Сотворение мира

В начале сотворил Бог небо и землю.

БЫТИЕ. Стих 1.1

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог.

ОТ ИОАННА святое благовествование

Пролог

За окнами темень ночи

И с вечера дождь в окно.

Нормальный свой день рабочий

Я на ночь сменил давно.

В постели измятой лёжа,

Слагал я свои стихи.

И не было мне дороже

Часов, что текли, тихи.

От образов, рифм и ритма

Гудел воспалённый мозг.

А мысль, что остра, как бритва,

Кромсала чело, как воск.

А рядом лежал трудяга,

Решавший задачи вмиг –

Компьютер (notebook-стиляга),

И Библия, Книга книг.

Я горе в сомненьях мыкал,

Стонал от душевных ран,

И пальцем водил и тыкал

То в Библию, то в экран;

Поскольку искал преданья,

А также благую весть:

Загадочность мирозданья

Меня занимала днесь.

Но перелопатив груду

Словесной такой руды,

Я не получил покуда

Наград за свои труды;

А только нащупал тему.

Но был белоснежно чист

Готовый принять поэму

В полоску тетрадный лист.

Но вот тишину квартиры

Нарушил какой-то звук,

И муза с уставшей лирой

В испуге замолкла вдруг.

Я встал и на кухню вышел,

Скрипучий паркет топча,

И голос тотчас услышал

Из-за своего плеча:

– Напрасно листаешь Книгу

И лазаешь в интернет.

Ты видишь большую фигу,

Но правды не видишь, нет.

Ты истину вызнать хочешь?

Прими же из первых уст,

И впишешь немало строчек

В свой лист, что пока что пуст.

Садись поудобней в кресле,

Спокойно глаза закрой,

И не удивляйся, если

Нахлынет вдруг мыслей рой.

Настрой свой взалкавший разум,

Внимай же, пытливый чтец,

Правдивым моим рассказам

О том, как творил Творец.

Я сел и меня окутал

Нахлынувших мыслей рой.

Но всё это почему-то

Казалось мне лишь игрой.

А голос бубнил заплечный;

И вот уже путь Земной

Мой гость, то ли ангел вечный,

А то ли сверчок запечный,

Представил как путь иной.

Стих 1. День Первый

В безвременной тьме бездонной,

Вотще напрягая слух,

Носился над бездной тёмной

Один бестелесный Дух.

Зияла зловещей мутью

Бесплотная пустота,

Была она главной сутью

И всё же была не та.

И в хаосе этом жутком,

Держась за живот и бок,

С больным и пустым желудком

Витал недовольный Бог.

Не выспавшийся, спросонок

Он боли терпеть не мог.

А тут ещё шкет бесёнок

Вертелся волчком у ног.

Бог прыгал в пучину, ввысь ли,

Но этот бесстыдник бес

Сбивал Его с верной мысли

И в творческий лез процесс.

Кричал он глухим фальцетом:

– Уж лучше сидеть в тюрьме,

Чем мыкаться в мире этом

В кромешной и вечной тьме!

Ни зги не видать, ей-богу,

Какой, извините, стыд!

И стало досадно Богу

За Свой беспросветный быт:

«Подумаешь, футы-нуты,

А верно ведь, света нет!»

И тут же сказал кому-то:

– Да будет, – сказал Он, – свет!

И думал Он, Всемогущий,

Что всё – суета сует.

«Сейчас бы борща погуще,

Так нет же, подай им свет!»

Хотел покривить душою,

Стереть беса в порошок.

Но дело-то всё ж большое,

И сделано хорошо!

И только хотел Он, было,

Поспать хоть немного, глядь,

А беса свиное рыло

Явилось Ему опять:

– Негоже лежать без дела.

Устали? Готов помочь.

Да, день получился белым,

А где, извините, ночь?

Бог фыркнул в сердцах на беса

И бедный бесёнок сник.

– Простите меня, балбеса,–

Опомнился озорник.

«Ишь, шустрый какой, как веник, –

В усы улыбнулся Бог, –

Посмотришь, – лентяй, бездельник,

Но ведь далеко не лох!»

– Опять пристаёшь, липучка!

Ну как же ты надоел.

Дождёшься, вот будет взбучка,

Чтоб не отрывал от дел.

Нет отдыха ни минуты.

А Мне уж почти невмочь.

Но снова сказал кому-то:

– Да будет, – сказал Он, – ночь!

И вновь появилась рожа:

Прищур и немой оскал.

Уж тут не стерпел и Боже:

– Ну, бес, ты Меня достал!

Доколе ты будешь мучить,

Отстанешь ты, наконец!

Но бес продолжал канючить,

Ну что с него взять – наглец!

И с наглостью идиота

Он вдруг перешёл на «ты»:

– Давай сотворим хоть что-то

Ещё кроме пустоты.

Неужто не надоело

Кружить, кувыркаясь, здесь.

Хоть землю бы, что ли сделал,

Чтоб было куда присесть.

Бог чуть не ругнулся матом,

Так резко схватил живот.

Но крикнул во тьму куда-то:

– Да будет земля! И вот:

Из вихрей межзвёздной пыли,

Песчинок и первых глин,

В густых облаках, как в мыле,

Земной появился блин.

Бес прямо полез из кожи:

– Ну, как это понимать?

На, Боже, что нам негоже?

Халтурщик, едрёна мать!

Планета должна быть шаром,

Какой от лепёшки прок?

– Я что же, трудился даром? –

В сердцах чертыхнулся Бог.

Вздохнул Он о тяжкой доле,

Сказал ему:

– Не маячь!

Мешаешь, не видишь что ли,

Земле превращаться в мяч!

И тут же во мгле великой

Сгустился, сплотился пар.

И в той пустоте безликой

Явился огромный шар.

– Ну что же, весьма культурно,

Но зрить надо в корень впредь.

Так, было б совсем недурно

Нам землю чуть-чуть согреть.

Здесь холод такой собачий,

Что я околел вконец.

– Ну, задал ты, бес, задачу, –

Задумался Бог Отец.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 2. День второй

Но было ещё желанье

У Бога, то бишь, Отца;

Не зря же носил Он званье

Провидца и мудреца.

И видя, что места нету,

Где б можно пожить сынам,

Хотел им отдать планету,

Которую сделал Сам.

Бес тут же кричать:

– За что же?!

Ведь это же стыд и срам –

Давать им планету, Боже,

Открытую всем ветрам!

Ты благоустрой жилище,

Создай им комфорт, уют.

А то ведь одна пылища

Да кварки* во тьме снуют!

А в кущах бродили слухи,

Пугали святой народ.

Роптали сыны и духи –

А им не закроешь рот, –

Кричали, брызжа слюною:

– Мы что же, себе враги?

И будто всему виною

Дороги и дураки.

Галдели, не без причины

Отказывались идти.

Ворчали, что нет лучины,

Чтоб им посветить в пути.

Один бормотал невнятно,

Планиду свою кляня,

Что даже ежу понятно:

Нет солнца, так нет и дня!

Другой же скулил трусливо:

– Куда ж Ты нас гонишь прочь?

А третий орал сварливо,

Пугая глухую ночь:

– Других дураков ищи Ты,

Чтоб жить на планете злой.

Там нет никакой защиты.

Вот был бы воздушный слой!

Бог тоже, возможно, слышал,

А может, Он просто знал,

Что если не будет крыши,

То будет большой скандал.

Чтоб склоки пресечь и смуты,

Чтоб всё было мирно впредь,

Он твёрдо сказал кому-то:

– Да будет, – сказал Он, – твердь.

Святому сказал народу:

– Чтоб не было нам беды,

Пусть твердь отделяет воду

В воде от другой воды.

А твердь, – повторив раз двадцать,

Чтоб твёрдо усвоил всяк, –

Теперь будет небом зваться, –

Сказал Он. И стало так.

Я вновь продолжаю повесть.

Бог сделал всего лишь треть.

Творил Он всегда на совесть,

Чтоб было на что смотреть.

Образчик завидной прыти,

Он двигал земной прогресс.

И был Его первый критик

И верный помощник – бес.

А наша Земля вращалась

Во тьме, как большой орех,

И всё ей тогда прощалось,

Как тот первородный грех;

Скользила в грязи и глине,

В воде и в пыли веков.

И не было и в помине

Дорог, как и дураков.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

*Кварки - элементарные частицы микромира

Стих 3. День Третий

Вот снова неймётся бесу:

– Ах, Боже, как мрачно тут!

Здесь нет ни травы, ни леса,

И кактусы не растут.

Ну что замахал руками!

Планету слепил, так что ж?

Кругом лишь вода да камень,

А с этого что возьмёшь?

Была б на полянке травка

И кустик, какой ни есть.

Там, может, стояла б лавка

И было б удобней сесть.

И там, под зелёной сенью

Я сплёл бы Тебе венец…

Но Божескому терпенью

Пришёл, наконец, конец.

Ударил во все кимвалы,

И вот уже: трах-ба-бах!

Поднял над землёю шквалы,

Нагнал на бесёнка страх.

Но громом грозы весенней

Недолго грозился Бог.

И всё же от потрясений

Бесёнок почти оглох.

«Да, мал он ещё и зелен,

Ещё бы годочков пять».

– Что ж, сделай бесёнку зелень, –

Кому-то сказал опять.

Планета зазеленела.

И сделав невольный вздох,

Довольный исходом дела,

Вернулся к пенатам Бог.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 4. День Четвёртый

И только хотел Он, было,

Поесть, но куда там. Взвыл

Бесёнок, подкравшись с тыла:

– Ты что же, совсем забыл?

А как же трава, цветочки,

Луга и леса Твои?

Давай-ка расставим точки,

Где надо, над всеми «i».

Я знаю, Ты кушать хочешь,

Я время не отниму.

Ведь Ты уж три дня хлопочешь,

Вот, сделал нам свет и тьму.

Боишься, остынет ужин?

Говенье нам не во вред.

Но, знаешь, для жизни нужен

Какой-то особый свет.

Задачка Тебе простая,

Мозгами пошевели

И там, где лишь твердь пустая,

Повесить луну вели.

Да солнце ещё привнёс бы.

А для красоты небес

По тверди рассыпь-ка звёзды, –

Советовал Богу бес.

– А ужин… Он яд для тела.

Там что у Тебя, рагу?

Ты вот что, примись за дело,

А ужин… отдай врагу! –

Сказал наш бесёнок строго,

Поближе к тарелке сел

И с шумом весь ужин Бога,

Ничтоже сумняся, съел.

А Бог-то и не заметил,

Он даже не слышал шум.

Был взор Его чист и светел,

Он был весь во власти дум:

«Повешу на твердь светила, –

Вдруг мысль зародилась в Нём, –

Чтоб ночью луна светила,

Чтоб солнце светило днём!»

Он только моргнул разочек,

И вот уже – чудеса!

Мильоны блестящих точек

Усыпали небеса,

Мигали то врозь, то вместе,

Сзывая на землю сны.

На самом же видном месте

Был вывешен диск луны.

«Ну что ж, хороша работа, –

Подумал Господь, – Моя!

И пусть только скажет кто-то,

Что лучший творец не Я!»

Хотел отдохнуть душою,

Нацелился на горшок.

Ведь дело-то всё ж большое,

И сделано хорошо!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 5. День Пятый

А бесу опять неймётся:

– А что, хорошо сидим!

Неужто вот так придётся

Сидеть до моих седин?

Какая же это мука,

Какая вокруг тоска,

Когда ни души, ни звука,

Ни шума, ни голоска!

Эх, были б живые души…

Пускай надо мной кружат,

Плывут и бегут по суше,

Летают, кричат, жужжат.

– Ты Мне прожужжал все уши,

Когда ж Я покой найду?

Хоть в уши вставляй беруши,

Иначе с ума сойду!

Но взвесив все «за» и «против»,

Бог всё же пришёл к тому,

Что сделать немного плоти

Хотелось и Самому.

Он крикнул кому-то в уши

Из тех, что лежали ниц:

– Да будут живые души

Чудовищ морских и птиц!

«Пусть в море резвится щука

И плавает рыба-кит.

Акулу туда пущу-ка,

Не будет у них тоски.

Пусть в небе кружат голубки,

А также орлы парят.

Вот бес-то надует губки,

Спасибо Мне говоря!

Мы все говорить умеем,

А сделать пойди, сумей.

Начнёшь извиваться змеем.

Да, нужно, чтоб был и змей!

А что там зудело в ухе?

Должно быть, оно к теплу.

А может, жужжали мухи

И ползали по стеклу?»

А Жизнь на земле плодилась –

Скотов и зверей не счесть.

И, кажется, возгордилась,

Ведь всё на планете есть:

Жирафы и бегемоты,

Пингвины и муравьи,

Медведи, коты, еноты,

Кукушки и соловьи.

В лесах разбрелись олени,

А, их карауля, львы

В блаженной и нежной лени

Лежали среди травы.

И слышен на всей планете

И рык был, и рёв, и стон.

А Бог, сотворив две трети,

Забыл про покой и сон.

Ходил по полям и кущам,

И ночью ходил, и днём.

Бродил по цветам цветущим,

И что-то бродило в Нём.

Вздыхал, у вулканов стоя,

Вдыхал первобытный смог,

Как будто забыл такое,

Что вспомнить никак не смог.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 6. Нашёл!

А бес не дремал в засаде

И как-то в одном лесу

Подкрался он к Богу сзади,

При этом спугнув лису.

– О, Боже, опять в тоске ты?

Нас время не ждёт, а Ты

Всё грезишь, витаешь где-то.

Пора воплощать мечты!

– А, бес, принимай работу.

Я сделал, как ты хотел.

Но в первую же субботу

Хочу отдохнуть от дел.

Ну как, ты со Мной согласен?

Я что, не достоин роз?

Хотя даже Мне не ясен

Остался один вопрос…

Бес спорщиком был умелым,

Перечить – его конёк:

– Нет, нужно заняться делом

Хотя бы ещё денёк.

Всё славно, признаться надо:

Что было, и что теперь!

Куда бы ни бросить взгляда:

Гуляют то скот, то зверь.

Есть угорь, и есть минога,

Есть лошадь, и есть осёл –

Ты сделал, конечно, много.

Но ведь далеко не всё.

Да, муха жужжит, летает.

Система Твоя верна.

Но всё-таки не хватает

Ещё одного звена.

Вокруг нас скоты да звери,

Того и гляди сожрут.

Но хочется всё же верить,

Что Твой не закончен труд.

Тебе ли искать покоя?

Ведь Ты ещё полон сил,

И можешь творить такое…

Вот, скажем, семья горилл.

Храбры, что твои солдаты.

Смотри, так и рвутся в бой!

Не правда ли, что приматы

Похожи на нас с тобой?

– Ну, бес, ну, свиное ж рыло!

Подумал бы. Нет же – бряк!

Какая же ты горилла?

Мартышка, козёл и хряк!

Но прав ты в одном: в природе

Довольно всего зверья,

Но в ней не хватает вроде

Таких вот, как ты да Я!

И вдруг осенило Бога!

«Ну, где же Я раньше был?

Зверушек наделал много,

А главное-то забыл!»

К кому-то воззвал из тучи:

– Да будет из века в век

Такой же, как Я могучий

И сильный, но – Человек!

Во всём на Меня похожий,

Пусть, как и любая тварь,

Закон соблюдает Божий,

И будет у тварей царь!

Гляди у Меня, проверю!

Но, хлопая по плечу,

Кому-то шепнул:

– Не зверь Я,

Не бойся, – сказал, – шучу.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 7. Кто-то

Но этот, который кто-то,

Тот мастер-универсал,

Ваял до седьмого пота

И просто уже устал.

А может, струхнул немного:

Ко льву да не суйся в пасть!

Легко ведь обидеть Бога,

В немилость к Нему попасть.

«А ну как, – подумал кто-то, –

Я что-то слеплю не так.

Эх, было б хотя бы фото,

Уж я б не попал впросак!»

Сломал он немало копий,

Немало он съел собак,

Но раньше не делал копий

И, в общем-то, был слабак.

В предчувствии бед и краха

Решил он бежать, и вот, –

Весь день он дрожал от страха,

Забытый среди болот.

А в полночь устроил ралли

Летучих мышей и сов,

И – шасть по крутой спирали

В созвездие Гончих Псов!

Да, были дела. Ну, что же,

Без мастера, как без рук.

И в панике кликнул Боже

Своих приближённых слуг:

– Теперь же, без разговора,

И – каждый – лишь Мне внемли:

Идите, найдите вора*,

Достаньте из-под земли!

Все слуги ушли, конечно,

Но знали – напрасен труд.

В такой темноте кромешной

Уж вряд ли его найдут.

Кричали его, кричали,

Искали с огнём всю ночь.

Лишь совы им отвечали

И вновь улетали прочь.

А мыши, собравшись, тучей

Летали среди огней.

И не было туч летучей,

И не было туч страшней.

Искали в болотах, в поймах,

Ловили мышей и сов.

А он до сих пор не пойман,

Быть может, живёт у Псов.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

*Злодей, преступник

Стих 8. Хандра

А Бог захандрил, заохал,

Но знахарей выгнал прочь.

Те знали, что Богу плохо.

Не знали лишь, чем помочь.

Опять Он бродил по лесу,

Кого-то в глуши ища.

А после малышке бесу

Вдруг выдал под зад «леща».

Но, зная привычки Бога,

Пострел не в обиде был,

Для вида всплакнул немного,

Но сразу же всё забыл.

И с Богом стал тих и нежен.

Ну, ангел, ни дать ни взять.

И трудолюбив, прилежен,

Как тестя любимый зять.

Прознав о болезни Бога,

Несли все наперебой

Женьшень и рог носорога,

И панты, и зверобой.

А Бог лишь посмотрит косо.

Как будто сейчас нырнёт

С какого-нибудь откоса

Да в прорубь, под самый лёд!

– Ну что тут поделать можно? –

Разводит руками бес. –

Поставить диагноз сложно:

Всё в норме – и рост и вес.

Хотя я не врач, конечно,

Но всё ж отличаю хворь,

Текущую быстротечно, –

Простуду, коклюш и корь.

А тут, Он какой-то странный,

Задумчив, что твой Ильич.

Покушает кашки манной

И снова сидит как сыч.

Уж я Ему так и эдак,

Покушай, мол, кислых щей.

А может, Тебе отведать

Бруснички – она кислей?

Я бес, на воде и суше

Покушать всегда горазд,

Отведать японских суши

Поесть украинских зраз,

Телятинки съесть холодной

И чёрной икрой заесть…

Ведь здесь-то, чего угодно?

Как в Греции – всё здесь есть!

Вот рыжик, смотри, солёный,

Вот трюфля изрядный кус,

Капустка, лучок зелёный,

Приятный на цвет и вкус.

Там сёмга, стерлядки хвостик,

Колбаски кусочка два.

Лешак набивался в гости,

Отвадил его едва.

Чего ж не хватает Богу,

Ведь Он всемогущий Бог!

Захочет, к примеру, грогу,

Появится тут же грог.

А если пивка захочет,

(Ну, кто же его не пьёт?!)

И служка тотчас хлопочёт

И пенное в кружку льёт.

А к пиву, конечно, раки –

Большие, по пять рублей!

А хочешь, болгарской ракии

Стаканчик себе налей!

Вот Богу в Раю житуха!

А Он же - ни тпру ни ну:

И слушает всех в пол-уха,

И смотрит... как волк на луну.

Да, видно, Его достало.

А что, не пойму никак.

Быть может, творил Он мало,

А может, творил не так?

А может, (себе пометим)

Уже сотворил не то?

И что теперь делать с этим

Не знает, поди, никто!

А дело-то проще было.

Творил Он всё то и так.

Но не было больше пыла.

И страсти. Какой пустяк!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 9. Рецепт здоровья

Бес был хитрецом, пройдохой,

И понял уже давно,

Что сколько ни плачь, ни охай,

Помочь будет мудрено.

На свете ничто не ново.

И метод его был прост:

Излечит лишь труд Больного,

Поможет Великий пост.

– Пора за труды бы взяться.

Подумаешь, мастер сбёг!

Тебе-то чего бояться?

Ты, кажется, всё же Бог?

Возьмись, засучи рубахи

Посконной-то рукава.

А то только охи, ахи.

Ты знаешь свои права?

Воспользуйся правом вето,

Препоны ему чини,

Чтоб после того запрета

Он тихо сидел – ни-ни!

И чтоб ни зимой, ни летом

Работать нигде не мог.

А с волчьим куда билетом?

Не сможет помочь и Бог!

Так бес поучал резонно,

И был он как ментор строг.

Но вяло и даже сонно

Кивал ему грустный Бог.

– Гляди, разошёлся бес-то, –

Смеялись вокруг сыны, –

А Бог-то пока ни с места,

Лишь дремлет да видит сны.

А бес продолжал:

– Послушай,

Смени-ка меню еды,

Чернушки чуток откушай,

Вот ягоды, вот плоды.

Глядишь, здоровее будешь,

Когда не набит живот.

И мастера позабудешь,

И душенька заживёт!

А как отдохнёшь, – за дело;

Слепи нам кого-нибудь;

Нет силе Твоей предела.

А мастера позабудь.

На всё посмотри иначе,

Я вот что сказать хочу:

Ты раньше решал задачи –

Другому не по плечу.

Ты сделал всего так много,

Ты в дебри такие влез!

А кто похвалил ли Бога

За весь этот мир чудес?

За то, что вокруг красиво,

За мир, что пока ничей,

Никто не сказал спасибо,

Никто не возжёг свечей.

А было б куда как гоже,

Когда за Твои труды

Тебе поднесли бы, Боже,

Хотя бы стакан воды.

И было б ещё чудесней,

Чтоб ангельский хор с небес

Прославил за это песней

Тебя, – подытожил бес.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 10. Исповедь Бога

Бог на смех бесёнка поднял:

– Дружок, ты не заболел?

А, может быть, ты сегодня

Лягушку на завтрак съел?

На что мне вода, глупышка?

Вон, море – хоть попой пей,

Вот будет теперь одышка

От глупых твоих идей.

Я, знаешь, пока что в силе,

И песни мне ни к чему.

Намедни тут голосили –

Ни сердцу и ни уму.

Наш регент за дело взялся:

Вести хоровой кружок.

На деле же оказался

Не лучше тебя, дружок.

Сыночки о нём судачат,

Что он как тетёрка глух,

Не ведает он, что значит –

Иметь музыкальный слух.

Да Бог с ним, не в этом дело,

А главное дело в том,

Что взвинчены до предела

Все нервы Мои постом.

Теперь Я ни днём, ни ночью

Уснуть не могу никак,

Над морем все тучи в клочья

Зачем-то порвал, чудак.

Всё чую: ползёт ли полоз,

Зудит ли москитов рой.

А всё оттого, что голос

Я слышу ночной порой.

Манит и зовёт истошно:

«Где ж друг твой!» (осёл не в счёт).

А жить одному так тошно.

А жизнь не бежит – течёт.

Лениво течёт, как Волга,

Как жарких пустынь пески.

Бессмертие – это долго,

И не умереть с тоски.

Ты думаешь, здесь свобода?

Ан нет, не свобода – плен!

Свободна одна природа.

Там – жизнь, увяданье, тлен.

И вновь возрожденье, радость!

А здесь маета со всем.

Бессмертье – такая гадость,

Что лучше не жить совсем.

Присмотришься – небо в клетку,

Уж лучше б сейчас в тюрьму.

Поплакать кому в жилетку?

И душу излить кому?

Ведь Я же не мул, не вол Я,

Иду не за кем-нибудь.

Я Сам и полон и воля.

И Сам выбираю путь.

А мастер – моя забота.

Тебе не понять, юнцу,

Что этот побег кого-то –

Пощёчина по лицу.

Ну, кто бы посмел представить,

Что можно перечить Мне?

Меня обмануть, обставить

И спрятаться на луне.

Ну, не на луне – в созвездье,

Ты прав, но подумай сам,

Ведь знал он: Моё возмездье

Настигнет его и там!

Он, что же, совсем безбашен?

А может, подумал он,

Что Я никому не страшен,

И даже уже смешон?

Ай, вправду сказать, старею,

Таким ли Я был, сынок!

И соображал скорее,

И кое-что точно мог!

А нынче сижу и ною –

Седой и больной старик –

Над жизнью Своей земною.

А чуть не по Мне, так в крик!

Ну, Бог Я, а что же дальше?

Коль знаешь, так дай совет.

Вокруг Меня столько фальши,

А истины вовсе нет.

Как белка кручусь в работе,

И ночью и днём тружусь.

Весь в мыле и даже в поте

Я с каждым хорьком вожусь.

То ангелам правлю крылья,

То бесам хвосты кручу,

То в небо вздымаю пыль Я,

То, вот как сейчас, ворчу.

То лью в решето водичку

И в ступе толку весь день.

То гаммам учу синичку,

То просто брожу как тень.

Пустые Мои занятья!

Зачем Я творю, к чему?

Но всё же хотел бы знать Я:

А нужен ли Я кому?

Разнылись больные кости.

Нет, всё! Ухожу, друг мой.

Я был здесь всего лишь гостем,

Пора, так сказать, домой.

И выпив немного грогу,

(Он тёк по Его усам)

Отправился Бог в дорогу,

Которую выбрал Сам.

А мы подождём немного,

Нам незачем с Ним идти.

Неисповедимы Бога

Неведомые пути.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 11. Камо грядеши

Уж где Он ходил, не знаю,

Но путь одолел Творец.

И палка Его резная

Истёрлась уже вконец.

Ходил Он в какие дали?

Какие творил дела?..

Сносились Его сандалии,

Но риза была бела.

И вот ведь какая штука!

Пока Он бродил как хорь,

Прошли и хандра и скука,

Исчезли тоска и хворь.

Однажды, устав не в меру,

Желая поспать чуть-чуть,

Бог выбрал себе пещеру,

Чтоб утром продолжить путь.

Под бок подстелив соломки,

Он тут же в раздумье сел:

«Эх, пусто в Моей котомке –

Что было, давно уж съел».

Бог хлопнул разок в ладошки:

– Да будет еда! – И вот:

Пред Ним лишь пустые плошки

И тёмный пещерный свод.

Попив натощак водички,

Надумал огонь разжечь.

Ан нет ни единой спички!

Пришлось-таки в темень лечь.

Но голод не тётка всё же,

А сытости лютый враг.

И как ни вертелся Боже,

Заснуть Он не мог никак.

Подумав о тёплой печке,

В пути испугав ежа,

Стремглав побежал Он к речке,

И в воду залез, дрожа.

И там, в окруженье мрака

Глазами водил по дну.

Хотелось увидеть рака,

Иль рыбку, хотя б одну!

Рука же по дну водила,

Пыталась поймать плотву,

А хоть бы и крокодила,

А также его братву.

Ведь голодом истязаемый,

Бог просто лишился сна,

Поэтому точно знаем мы:

Он съел бы сейчас слона.

По счастью, в реке водился

Ленивец с большим усом,

И вскоре на травке бился

Огромный и жирный сом.

Воззвал Бог к громам небесным,

И молнии рвал с небес.

И вскоре путём известным

Пред Ним возгорелся лес.

Огонь – вот что было нужно.

Теперь он у Бога есть

Для приготовленья ужина.

И ужин тот можно съесть!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 12. Возвращение

На радость сынам пернатым,

И сделав переполох,

Вернулся к своим пенатам

Наш землепроходец Бог.

Рассказ Его был не долог,

И что говорить, когда

В желудке здоровый голод,

А перед Тобой еда!

– Не тратя часы впустую,

Гуляя невдалеке,

Я правду узнал простую,

И рыбу поймал в реке:

«Чтоб впредь не болело тело,

Ходи по полям, лесам.

Чтоб сделано было дело,

Ты лучше всё делай Сам».

Сказал, и как манну с неба,

Без долгих и умных фраз,

Краюху ржаного хлеба

Уплёл Он с водой зараз.

Наутро, слегка помятый,

Решал Он вопрос простой:

Какой это день был? Пятый?

Иль всё-таки день шестой?

Взяв в руки абак и счёты,

Ввязался в незримый бой,

Заправски сводил Он счёты

Со Временем и с Собой.

Но, спутав все дни недели,

Сказал:

– Это труд пустой!

Пусть будет и в самом деле

Не пятый, а день шестой.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 13. День Шестой

Итак, в день шестой (и точка!)

Бог начал великий труд

С простого на вид горшочка,

В котором цветы растут.

Всё было чудно и ново:

Добавил воды в горшок,

Насыпал песка речного,

И праха почти с вершок.

Не выбрав иного места,

Поставил его за печь.

И вот уж готово тесто,

И можно лепить и печь.

Но Бог пирогов не стряпал

(Ну, только не в этот раз),

А вынес горшок и спрятал

От посторонних глаз.

И сдвинув сердито брови,

Сурово на всех глядел,

Но всё же не жаждал крови,

А просто был не у дел.

Он знал, что, не выждав срока,

К делам приступать нельзя.

А рядом, вертясь, сорока

Трепала в траве язя.

Бес тоже хотел быть рядом,

Но ближе стоять не мог,

Следил неотрывным взглядом

За всем, что ни делал Бог.

Встревать не хотелось бесу,

Он видел, что Бог сердит.

А Тот устремился к лесу,

Нагуливал аппетит.

Бредя по лесной дорожке,

Приметил тигриный след,

Нашёл от барана рожки,

А рядом большой скелет.

Тихонько, глазам не веря,

Бог тронул его рукой,

Спросил:

– У какого зверя,

Быть может скелет такой?

И было средь чащи леса

Молчанье Ему в ответ.

Но вспомнив горилл и беса,

С Собой Он забрал скелет.

И тут же шальная птаха

Запела победный гимн:

Бог знал назначенье праха

И что Ему делать с ним!

Без лекций, уроков, правил

Бог самую суть схватил,

И череп чуть-чуть поправил

И руки укоротил.

Сварганил костяк, короче.

И волю собрав в кулак,

Он, теста достав кусочек,

Обмазал им тот костяк.

Бог скульптором был впервые,

Но знанья в Себе скопил,

Хоть торсы, зады и выи

До этого не лепил.

Не ведая доз и порций,

Не зная весов и мер,

Не видя других пропорций,

Поставил Себя в пример.

Из праха, песка и мела

Ваял, где овал, где круг;

Корпел над изгибом тела,

Над плавностью ног и рук.

Забыв обо всём на свете,

Он цели не знал иной,

Как ладить песчинки эти

И клеить своей слюной.

Нелёгкой была задача,

Но справился скульптор Бог,

И в помощь была Удача,

И Случай помог, чем мог.

Слепив человека-тушу

По образу Своему,

Бог вдунул живую душу

Прямёхонько в рот ему.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 14. Человек

Виват! Наконец-то, Гений

Свой труд завершил, и вот –

Вершина Его творений

Смеётся, грустит, живёт!

Свой подвиг вписав в анналы,

Прославив Себя вовек,

Закончил Бог труд немалый.

Так создан был Человек!

– Ну что ж, первый блин да комом! –

Беззлобно смеялся бес, –

Пойду расскажу знакомым,

Какой у младенца вес.

А то не поверят просто,

Что Бог наш сумел родить

Младенца такого роста,

Что может уже ходить.

Вон чешет, как угорелый,

По лесу, кустам, траве.

На вид, так мужчина зрелый,

Да с мозгом ли в голове?

Сдаётся мне, дал Ты маху,

Когда конопатил швы,

И в череп тот вместо праха

Насыпал сухой травы.

Но Бог был собой доволен.

И гордо усы крутя,

Был весел, уже не болен,

И рад за своё «дитя»:

– Да пусть порезвится вволю,

Ведь он только час как жив.

А будешь мешать, уволю,

И обвиню во лжи!

Адам же, оббегав сходу

Чуть только не весь Эдем,

Забрался по шейку в воду

И был там от счастья нем.

А после, от впечатлений

Всех этих совсем устав,

Искал хоть немного тени,

Нашёл и уснул в кустах.

Заснул он, здоровый малый,

И видел свой первый сон.

Как будто от счастья алый,

Над миром летает он.

Легко так, расправив крылья

Своих распростёртых рук,

Без устали, без усилья

Он в воздухе сделал круг.

Скользил он аэропланом,

Небес задевал бока.

Над ним разлились туманом

Роскошные облака.

Под ним проплывали речки,

Пустыни, поля, леса

И маленькие человечки –

Невиданные чудеса!

Один человек, нет – ангел

Божественной красоты,

Амур в самом высшем ранге,

Он рвал на лугу цветы.

Махал он рукой Адаму

И звал на лужок к цветам.

И вдруг покатился в яму

С высоких небес Адам.

О мир сновидений этих,

Ты мне был когда-то люб!

Попался Адам, как в сети,

В горнило зовущих губ.

И тут же волной солёной

По телу пошло тепло,

Коснулось травы зелёной,

Росою к корням стекло.

Не знавшего эволюций,

В Раю средь земных чудес,

Сомлевшего от поллюций,

Нашли его Бог и бес.

С блаженной шальной улыбкой

Лежал он, смотрел в траву

В какой-то дремоте зыбкой…

Эй, где ты, Адам, ау!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 15. Адам

– Ну, вот вам и зов природы, –

Скривил наш бесёнок рот, –

Тяжёлыми были роды,

И вышел на свет урод.

То зайцем скакал по полю,

То речку излазил вброд,

Как конь, что почуял волю.

И вновь насмешил народ!

Летать захотел как птица.

А носом нырнул в лужок.

Не знал ты, что не годится

Без крыльев летать, дружок.

Последней завидуй птахе,

Ведь слышать случалось мне:

Кто ползать рождён во прахе,

Летает.… но лишь во сне.

Адам, лишь на беса глянув,

Сердито воскликнул:

– Прочь!

Такого, как ты, смутьяна,

Земле удержать невмочь.

Пора бы подумать Богу,

Как выгнать таких зараз

В какую-нибудь берлогу

Подальше от наших глаз!

А Богу сказал:

– О Боже,

Ты сеятель красоты,

Почто же такие рожи

Нахальные терпишь Ты?

Ошибся Ты в этом «змее»,

Устроит он всем подвох.

А впрочем, Тебе виднее,

На то Ты у нас и Бог.

Ты б лучше подумал, что ли,

Как дальше мне жить теперь.

Я что у Тебя – в неволе?

Я кто – человек иль зверь?

Живу одиноким волком,

Но я-то ведь разве волк?

Господь, объясни мне толком,

Какой в этом смысл и толк?

– Ну что тебе в смысле этом? –

Корил его Бог Отец, –

Ну, был бы ты хоть поэтом,

Певцом, на худой конец,

Кропал бы стихи, поэмы

Да песни свои лабал.

И Я бы подкинул темы.

К примеру, устроил бал!

Развлечься не грех и Богу,

Пример показать сынам.

Я тоже устал, ей-богу!

Пора отдохнуть и Нам.

И так уж шесть дней – работа,

Творил до мозолей аж!

Пахал до седьмого пота.

Но завтра – конец, шабаш!

Найдём для себя полянку,

Нам хватит, поди, одной.

Закатим с тобой гулянку,

Расслабимся в выходной!

На небе включу созвездия,

Луну подновит Мне бес.

(И чтоб без обмана, бестия!

Не то изгоню с небес!)

Зажжём фейерверк и гало.

Надеюсь, Адам, ты «за».

Ведь ты же не против бала?

Ну, что опустил глаза?

Скажи, если мысль имеешь.

Прощу, коли что не так.

Смутился, сказать не смеешь,

Боишься попасть впросак?

Не бойся, скажи, Я добрый.

Я редко бываю злым.

Ну, разве достанут кобры,

А пуще всего козлы.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 16. Предвкушение отдыха

Адам, помолчав немного,

(Он в мыслях ещё летал)

Резонно спросил у Бога:

– А что же такое – бал?

– Ну, это мероприятье

Проходит легко, как дым.

Пустое весьма занятье,

Но нравится молодым.

Представь: соловьиный вечер

В сиреневых облаках.

Под говор негромкой речи

Спокойно течёт река.

Вальсируя, кружат пары.

«Трубач выдувает медь».

И официанты бара

Разносят вино и снедь.

Здесь головы кружат дамам

Усатые молодцы.

А разным скотам и хамам

Под рёбра дают бойцы.

Охота идёт – сафари.

Тусовка пестрит от «звёзд».

Все звери, конечно, твари,

У всех есть клыки и хвост.

Здесь топчут поляну лихо

Медведи и львы, а там…

А там – со слоном слониха.

И даже гиппопотам

Сыскал бы там пару тоже.

Он тоже, смотри, не лох.

И ты не гляди, что рожа

Крива, – усмехнулся Бог.

– Да, бал – это так занятно, –

Поддакнул Ему Адам. –

И весело и приятно,

В особенности для дам.

Ну ладно, а мне-то что же?

Зачем мне идти на бал?

Ведь Ты, как я понял, Боже,

Мне пару ещё не дал?

Смиряя Свой норов пылкий,

Бог думал минуток пять,

Сказал, почесав в затылке:

– Да где ж её, пару, взять?

С тоской оглядел поляну:

«Накрылся, видать, мой бал».

Потом на бесёнка глянув,

Задумчиво так сказал:

– А что, если Нам бесёнка

Немного принарядить:

Сначала отмыть ребёнка,

Покрасить, постричь, побрить.

Конечно же, с ним морока.

Но выхода просто нет.

Как нет никакого прока

От беса уж тыщу лет.

Исправим ему осанку,

Отрежем ненужный хвост.

Пригладим, сойдёт за самку.

Эх, чуть бы побольше рост!

– Нет, я не согласен, Боже! –

В занозу малыш полез, –

Мне быть без хвоста негоже!

– Да кто ж тебя спросит, бес!

– Ну что же, всё очень просто,

Доходчиво всё вполне.

Так значит, сего прохвоста

Ты хочешь дать в пару мне? –

Адам показал на беса,

Тот – фигу ему в ответ.

–– Ну, нет, от такого стресса

Не мил мне и белый свет!

Адам уж повёл плечами,

Хотелось кричать и выть.

Но Боже, сверкнув очами,

Заставил его остыть:

– Оставь-ка пустые речи,

И не отводи глаза.

Соплив ещё Мне перечить.

Всё будет, как Я сказал!

Ну, надо ж, какой горячий!

Да было б всё это впрок.

Дождёшься, в кутузку спрячу.

Вот будет тебе урок!

Ты слушаться должен Бога,

И будешь тогда прощён.

Поди-ка, остынь немного,

И часик поспи ещё.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 17. Совет беса

Адам отошёл послушно

В лесок – тот был тих и пуст,

Там было не очень душно –

И лёг почивать под куст.

А бес, всё ещё в опаске

За свой драгоценный хвост,

На Бога таращил глазки,

Валялся в ногах, прохвост:

– О, наш всемогущий Боже,

Позволь мне словцо сказать:

А первенец-то, похоже,

Намерен нам угрожать!

А всё из-за ангелочка.

Приснится же глупый сон!

Вот будет нам заморочка,

Коль вправду Адам влюблён.

Ещё не хватает вести,

Что ангел с ним согрешил.

Нет, я на Твоём бы месте

Либидо его лишил!

Да землю бы дал в придачу,

Пускай бы всю жизнь пахал,

Ловил бы за хвост удачу

И не поймал – нахал!

Начнёт он без чернозёма

На обе ноги хромать,

Прогонит и сон, и дрёму,

И лень – всех пороков мать.

А чтоб не скучать Адаму,

Скажу Тебе вещь одну:

Ты сделай Адаму даму,

А проще сказать, жену.

Пусть вместе живут в Эдеме,

Овечек пасут, коров,

И там, наравне со всеми

Им будет и стол и кров.

– Что, снова работать, что ли! –

Бог руки Свои воздел. –

Смотри, у Меня мозоли!

А ты Мне подбросил дел.

Повесить тебя на рее,

Иль в прорубь спустить в мешке

За эти твои идеи,

Что зреют в твоей башке.

Ты что их, дружок, рожаешь?

Завидна такая прыть.

Ну что ж ты не возражаешь,

Иль попросту нечем крыть?

Отпором таким убитый,

Сконфуженно бес молчал.

– Молчишь? Фу, какой сердитый,

Уж лучше бы покричал.

«А может, оно и верно, –

Опять спохватился Бог,–

Однако, ну как же скверно.

И Сам догадаться б мог!

И что же, опять Мне, значит,

Весь день утопать в дерме?

Не проще ли вновь назначить

Для этого служку Мне?

Ах, нетушки вам, – учёный!

Всё сделаю Сам на «ять».

Скелет бы вот утончённый,

Поменьше вершков на пять.

Пойду, поищу в лесочке.

Такого полно добра.

А может, копнуть в песочке?

Нет, сделаю из ребра!

Их там, у Адама двадцать?

Нет, кажется, двадцать пять.

Что ж, можно не сомневаться,

И просто одно изъять!

Ребро-то, оно живое,

Не мёртвый, какой скелет.

И сделаю из него Я

Девчонку во цвете лет!»

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 18. Ева. Начальная стадия

И Бог, подходя к Адаму,

(Адам, как мы знаем, спал)

Не делал из темы драму,

А просто хирургом стал.

А бес ассистентом Бога –

Был тяжким бесёнка «крест»:

Следить за порядком в оба,

Чтоб не подцепил микроба

Божественный скальпель – перст.

Мой добрый читатель в шоке.

В саду он полол морковь,

Выращивал артишоки,

И охал, увидев кровь.

Душа его, ах, ранима,

Ведь он же не Бог, не бес.

А тут перед ним картина

Кровавых таких чудес.

К чему эти ахи-охи?

Скажу вам я напрямик:

Началу другой эпохи

Свидетелем был тот миг,

Как палец Адаму в спину

Вошёл, как в тунца – блесна,

Ребро у мужчины вынув,

Под общим наркозом сна.

И снова Господь работал:

Мял глину, песок трусил,

Лепил, не смывая пота,

Ваял, не жалея сил.

Однако ж, на небе даму

Встречать не пришлось Ему.

И сделал жену Адаму

По образу Своему.

Бесёнок следил за Богом

И опыт Его копил,

Как Тот, «упираясь рогом»,

Адаму жену лепил.

Когда же творить осталось

Не больше пяти минут,

На Бога сошла усталость.

А бес уже тут как тут!

– Какой получился пончик,

Так взял бы его и съел!

Позволь мне Твой труд закончить.

Смотрю, Ты устал от дел.

Я портить его не стану.

Подправлю лишь грудь слегка,

Добавлю изгиба стану,

Приглажу его бока.

А Ты отдохни. Проверишь,

Поблагодаришь потом.

Всё будет тип-топ, не веришь? –

Бесёнок вильнул хвостом.

– Ну что же, дерзай, отметим,

Каков из тебя творец, –

Зевая, ему ответил

Доверчивый Бог Отец.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 19. Ева. Завершающая стадия

Бесёнок сиял от счастья,

Ведь Бог разрешил ему

Не просто принять участье,

Но сделать всё самому!

Уж он-то себя покажет,

Уж он натворит чудес!

И пусть только кто-то скажет,

Что он бесталанный бес!

Ему поскорей хотелось

Себя проявить творцом.

Явить всем свой опыт, зрелость,

Сравняться с самим Отцом.

Поэтому ни мгновенья

Не тратя по пустякам,

Бесёнок с завидным рвеньем

Стал прыгать по облакам.

Вечерней звезды коснулся,

Свет лунный совал в мешок,

На землю опять вернулся –

И вытряхнул всё в горшок.

Угля накопал в трясине,

Истёр его в порошок,

Накапал индиго сини –

И вытряхнул всё в горшок.

Прибавил туда горчицы,

Да перца сыпнул с вершок,

Нарвал белены, душицы –

И вытряхнул всё в горшок.

Разбавил росой медвяной,

Добавил нектар с цветов.

И вот он – хмельной и пряный,

Бесценный раствор готов!

Размазав его по телу

Той куклы, что сделал Бог,

Бес быстро закончил дело

И вот получил итог:

Он сделал её похожей

На ангела, так, чуть-чуть.

Вот только под нежной кожей

Шарами набухла грудь

(Вздымаются эти кручи

У женщин до наших дней)

И бёдра, пожалуй, круче

И волосы подлинней.

Но – главное – сделал лоно!

По-своему, как хотел.

И долго смотрел влюблённо

На плод своих славных дел.

– А батюшки, что такое?! –

Руками всплеснул Господь,

Столбом перед бесом стоя,

Взирая на чудо-плоть.–

Ну, надо ж! Его оставил

Всего-то на пять минут.

А он уж Меня обставил.

Ну, бес, ты и ловок, плут!

Ты что натворил, художник!

Она – разве образ Мой?

Воистину, бес – безбожник.

Плохой из тебя помощник,

Не путай себя со Мной.

Творить тебе рановато.

Не выйдет из беса бог.

Но копия ль виновата,

Что скульптор с натуры плох?

И тесто, кажись, протухло!

А как она сложена!

И что же, вот эта кукла,

По-твоему, есть жена?

А вместе с Адамом – люди?

Спрошу, ты уж извини,

Тут что у неё? Ах, груди!

А есть у Меня они?

Взгляни, у неё фигура

Какой-то точёный хлам:

Что выше пупка – халтура,

Что ниже – так, просто срам!

Нет леса на подбородке

Из мягких, как шёлк, волос.

И нет кадыка на глотке –

Как елось бы ей, пилось?

Глаза, как у тёлки, кротки,

На коже пушок и лоск.

Пожалуй, такой уродке

Не сладко б у нас жилось.

Верни-ка ты всё на место.

Ну, плут, вот тебе и верь!

Ну, надо ж, извёл всё тесто!

И как исправлять теперь?!

Ну, нет, исправлять уж поздно.

Придётся оставить так.

Бог глянул на беса грозно:

– Вот, дать бы тебе в пятак!

Со страху наделав лужу,

Бесёнок Ему в ответ:

– Вот славная жёнка мужу,

Другой всё равно ведь нет!

Вот так, а никак иначе,

Во славе Своих идей

Бог мудро решал задачи,

Когда создавал людей.

И было не так уж сложно

Бесёнка в дугу согнуть.

И вот, наконец-то можно

От дел Своих отдохнуть.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 20. Планировка сада

В работе не знал простоя

Бог – стойкости эталон,

Но всё же желал покоя –

Так много работал Он.

И только присесть собрался,

Погрезить да помечтать,

А бес уже вновь подкрался

И выкрал покой, как тать:

– О чём размечтался, Боже?

Не время сидеть ещё,

В тени почивать на ложе

Средь диких Своих трущоб.

Одно ведь названье только,

Что это Эдем и Рай.

На деле ж, взглянуть изволь-ка:

Глушь, дичь да вороний грай!

Ну, мы-то привыкли, знамо.

Нас не удивить ничем.

А люди: Адам и дама?

Им нужен другой Эдем!

Безмерный, но не безликий,

Волшебный и чудный край,

Диковинный, но не дикий,

Ну, словом, – шикарный Рай!

– Зачем нам другой, скажи-ка? –

Воззрился Господь с небес, –

Мы тысячи лет без шика

Живём. Что ты мелешь, бес?

– Вот то-то! А если б с шиком:

Тюльпаны взамен былья

Да фрукты в саду великом…

– Довольно, наслышан Я.

Кончается часто пшиком

Великая мысль твоя!*

А впрочем, ну, без обиды,

Ты шика хотел? Изволь!

Сажай, хоть Семирамиды

Сады, а Меня уволь!

И верно, чем бить баклуши

И лясы точить весь день,

Бананы посей и груши,

Кокосы, инжир, ревень.

Пойди, потрудись на славу,

На пользу пойдёт твой труд,

Придумай себе забаву

И вырой глубокий пруд.

Разбей цветники, газоны

И клумбы для красоты,

А сад раздели на зоны.

Надеюсь, сумеешь ты?

Пусть в каждой из зон садовых

Растенья свои растут:

Там – группы дерёв плодовых,

Кусты и куртины – тут.

Я тоже приду, попозже,

Не думай, что Я простак.

Я розги возьму да вожжи,

Поправлю, коль что не так.

– Ну что Ты, зачем так строго, –

Бесёнок поджал свой хвост, –

В глазах его страх, тревога,

На морде немой вопрос:

– Помилуй, какие зоны?

Не Ты ли у нас Творец?

Ведь я только лох зелёный,

А Ты в этом деле спец!

Я бес, но творить убого

Я всё-таки не хочу.

А что у других – от Бога

Бесёнку не по плечу.

– А-а, струсил? Эх ты, садовник!

Мечтать-то и Я горазд.

Ты б вырастил, хоть крыжовник

Без пышных и пошлых фраз.

Кто будет с таким водиться?

Ты лодырь и друг плохой.

Что ж, надо опять трудиться,

Покой же Нам только снится, –

Сказал Он, махнув рукой.

И хмуро на беса глянув,

Подняв Свой усталый зад,

Побрёл выбирать поляну

Под будущий райский сад.

Бесёнок, пошмыгав носом,

Смахнув пару капель слёз,

Покорно пошёл за Боссом,

С обидой ворча под нос:

– Неправда! Я друг хороший.

Меня всё ругаешь Ты,

А я, вот, Тебя не брошу,

Я буду сажать цветы.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

*Великая мысль часто оканчивается пшиком. Григорович.

Стих 21. Садоводы

И видели ветры, дуя

От моря до дальних скал,

Как, всё ещё негодуя,

Бог место под сад искал.

А с мерой семян под мышкой,

С лопатой наперевес

Тщедушною серой мышкой

За Богом тащился бес.

Ходили они, но что-то

Друзьям не везло никак:

То вляпаются в болото,

То выйдут на солончак.

Нашли, наконец, местечко –

Долина в тени дубрав,

Волной там плескалась речка

Средь буйных и сочных трав.

Налево темнели скалы,

Направо виднелся лес.

– Давай, отдохнём, – усталый

Свалился на тропку бес.

Бог был посильней, бесспорно,

Но всё же и Он устал…

И голосом звучным горна

Им ангел-трубач проворно

Тотчас вострубил привал.

Наутро, чуть солнце встало

Из-за горизонта, но

Двух тружеников застало

Уже на земле оно.

Один был седой и старый,

Но всё ещё крепкий дед,

Обутый в сандалий пару,

И в белый хитон одет.

Другой был ребёнок, что ли,

Но очень уж волосат.

Вот так в этом чистом поле

Заложен был Райский сад:

Кто ямку копал, кто грядку,

Потом, посадив ростки,

Полили их для порядка

Водичкою из реки.

Сажали деревья вместе:

Познанья добра и зла

И дерево жизни в месте,

Где почва не так ползла.

Трудились без перекура,

Работали целый день.

У беса дымилась шкура,

У Бога потела тень.

Тяжёлой была работа,

Но «всякий совместный труд

Меняет посредством пота

Того, кто сердит и крут».

Весёленький этот слоган

Я как-то придумал сам.

И вот уж бесёнок с Богом

Беседует по душам:

– А что же сынки-то, Боже,

Не могут Тебе помочь?

– Просить их Себе дороже.

Эх, жаль, не родил Я дочь.

Была бы сейчас подмога

И радость на склоне дней,

Которых не так уж много…

Да что говорить о ней.

Сыны же Мои – гуляки.

Им тесен родимый дом.

Меж ними суды да драки.

Их не заманить трудом.

Заставить нельзя, хоть тресни.

Желают в расцвете лет

Гулять да горланить песни,

А чтоб поработать, – нет!

Ну, ладно, хорош базарить.

Нам нужно с тобой к утру

Успеть посадить розарий.

Постой-ка, Я пот утру.

Устал Я уже трудиться,

Не чую ни рук, ни ног.

А как тебе сад?

– Годится!

– Спасибо, что Мне помог.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 22. Люди

Адам ещё спал, усталый.

Его пробудил дружок –

Кузнечик букашкой малой

На грудь совершил прыжок.

Уселась на нос украдкой

Беспечная стрекоза…

Адам потянулся сладко

И стал протирать глаза.

Но сколько ни тёр – напрасно:

Был в зрении явный сбой.

Он видел всё так же ясно

Картину перед собой:

Над речкой рябина рдела,

К воде наклоняя ствол.

А возле неё сидело…

Прелестное существо!

Рукою взмахнув пред носом,

Прогнав стрекозу и сон,

Простым и прямым вопросом

Прелестницу встретил он.

– Здорово! Ты кто такая?

– Я Ева, твоя жена.

– Жена?! Не женат пока я,

Зачем же ты мне нужна?

– Ну, это спроси у Бога.

Ведь, кажется, Он здесь власть.

Я знаю пока немного,

Я только что родилась.

Лишь знаю, что здесь одна я.

Нет больше в Эдеме дам.

Ещё, – что тебе родная.

Зовут тебя как?

– Адам.

– Вы, вижу, уже знакомы, –

Приблизился к паре Бог, –

Ну, вышел, герой, из комы?

Как, зажил уже твой бок?

Ну, слава Мне, всё прекрасно!

И нет воспаленья шва.

Так, будто сосудик красный,

Заметен, и то едва.

Телок языком залижет,

Я слово тебе даю.

Позволь-ка теперь поближе

Взглянуть на жену твою.

Вчера-то Я был не в Духе.

Хотел уж её того…

Изъять. Так чесались руки…

А всё вон из-за того

Бесёнка. Но как же ловко

Ко Мне он в доверье влез…

Ну что ж, хороша плутовка,

Черна только, аки бес.

Ну, может, отмоем позже.

А может, оставим так.

Он, бес, напортачил с кожей,

Пусть сам и исправит брак.

– А мне, так, по нраву, Боже, –

Тут ляпнул Адам спроста, –

Она на него похожа –

Чертёнок, хоть без хвоста.

– Ах, так! – возмутилась Ева, –

Ты лучше меня не трожь!

Я самка, фемина, дева.

А ты на кого похож?

Взгляни на себя, верзила!

Ты – Господа образ? Бред!

Вон, в чаще сидит горилла,

Ну, вылитый твой портрет!

И дальше всё то же. В раже

Неистовей женщин нет.

Он слово ей только скажет,

Она ему – пять в ответ.

И так уж его, и эдак,

Что бедненький наш Адам

Не вытерпел напоследок:

– Кому – задарма? Отдам!

На крики людей из чащи

К поляне тянулся скот,

Вопрос задавал всё чаще:

Ну, кто же её возьмёт?

На Еву взирали звери,

Голодные выли псы,

А тигры, ушам не веря,

Облизывали усы.

Но видя сей норов строгий,

Все дружно сказали:

– Не-е.

И только козёл безрогий

Проблеял:

– Отда-айте мне-е.

Господь же изрёк:

– Ну что же,

У девки и форс и спесь…

Да, правда, Адам, похоже,

От беса в ней что-то есть.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 23. Заветы Бога

– Не ссорьтесь, друзья, не надо, –

Бог много не тратил слов,

В загон загоняя стадо

Упрямившихся ослов. –

Вы всё-таки человеки,

Не то, что вот этот скот.

Зачем же бурлить, как реки,

Что с горных бегут высот.

Вы люди – Мои творенья

Последние, как-никак.

И с этой вот точки зренья –

Вы лучшие. Это факт.

Плодитесь и размножайтесь,

Наполните всё вокруг,

Ходите и не пужайтесь,

Для вас каждый встречный – друг.

Ведь вы для живых владыки:

Для рыб, для пернатых птиц.

И скот, или хищник дикий

Пред вами склонятся ниц.

Владейте землёй в округе,

Трудитесь, коль есть нужда,

И друга найдите в друге,

Забудьте, что есть вражда.

Адам, затаив дыханье,

Всё слушал, потом спросил:

– В каком я, Владыка, званье

И много ль за мною сил?

Ведь, чтобы скоты и звери

Послушны мне были впредь,

Нужны мне решётки, двери

С замками, чтоб запереть

Строптивых зверей и гадов,

А также хороший прут,

Иначе не будет слада:

Затопчут или сожрут!

– Откуда такие знанья? –

Дивился ему Творец, –

Я вижу в тебе призванье

Руководить, малец.

Отныне ты – царь природы,

И царство твоё – Земля.

А звери – твои народы.

И муха, и вошь, и тля.

Ну-с, царствуй: казни и милуй,

Но подданных-то жалей,

И не увлекайся силой, –

Эффектнее слов елей.

Будь в доску своим с народом,

Но будут с тобой наглеть,

Так ты не чинись со сбродом,

А покажи им плеть!

Притихли скоты и звери,

Попрятались по лесам,

Лишь в небе, подобно пери,

Неслышно парил сапсан.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 24. Женская логика

Тут Евины всхлипы, охи

Заставили ей внимать:

– Хотелось бы, Боже, знать,

Почто так кусают блохи

И не дают нам спать?

Мне тоже их нужно плёткой?

А также, скажи, могу

В воде управлять селёдкой

Я, стоя на берегу?

И вот что: коль я царица,

То, что тут и говорить,

Должна я, как энта птица,

На крыльях летать, парить.

Ан нет, каждой глупой птахе

Ты, Щедрый наш, крылья дал,

Тому ж, кто их держит в страхе,

Позволено ползать в прахе,

Чтоб мучился и страдал!

Адам её в бок:

– Молчала б,

Ты, женщина, – мой позор!

Подумала бы сначала.

Нет, знай себе, мелет вздор!

Господь уж, поди, дивится.

Ты ж глупая, как овца.

Не лезла бы, царь-девица,

Ты в пекло вперёд отца!

Но вместо ответа, Ева

(Вся горечь обид в руке!)

Влепила ладошкой слева

Адаму, да по щеке!

– Ударь по другой скорее!

Я в драках и склоках спец, –

Подсев к оскорблённой Еве,

Шепнул вездесущий бес.

Адам проворчал:

– Ну, баба!

Чуть было не сбила с ног…

Навесила мне не слабо…

В башке до сих пор звонок.

Хотелось ударить тоже,

По принципу – глаз за глаз.

Но добрый и мудрый Боже

Сказал ему пару фраз:

– Адам, ты сильнее Евы,

И должен отныне быть

Защитником этой девы,

А вовсе её не бить.

Суть связей не в том, чтоб в драке

Ты Еве расквасил нос,

А в том, чтоб в любви и браке

Ты счастье жене принёс.

А Еве сказал сурово:

– Смири непокорный нрав

И помни, живое Слово

Дано только тем, кто прав.

Лукавая речь – мякина,

Пустые слова – труха,

Покорность всегда невинна,

Строптивость полна греха.

Ты, женщина, – от Адама;

Адам – вот судьба твоя!

Будь нежной, а не упрямой,

И буду доволен Я.

А будешь свиньёй строптивой,

Ослицей или козой

Велю тебя сечь крапивой,

А пуще того, лозой.

– Я, Боже, – Твоё творенье,

Не нравлюсь – верни назад.

За что же с завидным рвеньем

Ты высечь грозишь мой зад?

За то, что я робкой ланью

Не сгину, как тень, к утру?

За то, что мои желанья

Адаму не по нутру?

Да, может быть, я упряма,

И с этим мне жить весь век,

Но я же не вещь Адама,

Я тоже ведь Человек!

Нам с ним на планете тесно,

Мешает раздоров ком.

Но освободилось место

У Евы под каблуком!

Бог только развёл руками,

Ну что, мол, поделать с ней:

«Нашла же коса на камень…»,

Посмотрим-де, кто сильней.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 25. Диспут

Она улыбнулась мило,

Но тут же, нахмурив бровь,

Улыбку как будто смыла

И стала серьёзной вновь:

– Чем стрелы летучих молний

И громы в меня метать,

Ты лучше бы Слово молвил

(Нет, лучше Закон издать).

Зверей призови к порядку:

Рычат и средь бела дня

За ягодицу и пятку

Куснуть норовят меня.

Последнее это дело,

Какое-то свинство, прям,

Зубами хватать за тело

И смутой грозить царям.

Конечно, понять их можно,

Все звери – они скоты,

Но так поступать – безбожно!

Им это припомни Ты.

Бес тут же поддакнул:

– Точно,

Я сам не попал едва,

Гуляя по травке сочной,

В свирепые лапы льва.

Бог бесу:

– Неужто, правда?

– Конечно, когда я врал?

Свидетелем был жираф. Да,

Я ж главного не сказал!

Лев слопал бычка намедни,

А нынче задрал козла.

– Не верю, поклёп и бредни!

Надеюсь, он не со зла?

Бычки по весне спесивы,

А лев и силён и смел,

Но всё-таки некрасиво.

И как же-то он посмел?!

Я, право, ушам не верю.

Ведь знает, приказ Мой есть,

Чтоб зверя не кушать зверю.

Им велено травку есть.

– А много ли в травке толку? –

Бес встал на защиту льва, –

Лев сложит клыки на полку,

Коль будет в меню трава!

Ты сам-то по праву сана

От брюквы воротишь нос,

Тебе подавай фазана,

От прочего, слышь, понос!

И мне бы хотелось тоже

С Божественного стола

Отведать изысков, Боже,

Да Совесть мне не дала.

– Ну что ж, передай, пожалуй,

Привет, коли ты не врёшь,

Твоей пуританке шалой,

Что Совестью ты зовёшь.

Я, знаешь ли, не скареда,

Чтоб выполнить твой каприз,

Готов тебе от обеда

Отдать весь горох и рис.

Бери, наслаждайся, кушай.

Не лопни, тут полведра.

Мне ж больше по нраву суши

И дальневосточный краб.

Простая сойдёт горбуша

В отсутствии осетра.

Не брезгую «ножкой Буша»,

Когда надоест икра.

Я Бог, Я всеяден, крошка,

В питании нет проблем.

Вон, видишь, растёт картошка?

Ну, хочешь, сырую съем?

– Еды что ли лучшей мало?

Вот вечно домашних злит.

Наестся, чего попало,

А после: «Живо-от боли-ит!»

– Ты, бес, как всегда несносен,

И знаешь ведь, что не прав.

И кстати уж, о поносе –

На свете есть много трав,

Которые диарею

Прикончат в один присест.

К примеру, трава пырея,

И мята с тенистых мест;

Черёмуха и черника;

Бессмертник, шалфей, ольха;

Лапчатка и земляника…

Куриные потроха.

Живот закрепить, дружище,

Помогут осина, дуб.

Я знаю рецептов тыщи,

Я стар, но ещё не туп.

Бесёнок в ответ:

– Я, Боже,

Не слышал насчёт осин,

Пырей же хорош для кожи,

А против поноса – тмин.

– Смотри-ка, талант открылся!

И уж задирает нос.

Умыл бы сначала рыльце,

Потом уж лечил понос.

Тут Ева, протяжно свистнув, –

Красива, смела, гола –

Такой интересный диспут

Невежливо прервала:

– Давайте оставим споры,

В них истин найти нельзя.

Поносы у вас? Запоры?

Сочувствую вам, друзья.

Но вы, не скоты, не звери,

Едите три раза в день.

Вы сыты, по крайней мере,

И думать вам просто лень,

Что рядом страдают люди

(Живот аж к спине прирос)

И тоже, возможно, любят

Салат с лепестками роз.

Что спорить вам, в самом деле,

Кто больше изысков съел?

А мы ничего не ели.

Адам, вон, на землю сел.

Без пищи не держат ноги.

По телу озноб и дрожь.

В глазах его блеск тревоги,

А сам на скелет похож.

Мне, кажется, тоже дурно.

Желудок мой пуст совсем.

Зато голова, как урна,

Набитая чёрт те чем.

Наелась бы даже моха…

От слабости шум в ушах…

Всё кружится.… Ой, мне плохо…

Я падаю, Боже! Ах!

И Ева тихонько села

На травку, согнав шмеля,

Как если бы было тело

Из горного хрусталя.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 26. Бес-критикан

Бесёнок скривил мордашку

Презрительно:

– Ё-моё!

Да, сделал ты, Бог, промашку,

Когда сотворил её.

Ну, будет нам с ней морока,

Девица-то не проста:

То прыгает, как сорока,

То – в обморок от поста.

Подумаешь, день без пищи!

Я вовсе могу не есть…

Говенья примеров тыщи

И в мире животных есть.

Да что говорить-то, Боже,

Тебе ж свысока видней.

Пингвина возьми того же…

Он может не есть сто дней.

Да больше, сто тридцать с гаком,

Высиживая птенцов,

Глотая снежинки с таком…

А ветер и снег в лицо!

И, может, стоял бы век он,

Яичко держа меж лап…

В сравнении с человеком

Пингвин далеко не слаб!

А вот, пресмыкаясь в луже,

Лежит крокодил-бревно.

Сегодня не ел он ужин,

А завтрак не ел давно.

В последнее время жутко

С добычею не везёт.

Так, он без проблем с желудком

Говеть может целый год!

Признайся, уж, всё итожа,

По правде, без суеты,

Без личной обиды, Боже,

Что сделал ошибку Ты,

Из праха создав бескрылых

И слабых таких людей.

Неужто, когда творил их,

Других не имел идей?

Немного бы по-другому

Избрал для творенья путь,

Глядишь, получился б Homo

Invictus* какой-нибудь.

Ведь столько труда, терпенья

И столько вложил души,

А лучшие-то творенья

Не так уж и хороши!

– Ты видишь всё в чёрном свете, –

Прервал дьяволёнка Бог.

Кончал бы ты склоки эти,

А лучше бы Мне помог.

Принёс бы водички, что ли,

Плодов бы нарвал – поесть.

Я ж дам ей понюхать соли,

Чтоб в чувство её привесть.

И нежно рукой потрогав

Округлый животик Свой,

Бог глянул на беса строго,

Продолжил, но Сам с Собой:

«Быть может, кому-то в кущах

И нужно поголодать,

Людей же, в Раю живущих,

Нельзя заставлять страдать».

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

*Человек могучий

Стих 27. Предупреждение Бога

Господь хлопотал над Евой,

Солонку совал под нос.

Бес рядом на лапке левой

Огромный держал поднос.

Там фрукты земель восточных,

Довольных не пряча лиц,

Лежали на травах сочных,

Манили скотов и птиц.

А Бог для своей голубки

Водицы налил в стакан,

Смочил ей глаза и губки,

Погладил лицо и стан:

– А всё ж хороша чертовка!

Ты, бес, оказался прав,

Когда в это тесто ловко

Добавил медвяных трав.

– Неужто? А помнишь, Кто-то

Грозился мне дать в пятак?

Негодная, мол, работа:

Изъяны, дефекты, брак!

– Конечно, сказать по чести,

Тогда Я был очень зол.

Ведь ты же не бес, а бестия,

И корень всех бед и зол.

Я знаю твою натуру

И всё же терплю пока,

Тебя ж за твою халтуру

Я лишь пожурил слегка.

Но дрогнули веки Евы,

Как бабочки два крыла,

По телу прекрасной девы

Как будто волна прошла.

Её голубые глазки

Сияли, как синь небес.

И столько любви и ласки

Увидел в том взгляде бес:

– Очнулась! Ну, слава Богу! –

Малыш был готов плясать.

– Я сразу поднял тревогу

И начал тебя спасать.

– Спасибо, ты просто душка.

– И скромник, куда уж нам!

Ну, как тут моя подружка? –

Приблизился к ним Адам.

– Ей лучше, – Бог вымыл руки,–

А ты, человече, как?

– Чуть жив, только эти муки

В сравнении с ним пустяк.

Адам указал на беса:

– Вот, Боже, мучитель мой!

Ни роста в нём нет, ни веса,

Какой-то урод хромой!

Бесёнок Адаму рожи

Уж корчил, давал понять

Всем видом, что, мол, негоже

На зеркало-то пенять.

Но молча поднос с полпуда

Любезно всем подносил

И думал: «Каков зануда,

Ну, просто уж, нету сил!»

– Адам, ну зачем так грубо,

Покладистым, добрым будь.

Глядишь, сотворишь ты чудо

С другими когда-нибудь.

Поешь, вот, плодов из сада, –

Бог выбрал румяный плод, –

Быть может, пройдёт досада.

Когда будет сыт живот.

– Спасибо, не ел ни крошки

Я, кажется, целый год!

Вот разве шальные мошки

Нахальные лезли в рот.

– Да вы бы давно сказали:

«Хотим, мол, Всевышний, есть!»

В Раю-то среди азалий

Плодовых дерёв не счесть.

Тут яблони, груши, сливы,

И цитрусовых одних

С полсотни сортов. Оливы –

Хорошее масло в них.

Да что тут считать трудиться?

Идите и ешьте все,

Пока не склевали птицы,

Пока они все в росе.

Шучу Я, плодов здесь столько,

Что вам их вовек не съесть.

И вам остаётся только

Под деревом просто сесть.

Плоды упадут к вам сами,

Хватай их и собирай.

Недаром под небесами

Для вас насадил Я Рай.

Гуляйте, друзья, по саду,

Ходите, хоть день и ночь,

В жару поискать прохлады

Я Сам иногда не прочь.

Да, есть-то вы всё свободны,

Но надо предупредить:

Плоды там не все съедобны

И могут вам навредить.

Читать не хочу нотаций,

Скажу лишь благую весть:

Вы можете всем питаться,

Плоды и коренья есть.

Но чтобы не отравиться

И тотчас не умереть,

Вам, юноша, вам, девица,

Меня нужно слушать впредь.

В саду есть одна полянка,

Там травы – душистый мёд!

В кустах там поёт зарянка,

И тропка туда ведёт,

Усеянная следами

Живущего там козла.

Там дерево есть с плодами

Познанья добра и зла.

Не вздумайте есть их, дети:

Для вас они – сущий яд!

Плоды золотые эти

Одни мертвецы едят!

Ведь тот, кто Меня не слушав,

По глупости съест сей плод,

Тем самым запрет нарушив, –

И часа не проживёт!

Тут Ева, на травке лёжа,

В себя, наконец, придя,

Спросила:

– Так что же, Боже,

Конкретно-то не едят?

Ты, Боже, скажи яснее,

Какие нам есть плоды?

От слов Твоих, как во сне я.

Так, долго ли до беды.

– А что не понятно Еве?

Я вроде бы всё сказал, –

Господь обратился к деве,

Как некий оратор в зал.

– Плодов, говорю, не ешьте

Познанья добра и зла,

Не то превратитесь в спешке

В ягнёночка и козла.

А может, ещё и хуже,

Как шутят Мои сыны:

Ты, Ева, лишишься мужа,

Адам же – своей жены.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 28. В Эдеме

И вот, наконец-то, люди

Пришли в этот дивный край,

Который заочно любим

И нежно зовём мы – Рай!

Там солнце светило ярко,

Сияло средь облаков.

Баран и овечка-ярка

Обгладывали с боков

Превкусный и нежный кустик,

Попавшийся им в пути,

Без слёз и без томной грусти,

Без вежливого «прости».

А кустик был свеж и весел,

И бок подставляя свой,

Он ветви пониже свесил

И всё шелестел листвой,

Читая соседке ели

Стихи про свою любовь.

А ветви, что овцы ели,

Уже отрастали вновь.

Там зрели бананы, манго,

В зелёной теснясь листве.

Там самка орангутанга

Играла с самцом в траве.

Порхали в цветах стрекозы,

Зудели москиты, злы,

Жевали листочки козы,

Щипали траву козлы.

Бродили там львы, медведи,

Лежали в грязи слоны,

А ужики цвета меди

Скрывались под валуны.

И люди брели по лугу

(К ногам их не липла грязь),

Но жались тесней друг к другу,

На диких зверей косясь.

– И где тут искать то древо,

Плод с коего есть нельзя?

Пройди-ка левее, Ева.

Направо направлюсь я.

Адам вместе с Евой тщетно

Облазили всё вокруг,

И как-то так незаметно

Кружили за кругом круг.

Прошли километр «сто первый»,

Такой проклиная тур.

У Евы сдавали нервы,

Адам был сердит и хмур:

«С утра ведь опять не емши,

А слюнки-то как текут!

Вон сколько плодов созревших

Растёт на деревьях тут!

Нагнал же Всевышний страху:

Тошнит и бросает в дрожь.

А то бы, хоть, грушу с маху

Сорвал я, да как сорвёшь!

А что, если эта груша

И есть тот запретный плод!

Дам Еве её покушать –

Умрёт или не умрёт?

Неужто так трудно было,

Чтоб понял любой дурак,

Поставить на ветке знак,

(Чтоб даже дождём не смыло)

А рядом свистел бы рак:

«Откройте глаза и уши:

Я предупреждаю вас,

Что плод этот можно кушать.

Но только всего лишь раз!»

И стало бы всем понятно –

Плод дерева ядовит.

Но Бог описал невнятно

Запретного древа вид.

Истоптан весь сад. А толку?

За нами не тропка – тракт,

Так, в сене сыскать иголку

Нам было бы легче, факт!»

Но всё же нашлась пропажа:

Полянка – трава как мёд.

Зарянка в кустах, и даже

Козёл по тропе идёт.

Картина открылась людям,

Такой не видал никто.

Но мы-то, читатель, будем,

Конечно, смотреть. А то!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 29. На поляне

Два дерева на поляне

Могучи и высоки.

Давайте, поближе глянем

На них с высоты строки.

Одно – да никак горчица!

Огромная – о-го-го!

И прятались даже птицы

В зелёных ветвях его.

А те, кто смелей и краше,

Поклёвывая плоды,

Смотрели на пару нашу

И пели на все лады.

Другое чуть-чуть пониже.

Эх, память слаба моя!

А, вспомнил, узнал – я вижу

Разросшийся куст, друзья,

Развесистой клюквы! Ветка

Касалась почти травы.

Такой экземпляр нередко

Увидеть могли б и вы,

Доверчивый мой союзник,

Читатель, любимый мной,

Но только – как скорбный узник,

Покинувший мир земной.

Но вид и размер растений

Нас вряд ли уж удивит,

Когда, превратившись в тени,

Изменим и мы свой вид.

Итак, эта клюква-чудо –

Обычная из дали –

Она не растёт покуда

На кочках и мхах Земли.

Её посади в болото –

Не вырастет до небес…

И кажется, что её-то

И облюбовал наш бес.

А люди, – ну вот, дошли же! –

Не видя ни в чём преград,

Уже подошли поближе

И встали в тени громад.

Глядели на ветви в кроне,

Искали на них примет

Известных, «а всё, что кроме» –

К тому интереса нет.

Ни клюква и ни горчица

(Обидно до горьких слёз)

Не знали, чем отличиться

Могли бы они всерьёз.

Ни раков на них, ни меток.

Кружила одна пчела.

И тут вдруг одна из веток

Как будто бы ожила.

Сквозь сучьев и листьев чащу

Просунул головку змей,

И голос его шипящий

Был шороха чуть слышней:

– Осилит свой путь идущ-щий;

Кто ищ-щет, всегда найдёт;

Бездельник, в мечтах живущ-щий,

У моря погоды ждёт.

А вы что, Адам и Ева,

Кружите здесь целый день?

Присядьте в тени у древа,

Смотрите, какая тень!

Вам отдых не помеш-шал бы,

С вас градом льют сто потов.

А может, у вас есть жалобы?

Я выслуш-шать все готов.

С улыбкою Ева змею

Ответила:

– Ты, змея,

А многих зверей умнее

И вежливей, вижу я.

Я здесь на прогулке с мужем,

Вернее, мы с ним друзья.

Нам плод несъедобный нужен,

Чтоб знать, чтО нам есть нельзя.

– Простите, но здесь, в посадке

Плодов несъедобных нет.

Но много больш-ших и сладких,

К примеру, вон тот ранет.

Адам, посмотрев на древо,

Невольно воскликнул:

– Ох!

Будь с ним осторожней, Ева!

Здесь, кажется, скрыт подвох!

Но Ева – взгляд нежный, чистый –

Подумала: «Боже мой!

А змей-то какой речистый,

Я ж думала, он немой.

Галантный такой и скромный,

И вот ведь, совсем не жмот».

Меж тем, змей держал огромный,

Отменно созревший плод.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 30. Запретный плод

Подрагивал длинный хвостик,

Опущенный с ветки вниз:

– Сегодня вы наш-ши гости!

Прош-шу, угощ-щайтесь, мисс.

– Спасибо, – сказала Ева. –

Надеюсь, не ядовит?

Пожалуй, его б я съела.

Такой аппетитный вид!

– Попробуйте, сударь, тоже.

Вам сказочно повезло:

Сей плод вам узнать поможет,

Что значат добро и зло.

– Так, это что – плод от древа?…

– Познанья добра и зла!

– Стой, ты превратишься, Ева,

В ягнёнка, а я в козла!

Адам испугался даже,

Всё больше, так, за себя:

– Господь нас с тобой накажет,

Ещё умертвит, любя.

– Ну, вот вам, приплыли, здрас-сте! –

Змей тело согнул в дугу, –

Откуда такие страсти,

Понять-то я не могу?

– Всевышний под страхом смерти

Сей плод запретил нам есть.

– Господь запретил? Не верьте!

В нём лиш-шь витамины есть.

Смотрите, как птицы дружно

На ветках клюют плоды.

Им, птицам, теперь не нужно

Совсем никакой еды.

Вчера тут газели ели,

Сегодня ослы едят.

Они бы все околели,

Будь в яблоках этих яд.

И вы не умрёте, люди! –

Чуть слышно шипел им змей, –

Скажу я вам без прелюдий, –

Жизнь будет кипеть сильней!

Вы будете жить, как боги,

И знать все секреты их,

Забудете быт убогий,

Весь мир – лиш-шь для вас двоих!

– Ну что же, поверю змею.

Возможно, всё так и есть.

Так хочется стать умнее,

А больше всего – поесть!

И Ева без проволочек,

Без мысли: «А что потом?»

Взяв плод, откусив кусочек…

Осталась с открытым ртом.

В ушах зазвенели трели

В гармонии вечных тайн…

А губы огнём горели

И пламенем жгло гортань.

Глаза застилали слёзы,

И словно в бреду, она

Увидела: на берёзы

Роняла свой свет луна.

Кружились деревья в вальсе,

Взвиваясь аж до небес.

Сквозь ветви их, как сквозь пальцы

Глядел уж не змей, а бес.

Адам вслед за Евой скушал

Предложенный ею плод…

И заворожённо слушал

Поющий в глуши болот

Хор местных лягушек, жаб ли,

Себя превратив в камыш,

Смотрел, как журавль и цапли

Гоняли по лугу мышь.

И вдруг над вечерним Раем

Пронёсся протяжный стон…

И думая: «Умираем...»

Адам погрузился в сон.

Но люди проснулись. Живы!

Так что ж, это был обман?

Слова оказались лживы?

Угроза – мираж, туман?

Загадка. Но нам ли, смертным,

Её разгадать суметь?

Был замысел тот секретным

И тайным, как жизнь и смерть.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 31. Прозрение

Пожаром заря горела.

Шагнувшая в новый век

Лежала, на мир смотрела

Сквозь тонкую кожу век.

В узорах хитросплетений

Сквозь розовые «очки»

Какие-то светотени

Улавливали зрачки.

А в теле её дремота,

Но лёгкость и чистота,

Как будто незримый кто-то

Всё вычистил в день поста.

По коже ползли мурашки

(Нет, кажется, муравьи).

И так захотелось ласки,

А может быть, и любви!

Адам уже встал. Нектар он

В скорлупке кокоса Ей

Поднёс безвозмездно, даром! –

С любезной улыбкой:

– Пей!

Она улыбнулась мужу:

– Ах, как ты сегодня мил!

Адам же водой из лужи

С ладоней пылинки смыл.

Она ж подниматься с ложа

Ничуть не спешила, нет.

Лениво тянулась, лёжа,

Вбирала всем телом свет:

– Как солнце сегодня светит!

Как ярок и нежен день!

Как радостно жить на свете!

И как подниматься лень!

И чувствуя свежесть тела,

И запахом трав дыша,

Внезапно она запела,

Так пела её душа:

– Ах, жить так прекрасно, мой друг!

Смотри, как красиво вокруг!

Какие вокруг нас цветы!

Я счастлива, друг мой! А ты?

Подойди скорей к чудесному кусту;

Посмотри, мой друг, на эту красоту!

Будто кустик мне готов

Подарить букет цветов.

Посмотри, мой друг, на эту красоту!

Из цветов себе большой венок сплету;

Буду вся я, словно яблоня в цвету!

Только я приму цветы,

Если их подаришь ты.

Буду вся я словно яблоня в цвету!

Ах, жить так чудесно, мой друг!

Смотри, как прекрасно вокруг!

Всё рядом – плоды и цветы,

И, главное, милый мой, – ты!

Он слушал Её, смывая

Пылинки со слив и груш:

– Ты стала умней, родная.

– О да, мой любимый муж.

К примеру, я даже знаю,

Что змей – это просто уж.

Что мы как лягушки наги,

Мы голые, чёрт возьми!

Ну, дай мне хоть лист бумаги!

– Вот фиговый лист, возьми.

– Но как же теперь пред Богом

Появимся мы, друг мой,

В наряде таком убогом?

И как мы пойдём домой?

– Пожалуй, подумать надо.

Тут сразу-то не решить,

Как выбраться нам из сада.

Ну, может, одежды сшить?

А может, тебе, как даме,

Одежду сплести из трав?

И вечером мы задами

Проскочим в тени дубрав.

Пока же надёжно спрячем

Тебя под густой листвой,

Чтоб солнце лучом горячим

Не портило облик твой.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 32. Следствие

Меж тем Бог гулял по саду.

И вздумалось тут Ему

Устроить в Раю засаду

Любимчику своему.

И вот, притворившись ловко,

Что нюхал и рвал цветы

(Стара, как Он сам, уловка),

Бог крикнул:

– Адам, где ты?

Бог, видимо, плохо видел,

Что люди в кустах – не знал.

И вот Он в большой обиде

Решил закатить скандал.

– Почто от Меня таились?

Вот Я вам сейчас задам!

– Мы, кажется, заблудились, –

Промямлил в кустах Адам, –

И я убоялся, Боже,

(За это прости, молю)

Что будешь со мной Ты строже,

Узрев наготу мою.

Так с Евой мы порешили:

Укрыться и ждать в кустах,

Пока нам одежд не сшили

Из перьев залётных птах.

– Вы будете рады дару

Получше, чем перья кур, –

И Бог показал им пару

Тяжёлых, но тёплых шкур:

– Одежды сошью из кожи –

Гламур с головы до ног.

– А мне с миниюбкой, Боже!

– О’кей! – согласился Бог.

– Но кто ж это вам, бедняги,

Сказать-то такое смел,

Что вы как лягушки наги.

Кто нынче так храбр и смел?

Не съели ль вы плод от древа,

С которого есть нельзя?

Ответьте, Адам и Ева,

Занеже* узнаю Я.

– Мне Ева дала, я кушал.

Я просто хотел поесть.

– Зачем же ты Еву слушал,

Своя голова-то есть?

А ты Нам что скажешь, Ева?

Но только Мне врать не смей!

– Да я бы ни в жизнь не съела,

Когда бы не этот змей.

– Ах, змей? Скользкий тип холодный?

Тщедушен на вид и мал.

Ан вон как – «артист народный» –

Комедию здесь ломал.

А ну-ка его к ответу! –

Бог был и сердит и строг, –

Тебя, змей, за шутку эту

Отправил бы Я в острог!

Но Я не жесток в расправах,

Ведь Я милосердный Бог.

И будешь ты ползать в травах

На чреве своём, без ног.

А людям внесу в скрижали

(Напомнить не повредит):

Ты будешь в пяту их жалить,

Но в голову будешь бит.

Ты подлый, но невезучий.

Ползи уж теперь, скользя.

Ну, понял ты, гад ползучий,

Что с Богом шутить нельзя?!

Но змей, не сказав ни слога,

А лишь прошипев в ответ,

Спешил улизнуть от Бога.

Бог крикнул ему во след:

– И будешь ты проклят всеми,

И есть будешь только прах!

У-у, аспид – гнилое семя,

Бездельник и вертопрах!

Потом, обратившись к людям,

Возвысил опять Свой глас:

– А с вами что делать будем?

Быть может, проклясть и вас?

Я Бог, и всего дороже

Я преданность Мне ценю.

Но тех, кто Меня тревожит,

Я в ереси обвиню.

Хожу Я в лугах средь кашек

И жизнь наблюдаю масс.

Хочу – превращу вас в пташек,

Хочу – пожалею вас.

И всё же за то, что Бога

Ослушались вы, увы,

Я вас пожурю немного,

Чтоб помнили Бога вы.

Боюсь, не сдержать Мне гнева,

Ведь сказано было вам,

Чтоб ели с любого древа,

А с этого есть не дам!

Но ты согрешила, Ева!

Но ты согрешил, Адам!

– Прости нас! Нас бес попутал.

Он, знаешь, на зло мастак.

Не надо бы слушать плута.

Мы больше не будем так!

– А бес разве был в спектакле?

Хотел ты сказать, Адам:

«Попутал нас змей». Не так ли?

Но спутал ты, видно, сам.

– Не змей это был – бесёнок,

А если точнее – бес.

На дерево – поросёнок –

Он в образе змея влез.

Мы видели с Евой беса,

Как в змея вселялся тот,

Когда мы под сенью леса

Вкушали… запретный плод.

– Ах, вот она, в чём причина!

В актёры подался бес.

Что ж, кстати пришлась личина,

Лишу его, плута, чина

И выгоню вон с небес!

Ну, где ты там, дурачина!

А ну, вылезай-ка, бес!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

*Ибо, так как (церк.)

Стих 33. Рассказ беса

И тут же, дрожа от страха,

С развесистой клюквы слез,

Простой, как моя рубаха,

Бесёнок, теперь уж – бес:

– На дереве был я, верно,

К чему отрицать, друзья!

Здесь бизнес мой, мини-ферма,

Выращивал клюкву я

На собственном огороде.

И вот получилось, вроде.

Любой подтвердит школяр:

Аналога нет в природе –

Единственный экземпляр!

Любовь к садоводству, Боже,

Ты Сам же мне и привил.

Мы были с Тобою схожи:

С лопатой одной, без вил,

Копали куртины, грядки

И райский сажали сад.

Всё было у нас в порядке.

И я был ужасно рад!

И как-то само так вышло:

На воздухе я подрос,

Окреп средь цветущих пышно

Фиалок и чайных роз.

Сначала растил крыжовник,

Копал котлован под пруд.

И вот я уже садовник,

Втянулся я в этот труд.

Когда же плоды созрели

Познанья добра и зла,

И птицы плоды те ели –

Мысль в голову заползла.

А что, если мне, как птицам,

Отведать сии плоды!

Как трудно не измочиться,

Играя вблизи воды!

Попробовал. Странно было:

Взлетел я пылинкой в ночь.

Небесная Божья сила

Меня уносила прочь.

А звёзды кружились в вальсе.

И так захотелось мне

Сады развести на Марсе,

Ну, в крайности, на Луне!

Вот я и придумал штуку:

Тебя всей душой любя,

Твою превзойти науку,

А может быть, и Тебя!

Ты знаешь: коровка Божья –

Забавный такой жучок,

Безвредная и пригожая,

Весь в точках её бочок.

Я к ней подобрался ловко,

Сказав: «Раз уж ты не моль,

Не бабочка, а «коровка»,

Давать молоко изволь!»

Сказал я так в шутку, смехом,

Но в практике знал своей:

«Доят» муравьи с успехом

Зелёных «коровок» – тлей.

Я стал щекотать ей спинку

И крылышки, и бока,

Пока не накапал кринку

Волшебного молока.

В том, что молоко такое

Способно на чудеса

Вам всем докажу легко я.

Смотрите, летит оса!

Большая – глаза как плошки –

И страшная, как дракон.

Была ж она меньше мошки.

Вот, сделало что из крошки

Волшебное молоко!

– Да что его слушать, Боже,

Он врёт и Тебе и нам,

Я вижу по гнусной роже! –

Не вытерпел тут Адам.

– Не любо тебе – не слушай, –

Ничуть не смутился бес, –

На, сам молочка покушай,

Вмиг вырастешь до небес.

– Спасибо, я сыт по горло.

Тебе мой ответ простой:

Не хочется зваться гордо

«Коломенскою верстой».

– Продолжу тогда. Я начал

Кормить молочком росток.

И вот она – Мисс Удача!

У клюквы расцвел цветок!

Огромный такой, с подсолнух,

Росток же всё рос и рос,

И вот уж вид ягод полных

Привлёк стадо диких коз.

Я видел, как клюква зреет.

Но тут замечать я стал,

Что день ото дня хиреет

Элитный мой сорт «Кристалл».

Я стал сторожить ночами,

Гнал коз и нахальных птах.

Ворчали они, кричали,

Порой нагоняли страх.

Настойчив я был, имея

В душе лишь благую цель.

И выследил гада змея,

Как тот мою клюкву ел!

Я змея не стал калечить,

Но, чуть приложив труда,

Лишил его дара речи

Отныне и навсегда!

– Змей клюкву поел, а ты-то,

Зачем ты плод людям дал? –

Пытал его Бог сердито,

Грозя учинить скандал.

– Не я это, – бес упрямо

Стоял на своём, пока

Его не поймали прямо

С поличным да за бока.

– Не я это, гадом буду!

Шипел тот, я слышал шип,

Убил бы теперь паскуду,

На месте б его пришиб!

Неужто Адам не видел,

Что змей это был – змея.

В таком непотребном виде

Не мог показаться я!

– Ты сам-то, дружок двуличный,

На спор отличить сумей,

Где, скажем, сучок обычный,

А где необычный змей.

Ты голову Мне морочишь! –

Кипел от досады Бог.

Ты думал, во мраке ночи

Тебя не узнать, милок?

Твои выкрутасы мочи

Уж нет Мне терпеть, ковбой.

А ну, посмотри Мне в очи,

Что сделать, скажи, с тобой?

– О Боже, – вмешалась Ева, –

Могу я Тебе помочь

Немного остыть от гнева

И восстановить ту ночь?

Что бес это был, я верю.

Он дикий, как зверь, и плут.

Я помню: другие звери

Не знали, как нас зовут.

Но спрятавшись в кроне древа,

Тот змей, обращаясь к нам,

Назвал меня точно – Ева,

И мужа назвал – Адам.

А по именам нас звали

Бесёнок и Отче Бог.

Но, Господи, Ты едва ли

Свинью подложить нам мог.

– Ну что же, суду всё ясно, –

Адам смело в дело влез, –

Отнекиваться напрасно.

Виновен не змей, а бес.

Уж я бы на месте Бога

Тебя за такую ложь

Лозой постегал немного,

Поставил бы на правёж!

Жалеть мы тебя не будем,

Пролей хоть потоки слёз.

Ведь столько вреда нам, людям,

Ты фруктом своим принёс!

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 34. Наказание

Обижен людьми и Богом,

Унижен и оскорблён,

Бесёнок в молчанье строгом

Стоял, как замёрзший клён.

Потом глубоко и тяжко

Вздохнул, как в последний раз,

Тряхнул головой, бедняжка,

Пуская слезу из глаз:

– Ну что ж, признаюсь, попался,

Окончена, знать, игра.

Но я для кого старался?

Я вам же хотел добра!

Ведь вы не скоты, не звери,

Но мозг вам застлала мгла,

Хотел я, чтоб вы прозрели

И сами дошли, дозрели

Добро отличать от зла.

Глаза я открыл вам, люди,

И знаний открыл секрет,

Всё выложил, как на блюде.

А вы говорите – вред!

Но, жаль, не с того я начал.

Другой бы сорвать вам плод.

Бес сморщился, чуть не плача.

Бог – бесу:

– Заткни-ка рот!

Иди, что скажу на ушко:

Не друг ты Мне с этих пор,

Ты предал Меня, Мой служка.

Бог был на расправу скор:

– Ты что же, Мои секреты

Готов разбазарить, бес?

Ну, Я же тебя за это…

А ну-ка, пшёл вон с небес!

Ты, вижу, взял много воли.

Стал дерзок со Мной и смел.

Кичишься пудами соли,

Что с Богом от века съел?

Пора тебя урезонить,

Упрятать тебя навек

В новейшей надёжной «зоне».

Вот, будешь там первый «зек»!

Бес верил: его проказы

Сойдут ему, бесу, с рук,

Ведь не подводил ни разу

Взаимной поруки круг.

Но Бог поступил с ним круто:

За службу, взамен наград,

Опять приказал кому-то:

– Сослать его в пекло, в ад!

Чтоб не было даже духа,

Чтоб время водой текло…

И вдруг донеслось до слуха:

– Какая-то невезуха…

Не Рай, но зато здесь сухо…

И, главное, что тепло.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Стих 35. Изгои

А Бог обернулся к людям:

– Методу видали?

– Класс!

– Вот так поступать Мы будем!

… А ныне возьмусь за вас!

Что ж, люди, вам впредь наука:

Коль плохо жилось в Раю,

Пойдите, живите, ну-ка,

В пустынном, в другом краю.

Мольбам Я людским не внемлю.

Ты ж твёрдо усвой, Адам:

Я проклял за вас ту землю,

Которую вам же дам.

И будете вы до века

Лишь тернии, волчцы есть –

Вот кара для человека

За всю вашу блажь и спесь!

Потом, посмотрев на Еву,

Подумал: «Есть путь иной:

В Раю Я оставлю деву,

Жить будет она со Мной.

Хоть девка горда, спесива,

Пороков-то в ней не счесть,

Но больно она красива!

И шарм в ней уж точно есть.

Точёное будто плечико».

– Ты уши закрой, Адам,

Я Еве скажу словечко,

Совет ей хороший дам.

Спрошу тебя, Ева, прямо:

Пойдёшь в небеса со Мной?

Советую, брось Адама

И будешь Моей женой.

Ты Божья (Моя) невеста,

Жениться-то Я не прочь.

Богине ж на небе место.

А «мужа» прогоним прочь!

Тебе же не муж он, правда?

Так, может, – товарищ, друг.

Таких-то полно. Я прав, да?

Но Ева сказала вдруг:

– Я, Боже, жена Адама,

Сердца наши бьются в такт.

В том нет ни стыда, ни срама.

И Ты это знаешь, так?

Ты можешь, конечно, силой

В неволю забрать меня.

Я буду Твоею милой,

Но верность ему храня.

Дарован нам плод волшебный,

Наверно, самой Судьбой.

Адам был мне друг душевный,

Стал мужем мне пред Тобой.

И буду я помнить свято,

Как, в нас будоража кровь,

В последних лучах заката

К нам, людям, пришла Любовь!

А Ты опоздал. Так что же,

Насильно меня возьмёшь?

Оставишь в Раю, о Боже,

Как дашь для закланья нож!

– Постой, не спеши с ответом,

Перечить же Мне не смей!

А то поползёшь с рассветом

На брюхе, как тот же змей.

Да ладно, иди уж с мужем,

Он выиграл этот бой,

Уж коли Адам так нужен,

Бери, забирай с собой.

Но станет залогом воли

Закон средь других основ:

Ты будешь кричать от боли,

Рожая своих сынов.

Твой путь устилать цветами

Не будет твой муж, усвой.

Но всё ж он отныне станет

Господствовать над тобой.

Ты будешь…

– Довольно, знаю.

Я ж ела познанья плод!

Да, буду слегка больна я,

Но с ним мы продолжим род.

И Ева с Адамом рядом

Пошла по тропинке вдаль.

А Бог провожал их взглядом.

Ему было Еву жаль:

– В мирке будешь жить убогом.

– Возможно, но жить, любя!

– Ну ладно, идите с Богом.

– Пойдём, только без Тебя!

Когда проходили мимо

Огромных деревьев, там

Знакомого херувима

Опять увидал Адам.

Сегодня тот был серьёзен,

Не рвал ни цветов, ни трав,

А взгляд его был так грозен,

Что выдал в нём жуткий нрав.

Он, огненный меч вращая,

Жонглировал ловко им,

Зверей и скотов стращая

Оружием сим своим.

Адам ему:

– Слушай, ангел,

К чему этот цирк, скажи –

Движенья больной фаланги,

И пьяные виражи?

Ты что, на войну собрался:

Кольчуга, в деснице меч.

А кружишься в темпе вальса,

Деревья грозя поджечь?

– Я ныне служу в охране,

А дерево жизни – пост,

А может, и поле брани,

А может, и к славе мост.

Проваливай, свет мой ясный!

Назад-то я не впущу, –

Сказал херувим прекрасный,

Вращая свой меч опасный,

Как пламенную пращу.

Окинув прощальным взором

Знакомый такой пейзаж,

Тот Рай, где ходил дозором

Вкруг дерева Божий страж,

Адам постоял немного,

Чтоб в памяти всё сберечь,

А также спросить у Бога,

Зачем херувиму меч.

Но Бог ему сам ответил:

– Быть честным хочу с тобой,

Ведь Я за людей в ответе,

Конечно, перед Собой.

Вы с Евой довольно вольно

Себя повели со Мной

И сделали Папе больно

Поступком своим, друг мой.

Однажды наказ нарушив,

И яблоки съев в ночи

(А впрочем, быть может, груши),

Свершили вы грех. Молчи!

Вы с Евой виновны оба –

Одна у вас плоть и кровь.

Так Я постарался, чтобы

Вы не согрешили вновь.

Хотел Я, чтоб вы, как боги,

Бессмертными были и

Не мучили вас тревоги,

И всё бы, как Я, могли.

Но вы согрешили…Что же,

Вы пленники ваших дел.

Адам Ему:

– Знаешь, Боже,

Спасибо, что Ты… хотел.

А Ева уж в нетерпенье

(Ах, как надоело ждать!),

Решила заняться пеньем,

Концерт свой последний дать.

– Адам, дорогой, ну где ты?

Идём же скорей, родной.

Не все ещё песни спеты,

А мне их не спеть одной.

«А с Бога-то взятки гладки,

По-божески всё вполне», –

Решительно, без оглядки

Адам поспешил к жене.

Она, улыбнувшись мужу,

Попробовала пропеть:

– Мы вместе в жару и в стужу

И нас разлучит лишь смерть.

Шагая с Адамом в ногу,

Напела мотив другой,

Оглядывая дорогу:

– Подхватывай, дорогой!

«По реке плывут селёдки,

Из воды не кажут нос.

Целовать меня залётке

Очень нравится взасос!»

Адам подхватил частушку,

(Как дерзок и смел изгой!)

И за руку взяв подружку,

Повёл её в мир другой:

«Вам скажу, в Раю живущим,

Мне ваш Рай не по душе.

Предпочту всем райским кущам

С Евой рай, хоть в шалаше!»

Ева:

«Скажем прямо, до Адама

Я девицею была.

А теперь я стала дама

И как роза расцвела!»

Адам:

«Мы в Раю плод съели сочный,

Нас изгнали в дикий край.

Но теперь я знаю точно:

Там, где Ева, там и рай!»

И глядя на эту пару,

Бог вдруг потерял покой,

Придумать хотел им кару,

Но только махнул рукой:

–Не долго вам жить без Бога,

А с Богом-то тыщи лет!

Ну, скатертью вам дорога! –

В запале им крикнул вслед.

Но слушая песни эти,

Мурлыкал им в унисон.

– Ах, люди – они как дети! –

Невольно воскликнул Он.

Потом уже, запоздало,

Подумал, что гнал их зря…

А в небе пылала ало

Их чистой любви заря.

В начале же было Слово,

И был Говоривший строг,

И Слово то было у Бога,

И Слово то было – Бог.

Эпилог

Но вдруг, как в калейдоскопе,

Узоры библейских сцен

Распались на кучи хлопьев,

И сдул их незримый фен.

До боли знакомый голос:

– Ты что ж это в кресле спишь? –

Осыпал, как ветер – колос,

В душе благодать и тишь.

– Разлёгся тут, как в кровати,

Устроил нудистский пляж, –

Жена надо мной в халате

Стояла, как грозный страж.

И сон испарился сразу.

(Так это был только сон?)

Банальная эта фраза

Спугнула небесный сонм.

– И в комнате свет не гасишь!

Вон, счётчик сошёл с ума.

Пора мастерить фигасик*,

Иначе грозит сума!

А всё ноутбук! Дай воли –

Весь день бы за ним сидел.

Всё в игры играешь, что ли?

Как будто других нет дел…

– Так, ночь на дворе!

– Тем паче!

Ложись на диван и спи.

Поедешь с утра на дачу,

Вот, силы в себе копи.

– Опять поливать цветочки?

Вчера дождик лил весь день!

– В теплице польёшь росточки;

И это уж сделать лень?!

Совсем засиделся, идол!

Работать бы шёл в завод.

– Ты что же, забыла, Лида?

Я пенсионер уж год!

– Вот-вот! Пенсионной книжкой

Размахивать ты и рад.

Лентяй ты, и слаб умишком,

Не то, что твой младший брат.

Поймал он за хвост удачу,

Отстроил сгоревший дом.

А ты, вон, сарай на даче

Построил, и то с трудом.

– Какая ты нынче бука.

Наверное, голодна?

Вон там, на тарелке булка,

Осталась, кажись, одна.

Я маслом её намажу,

А сверху сырок «Маасдам»

(И можно колбаски даже)

Да с кофе тебе подам.

Оставишь и мне немножко…

Всё съела? Ну как, Лидок?

А я поскребу уж ложкой

В той банке, где был медок?

– Ну, знамо, тебе дай воли,

Ты слопаешь всё подряд,

Включая три пачки соли.

– Ну, это ты, Лида, зря…

– При нашей дороговизне

Есть вредно – не обессудь.

…Да, вот она – проза жизни…

Но в этом ли жизни суть?

Ведь ночью я буду снова,

Весь в рифмах и в рое тем,

Искать золотое Слово

Для новых своих поэм…

«В начале же было Слово…»,

Хотел я писать опять,

Но кто-то с небес сурово

Погнал мои буквы вспять.

Слова над землёй зависли,

Начертанные перстом:

«В начале-то были мысли,

Я Слово сказал потом».

*Самодельный фонарик, светильник

© captain49 / Валентин Воробьёв

Опубликовано 23.06.2020 в 08:32
Прочитано 280 раз(а)