Откровения

1

Молодой человек выскочил из большого красивого дачного дома, быстро спустился по ступенькам, надевая на ходу плащ, вышел в весенний цветущий сад, немного замешкавшись, отыскал калитку, с размахом отварил её и, ускорив шаги, стал удалятся прочь. Вслед ему доносились возгласы и хохот. Лишь большой облезлый пёс (как будто знал обо всем) провожал его из конуры добрыми печальными глазами.

Было раннее утро. Стелился туман. Неугомонно каркали вороны.

Он шёл, не разбирая дороги, по скользкому размытому полю, уткнувшись в приподнятый воротник плаща, и неустанно что-то бормотал про себя. Но, услышав стук колёс и гудки поезда, остановился, прислушался, и, что было сил, бросился бежать…

На ветхом полустанке не было ни души. Было тихо, и только легкий гул доносился от некогда прошедшего поезда.

Он сидел на краю старой сломанной скамейке и от безысходности насвистывал замысловатую протяжную мелодию. А рядом с расписанием, на обшарпанной стене, подрагивал наспех приклеенный листок бумаги, на котором крупным почти детским почерком было написано: "Больше поездов не будет. Ушла домой. Кассир: Надежда".

Он посмотрел на плакат "Берегись поезда" (где человек неосторожно соскакивал с платформы при самом подходе поезда), тяжело вздохнул, хлопнул себя по коленкам, и, как бы последовав примеру, спрыгнул вниз и поплелся вдоль железнодорожного полотна, исчезая в тумане…

Он свернул по тропинке вниз, прошёл небольшой лес, овраг с ручейком, где слегка умылся, попил воды и, не взирая на усталость и одышку, стал подниматься на высокий пологий холм, в надежде оттуда, наконец, увидеть шоссе, ведущее в город.

Он так был увлечен своими мыслями, что не заметил перед собой глубокой траншеи, - оступился, и всем телом провалился в неё.

Он чуть не взвыл от досады, придерживая ушибленное колено, и после нескольких неудачных попыток выбраться, полностью обессилев, медленно сполз вниз, соскабливая пальцами податливую глину со стенок…

Он чувствовал, что кто-то украдкой наблюдает за ним. Он слышал шёпот и даже хихиканье, но не подымал головы, а стоя на коленях в грязи, молча выжидал, стиснув зубы. И лишь, когда комок глины упал на него, гневно вскочил и посмотрел вверх.

Но кроме грозовых облаков и шума ветра, через видимую полоску неба, ничего не заметил.

2

Рассеивался туман. Сквозь тучи веером пробивались солнечные лучи. Местность преобразилась, ожила. Но ни дорог, ни домов не было видно. Внизу, сверкая солнечными бликами, медленно протекала речка, за речкой расстилалось поле с чернеющим вдалеке лесом.

Он сидел в кабине покосившегося на бок заброшенного экскаватора на вершине холма и сквозь разбитое окно с безразличием наблюдал за проясняющим над горизонтом лазурным небом.

Великолепный пейзаж не производил на него впечатления. Тупо воспринималась вся эта окружающая красота при необычной мертвой тишине.

Он устало отвел взгляд, и вдруг глаза его оживились, заблестели. Совсем рядом, сбоку, торжественно и величаво выплывала из тумана как корабль полуразрушенная белокаменная церковь, освещенная ярким солнечным светом. И сразу же в тот же миг раздались голоса птиц, шорохи, стрекотание и жужжанье… Он вспомнил детство, праздник Пасхи, как он с бабушкой, нарядные, взявшись за руки, шли к церкви, неся в плетеной корзинке крашенные яйца и куличи. Как все было красиво и торжественно: деревья были в цвету, распустились розы, пионы; порхали бабочки, жужжали пчелы, шмели, стрекотали кузнечики… Внутри церкви пел хор, горели свечи у икон, люди крестились и благословляли Господа…

Но долго вспоминать не пришлось. Солнце скрылось и все окунулось в привычные серые тона. Даже церковь стала мрачной и убогой.

Засверкала молния, раздался гром и пошел дождь. Вначале редкими крупными каплями, барабаня кабину экскаватора, затем все сильнее и сильнее.

Он вышел из кабины, поднял голову вверх и стал с наслаждением глотать дождевые капли.

А дождь все усиливался, стегал его по всему телу, и ручейками, смывая грязь, скатывался по очертаниям лица и складкам одежды. Какое-то мертвое удовольствие было во всем его выражении…

3

Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и он очутился в просторном мрачном помещении.

Сквозь узкие длинные окна (большинство было заколочено), едва проникал свет, но еще можно было разобрать разбросанные вдоль стен ящики, мешки, остатки старой мебели, разобранные проржавевшие механизмы…

Он зажег спичку и осмотрелся. На полу, вперемешку с соломой, валялись обрывки газет, журналов, негодная спецодежда, битые кирпичи и прочий хлам. Неподалеку, стоял импровизированный небольшой стол с остатками еды, пустыми пыльными бутылками и консервными банками. На горлышке одной из бутылок оставался огарок свечи, он снял его и зажег уже почти догорающей спичкой. У стола и под столом были разбросаны полинявшие игральные карты, пробки от бутылок, множество окурок, одноразовые шприцы, окровавленные тампоны, использованные презервативы; рядом - постель из грязных тряпок. Все это вызвало у него отвращение и он, отворотив нос, поспешил отойти, но ноги об что-то запуталось, и он чуть не упал.

Это была верёвка. Он поднял её, и перебирая в руке, горько улыбнулся, увидев на конце верёвки готовую петлю.

Он поставил огарок свечи на видное место, придвинул несколько ящиков к стене, взобрался на них, завязал веревку за прутья искореженной оконной решетки, расстегнул воротник и хладнокровно набросил на себя петлю.

Цепочка нательного крестика не давала как следует затянуть петлю, запуталась, как бы протестуя его дерзкому поступку. Он резко вырвал крестик, и с размахом швырнул куда-то вглубь помещения, но при этом не устоял на ногах и опрокинул ящики под собой.

Веревка натянулась, но быстро оборвалась. И он рухнул на пол. Наступила полная темнота...

Из круглого отверстия в потолке тонкими прерывистыми серебреными струйками падала вода в большую проржавевшую бочку из-под керосина и издавала удивительные звуки похожие на многозвучную трель. Он лежал на полу в полузабытье и с блаженной улыбкой вслушивался в чарующую мелодию.

Когда вода перестала петь, он почему-то огорчился, и медленно приподнявшись, вдруг заметил, что поверхность воды в бочке светится слабым розовым светом. Он подошел и осторожно заглянул. Две светящиеся красные рыбки плавали в бочке, на дне которой лежало множество нательных крестиков различных видов, среди них был и его крестик, который выделялся особым блеском. Но через мгновение все исчезло, и в слабом свете он увидел отражение своего изможденного бледного лица. Он хотел было зачерпнуть воды, но не решился, и в некотором недоумении отошёл в сторону…

4

Всё тело его дрожало от холода. Он скинул мокрый плащ, пиджак, и принялся разжигать костер. Но разжечь огонь ему никак не удавалось. Тогда он достал свою записную книжку, и, щедро вырывая шершавые листки, стал подкладывать их один за другим под сырые щепки и пучки соломы…

Костер, разгораясь и потрескивая, наполнял помещение оранжевым светом. Тени ползли по высоким стенам, на которых виднелись огромные потеки, трещины, щели, покрытые плесенью и поросшие кое-где мхом. Были и надписи на стене, от безобидных: признание в любви, названия рок групп, знак хиппи, до вульгарных, с рисунками голых женщин и мужских половых органов. Некоторые надписи просто кричали: завтра нас расстреляют… мы всегда были верны партии и народу… 1937г. Другая: нас осталось четверо… боеприпасы на исходе… ночью пойдём в последний бой, прощайте товарищи, июль 1941г. Дальше шли неразборчиво фамилии и адреса…

В углу, над обвисшей паутиной, засуетился большой чёрный паук, медленно и важно вскарабкался вверх и замер на самом видном месте.

Он разулся, размял пальцы ног и с грустью, обхватив колени руками, уставился на пламя. Глаза слипались, но он старался не заснуть, а лишь дремал, изредка подкладывая в костер заранее заготовленные дощечки и хворост. Но чтобы окончательно не заснуть - закурил, тщательно смакуя и глубоко вдыхая дым подмокшей сигареты. Но после нескольких затяжек закашлялся и, скомкав сигарету вместе с пачкой, бросил в огонь.

Он хотел что-то вспомнить, что-то очень важное, но его неуклонно тянуло ко сну. Он вспомнил маму, как она тщательно расчесывала перед трюмо свои роскошные длинные волосы и при этом улыбалась ему, малышу, через зеркало. Но лицо мамы вдруг почему-то стало тревожным…

Ночь. Полная луна. Мрачный город.

Он увидел себя блуждающим по бесконечным городским пустым дворам, в надежде найти выход. Но либо упирался в тупик, либо выходил на другой похожий двор, окруженный со всех сторон многоэтажными домами. После долгих поисков, он остановился посреди очередного двора и стал всматриваться в темные окна домов.

"Эй! Кто-нибудь! Подскажите выход!" - крикнул он обреченно несколько раз. Но никто не отзывался. Только мелькали чьи-то испуганные глаза из окон.

Он сел на лавку и загрустил. Но вдруг недалеко от него в проеме вспыхнул свет. Там, за длинным коридором, было необычайно светло. Было видно чистое голубое небо и сверкающий золотистый берег моря с белыми красивыми домами. Он ринулся туда. Казалось, коридору не было конца, но он всё-таки добежал. И как только он, восторженно и тяжело дыша, стал выходить из проема, как вдруг на шею ему накинулась веревка, потащила назад и стала душить. Он как мог, сопротивлялся, но не выдержал и закричал: "Господи, помилуй!" И тотчас же все исчезло. Краем глаза он заметил темное человекообразное существо, которое мгновенно испарилось вместе с веревкой в руке.

Он пришел в себя. Пот градом катился по лицу. Костер мирно горел. Обычным образом капала вода. Паук оставался на месте. Только какое-то шуршание послышалось рядом.

Он убрал пот со лба, повернулся на шум и увидел лежащею на полу поблекшую шахматную доску. Доска зашевелилась, приподнялась, шахматные фигуры, потерявшие цвет, а иные и форму, скатились вниз, и из-под неё вылезла большая черная крыса. Она что-то украдкой грызла. Он растерянно смотрел то на крысу, то на поваленные друг на друга изгрызенные шахматные фигуры. В памяти почему-то всплыли кадры военной кинохроники: фашистские концлагеря, груды искалеченных человеческих трупов, убитые и раненые солдаты на поле боя… Не в силах выдержать нахлынувшие чувства, он схватил первый попавшийся под руку кусок кирпича и с яростью запустил его в крысу, но та увернулась и скрылась в темноте. Он машинально продолжал смотреть, как вдруг доска стала расплываться на его глазах. Раздался какой-то щелчок, и перед ним возникла яркая картина.

5

Роскошная шахматная доска с расставленными сверкающими фигурами. Две руки (лиц не видно), одна с бриллиантовой запонкой на белоснежном манжете сорочки, выступающего из темно-синего рукава пиджака, другая - золотой генеральской вышивкой на темно-зеленом рукаве военного кителя.

Партия началась с легкого рукопожатия под аплодисменты и овации зрителей из затемненного зала.

Игра проходила очень быстро. Игроки то и дело, не раздумывая, делали ходы и с каким-то пафосом нажимали на кнопку часов. Каждый ход сопровождался событиями кинохроники на большом экране позади игроков. Ход "белых": военные действия, бомбардировка городов. Ход "чёрных": теракты, манифестации. Следующий ход: истребление животных и окружающей среды. Ответный ход: пожары, наводнения, голод, эпидемии. И так, всё время: наркомания, пьянство, стриптиз клубы, игорные дома... В общем, всё то, что так присуще человечеству в своем наихудшем проявлении с каждым ходом игроков с бешеной скоростью проносилось на экране, словно сам Сатана ожесточенно с придыханием хлестал обнаженные души людей...

В процессе матча на руках игроков то и дело появлялись пятна липкой крови; и чем дальше, тем больше. Игроки нервничали, брезгливо вытирали свои руки денежными купюрами (под рукой у каждого лежал кейс с деньгами ведущих стран мира) и, скомкав, бросали в ликующую публику. А та в восторге, перехватывая друг у друга деньги, кричала и требовала: "Еще! Еще! Браво! Какой гениальный ход! Вот это партия!" Сотни рук тянулись к игрокам. Некоторые пытались даже взобраться на сцену, но "черные" охранники бесцеремонно выкидывали их обратно, побивая дубинками.

Время от времени луч прожектора выхватывал из зрительного зала (особенно, передние ряды) лица изыскано одетых самодовольных людей. Представительные мужчины во фраках и высшие военные чины в мундирах переглядывались между собой и одобрительно с холодной улыбкой слегка кивали головами, а их спутницы, сверкая драгоценными украшениями, помахивая веерами и равнодушно зевая, высматривали: не обращает ли кто-нибудь на них внимание, а когда замечали, подмигивали и кокетливо улыбались...

Зал вдруг приутих. На экране появились гробы: их везут, несут, c почестями погребают... Панорама бескрайнего поля с крестами и гранитными плитами, словно вся Земля только и усеяна ими…

Партия подходила к концу. На доске оставались три фигуры. Белый король теснил черного короля и вот-вот уже проводил свою единственную пешку в ферзи, как вдруг черный король, вопреки всем правилам игры, не желая мириться с поражением, забирает белую пешку и вплотную становится к белому королю. Зал ахнул.

Между шахматными королями проскочила электрическая дуга, экран ярко засветился и появился ядерный взрыв. Зрители вскочили с мест и замерли. Сотни обезумевших глаз уставились на экран.

По мере разрастания ядерного гриба, экран стал плавиться и расползаться, под нарастающий гул... Задрожали стены, вылетали стекла, посыпалась штукатурка, закружились как в вихре шляпы, украшения, военные ордена, деньги, шахматные фигуры… Всё стало постепенно превращаться в пыль и оседать теперь уже на пустые искорёженные кресла... Вскоре всё погрузилось во тьму. Наступила полная тишина.

Все глубже и глубже воображение в сопровождении слабого монотонного гула проникало внутрь темного проёма, где некогда был экран. Там, вдалеке, что-то тускло мерцало; оно приближалось все ближе и ближе, пока не обозначилось нечто определенное. Гул затих.

На небольшом круглом столике, с бархатной синей скатертью, при абсолютной тишине, лежала тарелка с голубой каемочкой, а в ней, поблескивая как снег ночью, покоился человеческий мозг.

Столик медленно вращался, как бы давая хорошенько обозреть во всех деталях самый главный и таинственный орган человека.

"Человеческий мозг? – говорил он себе. - Какой он нежный и беззащитный.

Как он сюда попал? Ах да. Его спрятали. Спрятали, чтобы не сгубили окончательно. И зачем он теперь такой нужен - поруганный и истощенный? И это малое серое вещество способно вместить в себе целую Вселенную? Со всеми галактиками, звёздами, планетами, со всеми жизнями, пульсирующими повсюду? Да, он велик, потому что хранит - память, память обо всем что было, есть и, быть может, будет? Все тайны мироздания - здесь. Вот, вот это темное пятнышко. Туда давно не поступала кровь. Стоит только прикоснуться, и мозг откроет свою тайну, самую сокровенную тайну".

Он стал медленно тянуть руку, и уже чувствовалось касание, как мозг внезапно превратился в груду горящих угольков, и он обжегся.

"Не дано. Невозможно. Нельзя пока тревожить. Пусть, пусть отдохнёт".

6

Но перед ним вдруг появился большой сервированный стол, накрытый белой скатертью со всевозможными блюдами, закусками и напитками. За столом появились люди, послышались голоса, звон посуды. На краю стола лежала пустая тарелка с голубой каемочкой. Тарелка никак не сочеталась с богатым позолоченным сервизом, и вскоре, стала заполняться объедками, окурками, использованными салфетками…

Прелестные накрашенные женские губки то и дело глотали алую как помада на её губах сочную клубнику и что-то шептали.

Он прошелся взглядом по всему её оригинально сшитому бирюзовому платью, начиная с гладких красивых длинных ног, которые выступали из глубокого бокового разреза на платье, полуоткрытой пышной груди, оголенным плечам, длинной шее с жемчужным ожерельем, дорогим серьгам в ушах, и остановился на руке. Длинные ухоженные пальчики в кольцах, живописно разукрашенными ноготками медленно вращали кофейную чашку. А внутри чашки как будто специально маститым художником были выведены кофейной гущей загадочные символы, узоры, силуэты людей, животных и растений.

Губы шептали: "Какая удивительная чашка, но скучная, даже придумать нечего? Все так идеально. Это потому, что ты неправильно перевернул чашку, или, скорее, неправильно жил все это время, все идеализировал. Здесь нет ни достатка, ни каких-либо значимых событий, ну никакой радости, одни замысловатые знаки. В общем, ждет тебя жалкое существование. Ан, нет! Вот маленькое сердечко на дне чашки, оно кое-как скрасит твою участь. Интересно, кто эта дурочка? Я ей искренне сочувствую! А впрочем, какое мне дело до всего этого?"…

"А как у меня? Посмотри и мне. Погадай и нам", - перебивая друг друга, кричали остальные, подсовывая свои размазанные кофейной гущей чашки.

"О, у тебя богатый любовник. У тебя большое наследство. А у тебя повышение по службе. У тебя выгодная сделка. У тебя романтическое путешествие. У тебя, у тебя!" - слышалось неустанно. И все были довольны: пили, ели, произносили банальные тосты. А потом началось веселье. Кто орал блатные песни под гитару, кто танцевал, кто многозначительно что-то доказывал, кто целовался, кто болтал по телефону… Странно, но случайно брошенный взгляд на их лица, вызывал недоумение: глаза у всех были как будто стеклянные, застывшие, даже страшные. И только одна девушка тихо сидела в углу, укутавшись в плед; её ясные живые глаза были устремлены на экран большого телевизора, по которому шли заключительные кадры фильма Тарковского «Андрей Рублев». Изображение иконы "Троица" Андрея Рублёва на экране то и дело заслонялось большими бокалами красного вина, янтарного коньяка, дымом сигар и сигарет, мимо проходящих гостей. Шум, гам, хохот, звон посуды не переставал. И незаметно, ко всему этому балагану стал подкрадываться скрип, который становился до невозможности неприятен.

7

Он открыл глаза. Порывы ветра со страшной силой теребили скрипучую входную дверь церкви. Пламя костра при этом периодически задувалось, вспыхивало и искрилось.

Он неохотно встал, запер дверь на засов и хотел было сесть, как вдруг заметил на освещенной от костра ближайшей стене загадочные красочные пятна.

Осторожно касаясь поверхности, он попытался убрать наросты, но остановился, боясь что-либо повредить (стена осыпалась при легком прикосновении). Постояв и поразмыслив немного, он сел опять к костру.

Рядом на соломе валялся корешок его записной книжки. Печатный текст, на единственном оставшимся листке, заинтересовал его. Он поднял и прочитал: "Неправедный пусть еще делает неправду; нечестивый пусть еще скверниться; праведный да творит правду еще, и святый да освещает еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, что бы воздать каждому по его делам"…

Он не дочитал и воскликнул: "Да ведь это, это Откровение Иоанна!"

Он быстро порылся в карманах, достал почти такого же формата свою записную книжку с телефонами, адресами, заметками.

"Как же так? Как я мог ошибиться? О проклятие!" - корил он себя, чуть не плача. Он яростно изорвал записную книжку и бросил в огонь. Затем, бережно взял корешок книжки "Нового Завета" с оставшимся последним листком и стал вспоминать.

Он вспомнил, как эту книжку "Новый Завет" маленького формата подарил ему священник еще в детстве, и при этом благословил. И как бабушка всю дорогу, пока они возвращались домой в переполненной людьми загородной электричке, причитала: "Это батюшка, наш батюшка тебе подарил! Он у нас святой! К нему со всей России за тысячи верст приезжают! Смотри, береги книжку, в ней вся премудрость Господа Нашего! Счастье, счастье-то какое! - хвалилась она окружающим. - Не каждый удосужится! А крестик, крестик, где твой, что крестили?"

От этих слов Илья вздрогнул и опомнился. Страшная тоска охватила его. Он еще немного подержал в руках корешок книжки, тяжело вздохнул и осторожно подсунул его под горящие угольки.

"Может оно и к лучшему, - успокаивал он себя. - Случайностей не бывает - я знаю. Видимо, пришло время пересмотреть всё то, во что так верил, чем дорожил? А может действительно всё иллюзия, обман?"

Странный гул в виде жужжания появился вдруг; он нарастал и повышался по тону так, что сердце лихорадочно забилось, и казалось, что вот-вот оно не выдержит и разорвется как натянутая сверх меры струна…

Напряжение достигло предела. Он даже закрыл уши и, как обезумевший, ждал. Но не выдержал, и резко обернулся.

8

Их взгляды сошлись.

Со стены смотрел на него Своим проницательным взглядом - Иисус Христос в багровом одеянии. Правой рукой Он прижимал свиток к груди. Внизу лежала отпавшая со стены штукатурка, на которую капала красноватого цвета вода.

Фреска так искусно была исполнена, что свет от игривого пламени придавал ей почти живой вид.

Восторг, удивление, страх нахлынули разом. Но почему-то, вскоре, всё сменились унынием и разочарованием.

"А, это Ты?! - устало произнес Илья. - Все также взываешь к любви и смирению? Какой пронзительный взгляд, так и хочется пасть ниц и молить о помощи! Но Ты ведь не поможешь? Нет, не поможешь! Как не помог всем тем несчастным и загубленным. Сколько их было? А сколько будет? Много, слишком много, чтобы, потеряв всякую надежду и терпение, - не озлобиться, не упасть духом, проклиная жизнь со всеми ее благами. А ведь как верили, как надеялись на хоть какую-нибудь крохотную справедливость?! Это ведь не много: немного честности, уважения достоинства, немного любви, наконец? Не дождались. Не получили. Погибли. Умерли. Сгинули. Так и не поняв: за что им, такая участь? Кто же так жестоко распоряжается судьбами? Так бессмысленно отнимает жизнь? И Ты, зная всё это, молчишь? Словно так и должно быть? Неужто мало крови, унижений, слез, боли?... Стало быть - мало! Конечно, Ты снискал особое расположение к Себе, но только к Себе. Люди по-прежнему относятся друг к другу не так, не так как Ты хотел, как Ты учил. Они так и не поняли Твои простые истины. Им слишком сложно быть добрыми и смиренными, когда окружающий мир так враждебен к ним… Но все же, все же скажи: почему мир так устроен, почему так жесток и противоречив, так бесцелен и бездушен? Нет, постой! Я, я знаю. Знаю. Всю жизнь только об этом и думаю. И, кажется, начинаю понимать!"

Он уже не смотрел на фреску, а с безумными глазами - думал, прижавшись спиной к смеженной стене. Он искал ответа в себе. Но после усиленных поисков, под конец, взорвался.

"Ну, сделай же что-нибудь! Только не молчи! Слышишь? Не молчи! Неужели ничего нельзя изменить?! Неужели все безнадежно? И Тебе не жаль добрых честных беззащитных людей?!… Нет! Нельзя так! Нельзя так все время! Ведь должен быть в этом какой-то смысл?!... Есть ли, в конце концов, на этом свете что-нибудь ценное, ради чего стоило бы жить, или нет?! - закричал он в отчаянии. - Нет! Нет! - отозвалось эхо. - Нет? Значит, нет?!… Я так и знал! Зачем? Зачем же тогда жить? Незачем! - смирился он, присел к костру и, обхватив голову руками, чуть слышно заплакал".

Но внутренний голос, как бы по инерции, продолжал монолог.

"Я знаю, знаю, придут люди, сильные светлые люди. У них особый дар - вести за собой к свету. В руках у них яркие светильники - это горят их сердца, их светлые мысли. Они быстро сгорают, но успевают передать священный огонь себе подобным, чтобы он не погас окончательно, и чтобы каждый мог зажечь когда-нибудь у себя свой светильник; пусть на первое время маленький, едва заметный, но от миллионов огоньков тьма отступит, непременно отступит, и каждый увидит, наконец, в какой грязи и невежестве прибывают их разум и чувства, и как легко и свободно можно жить, не причиняя никому вреда: трудиться и творить во имя всеобщего блага!"...

"Бред какой-то! Чушь несуразная! Блажь! - возражали ему чьи-то неприятные визгливые голоса".

И всё перед ним закружилось: предметы, стены, потолок, все стало расплываться, и, сверкая радужным светом, превращалось в нечто неопределенное, бесформенное под плавающие звуки музыки. И какие-то омерзительные лица выплывали из этого хаоса, корчили рожи и, заглядывая в упор ему в глаза, шептали: "Дай, дай нам светильник! Мы очень устали. Мы хотим света и тепла! Где, где ты его прячешь? Ты ведь знаешь, знаешь, где его найти? А ты, молодец! Умница! Правильный сделал выбор. Ну, зачем, зачем тебе жить? Ты не умеешь. Здесь так не живут, как ты хотел бы... Эх! Мы бы показали тебе как надо! Нам бы только светильник... Уходи, уходи, мы тебе в этом поможем, только светильник свой оставь. Зачем он тебе? Там и так светло без твоего убогого светильника. Вот, возьми эту веревку, она как раз для тебя. Это хорошая верёвка, с неё не соскочишь, она не оборвется, в неё вплетены золотые нити. Столько людей на ней побывало?"...

Он еле сдерживал натиск: закрывал глаза, отворачивался, но всё было безуспешно, пока не собрался мыслями и не сосредоточился на пламени. Внезапно, часть пламени отделилось и стало пожирать один за другим всю эту нечисть. Он видел, как огненный вихрь затягивал в воронку один за другим чёрные эластичные человекообразные формы куда-то вниз, в подземелье, и даже слышал, как они при этом ужасно бранились, пищали и шипели.

Свирепый огненный вихревой поток обрушился и на него. Неведомая сила закружила, подняла его и вынесла через круглое отверстие в потолке, где некогда возвышался купол церкви в длинный темный тоннель. Он еще успел заметить, как его тело на полу обмякло, содрогнулось и замерло в блаженной улыбке. Теперь он стремительно летел к яркому свету в сопровождении приятного лёгкого гула.

"Скорее, скорее туда! Там меня ждут! Там мой мир, мой дом, мои друзья! Там я нужен! Там я буду счастлив со всеми!"

9

О, сколько синевы обрушилось на него сразу! Безмятежная гладь моря и чистое голубое небо. Он стоял на берегу и любовался окружающим пейзажем. Прибой мелодично подступал к его ногам. Все вокруг переливалось слабым радужным светом. Предметы сами излучали этот свет, отчего все выглядело сказочно красиво и торжественно.

Он как мальчишка резвился на берегу, бросал разноцветные камушки в воду, валялся на песке, громко восклицал, смеялся; то пересыпал искрящийся песок из одной руки в другую, то подбрасывал его горстями на себя... Всё, к чему он ни прикасался, доставляло ему удовольствие и вызывало восторг.

Он, не раздеваясь, прыгнул в воду.

Сказочный подводный мир завораживал. Дно моря было усеяно узорчатыми разноцветными камнями, а вместо рыб плавали лучезарные шарики разных размеров и окраски…

Вдоволь наигравшись и убедившись в реальности данного мира, он направился вдоль линии берега, ступая босыми ногами по кромке прозрачной воды.

Вдали, показался белый большой парусник, который быстро приближался. Люди на корабле махали руками и радостно что-то кричали. Он помахал им в ответ…

Шлюпка с корабля спустилась на воду и стремительно подошла к берегу. Илья увидел четырёх прекрасных сияющими лицами молодых людей, одетых во все белое. Очаровательная девушка с золотистыми длинными распущенными волосами в бледно-розовой шляпке радовалась больше всех. Молодые люди вышли на берег, и, не обращая внимания на Илью, прошли мимо, продолжая махать руками. Илья неподвижно стоял и удивленно смотрел на них. Он никак не мог понять, почему они не замечают его? И вдруг со стороны берега Илья увидел пожилого человека: бледного, заросшего и плохо одетого. Человек, сломя голову, спускался, а скорее, катился по песчаному склону холма. Как только он пересек какую-то невидимую линию, одежды его тотчас же стали белыми, лицо помолодевшим, и улыбка засияла на его лице. Он обнял всех, нежно поцеловал девушку, и, взяв ее за руку, на ходу, стал что-то восторженно рассказывать. Потом заговорила и она: "Ты не знаешь, как долго я ждала тебя, мой милый! Как я просила ускорить нашу встречу? И вот, дождалась! Тебе ведь не было так больно, ведь не было, когда сердце твоё внезапно остановилось? Я видела, как ты тяготился нашей разлукой - там, в том мрачном мире! Ты меня не забывал, был предан нашей любви до конца - это очень, очень важно было для меня! Сюда только таких и принимают: честных и преданных! Ты увидишь, как славно мы живем здесь. Пойдем, пойдем скорее. Нас ждут. Все близкие и родные тебе люди уже собрались".

Илья не знал, что делать. Он был полностью подавлен и смущен. И только тогда, когда шумная компания проходила мимо него, возвращаясь к шлюпке, он решился обратиться к ним: "Возьмите и меня с собой, пожалуйста! Я вам не помешаю! Прошу вас! Я буду делать все, что вы пожелаете: самую нудную, самую трудную работу, только бы быть с вами!"

Но никто его не слушал.

Молодые люди уже садились в шлюпку, как девушка вдруг соскочила обратно на берег, сказала своим спутникам, что скоро вернется, и направилась к нему. Она подошла, как-то странно взглянула своими лучистыми васильковыми глазами и тихо сказала: "Твоя душа еще не свободна. Ты не можешь пойти с нами. Подожди, всему свой черед. Не спеши. Твой корабль еще только строится. Не обижайся, никто не слышит и не видит тебя здесь. Ты для нас не существуешь. Но я уловила твои колебания. Я чувствую, как ты страдаешь. Возвращайся, возвращайся в свой земной дом. Там ты нужнее. Ты и так зашел слишком далеко".

Сказав это, она быстро очутилась в шлюпке, и когда они отплыли, послала ему воздушный поцелуй, который долетел до Ильи в виде вихревого потока. Поток окатил его с головы до ног мельчайшими яркими частичками, отчего Илья вздрогнул и ощутил невероятный прилив сил.

Очарованный и взволнованный до слёз, он с печальным взглядом проводил прекрасных молодых людей, махая им руками, пока корабль не скрылся за горизонт…

Илья лег на спину и закрыл глаза.

"Нет-нет! Я не вернусь. Там невозможно жить. Там стыдно жить. Лучше я останусь здесь, в неведении, будь что будет. Однако, как холодно, нестерпимо, холодно», - говорил он себе в полудрёме. Но почувствовав нечто неладное, быстро вскочил на ноги".

Море было не узнать. Оно стало серым и мрачным. Небо тоже стало монотонно серым, а по волнам мимо него медленно проплывали льдины. Посреди льдин возвышался огромный айсберг в виде человеческой головы. Голова имела высокий сморщенный лоб, глаза были закрыты, губы были чуть сжаты - словно природа сняла ледяной слепок с головы какого-то философа-гиганта, в момент его напряженного раздумья…

"Вот и всё! Это и есть памятник человечеству за все его заслуги. Пусть теперь безнадёжно блуждает по бескрайнему равнодушному океану мироздания в поисках истины".

- Ты напрасно так думаешь, - услышал он незнакомый голос. - Это всего лишь слепок твоих тревог и заблуждений.

- Пусть так. Все равно, – отвечал Илья. - Только почему так холодно? Ах да! Это конец! Что ж, я готов! Даже рад этому. Только бы поскорее уйти от этого холодного мира.

- И тебе не жаль уходить просто так, ни с чем, да еще с обидой и осуждением? – услышал он вновь тот же голос.

- Нет, не жаль. Так все уходят: пустыми и разочарованными. Что здесь предосудительного?

- Предосудительного? Ничего, кроме сожаления, - отвечал голос.

10

Под легкий шорох пламени сквозь огненную завесу Илья начал различать человека. Незнакомец сидел напротив него и дружелюбно смотрел своими большими светлыми глазами. Был он молод с правильными чертами лица, не очень длинными густыми русыми волосами и небольшой бородой. Одет он был в бледно-голубую легкую сорочку, такого же цвета брюки и легкую куртку; на шее была повязана темно-красная атласная косынка, заложенная за воротник сорочки.

- Ты напрасно так волнуешься Илья, - сказал Незнакомец звучным голосом. - Так можно сойти и с ума. И не надо сидеть так близко у огня: ты чуть не спалил себе одежду.

Илья удивленно смотрел на Незнакомца.

- Шел мимо, и услышал голос, голос отчаяния и горести. И подумал, может нужна помощь?

- Нет-нет! - отвечал Илья смущенно. - Это я так!... Я часто разговариваю сам с собой.

- Что ж, одинокому человеку это свойственно, - слегка усмехнулся Незнакомец, - и даже полезно. Так бывает, когда размышляешь о самом сокровенном, наболевшем, и тогда лучшего собеседника, чем ты сам, не найти. Хотя, я был бы рад поговорить с тобой.

- О чем? - устало произнес Илья.

- Хотя бы… - Незнакомец чуть призадумался, - хотя бы о добре и зле!

- Ты думаешь в этом можно разобраться? - усмехнулся Илья, потупив глаза.

- С твоей помощью, это будет не так сложно - отвечал незнакомец. - Этот вечный спор никогда не приводил и не приведет к разрешению, потому как - это плод человеческого сознания, и только. Ведь природа сама по себе ни добра и ни зла; глупо винить ее за те бедствия, которые она порой причиняет? А вот человека винить должно, ибо делает это сознательно…

- Сознательно? - переспросил Илья. - А если не сознательно? Если человек не знает, что делает?

- Неосознанное зло можно как-то оправдать, исправить, искупить, наконец. Осознанное зло оправдать нельзя, искупить во сто крат труднее, да и не всегда возможно. Впрочем, на этот счет у меня есть притча или анекдот, не знаю, как и назвать.

11

ПРИТЧА

Однажды Создатель Мира сего, после долгого своего отсутствия, решил проведать свое детище - планету Земля. И первое, что удивило Его - количество людей. Но еще больше - их поведение. Он никак не мог понять: почему люди так неразумно поступают? Он видел в основном войны, насилие, обман и прочую мерзость, и очень мало творческой, созидательной жизни. Его это очень огорчило, и Он решил во что бы то ни стало изменить положение, иначе люди вот-вот уничтожат друг друга, а заодно и всю планету. И первое что Он сделал - это разделил людей на "плохих" и "хороших".

Разделил, и изолировал друг от друга. Кстати, получилось почти поровну.

Прошло время, и Он с удивлением заметил, что одна половина ничем не отличается от другой. Среди "плохих" появились "хорошие", а среди "хороших" - "плохие". Он поделил вновь. Результат был тот же. Тогда Он стал делить более утонченно, собирая людей по схожим интересам, нравам, уровню развития… Но и на этот раз ничего не изменилось: среди умных появились глупые, среди богатых - бедные, среди добрых - злые, и наоборот. Но Он уже не мог остановиться, и продолжал всё делить и делить, пока человек не остался совершенно один.

Нет-нет, у человек было всё необходимое для жизни. Не было только одного: общения с подобными себе.

"Что ж, - сказал Создатель. - Пусть живут так, порознь, раз все вместе не могут - и отстранился от дел".

Но шло время. Человек, оставшись один, сильно затосковал. Некоторые сходили с ума, другие кончали жизнь самоубийством, а многие просто одичали.

"О горе мне! - воскликнул Создатель. - Чтобы уничтожить зло, мне придется разложить это жалкое существо на первичные составные части, очистить от порочных элементов и вновь собрать. Но как это сделать? Все так переплелось и срослось между собой за время моего отсутствия, что одно от другого не отличишь. Что же делать? Уничтожить? Жалко. Какое-никакое, но все-таки Моё дитя. Столько сил потрачено, столько надежд возложено. Нет уж, пусть сами себя очищают: Я дал им все необходимое для этого. Пусть потрудятся хорошенько в поте лица своего, в муках осознают и оценят, наконец, Моё Творение, а Я подожду".

И, устранив все преграды, соединил людей вновь. И больше не стал вмешиваться.

- Зато другие охотно вмешиваются! - заметил Илья. - Да еще как... Хотя жаль, конечно, что Создатель не знал физики элементарных частиц или химии, на худой конец.

- Все Он знал и умел, просто не хотел уничтожать свое детище. А впрочем, это всего лишь притча, анекдот, - заключил Незнакомец с доброжелательной улыбкой.

12

- Но я не только об этом хотел поговорить с тобой, - продолжал Незнакомец.

- Зло, конечно, можно найти во всем, что бы ни создавалось или ни изобреталось человеком, ибо все его творение имеет двоякий смысл, иначе не развивалось бы его сознание - его обыкновенное земное сознание, - подчеркнул Незнакомец. - Если даже веру в Бога доводят до абсурда, превращают в злую силу, что тут говорить об ином, мирском? А ведь наверняка знают, что любое, даже незначительное зло или проступок, постепенно, приводит к разрушению их божественного начала. Только в силу своего невежества и гордыни не придают этому значение, не чувствуют за собой вины, потому как: не получают сиюминутного наказания, и впоследствии, со временем, забывают об этом. А когда наказание приходит (а оно обязательно приходит и почему-то всегда некстати для них), - удивляются, клеймят и ропщут на несправедливость и несовершенство этого мира…

- А есть ли оно - это божественное начало? - укоризненно спросил Илья. - Может и есть. В так называемых священных писаниях много чего сказано, но всё так сумбурно, противоречиво, а подчас примитивно и утомительно, что вызывает сомнение в их божественном происхождении. Оттого и толкуют по-своему всевозможные лжепророки, проповедники разных сект, экстрасенсы, маги, даже политики. И все они так убедительны в своих доводах, что подчас трудно что-либо возразить. И люди тянутся к ним от безысходности, в надежде обрести душевный покой и защиту. А в конечном счёте, все сводиться к одному: слепому поклонению авторитетам, славе, власти и, конечно, материальному обогащению. Так что остается одно: искать в самом себе. Но чем больше углубляешься в себе, тем отвратительнее становишься самому себе, и тем нестерпим становиться окружающий мир, словно ты сам виновен во всем дурном, что в нём происходит, потому как не в силах что-либо изменить: слишком слаб и ничтожен... Хотя вот что интересно, - заговорил вдруг Илья, понизив голос, словно собирался раскрыть свою самую сокровенную тайну.

- Мне иногда кажется что мы - заложники, находимся в плену у каких-то могущественных сил - отбываем наказание. За что? Великая тайна. В этом, пожалуй, вся суть, смысл жизни. И как скоро мы оправдаем их надежды, и будет зависеть наша участь. Нам остаётся только одно: собраться всем вместе, договориться, простить друг другу все обиды, разногласия и, воодушевившись стремлением освободиться от гнёта, всё возместить и искупить. Не жаловаться, поскольку бесполезно, а покорно нести свой крест сообща по мере сил, помогая, и подбадривая друг друга. Тогда отпустят. Смилостивятся что ли, и отпустят. И в награду за все наши страдания явится нечто такое светлое и доброе, что не жаль будет отдать всё самое лучшее и ценное что имеешь. А когда оно придет, все возрадуются как дети, кинуться обнимать друг друга, поздравлять. И будет праздник, небывалый доселе праздник для всего человечества. Исчезнут все границы, все разногласия; не станет лжи, алчных денег (может и вовсе денег не будет); исчезнут все болезни; люди преобразятся, станут все вдруг красивыми и талантливыми. Все будут безмерно уважать, и любить друг друга. О Господи! что же это будет?! - остановился вдруг Илья взволнованно, задыхаясь от собственных фантазий. - Но кто-то упорно противостоит этому. И так умело и хитро, что диву даешься: как этот мир ещё не рухнул под натиском низменных страстей и злых помыслов, словно люди собрались на этой Земле только для того, чтобы свести друг с другом счёты. И стоит только пойти наперекор этой злой силе, как она начинает вдруг разрушать, измываться и травить, вплоть до самых житейских мелочей. А когда замечает, что ты уже не способен более сдерживать натиск, что вот-вот потеряешь всё, чем так дорожишь и ради чего живешь, начинает заискивать перед тобой: "Дурачок, покорись! Что ты всё суетишься? Отступись, согреши, согреши хоть немного и тебе станет легко и весело на душе!"… Вот и грешат и наслаждаются сполна до исступления, до отвращения, изобретая все новые и новые виды развлечений. Это стало целью, смыслом жизни для каждого; своего рода бегство от душевных потрясений, скуки, а главное - страха, страха смерти. Так что: хочешь жить - умей грешить! Все довольно просто: для нравственного человека этот мир - ад, для безнравственного - рай! Вот и вся философия, всё нравоучение, - заключил Илья.

13

- Люди сами виноваты, - продолжил Незнакомец. - Они пришли в этот мир по своему страстному желанию испытать себя, познать муки творчества. Но об этом они быстро забывают, довольствуясь ничтожными призрачными ценностями. А ведь давали обещание стать совершенными или хотя бы, смиренными, покуда не осознают окончательно всю свою сущность, свою подлинную сущность …

- Обещание?! - удивился Илья. - Кому? Высшему Разуму (или еще там кому?), который то и дело обольщает и противостоит всем добрым начинаниям, наводя страх и сумятицу?... Не смей быть честным и целомудренным! Не смей быть чутким и благородным! Не смей рассуждать! Не смей познавать! Не смей!... "Смей! Смей!" - отозвалось эхо, как бы в насмешку. Илья даже вздрогнул от неожиданности и остановился в недоумении. Потом негромко продолжил: - Не смей перечить. Не твоего ума дела. Не мешай веселиться... Мда, хоть бы повеситься толком дали, - усмехнулся Илья. - Ну, не хочу, не хочу я добрый ты человек жить в таком мире, где кроме бесстыдства, нечего не предлагают. Да и всё, что ты скажешь, всё давным-давно известно. Вот мы беседуем, но так и не пришли ни к чему… Не хочу я ничего: ни истины, ни каких-либо космических предназначений. Скучно, да и как-то неприлично все время говорить об одном и том же… Странно, - Илья вдруг осекся. - У меня такое чувство, что всё, о чем мы говорим, мне очень знакомо; что где-то я уже об этом слышал и ни раз обсуждал.

- Ничего странного нет, - добродушно отвечал Незнакомец. - Просто я собрал все твои мысли воедино, и даже когда-то сочиненную и забытую тобой притчу привёл, чтобы ты мог сделать вывод, подвести итог своим изысканиям и устремился дальше, а не замыкался на одной лишь идее рая и ада… Обида и неприязнь - вот твои враги. Вот, что мешает раскрыться твоим высоким чувствам до конца… Да, приходят минуты, когда жизнь в тягость; когда ни в чём не везёт, ничего не получается. Но это должно быть так. Это неизбежный духовный рост, трение между истинным и иллюзорным миром. И вот, когда всё потеряно и казалось бы растрачено напрасно, и отчаяние сдавливает дыхание, вырывая сердце из груди, вдруг наступает - Великая Тишина: умирает суетный мир и рождается новый, неповторимый, истинный Мир… Некоторые не выдерживают, а жаль. Именно тогда просыпаются глубинные чувства, раскрываются и обретают новые свойства. Чтобы ощутить и понять это, размышлять недостаточно. Ибо, когда соединяются две противоположности, ум перестаёт понимать, теряется в догадках, начинает искажать, даже заболевает от непосильного напряжения. Так что, ищи суть вещей в другом, в своём сердце - Сердечном Разуме. Открытому сердцу неподвластны сомнения и суета. Всё становится понятным и очевидным, без всяких усилий. И никакие злые силы уже не способны будут властвовать над тобой. Но если всё время огорчаться, осуждать, обижаться, долго ли до истощения всех жизненных сил?... Душа будет терзаться, замыкаться, причиняя боль себе и всему окружению. Отсюда и болезни, и неудачи. Терпение и сострадание ко всему – вот, что пробуждает величайшее чувство - любовь! О любви много пишут, говорят, но никто, к сожалению, не знает и тем более не пользуется её божественной силой; она так и остается бременем и загадкой на все времена… А ведь любовь начинается всего лишь со спокойного беспристрастного созерцания окружающего мира. Никаких суждений или сравнений, только полное принятия замысла Творца. Любовь, соединяя ум и сердце, позволяет безошибочно и безгранично творить, а главное - помогать, ведь в мире столько еще незавершенного, где мы должны проявить себя как истинные творцы прекрасного. Для этого и создан преднамеренно таким наш мир. О, какое блаженство, когда любишь! Ощущать себя живым и во всём присутствующим так возвышает дух, что оказываешься зачарованным этим проявлением. И ты уже настолько вовлекаешься в эту игру, под названием жизнь, что тебе уже и дело нет: плохой ли он или хороший, этот мир, и существует ли он на самом деле, и существуешь ли ты на самом деле - это уже становится неважным? Любовь - это сострадание ко всему несовершенному, которое только-только начало стремиться к совершенству, и нужно помогать всем в этом развитии или, по крайней мере, не мешать... В мире, где любят, каждый полностью раскрывает свои возможности. А покуда не будет любви, человек вечно будет конфликтовать с природой и самим собой… А ведь истина сосем рядом - во всем, что окружает нас. Во всех этих предметах, в их звуке, запахе, форме, цвете. Во всем есть своё предназначение, смысл; во всём таится разгадка; всё едино, всё так и стремится рассказать нам: как прекрасен мир! Вот и Учитель, - Незнакомец почтительно посмотрел на образ на стене, - с любовью взирает на нас, указывая истинный путь, и улыбается всегда, когда Его понимают.

Оба, с минуту, молча всматривались в прекрасный лик Иисуса Христа. Илье показалось, что Иисус, действительно, слегка улыбнулся. Откуда-то тихо доносилась умиротворяющая музыка. Всё уродливое вокруг вдруг исчезло. Церковь засияла своей первозданной красотой…

Но блаженство от созерцания длилось недолго, и все встало на свои места.

- Мне пора, - сказал Незнакомец и приподнялся. - Тебя ещё ждёт приятная важная встреча. Не унывай, ведь ты многое осознал, пережил; теперь ты сможешь помогать другим, таким же, как и ты: ищущим и страждущим истины. Многого я тебе не сказал, да и не мог сказать, ибо нарушил бы закон предназначения: каждый должен сам обрести себя. Добавлю лишь, что смысл жизни, о котором все так неустанно говорят, весьма прост - это обретение мудрости и святости. Потому что больше негде будет достичь всего этого, как только на Земле.

И ещё, о немаловажном: никогда не помышляй о самоубийстве, и других отводи, ведь этим ничего не изменишь, а только доставишь беспокойство и возмущение тому миру, которому ты предназначен; и как непрошеный гость будешь в неведении и бездействии терзаться в ожидании своего нового места, покуда не завершится твой земной путь. Не нужно нарушать мудрый закон вселенского гостеприимства… Вот и все. А теперь, прощай! Мне пора на службу.

- Прощай! - грустно сказал Илья, не подымая головы, размышляя о чём-то своем…

14

"Что это было? - спрашивал он себя. - Кто этот человек? Откуда он знает меня, мои мысли? И почему этот страшный холод, который сковал меня, сразу же отступил, как только он заговорил со мной?"…

Какая-то сила, с легким настойчивым гулом, заставила его посмотреть на то место, где некогда сидел Незнакомец. Илья обомлел. У деревянного ящика, на котором сидел Незнакомец, лежала его книжка "Новый Завет" в целости и сохранности, а на ней - нательный крестик с цепочкой.

Илья раскрыл книжицу, и прямо на первой странице с удивлением прочел:

"Если не увидишь Бога при жизни, не увидишь и после... И даже если страницы Евангелия утеряны будут – их можно восстановить из сердца".

Илья призадумался. Хотел было прочитать вновь, но текст загадочным образом исчез. Остался только текст "Нового Завета", знакомый ему до боли ещё с самого детства.

Он кинулся к двери. Дверь была заперта. Он с трудом отодвинул ржавый засов, выбежал наружу и стал отчаянно метаться по сторонам, в поисках Незнакомца…

- Илюша!… Илья! - услышал он женский голос.

Он обернулся и увидел Веронику.

- Илья, я целый день ищу тебя. Зачем ты ушёл так внезапно? Мы же договорились ехать домой вместе?

- Да, да! - рассеянно отвечал он. - Я…я… Ты никого не встретила? Никого не видела?

Она пожала плечами и отрицательно покачала головой.

Илья только сейчас заметил, как Вероника вся промокла и дрожала от холода.

Он обнял её и повёл в церковь. Там, она сняла с себя мокрую одежду, быстро укуталась в его уже высохший к этому времени плащ и села рядом с ним у костра.

- Грех-то какой раздеваться в таком месте… Да и огонь разводить нельзя. Ведь храм Божий? - сказала она укоризненно.

- Это подобие храма. Кто только здесь не побывал? Всё разрушено и испоганено, только стены остались, так что: никаким действом эту церковь уже не опорочить.

- Церковь нельзя опорочить! - сказала она удивленно. - В церкви каждый камень хранит дух светлого прошлого, в этом её уникальность, ценность…

- Не знаю, может быть, ты и права? Только тебе нужно согреться, а здесь холодно и сыро. Ты можешь заболеть.

- Мне уже не холодно. Твой плащ такой тёплый, мне так уютно в нём… Да, печально, - согласилась она, осматривая свод и стены… Знаешь, после твоего ухода, они все переругались, некоторые даже подрались. Стали вспоминать прошлые обиды, долги, измены… Я в это время на кухне была, помогала тёте Даше, домработнице, мыть посуду и все слышала… всё это гадкое, циничное… Я даже упустила одну тарелку и разбила.

- Это, это ту с голубой каемочкой? - встревожился Илья.

- Нет! - растянуто возразила Вероника. - Из сервиза, огромное, очень красивое блюдо… Я так расстроилась, а тут прибежала Ленка и стала меня укорять и ругать: мол сервиз старинный, дорогой, и что я за всю свою жизнь не расплачусь…

- Это хорошо… - сказал задумчиво Илья.

- Что хорошо?... Как ты можешь так говорить?... Она унижала меня при всех, а ты… - чуть не плача, возмущалась Вероника.

- Нет-нет! Я не об этом. Я совсем о другом. О дурной примете, - поспешил успокоить ее Илья, обнимая ее за плечи. - Тут другое, совсем другое, - таинственно повторил он.

- Потом она долго извинялась, - продолжала Вероника. - Говорила, что не знает, что на неё нашло? Что ей крепко попадёт от родителей. Мы обнялись и поцеловались. Затем, они ушли к себе, стали обсуждать последние новости, знакомых, друзей, и тебя в том числе.

- Что они могли сказать? - равнодушно спросил Илья.

- Что нелюдим, скучен, ни к чему не приспособлен, в общем, неудачник. И ещё, что кичишься своими знаниями и навязываешь всегда своё мнение, осуждаешь и поучаешь всех. И что здорово они тебя разыграли. Я только не поняла суть. Они все время смеялись, перебивая друг друга…

- Да-да. Здорово. И поделом мне. Не нужно разбрасывать жемчуг перед свиньями...

- Ты знаешь, они разучились нормально говорить. Всё время говорят на каком-то жаргоне, бранятся почти после каждого слова…

- Как живут, так и говорят, - холодно ответил Илья.

- Они и меня обсуждали: одежду, что не крашусь, не хожу никуда, в общем, забитая. Ну я не выдержала, вышла к ним, прошлась с гордо поднятой головой походкой манекенщицы, продемонстрировала свою одежду с кокетливыми ужимками и сразу же вышла из дома в сад. Думала ты там. Но не нашла тебя. Хотела было вернуться назад, помочь тёте Даше убраться в доме, но увидела как они стали беситься, орать песни и непристойно танцевать, плюнула, взяла свой жакет и сбежала…

- Да, у тебя красивый жакет.

- Сама вязала. Хочешь, я и тебе свяжу - свитер? Я быстро вяжу… Но все же: почему ты так быстро ушел? Не попрощался даже. Неужели все так серьезно?... Я пошла кормить собаку, потом зашла на кухню, с тетей Дашей посплетничала, а когда заглянула в комнату, тебя уже не было. Я искала тебя, спрашивала, но они только хихикали и отшучивались. Что же произошло?

Илья молчал.

- Догадываюсь. Ты был влюблён в Лену, ещё тогда…

- Был! - резко перебил её Илья. - Я любил ее ту, прошлую, чистой юношеской любовью. Я не мог без содрогания сердца смотреть на неё. Она для меня была как святыня, как идеал женской красоты. Почему, почему Бог наделяет красотой тех, кто не достоин её? И как красота сразу меркнет, становится безобразной, пустой, когда совершают дурные поступки? Нет, красота без духовности - ничто.

Оба с минуту помолчали.

- Знаешь, я заметила, что некоторые из них принимают наркотики. Это так странно и страшно. Ты бы видел их перекошенные лица, после того как они вдохнули в себя какой-то белый порошок. Раньше я только в кино это видела, но, чтобы так? Может они и были в таком состоянии? Нормальные люди не могли бы так поступить? Нет, они себя губят. Подумать только, что когда-то мы учились вместе, дружили, ходили в походы, пели песни, играли в школьном театре? Какое чудное было время? Тогда мы все были на равных. И как, как они изменились за это время? Ты бы слышал, как они хвастались своим богатством, связями, положением, умением вести дела?…

Илья молчал и снисходительно с улыбкой смотрел на неё. Она поняла, что продолжать более не стоит, тоже заулыбалась.

- Ну, что? Что? - укоряла она его шутливо. - Разве я не права? Да, ну тебя!

Она попросила его отвернуться, оделась во всё своё и, развеселившись, стала прохаживаться взад-вперёд, осматривая стены и тихо напевать.

- Всё равно здесь чудно, - сказала она. - Это старинная церковь, четырнадцатого века. Я табличку успела прочесть у входа. Её непременно восстановят. Таких мало осталось. Подумать только: больше шести веков назад сюда приходили наши предки: молились, крестились, венчались. Может, здесь был даже сам Преподобный Сергий Радонежский, а стены расписывал Андрей Рублёв! Жаль, что ничего не сохранилось.

- Постой! - спохватился Илья, - Как, не сохранилось? Пойдём! Я покажу тебе необычную фреску. Она каким-то чудом сохранилась! Ты должна, должна непременно видеть!

Он взял её за руку и подвёл к стене, где должна была быть фреска. Но кроме бледного пятна на всю стену при слабом освещении, ничего не нашёл. Он схватил горящее полено, и все тщательно осмотрел даже там, где фрески и не должно было быть.

- Как же так? Я любовался этой фреской и, не один.

Она тихо подошла к нему, стала успокаивать, говорить ласковые слова.

- Верно, тебе привиделось? Так бывает! Ты очень взволнован, да к тому же устал.

- Может быть, - разочарованно сказал Илья и бросил горящее полено обратно в костер.

15

Они сидели у костра, и каждый думал о своём. Она не хотела тревожить его и ждала, пока он сам не заговорит. Но он молчал и пространно смотрел на пламя. Тогда, она первая нарушила тишину, встала, вышла на середину зала и что-то громко пропела. Звуки эхом отозвались по всей церкви.

- Какая здесь чудная акустика. Здесь должно быть пел хор, и голоса до глубины души трогали прихожан. Знаешь? Я ведь тоже пою. Не веришь? Вот, послушай.

Она собралась силами, вскинула голову назад, закрыла глаза и запела. Нежный высокий голос запел грустную мелодичную песню. В эти минуты она вся преобразилась: её роскошные мягкие светло-русые волосы уже высохшие к этому времени при каждом движении и повороте головы, плавно спадали на плечи, иногда закрывая лицо. Она то грациозно приподымала руки, то прижимала их к груди. Со всех окон на неё вдруг пролился свет как будто из театральных прожекторов, и казалось, лучи приподняли её над землёй и закружили. Откуда-то, незаметно, её песню подхватил хор, который пел совершенно другое, но это гармонично сочеталось с её пением.

Илья первые секунды снисходительно смотрел на нее и даже улыбался, но, постепенно улыбка исчезла, а глаза застыли в удивлении и восторге.

Когда она кончила петь, он подошел к ней, провел рукой по ее волосам, и странно посмотрел, словно видел её впервые.

- Что с тобой? - удивилась она. - Тебе не понравилось? Что ты так странно смотришь?

- Ты другая. Я тебя такой не знал. Ты чудо! Ты божественна! - сказал он многозначительно.

- Божественна? - повторила она, и улыбнулась. Но чтобы как-то изменить нелепую ситуацию, опустила глаза и сказала:

- Знаешь, я часто вижу один и тот же сон. Мы вместе убираем какую-то старинную церковь. Ты белишь стены, а я мою окна, пол. И всё так чудно, чисто, красиво! И так радостно и легко было на душе после этого сна, что любая работа и хлопоты доставляли мне только одно удовольствие. Хотелось обнять весь мир, признаться всем в любви. Только тебя в этом мире не было. Не с кем было поделиться. И вот, сбылось. Это ли не чудо? Я всегда ждала тебя, искала. Как хорошо, что ты пришел на день рождение Ленки, хоть и неприятный для нас обоих, но все же главное, мы встретились. Пусть так, необычно. Мне кажется, наша встреча должна была быть необычной. Потому что, мы – необычные. Мы с другой планеты - самой красивой и загадочной; там небо чистое-чистое, дома белые-белые, люди добрые-добрые, а рядом море спокойное-спокойное. И всюду свет. А вдали - белый парусник ждет нас.

- Да-да. Парусник. Белый, белый парусник, - задумчиво повторил Илья.

Он на мгновение вспомнил девушку и молодых людей в белых одеждах и горько улыбнулся.

- Ты их прости. Они больше дурачатся, чем злорадствуют, - продолжала Вероника. - От скуки, что ли? Что ты все время молчишь?

- Мне нечего сказать… Я не знаю, что со мной? Мне кажется, я схожу с ума. Повсюду видится какой-то необычный свет, свет из какого-то другого мира. И эта встреча…

Он не договорил. За дверью кто-то скулил и скребся…

Когда они отварили дверь, большой белый облезлый пес (тот самый который провожал Илью из конуры) ринулся к Веронике, и, виляя хвостом, стал скулить и лизать ей руки.

- Умка, Умка как ты здесь оказался? - обрадовалась Вероника. - бедненький, и над тобой измывались? Сбежал, сбежал мой хороший. Смотри, он цепь оборвал!

16

Они стояли на автобусной остановке. И когда появился автобус, Вероника скомандовала псу: "Домой Умка! Марш домой!" Но пес не спешил уходить, наклонил голову на бок и смотрел, виляя хвостом. "Домой! Домой!" - скомандовала опять Вероника громко и настойчиво, когда автобус был уже совсем близко. Пёс хотел было уйти, но остановился, посмотрел еще раз, полаял на прощание и стремительно побежал прочь.

17

Они сидели рядом в полупустом автобусе. Был уже вечер. Солнце садилось за горизонт. Однообразный пейзаж наводил тоску. Вероника прислонилась к его плечу и задремала.

"Кто я? - говорил он себе. - Мне всего двадцать пять лет. Я сам ещё на развилке жизненного пути. Что я могу ей дать? Ничего. Скоро пройдет эта эйфория. Она уже проходит. И все станет на свои места. Всё будет как обычно, буднично, никакого просвета. Вправе ли я брать ответственность за её судьбу? Смогу ли я? Ведь у меня нет ни дома, ни достатка, даже приличной работы нет? И потом, любит ли она меня? Любит, я знаю. А я? Не знаю. Но то, что она вдруг стала для меня ближе и дороже всего на свете, несомненно... Какой же я негодяй: она ко мне со всей душой, а я я выходит - испугался? Чего? Жизни? Но той жизни, которая была, уже не будет. Всё изменилось. Но изменилось ли? О Боже, сколько сомнений и нерешительности? Нет-нет, не надо спешить. Нужно прийти в себя. Во всем разобраться. Надо остаться одному и все хорошенько обдумать. А главное - Незнакомец! Этот странный загадочный Незнакомец, который открыл мне глаза на все сущее. Надо вспомнить. Вспомнить всё с самого начала. Но только не сейчас, только не сейчас".

18

- Прощай! - сказал он чуть слышно, когда они вышли из автовокзала. - Я… Я должен побыть один… Ты должна понять…

- Можешь не продолжать, - сказала Вероника. - Я всё поняла. Прощай! И не провожай меня. Мой дом рядом. И не звони… И не появляйся больше в моей жизни. Ни-ког-да!

Она повернулась и зашагала вдоль немноголюдной улицы с гордо поднятой головой. Потом перешла дорогу и свернула в темную арку.

Он проводил ее взглядом, и не спеша, пошел своей дорогой. Но, не сделав даже несколько шагов, услышал пронзительный крик. Он узнал ее голос и стремительно кинулся в её сторону, не замечая, проезжающих машин…

Он нагнал её у самого выхода из арки.

- Что с тобой? - удивилась она.

Он стоял растерянный, тяжело дыша, не в силах сказать что-либо…

- Мне показалось… мне показалось, что никто не сможет защитить тебя кроме меня, - проговорил он растерянно.

Она горько улыбнулась.

- Защитников у меня полно, хватает. И ни тебе чета… Кому я нужна? - добавила она вдруг жалостным голосом, и глаза ее наполнились влагой.

Он обнял ее и поцеловал.

- Я тебя никому не отдам! Никто тебя не обидит! Я всегда буду рядом!...

19

Они сидели на кухне, и пили чай. Илья неохотно отвечал на ее многочисленные расспросы, и было видно, что он устал и хотел спать. Она, наконец, заметила это.

- Пойдем, пойдем. Я уже постелила тебе на диване в гостиной.

Она оставила его в комнате, пожелала спокойной ночи и ушла к себе.

Ему почему-то расхотелось спать. Он рассмотрел семейные фотографии на стене, сел в кресло возле книжного шкафа, достал наугад книгу с полки, открыл первую попавшую страницу, и стал читать. Это была антология русских поэтов. Открылось стихотворение Арсения Тарковского.

.

И это снилось мне, и это снится мне,

И это мне ещё когда-нибудь приснится,

И повторится всё, и всё довоплотится,

И вам приснится всё, что видел я во сне…

Через приоткрытую дверь комнаты, он невзначай увидел Веронику. Она сидела в своей комнате перед зеркалом в полупрозрачной ночной сорочке при свете ночника и расчёсывала свои прекрасные длинные волосы.

Он вспомнил маму.

Поймав его взгляд, Вероника кокетливо улыбнулась: ей было приятно, что он так смотрит на неё. Заметив это, он быстро отвел взгляд и продолжил чтение:

Там, в стороне от нас, от мира в стороне

Волна идёт вослед волне о берег биться,

А на волне звезда, и человек, и птица,

И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.

Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,

Жизнь – чудо из чудес…

Но дальше читать не удалось. Знакомый лёгкий гул затмил его сознание и оно, как бы освободившись, полетело сквозь пелену облаков…

20

Рассвет. Над речкой на холме возвышается белый величественный храм. К берегу бесшумно причалила узкая длинная лодка, в которой стоял человек высокого роста одетый в бледно-голубую рясу подпоясанная красным поясом. Он сошел на берег и стал подыматься по ступенькам к храму. К этому же храму стали подходить и другие люди, одетые так же в светлые сияющие одежды. Они приветствовали человека с красным поясом легким поклоном, приложив правую руку к груди. Из распахнутой двери храма струился золотистый легкий свет, который освещал одухотворённые лица собравшихся людей. Откуда-то доносилось тихое ритмическое биение.

А когда человек с красным поясом обернулся, перед самым входом в храм, Илья сразу же узнал Незнакомца. Хотя он и выглядел постарше, с густой бородой и небольшой сединой в длинных волосах, но с тем же лучезарным доброжелательным взглядом.

Это был священник из его далёкого детства.

Священник одобрительно кивнул Илье, и вместе со своими спутниками вошёл в храм.

ЭПИЛОГ

Космос в своем великолепии. Где-то далеко-далеко, в стороне от звёздных скоплений, туманностей и других космических объектов, находясь в самом центре Вселенной, пульсирует одинокая звезда. Когда звезда сжималась - светилась ослепительно ярким голубым светом, а когда разжималась, становилась на мгновенье алой.

Голос. Кто-то очень-очень близкий шептал.

- Смотри, Вселенная. Она сродни твоему телу. А это Сердце Вселенной. Оно неустанно миллиарды лет управляет всем мирозданием. И если хочешь познать Истину, прислушайся хорошенько. Ничего не делай. Только слушай. Слышишь?

- Нет.

- Прислушайся, пожалуйста! Это очень, очень важно... Ну, а теперь?

- Да. Теперь слышу. Еле-еле уловимые звуки, которые пробиваются через какой-то гул. Так ведь это - музыка! Необычайно красивая музыка! Ах какая Музыка! Не сойти бы с ума!

- Это и есть - Истина.

- Истина?

- Да. Она так звучит.

- Откуда ты знаешь?

- Я всё знаю. Я родом отсюда.

- Отсюда?

- Да. Из самого центра звезды.

- Разве можно жить там?

- Там не живут, там светят. Дарят Свет.

- Свет? И ты участвуешь в управлении всего мироздания?

- Да. У меня есть маленький-маленький лучик. Настолько маленький и хрупкий, что почти не заметен.

- Незаметен? Но, кто ты? Откуда всё знаешь? И почему так таинственно шепчешь мне об этом?

- Я - твоё Сердце.

- Сердце?

- Да. Обыкновенное человеческое Сердце. Береги меня!