Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Последний рассвет

Рассказ в жанрах: Драма, Фантастика
Добавить в избранное

За окном шумел дождь. В комнате царил полумрак; лишь на столе возле шаткой скрипучей кровати плясал, сотрясаемый невидимыми воздушными потоками, огонёк свечи.

Пахло тлением и болезнью; внизу играли на флейтах и скрипках, слышен был звон кружек, смех и разговоры. Было холодно.

Эттон поджал под себя колени и подул на онемевшие от холода ладони. Сейчас он не мог позволить себе комнату получше – денег не хватало.

Ему всегда думалось, что уж с деньгами проблем у него не будет никогда. Он помнил времена, когда купался в роскоши и дорогих одеждах, ел вкуснейшую еду и проводил ночи в компании прекраснейших женщин. А сейчас – сапоги его были истоптаны в пыль, дорожный плащ был испещрён дырами. Эттон чинил его как мог, но делал это неумело, и зачастую непрочные дешёвые нитки разрывались. Меч его также уже ни на что не был годен, а недавно от него отломился кончик, что делало положение Эттона ещё хуже.

Он свесился с кровати и взял его в руки. Сталь привычно звякнула; Эттон провёл побелевшими пальцами по лезвию; на грязную, в сальных пятнах простынь капнула кровь.

Он машинально сунул пораненный палец в рот.

Почему так? Почему он сейчас мёрзнет в обносках на самой скрипучей кровати всего государства? Он ведь прославленный наёмник, входит в гильдию самых элитных наёмных убийц Трёх Островов! Заказы должны течь кровавой рекой!.. Так почему же Эттон второй месяц не пил уже хорошего неразбавленного вина и ни разу не высыпался вдоволь?

На мир опускалась зима. Это чувствовалось не только в воздухе, но и в настроении – на каком-то особом, эфирном уровне чувствовался приближающийся холод.

Но вопреки всему за окном громыхал ледяной ливень, и Эттон всё думал как завтра обледенеют улицы.

Собственно, он частенько уже помышлял заняться разбоем. «Честно» зарабатывать у него не получалось, хоть Эттон и не считал своё дело честным. Он убивал за деньги, и сам не отрицал, что делал это мастерски. Не было такого, чтобы Эттон отказался от заказа – на его руках была кровь и обычных простолюдинов, и богатых купцов, и престолонаследников, и даже разбойничьих королей.

Его наниматели прекрасно знали, что хорош он и в одиночку, и умело управлял небольшим отрядом. Владел всеми, пожалуй, видами оружия: метко стрелял из лука и арбалета, владел одноручным, двуручным мечом, парными клинками; мог управиться с алебардой и шестом и не понаслышке знал о щитовом бое. Эттон был юн, никто не мог дать ему больше двадцати, и это было единственным, что могло остановить заказчиков гильдии, не пользовавшихся ещё никогда его услугами.

Эттону платили много – за помещика и его семью он мог потребовать два, а то и три мешка золотом. Если сумма не выплачивалась, он нередко жестоко расправлялся с бедолагой.

Да, он считал себя жестоким. Без тени эмоций он убивал, часто даже с удовольствием. Ему нравилось чувствовать, как клинок входит в плоть, нравилось, как люди молят его о пощаде, падают ниц, лепеча что-то о семье, о родных.

Губы Эттона дрогнули в полуулыбке.

Снизу раздался оглушительный грохот и последовавший за ним женский крик. Кажется, начиналась рядовая пьяная драка с битьём посуды, поломанными столами и стульями.

Эттон подумал даже спуститься и поучаствовать, чтобы согреться, но потом передумал. Пальцев рук он больше не чувствовал; он прижал их к шее и содрогнулся всем телом от внезапного холода.

Почему он стал таким? Почему он начал убивать? Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Он давно уже перестал считать. Воспоминания ускользали от Эттона, только он пытался подхватить их. Очень смутно он помнил, как прятался под полом от чего-то страшного. Ему было… пять? Или шесть?

Тогда разбойники убили его родителей и сестрёнку. А он издалека увидел опасность, испугался и спрятался, никому ничего не сказав.

Это были его первые жертвы – его семья.

Что было потом – он помнил ещё хуже. Кажется, он скрывался где-то, воровал еду и носил обноски.

Эттон улыбнулся. Всё, по сути, вернулось на круги своя.

Он не скрывался, нет, хотя за его голову была назначена кругленькая сумма. Но Эттон не боялся, он всегда держал кинжал под подушкой и никогда не ел еду, в которую могли что-то подсыпать. Он настолько привык уже к этим бесполезным попыткам, что буквально чуял яд в еде и выпивке, чувствовал предательство в глазах случайного друга или трактирщика, и он не удивится, если сегодня ночью хозяин этого трактира заявится к нему с ножом, и ему, Эттону, снова придётся убивать бесплатно.

Нельзя было сказать, чтобы он никогда не ошибался. О, он частенько ошибался, но никогда не признавал этого.

Эттон был горд и не принимал ничьей помощи. Может, поэтому не было на свете человека, которого он назвал бы другом, да убийце и не нужны были друзья. Эттону было гораздо проще в одиночестве, можно было успокоиться и подумать, собраться с мыслями.

А мыслей было много. Часто он садился вот так, в полумраке, и размышлял о своей судьбе.

Нет, он не жалел себя, он сам избрал этот путь, он это знал и понимал.

Он не боялся думать, но была, пожалуй, одна вещь, о которой он не осмеливался и помыслить.

Её звали Леона.

Она была маленькой и хрупкой, как цветок; движения её были резкими и вороватыми – она как будто чего-то боялась, но никогда не говорила, чего.

Эттона девчонка забавляла; она была служанкой при дворе одного лорда, у которого он гостил. Леона заливалась густым румянцем при виде наёмного убийцы. Эттон часами потом стоял у зеркала и рассматривал свои многочисленные шрамы; один из них уродливо пересекал наискосок лицо, и потому он не понимал и не мог понять, чем понравился девушке.

Замёрзшие пальцы потянулись к лицу; он провёл рукой по шраму, всё больше углубляясь в воспоминания.

Леона водила его к ручью через лес. Она знала, где находятся самые красивые места поместья, и с удовольствием делилась ими с Эттоном.

Ему нравилось касаться её кожи, чувствовать её рядом, ощущать, какая она нежная и беззащитная. Ещё Эттону нравились её глаза – изумрудно зелёные, яркие и пылающие чувствами.

Она, казалось, вся состояла из эмоций. Леона улыбалась, грустила, смеялась и быстро-быстро говорила что-то нежное и тёплое. Эттону было спокойно с ней, как не было спокойно ни разу за всю его жизнь.

Временами он подумывал сбежать с ней куда-нибудь далеко, может, за пределы государства. Он был готов защищать её от мира; был уверен, что сможет.

Эттон всегда будет помнить тот вечер. Тогда, кажется, тоже шёл дождь. Убийца из письма узнал, зачем гостил у лорда и что он должен был там совершить.

«Просто вырежи их всех, - говорилось в коротком послании от главы гильдии. – Чтобы ни одного живого существа там не осталось».

Нет, Эттон всегда беспрекословно выполнял приказы свыше, но Леону он убивать не хотел.

Ладони его непроизвольно сжались в кулаки. Эттон стиснул зубы.

Она всего лишь защищала своего господина, а он выполнял работу. Никто ни в чём не был виноват.

Эттон не виноват… но дольше всего другого он будет помнить изумрудно-зелёные глаза, горящие ненавистью.

Он хотел убить её быстро, но почему-то не мог, всё оттягивал время, смотрел, как она умирает у него на руках, извиваясь и из последних сил пытаясь вонзить в убийцу клинок.

Любила ли она его? Любил ли её он?

Эттон почувствовал на щеках горячие капли.

Были и другие девушки. Но после смерти Леоны они казались ему искусственными, ненастоящими. Что-то было в них не так, чего-то не хватало.

Он прижал руки к лицу. Это было так тяжело! Эттон вдруг подумал, что больше не нужен этому миру. Заказов не было – даже его меч был больше не нужен; смерть давно уже распахнула объятья для своего верного слуги.

Эттон не хотел умирать. Ему нравилось жить, нравилось дышать и двигаться, нравилось смотреть, видеть небо и солнце, реки, озёра и луга, - это всё было для него так важно.

Эттон издал смешок, и от слёз он получился какой-то жалобный и детский.

Что за глупости? Он не хотел жить. Он просто боялся умереть, всё думал, что там, дальше, и боялся. Не пустоты, не конца… Он боялся, что попадёт на небеса, даже на секунду, и увидит тех, кого убил. Увидит ни в чём не повинных людей, увидит маму, папу, сестрёнку и изумрудно-зелёные глаза Леоны.

Да, он был виноват! Он готов был признать это сейчас! Но много ли это его признание даст тем, кого любило его чёрствое, каменное сердце сейчас, когда они мертвы, убиты им, Эттоном? Простят ли они его?

Разумеется, не простят.

Эттон вскочил с жалобно скрипнувшей кровати и принялся ходить туда-сюда по комнате. Свеча, еле тлеющая уже на столе, теперь погасла.

Он подошёл к окну, провёл пальцами по деревянной решётке на ней и прислушался. Дождь утихал, и уже совсем скоро Эттон только слушал, как вода потоком стекает с крыши таверны.

Небо обнажилось, и он увидел убывающую луну, как будто какой-то неведомый зверь отгрыз от неё кусочек и скрылся, избегая кары звёзд.

Он, Эттон, по сути, ведь тоже убегает от своей судьбы. Ему давно пора было позволить убить себя, но он то и дело не решался и убивал смельчака, взявшегося освободить наёмного убийцу от тяжести грехов.

Эттону ведь и в самом деле было тяжело. Он был алчен, жаден до денег, убивал женщин, детей, случалось, что воровал… Зло давило, разрывало его изнутри, он не мог терпеть его.

Так может, позволить трактирщику убить его?

Эттон брезгливо поморщился. Нет, наживаться на его смерти он не позволит никому.

Если бы был такой человек, которому смерть жесточайшего преступника была нужна по личным причинам… Если бы кем-то двигала месть за убитых им, Эттоном, товарищей и родных… Но он был никому не нужен, его никто не желал ненавидеть. Если бы нашёлся такой, хоть один, то Эттон бы любил и жил для такого человека.

Нет, нужно было уходить отсюда, прямо сейчас, пока он не решил для себя ничего дурного.

Эттон взял со стула прохудившуюся пустую сумку, которую он и носил-то неизвестно для чего, повесил на пояс меч, обулся и вышел из комнаты.

Постояльцы уже спали пьяным сном, только несколько игроков в кости сидели ещё внизу за столами. Трактирщик, моющий за стойкой кружки, уныло проводил взглядом Эттона, на смерти которого он планировал разбогатеть сегодня ночью.

«Глупец, - подумал про себя Эттон. – Я спас тебе жизнь своим решением уйти».

Он вдохнул свежий, морозный воздух ночи, немного потоптался на месте, ёжась от холода, и двинулся вперёд по улице, к лесу.

План его был незамысловат – идти вперёд, куда-нибудь, может, в поисках работы, может, в поисках крова. Мысли обуревали его, он вдруг понял, что впервые за очень долгое время зашёл в них так далеко.

«Слюнтяй! Размазня!» - мысленно он отвешивал себе одну оплеуху за другой.

Подумать только! Он, Эттон, там, в этой промозглой комнате трактира, прощался с жизнью! Хотел, чтобы его убил трактирщик, этот жид немытый! Да ещё и получил бы, при всём этом, увесистый мешок с золотом.

Нет, сейчас Эттон готов был бороться. За что? Он этого не знал, не хотел и думать, он предпочтёт этому лучше грабить и убивать – бездумно, безжалостно, без нотки сомнения. Да, да, он разбогатеет, он снова станет богатым и купит себе хороший меч, и ещё сапоги из выделанной бычьей кожи, да, а ещё новую сумку и тёплую куртку на заячьем меху.

Мысли о ней пробудили в Эттоне те остатки энергии, не ушедшие ещё с теплом. Он двинулся к городским воротам.

Город давно спал. На улице было непривычно тихо: обычно здесь, у выхода из города, стоят целые караваны беженцев на телегах, нагруженных овощами, тюками с одеждой, шелками, безделушками и украшениями. Многое они готовы продать, не выезжая за пределы города, почти за бесценок.

Сейчас же улица была пуста. Эттон остановился и пошевелил пальцами на ногах – они уже не болели, он их почти не чувствовал.

Он пригляделся. У городских ворот, облокотившись на алебарду, мирно посапывал стражник. Подкравшись к нему поближе, Эттон потянулся было к мечу, но потом передумал. Нет, не пожалел – просто думал, как бы от меча не отломилось ещё немного. Он тогда не будет годен и для того, чтобы просто порезать хлеб.

Выйдя за ворота, Эттон сделал было несколько шагов к лесу, как вдруг услышал пронзительный свист.

- Да он это, он, говорю тебе! Шрам на пол-лица, не спутаешь!

Эттон чертыхнулся. Откуда-то сверху, со стены, вниз на него обрушилась сеть; он увернулся и лихорадочно огляделся по сторонам: двое на стенах с арбалетами, ещё четверо с мечами и какой-то выскочка на лошади.

Эттон улыбнулся. Лошадь и хороший меч ему пригодятся.

Он крутанул рукоять, настраиваясь на бой; прикрыл глаза и напрягся.

Эттон любил этот танец со смертью – выпад, защита, пируэт, затем удар с плеча, и снова защита; ошибёшься хоть раз – и ты труп. Но эта опасность, этот адреналин в крови – это было единственным, что заставляло Эттона улыбаться, то, что дарило ему жизнь и тепло.

Он вдруг почувствовал себя таким свободным; да, он был убийцей! Он готов был признать это сейчас без зазрения совести. Эттон ощущал силу и мощь внутри, и противники боялись его и убегали, если успевали это сделать.

Он остановился, восстанавливая дыхание, убрал с лица налипшие волосы. Затем пошевелил ногой тела разбойников в поисках кошельков. Подобрал меч, показавшийся ему самым наточенным, и взялся за уздечку напуганной лошади.

- Тихо, тихо, - едва слышно произнёс Эттон, проводя рукой по её морде.

От запаха человеческой крови она ещё больше испугалась и тихонечко заржала.

Эттон почувствовал, что выходит из себя; сунул меч в истрёпанные ножны на поясе и дёрнул повод, направляясь вглубь леса.

Он вдруг почувствовал усталость. Руки и ноги его будто враз потяжелели.

«Яд? – подумал Эттон. – Может, на клинках?»

Он остановился, вынул меч и провёл пальцами по лезвию.

Какое-то масло. Эттон закусил губу. Сколько у него времени? И есть ли противоядие?

Он коснулся небольшого пореза на предплечье.

Вот так. Похоже, земля всё-таки не может больше носить его на себе.

Эттон ухмыльнулся и бессильно выпустил повод. Лошадь, почувствовав свободу, быстро затрусила к городу.

Он вдруг понял, что ему безумно тяжело тащить своё тело. Эттон впервые почувствовал себя таким беспомощным; он скинул на землю сумку и меч.

Споткнулся и закашлялся. Нет, не сейчас, только не сейчас! Он передумал умирать, он думал, что, может, начнёт новую жизнь, женится на какой-нибудь простолюдинке и…

Эттон сплюнул кровь на землю и скривился от боли. Да кого он обманывает! Это даже не смешно! Он сделал столько зла этому миру; он и есть зло, его средоточие, источник! Он никогда не изменится и не начнёт эту чёртову «новую жизнь»!

Новый приступ кровавого кашля заставил Эттона упасть на колени. Свернувшаяся кровь мёртвых противников на его руках смешалась с его собственной. В предрассветном мраке она казалась тёмной, бархатной. Лунный свет, сочащийся сквозь лесные ветки, отражался в ней большим ярким бликом.

Он попытался встать, но вдруг услышал негромкие голоса и шуршание ветвей. Эттон вдруг почувствовал, как часто и глухо бьётся его сердце.

- Вот он, вот он! Не подходи к нему!

- Да он уже почти сдох.

Эттон не оборачивался – ему бы стоило это слишком больших усилий. Он стиснул зубы.

- Всё равно… Страшный он.

- Так он же отравлен, не трусь. Смотри, как я отрублю ему голову!

Эттон услышал такой знакомый звон клинка и быстро приближающиеся шаги. Он сделал над собой неимоверное усилие и потянулся пальцами к кинжалу в сапоге.

Эттон кинул его не целясь – он не мог видеть цели. Но боковым зрением он смог различить, как совсем рядом с грохотом упало бездыханное тело с кинжалом в переносице.

- Чёрт бы побрал этого дьявола! – испустили вздох позади. – Стреляй в него, ты! И даже не думай подходить!

- Я и не подойду! Что с тем беднягой… Ладно, я стреляю.

Эттон понял, что все его силы ушли на тот бездумный выпад, и что больше он не пошёвельнёт и пальцем. Он услышал звук натягиваемой тетивы и прикрыл глаза.

Что-то вонзилось ему между лопаток, так что даже на мгновение Эттон ослеп от боли. Из приоткрытого рта вырвался хрип.

Кровь подступила к горлу; он хотел закашлять, но не мог. Он почувствовал, как кровь заливает его лёгкие, он не мог уже дышать, он больше не дышал. Тело убийцы отяжелело вдруг ещё больше, и он рухнул на землю.

- Он умер? Он ещё дышит?

Хотел бы и сам Эттон знать это. Ему хотелось уже поскорее умереть, но что-то держало его истерзанную душу в этом мёртвом, по сути, теле.

Эттон больше ничего не видел и не слышал. Перед глазами его была тьма, она причудливо закручивалась кругами и спиралями, притягивала и манила.

Эттон потянулся к ней, и она подёрнулась рябью и расступилась. Он почувствовал, как свет, текущий из обрывков тьмы, пронзает его тело тысячью стрел. Эттон увидел людей, едва различимые контуры и силуэты; и чем больше он вглядывался, тем яснее видел в них своих жертв. Он видел семью, невинных людей, много, огромное множество; он видел Леону.

Эттон попятился было от них, отворачиваясь и пряча взгляд, но затем вдруг с ужасом осознал, что они тянутся к нему, касаются его тени своими ладонями, берут в руки его лицо, касаются плеч. Мягкая тёплая ладонь легонько приподняла его голову за подбородок.

Она улыбалась ему; он видел её изумрудно-зелёные глаза и не мог поверить.

Они все, они прощали его, они вели его к свету, с ними; он слышал их шёпот, они жалели его, жалели его душу; и благодаря всем им тьма внутри него растворялась.

Последнее, что увидели разбойники, как холодное лицо убийцы, обезображенное уродливым белёсым шрамом, расплылось в улыбке.

Из-за холмов медленно и томно выплывало солнце.

Рейтинг: 9
(голосов: 1)
Опубликовано 01.02.2013 в 19:53
Прочитано 727 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!