«МЕНЯ ЖДУТ!..»

Посвящается светлой памяти настоящего

друга и прекрасного человека, Олега Тырычева…

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем,

И в ночь идет, и плачет, уходя.

А.Фет

* * *

Не рассказ это, а упоминание о последней встрече, с человеком, прожившим мало лет, но личностью яркой, незаурядной и духовно родственной, с которым свела нас, ненадолго, моя и его судьба... Писать о человеке, которого знал, с ним дружил, спорил, соглашался, любил – всегда трудно, в силу определённых чувств и эмоций ты будешь необъективным. Уже давно начал писать о семье своей, родителях и сёстрах, но остановился - не получается... Хочется, чтобы было объёмно, красочно и верно, а в итоге плоско, тускло и однобоко. Что делать? Ждать…! Ждать переплав эмоций в чувства, объективности памяти того или иного жизненного эпизода, прихода тех красок и голосов, которые присутствовали в те времена, которые описываешь... Будем ждать приплыв правдивой картины и прозрение внутренних движений. Бывают минуты, когда властно и чётко, встаёт минувшее...

С Олегом мы близко сошлись, когда я служил срочную службу в армии, а он был студентом одного из вузов Новосибирска. В институте учились несколько человек, моих земляков. Как бывшему студенту, мне было многое знакомо и родственно. Я чувствовал себя в общежитии, словно рыба в воде, я скучал по вольности студенческой... Хорошо я знал Игоря Казьмина, вот к нему я и наведывался частенько в общежитие, когда уходил в увольнение. Многие должны помнить Игоря, высокого, стройного парня, спортивного телосложения, постоянного участника многих соревнований. Он и познакомил меня с Олегом, сказав, что тот из нашего посёлка...

Я смутно помнил его, он шёл несколькими годами позже, когда я окончил школу, Олег был ещё в классе седьмом... Это была серьёзная разница в возрасте на то время, чтобы запросто общаться. Сейчас же мы быстро сошлись с ним, видимо были какие-то близкие и родственные взгляды по разным вопросам на бегущую жизнь, на встающие вопросы и ответы на них. Дружба наша продолжалась и после демобилизации моей из армии... В силу семейных обстоятельств я остался на год в посёлке, с родителями и работал помощником машиниста на железной дороге... Здесь дружеская связь окрепла и продолжилась в последующие годы, когда мне надо было восстановиться и закончить свой ВУЗ в городе Томске. Вели постоянную переписку, а временами я приезжал в посёлок, к родителям, мы встречались, и разница в возрасте, которая ещё чувствовалась в Новосибирске, постепенно стиралась быстрым и мощным развитием Олега.

* * *

В декабре 1984 года нас, только прибывших к месту прохождения службы лейтенантов, собрали, погрузили в эшелон и через несколько суток мы прибыли на полигон, Эмба, расположенный на севере Казахстана. Там, в палаточном городке, располагалась основная часть нашей бригады, получившей новую технику, которую надо было освоить, изучить материальную часть и отстрелять.

Мороз стоял лютый... Жизнь в летних палатках с постоянно топящейся печкой-буржуйкой... В таких условиях совсем не хотелось писать письма кому бы то ни было.

Мы получили новую технику, изучили, отстрелялись и эшелоном отправились в места постоянной дислокации, в Белоруссию, Витебскую область. Это было окончание зимы 1985 года. Когда я приехал, меня ждало письмо от родных. В конверт было вложено письмо от сестры и открытка от друга Олега. Короткое послание, я его и прочитал первым:

«Лёша, имей совесть, напиши, надоело выспрашивать про тебя от твоих родителей. У меня всё хорошо...»

Я мысленно даю обещание дать незамедлительный ответ и принимаюсь за чтение письма от сестры. А там…

В нем сестра сообщала мне, что в двадцатых числах декабря, под Красноярском, в авиакатастрофе погиб Олег. Сразу не понял, ведь я только читал его открытку, что значит погиб? Перечитываю письмо. Ничего не понимаю, сложилось одно на другое... В открытке сказано, что всё хорошо! Ведь сказано?.. Очень медленно, крадучись ко мне начинает подползать смысл слова «погиб». Как же так?.. Погиб?.. Будто гром среди ясного неба, словно молния от востока до запада пронизала пространство... Я сел тупо глядел в письмо, читая и перечитывая начало его, где сообщалось скорбное известие...

Олег погиб???

Всё остальное я уже не читал, а зря, уже позже, когда пришёл в себя, я дочитал письмо, где сестра написала, что Отец мой плох и, чтобы я был готов ко всякому исходу. Обжали меня эти новости. Известие об Отце меня «ударило» меньше, было ожидаемо. Уже осенью, когда уезжал из дома, после отпуска, Отец был плох. Нужен был какой-то час, чтобы случилось неизбежное...

А вот трагедия о друге... Это было настолько неожиданно, дико, непонятно, во что верить не хотелось, отказывалось. Не хотелось - слабое понятие... Во мне орало протестующее несогласие... Жизнь его только начиналась! Был взлёт этой жизни, это чувствовалось в Олеге, в его возможностях и потенциале способностей... Иногда без каких-либо слов в человеке чувствуется особая одарённость, исключительность личности с высоким духовным требованием к себе, то есть его харизма. У него была удивительная притягательность к себе и красивая внешность. Вот, навскидку, далеко неполный перечень его достоинств... И этот парень погиб на взлёте! Как символично, он действительно погиб на взлёте самолёта...

Сразу встала картина прощания в аэропорту, вспомнилось лицо Олега, когда прощался с ним при последней нашей встрече. Я сколько мог всё оборачивался на него, всё высматривал его в толпе и видел глаза и слёзы, катящиеся по щекам. Сидя уже в самолёте, я не мог взять в толк, почему плакал Олег. «Что с ним? Почему?» — недоумевал я...

Мог ли тогда знать, Олег прощался со мной!

* * *

В конце сентября закончился мой непродолжительный отпуск после получения диплома и перед службой офицером в рядах вооружённых сил. Оговорюсь, чтобы было понятно, мне после окончания института предложили на два года службу офицером – я согласился... Почему спрашивали моё согласие? Уже отслужил срочную службу.

Я летел в Минск, чтобы получить назначение и последовать к месту непосредственной службы в войсковое подразделение. Пересадка традиционно была в Иркутске. Мягкая тёплая осень переживала последние дни своего неизменного перехода в непогоду... Эта пора всегда навевает на меня рядом с красотой окраса деревьев и состояние нежной тихой грусти.

«Жду тебя... Нам есть о чём поговорить, ведь не виделись порядком...», — писал он мне, — Рад за тебя, что дипломировался и сделал, на мой взгляд, верный шаг, я поддерживаю тебя в твоём начинании... (речь идёт о службе офицером) Слушай себя и поменьше советов со стороны...».

Из аэропорта я позвонил ему, и мы договорились о встрече. Олега нашёл идущим с работы, с ним был его брат Руслан, подросший, возмужавший и напоминающий своего старшего брата, но менее яркий и немногим ниже его. До рейса моего было много времени, решили сходить в ресторан.

Ресторанчик, куда мы заглянули, был прокуренным, и в нём звучала фоном музыка тех времён. Потом выступала местная группа, а девица с прокуренным хриплым голосом заставляла подвыпивших посетителей ерзать по паркету стоптанными каблуками. Зачем мы зашли? Чтобы спокойно посидеть, поболтать, зашли в первый попавшийся кабачок с вывеской «ресторан», название не помню. Посидеть спокойно нам не дала разгулявшаяся публика. Посетители прекрасного пола, смотревшие на нас взглядами, полные недоуменияи и глубокого презрения, мол «зачем припёрлись и сидите трезвые, не интересуетесь нами...» Пришлось ретироваться в ночь... Олег предложил мне пройтись по городу до аэропорта. Путь не близкий, но времени до моего рейса было достаточно – я согласился. Тем более, что ресторан нас оглушил, хотелось мирно побеседовать и насладиться вечером. Вечер был чудно хорош. Осень вошла в свою пору, называемую «бабье лето», было тепло и пахло сожжёнными листьями. Они частично опали, но не все, какие-то подзадержались на ветках и шелестели под набегающими волнами ветерка... Город затихал, готовился к ночи, город уходил в ночь, спешили по домам запоздавшие жители, а мы шли... Дорога была дальняя...

Олег рассказывал о том, что практически сразу ему предложили, поступать в аспирантуру, так как институт закончил с красным дипломом. Легче всего это было сделать в провинциальном городе, а не в столице. Ему предложили несколько городов, но его выбор пал Иркутск. И понятно почему, ближе к дому, к маме своей. Кураторы же остались столичные.

Всё реже нас освещали фары встречных машин, реже попадались пешеходы на улицах.

Всю дорогу мы проговорили. Трудно сейчас воспроизвести наш разговор, мы почти никогда не говорили на пустые темы, всегда забредали в области литературы, философии и прочие дебри всяческого мудрствования... Но какие-то незначительные моменты помню...

— Знаешь, — говорил он мне, — Я одобряю то, что ты идёшь сейчас служить офицером, ты по своей сути военный. Подумай, не остаться ли тебе в армии кадровым военным, отслужив два года?

Мне говорил об этом не один человек, о том, что суть и выправка военного. Однако студенческая вольность уже прервала мои внутренние воинские качества, я вкусил сравнение, служа срочную службу в рядах армии и годы студенческие. Годы проживания в студенческих общежитиях расслабили мою волю, расшатали дисциплину, и я не раз поддавался, так называемой тоске. Сказано, что «тоска – это скорбь земли, никто не избежал её...» . Тоска плюс неудовлетворённость собою множило воздействие и формировало характер не лучшим образом. Уже гораздо позже узнал, что недовольство – есть знание возможностей, а довольство – духовный конец...

Олег же всегда был внутренне подтянут и не раз указывал мне на мою вольность…

— Или становись писателем, — добавлял он с усмешкой, зная мою любовь к литературе, искусству и особенность, что если бы мне дали тетрадь с любым количеством листов и попросили, написать письмо, то я написал бы от корки до корки. Такие письма я писал, и мне приходилось отсылать их заказными. Знал он и о моём блокноте и, так называемых, «Беглых записках», которые я писал бегом, где придётся, почти не присаживаясь...

Олег хотел познакомиться с моей женой, увидеть дочь, которая родилась, полгода назад и ему было забавно видеть меня отцом.

— С трудом представляю тебя с ребёнком на руках, — говорил он, — А ещё хочется увидеть ту, что в какой-то мере, остепенила твой разгульный нрав, — намекая на жену...

— Отчего? Я вовсе неплохо справляюсь с ролью отца, его обязанностями, да и было бы странным не иметь навыков, вырастая в многочисленной семье... Что же касается моей роли в качестве мужа, то здесь, к сожалению, в спектакле два «актёра» и не всё зависит от желания и воли одного из них...

Что я мог уже ему рассказать? На тот момент наши супружеские узы начинали трещать по швам, и надо было только время, чтобы мы окончательно разбежались по своим жизням.

Так за разговорами мы незаметно подошли к аэропорту, была уже глухая ночь, но здесь всё двигалось, шумело, громко объявлялось, и такси беспрестанно сновали, увозя и подгоняя новые порции пассажиров... Зал ожидания гудел... Той задушевности в разговоре, которая присутствовала при нашей прогулке, уже не было. Была пауза внутренней подгонки времени, «быстрее объявляйте рейс». Вроде о многом поговорили – осталась необходимость прощания... Я много раз вспоминал последние минуты нашего общения, что-то же должно было мне подсказать, внутренне прокричать: «Вы видитесь в последний раз!» Вспомнилось разве что какая-то скомканность разговора, непонятна грусть Олега. Был он при этом излишне сжатым и небрежным в разговоре. Не таким, каким был при нашей ночной прогулке, а ещё, что меня тогда поразило, при прощании - его слёзы…

* * *

Олег летел из столицы в Иркутск. Пересадка была в Красноярске. Это радовало его... Здесь жили друзья студенческих лет, которых хотелось повидать, поговорить, тем для разговоров, воспоминаний было немало у бывших близких людей, что не один год провели бок обок.

За разговорами, незаметно пролетело время. Когда спохватился, то до регистрации на рейс оставались считанные минуты, а надо было доехать. Зима... Гололёд... Друзья в шутку говорили ему, что это знак остаться ещё на сутки... Но Олег стал заметно нервничать. Он словно поменялся в эти минуты, в своём стремлении, во что бы то ни стало, успеть на рейс, его ждут... Повторял не раз: «Меня ждут, меня ждут». Все доводы друзей перенести поездку на сутки не принимались им, не соглашался, решительно отметал возможность остаться: «Меня ждут!».

Такси ехало медленно, был гололёд... Олег нервничал, он спешил... Когда подлетел к стойке регистрации, то давно она закончилась, закончилась и посадка, пассажиры уже на борту... Ему так и объяснили – опоздал!.. Он не успокоился, ругался, требовал, просил... Ему срочно надо! Его ждут!

Тётя Надя рассказывала, а ей его друзья из Красноярска, которые прилетели отдать последний поклон его праху на похоронах, что Олег, не Олегом был бы, если не добился своего.

Ему одному подали автобус, потом трап к самолёту... В самолёт он не взошёл, влетел... Куда, почему так спешил Олег, ведь до последнего в аэропорту товарищи отговаривали его, убеждали. Видимо это был его рейс, на который он не мог опоздать, пропустить. Нам, живущим, трудно смириться с этим, поверить в предначертание судьбы, а вот верующие в законы судьбы, поклонники и последователи восточных Учений, те сразу бы сказали, такова его карма, таков закон причин и следствий. Таков был его путь, проскочить путь земной ярко, сверкнув звездой, оставив неповторимый след в памяти своих товарищей... Вспоминаются слова профессора, руководителя его аспирантуры, произнесённые его матери: «Вы знали и любили Олега, как мама, а мы, как сотрудника, коллегу... В этом скромном, красивом парне жил будущий великий учёный…». Руководитель знал, о чём говорил.

Здесь в жизни не отпускало, пыталось всячески задержать, опоздать, а там звало... Зов оказался сильнее... Вроде провидение всё сделало, чтобы оставить Олегу земные годы, но он победил его, и... Ушёл! «Меня ждут!»

Я мысленно, с болью внутри, представлял картину последних минут Олега, не раз и не два задавал ему вопрос: «Что ты чувствовал, кого вспоминал в тот роковой момент?..» И каждый раз мне почему-то представлялась картина, что в тот момент он ОСОЗНАЛ происходящее и понял, почему с таким рвением старался попасть на это воздушное судно, что не ужас был на лице, всё принялось, как должное - достойно... Достойно, каким был и жил в обычной жизни, успокаивая рядом обречённых... И лишь беспокойство и боль за свою маму: «Как она переживёт?..»

Мне кажется, что было именно так... Или в это хотелось верить... Наверное последнее.

* * *

В марте месяце жизнь заставила меня быть в Магдагачи, прилетел по телеграмме на похороны Отца... Оговорился почти по Фрейду, «жизнь заставила прилететь на похороны». Я мог тогда долго не быть дома, но горе своё пригнало издалека, из Белоруссии, проводить в последний путь своего Отца. Успел к самому выносу... Проводил... Первые два-три дня было не до визитов, приходили до себя, хотя и готовы были к его Уходу. Всю жизнь он был рядом, пусть не физически, но я знал, что Отец здесь, в этом мире... Пусть плох и не ходит, но он есть в жизни, а теперь его нет - было трудно и непонятно осознавать... Как это его уже нет, нет и не будет никогда?! К этому вряд ли каждый готов, похоронивший близкого и родного, самого родного... Сознание к этому приходит постепенно, издалека, украдкой... Забываешься в работе, быту, а потом словно очнувшись, вдруг надвигается отчётливо на тебя... Никогда не будет! Внутри как бы обрывается, ёкает и так заболит! Нудно, протяжно... Болью не физической, а той потаённой, которую нельзя приглушить средствами болеутоляющими. От неё нельзя спрятаться, отодвинуть в сторону, избежать...

Наконец у меня появилась возможность навестить маму Олега. Трудно я шёл к ней, ноги не шли, не хотели... Что скажу, как посмотрю своими живыми глазами в её глаза, полные смертной тоски от горя по своему сыну?.. Какие слова утешения найти? И есть ли они с нужной интонацией, а главное – смыслом? От такой встречи у самого всё заболит, а ещё своя неутешная боль за спиной, но надо...

Мы сидели на кухне, тётя Надя рассказывала, то и дело, вытирая платочком глаза от слёз... Смотрела на меня живого, невредимого и совсем не могла до сих пор вникнуть в ситуацию жизни, что её сына уже нет на свете... Не может быть, чтобы его уже не было... Далеко таилась надежда, что всё пролетело сном и Олег, возможно, есть где-то? Там где-то!.. «Там» не понятно где, да и неважно, просто надежда... Последнее время он был вне дома, то в Новосибирске, то в Ленинграде, то в Москве, последнее время в Иркутске, закружила его жизнь, поступил в аспирантуру... Столько надежд и гордости за сына! А теперь «нет его»... Вот есть его друг, а «его нет»??? Почему случилось именно с её сыном, почему? Не раз случалось обоим сидеть на кухне точно так, а мама Олега угощала нас чем-то вкусным, весело угощала, с шуточками. У неё был весёлый нрав... И вдруг всё поменялось... В угоду кому, чему? Его друг сидит напротив, а сына нет. Ведь не просто нет, не будет никогда, никогда не увидит больше... Как это вынести? Как смириться? Кто мог утешить её? Не мог и я…

Молча сидел напротив её, изредка отвечал на вопросы.

Это словами долго писать, а в мыслях проскакивает мгновенно и застывает вечным вопросом. Почему так!?

Тётя Надя знала и понимала, но соглашаться со своей потерей не могла... Плакало и горевало всё внутри, боль не затихала…

* * *

Я часто смотрю по сторонам, озираюсь... Конечно же в мыслях, образно. Вижу много пустых пространств, которые заполняли мои друзья, товарищи, приятели и знакомые, которые прошли со мной какой-то отрезок жизни бок обок. Многие ли оставили заметный след в моей жизни? – не думаю, не все, кто-то больше, кто-то меньше. Однако я физически ощущаю их отсутствие. А есть те, что оставили после себя пространство, где поселилась боль…

Сколько лет пролетело с Ухода Олега, а его отсутствие я чувствую, оно болит... Это осмысленное ощущение незаменимости его, как человека, как друга, как учёного, которым он всенепременно бы стал. Нас что-то же сблизило, что-то было такое, которое понятно без слов, просто принимается друг другом и, которое одним щелчком пальцев или произношением слов нельзя пояснить... Оно есть и присутствует у обоих. Если бы только у одного, то не случилась бы дружба, не писался этот очерк-воспоминание, не болело бы отсутствие его...

Что теперь тревожить его, разве что молитвой подтолкнуть немного по небесным далям ввысь, где обитают они, звёздами просиявшие на земле и безвременно угасшие, но потухшие ли? Не думаю, не думаю…

Слышу его голос, подтрунивавший надо мною, над тем, что я старше его…

Как-то в открытке, шутя, писал мне: «…Надеюсь, что в разговорах ты ещё не говоришь… «вот когда-то, в дни моей молодости»…»

Столько лет уже прошло и теперь можно сказать: «Говорю... Уже говорю! Догнали, Олег, твои слова...»

Я стоял у его могилы и видел дату рождения и смерти, а посредине черточка... Как просто у живых!? Поставить черточку!.. И на всех могилах стоит она, черточка... Каким образом в небольшой черточке между Рождением и датой Ухода вмещается ЖИЗНЬ? Ведь там спрессованы и первый детский крик, и нежные прикосновения материнских рук, и эмоции и чувства, и слова любви, к своим детям, к рядом живущему...

Уходят... Всё это грустно... Казалось, ведь совсем недавно раздавался смех этого Ушедшего, кто-то делился дневными событиями, кто-то любовными похождениями, кто-то огорчением от надвинувшихся проблем, а кто-то, закинув голову к синему небу, просто мечтал... Ведь впереди жизнь, целая жизнь! Кто-нибудь из них сомневался в этом? И вот уже нет их, одни черточки на надгробиях... Когда она, жизнь, успела для многих проскочить быстро, стремительно, почти молниеносно... Когда? Когда они, ушедшие, успели пожить? Должен же быть высший смысл всего этого процесса: рождение, жизнь, уход... О чём поведали нам эти черточки на надгробных памятниках, если бы могли заговорить?.. Какую тайну выдали? А впрочем, нужна ли нам эта тайна?..

Писатель Лариса Дмитриева в семитомном труде «Посланник утренней звезды», на основе своего анализа и изучения делает заключение, что в авиакатастрофах, всегда присутствует неполное заполнение салона самолёта пассажирами. Она утверждает, что её детальное исследование катастроф, где гибли люди, показывает, практически всегда, частичную наполненность салонов авиалайнеров... Почему? Здесь есть над, чем задуматься... Словно собирает Божье Провидение каждого на такой последний полёт... Не утверждение это – рассуждение...

И ещё многие писатели провидцы утверждают, что тот мир, нами загробным называемый, находится «ближе ближнего», чем мы себе представляем и, что он вовсе не загробный, а вполне населённый живыми душами, живущий своими законами Тонкого Мира. Надо только верить в это и не быть соляным столбом, отвергающим жизнь вечную, о которой одна половины человечества утверждает вечное существование души, а другая отвергает, не имея неопровержимых фактов... Вечное противостояние…

Из письма мне, когда я пребывал на военных сборах после окончания института, тоже в Казахстане, но уже в Талды - Курганской области при 40 - 50-ти градусной жаре:

«У тебя очень интересное мнение о жизни, человеческих испытаниях. Ты говоришь, что человек должен испытывать себя в разных ролях. Это в какой-то мере правильно, но не только. Перед человеком всегда должен быть «высокий забор» (задача, проблема), через который необходимо перелезть. А как ты перелезешь – медведем, птицей, ужом – твоё дело. Останутся целые штаны – хорошо, порвал, но перелез – тоже хорошо.

Вот тогда интересно жить…»

Вот ты и перелез забор Вечности, кем, не знаю, но перелез…

И далее «…В дни ненастий жизненных, вспоминай о друзьях, которые всегда придут на помощь …».

Что же делать нам, ещё живущим здесь, только и вспоминать Вас, уже Ушедших... Вспоминаем! И сейчас этими строчками вспоминаю...

— Какую бы ты эпитафию поместил на могиле своей, Олег? Ту, что бросил в слова японский поэт, вопрошая:

Под порывом весеннего ветра

Цветы опадают.

Я ещё легче

С жизнью прощаюсь.

И всё ж, почему?

— Или слова русского поэта, которые ближе по крови и смыслу?:

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя вёсла по озёрам…

И Русь всё также будет жить,

Плясать и плакать у забора.

— Какую?..

/июнь, июль 2020 года/