ГИА. Озеро Кривое. Лександр.

Уф-ф-ф … Я воткнул лопату в землю. Надо передохнуть. Половина ям уже выкопана. Оставалось ещё полдюжины. Затем нужно посадить привезённые саженцы яблонь. Осенний день короток. И домой путь не близкий. До Минска двести километров. Машину пришлось оставить в поле. До нашей деревеньки Горы, хаты которой в беспорядке разбросаны по косогору берега озера Кривое, не доехали километра два. Вчера весь день лил дождь. Дорогу развезло. Взобраться на верх скользкого глинистого холма не удалось. Машина буксовала. А объехать его низиной по ухабистому, разбитому просёлку, я и не пытался. Даже летом после дождя он бывает непроезжим.

В те времена грабежи или воровство машин случались редко. Да и вряд ли нашлись бы любители в ненастный, осенний день шастать по мокрым, раскисшим полям. Однако ж за машину всё равно было тревожно.

Я взглянул на тоненькие прутики-саженцы. Даже не верится, что из них когда-нибудь вырастут большие деревья. Но пора приниматься за работу. Хорошо ещё, что сегодня с погодой повезло. День выдался солнечный.

За спиной послышались шаги. Потом негромкое, характерное поскрипывание. Странно. Так обычно скрипят сапоги. Хромовые. Сухие. Только откуда им взяться в небольшой, утопающей в осенней грязи деревушке? Я обернулся. По узкой деревенской улице, поросшей теперь уже жухлой травой, ко мне направлялся сосед Александр. Лександр, как звали его деревенские. Высокий, ещё крепкий старик лет семидесяти, он выглядел моложе своих лет. Чуб его густых, пшеничного цвета волос только слегка был тронут сединой. Тесного общения между нами не было. Но просторная, добротная хата-пятистенок Лександра, украшенная резными наличниками и петухами на фронтоне, стояла как раз посреди деревни. И всякий раз, чтобы добраться до моего неказистого домика, мне приходилось проезжать мимо его хоромов. Случалось встречал его у дома. Тогда я выходил из машины, здоровался и обменивался ничего не значищими фразами. Хотя в беседы о жизни с ним не вступал и его делами не интересовался, всё же я был наслышан и о нём, и его взбалмошном характере. В небольшой деревеньке соседи друг о друге знают всё. А иной раз и больше того.

Александр в деревне из семи дворов был человеком авторитетным. Называть его уменьшительным именем не решались. Но для удобства произношения, отбрасывали его первую букву. Лександр был человеком настырным, упрямым, с амбициями. По житейски совсем не глупым. Сам он считал, что здравого смысла у него много больше, чем у соседей. И на этом основании чувствовал особую ответственность за всё, что происходило вокруг. Был, как сказали бы сейчас, “неформальным лидером” деревни. Со своего двора он мог наблюдать за событиями сельской жизни. А если что-то, по его мнению, шло не так, то и вмешивался в них.

В Горах было ещё двое мужчин, которых тоже уважительно звали полным именем. Один из них - Карп. Старый, со слабым уже здоровьем он жил на отшибе. За пределы своей усадьбы выходил редко. Другой - колхозный тракторист Фёдор - отчаянно конкурировал с Лександром по всем вопросам деревенской жизни. Ссоры между ними возникали постоянно. Не могли они договориться кому скосить ближнюю неудобицу, где пасти своих коров, где сети на озере поставить так, чтобы другому не мешать. Бывало, что и воровали друг у друга эти сети. Не сами они, так их дети, приезжающие из Полоцка или Витебска на выходные. Для праздника жизни выпивки не всегда хватало. А сеть за бутылку всегда можно было сбагрить. Тут уж страсти закипали не на шутку. Неважно, что факт кражи сетей соседями доказать было невозможно. И с официальной жалобой ведь не обратишься. На озере-заказнике ловля рыбы сетями была запрещена. Воров всё таки вычисляли. Повадки друг друга местные хорошо знали.

Лександр был круче Фёдора. И агрессивней. Если ему что-то не нравилось, реагировал жёстко. Мог косой зарубить курицу соседа, случайно забредшую на его участок. А потом, перебросив её через ограду, с невозмутимым видом прохаживаться по своему двору. На заходящуюся в возмущённом крике соседку, не обращал никакого внимания. И на угрозы ругающегося матом её мужа реагировал спокойно. Только время от времени грозно потрясал высоко поднятой над головой косой.

Из зарезанной курицы жена соседа варила суп. И на время конфликт затихал. Кур во дворе у каждого бегало много. Пожалуй, никто толком и не знал, сколько их у него и где они несутся. Возможно, что у тех же соседей. А мясо для семьи всё равно требовалось. В магазине его не покупали. Да его там никогда и не было.

Летом Лександр часто ходил с косой и по деревне. Подкашивал заросшие травой дороги. Телеги, из-за малочисленности населения, ездили по ним редко. А люди протаптывали на них только узкие тропки. Травы на дорогах было немного. Он и не собирал её. Косил больше для того, чтобы показать, кто в деревне хозяин. Трава высыхала и превращалась в труху. Но скошенное Лександром никто забирать не осмеливался.

Я выбрался из ямы. Лександр свернул с тропинки и подошёл ко мне. По случаю выходного дня, а может и какого-нибудь семейного праздника, он был выбрит и одет во всё чистое. На нём были тёмно-синий пиджак, белая рубашка и невиданные мною прежде серые брюки-галифе. На ногах - начищенные до блеска хромовые сапоги. Те самые, скрип которых я и услышал. По-видимому, отмечать выходные или какое-то другое событие в его семье начали рано. Или сам он с его бунтарским, независимым характером решился на это. К середине дня он был уже хорошо навеселе.

- Копаешь …, - то ли вопросительно, то ли утвердительно произнёс Лександр вместо приветствия.

- Копаю, - кивнул я в ответ.

- А-а-а-а- … Глина тут на бугре. Важкая …

Я деликатно промолчал. Что это он вдруг вздумал мне посочувствовать. Раньше за ним такого не замечалось. Лександр достал из галифе коробку с папиросами “Казбек”. Закурил.

- Много ещё копать? - продолжил он, попыхивая папиросой.

Я махнул рукой на саженцы.

- Вот, шесть ям осталось. До вечера посадить надо.

Надеялся, что после этих слов Лександр поймёт, что у меня нет времени на праздные разговоры. Но, наверное, у него на меня были другие планы. Он пошёл к небольшому сарайчику у дома, подобрал валявшийся на земле кусок доски. Положил его на край одной из вырытых ям. И, спрыгнув вниз, уселся на доску. Я занервничал. Так можно долго сидеть … Принесла же его нелёгкая на мою голову.

- Этим дубцам, чтобы яблоки дать, годков пять расти трэба, - пыхнул Лександр папиросою.

Я стал размечать новую ямку.

- Зато сорта хорошие. До апреля хранятся, - заметил я миролюбиво.

- А-а-а … - махнул он рукой. - Вон у меня тоже сорт добрый. До мая яблоки лежат. А есть некому. Пропадают.

Я удивлённо поднял голову. Как это есть некому? У Лександра было трое детей. Два сына и дочь. Старший сын, Семён, жил в Полоцке. Дети Семёна к тому времени уже выросли. Когда были поменьше, летом приезжали к деду. Лучшего места для летнего отдыха найти трудно. Но … Дед не особо привечал их. Строжил. Заставлял работать. Хоть и малыми ещё были. Подрастая, они приезжали в деревню всё реже и реже. А Семён отца не забывал. Сено для коровы помогал заготавливать. Ольшаник на склонах ближних холмов на дрова рубил. Огород вспахивал. Да и любую другую работу делал.

А средний сын, Сергей, семьёй так и не обзавёлся. В молодости уехал из дома и поступил в мореходку. Работал в торговом флоте. Домой только в отпуск приезжал. Зато деньги с собой привозил. Часть отдавал отцу. Говорил, ни к чему они ему. Некуда было ему их тратить. Вот на них Лександр пятистенок и построил. Громадный. На высоком каменном фундаменте. Под домом можно было и гараж разместить. Если бы машина была. Но машины у них не было. Зато напротив дома, под навесом, стояла моторная лодка Сергея. Солидных размеров. С мощным мотором. В деревне её называли “катером”. Пользовался Сергей своим “катером” редко. Иногда только в пасмурную погоду выезжал ловить на дорожку щуку. Да в праздничные дни катал на нём своих племянников и соседских ребятишек. В таких случаях надевал на себя тельняшку и фуражку с крабом. Дети немели от восторга. И он, наверное, в эти минуты чувствовал себя капитаном судна.

А ещё братья построили новую баню. Совсем недалеко от дома отца. Прямо на берегу озера. Соорудили и широкие, длинные мостки, идущие от бани прямо в озеро. Лександру, чтобы добраться до бани, нужно было только дорогу перейти. Да с косогора вниз метров на пять спуститься. Хорошая баня получилась. Большая. Соседей они часто в неё приглашали. Верхние полки были оборудованы для любителей острого пара. Для мужиков. А на нижних, после мужчин, мылись женщины. Но главное, что отличало баню Лександра от других, выстроенных по соседству, была возможность нырять с мостков прямо в озеро. Место здесь было глубокое.

- Я вот думаю, не выкопать ли мне у себя молодую яблоню, - затянулся последний раз папиросою Лександр.

Бросил окурок на дно ямы и опять вынул из кармана коробку “Казбека”. Достал новую папиросу, постучал мундштуком по коробке, помял в руках табак, понюхал его, но закуривать не стал. Положил папиросу обратно в коробку.

- И яблок каждый год много дае. И яблоки добрые, - повторил он. - Лёжкие. Только не съедаем их все. И торчит она, зараза, посреди огорода. Арать мешае.

Продолжая работать, я молча слушал. Пытался понять, о какой яблоне говорит Лександр. Всё не мог вспомнить молодого дерева в его саду. Только, когда он сказал, что торчит оно посреди огорода, понял о чём идёт речь. Была у него такая яблоня. Действительно мешала пахать огород. Лошади приходилось обходить её по кривой, нарушая строгий порядок картофельных грядок. С каждым годом кривизна становилась всё больше и больше. Только яблоню эту молодой можно было назвать лет десять тому назад. Теперь же она вымахала в большое раскидистое дерево. Каждый год к осени её ветки покрывались небольшими, золотисто-зелёными плодами. Издали яблоки смотрелись очень красиво. Вот только в том, что они были хорошего вкуса, я сильно сомневался. Несколько похожих яблонь росло неподалёку на берегу озера. Они не были такими рослыми и сильными, как у Лександра. Но тоже ежегодно приносили обильный урожай. И яблоки на них были такими же красивыми. А вот есть их было абсолютно невозможно. У отважившихся их попробовать от терпкой кислоты сводило скулы. Что-то подсказывало мне, что и у Лександра рос такой же дичок. Что ж, правильно он говорит. Зачем держать его в огороде. Только вряд ли избавиться от него решил он сам. Скорее всего, сделать это попросила его дочь Светлана. После смерти жены Лександра - Аксиньи, в доме уже командовала она.

Светлана была младшая из его детей. Рослая, крупная. Она не была похожа на отца. Разве что характером. Такая же резкая. Бескомпромиссная. Упрямая. Она рано вышла замуж и переехала в Полоцк. Закончила курсы бухгалтеров и устроилась в стройуправление. Родила двух детей. Сына и дочь. И развелась. Вернее выгнала своего непутёвого мужа. Слабого, безвольного любителя выпить, так и не ставшего опорой семьи. Детей поднимала одна. На алименты не подавала. Взять с бывшего мужа было нечего. Хорошо ещё, что денег у неё не клянчил.

Выходные, праздники и отпуск Светлана со своими детьми проводила у родителей в Горах. На одну зарплату двух детей поднимать трудно. Пока её мать была жива, она и помогала ей во всём. А после смерти матери, Светлане пришлось заняться хозяйством самой. Сажала картошку. Выращивала на огороде овощи. Развела кур. Индюшек. Откармливала кабанчика. На зиму пару овец оставляла. Весной они приносили двух-трёх ягнят. А то и четверых. Корову правда пришлось продать. Зато купила козу. Наломается за работой Светлана в выходные в деревне, а потом едет на службу в Полоцк. “Отдыхать”, как она говорила. Зато в доме был достаток. Еда своя. Здоровая. И зарплаты на их скромную жизнь хватало. Лександр ещё пчёлами увлекался. Держал несколько ульев. Мёда для семьи - настоящего, натурального - хватало. И дети Светланы, помогая матери, росли в труде. Лександр по привычке пробовал ими командовать. Да только дочь быстро всё по-своему выстроила. Нелёгкая жизнь закалила её. С отцом не церемонилась. Дурить ему уже не позволяла. И он с ней тоже лишний раз старался не ссориться. Побаивался. Раньше она и мать от его буйства защищала. Если тот не успокаивался, могла и огреть тем, что было под рукой.

А на похоронах матери отметелила его на виду у всей деревни. И было за что. Аксинья - скромная, терпеливая, тянущая на себе всё хозяйство трудяга - занемогла. Неожиданно и для себя, и для своих родных. Ей становилось всё хуже и хуже. В больнице, куда её отвезли, доктор сказал, что всё серьёзно. Вряд ли она уже встанет на ноги. Его прогноз оправдался. Она так и не поднялась с постели. И стало некому ухаживать за домом. Некому было и доить корову. Некоторое время помогали соседки. Но Аксинье не становилось лучше. А Лександр всё ходил по дому и ворчал. Нет хозяйки в доме. Некому за скотиной ухаживать. Всё на нём лежит. А он не двужильный. Но корову продавать не спешил. Надеялся, что Аксинья всё же оклемается. Но вскоре её не стало. Для детей это было горе, которое они с трудном пережили. Мать любили все. И соседи к ней хорошо относились. Со всеми она ладила. Как могла смягчала крутой нрав своего мужа.

В день похорон Лександр ходил по дому, поджав губы. Померев, Аксинья словно предала его. Оставила одного со всеми заботами. О многих из них он и понятия не имел, пока она была здорова. Ему хотелось продолжать жить так, как он привык. А теперь приходилось всё в жизни менять. Потому и поглядывал он на покойницу, около которой хлопотали соседки, с некоторой неприязнью. Но до поры до времени помалкивал. А потом случилось неожиданное.

На Витебщине, в этом озёрном крае, есть много небольших деревушек, прилепившихся к берегам озёр. Редкая хата в них не имеет своей баньки. Даже пожилые бабки, те, что давно живут одни и ходят по субботам мыться к соседям, стараются хоть несколько раз в году затопить свою. Пригласить в неё тех же соседей. Раз баньку топит, значит жива ещё курилка. Хозяйничает в доме. И рано её со счетов списывать. Ну а раз есть банька, то и берёзовые веники в ней должны быть. Какая же банька без них!

Каждый год в начале лета веники заготавливают в молодом березняке. Столько, чтоб на всю зиму хватило. Ну а если старики помирают … Ничего уж больше им на этой земле не надо. И в баньке они уже парится не будут. И заготовленные веники больше не нужны. Вот и появился у местных жителей обычай - класть покойнику под голову сломанные веники. Символизирующие окончание земного пути. Может и наивен этот обычай, но местные его соблюдали. В окрестных деревнях его придерживались. И в Горах тоже. Когда Аксинья померла, соседки стали собирать её в последний путь. Хмурый, недобро посматривающий на их суету Лександр, неприкаянно бродил по хате. В изголовье гроба, как и положено, старушки положили сломанные веники. Как раз в этот момент Лександр вошёл в комнату, где лежала покойница. Увидев сломанные веники, он в бешенстве подскочил к гробу. Выхватил их и злобно вращая глазами, заорал:

- Кто позволил добро портить? Я их всё лето вязал. Ей теперь уже ничего не надо. А мне ещё в этой хате жить! …

В ярости он бросил сломанные веники в онемевших от неожиданности соседок. В это время дверь комнаты открылась и на пороге появилась запыхавшаяся Светлана. Её не сразу смогли разыскать в Полоцке, чтобы сообщить печальную весть. Она приехала, когда подготовка к похоронам матери уже заканчивалась и стала свидетелем этой безобразной сцены.

Поступок её отца, осквернивший память умершей матери, взорвал её. Схватив валявшийся на полу веник, она бросилась к отцу.

- Ах ты, гад! Всю жизнь издевался над мамой. И даже теперь, когда она померла, не оставляешь её в покое. Она всю жизнь на тебя горбатилась. “Добро” тебе наживала. А ты, паразит, ей веников пожалел? - кричала она, изо всей силы хлестая его веником.

И столько ярости было в этой атаке, что Лександр, от неожиданности, почти не сопротивлялся. Только вырвал у неё веник. Но Светлана подобрала с пола другой и продолжала хлестать его с прежней силой. И он не выдержал. Позорно бежал из хаты. Оставшееся до похорон время и во время самой печальной церемонии насупившийся Лександр отрешённо глядел перед собой. Ни во что не вмешиваясь. Ни на что не реагируя. Кто знает, о чём он думал. Может до него дошёл, наконец, смысл случившегося. Понимание, что теперь жизнь изменится. И возврат к прежнему невозможен. А как жить по-другому, он не знал. Раньше, как поступать в сложных ситуациях, подсказывала ему жена. Он хоть и ругался с ней и дурой её называл, делал всё так, как она ему советовала. Теперь спросить было не у кого …

Время шло. И Лександр сник. Исчезла куда-то его агрессия. Перестал ходить по деревне с косой. Теперь всё больше времени проводил он дома. А там уже хозяйничала Светлана. После того случая на похоронах они помирились. Он уже не спорил с ней. Согласно кивал головой. Да и она без его помощи вести дом в деревне не смогла бы. До пенсии было ещё далеко. Нужно было поднимать детей. Тянуть на себе хозяйство. После выхода на пенсию Светлана планировала окончательно поселиться в Горах.

Лександр работал по дому всё меньше. Случалось, что и выходные себе устраивал. Особенно, когда приезжали дети. Тогда он брился, одевался во всё чистое, ходил по дому и, как и раньше, отдавал указания. Только теперь их никто не собирался выполнять. Все понимали - настоящей хозяйкой в доме была Светлана. Потоптавшись во дворе, уходил он тогда “на деревню”. Искал собеседника. Да только помнили соседи того, прежнего Лександра. Агресивного и недружелюбного. И общались с ним неохотно.

На этот раз ему повезло. Со мной он ещё не ссорился. Не успел. Бывал я здесь только летом. В основном, во время летнего отпуска. Да и дом мой стоял на отшибе. Вроде без причины и ходить туда было незачем.

- Слухай, - неожиданно сказал Лександр. - А не хочешь пересадить мою яблоню к себе? Это ж сразу готовая яблоня. И ждать не трэба. На другой год и яблоки будут.

Я онемел от неожиданности. Он что, всерьёз это говорит!? Лександр видимо принял моё молчание за обдумывание его предложения. Воодушевился. Даже ногу из ямы вынул. Опершись ею на её край, повторил:

- Добрые яблоки. Лёжкие. А мне они не нужны. Мои не съедают их. Только добро пропадает.

Он вылез из ямы и теперь стоял над ней, широко раскинув руки, продолжал:

- Только яма твоя маловата. Так я бы помог тебе её раскопать. А то и сыны помогут. Да вечера и справились бы.

Он выжидающе смотрел на меня. Наконец я пришёл в себя. Стараясь сдержаться, отвёл глаза в сторону и твёрдо сказал:

- Не, Лександр. Спасибо. Я лучше свои посажу. Вырастут. Да и некогда мне. Извини. У меня ещё работы много.

В моих словах уже недвусмысленно прозвучала просьба не мешать мне работать. Но Лександр, казалось, не слышал этого. Он продолжал стоять у ямы и, как бы про себя, бубнил:

- Добрая яблоня. И яблоки хорошие. Лёжкие. Мне они не нужны. И свиньи, чтоб их чёрт побрал, не хотят их есть. Только место занимает. Да и с конём не развернешься. Не, трэба её выкинуть. Зрубить? Дык пень посреди огорода останется.

Он на мгновение замолчал. Потом, вздыхая, забормотал что-то уж совсем нечленораздельное. Внезапно его лицо озарилось улыбкою и он уже внятно произнёс:

- А может в совхозе трактор попросить?

Повернулся ко мне.

- Слухай! Як думаешь, если я в совхозе трактор попрошу её вырвать, они мне его дадуть? Я ж в нём тридцать годков отработал?

Я уже успокоился и теперь с любопытством прислушивался к бормотанию соседа. Мне даже жалко его стало. Да разве вырвать дерево трактором в деревне проблема?

- Лександр! Не нужно просить трактор в совхозе. Договорись с трактористом. За бутылку водки он тебе её за пять минут выдернет.

Лександр уставился на меня. Решительно мотнул головой.

- А то и правда. Самогона трэба выгнать. А с Лёнькай я договорюсь.

Повернулся и, не прощаясь, побрёл в сторону своего дома.

В тот день я всё-таки успел посадить все привезённые с собой саженцы. А жена даже сумела где-то раздобыть известь и побелить молодые деревца. Закончили работу мы уже в сумерках. И сразу же поспешили к машине. Она так и простояла всё это время в поле. Уже поднявшись на холм, мы оглянулись на наш дом. Как преобразился наш участок! Тоненькие прутики саженцев, окрашенные в белый цвет, сразу придали домику жилой вид. Солидность. И уверенность, что новые хозяева обустроят здесь нормальную жизнь. На этот раз надолго. Залогом этого был посаженный молодой сад.

А свою яблоню Лександр так и не вырвал. То ли жалко её стало. То ли самогонку не собрался выгнать … Потом не стало и самого Лександра. Светлане дерево, наверное, уже не мешало.

Посаженные нами молодые саженцы выросли в большие сильные деревья. На редкость урожайные. И яблоки на них были вкусными и лёжкими. Хранили мы их в гаражной яме. Последние доедали уже в мае. Правда, пользовались мы своим садом недолго. Так случилось, что пришлось нам в бурные и нестабильные девяностые годы прошлого века покинуть Беларусь. И поехать вслед за нашеми детьми, оказавшимися волей судеб далеко от дома.

До отъезда я ещё успел вокруг молодых деревьев прокопать в тяжелой глинистой почве метровой глубины траншеи. Деревенские, наблюдавшие за мной издали, никак не могли понять - что за “окопы” роет их сосед “Антонович”. А мы с женой забросали их собранным на пастбище коровьим и конским навозом. И яблони получили подкормку на несколько лет вперёд. Только обильным урожаем радовали они уже не нас. Яблоки снимали соседи. Иногда они не могли их поделить. И тогда каким-то образом разыскав наш адрес, писали нам и просили рассудить их спор по справедливости. Для нас это было странно. Каждый из них имел собственный сад. Но наши яблоки по качеству превосходили местные сорта. И деревья были гораздо урожайнее.

Наверняка вспоминали нас жители Гор и собирая ягоду в посаженном нами малиннике. Лучшие сорта малины подарили жене “благодарные клиенты”. А я посадил их кусты по проверенному уже способу. Заполнив глубокие траншеи смесью компоста с навозом. Но самих ягод попробовать мы так и не успели. А их обильный урожай ещё много лет после нашего отъезда радовал соседей.