Флаги Труда

Пьеса «Флаги Труда»

Действующие лица:

Гробот – Свадебный Генерал (гл. ред. газеты «Флаги Труда»). Старый подкаблучник – жертва властных женщин. Толстый, рыхлый, краснолицый, в очках со старомодной пластмассовой оправой, с редкими седыми волосами, сквозь которые просвечивает розовая кожа головы. Вечно одет во что-то серое. Стелется охотно, ибо слаб характером.

Людмила Дуракина – Самодурка (ред. газеты «Флаги Труда»). Самодурствующая старуха, одрябшая, словно прошлогодняя старая картошка. Мнит себя властителем судеб. Красит волосы в радикально чёрный цвет, чтобы казаться роковой женщиной, но добивается лишь того, что выглядит старше на десяток лет. Стелется только под власть имущих, уж очень любит власть.

Хулена Штрихер – Блёклая Моль (корректор в газете «Флаги Труда»). На редкость некрасивая, невзрачная, бесцветная плоскогрудая молодая женщина средненького ростика с маленькими водянистыми глазками, носом картошкой, узким ртом, словно прорезанным бритвой на плоском бесцветном полотне лица, и бесцветным пучком волос на голове. Натуральная блондинка, между прочим (чем очень гордится). Если надо, может подстелиться. Она себе на уме.

Мимоза – Старая Пердита (корреспондент в газете «Флаги Труда»). Мелкая, высохшая, как мумия, старуха. На голове перманентная завивка. Носит очки, из-за чего смахивает на черепаху Тортиллу с выпученными глазами. Имидж не меняла с 1954 года. Летом любит щеголять в соломенных шляпках и ситцевых сарафанах с открытыми плечами и декольте, чтобы была видна сухая ложбинка между высохшими сморщенными грудями. Может и полизать, и отсосать. Понимает, что поезд уже ушел.

Дмитрий Пукман – Самовлюблённый Тупица (ведущий корреспондент в газете «Флаги Труда»). Длинношеий смазливый молодой человек с торчащим кадыком. Его беспредельная любовь к самому себе застит ему весь белый свет. Конечно же, ни под кого не стелется. Рога-то пока не обломали.

Тамара Бык – Большая Гора (фотокор в газете «Флаги Труда»). Талантливый фотограф. Несчастная женщина. Очень толстая и неповоротливая. Неопрятная, вечно потная. Стелется под Дуракину, ибо характером слаба.

Оксана Пукман – Белочка (корреспондент в газете «Флаги Труда»). Жена Дмитрия Пукмана. Кроткая, симпатичная, не слишком глубокая молодая женщина. Влюблена в своего мужа, но постепенно разочаровывается в нем. Пока ни под кого не стелется.

Бухгалтерша – Конторская Крыса (гл. бухгалтер в газете «Флаги Труда»). Настоящая крыса! Всё тащит себе, а что не утащила, делят с Дуракиной. Немного стелется под Дуракину, ибо та много про неё знает. Рыльце-то в пушку!

В коридоре редакции резко пахнет валерианкой. Гроботу опять плохо.

- Что, вызвать «скорую»? – неприязненным тоном крикнула Дуракина в сторону гроботовского кабинета. Не получив ответа, она пошла к себе, проворчав, - Старый козёл, чтоб ты сдох скорей.

- Фу, чем тут воняет? – сморщил нос заскочивший с улицы Пукман.

- Да, Николаю Петровичу стало плохо, - объяснила ему Дуракина. Так бы и съела, - думала она, пожирая Диму глазами. Дима взгляд уловил, положил в свою копилку и довольный, усмехаясь, пошел в свой кабинет. Там его встретила Оксана.

- Чего лыбишься? – спросила она.

- Да старуху встретил. Она мне отсосать готова на месте, - самодовольно ответил Дима.

Оксана поджала губы. Ей не нравилось повышенное внимание редакторши к ее мужу. Пусть пожилая тетка не могла соперничать с ней, молодой, красивой, но все равно Оксане было неприятно.

- Да брось, старушка, - Дима игриво схватил жену за зад, - не парься, ты же знаешь, все хотят твоего мужа, - он стал щипать ее за ягодицы, потом за грудь, потом через брюки ущипнул вагину.

- Ты дурак?! – воскликнула Оксана, - Больно же!

Но Диму было уже не остановить. Он щипал ее за ляжки. На его лице блуждала глупая улыбка, он думал, что совершает нечто остроумное и доставляет жене несказанное удовольствие.

- Оксанка, я хочу тебя, здесь и сейчас! – безапелляционно заявил он тоном киногероя, фразу, услышанную в каком-то, скорее всего низкопробном, фильме.

- Ты чё, совсем?! Сюда зайти могут! – Оксана покрутила пальцем у виска.

- Всё будет ништяк! Твой муж – секс-гигант! Он покажет класс! – пританцовывал Дима, вынимая из трусов свой тонкий пенис.

Оксана поспешно заперла дверь, зная, что Дима нарочно оставляет дверь открытой.

- Я хочу тебя, моя телка, на этом столе! – воскликнул «секс-гигант», толкая жену на стол, - это наше любовное ложе, где ты постигнешь уроки секс-мастерства у настоящего гуру секса.

- Вот, статья, - мялась Катя Семенова у порога.

Дуракина вздохнула, как надоели эти глупые сучки со своими статьями. У редакции был контракт с этой Катей, они были обязаны взять ее на работу после окончания учебы, а то бы Дуракина ее и на порог не пустила.

- Хорошо, давай, я посмотрю, потом, - добавила она, увидев, что Катя собирается ждать ее вердикта. Девушка поняла и вышла. Дуракина проскользила взглядом по листку, потом скомкала его и бросила в корзину.

- Статья, тоже мне крутая журналистка, - презрительно процедила она, отряхивая руки. Она себя считала крутой журналисткой, настоящей акулой пера. Она придерживалась среднего курса в своей газете, среднего, показавшего себя за десятилетия безошибочным, курса. Статьи о сельском хозяйстве, репортажи с полей, интервью с фермерами, доярками, механизаторами, заметки о погоде, платные поздравления и объявления. И всем хорошо, все довольны. Острых материалов она избегала. С властью надо дружить. И она дружила. Усиленно искала дружбы власть имущих. Гордилась знакомствами с чиновниками и региональными журналистами. Выгодные связи поддерживала и заводила новые. И нашим, и вашим – был ее девиз. В своей редакции она – царь и бог. Захочет – облает, грязью обольет, захочет – уволит, а захочет – и возвысит, как Димочку, например. Она довольно заулыбалась при мысли о нем. До чего же он сладкий! Как же хочется его! Но она прекрасно понимала, что нужно быть осторожной. Все-таки сын ее подруги, молоденький мальчик, в сыновья годится, тем более женат. А жена, хоть и простовата, но не полная дурочка. Вдруг взбрыкнет. Тем более влюблена в своего муженька, как кошка. Оно и неудивительно, Димочка такой сладкий. Она едва не облизнулась. Дурачок, правда. Да на что нам его ум? Лишь ли личико симпатичное, да тельце ладное, и членик чтоб имелся. А он у него имеется. Вон, постоянно Оксанку зажимает по углам, а потом, закрывшись, в кабинете трахает. Как она хотела быть на месте Оксанки. У Дуракиной даже вагина заныла от острого желания. Это было ее постоянной проблемой – неудовлетворенное желание. Вечно неудовлетворенное желание. Муж был тряпкой, даже трахнуть, как следует, не умел. Да у него и не стояло. А любовников у Дуракиной не было. Как-то не клевали на нее мужики. Может, боялись. Мужики боятся сильных баб. Когда она пришла работать в редакцию, она надеялась сделать своим любовником Гробота. Но он оказался ничтожеством. Пара движений – вот и все, на что его хватало. Слабак. Она возненавидела его. Она ненавидела слабых, бесхарактерных мужчин. А он был тряпкой, подкаблучником. Жена строила его, как новобранца. Вот Димочка не такой. Димочка знает себе цену. Только как бы Димочку приблизить к себе поближе. Открыто приставать она не решалась, а вдруг пошлёт. Кто его знает, капризного маменькиного сынка. Дуракина играла на его безмерном тщеславии. Она медленно доводила до его сознания мысль, что с ней ему будут открыты все дороги. Она отправляла его на различные фестивали в область, поручала ему важные репортажи с полей, где была нужна более привлекательная внешность, нежели у засохшей Мимозы, т.к. присутствовала съемочная группа областного телевидения, она отдала ему местное радио и он вовсю развлекался, подражая столичным диджеям. В газете чаще всего в качестве авторов можно было увидеть его фамилию, его жены, а также Мимозы и ее самой. Остальные были в редакции на положении бедных родственников. Фотографии делала Тамара Бык – неплохой фотограф, но такая неповоротливая, как баржа. Дуракина презирала ее за неопрятность, за вечно растрепанные, висящие клоками, волосы, за потное лицо, за мешковатую небрежную черную одежду, больше напоминающую полог для самолета. Сама Дуракина себя так не запускала. Была хотя чистой внешне. Волосы красила. Губы подкрашивала.

Еще в редакции работала Хулена Штрихер. Она была корректором. Ее мать, экзальтированная дамочка, с такой же, как у дочери, блёклой внешностью, в молодости обожала латиноамериканский тип мужчин. О, эти знойные латиносы с горячей кровью! Как она мечтала родить ребенка от какого-нибудь латиноамериканского мачо, а родила от простого русского Васи, обладателя посредственной внешности, соломенных волос и носа картошкой. Чтобы хоть как-то компенсировать разочарование, она назвала новорожденную дочь на латиноамериканский манер Хуленой. Правда, говорили ей все, - Не по-русски это, не по-христиански. Окстись. Что за имя? Даже звучит неприлично для русского человека.

Но она никого не слушала. Так Хулена и осталась Хуленой. Она была паскудной телкой. Завистливая, мелочная, занудная. Она завидовала внешности Оксаны и была тайно влюблена в ее мужа. Но Пукман даже не замечал ее, бледную моль, даже полностью игнорировал. Хулена, между прочим, была замужем. Благодаря мужу, клюнувшему на ее натуральную, так сказать, блондинистость, она была женщиной вполне себе обеспеченной и с высоким уровнем притязаний, несмотря на несоответствующую притязаниям внешность. Она видела себя на месте Оксаны, рядом с красивым мужем. Правда, ее собственный муж тоже не был уродом, но чужой муж казался ей лучше. Она обладала цепким вниманием и все замечала вокруг. Шныряя, как крыса, она давно заметила, что Пукман постоянно трахается с женой в кабинете в рабочее время. Она занесла это в свою папочку. У ней было досье на всех и море компромата. Она замечала, как смотрит Дуракина на Пукмана, а Гробот на Мимозу. И это тоже попало в ее заветную папочку. Тонкими, как паучьи лапки, цепкими пальцами она перебирала листки, исписанные бисерным почерком – донесения, не адресованные никому, свидетельства чужого греха – факты прелюбодеяний, воровства, подлога с указанием точных дат и времени. Она многое знала. Дуракина догадывалась об этом, поэтому не гнобила ее слишком сильно, правда, статьи ее тоже выбрасывала в мусорную корзину.

В редакции корпоратив. Все пьяные и весёлые. Оксане стало тошно на это смотреть, она-то не пила - дома малыш.

- Дим, поехали домой, - попыталась она достучаться до пьяного мужа, из которого в такие моменты эго просто пёрло. Но он только небрежно отмахнулся, продолжая взахлёб рассказывать заплетающимся языком сто первую историю про себя. Оксана психанула, села в машину и уехала. Постепенно все рассосались из-за стола и уползли кто куда. Пьяный Дима разглагольствовал один до тех пор, пока не заметил, что слушатели испарились.

В редакции вырубило свет. Дима на нетвёрдых ногах пошёл искать Оксану. В темноте в нём взыграла романтика. Он вспомнил сцены из увиденных порнушек. Он хотел позажиматься со своей женой по тёмным углам, потрахать ее в самых неожиданных местах, таких, как стол главного редактора, туалет, диван ночного сторожа. Дальше этого его фантазия не шла. Но Оксаны нигде не было. Тогда он вышел на улицу, подозревая, что Оксана ждёт его в машине, и предвкушая секс с ней в тесном салоне красного жигулёнка. Но жигулёнка не было. Тогда в его затуманенные алкогольными парами мозги закралось страшное сомнение.

- Сука, Оксана, уехала-а! – прорыдал пьяный Дима.

Дуракина в это время в своем кабинете готовилась. Она была женщиной страстной, но неудовлетворённой. Она сняла трусы и колготки, простонав в предвкушении. Затем залезла в свои старушечьи туфли и пошла на охоту.

Неудовлетворённое желание заставило его вспомнить о Дуракиной. Он прекрасно знал, что нравится ей, более того, она была влюблена в него. Мысль, что он может трахнуть похотливую старуху, доставляла ему какое-то извращённое удовольствие. Он пошёл по тёмному коридору и наткнулся на Дуракину.

- Дима! – с придыханием воскликнула она шёпотом, будто удивившись встрече.

Он молча подталкивал ее к дверям ее кабинета, благо в коридоре никого не было, все либо блевали по углам, либо спали пьяные кто где. Дуракина спиной вошла в свой кабинет, будто ничего не понимая. Дима вошёл за ней и, вытянув руку назад, запер дверь. Дуракина с замиранием ждала. Этого момента она ждала много месяцев. Она отступила назад и уткнулась ягодицами в край стола. Дима шагнул к ней. Он бестолково топтался на месте и суетливо трогал ее руками, бормоча что-то. Она поняла, что надо действовать самой. Она отклонилась назад, словно бы случайно. Пьяный Дима качнулся и наклонился к ней. Она присела на край стола и повалилась на спину, будто бы от его толчка. Тогда он, осмелев, двумя руками задрал ей юбку до живота. Между ног пожилой женщины темнели никогда не бритые волосы лобка. Открывшееся взору зрелище воспламенило Диму. Он поспешно, путаясь в ремне, начал расстёгивать свои брюки. Пока он раздевался, она вдруг вспомнила досадное упущение. Её старое сухое влагалище уже не производило смазки. Опасаясь, что из-за этого желаннейшее действо может не состояться, она схватила со стола тюбик с кремом для рук и выстрелила полтюбика себе в вагину. Пьяный Дима в полутьме ничего не замечал и лез на неё, суетливо трогая ее тело руками. Его длинный тонкий пенис вошёл в неё, как нож в масло. Она бойко обхватила ногами его тощий зад, а руками обняла за шею, втайне надеясь на поцелуй. Но он только потыкался ей в шею губами и, отстранившись, начал двигаться, сначала медленно, потом, удивившись её сочности, быстрее. Его длинные тощие ноги в белых носках торчали, как две палочки.

- Какая вы, тётя Люда, ух, какая, - глупо бормотал он, ускоряя темп движений.

Мечты сбываются, - думала Дуракина, лёжа на столе под Димой и сотрясаясь от его толчков.

Старая Пердита – Мимоза, скрючившись, подглядывала в замочную скважину. Видно было плоховато – в кабинете царила романтическая полутьма, но она видела силуэты в лунном свете, проникавшем в окна, и слышала стоны и смачные чавкающие шлепки – Дуракина перестаралась со смазкой. Увидев Дуракину на столе, под Димой, с поднятыми вверх ногами, стонущую от наслаждения, Мимоза обзавидовалась, аж слюнями изошла. Она тоже так хотела. Ее сухая старческая вагина заныла от желания. Она тоже хотела, чтобы в нее вошел Дима, но непременно сзади. И чтоб она стояла на четвереньках, а он сзади… Это была ее самая затаенная сексуальная мечта-фантазия, ни разу в жизни не реализованная. Она невольно простонала и затеребила свою вагину. В это время она почувствовала толчок сзади. Она хотела обернуться, выпрямиться, но ее прижали к самым дверям. Так она и стояла в нелепой позе, метко называемой в народе «раком». Кто-то грузный навалился на нее и сильной рукой задрал ей подол и стянул вниз трусы. Она, замирая, ждала. Потом почувствовала, как ей в самую вагину втирают что-то мягкое, жирное и прохладное. Она слышала, как таинственный незнакомец вытирает руку об штаны, которые, вероятно, были уже расстегнуты, т.к. в следующую секунду Мимоза почувствовала прикосновение чего-то толстого к своей вагине. Да, предчувствия ее не обманули. Это был мужской половой член. Он уже был в ней, большой, толстый, заполняя ее всю. Она вспоминала давно забытые ощущения. Далее последовало несколько глубоких толчков и уже обмякший член выскользнул из нее. Мимоза хоть и почувствовала укол разочарования, что всё так быстро закончилось, но была благодарна, что хотя бы было. Незнакомец тем временем отпустил ее и ретировался. Без поддержки она свалилась на пол пустым мешком, путаясь в трусах. Испугавшись, что сейчас включат свет, а она здесь лежит в столь непотребном виде, Мимоза начала поспешно отползать подальше, попутно поддерживая трусы.

В этот день сбылись мечты многих.

Когда включили свет, все потихоньку начали заползать в большой кабинет, где был накрыт стол со спиртным, и кучковаться около него. Мимоза приковыляла последней, едва отмыв вагину от масла в туалете. Все уже выпили раз и прошлись по второму кругу, потом решили потанцевать. Мужчины встали, изображая доблестных кавалеров. Мимоза налегала на еду, не обращая внимания на назревающую дискотеку. После секса надо подкрепиться, - думала она и ей нравилась эта мысль. Она чувствовала себя роковой женщиной, только что вставшей с постели после любовных утех.

- Могу я пригласить вас на танец? – услышала вдруг Мимоза над ухом. А она в это время, склонившись над столом, наяривала салат, названный, как она думала, в ее честь. Она обернулась и на уровне ее глаз оказалась ширинка коричневых клетчатых брюк, а правее на этих же брюках - большое масляное пятно. Холодея, Мимоза медленно подняла глаза. Над ней высился Гробот собственной персоной. Она впала в ступор.

- Могу я пригласить вас на танец? – терпеливо повторил Гробот.

Она медленно, как загипнотизированная, поднялась. Гробот взял ее за руку, отвел на середину комнаты, где уже покачивались пары повисших друг на друге пьяных людей, и обнял за талию, которая, между прочим, у Мимозы имелась. Она была в ужасе. Она не знала, как себя с ним вести. Она не знала, радоваться или огорчаться, что именно он оказался человеком, воплотившим ее мечту-фантазию в жизнь, проще говоря, что именно он трахнул ее, да еще застав в такой нелепой ситуации, когда она подглядывала за чужим сексом. Впрочем, откуда ему знать, за чем или кем она подглядывала. Хотя, Мимоза уже не первый раз замечала, он, несмотря на то, что внешне всегда был безобидным добродушным увальнем, валенком, многое знал, понимал и, вообще, дураком не был. Правда, Дуракина так не считала и относилась к нему, как к непроходимому тупице и размазне.

У Гробота была мечта с юности – трахнуть Мимозу. Его собственная жена была дамой габаритной, Дуракина – тоже, а Мимоза всегда была сухопарой. Для крупного массивного Гробота Мимоза казалась женщиной-мечтой. В молодые годы трахнуть ее ему не удалось, она была замужней, а его собственная жена держала его под железным каблуком. Сейчас, конечно, тоже, каблук она не убрала, но ослабила хватку, думает, поди, кому он нужен старый козёл. И то правда, никому он не нужен. О молоденьких он и не мечтает, не в той кондиции уже. А вот Мимоза… О, Мимоза! Мимозу бы он трахнул! Какое счастье, что сегодня вырубило свет. Да еще в разгар вечеринки! Как удачно! Все уже перепились. А он тихонько следил за Мимозой. Стыдливо озираясь, взял со стола в горсть кусок масла и грел его в ладони. Дураком он не был – понимал, что у старых дам вагина уже не та, смазки требует. Его собственная жена, когда они раз в месяц забирались в постель, чтобы пошалить, заправляла в себя щедрую порцию сливочного масла.

Он настиг Мимозу, когда она заглядывала в замочную скважину. Он знал, что там Дуракина с Пукманом, видел их, когда следил за коридором в дверную щель из своего кабинета. Мимоза постанывала, перетаптываясь у двери. Сейчас, Мимозочка, сейчас… Ух, какая она! Жаль, что быстро кончил.

Сейчас он хотел снова. Извинившись перед Мимозой, он вышел, в технической нашел распределительный щит и выкрутил пробки. Свет снова погас. Он тихонько вернулся. Мимоза стояла там, где он ее оставил. Другие сосались, сцепившись в тесных объятьях, Дуракиной с Пукманом еще не было. Он схватил Мимозу за костлявую руку и вытянул за собой. Она тихонько шелестела за ним, сухая, как тень. В кабинете он загнул ее раком и снова проделал тот маневр, вновь быстро кончив. Мимоза поднялась, встряхнулась, подняла трусы и села на стул. Гробот понял ее правильно. Через некоторое время они повторили. Мимоза поскуливала, как сучка. Она хотела снова, но у Гробота кончились силы. Тогда Мимоза схватила его за член и начала теребить, надеясь оживить его. Член оставался вялым, как несвежая сарделька. Отчаявшись, Мимоза присела перед ним на корточки и начала отсасывать. Гроботу это понравилось. Его члену тоже. Он пустил жидкую струйку. Отплёвываясь, Мимоза встала.

- Ну, что, Николай Петрович, можешь? – спросила она шепотом.

- Сейчас, передохну, - выдавил Гробот, борясь с одышкой.

Она с готовностью подставила вагину, загнувшись. Он вошёл в нее. Пара движений и он кончил. Вынул обмякший член и рухнул на стул, тяжело дыша. Мимоза же, как ни в чем не бывало, выпрямилась, одернула платье и снова потянулась к его паху. Через полчаса ее усилия увенчались успехом – он сумел сделать несколько фрикций. Усталый, он обхватил руками ее пустые ягодицы и прижался к ней, не вынимая члена. В этот момент распахнулась дверь. Гробот, еще пытаясь отдышаться, не обратил на это внимания. Яркий луч фонаря заставил его зажмуриться. Тут зажегся свет. Дуракина выключила фонарь. Гробот боялся открывать глаза.

- Ах, ты старый козёл, - прозвучал, полный презрения, голос Дуракиной. Гробот открыл глаза. Дуракина смотрела на него с глубочайшим отвращением, как на червя. За ее плечом стоял Пукман и на его глупом лице расплывалась омерзительная улыбка.

- Ну, вы даете, Николай Петрович! – не выдержал Пукман, - Не ожидал! Ну, вы мужик! Уважаю! Трахнули тетю Мимозу! Тетя Мимоза, здрасьте!

Гробот ненавидел его в эту минуту лютой ненавистью. Мимоза, которая всё еще стояла раком, с задравшимся на голову подолом, пропищала, видно, от растерянности, - Здрасьте…

Пукман расхохотался, – Ну, тетя Люда, не мы одни с вами сегодня развлеклись!

Дуракина метнула на него суровый взгляд. Она предпочитала сохранить произошедшее с ней любовное приключение в тайне.

- Старая проститутка, - презрительно бросила она и вышла. Ее фраза адресовалась Мимозе.

- Ну, ладно, не будем вам мешать, - хохотнул Пукман, закрывая дверь, - развлекайтесь.

Какое уж тут развлечение. Гроботу стало плохо. Он опустился на стул. Мимоза рухнула на пол. С задравшимся подолом, с голым дряблым задом она лежала и поскуливала от огорчения. Она знала, какими ядовитыми словами будет ее травить Дуракина. Гробот смотрел на нее, видел дряблые тощие ляжки, пустой морщинистый живот, редкие волосы на дряблом лобке, обвисшие серые половые губы, между которыми из вагины вытекало растаявшее масло, смешанное с его жидким слизистым семенем. Он почувствовал к ней нежность. Это его женщина. Он взял ее. Целых пять раз. В ней осталось его семя. Жаль, что она уже не может родить ему. Он хотел ее снова. Ему было наплевать на Дуракину, на Пукмана, на то, что с ним сделает жена, когда узнает, ему было наплевать на все. Он хотел ее, эту маленькую тощую сухонькую женщину, которая сейчас валялась без трусов на полу. Его ширинка была еще расстегнута. Он опустился к Мимозе, лег на нее и вошел в нее, как мужчина, спереди. Ее тощие сухие ноги поднялись вверх – она вспомнила увиденное в замочную скважину. Она тоже так хотела – задрав ноги, обнять ими своего мужчину. Дуракина же так делала. Спереди она оказалась еще аппетитнее. Гробот через ткань платья схватил ее за высохшие груди, которые скорее напоминали складки кожи. Вагина ее казалась еще сочнее – Гробот кончил еще скорее. Он лежал на ней, отдыхая. Открылась дверь, всунулась глупая голова Пукмана с дурацкой улыбкой. Увидев их на полу, он округлил глаза. Гробот посмотрел на него с ненавистью.

- Все-все, ухожу, - Пукман, смеясь, убрал голову и, закрывая дверь, добавил с восхищением в голосе, - Ну, вы мужик, Николай Петрович! Секс-гигант!!!

Гроботу вновь стало плохо. Он не мог отдышаться, не хватало воздуха. Широко открыв рот, он сипел, синея на глазах. Мимоза пыталась столкнуть его с себя, чтобы бежать за помощью, но это было равносильно попытке столкнуть слона.

- Помогите! – тогда заверещала Мимоза, - Помогите!!!

Открылась дверь.

- Что, насилуют? Да, тетя Мимоза? – хохотнул Пукман, - Ух, он мужик! Уважаю! Молодец!

- Помогите! – по инерции верещала Мимоза, потому что Гробот, похоже, потерял сознание - он ткнулся ей в шею лицом и затих.

- Чё случилось, тетя Мимоза? – поинтересовался Пукман, ухмыляясь, - Презики нужны? Дак я принесу…

- Скорую, Дима, скорую! Ой, скорей, вызывай скорую! – завопила Мимоза.

- Чё случилось-то? – недоумевал Пукман.

- Плохо Николайпетровичу, скорей! – вопила Мимоза.

- Чё, окочурился, что ли? – перепугался Пукман и убежал. Мимоза надеялась, что он сообщит Дуракиной и та вызовет скорую.

А потом было всё. Был позор, когда вся полупьяная редакция с круглыми глазами столпилась в кабинете и глазела на них, и врачи снимали уже мёртвого Гробота с нее, и его член висел, как тряпка, и с него капало масло. Была травля, когда Дуракина при каждом удобном случае называла ее старой потаскухой, старой шлюхой и подстилкой. Была боль, когда жена Гробота, монументальная бабища, избила ее на глазах всей редакции и плюнула ей в лицо. Теперь все село знало о случившемся в деталях, и все смеялись у ней за спиной, а многие святоши и в лицо. Старая проститутка, - покачивая головами, говорили святоши с сухими вагинами, втайне мечтая о таком же приключении. А он-то хорош, старый козел! Прости, Господи! – отвечали другие святоши. Все село было взбудоражено. В автобусах, на остановках, в очередях, даже дети в школах, все обсуждали эту волнующую новость, попавшую к тому же в региональные новости. Пожилой мужчина умер во время секса с пожилой партнершей, - сообщала диктор по телевизору. Старый кобель! – негодовали старухи.

Старик умер от перетрахоза! – острили старшеклассники. Чего им не хватало? – возмущались более воспитанные односельчане, - На сторону потянуло! Тьфу, страм!

Мимозе пришлось уволиться из редакции, потому что стоило ей приехать на поля или ферму, чтобы взять интервью у механизаторов и сделать репортаж, как мужики начинали смеяться и подкалывать ее, а некоторые даже пытались приставать. Доярки с презрением отворачивались, цедя сквозь зубы, - проститутка, шалава старая.

Дуракина, однако, в душе была ей благодарна. Со смертью Гробота она стала единоличным правителем редакции – главным-наиглавнейшим редактором. Теперь она частенько запиралась с Пукманом. Раньше она стеснялась своих чувств к парню, который ей в сыновья, а то и во внуки годился. Теперь, став главредом, она пустилась во все тяжкие. Да и Дима после приключений Гробота с Мимозой стал словно без тормозов. Смерть Гробота произвела на него глубочайшее впечатление. Он стал восхищаться им, как образцом мужества. Вот он, настоящий мужик! – любил повторять Пукман в каком-то благоговейном трансе. Теперь он охотно трахал Дуракину трезвым. Оксана обо всем узнала, но запретить мужу не могла.

- Я мужик! – гордо заявил Дима в ответ на ее претензии, - Мне нужно много женщин! Я хочу трахать все, что шевелится! Я настоящий мужик, как Николай Петрович!

На такую непроходимую глупость Оксана не нашла, что возразить. Она давно начала подозревать, что ее муж не слишком-то умен, но его непомерное тщеславие застило ей тоже глаза. Она старалась не замечать случаи, когда он поступал как настоящий тупица. И вот теперь ее чаша переполнилась. Она решила пока затаиться, не мешать, чтобы Дуракина ни о чем не догадалась, ибо Дуракина, в отличие от ее мужа, дурой не была. Оксана как-то в обеденный перерыв, когда все разошлись, кто куда, установила в кабинете Дуракиной включенную камеру, просто поставила на шкаф среди коробок. Она знала, что ее муж каждый день уединяется со своей пожилой любовницей. Так произошло и сегодня. В конце рабочего дня Оксана задержалась в редакции позже всех. Она забрала камеру со шкафа и скинула видео в свой компьютер. Просматривая его, она не удержалась от смеха. Это действительно было смешно. Ее муж был смешон, Дуракина была смешна. И в этот момент Оксана поняла, что хочет развестись с Димой. И его связь с редакторшей тут была ни при чем. Просто он оказался непроходимым тупицей. Смазливым, глупым парнем с коробочкой мозгов и ни хрена за душой.

- Да, кто ты без меня?! – орал глупый Дима, - Я тебя сделал! Без меня ты никто! Кому ты нужна! Уродка!!! – истерил Дима, как баба.

- А, пошёл ты, Дима!

Забрав ребенка, Оксана уехала.

- Сука-а, Оксана, уехала-а!!! – рыдал Дима на коленях Дуракиной.

- Ну, ну, Димочка, не надо плакать, - утешала его Дуракина, - Конечно, она дура, Оксана, что уехала от тебя. Где она еще найдет такого, как ты? Мой золотой мальчик, - тут она чмокала Диму в маковку.