Близкий и далёкий

«Прелесть прошлого в том, что оно прошло. Однако женщины никогда не знают, когда упал занавес. Они всегда хотят увидеть шестое действие пьесы, которая давно кончилась».

Оскар Уайльд.

1989, начало июля.

На улице было несколько душно, пыльно и чрезмерно солнечно. Казалось, свет проникал в каждый уголок мирного, вечно дремлющего маленького британского городка. Там было очень легко заскучать почти каждому, кто останавливался в городе больше, чем на три недели. Местные жители же просто привыкли к неторопливому течению событий, и лишь потому не испытывали тоски от происходившего, а, точнее сказать, не происходившего. Тем не менее, Гарри, будучи всего лишь шестнадцатилетним подростком, всё же находил себе занятия на лето. Он катался по округе на старом мотоцикле, подаренном другом семьи много лет назад, играл в гараже на гитаре вместе со своей группой или без дела прогуливался там, где было мало людей. А ещё он мечтал. Мечтал о том, что именно этим летом в его размеренную жизнь, подчинённую общему течению, ворвётся некто настолько необыкновенный, что ничто больше не будет прежним. Он мечтал о таком человеке, хотя не представлял, где может с ним познакомиться, и как тот будет выглядеть. Он просто мечтал, и больше ничего. У него не было конкретного плана, поскольку в их город практически никто не заезжал. Он даже не мог надеяться, - поскольку знакомства, как ему говорили, - не падали с неба, но мечтать ему никто не мог запретить. Он знал, что был прав, а большего ему и не нужно было понимать.

Гарри часто катался на своём мотоцикле по округе. Иногда он ездил к друзьям, но чаще он просто убегал от всего и вся, чтобы побыть наедине с собой и почувствовать, как ветер треплет его выбивавшиеся из-под шлема волосы и широкую рубашку, за которую его особо любили девушки. Но они, по какой-то неизвестной Гарри причине, не вызывали в нём ни трепета, ни волнения. Глядя на своих друзей, он думал, что с ним что-то не так, но не смел признаваться в этом вслух, предпочитая делать вид, что он слишком занят, чтобы встречаться с кем-то.

Надев шлем, Гарри сел на пыльный мотоцикл и поехал вперёд по дороге, не имея конкретной цели. Ему просто хотелось немного побыть в одиночестве и подумать. Но, едва мотоцикл тронулся с места, как он вспомнил свою мечту. Гарри сразу же выбросил из головы эту мысль, поскольку она всегда рассредоточивала его, а во время езды это может быть слишком опасно. Улыбнувшись под шлемом, он добавил скорости и полетел по одинокой дороге. Вдруг среди облаков пыли показалась размытая фигура человека. Она выглядела настолько неясно, что это могло быть всего лишь маленькое дерево или же вообще обман зрения. Гарри не стал сбавлять скорость, поскольку расстояние всё ещё оставалось приличным. Однако, стремительно приближаясь к странному объекту, он с ужасом понял, что это всё-таки человек. Его нога машинально вдавила педаль газа до упора, и, взметнув вокруг себя облако пыли, мотоцикл остановился в опасной близости от человека. Когда воздух немного очистился, Гарри сумел разглядеть молодого человека, пристально смотревшего на него и его мотоцикл. Гарри стало неудобно, что он подверг незнакомца такой опасности.

-О, прости, пожалуйста, из-за пыли я совсем ничего не заметил, - принялся извиняться Гарри, быстро снимая шлем, чтобы убедиться, что незнакомец в порядке. Незнакомцем оказался юноша лет двадцати, выглядевший совсем не так, как было модно и принято в их городке. Во всём его внешнем виде сквозила какая-то головокружительная свобода, которой они все, выходцы из городка, были лишены, несмотря на их страстные желания и большие амбиции. Юноша смотрел на него своими горящими карими глазами, поражавшими до глубины души своей смелостью и живостью. Гарри никогда не видел столь впечатляющего взгляда.

-Ничего страшного, приятель, я цел и невредим, даже хромать не буду, - заулыбался юноша очень широко и похлопал Гарри по плечу. По его акценту Гарри понял, что тот был родом из Америки, что определённо придавало ему привлекательности. Гарри смотрел на него и не мог поверить, что этот человек прилетел сюда, как ему казалось, с другого конца земли. Незнакомец нравился Гарри, и его жест только усилил симпатию.

-Как тебя зовут? – спросил Гарри, не желая упустить столь редкую возможность: он начал думать, что именно этого человека он ждал всё прошедшее в мечтах время.

-Стивен. А тебя? – отозвался тот, не теряя улыбки и зрительного контакта.

-Гарри, - сказал он и тоже улыбнулся, понимая, что не ошибся в своих предчувствиях.

1993.

Гарри почувствовал, как сердце сжимает до боли знакомая тоска. Он знал, чего ему не хватает, но он ничего не мог поделать, чтобы избавиться от тяжёлого чувства. Эта была та рана, которая должна была болеть всю его жизнь, где бы и с кем бы он ни был. Она болела тогда, болит сейчас и будет болеть, даже когда он будет старым и немощным. Но Гарри быстро смирился с такой перспективой, лишь изредка подслащивая пилюлю. В конце концов, он не собирался провести всю жизнь в несчастиях, боли и печали по тому, что было и могло бы быть. И именно поэтому он смело толкнул дверь в маленький магазин. Кто-то из знакомых девушек сказал ему, что там появился очень интересный молодой продавец, и Гарри хотелось на него взглянуть, не имея никаких намерений.

Юноша действительно оказался интересным, несмотря на выражение смертельной скуки, приставшее к его прекрасному лицу. Гарри улыбнулся про себя, не понимая, что столь красивый юноша мог забыть в этом захудалом магазине. Юноша лежал грудью на стеклянном прилавке и глядел куда-то в угол зала, совершенно его не замечая. Гарри присмотрелся к висевшему на его футболке значку и прочёл самое обыкновенное имя. Улыбнувшись, он решил, наконец, обратить на себя внимание:

-Привет, Говард. Помоги, пожалуйста, выбрать.

Говард моментально распрямился, в его глазах зажёгся интерес и какая-то странная неловкость, которая совершенно ему не шла. Но Гарри продолжал улыбаться, чтобы избавить его от чувства неудобства за свою невнимательность.

-Э-э… - замялся Говард, словно пытаясь собраться с мыслями. – Привет. Да, конечно, помогу. С чем именно помочь?

-Помоги выбрать сладкий, но не приторный леденец. Лучше, чтобы он был большим, понимаешь? – попросил Гарри, добавляя голосу немного игривости, вызванной привлекательностью юноши.

-Вот, пожалуйста, - поискав под прилавком, Говард протянул ему крупный леденец вызывающе-алого цвета.

-Он немного неестественный, - коротко посмеялся Гарри. На лице Говарда выразилось непонимание.

-Дать другой? – спросил Говард, глядя на Гарри слишком широко раскрытыми глазами, словно пытавшимися поглотить его.

-Да нет, не нужно, - помотал головой Гарри, всё ещё улыбаясь: Говард чем-то забавлял его. – Большое спасибо за совет, Говард. Сколько с меня?

-Тридцать пенсов, - ответил Говард, внимательно рассматривая его и мило улыбаясь.

-Такой огромный, а стоит так мало. Возьми, тут без сдачи… - Гарри протянул ему монеты, понимая, что нравится Говарду; это чувство всегда радовало его.

-Послушай, - внезапно заговорил Говард; Гарри почувствовал, как внутри защекотал интерес, - как тебя зовут?...

-Гарри, - улыбнулся он, радуясь, что всё так быстро и удачно складывается. – И я был бы рад прогуляться с тобой, когда ты закончишь работу.

Говард широко улыбнулся вместо ответа, и Гарри, обернувшись у двери, подмигнул ему, после чего сел на мотоцикл и уехал прочь. Он не верил, что ему так повезло, что всё случилось настолько быстро и просто. И, улыбнувшись про себя, он свернул в сторону своего дома, чтобы обдумать всё хорошенько.

2007.

-А ты, молодой человек, не думал познакомиться с девушкой? – хитро прищурив левый глаз, поинтересовался мистер Гудмен; Гарри чуть не подавился куском мяса от смеха и неожиданности.

-Что ты смеёшься? Я говорю вполне серьёзно, - продолжил тот своим несколько скрипучим голосом с сильным американским акцентом. – Сейчас ты в самом расцвете лет, дела твои идут в гору, так что пора бы и о будущем подумать.

-Мистер Гудмен, я работаю почти круглые сутки, так скажите же, где мне выкроить время для женщины? – улыбнулся ему Гарри, понимая, что старик желает ему добра, хотя совершенно не догадывается о главной причине его нежелания знакомиться с женщинами.

-Всё можно успеть, Гарри. И не говори мне, что это не так, - погрозил ему мистер Гудмен своим несколько кривым пальцем. – Я начинал так же, как и ты, только занимался производством не кондитерских изделий, а зубной пасты. Думаешь, у меня было больше времени, чем у тебя? Это сейчас вы обзавелись этими мобильными телефонами, а во времена моей молодости, чтобы всё успеть и всё устроить, я был вынужден колесить по городу на велосипеде. Да, сэр! И не улыбайся так, словно я не знаю, насколько ты занят. Хочешь знать моё мнение?

-Разумеется, - улыбнулся Гарри, испытывая к нему симпатию за то, что тот так печётся о его успешности не только на рабочем поприще.

-Я думаю, что ты так занят именно потому, что тебе больше не на кого тратить время. Вот так-то, Гарри, - улыбнулся мистер Гудмен, отчего его лицо стало ещё более морщинистым. – Познакомься с девушкой, и количество часов в сутках моментально удвоится.

Гарри не стал ему отвечать, лишь улыбнувшись шире, и вернулся к ужину. Мистер Гудмен задумчиво смотрел на него, что Гарри просто игнорировал, делая вид, что увлечён поеданием мяса. Он любил мистера Гудмена, очень любил, и потому не мог рассказывать ему правду о себе. Старик наверняка огорчился бы и, вероятнее всего, пожелал бы разорвать их знакомство, чего Гарри не мог допустить: он привязался к мистеру Гудмену, как к отцу, и не желал потерять его. Именно поэтому Гарри всегда был готов выслушивать его порой слишком старческие размышления, в которые тот пускался, когда был не в духе, но по большей части взгляды мистера Гудмена были прогрессивны для его лет. И за то Гарри любил его не только как отца, но и как хорошего товарища, способного дать дельный совет.

-Мне всё равно не встретить такую замечательную женщину, как миссис Гудмен, - заговорил Гарри, чтобы прервать молчание, прерывавшееся только тихим звоном приборов с соседних столиков ресторана. Мистер Гудмен польщённо улыбнулся:

-Да… Знал бы ты, сколько мне пришлось побегать за ней! Она же всему городу голову вскружила, когда только переехала из Вашингтона. У меня почти не было шансов, но я не унывал. И посмотри, где мы теперь! Так что, не отчаивайся. Хороших девушек полно, их просто нужно видеть в толпе. И нельзя вешать нос, Гарри, это в самую последнюю очередь. Ну, что? Хочешь ли ты начать охоту на достойную тебя девушку, а?

Гарри, чтобы не огорчать мистера Гудмена, улыбнулся и пожал плечами, что значило: «Я не против». И мистер Гудмен, хрипло рассмеявшись, звонко ударил своим бокалом о бокал Гарри и сделал небольшой глоток красного вина.

1989.

Стивен и Гарри виделись каждый день. Они встречались рано утром и расставались, лишь когда солнце садилось за горизонт. Всё это время, что они проводили вместе, Гарри испытывал очень странные чувства. Нечто, чего он никогда не чувствовал, заставляло его даже двигаться по-другому: его жесты стали более грациозны, более медленны. Он не понимал, зачем так поступает, но всё казалось ему верным. Ему казалось верным дни напролёт общаться только со Стивеном, почти забывая всех друзей и остальной мир. Стивен был необыкновенен – иначе Гарри не мог объяснить причину его невероятной притягательности. И именно Стивен, казалось, порождает в нём странное чувство то радости, то приятно-болезненного томления. Когда Гарри ощущал в себе эти чувства, Стивен виделся ему в несколько ином свете. Хотелось смотреть на его яркие, почти красные губы, говорившие вроде бы обычные вещи, но совсем не так, как Гарри слышал. Гарри понимал привлекательность Стивена, и потому не мог не реагировать на неё. Иногда ему казалось, что его жесты слишком ясно дают понять о том, что ласково терзало его изнутри. Но он не смел говорить в слух, делать признаний; Стивен же словно понимал всё, однако по какой-то причине предпочитал делать вид, что ничего не замечает. Тем не менее, Гарри знал, что очень скоро их чувства, - интуиция подсказывала, что Стивен испытывает к нему нечто подобное, - достигнут апогея, и тогда будет бесполезно прикидываться и пытаться закрывать глаза на очевидность. И именно этого момента Гарри ждал с замиранием сердца.

-Посмотри, какая луна! – воскликнул Гарри, указывая на идеально круглый серебряный диск, освещавший им их узкую дорожку. Дома и люди остались позади, лишь здесь они могли поговорить, о чём им вздумается, не опасаясь того, что их могут услышать. Стивен покивал, посмотрев на луну краем глаза и словно думая о чём-то.

-Останешься со мной, пока луна не сядет? – неожиданно спросил Стивен, и по его тону становилось ясно, что он нисколько не шутит. Оторвавшись от любования луной, Гарри посмотрел на него и не сказал ни слова. В тот момент его сердце забилось слишком сильно и быстро, и его голос точно задрожал бы, попытайся он ответить. Но Стивену и так было всё ясно, за что Гарри был ему благодарен. Не испытывая никакого смущения, Гарри начал пристально рассматривать лицо Стивена, в лунном свете приобретшее прекрасный таинственный оттенок. Он увлёкся настолько, что совершенно не заметил, как Стивен подошёл к нему ближе, как сделал какое-то неясное движение и как его собственных губ коснулось нечто мягкое, тёплое, почти горячее.

-Ещё, - прошептал Гарри, не успев уловить вкуса поцелуя. Стивен, слабо улыбнувшись, исполнил его просьбу…

…В тот день перед Гарри словно открывался новый, прежде неизвестный ему мир. Стивен, пригласив его поцелуем, повёл его дальше, постоянно оглядываясь на него и спрашивая без слов «Ты хочешь этого?». Гарри ничего ему не отвечал – его горящий жадностью открытий взгляд говорил сам за себя. И Стивен не отказывал ему ни в чём. Гарри нравилось осматривать этот новый мир и понимать, что здесь ему невероятно комфортно, спокойно и приятно. Он ощущал тепло Стивена и мог полностью раствориться в нём, уже ни о чём не думая. Он просто чувствовал, полностью отключив ненужное в тот момент сознание. Путешествовать с тяжестью в голове было бы неудобно, и потому он убрал разум в самый дальний угол своей души, чтобы наслаждаться моментом полностью и без всяких оговорок. Стивен ничего ему не говорил, не пытался наставлять, а лишь улыбался, каждым своим жестом словно вновь и вновь приветствуя его в новом мире, где было невероятно много того, чего Гарри прежде не знал – там было много любви… Но всё когда-то кончается. Гарри хорошо помнил их договорённость, к тому же, как только солнце пустило первые лучи по земле, его сознание начало выбираться из своего угла. Он вспомнил, что ему нужно быть дома, пока мама не заметила его исчезновения. Выскользнув из-под руки Стивена, он, боясь вывести его из полусонного состояния, принялся бесшумно собираться. Он чувствовал на себе слабый, погружающийся в сон взгляд Стивена, отчего счастливая улыбка на его лице становилась шире.

-Я люблю тебя, - сонно пробормотал Стивен, и в его глазах виднелась сладость, которой они оба были полны. Гарри ответил ему одними лишь губами первое, что пришло ему в голову, и поспешил вылезти через окно в сад, чтобы сохранить свой визит в дом родственников Стивена втайне. Он не помнил, как добежал до дома, но был рад, что мама ещё не проснулась. В тот день он сумел прикинуться, что всю ночь не покидал своей комнаты. Мама, к его радости, даже не подумала усомниться в его словах. Тогда ему показалось, что держать втайне ото всех его отношения, его любовь будет достаточно просто.

2012.

За окном лил дождь, было холодно, тихо завывал ветер. Гарри всегда становилось одиноко в такие вечера, отчего он испытывал острую потребность в ком-то, кто мог бы согреть его замерзающие руки и ноющее сердце. Однако он был одинок, его последнее увлечение, - всего лишь увлечение, - Джордж, покинул его ещё неделю назад, забрав все свои вещи и не оставив ни малейшей надежды на своё возвращение. Гарри не любил оставаться наедине с собой, ему всегда требовалась компания. И он знал, кому нужно звонить, чтобы не получить отказ, для кого его просьба будет долгом дружбы, а не прихотью; хотя он также понимал, что тот, чей номер он набирал, не воспринимал их отношения серьёзно, они были для него ещё одним пирожным, от которого можно было откусить неплохой кусок.

-Алло? – послышался вечно скучающий, словно пресытившийся всем голос.

-Гови, это я, - улыбнулся Гарри, уже придумывая, куда они отправятся вместе.

-Я узнал, - Говард, казалось, слабо улыбнулся. – Знаешь, я сейчас немного занят, так что давай встретимся на Пятой авеню и сразу же решим, куда пойдём.

-Отлично, - прошептал Гарри: его настроение поднималось всё выше и выше от скорости принятия решения.

-Прекрасно. Там и увидимся, - и Говард положил трубку.

Говард никогда не опаздывал, но и никогда не приходил раньше времени. Он появлялся как раз тогда, когда было нужно, и Гарри любил эту его привычку. Как и многие другие. Вообще Гарри многое в нём нравилось, просто он предпочитал не говорить об этом вслух. Возможно, потому что не считал такую откровенность нужной, а, возможно, потому что Говард словно не нуждался ни в чьей любви и уж тем более в чужом одобрении. Он был до крайности самодостаточен. А также он был тем, кого называли хищником и мерзавцем, что иногда несколько огорчало чувства Гарри. Всё же, они были друзьями, которые когда-то испытывали друг к другу нечто большее, что теперь Гарри считал просто ребячеством. Теперь они были другими, они повзрослели, и потому их чувства превратились в дружбу. Гарри не видел ничего дурного в том, чтобы иногда просить компании у друга юности. Если не у него, то у кого ещё? В конце концов, Гарри понимал, что их отношения были своего рода симбиозом: Гарри получал столь необходимую ему компанию, а Говард удовлетворял свою хищную жажду, за которую его не любил почти весь Нью-Йорк.

Гарри всегда был ласков с Говардом, ощущая близость между ним и собой. Однако Говард имел привычку иногда отравлять это приятное чувство своим вечно не спящим хищничеством. Порой Гарри был настроен всего лишь поговорить по душам, посмотреть вместе какой-нибудь фильм, а Говард, врываясь в его размеренный вечер ураганом, одним только взглядом давал понять, что такие планы для него слишком просты и невинны. И Гарри, моментально меняя настроение, соглашался с ним. Так было и в тот вечер: Гарри, приглашая Говарда, не думал о каком-то конкретном плане на вечер. Просто выпить немного виски, просто потанцевать в общей массе, просто поговорить о ничего не значащих вещах. Но Говард был иного мнения. В баре он почти не пил – Гарри знал, что он предпочитает сохранять рассудок трезвым. Гарри же нравилось иногда пьянеть, ощущать приятное тепло и слабость в теле. Пара порций виски раскрепощала его, что позволяло ему беззастенчиво смотреть на Говарда из-под ресниц и иногда даже вешаться ему на шею.

Но в тот вечер Гарри позволил себе больше, чем пару порций, и потому стал жеманным, капризным и одновременно таким ласковым, что сам начал опасаться взглядов, бросаемых на их пару. Говарду же было всё равно. Он, пригубливая свой первый стакан, хищно смотрел на уже размякшего от алкоголя Гарри и плутовски улыбался. Тогда им обоим стало ясно, что они уедут вместе. Говард явно ждал этого момента, а Гарри просто не имел ничего против такого завершения вечера. Говард всё ещё привлекал его: он выглядел если не слишком молодо, то точно свежо и подтянуто. Находиться рядом с ним было приятно во всех отношениях, поскольку он был равно красив и интересен как человек и собеседник. И Гарри, заказав себе ещё одну порцию виски, уже не мог не любоваться им, становясь всё пьянее, мягче и ласковее. Он, незаметно для окружающих, начал дразнить Говарда, брызгая ему в лицо капельками виски, отчего тот только улыбался несколько кривой улыбкой; очевидно, виски действовало на него как масло на огонь. Но Гарри знал, что делает. Дразнить Говарда было сродни дразнению тигра, готового броситься в любой момент, когда его терпение окончательно лопнет, но Гарри знал, что друг не причинит ему вреда. Никогда и ни за что. И не потому, что между ними была какая-то договорённость, а потому что Говард знал пределы допустимого. Гарри нравилось, что кто-то до сих пор соблюдает приличия и остаётся джентльменом в век вседозволенности. Однако сам Гарри часто вёл себя не слишком красиво. И он знал, что Говард не позволит ему ударить в грязь лицо.

-Тише, подожди, - достаточно строго, но с улыбкой прошептал Говард, отстраняя Гарри от себя, когда тот попытался поцеловать его в такси, несшем их куда-то. Гарри не имел ни малейшего понятия, где окажется через несколько минут, но он полностью доверял Говарду. И не только потому, что тот был трезв; Гарри всегда доверял ему, знал, что на него можно положиться. И поэтому он, скривив губы в капризной улыбке, откинулся на спинку сиденья, надеясь, что скоро они выберутся из плена этой неприятной машины и водителя, посматривавшего на них через зеркало.

-Когда мы уже приедем, а? – с трудом владея размякшим языком, спросил Гарри, припадая к плечу Говарда головой.

-Сейчас. Мы уже на месте. Вот, возьмите, сдачи не надо, - Говард протянул несколько помрачневшему водителю купюру и, открыв дверь со стороны Гарри, стал помогать ему выбраться наружу. Гарри, напрягая зрение и память, всё-таки сумел узнать в высоком здании дом Говарда и порадовался, что сейчас они окажутся в уютной тёплой атмосфере вдали от чужих глаз. Говард перекинул руку Гарри через своё плечо, чтобы завести его внутрь, и Гарри, испытав неожиданный прилив игривости, приобнял его. Говард насмешливо посмотрел на него:

-Да ты же на ногах едва стоишь.

-Это ещё ничего не значит, мой милый.

Говард усмехнулся, явно не веря в то, что у Гарри хватит сил на что-то, кроме как просто упасть на кровать и заснуть глубоким сном. Но Гарри хорошо себя знал и мог биться об заклад, что он ещё не настолько пьян, насколько думал Говард. И, стоило входной двери закрыться за их спинами, как Гарри, отчасти, чтобы доказать свою правоту, поцеловал Говарда. Тот не стал отказываться. Жадно, хищнически вцепившись в пальто Гарри, Говард повлёк его дальше в свои апартаменты…

…Утро было ясным. Солнце проникло сквозь наспех задёрнутые шторы, и яркий луч коснулся лица Гарри. Поморщившись, он проснулся и сразу же открыл глаза. Ему потребовалось немного времени, чтобы вспомнить, что случилось вчера и как он мог здесь оказаться. Говард чуть слышно дышал рядом с ним, его рука лежала на груди Гарри, отчего Гарри невольно улыбнулся: Говард выглядел мирно лишь во сне. Хорошая погода также порадовала Гарри. Он, осматривая спальню, которую видел столько раз, слабо поглаживал пальцы Говарда и продолжал улыбаться, хотя уже начал испытывать тяжёлые и неприятные последствия вчерашнего вечера. Они отравляли его лёгкую, прозрачную утреннюю радость, словно возвращая его на землю и сталкивая с суровой действительностью. Он невольно задумался над тем, что позволил себе накануне. Нечто отвратительное? Нет, совсем нет. Просто не слишком разумное? Возможно. Но отчего ему стало одиноко, - ведь именно чувство одиночества подтолкнуло его позвонить Говарду, - в который раз? Он понимал, что дело было не в покинувшем его Джордже, о котором он не особо сожалел. Дело было в отсутствии любви. Гарри никогда не любил Джорджа, и тот был слишком умён и горд, чтобы прикидываться слепым. Откровенно говоря, Гарри несильно старался удержать его, когда Джордж пригрозил своим уходом. Гарри уговаривал его остаться лишь потому, что боялся снова оказаться наедине с собой и своим одиночеством. Но Джордж хотел любви, настоящей любви, а не какого-то увлечения на месяц и пару дней. Гарри ничего не мог с собой поделать: несмотря на все очевидные достоинства Джорджа, он не мог полюбить его. Все двадцать три года он, по неясной для него самого причине, любил только одного человека, с которым виделся всего лишь дважды за всю свою жизнь. Он помнил Стивена в двух порах: когда тому был двадцать один год и тридцать девять лет. Их последняя встреча была непростительно мимолётной – они увидели друг друга, улыбнулись, поздоровались, задали набивший оскомину вопрос «Как дела?» и почти сразу же были вынуждены разойтись, даже не успев обменяться номерами телефонов. Америка очень большая страна, и найти друг друга среди десятков миллионов людей до крайности непросто, почти невозможно. Гарри уже давно потерял всякую надежду, но его сердце, как проклятое, продолжало упорно любить Стивена.

-С добрым утром, - прошептал только что открывший глаза Говард. Гарри улыбнулся – он давно не видел его в таком приятном настроении.

-С добрым утром, - ответил Гарри и коснулся губами его пахнущих чем-то терпким волос. Говард, улыбнувшись в ответ, сел на кровати, и Гарри, невольно залюбовавшись его красивой ровной спиной, позабыл все свои размышления и свою горечь.

1989.

По гаражу разносились негромкие звуки гитары. Стивен, устроившись на старом диване, умело перебирал струны, глядя в потолок. Гарри сидел рядом с ним, ни на секунду не переставая восхищаться им и его мастерством. Стивен был очень неплохим музыкантом, а в глазах Гарри его таланты приобретали оттенок дара.

-Спой что-нибудь, - попросил Гарри негромко, чтобы не сбивать его и не нарушать своим голосом приятные звуки. Стивен сразу же отвлёкся, прижав струны:

-Что ты хочешь услышать, Гарри?

-Что угодно. Ты прекрасно поёшь, у тебя очень хороший голос.

Стивен посмеялся, - казалось, что сам он не был настолько уверен в своём таланте, - и, немного подумав, заиграл узнаваемую с первых аккордов мелодию. Гарри слышал эту песню всего пару раз, но она нравилась ему до внутренней дрожи, и теперь он внимательно вслушивался, широко заулыбавшись. Дрожь усилилась, когда губы Стивена разомкнулись, выпуская на волю голос на редкость приятного тембра. Сердце Гарри забилось где-то в горле, им овладело странное волнение, отчего дыхание словно пропало. Он застыл, слушая голос Стивена и внимательно наблюдая за каждым его движением. Гарри с трудом понимал, о чём именно поёт Стивен, но зато ясно понимал одно – он не может не поцеловать его прямо сейчас.

-Стивен, - позвал он слабым голосом, словно задыхаясь без его поцелуя.

-Да? – Стивен оторвался от игры и посмотрел на него ласково. Гарри аккуратно забрал у него гитару, поставил её прямо на пол и подался к нему, чувствуя, что точно умрёт, если не коснётся его изгибающихся в улыбке губ. И Стивен без всяких слов понял, в чём дело. Улыбнувшись чуть шире, он поцеловал дрожащего Гарри, оторвав его от действительности…

-Твоя мама идёт, кажется, - вдруг прошептал Стивен.

-Никто не идёт, - уверенно сказал Гарри, хотя ничего не мог слышать; точнее сказать, просто не желал слышать и знать. Ему был нужен Стивен прямо сейчас, а весь остальной мир его не волновал.

-Она точно идёт, Гарри, - проговорил Стивен строже и отстранил его от себя. Гарри сразу же обиделся: он не любил быть внимательным и постоянно находиться начеку. Ему хотелось быть со Стивеном, только и всего, но кто-то обязательно появлялся в самый неподходящий момент.

-Привет, Стивен, - улыбнулась мама, входя в гараж; Гарри не желал её видеть, отвернувшись в другую сторону.

-Здравствуйте, мисс Эббот! – воскликнул Стивен в свойственной ему радостной манере. Гарри удивился: неужели он действительно настолько рад видеть её, испортившую их поцелуй?

-Гарри, - окликнула мама, и ему пришлось нехотя обернуться, - сходи в магазин, я хочу угостить нашего гостя традиционным британским обедом.

-Сделаю, - пробормотал он, не глядя на маму. Но она ничего не заметила и, ещё раз улыбнувшись Стивену, вернулась обратно в дом.

-Не дуйся, Гарри. Ты выглядишь как маленький капризный мальчишка, - почти смеясь, проговорил Стивен и прибавил. – Ты же сделаешь это для меня, да? Чтобы я мог сидеть с вами за одним столом?

Гарри, чувствуя, как обида отступает, слегка улыбнулся, и Стивен погладил его по щеке, словно одобряя эту его перемену.

Гарри был ещё в том возрасте, когда о последствиях хотелось думать меньше всего. Он наслаждался моментом, и ему казалось, что он и Стивен будут вместе вечно. Вечно продлится лето, вечно они будут сидеть в гараже или бродить по лесу. Ему в голову никогда не приходила мысль, что Стивену когда-то придётся вернуться домой. И потому, стоило Стивену завести об этом речь, как на Гарри нахлынуло отчаяние.

-Останься, Стивен, останься, пожалуйста! Со мной точно случится что-то плохое, если ты уедешь! – взмолился Гарри, вцепившись в его футболку мёртвой хваткой. Но он видел по глазам Стивена, что изменить планы невозможно. В ужасе отпустив его, Гарри принялся отчаянно топать и пинать всё, что только попадалось ему на глаза. Он был готов умереть, лишь бы Стивен остался с ним. Ему казалось, что без него жизнь оборвётся. Благодаря Стивену Гарри поднялся так высоко, он постоянно словно парил меж облаков, а его отъезд сбрасывал его обратно на землю. Такой полёт непременно должен был оказаться смертельным, и потому Гарри не сомневался, что его ждёт в ближайшем будущем. Ему было страшно, гадко до тошноты, он снова задыхался. Опустившись на колени, Гарри стучал кулаком по земле, чувствуя, как на глаза набегают слёзы. Стивен всё это время стоял рядом и наблюдал за его мучениями, не проронив ни слова.

-Мне тоже больно, Гарри, - прошептал он, обнимая его и прижимая к себе. Гарри уткнулся в его плечо, жадно вдыхая запах его футболки, который странным образом успокаивал его. – Знаешь, что? Мы увидимся. Мы непременно увидимся когда-нибудь, я клянусь тебе. Мы найдём друг друга, чего бы это нам ни стоило.

Гарри отнял лицо от его плеча. Обещание немного ослабило его боль, сделало её более выносимой, но ему всё равно было горько. И с этой горечью ему предстояло жить ещё очень долгое время.

-Я не буду ужинать, - не выдержав внутреннего напряжения, сказал Гарри и почти отбросил вилку в сторону. Мама вздрогнула от звона, его старшая сестра, уже полгода жившая отдельно, Элис, неодобрительно покосилась на него и тяжело вздохнула. Но Гарри было всё равно, о чём они подумали. Он хотел сбежать подальше от чужих глаз, чтобы остаться наедине со своим горем, которое он был вынужден прятать на протяжении всего дня. Не оглядываясь, Гарри помчался в свою комнату, хлопнул дверью, запер замок и упал на кровать. Он страстно хотел плакать, но почему-то не мог. Боль, горе и злоба на весь мир за несправедливость смешались внутри него, и он смог только яростно рычать в одеяло и подушку, чтобы немного заглушить вопли своей души. Сейчас он не хотел никого видеть, ни с кем разговаривать. Ему хотелось побыть одному, хотя одиночество загоняло его в тупик, выходом из которого ему виделось лишь обрывание жизнь. Он всё равно умрёт, когда Стивен уедет, так какая разница? Он был готов повеситься на собственном ремне, но сразу же вспомнил, что Стивен обещал, что они увидятся перед его отъездом. Лишь это обещание сохранило ему жизнь в ту тяжелую ночь, и часа из которой он не спал.

Он с трудом дождался рассвета, зная, что семья Стивена уезжает рано. И, не теряя ни минуты, он осторожно вышел из дома, чтобы не разбудить маму и гостившую у них Элис, и помчался по всё ещё спящим улицам. Он бежал, не помня себя. За эти две недели он отлично выучил путь к дому Стивена, и потому мог двигаться без единой мысли в голове. Его сердце было полно самых мрачных чувств; всё, что приходило ему в голову ночью, было готово вылиться на Стивена, как только они встретятся. Гарри, внимательно осмотревшись, ловко вскарабкался на открытое окно Стивена, проник в его комнату и застал его ещё спящим. Чувствуя, что отчаяние достигает высшей черты, Гарри бесшумно опустился на край его кровати и принялся смотреть на него, не моргая. Во сне Стивен слабо хмурился, его чёрные ресницы время от времени подрагивали. Вероятно, ему снилось их расставание. По крайней мере, так решил Гарри, не сумевший сомкнуть глаз за всю ночь. Но вот Стивен открыл глаза и, сразу же заметив его, помрачнел. Гарри не знал, для чего он пришёл к нему, но оставаться дома он просто не мог. Рядом со Стивеном боль становилась одновременно острее и сноснее. И, казалось, Стивен тоже ощущал её.

-Гарри, послушай,… - начал было Стивен, но звук его голоса словно был пробкой, сдерживавшей чувства Гарри, гложившие его ночь напролёт. Гарри больше не мог сдерживаться.

- Я ничего не хочу слышать, Стивен, я хочу только одного, чтобы ты остался, - зашептал он, с трудом дыша от волнения и боли. - Я не знаю, как я буду жить без тебя, ты это понимаешь? Я никогда никого так не любил, как тебя сейчас, и уже никогда не полюблю. За эти две недели я узнал, как можно жить по-другому, и возвращаться назад я уже не хочу, понимаешь? Я не могу жить так, как прежде, это просто невыносимо!... Я умру, Стивен, если ты уедешь, я точно умру!

Собственные слова, произнесённые вслух, показались невероятно страшными, отчего Гарри инстинктивно бросился всё ещё лежавшему Стивену на грудь. Он словно искал в нём защиты, хотя понимал, что едва ли получит её. Рука Стивена обняла его и принялась слабо поглаживать, отчего Гарри испытал некоторое облегчение. Но очень скоро Стивен, всё так же храня молчание, отнял его от себя и принялся одеваться. Гарри недоумевал, как можно так спокойно заниматься привычными делами в такое утро.

-Не уезжай, Стивен, я умоляю тебя! Прошу, пожалуйста, останься со мной! Я же умру без тебя! Меня собьёт машина, переедет грузовик или просто заколют ножом! – почти сходя с ума от отчаяния, продолжал Гарри, но Стивен не смотрел на него. – Я люблю тебя всем сердцем, я готов сделать для тебя всё, что угодно, но только останься! Не бросай меня, Стивен, я умоляю тебя, не бросай!...

-Гарри, - решительно перебил Стивен, наконец, оборачиваясь к нему, - я не могу остаться. Я улетаю сегодня через несколько часов, и это не отменить. Нам придётся что-то придумать, но потом, а не сейчас. Сейчас тебе лучше уйти, - заговорил он ласковее, глядя ему в глаза. – Я не хочу, чтобы кто-то увидел тебя здесь. Я клянусь, что мы ещё увидимся, когда за нами приедет машина. А сейчас уходи, умоляю тебя, иначе мне свернут шею.

Гарри, заставляя себя понимать его, кивнул и быстро, не давая себе времени, чтобы передумать, вылез через окно в сад. Там его горло сжали слёзы, и он, чтобы Стивен ничего не заметил, помчался прочь, не сдержав своих чувств.

Он не помнил, как дождался часа расставания. Казалось, он проплакал все эти долгие три часа, изредка слыша, как мама стучится в его запертую дверь и спрашивает, всё ли в порядке. «Ничего не в порядке, я скоро умру», - хотелось ответить ему, но он, чтобы не вызывать ненужных вопросов и беспокойства, закусывал уголок наволочки и упорно молчал. Потонув в горе и боли, он с трудом расслышал, как звонок будильника позвал его на последнюю встречу со Стивеном. Умывшись, чтобы смыть часть слёз, он сел на мотоцикл и помчался к дому родственников Стивена, не имея ни одной мысли в голове. Те уже собирались, суетясь вокруг машины с открытым багажником и дверцами, но Гарри не было до них никакого дела. Он пристально смотрел на Стивена, вяло следившего за сборами и глубоко заложившего руки в карманы. Вдруг он обернулся, их взгляды повстречались, отчего Гарри почувствовал, как в нём опять зашевелились слёзы, от которых уже болели глаза. Стивен подошёл к нему привычной походкой, навсегда оставшейся в памяти Гарри, и печально заулыбался. Не выдержав, Гарри бросился ему на шею, сразу же пряча лицо в его джинсовой куртке и пропитывая её своими горькими слезами. Гарри не знал, что ему делать; он хотел либо избавления, либо смерти, чтобы больше не мучиться и не ощущать, как сердце разрывается.

-Я всегда буду любить тебя, - прошептал Гарри сквозь всхлипывания ему в куртку. Лежавшая на его спине рука Стивена обняла крепче.

-Мы обязательно увидимся, я клянусь тебе, - твёрдо пообещал Стивен, снова заронив в сердце Гарри слабую надежду; оторвавшись от него, Гарри посмотрел в его карие глаза и на ставшие ещё ярче губы. Ему очень хотелось поцеловать его на прощание, но он знал, что вокруг слишком много зрителей, которым следовало бы убраться на другой конец света прямо сейчас.

-Стивен, мы уже сейчас отъезжаем! – послышался противный женский голос, словно радовавшийся их расставанию. Гарри непроизвольно прижал Стивена крепче к себе, не желая его отпускать и понимая, что именно сейчас и произойдёт разрыв. В глазах Стивена тоже появился страх, но он быстро совладал с собой.

-Всё будет хорошо, приятель. Увидимся, пока, - проговорил он, ускользая из рук Гарри. Его пальцы разжались, отпуская куртку, и Стивен, идя спиной к машине, смотрел на него. Его взгляд говорил о многом, и Гарри пытался отвечать ему, чувствуя, как смерть приближается к нему и как сердце, разрываясь на сотни кусков, обливает его кровью. Но вдруг Стивен резко отвернулся от него, быстро сел в машину и захлопнул за собой дверцу, окончательно разорвав их связь. Гарри, взглянув на него в последний раз, понял, что у него больше нет сил мучиться. Вытерев мокрое лицо рукавом рубашки, Гарри надел шлем, вспрыгнул на мотоцикл и помчался в противоположную удалявшейся машине сторону, хотя до боли хотел преследовать её до самого аэропорта. «Всё кончено. И моя жизнь тоже», - сказал себе Гарри, и умер в тот же момент, успев вовремя притормозить у огромного дуба.

Смерть продлилась полторы недели.

2007.

Мистер Гудмен и не думал отказываться от своих слов, забавляя Гарри своей, как ему казалось, совершенно безумной идеей о женитьбе. Гарри не противился его намерениям, позволяя старику развлекаться. Однако вскоре он понял, что мистер Гудмен имел самый серьёзные намерения. Через неделю после их разговора в ресторане Гарри получил от него приглашение на какой-то благотворительный вечер. На красивой карточке была сделана приписка рукой самого мистера Гудмена, говорившая достаточно таинственно: «Будь готов показать своё британское джентльменство». Усмехнувшись и не поняв, что именно от него требуется, Гарри всё-таки прибыл в назначенное время в огромный роскошный зал одного известного отеля.

-Ага, Гарри, ты всё-таки приехал! – засмеялся мистер Гудмен, подходя к нему и пожимая его протянутую руку.

-Разумеется, мистер Гудмен. Вы меня заинтриговали, я не знаю, чего мне ожидать, - признался Гарри, изображая нервозность, которой совершенно не ощущал. Мистер Гудмен одобрительно похлопал его по спине своей тяжеловатой рукой и улыбнулся:

-Пусть это будет для тебя сюрпризом. Могу сказать, что оно стоит твоих переживаний, молодой человек… Ах, ты уже здесь! – неожиданно воскликнул он, обернувшись к подошедшей к ним девушке. – Не ожидал, что ты будешь так рано. Познакомься, Долли, это Гарри, о котором я тебе говорил накануне.

-Приятно познакомиться! – звонко воскликнула та, протягивая Гарри руку. Гарри смог лишь улыбнуться в ответ: в ней было нечто, отчего он почти потерял дар речи. С первого взгляда она мало чем отличалась от всех остальных американок, но Гарри видел в ней нечто столь особенное, что его сердце забилось чуть быстрее. Казалось бы, светлые волосы, ослепительная широкая улыбка, стройное тело, обтянутое малиновым шёлком вечернего платья не могут произвести особого впечатления, поскольку подобные сочетания Гарри видел уже сотни раз. Но в Долли он замечал нечто, отличавшее её от всех прочих девушек; и это нечто почему-то напоминало ему о маме. Гарри не сумел разгадать тайну её привлекательности. За целый вечер он не посмотрел в сторону мужчин, которых было предостаточно в зале. Его интересовала Долли, и никто больше.

Позже он рассказал всем своим друзьям об этой удивительной особе. Они были в равной степени удивлены тем, что женщина сумела привлечь его, ведь прежде об этом даже помыслить было невозможно. Но Долли не выходила у него из головы, он думал о ней дни напролёт. Вскоре они стали встречаться, почти сразу же обнажив друг перед другом души.

-Знаешь, я никак не могу найти мужчину, - призналась Долли с улыбкой, помешивая кофе, когда они сидели в кафе. – Просто мне нужен нормальный мужчина, который сможет отвечать за себя, за свои поступки. Я сыта по горло альфонсами, садящимися на шею и при этом помыкающими тобой. Ох, сколько я их перевидала за свою жизнь, Гарри!

-Понимаю, - улыбнулся Гарри, испытав болезненное сомнение, сможет ли она принять его с его прошлым, полным мужчин. – У меня примерно та же проблема…

-Тоже не можешь найти хорошую женщину? – оживилась Долли, оторвавшись от кофе.

-Да нет, не совсем… - замялся Гарри, глядя в её прекрасные глаза; казалось, они не могут не понять его. – Наверное, мне стоит признаться, что прежде я встречался только с мужчинами.

Долли, не переставая улыбаться, посмотрела на него внимательнее. Он никак не мог понять, что может значить этот взгляд, от которого волнение достигало высшей степени. Прямо сейчас она должна была вынести ему приговор: либо она прогонит его, не пожелав иметь с ним дело, либо оставит рядом с собой. Он до безумия хотел, чтобы она выбрала второе. За время их знакомства он настолько привык к ней, уже начиная испытывать нечто, похожее на любовь, что потерять её, эту чудесную женщину, ему было бы до крайности больно.

-Пусть наше прошлое останется в прошлом, - улыбнулась Долли, сверкнув глазами. Сердце Гарри захлестнула волна облегчения. В тот момент ему показалось, что перед ним растворились врата нового счастья, которого он прежде не знал.

…Поцелуй за поцелуем, они становились всё ближе друг другу. Отношения с женщиной оказались очень естественными, лёгкая неловкость прошла почти моментально. Гарри нравилось, что с Долли можно гулять по улицам без всяких опасений, можно целовать её у всех на глазах, и не опасаться неодобрительных взглядов. С ней он мог вести себя абсолютно свободно. Долли дарила ему новое счастье, которое нравилось ему больше и больше с каждым днём. Тогда Гарри захотелось попробовать, сможет ли он прожить с женщиной под одной крышей. Эксперимент над самим собой дал неожиданные результаты: оказывается, что с женщиной жить так же просто, как и с мужчиной. От этого вывода желание Гарри вести привычную, естественную для глаз общественности жизнь лишь усилилось. Ему очень хотелось попытаться, хотя где-то глубоко в душе, он понимал, что мужчины всё же привлекают его больше. Но желание испытать себя, подкреплённое растущим с каждым днём счастьем, подталкивало Гарри развивать отношения с Долли. В скором времени он понял, что им пора делать какой-то шаг вперёд. Долли стала часто, но крайне прозрачно намекать, что можно было бы обручиться для начала, а после посмотреть, готовы ли они оба к чему-то большему. И, стоило Гарри надеть обручальное кольцо на её изящный пальчик, как ему страстно захотелось традиционной пышной свадьбы.

-Долли, Долли, - шептал Гарри, зарываясь носом в её светлые волосы, отчего счастье просто сводило его с ума. Она лишь негромко смеялась, после чего обратила к нему своё прекрасное, всё ещё очень свежее, несмотря на тридцатитрёхлетний возраст, лицо, и Гарри не смог не поцеловать её. В такие моменты Долли виделась ему неким идеалом, который он всю жизнь искал в мужчинах, и, разумеется, никак не мог найти; она была пределом его мечтаний, всем, что у него было.

-Обещай, что мы никогда не расстанемся, - улыбнулся Гарри, оторвавшись от её губ на миг.

-Обещай мне то же самое, - попросила она в ответ, хитро прищурив глаза и обнимая его за шею обеими руками. – На чём будем клясться?

-Поклянёмся у алтаря, моя любовь, - выдохнул Гарри, совершенно потеряв голову. С лица Долли резко пропала улыбка: очевидно, она никак не ожидала услышать эти слова так скоро. Но Гарри не видел причин тянуть. Ему хотелось соединиться нерушимыми узами с этой женщиной как можно раньше, чтобы никто не мог усомниться в искренности и силе их чувств.

Майкл, близкий друг Гарри, - бывший единственным из его друзей мужского пола, не имевших с ним никаких отношений, кроме товарищеских, - отнёсся к новости о свадьбе достаточно скептически. Он заверял Гарри, что натуру обмануть невозможно и что она рано или поздно даст о себе знать, но Гарри не желал его слушать. Он был уверен в своих чувствах к Долли, и даже близкий друг не мог заставить его сомневаться.

-Хочешь, поспорим? – предложил Гарри, желая доказать ему, что прав. Майкл, будучи британцем, любил биться об заклад, и не смог устоять перед столь заманчивым предложением.

-Идёт, - улыбнулся тот, и в его глазах заблестел азарт. – Только позволь мне поставить условия.

-Тебе всё равно не изменить моего мнения, - победоносно ухмыльнулся Гарри, уже предвкушая сладостный проигрыш друга. Но улыбка друга изменилась, стала лукавее. Майкл, прищурившись, сказал, что им всё же стоит проверить его выдержку перед свадьбой.

Когда они оказались в ночном клубе, кишевшем привлекательными мужчинами, Гарри был уверен в себе и своей верности Долли, словно возвысившей его душу и приблизившей его к естественности. Танцующие друг с другом мужчины не вызывали в нём почти никаких чувств, хотя воспоминания о подобных местах были достаточно сильны. Гарри улыбался следящему за ним Майклу, показывая спокойствие и непоколебимость. Гарри не сомневался, что выйдет сухим из воды, ведь сейчас ему не приходилось даже сопротивляться самому себе: он не ощущал, чтобы соблазн сдавливал его горло. Он чувствовал себя совершенно спокойно, ничто не могло заставить его усомниться в правильности его выбора. Но вдруг Майкл едва заметным жестом подозвал кого-то, и на узкой сцене, находившейся прямо перед ними, появился прекрасно сложенный танцор.

-Я могу позволить себе что угодно, - значительно проговорил Майкл, протягивая танцору купюру, и тот лукаво улыбнулся. От его улыбки что-то шевельнулось в Гарри, и образ Долли, словно окружавший его незаинтересованностью к происходящему, моментально отодвинулся назад.

-Я тоже, - заявил Гарри и тоже протянул танцору купюру, уже не глядя на Майкла и пожирая глазами, изголодавшимися по мужчинам, отлично сложенное тело.

-Это ещё ничего не значит, - заверял Гарри Майкла, когда они покинули клуб около двух часов ночи. За проведённое в стенах клуба время Гарри успел оставить там достаточно немаленькую сумму денег, потраченную на танцоров, всё искушавших его и заставивших позабыть о существовании Долли на этом свете. Майкл ничего не ответил, загадочно улыбнувшись, и выхватил из рук Гарри сжатую стодолларовую купюру. Но Гарри упорно не желал признавать себя проигравшим, и испытание друга не показало ему неверность собственного решение. Он хотел жениться, и он должен был жениться, несмотря ни на что. Гарри знал, что если он не женится на Долли, он не женится ни на ком и никогда.

1993.

Говард оказался на удивление милым человеком, хотя несколько молчаливым. Но зато взгляд его зелёных глаз всегда был гораздо красноречивее – Гарри с удовольствием понимал, что нравится ему. Первые несколько дней их отношения больше походили на дружеские, если не принимать во внимание то, насколько сильно Говард прижимался к Гарри, когда они вместе катались на мотоцикле. Но Гарри не требовались официальные признания или объявления друг друга возлюбленными. Они были вместе, и именно этот факт был важен. Друзья видели, с кем он проводит время, и им не требовались какие-то заявления. Да, они вместе; да, пока они ещё не сказали и не сделали ничего значительного, но так только пока. Гарри знал, что очень скоро их чувства, - которые они оба определённо испытывали, - выйдут на новый уровень.

Именно поэтому Гарри был так настойчив. Он настойчиво добивался Говарда, добивался его внимания, его пока ещё не слишком уверенных жестов, намекающих на их общее чувство. Он был готов тратить на Говарда всё своё свободное время, отдавать ему все свои силы, лишь бы ощутить ту любовь, по которой изголодалось его до сих пор больное сердце. Гарри не планировал излечиваться от терзавшей его боли за чужой счёт, но интуиция подсказывала ему, что Говард, сам того не осознавая, в силах помочь ему или даже исцелить. Гарри казалось, что он не делает ничего предосудительного, поскольку он не использовал Говарда. Он вообще не прикасался к нему, опасаясь спугнуть его, как маленькую птичку. Но в скором времени Говард сам начал безмолвно требовать внимания – Гарри видел его желания в зелени его глаз и не мог не улыбаться. Тогда Гарри перестал сдерживать себя. Он стал вести себя так, как вёл в последний раз со Стивеном, с той лишь разницей, что тогда он был слишком юн и неопытен. За четыре года Гарри успел подумать о многом, и теперь обладал определёнными знаниями, позволявшими ему быть более сдержанным и осторожным, что было немаловажно. Он больше не требовал отчаянно того, чего ему так страстно хотелось; Гарри научился уважать и ждать. И его мудрость приносила определённые плоды: он и Говард становились всё ближе и ближе.

Лето располагало к долгим прогулкам вдали от городка с его вялотекущей жизнью. Гарри был рад вырываться на волю, где никто не мог помешать ему и Говарду. Они бродили по лесам, разговаривая об интересовавшей их обоих музыке, о жизни, о далёком будущем, когда все люди, по их представлениям должны будут летать в капсулах. Говард часто смеялся над представлениями Гарри, которые тот умышленно рисовал как можно нелепее, чтобы растопить лёд в сердце друга. Почему Говард, даже мило улыбаясь, всё равно оставался несколько холодным? Гарри не мог понять, но знал и видел, что Говард рад поддаваться напору его сердечного тепла. Вскоре Гарри просто перестал обращать внимание на его неясную сдержанность, и та словно начала постепенно испаряться.

Глаза Говарда выражали особую любовь, когда Гарри называл его Гови. Называл ласково, тихо, словно боясь, что их подслушают, хотя вокруг был только безмолвный лес или знакомый им обоим обрыв, где почти всегда было безлюдно. Обрыв нравился им больше всего. Они любили сидеть на самом его краю, свесив ноги и глядя вниз на прохладное бушующее море. Ветер трепал их волосы и одежду, отчего им иногда казалось, что они готовы оторваться от земли. Но нечто упорно удерживало их на месте, будто приковывая их цепью к обрыву. Гарри не мог понять, почему ощущение полёта не может быть полным; Говард же словно знал всё, но по какой-то причине предпочитал молчать. Его молчание казалось таинственным, оно интриговало Гарри. «Что же ты знаешь, Гови?» - спрашивал себя Гарри, улыбаясь другу. Но однажды это знание открылось и ему, оказавшись невероятно простым и понятным.

-О чём ты думаешь? – неожиданно спросил Говард, морщась от заходящего солнца и болтая свешенными с обрыва ногами. Гарри находился рядом с ним в том же положении, повернувшись к солнцу затылком.

-Ни о чём, - пожал плечами он и прибавил с улыбкой. – О тебе, Гови.

Говард скромно заулыбался, закусив нижнюю губу, - иногда Гарри казалось, что друг так скрывает терзающее его искушение. В алом свете садящегося за горизонт солнца Говард казался ещё более привлекательным. Ветер трепал его волосы и тонкую куртку, отчего он трогательно морщился. Глядя на него, Гарри недоумевал про себя, зачем они оба тянут; зачем они остаются просто друзьями, прекрасно зная, что их чувства гораздо сильнее обыкновенной дружбы. Гарри, сам того не замечая, протянул руку к лицу Говарда, коснулся его щеки. Она оказалась настолько мягкой, что у Гарри почти закружилась голова; он понял, что теряет власть над собой. Говард смотрел на него расширившимися глазами, словно пытаясь осознать происходящее, и тяжело сглотнул. «Чего мы оба ждём?» - прошептал Гарри, начиная тонуть в плескавшемся где-то внизу море, алом свете солнца и прекрасной зелени глаз Говарда. Ответа не последовало. Говард неопределённо пожал плечами или же просто вздрогнул и резко подался в сторону Гарри. Странное чувство ускользающего баланса захлестнуло Гарри. Он, поймав Говарда в свои объятия, пытался удержать его и не упасть. Они находились на самом краю обрыва, и каждое их неосторожное движение могло стоить им жизни. Но они оба об этом не думали. Наконец оторвавшись от земли, они унеслись куда-то ввысь, слыша вой прохладного ветра и гул бьющихся о скалу волн. Алый свет ослепил, лишив их последних ориентиров. Гарри чувствовал животом тепло тела Говарда, которое делало его до крайности безрассудным. Они крепко держали друг друга, боясь выскользнуть из открывшегося им мира в ледяную бездну морской воды, словно поджидавшей их, как своих жертв. Гарри ощущал, что его нога находится на самом краю обрыва, но он был настолько поглощён чувством и Говардом, что уже не беспокоился даже о своей жизни. Он просто не хотел бы умереть прямо сейчас, как не хотел бы выпустить Говарда. Однако Говард и не думал разжимать рук, приковывая Гарри к себе. Они словно балансировали на грани жизни и смерти, но были настолько окрылены счастьем, что едва ли смогли бы разбиться, даже если бы всё-таки сорвались с обрыва.

Когда буря в них стихла, они оба с опаской взглянули на жадно томившуюся водяную бездну. Говард усмехнулся, очевидно, представив, что всё это время они находились на волосок от гибели. Гарри же было слишком страшно, но безрассудство Говарда моментально передалось и ему. Посмеявшись над собой и над морем, не заполучившим их, они перекатились чуть в сторону, чтобы больше ничем не рисковать, и продолжили свой всё ещё опасный полёт.

Гарри в скором времени получил обещанные родителями деньги на открытие собственного дела. Гарри уже давно ждал этого момента: ему надоело находиться в городе, который загонял его в очень узкие рамки. Ему требовался простор для действия, чтобы проявить свой скрытый талант во всю силу. Он никому не говорил о нём, и только мама догадывалась, что её сын имеет склонность к кулинарии. И эта склонность была гораздо сильнее, чем склонность к музыке и пению. Кулинария была его любовью, в то время как музыка была всего лишь увлечением. Гарри знал, что никогда не станет прославленным музыкантом просто потому, что ему не хотелось такой жизни. Он видел себя исключительно кулинаром, и никем больше. Выбор этой карьеры предполагал переезд в Лондон, где начать своё дело было одновременно трудно и просто. Однако Гарри не хотел расставаться с Говардом, ещё не представляя, как тот воспримет столь неожиданную новость.

Гарри опасался, что повторится его сцена расставания со Стивеном. Гарри, имея чёткую цель и видя в ней своё утешение, был готов перенести боль разлуки, но был ли готов Говард? Оказалось, что да. Говард воспринял новость с каменным лицом, хотя Говард отлично знал, какая буря бушует за этой непроницаемой стеной.

-Здесь я ничего не добьюсь, какой бы блестящей не была моя задумка, - принялся объяснять Гарри, чтобы разрушить повисшую между ними напряжённую тишину и чтобы немного загладить нанесённую только что рану. - Поэтому я должен ехать в Лондон, понимаешь?

-Что же тут поделаешь, - негромко отозвался Говард, хотя у него на лбу было написано, что он не желает ничего понимать. Гарри видел попытки Говарда проникнуться симпатией к своему замыслу, отчего испытал к другу прилив нежности и ласковости, способный немного утешить.

-Я… Я не хочу бросать тебя, ты и сам это знаешь, Гови. Но я не могу оставаться здесь. Я задохнусь в этом городе, и ты задохнёшься, если не переедешь, - мягко шептал Гарри, обнимая Говарда и чувствуя сильное напряжение под его одеждой.

-Мне некуда переезжать, - пробормотал Говард, избегая прямого взгляда, как загнанный в угол зверь. Видя его мучения, Гарри тоже начал мучиться.

-Всегда есть выход, Гови, ты же знаешь, - попытался утешить его Гарри, мягко улыбаясь и одновременно испытывая боль не то Говарда, не то свою собственную. Чтобы немного облегчить свалившееся на них обоих бремя, Гарри коснулся губами волос Говарда – тот выдавил из себя нечто, отдалённо напоминающее болезненную улыбку.

-Я всё понимаю, Гарри. Я понимаю, что так будет лучше для тебя, и потому желаю тебе удачи и хочу, чтобы у тебя всё получилось, - проговорил Говард чуть громче. Гарри показалось, что вставшая между ними боль немного сгладилась, и они коротко улыбнулись друг другу.

1989.

Страдания разрывали душу и сердце Гарри на части. В день отъезда Стивена он вернулся домой очень поздно, и мама, увидев его мокрое, бледное, с красными пятнами лицо, заметно обеспокоилась. Но, как старательно она ни выспрашивала бы, в чём дело и что случилось, Гарри лишь мотал головой и снова и снова проглатывал душивший его комок слёз и переживаний. Как он мог рассказать маме о Стивене, которого она знала исключительно как всего лишь друга её сына? Гарри не думал, что мама о чём-то могла догадываться, и потому вообще не желал касаться этой темы. Ему казалось, что признание огорчит маму, что она разлюбит его, считая, что её сын никогда таким не был. Гарри боялся лишаться её любви и присутствия тогда, когда плечо матери было ему жизненно необходимо. Однако страдание настойчиво теснило его сердце, вызывая боль, и с этой болью Гарри было не к кому обратиться. Он был обречён на страдания в одиночестве.

И вдруг сквозь чернильные тучи пробился луч света, когда он сидел в кафе и, вновь вспоминая Стивена, не мог удержать слёз.

-Что случилось, мой дорогой? – послышался незнакомый, но такой ласковый женский голос где-то над головой. Оторвавшись от мороженого, которое нисколько его не интересовало, Гарри увидел рядом с собой немолодую стильно одетую женщину с маленькой сумкой на плече. Она смотрела на него с глубоким сожалением, и в ней Гарри видел того самого слушателя, которого его сердце искало всё прошедшее время. И он, забыв обо всём, принялся рассказывать ей о своей боли тихим торопливым шёпотом. Женщина села напротив него, внимательно и с сочувствием слушая каждое его слово, отчего Гарри говорил всё смелее и смелее. Он поведал ей обо всём, что было между ним и Стивеном, и в лице незнакомки не выразилось ни неодобрения, ни отторжения. Казалось, она полностью понимала Гарри, и от этой её доброты слёзы начинали снова душить его, но на этот раз это были слёзы радости.

Женщина, оказавшаяся фотографом из Лондона, как только он закончил свой рассказ, принялась уверять его, что в его чувствах нет ничего постыдного. Она говорила ему очень много, приводя различные примеры, показывающие, что себя нельзя стыдиться ни за что. «Ты родился таким, мой дорогой, и в этом нет ни чьей вины», - объясняла она с жаром, и Гарри не мог даже кивать, поражаясь всему, что доносилось из её уст. Она открывала ему глаза на правду о нём самом, и это открытие казалось ему настолько необъятным, что Гарри потребовалось время, чтобы всё усвоить. Наконец, женщина, тяжело вздохнув, закончила страстную тираду о том, что нельзя жить по чужим законам, нельзя подавлять в себе врождённые черты, которые вовсе не плохи, как принято считать. Гарри, глядя на неё расширившимися, уже сухими глазами, пытался усвоить услышанное. Женщина, видя, что её слова дошли до его сердца, приятно и ласково заулыбалась.

-Как… - неловко забормотал Гарри, чувствуя облегчение и неловкость. – Как мне отблагодарить Вас?

День спустя фотограф показывала ему уже готовые фотографии, с которых улыбался он, Гарри, но уже гораздо более светлой и счастливой улыбкой. Ещё через месяц лондонская публика рассматривала с лёгкой улыбкой очень красивого счастливого юношу, чьи голубые глаза светились так ярко, что, казалось, они озаряли половину галереи. Под фотографией, одной из десятков не менее удачных, было написано очень коротко: «Гарри, которого я встретила в кафе, и который поразил меня своей историей». Однако сам Гарри так и не узнал историю своего заочного успеха. Лишь спустя несколько лет до него дошли слухи, что когда-то его фотографию выставляли в одной лондонской галерее, и посмеялся, не поверив до конца в эту странную историю.

Женщина, имя которой Гарри забыл спросить, вернула ему жизнь. Он снова смог видеть солнечный свет, ощущать тепло, улыбаться, пусть и несколько вяло. Но она, эта самая женщина, доказала ему, что он может жить так, как хочется ему самому, не подчиняясь каким-либо мнениям или ожиданием. Теперь ему стало казаться, что даже в глазах мамы, всё ещё ничего не знавшей о том, что было истинной причиной его смерти на полторы недели, появилось одобрение. Весь мир, весь огромный мир стал дружелюбнее и добрее к нему. Гарри больше не казалось, что каждый случайный прохожий хочет метнуть в него камень или, по меньшей мере, уничтожить его одним своим взглядом. Он стал дышать полной грудью, снова ощущая жизнь. Но он, даже страстно того желая, не мог быть полностью счастлив: ему всё же очень не хватало Стивена, любовь к которому, казалось, не должна была стихнуть никогда.

2012.

Утро было насыщенным: была назначена встреча в одном месте, где обычно проводили совещания с зарубежными партнёрами. Гарри, понимая значимость события, выбрал один из своих самых лучших костюмов. Бросив на себя поверхностный взгляд в зеркало и убедившись, что действительно выглядит хорошо, Гарри поспешил на встречу. Несмотря на то, что он специально выехал заранее, чтобы не опоздать, он всё равно застрял в пробке, появившейся у самого поворота, ведшего к зданию совещаний. Гарри, начиная нервничать и понимая, что уже опаздывает, пошёл по залу очень широкими шагами, не сводя глаз с дверей лифта. Его кто-то обогнал на безумной скорости, - наверное, какой-то эксцентрик, которому всё сходит с рук, - и занял как раз ту кабину лифта, что Гарри держал на примете. Гарри с ужасом понимал, что двери уже начали смыкаться, и что лифт сейчас уйдёт без него.

-Придержите лифт, пожалуйста! – крикнул Гарри, всё же сорвавшись на бег. Обогнавший его мужчина схватил дверцу, и Гарри боком проник в кабину, чувствуя торжество в первый раз за всё утро. Двери, наконец, сомкнулись, и лифт тронулся.

У Гарри была привычка присматриваться к каждому более-менее интересному мужчине. Ему было не важно, смог ли бы привлекательный мужчина ответить на его внимание или нет, - Гарри просто смотрел, ничего больше. И сейчас он пожалел, что стоял к незнакомцу боком, не в силах рассмотреть его лучше. Ворвавшись в кабину лифта, Гарри успел заметить лишь его тёмные, вероятнее всего, карие глаза. Этот оттенок всегда неизбежно вызывал у него болезненно-приятные воспоминания о том, кого он любил всю свою жизнь, и теперь Гарри не мог не улыбаться чуть заметно, пересматривая в памяти события лета далёкого восемьдесят девятого года…

-Гарри Эббот? – послышался смутно знакомый голос. Гарри резко обернулся. Незнакомец пристально смотрел на него своими жгучими карими глазами, отчего на Гарри нахлынуло странное, но очень мощное наваждение. Он видел, он знал эти глаза, эту улыбку, всю эту фигуру… Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы окончательно вспомнить этого человека.

-Стивен… - выдохнул Гарри, ощущая, как счастье захлёстывает его с головой, отчего у него чуть не потемнело в глазах. - Это просто чудо, что мы столкнулись тут! Куда ты? Где ты сейчас…?

-Я безумно рад, что встретил тебя, Гарри, - говорил Стивен, тряся его руку: Гарри ожидал этого жеста в самую последнюю очередь. - У меня сейчас будет это проклятое собрание, но потом я очень, очень хочу увидеть тебя в баре. Ты сможешь?

-Только после семи часов, к сожалению, - сказал Гарри, жалея, что придётся ждать ещё несколько часов; однако Стивен почти сразу же заулыбался:

-Отлично. Но сегодня мы обязаны увидеться. Буду ждать тебя в баре через дорогу в семь.

И он вышел через открывшиеся двери лифта, помахав на прощание. Гарри выдавил из себя улыбку, жалея, что лифт не понёс их выше, чтобы дать им ещё немного времени наедине. Но он, отбросив в сторону все условности и краткость их долгожданной встречи, был счастлив. «Теперь мы будем вместе. Наконец-то», - блаженно улыбаясь, думал Гарри, ощущая в себе готовность работать дни напролёт без минутного перерыва.

2007.

На рабочем столе стояло две чашки лучшего английского чая и пирожные, разумеется, руки Гарри. Он, глядя в окно, с неким волнением ожидал Говарда, намереваясь рассказать ему грандиозную новость о грядущей свадьбе с Долли. К тому же, они оба давно не виделись, - сказать по правде, Гарри даже немного соскучился, несколько последних лет довольствуясь лишь голосом Говарда и его крайне редкими визитами в Америку. Но вот дверь знакомо скрипнула, заставив Гарри моментально повернуться. Как только показалось такое знакомое лицо Говарда, Гарри, не удержавшись, бросился обнимать его, чего тот, казалось, не ожидал. Но Гарри был так счастлив перспективой жениться в самом скором времени, что был готов обнять не только старого друга, но и весь мир.

Наконец, они сели пить чай, и Гарри не стал выжидать особого момента для объявления счастливой новости. Гарри не сомневался, что Говард порадуется за него и за Долли, которая должна была прийти через несколько минут.

-Знаешь, Гови, я хотел, чтобы ты узнал об этом одним из первых, - чтобы скрыть своё волнение, Гарри принялся разливать чай по чашкам. – Я знаю, что гадко было с моей стороны скрывать всё это, но пойми и меня. Я жутко боялся, что всё пойдёт наперекосяк, что что-то не получится, а этого мне хотелось в самую последнюю очередь…

-Так что случилось, ты можешь объяснить? – приятно улыбаясь и словно догадываясь, о чём именно пойдёт речь, спросил Говард. Человек с такой улыбкой не мог не порадоваться чужому счастью, подумал Гарри и, не сказав ни одного слова, вытянул вперёд чуть подрагивавшую левую руку с не слишком приметным обручальным кольцом. Говард немного неестественно уронил взгляд на кисть.

-Ты… помолвлен? Но с кем? Ты же, кажется, всё последнее время был один… - заговорил Говард, и его губы изгибались в улыбке, вторившей состоянию Гарри, отчего счастье только удвоилось.

-Нет, Гови, я был совсем не один. Рядом со мной был один удивительный человек,… который будет здесь с минуты на минуту, - Гарри заметил, что дверь робко приоткрывается. - А, вот и он!

И он указал рукой на появившуюся Долли. Она всегда выглядела необыкновенно прекрасно, но сейчас её красота должна была, просто была обязана поразить даже Говарда, никогда не интересовавшегося женщинами. Долли проскользила по кабинету к рабочему столу, на ходу одарив Говарда прекрасной приветственной улыбкой, на которую он моментально ответил, глядя на неё, как заворожённый. Гарри заулыбался шире: он знал, что даже Говард не сможет не заметить её удивительной красоты. Ему казалось, что Долли должна была поражать всех и вся одним своим появлением, как редкостная сладость покрытая волнами белого крема, которой никто ещё не пробовал.

-Это Говард, Долорес, мой старый друг, - сказал Гарри, кивнув на Говарда. – А это Долорес, моя будущая жена.

- Долли, пожалуйста, - улыбнулась она чуть шире и вежливо протянула Говарду свою изящную руку. «Разве она не ангел?» - думал Гарри, любуясь каждым жестом Долли.

-И когда же свадьба? – несколько нетерпеливо спросил Говард, словно тоже испытывая их общее волнение, полное счастья.

-Мы пока не решили. Но, наверное, церемония будет этой весной, - грациозно опустившись на подлокотник кресла Гарри, отозвалась Долли.

-Прекрасно, - Говард улыбнулся шире, явно радуясь за них обоих. – Мои поздравления счастливой паре!

Гарри и Долли одновременно засмеялись – их счастье от ещё одного одобрения со стороны друга поднялось выше, почти достигнув той высоты, где радость затмевает рассудок. Гарри было очень приятно, что даже Говард оценил Долли по достоинству. И симпатия друга к невесте была кстати, поскольку Гарри собирался попросить Говарда помочь с приготовлениями к свадьбе. Рабочий график Гарри было расписано на целый месяц вперёд, а уделять приготовлениям по десять минут в день он не намеревался. И потому Говард, всегда обладавший тонким чувством стиля, мог бы пригодиться. Однако Гарри был рад видеть его не только из соображений корысти: Говард до сих пор оставался его близким другом, которого Гарри собирался забрать его в свою новую, женатую жизнь, как и многих других своих друзей. Единственное, что немного печалило Гарри, так это одиночество Говарда, которое время от времени настигало его. Гарри, испробовавший жизнь с женщиной и понявший, что в том нет ничего неприятного, хотел женить всех своих холостых друзей. Ему казалось, что у Говарда гора упадёт с плеч, если он лишь на минуту допустит мысль, что женщины тоже могут быть привлекательными. В конце концов, жить так, как все, не так уж плохо, подумал Гарри в который раз.

-Она знает о твоём прошлом? Знает, с кем ты раньше встречался? – неожиданно поинтересовался Говард, заглядывая Гарри прямо в глаза.

-Знает ли она о том, что до неё я не имел дела с женщинами? Конечно. И нисколько не возражает. Мы оставили наше прошлое в прошлом, так что ничто нам теперь не помешает, - Гарри сделал глоток чая и понял, что не может не говорить о Долли. – Я, честно сказать, и не думал, что смогу полюбить женщину. Но Долли, очевидно, исключение из этого правила.

-Я рад за тебя, - сказал Говард, улыбаясь, хотя в его глазах притаилось нечто неприятное, похожее на обиду. Гарри не смог не улыбнуться: очевидно, Говарду не нравилось, что ему не рассказали о столь важном событии так поздно.

-Ты что, обиделся, что я не рассказал тебе о ней раньше? – спросил Гарри мягко, умиляясь его несколько детским чувствам.

-Просто это было так неожиданно. Я думал, что ты сказал бы кому-то, если собрался бы жениться, - пробормотал Говард, помешивая чай, который он уже размешивал на протяжении долгого времени.

-Ах, Гови, я и сам ни о чём не подозревал! – Гарри заулыбался, снова вспоминая безупречную Долли, освещавшую его жизнь своим светом; вдруг очнувшись, он заметил молчавшего Говарда, сосредоточенно глядевшего на сладости, и испытал жалость к нему. – А ты сейчас один, Гови?

-Да, один, - живо отозвался Говард, отрываясь от стола. – Не так давно расстались… Всё равно ничего не вышло бы. У него был ужасный характер.

Гарри на миг стало не по себе: путь в прежнюю жизнь, полную мужчин, уже был закрыт, и Говард своим рассказом невольно напомнил ему об уже запретном для него мире, почему-то казавшемся ему несколько неестественным и странным. Теперь предметом любви для Гарри была женщина, одна-единственная женщина по имени Долли. Другие его просто не могли заинтересовать.

-Может, нам и тебя женить, а? Что думаешь? – вспомнив свою идею, прищурился Гарри. Говард, улыбнувшись чуть шире, округлил глаза:

-Нет уж, избавь меня от брака.

Гарри, про себя удивляясь его преданности своим принципам, громко засмеялся, делая своё счастье ещё более очевидным.

2012.

У Гарри почти кружилась голова от того, что происходило. Бар, почти нет света, тёмная деревянная стойка, пара стульев, стоящих друг напротив друга, немного алкоголя, чтобы оправдать своё присутствие и усмирить накатывающие волнами чувства, разговоры о том, что случилось за двадцать три года. Гарри таял от одного только звука голоса Стивена, по которому он истосковался. Однако Гарри также ощущал некоторую неловкость, не зная, сохранил ли Стивен ту любовь, что зажглась между ними однажды. Гарри не смог не заметить красивого, вероятнее всего, обручального кольца на левом безымянном пальце Стивена, отчего сердце болезненно сжалось. Гарри не хотелось конкурировать с кем-то за него, но больше ему не хотелось, чтобы Стивен, дорожа спокойствием семьи, отказался от их отношений.

-Так ты женат? – не выдержав, спросил Гарри, кивком головы указывая на злосчастное кольцо, которое не позволяло разговаривать спокойно и расслабленно.

-Уже восемнадцать лет, - опустив голову и глядя только на свой бокал, отозвался Стивен с несколько печальной улыбкой; Гарри понял, что надеяться на развод бесполезно. - Сыну скоро тоже исполнится восемнадцать, он очень хороший парень… А что ты? Не женился, случайно?

-Хотел, - Гарри тоже стало неловко смотреть ему в глаза и вспоминать одно из серьёзнейших разочарований в своей жизни. - Всё было готово к свадьбе. Мне казалось, что она идеальная женщина, что вместе мы сможем создать настоящую семью, но… Когда до церемонии оставалось всего несколько дней, она пришла ко мне и заявила, что изменила мне. Я просто в осадок выпал, но удержать её не получилось, хотя после случившегося я не очень-то этого хотел… С тех пор я почти всегда один. Ну, знаешь, короткие интрижки, но они ничего не значат, совсем ничего. А я уже подхожу к тому возрасту, когда хочется не только иметь пару для выхода куда-то, но и чего-то более постоянного, понимаешь?

Гарри от всей души надеялся, что Стивен понимает, что он имеет в виду; Гарри казалось, что всё его существо вопит о том, что он так сильно хотел донести до Стивена. Он хотел быть с ним вместе опять. Он знал, что им не вернуть далёкий восемьдесят девятый год, но они могли попытаться жить в нынешнем времени, не оглядываясь на то, что у них когда-то было. Гарри был готов отнимать Стивена у его жены, оставив совесть позади, ведь сейчас он мог быть рядом с тем, кого любил всю свою жизнь.

-Я люблю тебя, Гарри, - быстро прошептал Стивен, и в его глазах загорелись знакомые искры; у Гарри что-то зашевелилось внутри.

-Я тоже люблю тебя, Стивен, и никогда не переставал любить, - взволнованно прошептал Гарри, утопая в глазах Стивена, но собравшаяся публика рушила это приятное чувство. - Я не могу больше находиться здесь, поехали куда-нибудь. Можно прямо ко мне, чтобы никто не мешал… нам.

Стивен улыбнулся чуть шире. Решение было принято.

Гарри надеялся, что всё-таки сумеет уговорить Стивена остаться. Точнее, Стивена убедят поменять решение жесты и слова. Гарри видел, что Стивен поддаётся, хочет поддаваться, но его планов никак не сломить. Гарри, немного разочаровываясь, но всё ещё наслаждаясь вечером, не желал даже знать, из-за кого именно Стивен так твёрд в своём решении. Гарри был слишком умён, чтобы не догадываться, однако не хотел думать о ком-то третьем. Гарри не было никакого дела до того, кто именно ждал Стивена дома, сейчас их было только двое. В этой квартире, в этом городе и в этом мире.

-За нашу встречу, которой я ждал все эти долгие годы, - сказал Гарри, поднимая бокал.

-Не ты один, - улыбнулся Стивен точности так же, как и двадцать три года назад.

-Удивительно: ты почти не изменился. Ты всё такой же, каким был в двадцать один год, - выдохнул Гарри, поражаясь этому удивительному сходству.

-Только внутренне, Гарри. Внешне я, в отличие от тебя, всё-таки постарел, - заметил Стивен без всякого сожаления: они оба прекрасно знали, что им не нужна прошедшая юность.

-Ты не постарел, а вызрел, как вино. Теперь ты ещё лучше, чем когда-либо. Теперь я люблю тебя даже больше и сильнее, чем тогда, - шептал Гарри, незаметно теряя голову и уже не понимая, что делает. Стивен был настолько близко, что владеть собой было практически невозможно, и Гарри захотелось вспомнить его поцелуй. Но Стивен, почему-то, решил лишь намекнуть на поцелуй. Он прикоснулся к Гарри на короткий миг, улыбнулся и сразу же поднялся на ноги:

-Мне пора, Гарри. Увидимся в самом скором времени, я обещаю тебе.

Стивен сдержал своё обещание. Они увиделись через два дня. Стивен назначил встречу на улице, что несколько удивило Гарри, стремящегося побыть наедине, вдали от чужих глаз. Но Стивен, обладая каким-то удивительным талантом, сумел просчитать всё и повёл Гарри в какой-то отель. Гарри не мог удержать улыбки, пока они стояли у стола регистрации. До сладостного мига их уединения оставались считанные секунды, отчего у Гарри слабо кружилась голова. «Не сплю ли я? Не сон ли всё это?» - спрашивал он самого себя, глядя, как Стивен разговаривает с управляющим…

…Холодное солнце давно опустилось за горизонт, но тяжёлые шторы, сомкнувшись, не пропускали в комнату никакого света. Лишь где-то в коридоре горел светильник, который попросту забыли выключить, и который сейчас создавал приятную расслабленную атмосферу. Но Гарри не мог ничего видеть – он уже давно был не в номере отеля. Он провалился в бездонную пропасть, как только дверь за их спинами закрылась, дав им возможность вести себя так, как хотелось. Гарри не превращался в шестнадцатилетнего юношу, но летел теми же путями, что и в те годы. Счастье захлёстывало его, и он знал, что Стивен испытывает такие же чувства. Они парили на одной высоте, словно пытаясь наверстать то, что вынужденно упустили за долгие годы разлуки.

-Я люблю тебя, - сказал Гарри, глядя в никуда и ощущая, что возвращается на землю.

-Ты это уже говорил раз десять, - отозвался Стивен, и его живот слабо заколыхался от смеха под щекой Гарри.

-И скажу это ещё тысячу раз, - улыбнулся Гарри, и в этот момент свет из коридора упал на обручальное кольцо Стивена. Оно гордо и назидательно заблестело, словно пытаясь устыдить Гарри за содеянное. Но Гарри не было стыдно. Ему не хотелось видеть это кольцо, только и всего. Оно раздражало его одним своим существованием, ему хотелось сорвать этот несчастный кусок металла и выбросить его с высоты здания отеля.

-Ты можешь снять кольцо? – спросил Гарри, не в силах больше игнорировать соглядатая их свидания. Стивен, очевидно, слишком глубоко задумался или уже задремал:

-М-м-м? Ты что-то сказал?

-Сними это кольцо, пожалуйста, - повторил Гарри, стараясь не замечать металлического блеска.

-Не могу, - отозвался Стивен уже не таким приятным голосом. – Просто не обращай на него внимания.

-Ты любишь её? – спросил Гарри, желая подтвердить своё предположение о том, что их брак держится исключительно на привычке. Стивен не ответил, и тогда Гарри поднял голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.

-Так ты любишь её?

-Неужели тебе хочется обсуждать это сейчас? – удивился Стивен, всё ещё улыбаясь. Но Гарри нужно было услышать ответ на свой вопрос прямо сейчас.

-Ты не ответил на вопрос. Мне нужно знать.

-Тебе ничего не нужно знать, Гарри, - улыбка Стивена становилась мягче, он начинал говорить игривее, словно пытаясь отвлечь от ненужных размышлений. Однако Гарри был полон решительности. Слегка сдвинув брови, он терпеливо ждал ответа, хотя догадывался, что не получит его.

-Всё, что тебе сейчас нужно, я даю тебе в опасно больших количествах, - прошептал Стивен и принялся целовать Гарри. Гарри хотел было сопротивляться, всё же желая узнать правду, но уже через миг снова провалился в пропасть, совершенно забыв о своём вопросе.

2007.

Говард, к счастью, согласился помогать Долли. Гарри, видя их вместе, не мог не радоваться. Старый друг и любимая женщина работали очень слаженно и быстро. Говард помогал Долли носить тяжёлые каталоги, и она благодарила его прекрасной улыбкой, ради которой Гарри был готов бросить всё. Но у него была работа, требовавшая внимания. Его дела шли в гору, и нужно было безостановочно подталкивать эту тележку, чтобы она катилась ровно и не натыкалась на камни. Долли понимала значимость его работы, и потому никогда не протестовала, за что Гарри был ей отдельно благодарен.

-Как дела, дорогая? – спросил Гарри, выглядывая из кухни, как только замок издал до боли знакомое скрежетание.

-Всё хорошо, Гарри, всё хорошо, - отозвалась Долли немного не своим голосом, отчего Гарри невольно насторожился. Оставив приготовление ужина, он захотел увидеть её лицо. Она сидела в коридоре в своём кофейном плаще, уже босая, и смотрела в одну точку на полу.

-Всё в порядке, милая? – спросил Гарри, опускаясь рядом с ней на корточки и испытывая тревогу без всяких очевидных причин. Долли подняла на него глаза, в которых он увидел нечто, что не смог узнать. Быть может, она просто устала? Волнуется перед предстоящей свадьбой? Или же ею овладел тот самый страх перед торжеством, о котором так много говорят?

-Всё отлично, Гарри, - сказала она, и её губы начали изгибаться в привычной улыбке, от которой Гарри испытал облегчение: эти губы никогда ему не лгали. – Я просто устала. Сегодня пришлось изрядно побегать по городу.

-А платье вы выбрали? – спросил Гарри, возвращаясь на кухню.

-Да, выбрали. Оно очень красивое, и цена соответствует качеству, - быстро отозвалась Долли и прибавила. – Я пойду умоюсь, а потом помогу тебе на кухне.

-Ничего не нужно, моя дорогая, я справлюсь сам, - улыбнулся Гарри, тронутый её неиссякаемым желанием разделять его хлопоты. – Ты устала, тебе нужно отдохнуть. Я сделаю всё сам, Долли, не беспокойся.

До свадьбы оставались считанные дни. Из Британии приехали счастливые родители Гарри, уже не надеявшиеся побывать на свадьбе сына, и родители Долли тоже были рядом, помогая дочери с последними приготовлениями. И их помощь была очень кстати: Гарри стал замечать, что подготовка к свадьбе совершенно лишала её сил. Гарри просил Говарду снять с неё все возможные хлопоты, и Говард легко согласился. Но Долли всё равно возвращалась поздно и была очень усталой, словно её терзало что-то. На все вопросы она отвечала легко, и Гарри понимал, что она не боится предстоящей свадьбы, отчего испытывал облегчение. Ему очень не хотелось, чтобы что-то омрачило или, тем более, сорвало их свадьбу. Но всё шло как нельзя лучше, делая Гарри ещё счастливее. Причин для беспокойства не было.

В тот вечер Гарри ждал Долли к семи часам, но она не появлялась. Вероятно, попала в пробку, решил Гарри. Однако вскоре он получил сообщение от неё, в котором она говорила, что заедет к своей подруге, срочно нуждавшейся в её помощи и поддержке. Гарри не хотелось оставаться в одиночестве, тем не менее, он понимал, что уважать её друзей очень важно. Ему предстояло мириться с вечным присутствием целого ряда женщин из незамужней жизни Долли, поскольку Гарри не испытывал особой любви к ним. Он мог любить лишь одну женщину, остальные же его нисколько не волновали. Ко всему прочему, подруги Долли долго не могли принять его прошлое, каждый раз разглядывая его с таким интересом, словно у него должно было быть какое-то клеймо, подтверждавшее его слова о старых пристрастиях и нынешних намерения. Гарри пытался полюбить их, но он мог выказывать лишь уважение, и то очень слабое. Его взгляд на женщин остался прежним – он относился к ним спокойно, а некоторые его вообще несколько раздражали. И таких женщин в окружении Долли было достаточно, чтобы Гарри невзлюбил всех до единой. Он ничего не мог с собой поделать, они ему не нравились. Он любил только Долли, а принимать всю её свиту он не был намерен. Однако Гарри понимал, что придётся привыкнуть к их вечному присутствию в жизни.

…С того момента, как мистер Гудмен представил их друг другу, мир разделился для Гарри на три части. Одна состояла из мужчин, другая – из женщин, а третья – из Долли. Долли стала женщиной-исключением из всех правил; лишь она могла привлекать его не как человек. Сначала Гарри думал, что она полностью изменила его, но, замечая, что остальные женщины его нисколько не интересуют, он понимал, что его превращение далеко не полное. Если бы Долли бросила его, он не стал бы искать ей замену среди дам, он точно обратился бы к мужчинам. Долли должна была стать его единственной женщиной. Он даже собирался прожить с ней в браке всю жизнь, не представляя себя с кем-то другим. Но, несмотря на столь сильные чувства к Долли, в сердце Гарри всё же был один недосягаемый уголок, в котором продолжала жить любовь к Стивену. Эта любовь настолько срослась с его жизнью, что мысли и воспоминания о Стивене стали чем-то естественным, как дыхание, жажда и голод. Гарри не пытался сопротивляться себе, а также не собирался вытравливать это чувство только потому, что собирается жениться. Он не видел необходимости говорить Долли о том, что он любит кого-то ещё, помимо неё – едва ли Долли, несмотря на всё своё понимание, оценила бы такую откровенность. У них почти не было тайн друг от друга, но этот секрет Гарри предпочитал хранить как нечто, чего никто посторонний не должен был касаться. К тому же, у Гарри была ещё одна тайна, о которой он решил никогда не говорить Долли: его до сих пор привлекали мужчины. Но едва ли Долли была настолько глупа, чтобы не понять, что эту черту Гарри не в силах изменить. И Гарри не видел ничего дурного в том, что он иногда обращал даже слишком пристальное внимание на мужчин. Когда рядом была Долли, он старался не делать свой интерес очевидным, старался хитрить, и эта политика работала. Долли не знала, что Гарри рассматривает почти каждого более или менее привлекательного мужчину так, как их не рассматривала она сама. Но зачем ей было огорчаться лишний раз? Гарри намеревался быть хорошим мужем, а маленькие слабости есть у всех людей…

Долли появилась лишь на следующее утро. Гарри, собираясь на работу, был порядком обеспокоен её видом: глаза были красными, косметики почти не осталось, она, казалось, была раздавлена. Гарри не мог понять, в чём дело и что могло случиться. Он вопросительно смотрел на неё, ожидая объяснения, способного успокоить его забившееся быстрее сердце.

-Гарри, нам лучше не жениться, - сказала она негромко, и её лицо начало покрываться краской.

-Почему? – опешил Гарри: всё было готово к церемонии, сама свадьба должна была состояться через несколько дней, к тому же, разговора о возможном переносе даты у них не было.

-Я изменила тебе, - прошептала Долли, словно пытаясь проглотить ком в горле. – Прости меня, Гарри, если сможешь…

Гарри почти отшатнулся от неё, не понимая, как такое могло случиться. Всё было прекрасно, они были отличной парой, и вдруг она заявляет, что изменила ему! У Гарри не укладывалось в голове то, что он отчётливо слышал собственными ушами. Как? Почему? Зачем? С кем? Хотя последний вопрос его мало волновал. Гарри был поражён да самой глубины души, он был предан той, которую так трепетно любил. Взглянув на неё ещё раз, Гарри с трудом узнавал в ней свою Долли. Перед ним стояла чужая женщина, готовая каяться и рыдать от терзавшего её стыда. Но Гарри не было никакого дела до того, что она испытывала – никакое сожаление не сможет залечить ту рану, что она нанесла ему своим поступком.

-Чего ты хочешь от меня? – спросил Гарри, наконец, с трудом понимая, почему Долли всё ещё стоит на пороге и беззвучно роняет слёзы.

-Чтобы ты отменил свадьбу и простил меня. Я знаю, что очень, очень виновата перед тобой, но, пожалуйста, я умоляю тебя, скажи, что ты простишь меня, иначе я не смогу жить спокойно, - взмолилась Долли, и по её щекам покатились крупные слёзы.

-Я обещал тебе быть откровенным, честным и искренним, и поэтому я не могу сказать, что простил тебя. Мне очень больно, и сейчас я не хочу прощать тебя, - достаточно холодно проговорил Гарри, пытаясь не дать волю разраставшемуся внутри отчаянию. Казалось, ещё никто не причинял ему столько боли и разочарования одновременно. Женщина, которую он так любил и превозносил едва ли не до небес, упала настолько низко, что изменила ему – он даже поверить в это не мог.

Долли, вытирая слёзы подрагивающими руками, кивнула, прошептала «Прости, Гарри, мне действительно жаль» и ушла. С тех пор Гарри её больше не видел. Он остался наедине со своим горем, не представляя, что делать дальше.

Его родители были поражены, узнав, что свадьба отменяется. Гарри знал, насколько сильно они успели привязаться к Долли, и потому этот разрыв был болезненным и для них тоже. Но Гарри ничего не мог поделать. Как только дверь за Долли негромко закрылась, Гарри с головой погрузился в своё отчаяние. Он не смог пойти на работу, сказав, что заболел. Майкл, возможно, самый близкий друг, был в отъезде, а обсуждать настолько личные дела по телефону казалось неприятно. И тогда Гарри вспомнил о Говарде, который пока ещё не знал о том, что свадьба не состоится. Уже изрядно выпив, Гарри позвал его к себе, чтобы поделиться своим горем. Он знал, что Говарду можно доверять, и поэтому ждал его с нетерпением.

Говард приехал на удивление быстро, понимая тяжесть его состояния. Гарри сразу же стал рассказывать о том, что мучило его на протяжении последних часов:

-Она мне изменила! Представляешь, Говард? Прямо незадолго до свадьбы! Она не сказала, с кем, но мне всё равно. Я же не пойду бить его – она сказала, что сама решила, что нам не стоит жениться… Вот, выпей, не стесняйся, - Гарри протянул ему бутылку, чтобы Говард мог немного оправиться от удивления. – Я не могу понять одного: это моя вина или всё-таки нет?

-А почему это должно быть твоей виной? Разве ты сделал что-то не так? – удивлялся Говард, делая глоток из бутылки; Гарри стало чуть теплее: друг занял его позицию.

-Откуда мне знать? – сказал Гарри, пожимая плечами. – Может, и виноват… Может, мне не нужно было пытаться жениться, я ведь всегда догадывался, что мне на роду написано провести всю жизнь с мужчинами. Но вдруг мне захотелось чего-то нового, интересного, необычного для меня и такого привычного для остальных… И тут появилась Долли. Она была такой идеальной, такой прекрасной. Я не мог желать лучшей жены, хотя всё равно где-то глубоко в душе догадывался, что наш брак долго не продержится. Из-за меня или из-за неё – уж я не знаю…

Говард покивал и сделал ещё один глоток. Гарри чувствовал, что в его присутствии ему становится гораздо легче, хотя Говард не делал ничего особенного, только молчал, словно давая Гарри возможность выговорить всё то, что копилось внутри, и что уже слышали родители и пара самых близких друзей. Пока Гарри размышлял на тему случившегося, его внезапно озарило одно осознание: теперь он полностью свободен. После расставания с Долли он мог вернуться к прежней жизни, уже достаточно испытав себя и своё терпение. Это открытие немного порадовало его. Он словно возвращался домой, где всё так привычно, уютно и тепло, после долгого скитания в попытках отыскать другой дом; но заменить тот, настоящий, в котором он был рождён, было невозможно. Гарри понял, что зря пытался изменить свою жизнь. А пытался ли он? Он покачал головой: едва ли, ведь отношения с Долли были своего рода экспериментом…

-Ты останешься? – спросил Гарри, слабо улыбаясь и беря Говарда за плечо; он сам не понимал, что подразумевает под этим предложением – скорее всего, жажду дружеского сочувствия.

Говард промолчал и невероятно быстрыми движениями написал кому-то сообщение, чего Гарри почти не заметил. Он продолжал смотреть на него с мольбой в глазах, надеясь, что друг всё-таки не откажет ему. В конце концов, их так много связывало…

-Я улетаю завтра утром обратно в Лондон. Скорее всего, до лета, - отчеканил Говард, отчего глаза Гарри стали больше. Перспектива потерять этого человека, этого всё ещё привлекательного для него мужчину повергла Гарри в секундное оцепенение. Понимая, что другая возможность представится очень не скоро, Гарри решил воспользоваться моментом. Отбросив в сторону уже пустую бутылку, Гарри взял руками достаточно свежее лицо Говарда, заглянул в зелень его глаз и, не желая больше сопротивляться самому себе, впился в его изгибавшиеся в слабой улыбке губы. Гарри так давно не был дома, что счастье начало наполнять его, залечивая своим бальзамом все раны…

Много позже кто-то из знакомых шепнул ему, что Долли вышла замуж за какого-то японца и улетела к нему на родину. Гарри посмеялся, настолько нелепым ему показалось её решение. Хотя, немного поразмыслив, он понял, что она не могла решить иначе: вероятно, переезд на Восток должен был помочь ей забыть то, что случилось на Западе.

1993.

Лондон оказался даже больше, чем представлял себе Гарри. Жизнь там была куда оживлённее той, что Гарри видел всё своё детство и юность. У Лондона был сильный частый пульс, в то время как пульс их вечно дремлющего городка был нитевидным. Ритм города очень понравился Гарри. Его нисколько не смутила даже шедшая каждый день борьба – он рассчитывал на то, что придётся потрудиться, чтобы добиться желаемого. Но у него были идеи и были средства, чтобы осуществить их. К тому же, Гарри был полон сил и жажды новой жизни, подталкивавшей его действовать до тех пор, пока он может стоять на ногах.

Он быстро завёл знакомства. Именно тогда он познакомился с молодым юристом Майклом из очень хорошей семьи. Однако Майкл не имел никаких предубеждений, что позволило им быстро сблизиться. Гарри быстро узнал, что Майклу тоже нравятся мужчины, в чём тот долго не желал признаваться. Гарри принялся заверять его, что в этом нет ничего плохого, хотя Майкл сам всё отлично понимал, ему всего лишь требовалось время, чтобы принять себя. И Гарри остался рядом с ним, чтобы подставить плечо в нужный момент. Майкл, выражая благодарность улыбками и приглашениями в те места, куда Гарри не пустили бы без знакомства, опирался на него, однако они понимали, что нисколько не привлекают друг друга. Они были просто друзьями, отчего оба испытывали приятное чувство свободы. Однако вскоре Гарри заскучал в большом городе, где он только работал с раннего утра и до поздней ночи. Майкл сказал, что у него есть один дальний знакомый, который был «не только привлекательным и хорошим пареньком, но и отличным кондитером». Гарри загорелся желанием познакомиться с этим юношей: ему казалось, что с ним его дела в кондитерской пойдут гораздо лучше и быстрее.

Оливер действительно был очень талантлив и понятлив, что превращало работу с ним в приятное времяпровождение. Оливеру было всего лишь восемнадцать лет, он также был приезжим, но его желание трудиться поражало даже Гарри. К тому же, Гарри не мог игнорировать его столь очевидную трогательную привлекательность – он напоминал ему щенка своими тёмными, почти чёрными глазами, глядевшими преданно, внимательно и с любовью. Гарри всегда улыбался, когда ему начинало казаться, что этот мальчик, быстро получивший в его кондитерской одно из главных мест, влюблён в него. «Ты видишь то, что хочешь видеть», - повторял про себя Гарри, не желая отвлекаться от процесса работы, важнее которой сейчас ничего не могло быть.

-Какой ты молодец, Олли! – воскликнул Гарри и в порыве радости коснулся губами его открытого лба. – Эй, все сюда! Вы только посмотрите, что придумал Оливер!

Остальные кондитеры устало потянулись к столу смущённого таким вниманием Оливера, чтобы взглянуть на его творение, и не были разочарованы. Стоявший перед ним торт поражал своей красотой и обилием таких деталей, которые остальные кондитеры едва ли сумели бы повторить. Гарри лучился радостью, снова и снова окидывая взглядом творение Оливера и понимая, что этот торт может стать их визитной карточкой. Когда приятно удивлённые кондитеры вернулись на свои места, Гарри обнял Оливера за плечи покрытой мукой рукой:

-Ну, что, Олли, ты согласен, чтобы мы продавали твой шедевр? Он стоит очень дорого, уж поверь мне.

-Если ты считаешь, что он того стоит, то конечно. Я не стану возражать, - бесхитростно отозвался Оливер, снова покрываясь лёгкой краской.

-Какой же ты всё-таки молодец! – вздохнул Гарри, снова мысленно благодаря Майкла и любуясь юным лицом Оливера, и понизил голос до шёпота. – Ты один из моих лучших кондитеров, ты это знал? Ну-ка, попробуй, что я намешал сегодня, я хочу знать твоё мнение!

Гарри привычным жестом запустил руку в миску, которую долго носил с собой, добавляя в неё необычные ингредиенты, и поднёс пальцы к носу Оливера, чтобы тот сначала ощутил запах пасты. Смугловатые щёки Оливера вновь стали чуть краснее, - вокруг было очень душно от разогретых духовок, - но он смело подался вперёд и принялся водить носом. Гарри чуть не засмеялся, настолько мило тот выглядел, приобретя ещё большее сходство со щенком, и продолжил следить за реакцией Оливера. Тот, сосредоточенно глядя в никуда, лизнул пасту, и тогда Гарри словно обжёгся. Ему стало неловко перед Оливером и перед самим собой, но он же ничего не имел в виду своим жестом, жест был совершенно невинен… Девушки, стоявшие за своими столами, чуть слышно захихикали, отчего неловкость лишь усилилась.

-Так что ты думаешь, Оливер? – спросил Гарри уже без всякой улыбки.

-Это замечательно, Гарри. Может быть, стоит добавить немного корицы, чтобы, ну, знаешь, придать немного лёгкого аромата, - смущённо бормотал Оливер, но смотрел прямо в глаза. Гарри, смутившись ещё больше, похлопал его по плечу, поблагодарил и поспешил вернуться за свой стол, чтобы не слышать глупого девичьего хихиканья. «Что они вообще понимают?!» - возмутился про себя Гарри и присыпал пасту мелкой пудрой корицы.

Узнав об этом неловком инциденте, Майкл, посмеявшись от души, сказал Гарри одну-единственную фразу: «Ничего не бойся и действуй». Она глубоко засела в голове Гарри и долгое время не давала ему покоя, поскольку вспоминалась при каждом мимолётном взгляде на Оливера.

В конце концов, Гарри всё-таки перестал ходить кругами около Оливера. Его терпение окончательно иссякло, что стало настоящим сюрпризом для юноши. Гарри ещё долго вспоминал его расширившиеся от удивления чёрные глаза, не сумевшие остановить стремительного течения событий. Всё произошло настолько быстро, что Гарри сам с трудом осознал, что именно случилось. Казалось, только вчера они обменивались значительными глубокими взглядами, а сегодня Оливер уже задерживается на работе, чтобы дождаться, когда Гарри освободится. Но Гарри нисколько не смущался невероятной быстротечности их отношений: его всё вполне устраивало. Лишь иногда, в перерывах между работой и коротким сном, Гарри вспоминал свою прошлую жизнь и Говарда, которому он больше не звонил, поскольку его мама сказала, что тот тоже уехал в Лондон. Гарри улыбался чуть заметно, понимая, что они могут ходить одними и теми же дорогами каждый день и не встречаться.

И его маленькое желание в скором времени исполнилось: Говард сам нашёл Гарри. Видеть лицо старого друга было очень странно и немного непривычно, но Гарри был рад, что теперь у него в Лондоне есть тот, на кого можно безоговорочно положиться. Гарри видел преданность и верность в глазах Говарда и начинал ценить его ещё больше. Эта связь была очень дорога Гарри, хотя, оборачиваясь назад, он невольно улыбался, видя их опасные поцелуи на скалах и безбашенные поездки на мотоцикле… Но эти воспоминания были всего лишь частью прошлого.

2012.

Гарри был настолько счастлив, обретя Стивена, что страстно желал рассказать о нём всем и каждому, что было под запретом, поскольку их отношения должны были сохраняться втайне. Но Гарри не мог не поделиться этой замечательной новостью с Говардом. Ему можно было полностью доверять. Гарри, сгорая от нетерпения порадовать старого друга своим счастьем, быстро назначил ему встречу и прибыл почти вовремя с колотящимся у горла сердцем. Говард слушал его с привычным выражением пресыщенности на лице, лишь иногда приподнимая уголок рта, чтобы выразить некое подобие радости за него. Но Гарри не требовал от него волн чувств, поскольку Говард давно стал достаточно бесчувственным снаружи – изнутри же, полагал Гарри, у него кипела кровь, наворачивались слёзы на глаза, горела ненависть, и просыпалось счастье. Но Говард был слишком сдержанным, чтобы показывать свои чувства, и потому Гарри нисколько не обижался на него. Гораздо больше реакции друга на новость Гарри взволновала собственная ложь: он соврал Говарду по поводу того, как познакомились он и Стивен. Гарри не хотелось выставлять себя этаким искателем приключений, играющим на чужих слабостях, хотя именно таким сам себя и считал. Говард едва ли осудил его, поскольку о нём говорили гораздо хуже, но Гарри всё же решил утаить от него эту незначительную деталь. Позже он решил, что от общения со Стивеном и вынужденными обманами становится настоящим параноиком.

Знакомство двух дорогих мужчин было для Гарри сродни хорошему и приятному подарку самому себе. Ему очень хотелось, чтобы каждый из них понял, за что он ценит и любит их. Хотя он всё же решил не рассказывать Стивену о том, что всего лишь несколько недель назад мог позвать Говарда на ужин, а потом остаться у него ночевать. Стивен не был слишком ревнив, но Гарри предпочитал не выдавать своих слабостей. К тому же, теперь Гарри и Говард вели себя друг с другом исключительно как старые друзья, если не считать шуточек, которых Гарри не мог сдержать и которые, по сути своей, были невинны.

…Гарри начал жить в постоянном тепле счастья, стараясь не обращать внимания на то, что могло его огорчить. А таких вещей было не так мало. Его могли огорчать мелкие неудачи на работе, портящие планы, его огорчали иногда не способные состояться встречи со Стивеном, людская молва, вечно говорившая о Говарде одинаково дурно и лживо, мамины вопросы, на которые он не мог ответить. Майкл удивлялся тому, что за столько лет Гарри так и не смог признаться маме в том, что у неё никогда не будет невестки. Она не узнала об истинной натуре сына даже тогда, когда он, как ему тогда казалось, находился на грани жизни и смерти после отъезда Стивена. Гарри не хотел расстраивать её, хотя иногда он думал, что она не из тех матерей, которые, узнав о том, что их сын встречается с мужчиной, устраивают истерику, рвут на себе волосы и в конечном итоге отрекаются от собственного ребёнка. Но ему всё равно было гораздо проще представлять собой слишком занятого человека, предпочитающего работу и одиночество женщинам. Но мама время от времени задавала один и тот же вопрос, нисколько не менявшийся с годами:

-Ты сейчас один, Гарри, или кто-то есть?

Этот её вопрос искушал его на протяжении почти всей жизни. Иногда ему очень хотелось, наконец, раскрыть перед ней своё сердце, но страх разочаровать её всегда останавливал его, даже когда он уже открывал рот, балансируя на грани правды и очередной отговорки. На самом же деле, мама знала всё, она просто ждала, когда Гарри наберётся мужества, чтобы признаться ей. И потому она продолжала задавать известный им обоим вопрос, надеясь, что однажды услышит от сына правду. Мама Гарри была очень внимательной и наблюдательной женщиной, в отличие от него самого: она догадалась обо всём ещё в далёком восемьдесят девятом году, просто не показала вида, чтобы не смущать сына. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять и принять его, ведь она любила его, а любовь помогает свыкнуться практически с любой правдой. За годы она совершенно свыклась с правдой и уже не смогла бы представить Гарри другим. Но он, почему-то, продолжал молчать...

-Это Гарри Эббот, дорогая, - сказал Стивен с широкой улыбкой. Кэрол Робсон моментально просияла, словно это знакомство было для неё чистейшим счастьем.

-Ах, Гарри! Рада познакомиться! – воскликнула она с сильным американским акцентом и протянула ему всё ещё мягкую руку. Гарри не оставалось ничего другого, кроме как пожать её против собственного желания.

-Миссис Робсон, Вы воистину прекрасны, а Ваши ручки… - он, сделав над собой усилие, коротко коснулся губами тыльной стороны её ладони. – Да они слаще сахара! А в сахаре я знаю толк, уж поверьте мне!

Кэрол, явно польщённая, весело засмеялась, оборачиваясь к заулыбавшемуся мужу. Гарри был рад, что сумел проложить путь к её сердцу – эта хитрость позволяла отводить возможные подозрения, если возникнут какие-то трудности. Он был готов лгать ей прямо в глаза весь вечер, лишь бы она никоим образом не попыталась рушить их со Стивеном отношения. Гарри хватало того, что она иногда звонила в самый неподходящий момент, крадя у него Стивена, хотя в эти недолгие часы он должен был принадлежать Гарри, и никому больше. Разумеется, Гарри понимал, что у него нет никаких прав на её супруга, однако связь между ними была нескольким не слабее, чем между ней и Стивеном. Гарри смотрел на Кэрол как на свою конкурентку, о чём она не догадывалась и продолжала выслушивать его лживые комплименты с искренней улыбкой. Он, глядя ей в самые глаза, задавался вопросом, сколько именно она не знает о собственном муже. Гарри знал, что Стивен, даже будучи женатым, продолжал заводить отношения с мужчинами, но на лице Кэрол не было ни одного отпечатка болезненной правды. Очевидно, она ни о чём не знала или не желала знать, как это часто бывает. Так или иначе, Гарри всё же решил ввести её в заблуждение, представ перед ней приятным, но не самым близким другом её мужа. Однако даже обман не помогал мириться с тем, что она, эта самая женщина, имеет законные права на его любимого мужчину. Гарри улыбался ей, а внутри него разливалась ненависть.

Он быстро понял, что не сможет принять Кэрол, хотя поначалу он пытался заставить себя полюбить её. Но она всё равно не выглядела лучше для него. При одном даже самом мимолётном взгляде на неё Гарри испытывал неприязнь, отторжение и ненависть. Казалось, всё его существо желало, чтобы этой женщины не было на свете. Нет, он не хотел её смерти. Он хотел, чтобы её просто не существовало; чтобы она и Стивен не познакомились много лет тому назад, чтобы не поженились, чтобы у них не родился ребёнок… Но ради Стивена Гарри приходилось изображать уважение к Кэрол, которого он никогда не испытывал. Для Гарри она была всего лишь помехой, причём, помехой самой неприятной. Он не один раз слышал её взволнованный голос из трубки телефона, просивший Стивена не задерживаться, поскольку она будет нервничать. Гарри сильно раздражался, когда тишина его апартаментов разрывалась мелодией телефона, которую он тоже не мог выносить, зная, кто именно им мешает. Гарри не имел ничего против сына Стивена: мальчик мог звонить сколько угодно, и Гарри не испытывал никаких дурных чувств, понимая, насколько нервными могут быть подростки. Но жёны… Обжегшись на Долли, Гарри перестал видеть в чужих супругах хотя бы каплю привлекательности. Они были одинаковы для него и часто напоминали недалёких умом куриц, дни напролёт заботящихся только об обустройстве своего гнезда. Гарри всегда криво улыбался самому себе, когда его представляли чьей-либо жене. Он говорил женщинам комплименты, но внутри него плескалась неприязнь, граничащая с физической тошнотой. И потому нелюбовь к Кэрол лишь удваивалась. Он видел её счастливое лицо и не понимал, чему она радуется. Тому, что рядом муж? Тому, что у них есть хороший дом, прекрасный ребёнок, и они оба преуспевают на работе? Но едва ли бы она так радовалась, если бы узнала, сколько лжи стоит за внешним благополучием их семьи. Однако хуже всего было то, что Гарри понимал, что Стивен до сих пор любит её. Кэрол уже начала медленно увядать, к тому же, срок их брака подходил к критическому, а Стивен продолжал заверять всех и каждого, что у них всё на зависть прекрасно. И Гарри, к несчастью, понимал, что тот нисколько не лжёт, хотя ему очень хотелось бы, чтобы благополучие этой семьи подпитывалось только обманом ради чужих глаз.

2007.

Расставшись с Долли, Гарри снова с головой погрузился в прежнюю жизнь. Лишь там, в знакомой среде, он мог дышать полной грудью, чего он не мог позволить себе во время своего эксперимента с женитьбой. И всё было прекрасно, красочно и приятно до тех пор, пока Гарри не вспомнил, что ему, вероятно, предстоит обсудить случившееся с мистером Гудменом. К счастью, вины Гарри в расставании с Долли не было, поэтому он воспринимал грядущую встречу легко.

-Ну что, молодой человек, как ты поживаешь? – спросил он с сочувственной улыбкой, пожимая руку Гарри и сразу же тяжеловато опускаясь в кресло.

-Всё хорошо, - улыбнулся Гарри, говоря совершенно искренне. Мистер Гудмен задумался на минуту.

-Я слышал, что случилось, и мне очень жаль, Гарри, что именно я познакомил тебя с Долорес. Но откуда мне было знать, что он сможет поступить так? Она росла у меня на глазах, и могу тебя заверить, что она одна из самых честных и преданных женщин, которых я когда-либо встречал, - мистер Гудмен покачал головой, словно опять погружаясь в размышления. – А ты не думал, что её могли просто увести у тебя?

-Увести? Как это – увести? – встрепенулся Гарри, не понимая, можно ли увести человека, как ягнёнка.

-Отбить, если хочешь, - заскрипел мистер Гудмен, и его лицо начало оживляться от этой идеи. – Ты не думал, что Долорес могла быть совершенно не повинна в том, что было? Мужчины бывают всякие. Может быть, он просто коллекционировал женщин, а она как раз была недостающим экспонатом на его полке, а? Ты об этом думал?

-Нет, мистер Гудмен, это мне не пришло в голову, - негромко отозвался Гарри; ему начало казаться, что они оба поторопились расторгать свадьбу, хотя правильность этого решения он никогда не ставил под сомнение. – Но она сама попросила меня разорвать отношения, что же я мог?...

-Быть мужчиной, чёрт возьми! – воскликнул мистер Гудмен и ударил кулаком по подлокотнику кресла. – Нужно было во всём хорошенько разобраться, а уж потом рубить все канаты! Ты должен был выяснить, что и как! Я почти не сомневаюсь, что Долорес не хотела изменять тебе, а ты, ты-то почему так легко поверил ей?! Неужели передумал жениться и решил воспользоваться первым попавшимся предлогом?

Гарри молча уставился в собственные колени, понимая, что мистер Гудмен отчасти прав. Какая-то часть него никогда не хотела навеки связывать себя узами брака с Долли, и именно она придала ему уверенности, когда зашла речь о разрыве отношений. И сейчас эта часть рвалась на волю, чтобы получить шанс оправдаться перед мистером Гудменом. Гарри поднял глаза, опасаясь, что эта встреча станет их последней. Но он понимал, что либо признается ему сейчас, и тем самым прольёт свет на историю с Долли и всю свою жизнь, либо будет молчать, как провинившийся мальчишка, не способный говорить правду о самом себе.

-Вы правы, мистер Гудмен, - слабо покивал Гарри, глядя ему прямо в глаза. – Я всегда, с того самого момента, как Вы нас представили друг другу, сомневался в глубине души. Я был недостоин Долли, но она заверила меня, что это не так. На самом же деле я в какой-то мере обманывал её, поскольку, даже находясь с ней, я испытывал сильный интерес к мужчинам.

Седая бровь мистера Гудмена слабо дрогнула, но он не выглядел удивлённым. Он смотрел прямо на Гарри и не говорил ни слова, чем вводил Гарри в странное подвешенное состояние. Гарри никак не мог понять, что значит этот пристальный взгляд.

-Мэгги всегда говорила мне, что ты не такой как все остальные, - заговорил мистер Гудмен, руша заполнявшую комнату тишину. – Я ей не верил, точнее, не хотел верить. Я любил тебя как собственного сына, а такую правду о своих детях узнавать не всегда весело… Но сейчас я вижу, что ты точности такой же, как и был раньше. Ничего не изменилось, Гарри! – воскликнул мистер Гудмен, начиная улыбаться, отчего сердце Гарри становилось всё легче. – Ты всё такой же хороший молодой человек и удачливый кондитер из Британии, каким я тебя всегда знал!

Гарри тоже заулыбался, испытывая невероятное облегчение. Он никак не ожидал, что мистер Гудмен всё-таки сможет принять его. Гарри даже был готов потерять его навсегда после этого признания, а оно ничего не изменило. Вдруг мистер Гудмен вытянул руку, словно приглашая его в своё объятие, чего он никогда не делал. Удивлённый Гарри наклонился к нему, чувствуя тепло его крайне немолодого тела. Мистер Гудмен, обняв его, похлопал по спине и сказал негромко:

-Я очень ценю правду, Гарри, и многие люди тоже. Кому нравится, когда их обманывают? Думаю, тебе тоже было бы очень неприятно узнать, что кто-то недоговаривает тебе чего-то очень важного или вообще лжёт. Так что не лги и не обманывай и ты. Ты хороший человек, у тебя есть сердце, так не дай ему зачерстветь от вечного вранья. И всегда требуй от людей искренности. Очень плохо, когда за твоей спиной творится то, о чём ты даже не можешь подозревать.

Гарри, растворяясь в отцовской любви мистера Гудмена, почему-то обратил особое внимание на эти слова. Они врезались ему в память, и спустя несколько лет он понял, что не просто так.

2012.

-Знаешь, Гарри, я тут виделась с Вики, - говорила в трубку Сью, словно подходя к не самой удобной теме, и Гарри напряг внимание, готовясь услышать нечто занятное: Вики была настоящей сплетницей, каких мало. – Ну, она же всегда в курсе, что, где и как… Короче говоря, она заверяла меня, что два твоих последних мужчины ушли к Говарду… и все предыдущие тоже… - подрагивающий голос Сью стих на миг, отчего сердце Гарри сжалось ещё больнее. – Она сказала, что он уводил их у тебя, что они не уходили от тебя сами… А ещё… Мне очень неприятно это говорить это всё тебе, Гарри, но она намекнула, что это с ним тебе изменила Долли перед самой свадьбой… А теперь Говард с… со Стивеном… Прости, Гарри…

Он плохо помнил, что с ним было в тот вечер. Как только Сью произнесла поражающие до глубины души слова, в глазах сразу же потемнело от нахлынувших чувств. Тело наполнилось ненавистью до краёв, отчего истинное обличие Говарда становилось всё чётче. Гарри убедился, что все дурные слухи о нём правда, что он заслуживает той славы, которая окружает его. Теперь Говард виделся ему настоящим мерзавцем, сбивавшим людей с их путей по непонятной причине. Хотя какие у него, этого мерзавца, могут быть мотивации? Он действует согласно своим желание, что, наверняка, посещают его очень часто. Говард был хищником, постоянно испытывавшим голод, прорывавшийся в его взгляде. Гарри испытал отвращение к этому грязному, крайне недостойному человеку, потонувшему в мерзости и увлекающему туда других людей… Но очень скоро, буквально через пару минут, ненависть схлынула, обнажив нанесённые раны: неужели и Стивен попался в его цепкие когти? Гарри стало больно, отчаяние начало захлёстывать его, однако почти в тот же миг он понял, что Стивен сам принял предложение Говарда. «Предатели, мерзавцы!» - повторял про себя Гарри, сжимая кулаки и клянясь отомстить.

Больше всего Гарри боялся предательства. Он боялся, что кто-то воспользуется его доверием, а потом всадит нож ему в спину. Но меньше всех он ожидал предательства от Говарда. Они знали друг друга столько лет, были очень близки, почти любили друг друга, и вдруг он со своей мерзкой улыбкой подкрадывается и пронзает его острым лезвием. Гарри хотелось только одного – уничтожить Говарда, стереть его с лица земли, чтобы он больше не мог марать людей своей грязью. Гарри никогда не ненавидел кого-то так сильно. Но он должен был сохранять рассудок трезвым, чтобы не переходить никаких черт. И, вдохнув глубоко, он не выдержал и поехал к Говарду, чтобы ударить его в лицо правдой. Ему очень хотелось увидеть, промелькнёт ли в его гадком лице хотя бы капелька совести.

Он почти примчался к Говарду, быстро взлетел по лестнице, решив не томить себя в тесном лифте, напоминавшем клетку. Он до упора вдавил кнопку звонка, стал нетерпеливо ждать ответа. Он знал, что не услышит его голоса, - Говард был настолько смел, что никогда не спрашивал, кто там, - отчего его злоба разрасталась до невероятных размеров. Ему уже было тяжело сдерживать её, она рвалась наружу, она рвалась в бой, чтобы растерзать того, кто её породил. И вот щёлкнул замок, дверь раскрылась, лишая Говарда всякой защиты. Лживая маска его лица ничего не выражала, лишь губы слабо приоткрылись, но Гарри не собирался выслушивать вежливый приём этого человека. Не став ждать приглашений, Гарри прошёл внутрь, запер дверь, чтобы их разговор остался в пределах этих апартаментов. В тот момент гнев выбросил его руку, она крепко вцепилась в подбородок Говарда и прижала его самого к стене, опасаясь раздавить его раньше, чем могло потребоваться. Говард выглядел растерянным, почти напуганным – хотя бы раз в жизни он должен почувствовать себя жертвой, а не охотником. Испуг Говарда разжёг гнев ещё сильнее, отчего желание размазать его по этой самой стене почти ослепило.

-Ты мерзавец, Говард, - зашипел Гарри ему в ничего не понимающее, столь ненавистное лицо. – Ты мерзавец, каких свет ещё не видывал. Думал, ты умнее и ловчее всех? А вот и нет, дорогуша, всё не так. Ты просчитался! Теперь я знаю всё, всё! – закричал он, стискивая подбородок сильнее, отчего Говарду явно стало больно. – Это из-за тебя у меня всегда не ладились отношения с людьми! Ты увёл у меня Оливера! Это с тобой мне изменила Долорес перед самой нашей свадьбой! И ты, ты теперь пытаешься отнять у меня Стивена! – Гарри с трудом сдержался, чтобы не закричать, настолько болезненно было это предательство. - Мерзавец! А я-то, наивный, считал тебя другом, сам знакомил тебя с ними, не подозревая, что именно ты и послужишь причиной их потери! Как ты низок, Говард! Я тебя просто презираю! Ты не заслуживаешь всего того, что имеешь, тебя нужно гнать прочь от людей! Скольких ты ещё предал подобным образом, а? Наверное, уже и не вспомнишь, так? Подлец, ничтожество! Я больше не желаю тебя видеть! Чтобы ноги твоей не было на моём пути! И не смей, слышишь, не смей близко подходить к Стивену! Я люблю его всем сердцем, всей душой и не позволю какому-то проходимцу, вроде тебя, увести его у меня! С этого дня я тебя ненавижу, Говард, заруби себе на носу! И лучше вообще не попадайся мне на глаза! Мерзавец!

Пальцы сжали подбородок ещё сильнее, отчего послышался жалкий, почти трусливый стон, способный вызвать только отвращение и презрение. Оттолкнув Говарда от себя, Гарри обежал его с головы до ног коротким взглядом, ещё раз убеждаясь, что люди были правы, и громко хлопнул входной дверью.

Чувства к Стивену не позволяли ему вылить на него негодование. Сердце разрывалось между любовью и ненавистью. Гарри очень хотел причинить Стивену ту боль, что он испытывал сам, но любовь не позволяла ему ничего делать. Он почти плакал от собственного бессилия, чувствуя, как обман, ненависть, любовь и отчаяние опутывают его, не давая выйти из положения. Он не знал, что ему делать, и потому предательство столь близких людей почти сводило его с ума. Но Гарри понимал, что не сможет избегать Стивена вечно. Они должны были поговорить с глазу на глаз.

Стивен встретил его несколько странно, совсем не так, как ожидал Гарри: он просто стоял на противоположном конце комнаты и смотрел на него своими вечно правдивыми карими глазами. Но сейчас Гарри совсем не хотелось верить им, он хотел только кричать, поскольку боль от присутствия Стивена стала острее, как и обида. Гарри знал, что Стивен заслуживает того негодования, которое переполняло его. И он начал кричать. Он с трудом помнил, в чём именно упрекал Стивена, но тот слушал его внимательно, словно понимая, насколько ему больно. Гарри кричал и кричал, даже стучал рукой по столу, и выражение лица Стивена не менялось, равно как и степень ненависти Гарри. Он смог замолчать, лишь когда совсем лишился дыхания. Опираясь о стол, он чувствовал странную пустоту в голове и то, что сердце теперь почти не болит. И теперь Стивен знал, в чём его преступление. Но раскается ли он? Вдруг Гарри почувствовал его руку на своём плече; жест вызвал волну отторжения, и Гарри машинально ударил Стивена в лицо. Стивен, отшатнувшись, посмотрел на него до крайности пронзительно, словно спрашивая «За что?». И они оба знали ответ, хотя Гарри сразу же стало стыдно, что он посмел применить насилие к тому, кого всё ещё любил. Ему стало совсем неловко, он растерялся, снова начиная путаться в собственных чувствах. Проведя рукой по лбу, Гарри потряс головой, чтобы немного придти в себя, но ничего не помогло. Бросив прощальный взгляд на всё ещё милую фигуру Стивена, Гарри поспешил уйти, пока эмоции опять не взяли над ним верх.

-Прости меня, Гарри, я прошу тебя, - шептал в трубку Стивен своим горячим, полным сожаления голосом. Гарри давно хотел простить его, оставить произошедшее в прошлом, но не мог. – Мне действительно очень, очень жаль.

-Зачем ты это сделал? – спросил Гарри, стараясь холодом скрыть свою обиду и боль. На другом конце трубки послышался тяжёлый вздох, говоривший куда красноречивее всяких слов.

-А, понятно, - кивнул Гарри и почувствовал, как эмоции снова начинают путать мысли; продолжать разговор не было смысла.

-Гарри, Гарри! – голос Стивена стал отчаяннее, отчего палец Гарри непроизвольно замер над кнопкой сброса. – Я люблю тебя, очень люблю. Никто и никогда не сможет встать между нами. Есть ты, а есть все остальные люди. И никто из них никогда не приблизится к тому обособленному месту в моей жизни, которое занимаешь ты.

Гарри был почти тронут, но обида моментально выпустила свой яд:

-Но, тем не менее, тебе явно чего-то не хватало, иначе ты не связался бы с ним.

Не выдержав, Гарри повесил трубку, чтобы последующие несколько дней снова и снова получать звонки от Стивена, умолявшего о прощении. В конце концов, Гарри всё-таки поддался, и каменные стены обиды, окружавшие его сердце, пали под напором Стивена, отчего они оба ощутили облегчение. Жизнь должна была продолжаться в прежнем темпе, но каждый из них догадывался, что ничто после этого неприятного случая не будет так, как было раньше.

…Нынешний возраст никогда не казался Гарри неким пределом, поскольку он очень хорошо себя чувствовал и выглядел на зависть прекрасно. Он всё ещё был молод, и только глаза могли намекнуть на то, сколько они успели повидать. Гарри никогда не гордился своим внешним видом, понимая, что рано или поздно старость всё равно настигнет его. Он знал, что через несколько лет слабые морщины на лбу станут заметно глубже, мышцы и кожа начнут дрябнуть, а волосы - неустанно седеть, показывая окружающим его истинный возраст. Но пока люди с удивлением округляли глаза, когда он говорил, сколько ему лет на самом деле, - многие не дали бы ему больше тридцати четырёх. Однажды, - Гарри и по сей день прекрасно помнит этот странный случай, - он прошёл мимо зеркала, висевшего в его коридоре с момента переезда в Америку, и мужчина в отражение привлёк его внимание. Остановившись совершенно непроизвольно, Гарри с неким ужасом принялся всматриваться в собственное лицо, словно представшее в новом свете. Он видел в отражении то, чего раньше никогда не замечал. Он увидел в том Гарри странную пустоту, как будто ему не хватало чего-то. Но в чём он мог нуждаться, если у него было всё, что он желал? У него была прекрасная работа, не успевшая наскучить ему, у него был замечательный дом, хорошие друзья и был даже мужчина, которого он любил больше жизни, и встретить которого уже не надеялся. Чего же ему не хватало? Гарри сам того не понимал, и потому поспешил прочь от зеркала, вызывавшего столь странные вопросы. Однако его ещё очень долго преследовало собственное отражение, безмолвно требовавшее чего-то…

В отличие от Стивена, Говард, прекрасно знавший обо всём, не звонил и не извинялся, что в глазах Гарри лишь подтверждало его низость. Гарри не хотел видеть его. Простив Стивена, он начал общаться с ним почти так, словно ничего не случилось, однако Говарда он едва ли сумел бы простить. И, поскольку тот никоим образом не давал знать, что сожалеет, сердце Гарри наполнялось ненавистью и неуважением к нему всё больше и больше.

Перед глазами были объёмистые отчёты о проделанной работе, показывавшие, что нужно подкорректировать ещё кое-что. Гарри ломал голову над тем, как лучше поступить, отчего его уставшая за день голова почти разрывалась. Напряжение налило свинцом все его мышцы, отыскивать верное решение становилось всё труднее. Ему показалось, что он лопнет, если не перестанет читать и думать, и в тот же миг он с ледяным ужасом заметил, что в комнате есть кто-то посторонний. Встрепенувшись, он оторвал глаза от бумаги и увидел недалеко от себя Говарда с прежним выражением лица без какого-либо намёка на сожаление. Говард смотрел на него с неким вызовом, и вдруг Гарри обратил внимание на его странный, отвратительно-привлекательный чёрный плащ из лаковой кожи, почти касавшийся пола. Ненависть к этому человеку моментально вспыхнула в Гарри, и он не стал церемониться с ним:

-Я же сказал тебе, ничтожество, чтобы ты никогда, никогда не показывал своего носа ко…

Но Говард, казалось, совершенно не слушал его. Он смотрел Гарри в глаза настолько пристально, что по спине бежал холодок. Его последующие движения заставили Гарри резко замолчать. Он, как зачарованный, следил за руками Говарда – сначала они вылезли из карманов, потом взялись за пояс, легко развязали крупный узел и, наконец, распахнули плащ. Внутри, освещённое лишь торшером, виднелось невероятно прекрасное тело, от которого Гарри всегда забывал обо всём. Оно имело над ним какую-то особую власть, которой не мог противиться. Отчёт неловко соскользнул на пол, когда Гарри, влекомый красотой, встал с кресла и начал приближаться к Говарду. Горевшая внутри ненависть приняла необычный оттенок, толкавший его подходить всё ближе и ближе к тому, кого он ещё минуту назад не выносил на дух. Но теперь Говард был тем, что было нужно ему, и ничто не могло помешать Гарри заполучить желаемое. Слегка очнувшись от транса, Гарри увидел, что стоит перед самым лицом Говарда, в чьих глазах виднелось недвусмысленное предложение. Гарри не стал отвечать на него словами и жадно впился в губы Говарда, не в силах больше испытывать собственное терпение…

…Ненависть не отпускала его ни на минуту, смешиваясь с любовью и жаждой красоты и ударяя в голову крепчайшим коктейлем, вытеснившим из головы понятие стыда, совести и предательства. Гарри не знал, что это такое, пока получал то, в чём так отчаянно нуждался. Лишь когда рассудок вернулся после недолгого отсутствия, Гарри начал понимать, что совершил нечестный поступок по отношению к Стивену. Однако совесть не стала гложить его: теперь они были квиты.

-Я всё равно ненавижу тебя, - сказал Гарри полушутливо-полусерьёзно, когда тишина спальни ему наскучила; лежавший рядом Говард чуть заметно улыбнулся. – И не улыбайся, Гови. Ты был мерзавцем, так им и останешься. Да, ты купил меня, признаю, но это ещё не значит, что я всё забыл и простил тебя.

-Делай, как знаешь, - легко отозвался Говард и якобы просто так выставил свою прекрасную ногу из-под одеяла. Чувствуя провокацию, Гарри недовольно фыркнул и, взяв его руку и устроив её у себя на коленях, отвернулся в сторону. Присмотревшись к до боли знакомой коже, Гарри увидел на ней татуировку, которую все эти годы замечал лишь краем глаза и которой никогда не придавал особого значения. Теперь он внимательно разглядывал её, различая в сплетениях узора на вене буквы «Г. Э.», натолкнувшие его на размышления.

-«Г. Э.»… - задумчиво пробормотал Гарри, пытаясь вспомнить кого-то с такими инициалами помимо себя и Говарда. – Кто это такой? Ты? Или… - ему очень захотелось услышать подтверждение последней версии. – Или это я?

-Нет, уж точно не ты, - посмеялся Говард, хотя нечто упорно подсказывало Гарри, что тот не хотел признавать правду. Гарри, обратившись к нему всем телом, внимательно, чтобы быть в состоянии уловить даже самую незначительную перемену, посмотрел ему в лицо, всё ещё держа его руку при себе.

-Неужели ты любишь меня? – сама мысль невероятно забавила Гарри; ему в какой-то мере было смешно, что Говард, слывший своей бесчувственностью и хищничеством, до сих пор способен испытывать любовь к тому, с кем когда-то давно был вместе.

Но Говард не ответил. Он лишь приподнял левую бровь и посмотрел на Гарри с лёгкой ухмылкой – «Что за бред ты несёшь? Можно подумать, ты знаком со мной первый день». Но теперь сбить Гарри с толка было невозможно. Он почти не сомневался, что Говард действительно влюблён в него, и это маленькое открытие настолько порадовало и позабавило его, что он громко рассмеялся. Говард продолжал смотреть на него с тенью улыбки на губах, и Гарри захотелось отблагодарить его поцелуем за столь преданную любовь.

…Несколько выходных дней обещали много свободного времени, и Гарри, - неожиданно даже для самого себя, - решил пригласить Стивена и Говарда в загородный дом, который он арендовал несколько лет подряд. Идея казалась ему забавной и интересной, хотя он не собирался никого стравливать. Он знал, что Говард не сможет оставить шестнадцатилетнюю крестницу Бриджит, которую Гарри хотел познакомить с сыном Стивена Брайаном. Он думал, что подросткам будет полезно провести время друг с другом, к тому же, присутствие младшего поколения полностью гарантировало приезд старших. Выходные виделись Гарри неким увлекательным приключением, полным забавной неловкости Брайана и Бриджит и любви. Однако очень скоро Гарри понял, что несколько просчитался.

Осознание ударило его в голову, как только он вышел встретить подъехавших Стивена и Брайана. Гарри видел мальчика лишь один раз, и то краем глаза, и потому теперь был поражён им. Брайан был высоким, статным юношей, внешне чем-то похожим на отца, хотя его несколько скованное поведение разительно отличало его от Стивена. Гарри не стал обманывать самого себя: Брайан понравился ему. По странному стечению обстоятельств Гарри уже очень долгое время вращался исключительно в обществе взрослых людей, и сейчас появление Брайана было для него дуновением свежего ветра, приливом молодой крови… Но Гарри не любил делать свои симпатии слишком очевидными, поэтому просто улыбнулся Брайану и ничего не подозревающему Стивену. Дома их уже ожидали несколько мрачный Говард и Бриджит, всюду ходившая тенью за крёстным отцом. Гарри немного расстроился, что подростки сразу же выразили антипатию друг к другу, но он не терял надежды извлечь забаву из их присутствия.

Как только Гарри и Стивен оставались наедине, Гарри испытывал к нему мощнейшие волны нежности, которые не мог и не хотел сдерживать. Вероятно, так на него действовал свежий воздух и удалённость дома от полного неудобств города. Только здесь, в этом тихом доме, они могли вести себя свободно. Конечно, забывать об остальных присутствующих не стоило, но они проводили много времени на улице, словно позволяя им побыть вместе. Гарри чувствовал себя невероятно спокойным, расслабленным и счастливым. Ему даже казалось время от времени, словно никогда не было того глупого недоразумения между Говардом и Стивеном, которые сейчас будто старались вообще не пересекаться друг с другом. И это было на руку Гарри, не забывавшему поддразнивать Говарда шуткой или незаметным жестом, в чём он не видел ничего преступного.

Гарри очень хотелось, чтобы они все проводили вечера в гостиной, собираясь вместе и разговаривая, как странное подобие разномастной семьи. Он видел, что подобные собрания не слишком нравятся подросткам, но им вообще было не угодить. Зато, таким образом, Гарри случайно подарил самому себе возможность видеть Брайана на протяжении достаточно долгого времени. Кресло Гарри находилось почти напротив того места на диване, где сидел Брайан со своим маленьким ноутбуком, который он не выпускал из рук. Гарри мог незаметно для остальных рассматривать его ещё не до конца возмужавшую фигуру. Ему нравилось, как мальчик сгибал стройное тело над коленями, почти касаясь носом экрана, и постоянно стучал красивыми, достаточно грациозными пальцами по клавишам, наполняя гостиную забавными звуками. Однако больше всего внимания привлекали его ноги – Гарри несколько раз жалел про себя с улыбкой, что Брайан носил исключительно узкие, очень узкие джинсы, чёрный цвет которых лишь чётче показывал формы его тела. Гарри нравилось смотреть на него бездумно, не имея ни единого намерения. Разумеется, он не мог показывать ему своей заинтересованности – тот едва ли оценил бы её. И потому Гарри продолжал молча любоваться его красотой и свежестью. Последнее же привлекало его особо, поскольку Гарри понимал, что давно не касался молодой, мягкой, с лёгким пушком кожи, ещё не изборозжённой морщинами. У Брайана даже не было ни одного изъяна вроде прыщей, что, несомненно, делало его ещё привлекательней. Гарри недоумевал про себя, почему Бриджит наотрез не хочет даже смотреть в сторону столь интересного юноши.

Единственное, что мог позволить себе Гарри в отношении Брайана, так это достаточно невинные шутки, не способные вызвать у Стивена подозрений. Гарри видел, насколько сильно напрягался юноша от его внимания, но продолжал слабо и неловко улыбаться ему вместо ответа. Гарри нравилось провоцировать в нём это чувство неудобства, к тому же, иных способов заставить его посмотреть на себя Гарри не видел. Но иногда ему везло: Брайан оказывался недостаточно расторопным, когда все дружно покидали комнату, и Гарри, радуясь в душе, пользовался подобными моментами.

-Что ты там всё делаешь, Брайан? – с лёгкой улыбкой спросил Гарри, кивая на ноутбук. Юноша, на миг замешкавшись и поняв, что они остались в кухне одни, заулыбался в ответ несколько неловко и почти трусливо, что так умиляло Гарри.

-Поддерживаю связь с ребятами из группы, - ответил он достаточно коротко и, сжав ноги чуть плотнее и постукивая пяткой кеды по полу, принялся заглатывать остатки бутерброда. Гарри улыбнулся чуть шире, видя его молодую жадность, которой сам уже был лишён.

-Группа? Что за группа? – заинтересовался Гарри, надеясь задержать его рядом с собой ещё на несколько минут. Брайан сделал большой глоток из стакана с водой, его адамово яблоко тяжело опустилось вниз и сразу же вернулось на место – Гарри напряжённо сглотнул.

-Я играю в группе. Ничего серьёзного, пока нет больших планов, - неловко отозвался Брайан, явно ожидая того момента, когда будет свободен.

-На чём играешь? – продолжал Гарри, невольно вспоминая далёкий восемьдесят девятый год, уроки игры на гитаре от Стивена и то, чем они часто кончались.

-На клавишных, немного на гитаре и на саксофоне, - быстро проговорил Брайан, словно отодвигаясь от Гарри на своём стуле.

-О, саксофон, - с пониманием покивал Гарри, на миг представив его играющим на этом инструменте удивительно мягкую, романтическую мелодию. – Отличная вещь. Я сам играл только на гитаре. Твой папа, кстати, давал мне уроки. Правда, сейчас я с лёгкостью обставил бы его в этом деле – он совсем ничего не помнит. Так что, можешь обращаться, я мог бы показать тебе пару занятных хитростей, Брайан.

Юноша, почти судорожно кивнув и ловко подхватив ноутбук, поспешил прочь из кухни. Как только дверь за ним захлопнулась, Гарри негромко посмеялся себе под нос, поражаясь его скованности, придававшей ему некого шарма и обаяния.

Тем не менее, Брайан, несмотря на свои очевидные достоинства вроде молодости и неопытности проигрывал на фоне отца. Юноша только забавлял Гарри, Стивен же неизменно вызывал у него серьёзнейшую и сильнейшую любовь… Равно как и Говард вызывал у него странные, немного грубые желания своим двусмысленным, полным пламени взглядом. Гарри нравилось дразнить Говарда: ему казалось, что он играет с огнём. Однако Говард упорно сторонился всех и вся, предпочитая их компании компанию Бриджит. Гарри не понимал, что происходит с Говардом, но предпочитал делать вид, будто ничего не замечает. В конце концов, Говард всегда одним только взглядом давал понять, что не нуждается в чьей-либо помощи.

Оставшись наедине со Стивеном в его спальне, Гарри почувствовал приятное томление, клонившее его ко сну. Он, умилённо улыбаясь, прошагал в сторону неуместно серьёзного Стивена, опустился рядом с ним и хотел было положить голову на его плечо, как тот вдруг обрубил приятное настроение резким заявлением:

-Оставь его в покое.

-О чём ты говоришь? – спросил Гарри, желая оттягивать момент истины как можно дольше; ему стало почти стыдно, что кто-то всё-таки сумел рассмотреть его хитрость.

-О Брайане, и тебе это известно. Я видел, как ты смотрел на него сегодня вечером, - проговорил Стивен почти сквозь зубы; казалось, даже его лицо несколько исказилось. Гарри не понимал его чрезмерного беспокойства, ведь не случилось ничего дурного. Он даже ни разу не коснулся Брайана, а в его словах не было ничего двусмысленного. Гарри был почти оскорблён этим обвинением. Посмотрев на Стивена с полминуты, не в силах найти подходящего ответа, Гарри пробормотал себе под нос «Какой заботливый отец», направился к двери и замер перед самым выходом.

-Теперь мерзавцем меня считаешь? – спросил он с некоторым вызовом, чувствуя, как яд оскорбления растекается по крови и отдаляет его от Стивена.

-Нет. Просто оставь моего сына в покое, - негромко отозвался тот, глядя куда-то в окно.

-Будь Брайан моим сыном, ты почти наверняка также бы пожирал его глазами и не видел в том ничего постыдного. Спокойной ночи, - сказал Гарри и поспешил покинуть комнату. Ему не хотелось видеть, как именно отреагирует Стивен на его заявление, но он сам нисколько не сомневался в его правильности.

На следующий день, зайдя в гостиную, Гарри не застал там никого, кроме Брайана, быстро что-то печатавшего и слушавшего музыку через маленькие наушники. Гарри невольно ухмыльнулся: он знал, что все уже наверху неторопливо готовятся ко сну. Они были одни на первом этаже, и Гарри ухмылялся только шире, представляя, что мог бы позволить себе в этом уединении. Но он знал, что даже не прикоснётся к Брайану, хотя никто не смеет запретить ему разговаривать с мальчиком. Гарри, радуясь про себя тому, что в комнате не горел свет, бесшумно опустился рядом с ничего не замечающим Брайаном и принялся смотреть на него, ожидая, когда тот ощутит чьё-то присутствие. Резко встрепенувшись, Брайан почти подпрыгнул на месте и быстро стянул наушники, не сводя глаз с Гарри. Он напоминал дикого зверька, пытающегося выследить движения хищника, чтобы не быть растерзанным.

-Я думал, что здесь никого нет, - заговорил Брайан негромко, быстрыми движениями сворачивая все окна, словно боясь попасться за нехорошим занятием. – Не хотел никому мешать…

-Ты никому не мешаешь, Брайан, поверь мне, - ласково улыбнулся Гарри, любуясь его очень симпатичным лицом, освещённым лишь экраном ноутбука. – Сиди, где тебе хочется и где тебе удобно. Дом большой, нам всем хватает места. Тебе здесь нравится, кстати?

-Ничего. Немного глуховато, но ничего, - покивал Брайан без особо удовольствия, хотя уголок его рта продолжал нервно приподниматься; Гарри захотелось поерошить его густые каштановые волосы, но он сомкнул руки, чтобы избежать соблазна.

-Не идёт ни в какое сравнение с Нью-Йорком, правда? – улыбнулся Гарри, понимая, что пытаться вызвать его на разговор бесполезно. – У тебя ещё не болят глаза от компьютера? – Брайан помотал головой, словно ожидая подвоха, чем невольно спровоцировал Гарри: – Они у тебя очень красивые. И нос тоже. Я давно не видел таких ровных носов, как твой. Наверное, это у тебя от мамы… А вот глаза точно папины. Вообще ты красивый парень, Брайан. Не знаю, чем ты не угодил нашей лондонской кокетке Бридж.

-Я тоже не знаю, - пробормотал Брайан чуть слышно. – Мне нужно кое-что сделать, извините…

И, оставив ноутбук на диване, чего он никогда не делал, Брайан стрелой помчался прочь из комнаты. Спустя минуту Гарри рассмеялся, поняв, что у мальчика в действительности нет никаких дел, и что Брайан был просто напуган.

Послышался топот быстрых шагов по лестнице – сначала Брайана, затем, кажется, Стивена. Гарри уже догадался, что его будет ждать за маленькое словесное послабление самому себе. Однако он нисколько не беспокоился, зная, что Брайан его точно не выдаст. К тому же, между ними не случилось ничего ужасного. Тем не менее, Гарри вздрогнул, услышав громкий хлопок входной двери – неужели Брайан уехал? Ожидать от него столь решительного жеста Гарри не могло прийти в голову, поэтому он почувствовал себя немного неловко, понимая, что исчерпал всякое терпение юноши.

-Что ты ему сказал? – почти закричал Стивен, ворвавшись в гостиную. – Он только что собрал вещи и уехал домой! Ну, что ты ему сказал? Что ты с ним сделал?

Гарри молчал. Он не видел нужды отвечать, поскольку Стивен явно не был намерен выслушивать его. Стивен твёрдо знал одно: Гарри мерзавец, Гарри покусился на Брайана, а всё остальное его уже не могло волновать. Поэтому Гарри просто смотрел ему в глаза снизу вверх с дивана, даже не пытаясь оправдываться и ожидая того момента, когда Стивен будет в состоянии выслушать его. Но Стивен не успокаивался, он требовал ответа с невиданной прежде настойчивостью. Терпение Гарри лопнуло, и он принялся кричать в ответ. Ему было противно, что Стивен считает его мерзавцем, толком не разобравшись, в чём дело. Гарри же не был повинен в том, что Брайан оказался настолько восприимчив к словам.

-Тише, тише! – послышался голос Говарда из коридора; Стивен и Гарри моментально замолчали, не понимая, что ему нужно. – У меня раскалывается голова, так что попрошу быть поспокойнее. К тому же, Бриджит начинает нервничать от ваших криков.

Стивен, обменявшись с ним очень двусмысленными взглядами, поспешил прочь из гостиной, не обернувшись назад. Говард остался стоять на месте, словно ожидая Гарри и предлагая свою помощь. Гарри знал, что Говард почти всегда занимал его позицию, и потому сейчас нуждался в его мнении, подтверждающем его собственную невинность.

-Я ничего не сделал ему, Гови, - заговорил Гарри, как только дверь в спальне Стивена с хлопком закрылась. – Я только лишь сказал ему пару слов, но согласись, что в этом нет ничего предосудительного…

-Я всё знаю, - Говард почти оборвал его; Гарри в непонимании смотрел на него, не желая верить, что тот оставит его здесь и сейчас. – И это дело совершенно меня касается. Я хочу принять обезболивающее, Гарри. Доброй ночи.

И он ушёл. Гарри был поражён его холодностью и безразличием. Хотя почти сразу же вспомнил, что многие говорили о том, что Говарда волнуют только его собственные дела, чужих он предпочитает не касаться. «Спасибо тебе, Гови», - сказал Гарри негромко и саркастично и направился в свою спальню в одиночестве.

Несмотря на эту неприятность, оставшиеся дни были достаточно приятными. По крайней мере, так было для Гарри…

По возвращении в Нью-Йорк, Гарри с удивлением понял, что теперь они трое связаны вместе. Ему не нравилось понимать, что Стивен проводит время в компании Говарда, слухи о котором становились всё оскорбительнее и серьёзнее с каждым днём. Гарри знал, что Стивен любит по-настоящему только его, а Говард был для него своего рода развлечением, однако всё равно не мог успокоить ревность. Часто, как только Стивен появлялся на пороге его дома, Гарри замечал, что в предыдущий вечер его мужчина был с Говардом, отчего свидание начиналось с неприятных разбирательств. Однако они не давали друг другу обещаний быть верными и прекратить эти запутывающие всё игры. Гарри мстил Стивену за измены изменами же, одновременно пользуясь Говардом, приобретшим шлейф дурной славы. Гарри нравилось впускать его в свой дом в чёрном лаковом плаще, нравилось злить его, называя мерзавцем; к тому же в такие моменты его сердце, всё ещё слабо нывшее от предательства друга, становилось легче. Ему казалось, что таким образом справедливость находит баланс, и Говард расплачивается за свой гадкий поступок. Их короткие, почти стремительные встречи поздними вечерами всегда проходили по одной и той же схеме, полностью устраивавшей Гарри. Он не видел ничего дурного в том, что делал. Никто не смел указывать ему на его поведение как на нечто недостойное – разве может быть что-то недостойное в обращении с презираемым всеми за дело человеком? Гарри нравилась некая распущенность Говарда, которую он замечал и прежде, и которая сейчас разрослась до невероятных размеров. Гарри словно перевоплощался в другого человека, как только нога Говарда переступала порог его дома. Гарри любил эту метаморфозу: она отрывала его от действительности, позволяла выливать всё дурное, что скапливалось за день. К тому же, Говард, говоривший всё меньше и меньше и только улыбавшийся, словно поддерживал его. Им обоим нравилось быть плохими, с одной только разницей: Гарри становился плохим лишь на время, Говард же был таким постоянно.

Невозможно было не замечать странности их отношений. Иногда Гарри мог смотреть на происходящее со стороны, и в такие моменты правда его несколько пугала. Он видел в их отношениях полное отсутствие всякой логики. Чем они все трое руководствовались? Гарри мог только предполагать. Разумеется, Стивен любил его, и Гарри отвечал ему взаимностью; но что связывало Стивена с Говардом? Для Говарда, вероятнее всего, встречи со Стивеном значили нисколько не больше, чем со всеми остальными мужчинами, бывшими до него. Говард, очевидно, просто развлекался. Хотя нечто подсказывало Гарри, что его друг всё ещё способен на тёплые чувства, несмотря на столь нелицеприятную репутацию. Возможно, так оно и было на самом деле, только Гарри было тяжело представить Говарда любящим кого-то. Он видел огонь в глазах Говарда, слышал его слова до и после раскрытия правды, и понимал, что Говард едва ли интересуется чем-то, помимо собственных желаний. Отчасти Гарри понимал его: порой отношения с кем-то могли едва ли не обременять. Тем не менее, Стивен никогда не обременял Гарри, несмотря на то, что их общее положение было очень шатко.

Гарри знал, что для Кэрол Говарда не существует. По крайней мере, у него складывалось такое впечатление. Сам же Гарри догадывался, что Кэрол иногда слышит от Стивена слова о том, что он обещал «выпить с Гарри пару стаканчиков». К тому же, сам Гарри был гораздо ближе к Стивену, что лишь осложняло их отношения. Им постоянно приходилось хитрить и выкручиваться, как только над их головами повисала опасность быть раскрытыми. Для других, - для друзей, для мамы, для посторонних, - Гарри был даже в некоторой степени рад лгать. Для всех, но не для Кэрол. Собственное положение, лишённое всякой законности, почти унижало Гарри. Но особо ему было обидно от того, что он узнал Стивена гораздо раньше, чем состоялся его брак с этой женщиной. А теперь он вынужден уступать ей, поскольку она сумела каким-то невероятным, до сих пор не до конца ясным для Гарри образом затащить Стивена в церковь… Хотя был ли сам Стивен против? Гарри с горечью осознавал, что нет. Гарри видел, что Стивен был счастлив иметь самую обыкновенную семью, полную привычных, обыденных забот. Он не раз слышал рассказы Стивена об их незатейливом быте, которого сам был лишён. Гарри, формально находясь в отношениях со Стивеном, официально же оставался одиночкой. Его дом по-прежнему был пуст, и не было никакой надежды на то, что эти комнаты будет занимать кто-то ещё. Гарри понимал, что Стивен едва ли захочет расторгнуть брак с Кэрол, только если она сама об этом не попросит, - а она этого точно не сделала бы, - и потому Гарри был вынужден оставаться одиноким человеком, за что он не любил жену Стивена всё больше и больше. Он уже не пытался понять, за что её можно любить. Эту женщину он был в состоянии только выносить, и то далеко не всегда. Почти каждый раз, когда о ней заходила речь, Гарри испытывал к ней мощнейшую ненависть.

Гарри было бы гораздо проще, если бы он и Кэрол могли открыто конкурировать. Он знал, на чьей стороне было бы преимущество: Кэрол, несмотря на все дорогостоящие процедуры по омоложению, всё же увядала. Гарри, по неизвестной ему самому причине, словно не собирался стареть ближайшие лет десять точно. Он гордился и злобно торжествовал, что выглядит гораздо лучше Кэрол. Однако на её стороне было другое преимущество, с которым Гарри уже не мог потягаться – она родила Стивену прекрасного сына и до сих пор могла родить ещё одного. При желании Кэрол могла завести ребёнка с той лишь целью, чтобы привязать к себе Стивена, и, вероятнее всего, её хитрость сработала бы, судя по тому, насколько сильно Стивен любил Брайана. Гарри же не мог предъявить ему ничего, что могло бы прочно связать их, придавая их отношениям слабую, но всё же законность. Гарри с обидой, горечью и разочарованием понимал, что он обречён всю жизнь быть рядом со Стивеном тайно, не смея рассчитывать на какие-либо перемены. Тем не менее, в глубине души Гарри продолжал надеяться на развод, хотя понимал, что это бессмысленно.

…Тоскливыми вечерами, когда за окном шёл дождь, Гарри невольно представлял свою жизнь без Стивена. Ведь они могли попросту не встретиться двадцать три года назад на дороге. И какой была бы его жизнь? Едва ли Гарри в скором времени догадался, что женщины его совершенно не интересуют. Скорее всего, он всё-таки нашёл бы себе девушку, а когда осознание себя, наконец, озарило бы его, менять что-то было бы поздно. Он наверняка принял бы решение жить, как все, хотя вряд ли испытывал бы много удовольствия. Он стал бы жить работой, возвращаясь домой как можно позже, чтобы не обнаруживать вновь и вновь, что в его существовании нет практически никакой радости… Конечно, развитие событий могло быть совсем другим. Пусть он даже встретил бы Стивена тогда, но ведь у них были все шансы не встретиться теперь. Тогда Гарри мог бы жениться на Долли, всё же простив её измену. Ведь он действительно хотел так поступить, но гордость и желание вернуться к прежней жизни подтолкнули его отпустить её. А ведь они могли бы сейчас быть вместе, жить под одной крышей и, возможно, даже иметь ребёнка. Хотя Гарри сомневался, что их брак был бы счастливым. Он понимал, что мужчины остались бы привлекательными для него на всю жизнь, что, несомненно, стало бы серьёзной проблемой для Долли. Вероятно, в конечном итоге они всё-таки развелись бы, так и не испытав того счастья, в котором каким-то чудом живут Стивен и Кэрол. Его собственный брак стал бы всего лишь экспериментом, обречённым на провал с самого начала…

-Привет, Гарри, - послышался в трубке голос мамы из невероятно далёкого Лондона, где она жила последние десять лет. – Как твои дела?

-Привет! – воскликнул Гарри, совершенно искренне радуясь её звонку. – У меня всё прекрасно. Честно, честно! – заверил он, услышав её мягкий смех. – Наклёвывается один значимый и несущий большую прибыль контракт, моя маленькая кондитерская империя постепенно растёт, поэтому жаловаться мне совершенно не на что… А как ты, мама?

-Не хуже, чем ты сынок, ничуть не хуже, - сказала она и снова посмеялась; Гарри улыбнулся: он очень любил её смех, напоминавший ему о тех далёких временах, когда они жили вместе. И мама принялась рассказывать о том, чем она занималась в последнее время. Гарри был рад, что теперь ей не приходится работать, и что сейчас она может позволить себе жить на широкую ногу благодаря Гарри. Он всегда хотел дать матери ту жизнь, которую она заслуживала. Она воспитала его и его старшую сестру Элис, и Гарри с ранних лет понимал, что, как только он достигнет своих целей, то будет просто обязан отдать маме должное. Она истратила на них свою молодость, свои силы, - в отличие от отца, который появлялся исключительно по большим праздникам и только исправно платил алименты, не особо вникая в жизнь детей, - и те удобства, что окружали её теперь, были лишь малой частью долга Гарри. К тому же, он знал, что она никогда не увидит своих внуков, его детей, и потому старательнее снабжал её всем необходимым для достойной жизни, искупавшей все её прежние тяготы, неприятности и копившуюся годами усталость.

-…Что же ты, Гарри? – спросила она, закончив свой рассказ. – Ты сейчас один?

И снова этот вопрос, вечно ставивший Гарри в неловкое положение. Он, постукивая ручкой по рабочему столу, мучительно размышлял, не признаться ли маме на этот раз. Она вежливо молчала, словно подталкивая его к принятию решения. Гарри открыл рот, набрав воздуха в лёгкие, но голос словно пропал. Он прикинулся, будто в кабинет вошла секретарша, и отдал ей распоряжение. Мама терпеливо ждала, продолжая сохранять тишину на другом конце трубки. Гарри колебался. Казалось, ещё никогда он не был настолько близок к признанию. Он судорожно пытался понять, чем рискует, если всё же раскроет правду. Мама его разлюбит? Что за детский страх! Она не разлюбила его, когда он был резок и иногда даже груб с ней в подростковом возрасте; она не разлюбила его, когда он уехал в Лондон и первое время нуждался в её деньгах, ещё не научившись контролировать расходы; она не разлюбила его, когда он не смог приехать на её день рождения пять лет назад; она не разлюбила его за все те ссоры, которые иногда случались между ними. Так неужели она сможет разлюбить его сейчас? Или же это признание станет последней каплей, переполнившей чашу терпения? Неужели она бросит трубку, станет его игнорировать, а потом вообще отречётся от него? Его мама не могла так поступить. По крайней мере, в это ему хотелось верить. Вдруг он вспомнил мистера Гудмена, которого лишился два года назад, - тот замечал в нём нечто, что подготовило его к признанию. Так неужели же мама никогда не замечала в нём этой черты? Неужели она до сих пор не была готова услышать правду о собственном сыне? Гарри понимал, что пора делать этот шаг, иначе мама может всю свою жизнь считать его другим человеком. Будь здесь Майкл, будь Майкл на его месте, признание уже было бы сделано. Но Гарри не был Майклом, который вечно был переполнен уверенностью в себе и уверенностью в непоколебимой любви близких к нему. Гарри же вечно сомневался.

-Так что, Гарри?

-Я… - он смотрел перед собой, но не видел ничего; мысли покинули его голову окончательно. – Я, знаешь ли,… - опасение сдавило его горло, и пересохший язык облизал губы. – Я сейчас один.

Послышалась тишина. Тишина была именно такой, какую Гарри представлял себе, но ведь он ни в чём не признался. Он услышал, как мама негромко вздохнула, и в этом её вздохе отчётливо ощущалось разочарование. Гарри уже ничего не понимал.

-Ты один уже пять лет, Гарри, - заговорила мама несколько усталым, разочарованным голосом. – Но иногда я вижу в твоих глазах любовь. Ты не был убит расставанием с Долорес, и поэтому я отказываюсь верить в то, что она сломала тебя и твою жизнь. Ты не такой, Гарри, я же знаю, - несмотря на ласковость её голоса, Гарри вздрогнул от двусмысленности её последних слов. – У тебя должен быть кто-то. Ну, кто же это? Почему ты мне не скажешь?

-Потому что мне не о ком рассказывать, - быстро проговорил Гарри, пытаясь сосредоточиться. – Я действительно один, мама, можешь в этом не сомневаться. Я живу в одиночестве, и порог моего дома переступают только друзья, больше никто, ни единая душа, мама…

-Гарри, Гарри! – перебила она достаточно нетерпеливо, и Гарри сразу же смолк. – Я слышала это уже столько раз, и эти слова мне кажутся очень далёкими от правды. Я не верю и не хочу верить в то, что ты беспросветно одинок. Ты хоть представляешь, каково это? Ты был бы совершенно другим человеком, а я вижу и знаю, что ты постоянно нуждаешься в ком-то, помимо друзей. Ну? Так зачем ты рассказываешь мне эти сказки?

Он не знал, что ответить. Он просто промолчал, зная, что мама не станет требовать от него признания. Она не могла хотеть этой правды, ему лишь казалось, что она неустанно толкает его раскрыть перед ней своё сердце. Снова повисла пауза. Гарри нервно стучал ручкой по столу, из трубки не было слышно ни единого звука. Они оба ждали чего-то; мама ждала ответа на вопрос, Гарри ждал, когда она переключит внимание на что-нибудь другое, хотя интуиция подсказывала, что на этот раз она не оставит его в покое. Вдруг молчание разорвалось голосом мамы:

-Я видела Вики пару дней назад. Она сказала, что ты сейчас с кем-то встречаешься, и что это совершенно серьёзно.

-Вики сплетница, мама, не забывай, - пробормотал Гарри, желая свернуть Вики шею при первой же возможности; кто давал ей право распускать слухи о его личной жизни?!

-Она сказала мне, что этот человек – мужчина, которого я прекрасно знаю.

Гарри невольно схватился за голову от охватившего его волнения, страха и стыда. На миг его голова опустела, но потом мысли разорвались настоящим хаосом, в котором внутренний голос со злобой и ненавистью повторял только «Дрянь! Дрянь! Я доберусь до тебя и вырву твой гадкий язык! Дрянь!». С Гарри словно сорвали тонкое покрывало, скрывавшее от мамы его истинную натуру, и теперь он пытался хоть как-то прикрыть наготу, понимая, что это уже бесполезно. Она знала правду, а пути к незнанию нет. Он не может стереть её память. Да и есть ли смысл?...

-Я хочу знать только, кто он, Гарри. Я не требую от тебя исповеди, просто назови его имя. Я же твоя мать, Гарри…

-Вот поэтому я и не хотел ни о чём говорить, - отозвался Гарри не своим голосом, понимая, что теперь придётся раскрывать правду дальше. Скорлупа, оберегавшая её, сильно треснула, и теперь оставалось только очистить её от мешающих осколков.

-Я люблю тебя, Гарри.

Его горло сжалось. Он слышал, что она говорила от чистого сердца, он слышал любовь в её голосе. Никогда за всю свою жизнь Гарри не испытывал столько уверенности в этом признании, хотя слышал его десятки раз. Даже Стивен не всегда казался настолько искренним в сравнении с мамой.

-И я всегда буду любить тебя, сынок. Ты слышишь?

-Да, я слышу. И я тоже люблю тебя, очень сильно люблю…

-Так кто же он, Гарри?

-Он… Это… это Стивен Робсон, ты должна его помнить. Он приезжал в наш город в…

-Я его прекрасно помню, Гарри, не утруждай себя объяснениями. И я очень рада, что ты именно с ним, а не с кем-то другим.

-Почему? – Гарри удивился от всей души, наполненной облегчением и распускающей свои лучи радостью.

-Он мне всегда нравился. Ещё тогда, когда ему было двадцать или около того. А сейчас, насколько я знаю, он ведь один из лучших дизайнеров украшений в Нью-Йорке и во всей Америке, да?

-Это так, - улыбнулся Гарри, радуясь, что маме не безразлична судьба Стивена.

-Замечательно, - сказала мама, явно довольная его выбором; Гарри никогда не требовал от неё одобрения, но ему всё равно было очень приятно.

-Думаю, нам стоит встретиться, - улыбнулся Гарри, чувствуя особую близость с матерью, которой он прежде не ощущал.

-Конечно же, Гарри, конечно же! – она горячо поддержала его. – Когда у тебя будет пара свободных дней?

-Приезжай хоть завтра. Для тебя я всегда найду время.

Теперь им нужно было поговорить о многом, но уже с глазу на глаз, а не через телефон, не позволявший ему видеть столь любимое лицо. К тому же, они достаточно долгое время не виделись, и Гарри успел соскучиться по маме. Когда он положил трубку, в памяти невольно всплыл Майкл, не побоявшийся сделать признание родителям в возрасте двадцати трёх лет. Но Гарри не видел ничего страшного в том, что он несколько опоздал. Он понимал, что лучше поздно, чем никогда…

Мир сверкал, переливался, весеннее солнце просто слепило, а голубизна чистого неба лишь приумножала чувства. Гарри дышал полной грудью, и каждая клеточка его тела была полна счастьем. Он никогда не ощущал чего-либо подобного. В шестнадцать лет он был слишком эмоциональным, чтобы, получив счастье, не отпускать его. Тогда он был слишком глуп и юн, но теперь он всё прекрасно понимал. И оттого весна в Нью-Йорке казалась сказочной. Всё вокруг дышало любовью, словно напоминая ему без слов о его собственных чувствах. Лишь на работе Гарри приходилось становиться серьёзнее, хотя все женщины и даже некоторые мужчины замечали светлую печать радости на его лице и в его лучащихся голубых глазах. Гарри постоянно улыбался, жалея, что не может разделить своё счастье с теми, кто чем-то удручён, хотя его свет касался каждого, кто к нему приближался. «Посмотрите на мистера Эббота! – шептались девушки, провожая взглядом начальника, в самой походке которого появилась невероятная пластичность и не свойственная его годам грация. – Он же просто светится! Интересно, кто сделал его настолько счастливым?». Но никому не было суждено узнать ответ на этот вопрос: Гарри постоянно получал какие-то сообщения на телефон, звонки и даже небольшие подарки, и не говорил ни слова об адресанте. Работавшим с ним людям оставалось только гадать, что же это за загадочная персона. Даже его близкий и словоохотливый друг Майкл отказывался намекать любопытным, всегда повторяя одну и ту же фразу:

-Милые дамы, ступайте работать, и, возможно, вам тоже так же повезёт.

Несмотря на ослепительную белизну дней, ночи были густо-чёрными. В Гарри словно жило два человека, хороший и плохой; второй пробуждался и захватывал власть над его разумом, как только на экране звонящего телефона появлялось имя Говарда. Гарри никогда не вёл себя со Стивеном так, как мог вести себя в компании Говарда. Говард одним своим голосом будоражил в нём нечто, способное затмить чистоту дня. Как только на город опускалась ночь, и Гарри понимал, что сегодня он увидит Говарда, в нём просыпался другой, совершенно другой человек, чуждый возвышенной любви. Но Говард никогда не говорил о чём-либо подобном, поэтому Гарри даже не утруждал себя вежливым приёмом. Они оба знали, чего хотели, что им было нужно, так был ли смысл прикидываться? Лишь наутро, просыпаясь в одиночестве, - Говард всегда уезжал сразу же, предпочитая не задерживаться, - Гарри ощущал внутри странную пустоту. Но в тот же миг из окна падал луч восходящего солнца, и Гарри, улыбаясь, забывал о том, что сделал накануне.

-Спасибо большое. Люблю тебя, - прошептал Стивен с улыбкой и легко коснулся губами волос всё ещё счастливого Гарри. Ничто не могло испортить его настроения в тот день. Ни маленькая неудача на работе, - вылетевшая щепка не сможет потопить громадное судно, - ни запах духов Кэрол и стирального порошка, который распространялся по всему дому Стивена. Кэрол уехала в Вашингтон по делам, Брайан, очевидно, пропадал с друзьями и не намеревался возвращаться в эту ночь, и таким образом дом перешёл в полное распоряжение Стивена и Гарри. Гарри, предвкушая приятнейший вечер, принёс с собой бутылку самого любимого вина Стивена, предварительно обыскав весь город. Но подарок стоил того – Стивен улыбнулся ему настолько трогательно, что Гарри, не сдержавшись, засмеялся. Им предстоял вечер вместе, и они оба знали, что они будут непременно ещё счастливее, чем есть сейчас…

…Гарри специально избегал тех мест и вещей, что принадлежали Кэрол. Он не желал касаться её полотенца, сел на неудобный стул, только бы не опускаться на тот, что принадлежал ей; он с неким отвращением догадывался, что она пользовалась теми же столовыми приборами, что он держал в руках; он даже отказался ложиться на их кровать, зная, что она спит именно здесь. Конечно, он понимал, что избегать вещей хозяйки дома в её собственных владениях бесполезно, но Гарри был готов идти на все хитрости, лишь бы не пересекаться с ней. Тем не менее, она с некой укоризной и презрением посмотрела на него с висевшей на стене фотографии, когда Гарри принялся целовать её мужа. Он незаметно ухмыльнулся ей, сказав про себя: «Сегодня он мой, дорогуша. Прости». В тот момент она казалась ему побеждённой, разбитой на целую голову. Подумать только: он был в её доме с её же мужем! Наверняка, ей и в голову не могло придти, что может происходить в этих стенах во время её отъезда. Но в тот вечер всё виделось Гарри вполне справедливым. К тому же, в четверг она одним своим звонком отняла у него Стивена, хотя у них были свои собственные планы. Гарри не стал удерживать его, хотя совсем не хотел его отпускать. Но благоразумие всё же взяло над ним верх, и Гарри сделал вид, что практически не расстроился, про себя же ругая Кэрол последними словами.

Раздался какой-то сигнал – может быть, телефон или, что хуже, звонок в дверь. Гарри сразу же напрягся, невольно предчувствуя опасность. Однако Стивен продолжал расслабленно улыбаться, словно не случилось ничего необычного. Вытянувшись в сторону журнального стола, он взял трубку. Его лицо нисколько не изменилось, значит, звонил кто-то посторонний или же не особо важный. По крайней мере, сердце Гарри перестало бешено колотиться от страха, позволив ему упасть на место и немного отдышаться. Когда Стивен положил трубку, вечер продолжился в намеченном им порядке. Однако Гарри всё равно было не по себе. Он больше не мог ощущать себя спокойно в этом доме, где бывал уже не раз. Но теперь ему почему-то было неудобно, его начали преследовать странные мысли и не менее странные чувства. То Кэрол следила за ними с фотографии, меняя выражение лица, то кто-то из их престарелых родственников, отчего неловкость Гарри лишь усиливалась. Потом ему на глаза попались фотографии тогда ещё маленького Брайана, и сравнения с его нынешним обликом невольно поползли в голове Гарри. Затем он случайно увидел его комнату, где на полу лежали те самые очень узкие тёмные джинсы, в которых Брайан провёл все выходные за городом; этот знак показался Гарри настоящей насмешкой над самим собой, но он уже не мог радоваться вечеру, как того хотел прежде.

-Знаешь, Стив, я поеду домой, - сказал Гарри, допив бокал вина. Стивен посмотрел на него с непониманием.

-Что-то случилось? Или что-то не так? – спросил он с лёгкой улыбкой, никогда не покидавшей его лица.

-Всё в полном порядке, просто мне нужно быть в форме завтра утром. Будет важное совещание, не хочу ударить в грязь лицо, - легко отозвался Гарри, на ходу сочиняя предлог, чтобы покинуть этот вечно следящий за ним дом.

-Отлично. Как пожелаешь, мой дорогой, - улыбнулся Стивен чуть печально и отправил в рот ещё один кусок мяса. Гарри улыбнулся ему в ответ и, поцеловав его на прощание, поспешил выйти на улицу, где даже воздух был словно легче. Там никто не смотрел на него, не то оценивая его, не то осуждая, там он не слышал ни воображаемых звонков, ни таких же воображаемых голосов Кэрол и Брайана, отчего Гарри испытал невероятное облегчение. Он любил Стивена, но не мог любить всех его родственников, которые неизбежно вторгались в их жизнь время от времени. Этим Говард был лучше Стивена: в Нью-Йорке у него не было ни единого родственника, а друзья словно знали, когда им нужно звонить и появляться. Но это было единственное преимущество Говарда над Стивеном; во всём остальном друг, к сожалению, проигрывал, хотя Гарри всё равно любил его по-своему. Гарри улыбнулся, вспомнив, что следующий вечер будет принадлежать именно Говарду.

День промчался с невероятной скоростью, чему Гарри был рад: ему очень повезло, и потому хотелось закончить пятницу на радостной ноте. Он ещё раз написал Говарду сообщение, ожидая его ровно в тот час, о котором они договорились. Говард не опоздал, отчего приятное настроение Гарри стало лишь лучше. Встретив Говарда, он принялся рассказывать ему о своей удаче, на что тот, казалось, почти не обращал особого внимания. Говард улыбался слабой хищной улыбкой и лишь время от времени поддакивал, хотя Гарри не нужны были подтверждения того, доходит ли до него суть его рассказов – они не имели смысла, он говорил, чтобы не молчать и чтобы немного потянуть время. Он любил помучить Говарда; иногда просто так, потому что ему этого хотелось, иногда же за все те неприятности, за тот обман, которым он очень обидел Гарри. Гарри больше не мог доверять ему полностью, как доверял всю жизнь. Он видел в Говарде лишь обманщика, лжеца и опустившегося человека, всё же сохранившего где-то глубоко в себе искру обыкновенной любви. Но Говард никому её не показывал, отчего Гарри просто не желал обращаться с ним хорошо. Видя в зелени его лукавых глаз лишь огонь, который, казалось, не переставал гореть ни на минуту, и неутолимую жажду, Гарри понял, что с ним не стоит церемониться. Каждый раз, когда он видел Говарда, где-то в дальнем конце его памяти невольно всплывали все его обманы, и Гарри становился жёстче. Ему хотелось мстить Говарду за его бесчестные дела и ложь, но мстить мягко, возможно, даже ласково в какой-то степени. Гарри развязал узел на его длинном лаковом плаще, одним движением сбросил его на пол, но не отпустил пояс. Говард с горящими глазами следил за его действиями, явно не угадывая, что же будет дальше. Улыбнувшись, Гарри набросил пояс на его голую талию – Говард только ухмыльнулся, провоцируя, и снова принялся целовать его. От поцелуев в голове Гарри всё помутилось, но он ещё понимал, что хочет сделать, и крепко стянул пояс, прижав к себе Говарда. Этого оказалось не достаточно, и Гарри принялся тянуть ещё и ещё, ещё и ещё… Говард прижимался к нему всё плотнее, до такой степени, что между ними, казалось, нет места даже воздуху, и это осознание виделось Гарри до крайности забавным. Ему было весело внутри, хотя он понимал, что балансирует на грани дозволенного.

-Перестань, мне больно, - попросил Говард негромким, странно-невесёлым голосом, совершенно не сочетавшимся с настроением Гарри.

-Ну и пусть. Иногда боль может быть приятной, особенно для обманщиков, - улыбнулся Гарри, касаясь губами его плеча и желая продолжить увеселение. Но всё тело Говарда, крепко прижатое к Гарри, было напряжено. Гарри ощущал напряжение на самой коже, столь тёплой и мягкой, что он всё меньше понимал, что делает.

-Мне больно, Гарри! – резко крикнул Говард и изо всех сил оттолкнул его от себя. Гарри, почти упав на кресло, всё ещё держал в руке злосчастный пояс, но туман стремительно пропадал из его головы, показывая ему далеко не весёлую действительность. Он причинил Говарду боль. Он никогда не поступил бы так, он не был одним из тех, кто видит в боли нечто привлекательное. Боль была для не го болью, а не как ни чем-то, что может быть приятным. Ему стало стыдно перед Говардом за своё помутнение рассудка. Гарри захотелось искупить вину, но он не знал, как, настолько низким казалось ему совершённое преступление.

-Ах, прости меня, Гови, прости, прости! – зашептал Гарри, аккуратно и ласково поглаживая вмятины на талии Говарда и мягко целуя его лицо. - Что-то на меня нашло, я не знаю. Может, я просто перепил кофе сегодня… Я не знаю, Гови, но мне жаль, что я поступил так с тобой… Я больше так не сделаю, обещаю тебе, только прости меня…

Он не знал, будет ли он прощён за столь серьёзный проступок, отчего становился всё мягче и мягче, надеясь своими ласками пролить бальзам на свежие раны Говарда. Тот стоял и молчал, сухо глядя на него с высоты своего роста. Гарри не знал, что ему ещё сказать, что пообещать, чтобы Говард забыл эту неприятную оплошность. Гарри понимал, что больше никогда так не поступит, что это было минутное помутнение, которое не повторится ни за что. И Говард, казалось, всё-таки простил его: он, слабо улыбнувшись, решил остаться, отчего сердце Гарри впервые за долгое время наполнилось мягкостью и любовью к нему. Улыбаясь, Гарри снова и снова целовал его, словно пытаясь выразить благодарность, в которой Говард едва ли нуждался.

Всё не было, как обычно. Гарри больше не хотелось называть Говарда мерзавцем или плохо с ним обращаться. Теперь он хотел лишь слабо касаться его, будто опасаясь причинить ему боль даже самым слабым прикосновением. Тело Говарда, всегда такое здоровое и прекрасное, сейчас виделось ему до ужаса хрупким, отчего раскаяние захлёстывало его сердце, примешиваясь к любви и ласковости. Гарри, мимолётно заглядывая в глаза Говарда, не мог быть до конца уверен, что оплошность забыта полностью. Ему требовалось удостовериться в этом ещё раз:

-Ты ведь простил меня, да?

-Конечно, - ответил Говард коротко, и Гарри испытал ещё одну волну облегчения, наконец, заглядывая ему в глаза смелее и чувствуя радость. Гарри ощущал себя мальчиком, который провинился и которого всё же простили, поскольку поверили его обещанию, что такое больше не повториться. И, как маленький мальчик, Гарри думал, что после его проступка не могло быть неприятного осадка. Он всё вылечил любовью, он всё искупил. Боли больше не должно быть. И, улыбнувшись ещё шире, Гарри стал чертить непонятные даже ему самому рисунки на груди Говарда, сосредоточенно смотревшего прямо ему в лицо. О чём он думал в тот момент? Гарри не имел ни малейшего понятия и не мог даже представить. Вероятно, о чём-то очень важном… Но вдруг Говард, заметно помрачнев, выскользнул из-под руки Гарри и принялся надевать туфли. Гарри хотел было спросить его, в чём дело, но Говард опередил его.

-Мне завтра нужно быть на работе очень рано, поэтому я лучше пойду сейчас, - быстро отчеканил он, даже не обернувшись, накинул на себя лаковый плащ и, больше не говоря ни слова, поспешил прочь, оставив Гарри в полнейшем недоумении. В этот же момент Гарри получил сообщение от Стивена, в котором тот говорил, что сегодня не сможет заехать к нему. «Я и не надеялся, - сказал про себя Гарри. – Я помню, что ты обещал вечер своей не в меру нервной Кэрри, а для меня между вами двумя нет места». И, чтобы окончательно не портить собственное настроение, Гарри отложил телефон в сторону, невольно припоминая, сколько браков, согласно статистике, распадаются на двадцатом году жизни, когда достигается тот самый рубеж, где всё начинает неизбежно меркнуть. Иногда Гарри надеялся, что Стивен лжёт, говоря, что у него прекрасная семья. Гарри очень хотелось, чтобы он просто жил с Кэрол, не испытывая к ней никакой любви, - таким образом у него могла быть надежда на то, что однажды они подадут заявление о разводе в один из судов Нью-Йорка, и тогда он и Стивен наконец-то смогут быть вместе без всякий опасений и излишних осторожностей.

-Ты идиот, Гарри. Ты самый настоящий идиот, - проговорил Майкл, вольготно располагаясь на крыше собственного дома и подставляя лицо тёплому полуденному солнцу; Гарри воззрился на него в непонимании, чего тот не мог видеть из-за закрытых глаз.

-В каком это смысле? – поинтересовался Гарри, отчасти оскорблённый, отчасти позабавленный. Майкл лениво открыл правый глаз, посмотрел на Гарри, потом на стоявший на столе ланч и, взяв с блюдца хорошо прожаренный тост, принялся громко и с аппетитом жевать его.

-В самом прямом, - отозвался он, с трудом проглотив кусок тоста. – На что ты надеешься, скажи мне? На то, что Кэрол или Стивена однажды озарит мысль о том, что им давно пора развестись? Едва ли это случится, Гарри.

Майкл, говоря «едва ли», всегда имел в виду «никогда», что несколько задело Гарри. Намазав свой тост джемом, он откусил от него большой кусок, чтобы дать себе время на размышление. Хотя думать было не о чем: он давно обдумал всё в самых мелких деталях, только все считали его надежды совершенно бесплодными. Однако Гарри продолжал считать, что нельзя исключать любую вероятность, какой бы ничтожной она не казалась. И он высказал это мнение Майклу.

-Пусть так, я не отрицаю, что в какой-то мере ты можешь быть прав, но посуди сам, - Майкл оживился настолько, что перестал нежиться на солнце и полностью обратился к Гарри. – Они не нашли предлога развестись целых восемнадцать лет, а это уже что-то значит. Она никогда не узнала о том, что он ей изменял, выходит, он настолько хитёр и ловок, что сможет скрывать от неё оборотную сторону своей жизни ещё хоть тридцать лет. Ты понимаешь?

-Я всё прекрасно понимаю, Майк, - несколько раздосадовано отозвался Гарри, нервно постукивая ложкой о край банки; он не мог отрицать, что друг абсолютно прав, но не мог, в тоже время, принять такое стечение событий. – Пойми и ты меня: я не хочу всю жизнь провести в таком шатком состоянии. Я не имею никаких прав на него, а эта Кэрри может запросто позвонить и забрать его, насколько бы занят он ни был. Видишь теперь? Я навечно вынужден быть той самой молоденькой подружкой зрелого мужчины, которая не смеет и слова против сказать его жене только потому, что у неё нет ни единого права на этого самого мужчину.

-Но у тебя всё не так печально. Стивен тебя не притесняет в правах.

-Да, Стивен не притесняет меня в правах. Но оттого мне не легче. Я как тень, Майк, как самая настоящая тень!...

-Если тебя что-то настолько не устраивает, всегда есть запасной выход.

-Этого я ни за что не допущу, - Гарри понизил тон до зловещего шёпота. – Я никогда не оставлю Стивена. Я люблю его больше собственной жизни. Чего ты мне желаешь?!

-Счастья, мой дорогой друг, исключительно счастья, - вздохнул Майкл отчего-то тяжело, задержал на Гарри задумчивый взгляд и, тряхнув головой, сделал глоток чая.

Гарри был удивлён, когда его секретарша сообщила, что к нему пришёл мистер Эндрюс. Гарри не помнил, что они договаривались о встрече, тем более, в офисе, куда Говард обычно не показывал носа. Гарри попросил пригласить его в кабинет, разбирая бумаги на столе и в который раз за день и последнее время ощущая, как голова вот-вот готова разорваться от навалившихся забот. Он не знал, как ему со всем справиться, но не отчаивался, поскольку за годы научился находить выходы из самых неудачных и, казалось, безнадёжных положений. Из всех, кроме тех, что случались в его личной жизни. Там он не мог ничем помочь самому себе… Краем глаза Гарри заметил, что дверь приоткрылась, кто-то вошёл. Возможно, это была секретарша, которую он ждал, чтобы она забрала бумаги и подшила их.

-Я улетаю обратно в Лондон сегодня ночью, - сказал голос Говарда. Похолодев от неожиданности, Гарри поднял на него глаза. Говард стоял у самых дверей, всё такой же бесстрастный, как обычно, только огонь в его глазах почти не горел. Гарри ничего не понимал. Улетает? Сегодня? В Лондон? Этого не могло быть. Гарри решил, что ему послышалось, но выражение лица Говарда говорило обратное, отчего Гарри стало не по себе.

-Зачем? – спросил Гарри, пытаясь восстановить логику в переполненной мыслями голове, и вышел к Говарду. – И надолго?

-Навсегда, - слово прозвучало, как выстрел. Гарри почти онемел. Говард ничего не говорил о том, что хочет вернуться обратно, он даже не намекал, и вдруг эта новость сваливается на голову снежным комом. Она ошеломила Гарри, но он пытался понять, что могло заставить Говарда быстро принять столь радикальное решение. Общее неуважение? Нет, вряд ли ему есть до кого-либо дело. Проблемы на работе? Его дела идут просто отлично. Что же тогда? Гарри заглянул Говарду в глаза и внезапно вспомнил о Стивене, об их странном треугольнике, и всё понял, испытав сожаление. Очевидно, Говарду надоело играть в эти игры, которые ничего не проясняли, а только загоняли в тупик. Но Гарри всё равно не хотелось расставаться с ним. Говард стал частью его жизни, несмотря на все неприятности, что он принёс ему, несмотря на боль… Гарри любил его, пусть далеко не так, как любил Стивена. Резко у него перехватило дыхание, и он ослабил узел на галстуке, чтобы дать себе немного воздуха и придумать что-то, чтобы заставить Говарда не быть столь опрометчивым.

-Неужели ничто не заставит тебя остаться, Говард? – Гарри провёл ладонью по его щеке, глядя прямо в глаза, смотревшие на него из-под полуприкрытых век. Гарри не был настолько эгоистичен, чтобы просить Говарда остаться ради себя: он не хотел, чтобы друг рубил с плеча. Но он не собирался предлагать ему себя в качестве причины для перемены решения. Он знал, что они не будут вместе, но нежность, ласка и сожаление к Говарду наполняли сердце. Гарри хотел, чтобы Говард подумал хорошенько, прежде чем сесть на самолёт и покинуть Америку навсегда. Зная его достаточно хорошо, Гарри понимал, что Говард действительно не вернётся, отчего ему самому становилось больно где-то в сердце. Неужели он больше его не увидит? Гарри не хотелось в это верить. Он чувствовал, что Говард слегка, почти неощутимо прижимается к его ладони, замершей на его щеке, - значит, решение далось ему очень тяжело. Гарри заметил слабость в его глазах, даже сомнение, словно Говард до сих пор колебался, словно одно-единственное предложение заставит его остаться, изменив собственным решительным планам. Гарри хотелось ухватиться за эту слабость, как за спасительную верёвку, и увести Говарда от обрыва, на котором он балансировал, но поступить с ним так было бы бесчестно. Гарри понимал, что имеет над ним некую силу, пользоваться которой не стоило. Говард почти никогда не пользовался той властью, которую он имеет до сих пор над Гарри, и Гарри желал быть честным с ним.

Не сводя с него глаз, Гарри всё ещё мучительно задавался вопросом «Неужели мы больше никогда не увидимся?» и сам же отвечал на него без слов, поскольку и без того испытывал боль и сожаление. Сожаление было настолько острым, что Гарри казалось, что он скоро не выдержит, покажет свою боль, и тем самым невольно вынудит Говарда остаться. Но Гарри понимал, что желания Говарда сейчас гораздо важнее его собственных. Ему нужно было отпустить Говарда, поскольку для него возвращение в Лондон знаменовало начало новой жизни. Гарри совсем не был уверен, что Говард когда-то был по-настоящему счастлив здесь, в Нью-Йорке. Он знал, что тот так и не сумел прижиться в Америке, нисколько не изменив даже акцента, не говоря уже о привычках. Он был вечным приезжим, словно каждую минуту готовым вернуться домой. Гарри мог только догадываться, что удерживало Говарда на столь неприятной ему земле, где все его презирали… Но вдруг Говард прикрыл глаза, порвав нить размышлений. Гарри ощутил, как его тёплое слабое дыхание коснулось его собственной ладони, отчего по спине пробежал приятный и знакомый мороз, которого он лишался в эту самую минуту. Открыв глаза и глядя прямо в лицо, Говард убрал от щеки ладонь Гарри своей ледяной рукой.

-Самолёт скоро улетает. Мне ещё нужно заехать домой за вещами, - тяжело прошептал Говард, словно каждое слово причиняло ему физическую боль, пожирая Гарри взглядом. Гарри позволял ему смотреть на себя, не испытывая никакой неловкости. В конце концов, они были настолько близки, что Гарри мог позволить ему не только смелый взгляд. Сейчас он не стал бы останавливать его, если бы Говард запер дверь и стал бы целовать его так же, как на прошлой неделе и многие, многие месяцы назад. Гарри даже хотел, чтобы Говард позволил себе эту вольность на прощание; сейчас он принял бы от него любой жест, чтобы хранить его среди особых воспоминаний. Но Говард молчал и смотрел на него во все глаза, будто окаменев.

-Останься… - прошептал Гарри, лелея безумную надежду услышать согласие, хотя разум просил даже не мечтать о чём-либо подобном.

-Нет. Я всё решил. Прощай, Гарри, - каждое его слово резало ножом, но, казалось, он ранит и себя. Гарри понял, что ему тоже больно, что они оба испытывают примерно одни и те же чувства, разрывавшие их сердца на части. Гарри, как всегда, захотелось подсластить слишком горький момент. Ему нравилось быть кондитером и создавать конфеты, поскольку он знал, что сладости не только несут радость, но и заживляют даже душевные раны.

-Прощай, Говард, - прошептал Гарри и плавно подался вперёд, к самым губам Говарда. Ему не хотелось расставаться просто друзьями, ведь они оба знали, что между ними всегда было нечто, выходившее за границы товарищества. И пусть это нечто не всегда было серьёзным, пусть иногда они просто использовали друг друга, но нечто существовало, и от него было невозможно отречься. И Гарри не желал этого делать. Кто бы что ни говорил о Говарде, что бы он ни делал, насколько бы сомнительно себя ни вёл, для Гарри он остался всё тем же Гови, которого нельзя было не любить. Он вложил все эти чувства, мысли и их общие воспоминания, - о знакомстве в магазинчике, о долгих прогулках летом, о разговорах за горячим шоколадом зимой, о нескончаемых и безрассудно-опасных поцелуях на краю обрыва, - в этот последний поцелуй, надеясь, что Говард поймёт его. Когда он снова смог заглянуть Говарду в глаза, Гарри специально не стал ничего говорить, поскольку опять ощущал в нём колеблющееся сомнение; он не стал порождать искушение ни для него, ни для себя, понимая, что так будет лучше. Он проводил Говарда с лёгкой улыбкой на губах, стараясь избавить её от ненужной сейчас печали. Когда Говард сел в машину и был готов закрыть дверь, Гарри нагнулся к нему, коснулся губами в самый последний раз его щеки. Губы Говарда изогнулись в болезненной, полной горечи улыбке, и дверь закрылась с хлопком. Через пару минут такси затерялось в потоке машин, и Гарри, тяжело вздохнув и не испытав облегчения, вернулся обратно в здание, чтобы завершить дела.

Скоро рабочий день закончился, прогоняя Гарри в его одинокий дом, куда он совершенно не желал возвращаться. Он и без того ощущал, что какая-то часть него отобрана навсегда, что он потерял того, кто был тесно связан с его юностью, молодостью… Гарри знал, что будет скучать по Говарду, но в то же время не переставал понимать важности этого отъезда. Говарду действительно стоило начать всё с начала, не цепляясь за прошлое и настоящее. Гарри удивлялся, сколько терпения было у Говарда, ведь он прожил в ненавистном ему Нью-Йорке около четырёх лет. Он догадывался, что, а, точнее, кто привязал Говарда к Америке, но совершенно не хотел об этом думать. Ему и без того было больно, и усугублять собственное состояние чувством вины не было никакой нужды. Был ли он виноват перед Говардом? Вероятно, да, был. Но теперь просить прощения было невозможно и слишком поздно: Гарри знал, что Говард оборвал все связи с той жизнью, которую он вёл в Нью-Йорке, и, значит, им было не суждено больше увидеться.

…Бокал за бокалом опустошалась бутылка вина; бокал за бокалом Гарри становился пьянее, притупляя горечь. Он был один, наедине со своими мыслями и чувствами, которые всё ещё надеялся потопить в бурбоне. Одиночество подтачивало его стремительно таявшие силы, отчего спина сгибалась всё сильнее. Он сидел на полу и почти касался носом журнального стола, не в состоянии больше держать спину прямой. Всё казалось ему бессмысленным, хотя что, по сути, случилось? Говард, его близкий друг, решил проститься с ним навсегда; он ведь не умер, не попал в авиакатастрофу, даже не обвинил его в чём-то… Но Гарри всё равно было больно. Ему хотелось, чтобы кто-то подставил ему плечо, как это обычно делал Говард или Майкл, сейчас слишком далёкий и слишком занятый, чтобы беспокоить его звонками. Гарри не любил одиночество, он боялся его до внутренней дрожи. Он опасался, что после отъезда Говарда одиночество будет терзать его каждый вечер, ведь Стивену нужно было проводить время и с семьёй тоже…

Раздался звонок в дверь. Гарри знал, кого увидит на пороге и не ошибся – перед ним стоял Стивен, и его лицо было несколько неестественно подёрнуто грустью, совершенно ему не подходившей.

-Он попрощался с тобой? – спросил Гарри первое, что пришло на ум и что вертелось на языке последние полчаса.

-Да, - вздохнул Стивен, проходя внутрь. – Час тому назад.

Сев друг напротив друга, они почти не замечали ничего вокруг. Гарри, чтобы не подпитывать собственную грусть чужой печалью, сразу же налил Стивену полный бокал вина, и они выпили до дна, не проронив ни слова. Но им обоим показалось, что одной порции слишком мало, к тому же, Гарри чувствовал, что сегодня не может не напиться - настолько тяжёлым было его сердце.

Было опустошено ещё несколько бутылок. Гарри больше не пытался считать их – его увлекли воспоминания, возникавшие перед мысленным взором без всякого позволения. Он сожалел, вспоминал, вновь сожалел, но не пытался останавливать память, показывавшую ему Говарда снова и снова. Он имел право сожалеть от души сегодня, чтобы не сожалеть всю оставшуюся жизнь. Хотя ему казалось, что именно так и случится…

-Я ведь люблю его, - сказал Стивен и криво улыбнулся; подняв на него глаза, Гарри понял, что тот совершенно пьян, и невидимо ухмыльнулся.

-Я тоже, - отозвался Гарри, не желая, чтобы его считали бесчувственным и бессердечным.

-Но я люблю его не как старого друга, а как мужчину, - поспешил пояснить Стивен, что прозвучало очень по-детски; можно было бы даже засмеяться его тону и торопливости, но сердце было слишком тяжело и полно печали, чтобы порождать радость.

-Ты подлец, в таком случае, - сказал Гарри, чтобы просто не молчать, и закурил сигарету. Он почти никогда не курил и никогда же не бросал курить. Едва ли пара сигарет раз в несколько лет могли нанести вред его беспричинно крепкому здоровью.

- Но мне всё равно будет его не хватать, кем бы он ни был. Я знал его почти двадцать лет – это большой срок, как для любви, так и для дружбы, - продолжил Гарри, высказав то, о чём думал, и почувствовал новую волну печали. Глядя в пол, он ещё раз вспомнил тот солнечный день в их родном городке, тот маленький магазин и того удивительно красивого продавца, которого неизбежно поглощала скука и которого было просто необходимо спасти… Вдруг его левой руки коснулась тёплая, почти горячая ладонь Стивена, отчего Гарри невольно поднял глаза и увидел слабую улыбку на знакомых губах. «Может, всё не настолько плохо…» - подумал Гарри и понял, что не хочет оставаться один в эту ночь.

-Останься со мной сегодня. Наври ей что-нибудь, ты же умеешь, - попросил он негромко с чуть заметной улыбкой, хотя знал ответ наперёд.

-Нет, я должен вернуться домой. Не хочу, чтобы она снова начала сомневаться, - достаточно легко отозвался Стивен, будто Кэрол никогда не вставала между ними, отчего Гарри криво улыбнулся, понимая, что сегодня Стивен больше любит жену. - Не грусти и не пей больше, Гарри. Иначе завтра твой день начнётся совсем плохо.

Гарри промолчал, вновь лишь улыбнувшись тому, насколько быстро начало пробуждаться его чувство юмора. В какой-то момент Гарри даже показалось, что Стивен вовсе не любил Говарда, а всего лишь увлекался им. Но они столько раз ссорились из-за него, что Гарри всегда становилось ясно, что чувства Стивена к Говарду далеки от поверхностных. Он понимал это и сразу же наполнялся гневом, обидой и ревностью. Всегда, но не сейчас. Сейчас ему хотелось, чтобы кто-то, хотя бы один-единственный человек в Нью-Йорке любил его друга так, как тот того заслуживал.

Всё ещё держа в руке сигарету, Гарри безмолвно провожал Стивена. Он не мог не замечать, что тот уже начинает оправляться, приходить в себя, снова его губы растягиваются в пока ещё слабой улыбке… Стивен всегда исцелял Гарри от всяческих печалей одним своим присутствием, словно заключавшим в себе свет и тепло. Вдруг Стивен, уже готовый к поездке домой, забрал у Гарри окурок, потушил его о дверной косяк и прикоснулся к его губам на прощание.

-У нас всех всё будет отлично, - сказал Стивен, отчего сам улыбнулся шире и увереннее. Слабо улыбнувшись в ответ, Гарри проводил его взглядом до лифта, зная, что они не увидятся раньше следующего вечера, и то на час или полтора, но теперь они остались вдвоём, и никто больше не смог бы встать между ними. Гарри почувствовал какую-то странную, несколько неуместную свободу, и нечто внутри него порадовалось, что всё происходит именно так, а не иначе.

-Ты прав, Стив, ты очень прав, - сказал Гарри самому себе, направляясь обратно в гостиную, чтобы избавиться от воспоминаний о прошедшем вечере и дать себе возможность жить так, как прежде.

Эпилог.

Гарри и Стивен остались вместе. Гарри не смог полюбить Кэрол.

© Martin / T. G. Martin

Опубликовано 02.01.2013 в 18:40
Прочитано 881 раз(а)