ДРУГАЯ ШКОЛА

Из цикла рассказов "МОЗАИКА ДЕТСТВА"

Да здравствует новая школа!

Учитель уронит, а ты подними!

Здесь дети обоего пола

Огромными станут людьми!

Владимир Высоцкий «Гимн школе»

1

После окончания восьми классов, мы должны были переходить в другую школу.

Школа, где мы учились, была восьмилетка. Ученики, пожелавшие продолжить учёбу в девятом и десятом классе и получить среднее образование, переходили в десятилетку. Одна средняя школа находилась в Верхнем посёлке, название посёлка не официальное, а данное из-за расположения и удобства. Вторая находилась в Нижнем посёлке. Ученик поступал, в ту, в какую удобней было ходить по месту проживания. Я пошёл в школу, где учились и уже закончили мои сёстры, она находилась в Верхнем посёлке, подошла и моя очередь. Два класса мой и параллельный, распределили в новой школе и разбросали по пяти девятым классам. И надо же было такому случиться, что я из моего класса и смежного – один попал в незнакомый мне класс. Один! Я знал, что в классе, новом для меня, будут учиться те девочки, которые нравились многим нашим местным мальчишкам, да и мне тоже. Это приводило меня в смущение, конфузило… Что мне делать? Я решил категорически отказаться от этого и перейти в класс, где было много моих соучеников по восьмилетке. Каково же было моё удивление, что меня дома резко раскритиковали, сказали: «Не сметь!». Мне не позволили, как не отбивался, сменить класс, я подчинился и стал ждать первый звонок, чтобы познакомиться с учениками своего нового класса. Тревожно и волнительно ждал… Как я буду среди мне незнакомых, среди сверстников для которых я чужой? Каким образом ко мне отнесутся парни и девочки? Мы, местные, называли их офицерскими, то есть детей, отцы которых служили в вертолётном полку и десантно-штурмовой бригаде. Вопросы, вопросы… Вопросы задаются, а время бежит, и добежало оно до первого сентября. С нескрываемым волнением я шёл на первый звонок, встречая по пути своих бывших одноклассников, которые сочувствовали мне. Хорошо им, вместе учиться будут! Отыскал свой будущий класс, меня спросили фамилию, я стал в строй с тряской в ногах и оторопью всего состояния. «Тоже мне герой с трясущимися поджилками», - корил я себя…

Восьмой класс я закончил без троек, можно сказать что хорошо. Пятёрок было мало, только по математике и физике, ах да ещё по трудовому обучению и физкультуре. Странноватое сочетание, не правда ли? Математика легко и просто мне давалась, практически все примеры и задачи я чувствовал изнутри, алгоритм решения быстро созревал во мне, физика слабее, но неплохо – хорошо! А вот русский язык и сочинения были камнем преткновения и я одолевал их трудом и потом… Сдавали, после восьмого класса, четыре экзамена. Два экзамена сдал на пятёрки. Был в радости, домашние тоже, а потом…, потом поломал обе руки, нечистый понёс на дерево, а оттуда я сам в быстром полёте так, что небо в алмазах, а вместо рук что-то изогнутое и покорёженное. Возле интерната рос тополь, мои друзья, которые заканчивали десять классов решили его покорить, и я вместе с ними, им по какой-то надобности, а мне зачем?, а просто так, за компанию. Всё собирается порою в одну точку, все обстоятельства, чтобы случится чему-нибудь. В это время рядом проходили мои одноклассники на плотину, я им крикнул, чтобы подождали и заторопился к подножию дерева, заторопился так, что у подножия оказался уже известным способом. Поначалу я ничего не видел, было всё темно. Сверлила мысль: «Только бы руки были целыми, только бы целыми…». Чувствовалось, что на лбу наплывала массивная шишка, видимо произошло его близкое знакомство с корнями тополя. Постепенно приходило осознание, успокаивались алмазы в очах, я увидел свои исковерканные руки, и меня шатнуло на землю. Друзья мои быстро, не «моим способом», спустились с дерева, подбежали ко мне. Они были в шоке, как потом рассказывали, а один из них посадил меня на рамку велосипеда и, не мешкая, отвёз в поликлинику, она недалеко располагалась. Валера, Пончик, как мы его называли, даже не знаю почему, я уже застал его Пончиком, он мгновенно нашёл в больнице дежурного хирурга, чтобы мне тот осмотрел руки. Помню хорошо, как покачал головой он, попросил друга подержать меня, а сам ловко дёрнул одну руку и пока я решался заорать, он вправил мне вторую… Ощупал внимательно пальцами, до боли, туго перебинтовал и отправил домой. «Завтра с утра на рентген!», — прокричал вдогонку нам. Дома меня ждали с «распростёртыми…». Мама всплеснула руками, как это водится и, простонав, стала выговаривать:

— Матушки мои, что же это делается? Вечно найдёшь напасть на свою голову… Когда-нибудь придёшь без неё…, — стонала и выговаривала вперемежку со слезами, — То бык тебя бодает, то конь лягает, то гвоздями без счёта ноги протыкаешь, то руки рвёшь колючей проволокой, то перебиваешь жилу на ноге, кровь фонтаном… Да за что же, Господи, такое наказание мне? — изливалось ею теперь всё то, что успела пережить и накопить.

Я виновато молчал, хотя руки болели и начинали саднить. Отец мало говорил, врезал бы мне без слов, но забинтованные руки останавливали движение, всё ж таки жалко. Ночь провёл в сильных болях, руки опухали и Папа разбинтовал их, закрепил как-то так, чтобы они были и закреплены и не свисали вниз, уже саднило до помрачения. Утром рентген и на обе руки гипс! Пришла ко мне домой Ольга Константиновна, классная руководительница в восьмом классе, сокрушённо покачала головой, сказала навроде, как ты мог дойти до такого, в такт материнским жалобам, и рассказала, что решили в школе - экзамены сдавать обязательно, и удалилась. Я стал лечить свои руки, нося их перед собою, согнутыми в локте, под девяносто градусов, словно драгоценные свои атрибуты.

Третий экзамен сдавал в гипсе, все ответы на вопросы и дополнительные знал прекрасно и в итоге пятёрка. Четвёртый сдавал через месяц, когда сняли гипс. Сидел один в учительской, писал сочинение, никого не было, кроме моего преподавателя, да и та уходила на длительное время. Думалось мне с трудом, писалось плохо, ещё руки не совсем функционировали, да и сочинитель был из меня совсем никудышный. Но, на четвёрку, наскрёб мыслишек, а может быть поставили за «боевые заслуги, то есть раны». Свидетельство об окончании восьмого класса я получил в начале августа и благодаря результатам этого документа, я думаю, меня взяли в сильный класс и именно из-за физики и математики.

За лето, одно только лето, я вырвался по росту среди своих сверстников далеко вперёд. Теперь те, кто смотрел на меня чуть с высоты, поднимали голову, чтобы встретиться взглядом. Я вырос на целую голову, раздался слегка в плечах, из подростка, костлявого и неуклюжего вдруг каким-то образом превратился в юношу, к тому же не самой последней наружности. Меня стали замечать, а я стал в свою очередь это подмечать, и голова моя гордо вскидывалась, плечи распрямлялись, но в сущности своей я остался тем неуклюжим и костлявым, не в движениях и физических формах, а в поведении и отношениях с окружающими. Долго я избавлялся от этого, уже в студенческие годы практически стёр из своего поведения, и застенчивость, и робость, и неловкость. Топором жизни обтесало, отбросило лишнее, добавив знания и уверенности в себе и своих силах.

2

Первого сентября я стоял в строю нового для себя класса, среди совершенно незнакомых мне учеников и было почему-то неспокойно. После линейки зашли в класс, в пристройке, в кабинет физики. Я сел сзади и зверьком угрюмым поглядывал на происходящее и присутствующих. Многое мне не нравилось, не в окружающем и окружающих, а во мне самом. Какая-то трусливость чувствовалось во мне, от этого портилось настроение, усиливалась нахмуренность. Посудите сами… Я один, никого не знаю, впервые в такой ситуации, ну это полбеды, а вот девочки, красивые, сидят рядом и посматривают на новичка, да провалиться мне на месте от смущения, когда на тебя смотрят десятки девичьих глаз. А тут ещё наш классный руководитель, Галина Александровна, поднимает меня и пытается уточнить моё имя… Дело в том, что все вокруг называли меня Лёшкой, Лёшка, да и хорошо, я привык, хотя настоящее имя было - Леонид. Оно, как мне казалось было резковато в произношении, мне не нравилось, и писалось разве что только на школьных тетрадях и в метрике о рождении. А «Лёня» - сладковато-размазанное… Галина Александровна пытается уточнить – я Лёня или Алексей. Так и задавала вопрос, уж если бы назвала «Леонид», мне проще было ответить, звучало более официально и несколько отчуждённо от меня… Уточнение «Лёня», я бормочу под нос, комплекс какой-то, словно проглатываю звуки, и ясного для себя руководитель не может выяснить. Все смотрят, я краснею, готов пробежаться под землёю, если в таковую провалюсь. Кое-как добившись от меня смутной ясности, меня сажают на место. Облегчённо вздыхаю. Видимо Галина Александровна почувствовала моё смущение и больше не тревожила. Так постепенно я начал входить в новый для себя коллектив моих сверстников, ставших впоследствии моими друзьями… И сейчас, вспоминая их, исполняюсь чувством благодарности за то, что жизнь свела, пусть на короткое время, нас вместе… Жизнь научила меня быть благодарным всем людям, встретившихся на пути моём, независимо от того, как они ко мне относились. Каждый вносил посильную помощь в моём становлении, добавлял огранку в характере, научил быть неравнодушным ко всему. Равнодушие – это как проказа, червь, поедающий человека изнутри и, которое нельзя путать со спокойствием. «Спокойствие есть заря светоносная, но равнодушие - мрак беспросветный. Спокойствие есть улыбка радости, но равнодушие - кривая усмешка», так сказано в одно восточном философском труде.

Скоро нас послали в колхоз собирать и сортировать картофель и там, мы ещё лучше сблизились, сдружились. В колхозе я сошелся в дружбе и с одноклассником Виктором, с которым не разлей вода прошли до окончания школы. Там же познакомился с девочкой из параллельного класса, которая мне нравилась до дрожи в коленях, когда я случайно встречал на улице или позже в школе. На переменах мои глаза всегда пытались найти в толпе школьников её почти чёрные распущенные не длинные волосы, красивое тёмноглазое лицо, синий костюм, коротенькую юбочку и до бронзы загорелые стройные ножки. Образ её, юной и стройной долго стоял перед глазами, спустя время. Наверное, я полюбил впервые и крепко, хотя по натуре всегда отличался влюбчивостью и романтическим отношением к девочкам, результат не только природных данных, но и прочитанных без счёта книг. Мы стояли возле бегущей транспортной ленты, с не отсортированной картошкой и перебирали её, отбрасывали комья земли, камни, который неразборчивый комбайн захватывал вместе с нужными плодами. По странному стечению обстоятельств или в силу желания нас познакомить, моими одноклассницам, нас свели вместе - ведь знали, кто мне нравится. Девочки были бы не девочками, если бы не знали, кто по кому сохнет, вздыхает, на раз вычисляли и, приглядевшись, делали безошибочные выводы, даже если тщательно скрывалось. Она, стояла рядом, я смотрел на её тонкие пальчики, кисти рук, местами поцарапанные, значит, есть кошка. И мне страшно захотелось взять её руку в свою. Да разве я решусь, если я сама нерешительность? Уже позже, в этот день, во время просмотра фильма в клубе, мы опять оказались рядом, мою руку взяла она сама. Когда вернулись из колхоза стали встречаться, ходить в кино, на каток и смотреть вместе соревнования по баскетболу и волейболу, где в школьной команде играли ведущими игроками ребята с моего класса. Но об этом и о ней, как-нибудь отдельно, особо, в другом рассказе…

По возвращению из колхоза двое моих бывших одноклассников Миша и Володя перешли к нам в класс. Нас стало трое тех, кто шёл вместе с первого класса. С их приходом моя жизнь в классе стала гораздо веселее, да и работа, быт в колхозе помогли. В походных условиях сближение в коллективе происходит быстрее и теснее. Появились новые друзья, интересы, увлечения. В общем, насыщенность в новой для меня школе стала гораздо плотнее. Наверное, мы своим возрастом, шагнули в новую для себя фазу развития от отрочества в юность, где через край полился наш максимализм, всезнайство и говорок стал густым с незнакомым доселе баском.

3

Миша, ещё с шестого класса обошёл нас, своих сверстников, на голову по многим сторонам нашего развития, не только по физическим параметрам. Он отличался среди нас начитанностью, хорошими показателями в учёбе, прекрасно писал сочинения. Был высок, красив уже тогда, зачёсан на косой пробор, в отличие от нас вихрастых, и в нём было намешано немало талантов. Мы соклассники собирались вокруг него, и он на переменах вёл рассказ или повесть про придуманные им приключения, импровизируя, придумывая тут же на ходу всяческие смешные ситуации, где главными персонажами были мы. Один выступал в роли заядлого кавалериста, выхватывающего свою саблюку (так и называл саблю), другой закопчённым, чумазым танкистом, третий лётчиком, спустившийся на парашюте, четвёртый же являл собою, раскулаченного врага государства, мечтавшего отомстить за всё на свете и так далее, мне тоже выделялась определённая роль… Всё это густо раскрашивалась красками юмора и смех наш неоднократно грохотал в стенах класса. Жаль, что я не запомнил и не могу здесь воспроизвести, хотя бы один рассказ, да и вряд ли он был бы смешным для читающего, ведь надо знать особенности каждого персонажа, то есть нас и умение изобразить это всё так, как описывал нас Миша. Девочки не участвовали и недоумённо поглядывали на роящихся, смеющихся мальчишек. Вошедшая учительница не раз и не два заставала нас за этим занятием.

— Так, … (называет фамилию), продолжишь свои байки после моего урока, а лучше после занятий, — и почти без перерыва, вопрошала, — Ты вот мне и расскажи, что собою представляют одноклеточные, к примеру – инфузория-туфелька и где она обитает? Человека можно назвать одноклеточным?

Миша, только что гоголем выступал перед нами, краснобаем в лицах рассказывал, достойные художественной литературы опусы, на время сникал, а потом докладывал, что человека нельзя назвать таковым в силу множества находящихся в нём клеток и невозможности его находится в пресных водоёмах, с наличием разлагающихся в воде органических веществ. Класс подхихикивал… Многие рассказы Миша пытался иллюстрировать, он хорошо рисовал. И этот прекрасный парень, спортивный, со сбитыми в нём талантами рано ушёл из жизни. Где-то, на каком-то уровне его жизни винтик механизма шедшей жизни обломался. Заклинило… Он стал задыхаться в своей не выраженности. Так и не смог вырваться из пагубных тисков зелёного змия, этого вечного погубителя многих человеческих судеб и жизней. Что могло сдвинуть на шаткий путь этого незаурядного человека, не знаю? Но была причина и видимо веская, если его наполненность талантами, образованность дала трещину, и через неё постепенно стал вторгаться всеразлагающий хаос.

Нас часто касается порок, если мы ему не противимся, происходит вторжение его в нашу жизнь в силу различных причин и обстоятельств, а воля человека оказывается слаба, если не подкреплена самым главным фундаментом – веры в Бога, в себя… Только вера и спасает и я, пишущий эти строки ощутил на своей «шкуре». Знаю, каково расслабиться и поддаться какому-либо пороку и тогда в эту прореху ринется вся рать бесовская совращать, оправдывать себя, виноватить всех и вся, но не себя «красивого». Могу писать об этом, имею право, на себе испытал, выше написанное и прошёл «пятые углы», откуда выхода, не просто нет, а ты там находишься в панике, и страх постепенно овладевает тобою. Заливаешь и заливаешь страх, тоску, одиночество и от этого ещё больше страдаешь. Многочисленные дни и ночи, страдая от разламывающих тело болей, а душа от страданий, презирая себя, молишь и молишь Всевышнего дать тебе силу выстоять, против поселившегося в тебя порока, выстоять против самого себя.

Иногда мне надо будет делать отступления от самой канвы повествования и описывать горькие судьбы людей, встречаемых на пути моём, людей не сумевших вырваться из тенет надвигающегося на них душевного раздрая, а иногда и роковой судьбы, почему-то в силу каких-то законов развития жизни человеческой, рано ушедших за горизонт физического существования. Грустно это, но обойти нельзя, нельзя… Обойти, значит где-то предать их дружеское прижизненное отношение ко мне. Упомянуть всех невозможно, но хотя бы на самых близких, я постараюсь направить маленький лучик памяти. Как-то Бунин в разговоре бросил о своих стихотворениях и цветах в них, что он сохраняет им жизнь в поэзии. Удивительные слова! Уже позже в повести «Жизнь Арсеньева» он поставит эпиграфом «Вещи и дела, аще не написанiи бываютъ, тмою покрываются и гробу безпамятства предаются, написавшiи же яко одушевленiи …»

4

Второй одноклассник, Володя, был моим товарищем. Внешность была щегольской, франтоватой и одевался он соответственно, по тем временам модно и в более дорогие вещи, нежели я, но это не мешало мне с ним дружить и быть поверенным в его любовных делах. Я меньше делился этим с кем либо, но не без этого. Володя был смешливый, с юмором умел дружить, часто доводил меня до слёз своими россказнями, а также спортивный и участвующий во многих соревнованиях класса, школы и даже посёлка. Словом во многом был моей противоположностью и сошлись мы именно в девятом классе. В это время каждый подошёл к своей поре, когда девочки вытеснили многие наши прежние увлечения, каждый стал дружить с прекрасным полом, живо интересоваться всем, что связано с ним, ну как не поделиться впечатлениями, не рассказать о своих победах, которые и были всего лишь нежным объятием и поцелуем в щёчку. Смешно об этом говорить современной молодёжи, у которой считается подвигом куда более дерзкие «поступки». Мысли о них, девочках, стали приоритетными, даже моё любимое занятие чтение отошло на второй план или читались романы, где описывалась любовная страсть, которые, где можно и не можно доставались. В воображении возникали любовные похождения, геройские поступки и всё ради них, прекрасных девушек, ради них становился не в меру отважным и мог в одиночку побеждать всех своих врагов и дерзких покусителей на честь и достоинство выбранной тобою дамы. Видя такого меня, дама бросалась в объятия и дарила долгий и страстный поцелуй… Вот таким всепобеждающим покорителем женских сердец я слыл в собственном мире грёз и фантазий, и каково же было разочарование спускаться из розовых облаков придуманности на грешную землю. Возвращалась робость неуверенность в себе, своих качествах, умении даже нежно обнять стройный девичий стан. Но «не боги горшки обжигают», а «человек – венец природы» и нам свойственно достижение каких-либо вершин и стремление к самосовершенствованию. Совершенствовались мы и в обращении с прекрасной половиной человечества.

«Источник нашей мудрости – наш опыт. Источник нашего опыта – наша глупость», — сказал один француз *. Слово «глупость» здесь, я бы поменял на понятие «незнание». Ведь на уровне глупости можно зацепиться и так висеть на этом крючке всю жизнь. Когда понимаешь значение слова «незнание» и не согласен с сутью его, тогда перед тобою открываются двери познания. Таким образом, шагаем от незнания, неопытности к опыту и далее, надо надеяться, к мудрости. Исследовать время превращения отрока в юношу, пожалуй, одно из самых интересных и трудных, у каждого протекает по-своему, и делиться процессом вряд ли стоит, можно нарваться на резкое несогласие.

«И ад, и Земля, и Небо с особым вниманием следят за человеком в ту роковую пору, когда в него вселяется Эрос», — доверимся словам величайшего русского философа **, сказавшего сакральное таинство возмужания человека, где меняются наши отношения со сверстниками другого пола. Но почему «роковая пора»? Именно в это время наша совесть остро переживает давление противоположных чувств. Ощущение неподобающего, вызывающего боязнь, отталкивание, постыдность, и одновременно влекущее, таинственно-незнакомое, вспыхивающее жаром и обдающее пламенем зарождающейся страсти, ищущее оправдания. Превалирование одной из них уже будет приводить к деформации моральных и духовных сторон человека в его дальнейшей жизни, по словам известного богослова и профессора ***. В общем, эта удивительная пора, время мужания, много в ней остаётся за чертою несказанного и невыраженного!

А школьная пора, девятых, десятых классов, не менее удивительная… В моей жизни, пожалуй, была одной из самых интересных, потому что более осознанная, более взрослая. Это не значит, что раннее школьное время было несчастливым или менее важным. Пусть не покажется моим соклассникам, что я преуменьшаю ту пору, с первого по восьмой класс, или Боже упаси!, пренебрегаю им и ими, но здесь мы все перешли к взрослению и заметному изменению, как во внешнем, так и внутреннем своём миросозерцании. Согласитесь, ведь мы по-другому стали смотреть на мир, на сверстников. Резко обозначились отличительные черты каждого не только во внешности, но и характере, мы вдруг стали более избирательнее, требовательнее друг к другу, мы стали обращать внимание на какие-то особенности проявления поведения рядом живущего, учащегося, которые до сих пор оставались незаметными. Тот стал почему-то красивее, а этот вдруг взрослее и рассудительнее, мы обозначались в силу заложенной в нас на генетическом, родовом уровне информации… Мы становились! Прав философ, даже мы следили с особым вниманием друг за другом…

5

Достаточно пока рассуждений и вернёмся к нам, ученикам девятого класса. Мы как-то все, не сговариваясь, стали дружить с девочками, а девочки с нами. «Нас шестнадцать, нам по шестнадцать» - был девиз нашей группы из нашего класса, дело в том, что в классе было немало учеников с интерната и со многими из них у нас почти не пересекались внешкольные интересы, на выходные дни почти все они разъезжались по домам. Однако в классе мы были все дружны, не было ссор и недоразумений, не говоря уже о драках. У меня лично всегда было приятельское отношение к ним, вспоминая о сёстрах, которые тоже не один год жили в интернате. Человек двадцать из нашего класса учились хорошо, сильно, а остальные в силу своих возможностей тянулись за сильными учениками. И было хорошо, правда хорошо в нашем школьном коллективе и, если кто зарывался, в своём шалунстве, у кого просыпались отголоски детства, того ставили на место сами ученики, особенно наши девочки. Ставили на место и меня, когда осмелев, становился дерзким и заносчивым, а это порой случалось, ведь я взрослел и забредал в разные ответвления лабиринта своего поведения. Пробовал «можно и нельзя» на эмпирическом уровне, то есть через опыт.

Уроки наши проходили при всей нашей серьёзности временами с долей несерьёзности и откровенного смеха. Лида, мой славный дружочек из девочек, была не просто смешливым, но свой смех порою остановить не могла. Уж если кто её смешил, то в потоке звонкого заливистого смеха удержу не было. И почему-то большей частью происходило это на уроке географии. Милейший Севастьян Николаевич, со свойственной ему интеллигентностью, останавливал урок, просил её выйти из класса, успокоиться. При этом она мгновенно становилась сверхсерьёзной и важно шла к двери. Стоило только ей повернуться к классу и посмотреть в сторону провокатора этого смеха, фонтанировал новый взрыв смеха и уже за дверью, в коридоре, затихал удаляясь. Скоро возвращалась и скромно, потупя взор долу, проговаривала:

— Севастьян Николаевич, простите, пожалуйста, больше не повториться, — теперь главное, не смотреть в сторону, не встретиться глазами со злодеем, смешившим её, возвращалась на своё место, с видом серьёзным, лишь в глазах плясали смешливые бесики. Мы тоже смирели, не подставлять же подругу под новое замечание. Севастьян Николаевич хоть и добр, но бывает крут, завуч всё ж таки…

По предмету «Обществоведение» вела уроки Александра Спиридоновна, человек уникальный и во многом самобытный, впрочем, заставляющий нас прислушиваться к вопросам нашей же дисциплины…

— «Не каждый поступок или намерение человека полно и точно выражают его характер». Бобков, вам первое предупреждение, — и, не меняя тона, не повысив голоса, Александра Спиридоновна продолжает, — «…Человек совершает разные поступки. Многие из них являются случайными, не свойственные ему…». Куликовский, второе замечание, — продолжает она в том же духе и когда кому-то выпадает третье замечание, она поднимает голову и говорит: «Такой-то выйдите из класса!», — и тот выходит, спорить бесполезно, урок продолжался, — «Возможно, вы плохо себя чувствовали. Но если в подобных ситуациях вы так поступаете всегда, то это уже характерный для вас поступок, который стал скверной привычкой, свидетельствующей о невоспитанности...» ****

— Куликовский, — поднимает она меня, — А скажите, что собою представляет «характер человека»?

Я что-то мычу про совокупность свойств, проявляющих в действиях и поступках…

— Вот, вот, Куликовский, человек «определяется не только тем, что делает, но и тем как он это делает и какие цели ставит перед собой». Так какие цели ставите вы перед собой, разговаривая на уроке? — не повышая до сих пор голоса, вопрошает учитель. И ты садишься, пристыженный и до третьего замечания не дотягиваешь.

Уроки по математике проходили тоже своеобразно. Валентина Григорьевна выделила группу учеников, куда я входил, и давала отдельное задание. Тем, кто раньше всех решал, ставила оценки. Редко кто из группы что-то делал возле доски, решал задачу или доказывал теорему. Это была прерогатива тех, кому математика давалась с трудом. В группе этой тоже частенько давала индивидуальное, личное задание на уроке и домой, причём брала примеры или доказательства теоремы не из программного учебника. У меня откуда-то появилась нехорошая привычка специально стоять и разговаривать с кем-нибудь, после того, как в класс входила учительница, оговорюсь, только на математике, вредничал перед Валентиной Григорьевной. Прощала мне, знала, что хорошо к ней отношусь и люблю, как преподавателя.

— Подождём, пока Куликовский наговорится, — спокойно говорила она, класс начинал роптать, а я словно спохватившись, замолкал и садился на место, — Здравствуйте, начнём урок. К доске пойдёт…, — называлась фамилия…

Несмотря на моё знание математики, на выпускном экзамене получил трояк, выпучив от удивления глаза, я же был уверен в правильности решения и мысленной пятёрке, а тут такое!? Поспешил выяснять. Оказалось, что теорему я доказал не по учебнику, как того требовала программа. Я в несогласии, доказал теорему верно, но более длинным путём, ну и что, что надо было от противного, разница-то какая?

— Иди, возьми учебник, посмотри доказательство и тебе станет стыдно за себя, — сказала Валентина Григорьевна, когда я пытался выяснить и выражать возмущение, по выставленной оценке.

Стыдно, Валентина Григорьевна, стыдно, что порою вёл себя так, не видя, не ценя Вашей преданности школе, дисциплине, Вашей любви и терпеливости по отношению к нам, ученикам, что временами зарывались мы в собственном всезнайстве и максимализме. Не сердитесь и простите нас великодушно, теперь мы знаем это, а зная, делаем низкий поклон всем Вам Учителя, дорогие наши Друзья, а Вы ими были!

Мы повзрослели и сейчас,

Грустим о прошлой жизни школьной,

Где наша мудрая ГАИ, её уроки и советы

И той влюблённости приветы

Вам одноклассники мои!

Читал я своим одноклассникам на первой встрече с выпускниками, после первого семестра, когда мы, удачно сдав экзамены в институтах, в радости и веселье приехали на первые свои вузовские каникулы. ГАИ – это наш классный руководитель, Галина Александровна Игонина.

Счастье тогда лучилось в нас… Миша, упомянутый выше, собрал нас, мальчишек, и мужской компанией мы гуляли на речке немногим ниже плотины. Употребив вина, не через край, мы плясали и орали песни на округу. Нам было хорошо, нам было по восемнадцать лет и у нас всё было впереди и строили, конечно же, грандиозные планы на жизнь, своё будущее. Мы были все живы! Ах!, какое время было, как многого хотелось, какие просто мы были хорошие! Ещё сильно соединяло нас школьная пора. Мы грустили друг о друге, скучали… Да разве можно описать здесь хоть в малой мере то школьное время. Мы встретились на короткий промежуток жизни, на одной дорожке, прошли по ней, весело прошли, с радостью в душе и благодарностью друг другу, оставив неизгладимый след в памяти нашей. А потом? Затем разбежались в разные стороны, кто куда? В разные города, поступив в разные вузы, на разные специальности. Потом мы встречались иногда, присматривались друг к другу и с грустью отмечали, что пути-дороги жизни разводят всё дальше нас, в разные стороны, уже многое нас не соединяло и всё дальше уводило от единой школьной дорожки. И не только уводило, от дорожки, но и уводило за черту Неведомого... Покидали наши друзья этот мир, уходя от нас навсегда, оставляя нам оставшимся здесь, великое сожаление, а родным слёзы…

------------------------------------------------------

* Саша́ Гитри́ — французский писатель, актёр, режиссёр и продюсер.

** Владимир Соловьёв, русский философ 19 века, Эрос – античный Бог любви.

*** Более подробно можно ознакомиться в работе профессора Осипова А.И. «Брак – таинство богочеловеческое»

**** Учебник Обществоведение Вишневского, 9 класс, стр.15

Источник: https://www.litprichal.ru/work/376254/