Опустела без тебя...

ОПУСТЕЛА БЕЗ ТЕБЯ…(ИСПОВЕДЬ МУЖА) ОТ АВТОРА Любовь правит миром: любовь к родному очагу, любовь к родному пепелищу, любовь к Родине, наконец. Но матрицей этой всеобщей любви является любовь к женщине: к женщине – подруге, к женщине – любовнице, к женщине – супруге, к женщине – матери. Любовь к женщине пронизывает все человеческие отношения: от жестоких конфликтов до великих самопожертвований. Любовь к женщине – непобедима, потому что она – вечна! Настоящая любовь – это не самолюбование в любви, в любовном самодовольстве, а огромная ответственность за любимого человека, за его жизнь и здоровье. Это – жертвенность, бескорыстие, внимание, умение вовремя прийти на помощь друг другу. Забвение этого и приводит к большим трагедиям, к невосполнимым утратам, к ужасным страданиям и переживаниям. Я прожил со своей любимой женщиной, любимой супругой - Косилкиной (Белоусовой) Людмилой Ивановной – 43 года насыщенной, счастливой жизни. У нас были взлёты и падения, успехи и поражения, но свою любовь мы пронесли через всю нашу совместную жизнь. Я рассказываю о жизни обыкновенной, лишённой особого блеска, в то же время нормальной человеческой жизни, полной событий, добра, радости, невзгод и переживаний. Величие души человека раскрывается не только в великом, но и в обыденной, повседневной жизни. Через конкретные ежедневные дела угадывается неординарная личность, раскрываются её духовные качества. За все годы совместной жизни я ни разу не разочаровался в Людмиле. Она всегда была на высоте. Весёлая и жизнерадостная, добрая и отзывчивая она была настоящим сокровищем для меня. Я наслаждался мелодией её голоса, волшебным излучением её глаз, божественными импульсами, исходящими от её одухотворённого лица. Я полностью растворился в ней, жил для неё и благодаря её поддержке. Общаться с Людмилой было истинным удовольствием. Она обладала недюжинным умом, оригинальностью суждений, великолепным чувством юмора. Блестяще образованная, много знающая, она многому научила меня, вдохновляла в повседневной жизни и в творчестве. Мне было не только хорошо с ней, но и очень приятно видеть её, общаться с ней и восхищаться её жизнелюбием и оптимизмом. Написание этой книги о Людмиле – моя духовная потребность, веление моего сердца и моей любви. Исходя из всего сказанного, возникает вопрос: почему в пронизанной любовью семье произошла трагедия? Почему любимая женщина не получила своевременного адекватного лечения? Об этом, уважаемый читатель, вы узнаете, прочитав предлагаемую вам книгу. Уход из жизни раньше времени моей любимой супруги был жесточайшим ударом для меня и для наших детей. Для меня началась жизнь после жизни. И её содержание есть ни что иное как ад в душе и ад на земле, как бесконечная скорбь и страдание. Я понимаю, что истинная скорбь может быть лишь у того, кто скорбит втихомолку: глубокая скорбь – одинока и молчалива. Я также понимаю, что тот, кто потерял любимого человека, не должен впадать в отчаяние: сильные страдания завершаются смертью. Но я не могу не страдать и не хочу скорбеть втихомолку. Я хочу рассказать о своей трагедии, о допущенных ошибках для того, чтобы мужья, любящие своих жён, их никогда не допускали. И главное – я хочу рассказать о жизненном пути этой прекрасной женщины для того, чтобы память о ней осталась не только в сердцах её родственников и друзей, но и тех, кто прочтёт эту Исповедь. Памяти любимой супруги - Косилкиной (Белоусовой)

Людмилы Ивановны - посвящается ПОКАЯНИЕ: ТРАГЕДИЯ, КОТОРОЙ МОГЛО БЫ И НЕ БЫТЬ

HOMOS SAPIENS продолжают спорить о том, есть ли ад на земле и в потустороннем мире? И если есть, то, что это такое? Что касается ада в потустороннем мире, то это мне также неизвестно, как и всем остальным млекопитающим. А вот что касается ада на земле, то это мне известно доподлинно и досконально. Это - состояние души, после потери горячо любимой женщины. Если к тому же она была твоим верным и надёжным другом, дарила радость и любовь и полностью тебе доверяла. Ад становится невыносимым, если испытываешь ужасное чувство вины перед ней: недолюбил, недоласкал, а главное, не уберёг. А ведь мог бы, но не сумел. Не хватило ни ума, ни воли, ни осознания серьёзности проблемы. Уповал на пресловутый русский «авось». Авось пронесёт, авось ничего не случится, авось поправится. Она рядом и рядом будет всегда. Надежда глупца, надежда эгоиста, надежда равнодушного человека! И нет тебе оправдания. Она верила тебе, надеялась на тебя, а ты ей не помог, допустил много ошибок и не смог добиться правильного лечения. Осознание этого и есть ад в душе, и ад на земле. Супруга болела тяжёлой болезнью – диабетом. Таблетки перестали помогать. Высокие сахара разрушали организм. Единственным спасением становилось инсулинолечение. Но моя любимая была настроена категорически против. Почему? Потому что её мама тоже болела диабетом и была инсулинозависимой. И как считала супруга, именно инсулин и погубил её. Вполне возможно, ибо в те далёкие времена и инсулин был не тот, и врачи - не те. Боязнь инсулина стала роковой для любимой супруги, также как и для меня, её верного мужа. Почему эта боязнь оказалась такой прилипчивой, почему она оказалась сильнее страха смерти? Покажу на собственном примере. Я проходил армейскую службу на Дальнем Востоке, где водятся такие маленькие, но ужасно вредные клещи, укус которых смертельно опасен для человека. В детстве я сильно порезал палец, и у меня был шок. С той поры я ужасно боюсь всего острого, режущего и колющего, особенно уколов. А прививки против энцефалита были жизненно необходимы. И что вы думаете, сделал ваш покорный слуга? Обманув врачей, не боясь смертельного укуса, я избежал прививки. Слава богу, обошлось. А вот с супругой не обошлось. Боязнь инсулина в связи с детскими воспоминаниями оказалась сильнее боязни смерти. И это привело к трагическому финалу. Инстинкт самосохранения у супруги был очень слабым, а иногда отсутствовал вообще. Она заботилась о других, но только не о себе. Она стремилась сохранить жизнь, но не берегла её. Всё понимала, но о здоровье заботилась мало. У неё присутствовал ген на самоуничтожение, как, впрочем, и у всего человечества. Тысячелетиями люди неустанно изобретали друг против друга смертоносное оружие – от дубинок и стрел до водородной бомбы и космического оружия. Этот ген заложили в нас создатели – будь - то боги или инопланетяне. Этот ген неистребим. Мои дочери, например, несмотря на мои предостережения, продолжают курить, убивая здоровье. И не только они. Я уверен, что число людей, которые погубили себя из - за этого гена, куда более значительное, нежели число погубленных другими. Ген на самоуничтожение продолжает шествие по земле и, вполне вероятно, приведёт к самоуничтожению человечества. В борьбе за жизнь Люде нужна была грамотная помощь мужа и детей, но она её не получила. Это не значит, что мы ничего не делали, чтобы её спасти. Мы консультировали её у ведущих специалистов, доставали лучшие лекарства, необходимые для диабетиков продукты, создавали благоприятные условия для её повседневной жизни и отдыха. После губительного лечения в 81 больнице (об этом ниже) и последующего инсульта я день и ночь сражался за её здоровье, делал всё возможное и невозможное, чтобы поставить её на ноги. Вызывал врачей, заставлял сдавать анализы, добивался госпитализации, следил за приёмом лекарств, вводил инсулин, измерял давление и уровень сахара в крови, делал с ней физические упражнения, покупал дорогие лекарства, следил за соблюдением диеты, а в случае необходимости вызывал Скорую помощь. На протяжении этих ужасных лет борьбы с жестокой болезнью у меня был не только страх потерять супругу, но и надежда на её выздоровление. До самого последнего момента я не терял этой надежды, был уверен в нашей победе в борьбе за её жизнь. «Надежда живёт даже у самых могил», - мрачно и в то же время оптимистично писал Гёте. И действительно, надежда не покидала меня до самого конца, до последнего предсмертного вздоха супруги. Дети оказывали нам материальную и моральную поддержку, помогали с врачами и медикаментами, привозили продукты и готовили еду. В общении с ними Люда получала заряд энергии, положительные импульсы. У неё пробуждался интерес к жизни. Это меня радовало, вселяло надежду на выздоровление. В то время мне казалось, что всё я делал правильно и логично. А теперь, после её кончины, я начал переосмысливать свои поступки и всё больше убеждаюсь в том, что очень многое предпринимал неправильно и ошибочно. Я вступил в борьбу с коварной болезнью, но пошёл по неправильному пути. Мои старания не были подкреплены ни глубокими знаниями, ни пониманием губительности избранного лечения, ни осознанием недопустимости высоких сахаров. Мне не хватало ответственности, твёрдости и настойчивости. И самая главное и непростительное – в борьбе за её здоровье я опоздал, не сумел убедить супругу вовремя перейти на инсулинолечение и на строжайшее соблюдение диеты, что помогло бы избежать серьёзных осложнений от «сладкого недуга». Цена моего бездействия и моей глупости – преждевременная потеря любимой женщины. Конечно же, дело ума – отличать истину от ложного, правильное от неправильного. Мой разум не сумел этого сделать и часто принимал ложное за истину, а неправильное за правильное. А в результате – серия ошибок, приблизивших горький финал. В этом – моя и Люды трагедия. Горько и больно это осознавать, но от правды жизни никуда не убежишь и никуда не денешься. В последние годы своей жизни Люда боролась, как могла, стремилась победить болезнь, надеялась на мою помощь и поддержку, но я не смог ей помочь, несмотря на все мои старания. А врачи? Они не лечили, а, по сути, часто вредили. Они применяли кем - то выработанные стандарты, а необходим был индивидуальный подход, щадящее лечение. Но этого нет в нашей разрушенной медицине и не может быть в нашем озлобленном демшизофском мире. Сама Люда искала выздоровления, но нашла лишь ужасные страдания и преждевременную смерть. В этом - корень трагедии, содержание которой – потерянные годы жизни для моей любимой супруги. Почему так произошло? Потому что комплекс боязни инсулина, выработанный самовнушением, был настолько сильным, что сама Людмила, несмотря на мощный интеллект, не смогла его преодолеть. Она жила с бомбой замедленного действия – высоким уровнем глюкозы в крови, и тем самым губила себя, разрушала своё здоровье, не в силах совладать со своим навязчивым комплексом. Видимо, прав Достоевский: «Чтобы умно поступать, одного ума – мало». Необходимы знания, глубокое понимание сложившейся ситуации, сильный инстинкт самосохранения, характер, упорство, воля и настойчивость. Чтобы помочь Людмиле, необходим был настойчивый внешний импульс, внешнее воздействие. Кто должен был это сделать? В первую очередь врачи, которые обязаны были своевременно перевести её на инсулин, лечить причину болезни, а не её следствия. И, конечно же, я - её муж, горячо любивший её и желавший ей только добра и крепкого здоровья. Но из - за медицинской и жизненной слепоты, пассивности, недопустимого верхоглядства и других объективных и субъективных факторов я ничего не сделал, чтобы правильно решить проблему, обезвредить мину замедленного действия, не смог повлиять на супругу, разубедил её, не помог преодолеть этот навязчивый комплекс. Более того, позволял ей жить с высокими сахарами, искал спасение у шарлатанов, причиняя ей больше вреда, чем пользы, в то время, когда нужное лекарство лежало на поверхности. Нерешительность и страх - а вдруг ей будет хуже, если ввести инсулин – также сыграли свою негативную роль. Это и есть преступное равнодушие: наблюдать, как высокие сахара убивают супругу вместо того, чтобы использовать все возможные аргументы в пользу срочного перехода на спасительное лечение. Буду до конца откровенен - это не только и не столько равнодушие, сколько предательство, если не сказать больше - преступление. А как ещё можно охарактеризовать тот факт, что я, находясь двадцать четыре часа рядом, не приложил максимум усилий для её спасения, для принятия пусть нелёгкого, но единственно правильного решения перехода на инсулин и на строжайшую диету. И это бездействие длилось годами. А когда принял решение, было уже поздно: здоровье супруги было подорвано. К тому же не повезло и с врачами, и с больницей. Но об этом позже. Когда ей было особенно тяжело, я беспечно говорил: - Крепись, Люда! Ты сильная женщина, и ты победишь. К тому же ты должна сначала похоронить меня, а уж потом, как судьба распорядится. Ты же ещё совсем молодая, на шесть лет моложе меня. Тебе ещё жить да жить! На радость мужу и детям». Почему я занимался словоблудием, когда надо было действовать? Действовать немедленно и решительно. Ведь ежу же понятно, что противодействовать болезни необходимо в самом начале. Поздно думать о лекарствах, когда болезнь укоренилась от долгого промедления. А промедление с приёмом инсулина ускорило наступление трагического финала. Почему я оказался глупее ежа? Почему мы с женой - выпускники самого престижного университета – МГУ - не разобрались с простой, в общем - то, проблемой. Ведь когда у человека выходит из строя сердце, он умирает, если ему не внедрить искусственный клапан. То же самое и с болезнью супруги. Если вышла из строя поджелудочная железа и не вырабатывает инсулин, то необходимо его вводить искусственно. Иначе - постепенное разрушение организма и неминуемая смерть. Почему мы вовремя не поняли этого? Ведь читали же специальную литературу о диабете. Там же чёрным по белому описаны смертельные последствия, которые могут наступить, если жить с высокими сахарами. Хотя, вспоминая, я должен отметить, что эти «страшилки», как мы их называли, мы пропускали, а если и читали, то в их суть глубоко не вникали. На что мы надеялись? Что смертельная опасность нас минует, что ужасные предостережения - не про нас. Но это же не только глупо, но и преступно по отношению к своему здоровью. Это же пещерный примитивизм, объяснение которому я не нахожу. Почему я постоянно возил супругу к различным шарлатанам, далёких от медицины, которых интересовали только деньги и ничего больше. Вместо того чтобы перевести её на инсулин, они выписывали гору таблеток, давали тысячи советов, которые ей абсолютно не помогали. Недоверие к официальной медицине (во многом оправданное) и вера в возможности нетрадиционной медицины (считающей, что с помощью различных манипуляций можно реанимировать поджелудочную железу) и погубили Людмилу. В лечение было упущено самое главное – время. Самое неприятное – я не сумел её переубедить и, более того, под её влиянием отстранился от проблемы инсулинолечения и пустил всё на самотёк. Вот это и есть верхоглядство, бесхарактерность, откровенная глупость и отсутствие ответственности за её жизнь и здоровье. К тому же я поддерживал её в обращении к нетрадиционной медицине. Покупал тысячи книг с различными народными рецептами: от трав до мочи, от соков до физических упражнений. Непростительная ошибка, приведшая к потере времени, не к выздоровлению, а к обострению болезни. Супруга болела диабетом многие годы, и я настолько привык к её болезни, что стал воспринимать её как данность, от которой некуда деться: если диабет, то неизбежны высокие сахара, нервные срывы, болезнь сосудов… Привычка – вторая натура. Она притупляет наши чувства, скрывает опасности, подстерегающие нас, не даёт правильно осознать реальность и принять разумные решения. Привыкание к диабету как к данности заслоняло собою подлинное состояние здоровья супруги, расхолаживало меня, отвлекало от сути проблемы, от осознания губительности промедления, от понимания необходимости срочного лечения причины болезни, а не её следствий. Это во многом психологическая проблема, преодолеть которую я не сумел. Это - не оправдание, это – констатация факта, который сыграл свою роковую роль в жизни супруги. Непоправимо трагическое заключалось в том, что Людмиле не повезло с самыми близкими людьми. Мама испортила карьеру, насильно вытащив из театрального института, а муж из - за своих ошибок не помог в борьбе с тяжёлой болезнью. И это не потому, что мы плохо относились к Людмиле - нет и нет! Мы обожали и любили нашу Люсю и делали всё необходимое, как нам казалось, чтобы сделать её жизнь комфортной. Так в чём же дело? А дело в том, что её мама была большим эгоистом и непреклонным диктатором. Не зря же ученики её класса дали ей прозвище «Иван Грозный в юбке». Эти качества самого близкого человека и погубили артистический талант Людмилы. Ираида Ивановна была против театральной карьеры дочери и ничто, и никто не смогли её переубедить. А что касается мужа, который беззаветно любил её, восхищался её потрясающей женственностью, её природной одарённостью и удивительной душевностью, то здесь сыграли злую шутку беспечность, безответственность, бездеятельность, отстранённость, недопонимание глубины опасности, смертельная халатность и, безусловно, мягкотелость: попал под влияние супруги, утверждавшей, что инсулин ей вреден, и его применение приведёт к негативным последствиям. Именно я обязан был помочь преодолеть это ошибочное утверждение, спасать супругу наперекор ей самой. Но не хватило ни воли, ни настойчивости, ни упорства, ни понимания серьёзности проблемы. Приведу хотя бы такой пример. Как – то я вернулся из Москвы на дачу и с гордостью сообщил Людмиле об успешном завершении квартирного обмена. Мы выпили по бокалу вина за удачу. Но Люда тут же начала жаловаться на то, что её любимые козы отказываются есть сено, которое я заготовил на зиму. - Люда, Люда, что ты говоришь. Я свалил с плеч такой груз, всем детям и нам самим сделал по квартире, а ты мне портишь праздник. Ты же знаешь, какая сейчас обстановка в стране, кругом жульё, мошенники, бандиты. На меня не раз наезжали, пытались развести, обмануть, даже угрожали. Несколько раз сделка была на грани срыва. Тем не менее, мне удалось успешно завершить дело. И я хочу, чтобы ты порадовалась вместе со мной. - Извини, Юра. Я, как и ты, рада, что теперь у всех у нас есть свои отдельные квартиры. Это здорово, это прекрасно! Но, ты же знаешь, как я люблю наших животных. Они же не могут оставаться голодными, мне их так жалко. - Не волнуйся, Люда. Всё я сделаю как надо. Завтра же достану хорошего сена. Обещаю. Кстати, как ты себя чувствуешь? Посмотрев внимательно на супругу, я понял, что этот вопрос запоздал, он должен был задан в первую очередь. Несмотря на плохое самочувствие, Люда как всегда бодро ответила: - Всё нормально, Юра. Не беспокойся. Чувствую я себя хорошо. Сахар немного повышен, но это, наверное, потому, что я волновалась за тебя. - Ну что ж, прекрасно. И я успокоился. Почему? Потому что мне хотелось быть спокойным, мне хотелось, чтобы всё было прекрасно, чтобы супруга чувствовала себя хорошо. Я продолжал пить вино, радоваться нашей встрече. Но это было всего лишь поверхностным восприятием действительности, зарыванием в песок своих мозгов, неумением заглянуть в глубину проблемы. И такое легковесное отношение к болезни супруги наблюдалось у меня длительное время. И оно содержало в себе ужасное будущее, потерю драгоценного времени, мину замедленного действия, которая и взорвалась несколько лет спустя. По темпераменту, по своей энергетике, по умению убеждать Людмила была сильнее меня и, видимо, ещё и поэтому я оказался несостоятельным в борьбе за её здоровье, за её жизнь. Да и дети, которым Людмила посвятила всю свою жизнь, могли бы быть внимательней к её судьбе и к её здоровью, если уж отец и муж не сумел ей помочь. Об ответственности детей перед родителями хорошо написал Леонардо Да Винчи: «От наших родителей мы получаем величайший и бесценный дар – жизнь. Они вскормили и взрастили нас, не жалея ни сил, ни любви. И теперь, когда они стары и больны, наш долг – вылечить и выходить их!». Не вылечили и не выходили мы свою любимую жену и маму. Больно и обидно! И сделать ничего уж нельзя: поезд жизни ушёл, а судьбу повернуть вспять невозможно. «Помогли» и так называемые врачи – выходцы из лихих девяностых, когда всё покупалось и всё продавалось, когда за деньги можно было получить диплом любого цвета и содержания. Негативный внешний фактор, конечно же, также сыграл свою отрицательную роль. Семейную гармонию нарушали прорвавшиеся к власти «демократические» горе - реформаторы, творившие несусветные дела. Мягкотелый президент Горбачёв вместо того, чтобы арестовать заговорщиков в Беловежской пуще и тем самым спасти Советский Союз, смалодушничал и более того привёл Союз к неминуемому краху. Позднее, он сам цинично признался в содеянном. Но об этом ниже. Безжалостный перевёртыш - сибирский нарцисс Ельцин - вместо того, чтобы спасти великую державу, направил свою сатанинскую энергию на её разрушение. Его сподвижник Гайдар, наплевав на могилы своих великих дедов, не только способствовал уничтожению всего того, за что они боролись, но своей шоковой терапией сделал нищим и несчастным большинство населения страны. Поистине бойся ничтожества, диктующего правила игры в обществе и в государстве! Эти ничтожества – самозванцы, временщики, оборотни, мошенники, жулики, воры и откровенные бандиты - повылезали из всех щелей, как черти из табакерки, и многие из них превратились в чиновников различного ранга. По сути дела лихие девяностые продолжаются и сегодня. «Демократическая» шизофрения, как вирус чумы, поразила нашу «элиту», а помешанность на деньгах – всё общество. В течение двадцати лет нам всё говорят и говорят, всё разъясняют и разъясняют, упорно навязывая идею величия свободы и демократии, золотоносности рыночных отношений, а на конкретные дела сил уже и не остаётся. Хорошо же известно: сколько не повторяй сахар, сахар - во рту слаще не станет. Слаще и не стало! Говорливые либералы, обещавшие нам райские гущи, так ничего существенного для народа и не сделали. Я, например, до сих пор «катаюсь» на двух «Волгах», обещанных мне либералами в обмен на ваучер. Пусть виртуально, пусть как будто. Но ведь интересно - виртуальная реализация бесплодной болтовни и обещаний либералов! Наивная вера в то, что и без сахара во рту будет сладко. О «правде», льющейся из уст наших горе – либералов, можно сказать словами Алексея Максимовича Горького: «Ненавижу правду. Она мерзость и лож». Многие из говорливых либералов и поныне у власти. Где же они потеряли свою честь, совесть и здравый смысл, если, конечно, они у них были. Вы посмотрите на вперёд смотрящего либерала – господина Чубайса. Рулит страной, как ни в чём не бывало. И это после того, как он уже «отправил на тот свет», пусть и виртуально, миллионы россиян, как не вписавшихся в его цветочный рынок. ( Смотри его реплику вице - министру Полеванову). Как можно допускать до власти политика, презирающего «свой» народ и ставящего его перед выбором: либо рынок - либо смерть. Вписался в рынок - живи, не вписался - умри. Это и есть олицетворение хищнического оскала капитализма, при котором балом правят деньги, и люди, падкие до них. Здесь нет места ни для духовности, ни для морали, ни для нравственности, ни тем более для уважения к людям. В этих условиях чубайсовские виртуальщики чувствуют себя превосходно, как рыбы в воде. А народ? Вымирающие от нищеты пенсионеры? Чубайсят они мало интересуют, цинично заявляющих: «их проблемы… их проблемы!». В связи с этим вызывает удивление влияние этого безжалостного демона на первых лиц нашего государства. Видимо, за его спиной – либо знание тёмных пятен в их биографиях, либо верность олигархической системе, которую они защищают, либо мощные внутренние и забугорные силы, противодействовать которым наши лидеры опасаются. Эти безжалостные политики опустошили и продолжают опустошать страну, уничтожают всё созданное советскими поколениями, ничего позитивного, кроме трёпа, не создавая взамен, а лишь закрепляя сырьевую ориентацию в экономике и вывоз капитала за бугор. Убери доходы от продажи нефти и газа и можно с уверенностью воскликнуть: «А правители – то голые!». Правда, следует уточнить: голые для народа, для страны, но не для себя, любимых. Абсолютно точно и очень убедительно об этом написал журналист, политический деятель и министр ельцинского периода Михаил Полторанин. Глубоко осознав суть той эпохи, он подчёркивает, что на общинную Россию лёг ельцинский олигархат – бесчеловечная, людоедская система. Лёг и держится на штыках по сей день. Всё более укрепляясь, наглея и дожёвывая страну. Своей губительной политикой радетели этой системы превращают народ в толпу граждан, лишённых морали и нравственности, собственного достоинства и самоуважения. Многие уже заражены животными инстинктами: урвать побольше, насытиться получше, потрахаться почаще и предаться похабным зрелищам. «Подлецы потому и успевают в своих делах, что поступают с честными людьми, как с подлецами, а честные люди поступают с подлецами, как с честными людьми» (Белинский). Весь этот негатив давил на мою психику, ожесточал душу, отвлекал от семейных дел и, главное, от болезненных проблем моей супруги. К тому же жестокие гайдаро – чубайсовские реформы привели к обнищанию народа, в том числе и нашей семьи. О какой диете для супруги могла идти речь, когда временами в холодильнике было пусто, и мы выкручивались, как могли. А состояние здоровья Людмилы с каждым днём ухудшалось. Высокие сахара подтачивали силы, губительно действовали на весь организм. Иногда мне казалось, что супруга сознавала, что губит себя, что намеренно приближает уход из жизни, не желая жить больной. Она хотела видеть себя сильной и здоровой, а не слабой и больной. Срабатывал и сильный ген на самоуничтожение. К тому же на её психику давили негативные жизненные обстоятельства. Больше медлить было нельзя, и я, наконец - то, проявив твёрдость, предложил ей лечь в больницу. – Давай принимать решение, - заявил я супруге. – Тебе срочно надо ложиться в больницу. Ты же много лет живёшь с высокими сахарами. Так дальше жить нельзя. Ты же видишь, как тебе плохо. То, что ты делаешь с собой – это ничто иное, как длительное самоуничтожение. Нормализация сахара в крови тебе жизненно необходима. Нетрадиционная медицина и разные шарлатаны от медицины тебе не помогают, более того, вредят. Вспомни хотя бы академика Богомолова. Помог он тебе? – нет! Он тебе рекомендовал физические упражнения, да такой интенсивности, что мне, бывшему спортсмену, они были не по силам. А здоровье твоё с каждым днём ухудшается. Ты же сама не раз говорила, что «дороже всего на свете – здоровье и относиться к нему нужно нежно и внимательно». Золотые слова! Почему же ты игнорируешь их, почему не следуешь своей же собственной установке? Это же глупо так относиться к своему здоровью. Так что единственный выход – переход на инсулинотерапию. Ты согласна? - Ты же знаешь, Юра, как я отношусь к инсулину. Я боюсь, что мне станет хуже, - возражала Люда. - Маму же загубили инсулином. - Что касается инсулина, то ты, конечно, права. В те времена инсулин действительно мог быть плохим, и я не исключаю, что его неправильное введение могло повредить твоей маме. Но сегодня - то в стране используется совсем другой инсулин, более качественный, особенно зарубежный. - А потом, в какую больницу лечь? – засомневалась Люда. - Ты думаешь, нас там ждут, не дождутся. Дудки! За большие деньги, пожалуйста. А где они у нас? Что касается больницы, то давай попросим дочь Юлю. У неё много знакомых врачей, и они не только подскажут, в какую больницу лечь, но и помогут попасть туда без очереди. - Если Юля не поможет, давай подключим сына Севу с супругой. У них тоже есть знакомые врачи. - Согласен. И довольный, что супруга, наконец – то, согласилась, я в тот же день позвонил Юле и попросил помочь. Через несколько дней Юля сообщила, что договорилась с врачами, и мама может лечь в эндокринологическое отделение 81 больницы. Мы обрадованно согласились, не догадываясь, какая страшная трагедия ждёт нас в этой больнице. Супруга болела диабетом долгие годы. Её организм был сильно ослаблен высокими сахарами. Что в таком случае делают опытные, знающие врачи? Они применяют щадящее лечение, постепенно снижая уровень сахара в крови. Это делается для того, чтобы организм больной постепенно привыкал к пониженным сахарам. В западной медицине это давно уже вошло в повседневную практику. А что сделал наш доморощенный российский «врач» 81 городской больницы? Не сделав предварительных анализов, не выяснив подлинного состояния здоровья больной, она всего лишь в течение первых суток снизила уровень сахара в крови с 26 единиц до 4-х. Это был – полнейший непрофессионализм, врачебное преступление, применение преступной гайдаровской шоковой терапии в медицине. В результате давление упало до 50-ти, началась одышка, сердце ослабленного организма не выдержало, и супруга попала в реанимацию. В данном случае «врач» нарушил заповедь «Не навреди!» Преступно навредил: супруга получила в награду мерцательную аритмию, а позднее - и инсульт. Абсолютно права академик Алексеева: «Нет ничего более страшного, чем болезнь, созданная руками врача». Остаётся только воскликнуть: «Бойся «врача», болезнь приносящего!». В горькие минуты отчаяния приходила мрачная мысль – застрелить лечившего «врача». Он этого заслуживает, так как не только сделал супругу инвалидом, но и включил часы быстрого угасания. Но и это не выход: это всего лишь банальное преступление, а преступление преступлением не вылечишь. Вылечить можно лишь изменив систему. Врачи – неотъемлемая часть общества, которое, после развала Союза, само больно и продолжает оставаться в том же состоянии, порождая равнодушных неучей, ничтожных людишек в белых халатах? Многие из них – из потерянного поколения девяностых, когда всё продавалось и всё покупалось, когда женщине за деньги или за интим услуги можно было получить не только хорошие оценки, но и диплом специалиста. И теперь эти проходимцы, лжеспециалисты калечат людей морально, нравственно и физически. А выгонять их некому: наверху сидят такие же порожденцы больного общества и выходцы из девяностых. Я не только презираю эту демшизофскую рать – я её НЕНАВИЖУ! Почему? Да потому что именно она опустила нашу медицину до смертельного для пациентов состояния. Именно из-за равнодушия и ошибок «врачей» этой опущенной медицины я и потерял мою любимую супругу. Я отнюдь не снимаю ответственности и с себя. Почему я не проинформировал врачей как можно подробней о состоянии здоровья супруги? Почему не потребовал в связи с этим снижать сахара постепенно? Уверенность, что врачи знают больше и лучше, оказалась несостоятельной и, более того, губительной для моей супруги. А надо было проявить настойчивость, настоять на своём, подкрепить непрофессионализм врачей своим знанием, а в случае их несогласия - забрать супругу и положить в другую больницу, туда, где работают нормальные специалисты. Надеюсь, что ещё остались такие! Я не сделал этого, а значит, и сам совершил преступление, не защитил любимого человека. Но тогда и самому надо стреляться. Но делать этого нельзя, так как самоубийство – самое ужасное из человеческих грехов: даже церковное отпевание не делают, а виновник попадает в ад. А там нет моей Людмилы – она в раю. Так что стреляться мне никак нельзя, потому что я живу одной мечтой: встретиться с моей Люсей в потустороннем мире. Мечтать, конечно, не вредно, но вот вопрос – пустят ли меня в рай к райской женщине Людмиле? Я часто думаю: можно ли было избежать 81- ой больницы? И прихожу к выводу – можно и даже нужно. Такая возможность была. Когда у Люды показатель сахара подскочил почти до тридцати, я сказал ей: - Завтра же едем к практикующему эндокринологу. К моему удивлению Люда безоговорочно согласилась. На следующий день мы были уже в кабинете врача. Посмотрев на супругу, женщина – эндокринолог обратилась ко мне: - Как вы довели её до такого состояния? Я не понимаю, как она ещё ходит с такими сахарами? Люда начала рассказывать о визите к академику Богомолову и о его рекомендациях. Врач перебила её: - Никакие академики вам не помогут, если вы не перейдете на инсулин. Только в этом ваше спасение. - Но мою маму загубили инсулином…, вновь выдвинула свой главный антиинсулиновый тезис Людмила. - Не знаю, кто и чем загубил вашу маму, но точно знаю, что вас губит медицинская слепота. Я вам прописываю минимальную дозу: 8 единиц утром и столько же вечером. Учитывая ваше состояние, даю вам бесплатно несколько ампул хорошего инсулина, Как закончится, купите такой же. Вот, возьмите рецепты. Через две недели жду вас на вторичный осмотр. Если сахара будут по-прежнему высокими – могу положить в больницу. По дороге домой мы обсуждали рекомендации эндокринолога, и мне показалась, что Людмила была с ними полностью согласна. Но я ошибся. Людмила колебалась и в телефонном разговоре с сыном Севой сказала: «Может попробовать?». Но, не решилась. Что это, как не ген на самоуничтожение? А где был я? Снова отстранился, не проявил настойчивости, не убедил супругу, не помог ей. А это называется подлостью по отношению к любимой женщине, к её здоровью. Не могу промолчать и ещё об одной моей грубой ошибке. Как – то ранним утром Люда разбудила меня и взволнованно воскликнула: - Юра, у меня онемела стопа ноги…совсем её не чувствую…что делать? Я пощупал стопу и ужаснулся: она действительно была холодной и бесчувственной. - Надо немедленно ехать в больницу… медлить нельзя… собирайся, а я пока выгоню машину. Хотя, погоди, давай померяем температуру… ты же вся горишь… И чёрт меня дёрнул мерить ей температуру. Она была высокой. И я, о боже! подумал, что она заразилась от меня гриппом. - С такой высокой температурой ехать в больницу нельзя, – сказал я супруге. - Выпей пока таблетки. И не вставай, пожалуйста…тебе надо лежать… постельный режим необходим при твоём состоянии. Почему я не сообразил, что температура могла быть и от похолодевшей стопы. И моя умница Люда меня не поправила, не подсказала, а в результате мы не попали к хирургу, который мог бы помочь, разжижая, например, кровь с помощью таблеток или инъекций. И даже не вызвали Скорую помощь. Чёрт те знает, что это такое? Как можно так поступать? До сих пор не могу ни понять, ни объяснить…. А на утро случился инсульт! Грешу на дьявола, который издевался над нами, разжижал наши мозги, не давая принять правильное решение. Когда супругу поразил инсульт, мы находились на даче в Тверской области. Я три часа звонил в Скорую помощь – никто не отвечал. Потом сказали – были на выезде. А где же дежурный секретарь на телефоне? А ведь именно первые три часа очень важны для купирования инсульта. И что сделал приехавший врач? Первым делом спросил – есть ли карта медицинского страхования? Потом сделал какой – то укол и пообещал прислать на завтра участкового врача. Я поинтересовался – когда он придёт? «По графику», невозмутимо ответил негодяй от медицины. «Значит, по графику он сначала пойдёт к больному с ОРЗ, и только потом – к инсультнику», - возмутился я. Но «врач» вместо того, чтобы немедленно госпитализировать супругу, спокойно удалился. Кто он в таком случае? Конечно же не врач, а негодяй и преступник. Выручили дети – сын Сева и его супруга Лекха. За большие деньги они наняли частную Скорую помощь и отвезли супругу в московскую больницу. Эти сутки, после инсульта, были самыми ужасными в моей жизни. Я плохо соображал, усилился шум в ушах, кружилась голова. Мне казалось, что всё это мне снится, что всё это происходит не с нами. Я что – то делал, но делал механически, как манекен. А в голове одна и та же мысль: «Почему это случилась? Что мы делали не так? А потом это падение. Почему она меня не послушала, почему попыталась встать?» Дело в том, что врачи Скорой помощи попросили меня встретить их и показать дорогу к дому больной. Я попросил супругу ни в коем случае не вставать и бросился навстречу врачам. Но вдруг меня пронзила мысль: «она же наверняка попытается встать и может упасть». Я вернулся назад, влетел к ней в комнату и был полностью уничтожен: она упала с кровати и беспомощно лежала на полу. Я с трудом поднял её, уложил в постель, а сам снова побежал встречать вновь навредивших «врачей». Как это падение отразилось на состоянии инсульта у супруги, неизвестно, но лучше бы его не было. Это падение до сих пор стоит перед моими глазами, давит на мою психику и на моё сознание. Ведь опять же виноват я: опять не углядел, опять ошибся, опять не сумел оберечь супругу. Когда Людмилу под капельницей увезли в Москву, я не находил себе места, много пил, но водка не помогала. Я был полностью деморализован. Всю ночь не спал. Ходил по комнате, как лунатик, и всё ругал себя и врачей. Утром позвонила Лекха и сообщила, что положила супругу в хорошую 12 – ю городскую больницу в отделение неврологии. Я быстро собрался и через несколько часов был в Москве, а затем - и в палате супруги. Условия содержания больных в 12 – ой больнице были хорошими. Отношение врачей – внимательным. Что касается конкретного лечения, то мне трудно судить, всё ли было сделано правильно. Я мало что знал об инсульте. Но позже узнал, что пассивную гимнастику необходимо было начинать делать уже на второй или третий день после инсульта. Почему лечащий врач и врач – ординатор не сказали нам об этом? И не заставили это делать? А в результате двадцать с лишним дней супруга находилась в лежачем положении и практически без движений. Как я узнал позднее, это очень плохо и даже недопустимо. Видимо, врачи больницы перестраховывались и боялись, как бы чего не случилось, как бы занятия гимнастикой не привели к осложнениям, которые ухудшают их показатели. Опять перестраховка, опять равнодушие?! После инсульта, в восстановительный период в домашних условиях супруге не хватало движений. Инструктор по восстановительной гимнастике показал нам ряд необходимых упражнений и рекомендовал делать их два или три раза в сутки. Я же отнёсся халатно к этим рекомендациям, а Люда вообще противилась всяким физическим нагрузкам. Опять срабатывал ген на самоуничтожение. Кроме физических упражнений, я прогуливал её по комнате… в носках…по твёрдому полу, так как она не воспринимала никакой обуви. А в результате – натоптыш на пятке. Недостаток физической нагрузки – ещё одна ошибка восстановительного периода после инсульта. И опять виноват я. Не хватило ни интуиции, ни глубокого понимания, ни воли, ни характера. Опять потакал капризам и пожеланиям супруги. А этого делать было нельзя и, более того, отрицательно сказывалось на её лечение. Очевидно, что первопричиной тяжёлых болезней супруги был несвоевременный переход на приём инсулина, не достаточно строгая диета, а затем и губительное «лечение» в 81 больнице. Но в тоже время сыграли свою роковую роль и непростительные ошибки мужа. И мне искренне жаль Людмилу, которая имела рядом пусть любящего, но бесхарактерного созерцателя, не умеющего убедительно ни разъяснить, ни убедить, ни заставить. И это в то время, когда молчать было нельзя, когда необходимо было убеждать и даже принуждать, спасая супругу. Почему я этого не делал? А потому что для этого необходимо было правильно соображать, иметь мужской характер, иметь настойчивость и волю. У меня они оказались в дефиците. Я жалел Людмилу, старался не нагружать её своим давлением, всячески оберегал от эмоциональных всплесков и житейских неурядиц. Прямо - таки по Пушкину: «Но я любя, был глуп и нем». И эта глупость нам дорого обошлась: слепая жалость – не панацея от болезни, напротив, она помешала принять правильные решения, осуществить необходимые жёсткие действия, нужные в данный момент и против данной болезни. Большая любовь к супруге сделала меня безвольным, не способным противостоять её заблуждениям, её смертельному комплексу боязни инсулина. Моя слепая жалость оказала медвежью услугу супруге, более того, именно она стала для неё губительной. Горько и обидно! И простить себе это – невозможно. Болезнь супруги прогрессировала. Когда я попытался положить её в 52 городскую больницу, то натолкнулся на молодую ведьму в образе врача приёмного отделения. Когда я стал перечислять, что у супруги болит, она зло прорычала: «У меня тоже болит». И это она рычала инвалиду первой группы?! Но на этом злая мегера не остановилась. Извергая желчь неудовлетворённой бабы, она положила супругу вместо неврологического в венерическое отделение. Такого кощунства я не потерпел и, мысленно пожелав злой «врачихе» самой попасть в это отделение, нанял такси, и увёз супругу домой. Равнодушие и некомпетентность, забвение клятвы Гиппократа и главного требования к врачу - «Не навреди!», не внимательное отношение к пациенту - основные характеристики современной российской медицины. К такому выводу я пришёл, общаясь с врачами 81, 52, 67, 20 и 12 городских больниц, а также 219 районной поликлиники. Полтора года после инсульта я непрерывно был рядом с Людмилой. Внешний мир меня интересовал постольку, поскольку надо было спуститься в магазин, в аптеку, посетить поликлинику. Всё моё внимание, вся моя энергия, всё моё существо были направлены на борьбу с болезнью супруги, на облегчение её страданий. Иногда я терял голову от отчаяния: лекарства не помогали, боли усиливались и становились невыносимыми. Тогда я вызывал Скорую помощь. Когда Люде становилось лучше, мы беседовали по душам. Я старался подбодрить её, убедить в возможность выздоровления. Мы вспоминали наше счастливое прошлое, наших детей, поездки за границу. Вспомнили мы и нашу поездку к моей маме в деревню на рязанщине. Это было прекрасно. Погода стояла чудесная. Небо приветствовало нас густо усеянными звёздами. Воздух был чист и прозрачен. Люда была в восхищении. «Мне так нравится здесь, - говорила она. – Какая чудесная погода, хочется петь и танцевать…» Мы шли и дурачились: пели, прыгали, смеялись. Я обнял Людмилу и тихо тихо прошептал: «я люблю тебя, очень очень!» Я был счастлив, что оказался в родных местах, что рядом была женщина, которую я безумно любил. Когда мама открыла входную дверь, она воскликнула: - Здравствуй, сынок! А эту девушку я не знаю. - Это моя невеста, Её зовут Люся, ответил я. Маме очень понравилась Люда, а Люда была в восхищении от мамы. Они подружились и много шутили по моему поводу. Люда, как всякий подлинно одарённый человек, была по характеру склонной к авантюрам, в хорошем смысле слова, и способной к неординарным поступкам. В деревне она вылавливала первую попавшуюся лошадь и, взгромоздившись на неё, гоняла рысью и даже галопом. Опасаясь падения, я старался отговорить её. - Люда, это же очень опасно, тем более без седла. Эту лошадь я знаю, она очень норовистая, и может запросто сбросить тебя. Поломаешь руки и ноги - разлюблю. - Подумаешь, напугал - я другого найду, того, кто лошадей любит, - отшутилась Людмила. - А потом, ты же знаешь, как я обожаю лошадей, и мне приятно и общаться с ними, и, тем более, кататься верхом. И не бойся, что я упаду. Я же тебе рассказывала, что в деревне, куда сослали мою маму для работы в сельской школе, я помогала местному конюху ухаживать за лошадьми. Там же я научилась и кататься верхом – рысью и галопом. Лошадьми Люда не ограничилась. Вместе с моей мамой она ходила на ферму доить коров. Ей это очень нравилось, и она была в восхищении и от лошадей, и от коров. «Я - настоящая крестьянка, и мне очень нравится деревня. Я хочу здесь жить», - полушутя, полусерьёзно говорила она. Погода в деревне была прекрасной. Июньские дни были длинными и тёплыми, а ночи прохладными и светлыми. Однажды, когда мы возвращались из соседнего села, где в клубе смотрели фильм про Тарзана, на нас напал какой-то местный хулиган и потребовал деньги. К счастью, Люда с внучкой была уже далеко впереди и ничего не заметила. А остальным местным мальчишкам и девчонкам, которые шли со мной, я сказал: «Идите домой, а я поговорю с этим молодым человеком». Когда они удалились, я обратился к хулигану: «Денег у меня с собой нет, могу подарить часы, они у меня дорогие». Нападавший вёл себя агрессивно. Он достал из кармана нож и потребовал: «Выворачивай карманы, посмотрим, есть ли у тебя деньги? Давай, давай, шевелись», - грозно добавил он. Я, конечно, хитрил, выигрывал время, оценивая противника и обдумывая тактику обороны. Я вспомнил, как отправил в нокдаун своего армейского сослуживца во время боксёрского поединка на спор в казарме. Бедолага провалялся целый месяц в госпитале. На основе этого воспоминания решение было принято мгновенно. Я протянул руку, на которой были часы, и спокойно сказал: «Возьми». Наглец расслабился, и я этим мгновенно воспользовался. Ударом ноги в междуножье ввёл его в истерическое состояние, а затем ударом кулака левой руки в подбородок сбил с ног. Он повалился как сноп, а я спокойно пошёл домой. Через несколько минут я оглянулся. Хулиган всё ещё лежал. «Чёрт, как бы этот негодяй не отдал концы?». Я вернулся к нему, он был без сознания. «Так, в армии я отделался выговором, а здесь попахивает тюрьмой». Я начал бить его по щекам – никакого эффекта. Подёргал за уши, и к моей радости он открыл глаза и застонал. Я помог ему встать, изъяв предварительно нож. Он плохо соображал, но вдруг резко оттолкнул меня и, ничего не говоря, пошёл в сторону деревни. «Слава богу, пронесло - жив бандюга». И довольный, я направился домой. Люде и маме я ничего не сказал, и это происшествие так и осталось моей пожизненной тайной. Удивительными были наши прогулки в лесу, в котором мы, кстати, однажды заблудились и с большим трудом нашли дорогу обратно. Лес - моя стихия. В нём я провёл свои детские годы. Мой отец был объездчиком – главным среди лесников. Наш одинокий домик стоял в самой гуще леса, в трёх километрах от ближайшей деревни и в двух километрах от домика лесника. Лес был очень густым. Тёмные деревья стояли плотной стеной, как колонны трудящихся на первомайской демонстрации. В этом лесу даже днём стоял полумрак, и даже птицы избегали этих мест. Пятилетним пацаном я бегал через этот лес к детям лесника - соседа для игр и развлечений. Заигравшись, я не замечал, как наступала ночь, и мне приходилось возвращаться домой через тёмный ночной лес. Это было страшно, это было жутко: за каждым деревом мерещились чудовища. Я не шёл, я бежал, да так, что сердце готово было вырваться из груди. В лесу было много волков, изгнанных войной с Запада к нам на Восток. Они были агрессивны и нередко нападали на людей. Моего отца, возвращавшегося ночью домой, они загнали на дерево. Там он и просидел до утра, пока волки не ушли восвояси. А нашу собаку они увели из конуры, схватив с двух сторон за уши. Позднее, когда мы переехали в деревню, и я учился в пятом классе, у меня тоже была неприятная встреча с волками. Школа находилась в трёх километрах от моего дома. Рано утром, как обычно, я пошёл в школу. Поднявшись на бугор, неожиданно увидел шеренгу идущих волков. Они шли прямо на меня. Я кубарем скатился с бугра и спрятался в доме. Волки прошли мимо деревни и углубились в лес. А я ещё долго переживал и долго не мог успокоиться. С тех пор боюсь волков и опасаюсь леса. Видимо, у страха – детские корни. Был и такой забавный случай во время нашего пребывания в деревне. Когда мы отмечали какой - то праздник у моей сестры и её мужа, которые жили в соседнем селе, Люда так отплясывала на своих высоких и острых каблуках, что пол оказался весь испещрён дырками, и его пришлось ремонтировать. Хозяин пошутил: «Ещё один ваш приезд, и мне придётся менять полы». Мы много пили, и я настолько был бухой, что машину вести не мог. Рулила Люда. Как она смогла, я не знаю. Я ей лишь однажды показывал, как это делается. Смутно помню, как она переезжала через небольшой мостик. Это был «высший пилотаж»: нас кидало то в одну, то в другую сторону. Как мы не свалились в речку, понять до сих пор не могу. Правильно говорится в поговорке: «талантливый человек в одном – талантлив во всём». Это относится и к моей Людмиле. Правда, позднее Люда с дрожью вспоминала своё фигурное вождение, особенно переезд через злополучный мостик. Но в целом, пребывание в деревне было прекрасным, незабываемым и счастливым временем! Приятными были и воспоминания о нашей семейной поездке в Сочи. Прекрасные условия проживания, хороший сервис, посещение памятных исторических мест, вечерние прогулки, купание в морской воде…всё это было чудно и удивительно. Люда даже прослезилась, когда мы вспоминали об этом. Юра, я так хочу вернуться в то время, на тот прекрасный пляж и покупаться в морской воде… - Какие проблемы, - отвечал я, – выздоравливай и считай, что ты уже на пляже… - Ты всё шутишь, а мне не до шуток. Я боюсь, что ничего этого для меня больше уже не будет….вряд ли я встану… .И Люда снова заплакала. Я, как мог, успокаивал супругу, обещал положить в хорошую больницу и всё твердил: Надо верить, Люда, надо верить. Без веры нам не победить твою болезнь. Ты же сама прекрасно это понимаешь. Вспомни Алексея Маресьева, Николая Островского. Как они боролись за свою жизнь, какую силу воли проявляли…Тебе хорошо известно, что лишённый зрения и разбитый параличом, Островский написал бессмертную книгу «Как закалялась сталь». «Умей жить и тогда, - писал он, - когда жизнь становится невыносимой». Бери с него пример, и ты победишь. Твоими бы устами, да мёд пить, - с грустью отшутилась Людмила. Вспомнили мы и как получали трёхкомнатную квартиру в районе метро Аэропорт. Это была большая радость. Мы поднялись в свою квартиру, вскрыли бутылку шампанского и со слезами радости выпили по бокалу. - Ты довольна? - спросил я супругу. - Я ведь для тебя стараюсь, чтобы тебе было уютно. Теперь ты здесь полновластная хозяйка. - Ты знаешь, Юра, я ведь была уверена, что мы получим квартиру в этом доме. -Это как понимать? Ты что – ясновидящая? - Нет, конечно. Но несколько месяцев назад я была здесь, видела этот строящийся дом, и именно тогда мне пришла мысль, что – это наш дом, и мы будем в нём жить. Вот так! Мне очень нравится и этот район, и этот дом, поэтому я очень довольна. Спасибо судьбе, спасибо тебе! Но у меня вопрос: где мы возьмём деньги, чтобы обставить такую шикарную квартиру? - Как говорится - «нам поможет заграница». Мне предлагают поехать в Народную Республику Конго в качестве преподавателя в партийной школе. - А как же дети? На кого мы их оставим? - Устроим в интернат. Я уже договорился. Хотя, нашу меньшую – Танечку - мы можем взять с собой. Сева уже большой и поживёт один в этой квартире, а Юля - в интернате. Если, конечно, ты не возражаешь? - Ну, ты сегодня меня очень обрадовал: и шикарная квартира, и загранкомандировка. Даже не верится. А что касается детей, то я с тобой полностью согласна. Довольные, мы обнялись, расцеловались и долго смотрели на вечернюю Москву: обозрение из квартиры на шестнадцатом этаже было прекрасным. Квартиру нам предоставили от моей работы бесплатно. Сегодня об этом никто и мечтать не может: в олигархическом обществе теперь всё идёт под лозунгом – «купи-продай», или воруй, если сможешь, если политкрыша надёжная. А как, вы думаете, становятся олигархами? Не за счёт же честного труда! Путём мошеннических залоговых аукционов, например, или пирамид ГКО, а позднее – откатов. Преклонение перед золотым тельцом, личное обогащение – кредо порождённого либералами недочеловека, суть его жизни и земного существования. А народу остаётся только выживать на мизерные зарплаты и пенсии, которые властители жизни ему подбрасывают с гордым видом благодетелей. Вспоминали мы, и как я получал зарплату в триста с лишним рублей, не считая прибавки от различных публикаций и премий. Денег вполне хватало, чтобы, не шикуя, прокормить и одеть семью из пяти человек. У кого теперь такие зарплаты, не считая зарвавшихся буржуинов? Воспоминания помогали нам отвлечься от тяжёлой реальности, от болей и страданий Людмилы. Будучи оба сентиментальными, мы со слезами на глазах вспоминали прошлое, обсуждали настоящее и непредсказуемое будущее. Мы давали друг другу клятву бороться до победного конца, до полного излечения тяжёлой болезни. Духовная близость, совместные переживания, взаимные чувства помогали нам в тяжёлые минуты. В такие моменты супруга признавалась мне, что не хочет умирать, что хочет жить. В её грустных глазах читалось, что ей трудно смириться с мыслью, что этот чудесный мир, который она называла красочным, может навсегда погаснуть для её восприятия. Американский писатель Джонатан Эдвардс справедливо писал: «Почти все люди, даже те, которые кажутся крайне несчастными, любят жизнь. Им трудно перенести мысль, что этот прекрасный и восхитительный мир навсегда погаснет для их очей. Знание того, что каждый прожитый нами миг прекрасен…принуждает нас, если мы поставлены перед выбором, предпочесть жизнь полную страданий и невзгод, её утрате». И как ни странно, но именно в эти тяжёлые моменты, в моменты испытаний, мы оба испытывали некую радость – радость духовной близости, радость взаимоуважения, радость улучшения, радость совместной борьбы. Это было похоже на проблески счастья – счастья общения, счастья понимания, счастья надежды, счастья любви. Кто-то правильно сказал: «Счастье - в преодолении, а не когда сладко и сыто». В тяжёлые моменты борьбы с болезнью моя любовь к супруге не угасала, а, напротив, усиливалась. «Истинная любовь сказывается в несчастиях. Как огонёк, она тем ярче светит, чем темнее ночная тьма» (Леонардо Да Винчи). Мне безумно хотелось помочь Людмиле, поднять её на ноги, избавить от болезни и вернуть к нормальной человеческой жизни. Супруга чувствовала мою искреннюю любовь, с грустью и благодарностью смотрела на меня, и ей становилось легче. Но, когда болезнь обострялась, и боли усиливались, Люда не выдерживала, впадала в депрессию. В её глазах читался страх, отчаяние, покорность, обречённость и нежелание бороться. С трудом произнося слова, она с горечью говорила: «Я очень устала. Я не хочу больше жить, я хочу умереть». Я, как мог, успокаивал её, давал ей обезболивающие таблетки, подсовывал чистые листы бумаги с просьбой написать воспоминания о своём детстве, о бабушке и о маме. - Не впадай в отчаяние, - говорил я ей. – Ты же сама прекрасно знаешь, что твоё выздоровление во многом зависит от позитивного настроя, от твоего оптимизма, от твоей уверенности в успехе. Только что соседка – врач – мне сказала: «Если инсультник хочет умереть - он умрёт, если же хочет жить - будет жить». И она права. - Тебе хорошо говорить, когда у тебя ничего не болит. А мне очень плохо. У меня болит всё: и голова, и позвоночник, и ноги. Я не могу больше терпеть. У меня нет никакой надежды, и нет больше сил бороться. Я хочу умереть. - Люда, Люда! Что ты говоришь? Я не узнаю тебя. Такая оптимистка и такой пессимизм! Возьми себя в руки, постарайся пересилить себя. В жизни нет ничего невозможного. Главное - уверенность в себе, в своих силах и возможностях. Я говорил, говорил, а у самого душа разрывалась от сострадания - так мне было жалко мою Людмилку. В последние месяцы жизни у супруги всё чаще случались истерики. Она кричала на меня, обзывала всякими нехорошими словами и требовала вызвать Скорую помощь. Я всё понимал - это было следствие инсульта. Стараясь быть спокойным, я говорил ей: - Люда, что с тобой? успокойся. Зачем тебе Скорая помощь? Давай я тебе дам успокоительную таблетку и через пятнадцать – двадцать минут тебе будет легче. Но Люда меня не слушала, и всё кричала: «у меня сильно болит сердце, мне плохо, вызови Скорую». - Люда, Люда, тебе же врачи говорили, что сердце у тебя часто болит, потому что болит позвоночник. Давай я тебе его смажу успокоительной мазью. - Скорую вызови… Скорую… мне плохо… - Люда, нельзя же каждый день вызывать Скорую… - Дай мне телефон, я сама её вызову. Дай телефон. Ты – лапоть, ты всего боишься. Дай телефон. Я подал ей телефон, надеясь, что она одумается, и не будет звонить. Но я ошибся. Она всё - таки позвонила, и через пять-семь минут явились врачи. Сестра измерила давление, сняла кардиограмму. Врач изучил её и подтвердил мою догадку: «У вас болит позвоночник, а от него и боли в области сердца». Сестра сделала обезболивающий укол и врачи вышли. Я укоризненно сказал супруге: «Вот видишь, я был прав. Зачем было вызывать Скорую и беспокоить людей, когда всего – то надо было выпить успокоительные таблетки». «Отстань!» - только и вымолвила успокоившаяся супруга. Кроме физических болей, супруга испытывала нравственные страдания. Она не хотела быть в тягость ни мне, ни детям. Она хотела быть здоровой и жить полноценной жизнью, никого не обременяя. Видимо поэтому, Люда часто скрывала своё подлинное состояние, боясь вызвать жалость к себе и причинить боль близким. Нередко Люда спрашивала меня: - Ты меня не бросишь? Не уйдёшь от меня? Тебе же трудно со мной? - Ну что ты, Люда. Успокойся, я никогда тебя не оставлю, в каком бы состоянии ты не находилась. Запомни это и никогда больше не задавай этот глупый вопрос. Ты же прекрасно знаешь, что я люблю тебя и никогда тебя не предам. После этих слов, Люда успокоилась, просила поцеловать её и почитать что-нибудь из Чехова. Я радовался, что ей стало лучше, что она на какое-то время забыла о своих болях и страданиях, что она вновь интересуется жизнью. Мне очень хотелось продлить эти радостные моменты и как можно дольше задержать её в этом состоянии. Во время моего чтения Люда засыпала. Я смотрел на неё, и мне становилось невыносимо больно. Я не мог понять, как мог совершать непростительные ошибки, в результате которых любимая женщина оказалась на краю бездны, готовой поглотить её навсегда. Я же её безумно любил. Как я мог допустить такое? Почему отстранился…не убедил …не заставил…не спас, переведя вовремя на инсулин и строгую диету. Всё моё существо наполнялось ужасом от мысли, что она может умереть, может исчезнуть из нашего мира. Страх потерять её сковывал мои мысли, моё сознание, и мне некуда было деться, некуда бежать: трагедия настигала меня, безжалостно истязала. И никто – ни я, ни врачи, ни дети не смогли настоять на правильном лечении и тем самым помочь Людмиле. Как мне хотелось развернуть колесо истории, повернуть вспять течение времени и исправить допущенные ошибки, приведшие к ухудшению здоровья супруги. Немного позднее мы решили уехать из Москвы на дачу. Но здесь меня подвёл интернет. Просматривая форум о диабете, я натолкнулся на высказывание о том, что инсультнику просто необходимо дважды в год ложиться в больницу для профилактики. Идея мне понравилась. «Сделают анализы, подлечат тебя, дадут рекомендации, и затем уедем в деревню» - говорил я супруге. К тому же и сама Люда настаивала на лечение в больнице. При этом резко критиковала меня. «Ты слишком мягкотелый, - говорила она. - Ты так никогда не положишь меня в больницу, а мне очень плохо. Ты можешь это понять?!». Разочаровавшись в моих пробивных способностях, Люда звонила дочери Юле и просила помочь с больницей. А позднее, когда ей было совсем плохо, она также звала Юлю. В течение нескольких минут беспрерывно кричала: Ю-л-я…Ю-л-я… Ю-л-я…Кричала громко, и я закрывал окна, чтобы не беспокоить соседей. На мои просьбы - не кричать, она не реагировала. Не объясняла также, почему зовёт дочь? Видимо, интуитивно надеялась на помощь. Какую? - так и осталось для меня нераскрытой тайной. С большим трудом, но мне удалось устроить супругу в 67 городскую больницу. Лучше бы я этого не делал! Не было бы «лечения» марганцовкой натоптыша на ноге, приведшее к воспалению, не лежала бы на сквозняке, возможно избежала бы воспаление лёгких, не получала бы пролежни на ужасной постели, не принимала бы вредных транквилизаторов по доносам стукачей из палаты…. Почему я вновь доверился «врачам»? Видимо, сказалось советское воспитание, когда врачей не только уважали, но им и доверяли. А в наше время и врачи уже не те, и их отношение к пациентам совершенно иное. Я же знал это. И всё - таки доверился им. Это была моя роковая ошибка. Здесь ей не только не помогли, а, напротив, залечили комплексной терапией, доведя до реанимации. Привёз я её ходячую, а увёз лежачую. Речь о переезде в деревню уже не шла. Видимо, прав французский мыслитель Мольер, заявив: «Медицина – одно из величайших заблуждений человечества». Не знаю, верно ли это в отношении всего человечества, а вот в отношение русской его части - это сказано абсолютно точно. Я не буду больше перечислять неадекватных лечений, которые получала супруга, а лишь приведу слова лауреата Нобелевской премии Гинсбурга: «В современной России медицины нет!». О какой медицине может идти речь, когда Министерство здравоохранения возглавляет жена министра (семейственность?!), весьма далёкая от медицины, а страной управляют два «народных артиста разговорного жанра». В результате такого руководства в рейтинге Лиги защиты прав пациентов Россия занимает 133 место по уровню оказания медицинской помощи. Докатились!!! Когда супругу свалил инсульт, я обещал ей всех врачей столицы к её ногам. Я сделал это из хороших побуждений. И ужасно ошибся, потому что их было слишком много, и они её залечили. Залечили таблетками, залечили интенсивной терапией. И как сказал позднее умный врач - сохранились ещё такие в озлобленном мире - ей нужна была щадящая терапия. А для этого всего - то нужно было посадить её в машину и увезти на дачу в деревне, подальше от московских «врачей». Там свежий воздух - удалось бы избежать московского смрада. Там любимые кошки, собаки, которые вылечили бы её лучше всех врачей столицы. Каждый раз, когда я приезжал на дачу, собака Эмми обегала вокруг машины, заглядывала внутрь, искала хозяйку. Она так тосковала по Люде, что, в конце концов, не выдержала и умерла. Важна была и смена обстановки. Московская квартира супруге надоела до чёртиков. И ведь была у меня такая мысль – увести её в деревню, но расстояние от мысли до дела я так и не преодолел. Что это – лень, пассивность, привыкание к сложившейся обстановке, боязнь взять ответственность на себя? Или просто - напросто примитивизм мышления? Видимо, всё это вместе взятое! А в результате Люда осталась один на один с жестокой московской погодой. Жара летом две тысячи десятого года была ужасной не только для больных, но и для здоровых. А смрад от повсеместных пожаров, которые не смогла предотвратить правящая «элита», сделал ситуацию в Москве невыносимой. Смерть косила и больных, и здоровых. Ослабленная болезнью, супруга подхватила двухстороннее воспаление лёгких. Скорая помощь отвезла её в ту же 81 больницу, в палату общей реанимации. Это было что-то ужасное. В палате была невыносимая жара, вместо чистого воздуха - смрад от пожаров. Обещанные чиновничьими пустобрёхами кондиционеры так и не поставили. Меня в палату не пускали. Представляю, каково было в таких нечеловеческих условиях моей Людмиле. Когда её везли в палату, она с грустью призналась дочери Тане: «Мне так хочется походить ножками по зелёной травке». А когда её переводили в хирургическое отделение, после ужасной палаты реанимации, она, увидев нас, с горечью бросила – «Предатели!». Видимо, интуитивно она понимала, что я сделал смертельную ошибку, доверившись врачам, вместо того, чтобы отвезти её в деревню, где она бы избежала ужасных страданий и могла бы походить по травке. Она не хотела умирать, она хотела жить. Видимо правильно говорят, что чем ближе смерть, тем больше хочется жить. Почему на её долю выпали такие испытания? Она - светлая, добрая, отзывчивая женщина. Она хотела видеть в людях только хорошее, никого никогда не обижала. Обижали её. Так почему же такая несправедливость? Значит, миром правит не добрый бог, а злой сатана. Он поддерживает всякую нечисть в виде демшизы, а добрых людей безжалостно уничтожает. После всех этих мытарств (и это в столице?!), я всеми фибрами души возненавидел либеральных властителей. Моя родина – Советский Союз, а теперь я вынужден жить в растерзанной стране, в стране, где правят балом коррупционеры, мошенники, воры и бандиты, где процветает скепсис, равнодушие, безразличие, озлобленность, алчность, ханжество, лицемерие, обман и презрение к простому человеку. Это испытала моя супруга, это испытал я - её муж. В этих условиях спасти Людмилу не удалось. 8 августа 2010 года в возрасте 65 лет моя любимая супруга скончалась в больнице у меня на руках. Её мучительная смерть потрясла меня до глубины души. Я плохо соображал. Чувство реальности уходило от меня. Всё было как в тумане. Я находился в прострации. Внутри у меня всё окаменело. Я не мог ничего ни делать, ни говорить, а лишь непрерывно смотрел на её одухотворённое лицо. Чуть позже оцепенение прошло, и я почему - то бросился собирать вещи. Затем вернулся к супруге. И вдруг осознал, что перестала жить и дышать женщина, которую я не только безумно любил, но и глубоко уважал, и которая делала мою жизнь наполненной и счастливой. Я снова посмотрел на Людмилу. Лицо у неё успокоилось, морщины разгладились, и лицо стало не только спокойным, но и удивительно одухотворённым. И не прав Лермонтов, что нет у мёртвых красоты и быть не может. Может! И глядя на умершую Людмилу, я убедился в этом. Мне показалось, что она была рада, что умерла, избавившись от нестерпимых болей и страданий. В то же время я почувствовал, что её прекрасная душа ещё не покинула тела и не вознеслась в небеса. Я поцеловал её, погладил голову. И вдруг почувствовал, что какая-то непреодолимая сила притягивает меня к ней, к её одухотворённому лицу, к её духовной сущности. Мне хотелось обнять её, соединиться с ней, и вместе уйти из этого жестокого мира. Откуда - то донеслось: «Зубные протезы у неё съёмные?». «Что за чушь?», - подумал я, ничего не понимая. Я снова прильнул и поцеловал супругу. Она лежала как живая, спокойная и умиротворённая. Смерть ещё не наложила своего отпечатка. Я смотрел на неё и не верил, что она умерла. Не верил, что она ушла и ушла навсегда. В голове у меня всё помутилось, я не мог сосредоточиться, по телу пробегала дрожь. На душе было тошно. Родилось презрение к самому себе. «Почему я не уберёг её? Почему не спас? Почему она уходит от меня раньше времени? Она же ещё молодая, ей ещё жить да жить. Не смог, не помог. И нет мне прощения». Мне хотелось стонать, мне хотелось кричать, мне хотелось выть. Было острое желание – лечь рядом с ней и умереть. Всё это трудно понять, пока не увидишь собственными глазами смерть родного и горячо любимого человека. Дети собрали вещи и сказали мне, что пора уходить. Поцеловав в последний раз супругу, и с трудом сдерживая слёзы, я бросился вон из этой проклятой мною 81 больницы, где её сначала сделали инвалидом, а теперь отправили на тот свет. Смерть супруги была страшным ударом для меня и для наших детей. В моей душе поселился беспощадный ад – нестерпимая всё поглощающая боль от потери любимого человека. Понимание, что привычная, прочная, счастливая жизнь с Людмилой ушла в невозвратное прошлое, поразило меня в самое сердце, породило в душе ужасное смятение. И самое страшное стало осознание того, что всё могло быть совсем иначе, и любимая супруга была бы жива. И всего-то нужно было вовремя перевести Людмилу на инсулин и строго соблюдать диету. Страшно признать, что мои ошибки и ошибки «врачей» явились причиной её преждевременного ухода из жизни. Это меня убивает, заставляет переживать, мучиться, страдать, вызывает непреодолимое желание уйти из жизни и соединиться с ней в потустороннем мире. Пустота в душе, пустота во вне. Всё кругом потухло и опустело. Это и есть для меня беспощадный ад в душе и ад на земле. Выполняя желание супруги, мы кремировали её тело. За несколько дней нахождения в морге черты её лица изменились до неузнаваемости. Было ясно, что душа покинула её тело, из него исчезла жизнь, и перед нами не было больше нашей Людмилы, осталось лишь бренное тело. Я почему-то снова вспомнил Лермонтова - здесь он оказался прав. В зале играла грустная траурная музыка. Дети плакали. Юля не выдержала и упала в обморок. Я в последний раз поцеловал супругу. Её тело покинуло нас и ушло в вечность. Мне не верилось, что это - реальность, что она ушла и ушла навсегда. Мысли беспорядочно роились в моей голове. И только одна с завидным упорством пронзала моё сознание: не помог, не сумел, не спас. В то же время мне показалось, что через болезни, мучения и страдания Люда прошла очищение здесь на земле, чтобы обеспечить себе вечное блаженство и наслаждение в потустороннем мире. Но это лишь моё болезненное воображение и моё истерзанное желание, ничем, кроме утопической мысли, не подтверждённое. Талантливая и одухотворённая Людмила была в то же время очень доверчивой и беззащитной перед жизненными мерзостями. И она доверилась мне, интуитивно искала во мне защиту. Я же оказался ничтожеством: не только не защитил её, а обрёк на мучительные страдания, на ужасные мучения. И по моей вине она раньше времени ушла из этого мира. И нет мне прощения, и нет успокоения! И наказание для меня – ад в душе и ад на земле. Говорят, что время лечит. Враньё! Оно лечит тех, кто не любил или мало любил и быстренько на другую заменил. Меня же с супругой связывали тысячи нитей взаимной привязанности, глубокой любви и искреннего уважения. Они не подвластны ни смерти, ни времени. И чем дальше от её кончины, тем сильнее боль. Может что-то и может вылечить время, но только ни мою боль, ни мою печаль! Прагматики – сухари, не способные понять чувства чувственного человека, могут обвинить меня в эгоизме, в том, что я больше жалею себя, нежели супругу. Я сам часто говорю себе: «Перестань наслаждаться своей болью и заткни свой эгоизм в задницу». Не могу спорить с разумным заявлением французского писателя Франсуа Мориака, который писал, что даже когда мы уверены, что ненавидим себя, мы не перестаём себя любить. Однако, трезво рассуждая, я прихожу к твёрдому убеждению, что моя не прекращающая боль порождена не только жалостью к себе, но, прежде всего, жалостью к Людмиле. Она любила жизнь, считала её красочной, интересной и очень короткой. А мои ошибки и ошибки «врачей» сделали её жизнь ещё короче. Из – за этих ошибок Людмила не дожила, по крайней мере, десять – пятнадцать лет. И была лишена счастья жить и наслаждаться жизнью. Поэтому мне безумно жалко Людмилу. Совесть не даёт мне покоя. Она верила мне и ужасно ошиблась. Я не помог ей. В этом глубинная причина моих страданий, всех моих переживаний, моего душевного ада. И пусть это будет со мной здесь, на земле, лишь бы там, в потустороннем мире, Люде было хорошо и приятно. За сорок три года совместной жизни я ни разу не разочаровался в Людмиле. Она всегда была на высоте. По натуре Людмила была удивительно молода и физически и духовно. Весёлая и жизнерадостная, добрая и отзывчивая, душевно чистая и романтическая, жизнелюбивая и бескорыстная, любящая и открытая она была настоящим сокровищем для меня. Я полностью растворился в ней жил для неё и благодаря её поддержке. Общаться с Людмилой было настоящим удовольствием: она обладала недюжинным умом, оригинальностью суждений, великолепным чувством юмора. Блестяще образованная, много знающая, она многому научила меня, вдохновляла в повседневной жизни и в творчестве. Мне было не только хорошо с ней, но и очень приятно видеть её, слушать её, любоваться ею, общаться с нею, восторгаться её жизнелюбием и оптимизмом. Я был искренне благодарен Людмиле за то, что она есть, за то, что она со мной, за то, что она делает мою жизнь наполненной и счастливой. И мне очень хотелось вслед за героем из Алых парусов Александра Грина высоко высоко поднять алые паруса в благодарность Людмиле за её духовную и физическую красоту, за верность мужу, детям и семье. В Людмиле было что-то сказочно необыкновенное – такое, чего невозможно ни объяснить, ни описать, ни даже понять. Это можно только прочувствовать близкому человеку. Мне это удалось: я прочувствовал то таинственное, то глубинное, то душевное, что было органически присуще супруге, и поэтому я безумно любил мою Людмилу, и поэтому невосполнима её потеря. Теперь, после её смерти, Людмила - в моей душе, в моих мыслях и воспоминаниях, постоянно напоминая, что существует, существует где - то там, в недоступном для меня мире ангелов и богов. Как попасть туда, соединиться с ней, я не знаю. Это больно, это страшно, это лишает воли. Жить становится невыносимо. Это и есть для меня жизнь после жизни. Такая жизнь наступает там и тогда, когда мужчина – однолюб - теряет своё единственное сокровище, свою единственную любовь, свою горячо любимую супругу, причём чувствуя себя при этом виноватым. «Истинно несчастен человек лишь тогда, когда он чувствует за собой вину и упрекает себя в ней» (Жан дё Лабрюйер). Жизнь, после счастливой жизни с любимой женщиной, ушедшей от тебя навсегда, есть не что иное, как ад в душе и ад на земле. Но это касается только мужчин – однолюбов. Остальные – сторонники полигамии – отдыхают! Они меняют жён как перчатки, и для них нет ни страданий, ни переживаний, есть лишь смена женских лиц и тел. Единственным моим утешением является то, что я очень люблю мою Людмилу, и никто, и никогда не отнимет её у меня: ни время, ни даже смерть. Она ушла от меня навсегда, чтобы навсегда остаться со мною. Я никогда не поступлюсь своей любовью, своими чувствами к Людмиле в угоду произволу смерти или времени. Людмила была, есть и навсегда останется со мной. Она – повсюду: в воздухе, которым я дышу, в небе, в которое я гляжу, в предметах, которые меня окружают, в фотографиях, на которые я смотрю, в моих мыслях и воспоминаниях. Она – весь мир и вся Вселенная. Без неё они уже не существуют как реальность: всё погасло, всё слепо, всё ничтожно, всё бездушно, и лишь как фантомы напоминают о ней, о её бывшем и настоящем существовании. «Оплакиваю умершую, приветствую бессмертную», – писал Гюго. Я с ним полностью согласен: Люда для меня была и остаётся бессмертной, так же как и моя любовь к ней. Конечно, есть непреодолимое желание продолжить бывшее счастье, для чего вернуть супругу, воскресить как Иисуса Христа, создать ей рай на земле и заниматься только ею, удовлетворяя все её желания, все её потребности. Чтобы осуществить это, я излазил весь интернет, прочитал изыски учёных и религиозных деятелей и пришёл к весьма неутешительному выводу: никто ничего не знает, и никто ничего не понимает. Учёные пытаются что-то прояснить с помощью научно доказанного опыта. Например, опираясь на рассказы людей, переживших клиническую смерть. Но это самый настоящий абсурд, потому что мозг и тело этих людей окончательно не умерли. Этот процесс ещё обратим. Отсюда и галлюцинации в виде каких - то туннелей, приятного света, абсолютного спокойствия и тому подобное. Отсюда и возвращение живыми на грешную землю. А вот нужного для науки воскрешения умерших людей после реальной биологической смерти, и их рассказа о потустороннем мире пока, к моему большому сожалению, нет. А что касается церковных деятелей, то они, не мудрствуя лукаво, призывают нас просто верить. Верить, что бог есть. Верить, что он велик. Верить, что он создал нас. Верить, что душа бессмертна и т.п. Разочаровавшись в знаниях учёных и религиозных деятелей, я попытался напрячь свой тощий умишко и докопаться до истины самому, проникнуть в таинство жизни и смерти. Но, отнюдь! При этом я очень рассердился на наших создателей, независимо от того, кто они – боги или инопланетяне. Почему они ограничили нас во всём? Мы ограниченно слышим, мы ограниченно видим, мы ограниченно понимаем. Всё ограниченно?! Почему создатели не вложили в наши мозги необходимые знания о жизни и смерти, о том, откуда мы приходим и куда уходим? Почему наша жизнь ограниченна во времени, и что нас ждёт в потустороннем мире? И есть ли он вообще, также как и другие измерения? Почему мы должны гадать, а не иметь ответы изначально? Мы – роботы и по жизни слепо выполняем кем - то начертанный сценарий. Плохой сценарий! Это раздражает! Это унижает! Заставляет мучиться от невозможности выйти за рамки дозволенного! А потом, зачем мне эта Вселенная, если она не защитила божественное создание, волшебный цветок – мою Людмилу. И меня удивляет, почему люди в этой ситуации живут, веселятся, радуются, а не страдают и не кончают жизнь самоубийством. Это было бы более логичным и справедливым. Восстание против бракоделов… Пусть знают, что мы не согласны с их ограничениями и их диктатом. Если не смерть, то хотя бы суд. Суд Вселенной. Он рассмотрит наш протест и накажет бракоделов. Прав Омар Хайям, предъявивший претензии всесильным бракоделам: Отчего всемогущий творец наших тел Даровать нам бессмертие не захотел?

Если мы совершенны – зачем умираем? Если несовершенны – то кто бракодел? Даже продвинутым философам не удаётся создать в своих изысканиях что - то разумное, описывая смерть. И лишь немногие из них озвучили незнание многих. Это, прежде всего, тот же Омар Хайям. Не стесняясь своего бессилия, он откровенно написал: «Все тугие узлы я распутал на свете, кроме смерти, завязанной мёртвым узлом». Эму вторит знаменитый Авиценна: «Лишь узел смерти я распутать не сумел». Вот она - жестокая правда! И это признавали умнейшие люди эпохи! В отличие от великих поэтов и философов, я всё - таки верю, что мне удастся развязать этот смертельный узел, или хотя бы разрубить его, как Александр Македонский. Я не согласен с утверждением Авиценны, что «жизнь мёртвых продолжается в памяти живых». Нет, не только в памяти живых, но их жизнь продолжается и в другом, непонятном нам, мире. Я верю, что есть жизнь после смерти. Люда умерла, но её душа, не подвластная разрушению, вознеслась в небеса и находится в ином мире. Я верю, что душа моей Людмилы жива, что она живёт и живёт в раю, что она слышит меня, и при желании может вернуться ко мне и к детям. Но об этом знать будем только мы и никто другой. И даже если мы будем убеждать других людей, что это моя жена и мать наших детей, то никто этому не поверит, потому что для других она будет в облике иной женщины. Может, поэтому и нет подтверждений о возвращении умерших на нашу грешную землю. Я верю в чудо, хотя говорят, что чудес на свете не бывает. «Чудеса там, где в них верят, и чем больше верят, тем чаще они случаются». (Дидро). Но иногда в мою душу закрадываются сомнения: неверие в свою же веру, в чудо возвращения, в жизнь после жизни, в существование души…. Мною охватывает паника, беспросветная тоска, глубокое отчаяние. Горечь потери - разрушает, безутешное горе - убивает, жизнь теряет смысл, становится тошно от собственного бессилия, от невозможности проникнуть в тайну жизни и смерти. «Неужели всё развивается по Марксу, что смерть - это переход одной материи в другую? И никакой души! – грустно размышлял я. - Неужели прав Авиценна, что жизнь мёртвого продолжается лишь в памяти живых? И нет моей Людмилы в потустороннем мире. Её энергия, её дух перешли в её детей, и в них продолжается её жизнь. А сама Люда, её физическое существо, её душа больше нигде не существуют. Она не слышит меня, не может связаться со мной, и все мои обращения к ней напрасны. А может, Людмила сердится на меня и не хочет даже во сне ни слушать меня, ни видеть меня и ни общаться со мной. И все мои ожидания напрасны». Правда, где- то на семнадцатый день после кончины Людмилы, мне приснился хороший сон. Люда легко, как лань, бежала по травке, почти летела, и всё её существо было наполнено радостью. Затем она встретила ангела и расцеловала его. Это был очень оптимистический сон. Люда показала мне, что ей хорошо, что она счастлива, и она всем довольна. К сожалению, это был единственный оптимистический сон. Больше он не повторялся. От тяжёлых мыслей мне становилось совсем плохо, нестерпимо хотелось уничтожить себя, исчезнуть из земного существования. Усилием воли я прогонял эти мысли и неустанно повторял: надо верить, надо верить. Надо верить, что существуют другие измерения, что существуют другие миры, где и живёт теперь душа Людмилы. Она помнит прошлое, следит за настоящим и может в случае необходимости, либо вернуться к нам, либо дать нужный совет, либо оказать необходимую помощь. А может ей самой тяжело, и она нуждается в нашей помощи. Но мы – роботы – не знаем пути, ведущего к ней, и поэтому ничем помочь ей не сможем. Может единственным путём к ней является только смерть? Но и здесь мы не знаем: встретим ли её в потустороннем мире? Кругом одни вопросы, и нет на них ответа. Взорвать бы к чёртовой матери эту Вселенную и дело с концом! Начать с нуля и в более совершенном виде. И ещё одно воспоминание не даёт мне покоя, бередит душу и вызывает сожаление. Почему в отношениях с супругой, я так много внимания уделял материальным аспектам: получше обустроить жильё, обеспечить личным транспортом, получше одеть, получше накормить, дарить хорошие подарки… А духовные отношения, которые я считаю главными в семейной жизни, – откровенные душевные беседы, совместные прочтения книг и стихов, их последующее обсуждение, посещение театров, художественных выставок и мемориальных комплексов, искреннее внимание к её проблемам, ласки и объяснения в любви…- оставались на втором плане или вообще отсутствовали, особенно в последние годы жизни. Приведу хотя бы один пример духовного равнодушия. Однажды я вошёл к ней в комнату. Она читала стихи Омара Хайяма. Его четверостишия ей очень нравились. «Юра, посмотри, как прекрасно он пишет, - обратилась она ко мне. – Тебе нравится Омар Хайям?». И я, вместо того, чтобы обсудить с ней эти стихи, которые, кстати, мне тоже нравятся, равнодушно бросил – «бабник он и пьяница!». И вышел. Её тонкая чуткая душа натолкнулась, как Титаник, на скалу мужского равнодушия. Она хотела пообщаться со мной, поговорить по душам, а я оборвал эту ниточку, так необходимую в семейных отношениях, в отношениях с любимой супругой. «Единственная настоящая роскошь – это роскошь человеческого общения» - справедливо писал Сент – Экзюпери. А ведь сама Людмила напоминала мне о тленности материального и вечности духовного. «Не в деньгах и не в тряпках счастье, - подчёркивала она. - Это может быть только дополнением к нему, и то не самым главным». И уточняла стихами Хайяма: Сущим в мире считай только дух вездесущий, Чуждый всяких вещественных перемен. Ярким подтверждением справедливости этого утверждения супруги является хотя бы такой факт. К годовщине нашей свадьбы я решил купить машину и преподнести супруге в качестве сюрприза. Вместе с дочкой Таней мы пригнали из Москвы на дачу новые Жигули, и гордые сами собой начали клаксонить под её окном. Людмила появилась на крыльце, и, к нашему удивлению, не проявила никакой радости, а напротив, была недовольна тем, что мы не дали ей досмотреть её любимый фильм «Женитьба Бальзаминова» с любимыми актёрами в главных ролях. Я понял её. Для Людмилы полтора часа просмотра любимого фильма, духовные сопереживания с любимыми актёрами были временем абсолютного счастья. Это ещё одно подтверждение высокой духовности Людмилы, вторичности для неё материального и первичности духовного. А что касается моего поведения, то, видимо, я тоже попал под влияние утробной демшизы, жизненное кредо которой – «Обогащайся и Развлекайся». Здесь вскрывается и ещё одна серьёзная ошибка во взаимоотношениях с супругой. Жизнь наша была не из лёгких, возникало много сложных проблем, и я придавал им слишком большое значение, уделял им слишком много времени. Супруга же зачастую была лишена должного внимания. Хороший пример даёт наша солнечная система, в которой Солнце занимает 99% системы, а на долю планет, комет, метеоритов… приходится лишь один процент. Вот я и должен был взять это на вооружение: основное внимание - супруге, а минимум - на всё остальное. У меня же получалось всё наоборот: максимум внимания - проблемам, минимум – супруге. К тому же эти проблемы давили на психику, на настроение, порождали негативные реакции. И всё это я тащил любимой женщине, грузил её плохим, накопившимся негативом, вместо того, чтобы оставить это «добро» за порогом входной двери. На это обращала внимание приезжавшая к нам младшая дочь Таня. «У вас в доме, - подчёркивала она, - сплошной негатив, сплошное критиканство». Особенно это было недопустимо, когда Людмила тяжело болела. Ей нужен был позитив, хорошее настроение, ободряющие новости, которые лечат лучше всяких лекарств. Я же не задумывался об этом и совершал непростительные ошибки. Горько и обидно! Запоздалое понимание. Правильно говорят, что мужик задним умом силён. Это - про меня! Жаль, что жизнь так коротка, и живём мы так мало, что нет возможности исправить допущенные ошибки. Остаётся лишь кусать свой локоть, который к тому же и не укусишь.