Горе

Горе приходит по-разному. Одних оно настигает постепенно, алмазным молоточком монотонно простукивая каждый позвонок, на других обрушивается всей мощью, кувалдой ломая хребет и неистово хохоча сатанинским смехом...

Недавно мой единственный университетский друг - Яшка, разом лишился всей своей семьи. Мать, отец, семилетний братишка - все они погибли в автокатастрофе...

Я как раз допивал свой утренний кофе, когда Яша, сутулый и худенький, вошел ко мне в комнату и сел на чуть скрипнувший под ним стул. Он сидел молча, не шевелясь, и только пульсирующая жилка на его виске выдавала в нем живого человека. Казалось, за то время, пока я не видел его, он высох и стал ещё меньше. На его лице заметны были только глаза, глубоко впавшие и тусклые, мучительно напоминавшие иссыхающие озера. Конечно, я понял, что случилось что-то, что-то такое, от чего мне захотелось кричать еще до того, как я об этом узнаю.

Я не стал задавать Яше вопросов, я лишь сел подле него на пол и, стараясь не смотреть на его дрожащие пальцы, то и дело задевающие моё плечо, сидел так довольно долго, насколько вообще можно судить о времени в такой ситуации.

И вдруг Яша заговорил. Мне показалось, что-то щелкнуло, глухо треснуло где-то в области моего сердца...

- Они умерли...понимаешь. Они...

И он заплакал. Не знаю, может ли быть что-то более горькое, отчаянное и давящее, чем мужские слёзы. Яша плакал. Плакал тихо. Не сотрясаясь рыданиями, без судорог, без всего того, чем обычно сопровождаются слёзы. Казалось, слёзы просто вытекают из него, унося с собой какую-то часть его самого и рождая новую пустоту в его душе.

Во мне не осталось никаких эмоций. Я сидел как истукан, не замечая ничего вокруг, кроме капель, падавших на Яшино колено. Не знаю, сколько я пробыл в таком оцепенении, но когда я очнулся, обнаружил, что плачу уже я, а Яша сполз со стула и смотрит в пространство. Мне вдруг представилось, что мы сидим в центре огромной воронки, и, кроме нас и этой воронки, ничего уже больше не существует.

- Он был такой...иссиня-розовый, дрожащий, а они счастливые. Тогда...

И тут он выдохся, словно разом лишился всех сил, и замолчал. Он попытался встать и не смог. Светлые кудри его намокли, нижние веки опухли. И всё-таки он показался мне самым прекрасным и мужественным человеком на Земле.