Заседание

Степан Ильич недоуменно недоумевая с недоумением посмотрел на свою дрожащую руку с крепко зажатой в ней отверткой. Еще пару мгновений назад он нанес себе три глубокие проникающие раны в самое своё сердце. И ничего. Жив. Отвертка нервно забилась в такт бьющей по вискам мысли: «Почему я жив!? Почему я жив!?»

На мгновение он вспомнил, что читал несколько лет назад о самоубийстве некого полковника, или даже, может быть, генерала (он точно не помнил) о том, что человек покончил собой двумя выстрелами в голову и одним выстрелом в сердце. И у него, представьте себе, получилось!

А вот Степан Ильич оказался в пролете. Нанеся на всякий случай себе еще пару ударов в сердце, он, в сердцах махнув рукой, поплелся на собрание акционеров. Предстоял отчет акционерам о проделанной работе. Самое парадоксальное заключалось в том, что работы не было, а отчет – был. Впрочем, после сегодняшнего события, ни о каких парадоксах говорить не приходилось: Степан Ильич и сам стал ходячим парадоксом. Чтобы немного прийти в себя и обдумать ситуацию Степан Ильич пошел в зал заседаний на третий этаж пешком. Он шел медленно и неторопливо вдыхал жаркий летний воздух душного большого офиса. Вместе с покачивающейся в такт шагов грудью покачивалась и рукоять воткнутой в нее отвертки. Степан Ильич вдруг с любопытствием стал наблюдать, как со вдохом отвертка медленно и самостоятельно выходила из груди, а на выдохе – резко рвалась обратно. Рвалась навстречу сердцу.

Сердце Степана Ильича не стучало… И это тоже неприятно удивило его: ведь если оно не стучит, значит Степан Ильич мертв? Тогда почему он идет себе спокойно и в ус не дует?

В зале заседаний, где собрались акционеры и чиновники, царил чинный и благостный покой. Вальяжно развалившись на мягких диванных креслах люди тихонько переговаривались между собой, ожидая выступления Степана Ильича, которого вдруг поднакрыло чувство дежавю, которое вернуло его на кладбище в день похорон председателя. Все так же тихонько переговаривались и посмеивались, ожидая поминального обеда в караоке-клубе.

Степан Ильич поднялся на трибуну и прокашлялся, привлекая внимание. Отвертка под действием кашля вдруг выскочила и с громким стуком покатилась по паркету… Разговоры затихли.

Евгений Петрович с торчавшими в правом глазу портновскими ножницами, сидевший в первом ряду, вальяжно поднялся, подобрал отвертку и, протянув ее Степану Ильичу со словами: «Что же Вы, батенька! Аккуратней нужно! Паркет же царапаете!», устроился поудобнее и приготовился слушать.

Степан Ильич окинул взглядом зал. Вроде кворум есть: Вот Аркадий Федорович с пеньковой петлей вместо галстука. Он пытался повеситься в позапрошлом году, когда освобождали под торговый центр районную поликлинику.

Вон там, в углу, директор дома престарелых Весельчаков. Все еще помнили его двадцать три осечки прошлого года, когда он впервые пытался отжать для себя первую стариковскую квартиру, а потом пытался застрелиться из охотничьего ружья типа «Сайга».

Вон Матильда Герасимовна, бывшая заведующая горздравом, а ныне владелица сети аптек. Ее изысканный макияж прекрасно скрывал следы былого отравления газом, а ажурные широкие серебряные браслеты делали совсем незаметным следы-шрамы на перерезанных минувшим летом венах.

Степан Ильич мог бы разного порассказать о многих тут присутствующих. Они хорошо друг друга знали. Знали еще в прошлой, человеческой жизни.

Сердце вдруг дернулось, вспоминая на миг эту прошлую, человеческую жизнь. Степан Ильич запаниковал: «А вдруг как забьётся! Вдруг как застучит!» Но вроде обошлось.

Он облегченно вздохнул, поправив торчащую из груди отвертку и обращаясь к залу громко сказал:

«Ну что, господа! Давайте пилить бюджет!»

Послесловие автора:

Все события выдуманы. Имена взяты с потолка. А подобного сюжета не могло случиться никогда и нигде.