Самоучитель телепатии

САМОУЧИТЕЛЬ ТЕЛЕПАТИИ

(литературный сериал)

Первая СЕРИЯ: эпизод №1

ДТП в мегаполисе

«Кто мы? Откуда? Куда идем?»

(фр. «D’ovenons nous?

Que sommes nous

O allons nous?» —

одна из знаменитых

картин Поля Гогена)

Любуясь набережной, я успел дойти до середины моста. Внезапно раздался режущий визг тормозов, от которого я нервно ссутулился и невольно втянул голову в плечи, а через секунду – тяжелый металлический удар со стеклянным хрустом заставил меня резко обернуться.

Замешкайся я на миг, точно бы погиб: прямо на меня с проезжей части, ломая перила ограждения, пёрла шеститонная громада троллейбуса. Он был так близко, что за долю секунды я успел разглядеть сквозь лобовое стекло бледного, как мел, водителя с перекошенным от испуга лицом. И пока моя голова еще обрабатывала неожиданную картинку, ноги, действуя абсолютно рефлекторно, рванули вперед по узкому тротуару моста, висящему над рекой на высоте пятиэтажного дома. Сказать, что я отбежал быстро – значит, ничего не сказать: испугом меня словно отбросило! Так, что через четыре прыжка и одну секунду я оказался уже метрах в пятнадцати от точки, где троллейбус вломился на пешеходный тротуар…

Здесь я облегченно выдохнул, упершись руками в колени, и вновь оглянулся назад, туда, где троллейбус упрямо рвался за пределы моста. Прямо на моих глазах он ударился правой фарой о наружные перила, отчего фара звонко лопнула, а стойки железного ограждения вырвало из асфальта. Верхняя труба металлических перил натянулась, как струна, и на миг мне показалось, что она остановила тяжелое движение троллейбуса. Он будто замер наискосок тротуара, и было хорошо видно не только лобовое стекло, но и боковые окна салона, за которыми вопили взрослые и дети.

Но на этом движение не кончилось: уступая напору тяжелого корпуса, которого сзади словно что-то выталкивало с проезжей части, перила прогнулись еще сильнее наружу и вниз, выламывая из асфальта стойки одну за другой. Времени на раздумья не оставалось, и я бросился назад к троллейбусу, грозившему через несколько секунд превратиться в братскую могилу.

Перемахнув через перила, я оказался на дороге; в этот момент штанги троллейбуса соскочили с троллейбусных проводов и взлетели кверху одна за другой, вздернутые своими пружинами; меня осыпало снопом искр, когда я оказался у задних окон салона. Внезапно троллейбус сильно тряхнуло! Бросив взгляд влево, я понял почему: передние колеса машины соскочили вниз, и железное днище отвратительно заскрежетало о край моста. Люди внутри просто обезумели от паники. Опасливо выглянув из-за троллейбуса справа, я, наконец, увидел, что его так упорно выталкивало… Тяжелая гружёная фура, ударившая троллейбус сзади, и опрокинувшаяся от этого набок, продолжала по инерции со скрипом скользить вперед. При этом она методично разворачивала троллейбус поперек дороги, одновременно выдавливая его все дальше за край моста. Через секунду фура замерла, полностью перегородив своей тушей проезд по обоим рядам на своей полосе.

Троллейбус опасно замер, почти наполовину вытолкнутый над двадцатиметровым обрывом. И пока он не рухнул вниз, надо было что-то делать…

От падения его удерживала натянутая до предела металлическая труба перил, державшаяся, как тетива, на крайних креплениях. Бросившись к задним окнам троллейбуса, я изо всех сил забарабанил по стеклам и закричал, надрывая голосовые связки: «Всем – на заднюю площадку! Скажите, пусть все соберутся у задней двери! Да хватит снимать меня на камеру, идиот! Пусть все сгрудятся у задних окон, иначе вы разобьетесь!» Не прекращая кричать, я схватился голыми руками за трос, которым обычно опускают вниз троллейбусные штанги. Он оказался промасленным, с острыми заусенцами. Тогда я сорвал с себя куртку и, вставив руки в рукава, как в защитные перчатки, резко потянул трос на себя. Поддался он неохотно, но через пару секунд мне удалось опустить левую штангу, а еще через мгновение – закрепить её под фиксирующим крюком на крыше.

Криков в салоне я уже не различал, их заглушали сигналы машин, застрявших в пробке позади опрокинутой фуры, шумы от авто, мчавших по встречной полосе и нарастающие издалека звуки милицейских сирен. Отступая спиной вперед через всю проезжую часть, я продолжал упрямо вытягивать трос из большой катушки, закрепленной под задним окном троллейбуса. Первое, что пришло мне в голову, зацепить этот канатик за одну из стоек разделительной полосы, чтобы удержать «рогатого» от срыва. Но поравнявшись с ограждением, я понял, насколько оно хлипкое.

По встречной полосе, прямо за ограждением, сновали машины. Правда, уже не на полной скорости, поскольку каждый водитель, приближаясь к месту аварии, сбавлял газ, чтобы лучше рассмотреть, что случилось.

Тогда я, не выпуская из рук троллейбусный трос, неуклюже перевалился через ограждение на встречную полосу, где чуть не угодил под колеса медленно катившего грузовика. Спасибо реакции шофёра и крепким тормозам: машина остановилась, как вкопанная за полметра от моего тела, упавшего боком на асфальт. Кабина едва успела плавно качнуться над моей головой и шумно фыркнуть пневматикой, как я уже вскочил и, увидев взволнованное лицо небритого водителя, прокричал ему: «Подай вперед! Надо трос зацепить!» Он всё понял. Двигатель зарычал, и, пропуская самосвал, я вжался в разделительное ограждение. Откатив вперед метра три-четыре, грузовик замер, и я потянул троллейбусный трос к буксировочному крюку. В голове пульсировала лишь одна мысль: «только бы хватило длины… только бы зацепить!..» К счастью троса хватило. Я смог не только зацепить, но еще и намотать пару петель для верности. Перескочив обратно на дорогу с терпящим бедствие троллейбусом, я замахал в сторону самосвала руками и заорал его шоферу: «Газуй!» Грузовик взревел и, растягивая трос, натужно потянул его за собой.

Я в этот момент был уже около задней двери троллейбуса и с ужасом понял, что её заклинило из-за столкновения с фурой. Бледный водитель с каким-то спортсменом безуспешно пытались раскрыть её изнутри вручную. И вдруг мне ударил в нос резкий запах бензина. Глянув под ноги, я увидел, что стою посреди широкого топливного ручейка, плавно сочащегося из-под опрокинутой фуры. В лужице бензина мелькнуло отражение торчащей в небо троллейбусной штанги, которая нервно раскачивалась, едва не задевая контактные электрические кабели. Меня всего прошибло холодным потом. Именно сейчас мне стало по-настоящему страшно! Ведь одной искры хватит, чтобы…

Звук бьющегося стекла вернул меня к реальности. Я еле успел прикрыться руками от посыпавшегося сверху оконного крошева – это водитель троллейбуса разбил наконец-то аварийный выход рядом с задней дверью. Из разбитого окна наружу хлынул поток истерических криков и ругани, а за ним начали прыгать люди. Я кричал, чтобы пропустили детей, помогал спрыгивать женщинам, стараясь перекричать шум и вопли, торопил всех убраться с места аварии. Троллейбус раскачивало, но трос от штанги, натянутый самосвалом, все еще позволял сохранить равновесие.

Когда из салона выпрыгнул водитель и, держась за разбитое колено, прохрипел, что внутри никого не осталось, я все же заглянул внутрь для очистки совести. Пусто! Спрыгнув вниз, и подставив плечо хромающему водителю, я помог ему пробраться под звенящим от натяжения тросом, зацепленным за рычащий самосвал.

Не успели мы проковылять и пяти шагов, как сзади раздался острый хлопок, словно выстрел или резкий щелчок кнута, от которого мы в испуге повалились на асфальт. Обернувшись, я увидел, что трос лопнул, не выдержав натяжения, и троллейбус, высекая днищем искры, стал сползать, накреняясь, за край моста. И буквально за миг до того, как он рухнул в реку, вспыхнул бензиновый ручей, проложивший под троллейбусом свое русло. Яркое пламя быстро метнулось от края моста назад – к лежащей фуре, бойко взбежало по шасси к бензобаку, и… оглушительный взрыв поглотил кабину дальнобойного тягача!

Мне в тот момент подумалось, что, ведь, у меня был шанс спасти его… того водителя фуры. Но я даже не попытался этого сделать. Просто не вспомнил о нём в суматохе.

А теперь уже поздно – человека не стало…

Лицо обдавало жаром полыхающего пламени. Мы с водителем троллейбуса поспешили подняться и, обнявшись, как два закадычных друга, двинулись пошатывающейся походкой прочь от места аварии.

Пока мы доплелись до выхода с моста, на меня навалилась усталость. Тело ныло, саднили ладони, в голове пульсировала горячая кровь. К нам уже бежали какие-то люди в форме МЧС. Они подхватили нас под руки и помогли дойти до лавочек рядом с зеленым газоном. На нем прямо среди клумб рассаживали на одеялах всех пострадавших. У самой травы от меня отцепили хромого водителя и посоветовали, присесть – отдохнуть.

Меня и, правда, непреодолимо тянуло усесться на расстеленное одеяло, однако, колени мои дрожали и, не рассчитав сил, я неловко повалился на спину. Раскинул руки, закрыл глаза и блаженно потянулся! И это было ни с чем несравнимое удовольствие…

* * *

Не знаю, сколько прошло времени. Пять минут или полчаса? Мне было хорошо. Было уже не страшно. Вокруг сновали люди: врачи, дорожный патруль, МЧС, милиция… Живые хорошие люди. И я – живой. Меня не раздавил троллейбус, не задавил самосвал; и лопнувший трос меня не покалечил. Я не сгорел при взрыве! Да, я – настоящий счастливчик!

Кто-то осторожно тронул меня за рукав, и мой прищуренный глаз нехотя приоткрылся. Надо мною склонилась молоденькая медсестра в белом халате, надетом поверх светло-зеленой врачебной униформы.

- Дай-ка, я тебя осмотрю, - тонким, но строгим голосом приказала она, - На ноги встать можешь?

- Вроде, да, - подчинился я и медленно приподнялся. Девушка принялась уверенно крутить и ощупывать мою голову. Потом с непонятной целью стала оттягивать нижние веки и светить мне в глаза фонариком, но я героически вытерпел весь набор мучительных процедур. Завершая осмотр, юная медсестра без тени смущения попросила меня раздеться до пояса, и, не найдя иных повреждений, начала обрабатывать кровавые ссадины на ладонях.

Пока шел медосмотр, я огляделся. Откуда-то издалека, приближались сирены машин скорой помощи. Над мостом понимался густой столб черного дыма, но пламя уже тушили белой пеной из широких труб противопожарной автоцистерны. Патрульные перекрыли движение и оцепили мост. Рядом с оцеплением теснилось несколько журналистских автофургонов, и было видно, как офицер отмахивается от надоедливых репортеров с видеокамерами. Как видно, телевизионщикам очень хотелось снять место аварии вблизи, но их не пускали.

Журналистам можно было только посочувствовать. Однако, нашлись и те, кого оставалось просто пожалеть: на обочине перед газоном резво припарковался опоздавший фургон с логотипом «Вести Мегаполиса» и спутниковой тарелкой на крыше. Увы, эти ребята сильно отстали от своих коллег, а в репортерской профессии побеждает тот, кто первым прибывает на место событий.

Однако, парочка, которая выпорхнула из фургона, вела себя как многократный чемпион эксклюзивных сенсаций. Захлопнув сдвижную дверцу, по траве уверенно зашагали долговязый видеооператор с большой камерой на плече и элегантная женщина-репортер в строгом брючном костюме. Доставая из сумочки диктофон и не глядя на своего напарника, журналистка по-деловому коротко отдавала распоряжения:

- Мне нужен общий план с берега, секунд на десять; если получится удачно приблизить, сними отдельно, как тушат на мосту. Обязательно сделай вид на останки троллейбуса: максимально крупный план, насколько это будет возможно.

Оператор, молча, кивал, вышагивая сбоку, а его руководительница продолжала жесткой скороговоркой:

- Пока ты делаешь общие планы, я опрошу очевидцев, уточню подробности. Как закончишь, сразу ко мне: снимем наиболее интересных типажей – водителя или пассажиров…

На этих словах оба телевизионщика поравнялись с нами и остановились. Здесь журналистка впервые подняла глаза на напарника и произнесла:

- И, если кто-то снял аварию на мобильник, выйдет отличный видеоряд. Слайд-шоу от камер дорожного наблюдения плюс видео очевидца – это уже не минутный ролик, это, - она покачала головой, прикидывая в уме, - получится репортаж минуты на четыре. Плюс мои комментарии… Можем дотянуть до шести минут!

Молчаливый оператор снова кивнул. Уже не глядя на свою напарницу, он профессиональным взглядом оценивал речную набережную, наверное, в поисках точки с наилучшим ракурсом для съёмки панорамы моста.

- Действуй! – отпустила его журналистка, но тут же добавила, - Работаем быстро, чтобы успеть отослать материал к экстренному выпуску!

Оператор сорвался с места и заспешил к берегу реки с тяжелой камерой на плече. Его напарница задержалась на секунду, поправляя челку, и решительно направилась в гущу пострадавших.

Я не смог удержать улыбки, до того это было похоже на киношную сцену из типичного американского фильма про погони телеведущих за сенсациями. Но медсестра, бинтовавшая мне левую руку, неодобрительно проворчала:

- Чему радуетесь? Вот я не люблю телевизионщиков.

- Чем же они вам так насолили? – полюбопытствовал я, глядя на милое лицо юного медика и продолжая улыбаться.

- Они зарабатывают на чужом горе. Слетаются, как падальщики на убийства и аварии с катастрофами…

- В чем-то вы, конечно правы. Но, ведь, должен кто-то сообщать о новостях? – уже без улыбки осторожно поинтересовался я.

- Одно дело просто сообщить, а другое – смаковать чернуху во всех подробностях! Тьфу! Противно, - с этими словами она резко дернула узел, туго завязывая повязку.

- А мне казалось, что медики и журналисты похожи, - честно признался я.

- Что у нас может быть с ними общего? - с вызовом спросила медсестра, - Мы жизни спасаем!

- Хороший врач должен быть циничным, - как можно мягче сказал я, - Докторам приходится отстраняться от боли и страдания своих больных, чтобы сохранять ясную голову. Легко ли будет врачу поставить верный диагноз, если он переживает за каждого из своих пациентов? Так никаких нервов не хватит. Или я не прав?

Девушка молчала и сосредоточенно обрабатывала мою вторую руку йодным тампоном. Тогда я с легким вздохом подытожил:

- Вот и выходит, что и журналисты и медики одинаково рассматривают людей: как «материал» для своей работы.

Щеки медсестры вспыхнули румянцем, но она, молча, отложила йод и потянулась за бинтом для повязки. Тут мне стало неловко:

- Господи, какой же я болван! Вы мне первую помощь оказываете, а я вместо благодарности, обвиняю вас в цинизме, да ещё сравниваю с ненавистными тележурналистами…

- Не надо извиняться, - холодно проронила девушка, - Пусть каждый из нас остаётся при своем мнении. Но одно я знаю точно. Даже самый циничный медик не станет изображать притворное сочувствие, чтобы выудить у пострадавших побольше щекочущих нервы подробностей. Как, например, сейчас это делает та репортерша!

Я оглянулся. Действительно, в центре газона, присев на корточки, уже знакомая нам журналистка с озабоченным лицом расспрашивала о чем-то школьника, держа перед ним диктофон. Мальчишка увлеченно отвечал ей, одновременно показывая что-то на экране своего смартфона.

- Вы правы. Беру свои слова обратно, - вздохнул я, - Вот оно – счастье: нашелся очевидец с видеозаписью. Так что теперь, после короткого торга, «акулами телеэфира» обеспечен репортаж аж на целых шесть минут!

Медсестричка уловила легкую иронию в моем голосе и грустно улыбнулась:

- Именно это меня и раздражает: под словами о сочувствии скрывается погоня за секундами остросюжетного репортажа. Но сегодня кровавой сенсации не будет! Слава богу, все живы; ни у кого нет тяжелых повреждений.

- Постойте! – встрепенулся я, - а как же водитель взорвавшейся фуры? Разве он не сгорел?

- С какой стати? – удивилась медсестра, - его успели вытащить еще до взрыва. Люди, которые ехали позади него, помогли ему выбраться. Так что он отделался сотрясением мозга и несколькими ушибами.

Её слова произвели на меня просто чудодейственный эффект! Как будто эта девушка вытащила на свет мою совесть, сконфуженно, прятавшуюся впотьмах и встряхнула её, словно чистую простыню. И от этого весь стыд с неё осыпался, а совесть расправила крылья и озарила мою душу чувством небывалого облегчения!

Я стоял, глупо улыбаясь и не замечая ничего вокруг. Не обращая внимания на долговязого телеоператора, быстрым шагом шедшего обратно к своей напарнице, я наклонился к уху медсестры и негромко поблагодарил:

- Спасибо! Спасибо тебе… огромное.

- За что спасибо-то?

- Ты у меня камень с души сняла! Я ведь уверен был, что шофер погиб из-за взрыва. Мне покоя мысль не давала, что не успел я его спасти…

- Да стой ты, не дергайся! Дай повязку до конца наложить, спасатель, - беззлобно проворчала медсестра.

Я умолк и стал смотреть в сторону, откуда возвращались тележурналисты. Оператор на ходу достал из недр своего многокарманного жилета легкую складную треногу, которую принялся устанавливать метрах в пяти сбоку от нас. Журналистка при этом непрерывно шептала ему что-то на ухо. Когда камера была установлена, напарница с микрофоном в руках уже стояла перед ней на фоне дымящего моста.

- Готов? – громко спросила она и, получив утвердительный кивок оператора, скомандовала, - Снимаем!

- Лилия Грановская и Антон Березин – специально для «Вестей Мегаполиса»: Сегодня, в четверг в 14 часов 17 минут по столичному времени произошла чудовищная авария на Братеевском мосту. По неизвестным причинам водитель дальнобойного тягача не справился с управлением и врезался в переполненный впереди идущий троллейбус, шедший по маршруту №34, - профессионально-разборчивой скороговоркой декламировала телеведущая, - От удара тягач опрокинуло набок и повредило топливный бак…

Излагая для телезрителей краткую историю происшествия, репортер Грановская плавно двигалась по широкой дуге вокруг телекамеры так, что задний фон постепенно менялся.

- Троллейбус, вытолкнутый в результате столкновения за пределы проезжей части, пробил двойное ограждение пешеходного тротуара и замер, наполовину свесившись над двадцатиметровой пропастью. После полутора минут балансирования он рухнул вниз, вызвав сноп искр, от которых воспламенился вытекший из тягача бензин, что и привело ко взрыву самого тягача. В общей сложности жертвами ДТП могло стать тридцать человек: 27 пассажиров троллейбуса, два водителя и один случайный пешеход.

Теперь за спиной журналистки был виден газон с сидящими на нем пассажирами троллейбуса, которых опрашивали сотрудники госавтоинспекции.

- Но я рада сообщить, что все участники аварии живы! Более того, никто серьёзно не пострадал, - продолжая двигаться вокруг камеры, говорила журналистка, - И все это – заслуга одного молодого человека, случайного прохожего, оказавшегося на месте событий. Именно его решительные действия спасли жизнь всем, кто ехал в троллейбусе по маршруту №34.

Последние слова Лилия Грановская произнесла, подойдя вплотную к нам с медсестрой. Мне показалось, что объектив видеокамеры уставился в упор на мою ничем не примечательную физиономию.

- Что скажет медицина о самочувствии героя, только что спасшего 28 человек? – журналистка протянула микрофон медсестре, затягивавшей последний узелок бинта на моей второй руке.

- Жить будет, - не глядя в камеру, коротко ответила девушка. Было видно, что ей неловко и неприятно общаться с бесцеремонными телевизионщиками. Она отступила в сторону и присев на корточки, стала быстро собирать саквояж с бинтами и препаратами.

- Вам слово, молодой человек. Сегодня Вы – герой дня! – Грановская протянула ко мне микрофон с логотипом «Вести Мегаполиса».

- Только, пожалуйста, - вежливо попросил я, - не задавайте глупых вопросов, типа: «что вы чувствовали в этот момент?» И вообще, я спешу. Мне уже пора уходить.

- Всего пару вопросов! Телезрителям нашего канала, интересно, почему вы, рискуя собственной жизнью, бросились на помощь к пассажирам троллейбуса?

- Там были дети, женщины. Они так кричали, что я не смог поступить иначе. Мне кажется, вы бы также поступили на моём месте. Или я не прав? – попытался пошутить я и подмигнул на прощание уходившей медсестре.

- Вы поступили благородно. Объясните, как вам удалось, так быстро сориентироваться в ситуации? В вашей жизни уже случалось что-то подобное?

- Нет, не припоминаю ничего похожего в своем прошлом. Когда на меня троллейбус чуть не наехал, времени не было думать. Там всё решали секунды. Руки, ноги сами все делали. Вы лучше отыщите шофера самосвала, за который я трос цеплял. Если бы не он, все мои старания пропали бы впустую. Надеюсь, я сумел ответить на ваши два вопроса? Спасибо за интервью. Всего хорошего, мне пора! – и я стал вертеть головой в поисках своей куртки.

- И вам спасибо! Мы обязательно найдем водителя самосвала, который помог вам спасти стольких людей. Скажите, можем ли мы на прощание узнать, как вас зовут? Кому обязаны жизнью почти три десятка человек? Надеюсь, имя благородного героя – не государственная тайна? – Лилия Грановская была само обаяние, прощаясь со мной. И потому моя недавно воспрянувшая чистая совесть не позволила мне проигнорировать дополнительный вопрос:

- Нет, конечно. Честно говоря, я не страдаю излишней скромностью и секрета из своего имени не делаю. Меня зовут… - здесь я почему-то запнулся, - одну секунду… Вертится на кончике языка, сейчас скажу…

Телеведущая вопросительно подняла брови, ожидая ответа. «Глаз» телекамеры безжалостно фиксировал всю гамму переживаний сменявшихся на моём лице: от легкой растерянности, через озадаченность, переходящую в озабоченность и, наконец, к чувству ужасного потрясения от потери такой родной и настолько простой вещи, как собственное имя!

- Вы не можете вспомнить, как вас зовут? – недоверчиво спросила Лилия, и в это момент мне послышались настоящие человеческие нотки сочувствия в её голосе.

- Не помню!.. – убитым голосом признался я, - Боже мой! Как же это?!

Я действительно не мог вспомнить ни своего имени, ни фамилии, ничего даже похожего на кличку…

- Скажите, а куда вы торопились уйти? – попыталась помочь мне журналистка, снова подойдя с микрофоном вплотную.

- Я помню, что спешил. Меня, наверное, ждут…

- А куда вы спешили? Кто вас ждёт?

- Я… не помню, - запинаясь, пробормотал я и уже совсем тихо прошептал, хватаясь руками за голову, - Господи, что ж такое?

Кто я? Откуда? Куда иду?

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Первая СЕРИЯ: эпизод №2

ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ

«Я знаю, что ничего не знаю»

(Сократ. Или Демокрит?)

- Вы не можете вспомнить, как вас зовут? – недоверчиво спросила Лилия, и в этот момент мне послышались настоящие человеческие нотки сочувствия в её голосе.

- Не помню!.. – убитым голосом признался я, - Боже мой! Как же это?!

Я действительно не мог вспомнить ни своего имени, ни фамилии, ничего, даже похожего на кличку…

- Скажите, а куда вы торопились уйти? – попыталась помочь мне журналистка, снова подойдя с микрофоном вплотную.

- Я помню, что спешил. Меня, наверное, ждут…

- А куда вы спешили? Кто вас ждёт?

- Я… не помню, - запинаясь, пробормотал я и уже совсем тихо прошептал, хватаясь руками за голову, - Господи, что ж такое?

Грановская на секунду потеряла дар речи. Её рука с микрофоном растерянно опустилась. Не зная, что делать, Лилия обменялась взглядами со своим напарником:

- Что скажешь, Антон?

Видеооператор, продолжавший невозмутимо снимать, впервые за все время подал голос. Размеренным баском он спокойно произнес:

- Забыть своё имя – круто. Своё имя даже собачки помнят. Спасатель с амнезией – это эксклюзив.

Эти слова вернули журналистку к жизни. Глаза её азартно вспыхнули, но в ту же секунду она взяла себя в руки и с озабоченным видом повернулась ко мне:

- Спокойно, парень! Без паники. Мы тебе поможем. Ты – настоящий герой и тебя увидят миллионы телезрителей. Твои родные тебя опознают, и ты обязательно вернешься домой. Слышишь?

Увы, в тот момент я ничего не слышал. Ошеломляющее открытие буквально пригвоздило меня к месту. С разведенными в сторону руками, стоя ссутулившись посреди газона и тупо уставившись себе под ноги, я был похож на человека, который напряженно замер, обронив из рук что-то мелкое и хрупкое. Но если другие боялись пошевелиться, чтобы случайно не раздавить в траве свою ценную пропажу, то я замер, в той же позе, напряженно прислушиваясь к своему внутреннему голосу.

В бурлящем от волнения мозгу теплилась надежда, что если обождать минуту-другую, то небывалое наваждение спадет. Просто не надо делать резких движений, чтобы не спугнуть мысль.

Телеведущая помахала ладонью перед моим лицом:

- Эй, ты с нами? – и, не дождавшись ответа, обратилась к оператору, - Он ни на что не реагирует. Парень в состоянии шока!

Высокорослый Антон деловито констатировал:

- Шикарно: прямо как в фильме «Идентификация Борна». Занятно, какие тараканы в голове у этого типа?

- Перестань. Дай подумать… Ты знаешь, его сейчас нельзя оставлять одного. Если мы его бросим, эксклюзив могут перехватить. А времени в обрез! Ступай, срочно перешли репортаж в студию, а я пока побуду с нашим героем. Как закончишь, сразу сюда!

Антон ловко снял камеру со штатива и, оставив треногу на газоне, помчался к своему телевизионному фургончику. Задумчиво глядя на меня, Грановская достала из внутреннего кармана узкий серебристый портсигар, кончиками ногтей выудила оттуда тонкую ментоловую сигарету и закурила.

Нахлынувшее на меня оцепенение, стало спадать. Желанная мысль, несмотря на полную неподвижность, так и не вынырнула на поверхность сознания. Я понял, что надо пробовать что-нибудь другое. Меня слегка покачивало, и, сделав несколько шагов навстречу одинокому штативу, я взялся двумя руками за его верхушку и обрел устойчивость. Да! Мне не хватает устойчивости. Надо успокоиться. Прочь волнение и тревогу! Надо спокойно разобраться в ситуации. Без нервов – только логика.

Итак: я не могу вспомнить, как меня зовут. Значит, мне нужно узнать откуда-нибудь своё имя, фамилию и отчество. И адрес.

Вопрос: откуда можно узнать ФИО и адрес человека? Правильно из паспорта! Или еще из каких-нибудь документов. А где мои документы? Не помню…

Продолжая размышлять, я начал лихорадочно обшаривать все карманы в брюках и рубашке. Удалось найти несколько денежных мятых купюр, горстку мелочи, английскую булавку, использованный билет на речную прогулку на катере, пару жетонов на метро… Больше ничего. Ни кошелька, ни телефона, ни документов!

Стоп. Сформулируем иначе: куда бы я положил свои документы? Я бы положил их во внутренний карман куртки, потому что в брюках передние карманы мнутся, а из заднего могут в толчее утащить. Без сомнений, документы надежнее всего носить во внутренних карманах куртки, но… где же куртка?

- Мне нужно найти свою куртку. Там мои документы, - окрепшим голосом сказал я вслух.

- Что? – не расслышала журналистка.

- Я говорю, что у меня документы в куртке! Надо её найти, - заявил я, распрямляясь.

- Документы – это вариант. Давай вспоминай, где и зачем ты раздевался?

- Когда меня медсестра осматривала, я до пояса все снимал. Может она мою куртку?..

- …унесла? – ехидно уточнила Грановская.

- …видела? – обиженно закончил я свой вариант вопроса.

- Опиши, как она выглядит? – затушив сигарету, спросила Лилия.

- Молодая, светловолосая, с аптечкой… - начал я, но журналистка меня перебила:

- Я не о медсестре спросила! Её-то я помню – у меня память на лица профессиональная. Опиши, какая у тебя куртка была?

- Обычная джинсовая. Утеплённая, синего цвета: классический индиго, - уверенно и без колебаний вспомнил я.

Телеведущая одернула полы своего жакета и, внутренне решившись, предложила:

- Услуга за услугу: я по-быстрому разыщу твою медсестру, если ты обещаешь, не наделать за это время глупостей.

- Каких еще глупостей? – не понял я.

Грановская склонилась к моему уху и, скользя взглядом по сторонам, объяснила, понизив голос:

- Вдруг, ты ищешь предлог, чтобы смыться? Давай начистоту: откуда мне знать, что ты на самом деле забыл своё имя, а не устраиваешь идиотский розыгрыш?

- Розыгрыш? Но зачем? – я все больше недоумевал.

- А кто тебя знает? Может, ты журналистов не любишь, а может быть, совершив преступление, скрываешься от розыска?

Довод Лилии, показался мне неожиданным, но резонным. Я помолчал, переваривая её логику, и обиженно возразил:

- Если бы я хотел сохранить анонимность, я бы вообще не стал вам отвечать. Ушел бы молча. Или еще лучше: назвался бы каким-нибудь Ивановым, чтобы следы замести.

Услышав это, репортерша вдруг почему-то широко улыбнулась.

- Видно ты и вправду не притворяешься, – разглядывая меня, изумилась она, - Если бы ты назвался Ивановым, то наоборот вызвал бы еще больше подозрений. Наши лица порой говорят лучше наших фамилий.

- Простите!.. Чем это вам не нравится моё лицо? – напрягся я и ощупал свой лоб и щеки с подбородком, - До свидания! Мне надо срочно найти свою куртку.

- Остынь, парень. Нормальное у тебя лицо. Я просто не так выразилась. Не стоит тебе сейчас суетиться. Посмотри вокруг!

Я оглянулся. Большой зеленый газон был хаотично застелен одеялами для спасенных пассажиров. Люди сидели и стояли по два-три человека поодаль друг от друга, но почему-то все еще не расходились. Поискав глазами, я заметил пару автоинспекторов, методично опрашивавших народ, и собиравших подписи у пострадавших.

Следя за моим взглядом, журналистка выпустила тонкую струйку дыма и по-товарищески поделилась своими соображениями:

- Видишь, место происшествия оцеплено. Вокруг полно милиции, а ты без документов. Налицо нарушение паспортного режима. Загребут в кутузку до выяснения личности, еще и бока намять могут. Оно тебе надо?

- Да за что меня бить-то?

- За то, что установить твою личность будет сложно: документов при тебе нет, а имя свое настоящее ты почему-то не хочешь говорить. Какой в этом случае самый короткий путь к истине?

- Проверить меня по отпечаткам пальцев? – предположил я.

- Что за наивность! К чему им столько возни с отпечатками и проверками по базам данных, когда чистосердечное признание можно… выбить резиновой дубинкой, - ухмыльнулась Лилия, элегантно стряхивая пепел в сторону.

- Не надо меня запугивать, - отрезал я, - сейчас не сталинские времена, слава богу. Думаете, я не понимаю, что для вас главное затащить меня на свой телеканал и раздуть сенсацию? Что не о моем благополучии вы сейчас печетесь, а о повышении собственного рейтинга?!

После такой бурной тирады с моей стороны Грановская ответила не сразу. Тяжелым взглядом она смерила меня с головы до ног и, холодно произнесла:

- Да. Ты прав. Я ничего не делаю просто так. И из твоего случая я тоже постараюсь извлечь максимум пользы для своей карьеры репортера. Но с чего ты взял, что это мешает мне помочь тебе в поисках близких? Вдумайся, и ты поймешь, что наши интересы совпадают.

Сегодня я сделаю отличный репортаж о ДТП, а ты получишь славу бескорыстного спасителя! Завтра я выпущу ток-шоу о твоей амнезии, и тебе позвонят все, кому знакомо твоё лицо в этом огромном городе. И не позднее чем через сутки ты уже окажешься дома среди своих. Чем это плохо? Лично я в этом не вижу ничего ужасного.

Сказав это, телеведущая снова извлекла портсигар, в котором оказалось небольшое отделение пепельницы, и бросила туда смятый фильтр от докуренной сигареты. В наступившем молчании стало слышно, как один из автоинспекторов устало переругивается с какой-то склочной бабулей, недовольной тем, что ей, страдающей ревматизмом, не дают покинуть холодный газон. Мне стало жалко обоих: и старую бабку и измотанного инспектора. Отвернувшись от них, я наткнулся на вопросительный взгляд журналистки.

- Знаете, Лилия, - я решил сгладить свою резкость, - Вы, наверное, и, правда, желаете мне добра. Просто я в растерянности… Сперва авария, потом взрыв, вдруг эти внезапные провалы в памяти… Мне очень не по себе. Вот вы говорите, меня увидят все горожане, а если я – приезжий? Тогда я и через неделю не отыщу свой дом. Мне кажется надежнее установить мою личность по милицейским базам данных. Разве нет?

Журналистка по-дружески положила мне руку на плечо:

- Я убедилась, что ты меня не разыгрываешь. Давай решать проблемы в порядке их поступления. Первое: надо найти твою куртку. Если там найдутся документы, проблема сразу решена. Если документов не окажется, тогда перейдешь к задаче второй: отыщешь самый эффективный источник данных о себе.

Следовало признать, что в её словах был здравый смысл. Кто знает, вдруг у неё есть полезные связи, которые пригодились бы мне в моём положении? Я осторожно поинтересовался:

- А у вас кто-нибудь знакомый в милиции?

Лилия сокрушенно покачала головой:

- Скажу сразу, в милиции с тобой возиться никто не будет. По двум причинам: во-первых, ты для них – мелкая сошка; во-вторых, они не располагают всем арсеналом средств для идентификации личности. Вот если бы ты попал в поле зрения ФСБ, тогда да: там не только дактилоскопия, с полными базами данных о преступниках и добропорядочных гражданах. Там и компьютерное опознание по лицам, и ДНК-анализ, и детекторы лжи плюс сыворотка правды… Но кто мы с тобой, чтобы они тратили на нас свои секретные разработки? Согласись.

Я сокрушенно кивнул. В её словах была горькая правда.

- К тому же, - шепотом добавила Лилия, - после промывания мозгов в стенах национальной безопасности нормальным человеком мало кому удавалось остаться. Специфика работы ФСБ: с террористами никто не церемонится, агентам главное, успеть предотвратить теракт. И действуют ФСБ-шники жестко по инструкциям, согласно уровням угрозы: синий – желтый – красный. Поверь, я проводила журналистское расследование, и точно знаю, что всех, кто выжил, пройдя ФСБ, прямым ходом забрасывали в психиатрические лечебницы.

- Почему синий? – перебил я телеведущую.

- Что? – осеклась она, и, отстранившись, поймала мой внимательный взгляд.

- Почему синий цвет, если должен быть зеленый – желтый - красный? – упрямо спросил я.

- Потому что речь не о светофоре, а об уровнях террористической угрозы. Синий – повышенный, желтый – высокий, красный – критический! Только не раскисай! Встряхнись, ты же – герой! Вернемся к твоей куртке. Я отыщу её. А ты просто посторожи штатив и никуда не уходи. Идет?

Я, молча, кивнул.

- Вот и славно! Обещаю, что обязательно вытащу тебя из этой передряги, - улыбнулась бывалая журналистка и, хлопнув меня рукой по плечу, уверенным шагом двинулась к машинам скорой помощи.

* * *

Мы со штативом остались одни. Солнышко только-только начинало клониться к закату и наступало начало первых золотистых сумерек – предвестников теплого вечера. Удивительно приятная мягкая погода располагала к умиротворению. Наверное, поэтому среди городского шума мне послышались плеск близкой реки и шорохи травы под ногами. Положив обе ладони на верхушку треноги, я постарался собраться с мыслями.

Если найдется куртка с документами, тогда я спасен.

А если нет? Тогда, что? Да ничего! Что опасного, в том, что человек имя свое забыл? Это же не смертельно. Вот он – я, жив, здоров, не инвалид – руки, ноги целы. Всего-то проблем: три словечка запамятовал. Подумаешь! Во всем остальном я – в норме. В экстремальных ситуациях действую быстро и соображаю не хуже.

Вот и сейчас соображу, что мне делать. К милиции обращаться за помощью действительно рискованно. Они больше военные, чем знатоки работы мозга. Значит, милиция отпадает. Мне моя голова дорога даже с дырявой памятью.

А чтобы память восстановить, лучше всего обратиться к профессионалам. Вопрос: кто лучшие специалисты по человеческим головам? Ответ: какие-нибудь нейрофизиологи, профессора психологии. Короче говоря, врачебные светила.

Где их найти? В медицинских университетах, в академиях… А как к ним пробиться? Легко! Они – люди увлеченные, им достаточно описать мой случай и попросить о помощи… А как правильно описать мой случай? Они же спросят меня: «На что жалуетесь?» А я в ответ: «Забыл напрочь своё имя и адрес». Они уточнять станут: «Больше ничего не забыли?» А я, что отвечу? «Не знаю». Пожалуй, стоит самому пройтись хотя бы анкетным данным. Да-да, надо хотя бы бегло пробежаться…

Итак, приступим:

«Моя национальность? Славянин. Мне от родителей досталась половина русских кровей, а вторая половина – украинских.

И кто из родителей был какой национальности? Хм… не помню, черт побери!

Возраст: сколько мне лет? Мне… полных лет… в этом году исполнится … Господи, неужели я не знаю, сколько мне лет!? Спокойно! Надо вспомнить дату своего рождения. А свой день рождения… я… праздную всегда в один и тот же день… Нет. Не помню…

Ну, хотя бы время года, когда я родился? Постарайся! Ну же… Тоже нет. Глухо.

Надо же, как интересно?! Столько нового о себе узнаю!

И чем дальше, тем страшнее…

Откуда я родом? Из каких краёв? Гм… То есть, где я родился?.. Думай, голова, думай!

…пусто. Никаких ассоциаций.

Моё постоянное место жительства? Это я уже раньше определил, что не знаю. Ну да бог с ним с адресом! Надо вспомнить хотя бы, из какого я города? Москва? Киев? Жмеринка? Ташкент?..

Та-ак… И здесь по нолям.

Спросим шире: какая страна? Как называется моя любимая Родина? А?.. Затрудняюсь ответить, но судя по тому, на каком языке я думаю и говорю, то страна – русскоязычная. Круг поиска сужается до списка бывших республик СССР: Россия, Украина, Беларусь и еще насколько стран, где сохранилась русская речь. Стоп. Это не память, это логика. Хватит себя обманывать, я не помню, гражданином, какой страны являюсь.

Господи! Что же со мной случилось!? Это же капец всему! Амба! Конечная – приехали…

Но не может такого быть, что бы я абсолютно всё про себя забыл? Должно же хоть что-то остаться? Что-нибудь сокровенное… Кого я люблю или кто любит меня?.. Вот, кстати, какое у меня семейное положение? Я женат?

Тогда почему нет кольца? Значит, не женат!

Или… всё гораздо хуже? Ответь, как на духу: какая твоя сексуальная ориентация? А?..

Стоп! Это уже перебор. Нормальная у меня ориентация!

Откуда я знаю? Я же не могу вспомнить ни одной девушки. Может я вообще – девственник?

Не знаю. Отстань! Я устал и мне уже ничего не хочется вспоминать…»

От бесплодных попыток вспомнить свою жизнь навалилось ощущение тупого безразличия. Но по инерции я еще продолжал сам себе задавать вопросы:

«Образование? Есть, наверное. Читать, писать умею. Деньги тоже считать могу.

Профессия? Без понятия.

Место работы? Может я безработный? Или наоборот – Папа Римский!

Кстати, я – верующий или атеист?»

Горе-горе мне, непутевому! И уронив свою несчастную голову, я заскрежетал зубами от беспомощности. Горько мне стало. Слишком многое я забыл. Точнее сказать – всё забыл. И о себе и о своей жизни. Стало очевидно, что дело не в случайной ошибке памяти, а в тотальной утрате собственной личности. Вместо маленького пробела в списке данных я обнаружил зияющие воронки в хранилище личных воспоминаний. Даже не воронки - РУИНЫ.

«Я знаю, что ничего не знаю»

(проверено на себе)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…