Под белым небом, над Невой

Сидя за грязным столом в тесной комнате со скрипучим полом и облезлыми обоями, я вспоминаю эту неделю - как небывалый сон, как некое чужое воспоминание, неведомо как попавшее в мою голову. Неужели это было на самом деле?..

Тщательно вытираю стол и ставлю на него свой ASUS. Да, эта неделя была реальной – фотографии, рассортированные в семь - по количеству дней, - папок, служат тому доказательством. Пересматриваю их, снова и снова, и тоска снова и снова скребет меня изнутри – будто собака, скребущая закрытую дверь. Город Петербург… Когда я снова увижу его?..

Вспоминаю первый день в Петербурге. Первое, что бросилось мне в глаза – это то, что небо было почти белым, почти что монохромным, без единого проблеска солнца. Меня это немало обрадовало – я не выношу яркого солнца, и непривычным казалось мне, что это – летнее небо, обычное для этих мест. Просто само слово «лето» для меня неразрывно связано со степным солнцем, слепящим, сушащим и жгущим – а здесь, на севере, лето было прохладным и влажным.

И город, который я увидел, разительно отличался от того, что я ожидал увидеть.

Да, улицы были стары. Но не ветхостью они дышали, а вечным, нестареющим величием – казалось, что они просто не могут обветшать и постареть. Многие привычные нам советские здания всего за двадцать-тридцать лет стали образцами уродства и несуразности – если только не были таковыми с момента постройки! - а эти доходные дома, дворцы и соборы простояли гораздо дольше, с каждым десятилетием становясь все красивей и внушительней по сравнению со «скоростройками» двадцатого века.

Невский вовсе не походил на каменную траншею (я видел такое сравнение в какой-то книге) – это был красивый, динамичный и живой проспект. Он походил на натянутую струну – или на стрелу, нацеленную на Неву. Удивительно было видеть эту устремленность и прямоту в старинной улице, которые я привык видеть короткими, тихими и тенистыми. И странен был симбиоз нового и старого – торговые центры и сверкающие магазины, обустроившиеся в старых домах, и потоки иномарок, несущиеся мимо Казанского собора и Гостиного двора, и пестрые толпы туристов, наводняющие тротуары. Старинный город жил современной, суматошной жизнью…

Могли ли вообразить такое строители Невского проспекта, мог ли представить такое царь Петр, решая построить город в этой влажной болотистой местности?..

Старый центр был величественен и торжественен. Сверкали купола Исаакиевского собора. Речки и каналы отражали небо и дышали прохладой. Нева оказалась гораздо шире, чем я представлял – широкая река, полная лодок и катеров, обрамленная царскими набережными, расчерченная мостами. Как в старину, стояли у набережных пришвартованные парусники – новоделы, конечно, плавучие рестораны, но они ничуть не портили картины, гармонично в нее вписываясь и даже украшая ее.

Все мои ожидания были превзойдены и тут же забыты.

- Сфотографируйте меня, пожалуйста! – попросила меня какая-то туристка.

«Люди думают, что фотографируются на фоне памятника или собора, на фоне города… - подумал я, захватывая в кадр девушку и Медного всадника. – Но разве не очевидно, что «главным героем» снимка получается город, «личность» гораздо более древняя, обширная и глубокая, чем любой из туристов… Нет-нет, все совсем наоборот. Люди – это часть Петербурга, деталь городского ландшафта, декорация для него!..»

Какое-то время я бродил по набережной, пытаясь получше все разглядеть, расслышать, уловить обонянием, прочувствовать душой… Но набережную заполняла натуральная толпа всевозможных туристов, они толкались, как на рынке в выходной, и я поспешил вырваться из этой толпы: я видел скорее не город, а мелькающие разноцветные шмотки приезжих, и слышал лишь их разноязыкий галдеж. Да и уж слишком сильную неприязнь я питаю к любым толпам. Я миновал каменного льва, вышел на середину Дворцового моста и, облокотившись о перила, долго и внимательно смотрел по сторонам, вдыхал северный воздух и не мог надышаться им… Я жалел, что у меня нет бинокля – каждую набережную, каждую улицу и каждый уголок можно было разглядывать. Каждый дом был неповторимой индивидуальностью со своим «лицом» и своим настроением. Дул свежий морской ветер – бодрящий и живой, пробуждающий холод струился вокруг меня. И река, и ветер, и белое небо были полны невидимой энергии, светлой и чистой, но непохожей на энергию лесов или морей.

«Это место… Этот город… Живой?..» - удивился я, пытаясь впитать как можно больше этой странной силы. Собственно, подобие души имеет каждый город: большее или меньшее, более или менее заметное; и все города – разные, как люди. Одни – спокойные и величавые, другие – вечно взбудораженные и суматошные, третьи – вялые и сонные, четвертые – мрачные и зловещие. Но ни один из знакомых мне городов не мог сравниться с Городом на Неве, все они казались бледными и крохотными по сравнению с ним.

Мои душевные поры наконец-то начали раскрываться и прочищаться – слишком долгое время они были закрыты, лишенные притока силы, и словно склеились от бездействия. И все сильней и сильней ощущал я, как поток чистоты, торжественности и величия льется сквозь меня, вымывая всевозможную грязь, накопившуюся за бесцельно проведенные скучные месяцы. Приходили в движение мои собственные внутренние живые токи, дотоле сонные и вялые, как кровь в придавленной конечности. Моя душа, очерствевшая и онемевшая, пробуждалась, озарялась – и внутри нее, как в коконе, зашевелилась, просясь на волю, какая-то другая, еще более тонкая и невидимая частица моего «я», как бабочка, засидевшаяся в куколке…

Закрыв глаза, я чувствовал дыхание этого громадного духа, окружающего меня, и его дыхание дарило мне новую жизнь.

«Кокон» со скрипом приоткрылся, и крохотное невидимое создание выпорхнуло из него, подставляя дыханию города ажурные крылья. Мое тело стояло, облокотившись о перила моста, душа – сияла все ярче и ярче, а крылатая частица - реяла над Петербургом, и тихий восторг вздымал ее все выше и выше, дальше и дальше, в небесную прохладную белизну.

Мне казалось, что я даже отчасти вижу то, что с высоты видит этот «мотылек»: проносящиеся внизу острова, реки и каналы, испещренные волнами, разноцветные дореволюционные улицы, дворцы и музеи, и советские многоэтажки, и сверкающие гипермаркеты, парки и проспекты, устремленные к небу купола и шпили, трубы котельных и портальные краны… Да, город был живым – он имел свою ауру, огромной полусферой возвышающуюся над землей. Улицы – вместо тела. Реки – вместо жил. И старинный центр – живое, яркое сердце…

Потом была небывалая для меня, насыщенная неделя. Была экскурсия по рекам и каналам с берегами из каменных плит: дома на набережных словно состязались в своеобразии, гулкое эхо жило в тени старинных мостов, американские туристы приветливо махали руками со встречных катеров, а мы, русские туристы, отвечали им мрачными взглядами. Были залы огромных музеев, полные экспонатов, о которых я прежде только читал и видел только на картинках: картины Малевича и Петрова-Водкина, изделия Фаберже, костюмы и предметы быта экзотических племен, хлыстоногие пауки и глубоководные рыбы. Был тихий и навевающий покой парк в Павловске и торжественный, выстриженный и выхоленный до неправдоподобия парк Царского Села. Позолоченный кудрявый барокко Екатерининского дворца и скромная строгость Монплезира… Каждое место было для меня удивительным открытием – ничто не было похоже ни на фото, ни на рисунки, виденные раньше, ибо я теперь видел все своими собственными глазами, в привычных для меня ракурсах и цветовой гамме.

«Я увезу с собой воспоминания и фотографии. А ты, Петербург, возьми частицу моей силы и вдохновения, пусть она вольется в твой поток и сделает его еще сильней…» - мысленно обратился я в последний день, глядя на белое небо сквозь окно поезда.

Эта неделя осталась в моей памяти ярким пятном среди бледной серости обычных дней, превратившись в единое красочное и переливающееся Воспоминание. Оно лежит внутри меня, как жемчужина в раковине. А снаружи – скрипучие полы, ржаво-пружинные койки, вечные лужи на кафеле кухонь и уборных, сквозняк в коридоре…

И что бы я делал без своих Воспоминаний?.. Я опустел бы окончательно, влившись в ржаво-мокрые будни и став их частью. Поэтому я тщательно забочусь о сохранности своих внутренних сокровищ, слежу, чтоб была цела и крепка «раковина», отгораживающая меня от гниющего общежитийно-больничного мира, а время от времени отправляюсь на поиски новых Воспоминаний и новых Впечатлений – хотя бы крошечных, хотя бы мгновенных…

Февраль 2009-го