Прикосновения к Свету

Автор: Александр Е. Зиненко:

"Мир полон одиночек, которые боятся сделать первый шаг"

("Зелёная книга")

Каждое утро она просыпалась с несмываемой липкой дрожью, которую на её тонкой коже оставлял безымянный страх. Но пугал её не древесный великан, который со стуком веток по стеклу, шаг за шагом, по ночам пробирался к ней в комнату и в очередной раз рассказывал странную скрипучую историю, которая доносилась до неё даже сквозь плотную завесу сна. Ночную темноту тоже стоит исключить из списка подозреваемых, так как они давно стали добрыми подругами. Виной всему была незримая мгла, которая всё больше пожирала её мир. Она видела, как всё вокруг захлёбывается в этих склизких волнах мрака, чувствовала, как мгла проникает в души людей, вымывая из них всё живое.

Это ощущение настолько пропитывало её ужасом, что порой сковывало судорогой всё тело, и, просыпаясь в утреннем полумраке, она ещё некоторое время лежала неподвижно, борясь с панической беспомощностью, боясь дышать, слушая одну и ту же запись мыслей, играющую в её голове на повторе.

Каждый день она видела, как мгла растёт и расползается, подменяя собой весь мир: прячется в ярких кричащих вывесках, в телевизоре и в интернете – прикрытая красивыми образами и придуманным счастьем. Теперь от неё нельзя было спастись в свете дня; мгла больше не пряталась в тени людей; она поселилась в самих людях.

Как смог-убийца, который неслышно орудовал на улицах Пекина, это чёрное бесформенное облако оплетало руки и ноги, заползало в лёгкие, впивалось в мозг и двигало людьми, как марионетками, повелевало ими; и самое нелепое – что люди считали, будто были свободны в своих мыслях и в своих поступках.

Эти люди садились рядом с ней в молодящейся советской столовой, блуждали неподалёку в магазинах перебитых дат и заползали следом в маршрутки, которые глотали их до тех пор, пока не набивали свои животы до отказа.

Лена думала, что привыкла к такой жизни, но каждое утро она просыпалась, дрожа, и первым делом осматривала своё тело, надеясь не увидеть на нём чёрных пятен и облачных опухолей. В глубине души она знала, что не может заразиться мглой, что внутри что-то отторгало её, но всё равно каждое утро она вздрагивала и повторяла этот глупый ритуал.

Поднявшись на кровати, она подтянула колени руками к груди и утонула в затхлых раздумьях. Тишина со звоном проползла за спиной по стене. Глаза бродили по линолеуму. Откуда-то доносилось мерное капание воды. Под кожу заполз тонкий электрический холодок, который наводил на мрачные мысли.

Столп света…

Он мордой протиснулся сквозь отверстия в белой шторе и мягкой шерстью потёрся о её колени. Она оторвала взгляд от линолеума, посмотрела на него и улыбнулась – мрачные мысли с безмолвными криками растворились в тонком воздухе, едва не став осязаемыми.

Она взяла луч на руки – он стал пушистым кроликом. Лена прижала его к себе, и грусть, как прибрежный песок, выветрилась из её души.

Трудно объяснить, как она это делала, но впервые прикоснуться к лучам солнца ей удалось, когда ей было всего девять лет и пять месяцев. Она сразу же записала это открытие в подаренном на кануне дневнике.

«Тебя ждёт много особенных открытий, – говорила бабушка с первых страниц своего подарка. – Доверь их бумаге, она ничего не забывает. Придёт день, когда

тебе их будет очень не хватать – она сможет их вернуть; даст тебе поговорить с самой собой, и ты всё поймёшь».

Это звучало так таинственно и волшебно, что слово в слово было записано кривым детским почерком между ровных синих линий. И, как всё светлое в жизни Лены, оказалось похоронено под толстым слоем памяти на пыльном чердаке.

Удивительно, как её тонкая рука могла удержать такой неосязаемый источник как свет, и после этого ещё придавать ему форму, пускай и ненадолго…

Ей нравилось это занятие, но она давно перестала считать его чу́дным, так как не могла поделиться им с постоянно сменяющимися людьми в её жизни. Почему-то в присутствии другого человека её руки начинали дрожать, пальцы проходили сквозь луч, поток света крошился, и светящее существо тут же превращалось в пыль.

Если они не смеялись над ней, то воспринимали её затеи как шутки – не понимали её.

Вслед за чудом последовал период одиночества, но благодаря её стараниям он не продлился долго. Она постаралась заразиться мглой: курила, как они, говорила, как они, одевалась, как они, радовалась, как они, и даже обманывала себя, не хуже них. Механизм был идеален, но в нём что-то было не так. Она переделывала себя без оглядки, проклиная то, что не давало мгле прижиться. И наконец мгла нашла свой путь внутрь. Но вместо простоты и ясности, в её теле поселилась болезнь – то, что другим не приносило вреда, стало причинять ей не проходящие боль и страдания.

Температура поднялась и застряла на отметке 37 градусов Цельсия – не самое радостное достижение в жизни; непроходимый жар бросал тело то в пот, то в дрожь. А сколько мыслей набивалось в её голову, когда она слышала догадки врачей по поводу её болезни: одна более идиотская, чем другая.

Её медицинская карточка собрала автографы всех больничных знаменитостей: терапевтов, психиатров, окулистов и даже у пато́логоана́тома (порой ей и впрямь казалось, что в ней совсем не осталось жизни). Все хором твердили, что с ней что-то не так (самым убедительным оказался пато́логоана́том, который опешил, когда обнаружил, что его новый пациент не только моргает, но ещё и разговаривает). Но что́ было не так, они не могли сказать, и, что это была за мгла, которую она видела, не понимал никто. Они лишь знали, что от этого точно есть таблетки, – знали, как «Отче наш», – и прописывали их всем подряд, так как гордились, что могли делать это безнаказанно.

Конечно прогнозы были неутешительными, но она не хотела отпускать тьму из своего тела, даже если это убьёт её в самые короткие сроки. Ей было важно, чтобы люди… Но люди всё равно не задерживались в её жизни. Она не понимала, что она говорила или делала не так, но как бы она не подстраивалась под них, они всё равно уходили.

«Тогда зачем всё это?!» – на этой фразе всё закончилось. Она забросила все эти «дурацкие» попытки и стала самой собой – безоговорочно и бесповоротно, – нравилось это людям или нет. Она поклялась больше не совершать этих ошибок, как бы сильно ей не хотелось...

Мгла сошла… постепенно; вместе со светлой краской для волос.

Теперь она благополучно снимала квартиру на пару с одиночеством. Удобно – оплату делили пополам. Поначалу оно было невыносимо: молчало без умолку, заставляло выслушивать все эти неугомонные мысли, которые тараканами заползали в её голову и устраивали там буйные ночные вечеринки, но каждое новое утро выпроваживало их взашей и протягивало ей чистый лист бумаги.

Она была уже не ребёнком и могла позволить себе быть грубой, позволить себе быть беспардонной и не накрашенной, когда ей этого хотелось. А после она перестала сопротивляться и одиночеству. Ей даже начало́ казаться, что именно оно и даровало ей эту способность: так ясно видеть мрак. Но вот зачем?

Вдыхая прохладный вечерний воздух, она снова думала об этом, доверив маршрут ногам и совсем перестав следить за дорогой.

Она любила такие тихие прогулки в темноте – когда света почти не оставалось, и можно было с головой погрузиться в «отло́женные на потом» мысли. Мгла не могла бросаться в глаза так часто, и её воображение дорисовывало город таким, каким его не видел никто, каким он принадлежал только ей. Весной это были парижские бульвары, осенью – блестящая в лужах Венеция, а летом – загородные улочки Калифорнии.

Подхваченная ураганом мыслей, Лена не сразу заметила, как в темноте к ней приблизилось светящееся существо. Только когда оно проплы́ло мимо, она обернулась и увидела мужчину, подёрнутого неоновым сиянием. Она удивлённо поморщилась, и, позволив ногам увести её прочь, снова опустила голову. Вдруг по воздуху проскользило новое пятно света – на этот раз это была женщина средних лет. Лена вгляделась в темноту и наконец поняла, куда забросил её «ураган».

Как же долго она сюда не приходила, – всё боялась воспоминаний, которые обитали на этой набережной и которые навсегда будут принадлежать ему. Тому, кому она очень сильно хотела понравиться, тому, ради кого травила себя тьмой на протяжении полугода. Она боялась, как эти воспоминания посмотрят на неё, что подумают и что скажут, но, оказавшись здесь сейчас, увидев их полустёртыми и истлевшими, она ничего не почувствовала – они больше не жгли ей сердце. Да и не в них было дело, а в этих светящихся людях...

Впереди, в отдалении, – там, где обычно в одиночестве вздыхала старая сценическая площадка в виде амфитеатра, – горели живые огоньки: большие и маленькие, слабо мерцающие и сияющие в полную силу. Ступни стали быстрей прижиматься к неширокой асфальтированной дороге, прутья железного бортика подмигивали всё чаще. Лена с любопытством приблизилась к группе сияющих людей, разных возрастов и увлечений: кто-то читал стихи, кто-то, невзирая на сгустившуюся темноту, показывал свои рисунки и картины, кто-то даже выступал со стенд-а́пом.

Лена присела на самую дальнюю скамейку и смотрела. Смотрела, как один за другим они поднимаются на сцену и как от их выступлений чуть ярче начинали светиться сидящие впереди.

Кожи коснулась приятная прохладная волна и с трепетом сбежала вниз по спине. Её одолело какое-то странное чувство, которому, сидя там в стороне, она никак не могла дать определения… Это было что-то…

На сцену вышел молодой парень и объявил:

- Ну всё, друзья, собираем свои зады со скамеек, доедаем свой мусор и – по домам.

Послышались обрывистые смешки, и люди стали уходить с нагретых скамеек.

Парень на сцене стал потихоньку собирать аппаратуру и пожимать руки тем, кто подходил пожелать доброй ночи, спросить о следующей встрече или просто поблагодарить за мероприятие. Лена увидела, как каждому из уходящих передавалась часть его яркого света, и это заставило её остаться. Она не знала, зачем, и что скажет, но всё равно выждала несколько мгновений и подошла:

- Вы делаете хорошее дело.

- Что? - переспросил парень исподлобья, так как склонился, чтобы скрутить провод от колонки.

- Вы делаете хорошее дело! – повторила Лена чуть громче.

- Да ладно вам. Это всего лишь провод, - ответил он.

- Я про концерт… Вы заряжаете всех этих людей светом.

- Ну, спасибо, - ответил он, немного удивясь.

- Вам спасибо. До свидания.

Она уже уходила, когда он окликнул её.

- Хотите я вам кое-что покажу?

Она быстро заморгала, не зная, как ответить на этот вопрос.

- А кусаться не будете?

Он посмотрел на ночное небо:

- Полнолуния нет, значит сегодня - не буду… - она улыбнулась. - Идёмте, тут – два шага.

- Давно вы устраиваете такие штуки? - спросила она, поднимаясь по лестнице из пяти ступенек на сцену.

- Это третий раз. Мне нравится. Видно, как люди раскрываются и всё больше показывают себя настоящих. А то из-за этих телефонов и не видимся друг c другом, хотя стоим рядом.

- Это да.

- Если хотите, приходите в следующий раз, - он увидел, что она колеблется, и поспешил добавить: «Выступать не обязательно».

- Я приду, - смущённо улыбнулась она, заходя за угол одноэтажного строения, стоящего на сцене.

- Я, признаться, сам долго не решался это всё организовывать. Много мороки с аппаратурой, людьми и прочего, но потом увидел это, и как-то всё решилось само собой, - он показал на стену с обратной стороны сценического строения.

Лена замерла на месте и уставилась на рисунок на стене. От него исходил такой яркий свет, что заливал не только площадку, но и ночную реку со спящими ивами, что стояли у них за спинами.

- Может это не самый позитивный рисунок, но от него исходит какой-то свет… Ну, не буквально, конечно, - добавил он, явно чувствуя себя неловко. - Хотя сейчас бы свет не помешал, а то его не очень видно.

Лена молча смотрела на рисунок, не понимая, как это возможно.

- Не знаю, кто его нарисовал, но я всегда прихожу посмотреть на него и подумать. Не знаю почему, - пожал он плечами. - В нём как будто есть что-то живое, что понимает тебя, - он перевёл взгляд на девушку, явно полагая, что наболтал лишнего.

По её лицу, словно короткий импульс, проскользнула улыбка, затем ещё одна, и её глаза вдруг намокли.

- Ну что Вы. Может, он не совсем ровный, но он не так плох! – пошутил он.

- Мгм, - ответила она, зажимая губы и несколько раз кивнув. Её грудь наполнилась необъяснимым теплом. Она знала этот рисунок и очень хорошо. Он вышел из неё вместе с болью и страданиями, проклятиями и злостью, когда в очередной раз было разбито её сердце. Но теперь казалось, что это было в другой жизни. Она хлюпнула носом и заулыбалась сквозь слёзы, которые скатились по её тонким щекам.

- Извините, мне неловко, когда девушки плачут, - сказал парень.

Ничего не говоря, она впервые посмотрела на него. В её глазах было столько эмоций, что у него ком засел в горле.

- Ладно, пойду собирать колонки, пока их не упёрли, - сказал он и тактично скрылся за углом.

Лена аккуратно подошла к стене и прикоснулась к шероховатому рисунку. Она ощутила, как в нём пульсировали её прежние боль и эмоции. Это они сделали его «живым». Слёзы попали на губы, и она почувствовала их солоноватый привкус.

Её корявый неидеальный рисунок, написанный из са́мой души, дарил свой свет, даже когда она этого не знала; кусочек её, который жил своей жизнью. Её глаза следовали вдоль знакомых линий. И вдруг она всё поняла: не было никакого проклятья. Был лишь этот свет, глубоко внутри, который ни за что не хотел её покидать. И это чувство, там на скамейках, говорило только об одном: она никогда не будет одинока…