Семья Мальцевых

В тексте все совпадения случайны.

(От автора.)

- Видеть плохое – ум не нужен. Ум нужен, чтобы видеть хорошее.

(Из разговора случайных попутчиков)

***

Воскресный обед.

Ей сорок два года, она ниже среднего роста, и, возможно, смотря на чей вкус, немного полновата. Но эти недостатки совершенно незаметны на фоне её миловидного лица, главным украшением которого являются, без всякого преувеличения, редкой красоты карие глаза. Зовут её Евгения Юрьевна Мальцева.

Больше всего на свете Евгения Юрьевна не любит готовить еду, но, как это ни странно, всё, за что она берётся, выходит изыскано вкусно, и более того - красиво. Вот и сейчас, закончив возиться с обедом, она облегчённо выдохнула и, так громко, как только позволяло соседство через стенку с пенсионером-психопатом, позвала:

- Валера, Николай, Вера, Мишутка, обедать! Быстро мыть руки и за стол!

Через мгновение на пороге кухни возникла высокая, под потолок, в ярко-красном спортивном костюме «Adidas» фигура Валерия Петровича, тридцатилетнего мужа Евгении Юрьевны. Прикрыв одной ладонью коротко стриженую голову, а пальцы другой, приложив к виску, Валерий Петрович произнёс густым парадным голосом:

- Товарищ подполковник, по вашему приказанию младший лейтенант Мальцев для приёма пищи прибыл! - и добавил – Ать, два!

- Господи, - вздохнула Евгения Юрьевна,- как же достали твои солдафонские шутки!

Валерий Петрович мгновенно изменился в лице:

- Женя, ну ты чего: уж и пошутить нельзя?! Ты, опять не в духе, что ли? Случилось чего?

- Я в духе, и ничего не случилось, просто мне не нравиться, что твои приливы хорошего настроения случаются исключительно в те дни, когда по телевизору показывают футбол, а в холодильнике лежат две бутылки пива.

- Ну, мать, ты даёшь! Что уж мужику и футбол нельзя посмотреть: лишиться, так сказать, последнего удовольствия?! А мне, если ты не забыла, завтра на смену, сутки тарабанить. А играют, между прочим, «Спартак» с «Зенитом»!

- Господи, да, смотри, что хочешь! Мой руки и садись!

- Как их помоешь, если кое-кто по часу в ванной сидит?! Верка, выходи! - крикнул Валерий Петрович, дёргая ручку двери, примыкавшей к кухне.

- Сейчас! – глухо ответил голос.

- Ты можешь не орать?! – заметила Евгения Юрьевна мужу.

- Нет, определённо ты не в духе. Ну, прости, если я опять что-то не так сделал, - примирительным тоном произнёс Валерий Петрович. – Кстати, а что обед так рано, вроде, как бы воскресенье? Или опять куда- то собираешься?

- Собираюсь, а что?

- Ничего, просто интересуюсь, для справки. Ой, осторожно! – ойкнул Валерий Петрович, теснимый в кухню, открывающейся дверью ванной.

Его место заняла девятнадцатилетняя дочь Мальцевых – Вера, с охапкой одежды в руках. Внешне она поразительно похожа на Евгению Юрьевну, с той разницей, что в отличие от мамы она выше ростом и у неё идеальная фигура.

- Ух, ты! – шутливо удивился Валерий Петрович, - Веруня, да ты у нас, оказывается, богатая невеста!

- Ага, богатая, только носить нечего, - ответила девушка, и, глядя на Валерия Петровича, как на стенку, сказала: - Мам, закину вещи в шкаф и вернусь. Руки помыла.

- Молодец, - ответила Евгения Юрьевна.

В крохотном коридорчике Вера столкнулась с шедшим на кухню старшим братом, Николаем,.

- Дай пройти, - сказал Николай и нарочно навалился на сестру плечом.

- Дурак, и уши холодные! – беззлобно отреагировала Вера.

- Ах, какие мы нежные, - улыбнулся Николай и, отпустив сестру, пристально взглянул на полуоткрытую дверь ванной.

- Стоять! Моя очередь! – встрепенулся Валерий Петрович и юркнул в ванную, которая у Мальцевых, как у всех, живущих в «хрущёвках», совмещалась с туалетом.

- Сынок, проходи, руки на кухне помоешь, - предложила Евгения Юрьевна. - Ты дома сегодня?

- Само собой, - сердитым голосом ответил Николай, - Куда я пойду: завтра кровь из носа, нужно курсовую сдать.

- Какие проблемы: я же достала тебе курсову почти по твоей теме?

- Ключевое слово – почти. К тому же, написана сорок лет назад: там, через слово: «коммунистическая партия», «советский народ» и прочий нафталин.

- Убери устаревшие понятия, остальное перепиши не думая, всё равно никто читать не будет.

- А вдруг?! Вместо того, чтобы советы давать, взяла бы, да написала: воду лить у тебя неплохо получается.

- Спасибо за сомнительный комплимент, но извини, не могу, сегодня я занята.

- Опять?! Не понимаю: чего ты добиваешься: всё равно тебя не восстановят

на службе до тех пор, пока не явишься к бывшему начальнику не встанешь на колени, и не покаешься, естественно, с конвертом в руке.

- Руки вытирай хорошенько! Нет, уж, на колени перед Трегубовым не встану. Тем более, к нему уж не с конвертом, а с мешком надо являться. Господи, что с людьми делается! Он, конечно, и раньше брал, но, всё ж-таки, давал жить другим, а нынче подчистую всё гребёт под себя: не подсчитать скольким нужным людишкам поспособствовал квартирки заполучить, а стоило мне помочь, двум хорошим парням, причём на законном основании….. Всё, не хочу об этом говорить.

- Вовремя нужно было делиться, - заметил Николай.

- Учи учёного! Но должна сказать, всё что бог не делает всё к лучшему! Мне, лично, грех жаловаться: официально нигде не числюсь, а зарабатываю в два раза больше прежнего, и в четыре раза больше, чем наш отец сейчас. Если так дела пойдут и дальше, можно будет подумать и о собственной трёхкомнатной квартире.

- Хорошо бы! – вздохнул Николай, усаживаясь за стол.

- Потерпи, со временем всё будет!

- О чём речь? – спросил, вышедший из ванной Валерий Петрович. – Меня обсуждаете?

- Больно нужно, - сказала Евгения Юрьевна. – Всё, ребята, я ушла. Хозяйничаете тут без меня: первое, второе и чай. Салат, извините, не успела. Николай, порежь хлеб. Вера, - обратилась она к вернувшейся дочери, - посуду помоешь. Отцу не доверяй. Пойдёшь в театр, не забудь о маске. Если перчатки не будешь одевать…

- Не буду - у меня от них аллергия…

- Знаю, в таком случае, руки чаще обрабатывай хлоргексином. Договорились?

- Ладно.

- Погодите, погодите, - вмешался в разговор Валерий Петрович.- Какой такой театр?! Вы, чего с ума сошли?! Во время пандемии! Не-е-т, никуда она не пойдёт!

- Успокойся: девочка всё время дома сидит, пусть хоть в воскресенье развлечётся, - сказала, как отрезала, Евгения Юрьевна.

- Ты так считаешь?

- Считаю.

- Ну, тогда пусть идёт, я не против, – согласился Валерий Петрович, и, усевшись за стол, шумно потер ладонью о ладонь. - Что у нас сегодня? Борщ?! Ух, ты: а, запах-то какой - фантастика! И сметанка есть?! О, сметанка, моя любовь! Веруня, чего стоим?! Разливай борщец. А где у нас Мишутка? Опять выпендривается: от коллектива отрывается?! Мишутка, а ну-ка, подь сюды!

- Оставь его, я сама с ним поговорю, - сказала Евгения Юрьевна и вышла из кухни.

- Да? Ну, ладно, тебе виднее, - опять согласился Валерий Петрович, за что от Веры был удостоен скептической улыбкой.

***

Евгения Юрьевна, на цыпочках подошла десятилетнему сыну, сидевшему за компьютером к ней спиной и, уткнувшись в его роскошные, пахнущие утренней свежестью волосы, поцеловала в затылок.

- Ну, мам, не мешай! – повёл плечами Миша.

- Что такое?! Почему Мишутка не в настроении? Опять проблемы в школе! - догадалась Евгения Юрьевна, и присела на край тахты. – Выкладывай.

- Директриса просила тебе передать: если до среды не принесу справку о прописке по месту жительства, меня могут отчислить из школы.

- И только то?- усмехнулась Евгения Юрьевна. – Нашел, отчего нюни распускать! Завтра схожу в школу, и всё улажу. Всё или ещё что-нибудь?

- Всё.

- Отлично. Запомни, Мишутка, в жизни всё можно решить.

- За деньги?

- Да, за деньги, но нужные связи никто не отменял.

- Мне, лично, это не нравиться. Скучно!

- Ты это о чём?

- О том, что с нашей семьёй вечно что-то не так? Почему мы, не можем бесплатно, как другие, получить прописку, если она так кому-то нужна? И вообще, почему нам приходиться платить за всякую ерунду?!

- Так сложились обстоятельства. Вот, что философ: это очень сложный разговор, а мне сейчас некогда. Когда вернусь, обязательно поговорим.

- Опять уходишь? Может, не надо?

- Да, что вы все сегодня будто сговорились? Мишутка, и туда же?!

- Я ничего, просто одна девочка из класса видела тебя на улице с плакатом…..

- Ну и что?! Плевать на неё, плевать на всех. Запомни: если я перестану это делать, у нас денег не будет. Вот тогда, действительно начнутся проблемы. И прекрати комплексовать, будь мужиком.

Любовно потрепав сыну волосы, Евгения Юрьевна, подошла к шкафу.

- Не оборачивайся, я должна переодеться.

Открыв дверцы, она воскликнула:

- Господи, какой умник помял мой плакат?!

- Вера, вытаскивала из шкафа шмотки, положила его на пол, а я не заметил, наступил. Прости, мама, я нечаянно!

- Ну, я ей задам! – пообещала Евгения Юрьевна, и сказала сыну, чтобы тот шёл обедать.

Противоречить Миша не стал.

«Ромео и Джульетта»

(Из воспоминаний Вадима Грошева)

В субботу, то есть вчера, неожиданно позвонил Роман Худяков. Мы с

ним вместе учились в мединституте, но близкими друзьями никогда не были, а после выпуска, вообще не общались. Честно говоря, я даже забыл, как он выглядит: осталось какое-то расплывчатое впечатление: тоскливый тихоня, вечно жалующийся на обстоятельства, мешающие радоваться жизни. Помню, одно время он постоянно жаловался на то, что у него украли деньги; и забавлялся этим до тех пор, пока однажды его не обворовали по-настоящему.

После общих, ничего не значащих фраз, Роман Худяков пригласил меня в МХАТ имени Горького на спектакль «Ромео и Джульетта»! Озадаченный таким поворотом, я отказался, сославшись на то, что «в условиях бушующей в Москве короновирусной инфекции COVID-19, мой мозг отказывается воспринимать классику с её общечеловеческими проблемами высшего порядка», и, порекомендовал (не настаивая) пригласить, всё-таки, знакомую девушку.

На это Худяков, объявил, что с ним всё в порядке, и, что он, как раз, собирается пойти с девушкой, причём с девушкой своей мечты, без которой не мыслит своего дальнейшего существования, и, что эта девушка впервые согласилась с ним куда-либо пойти, и то с условием: она будет не одна, а подругой. Разоткровенничавшись, Худяков признался в том, что я единственный его знакомый, на которого он может положиться в таком деликатном мероприятии, и в конце тирады заявил, что в случае моего отказа, он «покончит с собой»! Угроза была произнесена так и таким голосом, что я не посмел отделаться шуткой. «Тоскливые тихони - мастера на такие штучки», - подумал я, и согласился исключительно из жалости к Худякову. Мы договорились встретиться в три часа дня у памятника Пушкину. Мне было всё равно, но я всё же поинтересовался: почему так рано? Последовал ответ, что девушка его мечты желает пообедать в ресторане «Пушкин». Конечно, в таком желании, несмотря на современные ресторанные цены, нет ничего предосудительного, но мне почему-то пришло на ум, что у девушки Худякова «губа не дура», а отсюда уже легко было сделать вывод, что она относится к нему не совсем так, как он к ней!

В воскресенье, то есть сегодня, ещё окончательно не проснувшись, я твёрдо решил: ни в какой театр не ходить, а провести день дома: отоспаться, и разделаться, наконец, с «Доктором Живаго» - книгой, за которую принимался раз десять, и двадцать раз бросал, терзаемый огорчительной мыслью, что до этого текста, высушенного, до капли гениальностью автора, я не дорасту никогда. В двадцать пять лет продолжительное время чувствовать себя интеллектуально ущербным вредно для здоровья. Я жаждал самореабилитации.

Помимо вышесказанного, остаться дома у меня была ещё одна причина. Дело в том, что неделю назад я расстался с девушкой: добрым, заботливым, неглупым, симпатичным человечком. Расстался не из-за чего-то, а просто так, причём, абсолютно неожиданно для самого себя: на меня что-то снизошло, я молча встал, оделся, выложил ключи от её квартиры, и вышел.

И сейчас, по прошествии семи дней, ничуть не жалею об этом. Правда: были по этому поводу мелкие, они же и самые опасные, угрызения совести, но я с ними успешно справился, и теперь, так сказать, ещё не надышавшись воздухом свободы, заводить новое знакомство, я имею ввиду подругу Худяковской девушки – было бы верхом неосмотрительности.

Что касается вчерашнего обещания Романа Худякова покончить с собой, если я не пойду с ним в театр, то на свежую голову, оно мне показалось не столь убедительным. В ряду особенностей Худякова всё же идиотизма не наблюдалось.

Между тем, часы показали одиннадцатый час! Валяться в постели было уже невмоготу. Я привёл себя в порядок, позавтракал, чем бог послал, и уже было вознамерился взять в руки ненавистного «Доктора Живаго», как заметил пыль на полу. С тех пор, как родители построили себе дом в Новой Москве, я живу в трёхкомнатной квартире, живу один, и, следовательно, надеяться, в плане поддержания чистоты, мне не на кого. Пришлось взяться за пылесос. Уборка заняла час с лишним. Естественно, после такой работы, всегда приятно побаловать себя кофейком с тульским пряником. Побаловал, и деваться уже было некуда, взялся за «Доктора Живаго»!

Книгу раскрыл на 291-ой странице, проложенной бумажной закладкой с изображениями домашних животных. Эта старая закладка напоминала мне о школьных годах, и тем была бесконечно дорога.

Осилив чуть более половины 291 страницы, и, споткнувшись о фразу: «Юрий Аркадьевич загибал из одного переулка в другой, и уже потерял счёт сделанным переулкам», я вынужден был вернулся по тексту чуть выше и перечитал «…часов в десять вечера Юрий Аркадьевич быстро шёл по улице, направляясь без особой надобности к одному близко жившему сослуживцу».

«Какое же это - «близко», если Юрий Аркадьевич умудрился потерять счёт переулкам?», - задался я первым и тут же вторым вопросом - «И вообще, какого чёрта этот самый Юрий Аркадьевич вздумал переться к сослуживцу, в десять часов вечера, да ещё без особой надобности, да ещё, как следует из текста, в начинающуюся снежную пургу?! В этот момент я вдруг осознал, что из моей головы совершенно выветрился образ этого Юрия Аркадьевича! Кто он? Откуда? Хоть читай книгу сызнова! Но одна только мысль, что в этом случае, я рано или поздно, неминуемо доберусь до 291-ой страницы, и конкретно до фразы «без особой надобности», вывела меня из себя настолько, что я, предусмотрительно изъяв из книги, ни в чём не повинную закладку, швырнул «Доктора Живаго» в угол комнаты, с возгласом:

- К чёрту тебя, сдаюсь!

В минуты поражения мне, как и многим, одиночество категорически противопоказано. Взглянув на часы, я побежал в ванную, наводить марафет, который, по моим, может быть, отсталым понятиям, надлежит соблюдать при посещении театра.

***

Моя квартира рядом с метро «Ясенево», на третьем этаже одного из высотных домов, построенных, как говорят, для участников Московских Олимпийских игр 1980 года. Но это так, к слову.

И сколько живу в этом доме, я всегда пользовался лифтом. Однако с того дьявольского дня, когда наш президент объявил о повсеместном введении, в связи с пандемией Ковида -19, режима самоизоляции, я стал пользоваться исключительно запасным выходом. До сегодняшнего дня я полагал, что во всём доме, я один такой умник. Оказалось, это не так: стоило мне ступить на лестницу, как снизу донеслось чьё-то тяжкое дыхание в сочетании с жутким кашлем и чиханием. Тотчас отступив назад, я спрятался за дверью уличного переходного балкона. К счастью для меня этот человек поднялся этажом выше. Выждав, пока воздух лестничной клетки немного очистится от смертельно опасных вирусов, я, плотнее прижав маску к лицу, и, задержав дыхание, ринулся вниз.

На улице я дал волю эмоциям: «Что за народ?!» - думал я – «Ну, заболел, со всеми может случиться, так сиди дома, не рыпайся! Нет, прутся наружу, заражают людей! Очень не хочется, но, видно, не миновать делать прививку от ковида!».

Я и до пандемии передвигался по городу исключительно на машине, а уж

теперь, когда все кругом болеют и мрут, как мухи, сам бог велел. Подойдя к своей ласточке - безотказной тойоте «камри», которую, кстати, мне тоже подарили родители, я почувствовал нехарактерное для меня желание: напиться, причём напиться, как следует, как принято у нас, русских, на пороге новой жизни. Естественно, приняв такое решение, на встречу с Романом Худяковым и его девушками, я отправился на метро.

***

Последний раз я спускался в подземку два года назад. В памяти осталась людская суета, толкотня, невыносимый грохот и визжание ежеминутно прибывающих и отправляющихся поездов. Тем удивительнее было сегодня наблюдать в тишине безлюдную и, от того кажущуюся невообразимо огромной, платформу. Безлюдную абсолютно, если не считать одинокую старушку, сидевшую с потерянным лицом на единственной скамейке. Рядом с ней стояла довольно пухлая грузовая тележка на колёсиках. Увидев меня, старушка обрадовалась и даже протянула навстречу мне руку. Сделал вид, что её не заметил, я ускорил шаг, и остановился на другом конце платформы у противоположной лестницы.

Тут меня охватило, своего рода, дежавю: когда-то, тоже в метро, ко мне обратилась старушка с просьбой поднять по лестнице тележку. Я не мог ей помочь, поскольку она появилась из толпы неожиданно, а я бежал на уже стоящий поезд, двери которого должны были вот-вот закрыться. К тому же я действительно опаздывал на свидание с девушкой. Интересно, что в тот день свидание у меня сорвалось – девушка не пришла. Сегодня я тоже не помог старушке, по другой, но тоже уважительной причине: на старушке не было ни маски, ни перчаток. Что ж, если и сегодняшний выход в люди закончиться ничем, то мне придётся пересмотреть своё скептическое отношение к приметам.

Поезда всё не было. В этой странной тишине, моё внимание привлек какой-то странный звук: будто кто ритмично бил деревянной колотушкой по камню. Я обернулся: на платформу, по лестнице на платформу, шагая чётко в ногу, спускался целый отряд полицейских, во всём чёрном: в чёрных высоких ботинках со шнурками, в которые были заправлены чёрные брюки; в чёрных лоснящиеся бронежилетах, так называемых «лифчиках», в чёрных шарообразных пластиковых шлемах, на которых отражался свет люстр, с опущенными пластиковыми забралами и защитными «плавниками» сзади; и при этом лица полицейских были дополнительно закрыты чёрными масками. У каждого из них, на поясе болтались: резиновая дубинка, чехольчик с наручниками, пенал с баллончиком слезоточивого газа, и электрошокер, выглядевший особо устрашающе своей оголённостью. Проходя мимо меня, полицейские, как по команде, повернули шары–головы, в мою сторону, и сквозь пластиковое забрало, и увидел их колючие глаза, поразившие меня своей надменностью и подозрительностью. Я похолодел; а рука непроизвольно потянулась к карману, где у меня обычно лежали паспорт и свежайшая справка с результатами тестирования на COVID-19.

Документы оказались на месте, и, как от хорошей музыки, я почувствовал бег мурашек по моей спине. Однако, тотчас вслед за этим, мне будто кто-то вогнал под ноготь иголку: случился приступ раскаяния за своё постыдное трусливое поведение: и сейчас, при появлении полицейских, и в эпизоде со старушкой, и, особенно, когда выходил из дома! Я готов был немедленно вынести себе самый суровый приговор: признать себя мерзким трусом и ничтожеством, но, только ради сохранения душевного равновесия перед встречей с компанией Худякова, отложил экзекуцию до возвращения домой из театра.

Чем ближе продвигался электропоезд к центру, тем больше пассажиров становилось на платформах, но их было всё же недостаточно, чтобы не заметить дефилирующих среди них отрядов полицейских, создававших впечатление, что город на осадном положении.

Вагон, в котором я ехал, тоже потихоньку наполнялся людьми. На мой вкус, все они выглядели и вели себя приблизительно одинаково: одеты в нечто балахонистое серого или чёрного цвета, с короткими стрижками, многие в бейсболках, на всех однотипные, дешёвые маски, и все, суетливо заняв свободное место, тут же доставали гаджеты, надевали наушники, и согнувшись в три погибели, замирали, над экранами. Зачастую, глядя на них, с трудом можно было определить их гендерную принадлежность

А когда-то в метро можно было полюбоваться красивыми девушками, увидеть влюблённую пару, весёлую компанию друзей или просто беседующих друг другом пассажиров! Нынче ничего этого не наблюдалось! Вернётся ли то, кажущееся теперь беззаботным время – одному богу известно!

Довольно быстро, до зевоты мне наскучило наблюдать за безликой жизнью московского метрополитена. Я, по примеру других, достал телефон. На просторах яндекса было всё тоже: истерическое умничанье по поводу: очередной волны распространения ковидной заразы; святого противостояния России всему прогнившему цивилизованному миру; о политическом и экономическом кризисе и неизбежном в этой связи, развале нашей страны; обсуждение сенсационного побега из тюрьмы лидера русской оппозиции господина Навального. «Не удивлюсь» - подумал я, - «если господин Навальный в скором времени объявиться в какой-нибудь Германии, и заявит, что побег был устроен против его воли самой российской властью, которой надоело из-за него получать оплеухи из-за рубежа! В этой стране ни властям, ни оппозиции верить нельзя!» - в который раз напомнил я себе.

***

С одной короткой пересадкой я, наконец, добрался до нужной станции. Прежде чем подняться наверх, я снял свою дешёвую маску и вместо неё надел эксклюзивную - подарок шефа, привезённый из Лондона. Английская маска обладала высочайшей степенью защиты, была снабжена уникальным

клапаном, облегчавшим дыхание, и помимо всего прочего имела приятный нежно-голубой цвет, на котором изящно смотрелась маленькая наклейка английского флага.

До назначенного времени оставалось пятнадцать минут. Опаздывать я не умею, но и приходить раньше не люблю. На сей раз я не стал выжидать, а сразу направился на встречу, уверенный в том, что влюблённый Худяков, по идее, должен быть на месте раньше всех. Я ошибся – Худякова не оказалось.

Площадь Пушкина, когда-то излюбленное место встреч, на удивление тоже пустовала. Лишь у подножья памятника стояла небольшая группа в жёлтых жилетам с надписью «РRESS». Зато движение транспорта, по Тверской и прилегающим к ней улицам, казалось, значительно уплотнившемся: автомобили двигались буквально сплошными потоками, без малейших разрывов друг от друга. От производимого ими шума вполне можно было оглохнуть, а от выхлопных газов отравиться. Сто раз прав мой шеф, предположивший, что из-за пандемии «жизнь в Москве скоро переместится с тротуаров в автомобили, и сузиться до пределов бульварного кольца»

Пандемия повсюду вносит свои коррективы!

Из любопытства я подошёл к журналистам, как оказалось, собравшимся вокруг женщины средних лет в форме подполковника ФСИН, с плакатом на шее.

«Требую пересмотра неправовых судебных решений,

принятых в отношении меня: восстановить меня в гражданских

правах, выплатить, положенную за выслугу лет компенсацию, обеспечить

меня жильём, признать мою семью многодетной…»

и что-то ещё, но я не разобрал, что именно.

Конечно, до этого мне приходилось видеть одиночные пикеты, но я и представить себе не мог в роли пикетчика целого подполковника ФСИН! Непостижимо: как это нынешний режим позволяет себе оставаться равнодушным к проблемам тех, кто, по сути, является её главной опорой и защитой?! По-моему, это называется – рубить сук, на котором сидишь. А, если это не так, то я уж не знаю, что и думать!!

- Простите, я недавно подошёл, - обратился к пикетчице один из журналистов. - Не могли бы вы для «Ньюсайдер» повторить: в чём суть ваших требований?

- С удовольствием, - усталым голосом, ответила пикетчица, и, поправив дрожащей рукой, маску, и, сползшую на бок, пилотку, явно большего размера, чем нужно, сказала:

- В первую очередь хочу донести до ваших слушателей мысль, что в поисках справедливости ни в коем случае нельзя рассчитывать на наши судебные инстанции, которые, к сожалению, не самостоятельны в своих решениях, и, что греха таить, зачастую откровенно продажны!

- По-вашему получается: простому человеку и деваться некуда! - сказал корреспондент.

- Есть куда! Например, в самодеятельные общественный организации, такие как наш: «Независимый профсоюз бывших сотрудников ФСИН», председателем, которого я являюсь.

- И всё же – какие конкретно у вас претензии к власти! – настаивал журналист. – И, пожалуйста, говорите громче, из-за этих машин ничего не слышно.

- Хорошо, постараюсь говорить громче, – совершенно измученным голосом пообещала – Дело в том, …так слышно?... пять лет назад меня незаконно отстранили от исполнения обязанностей заместителя начальника управления ФСИН по штатной работе одного из московских округов. В тот период я находилась на больничном листе. Меня уволили по абсурдному обвинению : будто я не сообщила о своей нетрудоспособности начальнику управления. Это неправда, и я доказала это, тем не менее, вместе с тремя детьми я была выселена из служебной квартиры, практически в никуда. Но и этого кое-кому показалось мало: меня вычеркнули из списка очередников на получение жилья по выслуге лет, окончательно превратив меня и мою семью в бомжей, Затем лишили статуса жителей Москвы, и на этом основании привилегий, положенным многодетным семьям, и, таким образом…..,

В этот момент ожил мой мобильный телефон. Пикетчица с укором взглянула на меня своими грустными, потрясающе красивыми глазами. С чувством неловкости, я отошёл в сторонку. Увидев номер, я без предисловий набросился на звонившего:

- Худяков, ты где?! Уже пять минут четвёртого! Ты где?

- Стою на противоположной стороне Тверской, машу тебе рукой. Видишь?! Давай, быстро к нам.

- Худяков, так дела не делаются! – вскипел я. – Встречаться нужно там, где договорились.

-Стоп, стоп, Вадим, я тебя понимаю, но я не виноват! При встрече всё объясню.

- Не нужно ничего объяснять! Я ухожу домой!

- Ты с ума сошёл?! Подожди, тут с тобой девушки хотят поговорить…

***

Худяков изменился до неузнаваемости: постарел, пополнел, полысел, и, судя по маске не первой свежести, успел приобрести самую распространённую болезнь одиноких сердец – неряшливость. Однако, как я успел заметить, отдельные привычки у него всё же остались прежними: в молодости он стеснялся своей повышенной потливости рук, и теперь, прежде чем протянуть ладонь для приветствия, он предварительно вытер её о штанину. Свою руку я, естественно, не подал: во время пандемии давно уже никто за руку не здоровается. Он непонимающе смотрел на меня, пока одна из девушек (я ещё не знал кто из них – кто) не объяснила:

- Рома, ты забыл о пандемии?

- Ох, извини! Совсем забыл! – произнёс Худяков голосом, будто только что проснулся. – Это со мной бывает.

- Рома, ты меня пугаешь! – сказал та же девушка, из чего я сделал вывод, что она и есть девушка его мечты.

- Танюша, всё нормально, - успокоил Худяков её. – Знакомься: это тот самый Вадим Грошев, о котором я тебе столько рассказывал.

- Здравствуйте, мне очень приятно, - сказал я Тане, отметив, резкий запах её духов, высокий – выше Худякова рост, общую худобу и абсолютно невыразительные глаза. «Не красавица» - сделал я вывод.

- Мне тоже приятно, - сказала Таня. – А это Вера, моя лучшая подруга.

- Здравствуйте, лучшая подруга Тани, - сказал я, пытаясь разрядить, витавшую в воздухе напряжённость.

- Добрый день, - ответила Вера, равнодушно-устало взглянув на меня большими карими глазами. Этот взгляд мне показался знакомым: будто Веру я видел раньше, причём, недавно. «Ещё одно – дежавю?! Не много ли для одного дня?!» - подумал я, отводя свой взгляд, задержавшийся на стройной фигуре Веры, немного дольше, чем было необходимо для первых секунд знакомства.

В любом случае, тот факт, что Вера не поддержала меня в желании перейти на шутливый тон, и, особенно: выказанное ею моей персоне, можно сказать, равнодушие, меня немного задело.

- Ну, что же, друзья, - сказал Худяков, - не будем терять времени: предлагаю отобедать в ресторане «Кафе-Пушкин».

- Да?! Отличное предложение! Что ж, мы с Верой не против! – обрадовалась Таня так, как будто для неё это я вилось полной неожиданностью.

Девушки пошли вперёд, Худяков направился следом, но я попридержал его за рукав.

- Что?

- Худяков, в чём дело: ты почему изменил место встречи?

- Я тут не причём, - прошептал Худяков. – Это Вера. Не знаю, какая муха её укусила: мы уже подходили к памятнику Пушкина, как вдруг она заартачилась, и заставила нас перейти на другую сторону Тверской. Я так ни не понял почему. В конце концов, если захочешь, сам спросишь у неё.

***

Не успел я вникнуть в сказанное Худяковым, как мы оказались возле красивого двухэтажного особняка, на фасаде которого висела таблица, указывавшая на то, что это и есть ресторан «кафе-Пушкинъ»

Перед входом в заведение, на невысоком подиуме, стояла одна урна для мусора и один, странный персонаж, выполнявший, судя по всему, функцию вышибалы; и, судя по физиономии и, особенно, по усам, свисавшим в виде двух тонких бородок - чистокровный хохол. Вышибала был наряжен в противоестественный для хохла костюм знати девятнадцатого века: на голове – маячил высокий красный цилиндр; грудь его обтягивал белый фрак, с большим вырезом, заполненным жёлтой жилеткой и тоже с вырезом, но чуть поменьше, который в свою очередь был прикрыт воланами жёлтого шейного платка; нижняя половина туловища его была втиснута в розовые панталоны и высокие чёрные ботфорты с белыми отворотами.

Разглядывание вышибалы прервал Худяков.

- Мой выход! – объявил он, и легко вспорхнув на пьедестал, и не менее изящно приземлившись возле вышибалы: как бы на одну ногу, а другую, с вытянутым носком, совершенно по-балетному, продолжая держать несколько оттянутой назад, Худяков весело произнёс:

- Здорово, приятель! Мы решили у вас перекусить, - и уже потянулся рукой к двери, как рука охранника, словно шлагбаум, опустилась перед Худяковым.

- Незя!

От неожиданности Худяков забыл ногу опустить.

- Как понять -«незя»?! Почему?!!

Хохол-вышибала, уставился на Худякова стеклянными глазами

- Вход строго по певаительной записи, – сказал он, не выговаривая букву «р» и некоторые другие. - Вы заанее заисывались?

- Нет, не записаны.

- На «нет» и похода нет!

- Ерунда какая-то! Ах, подождите! – воскликнул Худяков громко, как делают люди, совершившие открытие. – Нет проблем: я прямо сейчас запишусь!

Худяков, достал телефон.

- Ничего не выйдет, - отчеканил вышибала.

- Почему?

- Я вам уким яыком сказал – по «певаительной записи», а не по сечашечной.

- Пыф! – растерянно выдохнул Худяков.

Я решил вмешаться:

- Послушайте, товарищ, как вас там?! Это же просто глупо: через окно видно, что зал пустой, неужели ваше заведение не заинтересовано в клиентах?

- Ничего не знаю, у меня истукция. Олово окончен.

Худяков сник, и медленно сошёл с пьедестала:

- Вот невезуха! Кто бы мог подумать? Кабы, знать наперёд, я бы заранее записался, - оправдывался Худяков, главным образом, перед Таней. - До начала спектакля больше трёх часов. Что будем делать?

- Пошли отсюда, найдём другое место, где нет клоунов, - предложил я, окатив вышибалу взглядом полным презрения.

- Правильно, - согласилась Таня, – здесь рядом столовая - «Братья Карамазовы» - там очень неплохо готовят, мне, во всяком случае, нравиться.

- Я не согласна, - воспротивилась Вера. – И не потому, что считаю ниже

своего достоинства обедать в забегаловках, а потому, что не люблю отступать перед трудностями. Вы вот что: стойте здесь, я попробую разобраться с этим типом.

- Да? – обрадовалась Таня. – Ой, Веруня, спасибо тебе. По чесноку мне ужасно хочется попасть именно в этот ресторан!

- Сейчас.

Вера уверенно подошла к охраннику и стала ему что-то говорить, в упор глядя на него своими красивыми глазами. Жаль только, что из-за шума автомобилей, как лава, сплошным потоком, двигавшимся в двух шагах от нас, расслышать её слова возможности не было.

- Вот увидите: у Веры получится, - вдруг сказала Таня, смотревшая на подругу с откровенным обожанием.

- Откуда такая уверенность? – спросил я.

- У неё получается всё, за что она берётся, - загадочно ответила Таня и оказалась права: выслушав Веру, вышибала несколько раз кивнул головой, и кому-то стал звонить по телефону. Через минуту явился мужчина, который своим безупречным костюмом, свежайшей сорочкой, и мощной нижней челюстью, был чрезвычайно похож на нашего министра иностранных дел. Не задавая дополнительных вопросов, он лично распахнул перед Верой и, следовательно, всеми нами двери заветного заведения.

***

Сверхучтивый (главным образом по отношению к Вере) «министр» подвёл нас к круглому столику в самом центре большого зала. Огромные размеры помещения и полное отсутствие других, кроме нас, посетителей, не способствовали появлению ощущения уюта. Кроме того, высокие стены с грубо нарисованными полками и нарисованными же корешками книг, вызывали на уровне подсознания, внутренний протест против засилья фейков в нашей жизни. По-моему, было бы гораздо лучше, если бы и полки и книги были настоящими. Тем более, в наше время, когда книги никому не нужны, достать их по бросовой цене совсем не проблема.

- Здесь вам никто не помешает, - заверил «министр».

- Скажите, а в другом зале….- начал было я.

- А в другом зале, - перебил меня «министр», в очередной раз, даря улыбку исключительно Вере, - наши армянские друзья отмечают юбилей уважаемого земляка. Сами знаете, как кавказцы умеют громко отдыхать. Впрочем, если желаете…

- Нет, нет! – воскликнул Роман Худяков. – Уж лучше мы здесь как-нибудь.

Девушки поддержали его молчанием. Я тоже был не против, но то, что моим мнением пренебрегли, мне не очень понравилось. Мы расселись за столом.

- Великолепно! – восхитился «министр», удивлённо глядя на нас, будто мы совершили нечто невероятно сложное. – Друзья мои, вами займётся официант. Его зовут Виталий. А вот и он: прошу любить и жаловать.

К нам подошёл совсем молодой парень в длинном коричневом фартуке, кажется, слишком сильно затянутом на талии, что сказывалось на его вымученной улыбке, и даже вызывало сомнение в его способности говорить. В руках он держал четыре толстые папки-скоросшиватели.

- Виталий, - обратился к нему «министр». – Это наши очень дорогие гости. Всё должно быть на высшем уровне. Это тебе понятно?

Вышколенный Виталий лишь молча кивнул головой.

- Что ж, - вздохнул «министр», видимо, не желая уходить от нас, - Засим считаю свою миссию завершённой. Если, что, - обратился он к Вере, -

всегда к вашим услугам. От имени заведения позвольте пожелать вам приятного аппетита и времяпрепровождения.

«Министр», немного давивший своею любезностью, наконец, удалился за занавесочку какого-то чрезвычайно узкого проёма. Официант Виталий, продолжая молчать, ловкими, почти карточными движениями, раскидал по столу папки, с надписью «Меню» и отошёл на почтительное расстояние.

Мы переглянулись. Наступила минута, когда нужно было снимать маски. Честно говоря, мне не терпелось увидеть лицо Веры: я почему- то желал, что бы у неё непременно оказался большой нос с горбинкой. К девушкам с такой особенностью, я абсолютно равнодушен.

Первым снял маску я. (При этом Вера даже не взглянула в мою сторону!) Следом оголил лицо Худяков, заставив меня невольно воскликнуть в душе:

«Ромка, как же ты постарел!». Таня выжидала. Веры вознамерилась было снять маску, но в последний момент передумала.

- Нам с Таней нужно попудрить носики, - объявила Вера.

- Обязательно! – охотно откликнулась Таня. - Мы не долго, а вы пока сделайте заказ.

Худяков пытался что-то возразить, но тоном учителя младших классов Таня уточнила:

- Закажите на ваше усмотрение. Мы вам доверяем.

Дамы удалились. Мы принялись листать меню. Между делом я задал Роме вопрос:

- Что думаешь: каким образом Вере удалось договориться, чтобы нас сюда впустили?

- Женское обаяние, - предположил Худяков и вздохнул. – Ох, ну и цены тут! Слушай, дружище, в случае чего, поддержишь меня финансово? Я потом верну.

- Не переживай, - ответил я, заметив себе, что «Ромик не так прост, знал кого приглашать».

- Нет, дело не в обаянии Веры, тем более, что она была в маске, - сказал я. - Вообще, кто она: учиться, работает? Кто её родители?

- Кажется, она учиться вместе с моей Таней, но где именно не знаю.

-Как это? Ну, Худяков, ты даёшь! У меня нет слов…

Развить мне мысль помешал «министр», который с перекошенным лицом выскочил из-за своей занавесочки и, расправив, руки, как крылья, полетел навстречу молодым людям, как раз входившим в ресторан. Не обратить на них внимания было невозможно. Их было четверо: все – блондины с безумно пышными причёсками, которые сливаясь в нечто единое, создавали иллюзию белого облака, или если хотите шляпку белого гриба, с торчащими снизу столбиками худосочных фигур, в дешёвеньких майках с короткими рукавам, драных шортах и вьетнамках на босу ногу.

Подлетев к ним, «министр» голосом, каким разговаривают те, кому наступили на ногу и не собираются с неё сходить:

- Маратик, дорогой, как я рад тебя видеть! Но извини, хочу по-отечески пожурить: почему не позвонил, не предупредил?! Мы бы…

- Не суетись - не люблю! – с выражением брезгливости на лице произнёс парень с узкими и, неестественно, будто обрубленными, покатыми плечами. - Мы ненадолго: нам только перекусить.

- Понял. Но проблем-с. Прошу за мной, - сказал «министр», и, весь изогнувшись, телом показал направление – в соседний зал.

- Слава богу, - сказал на это Худяков. – Не люблю мажоров.

- Ковидные диссиденты: без масок! – конкретизировал я – Наглые: явились, будто на пляж!

- Что ты хочешь – сынки богатеев, им всё можно, - сказал Худяков и, закатив глаза, продекламировал, - Ковидные диссиденты, мажоры, все вы жизни прожоры, меня не обманут ваши дырявые шоры,… в смысле – шорты, - пояснил Худяков. – тыр-тыр…тыр-тыр….сквозь них проглядывают золотые телесы…

Пристрастие Худякова к рифмоплётству меня заинтриговало, но я предпочёл вернуться к прерванному разговору:

- Хорошо бы узнать побольше о Вере, а тебе, само собой, о твоей Тане.

- Узнавай, если хочешь. Мне это совсем не интересно. Фу ты, ну ты, баранки гнуты! – воскликнул Худяков, реагируя на возвращение мажоров в наш зал.

Шедший с виноватым видом «министр» громко недоумевал:

- Марат, что такое, что случилось, что не так?!

- Не хочу сидеть с армянами! У них на родине война идёт, а эти тут, пьют, жрут, и треплются о патриотизме – слушать противно! Пардон, - сказал Марат, уступая дорогу нашим девушкам, как раз возвращавшимся из дамской комнаты.

Марат самым наглым образом, откровенно пялился на них своими маленькими глазёнками, и пялился до тех пор, пока девушки не заняли свои места.

- Мы там сядем! - решил Марат, указав на столик, по соседству с нашим.

Такая наглость вызвала у меня взрыв негодования. Из-за чего я даже не сразу обратил внимания на Веру без маски, а когда обратил, был приятно поражён спокойной красотой её лица, отдельные детали которого, возможно, были мелковаты, но так соразмерны друг другу, что все вместе смотрелись чрезвычайно притягательно.

Тем временем мажоры расселись, и вокруг них тотчас началась суета, в которой участвовали «министр», наш Виталий, по всей видимости, забывшие о нашем существовании, и ещё два официанта, пришедшие к ним на помощь. Выясняя вкусовые предпочтения мажоров, все они говорили громко и одновременно.

В воздухе, как шмели, летали цитаты из меню:

- Стейк Шатобриан?…Утиная грудка? …Гранд-пуле? Карп по-северорусски?...Салаты?... Кофе?... Пиво?... Вино?.... и прочее.

Когда, по моим подсчётам, общая стоимость заказа мажоров превысила тысячу долларов, наступило секундное затишье. Официанты удалились – исполнять, «министр» последовал за ними – для контроля, но был остановлен вопросом Марата.

- Ты вообще, в курсе, что у тебя здесь воняет канализацией?

«Министр» вытянулся в струнку.

- Что? Ах, ну, да, есть немного: ночью порвало трубу в подвале, но уже вовсю идёт ремонт.

- Мне фиолетово, что там у тебя идёт. Запаха не должно быть!

- Понял! Сейчас устраним! – сказал «министр», и помчался, надо полагать, к месту прорыва канализации.

В этом эпизоде, Марат мне даже понравился. Я тоже обратил внимание на неприятный запашок, но возмутиться самому даже и мысли не возникло!

Очевидно, Марат был из тех людей, которые, как магниты, притягивают к себе проблемы. Не успел, озадаченный им «министр», уйти, как с улицы прибежал хохол-вышибала и, не выговаривая уже гораздо больше половины букв сообщил, что «порш» Марата «вконец» перекрыл автомобильное движение, и, что толпа недовольных грозиться вызвать полицию.

Марат, не поведя, как говориться, бровью, швырнул вышибале ключи от автомобиля, приказав переставить, но так, «чтоб не далеко». Нужно сказать, что люди, демонстрирующие в сложных жизненных ситуациях олимпийское спокойствие или, как в данном случае, полную отмороженность, невольно вызывают у меня нечто среднее между уважением и завистью.

Между тем, наш столик тоже определился в выборе блюд. Наше предпочтение было отдано котлетам Пожарским из куриного филе, «поджаренным в сухарях до хруста», к которым полагалось картофельное пюре с трюфелями, что и звучит красиво, и, должно быть, очень сытно. Конечно, на фоне соседских стейков «Шатобриан», наши котлеты выглядели довольно жалко, но, кажется, наши девушки не обратили на это внимание, а на остальное, можно начихать.

Заметив, «министра», уже без пиджака, в сорочке с закатанными по локоть рукавами, пробегавшего мимо нас, Худяков ему крикнул:

- Будьте любезны, мы готовы сделать заказ!

«Министр» скривил лицо и сделал знак рукой, который иначе, как - «мне сейчас не до вас» понять было невозможно. Худяков прикусил губу и посмотрел не Веру. Вера, кажется, тоже напряглась. Но, тут появился наш официант и напряжение сразу ушло. Виталий принял заказ и ушёл. Наступило время, для какого-нибудь лёгкого разговора, но этому решительно помешали соседи, которые завели между собой такие странные и во многом непонятные речи, что невольно вынуждали прислушиваться к ним.

- Господа, как вам полёт на Нибиру? - спросил Марат. – Натали, тебе понравилось?

- Ой, очень! Всё было айс! – мужским голосом сказала, как выяснилось в эту секунду единственная среди них девушка, которую до этого можно было принять исключительно за парня. – Новый проводник – классный поц, не то, что прежний. И рептилоиды на этот раз были, как живые! Я лично довольна.

- Хорошо, а ты, Баклан, что скажешь?

- Клёво.

- И всё?

- А что ещё?

- Тогда не понимаю, в чём прикол? – сказал Марат предгрозовым голосом, очевидно, собираясь выйти из себя. – В прошлый раз вы тоже поначалу хвалили, а потом признались, причём, признались, идиоты, тому, кому не нужно было признаваться, что ни хрена не почувствовали.

- Ты имеешь в виду тот полёт на Сириус? – уточнил Баклан, и, получив подтверждение, объяснил. – Ещё бы: признаться в присутствии Николая Николаевича, что с полётом вышла полная лажа – дураков нет! Лучше сразу прыгнуть с двадцатого этажа.

- Умные, значит?! - прошипел Марат.

- Маратик, ну, чего ты злишься? – сказала Натали.

- Дебилы, потому что: даже соврать нормально не умеете! Николай Николаевич вас в раз раскусил. Всё, хандрец, больше не буду вас брать с собой. Захотите – сами по себе приезжайте и сами оплачивайте.

- Ну, Маратик, без нас тебе будет скучно, – по-собачьи заскулила девушка. - И потом, у нас таких бабок нет.

- Мне всё равно. Стоп! …Мобила! ….Николай Николаевич! Умерли все!... Слушаю?….да ...отлично!... да, народ доволен…что?... прямо сейчас?! Вопросов нет - уже едем! До встречи, пока!... Уф, чёрт!...Слушайте сюда: Николай Николаевич предлагает разнообразить наш досуг: этой ночью он предлагает провести ритуал «Чёрного петуха» на Ваганьковском …

- На Ваганьковском? Ночью? – переспросила девушка. - Это же кладбище! Ой, что-то страшновато!

- Натали, какая же ты дура! Всё – не обсуждается, едем

- А пожрать?

- Там оттянитесь, - сказал Марат и уже, уходя, сказал

- До свидания, красавица, я тебя запомнил.

Этой фразой я был ошпарен, как кнутом: мне сразу было понятно к кому она обращена, и это вызвало у меня жгучее желание встать и дать в морду наглецу Марату, но ответная, явно благожелательная улыбка Веры поставила меня в тупик и заставила задуматься: кто мне Вера? ответ - никто! Уполномочивала ли она меня на подобные действия? Опять-таки, нет!

Пока, я пытался логически рассуждать, Марат с дружками успел покинуть

ресторан. Мне ничего не оставалось, как только признать, что ничего страшного, на самом деле, не произошло. Но в эту секунду я решил больше не обращать внимания на Веру. «Девицы, которые так себя ведут, мне не интересны» - сказал я себе, поставив Вере в вину и то, что она, не стесняясь нас, откровенно прислушивалась к разговору мажоров, и даже периодически «стреляла» в их сторону своими игривыми глазками.

- Друзья, а вам не кажется, что этот Марат похож на Золотова так, как только может сын походить на родного отца? – неожиданно сказал Худяков, при этом низко склонившись к столику.

- Ерунда, – возразила Вера.

- Рома, ты имеешь в виду начальника национальной гвардии?– шепотом уточнила Таня.

- Вот именно, но т-с-с! - прошептал Худяков.

- Вот это история! – заморгала Таня. - Рассказать кому – не поверят! Рома, а ты слышал их разговор? Что-то я ничего не поняла: о чём они говаривали?

- Что там понимать: обычные наркоманы,- вставил я своё раздражённое мнение. - Слава богу, они ушли и мы с ними никогда больше не увидимся!

Если бы в ту минуту кто-нибудь сказал, что судьба ещё раз сведёт меня с Маратом, тому бы я… рассмеялся в лицо.

***

Обед, прошедший почти при полном молчании, увенчался счётом, заставившим Худякова приоткрыть рот. Но я, как и обещал, вошёл в долю, хотя, не скрою, с чётким ощущением напрасно потраченных денег. А тут ещё Таня выступила с дурацким предположением: будто нас «вместо котлет скормили стейками мажоров»!

- А что, похоже на правду, - поддержал её Худяков. – Готовить им начали раньше, чем нам, мажоры смылись, что делать - не выбрасывать же продукты! Ай-я-яй, тот-то, я думал - какие странные эти Пожарские котлеты!

- То есть, получается, мы доедали за мажорами! – горько усмехнулся я.

От этой истории мне совсем стало не по себе. Я объявил, что ухожу домой. Худяков, естественно, принялся меня отговаривать, ему вторила Таня, но чем больше они старались, тем сильнее крепло желание вернуться в свою уютную квартиру, в тишину, возможно, даже к «Доктору Живаго».

Но тут слово взяла Вера…..

***

Все, кому довелось видеть здание МХАТа на Тверском бульваре, согласятся со мной, что более мрачного и, давящего на психику человека сооружения, в Москве трудно сыскать: внешне оно напоминает огромный холодный каменный монолит, внутри которого умелец, с непонятно откуда растущими руками, выдолбил проходы, лестницы и т.п. и осветил всё это тусклым погребальным светом. Короче, это то самое место, где хорошее настроение легко может быть утеряно, если не навсегда, то очень надолго. Эту, на мой взгляд, истину, нисколько не умаляет то, что моё настроение в театре, наоборот, улучшилось. Это стало возможным благодаря Вере, которая в прямом смысле слова, взяла меня в «оборот». Она буквально не отходила от меня, более того, сразу, как только по её инициативе мы перешли на «ты», она взяла меня под руку, и повела в фойе - смотреть фотографии, висевшие на стенах. Веру почему-то особенно интересовало моё мнение о Дорониной, как актрисе: ей она нравилась, мне нет, но огорчать девушку я не решился.

- Хочу тебя спросить, - сказала вдруг Вера, – в ресторане ты очень на меня рассердился, когда на хамские слова Марата о том, что он меня запомнит, я в ответ улыбнулась? Но согласись, что мне оставалось делать, не драться же с ним?

- Да, наверное, - ответил я, слегка потрясённый тем, что Вера, оказывается, даже не предполагала саму возможность моего участия в том, чтобы поставить Марата на место. Воодушевлённый этим, я признался, и в том, что, действительно, был немного сердит неё, и даже в своём желании набить морду хама. даже в том, почему этого не сделал.

Вера внимательно выслушала на меня, но ничего не сказала. В этот время прозвучал первый звонок, и мы направились в зрительный зал.

***

Вера выбрала кресло рядом со мной. Усаживаясь, мы случайно коснулись друг друга коленями. Я почувствовал некое волнение, мгновенно переросшее в душевный трепет. Подобного я ещё не испытывал. Конечно, я вполне контролировал свои эмоции, но, первое отделение пролетело для меня, как одна минута, в страстном желании повторения этой случайности.

Впечатление же от увиденного было у меня сродни впечатлению от обеда в ресторане: что-то видел (съел), но удовольствия (вкуса) не почувствовал. Первый же взгляд на полупустую сцену, уставленную полукругом грубыми металлическими арками, вызвал недоумённый вопрос: и это вся декорация? Оказалось, действительно, вся! Затем с какой-то неоправданной задержкой, «без объявления войны», из темноты кулис, в полукруг арок, поодиночке и группами начали вбегать актёры, что-то крича на разные голоса, дрыгая ногами, и яростно размахивая деревянными палками. В конце концов, отбесившись, они покинули сцену, но только для того, чтобы тут же вернуться, но уже для того, чтобы не воевать, а танцевать. Среди них неприкаянно бродили старуха, два старика и женщина помоложе, но всё же в определённых летах, про которую зрители стали спорить: это Джульетта или нет?! Создавалось впечатление, что актёры были пьяны, и в пьяном кураже издевались над нами, зрителями. Моё предположение скоро нашло подтверждение: один несуразно высокий актёр, выбегая на сцену, в каком-то диком (или пьяном?!) восторге, вдруг подпрыгнул, и повис на металлической арке, которая под «ахи!» зрительного зала, стала крениться, и упала бы, если бы, пренебрегая реальной опасностью, быть задавленными, на выручку не бросились все, кто в это время находился на сцене, (Надо отдать должное профессионализму актёров, после устранения опасности, они продолжили играть, как ни в чём не бывало). Но окончательно общее впечатление было испорчено, под конец первого действия, когда в зрительном зале раздался истошный крик:

- Человеку плохо!

Спектакль, естественно был остановлен, включен верхний свет, и, вызвавшиеся, как всегда с избытком, добровольцы вынесли бездыханное тело женщины, на ходу объясняя, что «всё нормально, волноваться не стоит, просто человек плохо переносит масочный режим».

Удивительно, но даже и после такого спектакль продолжился, как ни в чём не бывало!

В антракте, обмениваясь мнениями об увиденном, как-то само собой среди нас сформировалось единое решение; как точно выразился Худяков, «сделать ноги», и оно было тотчас реализовано.

Оказавшись после духоты, на свежем воздухе, мы немного прошлись по совершенно обезлюдевшему к этому часу Тверскому бульвару, но всем было ясно: программа вечера исчерпана и нужно расходиться. Надежды на то, что Вера позволит себя проводить, я не питал, и уже морально был готов отправиться восвояси в гордом одиночестве, как вдруг Худяков сделал предложение, от которого мы не смогли отказаться.

- Друзья, я хочу вас познакомить с таким человеком, с таким человеком…- задыхаясь от восторга, сказал Худяков, - от которого, уверяю, вы получите незабываемое впечатление! По крайней мере, вы убедитесь в том, что в России остались необыкновенные люди, не всех их ещё извели.

- Допустим, и, что это даст? – спросила Таня.

- Как что?! Как минимум, это должно прибавить оптимизма. Согласитесь, мы живём в беспросветной скуке, безнадёге и в перманентном состоянии стресса! От этого все наши болезни. Встреча с такими людьми – лучшее лекарство!

***

Уже начало смеркаться, когда Худяков привёл нас на Старую Площадь, а именно, к часовне в честь павших героев Плевны. На её ступеньках, словно воробьи на проводах, разместилось с десяток молодых людей разного пола и возраста. Один из них играл на гитаре, остальные слабо и нестройно подпевали. Мы подошли одновременно с исполнением последнего куплета песни Цоя «Перемен». И тут только Худяков соизволил предупредить, что человек, с которыми он собирается нас свести, принципиально не носит маску!

- Не беспокойтесь, - заверил Худяков, - он и все его соратники переболели ковидом и совершенно не заразны. Но при этом они не имеют ничего против масочников: у них принцип: хочешь – носи, не хочешь - не носи!

Такая безответственность Худякова меня взбесила:

- Спасибо, тебе дружище, - прошептал я ему на ухо. – Но об этом ты одолжен был предупредить заранее. Тебе никто не давал права распоряжаться нашим здоровьем по своему усмотрению!

- Всё будет хорошо! – упрямо улыбнулся Худяков. – Ждите здесь, я сейчас.

Худяков подошёл к высокому русоволосому парню, разговаривавшему немного в стороне от часовни с двумя девушками; обменялся с ним парой фраз, и вернулся к нам.

- Просит прощения: подойдёт через две минуты: они пикетируют приёмную президента, и там возникли какие-то проблемы, - сказал Худяков.

Действительно, ровно через две минуты, русоволосый парень подошёл к нам. На вид ему было лет двадцать пять. Объективно он был идеально красив, и в свете заходящего солнца смотрелся даже и загадочно. В этой связи, я вспомнил случай, произошедший ещё до эпидемии: в один из выходных дней, от нечего делать я со своей девушкой, занимались шопингом в супермаркете «Мега», и там мы повстречали молодую семью: он, она и ребёнок лет пяти-шести. Они привлекли моё внимание тем, что у них не было с собой ни сумок, ни даже захудалого пакетика; а уже потом я отметил их идеальные фигуры, абсолютно римские черты лиц, их красивые длинные волосы цвета спелой пшеницы, матовый оттенок кожи, и большие, нет – просто огромные глаза небесно-голубого цвета; и ещё одно, наверное, самое главное: все трое одинаково улыбались и улыбки эти были удивлённо-задумчивыми! Земляне так улыбаться не умеют. Я до сих пор уверен, что это были представители внеземного цивилизации. Правда, моя спутница, не заметила в них ничего необычного, но это ни о чём не говорит: поскольку её всегда отличало полное отсутствие воображения, что, возможно, и явилось одной из причин нашего расставания. Так, вот, подошедший к нам парень, своим типажом и улыбкой, как нельзя более соответствовал тем, моим инопланетянам.

- Вот, знакомьтесь, это – Тед Одиноков, о котором я вам говорил, - весь сияя от счастья, сказал Худяков.

- Добрый вечер, рад знакомству, - сказал Одиноков, пожимая нам руки, которые, нарушая ковидные правила, мы сами, будто под гипнозом, охотно ему протягивали.

В немногих и самых обычных словах, произнесённых Одиноковым, я не уловил даже и намёка на гонор, апломб, и всего того, что можно ожидать от мужчин с незаурядной внешностью, которые, как правило, не умеют скрыть осознание своей избранности. Каким-то необъяснимым образом, в натуре этого человека угадывалась неподдельность таких редких в наше время качеств, как естественная простота, искреннее дружелюбие и интерес к собеседнику! Конечно же, это не могло меня не расположить к нему. Глядя на Веру, легко было догадаться, что и ей Одиноков понравился. Но, странное дело, это не вызвало в моей душе никакого негативного отклика (если хотите – ревности), как, в случае с Маратом. Наоборот, мне было приятно отметить совпадение наших оценок, стоящего перед нами человека. Я ждал продолжения разговора с Одиноковым, но этому помешал, мужчина в красной бейсболке с флагом США на колышке, появившийся как бы ниоткуда. Демонстрируя голосом и каждым своим движением нерешительность, он сказал:

- Господа, извините, не хочу вам мешать, но должен предупредить, что с минуты на минуту здесь будет ОМОН. Если вы не хотите попасть в КПЗ, немедленно уходите отсюда. Советую укрыться в ресторане, вон в том, что виден отсюда, - мужчина рукой показал на вывеску «Caca Leone», - в нём есть сквозной проход во внутренний двор, и через арку вы легко выйдите на параллельную улицу, а там и метро недалеко. Успехов вам.

Мужчина в бейсболке собрался уходить, но Одиноков его остановил:

- Простите, а вы, собственно, кто?

- Я, господин Одиноков, сочувствующий вам, сотрудник отдела «Э». Не удивляйтесь, в нашем отделе таких кая я много. Послушайте меня: не теряйте время, забирайте своих и уходите, дело серьёзное, у нас приказ - закрыть вас надолго. Предупреждаю, вниз по скверу уходить не стоит, там вас уже ждут. Ресторан – единственный выход. Счастливо!

В эту минуту к бульвару, со стороны политехнического музея, подъехало несколько микроавтобусов. Из них начали шумно выскакивать полицейские в полном облачении.

- Ого! Сейчас здесь будет жарко! Что ж, - придётся довериться «эшнику», - решил Одиноков, и, обращаясь к сидевшим на ступеньках часовни, крикнул. - Друзья, уходим через «Caca Leone»!

Чтобы не мешать, я, Вера, Худяков и Таня отошли в сторону.

- А вы что же? – оглянулся на нас Одиноков.

- Так мы же не…- начал было Худяков.

- Это глупо, - перебил его Одиноков, - вас загребут и не спросят, вы - «не» или вы – «не-не»! Предлагаю уходить с нами.

Где-то, совсем рядом, прогремевшая команда:

- В одну шеренгу становись! - значительно ускорила принятие нами решения.

Сначала шагом, а затем, постепенно перейдя на бег трусцой, мы догнали Одинокова и его друзей. В этот момент, я оглянулся: и увидел, что на том месте, где только что стояли мы, выросла чёрная стена роботоподобных существ, издававших скрипяще-шуршащие, буквально змеиные звуки (потом я узнал, что это был звук, притиравшихся на них пластиковых защитных элементов), от которых по моему телу пробежал холодный озноб! И когда я заметил, как эта чёрная стена двинулась в нашу сторону, я представил, как от удара дубинкой моя голова вжалась в плечи, как я падаю на землю, как меня хватают за руки и волокут в автозак, не обращая внимания на то, что мой свитер и рубашка задрались, оголив спину, а штаны сползли до трусов! Подобную картину при разгоне демонстрантов, я много раз видел в интернете. Тем временем, дорогу нам преградил довольно высокое чугунное ограждение. Я увидел, как Одиноков подхватил Веру на руки, и легко перенес её на другую сторону. Не знаю, что меня сподвигло, но то же самое я проделал с худяковской Таней, а затем, удивляясь своей ловкости, и сам перелетел через ограду. Замешкавшийся Худяков мешком повис на ограде, и, я, чувствуя себя вполне героем, помог ему: вытянул за плечи. До ресторана

оставалось рукой подать, да только перейти через дорогу, по которой нескончаемым потоком неслись автомобили, было невозможно. Казалось, всё: здесь нас и поймают! Но, на наше счастье светофор, стоявший на пересечении с Маросейкой, соизволил загореться красным и машины встали.

Первым возле спасительного ресторана оказался Одиноков, он распахнул двери и рукой призывал нас ускориться. Помещение, куда я вбежал почти последним, оказалось подозрительно пустым: ни посетителей, ни работников ресторана! Та же картина наблюдалась и в подсобном помещении, через которое мы проскочили во внутренний двор, образованный старыми двухэтажными постройками. Было уже почти темно. Лишь несколько окон светились жёлтым светом, кое-как освещая двор, в центре которого возвышался ржавый остов автомобиля марки «Победа». Остро ощущался запах кислой капусты. Ни деревца, ни травки! Арка, действительно, была, но вход в неё был перекрыт полицейскими, прятавшимися за щитами, из-за чего в полутьме, их не сразу можно было разглядеть. Как и все, с надеждой, я оглянулся назад, но путь к отступлению тоже оказался отрезан: вслед за нами, через дверь подсобки, во двор, один за другим просачивались полицейские, с поднятыми над головой резиновыми дубинками.

- Работаем! Работаем! – гулко разнесся в колодце двора, чей-то радостный голос.

Я понял – это ловушка, выхода нет, и всё, что остаётся - ждать, что будет дальше. Не сговариваясь, мы сгруппировались возле остатков «Победы». Как только омоновцы замкнули вокруг нас кольцо, всякое движение прекратилось.

В полной тишине, из почти вросшего землю подъезда, вышел старик и, тряся перед собой сжатыми кулаками, как маленькими утюжками, заговорил сиплым, механическим голосом:

- Ага, попались, сволочи, гады, бузатёры, предатели! Была бы моя воля, всех, без суда и следствия, на этом самом месте! Из-за вас Россия до сих пор не может оклематься. Живём хуже свиней! Чтоб вы сдохли, чтоб ваши дети в пяти поколениях сдохли! Чтоб сдохли ваши родители …..

- Дед, опять ты?! Шёл бы лучше домой: наверняка по телеку фильм идёт. – крикнул ему, мужчина в красной бейсболке, в котором я узнал «эшника», надоумившего Одинокова искать спасение именно в этом ресторане.

Старик сплюнул себе под ноги, и ушёл восвояси.

- Господа, - с улыбкой обратился к нам «эшник», - не обращайте на деда внимания, у него крыша поехала: человек всю жизнь прослужил вертухаем на зоне. Господа, призываю вас не дёргаться, не психовать, и не провоцировать нас на применение силы. Да, и то правду сказать, ничего ж страшного не случилось: подумаешь - попались, эка невидаль, не вы первые, не вы – последние, и жизнь на этом не кончается.

Я слушал «эшника», с тоской думая о том, почему мне так не везёт в жизни? Это же надо было умудриться попасть в такой переплёт. И из-за чего? Из-за глупой доверчивости инопланетянина Теда Одинокова! И теперь мне придётся завтра, и ещё бог знает сколько дней кряду, провести в тюрьме, после чего, зная принципиальную аполитичность моего шефа, можно не сомневаться в том, что меня уволят с работы. Я оглядел друзей по несчастью. Говорят, что ожидание наказания в коллективе, не так страшно, как в одиночку. Нет, это - ложь: в ту злосчастную минуту, находясь среди одиннадцати загнанных в угол, я чувствовал себя абсолютно одиноким, одиноким настолько, что даже на время забыл о существовании Худякова, Тани и даже Веры! Честно говоря, я был близок к тому, чтобы заплакать и позвать на помощь маму!

- Господа, - продолжал, тем временем, «эшник», - ваши дальнейшие действия будут таковы: по одному вы проследуете через арку к автобусу. Перед посадкой вас обыщут, но уверяю вас, это не больно, а уж, затем плиз, в автобус, отдыхать. Всем всё понятно?! Тогда начнём: первым пошёл Одиноков!

- Я пойду последним,- ответил Одиноков.

- Как знаешь, - согласился «эшник» - Тогда давайте уже кто-нибудь – время дорого!

Не знаю, что меня дёрнуло, но я пошёл первым.

Мне никто не крутил руки и не бил, и даже не толкал, но большего омерзения, чем стоять с поднятыми руками, держа ноги на ширине плеч, и чувствовать, как тебя лапает мужеподобное существо, я не испытывал никогда и, видимо, этого не забуду до конца дней своих! В автозаке я занял самое дальнее место. Меня знобило. Я пытался согреться, обняв самого себя за плечи. Постепенно скамейки заполнялись арестованными. Все они выглядели на удивление спокойными, а некоторые (идиоты?!) даже улыбались, что ужасно раздражало! Когда появился Худяков, о котором я совершенно забыл, я даже вздрогнул.

- Ты, как? – спросил он, присаживаясь рядом.

- Так, - ответил я.

- Первый раз попался?

- А ты разве нет?

- Я – третий. Первый раз отделался штрафом, второй - отсидел десять суток по административке.

- Ты?! Вот уж никак не ожидал! – искренне удивился я.

- Да, было дело! – вздохнул Худяков, как, наверное, вздыхали участники Бородинского сражения, когда их просили поделиться воспоминаниями. - В тюрьме-то я и познакомился с Тедом.

- С кем?

- С Тедом Одиноковым. Клёвый парень, да? Погоди, сейчас моя Таня с Верой должны появиться, - сказал Худяков, привстав.

Но вместо Тани вошёл Одиноков.

- Тед, а где мои девушки? – спросил Худяков.

- В данную минуту они секретничают с «эшником», - ответил Одиноков и

спросил. – Они у тебя вообще кто?

- Таня с Верой? Обычные студентки. А, что?

- Пока не знаю.

В автозаке сделалось тихо и довольно долго ничего не происходило. Худяков уже стал волноваться по поводу отсутствия Тани и Веры.

- Тед, будь любезен, узнай, что там с моими девушками, - крикнул Худяков, когда на его попытку встать с места, полицейский у дверей приказал сесть.

- С ними всё нормально, - сказал входивший в автозак, «эшник», - Слушай сюда: Одиноков, Худяков, Грошев на выход! Вы свободны.

Грошев – это я. Услышав свою фамилию, я немного растерялся, и первые секунды мог думать только о том, откуда «эшник» узнал её. Но, всё-таки, взяв себя в руки: отбросил все ненужные мысли и направился к выходу, ожидая каждую секунду, что скажут – это шутка и остановят. Мы с Худяковым вышли из автобуса. Одиноков, кажется, не сдвинулся с места! Он вообще повёл себя странно, вместо того, чтобы стремглав бежать, он стал задавать «эшнику» вопросы, типа:

- Это что: очередная провокационная шутка?!

- И не думал, - спокойно ответил «эшник». – Выходи, не испытывай мои нервы. Или тебя силой вывести?! Считаю до трёх! Раз….

На счёт три усилиями «эшника» и полицейского Одиноков был выведен из автобуса.

В это время мимо нас проходил отряд омоновцев, видимо, участвовавший в нашей поимке: кто-то шёл в шлеме с поднятым забралом, кто-то вовсе без шлема. На их усталых лицах читалось то самое выражение, которое бывает у людей от осознания хорошо выполненной работы. Мне вспомнились их выкрики: «работаем, работаем!» «Неужели, они искренне считают, что занимаются полезным делом?» - удивился я. Омоновцы шагали абсолютно расслабленной походкой, но при этом умудрялись идти чётко в ногу, что, кажется, доставляло им самим несказанное удовольствие, и, что в их среде считалось главнейшим признаком профессионализма. Как-то не вовремя и совсем некстати, из глубин моей памяти всплыла, увиденная когда-то фотография, датированная, кажется, июнем 1941 года, на которой была изображена колонна молодых, потных, сплошь покрытых дорожной пылью, но довольных солдат вермахта, шедших на восток. Чтобы освободиться от наваждения мне пришлось, как следует, по-собачьи, встряхнуть головой.

Омоновцев было не меньше роты. То есть, на одного нашего приходилось не меньше десятка полицейских?! «Хороша эффективность!» - подумал я.

Тем временем, водитель автозака закрыл за нами дверцу, запустил двигатель, с характерным для изделий русского автопрома, звуком перемалываемых костей, перевёл шестерёнки коробки передач в зацепление, и попытался тронуться с места, но неудачно: машина тотчас заглохла. Что и следовало ожидать, поскольку передние колёса автобуса находились в траншее, прорытой поперёк улицы, судя по всему, очень давно, но до сих пор не заделанной.

Отряд омоновцев, наконец, прошествовал и тогда , на другой стороне дороги мы увидели Веру и Таню.

- Ребята, скорее сюда! - крикнула нам Вера.

Когда мы сошлись, она же радостно сообщила:

- Он нас отпустил! Идёмте, пока не передумал!

- Что значит – «отпустил»? С чего бы это? – спросил Одиноков.

Честно говоря, этот вопрос, меня тоже занимал, но, по-моему, задать его следовало бы позже, а в данную минуту, я предпочёл просто «делать ноги».

- Какая разница? – воскликнул я. – Отпустили, и, слава Богу! Пошли отсюда!

- Подожди, - заупрямился Одиноков.

- Слушай…- начал я, но вмешалась Вера:

- Тед, я потом тебе всё объясню! Ну, пожалуйста.

- Правда, Тед, идемте уже, - поддержала подругу Таня

- Нет, я требую ответа сейчас же.

- Ну, хорошо, я просто, по-человечески с ним договорилась, - сказала Вера.

- По-человечески, с кем, с «эшником»?!

- Да, а что? По-вашему с ним нельзя договориться?

- Нет, потому, что он не человек, и по-человечески договориться с ним невозможно! Или вы ему заплатили?

- Скажите тоже! Нет, конечно! – ответила Вера, и впервые в её голосе я уловил нотки растерянности.

Этот диалог, по-моему, совершенно неуместный в данных обстоятельствах, проходил под мощные завывания автозака, безуспешно пытавшегося выскочить из западни. И когда, в очередной раз, мотор заглох, дверь автобуса распахнулась, из него начали выходить задержанные.

- Неужто, отпустили?! – воскликнул Худяков

Однако быстро выяснилось, что их вывели, с единственной целью: вытолкать автобус из ямы. «Эшник», руководил расстановкой людей, и даже кричал на них, требуя, чтобы они «не плелись, как варёные тараканы», а выстроились позади автобуса.

- Они с ума сошли! – воскликнул Одиноков и побежал к автобусу.

До нас донёсся его резкий голос, обращённый к своим друзьям:

- Вы что: совсем обалдели? А если завтра вас начнут вешать, верёвку тоже сами на себя затяните?! Не позорьтесь. Быстро вернулись в автобус.

- Одиноков, прекрати бузить, а то опять арестую! – пригрозил «эшник».

- Пошёл, знаешь куда…- ответил Одиноков. – Ты своих «титушек» запрягай, пока далеко ушли.

Задержанные вернулись в автозак, обходя оравшего «эшника». Одиноков последовал за ними, даже не взглянув в нашу сторону.

Дожидаться, пока уедет автозак мы не стали. Мои дошли до метро и стали прощаться. Моё предложение - проводить домой, Вера отклонила. Настаивать я не стал.

«Сверчок, знай свой шесток!»

Как обычно по понедельникам основной поток посетителей в Ч-ский районный суд г. Москвы иссяк к половине десятого утра. По традиции, полицейские, дежурившие на пропускном пункте, бросили на спичках жребий – кому первыми идти на «кофе-брейк». Удача улыбнулась сержантам Полюдову, старшему сержанту Седакову и рядовой Мальцевой. «Смотаться» за едой в «KFS» , расположенном в соседний дом, по каким-то своим соображениям, вызвался старший сержант Седаков. Это решение радостно прокомментировал сержант Полюдов:

- Наконец-то, а то всё я, да я!

Не успели Полюдов и Мальцева навести порядок в комнате отдыха, после ночных сторожей из ЧОО «Казачья стража», как старший сержант Седаков вернулся с тремя пакетами.

- Как всегда – без очереди и, может быть, без….? – улыбнулся сержант Полюдов, но, заметив молчаливую негативную реакцию Седакова, торопливо добавил. - Всё, всё замяли для ясности! - а затем, закатив глаза, воскликнул. – Какой запах - умереть не встать! О, курочка – любовь моя, тебя никто не любит так, как я!

- Кончай дурочку валять! – осёк товарища Седаков и вручил ему чек, добавив:

- Это с тебя.

- Завтра отдам.

- Нетушки! Бегай потом за тобой! Деньги на бочку!

- Вот, блин! Жадина, говядина – фашистский барабан, кто на нём играет Седаков – таракан, - жалобно продекламировал Полюдов.

Седаков остался непреклонен:

- Наш президент ясно дал понять: кто, как обзывается, тот сам так называется! Гони, сержант, монету!

Полюдов, нехотя, достал из кармана красную бумажку.

- Держите. Будьте любезны: сдачу!

- Разменяю - отдам. А с тобой Вера, мы в расчёте за прошлый раз. Всё? Тогда садимся!

- Типун тебе на язык! – проворчал Полюдов. – Накаркаешь ещё! Трижды сплюнь!

- Тьфу, тьфу, тьфу! – сухими губами сымитировал плевки Седаков. - Товарищи копы, извольте жрать, пожалуйста!

Довольно быстро расправившись с принесённой едой, и, приступая к кофе, Седаков спросил:

- Ну, что, братцы, какие мысли по поводу перехода в судебные сторожа? Начальство просто так не отстанет: реформа - блин, чтоб её разорвало!

«Сверчок, знай свой шесток!»

Как обычно по понедельникам основной поток посетителей в Ч-ский районный суд г. Москвы иссяк к половине десятого утра. По традиции, полицейские, дежурившие на пропускном пункте, бросили на спичках жребий – кому первыми идти на «кофе-брейк». Удача улыбнулась сержантам Полюдову, старшему сержанту Седакову и рядовой Мальцевой. «Смотаться» за едой в «KFS» , расположенном в соседний дом, по каким-то своим соображениям, вызвался старший сержант Седаков. Это решение радостно прокомментировал сержант Полюдов:

- Наконец-то, а то всё я, да я!

Не успели Полюдов и Мальцева навести порядок в комнате отдыха, после ночных сторожей из ЧОО «Казачья стража», как старший сержант Седаков вернулся с тремя пакетами.

- Как всегда – без очереди и, может быть, без….? – улыбнулся сержант Полюдов, но, заметив молчаливую негативную реакцию Седакова, торопливо добавил. - Всё, всё замяли для ясности! - а затем, закатив глаза, воскликнул. – Какой запах - умереть не встать! О, курочка – любовь моя, тебя никто не любит так, как я!

- Кончай дурочку валять! – осёк товарища Седаков и вручил ему чек, добавив:

- Это с тебя.

- Завтра отдам.

- Нетушки! Бегай потом за тобой! Деньги на бочку!

- Вот, блин! Жадина, говядина – фашистский барабан, кто на нём играет Седаков – таракан, - жалобно продекламировал Полюдов.

Седаков остался непреклонен:

- Наш президент ясно дал понять: кто, как обзывается, тот сам так называется! Гони, сержант, монету!

Полюдов, нехотя, достал из кармана красную бумажку.

- Держите. Будьте любезны: сдачу!

- Разменяю - отдам. А с тобой Вера, мы в расчёте за прошлый раз. Всё? Тогда садимся!

- Типун тебе на язык! – проворчал Полюдов. – Накаркаешь ещё! Трижды сплюнь!

- Тьфу, тьфу, тьфу! – сухими губами сымитировал плевки Седаков. - Товарищи копы, извольте жрать, пожалуйста!

Довольно быстро расправившись с принесённой едой, и, приступая к кофе, Седаков спросил:

- Ну, что, братцы, какие мысли по поводу перехода в судебные сторожа? Начальство просто так не отстанет: реформа - блин, чтоб её разорвало!

- Я, лично, пас, - заявил Полюдов.

- Аргументируй.

- О чём тут говорить: у нас, в росгвардии, стабильный оклад, и, опять же, каждый год только в рост идёт, потом - бесплатная медицина, бесплатные путёвки, оплаченная дорога туда-сюда, уже не говорю о льготной пенсии это само собой. Но, самое главное, я считаю, это стабильность, которая даёт уверенность в завтрашнем дне! Уверенность – вот центральная фишка!

- Э-э, не скажи, сегодня так, завтра по-другому, Россия! - возразил старший сержант.

- А я тебе докажу: со всех точек зрения, взять экономику, промышленность, науку и прочее, наше богохранимое отечество находится в полной, извините, ж. Это – плохо, но для нас это хорошо: поскольку, в таком состоянии у государства одна надежда на нас, и оно никогда росгвардию не обидит.

- Ну-ка, ну-ка, с этого места помедленнее! – сказал Седаков.

- Чего тут неясного: мы-то без этого государства проживём, а оно-то без нас … сами понимаете.

- Осторожнее в словах, сержант! Чай, не дома на кухне!

- Могу заткнуться.

- Нет, уж начал, так договаривай.

- Тогда слушай и вникай. Вот я и говорю, у нас тут красотища; а какая стабильность у судебных сторожей?! Никакой! Естественно, для начала поманят деньгами, а потом и отнимут, и никто не взбухнет. И с подработкой, там полные непонятки. А у нас–то, всегда пожалуйста, было бы желание: я вот, к примеру, опять записался на субботу…

- На разгон демонстрации? – заинтересовано спросил Седаков.

- Оклад обещали! – не без гордости сообщил Полюдов.

Седаков присвистнул:

- Ничего себе! Я тоже хочу. Устроишь?

По лицу Полюдова пробежала тень недовольства собой, тем, что сболтнул лишнее:

- Я вообще-то через знакомого…

- Понятное дело, и ты этому знакомому того этого? – предположил Седаков.

- Нет, что ты... ну, может быть, самую малость. Сам понимаешь сейчас без этого никак

- Само собой. Ну, так что: насчёт меня, закинешь удочку?

- Попробую, а получиться, иль нет, не знаю. Вера, а ты чего молчишь: не хочешь заработать? Насчёт тебя тоже похлопотать?

- Нет, спасибо, у меня учёба. Не могу.

Старший сержант внимательно посмотрел на Мальцеву:

- Что-то, Вера, ты о сегодня какая-то не такая: молчишь всё время, во взгляде тоска зелёная? Что случилось? Случайно не влюбилась? Может быть, в меня?!

Интересный разговор, как всегда не вовремя, прервал, шумно вошедший начальник смены, младший лейтенант Христин.

- Кончай трапезу?! – начал он с порога. – К нам политических везут! Быстро по местам, а ты, Мальцева, останься, у тебя отдельное задание.

Услышав это, Седаков возмутился:

- Как «отдельное»?! Что ж вход, нам втроём окучивать? Как бы чего не вышло!

- Не твоего ума дело: и вообще старший сержант - каждый сверчок, знай свой шесток! Шагом марш на пост, – приказал Христин и проворчал, как бы себе под нос. - Вконец, черти, разболтались! Забыли – скоро подтверждать квалификацию?!

Намёк был настолько прозрачен, что Полюдов и Седаков мгновенно выскочили из комнаты, причём одновременно, из-за чего даже зацепились в дверях амуницией.

Христин, по-хозяйски размашисто, уселся за стол напротив Мальцевой и вздохнул:

- А ты, Верка, всё хорошеешь! Нашла себе мужика или пока нет? А, то одно твоё слово, я разведусь, детей у меня нет, а денежки, слава богу, в наличии, хоть завтра отдельную квартирку в центре Москвы могу прикупить. И будешь за мной, как за каменной стеной. Верно говорю. Соглашайся, сама знаешь, я слов на ветер не бросаю.

- Что-то случилось? – насторожилась Мальцева, хорошо знавшая манеры начальника.

- Хм, это у тебя нужно спросить: «что случилось»? – сказал Христин, буравя своими маленькими глазами её «озерца», - Признавайся, где прокололась?

- Ни-и-и-где! – сказала Мальцева, от волнения растягивая слова.

- Вспоминай, вспоминай!

- Нечего мне вспоминать.

- Может, мама твоя, опять что-нибудь отчебучила?

- Да, вроде всё, как всегда.

- Долго ещё она собирается из себя снеговика с плакатом изображать?

- Ты имеешь в виду одиночные пикеты?

- Ну!

- Сколько надо.

- Смешная она у тебя!

- А лишиться, не за что ни просто, бесплатного жилья - не смешно? А впятером ютиться в съёмной малогабаритной «хрущёвке», с совмещённым санузлом – это не смешно?!

- Ладно, не кипятись, – сказал Христин. – Короче, тебя Трегубов вызывает.

- Меня? Сам?! Михаил Борисович?! Зачем?!

- Не знаю, требует немедленно: значит, что-то серьёзное! Ничего хорошего я не жду, и ты не жди. Ты вот чего, языком с ним особо не трепись, больше

слушай. Он, конечно, ушлый, не заметишь, как выудит всё, что ему надо. И главное: если обо мне спросит….сама понимаешь, я тебе ничего плохого не сделал, при раздаче слонов, кажется, ни разу не обидел, а, если что и было, так прости, ненароком вышло. Понимаешь?

- Не переживай.

- Я за тебя переживаю: молодая, неопытная и слишком красивая. Ты вот чего, только я тебе ничего такого не говорил, запомни, Трегубову верить нельзя! Когда-то он был нормальным мужиком, а, как пошёл на повышение, и стал ездить на автомобиле с мигалкой, здорово изменился! Я давно заметил: у всех, кого пересажают на «мигалку», мгновенно крышу сносит.

Ты, вообще-то, в курсе того, что это Трегубов твою маму со службы попёр?! Не знала? Вот теперь знай. Так, что думай, Вера, думай!

***

Своей информацией Христин не только вывел Веру Мальцеву из душевного равновесия, но умудрился вселить в неё тревогу за своё будущее в правоохранительной системе, вне которой она решительно не могла себя представить.

Ей было полтора года, когда семья переехала из Новосибирска в Москву. Таким образом, вся сознательная жизнь Веры Мальцевой прошла в столице, однако москвичкой она так и не стала в том смысле, что в этом огромном городе она себя чувствовала чужой. Всё здесь её раздражало: огромные здания, широкие улицы, миллионы дорогих автомобилей, хмурые, самовлюблённые люди. Да, что там говорить, Москву она ненавидела! Это было как болезнь: мегаполис представлялся ей злобным монстром, способным сломать её, уничтожить её, превратить в пыль! О, многое бы она отдала, чтобы только излечиться от этой напасти, изменить своё отношение к городу, с которым, не смотря ни на что, Вера связывала своё будущее. Но ничего, решительно ничего у неё не получалось: сердцу, как говориться, не прикажешь. И все, свалившиеся на её семью беды: увольнение мамы с лишением права на получение жилья по выслуге лет, унизительное изгнание из служебной квартиры, переезд в жуткую съёмную квартиру, элементарная нехватка денег на еду, Вера Мальцева воспринимала, ни больше, ни меньше, как месть Москвы.

И сейчас, от вызова к высокому начальству «на ковёр», она не ждала ничего хорошего, и настраивала себя на то, чтобы у неё достало сил выдержать очередное испытание.

***

Вера Мальцева уже спускалась по основной лестнице районного суда, и когда она ступила на площадку перед последним лестничным пролётом, ведшим на первый этаж, снизу, ей навстречу, стала подниматься группа судебных приставов, сопровождавших высокого молодого человека в наручниках, лицо которого скрывал капюшон. Но не узнать его она не могла. Это был Тед Одиноков! От неожиданности Вера отступила назад, но сделала это излишне резко, чем и обратила на себя всеобщее внимание! Плохо соображая, она отвернулась к стене, и, приложив ладонь к уху, и, таким образом, отгородившись от всех, сделала вид, будто разговаривает по мобильному телефону. Она позволила себе обернуться, только тогда, когда шаги приставов окончательно стихли. Сердце её стучало, как у ежика, и готово было вырваться из груди. Ей пришлось прислониться к стене. Все её мысли были о том, узнал её Тед Одиноков или нет? Но, в конце концов, рассудив, что ничего непоправимого не случилось, и даже , наоборот: так будет гораздо лучше, если она всерьёз рассчитывает на серьёзные отношения с этим серьёзным человеком, Вера Мальцева продолжила путь навстречу судьбе, которая, судя по всему, решила всласть поиздеваться над ней: ведь всю прошедшую ночь, тревожимая образом Теда Одинокова, Вера не спала; этот парень произвёл на неё огромное впечатление и своим внешним видом, и, безусловно, сильным характером, и необычным образом мыслей. До вчерашнего вечера Вера Мальцева даже и предположить не могла, что на свете существуют мужчины подобные Теду Одинокову.

***

После аудиенции у Трегубова, занявшей полтора часа, Вера Мальцева долго бродила по центру – наиболее ненавистной ей части Москвы. Ей было ужасно грустно, так грустно, как никогда не было прежде, или, казалось, не было прежде, что в принципе одно и то же. Она находилась в полной уверенности, что информация, которую ушатом холодной воды, вылил на неё генерал и его предложение, от которого невозможно было отказаться, обрекли её на полное одиночество до конца дней её жизни. Погребальным звоном в её голове звучали слова Трегубова: «Твою маму, Евгению Юрьевну я ценил очень высоко, но ровно до тех пор, пока она, воспользовавшись своим служебным положением, помогла двум бывшим сотрудникам получить бесплатные квартиры, взяв с них за услугу, как выяснилось, не по чину; чем нарушила основополагающий закон системы: «сверчок, знай свой шесток!»

- В нашей системе, - сказал генерал, - поступок твоей мамы однозначно квалифицируется, как предательство! Скажу откровенно, я готов был закрыть глаза даже и на это, но к несчастью, своим поступком она спутала карты одному большому человеку. Дело приняло серьёзный оборот! Ещё хорошо, что дело кончилось тем, чем кончилось, а ведь могло быть по-всякому! Мы ведь тут не в бирюльки играем. Ты меня понимаешь?! И вот ещё что, напрасно она сейчас дёргается: какие-то одиночные пикеты устраивает, какой-то профсоюз организовала – это ничего ей не поможет, обратный вход в систему для неё закрыт навеки. Передай ей это. Никогда не думал, что буду жалеть о том, что в своё время взял Евгению Юрьевну с собой в Москву».

Слова генерала вызвали в душе Веры смятение: из уст мамы, история её увольнения, звучала совсем иначе: будто бы она стала безвинной жертвой безмерной алчности и бурной сексуальной фантазии начальства; и теперь ей приходилось выбирать – кому верить: родной маме или генералу? И, как бы Вера не хотела принять сторону мамы, к огромному своему сожалению, сердце её подсказывало, что правда, всё же на стороне генерала Трегубова, и, следовательно, как ни крути, мама совершила проступок, который несмываемым пятном лег не только на неё, но, судя по всему, на всю семью Мальцевых.

«С тобой всё ясно: ты просто хотела заработать денег и попалась, как воришка. Как же смешны твои одиночные пикеты, и прочие попытки исправить положение!» - с горькой усмешкой, мысленно обращалась Вера к маме, - «Но ты ведь не настолько наивна, чтобы не понимать этого? Значит, ты просто делала вид, что добиваешься справедливости! Для кого? Для нас! Бедная мама! Но, мне-то, что теперь делать? Как теперь, зная правду, общаться с тобой? Передать разговор с генералом я не имею права, да и что это изменит! Но и дальше слушать твоё враньё невозможно! Вот судьба: мало того, что у меня туповатый отчим, так тут ещё и с тобой проблема!».

Настроение у Веры Мальцевой было таково, что ещё немного, и она могла бы назвать себя круглой сиротой!

На это была первая часть разговора с Трегубовым. За ним последовало продолжение, оказавшееся для Веры Мальцевой не менее трагичным, чем его начало.

Вторую часть разговора, Генерал начал с того, что сообщил о провале воскресной операции в Ильинском сквере по нейтрализации сторонников «пиндоса Одинокова».

- Операцией руководил майор Костюченко, как оказалось – редкий обалдуй, но со связями. Он поймал семерых и счастлив! – с горькой усмешкой сказал генерал, и после продолжительного молчания продолжил. – Конечно, в нашем деле никто не застрахован от неудач. Но ведь нужно обладать хоть какой-то интуицией, чтобы неудачу суметь как-то снивелировать, свести на нет, и даже обернуть в свою пользу. Понятное дело, интуиция в отличие от менструации проявляется нерегулярно, а у Костюченко, видимо, вообще никогда. А ведь, у него, благодаря тебе, был реальный шанс поправить положение, ….

- Простите, не поняла…- растеряно пролепетала Вера.

- Как?! Костюченко сказал, что отпустить Одинокова – была твоя идея. Это так?

- Д-да, моя, - с замиранием сердца призналась Вера.

- Ну, вот, и молодец. В той ситуации это было единственным правильным решением. И мы дали добро на это. И, вроде бы, Одиноков был отпущен ….так, был он отпущен или нет?

- Да, да, я сама видела, как Одиноков вышел из автозака.

- Так, какого же чёрта он оказался среди задержанных?

- Н-не знаю.

- Ох, доиграется у меня этот Костюченко! Мы, конечно, сегодня же выпустим Одинокова, но не факт, что его дружки не затаятся. А времени у нас в обрез: до субботы, то есть до объявленного оппозицией, митинга, сам Одиноков и все его люди подчистую должны быть закрыты! Понятно?! С этой минуты, Мальцева, ты поступаешь в распоряжение Костюченко. Активируй ситуацию: твоя задача внедриться в команду Одинокова, и не позднее утра пятницы, на моём столе должен лежать план их нейтрализации?! Делайте, что хотите, но Одинокова и его подельников на субботнем митинге физически не должно быть! Приказ понятен? Действуй!

Вере оставалось только взять под козырёк.

После всего этого, какие ещё нужны доказательства, что судьба продолжает испытывать её на прочность? Дело в том, что даже после нелепого столкновения с Одиноковым в суде, Вера нисколько не сомневалась в том, что с этим, парнем, ей удастся сойтись настолько близко, насколько она сама того пожелает. Но теперь, задание генерала Трегубова сделало любые её движения в сторону Одинокова в принципе бесполезными. Генерал, будто развел её с Одиноковым по разные стороны пропасти!

Поток мрачных мыслей был прерван музыкальной композицией Шарля Азнавура «Вечная любовь», установленной этой бессонной ночью на её мобильном телефоне самой Верой.

- Мальцева? Это - Костюченко, - сказал голос, по которому она узнала вчерашнего «эшника». - Нужно встретиться. Через сорок минут жду в «Макдональдсе» на пересечении Газетного переулка и Тверской.

***

На встрече Веры Мальцевой с Костюченко, помимо поедания «эшником» (Вера ничего не ела – не было аппетита) нагетсов, котлет, картошки-фри и пр., ими был выработан план действий относительно Одинокова. Затем Вера Мальцева отправилась к Тане, своей подруге, с намерением остаться у неё на ночь. Возвращаться домой ей совсем не хотелось.

В тот же вечер, согласно плану, она позвонила Теду Одинокову, и между ними произошёл короткий, но совершенно жуткий диалог, который Вера провела на одном дыхании, как бывает при падении с большой высоты.

- Привет, Тед, …не узнал?

- Нет.

- Это - Вера Мальцева, нас вчера познакомил Роман Худяков, автозак….

- Понятно, и что вам нужно?

- Ничего, вернее…извини, судя по голосу, ты сейчас занят! Может быть, мне лучше перезвонить?

- Я не занят, а голос у меня такой потому, что мне неприятно вас слышать.

- Даже так! И почему же?

- Потому, что вы - мент, а с метами я не общаюсь.

- Кто-то сказал ерунду, а ты и поверил?

- Могу только повторить вслед за Юнгом: я не верю, я знаю.

- Значит, ты видел меня в суде?

- Что? Вы были на этом странном спектакле? Так, может быть, то, что меня отпустили – тоже дело ваших рук?! Впрочем, это не имеет никакого значения. Прошу: больше мне не звонить!

- Подождите, Тед!! Да, вы правы, я служу в полиции! Если хотите знать, в моей семье все, кроме младшего брата, полицейские. И, что из этого? Разве мы не можем быть порядочными людьми?

- Этой темы мы уже касались, как мне помниться в связи с «эшником». Не вижу смысла повторяться.

- Подождите, Тед! Ещё секунду! Как умный человек, вы не можете исключить, что, зная правоохранительную систему изнутри, я искренне хочу разобраться и понять, что в ней не так! Поймите я, как тот утопающий, который ищет соломинку для спасения! А Вы, я это чувствую, единственный человек, которому под силу помочь мне. Так, не отталкивайте меня, а помогите мне!

- А вы, Вера Мальцева, не так просты, как кажетесь. Послушайте, мне на всю оставшуюся жизнь достаточно одного урока «эшника». Дважды на одни и те же грабли я наступать не намерен! Повторяю: не звоните мне, и не ищите со мной встреч, только напрасно потратите своё и моё время.

После этих слов Одиноков отключился.

В бешенстве вскочив на ноги, Вера Мальцева, , заходила из угла в угол, изрыгая проклятия:

- Сволочь! Предатель! Пиндос! Да, за кого он себя принимает! Никогда не прощу! Посажу! Разорву!

Таня, сидевшая рядом, испуганно вздрогнула:

- Что случилось?

- Ничего! - прошептала Вера. - Выпить у тебя найдётся?

Нашлось полбутылки водки. Позже, достаточно успокоившись, Вера «через не хочу», набрала номер своего нового шефа – Костюченко, и доложила о безуспешной попытке войти в контакт с объектом.

- Плохо! Это очень плохо! Никуда не годится! Неудачное начало ставит под удар всю операцию! – «каркал» Костюченко, не умея скрыть нотки радости, из чего Вера сделала вывод: в случае провала задания, всю вину «эшник» возложит на неё.

- Значит так, Мальцева, - заключил Костюченко, - завтрашний день посвятим отслеживанию контактов объекта. Кстати, ты в университете проходила теорию слежки? Нет ещё?! Ладно, научу. Форма одежды гражданская, неяркая, очки и головной убор обязательны. В шесть утра моя чёрная «ауди» будет стоять возле дома по адресу прописки объекта. Покедова!

Понедельничные напасти.

Обложившись на кухне компьютером, юридическими справочниками, конспектами Евгения Юрьевна Мальцева, готовила очередное исковое заявление, для одного из тех, кто в поиске справедливости, обратился к ней, как председателю, пока ещё официально незарегистрованого «Независимого профсоюза бывших сотрудников ФСИН». По ряду причин, настроение у неё было гораздо хуже, чем при использовании кухни по прямому назначению. Услышав звуки открываемой входной двери, она негромко позвала:

- Николай? Загляни-ка ко мне.

- Привет, ма, всё пишешь? – спросил старший сын, устало присаживаясь на свободный табурет.

- Пишу, деваться некуда. Что так долго?

- Не поверишь: битых три часа в спортзале отрабатывали приёмы выдёргивания из толпы наиболее радикально настроенных граждан.

Евгения Юрьевна даже руками всплеснула:

- Этого ещё не хватало! Вам-то, адъюнктам, это зачем? На носу защита научной квалификационной работы!

- Вот именно, но у начальства другое мнение: они считают для нас крайне полезно поработать на несанкционированном митинге.

- Господи спаси и сохрани! Неужели в росгвардии уже своих кадров не хватает? Дооптимизировались! Но делать нечего, с начальством не поспоришь! Вам хотя бы заплатят?

Николай горько усмехнулся:

- Зачем студентам деньги?! Мы же - бессловесное и бесправное стадо! Хорошо, если зачтут, как часы ежегодной практики, и на том спасибо. Вера дома?

- Нет, и не придёт: останется ночевать у подруги. Она недавно звонила: судя по голосу какая-то расстроенная! Не знаешь, что случилось?

- Не знаю, она со мной не делиться. Жаль, что её нет, хотел кое-что обсудить сразу со всеми, чтобы потом не повторяться.

- Не пугай меня.

- Поздно пугаться, пора меры предпринимать: короче действовать надо..

- Да, что случилось-то?!

- Короче, вчера вечером в подъезде собственного дома был избит отец моего сокурсника, тоже полицейский, а на стене его подъезда краской написали, что в такой-то квартире, живёт мент, который бьёт женщин ногами в живот!

- А он, действительно, бил?

- Было дело: месяц назад при разгоне митинга у него нервы сдали: весь интернет гудел.

- При такой работе, случается. Неужели люди, избившие его, не понимают, что он не сам по себе, а исполнял приказ?! – сказала Евгения Юрьевна. – А те, кто гадости пишет на стенах – просто звери. Как ему теперь домой приходить?! Соседи отвернуться.

- Вот именно. Этим создан скверный прецедент: теперь надо ждать, что на всех домах, где живут полицейские, начнут писать всякую непотребность.

- А то и бить начнут!

- Вот именно. Но нашему начальство всё это до фени. Полагаю, нам никто не поможет, если сами себе не поможем.

- Николай, что ты предлагаешь?

- Я прошу, нет, я требую: буквально с сегодняшнего дня всем нам появляться на улице исключительно в гражданской одежде! Форму можно брать с собой. На службе всегда найдётся местечко, чтобы переодеться. Что скажешь?

- Господи, что за день такой сегодня – одна напасть за другой! – пожаловалась Евгения Юрьевна. – Ты, конечно, прав, как говориться - «бережёного бог бережёт», но нужно ещё с отцом посоветоваться. Он, правда, сейчас спит.

- Как спит?! Он же должен быть на смене!

- Должен, да два часа назад пришёл весь в синяках!

- Что случилось?!!

Евгения Юрьевна перешла на шёпот:

- Какая-то глупая история! С его слов: во время обеда к отцу подошёл напарник и начал в шутку с ним боксовать. Он ведь, оказывается, бывший боксёр, любитель этого дела. Потом, слово за слово, удар за ударом, в итоге схватились всерьёз! Еле разняли! Кончилось тем, что обоих отправили домой на три дня за свой счёт! Что будет дальше – не знаю! Не понимаю: что это с людьми делается?! А вот и наш Мишутка! – воскликнула Евгения Юрьевна на появление младшего сына. – Представляешь, Николай, он на этой неделе умудрился вторую двойку схлопотать! Ну, герой, сделал домашку, а то ведь завтра наверняка спросят.

- Нет, чуть-чуть осталось, да отец не даёт: храпит – невозможно сосредоточиться! Можно мне пойти, погулять? Я ненадолго, честное слово, - сказал Миша, скорчив лицо человека, понимающего, что просит невозможное.

- Какие гулянки с двойками? – сказал Николай. – Пусть идёт, учит уроки!

- Сказал же - отец…

- Не придумывай!

В разговор братьев вмешалась Евгения Юрьевна:

- Не ссорьтесь. Николай, тут ты не прав: в двойках Мишутка не виноват: это всё козни директрисы. Она хочет, чтобы мы ушли из школы. Ничего страшного: эту проблему я решу. Так, что пусть Мишутка проветрится. Иди, сынок. Не забудь - ужин через час. И накинь синюю спортивную курточку с капюшоном: на улице похолодало.

- Ма, ты чего?! – не мог успокоиться Николай. – Я видел: в нашем дворе сидит местная шпана. Мишке совсем незачем с ними общаться.

- Почему сразу – «шпана»? Нормальные ребята, получше некоторых! - возразил Миша.

- Ты на что намекаешь? – поднял голову Николай.

- Стоп, не ругаться! – вновь вмешалась Евгения Юрьевна. – Не вижу ничего плохого в том, чтобы Мишутка немного пообщался со сверстниками.

- Ты бы слышала, о чём эти сверстники говорят: всем-то они не довольны, ничего-то им не нравиться! – сказал Николай и добавил вслед уже уходившему брату. - Мишка, ты там с ними особо не разглагольствуй: кем и где мы работаем им знать не обязательно! Тебе понятно?

Миша вернулся уже в синей спортивной курточке с надвинутым на голову капюшоном, и с хитрым прищуром спросил:

- Это почему же так? Я привык гордиться всеми нами и особенно старшим братом! Или ты делаешь что-то плохое, чего надо стыдиться?

- Ма, скажи ему: пусть не придуривается!

- Мишутка, иди уже! – сказала Евгения Юрьевна, откровенно любуясь младшим сыном, и с грустью заметила. – Что сегодня за день такой: сплошные напасти!

- Понедельник! – напомнил Николай.

«Она не носит сумочек!».

(откровения Вадима Грошева за бутылкой водки)

На этот раз, телефонный звонок Романа Худякова застал меня на работе. Занят я не был, и, тем не менее, попросил его перезвонить «через полчасика» Причиной тому стало неясное, чрезвычайно взволновавшее меня, предчувствие: что его звонок каким-то образом связан с Верой Мальцевой, о которой, против своего желания, я постоянно думал вот уже….,если сегодня – четверг, то получается – четыре дня подряд! Как голодному всюду мерещится еда, так все эти четыре дня меня преследовали видения, в которых я отчётливо видел Веру, точнее её потрясающей красоты глаза и особенно почему-то непослушный завиток волос над её правой бровью. Какая-то чертовщина: но факт остаётся фактом, с каждым часом, её образ становился для меня всё более и более привлекательным! До этого, ничего подобного я ещё не испытывал!

Полчаса, однако, прошло, Худяков не позвонил Вскипев от волнения, я вынужден был даже выйти из офиса. Прошло ещё полчаса! Тишина! Не

выдержав, я позвонил Худякову сам.

Худяков начал с сообщения, что Одинокова освободили в минувший понедельник в зале суда, и о штрафе, наложенным на него судом. Узнав размер штрафа, я невольно воскликнул:

- Ничего себе!

- Охренеть - не встать! – согласился Худяков. - Но это ерунда в сравнении с тем, что во вторник, утром Теда, в тяжелейшем состоянии увезли в Коммунарку…

- Короновирус! – догадался я, поскольку эта больница специализировалась на ковидных больных. – Вот, что значит не носить маски!

- Скорее всего, он заразился в камере. Говорят, у человека, с которым он просидел всю ночь, была температура под сорок. Но ничего: будем надеяться, что Тед - молодой, сильный – выкарабкается. Я чего звоню, Вера….

- Подожди, вторая линия …- соврал я, поскольку, от самого имени - Вера, у меня перехватило дыхание. Сделав глубокий вдох и несколько коротких выдохов, я смог продолжить разговор:

- Итак, ты сказал – Вера! Какая Вера?

- Ты чего?! Вера Мальцева, подруга моей Тани! В воскресенье мы с ней….

- Ах, да, вспомнил! Ну, ну, и что Вера?

- Вера просила, чтобы я попросил тебя срочно с ней связаться по телефону.

- Интересно, а сама она не могла мне позвонить?!

- Кто её знает, у женщин свои причуды. Всё, давай, увидимся…как-нибудь.

Худяков отключился. Я отметил, что он даже не поинтересовался моими делами, моим здоровьем! Как-то это не по-товарищески! Но в данную минуту зацикливаться на этом я не мог: поскольку медленно, одну за другой набирал цифры заветного телефона. Вера откликнулась тотчас, но, мне показалось, каким-то абсолютно будничным голосом:

- Ты вовремя объявился. Мне нужна твоя помощь.

- Хорошо, - пересохшими губами ответил я.

- Сможешь на своей машине встретить меня через час у метро «Беляево»?

- Смогу, - ответил я, немного удивившись тому, что Вера знает о наличии у меня машины? «В воскресенье я ничего такого не говорил!» - подумал я. – «Или, всё же, говорил?!»

Ровно через сорок две минуты я был на месте. Мог приехать и раньше, но по дороге заскочил в аптеку, приобрёл пачку обычных масок, той серии, которую носит Вера и вообще вся Москва, а свои, эксклюзивные английские маски я спрятал в бардачок.

В отличие от прошлой встречи Вера была в юбке. При посадке в машину, край юбки, весьма целомудренно, словно занавес Большого театра, приоткрыл только её колени, и этого было достаточно, чтобы я на время забыл, о покорившем меня завитке над правой бровью, хотя он был на месте, и даже о её глазах, несмотря на то, что они показались мне в тысячу раз притягательнее, чем я себе воображал. «Мне – конец!» - обречённо подумал я.

Не успели мы обменяться парой слов, как у Веры зазвонил телефон.

- Извини, это с работы,- сказала она. - Да? Нет! Я же сказала: не волнуйся, я обязательно что-нибудь придумаю, вернее, уже придумала. Что? Не сейчас, Потом! Всё потом! Как только, так сразу.

- Неприятности на работе? – догадался я.

- Нет, всё нормально. Мне нужно кое-кому кое-что передать. Здесь рядом. Отвезёшь?

- Нет вопросов.

По дороге выяснилось, что речь идёт о гражданской жене Теда Одинокова, которой Вера должна передать дефицитное лекарство для Теда, и некоторую сумму денег для уплаты его штрафа.

- Кстати, ты тоже можешь, поучаствовать в сборе денег, если захочешь, конечно, - предложила Вера.

- С удовольствием, - сказал я, раскрывая перед Верой портмоне.

Вера одарила меня улыбкой.

- Ничего себе! За это спасибо. И ещё просьба: в гости мы пойдём вдвоём.

Это совпало с моим желанием. - Только учти, общаться придётся без масок?! – предупредила Вера. - Так нужно! Пожалуйста, ради меня, а я тебя за это… поцелую.

Ради её шикарных коленей, заманчивого завитка над бровью, прекрасных глаз, и, венца всех этих прелестей, будущего поцелуя, я готов был забыть о своих принципах, да, что там принципы, кажется, прикажи она – на ходу выпрыгнуть из машины, я бы...

Добрались мы дольно быстро. Поднялись на лифте (!) на шестой этаж, и лишь пред самой дверью я немного сплоховал: моя рука автоматически поднялась, чтобы поправить несуществующую на лице маску, и, не найдя её, я ощутил неприятный холодок под ложечкой. Вера заметила моё смущение и улыбнулась.

***

Гражданская жена Теда Одинокова – Елена, с первого взгляда произвела на меня хорошее впечатление. Она была из той, нынче очень редко встречаемой породы женщин, на лицах которых написано, что они умны: видят людей насквозь, и, при этом, добры и, в случае необходимости, готовы прийти на помощь. Об этом свидетельствовали и её одежда: в отличие от её щёголя Теда – чрезвычайно простая, но со вкусом, и само жилище, обставленное сверх скромно, ничего лишнего. Впрочем, справедливости ради, нужно отметить: такого красавца, как её Тед, во что ни одень, всё на нём будет смотреться изыскано и даже аристократично.

Елена, выглядела и, наверное, и была, старше своего гражданского мужа. Однако, в данном случае – это было абсолютно нормально, и даже очень хорошо, поскольку Теду Одинокову, как человеку неординарному, как раз нужна женщина с определённым опытом, или, как нынче модно говорить, с жизненным бэкграудом.

Только мы вошли в квартиру, как раздался плач ребёнка. Как оказалось, это был годовалый сын Елены и Теда. Я заметил, что факт наличия сына, был воспринять как-то странно: с каким-то непонятным нервным смешком. Ребёнок плакал навзрыд и никак не желал успокаиваться. Веру и это заметно нервировало. Поэтому, видимо, она сразу приступила к делу: объясняя цель

нашего прихода, она, вдруг заявила, что всё: и лекарство, и деньги (уже с моей долей) для Теда - всё это просил передать Роман Худяков, а мы, лишь « простые курьеры», и попросила Елену «ни в коем случае не говорить Теду, кто именно доставил посылку»(?!!)

- Понимаю, - ответила Елена. - Не беспокойтесь, не скажу.

Я тоже «понимаю», вернее – знаю, что акт милосердия наиболее ценен, когда он анонимен. Однажды я помог коллеге по работе, оказавшемуся в сложной жизненной ситуации, и тоже хотел остаться неизвестным жертвователем, но, каюсь, не выдержал, и проговорился начальству о своей причастности к акту милосердия, и, как же было неловко, когда облагодетельствованный мною коллега вернул мне деньги со словами «не стоило беспокоиться»! С тех пор я зарёкся заниматься благотворительностью. Но ситуация с Одиноковым, совершенно иная, тут я был не один, а вдвоём выдержать высокую планку добродетельства гораздо легче.

Сделав дело, мы, кажется, могли бы и удалиться, но Вера опять удивила меня. На этот раз тем, что от своего и, не согласовав со мной, от моего имени, заговорила о том, что «мы» являемся «сторонниками политических взглядов и убеждений Теда, и мечтаем влиться в его движение» «Sis!» - подумал я.

- Елена, - продолжала Вера. - Мы, с Вадимом жаждем принять участие в ваших мероприятиях. В связи с отсутствием Теда, вы не могли бы нас познакомить нас с кем-нибудь из ваших сторонников, кому в данный момент нужна помощь.

- Да, с удовольствием, люди нам всегда нужны, – сказала Елена. – Если у вас есть желание, поезжайте прямо сейчас к магазину «Библио-глобус», там увидите группу молодых людей, спросите Сидоркина, скажите - от меня, а я, пока вы будете добираться, его предупрежу.

Вера обрадовалась так, будто выиграла в лотерею сто миллионов. Я же был в полном недоумении: с одной стороны, я даже и не думал заниматься тем, чем занимается Одиноков, то есть политикой, но с другой стороны - мне страшно импонировало то, что Вера позволяет себе решать за меня, как будто между нами существует определённые отношения, дающие ей на это право.

Но Вере и этого оказалось мало: ей вдруг вздумалось задавать Елене совершенно неуместные, почти интимные вопросы: как и когда она познакомилась с Тедом? каков он, как семьянин? хотят ли они завести второго ребёнка (!) и прочие. Елена отвечала общими фразами, крайне неохотно. Вера, однако, будто не замечая этого, продолжала интересоваться особенностями личной жизни семьи Одинокова, а затем, вдруг принялась на все лады расхваливать саму Елену, утверждая, что именно такой она её и представляла, и, что Теду страшно повезло с ней.

Я терпеливо ждал: поскольку в целом поведение Веры вполне укладывалось в моё понимание особенностей женского характера.

Наконец, мы расстались, и уже в машине, уверенный в единомыслии с Верой, я сказал:

- Какая замечательная девушка, эта Елена!

- Ничего особенного, - неожиданно заявила Вера.

При этом её глаза потемнели, будто их заволокло грозовыми тучками, отчего они приобрели дополнительную привлекательность.

- Не понимаю, - пояснила она, - и никогда не пойму женщин, рожающих детей, не будучи замужем. Все они – безответственные дуры!

- Не пора ли нам перекусить? – предложил я, не зная как реагировать на столь негативную эскападу, которая, тем не менее, осталась для меня в рамках допустимых особенностей женского характера.

- Нет времени! Едем в «Глобус», - сказала Вера. – По дороге можем купить мороженое.

У меня возник вопрос: что значит - «нет времени»? Нет - для чего? Но тут нам попался ларёк с мороженым.

***

- Вы, как нельзя, кстати, - сказал нам Сидоркин, внешне похожий на штангиста Власова – такой же огромный и в круглых чёрных очочках.

- В субботу вы идёте на акцию?- строго спросил он.

- Само собой! – заявила Вера, видимо, задавшись целью, удивлять меня постоянно. – Но не знаем, где и во сколько мы собираемся!

- В том-то и проблема: Тед попросил изменить время и место встречи: теперь мы встречаемся не в час на Трубной, а в одиннадцать у кинотеатра «Художественный», на Арбате. Никто из наших об этом ещё не знает. Их нужно обзвонить? У меня есть список с телефонами. Возьметесь?

- Ну, конечно же! С удовольствием! – улыбнулась Вера, забирая слегка дрожащей рукой, лист бумаги, сложенный вчетверо. Такое впечатление, что Вера всю жизнь только и мечтала обзванивать оппозиционеров. «Странно», - подумал я, - «когда это Вера успела стать революционеркой, если в минувшее воскресенье, на это не было даже и намёка?!» Я посмотрел на Веру, с намерением передать ей моё молчаливое удивление происходящим, но глаза её оставались темны до непроницаемости!

Казалось бы, получив задание, мы должны, как можно быстрее приступить к его выполнению, но не тут-то было, неугомонный Сидоркин сделал нам ещё одно предложение:

- Извините, друзья, не могли бы отстоять смену в одиночном пикете у здания ФСБ? Там мы работаем по теме: «Свободу политзаключенным!»

- Нет вопросов! - заверила Вера и кивнула на меня. – Вот он постоит.

С внутренним изумлением я посмотрел на Веру и вновь ничего не сказал, только заметил исчезновение у неё упрямого завитка волос над правой бровью!

- Опыт в этом деле есть? – поинтересовался Сидоркин.

- Есть…

- Нет! - перебил я Веру.

- Ничего сложного, - сказал Сидоркин. – Стоим по пятнадцать минут. Ментов не боимся, они ничего не сделают, хотя - кто их знает! Очень боимся провокаторов: они могут встать рядом со своим плакатом, в этом случае, переходите на другое место, так, чтобы расстояние между вами было не менее пятидесяти метров. Особо опасайтесь «нодовцев», эти могут спровоцировать дискуссию, переходящую в драку. Ни в коем случае не ввязывайтесь, как почувствуете, что назревает что-то нехорошее, сразу сворачивайтесь и уходите. И последнее: могут подойти журналисты, с ними, как хотите: хотите, отвечайте на их вопросы, не хотите – не отвечайте. Вроде всё: да, и обязательно наденьте маску. У вас есть или вам дать?

- Всё у нас есть. Когда заступать?- поинтересовалась Вера.

- Прямо сейчас!

***

По пути к месту одиночного стояния, я спросил Веру:

-Ты уверена в том, что мы поступаем правильно?

- Если боишься, я сама встану, - жёстко ответила она.

- Причём здесь это? Я постою, но согласись: как-то это неожиданно.

- Вся жизнь состоит и неожиданностей, а вот и та, которую ты меняешь.

Пикетчица - юная особа, совсем школьница, очень нам обрадовалась. Передавая мне плакат, она прошептала:

- Вам повезло, только что отсюда ушли «нодовцы». Фу, до чего неприятные типы! Рожи у них просто – мерзопакостные!

Пожелав мне успеха, девушка убежала, как мне показалось, вприпрыжку. «Счастливая!» - подумал я ей вслед.

Вера помогла мне просунуть голову через лямку плаката, и сказала:

- Не бойся, я всё время буду рядом. Помни, если что, я тебя выручу. Надеюсь, в моих способностях решать проблемы ты не сомневаешься?

- Угу, - коротко ответил я, стараясь не выдать дрожания губ.

Вера отошла от меня на двадцать два шага, и заняла позицию у парапета подземного перехода. Некоторое время она смотрела на меня, улыбалась, и время от времени помахивая мне рукой. Но затем повела себя странно: зачем-то достала телефон: то ли сама позвонила кому, то ли ей звонили, и, отвернувшись от меня (!), принялась разговаривать. Мне сразу сделалось неуютно. А когда я обратил внимание на то, что ноги у Веры выглядят немного полнее, чем хотелось бы, то есть, на о, что у неё были не идеальны, как я до этого полагал, то мне совсем стало грустно.

Тем временем мимо меня, то густо, то пусто шёл людской поток.

Большинство прохожих не обращало на меня никакого внимания, однако, были и те, кто смотрел в мою сторону, и всем им я добросовестно улыбался, до тех пор, пока не догадался, что они вчитываются в надпись на плакате, а меня не замечают, как тот же рекламный столб. Постепенно я начал осваиваться в новой для меня роли: у меня даже немного притупилось мерзкое ощущение того, что стояние с плакатом у стены здания ФСБ – всё рано, что стоять перед тигром, засунув голову ему в пасть. Я даже научился среди прохожих различать, самих феэсбешников, по их коротко стриженым головам, костюмам, устаревшего фасона, и, конечно же, по неизменной папочке под мышкой. Боже сколько же этих феэсбешников!

Взглянул на часы в телефоне, я оторопел: мне казалось - моя смена должна подходить к концу, а оказалось, что прошло всего три минуты! Я не люблю ситуаций, когда время замедляет свой ход! И к несчастью, Вера, вместо того, чтобы поддерживать меня хотя бы взглядом, продолжала разговаривать по телефону! В этот момент, что-то дёрнуло меня посмотреть направо, и увидел, как из-за угла здания, вышли трое полицейских, одетых не привычно легко: в рубашках с короткими рукавами, и в пилотках. Я посмотрел на Веру. Слава богу, она, хотя и продолжала держать трубку возле своего уха, но уже смотрела на меня! И это меня буквально взбесило: «Никак не наговориться!». Я сделал ей знак рукой, чтобы она подошла ко мне. В ответ она жестом показала, чтобы я взял телефон. В ту же секунду, до меня дошло, что трели, на которые я не обращал внимания, издавал мой телефон.

- Подойди ко мне! – крикнул я в трубку.

- Не могу: приближается полицейский наряд, могут найти признаки нарушения порядка одиночного пикетирования. Не беспокойся, в крайнем случае, они попросят предъявить паспорт.

- У меня нет паспорта, только водительские права!

- Права тоже сойдут! Послушай, только спокойно, я сейчас уйду, по делам… Тебе осталось продержаться всего двенадцать минут…

- Как уйти?! Ты же обещала! Останься!

- Я же сказала – мне нужно по работе…не могу.

- Вера….

- Извини, не обсуждается. Сидоркин уже выслал тебе сменщика. Вечером позвони мне! Пока! Ни пуха, ни пера!

- Вера! – позвал я, уже ни на что не надеясь.

Но на месте Веры стоял толстенный мужик. Из меня будто позвоночник вытащили. Силы оставили меня! Полицейские уже были близко, но не на столько, чтобы обратить на меня внимание! Но я хорошо их видел: здоровые мужики, с резиновыми дубинками в руках! Предчувствие неизбежной беды заставило меня похолодеть! Уж насколько было страшно в воскресенье, кода меня вместе с другими, во дворе дома окружили омоновцы, но не настолько, как сейчас! В памяти всплыли спасительные слова Сидоркина «в случае чего сворачивайтесь и уходите!». И уже не рассуждая, я сорвал с себя чёртов плакат, свернул его, как мог, и, преодолев сопротивление, отказывавшихся служить мне ног, с трудом сошёл с места, и вместо того, чтобы бежать от полицейских, почему-то, сам не зная почему, направился навстречу полицейским. В эти, медленно тянущиеся секунды, если что-то и хотелось мне, так только одного: стать мелкой рыбёшкой, способной преодолеть самую мелкоячеистую сеть!

С полицейскими мы разминулись на расстоянии шага! Но я успел почувствовать, шедший от них казённый запах. Когда же опасность миновала, я бросился бежать со всех ног, делая, не зная для кого, вид, что я очень опаздываю.

***

Дома, приняв душ, я залёг в постель и провалился. Проснувшись утром первое, что я сделал – просмотрел входящие звонки: непринятых насчитал семь штук, и пять сообщений – и всё от Веры. Последнее пришло в три часа ночи (!). В нём она просила связаться с ней, чтобы договориться насчёт субботней встречи у кинотеатра «Художественный»!

Вера, безусловно, внешне очень привлекательная и неглупая девушка, но всё-же, со странностями: распоряжается мною, как своей собственностью! Какому мужчине это понравиться?! Придумала, что я непременно должен участвовать в несанкционированном митинге, на котором могут и голову проломить, и ногу сломать, и в тюрьму посадить! Мне это совсем не нужно. Тем более, что все эти мирные протесты абсолютно бесполезны и ничего не решают. В голову мне пришло, что помимо всего, у Веры наличествует ещё одна странность, которая делает её, как бы даже ….. и не женщиной! Я сделал несколько мучительных попыток дать определение этой Вериной особенности, но не мог, не получалось. Пришлось оставить эту затею на потом, поскольку нужно было собираться на работу.

Я подходил к своей машине, когда меня остановила чистенькая, богообразная старушка в чёрном платьице и платочке, с просьбой: показать дорогу к недавно «воздвигнутому» храму, который она как-то очень длинно назвала, но я не запомнил. Извинившись, я ответил, что – «не знаю». Возможно, если бы дал себе труд подумать, возможно, смог бы ей и помочь. Но в мою голову это пришло уже после того, как проходивший мимо нас мужчина, услышав наш разговор, остановился, и объяснил старушке, как найти нужное ей место. В ответ старушка начала кланяться и многословно благодарить, но почему-то не мужчину, а меня, желая мне «всего хорошего, а главное – доброго здоровья и Божьей благодати».

Не знаю почему, меня это сильно задело.

- Какого чёрта, вы меня благодарите?! – набросился я на старушку, заставив её попятиться. - Я же вам ничем не помог! И вообще, зачем желать здоровья и всего хорошего человеку, которого вы не знаете: может быть, я «эшник», или сын мента, может быть, я вор и убийца, любитель мальчиков! А?!

Старушка на глазах сгорбилась, повернулась и, ничего не сказав, пошла своей дорогой. Я смотрел ей вслед, сожалея о том, что незаслуженно обидел бедную старушку, бедную в прямом смысле слова: в её руках не было ни кулёчка, ни дешёвого пластикового пакетика, ничего… даже….

- Сумочки! Вера тоже не носит сумочек! – воскликнул я, осознав, что это и есть та самая особенность, или, если хотите, странность, которая, на мой взгляд, отличала Веру от абсолютного большинства нормальных женщин.

После обеда, я был ещё на работе, мне стали поступать звонки от Веры: сначала с периодичностью в полчаса, потом пятнадцать минут. Я не отвечал, злился, но, честно говоря, каждый звонок приносил мне какое-то необъяснимое болезненное удовлетворение! В конце концов, безумная настойчивость Веры, заставила меня даже оглядываться: поскольку этой странной женщине, подумал я, хватит ума явиться ко мне на работу!

Вечером дома, звонки продолжились. Не знаю, что было ночью, мне. каким чудом удалось заснуть, но утром, чуть свет, Верины звонки возобновились. Я сидел, как сидят на вокзале и слушал, слушал, проклиная себя за неспособность прямо сказать человеку, что я не хочу с ним иметь никаких дел! Это безумие продолжалось до одиннадцати часов. Ровно в одиннадцать звонки прекратились, и я понял, что Вера больше меня никогда не побеспокоит, и вздохнул с облегчением.

Совершенно непроизвольно у меня вырвалось:

- Оставьте все меня в покое! Да я - трус! Да - слабак! Да, я боли и тюрьмы боюсь! И я не желаю заниматься политикой! Я хочу просто жить, никого не трогая, и, чтобы, меня никто не трогал!!!

Смертельно опасная работа.

(вместо эпилога)

В субботнем многочасовом противостоянии сил правопорядка с многотысячной толпой на Пушкинской площади, наступило затишье, которое всегда наступает перед последними, решающими действиями противоборствующих сторон.

За пять часов до этого пограничного состояния, специальный отряд росгвардии «Ястреб», с приданными ему курсантами-адъюнктами Московского университета МВД РФ имени В.Я. Кикотя, в числе которых находился Николай Мальцев, был направлен на Арбатскую площадь, где им приказали: задержать, собравшуюся возле кинотеатра «Художественный» толпу численностью, примерно, полторы сотни человек, и обеспечить их погрузку, в, поданные для этого два автозака. Активного сопротивления люди не оказали, и в какие-то полчаса операция была успешно завершена. После этого специальный отряд был возвращён в исходную точку, с приказом: «находится в резерве до особого распоряжения». И всё! Несанкционированный митинг тем временем шёл своим чередом, а о них будто забыли. Единственное, что немного развлекло, так, это неожиданное появление в их расположении генерала Трегубова, который от имени начальника Росгвардии, вынес всему личному составу отряда благодарность, причём в таких выражениях, что все поверили, что у кинотеатра «Художественный» ими совершено нечто, сопоставимое с подвигом.

После отъезда генерала, началось одно томительное ожидание, которое в сочетании, со всё возрастающим чувством голода – та ещё пытка. Успокаивало лишь то, что каждая минута, проведённая без дела, естественным образом увеличивала шанс отряда вообще остаться сегодня без работы. Но, по закону подлости, как только отдельные невыдержанные товарищи, начали по-детски открыто выражать радость по этому поводу, пришёл приказ о выдвижении на позицию.

Двумя микроавтобусами спецотряд был переброшен на улицу Малая Дмитровка, и высажен в тылу омоновцев, сдерживавших толпу на линии Театра Ленинского комсомола. Прибывших разбили на группы по шесть человек, и к каждой приставили, сотрудника ФСБ, одетого в гражданскую одежду. Тотчас, не теряя времени, феэсбешники приступили к инструктажу.

Но и без всякого инструктажа, адьюнкту Николаю Мальцеву, суть предстоящего им дела была предельно ясна! «Вот, невезуха!» - думал Николай. Так совпало, что в университете он делал научный доклад на тему: «Психофизические особенности поведения толпы, в зависимости от их численности и мотивации», и как никто другой он чувствовал смертельную опасность работы внутри толпы. Николаю пришла на ум цитата из собственного текста: «Толпа не есть арифметическая сумма индивидуумов, а некое новое биологическое образование, которое способно прийти в неуправляемое движение от любой случайности, уничтожая на своём пути материальные ценности и личный состав защитников правопорядка».

- Вопросы есть? – закончив инструктаж, спросил феэсбешник в красной бейсболке с флагом США на околышке, - Тогда вперёд: стройся в одну цепочку! Ещё раз напоминаю: никакой самодеятельности! Я указываю, кого конкретно брать: первые четыре бойца в цепочке его ластают, остальные двое – прикрывают от возможных попыток освобождения задержанного. Эвакуацию проводить быстро, держась, как можно плотнее. Если кто отстанет, пеняйте на себя! Пошли!

Выстроившись в затылок друг другу, и, взявшись за лямку бронежилета, впередистоящего, шестёрка, в которой Николай Мальцев стоял предпоследним, подошла к оцеплению омоновцев.

- Пропускай! – крикнул фэсбешик, и, поправив красную бейсболку с флагом

США на околышке, приказал:

- Ну, с богом! Ныряем!

Стоявший за Николаем однокурсник с мегафоном, начал заученно и оглушающе громко вещать через усилитель:

- Разойдись, работает ОМОН! Разойдись, работает ОМОН!

В ответ из толпы раздались давящие на психику крики:

- Позор! Позор!

К удивлению Николая, им легко удалось преодолеть первые, казалось монолитные ряды протестующих, и углубиться в толщу толпы, но тот факт,

что люди, пропустив, тотчас смыкались за ними, отставляя минимум свободного пространства, вызвало у Николая сначала беспокойство, быстро переросшее в тревогу, связанную с желанием немедленно вырваться из замкнутого пространства. «Если захотят: от нас не останется и мокрого места!» - вертелось в голове Николая, перед глазами которого стояла картинка расправы толпы. От этого видения у него побежали по спине мурашки, и неостановимо начало расти нервное напряжение, заставлявшее его непроизвольно крутить головой в поисках, нам всякий случай, пути спасения из этой мышеловки. От нескончаемого ора: «Разойдись, работает ОМОН!» и «Позор! Позор!» у него стала болеть голова. Нестерпимо захотелось скинуть с себя шлем с полузапотевшим стеклом! В отчаянной борьбе с самим собой, Николай, перестал контролировать ситуацию, и потому для него явилось неожиданностью то, что товарищ, стоявший впереди Николая, вдруг, развернулся к нему, и заорал:

- Мальцев, дубина, отпусти меня!

Плохо соображающего Николая, окрик всё же заставил разжать пальцы, которыми он мёртвой хваткой держал за лямку бронежилета товарища. Забыв о своих обязанностях, Николай, глазами стороннего наблюдателя, наблюдал, как, как четверо его сослуживцев, громко пыхтя, и суетливо копошились, над лежавшем на асфальте человеком. Сгрудившиеся вокруг них гражданские кричали:

- Отпускай! Отпускай!

Вдруг откуда-то снизу, раздался нечеловеческий рык, перекрывший все остальные звуки. Четверо полицейских, буквально сидевших на задерживаемом, отвалились от него в разные стороны! Освободившись, парень вскочил на ноги, удивив Николая своим небольшим росточком и хилой комплекцией, таким же, как у его младшего брата, и, в такой же, как у Мишутки, синей спортивной курточкой с капюшоном, и бросился бежать, точно в направлении Николая. Николай машинально поднял резиновую дубинку и опустил её на голову бежавшего. Удар получился точным и плотным, что было понятно по сильной отдаче в руке Николая. Парень охнул и, схватившись за голову, упал. С его головы соскочил капюшон, обнажив испачканное кровью лицо Мишутки.

Конец.

14. 08. 2021г..

д. Раёво

© sotka / Александр Якунин

Опубликовано 28.09.2021 в 09:16
Прочитано 216 раз(а)