ГИА. САВОСЬ. №1. СИНЬКА “ФУКСИН”. СОНЬКИНЫ ЯБЛОКИ.

Савось. Так звали моего соседа и товарища по детским играм. Был он года на три старше меня. Обладал безусловным авторитетом у разновозрастной послевоенной ребятни. И был заводилой во всех наших играх. Признаться, я никогда прежде не задумывался почему “Савось”. Было ли это его имя, фамилия или просто прозвище. Савось - так все его и звали.

Жил он в доме напротив. Со своей мамой и бабушкой. Их самих редко можно было увидеть на улице. Они были не из местных. Появились здесь после войны и заняли пустующий дом-развалюху. Прежние его хозяева то ли не вернулись из эвакуации, то ли погибли во время войны. В отличие от соседей - местных жителей - эти женщины постоянно пропадали на минских базарах. Полки магазинов тогда были полупустыми. Предприятия после военной разрухи восстанавливались медленно. Вплоть до конца 1947 года и продовольствие, и обувь, и одежду выдавали по карточкам.

А на местных толкучках можно было обменять товары на еду. Или наоборот - еду на поношенную одежду, обувь или другие нужные вещи. Появились здесь и оборотистые торговцы, почувствовавшие конъюнктуру послевоенного рынка. Они торговали всякой мелочевкой. Кулёчками с лавровым листом. Пуговицами. Заколками. Прищепками. Нитками. Синькой “фуксин” и прочей дребеденью, которая пользовалась спросом у обнищавшего населения. Одним из самых ходовых товаров были ложки и вилки, изготовленные из алюминиевого сплава неопределенного состава. Массивные. Аляповатые. Унылого тёмно-серого цвета. Их производили “умельцы”-кустари. Вот такой мелочевкою и торговали на минских барахолках мать и бабушка Савося.

А сам Савось в это время был предоставлен самому себе. Наверное, частенько и пропитание ему приходилось добывать самому. Был он не по годам серьёзным, несуетливым хитрованом. С не по детски практичным умом. Его светловолосую, нестриженую голову с непокорным вихром можно было видеть на улице в любое время дня. Большие, серые глаза внимательно всегда высматривали что-то по сторонам. По уличной брусчатке прогуливался он не спеша. Вразвалочку. И вдруг, заметив что-то заинтересовавшее его, срывался с места и мгновенно исчезал. В то голодное и бедное время не все придерживались библейской заповеди "не укради". Голод не тётка. Чтобы выжить, приходилось и лебеду в хлеб подмешивать. И мёрзлый картофель весной по полям собирать. А потом готовить из него “пышки". Или, как их ещё называли, "тошнотики". Ну а хлеб, приготовленный из муки, наполовину с примесью тёртой моркови или свеклы, считался лакомством.

Местным жителям было легче. Они выживали за счёт огородов. Как членам колхоза, для обработки земли им давали лошадей. И они как-то могли сводить концы с концами. А приехавшим "чужакам" приходилось туго. Даже если они и имели огород, то много ли лопатой земли обработаешь? Потому и уходили они на “отхожий промысел”. Сил и времени, чтобы вырастить урожай овощей на своём огороде, уже не хватало. Вот и приходилось Савосю время от времени "одалживать" их у соседей. И хотя никто его ни разу за руку не поймал, все понимали чьих рук это дело.

Он был самым привычным подозреваемым в этих мелких кражах. Унесут ли корзину картошки из погреба, пропадут ли яйца из сарая или исчезнет сама курица - виноват Савось. Ну а летом, если кто-то заберётся в соседние огород за огурцами или в сад за яблоками, тут уж и вовсе сомнений нет. Дело рук Савося! И нельзя сказать, что они всегда были неправы. Водились за ним такие грехи. Мало того, что сам по садам и огородам лазал, так слыл ещё вдохновителем и организатором таких набегов местной ребятнёй. Что тоже было правдой.

Савось знал все сады в округе. Да и было их тогда совсем немного. С плодовых деревьев власти взимали налог. Экономные жители деревень и небольших городков предпочитали вырубать яблони и груши, чтобы не платить его.

Дед Степан из всего сада оставил только одну яблоню с небольшим клочком земли под ней. Летом туда можно было поставить скамейку. И сидя под деревом мечтать о яблоках, которые вырастут и станут сочными и вкусными. Как те немногие, которым удавалось досидеть на дереве до начала сентября. Все опавшие яблоки я подбирал и съедал, делая ежедневный обязательный обход нашего "сада".

Раньше в огороде деда росли ещё пять яблонь. Но их он вырубил, чтобы не платить налог. Единственным напоминанием о них были толстые пни. Так никогда, на моей памяти, и не выкорчеванные. В сентябре-октябре на пнях вырастали большие семьи крупных, мясистых, желто-золотистых опят с коричневыми крапинками на шляпках. Когда они достигали размера небольшого блюдца, наступала пора их сбора. Острым ножом бабушка аккуратно срезала шляпки и складывала в большое решето. С одного пня можно было нарезать этих деликатесных грибов решето "с коптором". Опята на пнях созревали не одновременно. И жаренными грибами мы лакомились почти месяц. Именно по этой причине яблоневые пни и не выкорчёвывали. На грибы налог, по счастью, не ввели.

И всё-таки плодовые деревья вырубали не все хозяева. Некоторые даже сажали новые. Яблони. Груши. Иногда обсаживали приусадебный участок вишнями. Или сливами. А бывало и кустами крыжовника невиданных прежде "сахарных сортов". С крупными, сладкими ягодами. Всё это не ускользало от внимания Савося. Он сообщал нам в каком месте урожай созрел. Сады тут же подвергалось нашему нашествию. Сам же Савось как бы оставался в стороне. Нарочито демонстрируя свою непричастность к этим набегам. Разумеется, мы делились с ним добычей.

У нашей соседки Соньки тоже был посажен молодой сад. Пять-шесть деревьев. Не больше. Одна из этих яблонь была “сладкая”. До этого я даже не знал, что такие бывают. И долго не верил россказням Савося о сладких яблоках.

Однажды Савось предложил мне залезть в сад соседки и проверить это. Он же рассказал, где растёт “сладкая” яблоня. Я долго отказывался. Перспектива быть узнанным соседкой приводила меня в ужас. Хорошо представлял, что меня могло ожидать дома при подобном развитии событий.

Но Савось обладал даром убеждения. По его словам он уже всё продумал. Он подкараулит момент, когда Сонька пойдёт к своей сестре, живущей на соседней улице, и даст мне знать. Залезть в сад можно со стороны колхозного двора, по периметру которого высажены деревья. Они маскируют подходы к огородам. Взрослые появлялись в этом месте редко. А детвора играла часто. Её присутствие там не могло вызвать подозрений. Савось сообщил, что одна доска в заборе, внизу, уже сорвана с гвоздя. Залезть в сад, можно будет сдвинув её в сторону. На случай, если кто-либо всё-таки увидит меня в саду, - что по его словам было почти невероятно - он предложил переодеться в его одежду. А чтобы меня не выдал цвет волос - даже с выгоревшими на солнце волосами я не выглядел блондином - он приготовил для меня кепку. Которая, правда, была мне великовата. Но это даже было к лучшему. Глубоко сидящая, она делала меня совсем неузнаваемым.

В общем, сумел он меня уговорить. Да и уж очень хотелось узнать, правда ли, что бывают сладкие яблоки.

Поначалу всё происходило, как и обещал Савось. После обеда, услышав его свист, я выглянул в окно. По улице, засунув руки в карманы, с независимым видом прогуливался наш предводитель. На голове его была та самая обещанная мне кепка. Я выскочил из дома и Савось заговорщицки, сообщил, что всё в порядке. Соньки дома нет. Мы побежали по улице. Перед конторой колхоза, завернули за угол. Преодолев ещё несколько сот метров, оказались на месте.

В заборе огорода деда Степана, выходящего на колхозный двор, имелась калитка. Через неё он когда-то ходил в колхоз. Теперь же она большую часть времени была закрыта. И для надёжности запиралась перекрученной толстой железной проволокой. Мельком я заметил, что проволоку уже кто-то раскрутил. Наверное, дед ходил зачем-то в колхозную скорняжную мастерскую, где когда-то работал.

Сонька в колхозе никогда не состояла. И через свой огород на колхозный двор не ходила. Поэтому и калитки в её заборе не было. Зато была доска, прибитая одним гвоздём …

Савось подошёл к доске и потянул её вбок. Она легко провернулась на верхнем гвозде. Дыра внизу была достаточно большой, чтобы пролезть через неё в сад. Удовлетворённо хмыкнув, он начал раздеваться. Снял штаны. Рубашку. Они оказались натянутыми поверх другой одежды.

- Давай, быстро одевай всё! Прямо на твои шмотки! - поторопил он меня.

Я быстро напялил его штаны, рубашку и кепку. Савось внимательно осмотрел меня.

- Хо-ро-шо, - медленно протянул он. - Теперь тебя никто не узнает. Ну а я побежал на улицу. Яблоки ты вон туда в траву ссыпь, - показал он на растущий в отдалении куст. - И одежду мою там оставь! Там их никто не найдёт. После мы всё это заберём. Только минут пять подожди! Пока я до улицы добегу. И ничего не бойся!

Сверкнув босыми пятками, он побежал в сторону колхозной конторы. Я оглянулся вокруг. Никого. Всё равно чувствовал тревогу. Но отступать уже было поздно. Немного подождал. Затем отодвинул в сторону доску и юркнул в огород.

Сразу за забором росла картошка. В середине июля её ботва уже была высокая. Это позволяло мне нагнувшись красться к деревьям совсем незаметно. Яблони росли поближе к дому. И сладкая была крайней в том ряду. Всё шло как и было задумано. Я нашёл яблоню, как её описал Савось. Но яблоки были довольно высоко. И чтобы добраться до них, мне пришлось залезть на дерево.

Я уже нарвал полную пазуху яблок и теперь рассовывал их в карманы, когда вдруг услышал голос ... деда Степана.

- Савось, каб цябе трасца узяла! Што ж, ты зараза, робишь? Што ж ты чужыя яблаки рвешь, злодей ты таки! Я ж тваёй матцы скажу! Ото ж яна цябе адлупцуе!

Я кубарем скатился с дерева и, не разбирая дороги, ломая по пути кусты картошки, бросился к забору. Сердце билось так, что казалось выскочит из груди. В спину меня что-то больно ударило. Я даже чуть не упал. Не столько от удара, сколько от неожиданности. Уже потом я сообразил, что это дед через невысокую изгородь бросил в меня свою палку. В последнее время он с ней не расставался.

Выскочив из огорода, я, что есть силы, побежал вдоль заборов в противоположную от конторы сторону. И только поравнявшись с кустом, где мы планировали прятать нашу добычу, вспомнил, что бегу в одежде Савося. Быстро сбросил её. Высыпал из-за пазухи и карманов яблоки и побежал дальше. Дед не преследовал меня. Он и ходил то с трудом. И уж тем более без своей палки.

Обежав огороды, через проулок я выскочил на улицу уже с другой её стороны. Когда подходил к своему дому, неподалёку от него увидел Савося спокойно играющего с ребятами нашей улицы. Может быть, только немного громче обычного в споре с кем-то доказывал он свою правоту. Увидев меня, подошёл. Негромко спросил:

- Ну как? Всё тихо?.

Я отрицательно покачал головой. Рассказал о произошедшем. Савось весело рассмеялся.

- Ну я же тебе говорил, что тебя никто не узнает! А за меня не бойся! Все же видели, что я играл на улице в это время!

Он открыл калитку в свой двор. Впустил меня и приказал никуда не выходить, пока он не вернётся. Я всё ещё был испуган. Даже без его просьбы я бы никуда не пошёл. Спустя некоторое время Савось появился, одетый в свою обычную одежду. В руках он держал рубашку, в которой были спрятаны штаны и те яблоки, которые я успел сорвать. На этот раз он предусмотрительно пробрался к себе домой огородами. Не замечен - нет улик.

Савось развязал рубашку, выбрал самое большое яблоко и протянул мне. Яблоко было крупное. Совсем зелёное. Но я уже поверил Савосю, что оно сладкое. Впился зубами в сочную мякоть и ... сморщился. Обычное, кислое! Даже кислее чем те, которые нам время от времени перепадали. Савось с недоверием посмотрел на меня. Взял у меня из рук яблоко. Откусил. И тоже сморщился.

- А ты с какой яблони их рвал? - спросил он.

- Как ты и сказал, - ответил я. - С крайней. Ближней к дому.

Оказалось, что ближе к дому было две яблони. Я забрался на ту, до которой было проще добраться. Савось только покачал головой. Махнул рукой. Ну можно ли на такого положиться?!

Через несколько дней он принёс мне два яблока. Эту вылазку он уже проделал сам. На этот раз никто ничего не заметил. Не было и никаких разговоров о краже из сада. Яблоки выглядели в точности как те, что сорвал я. Большие. Зелёные. Совсем не кислые. Но и не вкусные. Но Савось убеждал меня что, когда они созреют, то будут очень сладкими.

- Если, конечно, довисят до той поры, - засмеялся он.

Вернувшись к вечеру домой, я услышал обрывки спора деда с бабушкой о воришке, залезшем в Сонькин сад. Дед божился, что видел в саду именно Савося. А бабушка спокойно уверяла его, что он ошибся. Потому что все видели Савося игравшим в это время на улице. Сонька принесла со своего огорода дедову палку. Слушая споры деда и бабушки, она справедливо заметила, что даже если на этот раз Савось и не был в её саду, то вне всяких сомнений, это его проделки. И потому обязательно нужно будет поговорить с его матерью и бабкой. Чтобы они лучше за ним присматривали.

Я быстро съел поставленный бабушкой ужин и потихоньку юркнул под одеяло. Счастливое свойство детства - через несколько минут я уже спал безмятежным сном. История с Сонькиными яблоками осталась для меня без последствий.

На следующий день Савось, как ни в чём не бывало, уже занимался новыми проектами. Инициатива из него так и пёрла. Он мог рассказать своим товарищам жалостливую историю о спасённых им от утопления котятах. Их хотел лишить жизни жестокий хозяин дома на соседней улице. Потом приносил котёнка и предлагал его выкупить.

Мог с помощью согнутого из толстой проволоки крюка, достать из не действующей летом печной трубы едва оперившегося галчонка. И попытаться продать его. Уверяя при этом, что галки, выведенные в печной трубе, обладают необыкновенными способностями. Научить их говорить гораздо легче, чем попугаев.

А ещё Савось организовывал разного рода игры на деньги. В которых неизменно выигрывал. Весной, как только проглядывали участки земли из под снега, на них собиралась ребятня поиграть в "пятак". Её ещё называли "бита". Всё, что требовалось для такой игры - это "пятак" ("бита") и монеты. "Пятак" делали из свинца. Для этого использовали свинцовые решётки от старых аккумуляторных батарей. Их можно было выпросить или выкрасть на пунктах сбора металлолома. Либо договориться со старьёвщиком и произвести взаимовыгодный обмен. На необходимое для выплавки “пятака” количество свинцовой решётки сдавали другой металлолом. Часто его цена превышала стоимость свинца в несколько раз. Но поскольку после войны металла в полях и окружающих лесах было много, ребятня не мелочилась.

Чтобы выплавить “пятак” нужна была металлическая баночка. Например, из под гуталина. Или вазелина. Молотком или просто камнем делали её донышко выгнутым. Разжигали костёр. Баночку, с кусочками свинцовой решётки, ставили на горящие угли. Поскольку температура плавления свинца сравнительно невысокая - приблизительно 330*С - то перевести его в жидкое состояние не составляет большого труда. Свинец застывал в баночке, принимая её форму. После охлаждения свинцовая болванка легко выпадала из неё. "Пятак" готов!

Игра “в пятак” очень простая. Каждый участник складывал свою монету в общий столбик. Затем на расстоянии 8-10 метров от монет проводилась черта. От черты метали "пятак", стараясь уложить его как можно ближе к монетам. Игрок, бросивший свой "пятак" ближе всех к монетам или сбивший столбик, получал право первого удара. “Пятаком” нужно было сверху ударить по монетам так, чтобы они перевернулись с решки на орла. Если монеты перевертывались, игрок забирал их себе. И снова получал право удара. Если нет, то право удара по монетам переходило к очередному игроку.

Когда монеты рассыпались по одной, перевернуть их становилось труднее. Поэтому неопытные игроки лупили "пятаком" по ним изо всей силы. От этого монеты постепенно становились выпуклыми, похожими на "пятак". Хитрый Савось не сильно, но точно бил “пятаком” по краю изогнутой монеты и, к удивлению своих товарищей, обыгрывал их раз за разом.

Но вот снег сходил полностью. И наступало время игры в деньги "о стенку". Правила её тоже просты. Монету зажимают между большим и указательным пальцами. И краем её ударяют о стену дома, доску забора или любую другую вертикальную плоскость. Пальцы при этом чуть разжимают и направляют монету в желаемом направлении. Силой удара регулируют дальность её полёта. Чтобы выиграть упавшую на землю монету, следующему игроку ударом о стенку нужно послать свою монету так, чтобы она упала максимально близко к уже лежащей. Чтобы своей пядью он мог накрыть обе монеты. Если ему это удаётся, он монету выигрывает. И получает право на следующий удар.

Эта игра тоже требовала ловкости и хорошего глазомера. Савось преуспевал и в ней. Но поскольку в играх на деньги все придерживались строгих правил, которым всегда следовал и Савось, никто к нему претензий не имел.

Играли ещё в "кассу", отчасти похожую на игру в "пятак", и в другие хитроумные игры на интерес.

Летом тёплыми, светлыми вечерами допоздна заигрывались в "очко". И здесь Савосю не было равных. Спокойно, даже флегматично, он мог пойти на риск или сблефовать, ничем не выдавая своих эмоций. А проигрывая - не расстраивался. Знал - в итоге его тактика сработает. И в накладе он не останется.

Семья Савося жила в нашем городе года три. А потом они уехали. Поговаривали, что родные Савося нашли квартиру в Минске. Поближе к их "месту работы". Сам он иногда всё же навещал нас. Но постепенно друзья детства теряли связи друг с другом. Городок строился. Разрастался. Кто-то переехал в другие районы. У кого-то появились новые друзья. А кто-то вместе с родителями вообще уехал из города. И Савось приезжал в наш город всё реже. А вскоре следы его окончательно затерялись.

Напомнил он о себе ещё один раз, когда я был уже студентом университета. Как-то раз, навестив деда Степана, я был очень удивлён, услышав от него новость - Савось недавно приезжал. Заходил и к нему, и к Соньке, и к другим соседям.

- Ён армию тольки што адслужыу. Сталым таким стау, - рассказывал мне дед Степан. - Разважливым. Жаницца збираецца. Але ж ты скажы. Во што армия з людзьми робиць. Добрым чалавекам стане. А быу жа басяк басяком.