В ПОЕЗДЕ

В мир мой нагрянула осень,

Времени грустная веха,

И мне хочется всё бросить,

И сесть в поезд и уехать...

Северин Краевский

Осень была уже совсем поздняя...

Всё в природе просило снега и тучи темные, тяжёлые накатывали с севера, заполняли всё пространство неба. Казалось вот-вот и оно разверзнется мощным снегопадом, но снег задерживал себя, чего-то ждал. Ждал, видимо ночи, чтобы утром порадовать людей своей свежестью, белизной, чистотой. Интриговал детвору... А та, встав с постели, широко открывала глазки от восхищения и природного дива... Любил снег восклицания маленьких человечков, полные восторга и ликования: «Мама, мама, посмотри снег выпал!.. Всё былым бело!..».

А пока из окна поезда выглядело уныло по-осеннему, когда глубокой осенью краски природы и вовсе серые, нерадостные. Из окна вагона видно было, как тянулись поля, поля, потом леса, леса... По ним, родимым и бежит поезд... Поля, леса Сибири... Подумалось... Они бескрайние, как сказали бы классики... Но при этом они кукурузные и пшеничные, картофельные и ржаные, в общем плодородные, тучные, пахотные, а ещё заливные, заболоченные, обширные... Поэты бы добавили, унылые, печальные, пустынные... Надо же им подлить красок и подчеркнуть трагизм... Вспомним, что поля бывают родимые, просторные, покинутые и так далее... Все эти определения относятся к одному слову понятию – поле... Можно припомнить ещё пару десятков слов и будет правильно. Всё это поля... А леса? Леса можно описывать часами... Определений ещё больше! Вот какой удивительный язык?! Всё в нём... Можно писать и описывать какое-то явление, картинку, варьируя и так и этак, с разных сторон и всё будет хорошо, красиво... Вот какой язык! Живой - как жизнь, объёмный, богатейший, «язык, созданный для поэзии, он необычайно богат и примечателен главным образом тонкостью оттенков».

Люблю ездить в поездах... Есть время для раздумий, для чтения, особенно когда едешь на дальнее расстояние. Располагаешь своим временем, как захочешь, а в основном читаешь, читаешь... Устав от дум, чтения, устраиваешься возле окна и смотришь, смотришь... Мелькают деревья, холмы, деревни с домами, нет, нет, да покажутся вдалеке маковки скромной церквушки, блеснув на солнце, рука сама тянется осенить себя крестным знамением, осеняешь, раньше украдкой, чтобы не видели, сейчас «...кого убоюся?». Смотришь в окно, как бежит за ним деревенская жизнь, на городскую непохожая... В ней нет скуки, свободного времяпровождения... И понятно... Земля требует заботливые, любящие её руки, постоянного к себе внимания и ухода. Конечно, есть и там свои разгильдяи, лодыри, загружающие себя не работой, а чаркой самогоночки и не одной, но в основе своей это терпеливые работящие люди. На них неутомимых, не покладающих руки свои, словом рукастых, всегда находящихся в суете земельных работ и держится многое в государстве и сохраняется чистота людской энергии. При земле, работая, у человека нет отрицательных эмоций, нет корысти, есть труд, молитвенный, слагающийся веками, как, например, работали предки и обязательно с молитвой на устах... И относились к самой земле, как к живому одушевлённому представлению, называя ласково мать-земля, земля-матушка...

Меняются попутчики, с которыми на миг краткий сводит тебя жизнь и бывает такое, что за совсем короткий временной отрезок как-то сходишься, разговорившись, и с сожалением провожаешь на остановке, месте высадки твоего соседа. Случалось и такое, что после расставания, обменявшись адресами, годами переписываешься, делишься своими жизненными наблюдениями, интересами... Как-то более двух суток, ехал с попутчиком, военным переводчиком, работающем на Соловках. Власть закрыла Соловки, как пункт содержания «опасных» политзаключённых и, наконец, открыла всему миру прелесть красот северных, со своеобразной живописной природой, суровым климатом, но насыщенным колоритом красок этого края, особенно осенней порой, ведь «сказка севера пленительна и прекрасна» по словам певца её... Всю дорогу мы проговорили, понятно за исключением сна. Образованный начитанный, а для меня это всегда было магнитом, меня тянуло к таким, старался, как мог впитать в себя всё новое неузнанное до сих пор в себя... И как-то частенько жизнь подводила меня к таким, почему? не знал, сейчас знаю... Спустя годы в одном труде, прочитал, что «человек – живой движущийся магнит, постоянно и непрерывно привлекающий к себе из окружающей сферы, или пространства, энергии соответствующие его психомагнитной природе...» . Поэтому и притягивались мне люди по созвучию...

Моей попутчицей по купе была старушка, и было ей лет за семьдесят. Низенького роста, вся была какая-то кругленькая, но шебутная, до невозможности, вся говорливая и приговаривающая... Я невольно залюбовался ею, сначала меня поразило якобы несоответствие внешности с её манерой поведения, но по мере общения, это несоответствие вовсе стёрлось. И предстала мне уже вся гармоничная она во всём, что касалось манеры говорить, движения и общения. Она была настоящая, в ней всё увязывалось друг с другом, знаете, как это встречается в редких людях. Ничто не проскакивало мимо её внимания, даже то, что сел в поезд я совсем без съестных припасов, а она расположившись пообедать тут же усадила рядом и приговаривая, накормила: «Поснидай, поснидай, сынок...». «Поснидай?..», — стало понятно, откуда она родом...

— Каким же образом сюда попали? — завёл я разговор.

По опыту зная, что задай человеку вопрос о нём, и большая часть людского населения с удовольствием поведёт речь: о себе, о своих, о том, что близко, что наболело, что связано с самым дорогим – детьми... Так завязалось в разговоре знакомство.

— Выскочила замуж... Чоловик (муж) россиянин, пленил окаянный очами своими, небесными, да так и оказалась в Сибири. Уж сколько рокив здесь живу, здесь и дытыны народились, так и прилипла до цеей земли...

— А детей-то сколько?

— В шестидесятых сёмого родила, всех вырастили, гарные дитки... — при упоминании о своих детях, её глаза засветились особым материнским теплом и светом...

«Как у нас! семеро», — отметил я про себя.

Разницы в возрасте я не ощущал, хотя она была и немалая. Это был такой живой человечек, всему удивляющийся и всё замечающий... Мы проговорили всю дорогу. Я её спросил, куда же путь держит, а она:

— Да внуков и правнуков повидать, мил-человек, наставить их, почуять запах дытыны...

— А не боитесь, в таком возрасте?

— Не-е-е! — ответила просто, — Яка ризница, де помираты..., — проговорила она, обильно пересыпая свою речь украинскими словами, — Понятно говорю?

— Понятно, понятно, — отвечаю, — Живу в Украине.

Поинтересовалась где, в какой области, городе. Я ответил...

За десятки лет жизни в России разговорный язык её претерпел свои изменения, приобрёл слияние двух языков, так вперемешку и говорила, то на русском, то переходила на смешанный... В нашем крае, где я вырос, жили сосланные украинцы, у них также частенько в разговоре вставлялись слова, особенно тогда, когда происходила в разговоре загвоздка, стопор нахождения в памяти подходящего слова, приходил на выручку свой родной язык, который десятками лет, условиями жизни не вытравить, не вырвать силой...

Воспоминания о родине, Украине, требовали видимо, особенно часто язык её детства.

И полился её рассказ о детстве своём, обо всём что видели и успели схватить её детские очи, а я сидел и слушал, я умею слушать, особенно старых людей, повидавших на своём веку много такого, что и не вместить в одну жизнь. Умение слушать мне, наверное, Мамой передалось, это особенность не каждому даётся, много тех, кто, не дослушав до конца речь собеседника, прерывают её: «Всё это чепуха, а вот я скажу тебе...», и понесёт длинную речь, действительную чепуху. Много таких встречал...

Речь её шла свободно, без помех и запинок, так раньше сказительницы разговаривали и подкупали слушателя такими фразами: «Мил-человек, мил-мой», вперемешку с поговорками и повторами, таким образом, вовлекая слушателя в жизнь рассказываемую, чтобы как можно отчётливо воображать то, о чём речь...

Бывают люди и особенно престарелого веку, которых не просто интересно слушать, а надо слушать и слышать. В них собрана жизнь, как в комок снежок собирается, твёрдо и упруго...

— А как! мы жили, мил-человек, не богато, но привольно... Страсти-то, вроде, улеглися революцьённые и голод отступил, а разговоры о голоде ходили, да! ходили... Слушала, как люди-то мёрли... Ой! досталось матушке моей со старшими, а я уж не упомню, совсем малая была... И раздолья то было, а песни, что птицы певчие спивали, а как вспомню, то слёзы наворачиваются... Бывало, выйдешь за село, а там девицы уже взрослые песни заводят, так и заслухаешься, так и полетишь мрияно, як птах над землицею...

— И сами пели, наверное?

— Спивала, гарно спивала... — она замолчала, мыслью ушла вглубь лет своих, — Да война проклятущая настала, все пэрэвернулося, стало до горы дрыгом... Затихло життя... А тут понаехали германцы, что саранча зелёная, а нам малым что? любопытство одно, высунулись и глазеем, а они супостаты такие и ну по домам кур да девок хватать, крику было визгу, но, слава Богу! тем и кончилось никого не спортили, а там, поди знай... Так-то вот, а кур-то забрали, прособирали да и унесли, а-а-а, да что там говорить, супостаты одно слово...

Остановилась в разговоре, взгляд убежал за десятки лет, припоминая, да освежая у себя в памяти.

— Щас-то легко говорить, а тогда страху было, матушка родимая, страсть как много... Так-то вот, мил мой...

Она рассказывала о войне, как на глазах у неё убили сестру, как голодали уже после войны... Рассказывала спокойно, никого не обвиняя, как данное... Богом данное за грехи! Грехи?! Какие? А грехи и всё тут... Вот и поспорь, не согласись... Но в этом есть та силушка немереная, которая спасала и всегда спасёт народ, который, если наказывается, то за грехи. А за ними, как за каменной стеной можно многое стерпеть, пережить и укрепиться... Вот вся философия многих тех, кто уже Ушёл за грань, а теперь спасается Там... Такая была у меня Мама. Если я поначалу пытался спорить по своей недалёкости, глупости несмышлёной, то потом потихоньку начинал постигать глубину их Веры. В условиях немыслимых для жизни, а вот и выживали своей Верой, выживали вопреки всей логики, ну так не должно было случиться, а ведь случалось и не раз в истории людской... Уровень этой Веры всегда хотелось узнать, постигнуть! Пытался, пытаюсь и сейчас, да где мне, в самости весь...

Я смотрел на неё, на морщинистое лицо, на улыбающиеся голубые глазки, открыто смотрящие вокруг, и само собой пришло понимание; она была целым миром, он был в ней, а она в нём. Он двигался в ней, жил всеми возможными своими сторонами, проявлялся различно... Этот мир был до неё и будет после неё в её многочисленных членах семьи, а она глава, патриарх её с того света будет подстерегать за всем процессом.

— Так-то вот... Однако скоро выходить мне... Ну, дай Бог, мил-человек, тебе здоровья, а деткам счастья... Так-то вот... — и засобиралась, засобиралась, вся обеспокоенная стала, вся мыслью своею была уже в кругу родных.

Я помог ей вынести чемоданы... Её встречали, как и ожидалось, шумной говорливой компанией, окружили, успевай только поворачиваться ко всем... Мне было радостно за эту непоседливую бабушку, которая и ехала далеко, чтобы услышать и учуять детский «неповторимый» запах своих чад. Доехала, учуяла... А поезд повёз меня дальше... Ожидалось и мне окунуться в атмосферу своего многочисленного семейства, которое всегда ждало меня, но предстояло слушать частый перестук колёс вагонных пар, ещё целую ночь...

Этой встречей что-то сдвинулось с места, задело за живое, всколыхнуло, заставило осмотреться на себя, задать вопросы такие, которые давно не задавал... Разбередило душеньку... И что? Простая встреча со старушкой? Да нет, наверное, встреча с человеком, отдалённо напомнивший мне мою Маму, не характером, а своей основой внутренней, если можно так выразиться, на которой покоился материнский долг, со всей своею огромной любовью...

Вышел из купе, стал возле окна и долго смотрел на мелькающие за ним деревья, дома. По опыту знал, что не усну скоро, будут бередить меня всякие размышления, вспоминания о старушке, воспоминания о своей Маме, с которой расстался и более никогда не встречусь... Она была уже за Гранью, куда не пишут письма, куда не позвонишь по телефону. И почему-то так случается, что именно сейчас хотелось многое ей сказать, и рассказать какая она была у нас... Вот так всегда, опаздываем! Всё сказать невозможно, но какие-то основные Слова надо было ей поведать, ведь были они, просились в пространство, а нам всё некогда... Эх! Мы... Постояв с полчаса, я вернулся в купе и лёг на свою полку... Случилось то, что и ожидал, сон не приходил... Одно наворачивалось на другое и всё как-то не ладилось в какую-то стройную гармоничную линию, соседка, что ли разворошила рой мыслей, что уже многие годы не тревожили меня...

Я не мог припомнить, чтобы я в детстве и в последующие годы мог похвастаться какими-либо выдающимися способностями... Кто я?.. Что я?.. Вот, например, один мог хорошо рисовать, другой умением слагать стихи, третий хорошо играть на гармони, а кто-то мог свободно излагать свою мысль, владеть аудиторией. У меня же не было таких способностей. Постоянное недовольство собою, что есть, что имею... Похоже, когда зимней порою, мы мечтаем о лете, а окунувшись в июльский зной, хотим зимнюю стужу...

Важное в жизни?.. В чём?.. Одни находят его в семье, не заморачиваясь, живут себе спокойно, рожая и воспитывая детей. И, наверное, для них – это смысл. В чём? Оговорюсь, я ни в каком разе не осуждаю или пытаюсь как-то принизить кого-то. Это их жизнь, это их судьба и значит, в этом они нашли смысл жизни... А моё предназначение в чём?.. Нашёл его тот мальчик на крыше дома своего, на коньке, и всматривающийся в надвигающиеся туманы из далёкого детства, у которого всегда был зов куда-то, словно с туманами приплывало то неведомое, что ожидалось?.. Он и сейчас продолжает поиск, поиск не ради поиска смысла, а он, смысл, тоже ищет его, усложняется, а значит это не пассивное понятие, а динамичный процесс, который с ним растёт. Достигает определённого уровня в своём развитии, конечно, если достигает, смысл, также развивается и то, что ему казалось уровнем совершенства пять лет назад, сейчас не удовлетворяет, а просто напросто принижает. Что это значит? а значит, развивается, растёт и усложняется само понятие «смысла», не игровое, знаете ли оно, можно в него и заиграться, а настоящее живое... «Жаден разум человеческий. Он не может ни остановиться, ни пребывать в покое, а порывается всё дальше...» . Именно так порывается всё дальше исследовать, открывать всё новое «сначала и опять сначала...»

Много встреч было в поездах, но как-то в памяти поселилась встреча с этой старушкой. Разговор с ней вспоминается частенько... Да и как не вспомнить стремление и вечный зов проведать, повидать «кровинушку свою», понюхать чад своих, уловить вновь запах пелёнок детских. Уж нет давно, наверное, её в живых, а я чужой, нет-нет..., да и вспомню беспокойный, непоседливый образ... Вряд ли поймёт всякий важность того о чём написал, да и не надо, важно то, чтобы кто-то понял и одарил улыбкой чад своих, вспоминая их детский неповторимый запах, запах своего потомства...

Вагон покачивало, стучали колёса, мне совсем не спалось, дремалось...

Утром я вышел из вагона... Белый чистый снег прикрыл всю неприглядность осенней земли, её грязь, серость и убогость... Скрыл мусор, побелил крыши и осветил свежим, чистым снежком окружающее. Первый снег! как любил его в детстве, как ждал! ведь рядом был Отец и он, взяв меня, поведёт в лесок и будет рассказывать, расшифровывать сложную паутину следов наших зверьков и пернатых... Когда это было? И было ли?.. Было! если живёт во мне... Конечно, этот снег вряд ли лучше, чем тот, на который я смотрел детскими глазами, широко открытыми на мир, но и он убелил моё настроение... Стало почему-то радостно, просто так радостно на душе, словно окатило волной всемирного счастья, а я сам был в центре этой волны, и хотелось верить во всё хорошее, пусть наивно, но...

Но верить надо, что будет всё замечательно, в любом возрасте, а если нет, то зачем всё это, называемое жизнью...

На перроне меня встретило моё многочисленное семейство...

/январь 2021 года/