Жизнь после смерти

Солнечным днём я прогуливался по бульвару. В тени одной из скамеек, я заметил серенькую птичку с длинным, острым клювом. Сделав несколько неуклюжих скачков, она оказалась на свету и на её тоненькой шейке стала заметна глубокая сухая рана. Старушка, сидевшая на скамейке, горестно вздохнула и сказала: - Бедняжка, помирать собралась. Какой-то злыдень всю кровь у неё высосал.

(Реальный случай).

***

Часть 1. Противостояние.

Настоящий художник всегда чувствует грань, за которой любое продолжение работы, будь-то: дополнительный мазок, малейшее изменение линии, оттенка и прочее, - пойдёт картине лишь во вред.

В тот день Анне Ильиничне писалось на редкость хорошо и даже радостно, и вдруг, будто услышав чей-то голос, она остановила движение руки, державшей кисть, буквально в сантиметре от полотна. Избегая соблазна: довести кисть до конца, ей даже пришлось отодвинуться от мольберта.

Обычно, взирая на конечный результат своего труда, Анна Ильинична испытывала определённое удовлетворение, реже – сожаление или даже разочарование, но не в этот раз! Сегодня, на вопрос, обращённый к самой себе: «ну, что, как?» душа её ответила могильным молчанием, что людьми с хрупкой нервной системой всегда воспринимается, как творческая неудача. Анне Ильиничне сделалось совсем жутко, ещё и от того, что впервые за все годы «писания», у неё не было ни малейшего представления, что делать дальше: ни идеи, ни мысли, ни намёка на сюжет – ничего! И желания писать, тоже не было!! И даже запах свежей краски показался ей в эту минуту совершенно омерзительным!

Лежавшая на подоконнике, Мими – семилетняя рыжая сука лабрадора, внимательно наблюдала за Анной Ильиничной, и, в конце концов, решила спуститься к хозяйке, и положить морду ей на колени.

- Ничего, милая, не стоит расстраиваться: рано или поздно это должно было случиться,- сказала Анна Ильинична, гладя собаку.

Мими понимающе лизнула хозяйке руку.

***

Новое «писание», как Анна Ильинична называла свои картины, было вынесено ею в коридор, и пристроено к предыдущим, тридцати восьми «писаниям», выставленным вдоль стены тыльной стороной наружу. Из кухни, услышав шум, выглянул Владимир Аркадьевич – муж Анны Ильиничны, и неодобрительно кивая головой, сказал:

- Ну, ну: ещё одна? Очередная!

- Ты, завтракал? – спросила Анна Ильинична.

- Спасибо, уж и пообедал.

- Да?! Ну, и славно. Тогда с твоего разрешения я пойду прогуляюсь с Мими. Ты с нами?

- Не понимаю - зачем спрашивать! Ты же знаешь: с твоей собакой я принципиально не гуляю!

***

С того дня прошло четыре недели. Всё это время Анна Ильинична не только не садилась за «писание», но даже ни разу не посмотрела в тот угол комнаты, где стоял мольберт. Завтракать, обедать и даже, что давно не случалось, ужинать она стала вместе с мужем; а по вечерам, когда Владимир Аркадьевич включал телевизор, садилась рядом с книгой, и делала вид, что читает.

Столь радикальные изменения в поведении жены, не могли не радовать Владимира Аркадьевича. Но ему нужно было время, чтобы убедиться в их серьезности. И вот наступил день, когда Владимир Аркадьевич, как человек не только законопослушный, но и любящий законы исполнять, решил – закрепить новый порядок семейной жизни вербально, что только и могло, по его мнению, сделать его необратимым.

Во время завтрака, он сказал:

- Анна, мне нужно с тобой серьёзно поговорить.

- Хорошо, говори, - ответила Анна Ильинична.

- Анна, должен признаться: меня радует, что ты, наконец, взялась за ум.

Так сказать, образумилась и перестала тратить время и деньги, … да и деньги, - подчеркнул Владимир Аркадьевич в ответ, на короткий взгляд жены, и продолжил:

- ….на то, что никому не нужно. Возможно, тебе больно слышать мои слова, но это правда. К тому же я уверен: ты, как человек неглупый, и сама это прекрасно понимаешь и… всегда понимала. Ты согласна со мной? Ответь, пожалуйста, но будь, пожалуйста, предельно честна перед собой.

- Да, я согласна.

- Прекрасно! И поверь – в таком признании нет ничего страшного. Все люди о чём-то мечтают,… я вот тоже мечтал…., но мечты сбываются лишь у единиц, да и то всегда в усечённом виде. Миллионы же простых людей, вроде нас с тобой, испытав крах иллюзий, не кончают жизнь самоубийством, а смиряются и продолжают жить, постепенно научаясь радоваться простым вещам: солнышку, чашке кофе и прочим мелким человеческим радостям. Наша с тобой беда, Анна, в том, что мы радоваться не умеем! И это очень плохо! Но мы – не идиоты, и обязательно этому научимся. И начинать, по-моему, нужно с составления плана: предлагаю, этим летом, лучше в сентябре, запланировать поездку на море, в Крым, в Гурзуф. Говорят, там такие красоты! Но для этого нужно накопить деньги. И поверь – сам по себе процесс накопления весьма интересен, это, как в спорте: где нужна выдержка, целеустремлённость и сила воли. Помимо этого, при строгом соблюдении режима строгой экономии, мы сможем на регулярной основе посещать театры, выставки, кино?! Чёрт подери, я даже не помню, когда мы с тобой последний раз были в кинотеатре! А по вечерам, как в старые добрые времена, мы будем отгадывать кроссворды, смотреть телевизор….., или, если не нравиться телевизор, купим планшет и будем слушать аудиокниги, спектакли, смотреть хорошие зарубежные фильмы, пусть даже и за плату! Ну, что ты молчишь? Ты согласна?

- Да, я внимательно слушаю и во всё с тобой согласна.

- Отлично! Я рад! А прямо сейчас предлагаю кому-нибудь позвонить, напроситься в гости, на шашлыки! А?! Как тебе идейка?…Господи, да, что опять не так?! – воскликнул Владимир Аркадьевич, заметив ужены кислое выражение лица.

- Нет, всё хорошо. Но прости, Володя, но не говори больше ничего: давай просто посидим молча, - попросила Анна Ильинична.

- Но почему?!

- Я могу заплакать.

- Господи, детский сад какой-то!

- Ну, что ж со мной поделать, если я такая. Наверное, мне нужно успокоиться, прогуляться с Мими.

- Я с тобой.

- Нет, нет! Я одна! Не сердись.

Владимир Аркадьевич согласился с тем, что жене нужно подумать, но зачем-то настоял на том, чтобы она взяла зонт, хотя никакого дождя в природе не предвиделось, а более того, проводил её и Мими до дверей, чего не делал прежде никогда. Закрыв за женой и собакой дверь, он подумал: «До сих пор не могу понять, зачем Анна вышла за меня замуж? Наверняка она могла бы быть счастлива с кем-нибудь другим!»

Ему стало жалко жену: он знал, что она его любит, но делает вид, что не любит, в то время, как он, наоборот: делал вид, что любит, а на самом деле никогда не любил. «Меня оправдывает то, что мне во сто крат тяжелее, чем ей», - решил он.

***

Прогулка жены с собакой затянулась. Когда же они соизволили вернуться, Владимиру Аркадьевичу достаточно было одного взгляда, чтобы понять: Анна взялась за старое, и утренняя их договорённость уже ничего не значит! На его вопросы, она отвечала рассеяно, явно думая о чём-то своём; и смотрела на него отстранённым взглядом, будто не видя его. Подобные странности он и прежде наблюдал, и всегда они были связаны с тем состоянием жены, которое его ужасно раздражало, и вообще было ему ненавистно.

- Опять?! – воскликнул Владимир Аркадьевич. – Ну, зачем, Анна, а я ведь тебе почти поверил!

- Прости, Володя, клянусь, это в последний раз! – сказала она, делая попытку поцеловать мужа в щёку.

Владимир Аркадьевич оттолкнул её от себя, вероятно, не желая того, довольно сильно.

- Отстань! – крикнул он, срывающимся голосом. – Не верю…не верю тебе! Понимаешь?! И пока ты не прекратишь издеваться над собою и надо мною, спать мы будем в разных комнатах!

- Подожди, Володя, клянусь, это будет моя последняя картина! Прошу, умоляю, потерпи немного,- тихо, почти по слогам, произнесла Анна Ильинична, глядя в пол, и, сжав кулачки, как делают школьницы, вынужденные вслух произносить нечто сокровенное, почти интимное, но которой, почему-то, не хотят верить.

- И слушать не хочу! - сказал Владимир Аркадьевич и ушёл уже в «свою» комнату. Анна Ильинична ушла в «свою».

***

Впервые за последние недели она присела на табурет перед мольбертом и стала о думать о том, что Владимир Аркадьевич, конечно же, прав, домой она вернулась другой, не той, которой ушла. Во время прогулки, неожиданно она почувствовала внутри себя неясное томление, какое-то едва уловимое предчувствие чего-то, что не сразу могла связать с чем-либо, пока не задала себе вопрос, наверное, только ей одной понятный: «может быть, это оно?». Судя по охватившему её трепетному волнению, ответ был очевиден: и это было – да! Трудно сказать точно, но, кажется, одновременно с этим, откуда-то явилось абсолютно чёткое, холодно-спокойное осознание того, что это писание станет для неё последним в этой жизни! Столь страшное предчувствие вовсе не напугало её, а наоборот, привела в состояние близкое к восторгу, что лишь доказывало всю его серьёзность и неизбежность! У неё было лишь сожаление о том, что любимый человек ей не поверил. «Что ж, придёт время, и он об этом пожалеет, но будет поздно!» - подумала Анна Ильинична.

Как всегда, в грустную для неё минуту, рядом оказалась Мими. Собака уселась рядом, устремив на Анну Ильиничну любяще-преданными глаза.

- Успокойся, глупая, я не собираюсь никуда уходить, - сказала она и добавила, - во всяком случае, пока. Ляг на место и не мешай, мне нужно подумать.

Доверчивая Мими вернулась на свой любимый подоконник.

Анне Ильиничне действительно было о чём подумать: у неё всё также не было ответа на вопрос: что писать, хуже всего, что она не чувствовала волнительного трепета, которое всегда сопровождало её на начальных стадиях писания. Но, как утопающий хватается за соломинку, так и Анна Ильинична решила, не дожидаясь просветления, приступить к подготовке полотна. Как всегда, она начала с того, что проверила наличие всего, что необходимо для «писания» и о чудо! – последний кусок льняного холста, тютелька в тютельку совпал с размером единственного оставшегося «в живых» подрамника – верный признак будущего успеха. На этом фоне некоторая нехватка первичных красок, необходимость замены одной маслёнки и трёх кистей – казались сущей ерундой. Однако, по теперешней жизни, любая ерунда требует немалых денег. Для согласования будущих трат, Анна Ильинична направилась к мужу. Мими пошла с ней.

Владимир Аркадьевич выслушал жену молча. Несмотря на гипнотически-внимательный с элементами угрозы взгляд собаки, он счёл возможным открыто выразить свое крайнее неудовольствие услышанным, и предупредить, что в случае «установления факта транжирства семейного бюджета» он не будет разговаривать с Анной Ильиничной … «скажем, одну неделю»!

- Володя, прости, но поступить так, как тебе хочется, сейчас я не могу, - со слезами на глазах заявила Анна Ильинична.

***

На сей раз, подготовка холста отняла у Анны Ильиничны как никогда много сил и времени; и вот, когда шлифовка финишного слоя грунтовки подходила к концу, произошло нечто долгожданное, но очень необычным образом: Мими, как всегда, дремавшая на своём любимом месте - подоконнике, вдруг взбудоражившись, вскочила на лапы, спрыгнула вниз, вздыбила холку, и медленно, крадучись, подошла к мольберту, и уставившись на него, , стала поскуливать, так, как будто видела кошку.

- Мими, прекрати! Ты мне мешаешь, – сердито сказала Анна Ильинична, но собака продолжала вести себя странно. - Ну, что такое? Чем ты недовольна?

Анна Ильинична сделала попытку погладить Мими, но та, не спуская глаз с холста, отпрыгнула, с необычным для неё горловым рычанием.

- Вот, дурашка, не бойся, здесь нет никого, - сказала Анна Ильинична, взглянув при этом на холст и…. обмерла: на нём она явственно увидела изображение женщины средних лет, в позе и в лице которой читалось, что она абсолютно счастлива, но… смертельно больна и должны скоро умереть!

Видение продолжалось несколько секунд и исчезло! Но это было то самое, что Анна Ильинична желала, должна и будет писать! Одновременно с этим, ей припомнилось, что эту женщину, сидевшую одиноко на скамейке, она видела, гуляя когда-то с Мими в парке, но тогда не придала этому значения! Воображение тотчас подсказало Анне Ильиничне фон будущего портрета: цветущий сад, силуэт дома, о котором Анна Ильинична одно время увлечённо мечтала, и, которого не случилось в её жизни и уже не случится.

- «В осеннем саду»!– вслух произнесла Анна Ильинична, название будущей картины и оно ей понравилось.

***

Шло время. «Писание» Анны Ильиничны спорилось. Всю первую неделю, Владимир Аркадьевич ежедневно приходил к ней в комнату, садился на диван, и, верный своему слову, молча наблюдал за её работой, вздыхал, пыхтел, и уходил, заставляя Анну Ильиничну догадываться, что ему было нужно. По истечению семи дней бойкота, стало полегче: муж, хотя бы, начал прямо и кратко излагать просьбы: «хочу горохового супа» или «домашних котлет», «неплохо бы постирать бельё», «убраться в квартире» и т.п. и т.д. Анна Ильинична тут же откладывала «писание», и принималась за исполнение его желаний: ходила в магазин, готовила, стирала, убиралась. И, если раньше любое отвлечение от писания, сердило и даже раздражало её, то теперь она рассматривала его, как необходимый перерыв, полезный тем, что даёт возможность обдумать детали, найти более верный путь к решению, казалось бы, неразрешимой задачи: совместить несовместимое: показать состояние человека, находящегося на пике счастья, и в шаге от смерти от неизлечимой болезни. Анне Ильиничне оставалось только сожалеть, что так поздно выработала правильное отношение к вынужденным перерывам в писании. И всё что ей оставалось, так это вспоминать народную мудрость: «Век живи, век учись»

***

«В осеннем саду» стремительно двигалась к завершению, но случилось непредвиденное: в одно ранее солнечное утро, Анна Ильинична села перед мольбертом, казалась, как всегда заряженная на целодневную работу, и, взглянув на картину, вдруг почувствовала отсутствие всякого интереса, и, более того, отвращение к ней; вслед, зачем накатила волна острого сожаления о напрасно потраченном времени. «Володя прав: моя работа никому не нужна, даже мне самой!» - подумала она, и лишь, доносившийся шум из коридора, удержалась её от того, чтобы немедленно взять нож и не порезать полотно.

В комнату стремительно вошёл Владимир Аркадьевич.

- Чёрт! – громко выругался он, - Споткнулся о твои шедевры, чуть не завалился! В конце концов, сделай с ними что-нибудь, по коридору, понимаешь, невозможно пройти! Не хватало ещё шейку бедра сломать!

- Хорошо, я унесу их к себе, - сказала Анна Ильинична, и, взглянув на мужа пустыми глазами, добавила. - Володя, кажется, ты оказался прав, всё это никому не нужно. Ты победил.

От неожиданности Владимир Аркадьевич опешил:

- Что?! Ты, как себя чувствуешь?! Бледная какая-то!

- Всё нормально. Просто мне нужно немного полежать….

Анна Ильинична поднялась с табурета, и неуверенными шагами направилась к дивану. Владимир Аркадьевич не сразу догадался подать ей руку.

- Аня, не пугай меня! – сказал он, накрыв жену пледом.

Мими подскочила к Анне Ильиничны, и, пытаясь лизнуть её в щёку, толкнула Владимира Аркадьевича.

- Уйди, мешаешь. Пошла прочь отсюда! - крикнул на собаку Владимир Аркадьевич.

- Не гони её, пусть побудет со мной, - попросила Анна Ильинична и пожаловалась. – Что-то мне совсем нехорошо!

- Принести корвалолу?

- Принеси и, наверное, вызови скорую помощь!

- Неужто, так плохо?! – испугано воскликнул Владимир Аркадьевич и засуетился. – Сейчас, сейчас, я всё сделаю, ты, главное, лежи. Ох, да, что же это я: давление же нужно померить! Я мигом!

Владимир Аркадьевич убежал в кухню. Вернулся с прибором для измерения давления и рюмочкой разбавленного корвалолу.

- Всё сделал: скорую вызвал, правда, пришлось соврать, что у тебя давление двести на сто! Обещали приехать быстро. Выпей корвалолу…

- Нет, не хочу, - ответила Анна Ильинична. – Володя, сядь рядом, мне нужно тебе кое-что сказать….

Владимир Аркадьевич послушно сел рядом.

- Когда меня не станет, - сказала Анна Ильинична совсем слабым голосом, - с моими картинами поступай, как знаешь, мне всё равно, хоть выброси. Но Мими …. она тебе не нужна, да и ей с тобой будет плохо, поэтому, прошу, никаких приютов, отдай её в добрые руки. И вот ещё что, если захочешь ко мне прийти, захвати моё любимое блюдце и немного молока. ….

Будь на месте Владимира Аркадьевича не он, а самый любящий и самый добрейший человек на свете, всем сердцем понимающий, что в такой ситуации лучше всего слушать и соглашаться со всем, что ему говорят, но и он был бы смущён подобной просьбой.

- Молоко, блюдце - зачем всё это?! – воскликнул Владимир Аркадьевич

- В блюдце налей молока и поставь на моей могиле.

- Прости, но это какая-то ерунда, глупость, мистика! - возмутился Владимир Аркадьевич, задавшись вопросом об адекватности жены.

- У меня был сон…не важно: ты всё равно не поймёшь…

- Ну, уж так и не пойму?!

- Не обижайся. Я тебя всё равно люблю, - произнесла Анна Ильинична, и это было её первым признанием мужу в любви, за всю их совместную жизнь. Владимир Аркадьевич, однако, не придал этому никакого значения.

- Ну, хорошо, обещаю, но всё равно это смешно!- проворчал он.

- Может быть. Извини, устала, можно я посплю немного…..

***

Через час карета скорой помощи увезла Анну Ильиничну в центральную городскую больницу. Владимир Аркадьевич, сославшись на плохое самочувствие, с ней не поехал, остался дома. Врач, уже немолодой человек, не удержался от вопроса:

- Не моё дело, и всё же: почему вы не хотите сопроводить жену?

- Хочу, но, голова болит, полагаю - давление. Нет, нет, не нужно! Прошу! – истерично закричал Владимир Аркадьевич, увидев, что врач достаёт старинного образца: с надувной грушей и круглым, как будильник, манометр, и, стало быть, очень точный прибор для измерения давления.

Давление, действительно, у него оказалось запредельно высоким. «Слава богу!» - подумал Владимир Аркадьевич, и, почувствовав себя действительно очень скверно, тут же лёг в постель.

А утром, кажется, не было ещё и семи часов, его разбудил телефонный звонок из больницы: сообщили, что Анна Ильинична Каштанова-Никольская скончалась два часа назад.

Часть 2. План четырёх шагов.

В жизни Владимира Аркадьевича был достаточно продолжительный период, когда он мечтал стать автокемпером: купить недорогой автодом и проехаться на нём в Крым, к морю, а то и пересечь на пароме Чёрное море, прокатиться по Турции, насладиться красотами Греции, и вернуться домой уже по суше, через страны Европы. «О, Франция! О, Италия!» - вздыхал он. Нужно заметить, что все свои виртуальные путешествия, Владимир Аркадьевич, совершал, без жены. У него это получалось безотчётно и потому вопросом: почему? - он не задавался.

Со временем Владимир Аркадьевич к этой мечте остыл; и дело было не в том, что цены на автодома и эксплуатационные расходы на их содержание были запредельно высокими. Как выяснилось это увлечение оказалось небезопасным: повсюду, даже в странах просвещённой Европы, бандиты взяли моду грабить дома на колёсах, причём самым изуверским способом: по ночам, когда хозяева спали, пускали внутрь усыпляющие газы и выносили всё подчистую! Подумав, однажды Владимир Аркадьевич сказал себе: «Ну, допустим, поставлю я супер-пупер сигнализацию, установлю дополнительные замки, но спать с мыслью, что в любую минуту к тебе могут прийти: обворовать и даже убить, – я не хочу и не буду!» На этом тема «автокемперства» была закрыта. Однако, привычка обдумывать свою будущую жизнь без жены, у него осталась. В результате у него появился план, названный - «четыре шага к новой жизни», и первым пунктом в нём значилось «избавление от Мими». И вот, теперь, реально оставшись без жены, Владимир Аркадьевич намерен был не откладывая, приступить к его реализации.

***

Мими была сукой всеядной и к еде не требовательной. Тем не менее, и у неё было предпочтение: например, она обожала говяжью печень, сваренную в молоке, и, поданную с кусочками белого хлеба. Владимир Аркадьевич знал это, и в «день икс», не поленился сходить в магазин, купить всё необходимое, и приготовить печёнку так, как, в своё время, готовила покойная жена. Продегустировав собачью еду и, сочтя её «очень даже ничего», он собрался приступить к делу, но почувствовал какое-то странное по силе волнение, и, как ни призывал себя к здравому смыслу, успокоиться не мог. Он принял пятьдесят капель корвалолу – не помогло. Проглотил две таблетки глицина, предварительно перекусив, хотя аппетита у него не было решительно никакого, а лишь одно бешеное желание: как можно быстрее разделаться с собакой. «Сейчас или никогда» - сказал он себе и, взяв себя в руки, направился, с кастрюлькой как шутил, «на приём к принцессе».

***

Со дня смерти Анны Ильиничны, то есть уже пять дней, Мими тихо лежала возле картин, перегородив собою коридор так, что Владимиру Аркадьевичу всякий раз приходилось её переступать. Всё это время Мими ничего не жрала, и даже не пила воды.

- На, ешь, - сказал Владимир Аркадьевич, поставив кастрюльку перед носом собаки.

Мими скосила глаз сначала на него, потом на кастрюльку и отвернула морду к стене.

- Так - да?! – вскипел Владимир Аркадьевич. – Может, прикажите встать перед вами на колени?! А ну, жри, скотина!

Мими издала слабый звук, слабо похожий на рычание. Но и этого было достаточно, чтобы Владимир Аркадьевич, никогда не сомневавшийся в способности Мими укусить, задумался. Ситуация, казалась, тупиковой: в самом деле, не тащить же пятидесятикилограммовую собаку на себе, тем более, что для этого, очевидно, её придётся умертвить! «Отравить?!» - уточнил Владимир Аркадьевич. «Нет, я не смогу! А, что если…?! – подумал он, и, прокашлявшись, совсем, как певец перед исполнением арии, растянул концы губ в улыбке, приторным голосом сказал:

- Мими прости, пожалуйста. Я не с того начал. Мими, дорогая, скажи: ты хочешь увидеть Анну Ильиничну?

Собака едва заметно вильнула хвостом. Владимир Аркадьевич обрадовался:

- Ага, а уж как Анна Ильинична скучает по тебе и словами не передать. Но, видишь ли в чём дело: Анна Ильинична сама сюда прийти не может, так сказать, по уважительной причине, и поэтому она просила тебе передать, что будет ждать тебя в парке, где вы с ней любили гулять….. в самом дальнем конце парка, - зачем-то уточнил он.

На этот раз Мими дважды и уже определённо махнула хвостом.

- Ах, ты умница моя, красавица, всё понимаешь! Если ты хочешь её увидеть, то я могу прямо сейчас тебя к ней отвести.

Мими неожиданно вскочила на лапы, напугав Владимира Аркадьевича и, удивив его своей худобой. Сердце Владимира Аркадьевича дрогнуло.

- Как же ты пойдёшь? – сжалился он. – Поешь, хоть немного.

Мими подняла морду, казавшуюся огромной на фоне обтянутого кожей скелета, и показала зубы.

- Всё, всё, не хочешь не надо. Только позволь, надеть на себя,… то есть на тебя ошейник. Сама понимаешь, собакам выходить на улицу без поводка нельзя.

Мими подставила ему шею.

- Потрясающе! Правда, я не знал, что ты такая умница! Золотая, моя, добрая моя, - повторял Владимир Аркадьевич, надевая собаке ошейник.

При этом руки у него дрожали так, что у него долго не получалось застегнуть поводок. Отдавая себе отчёт, что Мими даёт ему один шанс увести себя на своих лапах, он так торопился, что забыл взять кастрюльку с печёнкой, а когда вспомнил, было поздно – он отошёл от дома, и, в конце концов, решив, что нет никакой разницы в том: умрёт Мими днём раньше или днём позже – домой решил не возвращаться.

- Ну, милая, не подведи меня. Нам нужно торопиться: Анна Ильинична, уже заждалась, - сказал он, после чего Мими заметно ускорила бег. - Вот умница, вот молодец, - шептал Владимир Аркадьевич.

***

Парк, находился в двух кварталах от дома Владимира Аркадьевича. Вчера он был там: всё разведал, и выбрал для Мими неплохое местечко: небольшую, но совершенно не затоптанную и, главное, солнечную полянку, с молодой берёзкой в центре, под которой можно укрыться от любой непогоды, даже и от очень сильного дождя.

К счастью для Владимира Аркадьевич, парк оказался почти безлюден: ему навстречу попалась лишь пожилая пара, которые были очень увлечены друг другом, что не взглянули на него; да ещё, на одной из скамеек, сидела женщина средних лет, с таким задумчивым видом, что тоже врятли обратила на него внимание. Зато она обратила на себя его внимание: лицо её показалось Владимиру Аркадьевичу знакомым: эти ямочки на щеках, причёску, и даже выражение - радостного спокойствия он, определённо, где-то уже видел… Владимир Аркадьевич миновал её, но что-то необъяснимое заставило вернуться и подойти к ней, и обратиться к ней так, как никогда прежде к женщинам не обращался.

- Сударыня, - сказал он, - простите, ради бога, что прерываю ваше уединение, но позвольте задать вам один вопрос?

- Задавайте, только не уверена - смогу ли я на него ответить, - сказала женщина, мило улыбнувшись.

- Сейчас, одну секунду, - попросил Владимир Аркадьевич, чтобы успокоить собаку, которая тянула, выбранный уже до конца, поводок. – Мими, прекрати! Иди сюда!

Мими перестала тащить, но не подошла, а легла там, где стояла.

- Так вот, - продолжил Владимир Аркадьевич, чувствуя, как лоб у него покрылся испариной от мысли, что он совершает ошибку и напрасно теряет время, – недавно я похоронил жену…

- Примите мои соболезнования.

- Что?... Ах, да-да, конечно, так вот, теперь я живу совсем один, и к несчастью, должен лечь в больницу, и … и… не знаю: вернусь ли домой живым. Извините, - сказал Владимир Аркадьевич, утирая рукой лоб, – Перед смертью, моя любимая супруга, попросила пристроить Мими, так зовут собаку, в добрые руки. Вы меня понимаете?

- Кажется да, но вы не волнуйтесь, до конца скажите то, что хотели сказать.

- Да?! Хорошо: вы, как я вижу, женщина добрая, и потому скажу прямо: если бы вы взяли Мими к себе, на время, пока я не выйду из больницы, моя покойная супруга была бы счастлива. Вы не представляете какая Мими добрая и умная собака! Хлопот с ней не будет никаких, ест она крайне мало, мыть её не нужно, может быть, раз в год обдать тёплой водичкой и всё. Ей богу, вы не пожалеете. Ну, так, что скажете, возьмёте?

Женщина ответила не сразу:

- Мне очень жаль, но вынуждена вам отказать, - тихо сказала она, но в её голосе звучала твёрдость.

- Но почему?!

- Обстоятельства мои, к сожалению, схожи с вашими.

- Вы больны?

- Мне не очень хочется об этом говорить. Послушайте, вы можете отдать Мими в собачий приют. На передержку. Там, за ней будет хороший уход, и ей не дадут пропасть, если с вами что-то случиться.

- Не могу, моя покойная жена строго настрого запретила связываться с приютами, – соврал Владимир Аркадьевич: не мог же он признаться, что интересовался и был поражён стоимостью услуг собачьих гостиниц и приютов. – Значит, твёрдо - нет, не возьмёте?

- Не могу.

- Очень жаль, я надеялся. Ну, что ж: на нет и суда нет. Мы с Мими ещё немного погуляем и вернемся домой. Всего вам хорошего.

В ответ женщина что-то пожелала ему, но что именно – он не расслышал. Впрочем, ему было уже не до неё: Мими понеслась вперёд с такой скоростью, что Владимир Аркадьевич едва поспевал за ней.

Дорожка быстро закончилась, дальше стеной стоял кустарник. Мими остановилась и с недоумением посмотрела на Владимира Аркадьевича.

- Не волнуйся, сейчас ты увидишь свою Анну Ильиничну, - сказал Владимир Аркадьевич, и, оглянувшись по сторонам, крикнул. – Она там! За мной, Мими!- и нырнул в заросли городского леса.

***

Домой Владимир Аркадьевич вернулся длинным кружным путём, и всё только ради того, чтобы не встретиться с женщиной, с которой пытался договориться насчёт Мими. Он страшно устал, но был чрезвычайно доволен собой доволен: в конце концов, он выполнил первый пункт своего плана: избавился от собаки. Да, это потребовало от него неимоверных затрат физических сил и нервов, но зато:

- Какая красота! Свобода! – то и дело восклицал он, прогуливаясь, как в первый раз, по своей квартире: двум комнатам, коридору, кухне и, даже заглянув в ванную.

Но скоро усталость взяла своё: он прилёг на диван Анны Ильиничны, прилёг на минутку, и тут же уснул. И впервые в жизни ему приснилась жена: Анна Ильинична ничего не делала, и не говорила, просто смотрела на него и всё!. Но проснулся он в холодном поту. Через пять минут, с пластиковым пакетом, в котором лежала кастрюлька с печёнкой, он несся в сторону парка, на то, потаённую полянку с берёзкой, к которой он привязал Мими.

На месте Мими не оказалось! Почему-то Владимир Аркадьевич сразу подумал о женщине с ямочками на щеках и вздохнул с облегчением. «Вот видишь, Анна, всё вышло так, как ты хотела: Мими в добрых, очень добрых руках!» - подумал он. Кастрюльку с печёнкой он, оставил было под берёзой, но, подумав, взял домой.

Дома он выпил полстакана водки и закусил «собачьей» печёнкой. Но легче ему не стало. Больше того, он почувствовал себя, как никогда плохо. Впрочем, при любом недомогании человеку, достигнувшему определённого возраста, кажется, что так скверно ему ещё не было никогда в жизни. А ночью ему опять приснилась Анна Ильинична: и она опять ничего не говорила, только смотрела, но на этот раз в её глазах читалась укоризна. «Прости, я всё исправлю!» - проснувшись, прошептал он в темноту.

Утром спозаранку, Владимир Аркадьевич, прихватив пакет молока и блюдце, отправился на кладбище к Анне Ильиничне, на котором он ещё ни разу не был.

Так получилось, совершенно случайно, как бы само собой: в течение получаса, после сообщения о смерти жены, Владимир Аркадьевич принял три звонка от разных похоронных фирм, с предложением своих услуг. Из них он выбрал ту, которая запросила меньше других денег и сама же предложила провести процедуру захоронения без его участия, при условии, если он согласиться с участком, расположенном на самом дальнем городском кладбище, добираться до которого, нужно будет двумя автобусами, да ещё с полчаса идти пешком. Владимир Аркадьевич согласился.

***

Кладбище, действительно, оказалось у чёрта на куличках, предупреждение насчёт «двух автобусов» оказалось правдой, а вот насчёт «полчаса пешком» - не совсем, Владимир Аркадьевич потратил больше часа, и главное, не у кого было спросить: правильно он идёт или не правильно, а неизвестность, как известно, очень сильно нервирует. Так или иначе, он дошёл.

Вид, не огороженного и никем не охраняемого погоста, сразу произвёл на Владимира Аркадьевича удручающее впечатление: старая его часть, занимавшая больше половины территории, была совершенно запущена: хаотично росшие деревья с мученически изогнутыми ветками и трава по пояс - не пройти, сквозь которую едва виднелись пожелтевшие памятники с поблёкшими фотографиями и стёртыми надписями. Не лучше старой, а даже и печальнее выглядела новая половина кладбища: на ней не было видно памятников, многие могилы осели, а некоторые так даже и очень значительно, а установленные на них деревянные кресты и таблички накренились так сильно, что было удивительно: как они до сих пор не упали. Даже смелому человеку находиться здесь в одиночку было бы страшновато. Не по себе было и Владимиру Аркадьевичу, но ещё более он опасался не выполнить последнюю просьбу покойной жены, и ещё раз увидеть её во сне и почувствовать на себе её требовательный взгляд. Владимир Аркадьевич отыскал могилу жены на самом краю погоста, возле земляной дороги с огромными колеями, за которой высилась плотная трёхметровая стена белоголового борщовника, в своём спокойствии будто размышлявшая: переходить ей дорогу или нет?

- Здравствуй Анна, вот и я, - сказал Владимир Аркадьевич, глядя на табличку. – Извини, раньше не получилось приехать: неважно себя чувствовал. Но я помню твою просьбу и сейчас всё сделаю, хотя, по-прежнему, считаю это…..

Владимир Аркадьевич вскрыл пакет молока, наполнил блюдечко до краёв и поставил возле деревянного креста, на комья глины.

- Вот, всё, как ты просила, - сказал он, и, смиренно сложив перед собой руки, несколько раз поклонился в пояс. - Извини, я уж не буду ждать, пойду. Мне идти долго, а там ещё двумя автобусами добираться. Далековато, но зато тихо. Прощай, спи спокойно и за всё проси меня.

- Ми-у, ми-у, ми-ми-ми, - услышал он вдруг позади себя, и, оглянувшись, увидел маленького серого котёнка, выходившего на дорогу из гущи борщовника. Котёнок прямиком направился к блюдцу, остановился перед ним, трижды промяукал, как показалось Владимиру Аркадьевичу, имя: «Мими, Мими, Мими», и начал громко лакать молоко, поглядывая на него, с изучающе-вопросительным выражением, характерным для Анны Ильиничны, которое он не раз ловил на себе, и которое в данной ситуации наводило на мысль, что этот котёнок и есть…. сама?

Ноги сами вынесли Владимира Аркадьевича за пределы кладбища. Несомненно, чтобы в животном увидеть сходство с человеком, нужно иметь изрядно измотанную нервную систему или, что скорее, больную фантазию. Всё это наличествовало у Владимира Аркадьевича, который, вбежав в свою одинокую квартиру, закрыл за собой дверь на полный оборот замка.

***

Владимиру Аркадьевичу понадобилось три дня и три ночи, чтобы память его зарубцевалась от того, что случилось на кладбище. Владимиру Аркадьевичу повезло: и на сей раз, он сумел остаться на позиции полного отрицания мистики. Более того, он обрёл дополнительную силу для второго шага на пути к новой жизни, который в его плане значился, ни много ни мало, как «расширение пространства обитания за счёт избавления от никчёмного творческого наследия жены».

Владимир Аркадьевич отдавал себе отчёт в том, что в одиночку ему не справиться с одномоментным уничтожением сорока картин и кучи эскизов, набросков, бесчисленных блокнотов и прочего барахла. Поэтому он решил обратиться за помощью к Рустаму – знакомому сантехнику местного ЖКУ, который нравился Владимиру Аркадьевичу тем, что был уже не молод, одевался скромно, но чистенько, хорошо знал своё дело, и при этом был уважителен и не лез с разговорами, не старался понравиться и, главное, брал за свои услуги значительно меньше, чем его коллеги. Не откладывая в долгий ящик, Владимир Аркадьевич позвонил Рустаму. Тот обещал прийти через час, и, как всегда, был точен.

- Опять кран потёк? – с порога предположил Рустам.

- Нет, с краном всё нормально, у меня к тебе дело: помоги избавиться от кое-какого барахла, - сказал Владимира Аркадьевич и добавил: - Я заплачу.

- Хм, спасибо за предложение, но сначала нужно взглянуть на барахло, - ответил Рустам.

Владимир Аркадьевич показал всё, от чего намерен был избавиться. Рустам выборочно, но внимательно осмотрел несколько картины, остальные бумаги окинул одним взглядом и спросил:

- Простите, вы хорошо подумали, прежде чем всё это выбрасывать?

- Разве я похож на человека, который говорит не подумав? – сказал Владимир Аркадьевич. - Ну, так что, могу на тебя рассчитывать или искать другого?

- Я возьмусь, и денег с вас не возьму, но у меня два условия: вы напишите расписку, в том, что добровольно, без всякого принуждения, находясь в полном здравии и трезвом уме, передаёте все эти вещи в моё полное и бессрочное распоряжение, без права требования их возврата. И список вещей приложите.

- А это ещё зачем: какая разница, что сжигать?!

- Нет, без расписки не возьмусь. И сразу давайте договоримся: я сам решу, что с этим делать: сжечь, выбросить на свалку, утопить в реке, или что-нибудь другое.

- В принципе - логично, а второе условие?

- Здесь много работы, мне нужен помощник.

- Это - пожалуйста, но у меня тоже будет условие: сделать всё нужно сегодня.

- Постараюсь, - ответил Рустам и ушёл за помощником. Владимир Аркадьевич, радуясь тому, что удалось договориться без денег, сел за расписку. Через полчаса Рустам вернулся с улыбчивым парнем, обладателем щестидесятого размера ботинок, по имени Витёк. Внешний вид белобрысого Витька и его слегка заторможенное поведение, давали повод назвать его русским увальнем. Работа у Рустема и Витька спорилась, и уже к шести часам вечера была закончена. Квартира без «макулатуры» Анны Ильиничны преобразилась: у Владимира Аркадьевича было такое впечатление, будто он въехал в абсолютно новую квартиру: настолько она показалась больше прежней.

Таким образом, и второй пункт плана «четырёх шагов» был успешно выполнен, и на этот раз без нервов, чему Владимир Аркадьевич не мог не радоваться.

***

На следующий день Владимир Аркадьевич направился в магазин за продуктами. Дорога пролегала мимо ЖКУ. Возле конторы, он заметил улыбающегося Витька, наблюдавшего за прохожими в позе бездельника: полулёжа, облокотившись на парапет, и, скрестив свои замечательно огромные ступни. Пройти мимо Владимир Аркадьевич не мог.

- Витёк, привет, как дела?

- Нормально, - ответил Витёк, не меняя позы.

- Извини, мне, конечно, всё равно, но просто любопытно: что вы сделали с барахлом, который вынесли из моей квартиры? Не сожгли ещё?

- Нет, не сожгли, временно сложили в гараже. Рустам хочет показать картины одному человеку.

- С чего бы это?

- Рустам говорит: в картинах что-то есть?

- Что Рустам может в этом понимать? - усмехнулся Владимир Аркадьевич.

- Он понимает! Ещё как понимает! Он у нас учёный – кандидат каких-то там наук!

- Да, ты что?! Хотя чему удивляться: у нас липовых кандидатов, как грязи. Ну, что ж, если Рустаму делать нечего: пусть показывает, кому хочет. Мне в принципе всё равно, но при случае, как-нибудь потом расскажешь, чем дело кончилось?

Витёк молча кивнул головой. «Редкостный болван!» - подумал о нём Владимир Аркадьевич, и продолжил путь в магазин. Несмотря на его многочисленные заявления, что судьба «барахла» ему безразлична, всё же ему было неприятно услышать, что оно еще не уничтожено, а до сих пор лежит в каком-то гараже. «Рустама нужно поторопить» - решил Владимир Аркадьевич. Впрочем, он ни секунды не сомневался в том, что Рустам, рано или поздно, сделает, что обещал. Предубеждение насчёт творческого наследия Анны Ильиничны, было в нём столь сильно, что он не поверил бы и десяти самым авторитетным специалистам в области изобразительного искусства, вздумавших утверждать, что оно имеет хоть какую-то художественную или любую другую ценность.

***

Как мы знаем, по-мнению Владимира Аркадьевича, на этом свете почему-то устроено так, что людям не дано достичь всего, о чём они мечтают. Соглашаясь с этим, к этому можно добавить, что, как правило, не реализованным остаётся как раз то, что изначально, кажется легко исполнимым. Доказательством тому, может служить пример самого Владимира Аркадьевича: первые два пункта его плана или, лучше сказать, два первых шага, на пути к новой жизни, изначально представлявшихся ему чрезвычайно сложными, так или иначе, вполне ему удались; а вот с третьим шагом, значившемся у него коротко - «Л.Л.», и, числившимся по разряду «легче пареной репы», вышла осечка.

«Л.Л» - означали инициалы некто Лизы Лебедянской, женщины, из-за которой десять лет назад Владимир Аркадьевич едва не развёлся с женой. Лебедянская любила его до самозабвения, и ради него была готова буквально на всё, даже на смерть, о чём сама неоднократно заявляла, и чем, собственно говоря, напугала Владимира Аркадьевича до полного разрыва с ней.

До возникновения отношений с Владимиром Аркадьевичем, и после них, , Лиза Лебедянская вела одинокий образ жизни: у неё никогда не было ни мужа, ни детей; зато, по счастливой случайности была отличная четырёхкомнатная квартира в центре города, плюс - чудесная дачка в пригороде, доставшиеся ей от отца, в своё время занимавшего, высокий пост в городской администрации.

Планом «четырёх шагов» предусматривалось, что Владимир Аркадьевич вновь сойдётся с Лебедянской, поселиться в её хоромах, а свою жилплощадь будет сдавать в аренду, и за счёт этого, достигнет относительного финансового благополучия и независимости.

Почувствовав себя вполне готовым к третьему шагу, Владимир Аркадьевич созвонился с Лебедянской и, напросился к ней в гости. Куда и направился, предварительно проделав интенсивную процедуру омоложения включавшую в себя: особо тщательное бритьё, принятие душа, надевание абсолютно нового нательного белья, и костюма после химчистки, опрыскивание и не только лица, хорошими духами, и прочее.

Но, очевидно, день для третьего шага был им выбран крайне неудачно: только он вышел из дома, и ступил на обычно пустовавшую внутридворовую дорогу, как едва не был сбит автомобилем, летевшим, с сумасшедшей скоростью! Каково же было удивление Владимира Аркадьевича, когда из-за руля вышел Витёк. Помощника Рустама, трудно было узнать: он был подстрижен, а вместо спецовки, на нём красовалась чёрная кожаная куртка, модные белые узкие джинсы, и кричаще-красные кроссовки.

- Фу, чёрт! – выдохнул Витёк, утерев ладонью лоб. – Извини, дедуля: первый день за рулём, ещё не привык: видно вместо тормоза на газ нажал!

Владимир Аркадьевич закашлялся от гнева: но не от того, что мог реально лишиться здоровья, а от сущей мелочи: формы обращения к нему Витька.

- Какой я тебе «дедуля», критин?! – тихо произнёс Владимир Аркадьевич, который минуту ещё назад, чувствовал себя молодым и привлекательным мужчиной.

- Ой, отец, извини! – растерялся Витёк.

- И не отец я тебе! – взвизгнул Владимир Аркадьевич.

- Ну, прости, сам не знаю, что несу. Это всё – от нервов: легко ли в сорок лет начать водить тачку! Может, ну её, к чёрту, жил без машины, и дальше проживу.

- У тебя шикарная машина! Откуда? – спросил Владимир Аркадьевич, немного поостыв.

- «Шикарная машина»? Да, ей пять лет уже. Видели бы машину Рустама – вот это – да!

- Тоже поддержанная?

- Что вы, новёхонький чёрный мерседес! Закачаешься!

- Как-то это всё очень подозрительно.

- Не волнуйтесь, Рустам деньги не украл, ему родственник дал, мне немножко отщипнул.

- Что за родственник?! Ты толком-то можешь сказать?

- Я и говорю: к Рустаму приехал родственник, из Англии, очень богатый. У него там частная картинная галерея.

- Ну?!!

- Ну, и вот, он купил у Рустама ваши картины и вообще всё, что от вас вывезли, до последней бумажки!

- Бред какой-то! Зачем он купил?!

- Сказал: хочет устроить персональную выставку.

- Да, ты, скотина, врешь всё! – крикнул Владимир Аркадьевич.

Витёк обиделся:

- Сроду не врал, и врать не собираюсь! Знаете что, идите вы…., куда шли, а мне на работу пора.

- Постой, где сейчас Рустам, в конторе?

- Наш Рустам, того, тю-тю: уволился и уехал с картинами в Лондон, кажись навсегда.

Витёк ушёл, а Владимир Аркадьевич начал названивать Рустаму по телефону. Робот, как «дурачок» женским голосом пронудил, что данный номер не обслуживается. Владимир Аркадьевич направился в ЖКУ. Лучше бы не ходил: там подтвердили слова Витька, добавив, что в Лондоне Рустам хорошо устроился! Новость о том, что его картины не уничтожены, а кем-то куплены, очевидно, за немалые деньги, и увезены из страны, никак не укладывалась в его голове. Он не мог поверить, что какому-то там Рустаму, жалкому гастрабайтеру, удалось, надуть его. «Как он посмел продать мои картины?! Скотина, вор! Ну, я ему покажу: я посажу его в тюрьму!» – думал он. Идти куда-либо ему расхотелось, но и дома сидеть, он тоже не мог, и потому решил довести начатое дело до конца: то есть навестить бывшую любовницу.

***

То, что предстало глазам Владимира Аркадьевича, повергло его в шок, так же или даже сильнее кладбища, где он похоронил жену! Перед собой он увидел не прежнюю Лизу Лебедянскую, а, опустившуюся старуху в засаленном домашнем халате. За десять лет эта женщина умудрилась отрастить усы над верхней губой, и вообще состариться так, как, наверное, мало кому удавалось! Но и это было бы - всё ничего, может быть, даже и поправимо, но то, что произошло с квартирой – не поддаётся описанию: везде сальная грязь, мусор, и непереносимая вонь, в том числе от трёх десятков разномастных кошек, чувствовавших себя вполне хозяевами и, бродившими там, где им вздумается, и от мимикания и урчания которых голова у Владимира Аркадьевича пошла кругом. Помятую прежнюю зависимость Лизы Лебедянской от себя, Владимир Аркадьевич не стал разводить дипломатию, а начал прямо:

- Лиза, ты меня очень расстроила. Понимаешь, так нельзя…

- Что-о-о?! – перебила его Лебедянская. – Не нравиться?! Тогда катись отсюда к чёртовой бабушке! Я тебя не звала!

По старой привычке Владимир Аркадьевич снисходительно улыбнулся:

- Но, Лиза, …..

- Пшёл вон, старый хрен! – взвизгнула Лиза Лебедянская и принялась больно тыкать гостя сухими кулачками в грудь и, что особенно неприятно, в лицо.

***

Всю обратную дорогу мысли Владимира Аркадьевича путались между Лизой Лебедянской, точнее, её квартирой - «ни себе, ни людям», и той невероятной, фантастической историей, произошедшей с картинами его покойной жены. «Мир сошёл с ума!» - без конца повторял он, даже и сейчас, незыблемо уверенный в том, что «мазня» Анны Ильиничны, не может быть ничем иным, как только мазнёй.

У подъезда своего дома Владимир Аркадьевич заметил молодого человека с бородкой, с большим кофром, в котором обычно переносят фотоаппаратуру.

- Простите, - обратился «борода» к Владимиру Аркадьевичу, - вы случайно не муж художницы Анны Ильиничны Каштановой – Никольской?

- Что?! Что вам нужно? – холодно спросил Владимир Аркадьевич.

- Хорошо, что я вас дождался! Дело в том, что я обозреватель ежемесячного журнала «Аполлон», издаваемого в Лондоне. По заказу аукционного дома «Кристис» редакция журнала «Апполон» поручила мне подготовить эссе о творчестве Анны Ильиничны. Для этого я должен взять у вас интервью. Это займёт не более часа, полутора. Вы согласны?

- Нет не согласен. Сейчас никак не могу: я плохо себя чувствую. Приходите завтра, а ещё лучше: на следующей неделе, - раздражённо ответил Владимир Аркадьевич, думая о том, что не только мир вокруг него, но и он сам, кажется, стал сходить с ума!

- Я бы согласился, но дело в том, что материал должен быть передать в Лондон сегодня, до полуночи. Прошу вас, это и в ваших интересах.

- Нет, до свидания.

- Очень жаль, в таком случае мне остаётся только передать вам приглашение в Лондон, на выставку картин вашей супруги, которая откроется через месяц в «Tamerlane ART Gallery», а так же конверт с денежной суммой, которая должна покрыть ваши расходы на визу, дорогу и проживание в Лондоне в течение 60 дней. Если вы не приедете на выставку, деньги можете оставить себе.

- «Вы – жулик или сумасшедший, и те, кто вас прислал сюда тоже сумасшедшие. И меня вы хотите свести с ума! У вас ничего не получиться! Деньги оставьте себе, они мне не нужны!» - хотелось крикнуть Владимиру Аркадьевичу в лицо «бороде», но не крикнул, а как человек практичный, не мог отказаться от денег, которые сами плыли ему в руки.

- Пойдёмте, я вас чаем угощу, - сказал он журналисту.

***

Прошло три месяца. Сегодня Владимир Аркадьевич проснулся, как никогда поздно. Ещё бы - вчерашний день выдался сверх напряжённым, ранний перелёт из Лондона в Париж, и сразу «с корабля на бал» - участие в мероприятии в доме приёмов художественного музея Лувра, по случаю приобретения им трёх картин Анны Ильиничны Каштановой-Никольской, в том числе такого шедевра, как «В осеннем саду», за которым последовали: обед в ресторане «Maxim, s», незабываемая прогулка на катере по Сене, вечером банкет в отеле «Moliere», плавно перешедший в ужин, завершившийся ночной прогулкой по центру французской столицы. И это программа только одного дня! А впереди его ждали новые впечатления: согласно плану дирекции «Tamerlane ART Gallery», уже сегодня вечером он должен оказаться в Лиссабоне: где тамошняя галерея «Mamede» купила две работы его супруги.

- Да, мир определённо сошёл с ума! – улыбнулся Владимир Аркадьевич, потянувшись двумя руками. При дневном свете он осмотрел свой номер в «Moliere», и остался доволен: он ничем не уступал номеру, в котором он почти три месяца прожил в Лондоне. «Но пора вставать!» - сказал он себе. Быстро собравшись, он спустился вниз, позавтракал и отправился на прогулку по Парижу. Вернулся он к обеду, уставший, но радостно-возбуждённый. На рецепшене ему вручили конверт. «Верно, опять деньги?!» - предположил он и не ошибся, там, действительно, лежали деньги, но ещё и письмо, в котором сообщалось, что в связи с окончанием срока действия контракта между ним и «Tamerlane ART Gallery», дирекция уведомляет о нецелесообразности пролонгации контракта и рекомендует ему вернуться на родину. Письмо было подписано Рустамом Тамерлановым.

Часть 3. Шаг четвёртый и последний.

Возвратившись в Россию, домой, в полупустую квартиру, после сказочной жизни за границей, Владимир Аркадьевич чувствовал себя совершенно потерянным. Весь год он жил одной надеждой на продолжение сотрудничества с «Tamerlane ART Gallery». Он, конечно, напоминал о себе: многократно звонил Рустаму в Лондон, тот не обнадёживал, но всякий раз полунамеками давал понять, что дирекция галереи готовит для него какой-то «приятный» сюрприз. И не обманул: в одно, как сначала казалось, прекрасное утро Владимир Аркадьевич обнаружил в своём почтовом ящике уведомление о поступившей на его имя ценной бандероли. Подобно голодному коршуну на добычу, он спикировал на ближайшее почтовое отделение, но скоро вышел оттуда с опущенной головой и стопкой свеженапечатанных альбомов с репродукциями картин Анны Ильиничны. (С некоторых пор, покойную жену он величал исключительно по имени и отчеству.) Не отходя от почты, он пролистал все альбомы, рассчитывая найти что-то ценное, но обнаружил только записку от Рустама, с просьбой распространить данное издание среди знакомых и друзей. Знакомых и друзей у Владимира Аркадьевича не было и до поездки в Европу, что уж говорить о дне сегодняшнем. Здраво рассудив, он оставил (или забыл?) пачку альбомов на урне, стоявшей у входа в отделение почты. Так или иначе, в тот день ему стало абсолютно ясно, что ждать и надеяться на заграницу больше нечего. А между тем, английские деньги Владимира Аркадьевича в количественном выражении стремительно приближались к нулевой отметке. Волей-неволей, ему пришлось задуматься о дополнительном источнике доходов. В этой связи, в его памяти всплыл план «четырёх шагов к новой жизни», и конкретно, четвёртый пункт под названием: «обмен двухкомнатной квартиры на однокомнатную с доплатой», достаточной, чтобы на вырученные деньги можно было «по-человечески» пожить, хотя бы остаток жизни.

Нужно сказать, что, как таковая, идея переехать из своей квартиры в другую, родилась у Владимира Аркадьевича давно, гораздо раньше, чем у него появились мысли приобрести автодом для путешествий, и произошло это после одного неприятного случая: как-то под вечер, возвращаясь после очередного свидания с Лизой Лебедянской, он присел на скамейку возле своего дома; идти в квартиру, где жена « по своей глупой прихоти горбилась над очередной картиной» ему совсем не хотелось. Вдруг из подъезда, можно сказать, вывалился мужик, и буквально плюхнулся рядом с ним. Незнакомец настолько зарос волосами, что определить его возраст было практически невозможно, и, хотя спиртным от него не пахло, он был явно не в себе. «Наркоман» - решил Владимир Аркадьевич и отодвинулся на край лавки.

- Здорово, сосед, - неожиданно сказал мужчина.

- Мы разве соседи? По-моему, я вас никогда не видел?!

- Правильно: зато я тысячу раз видел тебя в дверной глазок.

- В дверной глазок? – удивился Владимир Аркадьевич.

- Не удивляйся: я десять лет, четыре месяца и пять дней безвылазно просидел дома! Правда, изредка, я выползал по ночам, но исключительно, чтобы купить себе пожрать.

У Владимира Аркадьевича мелькнула догадка: «Сумасшедший!».

- Я не сумасшедший, - сказал мужчин, будто прочитав мысли Владимира Аркадьевича. - Просто, в своё время я совершил непростительную глупость. Хотите - расскажу?

- Не знаю, попробуйте.

- В молодости я занимался бизнесом, ну, как бизнесом, какой в России может быть бизнес? Никакой! Вот и я помогал предпринимателям обналичивать деньги. Всё шло замечательно ровно до тех пор, пока у меня на руках не оказалась фантастически крупная сумма. Чёрт меня попутал: лишил сил отдать деньги: я пустился в бега, бросил семью, детей, поменял имя, фамилию, место жительства, и даже собирался сделать пластическую операцию, да не решился. Сейчас думаю - зря не сделал, а теперь и поздно: те, у кого я украл деньги, меня вычислили. Со дня на день придут за мной и будут меня медленно убивать, пока не верну деньги, а деньги я им не верну.

- Страсти какие! Вы не боитесь мне об этом говорить? – спросил Владимир Аркадьевич. – Я, конечно, никому не скажу, но всё же…..

- Прекратите, вы ничего мне не сделаете, да, хоть и сделаете, мне всё равно! Всё обрыдло! Надоело прятаться: жить не хочется! Иной раз думаю: скорее бы уж пришли. Только живым я не дамся.

- Что же вы сделаете?

- У меня есть автомат Калашникова, противопехотные гранаты: буду отстреливаться до последнего патрона. На крайняк: держу канистру с бензином: если что, подожгу квартиру, и прости-прощай постылая жизнь!

- Как же так: вы можете сжечь весь дом?!

- Наверняка сожгу, да мне на это наплевать

Владимир Аркадьевич внимал и верил каждому слову мужчины. В его голове стояла картина, обожжённого трупа, посредине выжженной дотла квартиры, и квартира эта была его, и труп этот был он сам, Владимир Аркадьевича!

- Послушайте, так нельзя! – воскликнул Владимир Аркадьевич. - Не смею вам советовать, но с такой, как вы выразились, фантастической суммой денег, вы спокойно могли бы спокойно уехать за границу.

- Эх, дорогой сосед, ты даже представить себе не можешь, какими возможностями обладают те, кто меня ищет! Стоит шаг сделать, меня тут же схватят. Всё, я тут заболтался с вами, пора домой – держать оборону.

Беседа произвела на Владимира Аркадьевича столь сильное впечатление, что он даже не догадался попросить у мужика денег, а ведь тот дал бы, наверняка, хотя бы и за молчание. С той минуты Владимир Аркадьевич буквально все силы и помыслы направил на поиск другой квартиры, подальше от сумасшедшего соседа. (В этом вопросе Анна Ильинична предоставила ему полную свободу действий). Дело с переездом оказалось не простым: шли дни, а ни одного приличного варианта обмена: если не считать тот, что нашла Лиза Лебедянская. Она узнала о продаже дачи в их же садовом кооперативе. Это была даже не дача, а целый дом: большой, тёплый, со всеми необходимыми коммуникациями; правда, на отшибе и цена была кусачая, но хозяин был готов пойти на рассрочку в оплате. Владимир Аркадьевич долго думал, но, скрипя сердцем, в надежде как-то накопить недостающую сумму, решился на сделку. И нужно было такому случиться, что именно в тот день, когда Владимир Аркадьевич собрался внести задаток, стало известно о смерти соседа: поговаривали, о самоубийстве, но это так и осталось на уровне слухов. Владимир Аркадьевич облегчённо выдохнул и отказался от покупки дома.

Освежив в памяти всю эту историю, и, отдавая себе отчёт в маловероятности того, чтобы за это время дом не был продан, Владимир Аркадьевич решил туда всё же съездить, а заодно взглянуть на дачу бывшей любовницы. И случилось невероятное: и хозяин остался прежний, и желание продать дом у него не пропало, а тут ещё, как старому знакомому, он решил снизить цену, чуть ли не в половину!

- У меня – рак, деньги нужны срочно на операцию, - объяснил хозяин и предложил. – И знаете что, давайте обойдёмся без всяких риелторов. Зачем нам посредники, я доверяю вам, вы, надеюсь, доверяете мне. Ведь – так?

- Конечно, но мне нужно продать квартиру, а с риелтором, я думаю, можно продать дороже.

- Ну, это ваше дело, а в нашей с вами сделке лишних людей не надо, это напрасная трата денег. Богат не тот, кто много получает, а кто экономно тратит. Согласны?

- О, да!

Договорённость между ними была скреплена крепким рукопожатием. У того и другого мелькнула мысль: выпить по рюмочке, но оба решили отложить это дело на потом, когда сделка завершиться. Владимир Аркадьевич плотно занялся продажей квартиры, и, благодаря тому, что он имел возможность немного снизить цену, она ушла за месяц. Ещё через месяц, Владимир Аркадьевич въехал в новое жилище. Он предложил продавцу отметить завершение сделки, рюмочкой «не чая», но тот отказался, не объяснив причину.

Два года Владимир Аркадьевич не мог нарадоваться жизни на свежем воздухе, среди зелени, и, опять-таки, поблизости от дачи Лизы Лебедянской, куда сама хозяйка нет-нет, да и приезжала. Но однажды к дому Владимир Аркадьевич подъехала шикарная чёрная машина, из неё вышел господин в строгом костюме и галстуке, и вручил Владимиру Аркадьевичу постановление с решением суда об освобождении занимаемой им площади в трёхмесячный срок, на том основании, что, согласно градостроительного плану, рядом с его домом пройдёт автомобильная трасса федерального значения. Тем же постановлением особо указывалось, что никакой компенсация Владимиру Аркадьевичу за дом не будет, поскольку дом построен с многочисленными нарушениями закона, и, боле того, особым пунктом судебного решения предписывалось, что снос дома должен быть произведён за счёт личных средств самого Владимира Аркадьевича.

Эпилог.

В тот день погода была совсем никудышная: с утра шёл дождь со снегом, который и не думал заканчиваться. Владимир Аркадьевич, сам не зная зачем, оказался парке, в котором когда-то его жена, Анна Ильинична, гуляла с Мими. Он чувствовал себя усталым так, как могут устать только бездельники или никому не нужные люди. Ноги его подкашивались и, чтобы не упасть, он решил присесть. Из всех скамеек он выбрал ту, на которой, когда-то, уже после смерти жены, он встретил женщину, я ямочками на щеках, и которую уговаривал забрать Мими к себе. Женщина отказалась, но почему-то Владимир Аркадьевич, и тогда и сейчас был уверен, что именно она спасла собаку от голодной смерти. Скамейка была мокрая. Владимир Аркадьевич чувствовал это, но подняться толи не мог, толи не хотел. Он даже закрыл глаза и уснул. И последнее, что ему приснилось, была Мими, лакающая молоко на могиле Анны Ильиничны.

Конец.

17. 09. 2021г.

д. Раёво