Душа, неведомый объект...

АЛЕКСАНДР САМОЙЛЕНКО ВЛАДИВОСТОК

Д У Ш А, Н Е В Е Д О М Ы Й О Б Ъ Е К Т…

Рассказ.

Эпиграф:

Душа - неведомый объект -

Всё рвётся за пределы быта

И даже - за бескрайность бытия!

Ей грустно у разбитого корыта,

У золотого же живёт - свинья!

Гриан смотрит на бегущие по экрану энцефалофона рубиновые строки. Стихотворение это он написал тысячу двести лет назад.

В глаза любимые смотреть,

И взгляд увидеть отрешенный

И отчужденно напряженный.

И обнявшись, сидеть двоим,

Как с одиночеством своим…

Как молод он был тогда! Как свежо и ярко цвел мир вокруг! И Миэла… Он жила и могла бы жить еще тысячи лет…

Любить – и тут же остывать,

И с каждым разом – все сильнее,

Встречаться реже, холоднее…

И думать, думать, думать, думать!

И уходить, и возвращаться,

Так ничего и не придумав.

И вымученно улыбаться.

Нет, мир тот же. Изменилось его собственное восприятие. Состарилось. Или помудрело? И будет мудреть, практически, бесконечно…

Устать от чувств и от обид,

И ревностью переболеть смертельной,

И вдруг опять – любить, любить!

Любить любовью беспредельной!...

Гриан снова и снова вчитывается в давно забытые. но всплывшие почему-то сегодня в памяти слова. С тех пор, как погибла Миэла, он не написал ни строки. Что-то с ним произошло необратимое. «Необратимость»… Понятие, которое в их цивилизации существовать уже не должно. Тем не менее, способность писать стихи пропала. Или метеоритный дождь он принял за звездный час?

Не однажды он погибал и его восстанавливали по «энергии памяти» и нескольким эталонным белковым клеткам. Да, дважды его приходилось материализовывать из Прошлого, но способность творить эмоционально-чувственно к нему так и не вернулось. И лишь иногда, очень редко, обычно перед каким-нибудь грандиозным событием или катастрофой, его охватывало вот такое, как сегодняшнее, размягченное интуитивно-вдохновенное состояние. И тогда он вспоминал.

А вспомнить было что. Хотя, чем дольше он жил, тем больше собственное прошлое казалось ласковым розовым вымыслом. Но разве мало он совершил полезного, даже такого, чего до него не делал никто?

«Спеши делать то, что можешь сделать только ты!» - Одна из главных заповедей профессионалов-мгновенников.

И он спешил. Туда, где был необходим младшим братьям по разуму: приобщить, научить, помочь, спасти… Много раз приходилось жить ему как в микро, так и в макро мирах, то растворяясь в бесконечной делимости «элементарных» частиц, то вливаясь в раскаленную до миллиардов градусов плазму мощного ядра скоплений галактик.

И личная жизнь… Да, она была богатой во всех перевоплощениях. Но настоящей и единственной для него всегда оставалась Миэла. Ну почему, почему одни доживают до великих открытий, а другие нет?! Ее не вернешь из Прошлого, не восстановишь по «энергии памяти»…

Что-то должно произойти. Интуиция тревожит его, размягчает. Эти слезы по прошлому… Он не стыдится их. Да и может ли он чего-либо стыдиться? Ему ли себя стесняться, познающего ежесекундно относительность миров и пространств, бесчисленную вариацию психических законов разумных существ?

Тысячи раз его психологическая сущность взрывалась, разлетаясь в куски, оставалось лишь микроскопическое зернышко его постоянства. Оно обрастало свежей, неведомой ему ранее массой и наступало перерождение.

Вместе с новым обликом Гриан изменялся почти полностью и внутренне. То, что в одном мире считалось невозможным, в другом являлось необходимостью. Когда-то в молодости, он не раз пытался вернуться «к себе», к истокам, разобраться – где же он настоящий.

Но вскоре понял бесполезность подобного занятия. Разве не был он самим собой во всех перевоплощениях? Он становился в иных мирах тем, кем единственно мог стать, чтобы выжить и вступить в контакт с другим, столь отличным от его, разумом…

Официально считалось, что все чужое бесследно таяло в нем и он превращался в самого себя при возвращении в свою галактику.

Сейчас, по инструкции, он должен проверить интуицию, включив интуиограф. Прибор усилит сигналы его мозга и передаст бортовому суперкомпьютеру – Анализатору. Тот предскажет будущее. Если впереди что-то серьезное – корабль вернется в Прошлое и через некоторое время продолжит путь по новому маршруту.

Но как показала и практика, и теория, неизвестное и страшное ОНО вылезет все равно где-нибудь в другом месте.

«То, что будет – будет», - так говорили мгновенники и не пытались уклониться от будущего.

«Что-то сегодня произойдет. Сегодня… Смешно, невероятно, однако, не выходит за рамки объективной мировой реальности. Что такое «сегодня», «завтра», «вчера»? Что такое я сам и мой корабль, за стенами которого в одну секунду моего времени успевают родиться и умереть миллиарды галактик вместе с цивилизациями, не достигшими высшего уровня развития? Кто я? Призрак? Или призрачен тот, внешний мир за бортом? Для них я не существую, потому что для них меня просто нет. Странна материя… Чем призрачней, тем реальнее и научнее».

Обычно Гриан не позволял себе задумываться над относительностью миров, времен и пространств. Инструкция в подобных случаях рекомендовала переключать мышление различными, разработанными для таких депрессивных моментов, способами.

Но сегодня Гриан разрешил себе все. Слезы текли из его глаз, ему было грустно и хорошо. Что-то знакомое появилось в ощущениях. Так у него уже случалось когда-то… Да-да! Ему разрешили тогда первый выход в Большой макро-мир. Двести лет он простоял на планете, поросшей гигантскими мыслящими деревьями. Гриан тоже был деревом. Он решал сложнейшие логические задачи, которые были так дороги и понятны ему, дереву, и которые он так и не смог впоследствии осмыслить, вернувшись к себе. Каждый его листок нес свою определенную и важную функцию. Все вместе они исполняли прекрасные гениальные симфонии, поддерживающие величайший постоянный потенциал вдохновения. Ствол же подтачивали хищные мыслящие жуки. Гриану было больно, прияно, сладостно от этих мазохистских, узаконенных на планете мук. Да, ему было больно, приятно, сладостно, грустно и янтарные капли источали поры его коры, как сейчас источают слезы его глаза…

Корабль Гриана – элементарная частица бион, с отрицательной массой и почти бесконечной скоростью неслась в Полосе – дорожке из «ничего», шириной в десять в минус тридцать восьмой степени сантиметра.

«Что-то должно сегодня случиться», – думает Гриан и вдруг осознает, что все уже случилось! Гриан почувствовал, что теряет сознание, но тут же очнулся и решил, что это ему лишь показалось. Однако, каждой клеткой своего тела он ощутил новое для себя состояние. Он осязал Время – так, как если бы он осязал его вне Полосы. Гриан взглянул на цифровой экран. Там, где только что зависали неподвижные нули, сейчас счетчик мельтешил, отсчитывая секунды и минуты. Всего же местного времени было около шести миллиардов лет.

– Что произошло? – обратился мгновенник к Анализатору.

– Мы сошли с трассы… Столкнулись со встречным бионом. Он шел из антимира. Нас выбросило в пространство Среднего макро-мира. Бион, как тебе известно, при выходе из Полосы, обретает положительную массу и энергию. Взорвавшись, он образовал звезду третьей величины. Сейчас вокруг нее вращаются двенадцать планет, на одной есть разумная жизнь по типу нашей цивилизации. С момента взрыва прошло пять миллиардов, девятьсот двадцать миллионов, сто пятьдесят шесть тысяч лет…

Итак, произошло невероятное совпадение! В одной Полосе оказались два биона, несущиеся навстречу друг другу! Гриан летел в чье-то прошлое, которое относительно Гриана и его цивилизации должно быть далеким будущим. А оттуда мчался посланец чужого мира к прошлому Гриана, но к будущему относительно себя. Бионы столкнулись и разлетелись, словно бильярдные шары, навсегда покинув Полосу.

«Берегись того, чего еще никогда не было, потому что оно обязательно будет», - так сказал Нгирд, один из опытнейших мгновенников.

- Ты хочешь сказать, что с момента нашей катастрофы прошло почти шесть миллиардов лет? – Спросил Гриан, начиная в полной мере осознавать всю трагичность ситуации. «Вот и отстранствовался, мгновенник. Прощай, бессмертие…»

– Да. Саморазвертывающаяся программа спасения корабля и мгновенника рассчитана именно на такой срок. Наши атомы, рассеянные на миллионы световых лет, концентрировались Черным ящиком столько времени, сколько нужно было для развития порожденной нами цивилизации. В программе спасения есть параграф, который не исключает помощи извне. Имеется ввиду поиск Полосы и возвращение на неё. Но эти разумные существа…

– Стоп. С ними я разберусь сам. Пусть это будет моя последняя работа…

…………………………………………………………………………………..

– Давайте конкретнее, – Политик обвёл всех присутствующих на приёме взглядом, наполненным, как когда-то, жёсткой силой, энергией и верой в своё право творить историю. И все собравшиеся в этом зале на какое-то время вдруг забылись, поверили в свои прежние возможности. Слово взял Физик.

– Гигантские размеры корабля, а также неизвестный нам принцип передвижения его в пространстве – приборы не смогли зафиксировать момент его появления, корабль материализовался на орбите нашего Светила мгновенно, словно бы ниоткуда, так вот, все эти признаки позволяют судить о том, что мы имеем дело со сверхразвитой цивилизацией. Разумеется, общение с ней было бы нам, людям… - при этом последнем, нечаянно произнесённом Физиком слове, в зале раздался непроизвольный общий тягостный вздох. – Э-э… Нам… было бы невероятно интересным и полезным… – Физик, чувствуя, что концовка его речи скомкалась, сел.

– Что добавит Философ? – спросил Политик, не вставая из кресла и выискивая взглядом в массе присутствующих нужное ему лицо.

– Вечность объемлет противоположности, но противоположности не всегда желают с этой реалью считаться, – Философ начал таким тоном, что все почувствовали – он будет говорить долго, умно и нудно. – Что мы можем противопоставить или предложить пришельцам? Только мысли! А наши мысли, как вы знаете, материальней нас самих. Душа – это то место, где она находится. К сожалению, такого места у нас, фактически, нет. Но душа у нас, к счастью, есть! И пусть вся наша квинтэссенция в псевдо квиетизме…

– Прекрасно, Философ, но ваш регламент истёк, - бесцеремонно перебил оратора Политик. – Что скажет Писатель?

– Думаю, мы сейчас не нуждаемся в громких словах. Наслушались мы их за наше с вами существование достаточно… Буду краток. Много веков люди мечтали о встрече с иным разумом. Подобным себе или нет – необязательно. Ибо встреча эта – прежде всего подтверждение не случайности Разума вообще, не зряшности нашей вечной суеты сует… Людям… Людям не суждено было осуществить свои мечты. Ну, а мы? Да, мы вращаемся в замкнутом круге. Круге своих очень ограниченных возможностей. Но мы обязаны, обязаны вступить в контакт! Мы всё-таки не заброшенные заводные игрушки! Хотя… Конечно, именно подобными игрушками мы, в конце концов, и предстанем перед глазами пришельцев… Но мы должны вступить в контакт и приложить все усилия… Может быть, это наш долг перед несостоявшимся будущим. Пусть наш Город бурлит жизнью! Да, жизнью, на которую мы способны!..

……………………………………………………………………………………

Гриан идёт по незнакомому городу незнакомой планеты. Он любит свою профессию мгновенника – вечного странника в бесконечности. Но если бы его спросили – за что конкретно, он бы не задумываясь ответил – прежде всего вот за эти первые робкие и волнующие шаги по неизвестности, за предвкушение встречи с НОВЫМ. Сегодня, к знакомому острому ощущению первооткрывателя примешивалось и ещё многое другое. Утеряна связь с Полосой, а с ней и возможность вернуться на родину. Утеряно бессмертие, нереальное без Полосы. Там, на Фелии, его уже не восстановят. Пропавших без вести не восстанавливают – чтоб не случилось дубликата…

«Раствориться среди жителей этой планеты, существовать их заботами и умереть когда-нибудь. Трудно жить вечно! Разум устаёт от познания самого себя».

"Ствол колонны с каннелюрами… Архтрав, разделенный на три фасции и увенчанный киматием… Фронтонные скульптуры…» - сознание Гриана непрерывно фиксирует и впитывает в себя новые и новые подробности чужой жизни. «Я знаю этот город. Я бывал в нём!» - с удивлением думает Гриан.

Это было очень-очень давно. Детьми их возили в Агрелию – город-музей.

«Что такое? Галлюцинации? Принудительное внушение местных жителей? Зачем?»

Гриан пристально вглядывается в старые, обглоданные временем мраморные скульптуры. Обнаженные, идеально красивые тела.

Гриан устанавливает телепатосвязь с Анализатором и передает ему фрагменты развалин. Через несколько секунд получает информацию.

– Копии развалин Агрелии на нашей Фелии. Перед тобой храм богини любви Нифи. Не удивляйся. Я тут кое-что вычислил. Дело в том, что мы, очевидно, попали в один из…

– Хорошо знаю твои неограниченные возможности, Ан. Но мы договорились – я сам. От тебя – только информация по потребности.

Гриан зашагал от развалин к зданиям, очевидно, современной постройки.

Ан торопился объяснить ситуацию, облегчить исследования. Но кое-что Гриану и самому уже известно. Облетая планету, он сменил десятки орбит. Огромные континенты, точные копии континентов Фелии, с тысячами прекрасных городов были пусты! Ничего живого, кроме буйной, неконтролируемой растительности, наступающей на улицы и дома. Жизнь бурлила лишь в океане, но она не блистала разумом.

Гриану с трудом удалось отыскать лишь один город, в котором ещё теплилось нечто, похожее на разумное существование. Он увидел его с орбиты ночью. На всей тёмной планете, страшной своей пустынной гулкостью безжизненных многоэтажных домов и многочисленных обездвиженных улиц, этот город кое-где светился разноцветными огоньками в ночи. И Гриан обрадовался, обрадовался искренне, словно встретил хороших знакомых далеко, бесконечно далеко от дома…

И он заспешил, даже несвойственно для себя засуетился, врубил на полную мощь аппаратуру орбитального разведчика, просвечивая, прощупывая город по кускам и кусочкам, разглядывая крупным планом в различных ракурсах внутренние помещения зданий, лица людей…

И через несколько минут его радость бесследно испарилась, как и надежда на встречу с братьями по разуму. Неприглядная, страшная картина развернулась перед ним. Ознобный холод прошёлся по телу и достиг сердца, отзываясь в нём беспросветным эхом одиночества.

«А может быть, всё-таки врут приборы? И сам я ошибаюсь?» - Опять и опять говорил себе Гриан, шагая от пыльных мраморных развалин к разнокалиберным зданиям нового города.

Мгновенникам не рекомендуется целиком полагаться на свои знания и опыт других, потому что космос настолько велик и бесконечно разнообразен, что каждый новый рейс – это нечто исключительное и необычное, приходится начинать с нуля, летят ко всем чертям все предшествующие представления о ранее известных физических законах и бесполезно копаться в прошлом, выискивая аналоги – они поразительно крайне редки.

Планета развернулась на несколько градусов по оси и Светило исчезло. Гриан шагает по пустым полутемным улицам заброшенного одичалого города. Эти грустные старинные улицы, каменные странные дома, смешные примитивные водородные четырехколесные машины, стоящие на дорогах и обочинах – как это всё знакомо ему! И как давно забыто! Он попал в мир своего детства! Да-да, в тот самый мир, ушедший на Фелии тысячу с лишним лет назад, когда ещё не покорили Время…

Но что это?! Навстречу Гриану шагает, чеканя шаг, отряд.. собак?! Или это просто неизвестные ему животные? Но очень похожи, хотя и идут на задних лапах. А в передних лапах… руках! они сжимают дубинки… В собачьих глазах очевидный, но злобный блеск разума.

– Рр-ы, рр-у, гы, га-гав-рав, рр… – Гриан включил встроенный в мозг лингвистор и вступил в одностороннюю телептосвязь.

– Здесь новый запах! Ррав!

– Новый запах!

– Искать! Гав!

– Запах мыслящего!

Гриан защищён полем, он невидим и недосягаем, но запах… До чего же чувствительны эти мокрые носы…

Но что это?! С противоположной стороны улицы появляется другая колонна. Довольно крупные существа, размером сходные с «новособаками», они движутся в каких-то примитивных колясках, на головах железные шлемы, в руках или лапах нечто, похожее на первобытное стреляющее стрелами или камнями оружие. Но морды… или лица? выглядывающие из-под шлемов поразительно похожи… на кошачьи! Ну да, конечно, «новокошки»!

Новособачья колонна ощеривается, дыбится шерсть, грозные взмахи дубинок, обе колонны бросаются друг на друга, превращаясь в огромный шевелящийся, катящийся, мяукающий, визжащий ком, который укатывается по проросшим травой улицам куда-то в темень…

Гриан телепатирует Ану.

– Да-да, мутанты, - мгновенно выдает информацию Ан. – У нас на Фелии впервые появились в зонах аварий ядерных станций. Облученные собаки и кошки группировались в стаи, менялась психика, бросались на людей. Сохранившиеся неотсрелянные экземпляры мутировали, мутация усилилась генетически. Мутанты размножились в закрытых зонах облучения, достигли племенного уровня «диких мыслящих». В дальнейшем, с уменьшением уровня радиации, вымерли…

Гриан направляется к освещённым многоэтажным блокам. Он пытается вспомнить – как называются эти светящиеся в ночи квадратики… Окна! Ну да, окна! Он забыл, всё забыл! Эти дома… Микрорайон! Вот так назывались группы домов когда-то на Фелии. И если… Если он сейчас пройдет вот так прямо, вон там, слева будет… как же это называлось? «Гастроном»! Конечно, гастроном! Тогда ещё питались отраженной энергией Светила – через желудок и кишечник…

Потом… Направо и ещё прямо. И вон, вон там!...

«Я иду по родному городу, в нём промчался конвейер лет…» - опять стихи, стихи, написанные им тысячу лет назад, это был период его пессимизма, когда исчезла Миэла и судьба её ещё ему была неизвестна.

«… я иду в любую сторону, но нигде лиц друзей нет. Я иду по родному городу – много лет, много лет! Я иду в любую сторону, но нигде любви нет…»

Мой дом! Светятся окна… Какой же этаж? Десятый, конечно, десятый… Занавески… Кто там?

Ноги Гриана тяжелеют, сердце оглушительно бьётся и пульсируют в мозгу строки, написанные в другой бесконечности: «… Лица молодых женщин – жителей чужого века. Жизни во мне уже меньше, но я ищу человека…»

Гриан медленно приближался к подъезду.

«Лица молодых женщин – забытый кинофильм славный. Вспоминается всё нездешней, что и я был героем главным…»

Он входит в пустынный освещённый подъезд старинного – его дома! и не знает, как ему подняться на десятый этаж. Он всё забыл! Это потом, потом изобрели омоложение, бессмертие, покорили время и гравитацию.

Цивилизация изменилась и дома стали совсем другими… Ну да, да, это называется «лифт». Нажать кнопку. Работает. Сердце бьётся как у первоживого…

«… лица молодых женщин – новых песен начала. Мне бы десяток вечностей, но и этого мало!»

Десятый этаж. Дверь. «На Фелии не осталось ничего. Снесены тысячу лет назад. Своё прошлое? Нет, макет прошлого…»

Кнопка. Нажать! Сигнал. Дверь не открывается. Гриан монополяризуется и проходит через стену в квартиру.

Он бродит по освещённым комнатам, пытается вспомнить назначение вещей. «Светильники. Они светят. Откуда энергия? Автоматическая термоядерная станция?»

Он входит в одну из комнат и… Дыхание его прерывается. На стене – фотографии! Отец, мать, он сам! Фото молодой девушки. Миэла… Гриан протягивает руку, хочет снять со стены фотографии. И вдруг…

– Гриан, мой руки и садись ужинать.

- Голос, забытый, давно-давно забытый, у него не было даже записи… Голос матери!

Гриан бежит, бежит по комнатам. Никого. Это? «Санузлы». Никого! Это.. «кухня». Никого!

– Гриан, Гриан, Гриан… – голос блуждает в пространстве квартиры.

Гриан монополяризуется и гравитирует через стену на улицу. Ему жутко. Он опускается на землю. И слышит фантомы детских голосов возле освещенных мертвых домов:

– Ферик! Люсина! Гриан, иди к нам, к нам!

Гриан бежит от возбужденной «энергии памяти», сохранившейся в этих мертвых стенах.

«… Я иду по родному городу, в нём промчался конвейер лет. Я бреду в любую сторону, но как-будто меня здесь нет…»

– Ан, ты всё видел?

– Да.

– Ужасно! Ан, были ли прецеденты?

– Гриан, ты же знаешь – в нашей работе прецедентов практически не бывает. Всё и всегда – впервые. Мы первые потерпели аварию на Полосе. Конечно, было просчитано, что энергия Биона, сошедшего с Полосы, может образовать целую планетную систему. Но кто же знал, что она обязательно станет копией нашей системы и что наша память и «энергия памяти» будут задействованы в ней до такой степени? А вообще, как говаривал Нгирд: «Смотрите на мир философски – не рассуждайте».

– Да-да, ты прав. Там, где кончается юмор, начинается чёрт знает что… Ну, привет, отключаюсь, пошёл дальше, – Гриан двинулся к ярко освещённой витрине.

Он смотрит на старинную аппаратуру, выставленную за прозрачным пластиком. «Телеглайзеры», – вспоминает он. «Включить? Попробовать наудачу?» – На секунду сосредоточивает взгляд, левое полушарие его мозга слегка напрягается, конструируя поле четвертого измерения в необходимом радиусе. Гриан визуализирует схему, включает нужный контакт, зажигается экран телеглайзера. Пусто. Канал, канал, ещё канал, ещё… Есть! Пошла движущаяся проекция! Лица… Лица людей! Внешне – гуманоиды по органическому типу!

Гриан входит в обратную связь, увеличивая до более крупных размеров кадры глайзерокамер там, откуда предается изображение.

– … Всепланетный бал! Цвет наций! Выступления поэтов и философов, артистов и учёных! Мы полны энергии и жизни! Спешите посетить Дворец Избранников! – Молодая женщина с идеально-красивым, но малоподвижным, похожим на маску лицом, обращается с экрана. Вторичный фон – танцующие пары в голубом хрустале зала…

«Органическая жизнь, конечно, иллюзия, но всё-таки лучше, когда это красивая иллюзия», – думает Гриан.

Но так не хочется ошибаться! О н и могут быть чем угодно – той же «энергией памяти» или другим новым необъяснимым феноменом.

Анализатор, конечно, может кое-что растолковать – на уровне своих возможностей. Но где истина? И кто поручится за её «истинность»?

Вечная истина состоит в том, что вечных истин не существует? Так же, как любая философия – литературная гимнастика для умных, но не более. Разумная Вселенная не допускает к фундаментальным своим тайнам. Он, мгновенник, пролетел ни одну бесконечность по Полосам – реликтовым остаткам от Струи холодной плазмы, образовавшей когда-то Вселенную, но никогда Полосы не приводили его к Центру, к Мозгу Бесконечности. Вселенная забавляется с органической жизнью. Потому ли, что жизнь – игра, и выигрывает в ней тот, кто придумывает правила? Или потому, что Вселенная ещё слишком юная и сама не знает в с е г о?

Впрочем, грех, грех обижаться. С тех пор, как появилась возможность уходить в почти беспредельное будущее – относительно своей системы времени и пространства, тайны открываются одна за одной, лавинообразно. И тем более осознаёшь, как далёк от истины.

Вечность вечна своей изменчивостью…

– Гриан! Внимание! У тебя пик интуиции! Включаю интуиограф! – Ан вошёл в телепатосвязь. – Будь максимально осторожен, увеличь поле защиты! Сейчас что-то произойдет…

Гриан монополяризировался, погрузился в грунт, усилив визуализацию на оба полушария мозга, наблюдая окружающее пространство внутренним биозрением. «Ах, вот оно что! «Тарелки»! И здесь они! Уже разнюхали…,» – и тем не менее, не взирая на непроизвольное раздражение, которое у него всегда появлялось при встрече с Супер Разумом, сердце его забилось учащённо. «Может быть, помогут вернуться на Полосу?»

– Ан, с каким они измерением?

– Ты же знаешь, здесь я почти бессилен. И не могу их ничем пощупать. Боюсь. Вдруг – это Тёмные? Я сейчас анализирую, но это невозможно… Они всё время меняют конфигурацию симплиэнтности! Но может быть, если у них пятое, помогут. Но скорее всего, шестое или седьмое, а это, сам понимаешь, бесполезно. Там только их пси-энергия… Связь заканчиваю, в контакт с ними пока не пытайся… Я ещё поанализирую.

Одна из «тарелок» зависла в ста метрах над Грианом. Он усилил защиту до предела. Из «тарелки» скользнул зелёный луч и нашёл под грунтом Гриана. Защита рассыпалась… Гриана извлекли на поверхность словно личинку из-под коры.

Гриан отключил бесполезную защиту, напряг биоцентры мозга и перешёл в четвёртое измерение – показать этим космическим извращенцам, что он тоже кое-что умеет. Кроме того, войдя в обратную связь – а зелёный луч «тарелки» не ожидал, видимо, такой наглости и был довольно расслаблен, Гриан телепатировал: «Каждый достоин таких космических пришельцев, каких он в данный момент достоин?»

В эту шутку он много вложил. И своё возмущение бесцеремонностью Супер Разума, но и признание его превосходства и даже некоторое самоунижение перед ним.

На секунду «тарелка» стала прозрачной и на плоскости, обращенной вниз, возникло красивое женское лицо, увеличенное линзой полусферы.

«Покажи мне свой эзопов язык, и я скажу – какие у тебя клыки? – мгновенно телепатировали в ответ, оценив его юмор. – Попытаемся помочь. Гарантий нет. Вы находитесь в квазипространстве. Изучаем. До встречи». – «Тарелка» провалилась в какое-то измерение.

«В какое?! Но связь состоялась! Счастливчики! В космосе – как рыбы в воде. Не надо им никаких Полос…» - Гриан шагает по улицам… квазигорода?

– Ан, что скажешь?

– Это пятимерники. Наверное. Я сделал лексический разбор… И монохроматический анализ их квантового луча-щупа. Нам, кажется, повезло. Могут помочь. Может, подарят «тарелку»? Ты видел изображение женского лица?

– Да, но… Какой-то миг. Значит, мне не показалось? Что-то очень знакомое…

– Я сопоставил. Но ты не принимай близко… Это лицо… Миэлы.

Гриан остановился. «Прежде всего – нужно вернуть себя. Ха-ха. Создать стройную логику событийности. Хе-хе. Объяснить то, чего не могут объяснить даже пятимерники – гуманоиды на миллионолетия выше… И всё-таки. Начать с простейших истин. Хохо-хо! Вот он, застарелый анахронизм трёхмерного мышления! Простых истин не существует! Чем проще – тем сложнее! «Истина рождается со слезами, а умирает со смехом». Ретро-фразочка трёхмерного наивного мира.

Истин не существует! Ни простых, ни сложных. Каждый миг Вселенная растет, видоизменяется, эволюционизирует. «Мгновение рождается со слезами, а умирает со смехом!» Мгновение, но не истина. И все-таки. Приблизиться к мгновенной истине можно. Мгновение истины всегда есть у того, кто его хочет поймать. Итак, начну с себя.

Я. Я – мгновенник. Гриан. Но «я» не есть я – первоживой. После моей первой гибели моё тело и мой мозг выращены искусственно. Остались моя память, генотип и часть псиэнергии. После моей второй гибели вторично вырастили тело и мозг, вернули память и генотип, но первичной пси-энергии остались крохи. А пси-энергия… Когда-то её называли «душа». После смерти ж и в о г о она уходит к Создателю.

В центр Вселенной. Да, частично её удается оставить, вернуть с д о р о г и, но… лишь частично. Основная масса жителей Фелии восстановлена, так же, как и он, неоднократно. Первоживых осталось совсем немного, их берегут, как генофонд. А те, кто рождается от вторичных и прочих, те уже…»

– Ан, как там моя интуиция? Что показывают интуиограф и энцефалофон?

– Энцелофон уже выдал твои логические выводы. Но ты же знаешь, инструкция не рекомендует мгновенникам задумываться при выполнении заданий над н е п о с т и ж и м ы м…

– Ан, мораль – это представление о том, что ты кому-то что-то должен, а кому, что и сколько – точно не знаешь. Инструкции создаются для того, чтобы устаревать. Выводы… Да я их сделал давным-давно! Потому что я, как эта липовая мёртвая квазипланета, сам квази! Дважды квази! И все мы там, на Фелии, кроме первоживых, квази! Ну ладно. Я не об этом. Не об этом. Мы нечаянно создали этот мир. И здесь, несомненно, каким-то образом использованы мои память и мышление. И вот всё, что я мог родить – макет планеты, этот нелепый городок с «новокошками» и «новособаками»! И ещё эти… Во «Дворце Избранников»… Тоже какие-нибудь новопсевдоквази. Вот что мне грустно сознавать. Оказывается, я не способен создать что-то живое. И Миэла… У пятимерников. Как? Впрочем, то, что нельзя объяснить – нужно придумать. Но здесь моей фантазии не хватает. Что ты скажешь, Ан?

– Для начала – ты трижды «квази», а не дважды. Ты забыл, что здесь тебя восстановили в третий раз. По основному вопросу могу пока сказать лишь следующее: шесть миллиардов лет по местному времени нас после взрыва восстанавливал из атомов не наш «чёрный ящик». Такие чудеса нам не под силу. «Чёрный ящик» имел талантливую программу-просьбу, с которой он обратился к гениальной Разумной Вселенной. Она вновь сотворила нас и окружающее здешнее пространство. Со своими законами, нюансами, необъяснимыми пока странностями. Ты не хотел, чтоб я высказал своё мнение, но сейчас ты уже почти до всего дошёл сам… Эта планета, то, что с ней случилось – один из вариантов возможного конца Фелии. Но мы его в свое время удачно, кажется, проскочили. В этой связи напомню тебе одну древнюю спорную истину: «Бога, наверное, не существует, но все мы, тем или иным образом участвуем в его создании…» Ты, конечно, помнишь подтверждение этой провидческой фразы?

Ещё бы ему, мгновеннику, не помнить один из известнейших частных случаев развития пространства! Самосотворения «бога» местного значения… Воистину, в бесконечности может быть всё, и даже – значительно больше. Этот фильм, снятый во Времени самим «богом», показывают в определенный момент первоживым – в период детской болезни «машинизации- компьютеризации».

«Бог» создает себя просто. Выбирается свободный участок в отдаленной от Центра галактике и мощным Мышлением из Будущего притягивается ближайшая туманность. По заданной программе из Будущего туманность образует звезду и планеты. Звезда, в необходимом количестве, накачивается знаниями Центрального разума, а одна из планет превращается в сложнейшую реторту для изготовления мыслящих. Трудно представить, что всё это проделывает существо, которого ещё нет. И тем не менее, это доказано теорией и практикой! В созданной из Будущего звёздной системе время, разумеется, свое, искусственное. Эти миллиарды лет, необходимые для развития разума, не более, чем месяцы в других областях Вселенной. Эволюция, история, рост населения – коллективного трехмерного разума… И, наконец, гибельный высший всплеск – машинизация, компьютеризация. Планета и вся звездная система постепенно превращаются в один суперкомпьютер – «бог», завладевающий пространством в несколько десятков световых лет. Ж и в ы е больше не нужны и они вымирают. Немногочисленных оставшихся эвакуируют куда-то пяти и семимерники. Они же ограничивают возможности вновь появившегося «бога» - самозванца, поскольку, если его не остановить, он начнёт притягивать к себе ближайшие галактики, пытаясь создать второй Центр Вселенной…

Да, Гриан помнит фильм во времени. И даже… Он тогда был совсем молод и сочинил несколько строк: «Кино идёт, идёт кино. Давно идёт, идёт давно. Нас кто-то крутит. Наш бесконечный сериал. Что дальше будет? Счастье – если сам себя сыграл. Кино идёт, идёт кино. Какой конец? Не все ль равно… О чём сегодня лишь мечтаем, мы в фильмах будущих талантливо сыграем. Кино идёт, идёт кино…»

– Хорошо, Ан. Вселенная сложнее того, что мы о ней думаем, и гораздо сложнее того, что мы о ней не думаем. Направляюсь во «Дворец Избранников». И да помогут нам пятимерники! До связи.

Гриан шагает по улице, которая, возможно, не более, чем фантом, как и вся эта планета. И он сам… Что это?! Он усиливает работу правого полушария… память, память… Телефонная будка! Старая, древняя как бесконечность, телефонная будка! Зачем? Позвонить? Кому? Бред. Зайду. Позвоню. Миэле. Номер?

– Ан, номер?

– Два-тридцать три-сорок пять-пятьдесят четыре.

Может быть, это та самая будка и тот самый телефон, с которого он звонил ей. Каких-нибудь тысячу двести с небольшим лет… Когда он был молоденьким, робким, влюблённым, с дрожащими от волнения и стеснительности руками и коленками.

«Когда-то кто-то где-то нас любил. Слова-слова… Мерцающие звуки. Когда-то кто-то где-то нас забыл, от ласк покорно отвыкали руки…»

Сколько переговорено именно из э т о й будки! С н е й. Гудок. Ну да, так должно быть. Он бы мог вступить через волновое колебание в обратную связь и в мгновение оказаться на обратном конце и телепатически прочитать мысли того, кто сейчас возьмёт трубку. Да что там! Он мог бы просветить чужой мозг до самого последнего атома, выведав генетическую программу индивида и всей популяции! Но он не хочет, он забыл, он сейчас – шестнадцатилетний, до одури влюблённый мальчишка.

«Мы становились проще иль мудрей, но человеческое не было нам чуждо. Мы вытравляли из души зверей, сентиментальности стесняясь непослушной…»

Что с ним? Что с ним?! Что с ним?!! Он сегодня вспоминает и вспоминает строки, написанные вечность назад. Он вспоминает… себя. Щелчок в трубке. И тишина! Тишина, из которой вот-вот должна родиться новая Вселенная! Или умереть старая! И вместе… и он… Он зависим от того, что сейчас произойдет! Или не произойдет.

«… и наконец, настал тот день и час, когда слова, мерцающие звуки, запеленали в бесконечность нас, той памятью, что не теряют руки. И одиночество нас сделало добрей, мы не хотим жонглировать словами. Чем старше мы, тем жизнь живей, тем чаще выражаемся слезами…»

– Гри, это ты?

«Г» - наносекунда – и проваливаются двести лет. «Р» - и ещё двести… «И» - и ещё…

Расстояния, миры, жизни – гриэтоты – г-р-и-э-т-о-т-ы – стираются из заплечного запаса его жизненной временной усталости. … тем чаще выражаемся слезами… - натуральные слёзы стекают по его искусственным щекам.

– Я, моя девочка, - хриплый голос возрастом в тысячу двести годков.

– Что с тобой? Ты не заболел? Гри, ты сделал задачу? У меня что-то программа не получается, компьютер выдает неправильный ответ.

– Ми, ты помнишь… ты помнишь стихотворение, которое я тебе посвятил? «В глаза любимые смотреть, и взгляд увидеть отрешённый и отчужденно напряжённый…»

– Что с тобой, Гри? Что с тобой? Ты никогда не читал мне этих строк!

– Ах, да. Наверное, я их ещё не сочинил… Извини.

– Что с тобой?! Откуда ты звонишь?

– Не знаю, Ми. Может быть, это звоню совсем не я и из ниоткуда…

Он всё-таки не удержался. Он послал импульс пси-энергии по обратной связи. Комната Миэлы! Знакомая до милых мелочей, всплывших в памяти! Телефон. Трубка на аппарате. С кем он говорил?! Здесь, в этих стенах и вещах – часть её энергии. И всё. Всё. Больше ничего. Ничего…

Смысл жизни состоит в том, чтобы понять её бессмысленность, но никому об этом не рассказывать...

Что ж, во «Дворец Избранников». Кто тут кого избрал?

Прозрачный, ярко освещенный многоэтажный кубик. «Дворец Избранников». За стеклами – движение. Люди?

Усилием воли Гриан подавляет свои способности и возможности четырехмерника. Ему так не хочется разочаровываться в н и х с первых же секунд! Он лишь оставляет слабенькое защитное поле, которое скроет его от них.

Первый этаж. Веселье. Бурлит. Чем это они занима… Ах, ну да. Называется – «танцы». Какая старина! «Кавалеры приглашают дам». Танцы. Бал. Когда-то и он, и он когда-то… «Белое танго! Дамы приглашают кавалеров!» А музыка… Примитивно. От пятидесяти до двадцати тысяч герц, не больше. Лица. Какие-то не «рядовые». Мужские и женские. Артистичные. Наряды, наряды… Какая милая старина. Дамы приглашают кавалеров. А если…

Гриан убирает защитное поле, превращая его в один из мужских костюмов, вон, как у того. «Гусар». Пригласят или не пригласят? Вот та бы, самая-самая. Какие ноги! Ну что ж, чуть-чуть хитрости, совсем немного, маленький, коротенький гипновзгляд на неё. Идёт. Королева бала.

– Разрешите вас пригласить? – Избалованный голос, привыкла повелевать противоположным полом. Снизошла.

– О, конечно, спасибо.

Рука в руке и рука на её талии. Кажется, живое тело. Велик соблазн! Прощупать её мозг, прочитать программу её устройства! Но пока – танцевать. Это приятно. Быть живым. Раз па, два па, поворот, назад, вперёд, и раз…

– Как прекрасно вы танцуете, - посылает Гриан комплимент и пробный камень. И тут же её встречный удивленный взгляд – из большущих тёмных малоподвижных глаз.

Ему пришлось прочитать энергию взгляда, только взгляда и не более. Конечно, он ляпнул глупость. Ведь он танцует с самой Леарой – лучшей танцовщицей планеты!

– Мне кажется, я вас никогда не видела. Вы, наверное, не с нашего этажа? Ой, как это здорово! Впрочем, у меня очень несовершенная память, - отвечает Леара и красивое надменное лицо её отчего-то грустнеет.

– Ну, не стоит расстраиваться по поводу плохой памяти. Иногда и к лучшему – чего-то или кого-то не помнить. Знаете, есть такое древнее-древнее выражение: если у вас склероз – не грустите. Грустить не о чем. Ха-ха. Не правда ли, смешной каламбур?

– Смешной? А что такое «склероз»? – спрашивает Леара без тени улыбки.

– Хм, склероз, это…

Музыка очень вовремя умолкла и Гриан отвел свою даму к креслу.

– Спасибо, - сказал он, монополяризовался и гравитнулся на следующий этаж, защитив себя невидимостью.

Второй этаж представлял из себя несколько миниатюрных стадионов, спортивных площадок, бассейнов и помещений, набитых тренажерами. Народу здесь сновало ещё больше, чем на первом этаже, и народ здесь был очень спортивного вида. На площадках и аренах одновременно шли различные игры, но нигде не видно почему-то зрителей. На одной из сцен демонстрировали друг другу гипертрофированные мышцы культтуристы.

Гриану захотелось подшутить. Он проявился в образе суперкульттуриста. Человек-гора с невероятно огромными мускулами! Бедные культтуристики! В сравнении с Грианом они выглядели сейчас просто скелетами!

Гриан легко вскочил на сцену – при таком то весе! и начал демонстрировать. Несчастные спортсмены молча замерли внизу, не понимая – что же происходит? А Гриан напрягал бицепсы и трицепсы, дельтовидные и прессовые, грудные и спинные мышцы, выпучивая их до невозможных размеров, обезображивая тело до ирреальных карикатурных форм, делая, вдобавок ко всему, нелепые движения и непостижимые уродливые сальто в воздухе.

Он подшучивал над ними и даже больше – смеялся, если не издевался. Поняли ли они его? Наверное. Они не аплодировали ему.

Застывшие, почти одинаковые лица со слабыми проблесками мысли о чём-то. О чём?

Гриан гравитнулся на следующий, третий этаж. И оказался в огромном зале. В нескольких местах возвышались подиумы, на каждом из которых находился оратор. Подиумы были достаточно разобщены и ораторы, каждый имеющий свою аудиторию слушателей, не мешали друг другу.

… Дается чудо только раз,

Счастливо брошенные кости –

И мы приходим к жизни в гости,

Она ведь пригласила нас…

Услышал Гриан ближайшего оратора. «Вот что. Зал для поэтов! И я, как Пегас, - на гравитационных крылышках, вознёсся на местный Парнас. Что ж, послушать…»

И мы поверим в эту сказку,

В реальность вечности и дней,

Чтобы когда-нибудь без маски

Узнать себя среди людей.

Что-то знакомое. Где-то он уже кажется…

В сирени давнего кипенья,

В тумане искорок любви,

Мы возникаем на мгновенье,

Чтоб крикнуть миру: «Ты живи!»

Да что же это? Откуда эти строки?!...

Да, мы пришли, чтоб раствориться

В больших и маленьких делах,

И нам уже не возвратиться.

Вы помянете нас в стихах!

И мы уходим, не прощаясь,

Не веря в опиум религий.

Да, мы уходим, воплощаясь

В воспоминания реликвий…

Но этого не может быть! Не может! Это его, его стихотворение! Одно из самих ранних, человечество стояло на пороге открытия четвертого измерения, а он был молод, так молод, он мечтал, но не надеялся что и сам… Но почему, почему его стихотворение звучит здесь?!

Поэт на подиуме – юноша, лицо одухотворенное, с некоторым налётом поэтической фанатичности, присущей всем поэтам Вселенной, глаза блестят, слишком блестят – попыхивают стеклянно-лазерным жаром…

Мы исчезаем, улыбаясь,

Не веря в перевоплощенья,

И остаётся только жалость

И грусть её преодоленья…

Вы, там, в четвёртых измереньях

И фантастических мирах!

Не предавайте нас забвенью

И помяните нас в стихах!...

– Ан, что скажешь?

– Что я тебе могу сказать. В нашей жизни может быть всё, и даже – значительно больше. Ты же сам растягиваешь удовольствие. Не хочешь посмотреть их… их устройство. Гуляй пока. А я занимаюсь анализом… До связи.

Гриан, сохраняя невидимое инкогнито, подходит к другому подиуму. На нём стоит солидный, убелённый сединами гуманоид.

Душа – неведомый объект,

Всё рвётся за пределы быта

И даже – за бескрайность бытия!

Ей грустно у разбитого корыта,

Но в золотом ей тоже нет житья…

Ах, знал бы ты, как ты прав! «Душа – неведомый объект…» Ещё какой неведомый! Нет, этих строк Гриан никогда не слышал. Ещё бы здесь поприсутствовать, но он чувствует, как усиливается его интуиция, приближаясь к пику. Что-то сейчас… Но не здесь… Почему молчит Ан?

Гриан поляризуется и шагает через стену.

Ещё один зал, театральный. Всё, как полагается: партер, ложи, бельэтаж и, конечно, сцена. Он попал в ложу. Кресла, кресла… Ни одного свободного. Все взоры – на сцену.

Странное ощущение пришло к нему. Как будто где-то, когда-то, вне времени и пространства, он уже был здесь, в этом почти знакомом театральном зале, в этой уютной ложе, оббитой тёмным красным бархатом, и слушал волшебную симфонию, написанную сто тысяч лет назад или ещё не придуманную.

Барельефы амуров на потолке и стенах, мерцающие в напряженном полумраке тяжёлые хрустальные люстры, застывшие глаза, всматривающиеся в себя, напыляющие на растущий кристалл души тончайшие новые слои ассоциаций…

Всё это уже как будто было когда-то много-много раз в другом бытие и обличье и будет повторяться всегда, вечно, в пересекающихся в бесконечности параллелях…

Сцена. Спиной к залу, на коленях, стоит артист. Квазерное освещение создает интерференцию – искусственную невидимость, и артист как бы висит в воздухе в коленопреклонённой позе.

На сцене полощут прозрачные цветные полотна-поля квазероизлучателей, создавая иллюзию движения – воздуха, времени, пространства.

Артист читает монолог, обращённый к женщине. Она где-то там, за полотнами времени-пространства, парит в вышине, не видно её лица, прорисовываются лишь контуры её фигуры – как символ женственности. Или вечности?

Играет музыка. Талантливая музыка. Она возносит Гриана, незаметно, виток за витком, на прозрачных, почти призрачных нематериальных стрекозьих крылышках вверх, вверх, приобщая к своей гениальности, туда, где тайная дверца в генетическую память ж и в о г о. Дверца тихо-тихо приоткрывается и там, в медленно проявляющемся драгоценном сиянии, скромно-стыдливо увеличиваются и приближаются к глазам бесценнейшие святыни – гуманность, любовь, красота…

Гриан ещё боится поверить себе, принимая за иллюзию ощущение высшего сверхзнания. Но он всё-таки постигает её – какую-то самую главную ИСТИНУ, которая взамен дарит ему легкую грустную ироничность к собственной судьбе и прошлой жизни…

Актёр на сцене читает монолог, обращённый к женщине-призраку:

– Я сплю. Звучит музыка, превращая что-то во мне или всего меня в чувствительнейшую живую мембрану, колеблющуюся в нереальном блаженном наслаждении. Я плутаю в дивном, незнакомом наяву, но таком родном во сне лесу си миноров, ре бемолей и до мажоров. Да сплю ли я? Может быть, наоборот, сон – это моя настоящая явь?

Смычок поразительно точно выбирает тот единственный нерв, который дрожит во вдохновеннейшем резонансе, отправляя сигнал по рецепторам в мозг. И клавиша рояля бьёт мягким молоточком по струне следующего единственного и неповторимого нерва, а я, живая мембрана, наслаждаюсь в экстатическом вдохновении, страдаю и завидую высшей творческой завистью, и горько сожалею, что мне никак не удается создать свою музыку из слов, объединяющую вот так же других резонирующей мелодией искусства…

Я сплю. В моём сознании распускаются необыкновенные, неразгаданные, невиданные цветы. Сказочные аленькие цветочки.

Под каждый аккорд плачущей музыки, страдающей от материального бессилия своей нелогической красоты, от невозможности переделать собой мир, созданной словно и не грешным человеком, а самой неизвестной природой или разрывом чьего-то гениально-доброго сердца, под каждый аккорд этой музыки распускается в мозгу талантливый цветок с простыми скромными лепестками…

Гриан понимает, что с ним происходит нечто… необыкновенное! Если только применимо это слово к нему. Он осознаёт, что между ним и актёром на сцене, читающим монолог, человеком, лица которого он даже не видит, установился сам собой… «раппорт»! Телепатогипнотическая связь! Тот, тот на сцене использует Гриана! Он вытягивает из мозга Гриана слова и фразы! И Гриан не в силах, не хочет сопротивляться…

– … Но отчего же так смертельно грустно? Призрачно-невнятно, почти узнаваемо, как это всегда бывает во сне, мелькают женские лица. Они обращены ко мне, всматриваются одним знакомым тоскливым взглядом, полным надежд на невозможное счастье, и исчезают, тают, пропадают навсегда, навсегда, растворяясь в распахнутых полах каких-то серых плащей, в мелькающей паутине желто-чёрных капроновых чулок, в звонком стуке каких-то коричневых каблучков-шпилек – цок-цок-цок, всё дальше и дальше, затухающим эхом подземного перехода – стук-стук-стук…

И я понимаю так пророчески ясно, так отчётливо и мучительно-сердечно, что когда-то не осознал, не сделал, не сказал, не посочувствовал, не заметил, не пожалел. И ещё тысячу «не», понятных лишь сейчас, лишь сейчас, лишь сейчас…

Но о чём щемяще-прединфарктно грустить? О давно прошедших бесплотных неизмеримых иллюзиях? Сгорают годы-секунды, тратятся на что-то какие-то деньги, рвутся модные тряпки, изнашивается и выбрасывается какая-то мебель, а что остаётся? Лишь память о тех наивных молодых бесценных иллюзиях, которые нельзя съесть, поставить в угол или ещё как-нибудь потребить, но которые иллюзорны меньше, чем всё остальное.

Как когда-то, давным-давно, уже звучавшая в призрачной душе величайшая музыка, так и не записанная прозаическими нотными знаками.

Но разве уже всё?! Сейчас, сейчас, подожди! Ты ушла, и ты ушла, и ты, и ты. Как уходят молодость и друзья. Нет, нет, нет! Ты одна во всех и все в тебе! Ни имени, ни лица, ни знакомого жеста, лишь малый намек на бесконечно родное, лишь какая-то общая женская субстанция. И я кричу, молю, плачу – не уходи, не уходи, не уходи!!!

Но тебя давно нет, потому что никогда не было. В самых страстных и близких объятиях ты была не ты, не принадлежала мне, а я был не я, не твой, ничей.

Сжимая милое, горячее, молодое, но такое непрочное, истаивающее эфемерное тело, заслоняясь актом любви от страха смерти, от завывания бесконечной пустоты, от ухода в ничто, пытаясь разъять собственную трагическую оболочку одиночества и проникнуть навсегда в другое, дружеское и любимое н е ч т о, предчувствуя высшей интуицией то ли амёбы, то ли Бога, что те, от нас и после нас, будут лучше и величественнее, не загадывая, мы словно творили человечество и будущее.

Кто ты? Глейра? Олжена? Лигрина? Песенная, загадочно-несбыточная Грита-Марита? Или леди Дабл Дилла? Это уже совсем неважно. Ты – женщина! Не уходи!!! Не исчезай!!!

Но никто не слышит. Как будто я уже старик-невидимка в толпе молодых лиц.

Остановись, остановись, остановись! – Молю я с какой-то запредельной ясностью и чёткостью осознавая, что молю то ли само Время, то ли разумную Вселенную. Я обращаюсь к чему-то бесконечному и вечному в себе, вся масса космоса во мне несуществующем. Нависла надо мной бесформенно, безглазо, равнодушно и умно, словно это я сам стою над извивающимся земляным червяком, которому прищимило хвост, и наблюдаю его непостижимое ничтожество.

Остановись, остановись, остановись Время! – Умоляю я. Как горько, обидно и одиноко, и всё уже было, и всё уже прошло, и всё осталось у других!

«Остаётся смотреть, как живут молодые, остаётся желать, не желая желать, остаётся жалеть свои годы былые, остаётся мечтать, о бессмертье мечтать, остаётся себя вспоминать…» – читаю никем ещё не придуманные строки, слагающиеся из распускающихся прекрасных талантливых аленьких цветов под гениальную музыку, сотворенную чистым воздухом…

Гриан напряженно и пусто всматривается в темноту зала, словно из тысячелетнего анабиоза продираясь сквозь годы, разглядывая что-то дорогое-дорогое, близкое, но непоправимо утерянное или забытое. Гнусная тоска, тяжелее смерти, давит на него, как будто он нечаянно проспал всю жизнь или не может вспомнить то ли имя матери, то ли той девчонки – первой взрослой неповторимой любви-болезни…

Гриан взмывает и невидимой летучей мышью скользит над головами сидящих, к сцене, ближе, ближе, не отдавая себе отчета – собственное ли это усилие воли?...

Актер встаёт с колен, музыка умолкает, актёр оборачивается и … Гриан видит… себя! Или свою копию. Они стоят и смотрят в глаза друг другу. И опять Гриан не задается вопросом – почему он, невидимый для всех, проявился вот для этого одного? Он лишь смотрит в глаза своей копии. Нечаянно? он включает биозрение – рентгеноинфрагенетическое видение. И невольно вздрагивает, хотя и был давно готов к подобному. Его двойник – неорганическое, искусственное создание! Кукла. Да, хорошая, мягкая, долго нестареющая пластмасса. И мозг… Искусственный кристаллический мозг.

Гриан бросает такой же всепроникающий взгляд на переполненный зал. Куклы!

А с двойником что-то происходит! Он начинает фосфорицировать! От ног свечение поднимается выше, выше, вот уже оно обрисовывает контур всей фигуры и… отделяется!

«Но это же… Так бывает только у живых! В миг смерти. Пси-энергия уходит из тела и летит к центру Вселенной. На Фелии удается удержать лишь её крохотную часть, чтобы вложить во вновь выращенное искусственное органическое тело-копию, - успевает подумать Гриан.

Фосфорицирующий контур приближается к Гриану и… входит в него с легким вздохом.

… Домик, берег моря, изумрудный, вкуснопахнущий широкий необъятный луг, вдалеке синеют горы, солнце щедро льёт тепло и свет с высокого ароматного густо-голубого неба. День длинный-предлинный, как целая жизнь, как день, который можно прожить только в детстве.

Я, пятилетний, копошусь в песке. Он так близко перед моими неискушенными глазами с моей маленькой человеческой высоты. Я наблюдаю муравьиную хлопотливую суету.

Два крохотных рыженьких муравейчика тащат куда-то полудохлую мягкую здоровенную зелёную гусеницу. На помощь прибегают ещё муравейчики. Гусеница вяло виляет дряблым хвостом. А я так хорошо понимаю её ужасное состояние и её ужасные мысли! Но одновременно я слышу беззвучные кряхтения муравейчиков и сочувствую им.

Я как будто всё-всё знаю в этой чужой и странной, но вроде бы и не чужой и не странной, а очень знакомой и близкой жизни. Словно когда-то, давно-давно, я и сам был здесь, внизу, и сейчас, из своего детства, я будто бы вспоминаю ещё одно детство – далёкое-далёкое-далекое. Как будто этот свежий яркий пахучий луг, словно родившийся пять лет назад вместе со мной и только для меня, был всегда во мне, а я – в нём.

Так же, когда среди разной травы, я, по каким-то мне самому непонятным признакам: по форме и цвету листьев, по запаху ли, определяю, у которой можно есть корешки. Взрослые ничего такого не знают. Это моя неосознанная тайна, но она с каждым днем забывается всё прочнее и прочнее, потому что мне никто не позволит есть корешки у травы, потому что с каждым днем я расту, удаляясь от поверхности земли, превращаясь в БОЛЬШОГО…

– Поздравляю! Ты встретился с собственной пси-энергией! Или, как говорили в старину, с душой. Поздравляю! – Слышит Гриан голос бортового компьютера и смотрит, как медленно растворяется и исчезает пластмассовое тело его двойника, оставив после себя лишь мятую кучку одежды…

Квазеры гаснут и символ-женщина, спрятанная за полотнами света, реально проявляется и медленно приближается к Гриану. Миэла! Совсем такая же, как тогда, перед последним полетом…

Он не успел ещё погасить свое всепроникающее зрение, он видит, что она тоже неорганическая, но он уже знает, что у неё есть душа. Вот она пульсирует в золотой катушке, встроенной в пластмассовое тело! Он гасит биозрение – не повредить бы ей! и замечает, что Миэле нехорошо, она едва держится на ногах. Он вовремя подхватывает её на руки и идёт куда-то сквозь стены и лестницы.

А зал взрывается громом восторженных аплодисментов!

«Интересно, что же они увидели и поняли из этой мизансцены?» - Удивляется Гриан.

Гриан шагает, не разбирая дороги. Он бережно держит Миэлу. Лицо её бледно, глаза закрыты.

Но он всё-таки знает, куда идёт. В квартиру Миэлы. С тайной надеждой, что там что-то разъяснится.

Что это?! В двух метрах над ним зависает невесть откуда появившаяся «тарелка» пятимерников.

«Как много пигмалионов потерпели фиаско в оживлении своих Галатей…» - проецируют ему в мозг из «тарелки».

Гриан хочет послать их куда-нибудь… А впрочем… Он ведь их мысленно уже послал и они, конечно, уловили его телепатически.

Дно «тарелки» вдруг становится прозрачным, розовый дым поволокой проходит по сфере и на ней появляется… женское лицо. Огромное, увеличенные глаза – глаза Миэлы! смотрят, смотрят внимательно и нежно на него и на Миэлу другую, ту, которую он несёт.

Гриан чувствует неустойчивость собственной психики и нереальность происходящего.

– Реальность – это та часть фантастики, к которой мы уже привыкли, - говорит ему та, из «тарелки». Голосом, незабвенным голосом его Миэлы! Он видит на сферическом экране её раскрывающиеся губы и лёгкую, слегка ироничную сочувственную улыбку.

Гриан визуализирует в мозг окрестности, находит нужный дом и квартиру, и перепрыгнув через три измерения, оказывается в нужном месте.

Миэла приоткрывает глаза, лицо её слегка розовеет. Гриан хочет положить её на… как же это называется…, но Миэла сама встала и пошла, озираясь и придерживаясь за стены и мебель. Гриану очень не терпится заговорить с ней, но она сейчас явно в сомнабулическом состоянии. Она что-то ищет. «Может быть, вспоминает «свою» квартиру?» - Со слабой надеждой следит за ней Гриан.

Он входит вслед за Миэлой в комнату и… Внешняя стена стала совершенно прозрачной, а на её месте зависла «тарелка» и всё те же огромные прекрасные, но и жутковатые глаза внимательно и изучающее наблюдают за происходящим!

– Может быть, поговорим? – Телепатирует Гриан пятименикам. – Вы обещали раскрыть суть вещей здешнего пространства?

– Вещь в себе найти нетрудно – трудно её из себя вытащить. Позже. Посмотрим, - отвечает ему мужской голос.

А Миэла неуверенно, пошатываясь, двигается вдоль стены. Вот она поднимает руку и вдруг два её пальца – указательный и средний, начинают вытягиваться, неестественно и страшновато удлиняясь! Она что-то нащупывает ими в стене, находит два отверстия и вонзает в них свои жуткие пальцы! Гриан смотрит туда и вспоминает – «электрическая розетка».

– Энергии… - едва слышно говорит Миэла. Её трясет, но она улыбается и лицо её розовеет сильнее, оживает.

Гриан видит, как в огромных глазах на сфере «тарелки» зарождаются слёзы… И ему тоже неприятно быть свидетелем этой процедуры и неприятно, что есть другие, наблюдающие за его Миэлой, глаза…

Миэла вытащила пальцы из розетки и они тут же приняли своё нормальное состояние.

«Тарелка» исчезла, но Гриан ощущает её близкое присутствие.

– Где я?! Ты… Гриан? Нет, ты… Он… Ты, там, на сцене… Ты убил его. Я всё видела. Ты забрал его душу. Он был моим другом. Ты убил. Зачем?! Кто ты? Где я?

– Нет, Миэла, нет! Я – Гриан! Посмотри на меня! Ты в своей квартире. Разве ты не узнаешь её?! Вспомни! Вот, вот на этом компьютере мы решали задачи по математике и физике и играли в видеоигры. Я приходил к тебе в гости, когда мы были школьниками. Мы смотрели с тобой вот этот телеглайзер… Помнишь, когда мы повзрослели и… мы поцеловались здесь, возле этого окна, в первый раз. Помнишь?

Миэла медленно идёт по квартире. Слегка притрагивается к вещам и поглаживает их.

– Гриан?... Моя квартира? Нет. Не знаю… Я никогда не была здесь. Мы не можем нигде быть. Только во «Дворце Избранников»… Но мне кажется… Не знаю. Ничего не понимаю! Я всегда жила во «Дворце Избранников». Что-то произошло… Ты… Можно называть тебя на «ты»? Но иногда мне снилось… Там, во дворце. Мы никогда там не спим, но иногда хочется расслабиться и мы разбираемся, – Миэла подняла над головой левую руку, пальцы её опять безобразно вытянулись, она обхватила ими собственную голову и… и стала её отвинчивать! Один полный оборот, второй, третий… Она кладёт голову на диван, садится рядом, поднимает повыше платье и… отстёгивает ноги.

– Вот в таком состоянии расслабления иногда приходят странные сны наяву, – говорит отвинченная голова. – Как будто вспоминается совсем другая незнакомая жизнь… Сейчас… – рука нащупывает голову и привинчивает на место.

– Ми, у тебя слишком симпатичные ноги, чтоб отстёгивать их, – улыбаясь, говорит Гриан, преодолевая неприятное чувство от всей этой странной процедуры.

– Ах, да, забыла, – она водворяет ноги туда, где они смотрятся привычнее, встает и уже более внимательно осматривает окружающие вещи.

– Да, мне… мне приходили они во сне… И ты… Но я ничего, ничего не понимаю!

– Ан, что ты там вычислил?

– Во-первых: истина рождается со слезами, а умирает со смехом. Во-вторых: все гениальное просто – сложно только его объяснить. В-третьих: если бы мы узнали всю правду друг о друге – мы бы все поумирали бы со смеху…

– А если ты до сих пор жив, значит, всей правды ты ещё не знаешь?

– Сначала мне показалось, что всё сравнительно просто. Я предполагал, что пресловутый «Дворец Избранников» - не более, чем паноптикум, где собраны наиболее выдающиеся представители планеты во всех своих проявлениях, так сказать. Учёные, политики, спортсмены, артисты и так далее. Впрочем, и ты думал также. Единственное, что меня смущало – это наличие у них пси-энергии в полном объёме. Мы на Фелии не смогли изобрести способ удерживать её, а цивилизация, значительно ниже по развитию, додумалась. Но… как говорится: мы ещё не настолько разумны, чтобы не верить в свою исключительность. И я простил им их одно из самых гениальнейших открытий во Вселенной.

Далее ход моих рассуждений был совсем прост: машинная цивилизация дошла до своего абсурдного пика – спилила сук, на котором сидела, и вымерла. Ну, сколько мы с тобой насмотрелись на таких самоубийц, уничтоживших свою экосистему!

Итак, цивилизация погибла, а их знаменитые граждане, вылепленные из пластмассы в свою натуральную величину, со вставленной в искусственное тело натуральной же душой, остались.

Чтобы окончательно убедиться в своей гипотезе, я разослал несколько десятков разведчиков – взять замеры почв, воздуха, воды. Так вот, н и г д е следов деятельности машинной цивилизации не обнаружено!

И тогда я сделал замеры живого – этих «новособак», «новокошек». Здесь есть ещё «новокрысы»… Сделал замеры также растительности и океанских организмов. И все они… У всех у них спираль ДНК не правосторонняя, а лево…

– Не может быть! Это же… – Гриану впервые стало здесь очень не по себе.

– Да, они н е ж и в ы е. Все. И деревья, и трава… Муляжи. И вся планета – города, дома, заводы, машины… Здесь никогда н и к т о не жил, не работал, не ездил. Всё – муляж. И энергия, которой питается этот «город» и те, в паноптикуме… Она идёт откуда-то из космоса. Её вид я не смог расшифровать. И к стыду своему, не смог понять, каким образом она здесь превращается в примитивную, электрическую. Одним словом – «квазипространство», как говорят пятимерники. Кстати, о пятимерниках. Они совсем не… Впрочем, ты любишь сюрпризы, побеседуй с ними сам… До скорой встречи на борту.

Гриан смотрит на Миэлу. Как удержать её в этом призрачном мире, как сберечь?

«Если бы, да, если бы, о, если бы! Можно было вернуться к своим лучшим годам! Да. И оценить их тогда, когда усилий не стоило быть молодым. Да, если бы… - вспоминает Гриан давние строки. – Если бы… Но… Если ты, если ты! Сдался времени и… Нет! Верь себе, верь себе! Все потери, все потери! Как странно! Глупо верить во что-то, но должна же где-то быть справедливость, высшая?! Если бы! Если бы…»

– Я слышала где-то это стихотворение, - говорит Миэла, и Гриан видит на её лице напряжение, она силится что-то вспомнить.

– Конечно, слышала! Тысячу двести лет назад, - Гриан рад, что Миэла обладает телепатическими способностями, рад, что ей знаком этот белый стих, написанный им когда-то.

А сейчас он должен войти в контакт с пятимерниками. Ан сказал – «сюрприз»?

«Какова история этой цивилизации?» - Телепатирует он в сторону стены. Он же знает, что они продолжают здесь висеть. И точно, «тарелка» проявляется, по прозрачной сфере движутся какие-то тени.

«Есть две версии человеческой истории вообще. Первая: история – это промежутки между очередными перераспределениями благ. Вторая: история – это моменты очередных перераспределения благ, а все остальное – промежутки».

«Вы всё шутите».

«Если в жизни ты не юморист, значит все вокруг тебя – сатирики… Здесь – квазипространство. Этим сказано всё. Так захотелось Создателю. Бесполезно жаловаться Богу на Бога. Тем более, что Бога не существует. Нас спасли и нужно быть благодарным…»

«Нас?!»

«Да, Вас и н а с. Ведь мы не сами по себе. Мы – ваша полевая, энергетическая жизнь. Или иначе – ваша душа в пятом измерении. Душа не умирает никогда. Она лишь проходит очередные стадии, поднимаясь всё выше и выше. Впрочем, более подробно Вам объяснить невозможно. Но всё это есть в Вашем подсознании, которое существует для осознания Вашего несовершенного сознания. Когда-нибудь Вы постигните сами».

«Похоже… на сказку».

«Самая несказочная жизнь – жизнь среди мифов. Нет. Это – реальность. Мы не духи. Мы живем полнокровной жизнью, но она в другом, пятом, пока недоступном для Вас измерении. И тем не менее, мы всегда рядом с Вами и все друг от друга зависим.

Чем слабее наше воображение, тем прочнее та система фантазий, в которую мы себя заключаем. Вот в чём наша беда».

«Я… хочу сохранить её. Возможно ли?»

«Да. Мы сохраним и доставим на Фелию все… души из паноптикума. Это ваши… наши сопланетяне. Заходите в наш корабль, мы ждем Вас».

– Ан, ты где?

– Я уже здесь.

– Где это – здесь?

– В «тарелке».

– А… А наш драндулет?

– И он здесь. Сюда можно засунуть всю эту бутафорскую планетку и ещё место останется. Пятое измерение. Давай, проходи с Миэлой, не стесняйтесь.

Гриан взял Миэлу за руку, монополяризировал её и себя и прошёл в «тарелку».

Это было зрелище! Его гигантский корабль стоял, как ни в чём не бывало в каких-то розовых облаках и вокруг никого и ничего.

«Рай или ад? – невольно усмехнулся Гриан.

«Если очевидное принимают за невероятное, значит, такова действительность", – тут же ответили ему пятимерники.

«Юмористы», – улыбнулся Гриан. Крепко держа за руку Миэлу, он пошёл к своему кораблю. Из-за одного розового облака блеснули внимательные знакомые огромные глаза.

«Душа Миэлы в пятом измерении… Как странно», – Гриан с Миэлой вошли в помещение Анна. – Вот мы и дома. Как дела, Ан?

– Прекрасно. Сейчас будем на Фелии.

– А это что? – Гриан заметил на одной из подвесок целую гору крохотных золотых катушек.

– Это… оттуда.

– А-а, понял. А как с ними…

– С ними на Фелии все будет нормально.

Они не стали при Миэле развивать эту тему – пси-энергии из паноптикума.

«Приготовьтесь, - прозвучал в мозгу телепатосигнал из «тарелки». – Поднимаемся над планетой. Не хотите ли взглянуть?»

Гриан усадил Миэлу – она молчала, осваиваясь с новой обстановкой, и подошёл к обзорному экрану. Усилил биозрение, увеличил кадр города, нашёл «Дворец Избранников», увеличил и его – все этажи пусты. Но что это?! На третьем этаже – этаже богемы, в совершенно пустом Зале Поэтов на одном из подиумов стоит чудак – с вечным поэтическим огнём в глазах, с растрепанными волосами, в несколько неряшливой одежде, и громко декламирует!

Голубая музыка мгновенья!

Искра счастья в космосе пустом!

Жизнь – секунда-капля-радуга-влеченье!

Мы – в одном из измереньи-снов!

Я хочу продлить себя словами!

Я мечтаю вылететь в трубу!

Телескопа подсмотреть глазами,

то, чего постичь я не могу!

Я не знаю, как мне докопаться

до себя – страшнейшей глубины!

Как до истин истинных добраться

генетически запрограммированных?

Я в себе телепатически читаю,

я ловлю сиянье озарений,

я во сне рептилией летаю,

я есть я – когда есть вдохновенье!

Нет конца во мне и нет начала!

Курица сперва или яйцо?!

И на кончике иглы чертей немало,

ну а лучше всех – мое лицо!!!

– Но… он же!... – Гриан в недоумении. Одна живая душа осталась в квазипространстве?!

И тут же слышит смех пятимерников. Пошутили.

И ещё одна золотая катушка прибавляется к общей горе.

Через одну наносекунду они оказываются на своей родной планете Фелии.