Сказ о Родине, Отчизне и Отечестве. Глава II «Что такое Отчизна»

В.Бушмелев

Сказ о Родине, Отчизне и Отечестве

Глава II «Что такое Отчизна»

«Отчизна есть то, чего ищет душа наша, что милее для неё всего».

Н.В. Гоголь, «Тарас Бульба».

«Отчизна наша, отечество - это родная земля наша,

где отцы и деды наши жили и умирали,

где родились и сами мы живем и хотим умереть.

Она земля отцов наших и за это зовут ее отчизною, отечеством.

Мы родились на ней и за это зовем ее родною землею, Родиною.

Кому же не люба земля отцов и дедов? Кому не мила родная земля?

Кто не постоит за Родину свою, за землю русскую, которую нам

завещали в духовной своей веры деды и прадеды наши,

а мы завещать должны детям и внукам своим,

чтоб было им где жить и тужить, веселиться и радоваться,

а подчас и поплакать, коли лиха беда одолеет, да утешиться? …...

Земля наша, отечество наше, обширнее и сильнее других земель.

Гордись тем и величайся, и благодари Бога, что родился ты русским».....

В.И. Даль, «Два Сорока Бывальщинокъ для крестьян».

6 глава. Отчизна.

Родился я в городе Ижевске, в рабочей семье. Мои отец и мать имели крестьянское происхождение.

Фамильный дед, отец моего отца, Ивов Осипович не знал грамоты, не умел читать и расписываться. О нем в свое время я написал рассказ, который опубликован в журнале «Луч» № 3-4, 2008, под названием «Сказ про деда Ивушку и военное лихолетье». Бабушку, мать отца, я не знаю, она умерла до моего рождения.

Фамилия моего отца - Бушмелев не так уж часто встречается на пространствах России, хотя исторические корни фамилии можно обнаружить в реестре жителей Древней Руси еще в эру правления Ивана Грозного. В имеющихся древних бумагах носители этой фамилии в Московии являлись важными персонами славянского московского духовенства в XVI-XVII в в., и имели большую царскую привилегию. Вероятно, фамилия происходит, как и большинство русских фамилий, от прозвища. Наиболее подходящим прозвищем было «Бушмель», что связано со словом «бушма» - «репа», или «упитанный человек». Это прозвище могло указывать как на внешние качества носителя, так и на основной его рацион. В то время репа у россиян являлась едва ли не единственным корнеплодом, пригодным в пищу. Стало быть, мой предок был рьяным репопоедателем, посему обладал прозвищем «Бушмель», за что со временем и получил фамилию Бушмелев или Бушмелёв.

По новым правилам фонетики и орфографии, фамилия должна произноситься со звуком «е» или «ё», как она прописана в официальных документах. В наших фамильных документах, в том числе и деда Ивова Осиповича, фамилия записана через букву «е». Стало быть я Бушмелев, а не Бушмелёв, как некоторые любят произносить эту фамилию.

Девичья фамилия моей матери — Иовлева – так же имеет исторические корни, которые исходят к XVI веку. Носители этой фамилии часто встречались среди важных персон славянского духовенства в Московии, а также муромского мещанства, имевшего большую власть и царские почести.

Основой фамилии Иовлев послужило церковное каноническое мужское имя Иов, происходящего из древнееврейского языка, что значит «преследуемый, гонимый». Библейский Иов терпел многочисленные лишения, но остался непоколебимым в вере Богу и стал символом долготерпения и посему со временем получил фамилию Иовлев.

Откуда могли появиться носители этих фамилий и имен на Вятской, а затем Удмуртской земле? На этот вопрос ответил известный российский этнограф Дмитрий Константинович Зеленин, мой земляк. Родился он в селе Люк, нынешнего Завьяловского района Удмуртии. В своих фундаментальных работах, касающейся восточнославянской этнографии, он пишет, что его удивило, что говор села Шурма и некоторых починков в районе села Буйска, что в Вятской губернии, подставлял собой «акающую речь» среди вятского наречия, к которому в целом принадлежит говор Уржумского уезда. Наличие этого островка московского наречия и появление в этих местах древних русских фамилий и имен он объяснил тем, что еще в начале 18 века в Уржумский уезд Вятской губернии горнозаводчиком М. Мосоловым на медеплавильные заводы сел Шурмы и Буйска для работ на них, были переселены русские крестьяне из Тульской и Тверской губерний и Подмосковной Каширы.

Село Шурма Уржумского района Кировской области, несмотря на все перипетии российской действительности, и поныне существует. Расположено оно вблизи слияния реки Вятки с ее правым притоком - Шурминкой. Свое название село получило от удмуртских слов «Шур» - ручей и «Ма» - земля, в связи с тем, что речка Шурминка скорее всего напоминала ручей.

В 1878 году работа на медеплавильных заводах, как экономически неперспективных, была прекращена. Рабочие освобождены от повинности и были вынуждены вернуться к крестьянскому хозяйству, получив небольшие наделы земли. Пахотной земли на разросшиеся семьи оказалось недостаточным, поэтому значительная часть семей выехала из Шурмы на «выселки» на территорию нынешней Удмуртии, где и образовали русские поселения.

Из доступных архивных материалов установлено, что существующая по ныне деревня Кулябино в Увинском районе Удмуртии, была в конце 18 века образована русскими безземельными крестьянами, преимущественно имеющими фамилии Кулябины и Бушмелевы. Среди них был мой дед Бушмелев Ивов Осипович, обживавший эту деревню. В этой деревне родился мой отец, мои дядья и тетки, носившие нашу фамилию. В эту местность они, как десятки других русских семей переселились «на выселки» из сел бывшего Уржумского уезда Вятской губернии. На территории нынешнего Увинского района Удмуртии, где переселенцы получили надел земли вблизи удмурстких деревень Лудзил и Чужьем, стоял дремучий хвойный лес. Переселенцы, вырубая лес, на северном берегу речушки Ветлошурки, возводят постоянное поселение. На речках Ветлошурке и Уне, построли пруды. К востоку от деревни, на пруду речки Уня поставили мельницу. Выстроенный починок был назван по фамилии самого уважаемого среди новоселов, Андрея Кулябина истал называться Кулябино.

Деревня Кулябино стала успешно расширяться и в начале XX века уже имела свое земское народное училище. В 70-ые годы начинают строиться новые улицы. Сюда переселяются жители окружных деревень, объявленных неперспективными. Центр деревни перемещается на южный берег Ветлошурки, приток реки Нылга. В настоящее время деревня Кулябино является центром сельской администрации и сельскохозяйственного товарищества «Луч» и расположено в 26 км к югу от районного центра поселка Ува, в 10 км севернее села Нылга, в 4 км к западу от республиканской дороги Ижевск - Нылга - Ува.

Другой мой дедушка, Иовлев Петр Алексеевич, отец моей матери, хотя и происходил из малоземельного крестьянского сословия, имел начальное образование в объеме сельской церковно-приходской школы.

Документально доказано, что в начале семья деда проживала в селе Шурма бывшего Уржумского уезда Вятской губернии. Отец деда, Алексей Степанович, бедняк, не имевший своего земельного надела, благодаря своей рабочей предприимчивости и Столыпинской аграрной реформе, сумел получить разрешение на выход из крестьянской общины. Ему удалось создать свое сообщество из нескольких, таких же бедняцких семей, и переселиться на отруба, на территорию нынешней Удмуртии, тогда еще входившей в состав Вятской губернии. Сколоченный им коллектив полностью доверился моему прадеду и признал его своим предводителем. За то, что он мог разъяснять крестьянские права и обязанности, за ним прочно прилепилась кличка – «Толмак». Вероятно, эта кличка происходила от искаженного тюркского слова «толмач», то есть «переводчик».

Переселенцам в 1890 году был выделен земельный участок в 12 верстах от села Нылга, рядом с существующей поныне удмуртской деревней Косоево, как раз на границе нынешних Вавожского и Увинского районов. Ближайшие населенные пункты были: деревни Косоево, Овражино, Андрияново, Старый Балян и Кудрино. все в пределах от 1 до 4 км друг от друга.

Размещался земельный надел вдоль межрайонного тракта Вавож - Нылга, в месте пересечения его с ручьем Изошур, правым притоком речки Лудзя, впадающей в реку Вала. Этот земельный надел мало подходил для земледелия, так как располагался в местности пересеченной глубокими оврагами, и был заросшим глухим и непролазным лесом. Переселенцы вырубили лес, из него построили себе крестьянские подворья. Выкорчевывая пни, превратили землю в огородные и посевные площади. За короткий срок построено селение в 15 усадьб, которое в последующем разрослось до 25 усадьб.

Деревня представляла собой двухстороннюю улицу на северном склоне лога, тянувшегося от дороги на восток до леса, где был небольшой пруд. Первоначально деревушку назвали «Починок Узкий». Название это было связано с формой земельного надела, полученного новоселами. В последующем починок был переименован в честь родного села-прародителя - Шурма. Сейчас этого починка нет. В конце 70-х годов прошлого столетия его постигла участь запустения и ликвидации, также как других десятков и сотен тысяч российских деревень, объявленных бесперспективными.

Мой прадед был разумным и дальновидным мужиком. А, мужик вятский - всегда хватский. Имея трех сыновей, он начал строить сразу три усадьбы, старшему Петру, которому было 18 лет, среднему Степану 14 лет и себе с младшим 12-летним Иваном.

Оба старших брата росли крепкими и умелыми работниками, а Иван считался слабосильным неумехой, отлынивал от тяжелой физической работы и ловко прятался за спину отца. После смерти Алексея Степановича, Иван стал полноправным хозяином главной усадьбы, которая впоследствии скоро пришла в упадок. Позднее, будучи стариком, он в час откровения, когда однажды посетил нашу семью и отогревался, лежа на полатях, признался мне в ничтожности прожитой им жизни и жаловался: «Жисть-то моя прожита зазря, сызмальства не был приучен ни к чему. Не нажил «ни богасьтва, ни славы», потому, что не имел «ни талану, ни рукомесла». Вот, глядит-ко, дед- то твой, Петрован, какой был удалой, все умел делать и всегда оказывался в почете».

Действительно, старшие братья быстро приобрели самостоятельность. Не имея достаточного земельного надела, они искали работу на стороне, завели семьи и преуспевали в хозяйстве. В частности, мой дедушка, Петр Алексеевич женился в 19-летнем возрасте, когда был для него построен отдельный дом, и он стал полноправным хозяином своей усадьбы. В жены он выбрал девицу из соседнего русского починка Андрияново, красавицу Феклушу, старшую дочь местного портного Машковцева Терентия. Семья портного, не имея земельного надела, перебивалась случайными заработками, была бедна и представляла собой образец местного люмпен-пролетариата. Зато Феклиния умела делать все, и по крестьянскому хозяйству, и прясть, и ткать, и шить. Кроме того, она была надежной нянькой для своих многочисленных младших сестер. Она была скромна и набожна.

Средний сын прадеда Алексея, Степан, дожив до совершеннолетия, обвенчался с бывшей вятской землячкой Бушмелевой Анастасией и выехал к ней во вновь образованную деревню Кулябино, где успешно прижился и дал основу другого полноправного колена рода Иовлевых - Степановичей.

Молодая семья Петра жила дружно и справно увеличивалась в численности, но на все старания, почему-то первыми рождались только девочки. Видимо, моя бабушка Феклиния Терентьевна уродилась в машковцево родство и повторила участь своей матери, которая производила на свет только девок.

Пока не было наследника - не было своего надела земли. Главе семьи приходилось находить работу по найму. Много раз мой дедушка Петрован уезжал к себе на малую родину и нанимался плотогоном. Сплавлял лес по Вятке, Каме и Волге, аж вплоть до Астрахани. Во время таких дальних путешествий он встречался со многими людьми разной специальности, воочию видел жизнь простого народа, населяющего российские просторы, знал его нужды и настроения. Из этих поездок он стал привозить в свою деревню запрещенную литературу, которую тайно читал с местными мужиками.

Кроме того, Петр Алексеевич имел характер неформального лидера. Он был очень горд своим царским именем и отчеством. Хотя фамилия его была не Романов, а Иовлев, он иногда во хмелю удалецки хвастался: «Петр всегда Первый». И, правда, в его осанке и характере было много царственного. Он никогда, ни в молодости, ни в преклонном возрасте старался не упускать лидерства, был красив и строен.

И для меня всю жизнь дедушка Петр Алексеевич был «Дедом Первым». Поэтому, ничего удивительного нет, что кличка «Толмак», по праву перешедшая ему от отца Алексея Степановича, прочно за ним закрепилась. Многие знали моего деда не под фамилией Иовлев, а как Толмаков. Я это хорошо помню, потому что, когда меня летом привозили в деревню, местные жители кликали меня Толмачонком.

В 1914 году моего дедушку Петра Алексеевича, несмотря на то что имел многодетную семью, призвали на войну с германцами. Служил он в кавалерийской части, в которой принимал участие в боевых действиях, и за гвардейское поведение дослужился до унтер-офицерского звания. Вернулся в родную деревню, как раз накануне Октябрьской революции.

В деревне, как по всей России, шла буза, были раздоры из-за любого клочка земли. Петр Иовлев, как разбирающийся в законах и указах старого и нового правительства, всегда старался защищать интересы безземельных крестьян. Он безоговорочно признал власть Советов. Вскоре его избрали окружным председателем комитета крестьянской бедноты. Это назначение круто изменило его судьбу, он вступил в партию большевиков. В 1919 году во время Гражданской войны и Ижевского белогвардейского мятежа он назначается комиссаром партизанского отряда, стихийно возникшего в районе Нылгинской волости. Дважды он попадал в плен к белогвардейцам, его пытались расстрелять, но оба раза ему удавалось бежать. За активное сопротивление партизанского отряда бело-чешским войскам, командующим пролетарского восточносибирского фронта Р.И. Берзиным, Петр Алексеевич Иовлев был награжден именными часами и личным оружием.

После победы Советов Петр Алексеевич деятно принимал участие в продразверстке, несколько лет был уполномоченным смотрителем мельниц прилежащих районов. С началом коллективизации, как не согласный с раскулачиванием крепких крестьянских семей, он ушел из сельского хозяйства и возглавил лесное хозяйство в поселке Воложка, расположенном в верховьях Ижевского пруда, которое снабжало топливом Ижевскую ТЭЦ.

В начале тридцатых годов моего деда, как активиста трудового и партийного организатора, назначают начальником одного из отделов Ижевской исправительно-трудовой колонии. Сколько времени он находился в этой должности мне неизвестно. Безусловно, занимая такой пост, он должен быть свидетелем, а может быть и прямым участником начавшихся политических репрессий. Досконально знаю, что дедушка в то время сочувственно относился к оппозиционному блоку Н.И. Бухарина – А.И. Томского и их единомышленников, которые выступали против свертывания НЭПа, резкого форсирования коллективизации и индустриализации. Может по этой причине или какой-то другой, но вскоре дед был исключен из партии и осужден. Ему было приписано уголовное дело, якобы за утерю личного оружия.

Самое интересное заключается в том, что об этих годах его жизни и о его злоключениях, архивные материалы отсутствуют, вероятно они своевременно были уничтожены. Отрывочные сведения о деятельности моего деда в те времена складываются из скупых рассказов моей матери, второй дочери Петра Алексеевича, и однажды случайно подслушанного мною диспута, возникшего между дедом и его сыном, моим дядей Геннадием Петровичем, где озвучивались такие фамилии, как Бухарин, Рыков, Томский и другие «враги народа».

В нашей семье было категорически запрещено говорить о политических делах деда и его перипетиях. Нередко мой папа, когда я иногда настойчиво приставал к нему или маме с такими расспросами, покрикивал на меня и ворчал: «Венко! Не болтай! По пятидесятой статье пойдешь!». Вероятно, в то время вся наша родня находилась под страхом этой пресловутой 50 УК статьи.

Отсидел Петр Алексеевич в той же тюрьме, где служил, 2,5 года и вышел из нее совершенно другим человеком. За время заключения он растерял все свои привлекательные личные качества. Если раньше он был бравым молодцем, не имеющим ни перед кем и ни чем страха, демократичным, всегда доступным, с открытой душой, свободным от стяжательства и чванства, то в заключении дед превратился в молчаливого, замкнутого человека. Отсидев срок, он быстро собрал свою большую семью, скудно коротавшую жизнь на Воложке, и уезжает в небольшую глухую деревеньку Старый Балян, где покупает там дом и вступает в колхоз. До конца своей трудовой деятельности дедушка работает конюхом и по совместительству счетоводом – бухгалтером, не высовывая своего носа дальше своей округи, не вступает ни в какие дискуссии с руководством района. Я думаю, что только такое поведение спасло его от репрессий 1937 года и дальнейших подобных невзгод.

Первая моя встреча с дедом Петром Алексеевичем произошла, когда мне не было еще четырех лет. Мать гуляла на улице, держа меня на руках. Наши заречные улицы не были мощеными и не имели тротуаров. Всегда грязная проезжая часть дороги с обеих сторон отделялась от пешеходной тропы широкой канавой. Ни о каких детских колясках и тележках в то время не могло быть и речи. Городские женщины таскали своих детей на животе, плотно прижав их руками к груди. Только удмуртские женщины поступали мудрее. Они носили своих детей раннего возраста за спиной в пестерях. Пестерь представлял собой своеобразную котомку или ранец, куда помещали ребенка и носили его на широких лямках на спине, за плечами. Пестерь шили из грубой домотканой ткани или плели из лыка. В приспособлении имелись отверстия для головы и конечностей ребенка. Дитя свободно помещалось в пестере и болталось за спиной матери с раздвинутыми в стороны ножками. Такое положение ребенка не мешало женщине свободно перемещаться, носить в руках тяжести, выполнять любую работу, в том числе в наклон, одновременно чувствуя любое желание своего чада.

Этот способ, пришедший от финно-угорских народов из глубины веков, в свое время прочно закрепился в нашей местности среди удмуртов, но жаль, что не привился среди городского населения. Преимущество такого способа было велико. Во-первых, удмуртка при любых условиях не расставалась со своим ребенком ни на минуту, руки ее были свободны в своих действиях, имела при ходьбе стройную походку, не поджимала тяжестью свою пышную грудь. Во-вторых, дитя всегда чувствовало тепло своей матери, и ему было спокойно: мать рядом. В-третьих, у ребенка в такой позе, с раздвинутыми ножками в виде гимнастического шпагата, физиологично развивались тазобедренные суставы, при этом не наблюдалось никаких врожденных дисплазий и вывихов бедра.

В те времена по нашим заречным улицам один - два раза в неделю, поднимая пыль или разбрызгивая жидкую грязь, проезжала телега, запряженная маленькой сивой кобыленкой. На повозке лихо сидел татарин-тряпичик, и нараспев громко кричал: «Тря-я-япки-и-и, ко-о-ости-и-и, сы-ы-ырьё-ё при-ни-ма-а-а-ю-ю!». Татарин зимой и летом, в любую погоду был одет в одну и ту же драную шубу нараспашку, на нечесаной голове его была лохматая шапка-треух. Из-под шубы был виден ватник, одетый на голое тело. Шапка на его голове всегда сидела набекрень, одно ухо ее торчало вверх, а другое свисало и ритмично покачивалось при тряской езде. Обут он был в кукморские валенки с галошами. Татарин был уже в преклонных годах, всегда небритый, с космами седых волос и жиденькой неухоженной бороденкой. В округе его уважительно звали Бабаем. Когда на улице появлялась его повозка, кто-нибудь из соседей выходил с узлом хлама и отдавал его Бабаю. Тот взвешивал рухлядь на безмене и добросовестно рассчитывался какой-нибудь мелочью.

Отец мой нередко грозил мне, когда я баловался или капризничал: «Будешь шалить - сдам тебя Бабаю за копейку!». Я очень боялся Бабая и при виде его экипажа всегда притихал и старался прятаться.

И вот однажды, во время прогулки по улице, мы с матерью почему-то оказались на проезжей части дороги. Может быть, она хотела перейти на противоположную сторону улицы? Только явственно помню, как я, оглянувшись, увидел, что к нам по дороге, пешим ходом стремительно приближается «Бабай», но не тот тряпичник - сырьевщик, а другой, которого я никогда не видел. Этот «Бабай» был одет в темный ватник, аккуратно подпоясанный солдатским ремнем. На голове его была серая солдатская ушанка, а на одном плече, на узкой лямке болталась небольшая котомка. Он был небрит, но на лице его была радостная улыбка, а темные глаза светились внутренним теплом. Я вздрогнул. Мать остановилась, затем, развернувшись, впробеги бросилась к «Бабаю» навстречу, крепко прижимая меня к груди. Тот широко раскинул руки для объятий. Я онемел от страха, весь сжался, сердце мое было готово остановиться: «Все, конец. Мама бежит отдавать меня Бабаю. А взамен за меня получит всего лишь копейку! За что? Я же не шалил и не капризничал!».

«Бабай» схватил нас обоих в охапку, охрипшим от волнения голосом радостно вымолвил: «Лизавета, кровиночка моя, здравствуй! Освободился я из тюрьмы подчистую. Вот решил в начале к вам зайти, повидаться. А, это твой Венка? Ишь, какой бутуз вымахал! Первый мой внук! Я же его еще не видел и мы с ним до сих пор не знакомы». Приблизив свое лицо ко мне, спросил: «Ты, что так насупился, испугался, что ли? Я же твой дедушка», и потрепал меня по щеке своей шершавой ладонью.

Вот так я познакомился со своим Дедом Первым, и с тех пор всю жизнь нас связывала теплая родственная связь. В день нашей встречи ему было не более 55 лет.

Позднее, во время войны, когда в каникулярное время меня из голодного города вывозили на откормку в деревню, он приручал меня выполнять посильную сельскую работу и научил рыбачить, о чем мной был написан отдельный рассказ, опубликованный в литературном журнале «Луч» № 11-12, 2010 г.

Бабушка моя Феклинья Терентьевна, верная супруга деда Петра Алексеевича, повсюду с многочисленной семьей сопровождала его по жизни. Она подарила ему семерых детей. Первые пять из них родились девочками: Антонина, Елизавета, Екатерина, Наталья и Юлия. Только шестой ребенок родился мальчиком. Назвали его Иванушка, но он вскоре умер в грудном возрасте от воспаления легких. Только с рождением последнего, седьмого ребенка Петр Алексеевич получил долгожданного наследника – продолжателя славной фамилии Иовлевых. Дедушка хотел назвать его Генрихом, но поп при крещении воспротивился немецкому имени и записал его Геннадием. Так у меня появился самый дорогой дядя Гена, который был старше меня всего-то на 9 лет. Со временем мы с ним стали большими друзьями.

Бабушка Феклинья Терентьевна, хотя и была простой крестьянкой, в ней чувствовалась внутренняя природная интеллигентность. Она была добра, со всеми приветлива и любезна, никогда не повышала голоса и ни с кем не ссорилась, не сплетничала и не обсуждала ни родственников, ни соседей. Природа наградила ее неброской русской красотой, статностью, крепким здоровьем, вечным жизненным терпеньем и искренней любовью к людям. От родителей своих или от Господа Бога она получила дар целительницы. В округе ее почитали как надежную повитуху. Она могла заговорить любую боль и знала лечебное значение трав и ягод. С помощью молитвы, уголька и «святой» водички, она своими добрыми руками исправляла деформацию черепа у новорожденных и умела исцелять «кишечную порчу» у грудных детей. Последний способ в последующем был с успехом внедрен в нашу клинику при лечении кишечной инвагинации у детей. Как я сейчас жалею, что своевременно не удосужился перенять от нее навыки народной медицины. Сознание приобретения нужного и потери необходимого, к сожалению, приходит к нам с большим опозданием.

Бабушка научилась читать только в 60 лет и с упоением пристрастилась читать детские книжки. Хотя ее руки умели делать любую работу по хозяйству и жать, и косить, и прясть, и ткать, и шить, и вышивать, писать наша бабуля так и не научилась. Вместо подписи ставила большой крест. Бабушка очень любила детей. Нас внуков никогда не журила за проказы. Иногда только при крайней нужде очень спокойно и ласково скажет: «Не делай так. Нехорошо это. Грех. Что люди скажут?». И нам, ее внукам, становилось очень стыдно за свои проделки. В последующем мы старались никогда не повторять недостойных поступков, чтоб не огорчать свою любимую бабушку.

До сих пор я благодарен ей за ее мудрые советы:

- никогда не ленись, не оставляй работу на завтра, когда ее можно сделать сегодня;

- пусть твои руки не бояться никакой работы;

- запомни, придет времечко, когда желаний еще много, а у"спеху-то уже нет.

Заметьте, какое огромное значение приобретало слово «успех», когда ударение в нем ставилось на первый слог. Слово получалось ёмкое и более значимое.

А вот старшая ее дочь, нам тетя Тоня, которую мы звали Нянька, постоянно жившая со стариками, заслуженно и незаслуженно кричала на нас: «У-у, ногти, проклятые!». Так ругала она не только своих племянников и племянниц, но и цыплят, кур, гусей, овец, кошек и собак. До сих пор не могу понять, что означает сочетание «ногти проклятые». Значение «проклятые» понятно, надоели стало быть мы ей, а «ногти» то тут причем?

Так формировалось мое Отечество — земля и отчий дом моих дедов и отцов, своими корнями уходящими в центральные регионы России в Московию.

И вот что интересно, жизнь распорядилась так, что мой сын Александр, волею судьбы, вернулся к истокам моих предков на постоянное местожительство через две сотни лет и в Каширском направлении приобрел для дачи земельный надел.