей казалось, что она так пропиталась этой вонью, что уже невозможно от нее избавиться. Хорошая, как она считала по началу, зарплата теперь казалась мизерной. За эту вредную тяжелую работу нужно было платить в три раза больше. Однажды, возвращаясь с работы, она вспомнила, что дома нет ничего съестного, и решила зайти в магазин.

- Куплю молока и сварю кашу – думала она, подходя к очереди. Вдруг кто-то сильно ударил ее по плечу. Она еще не успела даже обернуться, как в ушах зазвенел знакомый голос.

- Данилова, привет! Ты чо такая зеленая? Болеешь что ли?

Это была Анжела.

- А, привет. Из кафе идешь? – поинтересовалась Света.

Буфетчицу нисколько не смущали остальные покупатели, стоявшие в очереди. Она, расталкивая впереди стоящих мощным торсом, пролезла к Свете и громогласно начала докладывать ей, а заодно и всей очереди:

- Какое кафе. Оно на ремонте. Нас всех распустили и книжки на руки выдали. Сказали, по окончании ремонта вызовут. Я лично сомневаюсь, что всех вызовут. Есть у нас пара жополизок. Их может и вызовут. А меня ни фига не вызовут – она пристально уставилась на бывшую коллегу и опять также громко продолжила допрос. – Данилова, я тебя спрашиваю, хрен ли ты такая зеленая? Что-то ты подруга изменилась. Не пойму я, что с тобой.

- Анжела, ну что ты кричишь, как в трубу? Говори тише – зашептала смущенная Света, почувствовав на себе заинтересованные взгляды покупателей и персонала магазина. – Ничего я не зеленая. С работы иду. Устала. Чувствую себя не очень хорошо – оправдывалась она.

- Ну, ну. Хорошо поёшь, птичка, где сядешь – не удовлетворилась ответом толстуха.

Оплатив товар, они вышли из магазина. Анжела плюхнулась на скамейку в сквере и, похлопав рядом с собой ладошкой, приказала:

- Приземляйся. Подышим свежим воздухом пока треплемся.

Девушка села рядом, с удовольствием вдыхая сырой прохладный воздух, пахнущий весной.

- Давай, колись, где ты так умудохалась? – не унималась подруга.

- Да хвастаться нечем. Работаю в кооперативе. У них там мини кожзавод. Оборудования нет. Все на руках. Затащи, вымочи, вытащи, загрузи и так далее. Да еще и вонь ужасная – Света недовольно махнула рукой, давая понять, что не хочет говорить об этом. – Ну, а ты как поживаешь? Устроилась куда-нибудь?

- За хрена мне куда-то устраиваться? Я теперь на себя буду работать. Теперь же у нас капитализм. Обогащаться разрешили – деловито и высокомерно вещала толстуха.

- Как же это ты сумела? И чем же это ты обогащаешься? – совершенно изумилась такому ответу собеседница.

- Ну не все же такие бестолковые как ты. За три рубля хребет ломать. У некоторых на плечах голова, а не кочан капусты – Анжела была верна себе. Как всегда, супер самоуверенна и супер критична к остальным.

Света, уже привыкшая к вызывающему поведению своей знакомой, не обращала на это внимания. Она знала, что за беспардонным поведением скрывается добрая и отзывчивая душа. Она попыталась настроить буфетчицу на более серьезный лад.

- Ну, Анжела, хватит тебе перечить. Расскажи нормально. Чем ты сейчас занимаешься? Где работаешь?

- А я не работаю. А деньги получаю!

- Это как?

- Ну, ты, наверное, слышала, что сейчас все за границу за товаром ездят. Кто куда может. Чаще в Польшу или в Турцию. Можно в Дубаи, но там сложней. Вот этим я и занимаюсь.

- А ты куда ездишь?

- Я в Польшу.

- Вот это да! И ты уже была в Польше?

- Ну конечно была. Уже два раза. Сейчас снова собираюсь.

- А как там деньги делают? За что дают?

Такой живой интерес льстил самолюбию толстухи. Она, услышав вопрос Светы, закатилась в смехе.

- Ну, деревня. Дают! Дают, знаешь, что и где? А там зарабатывать нужно.

- Анжела, хватит смеяться. Расскажи по порядку. Знаешь, я с нашими уже месяц ни с кем не общалась. Ни новостей, ни сплетен никаких не знаю. Вот подскажи мне, а я могла бы с тобой ездить?

Бывшая буфетчица, а теперь великая коммерсантка, как она сама себя считала, пристально посмотрела на девушку и, немного посоображав, заявила:

- Знаешь, а это идея. Точно. Нам надо вместе ездить. У меня, правда, есть напарница, но такая нервная. Чувствую, что скоро мы с ней расцапаемся. Интеллигенция паршивая. Что ни скажу, все нос воротит. А ты девка простая. Тебя матюками из себя не выведешь. Ты от крепкого словца в обморок не упадешь. Так ведь?

Светлана поняла, что у толстухи проблемы из-за ее любви к крепкому словцу и обзывательствам и, усмехнувшись, она сказала:

- Да ругайся на здоровье, если это тебе так необходимо. У нас теперь свобода слова. Говорю, что хочу.

- Вот правильно. Теперь все говорят, что хотят. Запретов нет. Так. Короче. Ты сейчас куда идешь?

- Домой.

- А кто у тебя дома?

- Никого.

- Вот и отлично! Сейчас идем к тебе. Там все обсудим, и я, пожалуй, у тебя заночую. Не стесню? – она испытывающе посмотрела на девушку.

- Пойдем, конечно. Но утром я очень рано на работу.

- Не б… Маруська, я Буденный – хлопнула она по плечу подругу.

Они медленно направились к дому. Там хозяйка сварила кашу, а к чаю вытащила две банки маминого варенья. Анжела на огромный ломоть хлеба щедро лила клубничное варенье и ела с чаем. Она вся умазалась и, когда хлеб кончился, скомандовала:

- Давай, хлебца то подрежь.

- Слушай, а ты к утру в платье влезешь после такого ужина – усомнилась хозяйка. Смутить Анжелу было невозможно.

- Я своей фигурой довольна. И платье у меня с запасом. Не волнуйся. Лучше на себя посмотри. Заморыш. Ведь надо же. Устроилась в какую-то душегубку и пашет. Ха-ха-ха.

Она снова принялась смеяться. Затем подняла на Свету голубые глаза, густо подкрашенные черным карандашом, и, облизав с пухлых губ розовые капли клубничного варенья, сочувственно спросила:

- Что? Хреново быть бестолковой-то?

Девушку рассмешила эта картина и, повеселев, она отвечала тоже с улыбкой.

- Хреново, Анжела, хреново.

- Я так и знала – совершенно серьезно отозвалась гостья. Анжела почти на десять лет была старше Светы. Она была твердо убеждена в своем превосходстве над многими из окружающих. Она считала себя умной и знающей, что действительно было недалеко от истины.

Свой сварливый характер она унаследовала от матери, которая, овдовев очень рано, с большим трудом тянула троих детей. Ей впору было думать о хлебе насущном, а не об оборотах речи. Как все полные люди, Анжела была добра. А как все члены больших семей, заботлива об окружающих. Судьба распорядилась так, что создать своей семьи у нее пока не получалось, а потому и заботиться ей было не о ком. Увидев впервые нерешительную и задавленную разочарованием от своей семейной жизни Свету, она сразу же взяла над ней шефство. В то время, работая в кафе, новоиспеченная москвичка была рада любому доброжелательному взгляду. Прижилась в кафе она во многом благодаря покровительству бывшей буфетчицы.

Встретить Анжелу в магазине – был для нее добрый знак. Несмотря на колкости и соленые шутки толстухи, Света чувствовала, как ее настроение меняется в лучшую сторону. С аппетитом съев тарелку пшенной каши и умяв значительное количество варенья, Анжела наконец-то перешла к разговору о деле.

- Так, слушай и не перебивай! – тоном учителя заявила она. – Берешь здесь у нас товар и по туристической путевке едешь в Польшу на неделю или около того. Товара должно быть много. Тебе одной столько не унести, но не дрейфь. Там все в одинаковом положении и все друг другу помогают. Все уже отработано. Что не унести одной, все вместе донесем куда угодно. Поняла?

Света ничего не поняла, но, решив не сбивать подругу с делового настроя, кивнула головой.

- Дальше то, что привезли, надо продать. С этим тоже вопросов нет. Расходится быстро. На деньги от товара покупаешь там то, что здесь пользуется спросом. У нас сейчас ничего нет. Сама видишь. Поэтому, что не привези, все уйдет. Когда здесь продашь то, что привезла, и получишь деньги, надо все подсчитать. Разница между тем, что истрачено на товар, на поездку и прочие расходы и тем, что вернула с продаж, и есть твоя зарплата, то есть прибыль. Вот и все.

Видя, что хозяйка не разделяет ее восторга, продолжила.

- Здесь ты купишь товара на три рубля, а когда продашь то, что привезла оттуда, будет тридцать рублей. Ну, к примеру. Двадцать семь рублей прибыль. Поняла?

- Ага. Поняла. Это только, к примеру, так много, или на деле тоже так же? А если не к примеру? Какая может быть разница?

- Да, любая. Это зависит от товара. И от того, что ты туда повезешь, и от того, какой сюда купишь. Ну, а продать надо уметь.

- А ты умеешь?

- Ну, если я в вашем буфете продавала бутерброды трехдневной давности, то приличный товар сдам без вопросов. Ты чё, сомневаешься что ли?

- Да нет, нет. Я так. Я к тому, что у меня товара нет.

- Не б…, купим. Я помогу. Деньги есть? – не дожидаясь ответа, она продолжала. – Если нет, займешь! Приедешь – отдашь.

- А как же с работой?

- Увольняйся! Срочно. Ты что не видишь, как ты подурнела на этой работе. Тебе по любому оттуда бежать надо. Отдохни и очухайся перед поездкой. Я тебе завтра к вечеру позвоню и скажу точно, когда отправляемся.

Они еще долго болтали о всяких тонкостях предстоящей работы и, наконец, уснули.

Через десять дней Светлана пошла на собрание туристической группы, едущей в Польшу. Народу было много. Анжела познакомила ее со своей напарницей и сказала, что в этот раз им придется ехать в разных вагонах. Новеньких было много. Руководитель группы именно для них долго рассказывала, как вести себя, что брать и как проходят таможню. Ограничений в товаре было много. Некоторые из них удивляли. Например, постельного белья можно было брать только три комплекта. Большее количество считалось контрабандой. Кастрюль тоже только три набора. Света не могла понять, какая из кастрюль и простыней контрабанда, но спрашивать не стала. Она с интересом рассматривала людей, пришедших на собрание. Все были более чем приличные люди. Все хорошо одеты и достойного поведения. Самой неприличной была Анжела. Ее многие знали. Она разговаривала то с одним, то с другим. Громко смеялась. И, как всегда, сквернословила. Внимание Светы привлекли два парня, стоявших у самых дверей. Один из них был красив, как киноактер. Второй же совершенно непригляден. Если у первого был высокий рост, спортивная фигура и красивое лицо в обрамлении очень длинных вьющихся волос, то второй был маленького роста, почти лысый и с совершенно не запоминающимся лицом. Единственное, что скрашивало его внешность, это выразительные умные глаза. Они почти не разговаривали, но и без того было видно, что они очень близки.

- Неужели, друзья – подумала Света. – Такие разные.

Еще она подумала о том, что длинноволосый похож на Христа.

Выезд был назначен через пять дней. Надо было спешить собираться и приобрести товар. После собрания они с Анжелой прошлись по магазинам. Сразу подобрать что-то нужное не получилось. Зато в одном из магазинов было полно самой простой ткани – ситца, вязи, льна.

- Это здорово – заявила подруга. – Постельное купить трудно. Да и хрен-то с ним. Мы его сошьем сами. Из льна. Лён берут хорошо. Наш лён дешевый и настоящий. Натуральный. Панночки в этом понимают. Знают, что наш лён вечный – она вдруг резко повернулась. – А ты шить-то умеешь?

Шить Света умела. И машинка подольская у нее была. «Белошвейка» - ласково называла ее хозяйка.

Накупив материала, они еле доперли его до квартиры. Анжела, как всегда, руководила процессом. В промежутках между указаниями она доела обе банки варенья.

- Передавай своей маме спасибо. Хорошее варенье варит. Пусть еще присылает. Я смородиновое люблю. Есть ли у вас смородина то? – беспокоилась она.

- Смородины полно. Не бойся. Варенья у мамы целый погреб. И на твою долю хватит.

От разговоров про варенье перешли к более важным темам. Света заверила толстуху, что сможет сшить и для себя и для нее. Анжела же взяла на себя закупку всего остального. Они договорились, что все будет пополам. И товар, и в последствии - деньги.

- Как у нас всегда пели? – хохмила Анжела. – Тебе половина и мне половина.

На том и остановились.

Глава 7

Наступил день отъезда. Товар был сложен в огромные сумки. Поднять их все разом было просто невозможно. Девушек провожал брат Анжелы с друзьями. Они весело занесли товар в купе и разложили его по полкам. Анжела, не желавшая раньше времени обнаружить свое отношение к напарнице и решив напоследок поучить ее, ехала в одном купе с бывшей коллегой. С кем поедет Света, она еще не знала. Сначала в купе вошла тоненькая молоденькая девушка. Ее рост был таким маленьким, а личико таким кукольным, что она была похожа на игрушку или на маленького робота. Она тоже была из группы и тоже была с багажом. Девушки сразу же познакомились и начали весело болтать. Девушку-куколку звали Люда, и она ехала уже в третий раз. Люда сходу начала уверять Свету в выгоде поездки. Она объясняла, что те цены на наш товар намного ниже, чем в Польше.

- Нам это выгодно, потому что у нас цены еще намного ниже, чем наши продажные в Польше. Наши цены еще социалистические, совсем копеечные. Набавляй на них, сколько хочешь. Таких цен в мире нет. Вот в этом вся и причина нашей выгоды. А удача в том, что по такой дешевке берут охотно, даже впрок. Вот так.

Она весело трещала о том, что надо пользоваться моментом пока не появились новые цены. Вернее они уже появились в частных магазинах и киосках, но, к счастью, еще полно и старых цен в государственной торговле. Она заверила соседку по купе, что точно все продадут, лишь бы проехать таможню.

- А что? Можно не проехать? – испугалась Светлана.

- Сколько угодно. Целыми вагонами высаживают.

- Куда высаживают?

- Чаще всего на нейтральной полосе. Прямо на насыпь и высаживают. С вещами.

Напуганная такими рассказами девушка окинула взглядом свои вещи и представила, как бы это выглядело.

- И что же делать на этой насыпи?

- Ничего. Пешком идут до своей границы. А там покупай новый билет на поезд до дома. И домой.

- Назад с вещами? – ужаснулась Света.

В это время в проеме купе появились два мужчины.

- Так! Страсти о таможне уже кипят! – сходу включился в разговор один из них.

- Привет, девчонки! Вместе поедем – подхватил второй.

В тесноте и сумраке купе Света не сразу разглядела вошедших. Когда же они уселись напротив нее, она узнала в попутчиках тех двух парней с собрания. Они познакомились. Высокого и волосатого звали Женя. Маленького и глазастого – Коля. Парни оказались настоящими балагурами. Они острили, шутили и всячески развлекали девушек. Зашедшая к ним Анжела, устроившаяся в соседнем купе, подмигнув, съязвила:

- Варежку-то не открывай, вдовушка. Давай Женьку кадри.

- Ну, что ты мелешь? – обиделась Света.

- Да ничего! Упустишь что ли такого красавца? – деловито советовала толстуха. Света, как могла, пыталась утихомирить подругу.

- Тише ты. Господи, ну что ты орешь? Все же в тамбуре. Вдруг услышат.

- Ох, мне бы твою фигурку – она окинула подругу взглядом. – Правду говорят: бодливой корове Бог рог не дает.

С этими словами и с загадочным видом она удалилась в свое купе.

Поезд летел по просторам Родины. Ох, и велики же эти просторы. За окном мелькали разбавленные весенними пейзажами скучные города и убогие села. Кое-где картину оживляли свежие новоделы в виде коттеджных поселков. Атмосфера в купе становилась все теплее. Дело близилось к ужину.

- Ну что? Как мы на счет поесть? – Коля начал выкладывать на стол пакеты с едой.

- Ну, если уже пора? – девчонки тоже схватились за кульки.

- А нам хоть пора, хоть не пора, ехать еще полторы суток. А за накрытым столом поприятнее будет.

Стол моментально заполнился различными припасами. В купе вкусно запахло едой.

- А снотворного? На ночь глядя, и принять не грех – Женя многозначительно посмотрел на друга.

- А как же! Есть! – Коля торжественно вытащил литровую бутылку водки с модным названием. Четыре стопки появились следом за бутылкой.

- Ой, я не пью – Люда испуганно замахала руками. Парни переглянулись между собой.

- Что? Пьянству бой? – спросил Женя. – Трезвость – норма жизни? Да?

- Норма – две бутылки – балагурил Коля. Парни смеялись, но четвертую стопку убрали.

- Светлана, а Вы выпьете с нами? – нарочито официально спросил Женя.

Ей нравились ребята. А от взглядов Евгения у нее начиналось головокружение и без вина. Она все чаще ловила на себе его взгляд, и от этого становилось радостно. Она просто ответила:

- Я выпью.

Парни опять переглянулись, как ей показалось, с каким-то смыслом.

- Так, начинаем соревнование. Три против одного – с этими словами Николай вытащил пакет сока и налил Люде большой стакан. – Кто выпьет больше? Мы трое – водки? Или ты одна – сока? Согласна?

Люда смеялась. Она торжественно взяла стакан сока в руки и предложила чокнуться за успех поездки. Все чокнулись и, выпив, принялись за еду. Во время ужина было много разговоров. Каждый рассказывал немного о себе. Оказалось, что Коля с Женей были одноклассниками. Дружат всю жизнь. А сейчас стали компаньонами. У них был свой небольшой магазин на окраине. Им хочется развивать свой бизнес дальше, но все тормозит отсутствие денег. По их рассказам они хватались за любую оказию лишь бы помочь выжить начатому делу.

- У нас, как в анекдоте. Налогов надо заплатить сто пять процентов от прибыли. На эти пять процентов всегда не хватает.

Евгений по профессии был музыкант. Раньше он играл в оркестре на флейте. С тех пор как люди перестали тратить деньги на культуру и развлечения, оркестру пришлось прекратить свое существование. Коля тоже что-то рассказывал, но этого Света уже не помнила. С некоторых пор ее стал интересовать только Женя. Они еще сидели и болтали, когда Люда начала клевать носом.

- Ой, девчонка-то наша совсем засыпает – заметил Коля.

- Давай-ка ее уложим – предложил Женя. Он поправил постель на верхней полке и, слегка растолкав девушку-куколку, предложил. – Людок, давай-ка на полочку. А я тебе помогу.

Он, как перышко, поднял ее на вытянутых руках и, уложив на полку, окутал одеялом. Поправляя ей волосы, он приговаривал:

- Вот, как хорошо. Ночь длинная. Темная. Вагончик качает. А нам спешить некуда. Мы будем ехать и спать.

Света с удовольствием наблюдала за этой сценой. «Надо же, какой нежный» - подумала она, завидуя куколке и желая вместо нее оказаться на руках у парня. Он как будто прочитал ее мысли и, сев напротив, также заботливо предложил:

- Так, друзья, по последней и спать. Ночь, конечно, долгая, но по приезде нам ох как достанется. Надо хорошо выспаться.

- Да, ты прав – как-то уж чересчур сурово поддержал его Коля. Он разлил по стопкам водку, и все выпили. Света легла на нижней полке и вскоре уснула.

С тех пор как Светлана стала матерью, и у нее появилась дочь, она стала спать очень чутко. Еще, будучи беременной, она наслушалась от местных кумушек различных рассказов о том, как во сне на маленького ребенка нападает крыса, или кошка ложится рядом с малышом и своей лапой или хвостом нечаянно закрывает ему рот и нос, и тот задыхается, или как крепко спящая мать сама ненароком наваливается на младенца и губит его. Были и более реальные опасения, например, что ночью дитя раскутается и озябнет, или свалится с кровати, или запихает себе что-то в рот. Всем известно, что если за детьми плохо следить, то с ними может случится все, что угодно. А как следить за ними ночью, когда ты сама спишь? Не спать? Это невозможно. Света нашла компромисс и спала вполглаза, то есть очень чутко. Мирное покачивание вагона и выпитая водка не смогли повлиять на ее привычки. Ребенка рядом не было, но зато были двое чужих мужчин, и поэтому на время сна в эту ночь в подсознании была включена кнопка «вполглаза». Кнопка работала исправно. Кроме этого она знала способ, когда все думают, что ты пьешь, а на самом деле нет. В этот раз она тоже им воспользовалась.

Еще не проснувшись, она почувствовала запах мужского пота. В ее сознании была целая серия запахов, сопровождающихся словом опасность. В том числе и этот. Какое-то время она находилась в промежуточном состоянии, когда туман сна уже рассеялся и уже слегка осознаешь происходящее, но до конца еще не проснулась. Именно в такие минуты легко путается сон с явью. К тревожным сигналам добавился еще один – шуршание. Оно было легким и каким-то новым, неизвестным ее слуху. Это было ни царапанье по дереву, ни по железу, ни по другим привычным предметам. Непонимание увеличивало беспокойство и торопило пробуждение. Она уже проснулась, но лежала с закрытыми глазами, боясь их открыть. Прислушавшись получше, Светлана убедилась, что в купе что-то происходит, но не могла понять что. Сквозь веки она чувствовала, что слабое освещение есть, но где-то вверху. Она слегка приоткрыла глаза и стала оглядываться. Вокруг нее ничего не было. Шуршание усилилось. Вдруг на ее лицо упало небольшое количество каких-то крошек, сильно испугав ее. Сквозь ресницы она посмотрела в зеркало, находящееся на двери купе, и увидела странную картину, отраженную в зеркале. Вверху на третьем уровне купе, почти под самым потолком раздетые по пояс парни, повернувшись лицом к стене, что-то делали, энергично махая локтями. Приглядевшись, она поняла, что они что-то режут или скоблят. Что и зачем понять было трудно. Полежав еще какое-то время с почти закрытыми глазами, она решилась все-таки на более решительный маневр. Немного приподнявшись на локте и повернув голову, она посмотрела наверх. Рассмотреть она почти ничего не сумела. Зато услышала тихий, но сильно возмущенный голос Николая.

- Жека, глянь. Во девка дает.

Евгений резко повернулся. На его лице были видны досада и испуг. Посмотрев сверху на Светлану, он уважительно произнес:

- Сильна!

Поскольку тело парня уже не загораживало стену, она увидела, что наружная пластиковая панель обшивки вагона снята, а в белом утеплителе из пенопласта сделано большое углубление. Вернее, таких углублений было два. С каждого края полок. Над каждым работал один из них. Они вырезали мякоть утеплителя, состоящую из белых шариков, и аккуратно складывали ее в пакеты. «Тайник» - осенило девушку. Она хотела спросить, но не успела. Евгений с ловкостью гимнаста спрыгнул между полок и в одно мгновение оказался на Светиной постели. Она от неожиданности так и осталась держаться на одном локте. Парень приставил к спине что-то острое. Она вскрикнула. Он всем телом навалился на нее, все еще держа между ее лопаток что-то острое и холодное, и прошептал прямо в ухо:

- Пискнешь – убью. У нас длинные руки.

В его голосе, когда он произносил последнюю фразу, явно слышалась театральная наигранность.

- Слушай, это уже не смешно – она попыталась оттолкнуть его, но он, повалив ее на спину, наклонился еще ближе.

Мелькавшие за окном фонари отражались в его глазах короткими вспышками света. Эти глаза были так близко, что ей казалось, их взгляды слились в одно целое. Ей было почему-то совсем не страшно, хотя он именно и желал напугать ее. Она молчала, все еще находясь под гипнозом его глаз. Светлана не поняла, намеренно или случайно он коснулся своей щекой ее лица. Только касание кожей, а по ее телу пробежала волна блаженного восторга. Она зажмурилась, чтобы не выдать своих чувств, но он все понял, а всего скорее сам испытывал то же. Евгений освободил ее руки и, сев на краю постели, еще раз окинул взглядом. Наигранность пропала, а глаза были серьезны и удивлены. Все еще грубым тоном он продолжил свою роль.

- Спи, а утром все забудь, если хочешь жить.

Сверху раздался смешок.

- Жека, пощупай, она лужу не пустила?

Лицо Евгения приобрело прежнее выражение и, махнув рукой, он даже как-то обиженно отвечал другу:

- Ага, такая пустит, дожидайся – он снова повернулся к Свете и с укоризной продолжал. – Ты же лошадиную дозу водки выпила. Что ты не спишь? Знал бы, что ты такая непрошибаемая, и тебе клофелинчику сыпанул бы.

Сверху опять послышался голос:

- А я тебе говорил. Дешевле бы обошлось.

Только теперь до Светланы дошло, почему Люда не реагирует на их разговор.

- А вы что, Люде..? – она не договорила еще, как Евгений закивал головой.

- Ага. Вот именно. И спит человек спокойно. Как умная девочка. А ты, как сова, глазищами на меня сверкаешь. Работать не даешь.

Света молчала. Он тоже. Они опять встретились глазами. Желая уйти от его взгляда, она села на постели и запросто спросила:

- Что прячем?

Наверху опять послышалось квохтанье. Николай засмеялся, закрыв рот рукой.

- Ой, я не могу. Ну, нам везет. Мало того, что она алкоголичка и в пьяном угаре ничего не боится. Так она еще и все видит. В темноте. И почему нам не подсадили двух Люд.

- Я же говорю, сова – отозвался Евгений.

- Ну, что ты там увидела, колись?

- Тайник – Света, оправившись от первых впечатлений, начала понимать серьезность момента. В голове уже начали крутиться возможные варианты: деньги, валюта, оружие, наркотики. «Что они прячут?» - она бешено вращала глазами, глядя то на одного, то на другого.

- Так. Или вы мне говорите, что прячете? Наркотики? Или я..! – она хотела сказать, что сейчас закричит, но в последний момент решила, что не стоит выдавать своих намерений. Парни, не ожидая такого поворота дела, в один голос закричали:

- Да, иконы! Какие наркотики? Иконы!

У нее отлегло от сердца. Она успокоилась так же резко, как и разозлилась. Иконы – это тоже, конечно, плохо, но это уже другой коленкор. Она вдруг снова вскочила на ноги.

- Ведь это грех! Иконы нельзя продавать!

- Да, знаем – Николай спрыгнул с полки и сел напротив них. – А что делать? Таскаться за границу с мелочовкой нет времени и смысла, а вопросов куча. Все решаются деньгами.

- Да ладно, Колян, Бог нас простит. Разбогатеем, церковь построим или хотя бы часовню. Замолим грехи.

Светлана, видя, что этот вопрос для них серьезный, спросила:

- А вы верующие?

- Да, мы, как все. У нас же как: все атеисты верят, а все верующие сомневаются. В кармане партбилет, а в церковь входим со слезами. Так, как и весь народ.

Колеса вагона напевали свой любимый мотив, фонари за окном мелькали. В купе было тихо. Светлана очнулась от раздумий и, сама от себя не ожидая, вдруг предложила:

- Давайте, я вам помогать буду. Спать все равно расхотелось.

Они слаженно принялись за работу. В выдолбленное углубление закладывались несколько икон, закреплялись скотчем и закрывались наружной панелью. Все завинчивалось. Внешне никакого вмешательства в состав стен не было видно. Закончив дело, они выпили чаю с конфетами и, наслаждаясь долгожданным отдыхом, разлеглись по своим полкам.

После долгого сна проснулись все разом от резкого торможения поезда. Люда уже не спала. Она сидела с краешка у ног Светы и читала книгу. Веселый голос Евгения сообщил остальным:

- О! Засоня встала.

Реплика относилась к Люде. Она возмущенно вскинула глазки.

- Мило. Я же еще и засоня. Я встала. Уже и чаю попила, и по коридору прогулялась, и книгу почитала, а они все спят. Они спят, а я засоня – она продолжала возмущаться. Все смеялись. Люда, не понимая, почему все смеются, думала, что это она своим актерством всех так насмешила. Продолжая с еще большим энтузиазмом, она обратилась к Свете:

- Ну, ты слышала? – девушка явно кокетничала. Света, будучи суеверной, вместо ответа тихо сказала:

- Громкий смех к слезам. Надо успокаиваться. Скоро таможня.

Поезд стремительно приближался к польской границе. В вагоне заметно стихли разговоры. Смеха совсем уже не слышалось. Пассажиры убирали остатки застолий, прибирались в купе. Поезд шел до далекой Варшавы, но уже сейчас на своей территории люди переодевались в уличную одежду, не будучи уверенными, что доедут до конечной станции. Сначала состав проехал через депо и там сменил колеса на более узкие, затем прибыл на последнюю остановку бывшего Союза. Дальше была Польша. По вагонам пошли пограничники. Они быстро и по-военному деловито осматривали все, что считали нужным. Последним шел человек в форме, который проверял паспорта, придирчиво оглядывая их владельцев.

После них шла таможня. Это были совсем другие люди. На деловитость и быстроту своих действий они не претендовали. Главным для некоторых из них было насладиться картиной страха и послушания пассажиров. Все при виде их появления должны были забыть обо всем на свете и подобострастно глядеть им в рот или хотя бы в глаза, выражая полную покорность этим вершителям судеб, то есть им. Использование служебного положения позволяло им карать всех не усвоивших этого правила мгновенно и безжалостно. По неписаному закону разговоры во всем вагоне запрещались. Удел пассажира, если он хотел, конечно, пересечь границу, молчать и отвечать на поставленный вопрос. Любой лишний звук расценивался как дерзость. Это был пик торжества мелких людишек, тешащих свое самодурство при помощи использования своей профессии. За последние годы многие ритуалы превратились в традиции, которые помогали задобрить «вершителей судеб». Во всех группах заранее собирали деньги на покупку подарка для проверяющего таможенника. В подарок входили, как правило, продукты питания, хотя к ним частенько добавлялись и деньги. Конечно, это были самые лучшие продукты: дорогой коньяк, вино хорошей марки, икра черная или красная, палочка сырокопченой колбасы, балычок, шоколад и кофе. Все это складывалось в пакет и преподносилось в начале проверки с дурацкими словами «это вам к обеду». Многие, приняв пакет, проверку проводили без лишнего рвения, давая понять, что подарок работает.

Такими, конечно, были не все. Наиболее наглые и пакет принимали и потрошили поклажу проезжающих с не меньшим рвением. Именно такою была таможенница Регина. Она вошла в вагон с надменным видом, упиваясь сиюминутным всемогуществом, думая, вероятно, что все ее уважают и завидуют ей. Если бы она слышала, что говорят о ней за глаза, то, наверное, не вышла бы на следующий день на работу. А может быть и вообще не вышла бы на нее никогда. По вагону от одного купе к другому прошел шепот – Регина.

- А что это значит? – спросила Света.

- Самая вредная тетка на таможне – пояснила Люда.

Она видела, как посуровели лица парней при этом известии. Никто по коридору не ходил, никто не разговаривал, что творится даже в соседнем купе, было неизвестно.

- Нам повезло. У нас последнее купе. Может, устанет, и у нас не будет копать? – предположила Света, желая разрядить обстановку.

- Да ты что. Кто-нибудь другой может так и сделал бы, но не Регина. Зверь баба. У нее правило – в каждом купе хоть кого-нибудь да поймать.

Ожидание угнетало. Выглядывая из проема дверей, девчонки видели, как из других купе выходили люди и продвигались к выходу.

- А что с ними будет?

- Отберут вещи по протоколу и отпустят.

- Совсем отберут?

- Ну, конечно. А ты как думала.

- Господи, денег как жалко. Ведь на товар почти все занимают. А здесь просто так отдай.

- Ну, главное, чтобы криминала не нашли – объяснял Евгений.

- А вот, если есть криминал, то в кутузку – продолжал Николай. – И статья.

Света напряглась. Она понимала, что они имеют в виду. Одно дело, если ты везешь десять кастрюль вместо разрешенных трех. И другое дело, если это что-то запрещенное к вывозу даже в одном экземпляре. Например, эксклюзивные предметы искусства. На душе заскребли кошки. Она вдруг представила, что сейчас Евгений покинет вагон из-за этой Регины, и она его больше никогда не увидит. От этой мысли ей стало совсем плохо.

Таможенница появилась неожиданно. Она встала на пороге купе и окинула всех пронзительным взглядом. Света имела более испуганный вид, чем другие.

- Покажите Ваши вещи – скомандовала она девушке. Та рукой указала на сумки. Ничего не говоря, женщина повернулась к остальным.

- Откройте сумки.

Пассажиры распахнули свои баулы. На некоторые вещи она просто смотрела, некоторые просила вынуть. В это время в купе вошел ее помощник.

- Регина Львовна, здесь обшивку будем проверять? Если да, то я полез. Время выходит.

Регина открыла, было, рот, чтобы дать согласие и даже первые слоги прозвучали в воздухе, как Света громко и резко перебила ее, обращаясь с наивным вопросом:

- А мне говорили, что постельного белья можно десять комплектов брать. Это правда?

От такой наглости и тупости у таможенницы слова застряли в горле. Она махнула помощнику рукой, мол, «все, иди» и, глядя на Свету, с брезгливым превосходством произнесла:

- В какой сумке у тебя постельное?

- В этой.

- Вот, бери ее и со мной на платформу.

Она резким движением поставила отметки остальным троим пассажирам и направилась к выходу. Света взяла сумку и, ни на кого не глядя, пошла следом. Остальные ее вещи остались в вагоне.

В здании вокзала в помещении таможни происходила конфискация «лишних» вещей у граждан. Все углы были завалены мешками, пакетами и коробками. С «Полонеза», так назывался их поезд, на котором Светлана ехала, сняли много людей. Все нервничали и спешили. Таможенники заполняли какие-то бумажки. Пассажиры подписывали все, что угодно, лишь бы не опоздать вернуться в свой вагон до отправления. Они даже не брали себе ни одного экземпляра из этих бумажек. Да им никто и не предлагал. Девушка с удивлением смотрела на все происходящее и понимала, что многое здесь просто противозаконно.

У одной женщины, которая стояла плечом к плечу со Светланой, таможенница выложила из сумки пузырек с известной маркой дорогих французских духов. В те времена это была не только дорогая, но и редкая вещь. Увидев это, пассажирка начала говорить, что это ее личные духи. Они у нее в единственном экземпляре, и она уже ими пользовалась.

- Они уже открыты и пользованы – робко бормотала пассажирка.

Таможенница, не поднимая головы от листка бумаги, казалось, ее не слышит. Когда же женщина опять открыла рот, чтобы что-то сказать, та, резко вскинув голову, почти прокричала ей в лицо:

- Вы свободны!

Пассажирка отошла от стола и, бросив последний взгляд на любимые духи, вышла из помещения. Очередь дошла до Светы. Оказалось, что в сумке только три разрешенных комплекта и ничего другого, за что можно было бы зацепиться. Настроение девушки к этому времени уже сменилось. Она, глядя на все происходящее, уже считала, что это просто грабеж. Узаконенный грабеж на большой дороге. Она была возмущена и озлоблена. Теперь она уже смело смотрела Регине в глаза. От страха и робости не осталось и следа.

- А где еще семь комплектов? – черные глаза проверяющей забегали. Она подозрительно взглянула на Свету.

- У меня их три.

- Ты же сказала… - она не договорила, так как Света резко перебила ее.

- Я спросила. Всего лишь спросила, можно ли десять? А везу три. А Вы мне, между прочим, не ответили. Вы при исполнении, а ведете себя вызывающе.

- Что? – таможенница уставилась на пассажирку так, будто у той две головы или четыре ноги. С усилием сдержав гнев, она продолжила. – Ты что мне тут комедию разыгрываешь. Ты специально это сказала. Так? У вас в купе что-то есть. Так? С кем ты едешь?

- Я еду с подругой из другого купе. А в этом купе у меня знакомых нет. И что они везут, я не знаю. Это же Вы их проверяли и поставили об этом отметки. А меня без проверки высадили.

- Ты говорила…

Света снова перебила ее.

- Я спросила. Я ничего не говорила. Если Вы со слов все делаете, то зачем же тогда в сумках копаетесь?

- Так. Все, свободна! Можешь идти на посадку – Регина шлепнула в паспорте штамп и, отдавая его, окинула девушку убийственным взглядом, надеясь произвести тот же эффект, что и на женщину с духами.

В это время из громкоговорителя прозвучали слова диктора об отправке поезда «Москва-Варшава». Онемев от неожиданности, Светлана схватила сумку и бегом направилась к выходу. Выйдя на перрон, она увидела, что до поезда оставалось приличное расстояние. Успеть добежать до отправления было невозможно. «Полонез» тронулся. Вагоны, набирая скорость, весело бежали, покидая станцию один за другим.

- Анжела меня убьет – первое, что пролетело в голове. Проводив взглядом последний вагон, она вернулась в таможню. Как всегда, в критических ситуациях она становилась смелее и резче.

- Поезд ушел. Преступник вам остался – прямо с порога громко заявила она, войдя в помещение.

- Какой преступник? – спросил мужчина, один из работников.

- Как это какой? Я и есть преступник. За три пододеяльника с поезда сняли. Теперь в тюрьму сажайте. Поезд все равно ушел.

Регина, стоявшая в центре, слегка побелела. Мужчина, видимо, главный из присутствующих, сердито спросил:

- Кто досматривал?

- Я – отвечала таможенница.

- Ну, и что у нее? – голос мужчины заметно посуровел.

- Ничего. Я думала, у нее много постельного, но у нее только три комплекта – теперь уже Регина говорила тихим оправдывающимся голосом.

- Ну, и зачем ты ее сняла? Да еще так задержала. Ты что, время отправки не знаешь? Не надоело грозу кастрюль и полотенец из себя изображать? – мужчина был сильно недоволен. Глядя на Регину, его глаза сверкали гневом. Он предложил Свете подождать, а сам ушел в один из кабинетов. Положение ее было не завидным.

- Хорошо хоть деньги и паспорт при мне – думала она.

Мужчина вышел из кабинета и сразу же подошел к Свете.

- Через час подойдет следующий поезд на Варшаву. Поедете в нем. Пограничников по селектору я предупредил. А уж с поляками постарайтесь сами договориться.

Через час она была уже в другом поезде. Одно из боковых сидений в середине вагона было свободно. Его она и заняла. Напротив сидело семейство поляков с двумя уже взрослыми детьми. Они суетились, припасая свои документы к проверке. Белорусские пограничники прошли, не обратив на нее внимания и ни о чем не спросив. После пересечения границы пошли поляки.

- Ваш билет – молодой пограничник смотрел на нее в упор.

- У меня нет билета – отвечала Светлана.

Сидевшие в купе напротив все разом повернули к ней головы, с любопытством и недоумением рассматривая ее.

- Как же это можно? Как Вы в поезд попали? А русские разве Вас не проверяли?

- У меня билет на «Полонез». Меня с него сняли. С поезда сняли.

Поляк, молча, рассматривал безбилетницу. Светлана чувствовала, как ее щеки под его взглядом заливаются краской.

- Если были причины Вас снять, зачем же они снова Вас посадили, да еще и без билета?

Света постаралась улыбнуться, но у нее это плохо вышло.

- Не знаю – прошептала она.

- Это новые правила у русских? Да? Сначала отменили царя, потом отменили коммунистов, а теперь билеты? Да? А паспорта еще не отменили?

Света не понимала, шутит он или всерьез. Она поспешно вынула паспорт и протянула офицеру. Появившийся с другого конца вагона второй польский пограничник, придирчиво оглядев пассажирку, спросил:

- Янек, что там?

- Кукушкины дети – отвечал первый.

- Что, опять?

- Да, опять.

Офицер вернул Светлане паспорт и, уходя, добавил:

- Вам на своем гербе надо кукушку рисовать.

Девушка молчала. Она чувствовала, как на глаза навернулись слезы. Чувство обиды и стыда жгло лицо. Еще пуще жгло душу.

- Боже мой – пульсировало в голове. – Что с нами стало? Куда идем? К чему стремимся? Что будет с нашей страной? До чего же мы уже докатились? Был двуглавый орел, а теперь кукушка. Ведь так говорят – с горечью думала она.

Глава 8

Оставшийся небольшой отрезок пути Светлана гадала, что сталось с ее вещами, и где она найдет группу. Подъезжая к центральному вокзалу Варшавы, еще из окна увидела своих. На перроне, оглядывая вагоны, стояли Анжела и Евгений с Николаем.

- Меня ждут – обрадовалась она.

Выгрузившись из вагона и подбежав к своим, она радостно обняла подругу.

- Анжела, только не ругайся.

- А что, хвалить тебя что ли? Как тебя угораздило вляпаться? У тебя же ничего лишнего не было – все же ворчала толстуха.

- Это она нас спасала – Евгений взял ее за руку и добавил. – И ведь спасла.

Света стушевалась и, не желая признаваться, затараторила:

- Да просто так получилось. Регина просто не поняла. Я же просто спросить хотела – она не договорила и весело засмеялась. Все плохое прошло. А хорошее – вот оно, рядом. И от этого на душе так легко и весело стало.

Евгений, забирая их сумки, объявил:

- Мы сейчас вас проводим на Ружицкий рынок. Наша группа там. Это совсем близко. И расстанемся на время. У нас другая программа.

Света совсем не чувствовала, что она за границей. Большое количество сумок. Походная одежда. Предстоящая необходимость продать привезенное. Все эти моменты портили впечатление. Не так она мечтала побывать за границей. Проходящие мимо люди оглядывались на них. Свете стало не по себе.

- Анжела, я боюсь – прошептала она.

- Чего? – не поняла подруга.

- На рынке торговать боюсь. Мне стыдно. Я же не торговка какая-нибудь.

- А, поняла. Это пройдет. Это у многих было.

- А у тебя было?

- У меня нет. Я же умная и в облаках, как ты, не летаю. Я по земле хожу, и мне такие глупости в голову не лезут.

- А что мне делать?

- Да ничего. Я тебе сейчас скажу одну фразу, и ты сразу же успокоишься.

- Ну, говори.

- Слушай и вникай.

- Ну.

- Что ну? Вдумайся. Кого стесняться? Тебя же здесь никто не знает. Знакомых здесь нет и быть не может. А до всех этих – она махнула рукой на прохожих – и тебе и мне пофигу. Так?

- Ну, наверное, так.

- Что значит, наверное? Ты с кем-то из них детей крестить собираешься?

- Да не собираюсь я – начала сердиться Света.

- Ну, вот и все! – Анжела многозначительно повысила голос на последней фразе.

Через пару минут раздумий Света и вправду успокоилась. Наконец, дошли до рынка. Парни помогли расположиться у самого входа. Это считалось хорошим местом. Евгений подошел к Свете.

- Ну, пока, Светик. До встречи.

- А вы куда?

- У нас своя программа. Спасибо тебе еще раз, спасительница.

Он наклонился и снова потерся щекой об ее щеку. Приятная истома снова охватила ее тело. Ноги ослабли, и ей казалось, что она вот-вот упадет. Ужасно хотелось закрыть глаза и обнять его. Этого она не сделала. Со стороны это казалось простым прощанием. Даже зоркая Анжела, и та не заметила, что между этими двумя что-то происходит. Вернее уже произошло.

Вся группа была на рынке. Женщины бойко торговали привезенными вещами. Немного оглядевшись, Света тоже начала помогать подруге. Она вытаскивала товар и раскладывала его на деревянные прилавки. Показывала покупателям. Отвечала на вопросы. Анжела вела денежные расчеты, поскольку Света еще не знала по какой цене что продавать, и даже польских денег еще ни разу не видела. Приятной неожиданностью было то, что почти все поляки могли общаться на русском языке. Кто хуже, кто лучше, но всегда достигалось понимание. Люди были доброжелательны и приветливы. Некоторые подходили только за тем, чтобы поговорить. Спрашивали, какая у нас теперь жизнь, что происходит, как ведет себя правительство. Многие интересовались, из каких мы мест и даже сами вспоминали свои поездки в Союз. Света охотно и приветливо отвечала на вопросы, а иногда и сама спрашивала о чем-то.

К шести часам вечера рынок закрывался. Начали паковать сумки. Продали много, но и осталось тоже много. Прямо к рынку подъехал автобус и стали грузиться. Старшая группы объявила, что едем в Закопанье. Из окон комфортабельного автобуса туристы с интересом рассматривали чужую страну. Города были похожи на наши. Все окраины застроены многоэтажками, как у нас. Центр, как правило, был исторический, но дороги шли по окраинам, и возможностей, посмотреть его, было мало. Старшая группы успокаивала:

- На обратном пути у нас будет два дня в Кракове и один день в Варшаве. Краков – это жемчужина мировой архитектуры. Вы сможете погулять свободно и с деньгами.

На последней фразе все смеялись.

Устройство сельской местности отличалось во многом от нашего. Отличалось в лучшую сторону. Старых, маленьких деревянных домишек, какими в основном было заполнено наше село, почти не было. Дома были каменные и большие. Вокруг них были большие наделы земли. Вдоль автомобильной дороги дома стояли почти в километровом отдалении друг от друга, наподобие хуторов. Получалось так, что пустой земли почти нет, зато и скученности в одном месте тоже нет.

- Вот здорово – подумала Света. Она вспомнила свой родной поселок Кукушкино. Земельных наделов и приусадебных участков односельчанам всегда не хватало. До умру спорили они из-за небольшой полоски земли у межи, становясь заклятыми врагами. А вокруг поселка, да и вообще по всей стране пустая земля зарастала чипыжами. Огромные земельные просторы не использовались вообще никак. Занять даже маленький лишний кусочек было нельзя. Светлана вспомнила, как она ездила к тетке в Челябинск. Там дела обстояли еще хуже. Дачный участок тетушки, так же как и у всех других участников товарищества, состоял из трех соток. Земля не являлась собственностью того, кто ее обрабатывал, а только давалась в пользование. Так почему же нельзя было дать больше? Кто же придумал нарезать такие лоскутки?

Удивляло еще и то, что в каждой деревне, а иногда на каждом хуторе имелась часовня. Даже самое маленькое и простенькое строение всегда было украшено цветами и лентами.

- Здесь атеизмом и не пахнет – думала Света. Она вспомнила, как покойный дед говорил: «Без Бога растете. Нет Бога – нет порядка и нет добра». Теперь ей было ясно, что он имел в виду. Теперь ей многое виделось по-другому.

Закопанье – прелестный городок у подножия гор. Весна, бушевавшая в это время, придавала ему празднично-подарочный вид. Со всех сторон были видны горы. Над зеленым кружевом лесов, украшенных цветущими деревьями, ярко синело небо. Золотые лучи теплого солнца разбивались искрами об разноцветные крыши и блестящие окна домов. Казалось, что все ждут праздника. Может быть, все его и не ждали, но Света ждала точно. Праздником для нее была встреча с Женей. Она не знала, когда это произойдет. И произойдет ли вообще, но ждала каждую минуту.

Группу поселили в простенькой, но уютной и чистенькой гостинице. Время терять было нельзя. Определив свое место жительства, подруги сразу же отправились на рынок. Малолюдный по началу, он внезапно очень быстро стал заполняться людьми. Все объяснила одна из покупательниц. Она сказала:

- Автобус ваш увидела и поняла, что это русские на рынок приехали. Вот и поспешила что-то купить. Товар хороший, а дешевле, чем у нас.

Многие из приехавших русских тоже говорили по-польски. А уж обращение «пан» и «пани» знали все. Анжела здесь была, как дома. В этом городке она уже побывала два раза, и ее не все успели забыть. Около ее прилавка толпился народ, чаще всего мужчины. Один из них говорил:

- О, пани Анжела. Рад Вас снова видеть.

- Спасибо, пан, и я тоже рада Вас повидать.

- Добрый ли товар нам привезли?

- Добрый, пан, добрый – она начинала показывать товар. Увидев простую ложку с дырками, поляк удивлялся.

- А это что?

- Как что? Ложка.

- Так она ж с дырками. Для чего же нужна такая ложка?

Анжела, блестя глазами и ласково улыбаясь, спрашивала:

- Пан любит баню?

- Да, баню люблю.

- А горилки выпить после бани пан любит?

Поляк от такого вопроса расцветал, как майская роза, и, поглаживая себя по животу, говорил, кивая головой и подстраиваясь интонацией под Анжелу:

- Да, пан горилку любит, а особенно после бани.

Продавщица продолжала:

- Сходит пан в баню, после бани нальет себе чарку горилки и захочет закусить соленым огурчиком или помидоркой. А огурчик то что? – она смотрела сочувственно своими голубыми глазами. Ровные белые зубки светились между пухлыми розовыми губами. На щеках играл алый румянец. Поляку торговаться с такой продавщицей было одно удовольствие.

- Что? – пугался он неожиданному препятствию.

- Огурчик из банки не достать. А помидорку и тем более – говорила молодуха жалобным голосом. Пан терялся и уже жалел себя бедного, оставшегося без закуски. Анжела продолжала. – Вот тут-то пан возьмет эту ложку и очень легко достанет себе и огурчик и помидорку, и все, чего захочет. Хорошо будет пану?

Покупатель радовался такому простому решению вопроса и радостно отвечал:

- Ой, хорошо!

- Вот зачем, вельможный пан, нужна эта ложка.

Польщенный и обласканный мужчина с радостью набирал себе ложек, приговаривая:

- И куму возьму.

Он даже не спрашивал цену. За такой спектакль у всех на виду и переплатить не жалко. Окружавшие его другие паны весело смеялись. Они тоже желали, чтобы им было хорошо и, повертев ложку в руках, пихали ее в сумку.

Анжела умела собрать вокруг себя народ и развеселить всех. Вот с такими вспоможениями товар шел довольно быстро. Сумки тощали, а кошельки толстели. Для торговли в Кракове товара уже почти не оставалось.

- А мы – молодцы – радовалась Света. – Быстро растоварились.

- Надо было цены выше поднимать. Молодцы, да не лучше других. Следующий раз надо больше товара брать и цены выше ставить – недовольничала подруга. Света же была просто счастлива. Сумма денег в переводе на русские казалась ей целым состоянием.

- Зато закупимся не спеша и Краков посмотрим.

- Экскурсантка хренова – ворчала толстуха. – Надо думать уже о том, что следующий раз повезем. Товар надо менять на более дорогой и дефицитный.

- Да где ж его взять? Дефицитный-то.

- Связи надо иметь, голуба моя.

- Ну, у меня связей нет.

- А вот у меня есть. Вы в кафе надо мной смеялись, что я в буфете со всеми разговариваю за стойкой. А я через эту стойку кучу знакомых поимела. Как вы меня звали?

Света слегка смутилась.

- Анжела – маркиза алкоголиков – смеялась она.

- Да – твердо начала бывшая буфетчица. – Я согласна с тем, что я маркиза. Это правда. А вот почему алкоголиков? Это неправда. В кафе за стойкой пьют чаще всего порядочные люди. Кстати, среди них много начальников и просто умных людей. Вот они-то и смогут нам помочь.

Светлана слушала рассуждения подруги и даже порой кивала головой. Саму же ее беспокоила только одна мысль:

- Ну, где же он?

Глава 9

Краков им удалось осмотреть основательно. Они долго гуляли по центру, рассматривая старинные замки и площади. Они зашли в Мариацкий костел и долго любовались внутренним убранством. День был теплый. Погода способствовала этим прогулкам, и они решили отдохнуть и подкрепиться. Ужинали в небольшом кафе недалеко от площади Рынка. То ли они были голодны, то ли в кафе действительно была превосходная кухня, но девушкам все очень понравилось.

- Да, умеют поляки готовить – лоснилась от сытости и довольства Анжела.

- Да они вообще молодцы. Смотри, тоже после социализма, а как страна отличается от нашей в лучшую сторону – сетовала Света.

- Ну, у них рыночные отношения в экономике давно идут, а у нас, сама знаешь, народ еще не весь догадывается об их существовании. Да и социализм у них в два раза короче был, чем у нас. А потом, это не они нам помогали, а мы им. Им и всему соцлагерю, и компартиям всего мира. Куба, Вьетнам, Афганистан – всех мест, где тратились наши деньги сейчас и не вспомнишь.

- Ну, соцлагерь этим не очень-то и доволен был. Это для европейцев фактически принудиловка была – возражала Света.

- Да так. Но деньги все равно уходили. Сколько же этих денег потрачено! Чего же они этим хотели добиться?

- Ну, как чего? Торжества коммунизма в идеале. А для начала, хотя бы социализма.

- Откуда же это торжество возьмется? С какой ветки свалится? На весь мир деньги тратили. Одним содержание рассыпали. Против других оружие припасали. А свой народ довели до бедности, почти до нищеты. Вот нас призывали верить в правое дело и победу социализма. А как верить в правоту пустых прилавков. А зачем нам победа социализма, если при нем жизнь проходит, а лучше не становится. Разве бывает недостаток правильным. Разве бывает несправедливость правильной. Нет. Вот поэтому социализм никто и защищать не стал.

Анжела подняла на Свету такие серьезные глаза, что собеседница даже смутилась. Она и не знала, что у подруги могут быть такие мысли и такие глаза. Чтобы как-то разрядить напряжение, Светлана сказала первое, что пришло на ум:

- Они хотели, чтобы во всем мире был социализм. Тогда не надо было бы тратить деньги на вооружение.

- Во всем мире? Да как же это возможно? Кто же на это пойдет, глядя на нашу жизнь? Наша жизнь – это же прямая антиреклама. Неужели это непонятно?

За столом стало тихо. Анжела медленно помешивала кофе маленькой ложечкой. Даже аппетитный кусочек заварного тортика «Карпатка» не мог отвлечь ее от разговора. Видно было, что она об этом часто думает. Что это для нее больная тема.

- Ведь если бы о народе по-настоящему заботились. Да все деньги в одно место. На общую жизнь. Расцвела бы наша страна. Люди бы в ней жили не как с мачехой, а как с родной любимой мамой. Зачем нам все эти подпевалы из зарубежных компартий были бы нужны. Зачем нам весь этот соцлагерь. Пример нашей благополучной жизни, один лишь пример, решал бы все вопросы. Люди хотели бы жить, как мы, и стремились к этому. Может тогда и наступил бы тот самый правильный социализм.

- Ну, теперь-то уж все кончилось, Анжела. Кофе стынет. Тортик сохнет. Хватит печалиться. Не порти мне настроение – ласковым голосочком упрекала Света.

- Ох. Одно кончилось. Другое началось. А будет ли лучше? Кто знает? – рассуждала подруга, отправляя в рот кусочек торта.

Тортик был вкусным. Настроение улучшилось. Собрав с тарелки последние крошечки и запив их кофе, она снова стала прежней Анжелой. Авантюрной и юморной. В этот раз она вдруг вспомнила Брежнева. Здорово копируя голос генсека, она, обращаясь к собеседнице, заговорила. Звучало это так, как будто человек говорит в стеклянную банку или с набитым ртом.

- Под моим чутким руководством наша компартия всю жизнь поддерживает своих братьев, сосиски сраны.

Света сначала заулыбалась, услышав, как похоже получается у Анжелы копировать бывшего лидера, а потом, удивившись спросила.

- А причем здесь сосиски, да еще и сраные? Сосиски были хорошие. Даже очень.

- Вот поэтому они и были хорошие.

- Не понимаю.

- Ну, ты что, не слышала баек о том, что Брежнев не мог выговорить словосочетание «социалистические страны»? У него получалось «сосиски сраны». Директора мясокомбинатов поначалу сочли это за критику в свой адрес. Представляешь, сколько шухеру там было. Все бросились выискивать недостатки. Пока разобрались, в чем дело, все косяки были исправлены. Вот поэтому сосиски, да и колбаса тоже у нас были самые лучшие. Вот так.

Весело посмеявшись над этой курьезной историей, они расплатились и не спеша отправились в гостиницу. Завтра их ждал конечный пункт их путешествия – Варшава.

Варшавский рынок поразил ее изобилием. Она даже не могла себе представить, что когда-нибудь увидит такое разнообразие и количество товаров. Даже просто обойти его, нужно было немало времени. Очнувшись от первого впечатления, она, наконец, вспомнила о том, что надо закупаться.

- Вот куплю подарки и начну закупку – пообещала она подруге. У самой же голова была полностью занята мыслями о близких. Как же она жалела, что не может выбрать вещи вместе с дочерью и мамой. Что бы она не увидела, сразу же думала:

- Надо бы это Галинке купить. И это. И это.

Все вещи казались модными и красивыми. Анжела, уже бывавшая на этом рынке, понимала, что испытывает подруга. Она не стала ее сильно доставать и взяла закупку товара для продажи в Москве полностью на себя. Она торговалась, без конца что-то выщитывала и даже ругалась с продавцами. Сумки рядом с ней быстро увеличивались в объеме. У Светы тоже прибавилось вещей. Она купила себе красивую куртку. Подобрала к ней брючки, а к брючкам кофточку. Не забыла и о сапожках на зиму. Ну, и, конечно, купила нижнее белье. Такого красивого белья у нее никогда не было.

- Анжела, я такое белье купила, ты ахнешь – загадочно шептала она под руку своей напарнице.

- Да я уж давно ахнула. Еще когда ты к нам в кафе устроилась – как всегда загадками, думая о своем, отвечала подруга.

- Я тебе точно говорю. Очень красивое.

- И я тебе точно говорю – перечила Анжела. – Тебе вообще никакого белья не надо. У тебя есть то, что не купишь даже за миллион.

- Чего не купишь?

- Такую мордашку и такую фигурку, как у тебя, не купишь ни на этом, ни на другом рынке. Поняла? Растяпа.

Света злилась и махала на нее рукой, но с разговорами об обновках больше не лезла. Накупив целую сумку подарков, она со страхом увидела, что деньги, которые ей выделила напарница, закончились.

- А продукты? – растерянно спрашивала она.

- Какие продукты? – спрашивала подруга.

- В деревню вкусненького привезти.

- Ты дочку когда увидишь?

- Не знаю.

- Вот то-то! Мы еще не один раз успеем съездить сюда и купить все, что захочешь. Света не спорила. Она была благодарна Анжеле за все. А главное за то, что вытащила ее из кооператива «Ильич».

Продуктовый рынок они все же посетили. Надо было купить себе что-то на ужин и в дорогу. Подходя к гостинице, они увидели у ее дверей незнакомого парня. Он внимательно их оглядел и отвернулся. Что-то не понравилось Свете в этом незнакомце. Она, сама не зная почему, тоже оглядела его со всех сторон. Этот небольшой неприятный эпизод забылся сразу же, как только они вошли в вестибюль. Посреди большого холла стояли девочки из их группы и тут же, сходу обращаясь к Анжеле, выпалили:

- Гульнем вечером?

- А как же? – растягивая слова и широко улыбаясь, отвечала та. Она достала несколько купюр и отдала землячке. Оказывается, такие застолья были уже традицией.

Отвальную делали обычно за день до отъезда. Гуляли в одном из номеров. Каждый приходил со стулом из своего номера и со своей посудой. Таким образом, удавалось накрыть стол на большую компанию. На столы выкладывалась самая лучшая снедь, которую можно было купить. Что-то готовили на электрической плитке. Учитывая количество поваров, стол был готов за считанные минуты. Довольные результатами поездки, все шутили и много смеялись.

Вино покупали какое-нибудь заковыристое, какого у нас нет. Каждый раз разное. Наконец, уставшие за день, усаживались за стол. Аппетит, возбужденный вкусными запахами, был зверский. В этот день все было, как обычно. Выпив вина, все принялись за еду. Было так вкусно, что, забыв о церемониях, все просто наслаждались чревоугодием. Измазав руки, Света заметила, что нет салфеток. Она вышла из-за стола и направилась к себе в номер, чтобы взять пачку салфеток. В конце коридора у окна она опять увидела того парня, который стоял у входа. Он просто стоял и смотрел. У нее не было к нему никаких претензий, но ей почему-то это не понравилось.

Утолив большой голод, участники поездки уже слушали рассказ одного из мужчин о каком-то происшествии на рынке. Все громко смеялись и задавали вопросы. Он отвечал. Смеялись еще громче. И, конечно же, пели. Русский человек после выпивки не петь не может. И даже если он не поет по каким-то причинам, то обязательно хочет петь. Песни немного поубавили безудержного смеха. Как раз в это время, когда все слегка угомонились, в номер вошли Евгений с Николаем.

- А вот и мы – наигранно радостно проговорил первый.

- Вы нас не ждали, а мы приперлись. Не выгоните бедных заблудших овец? – подхватил второй.

- Ты хотел сказать баранов? – подколол кто-то из-за стола.

Мужчина, который недавно рассказывал смешную историю встал и озабоченно начал выговаривать.

- Ну, вы где пропадаете? Нас мужиков и так меньше. А тут еще и вы испарились. Мы тут еле справляемся с большим женским коллективом.

- Да я вижу, неплохо справляетесь – Евгений улыбался, пытаясь демонстрировать подходящее к столу настроение. По глазам же было видно, что ему не до веселья. Он нашел глазами Свету и, подойдя к ней, уселся рядом. Она нашла чистую тарелку и положила ему еды. Он взял вилку и начал механически забрасывать еду в рот. Света смотрела на него изучающим взглядом.

- Что случилось?

- Случилось. И мне надо с тобой поговорить.

- Хорошо. Пойдем ко мне в номер.

Он доел, и они вышли из-за стола. За их спинами послышались смешки и шутки. Евгений начал рассказывать еще в коридоре. Говорил сбивчиво, перескакивая с одного на другое.

- На нас напали. Хотели деньги отнять. Если бы не оружие, то все. Каюк!

- Что каюк? Какие деньги? – девушка еще не понимала, о чем речь.

- Светик! Напрягись и слушай! У меня нет времени. Мне надо бежать. За мной слежка.

- Господи. Да скажи толком, что случилось.

- Так! Иконы помнишь?

- Ну, конечно.

- Мы их сдали антиквару. Дорого. Деньги приличные. Хотели ехать к вам, но не вышло. Навели. Может сам антиквар. А может и еще кто. Не знаем – он окинул взглядом внимательно слушающую Свету и продолжил. – У антиквара были вечером. Затем зашли в кафе. Поесть. Из кафе выходили, а за нами слежка. Ну, тут в одном переулочке нам и наваляли. Хотели деньги отнять.

- Ну, отняли? – перебила Света.

- Нет. Не отняли. Я стрелять начал, и они разбежались.

- Как стрелять? Из чего?

- Из пистолета. У меня пистолет.

- Господи. Какой же ты проблемный! У нас что ни встреча, то история.

- Ага! – он глупо заулыбался и обнял ее, крепко прижав. Так они и стояли, обнявшись. Она физически чувствовала его страх и смятение.

- Опять с тобой расставаться надо – горестно проговорил он. – Я сейчас уйду. Где и когда появлюсь, не знаю. Постараюсь к поезду, но не уверен. Ты мне должна помочь.

- Что? Что я должна?

- Возьми деньги. Спрячь. Я одного из них ранил в плечо. Теперь они нас ищут не только из-за денег. Поняла?

Он вынул сверток и передал ей. Она взяла сверток, и они вместе вышли из номера. Он пошел к лифту, она за Анжелой. Пройдя несколько шагов, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на него. Его уже не было. Зато у окна стоял все тот же парень, что и днем.

- Так вот ты кто. Вот почему ты мне так не понравился – догадалась она.

Придав лицу беззаботный вид, она вошла к гуляющим. Найдя Анжелу, тихонько ей прошептала.

- Я тебе деньги Женькины отдам. Спрячь их. И вообще, долго не засиживайся.

- Что за деньги?

- За иконы. Я тебе рассказывала. Они их продали, а на них кто-то бандитов навел. Ну, вот теперь и бегают от них. Он меня просил сберечь, но ведь у тебя целей будут. Правда?

Последнее время Анжела так привыкла покровительствовать Свете, что относилась к ней, как к младшей сестре. Считая себя более умной, и, как более старшая, желала оградить малолетку от любой ответственности, даже ценой приобретения проблем для себя.

- Да, конечно, правда.

Она пухлой рукой забрала у девушки сверток и запихала его между пышных грудей.

- Вот так-то лучше будет – постановила она. Провожая Свету к двери, подруга обещала. – Сейчас и я иду. Еще стопарик забулькаю и иду.

Выйдя в коридор, Света огляделась. Никого не было.

- Ну, слава Богу. Ушел.

Она открыла дверь ключом и вошла в номер. В комнате было темно.

- Кажется, я свет не выключала – подумала она и сразу же почувствовала, как кто-то зажал ей рот, а к спине прижал что-то тяжелое и холодное.

- Денежки где? – прошипел чей-то голос над ухом.

- Какие денежки? – она хоть и испугалась, но присутствия духа не потеряла. В это время включился свет, и она увидела, что кроме того, кто держит ее за голову, в номере еще находится один человек. Он шнырял между сумок и пытался осмотреть их содержимое. Задача у него была не из легких. Четыре квадратные сумки из клетчатого капрона, прозванные в народе «спекулянтками», доверху были забиты десятками пакетов и пакетиков с одеждой и бельем. Кроме них у стены стояли еще пара рюкзаков внушительных размеров и пакеты. Пачка долларов, несмотря на большую сумму, была не такой уж весомой и могла с успехом скрываться почти в каждом из этих пакетов. Парень вытряхивал из сумок их содержимое, пытался прощупать каждую вещь. Это удавалось ему с трудом. Он только начал потрошить вторую сумку, когда в коридор из открытого номера вырвалась наружу удалая песня про чернобровую Марусю. Парни занервничали. Песня приближалась по коридору. Один бросил потрошить пакеты, а другой задавать один и тот же вопрос, тыкая Свету в спину и дергая за волосы.

- Так, сучка. Сейчас выходим и идем вниз к выходу. Одно неверное движение и ты покойница. Жить хочешь? – он больно дернул ее за волосы.

- Да – прошептала она.

- Тогда делаешь спокойное лицо. Морду тяпкой и вперед.

Он взял ее за талию, как бы изображая возлюбленного, и направил к выходу. Выйдя из номера, она надеялась, что ее увидят свои, но они стояли кружком около чьей-то двери довольно еще далеко и были заняты разговором. Лифт был совсем рядом. Они вошли в лифт и спустились. На первом этаже никому не было дела до странной парочки. Они вышли из здания, и подошли к стоявшей рядом машине. Этого Света не ожидала. Она хотела обратить на себя внимание и крикнуть. Парни, по-видимому, привыкшие к подобной работе, уже ожидали этого и тут же зажали ей рот рукой. Затем, грубо нагнув ее голову, затолкали в салон машины. Один сел за руль. Второй рядом с ней. Машина тронулась с места. Ехали совсем недолго. Остановились у какого-то частного дома, окруженного добротным забором из кирпича. Ее провели черным ходом в дом и заперли в пустой комнате.

Глава 10

Георгий Груздев был одним из главарей международной преступной группировки. Вместе с ним в руководящий состав входили немец Гюнтер и поляк Адам. Выходило все, как в анекдоте: русский, немец и поляк танцевали краковяк. Эти, правда, ничего не танцевали. Эти еще только зарабатывали на будущую жизнь с удобствами, развлечениями и, возможно, танцами. Их группа, как они говорили, а по правде просто банда состояла в основном из выходцев из бывшего СССР. Было в ней немало и поляков. Немец, правда, был один. Рядовой состав участников все время менялся. А вот верхушка и небольшая часть особо приближенных оставались в неизменном виде. Верхушка имела свои тайны. Для всех Адам с Гюнтером считались предводителями наравне с Георгием, но лишь самый старый костяк участников банды знали, что на самом деле последнее слово всегда за Георгием, и только он один является реальным паханом. Будучи человеком с огромным здравым смыслом, он прекрасно понимал, что возглавляет не комсомольскую организацию и не бригаду плотников, а потому и лишней огласки своего руководства не желал. Лишняя ответственность за дела банды в юридическом плане тоже его не прельщала. Одно дело – реальная власть, которая у него была без ограничений, другое дело – людская молва, у которой все близко.

Совсем по-другому мыслил поляк Адам. Он отличался особым самолюбием. Для него было очень важно, какими глазами смотрят на него окружающие. Как на второе лицо, или как на одно из первых. Георгий сознательно поддерживал в Адаме стремление быть первым. Он прекрасно понимал, что этот самовлюбленный чванливый гусак ему не соперник. Если понадобится, то он, Георгий, задвинет этого главаря в любой угол. Понимал ли это Адам, было неизвестно. По отношению к нижестоящим он был чрезвычайно суров и циничен. Именно его молва рисовала в ужасных красках беспредельщика. Во время же общения с Георгием он часто терялся и даже иногда заикался. Если же чувствовал за собой вину, то даже в глаза своему подельнику боялся смотреть. Гюнтер на эту тему никогда не задавал вопросов. Для него важным были только деньги. Он присоединился к группировке позднее, когда отношения между двумя главарями уже сложились. Он не сразу заметил эти странности. А когда понял, что злой и ужасный Адам до смерти боится тихого и спокойного Георгия, то тем более не стал проявлять любопытства.

Деньги зарабатывали по-разному. Начинали с перегонки ворованных машин из Европы в Союз. Именно этим занимался и руководил Гюнтер. В глазах соотечественников он оставался добропорядочным гражданином, что существенно помогало в работе. Затем обратили внимание на оптовиков, которых в Польше было больше чем предостаточно. Начинали действовать по наводкам, стараясь взять наличные деньги. Со временем, изучив рынки сбыта, перестали брезговать и товаром. А когда в Польшу хлынуло целое море челноков, тут уж и вообще стали себя чувствовать, как лиса в курятнике. Выходцами из Союза была заполнена не только Варшава, но и вся Польша. Все они были с деньгами. Правда, большинство с сущими копейками. Порой попадались и покрупнее рыбки. Такими рыбками были в том числе и торговцы антиквариатом.

Глава 11

Евгений с Николаем привозили иконы уже не в первый раз. Собирали их по деревням. По старым часовням и пустым церквям. Самый большой улов был, конечно же, в частных домах. Воровством они брезговали, более того, считали этот метод малоэффективным и рискованным. Им не надо было подставлять свою голову под неприятности. У них был свой способ. В шутку они называли его театральным. Они садились на какой-то из поездов. Выходили на определенной или даже на любой станции, которая им приглянулась. Чаще всего это были заброшенные и малолюдные населенные пункты. Туда они и шли. В деревне просились на постой. Поначалу недоверчивые жители не спешили приглашать их к себе. Слово за слово начинался разговор. На разговоры, неизбалованные развлечениями и новостями, селяне были всегда охочи. В разговоре становилось ясно, что «парнишки-то уж больно хорошие». Как же таких хороших на улице оставить. Да и помочь обещали в хозяйстве, дрова поколоть, навоз перекидать или починить что.

В деревнях, основными жителями которых были старики, работы крепким парням всегда хватало. Они останавливались у какой-нибудь старушки и приступали к выполнению обещаний. Работали и на себя и на бабулю. Хозяйке помогали в ее хозяйственных заботах. Особенно полюбили поработать в саду или на поле. Евгений даже научился косить траву, и это занятие ему нравилось.

- Попробуй. Плечевой пояс развивается, класс – говорил он Николаю.

Своя же работа начиналась вечером за чаем. Летом часто на улице или у открытого окна начинали они жалостливую историю о том, что недавно покрестились и теперь хотят быть ближе к истинной вере, но пока не получается. Хотели бы они верить сильнее, но не выходит.

- Сомнения гложут. Чувствую я, бабушка, что нет во мне истинной веры. А ведь это самое главное – говорил, бывало, Евгений. – А как хочется! Вот ведь, что в библии говорится – чистыми наивными глазами смотрел он на очередной объект обмана.

- Что, милок, там говорится? – шамкала беззубым ртом старушка.

- По вере тебе и воздастся – почти выдавливая слезу из красивых глаз, продолжал он.

- Так. Так – утвердительно кивала та.

- Вот Вам легче. Вы истинно верующая, праведница. Вы в рай попадете.

Старушка начинала ерзать, вспоминая, вероятно, свои грехи, и даже иногда перечить ему.

- Ох, уж и не знаю, попаду ли? Ведь за жизнь всякое бывало. Особенно по молодости. Уж простит ли меня всевышний, не знаю. Хотела бы, конечно, в рай-то – пускала слезинку растревоженная бабулька.

- Милая Евдокия Петровна – брал ее за руку Николай. – Неужели в Вашей жизни грехов было больше, чем праведных дел – с сомнением вопрошал он.

- Да нет, конечно! – спешила реабилитироваться та.

- Ну, вот и я так думаю. Ведь сразу же видно человека. Мы для Вас люди новые и Вы для нас тоже. А ведь что люди говорят?

- Что? Что, милок? – проникалась собеседница.

- Что первое впечатление самое правильное. Вот нам же Вы сразу глянулись. Сразу же видно, что человек Вы замечательный. А значит, и Бог это видит и знает – с горячностью и возвышенной убедительностью утверждал Николай.

Забытая родней и забитая жизнью старушка, давно не слышавшая в свой адрес не только обещаний рая и таких восторгов, а и просто доброго слова, проникалась к парням самыми теплыми чувствами. Желая как-то отблагодарить постояльцев за внимание и участие, начинала в свою очередь беспокоиться об их судьбе.

Теперь, когда вопрос с раем для нее был практически решен, она желала и им как-то помочь в их проблемах с религией.

- Молиться вам надо, ребятки. Молиться.

- Да мы молимся. Здесь тоже не очень получается. Икон-то у нас нет. Конечно, можно купить новые. Но вот молиться им как-то не выходит. Смотрю на них и понимаю, что рисовали их вчера, или, к примеру, на той неделе, или в том месяце. Художники – это же богема, а значит безбожники. Вряд ли рисовал их верующий. Небось, в одной руке кисточку держал, а в другой бутылку пива – разорялся Евгений. Выходило у него очень натурально и убедительно. – Как можно такой иконе верить и доверяться? Нет в ней святости.

Он тоскливо молчал, нагнетая обстановку. Старушке становилось даже стыдно. Она имеет столько икон, и, тем более, что ей они уже не так и нужны. Ведь скоро в рай. Бедные парни останутся здесь на грешной земле, да еще и без икон.

- Здесь маялся без веры, да и на том свете уж видно маяться придется – добавлял масла в огонь Николай.

- Погоди-ка. Я сейчас! – старушка вдруг резвой козочкой вскакивала со стула и убегала вглубь комнаты. Оттуда она возвращалась с какой-нибудь иконой. А иногда и не с одной. – Коленька! Сынонька, да что ж ты так горюешь? Да ведь это дело-то поправимое. Вот у меня иконки старинные, прежние, намоленные. Уж на них молиться-то одно удовольствие. Вот, попробуйте. Сами увидите, как вера ваша окрепнет. Уж я вам говорю.

- Милая, добрая Евдокия Петровна – Николай грустно улыбался. – Вы – святая женщина, и мы Вам очень благодарны за заботу, но у нас нет денег. Мы не можем их купить.

Евдокия Петровна за «милую» и «святую» не только иконы, но и дом в придачу отдала бы, наверное. Спеша обрадовать мучеников веры, в запале говорила:

- Да какие деньги? Не надо никаких денег. Я их так вам отдам. Да ведь иконы продавать грех. Вы что же, не знаете?

- Откуда нам знать, когда кругом одни атеисты, включая наших родственников.

- А бабушек у вас нет что ли?

- Нет – качали головами сироты.

- Ох, горемычные! Да не печальтесь. Иконы не продают. Их можно подарить или выменять. Конечно, это на самый худой конец. Вот эту – она показала на икону размером со средний плакат – моя мама выменяла на мешок картошки. Прежние хозяева голодали. Вот дело и дошло до икон. А эту мне свекровь на свадьбу подарила.

- А в каком году у Вас свадьба была? – пытался выяснить возраст иконы Николай.

- В двадцать первом – радостно поясняла бабулька.

- И тогда эта икона уже не новая была?

- Нет. Не новая – бесхитростно убеждала дарительница.

Парни многозначительно переглядывались. Через денек за следующим чаепитием заводился разговор о том, что не зря же раньше для каждого случая был свой святой. Ведь святых было очень много. И икон тоже большое разнообразие. А главное – надо бы лик Богородицы приобрести. Без Богородицы как же?

Хозяйка бегала по деревне. Рассказывала соседкам об их печали и просила поделиться иконами. К концу недели в деревне уже был целый религиозный клуб. Бабульки, каждая со своим подарком, шли на чай. Долго рассказывали разные истории, давали советы и наставления, вели воспоминания о том, как раньше проходила религиозная жизнь, и сколько натерпелись гонений от советов за свою веру.

Иконы вытаскивались из сундуков, снимались с чердаков, из шкафов. Одним словом, никакой вор не смог бы украсть столько, сколько отдавалось добровольно. К иконам добавлялись различные кресты, колокольчики, лампады и прочая утварь. К концу пребывания гостей все были довольны. У старушек, порой по всей деревне, были нарублены дрова и сложены поленницы, скошена трава и выкопана картошка, починены чайники и телевизоры, а заодно смазаны двери и подбиты табуреты. Парни, проведя время на свежем воздухе и занимаясь физическим трудом, чувствовали себя прекрасно. На душе у них был полный покой, а в сумках – аккуратно сложенная добыча.

Варианты спектаклей в разных деревнях были разные. Все зависело от контингента, с которым приходилось работать. Иногда, если слушатель был не религиозен, говорили прямо:

- Собираем иконы для продажи.

Молодые наследники старых домов, особенно мужчины, охотно продавали оставленное их бабушками за копейки, не понимая реальной стоимости того, что по воле судьбы попадало к ним в руки. Вот так святыни превращались в товар, а товар в деньги. Не малые по тем временам. Получив эти деньги, Евгений с Николаем становились мишенью для более наглых и напористых людей. Оказавшись в руках этих людей, парни понимали, что если это еще не наказание божье, то предупреждение точно.

Глава 12

Георгий Груздев был прямым потомком некогда известного грузинского рода. Его бабушка была настоящей грузинской княжной. Ей было тринадцать лет, когда случилась октябрьская революция. Родители за границу выехать не успели, и через какое-то время были убиты при ограблении имения. Девочка осталась жива и была пристроена у дальней по родству, но близкой по общению родственницы. Муж этой родственницы участвовал в революционном движении, имел авторитет у большевиков, а потому был неприкасаем.

Вскоре девочка подросла и вышла замуж за русского учителя музыки. Дом родственницы они оставили. Совместная жизнь молодых начиналась очень счастливо. Любовь и молодость – это та приправа, которая может исправить даже самое безнадежное блюдо. Так вышло и на этот раз. Молодые, увлеченные друг другом и новизной жизни, забыли о перенесенных несчастьях, не интересовались политикой и почти не замечали событий, происходящих в стране. Любовь, музыка и дочь, которая родилась у них вскоре – вот те киты, на которых покоилось их счастье. Так продолжалось до тех пор, пока в молодой стране Советов к власти не пришел их соотечественник. Вся Грузия радовалась этому обстоятельству, но только до тех пор, пока он не огляделся на своем троне. Чем семья русского учителя и грузинской княжны вызвала недовольство «отца народов», история не сообщает, но эту семью «недобитых буржуев» выслали на далекий русский север в заброшенную богом деревню. Жизнь в селе Кукушкино показалась им сущим адом. Ни о какой музыке не могло быть и речи. Здесь не только никому в голову не приходило учить детей музыке, но кроме гармони и инструментов невозможно было найти. Ему предложили работу на лесопилке. Ей – в местном сельпо, на пекарне.

Непривыкшие к холодному климату и не предполагавшие, что им когда-то придется жить в условиях суровых морозов, они никак не могли к ним приспособиться. Отсутствие добротной теплой одежды и достаточно теплого жилья стали причиной бесконечных болезней. В деревне к ним, как к «раскулаченным», относились с осторожностью и недоверием. Прошло немало времени, прежде чем люди оценили порядочность новых жильцов. Отец умер, когда его дочери не исполнилось еще и пятнадцати лет. Мать, внушившая себе, что не имеет права оставить девочку одну, держалась только усилиями силы воли. Только беспокойство за судьбу дочери помогало ей продлевать свои дни. Девочка переняла от родителей тягу к музицированию. По причине частого отсутствия музыкальных инструментов привыкла просто петь. Голос у нее был красивый и сильный. Со временем, когда в клубе появилось пианино, она научилась на нем играть, но пение так и осталось любимым увлечением. Внешностью девушка пошла в русского отца. Только глаза и волосы напоминали о родстве с грузинской княжной. Была она красавицей, и поэтому сватов ждать долго не пришлось. Замуж вышла за простого деревенского парня. Был он сильным и добрым. Мать рассудила, что этого достаточно и с облегчением, с мыслью об исполненном долге передала ему дочь. Молодые, довольные друг другом, жили дружно. Убедившись в правильности своего выбора, и свято верившая в скорую встречу с любимым супругом на том свете, она умерла, едва разменяв пятый десяток.

Похоронив тещу, молодой зять увез свою жену из Кукушкина на хутор, неподалеку от деревни. К этому времени он получил назначение на место егеря. Дом на хуторе полагался ему, как служебный. В нем они и прожили всю свою жизнь. Именно в этом доме появился на свет сначала Георгий, а затем и его сестра Ирина. Со временем все забыли, что их бабка была грузинкой и стали называть черноглазых детишек цыганятами. В русских деревнях испокон веку если черненький, то цыганенок. Время шло, и из маленького цыганенка вырос здоровенный парень со всеми присущими возрасту проблемами. Одной из вечных мужских проблем является самоутверждение и демонстрация силы.

Силы Георгию было не занимать. Было где ее и продемонстрировать. В то время во многих местах были популярны местечковые игровые войны подростов и молодых людей. Бились почти по старинке – стенка на стенку. Других вариантов было тоже предостаточно. Воевали между собой группы, деление которых происходило по месту жительства. В колхозе «Красный Флот», к которому относилась деревня Кукушкино, границей принадлежности к той или иной группе служила железная дорога. Называли ее линией. Одна группа молодых людей называлась «Залиненские», и все деревни колхоза, которые находились за железной дорогой от центральной усадьбы, относились к этой группе. Остальная часть колхоза находилась не доходя до дороги и называлась «Долиненская», то есть до линии. Войны между «Залиненскими» и «Долиненскими» длились не только годами, но и десятилетиями. Парни вырастали, взрослели и переставали воевать. Их места занимали младшие братья и племянники, а позднее и их дети. Война хоть вроде и считалась какой-то шутейной, но порой переходила все допустимые границы, и на игру уже была не похожа.

Одна из таких стычек стала для Георгия роковой и изменила его судьбу в худшую сторону. У него была привычка носить нож за голенищем сапога. Сапоги в то время в деревнях были зачастую единственной летней обувью. Однажды в очередной схватке «Залиненских» с «Долиненскими» нож вывалился из сапога и сыграл с его хозяином злую шутку. В тот раз драка началась в праздник. Многие были выпивши, а потому излишне задиристы. В драке кто-то увидел валяющийся на земле нож и сумел им воспользоваться. Был ранен молодой парень. Тот, кто сделал это, бросил нож назад на землю. В суматохе никто не понял, кто это был. Когда раненый с громким криком упал на землю, все разбежались. Милиция приехала быстро, и нож стал уликой номер один. Чей нож, гадать не пришлось. Все это знали. Георгий от ножа не отказывался, но и в использовании его не признавался. Он твердо утверждал, что никого не трогал. Подтверждали это и свидетели, но милиция никого не слушала. Власть, уже давно уставшая разбирать подобные приключения и желавшая прекращения этих опасных местечковых забав, решила устроить показательный суд. По их мнению, это должно было охладить пыл воюющих.

Георгия арестовали. Суд проходил в сельском клубе. Раненый парень уже благополучно выздоровел. На суде он заявлял, что не верит в виновность Георгия и по любому его прощает. Просил отпустить друга. Все было бесполезно. Суд был неумолим. Задача судьи состояла в том, чтобы показать другим, как будут наказывать за подобные вещи. Дали два года тюрьмы. Все были в шоке. Георгия жалели и не верили в справедливость приговора. Следствие и суд снова перегнули палку и оказались в немилости у народа. Каждый за глаза клеймил власть, как мог, но выступать, подставляя под удар свою шею, никто не решился.

Молчаливая поддержка населения для Георгия утешением не стала. Отсидел он почти полностью все присужденное время. Тюрьма изменила его до неузнаваемости. Как он провел эти два года, он не рассказывал никому. Иногда, очень сильно любопытствующих, награждал таким взглядом, что те едва не прикусив язык, прекращали всяческие расспросы. Он стал молчалив и угрюм. В те годы наличие судимости было позорным клеймом. В семье не верили в виновность сына и считали, что это происки каких-то сил, еще помнящих родословную матери. Еще одна крупная слеза упала в, итак переполненную, чашу обид.

Жили на особицу. Дружбу ни с кем не водили, а потому слыли в округе гордецами. Ирина выучилась и стала заведующей клубом в родном колхозе. Георгий же, гонимый душевным неспокойствием и задетым самолюбием, вскорости уехал из родного дома и, не находя своего места, гонялся по белу свету. Связи с ним практически не было. Он регулярно присылал открытки с поздравлениями, из которых было ясно, что он все знает про жизнь родных. Ясно было и то, что он о них думает и помнит. Они же ему не могли дать никакой весточки о себе. Мать тяжело переживала разлуку с любимым сыном. Сначала пеняла Богу за то, что так несправедливо обошелся с ее чадом, а потом, совсем обозлившись, переключалась на власти и государство. Проклиная их денно и нощно. Она все реже улыбалась и все чаще пела грустные песни. С некоторых пор кроме русских она стала петь и грузинские песни на грузинском языке, чем немало удивила не только односельчан, но и мужа с дочерью. Они не знали, что в детстве она со своей матерью говорила по-грузински и знала песни на родном языке предков. С тех пор, как умерла мать, она не сказала ни одного слова по-грузински, а вот теперь запела. Может быть, она не хотела, чтобы люди понимали, о чем она поет, а, может быть, просто проснулся зов крови. Люди, проходившие мимо хутора или находящиеся неподалеку в лесу, заворожено слушали эти песни. Они были похожи то на звуки скрипки, то на чтение молитвы, то на вой волчицы, потерявшей своего волчонка. Ирина пыталась угомонить мать. Говорила, что ничего плохого с ним не случилось, что побегает да и вернется жив и здоров. Мать тихо качала головой и утверждала, что видит, как зло кружит над ее сыном. Говорила, что надо за него молиться. Просила и дочь тоже молиться за брата.

Георгий, не имея никаких конкретных планов на жизнь, поначалу уехал из дома, чтобы просто не видеть любопытных глаз односельчан. Тем более, что и делать в селе ему было нечего. Работать трактористом или пастухом он не собирался, а на лучшие места его никто не ждал. Он понимал, что прежние, дотюремные планы на жизнь уже не осуществимы. Его старая мечта о военном училище и профессии офицера была перечеркнута, а, вернее, перерезана тем самым ножом, который вывалился у него из сапога. Да и любое другое высшее образование было несовместимо с его судимостью. Оставалось в город на завод. Так он и сделал.

Устроился в литейку. Получил место в общежитии. Привыкание на новом месте проходило тяжело. Живший на хуторе в царстве живой природы, он никак не мог привыкнуть к городу с его серыми убогими домами и толпой безликих людей, спешащих по своим делам. В общежитии было еще хуже. Комфорта и уюта не было и в помине. Зато были рядом люди, не очень ему понятные и совсем уж неприятные. Необходимость терпеть рядом с собой чужих людей угнетала его больше всего. Зато радовала зарплата. За тяжелый труд в литейке платили хорошо. На работе его ценили. Выписывали премии. Научившись в тюрьме многое терпеть и обходиться малым, он почти не тратил денег, и вскоре у него скопилась приличная сумма денег. Наличие денег давало надежду на возможность изменить жизнь.

Зная историю своей семьи и понимая, что он по происхождению почти князь, в тайне всегда желал побывать на родине своей бабушки и, быть может, найти кого-то из родственников. Уезжая из дома, он забрал бумажку, на которой ее рукой были выведены имена и адреса ее родни. Бумажка хранилась у него в надежном месте, хотя, по сути дела, она уже была не нужна. Он знал наизусть все, что там было написано. Его терпения хватило надолго. К середине второго года пребывания на заводе он решил, что больше оставаться здесь не может и что сумма денег уже достаточная для поездки. Он не стал заезжать домой, боясь, что родители смогут его задержать или как-то изменить его планы. Грузия представлялась ему, чуть ли, не землей обетованной, и встречу с ней он не желал откладывать ни на один день.

На родине предков, куда он добрался быстро и легко, его ждало очередное большое разочарование. Объехав все адреса из записки, он найти никого не сумел. Малая часть из родственников еще в те далекие года уехала за границу. Остальных же настигла та же участь, что и семью его бабушки. Кто-то был убит, кто-то выслан. Находились люди, которые что-то помнили и знали, но родней никто не назвался. Оставалась одна надежда, что какая-нибудь из ветвей генеалогического дерева жива за границей, и, может быть, когда-нибудь он найдет родню там. Он совершенно растерялся, не зная, что ему теперь делать. Еще одна надежда лопнула, как пузырь, и еще одна мечта оказалась неосуществимой. Жизнь никак не хотела складываться по его желанию. Прежде чем возвращаться домой, он решил задержаться, чтобы побывать на море. Оно же было совсем рядом. Приехав на побережье, он остановился в большом поселке. Снял комнату и целыми днями торчал на пляже. Был конец сезона.

Однажды он сидел на берегу, бесцельно глядя на волны и разглядывая окружающих его отдыхающих. Вдруг кто-то слегка ударил его по плечу. Георгий обернулся и увидел загорелого симпатичного парня, лет на пять постарше себя. Незнакомец широко улыбался и в непринужденной форме, как у старого знакомого, попросил закурить. На всей территории бывшего Союза это обычное дело. Попросить закурить можно у кого угодно, и это не считается ни попрошайничеством, ни хамством. Не поделиться сигаретой или папиросой с первым встречным считалось дурным тоном. Делились все. Это ужасно удивляло иностранцев, не привыкших к тому, что многое вокруг считается общим и в то же время ничьим конкретно. Георгий, молча, вынул пачку и протянул парню.

- Что такой скучный? Проблемы решаешь? – запросто поинтересовался незнакомец. Белозубая улыбка обескураживала, и Георгий, находившийся уже длительное время в одиночестве, обрадовался неожиданному собеседнику.

- Да. Ты в точку попал. Вот думаю, ехать домой или еще нет.

- Домой это куда?

- На север.

- Ой, ма! Да что ж сейчас на севере делать? Там лето уже кончилось, а здесь, как видишь, праздник жизни продолжается. Не так ли?

- А ты бывал на севере?

- А как же? Конечно, бывал. И прекрасно представляю, что там сейчас творится. Дожди, холод и слякоть. И, если есть возможность, то лучше здесь остаться. Или отпуск кончился? – он внимательно посмотрел на собеседника. – А! Понял! Деньги к концу! Так?

Георгию нравился этот с виду простой разговорчивый парень.

- Нет. Не угадал. Ни то, ни другое – он замялся, не зная, стоит ли что-то объяснять незнакомому человеку. Тот, тем временем, перебил его мысли предложением:

- Слушай, а пошли в шашлычную. Посидим. Есть ужасно хочется, а одному скучно как-то.

- А что? Пошли.

Решили посидеть тут же на пляже в легкой палатке. Взяли шашлык и пива. Во время еды окончательно познакомились. Нового знакомого звали Владимир. Был он родом из Архангельска. Свой. Северянин. Георгий, размягченный пивом и добрым участием собеседника, неожиданно для себя разговорился и поведал Владимиру все обстоятельства своего появления в Грузии.

- Да, интересная история. Только вот я не пойму, в чем загвоздка. Ты жизнь свою изменить хочешь или справедливости ищешь? – рассуждал Владимир.

- Да я и сам не знаю. Томит меня тоска какая-то. То я злюсь, то надеюсь на что-то. А на что и сам не знаю. Вот думал, это от того, что не на своем месте я живу. Не своею жизнью – отвечал Георгий.

- Я тебя лет на десять постарше буду - увидев удивленный взгляд собеседника, парень засмеялся. – Что? Хорошо выгляжу? Так я на море жил, пока ты на нарах чалился да в литейке потел. Людей не так возраст старит, как жизнь. Вернее, условия жизни – он засмеялся, а потом вдруг сказал. – Вот сравни свое настроение с моим. Сравнил? Разницу видишь? Я весел от души. А ты который день, как скала, посреди пляжа торчишь. Все кругом радуются, а ты не улыбнешься даже. Я за тобой уже третий день наблюдаю. Вот, не удержался, решил узнать, что же тебя так гнетет.

- Ну, узнал, любопытный? – разозлился Георгий.

- Да не злись ты. Не стоит. Хороший ты парень. У меня к тебе как-то сразу доверие проснулось. Я просто хочу тебя расшевелить. И про возраст я не просто так заговорил. У меня же все эти проблемы уже были и прошли. Вот, к чему я веду.

- И какой итог у тебя был? Как проблемы решал? – все еще резко переспросил младший.

- А итог таков, что справедливости на свете нет. Не ищи. Время потратишь зря. Годы уйдут, вот и весь результат. Время – это же наша жизнь. Злиться глупо. Мстить тоже бесполезно. Кому мстить? Судье, который тебя осудил? Ему было велено. Он сам не рад, может, был, но сделать ничего не мог. Системе? Местью одиночки ее не переломишь. Вот и выходит, что самое лучшее – это стать счастливым всем назло. Вот, как я.

Георгий пристально смотрел и внимательно слушал. Речь Владимира казалась ему умной, хотя тот и говорил все, как бы за между прочим.

- Искать родню – тоже дело неблагодарное и зряшное. Они же боятся огласки их дворянства. Может, по тем адресам, где ты был и остался кто-нибудь, но признаться боится.

- Я об этом не подумал.

- А ты вспомни. Разве твоя бабушка и твоя мать гордились своим происхождением.

Георгий, вспоминая, молчал. Затем заговорил:

- В тайне, конечно, гордились, но скрывали, это точно.

- Ну, вот, видишь. Их уже наказали дальше некуда, но они все еще боятся. А те люди, что здесь на своих местах остались, думаешь, не боятся? Вот, пришел какой-то дядя старое ворошить, а они все и высыпали. Так ты себе это представлял?

- Но теперь уже другие времена. Сейчас уж точно нечего бояться.

- Да что ты говоришь? Ты вот не боялся с ножом ходить. Наверное, на другие времена надеялся. И что?

Георгий молчал. На лице застыла маска тайных злобных мыслей. Владимир решил не трогать его пока и закурил. Через несколько минут они вышли из забегаловки и тихо пошли по пляжу. Был уже вечер. Отдыхающих уже почти не было. Они сели прямо на теплый еще песок, и Владимир, лукаво улыбнувшись и щуря глаза, вдруг тихо сказал:

- Я тебе сейчас один вопросик задам, но сразу же оговорюсь, что не смеха ради или любопытства спрашиваю, а просто проверяю, ты такой же сейчас, каким я в твои годы был или нет.

Георгий мало общался с посторонними людьми. Всю жизнь он боялся открыться кому-либо, даже собственным родителям. Теперь он был удивлен и даже обрадован, что нашел человека, который так его понимает и так правильно и просто говорит про его, да и про свою жизнь. Он, всегда будучи нелюдимым, вдруг сразу принял чужого случайного человека с таким доверием, каким не награждал и своих близких. Владимир очень хитро выстроил свой разговор с Георгием, сравнивая его с собой. Этим он отрезал путь к обидам и замкнутости, и наоборот, подтолкнул его к желанию больше общаться. Ведь каждому хочется узнать свое будущее даже в самых общих и мелких деталях. А тут как раз оказался человек, который сам говорит, что он такой же, только старше.

- Ну, спрашивай, чего уж там.

- Я так думаю, что ты и девок то не пробовал. Небось, на них у тебя в голове места не хватает. Так?

- Ну, так.

- А зря. Это от депрессии и лишнего умствования лучшая таблетка. Поверь заядлому бабнику.

Георгий, не желая продолжать эту тему, недовольно ответил:

- Я жениться не собираюсь. Это еще успею.

- Ха-ха-ха – не удержался Владимир. Да я смотрю, у вас там, на родине все еще домострой. Вечером проводил до дому – утром женись. Нет. Я не о женитьбе говорю, а о жизни. О полноценной жизни. Без женщин она не может быть хорошей. Конечно, надо уметь выбрать. Я не о каждой говорю. Женщина – это не только кровать, хотя и это очень нужно. Это еще и общение. Иной раз попадется такая хохотушка, так с ней целый день смеешься. Ей богу. Какая уж там скука. А иная так зацепит за живое, что ни о чем другом и думать не можешь. Правду говорят, что у них головы устроены по-другому. Такие выдумщицы попадаются, только рот от удивления открывай. Проведешь с такой недельку на пляже, и тебе уже до фени, князь ты или нет. А давай, вот, что сделаем. Пойдем в санаторий на танцы.

- Я танцевать не умею – категорически запротестовал Георгий.

- Ну, сейчас не умеешь, а к вечеру научишься.

- Что, правда?

- Слушай, философ! Ты жить собираешься или заморочки себе строить?

Они весело зашагали по пляжу в сторону поселка. Солнце садилось за горизонт, окрасив алым пламенем и небо и море.

После долгих дней тоски и душевных метаний радость вселилась в душу Георгия, заполняя собой все потаенные уголки. Предчувствия его не обманули. Жизнь заиграла всеми цветами радуги. Он не успевал отойти от одних развлечений и приключений, как на горизонте появлялись другие. Тут было все: бесконечные забавы на пляже в компании красивых девушек, первая влюбленность и первая разлука с любимой, охота в горах и рыбалка на море, и просто жизнь в веселой компании. Все это было второстепенным. Главным было другое – у него появился друг. Георгий теперь ясно представлял, как ему не хватало друга и как тяжело быть одному.

Друг появился, и это, конечно, был Владимир. По праву своего старшинства он верховодил всеми, кто входил в их компанию. Делал он это так деликатно и умно, что никого не ущемляло признание его первенства. Георгий видел, что, несмотря на большое количество знакомых и друзей, Владимир выделял его среди других, отдавая предпочтение ему. Однажды Георгий ему сказал:

- Володя, спасибо тебе, что не забываешь. У тебя и без меня столько друзей.

Владимир ответил не сразу.

- Это не друзья. Приятели. Друзей у меня нет. Может, ты со временем им станешь. Надеюсь на это. Ты настоящий. Без двойного дна. А все эти – он махнул рукой в сторону играющих в волейбол парней – так. Приспособленцы. Они со мной пока им выгодно. На друга тянешь только ты.

- Да я же разве против? Неужели ты думаешь, что я выгоду какую буду из дружбы искать? – загорячился Георгий. Владимир резким взглядом его остановил.

- Подожди, не зарекайся. Ты еще не все знаешь. Я вот никак не решусь тебе всю правду о себе рассказать. Подожди еще немного и тогда скажешь все, что ты думаешь.

Правда оказалась неожиданной и неприятной. Если знакомство с Владимиром вернуло его к радости жизни, то правда, услышанная им, отняла эту радость. Владимир был главарем банды. Он сам рассказал об этом Георгию и предложил быть его правой рукой. Он пообещал, что делать сейчас ему ничего будет не надо. Просто знать правду и решать, останется он с ним или нет.

- Хочу видеть рядом с собой честного человека – прямо заявил Владимир. – Может, тебе это покажется смешным или парадоксальным, но это так. Просто будь рядом и все. А там, куда кривая выведет.

Георгий долго переживал это известие. Он сидел в своей съемной квартире несколько дней, практически не выходя из комнаты. Привязанность к другу и нежелание расставаться с ним боролись с врожденной порядочностью. Жизнь опять желала отобрать у него самое дорогое, что они имел на сегодняшний день. Этого он стерпеть больше не мог.

- Все мои мечты разбиты. А теперь я сам должен отказаться от единственного друга, который был у меня в жизни. От единственного человека, который понимает меня и с которым моя жизнь наполнилась интересом. А что мне делать без него? Возвращаться домой? А что я там буду делать? Если я по молодости сразу не нашел там своего места, то вряд ли теперь найду. Судьбе, видно, угодно извести наш род. Ну, что ж, пусть добивает.

К концу третьего дня он, наконец, вышел из своего жилища и направился к морю, туда, где обычно собиралась их компания. Увидев его, парни радостно и шумно загалдели. Обернувшись, Владимир увидел приближающегося Георгия, и его тусклые глаза вспыхнули радостью. Они обнялись и молча пошли по пляжу. Им надо было о многом поговорить.

Владимир сдержал свое слово и не привлекал новичка к рискованным предприятиям. Георгий не был в стороне от дел. Все решали и готовили вместе. Выбирали объекты нападений, подбирали и расставляли людей, обсуждали пути отхода и места лёжки. Все было вместе, кроме участия в разбойных нападениях.

- Кто-то из нас должен быть неуязвим – объяснял Владимир. – Я таким быть уже не смогу. Если со мной что-то случится, ты должен быть на воле и помочь мне. Понял?

Георгий не спорил. Он уже давно свыкся с мыслью, что главарь ничего не сделает ему во вред, а потому надо его слушать. Несмотря на свое пассивное пребывание в банде, он быстро усваивал все особенности их занятия.

- Главное – это люди – понял он. – Понять человека, поставить на подходящее для него место и знать, как им можно управлять – вот основа любого дела.

Свежий взгляд на решение проблем и природный ум позволяли ему давать ценные неизбитые советы. Его смекалку оценили все. Доли прибыли у Георгия не было. Владимир, чтобы не травить гусей, то есть не возбуждать ненависти к парню у других участников банды, постановил: в делах не участвуешь – прибыли не имеешь. Георгий получал что-то вроде зарплаты, что стоило копейки, по сравнению с деньгами других бойцов. Этим соломоновым решением он заткнул рты многим злопыхателям, которые сами желали бы походить в друзьях у главаря.

Время шло. Находиться долго на одном месте было опасно, поэтому банда фактически кочевала по югу страны. Возвращаясь на старое, но давно не посещаемое место, находили своих прежних подельников из местных, узнавали о переменах, брали наводки. Георгий для закона был чист. Даже связи с бандитами ему вряд ли смогли бы предъявить. В любой момент он мог все бросить и уехать. Такие мысли были у него не раз. Он многому научился у Владимира, и теперь его представления о жизни во многом изменились. Он уже не оглядывался постоянно на прошлое свое и своей семьи. Как он планировал свое будущее, теперь уже узнать невозможно. В его жизнь вмешался роковой случай. Случилось то, что когда-нибудь должно было случиться. Владимира сдал органам один из сочувствующих банде.

Его самого, этого сочувствующего, взяли на какой-то бытовухе, не относящейся к делам группировки. Серьезного ничего не было, но получить пару годиков вполне мог. То ли менты уговорили его, то ли сам он так боялся зоны, но взамен закрытия дела сдал Владимира. Брали главаря почти по классической детективной схеме. В гостинице с женщиной. Завязалась беготня с перестрелкой. Владимир был убит.

Выяснилось все не сразу. Три дня от неизвестности Георгий не находил себе места. Только на четвертый день удалось узнать все подробности происшедшего. Менты предателя не обманули. Дело с бытовухой было закрыто, и виновник был уже дома. Был он местным и работал трактористом. Банде помогал в качестве наводчика и осведомителя, и был знаком давно по старым делам. Услышав все подробности смерти друга, для Георгия свет померк. Он больше часа находился в ступоре, не понимая, на каком он находится свете. Затем жгучая волна ярости окутала его сознание.

- Я убью эту крысу – еле слышно процедил он сквозь зубы и скомандовал. – Едем!

Несколько человек, в их числе и молоденький тогда еще Адам, ринулись на поиски предателя. Нашли быстро. Он особо и не опасался, рассчитывая на то, что банда осталась без лидера. Спокойного и чистенького Георгия он в расчет не брал. А зря. Большинство спокойных людей в гневе бывают страшны. Георгий же был больше чем страшен.

Тракторист работал на краю поля, у деревни, совсем рядом с автомобильной магистралью. Тракторист все понял только тогда, когда люди, вышедшие из машины, были совсем рядом. Георгий, не говоря ни слова, выволок мужика из трактора и сходу, ухватив его за спецовку, ударил головой об трактор. Удар был такой силы, что кровь веером брызнула на обшивку машины. Преодолев эффект неожиданности, мужик, а он был молодым и крупным, быком ринулся на врага. Силы были равными, но у Георгия было одно большое преимущество. Он был зол. Так зол, что ничто его уже не могло остановить. Обида за смерть друга застила разум, а злость удваивала силы. Он не думал о том, что из деревни уже бежали бабы, что, ехавшие по магистрали, машины стали останавливаться. Одним словом, собиралось все большее количество свидетелей, и он совершает преступление на глазах у всех. Ему было все равно. Сейчас им владела только горечь утраты друга. Получив несколько ударов по голове, Георгий изловчился и снова ухватил тракториста за грудки. С силой, которую мало кто мог в нем предполагать, он ударил его еще раз об трактор. Удар был так точно нанесен, что мужик сразу обмяк. Георгий еще пару раз мотанул обмякшим телом, как тряпичной куклой, об борт. Затем тело рухнуло на землю. Ничего вокруг не видя, мститель вскочил на подножку трактора и сел за руль. Машина резво дернулась и пошла на разворот. Повернув с пашни, он, набирая скорость, наехал на, лежавшее на земле, тело и переехал его. Живой еще тракторист задергался в предсмертных судорогах. Георгий сдал назад и переехал его еще раз.

Не представлявшие ничего подобного люди стояли невдалеке в полном молчании, не понимая до конца, правильно ли они осознают увиденное. Все были в ступоре. Георгий же с удовлетворением и почти спокойным видом вышел из трактора и прямо по пашне направился к своей машине. Его соратники опомнились в самый последний момент и, бросившись догонять, еле успели вскочить в машину. В тот же день по приказу Георгия банда снялась с места. Перечить ему никто не посмел. С этого дня он занял место друга и стал главарем.

Глава 13

Все, что успела разглядеть Света, выходя из машины, это то, что дом был низкий, всего два этажа и длинный. Посреди дома прямо у входа располагался гостиный зал с камином и зоной отдыха. Размер зала был очень большой и, переходя из одного конца дома в другой, миновать его было невозможно, разве что по другому этажу.

Прошло совсем немного времени, и за девушкой пришли. Высокий молодой парень с небольшим акцентом сказал ей по-русски:

- Выходи. Иди за мной.

Она беспрекословно вышла и медленно пошла за ним.

- Идет. Даже не обернется – думала она, глядя в спину парню. – Не боится, что я сбегу. Видно, уверен, что бежать здесь некуда.

Она огляделась по сторонам. Обычный дом. Окна даже без решеток. Правда, за окнами двор, а там забор выше двух метров. Парень шел медленно вразвалочку. Узница отмечала в памяти окна и двери и пыталась зацепиться глазом хоть за что-нибудь спасительное. Коридор закончился, и они оказались в зале.

В широких богатых креслах сидели несколько мужчин. Они с интересом смотрели какую-то киносъемку и обсуждали ее. Обсуждали по-русски. Конвоирующий ее парень остановился около них и, обращаясь к одному из мужчин, спросил:

- Ее куда?

Мужчина еще вполне молодой оглядел Светлану и сказал негромко:

- Давай к Адаму.

Он сразу же повернулся к собеседнику и стал что-то ему говорить по поводу съемки. Что-то в его речи зацепило Свету. Она повернулась и оглядела его более внимательно. Ничего не поняв, она все же как-то насторожилась и даже как будто обрадовалась. Какая-то мысль блуждала у нее в голове, но ухватить ее не удавалось. Парень прошел дальше, она за ним. В другом конце дома, в большой комнате за большим письменным столом в крутящемся кресле сидел Адам. Они с сопровождающим говорили по-польски, но было все понятно. Адам был в хорошем настроении. Его крупные серые глаза излучали довольство, а пшеничные усы при каждой улыбке топорщились. Он был красивым мужчиной. От минутного рассматривания друг друга перешли к допросу. Вопросы были известны, а ответы заранее продуманы. Адам спрашивал, где деньги. Света строить из себя Зою Космодемьянскую не собиралась, а потому сразу же сказала, что деньги в группе.

- Я передала Анжеле, а уж кому она их отдала, я не знаю. Мне как сказали, я так и сделала. Остальное не мое дело.

Она описала подругу. Мужчины посмеивались, переглядываясь между собой.

- Значит, подруга твоя толстая?

- Да – соглашалась узница.

- И очень красивая?

- Да.

- А разве толстые бывают красивыми?

- Бывают – заверила Света.

- Ну, посмотрим, посмотрим!

- Теперь второй вопрос. Парень, который передал тебе деньги. Где он?

- Какой парень? – она сразу занервничала и выпалила первое, что пришло на ум.

- Ты что, не помнишь, кто тебе деньги передал? Дивлюсь я на вас, на русских. Такая сумма, а вы с ней, как с мячиком, от одного к другому кидаете. Такие богатые? А?

- Такие бескорыстные! – зло отвечала девушка.

- Ну, так где нам искать того парня?

- Так ведь их же двое было. Я уж и не помню, который из них передавал – затараторила она.

Адам резко перегнулся через стол и, схватив ее за нос, зажал ноздри. Резкая боль пронзила голову. Света дернулась, и от этого стало еще больнее.

- А так помнишь? - его лицо в миг потеряло всякую привлекательность и представляло из себя гневную маску. – Он ранил нашего человека. Он покушался на жизнь нашего друга. Ясно тебе?

Адам отпустил нос и вернулся снова в свое кресло. Его лицо с трепещущими ноздрями покраснело. Пытаясь отдышаться и вытирая выступившие слезы, девушка зло произнесла:

- Он защищался. И вы это знаете. Это вы на него напали. И это его деньги, а не ваши. А где он, я знать не знаю. Если вы будете меня доставать, я навру любое место, потому что правды все равно не знаю.

- Кончай ерундить! Деньги то он тебе отдал.

- Ну, и что? Ему надо было их спрятать от вас, вот он и отдал тому, кто под руку подвернулся.

- Так, так. Может, и так – Адам стал снова спокойным и красивым. – Сейчас пойдешь на место и подумаешь. Обдумай все и скажешь нам, где он может быть. Где нам его найти? Срок до вечера. В твоем ответе слова «не знаю» чтобы больше не было. Поняла?

Все еще моргая глазами, она встала и в сопровождении парня пошла к выходу. Теперь они шли в обратном направлении. Когда их путь проходил через гостевой зал, Светлана сделала вид, что наколола ногу и задержалась на некоторое время. Она пыталась рассмотреть мужчин, все еще сидящих в креслах. Один из них почему-то очень ее тревожил. Она не знала его, но чувствовала, что разгадка есть. Те несколько минут, пока она снимала ботинок и делала вид, что вытряхивает камень, она жадно всматривалась в него, пытаясь понять, что толкнуло ее на мысли о нем. И вдруг он сам ей помог. Он заметил, с каким интересом девушка их рассматривает. Ему показалось это забавным, и он, слегка толкнув собеседника плечом, смеясь, сказал:

- Глянь, деваха как зенки-то вылупила. Не твоя знакомая часом?

Эта фраза, как рубильник, тут же включила свет в ее памяти. Зенки. Так называли глаза на ее Родине, в Кукушкине. Только там она слышала это слово. Местный диалект. Как только ей стало ясно, что перед ней земляк, она сразу же узнала его.

- Да это же брат нашей Иры, зав. клубом.

Уже снова находясь взаперти в своей каморке, она вспомнила, когда видела его в последний раз. Это было очень давно. Он был молоденьким парнишкой и приходил с какой-то надобностью к ее отцу. Она в то время собиралась в первый класс и всем об этом рассказывала. Он тогда еще пожелал ей получать только пятерки. Да, это был он.

- Конечно, ему меня теперь не узнать – размышляла она. Она вспомнила его семью, их дом на хуторе и родителей. – Боже мой! Так это же его мать поет те грустные песни, которые иногда ветер доносит до деревни. Так это же она о нем горюет – встрепенулась озаренная догадкой девушка. – Так надо с ним поговорить. Пусть напишет матери. Она же думает, что он погиб или сидит в тюрьме. А он вот здесь. Цел и невредим. Сидит, посиживает у телевизора, да еще и меня его люди похитили. Поговорить… Поговорить… Надо с ним поговорить – завертелось в голове. – Он меня отпустит – уверяла она себя. – Но как же с ним поговорить.

Решение пришло мгновенно.

- Надо спеть одну из песен его матери.

Память у Светы была хорошая, и она тут же подсказала одну из немногих русских песен, которую она слышала на хуторе.

- Заливала землю талая вода,

Из-за моря гуси-лебеди вернулись – уверенно начала она. Ее сильный голос наполнил комнату и, проходя сквозь стены, достиг каждого уголка дома. Песня Свете нравилась. Она пела ее с упоением и даже не заметила, как открылась дверь. На пороге стоял Георгий. Он уже не смеялся. Лицо его было изумленным и даже смущенным. Он, молча, рассматривал ее, а затем тихо спросил:

- Ты откуда эту песню знаешь?

- Слышала – отвечала она. – У нас на хуторе одна женщина ее поет.

Он молчал. Через какое-то время, сглотнув комок, подступивший к горлу, спросил снова:

- Она все еще поет?

- Да. Все еще поет. У нее пропал сын, которого она очень любила. Или любит. Уже давно. Она сильно печалится. Почти ни с кем не разговаривает. Только поет. И только грустные песни. Тоскливые.

Глава 14

Погулять Анжела любила. Жизнь обделила ее многими радостями, поэтому, когда удавалось потешить себя хорошим настроением в хорошей компании, она не ограничивала себя ни в чем и отрывалась на полную катушку.

После того, как она запихала Женькины деньги себе за пазуху, то сразу же переключилась на радости застолья. Только забулькав целых три порции, а не одну, как она обещала, вспомнила, что в их номере ее ждет подруга с какой-то душещипательной историей, относящейся к этим деньгам. Народ уже подъедал последние крохи со стола и допивал последние капли из красивых бутылок, когда молодуха решила, что здесь ей ловить уже нечего и вышла из-за стола. Под удалую песню про Марусю она, не спеша, двинулась по гостиничному коридору в компании еще нескольких соотечественников. Пьяной она не была. Да и разве можно свалить с ног центнер живой плоти, привыкшей к водке и коньяку, какими-то там Совиньонами. Подойдя к номеру, она с удивлением обнаружила, что номер открыт.

- Не сильно, видать, ее напугали, если дверь не запирает – проворчала она себе под нос.

Когда же, войдя в номер и не обнаружив там подруги, увидела вместо нее полный разгром номера и развал товара, то и сама испугалась.

- Да что же это? Это как же понимать? – через минуту в голове проснулись догадки. – Украли! Денег не нашли и вместо них Светку украли! – пронеслось в голове. – Господи! Что же делать? Где же я ее теперь найду? Господи, зачем я ее одну оставила? Дура толстая – запоздало каялась она.

Ключ от номера висел в замке изнутри. Толстуха заперла номер и понеслась к руководителю группы.

Повидав за время стихийного шопинга россиян всякого, и побывав в различных ситуациях, руководитель группы принимать решение не спешил. Не выражая никаких эмоций, он с явным спокойствием выслушал беснующуюся Анжелу и заявил, что сейчас они сделать ничего не могут. Подтверждений кражи человека нет. Времени прошло очень мало. Выводы делать тоже рано.

- Да и вообще! С чего Вы взяли, что ее украли? Может она просто забыла закрыть номер и ушла.

- А разгром? – не унималась женщина.

- У Вас что-то пропало? – не сдавался руководитель.

- Подруга пропала! – уже почти рыдая, доказывала Анжела.

Женщины из группы, наблюдавшие эту картину, стали обсуждать сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что сейчас действительно не знают, что делать.

- Надо ждать! – был окончательный итог.

Ранее непрошибаемая Анжела была теперь совершенно выбита из колеи. С тревогой в душе и тяжестью на сердце она поплелась в номер по новой собирать сумки. Ночь она почти не спала, все время прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Она прекрасно понимала, что раз деньги не нашли, могут явиться снова. Она даже желала этого. Ей казалось, что если она отдаст деньги, то ей взамен сразу же вернут подругу.

- Черт дернул нас связаться с этими парнями. Страдаем за чужие проблемы – думала она, злясь на Евгения с Николаем. – А сами они где? Завтра отъезд, а их никого нет. Из их купе только Люда и осталась.

Под утро, когда замерещился робкий рассвет, она уснула, усталая и несчастная. Долго спать ей не пришлось. Делегация земляков во главе с руководителем группы рвалась в номер. Все надеялись услышать о благополучном завершении вчерашней истории. Когда же узнали, что ни вечером, ни утром Светлана не появилась, приуныли уже всерьез.

- В общем, так. Если ею не будет произведена посадка в поезд, то телеграфируем о случившемся в консульство и в агентство. Там знают, что надо делать в подобных случаях – подытожил старший в группе.

- Да что они знают? Что они могут знать? Да пока они собираются да выясняют… – Анжела не могла договорить страшных слов из-за душивших ее слез. Немного придя в себя, она продолжила. – Пока все сватаются, она там мучается бедная – и, совершенно залившись слезами, вдруг выкрикнула:

- А может уже отмучалась!

Громкие рыдания женщины не могли никого оставить равнодушными. Другие участники поездки тоже вдруг захлюпали носами и заморгали ресницами, смахивая из глаз слезы.

Обычно возвращение на Родину сопровождается приятными ожиданиями. Дорога домой после удачной поездки иногда бывает даже более радостной, чем само путешествие. Как известно, в гостях хорошо, а дома лучше. В этот раз все было по-другому. Самым сильным желанием у всех было появление невредимой Светы. Сдавая номера в гостинице, а затем, перетаскивая вещи в автобус, все постоянно вглядывались в людей в надежде, что вот сейчас она появится. Расселяясь в купе по своим местам, одни спрашивали у других.

- Ну что?

Те, другие качали головой, произнося только одно слово «нет».

За полчаса до отправки появились Евгений с Николаем. Рассчитывая на то, что все заняты распределением многочисленных вещей в своих купе, и что никто ничего не знает об их приключениях, они с обыденным, деланно спокойным видом прошли вдоль поезда. Евгений шел хромая. Он сильно волочил забинтованную внизу ногу. Едва они вошли в вагон, стоявшая в коридоре Анжела громко объявила:

- А вот и Жофрей до Пейрак явился. Как всегда неожиданно. Наверное, опять из колодца вылез! – нервно шутила толстуха, не забывая свою привычку злословить.

Люда и еще несколько женщин бросились к ним с одним лишь вопросом:

- Света где?

Парни, ничего не зная, не могли толком ничего сказать.

- Как где? С вами, наверное. А где ей быть?

Вот тут Анжела дала выход своим эмоциям. Она кричала, что это все из-за них. Что незачем было впутывать ее в свои дела. Она вытащила из-за пазухи пачку денег и бросила ее на стол со словами:

- Вот на что вы променяли бедную девчонку. Вот это цена за ее жизнь. Радуйтесь своему богатству.

Уже совсем потеряв надежду на появление подруги, она снова разрыдалась.

Парни переглянулись и, молча, взяв сверток с деньгами, пошли к выходу. Очнувшись, Анжела бросилась за ними.

- Вы куда?

- Как куда? Светлану искать. Неужели ты думаешь, что мы уедем без нее.

С этими словами они вышли на перрон. Теперь им было уже все равно. Засекут их или нет. Они стояли у вагона у всех на виду и обсуждали, что делать и где можно узнать о тех, кто гонялся за ними. Присоединившаяся к ним Анжела стояла рядом, внимательно вслушиваясь в их разговор.

Глава 15

В это время у здания вокзала остановилась машина. Водитель хотел подъехать ближе, но мешали заграждения. Расстояние до поезда, отправлявшегося до Москвы, было приличное, но видимость перрона была хорошая. Из машины вышли двое. Это были Георгий и Света. Мужчина был непривычно смущен и печален. Он протянул девушке листок.

- Здесь мой адрес. Мне передадут. Напиши мне, как там дома? И это. Ну, как сказать? Соври матери про меня что-нибудь хорошее. Сможешь?

Светлана, улыбнувшись, стала утвердительно кивать головой.

- Ну, конечно, смогу. И адрес передам. И сама напишу. Ты не сомневайся. А лучше приезжай сам. Хотя бы побывать и показаться. Теперь у нас все по-другому. Перемены не только здесь, но и у нас тоже – она как-то смутилась и замолчала. – Ну, все. Пока.

Она еще раз улыбнулась и медленным шагом направилась к вагону. Чем дальше она отходила от Георгия, тем больше ускоряла шаг. Она уже видела стоящих у вагона земляков и понимала, что ждут ее.

Адам и Гюнтер тоже вели разговор о Свете.

- Вот зачем он ее отпустил просто так? – спрашивал Адам. – Ты видишь, вон, у вагона стоят. Это тот парень, что нам нужен. И толстая девка, видимо, та, что деньги забрала.

- Видимо, да – соглашался немец.

- Вот сейчас мы могли эту землячку поменять на деньги. В худшем случае. А в лучшем еще и парню этому навешать – горячился поляк.

- Могли – опять согласился немец.

- Могли, но не получили! Землячке хватило бы и того, что жива осталась – он замолчал. На его лице заходили желваки. – А у меня здесь вообще все земляки. Мне что теперь без дела сидеть? – вопрошал Адам, все сильнее нервничая. – Вот, скажи мне, почему он так сделал?

Гюнтер вопросительно уставился на подельника, как бы удивляясь, что Адам этого не знает.

- Загадочная русская душа! – словно приговор, произнес он.

Продолжение следует.

© gorgal1707 / Горячева Галина

Опубликовано 21.06.2020 в 00:38
Прочитано 351 раз(а)