Григорий Сковорода. Жена Лотова

Язык устаревает, и получается, что мудрец 18 века, написавший на русском языке сочинения, резонансные с образами Библии и Евангелия, постепенно выпадает из культурного наследия. Я увидел необходимость адаптировать Григория Саввича Сковороду к современному русскому языку, чтобы его читали не только благоговеющие поклонники, но и многие христиане, которые о нём даже не слышали. А ведь его слову было бы полезней и результативней внимать, нежели традиционным пастырям. Конечно, ожидать, что по прочтении его статей в церквах появятся благородные, умные люди, было бы наивно: у элиты, которая при власти, при деньгах, на передних рубежах науки и техники и без Сковороды, как и у привилегированного поколения, детей, успешное царствие, и Бог им как бы и не нужен. Но то, что приток пытливых людей – не невзыскательной паствы, которую воспитала корыстолюбивая когорта священнослужителей, и торжество этих невзыскателей, увы, только в следующем рождении! - приток пытливых сдвинул бы христианскую науку с нуля и расширил горизонты Богопознания. Прочитайте, пожалуйста, хотя бы эту одну статью Григория Саввича до конца!

КНИЖЕЧКА О ЧТЕНИИ СВЯЩЕННОГО ПИСАНИЯ,

названная ЖЕНА ЛОТОВА

Любезный друг Михаил!

В самом открытии наместничества Харьковского (в 1780 году), во время непрестанных осенних дождей, на досуге, написал я эту книжицу в монастыре Сеннянском. Этот монастырь подарил Печерской лавре святой Иустин, митрополит Белгородский, в котором он часто уединялся ради горних садов и чистого неба. Брат мой, Иустин Зверяка, бывший тогда игуменом, не проявил интереса к Жене моей Лотовой. Однако был печатником и интересовался книгами эллинскими и римскими. Но ты, любезный друг, имеешь вкус не зверский. Можно ли мне не сказать о тебе (в полуночном каноне первого гласа): «Явился ты Аврааму, чистейшую часть богословия показывая»?

Все богословствуют, но не по Аврааму. Все вкушают и жуют, но не по Иаковому сыну.

«Иуда, сын мой! Тебя похвалят братья твои...» «Зубы его паче молока».

Кто может поминать жену Лотову, если не будет Бог с ним? «Помни-де последнее твое...» А последнее ведь есть что, если не конец и вечность? «Помни последнее твое», то есть следующее за делами твоими. Все наше исчезает, а на место тени вечность... О вечность! Ты одна и свет нам, и память. Бесславен судия, не помнящий тебя! Беспамятен тебя забывший богослов! О вечность! Мать тебе память, а ты ее мать... Спящий на Библии, книжник мой, скажи мне, кто и что гнездится в памяти твоей? Какая речь и какая невеста живет и образуется в твоем зеркале, что шире всех морских и воздушных бездн? Что пленяет и веселит твою и Вселенной царицу? Какую царицу? Память (говорю) твою. Пожалуйста, скажи...

Отвечает книжник: «Тьфу! Как не знать сего? Радуга в облаке, красавица в зеркале, а прекрасный Нарцисс мой, мир сей, видимый в очах моих, будто в двоих зеркальцах, смотрит на себя, амурится и любуется сам собою непрестанно...» А сверх сего ничего ли тебе на память не приходит?

Ответ: «Да что другое какое придет? Ведь что видишь, то и помнишь...» О друг ты мой, знал я это прежде твоего ответа. Знаю, что ты весь, как Нарцисс твой в водах, потопился в наличии. А память твоя где? Во мне. Что она помнит? Все! Что же помнит? Ведь все твое и весь твой вздор (хаос) торчит под носом твоим. Вся твоя рухлядь, весь болван твой, мир сей, лежит на очах твоих, гнездится в твоих зеницах. То одно только помнится, что запредельно? Где же твоя память? Ведь у тебя нет ничего запредельного. И ныне к чему она тебе? Скажи мне: где такое око, что всё уже обозрело? Не может быть и память, когда нечего ей помнить. Пожалуй, не мучь меня (просится книжник), я ведь помню все то, что сделалось вчера... О бедный, с твоею вчерашнею памятью...

Вчера сие твое уже прошло. Погибла вместе с твоим вечером и память твоя. Все, что было вчера, уже исчезло, отцвело и не узнает места своего. Если земля твоя есть ничто, так и память! Вот она от земли земная твоя память, послушай: «Лицо господне на творениях злых, которое потребит от земли зависящую память их». Пожалуйста, проснись! Не весь погружайся в землю! Приложи к ней и то, чего не видишь. А приложишь, если вспомнишь. Тем оно великое, чем нетленное. Нетленное и невидимое. Кто может растлить запредельное и невидимое? И что есть святое, если не удаленное от тления! Вот истинная память: признать, обнять и принять в памятное наше зеркало ту святыню, которая утаена, то есть от тления удалена и паче солнца сияет, то есть всем все оживляет!

«Пойте господу, преподобные его, и исповедайте память святыни его».

Видишь ли, что святыня и память — неразлучные друзья? А ты ее привязал к проклятию земли.

Святыня и память - вот двойной луч невечернего солнца! Святыню вера видит, надежда надеется, любовь объемлет сердцем, а память памятует. Четыре этих духа суть одно с вечностью, с бездною нетления, с апокалипсным градом, с незаходящим солнцем. Видишь дым?

Вспомни огонь! Видишь мир сей? Вспомни вечность! Что есть мир сей? Дым вечности. Вечность есть огонь, все поедающий.

Глупый охотник на след смотрит, олень ему на память не приходит. А след ведет к оленю.

Глупый книжник на болван смотрит, вечность ему на память не приходит. А пути к ней ведут. «Пути твои в водах многих».

Библия есть пути его. А ты в пути углубился? Но проснись и припомни. Куда сии следы ведут? Куда сии ноги несут? Вот куда! Наум поет: «Се на горах ноги». Чьи ноги? Благовествующего и возвещающего мир.

Видишь? На горах твой олень. К нему эти следы ведут. К нему эти ноги несут. Возводи же память на горы. Оттуда приходит помощь.

Что есть Лотова жена? — След. Куда она тебя ведет? — Туда, куда сама идет. Идет туда, куда смотрит. Куда смотрит, там ее мысль. Она оглянулась в Содом. Жена и Содом есть то же. Содом значит то, что тайна. Вот куда жена привела — в Содом. А Содом куда ведет? Туда, куда дым восходит. Дым его восходит в небо. Дым его поднялся вверх. Дым, чад, дух, мысль, толк есть то же. Видишь? Куда ведет Содом? Жена и Содом суть ноги. Видишь, что идут на горы? «Се на горах ноги?..»

Но и гора след есть Божий, а куда она возводит? — На Сион гору возводит. Но Сион — гора земная. Она возводит к небесной. Сион на город взирает. Небесная гора на весь мир. Там-то твой Лот обитает! «Гора Сион, в нее же вселился ты». Где же наш Сион небесный? Солнце на весь мир взирает. Вот тебе гора небесная! Солнце истинный Содом есть. Лотова есть жена солнце. В сем болване Лот скрылся. Видит его память чистая. Зрит на него святая вера. Солнце — Содом, а он Сигор. Солнце — жупел, он фимиам. Солнце —ад, а он роса. Солнце западет под землю. В память вечную будет Лот. Он тебе отец и жених. Купидон и ветхий днями.

Примета 1-я О НАСТАВНИКЕ

Приходить море это, великое и пространное, за руководством ангелов Божиих должно. Таков вождь был Рафаил Товии.

Ангел, апостол ли, истинный богослов - одно и то же. Но почем знать, кто от Бога послан? Слушай Иеремию (гл. 23, ст. 22):

«Если бы стали в совете моем слышаны, сотворили бы слова мои и отвратили бы людей моих от пути их лукавого и от начинаний лукавых».

Видишь, что посланник от совета Божия есть тот, кто толкует к нравоучению, в первую очередь к вере, без которой и добродетель не добродетель. Таковы суть: Василий Великий, Иоанн Златоустый, Григ. Назианзин, Амвросий, Иероним, Августин, папа Григ. Великий и им подобные. Эти-то могли с Павлом сказать: «Мы же ум Христа имеем».

Богословие учит и нацеливает на самые тайные в душе начинания, советы и мысли. «Растлели и омерзилися в начинаниях». Начинание, начало, совет, логос и Бог есть то же. От совета или главы, как от источника, все наши дела наружу происходят. Если совет добр, то и плоды добрые.

Итак, богословие есть не иное что, как искоренение злых мыслей, или, как Павел говорит, начал и властей. Ведь если две сути человека, земное и небесное, в том же человеке, то и два начала: одно змиино, или плотское, другое Божие.

В плотском и земном небесное искореняет худые мысли, а на то место насевают слово Божие, семя всех добрых дел, о которых можно сказать: «Начал Иисус творить и учить».

Только любовь являет ангельский язык действительным.

Примета 2-я О СИМПАТИИ, ИЛИ СОСТРАСТИИ, МЕЖДУ ЧТЕЦОМ И НАСТАВНИКОМ

Начало всему и вкус есть любовь. Как пища, так и наука не действительны от нелюбимого. Итак, из помянутых ангелов надо избрать для себя одного, который больше прочих понравится. Откушать понемногу каждого из имеющихся. И вдруг к одному особую симпатию почувствуешь. Много всякой пищи приятной, но вкус разный.

Примета 3-я ОБ ОТВЕРЖЕНИИ СВЕТСКИХ МНЕНИЙ

Приступая к небесным оным писателям, должно принять очистительные пилюли и все старинные из глупого общества штампы и стереотипы так изблевать, как Израиль ничего не взял из разоренного Иерихона, а если что удержал, за то был казнен. Если в море для омытия идти, так на что удерживать мирскую грязь? Муж двоедушеный есть искуситель, дух любопытный хром на обе ноги, ни тепл, ни холоден. Муж невзыскательный есть неприятель делу, а Библия есть то тяжебное дело Бога со смертными. Сей-то род людей вопрошает Бога: «Жив ли в руках моих воробей?» «Жив, если не задавишь», — отвечал бог. «Не искусишь господа Бога твоего».

Примета 4-я О СТРАШНОЙ ОПАСНОСТИ В ЧТЕНИИ

Но поскольку, по Августиновому слову , не только в мирских делах, но и в самом рае слова Божиего скрыты находятся дьявольские сети, для того с великим опасением поступать должно, дабы при самом чтении и поучении в законе вышнего не путаться нам в сети лукавые по примеру Иудину: «По хлебу войдет в него сатана».

А вот те сети: сребролюбие, честолюбие, сластолюбие, тщеславие... Сии все духи возвращаются в землю свою, то есть к брюху и к плоти, откуда нас слово Божие вывести единственно намерено.

Сколь многих погубила грязь Лотова пьянства! Бесчисленных растлил яд Давидова прелюбодейства, а в старости его — мнимая дурь деволожества. Не менее яда в повестях о сыне его. Читаем о ревности Илии и острим нож на ближнего. Слышав о Иезекииной болезни, раздражаем страх смертный и наше суеверие. Богатство Иова — жадными, а благодарность Авраама делает нас тщеславными. Лазарево воскресение, слепых прозрение, свобода бесноватых совсем нас превращают в плотомудрствующих скотов? Самое это зерно Божие, то есть слово сие (вера), соблазняет нас, повергая на стихии внешнего мира. Отсюда-то уповаем на плоть и кровь святых, надеемся на тлень и клятву; обожаем вещество в ладане, в свечах, в живописи, в образах и церемониях, забыв, что, кроме Бога, ничто не благо и что всякая внешность есть тлень и клятва. Кратко сказать, вся Библия преисполнена пропастей и соблазнов. «Сей лежит на падение». И весь сей путь ее иерихонский воздушными осажден разбойниками. Скажем с Давидом: «На пути сем... скрыли сеть мне».

Слышал ты о мытарствах? Так вот они! Впрочем, они есть небыль. Помни, что Библия есть еврейский сфинкс, и именно о ней, а ни о чём ином написано: «Как лев, рыкая, ходит, ища, кого поглотить».

Помни, что опасное дело встречаться с Голиафом. Счастлив, кому удалось разодрать льва сего и обрести в жестком нежное, в горьком — сладкое, в лютости — милость, в яде — еду, в буйстве — вкус, в смерти — жизнь, в бесчестии — славу... Но как поговорка гласит: Бывает добро, да не всякому, как Иакову.

Примета 5-я О ЧТЕНИИ В МЕРУ

Весьма помнить должно увещание Сирахова сына: «Многие от пресыщения умерли». Затем, как можно, стараться в меру кушать, не обременяя желудка мыслей наших. Здоровый и чистый вкус малым доволен, а засоренная глотка без меры и без вкуса жрет. Для сего-то не велит Бог святить себе скотов, не жующих жвачку. Много жрать, а мало пережёвывать дурно. Кто не пережёвывает прочитанное, не будет благоученым.

Когда наш век или наша страна имеет мудрых мужей гораздо меньше, нежели в других веках и сторонах, тогда виною сему есть то, что шатаемся по бесчисленным и разнородным книг стадам без меры, без разбору, без гавани. Больной разных тварей беспокоит, а здоровый одною едою сыт. Скушай одно со вкусом, и достаточно. Нет вреднее, как разное и безмерное. Пифагор, разжевав один треугольник, сколько насытился? Давид, раскусив одну тень ковчега, сколько просветился! Даже скакал, играя. Разжуй одну преславную славу — и во многие обители Божиего сего лабиринта откроется тебе вход и выход. Преславная слава, слово Божие и мысли его есть то же. «Преславное говорилося в тебе, град Божий». «По всей земле слава твоя».

Раскуси одну только, например, сию славу: «Где труп, там соберутся орлы».

Или сию: «Птицы да умножатся на земле».

Или сию: «Слетели птицы на тела растесанные».

Или сию: «Семь юниц в юницах людских».

Или сию: «Очи твои как голубиные».

Или сию: «Не знаю орла, парящего к солнцу».

Или: «Твоим ли повелением возносится орел?»

«Поднял вас, как на крыльях орлих». «Призовет (Бог) из востока птицу».

«Голос горлицы слышен в земле нашей».

«Да станет солнце! — и стало солнце».

«Пока пришел, стал вверху, где был отрок». «Вознесет Самсон на верх горы ворота городские».

«Возьмите ворота, князья, ваши».

«Ворота сии затворены будут».

«Да хвалимый будет в воротах муж ее».

«Се лестница утверждена на земле».

«Железо не взойдет на голову мою».

«Всплывет железо».

«Что есть человек, как помнишь его?»

«Вознесется из земли жизнь его».

«Один я, пока перейду».

«Перейдем до Вифлеема».

«Не изойдешь, Бог, в силах наших».

«Премудрость в исходах поется».

«Возвеселись, неплодная, рождая».

«Созиждутся пустыни твои вечные».

«Дочери твои на плечах поднимутся».

«Будут цари кормители твои».

«Приступите ко мне, погубившие сердце».

«Ниже хребтов их и высота была у них».

«Узришь прошлое мое».

«Помни последнее твое».

«Полижут землю, как змии».

«Как ласточка, так запою».

«Был Ефрем, как голубь безумный, не имеющий

Мудрость» Или: Или:

«Кто перейдет на ту сторону моря и обретет премудрость»

«Звезды воссияли в хранилищах своих». «Сны узрят». «На забрала востекут». «Глубоко сердце человека, и кто познает его». «Вода глубока — совет в сердце мужа». «Человек, насади виноград». «Подобает вам родиться свыше». «Дал бы тебе воду живую». «Ангел господень возмутил воду». «Кто первый влазил... здоровый был». «Познается ими в преломлении хлеба». «Змия возьмут, языками заговорят новыми». «Встань и ходи. И, вскочив, стал и ходил». «Встань, спящий, воскресни из мертвых». «Даны были жене два крыла орла великого».

Кто развяжет хоть одну связь, В том блестит израильский глаз.

Кто премудр, тот и сохранит сие. То есть приметит, соблюдет, постигнет и размыслит. Когда слышишь сие: «Поминайте жену Лотову», не означает вспомнить одно то, что была жена у Лота. Сия такая пища есть голодная, тощая, не сытостная, худая, кратко сказать, пустой колос, и худая корова от сна фараонского и суеты мирской. Но должно размыслить и припомянуть то, куда ведет ум наш сей соленый болван? Что-то внушает нам невкусная и глупая сия корова? Не обращайся сердцем твоим в Содом алчной тлени и суеты, не опочивай здесь в смертной сени, но в будущее простирайся на гору с Лотом и так восходи, да постигнешь соль, и нетленную силу тлени сей, и славу воскресения ее. Да то, что посеяно в тлении, встанет в нетлении, да воспоешь: «Встань, слава моя!», «Когда един я, тогда перейду». И будешь блаженный тот странник и пришелец, о котором вопрошает прозорливый Варух: «Кто перейдет на ту сторону моря и обретет ее?»

То-то значит поминать: «Поминайте жену Лотову». То есть: разжуйте, раскусите, растолките, разбейте и сокрушите идола сего, раздерите льва, сего дьявола, и сыщите внутри его сокровенную еду и сладкий сон вечности, безвестную и тайную премудрость Божия, о которой Исайя: «В сокровищах спасение наше». Из двоих естеств состоит слово Божие. «Единое говорит Бог, но двойное слышно».

Две страны имеет библейное море. Одна страна наша, вторая — Божия. На нашем берегу колосья пустые, а коровы худые, по другую же сторону моря и колосья добрые, и юницы избранные. Наш берег и беден и голоден, заморский же есть Доброй Надежды гавань, лоно, или залив Авраама, место злачное, где весь Израиль пасется и почивает, оставив на голодной стороне содомлян. «Кто перейдет на ту сторону моря?» А вот кто: «И полечу, и почию». «Я уснул, и спал, и встал». Вот и девица: «Под сень его пожелал и сел». Почивай, душа моя, мудрая дева! Не бойся. «Если поспишь, сладостно поспишь».

О рай мой, рай! Мы тебя почитаем, но не разумеем. Ах, с толком нужно вкушать слово Божие, зубами сына Иакового жевать должно. «Иуда! Возлег, уснул ты, как лев». И не дивно: мог он разжевать и обрести себе сладость покоя. «Как рай сладости, земля перед лицом его».

И все таковые имеют Иуды зубы, о которых написано: «Как утро, разливаются по горам люди многие и крепкие, подобных им не было от века». «Праведник дерзает, как лев». «Поминайте жену Лотову!»

Вся тварь есть тень, привидения, а Бог есть дух видения. Вот тебе два Хвалынского моря берега: северный и южный.

«Поминайте жену Лотову!»

Слышишь мрачное привидение? Вспомни через сей мрак свет видения. Осязаешь нечувственный солёный кумир; для чего через сию примету не взойдет тебе на сердце соль нетления и вкус вечности? Видишь северный берег? Помяни на нем южный, невидный. «От юга придет Бог». Приготовь пасху. Ведь здесь не нажиться. Не ногами перейдешь, ни кораблем, ни крыльями. Сам Господь восхитит сердце твое и переставит от смерти к жизни, от буйства — в разум и суд. «Путь Господень есть суд и милость». Если взираешь на жену сию, почто прелюбодействуешь в сердце твоем? Почто успокоиться на плоти и крови ее мыслишь? Для чего не размыслишь, что плоть и кровь не есть царствие небесное, не есть покой и сладость, но мертвый сей болван, тень и привидение, а сия примета ведет тебя к метке своей, к мужу своему, дабы не с нею, но с ним тебе почить и насладиться. «Истребил ты всякого любодеющего от тебя».

Разве ж великое есть нечто муж ее Лот? О друг мой! Когда сын Авраама, велик есть человек Христос, тогда его ж племянник Авраам, малое ли нечто тебе кажется? О всем роде сем дерзновенно скажем: «Род же его кто исповедает?»

Лот есть оный человек, о котором написано: «В благовоние мира твоего течем». За ним-то чистые девы текут из северного берега на горы Кавказские, да упьются и почиют. «Упьются от тука дома твоего». Лот есть одного рода со смирною, то есть тук, или клей из ароматных деревьев. Вот премудрость! «Как смирна, издал благовоние». «Смирна, и стакти, и касия от риз твоих». Эллинский голос — стакти, а по-еврейски — Лот. Стакти не благой ли дух? А дух благой не то же ли, что Бог? Шабаш! Здесь почием! «И полечу, и почию». «Господь пасет меня». «На месте злачном всели меня». «Поминайте жену Лотову!»

О жена, жена! Ты и горесть, и сладость моя. Живишь и умерщвляешь... Если бы мы тебя так любили, как твой сладчайший муж Лот, как и Христос церковь свою, никогда бы мы не разлучали, которых бог сочетал. Тайна сия великая есть... А ныне, холодно и несмысленно любя, а бестолково и беспамятно поминая тебя, не вспомним о муже твоем, разделяя нераздельную двоицу и забыв совет Божий: «Сын человеческий, да не сотворишь детей по плоти».

И невозможно, чтоб сия Ева не вкусила смертных плодов и не породила детей в погубление тогда, когда станут с нею амуриться подлые, плотоядные и хамские оные сердца, которые описаны так: «Полижут землю, как змии, ползущие по земле».

«Узнай, как пепел, сердце их и прельщаются». «Враги его землю полижут». «Смерть спасет их». «Яд аспидов под устами их». «Гроб открыт — гортани их». «Возьми меня, Господи, от человека лукавого». «В сердце и в сердце говорили злое». Как так? А вот как! Принесли с собою злость в сердце своем, затем не нашли доброты и в сердце жены Лотовой, кроме слов потопных и языка льстивого, с которым пришли. До доброты же оной, как сокровенной, не добрались. «Вся слава дочери царевой внутри».

И это те содомляне, бродящие по околицам города. «Преславное говорилось в тебе, град божий». «Мария соблюдала все слова в сердце своем». Да как же им и найти? Ведь «глубоко сердце», а тем более этому человеку: «Взойдет из земли жизнь его». А их дело ползать и кушать землю все дни жизни своей. Смерть им — хлеб, а мать — ночь. «Взалчут на вечер и обойдут город». «Проклят ты паче всех скотов!» «Проклят Ханаан-отрок!» «О несмышленая и косная сердцем!»

«Поминайте жену Лотову!»

О прекрасная моя и благословенная в женах, неплодная! Не могу в сытость намыслиться о тебе — столь сладка мне память твоя, память Лотова. Семь мужей и 7000 имела ты и ныне имеешь, но все прелюбодеи, кроме сына Товитына, а Рафаилова друга Товии. Сей накадил невестник и ложе твое фимиамом и благоуханным чадом, восходящим из сладчайшей памяти о муже твоем, да в память вечную будет праведник, переспал с чистою невестою не зазорно и целомудренно, вне бесовского идольского смрада, обретя, как в рыбе печенку, внутри царской сей дочери славу ее, касию и стакти в ризах ее; вырастил детей не в рабство, но в свободу, которые не от похоти женской, не от похоти мужской, но от Бога родились, как сделал оный пророк: «Отныне детей сотворю, которые возвестят правду твою, Господи, спасения моего». «Я уснул...» Скажите мне, кто у вас человек, боящийся Господа? Кто? Не Ханаан-отрок и хлопец, но прямой муж оный: «Господь с тобою, муж сильный».

Есть ли кто из числа оных мужей? «Мужи, любите своих жен». «Я же говорю во Христа и во церковь».

Так возлюбите со мною неплодящую сию! «Возвеселися, неплодная, нерождающая!»

Если ж сия не нравится, кроме нее суть множайшие дочери царские. Какие? А вот оные: Иудифь, Руфь, Рахиль, Ревекка, Сарра, Анна, мать Самуилова, любезная Давиду Авигея, Далила Самсонова, Фамарь, Есфирь. А Еву ты забыл? И не читал ли ты, что ангелы Божии амурились с дочерьми человеческими? Сии-то девочки согревали старость Давидову. С теми же любился и сын его, и в одной хвалит всех в конце притчей. Все сии жены амурятся и рождают не на дольних северных берегах и полях, но на горних стремнин черкесских верхах, в беспечных местах райских; и о сих-то оленицах спрашивает бог у Иова: «Уразумел ли ты время рождения коз, живущих на горах каменных?»

Там-то обновляется орляя юность Давида. Возрастают новые рога и ему, и козам. Так и евангельские оленицы: Елисавета и восшедшая в горнее Мариам. Туда же поднята Петром и Тавифа, то есть серна, сайгак. Туда отсылает ангел и мироносиц. Кратко сказать о всех: да не растлится девство их. «Даны были жене два крыла орла великого».

«Поминайте жену Лотову!»

Что ж ты думаешь, о амурник мой? «Не суть советы мои, как советы ваши». Знай, друг мой, что Библия есть новый мир и люд Божий, земля живых, страна и царство любви, горний Иерусалим; и, сверх подлого азиатского, есть вышний. Нет там вражды и раздора. Нет в оной республике ни старости, ни пола, ни разности — все там общее.

Общество в любви, любовь в Боге, Бог в обществе. Вот и кольцо вечности! «От людей сие невозможно».

Брось думать, что Ева — старуха или чужая жена. Сии думы суть от берегов содомлянских. «Гроздь их — гроздь желчи». Сей-то корень вверх прозябает, многих оскверняя. И не многие ли осквернились, прочитав Лотово пьянство? «Все же чистое чистым». «Но осквернился их ум и совесть».

Плюнь на бабские и детские сказки, неверными чтецами и на ложь, плотоядными змиями отрыгаемую, растлившими Еву, обращающими лукавое свое вспять в Содом око, на свою блевотину. «Взалчет, как пес».

А ты, друг мой, поспешая и не осматриваясь ни вправо, ни влево, иди в горнее со тщанием, куда тебя зовет и не обманщик змий, но прозорливый Захария. «О! О! Бежите от земли северной». И Исайя: «Отступите, отступите, изыйдите отсюда». «Приди, да покажу тебе суд любодейцев великих». «Как от вина ярости любодеяния своего напоил всех язычников». «О град крови, весь лживый, полный неправды... Голос бичей и голос тряски колес, и конника текущего, и колесницы шумящей... Открою прошлое твое к лицу твоему и покажу язычникам срамоту твою и царствам бесчестие твое... Положу тебя в притчу... Низвергну на тебя оглушение по нечистотам твоим». «Падет, падет Содом». «Поминайте жену Лотову!»

Но, о друг ты мой! Прежде приберись и приготовься для Синайской оной горы, дымящейся сладким дымом нашего Лота. «Христово благоухание мы есть». Пожалуй, будь мудрою девою, если хочешь быть в Кане Галилейской и преображенного из гнусных сих (мочащихся к стене городской) псов мочи и жезлом моисеевским услажденного насладиться муста. Заплачь, о Иеремия, как «оскудели добрые девы». Но ты веселее воспой, о Исайя!

«Святися, святися, горний град!» «Возведи окрест очи твои и гляди». «Се дочери твои на плечах поднимутся». «Какие суть? Они, как облака, летят и, как голуби, с птенцами ко мне». «Отворятся ворота твои всегда. Приложится к тебе богатство мирское...» «Радуйся, пустыня». «Кто даст мне крылья? И полечу...»

Да как же тебе к веселью оному и к горнему добраться браку? Как приступить к неосязаемому Кавказу и взлететь на стремнины его? «Превращу трудное для него в легкое». «Дам им путь новый и пойдут». Какой путь? Никогда ты его не узнаешь. Как же? Скажу. Если кто не рожден породою с вышней оной страны, не может найти оного пути и взойти в горнее. Помолчи с глупым вопросом Никодимским. Плоть, трижды рожденная, есть одна грязь и один тот же земной болван. Но нужда в том, когда глиняная твоя природа зачнет, примет и вместит, как нива зерно, горней породы и новых людей семя. Слушай, семя, сеемое по роду. Слышь, по высокому оному роду. «Род его кто исповедает?» Вот тогда-то рожденное от духа есть второе, новое и инородное, сверх от плоти рожденного, сказать моисеевским стилем: «Человек — человек», то есть душевный вкупе и духовный, не всем знакомый: «Я, который говорит, от вышних есть, вы же от нижних». Вот в чем, повторяю, нужда! Чтоб из навозной твоей кучи блеснул алмаз, а от песчаной твоей горы откатился оный краеугольный камень. Дабы болото и грязь твоего трупа прорастили былие травное, выпускающее семя по роду божественному. Дабы полевые и дубравные лилии и благовонные кусты возникли из земли и сверх земли твоей. Да кости мертвые твои прозябнут, как трава, и созиждется стень телишка твоего, и пустыня твоя вечною в роды родов. Сие-то есть второй раз родиться, то есть свыше, и обрести в себе то, что быть никогда не начинало, но ты глухо только слышал о том без всякого вкуса, а на сердце тебе оно не всходило, и ты того не ждал, не думал о том, а если думал — дума твоя похожа была на беззубого младенца, обращающего в устах своих самый благородный из соломоновских садов орех, но не по зубам своим.

Если же кому пришло время и удалось раскусить самого себя, то такой в горнице своей и на мысль не восходившее, выше всякого воображения вырыл золото. Какое? Такое. «Золото оной земли доброе и там анфракс». «Радуйтесь со мною».

Тогда сердце делается доброю нивою, падает и приемлется вечности зерно, а плоть, как поле цветами и как сухая в кустах палка, процветением весенних ветвей, будто орех, наполняется зерном этим: «Я хлеб животный». «Я цветок полевой и крын удольний». «Вознесла земля былие травное». «Цветы явилися на земле».

Во время оно свыше второе рождены бываем чистою девою, зачавшею и вместившею того, кто есть только один и один святой. «Се раба господня». «Господи, во чреве зачал, и поболел, и родил дух спасения твоего». «Слово плотью было и все лилося в нас».

Разумей же мне и памятуй отныне, богословское создание человека этого. «Создал бог человека».

В горней республике все новое: новые люди, новая тварь, новое творение — не так, как у нас под солнцем, все ветошь ветошей и суета сует. «Все дела его в вере». В творениях рукой твоею поучался». «Творящий ангелов своими духами». «Сотворю, и кто отвратит?»

Слушай же! Да напишется сие перстом Божиим на сердце! Сотворение человека есть то второе рождение. Оно бывает не тогда, когда содомский человек из плоти и крови, и будто из брения и грязи горшок,, зиждется, слепливается, образуется, изваяется, стоит, ходит, сидит, машет; очи, уши, ноздри имеет, шевелится и красуется, как обезьяна; болтает и велеречит, как Афродита; чувствует, как кумир; мудрствует, как идол; осязает, как преисподний крот; щупает, как безокий; гордится, как безумный; изменяется, как луна; беспокоится, как сатана; научится, как паучина; алчен, как пес; жаден, как водная болезнь; лукав, как змий; ласков, как крокодил; постоянен, как море; верный, как ветер; надежный, как лед; рассыпчив, как прах; исчезает, как сон... Сей всяк человек ложный: сень, тьма, пар, тлень, сон.

Когда же бывает прямое сотворение человеку? Тогда, когда второе рождение. Не дивись сей славе и сему слову: Подобает вам родиться свыше».

Бренный кумир ограничен, заключаем теснотою. Духовный же человек есть свободен. В высоту, в глубину, в широту летает беспредельно. Не мешают ему ни горы, ни реки, ни моря, ни пустыни. Провидит отдаленное, прозирает сокровенное, заглядывает в преждебывшее, проникает в будущее, шествует по лицу океана, входит дверьми запертыми. Очи его голубиные, орлие крылья, оленья проворность, львиная дерзость, горлицына верность, пеларгова благодарность, ягненково незлобие, быстрота соколья, журавляя бодрость. Тело его — адамант, смарагд, сапфир, яшма, фарсис, кристалл и анфракс Над главою его летает седмица божиих птиц: дух вкуса, дух веры, дух надежды, дух милосердия, дух совета, дух прозрения, дух чистосердия. Голос его — голос грома. Нечаянный, как молния и как шумящий бурный дух. «Где хочет, дышит».

Господи! Сей ли есть человек оный, какого ты помнишь, поставив его над делами рук твоих? Люба тебе память праведника сего. Мило поминать его при жене Лотовой. Хочешь положить и на наше сердце имя и память его. Сего ради низвел ты его пред очи наши, одетого в болванеющую кожу нашу, да прославишь у нас и сына и того же брата твоего, ниспосланного на спасение наше. Но мы не угадали и вместо него самого разделили себе ризы его по моде Пентефриевой жены. А мода сия оттуда, что содомляне одно осязают осязаемое, лишены Исааковой догадливости, обоняющей от сына своего ризы благоухание Лотово. Сею модою мы прельщены: ни Лота, ни жены его не узнали. Сего ради сия бесплодная прямо неплодящей нам была, когда мы со Исавом на содомском поле охотою забавлялись, не на горах с Иаковом, забыв совет пророка Наума: «Не касайся охоты». Слушай, о град крови: не касайся охоты. «Видел и се муж один». «Вознесется великолепие его превыше небес». «Помышления сердца его в род и род».

Вот тебе второе рождение и прямое сотворение! «Дух святой сойдет на тебя...», то есть неосязаемый, второй, новый, вечный, словом, скажи: «Последний Адам в дух животворящий».

Когда «все дела его в вере», тогда и человек, Богом сотворенный, есть неосязаемый. Дух духа творит. «Рожденное от духа дух есть». Слепота содомская свое, рожденное от плоти, осязает, в даль не простираясь, но исааковская вера, осязая сыновнюю ризу, обличает невидимое сверх осязаемого и при глухом болване, в плотских очах болванеющем, возводит голубиное око на нечто превосходящее и, присовокупляя к подлым и гнилым мыслям высокие и прозорливые, насыщающие сердце мысли, будто высоковысоко востекшие и на пространстве горних небес гуляющие, приманывают к поверженному сему стерву орлий птенцы, соколы, кречеты, вороны, дабы не пожерла, как во сне фараоновом, худая стервяга содомская чистой и избранной юницы и девы премудрости божией, но вместо того мертвенное животом и смрадная содомская пища да будет пожерта славою нетленною, силою воскресения и высокими вечного мыслями, будто бы свыше налетевшими орлами. Вот!. «Где ж труп, там соберутся орлы» — герб наперсников. Вот что есть! «Птицы да умножатся на земле».

Разумеешь ли ныне сие: «Призовет с востока птицу»? Или сие соломоновское: «Око, ругающееся отцу и досаждающее матерней старости, да выклюют вороны и орлов птенцы». «Как орел, покрыл гнездо свое и на птенцов своих вожделел».

Сей горний орел перерождает нас, творя из плоти духов своих, из несущих — сущими, из скотов и зверей — человеками; зародившись в болване нашем, как в орехе и колосе зерно, а в ягоде виноградной сот сладкого муста. «Закон твой посреди чрева моего». «Посреди вас стоит, его же не знаете». «Се дева во чреве приемлет».

Не из стороны он приходит и не из плотских сплачивается сетей вечный, цельный, но в нашей же плоти, будто светозарная искра в кремешке утаиваясь, напоследок во время свое, как лилия на ниве и как в безводной пустыне источник, является. Его точно преобразует оный райский родник: «Источник изошел и напоил всех».

И в сию точно цель пускает Исайя стрелу следующую: «Кости твои утучнеют и будут, как сад напоенный и как источник, в котором не оскудеет вода...» «Кости твои прозябнут, как трава, и распустятся, и наследуют роды родов. И созиждутся пустыни твои вечными, и будут основания твои вечные родом родов. И прозовешься создателем оград, и пути твои посреди упокоишь».

Задивилась, услышав о сей воде, самарянка. Просит ее от учителя, возжелав ее с оленем Давидом. «Кто меня напоит водою?» Не содомскою, но из вертепа вифлеемского, из росы, высот и красот Иосифовых, от гор Аермонских, сходящей на бороду Аарона и на все отребы плотские, да сбудется во благое: «Реки из чрева его потекут».

При сем человеке исчезает в нас слепота и насморк, а нос ей — обоняние и догадливое оное Исаака чувство, могущее обонять Лотово кадило, делается высоким, как соломоновская пирамида, просто скажу, Библия, которой он, как родственнице своей, говорит: «Войди в сад мой, сестра моя, невеста»; «Кто сей скрывающий от меня совет, содержащий же слова в сердце? Меня ли мнит утаиться?»

Сей муж, зачатый от тебя, чистой девы, без мужа рожден же, а не сотворен от Бога без матери — дух от духа, свет от света, оставляет вас, родителей своих, и прилепляется к жене своей, сей сущий Лот вскричал от радости: «Се ныне плоть от плоти моей, и, будто вино в чашу изливается, да будут оба в одно». «Отвори мне, сестра моя». «Врата сии затворенные будут и, кроме него, ни для кого, кто смертные суть, не отворятся». Вот кто открывает нам путь в горнее. «Знаю человека, прошедшего небеса».

Он не только на неприступные прямо верхи гор Кавказских, но на небо, даже до Сатурна и в самое солнце восходит и нисходит. Не думай: «Как сей говорит, как с небес сошел?» «Не ропщите между собой». «Я дверь».

«Поминайте жену Лотову!»

А когда прекрасное это дитя еврейское задушится или потопом змииных блевотин, или злобою иродскою, тогда не только Рахиль и Иудифь остаются вдовами, но и все дочери иерусалимские рыдают, лишены жениха и брачных одеяний. Не думай, будто плач Иеремиин смотрит на нижний град, а не на вышний, библийный, на мать нашу. «Да плачу день и ночь». «Как отнялася от дочери сионской вся красота ее». «Любодействуют все». Тогда-то прекрасная сия невеста тоскует, мечется, бегает, ищет его: «Взыскал его и не обрел его». Напали-де на меня содомляне, тень осязающие, били меня, поязвили меня; довольны негодяи сии негодные тем одним, что содрали с меня одежду, разделили ризы мои между собою, но не обоняли из риз моих сладости и желания моего, цвета моего, благоуханного мира жениха моего Лота!

Отступите от меня в пламень и жупел содомского сладострастия вашего, о любодеи! Бежите от меня, землеядные змии, псы, мочащиеся к стене городской, плотожадные звери, вепри дубравные. Жрите терние и волчец. Вот по губам вашим салат! Райский куст не для ваших ноздрей. Зубы ваши Агарины, очи Лиины, уши аспидовы, ноздри и нос свиной и дурен, не могущий слышать духа Божьего ни в райских цветах, ни в святая святых, ни в столпе облачном, ни в столпе соленом, ни в пирамиде ливанской... «Смотрел направо и во взглядах и не был знающим меня». «Воззрел, и се не было человека, и не видел мужа, все уклонилися в Содом, ненужные были до единого».

Где ты, о человек, человек? Яви мне вид твой и услышав, ответь мне голосом твоим, ибо уязвлена я любовью чистою, нетленною, целомудренною. Изведи из темницы содомской. Освободи твоего племянника от плена, верный человек Авраам, да идем в горнее со тщанием и там, на горнем месте, насладимся, новые люди, новым вином и почием.

«Поминайте жену Лотову!»

Умейте, други мои, поминать жену Лотову. Когда в Божиих книгах читаешь: пьянство, наложничество, кровосмешение, амуры и подобное, не мешкай на содомских сих улицах, но проходи, не задумываясь на них, и на пути грешных не стой. Ведь Библия не к сим улицам, а только через сии улицы ведет тебя в горние страны и чистый край — не в плотские мудрования и исходит к вечному. Библии нет нужды до брюха, до нижнего сего нашего бога, ни до брака, ни до царя плотского. Она вся в вышнем Боге. Неужели ты и в сем не слышишь вкуса слова? «Премудрость в исходах поется» или: «Не упивайтеся, но беседуйте в проходах, сиречь в пасхах». Да! Сия Лотова басня издревле портит чтецов с неомытыми их руками и ногами, раздражая в них плотоугодие, и на нее-то перстом показывает Павел, чтоб не упивались вином, но под видом вина напивалися бы духа Божьего и вина нового завета, не содомского. Вот причина омытия ног пред таинственною вечерею! Так же и Моисей Израиля приуготовляет к съедению пасхи, дабы в походном одеянии, препоясанны, стоя и в шлемах, и с жезлами пасху вкушали. А что значит сия церемония? То, что Библия есть пасха, проход, переход, исход и вход.

Что же далее? То, что Библия есть книга и слово, завещанное от Бога. Ба! Да то, что ты мне говоришь, и бабушка знает. Так ли? Так точно. Знает это всякая дура. Так теперь из уст твоих же сужу тебя. Для чего ты не сидишь дома, когда сей день не твой рабочий есть, но суббота Господу и Богу твоему? На что ты из твоего гнусного домишка дрянь и рухлядь таскаешь в субботы, в покои, в чертоги, в горницы и обители Божий? Зачем суешься с твоею бедностью и смрадом во град вышнего? Забыл ты то, что и бабы знают? Не пришло на память, что Библия есть храм вечного славы, а не плотской твоей дряни? Для чего ты там находишь пьянство, мотовство и твои амуры? Не сие ли есть осквернять субботу, преблагословенную сию субботу. Ей, оскверняешь, когда вводишь рабское иго и тяжкую работу в страну совершенного мира и свободы. Пожалуйста, уцеломудрись. Разуй твои сапоги дома, омой руки и ноги, оставь твое все тленное и переходи к божественным. Пасха! К сему переходу Библия тебе есть и мост и лестница. Пасха! Там тебе воздастся вместо тления все нетленное. Пасха! Вкусишь, чего око твое не видело и на сердце тебе не всходило. Пасха! Если она бьет тебя в щеку, оборотись второю, южною стороною к ней моря. Пасха! Если благое воздаешь ей за благое, не великая еще благодать в тебе. И заблуждаемый чтец то же творит. Но если злое тебе представляет, а ты вместо того нашел ей благое, тогда-то ты сын вышнего и сия-то есть пасха. Представляет ли тебе и похваляет в Лоте пьянство? Помяни, что наше пьянство злое, а Божие доброе.

Пасха! Мать твоя Библия ничего не хулит, кроме твоего, и ничего не хвалит, кроме Божьего. Пасха! Хвалит ли змия? «Будете хитры...» Помяни премудрость Христову. Он сам змий есть. Пасха! Советует ли все продать, а купить меч?

О младенец! Не поминай о твоем мече. Это тот кинжал, которым сквозь брюхо пронзил внук Ааронов Финеес израильтянина, блудодействующего с мадианкою, — одним ударом и его, и ее.

О чтецы мои, чтецы! Да даст вам Господь мой кинжал сей, дабы Лотовой жены сей, с бесчисленными любопытствующей, пресекся яд и вред. Да пронзит ложе сна блудницы сей, даже до костей и мозгов ее, тончайший, острей силы и духа Божия! Пасха! Величает ли она перед тобой солнце, луну, звезды, радугу, цветы, травы, деревья, птиц, рыб, человека — властелина всех тварей оных, в светлой Господней седмице созидаемых? Пожалуй, онемей на время с подлым твоим миром и со всеми смертными смертных писателей коперниканскими системами. Оставь сей весь физический гной и моль глупым и сопливым девам. А сам кушай с Иезекиилем благоуханный опреснок и сытоносную манну священной пасхи Божией, переходя от земли к небесному, от осязаемого к неосязаемому, от нижнего, тленного, в мир первородный. Пасха! Повели так, как Навин Иисус, и скажи солнцу: «Останься в твоем мире! Теперь ты мне не нужно. Я иду к солнцу, лучшему тебя. Ты питаешь, просвещаешь и согреваешь раба моего, плотскую систему. Но то незаходящее солнышко самого меня, мой центр, мои мысли, мою сердечную бездну, ничем видимым и осязаемым не удовлетворяемую и волнующуюся неукротимым бешенством свирепой жажды, шире всех Коперниковых миров, насыщает, услаждает, утишает и утешает полно».

Пасха! Да станет солнце на западе! Да воззрит сердце твое на новый свет, вызванный из тьмы и мрака, из солнца вечернего, воссиявший над ширью небес бездною сердца твоего! Да памятует память твоего сердца, чего не видит твое тленное око! Господи! Что есть свет твой, напоминаемый нам заходящего солнца монументом? Скажи мне. «Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое есть, да разумею». Открой мне: на какой конец ведет нас и куда сей день наш, сие солнце наше? Разъясни мне, какое есть и что значит число дней наших, число седмицы, бедной сей седмицы дней наших сих? «И был вечер, и было утро...»

О несмышленые! Сколь мы косны и тупы в разумении пророческих песен! Но сей ли есть преподобный образ, чтобы изобразить преподобного мужа? И чтоб поставить всемирное сие око символом недремлющего ока? Вот он этот муж: «Господи, что есть человек, как помнишь его?»

Пророки уподобили его нашему солнцу. «Человек суете уподобился». Не горнее ли царство Библия? Не он ли царь блаженной страны живых? Не сему ли власть на небесах и на земле? Не он ли судия над делами рук Божиих? Не он ли начало и кончина всей Библии? Не он ли в солнце положил селение свое, одеваясь светом его, как ризою? Не он ли пядью измерил седмицу дней наших? Не он ли премудрость, создавшая себе дом сей семистолпный? Не его ли поет солнце и песнь оная: «Пребудет с солнцем». Его-то небеса проповедуют, ему-то слава в вышних сих фигурах, он-то есть день, источник вечности, ни в высоту, ни в глубину, ни в широту не ограниченной, наполнившей и носящей всяческое до последней жилки и волоса. Сему-то дню, дню великому и дивному, наш день уподобляет слово, и слово благое. Сей наш день есть икона и картина, есть образ для оного, море и кит, Иону уподобляющий.

«Се вам знамение». В сих солнечных ризах, в сей плащанице и пеленах обретете младенца, великолепнейшего всех сынов, сына этого: «И се, звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, [как] наконец пришла и остановилась над [местом], где был Младенец».

«Се благовествую вам радость великую! Благовествую от ветхого дня — новый, от плача — вечную радость. Вострубите, небеса! Благовестите и вы, други мои, благовестите день от дня».

Возрадуемся и возвеселимся в сей день! Не в худую сторону завело ты нас, о солнце наше! О ты, огненный херувим! Колесница нашего нового человека. Довезла ты нас, колесница Божия, туда, куда довела волхвов звезда.

Прочие на сей колеснице не сыскали ничего, кроме физического болота и своей плоти. Сами на ней сели и на конях ее, будто на твердом чем. Затем и погрязли в огненном сем море солнечном, в содомском сем огне и жупеле. Мы же, призвав имя Божие и оного Исайина человека: «Царя со славою узрите, и очи ваши узрят землю издалека», — добрались с Израилем до гавани, до твердой гавани южной стороны, оставив колеснице гонителей со всадниками их в потопе вод многих, воспевая Господу нашему песнь победную. «Сии на колесницах, а те на конях». «Погрязли, как олово в воде».

Оставайся ж ты, колесница себе! Теперь ты не нужна, когда довезла к тому, кому имя восток, и довела нас туда, «где было дитя». Он тебе велит: «Да станет солнце». И стало солнце.

Вот так-то подобает вкушать пасху и в исходах насыщаться премудростью. Беседовать в проходах!

Пасха! Таким образом встречайся и с луною, и со всею дрянью созидаемых тварей, натасканных в седмицу. Не трогай клятвы иерихонские, секи с Навином всяк язык безбожный, даже до предела. Все то язык, что клятва, все клятва, что плоть, и все то плоть, что тень, знамение, образ или предел... Слышь! Секи, не щади ничего. Заколи с Петром всякое там дыхание, брось мертвое, кушай живое, скверное скверни, а святи святое. Один свят, один Господь. «Утром избивал все грешные земли...»

Делать беззаконие есть то: духовное превращать в плотское, а Божие дело в человеческие и физические сплетни; портить мать нашу общую Еву — Библию, жизнь нашу по-змииному. Для себя-то все освятил Бог, почто к себе влечешь, о змий? Почто разоряешь, что сотворено, о убийца? Плоть — ничто же, и все плотское есть идол и ничто. Сделай духовным — вот истина! Вот дело! Вот сотворение! Сотвори ангелов — духов, а не плоть. Все то ангел, что служит Богу, все то служит, что хвалит, все то хвалит, что для него собрано, сделано, посвящено. Слушай все и сотвори все, тогда ты мне муж мудрый, основавший себе храмину на камне, не на песке. Вот твердость! Пасха! Слышишь воскресение? Не суйся с твоим! Слышишь рождение? Забудь твое! Слышишь о дочерях Лотовых? Не поминай людей и дома отца твоего. Проходи, о дочь моя, далее, приклони ухо твое гораздо. Пророки тебе твоим языком говорят, да не о твоем, подлыми и ветхими речами, да новое и премудрое. Проходи твое. Исходи к доброму. Вот что значит: «Премудрость в исходах поется». «Исходы мои — исходы жизни».

Вознесись хоть к солнцу, как орел, и солнце есть тлень и ветошь, а ты все то же летишь по воздуху. Сего орла гнушается Соломон: «Не знаю орла, парящего по воздуху». Не только все под солнцем, но и само солнце есть ветошь и суета. Мирская система всякая есть идол Деирского ноля, а златая глава его есть то солнце. Доколе ты в мире, дотоле в суете, а не в исходе Божием с быстрозорным тем сопутствующим орлом, о котором, как о любезном, вопрошает бог Иова: «Твоим ли повелением возносится орел?»

Все подлое и все низкое, кроме Бога, и не можешь похвалиться с Павлом: «Не зря бежал». Поколь ползешь со змием, Соломону ненавистным, по камню и по стихиям физическим, а с орлом, имеющим око совиное, летаешь по осязаемому воздуху. «Всякая плоть — сено».

Возлети сверх стихий, пролети всю воздушную бездну, вылети со всей тлени в незыблемую твердь вечности, вот тогда-то ты находишься в исходе Израилевом, от рабства физического, бедного, сокрушенного. В то время воспой с Аввакумом песенку сию: «Господь бог мой, сила моя, и учинит ноги мои на совершение, и на высокое возводит меня, которое победить мне в песне (поющей) его». Видишь? Сколь высоко восходят пророческие музы! Приметь и разжуй сие: «Победить в песне». То есть взойти туда, куда Божия муза ведет. Так и римляне говаривали: «Ascen-dere, superare montem».(Восходить, подниматься на гору). Сие-то значит представлять горы, дабы физическая тень Лотовой дочери не мешала, дабы не затеняла вере, орлим оком, будто через телескоп, прозирающей отдаленное и высокое, но везде сущее — свет, за тьмою светящийся, поверх холмов, из средины потопа возникающих; землю и гавань израильскую, обетованную, высокую, нагорнюю, залив, недра и лоно Авраамово, камень и дом мужа мудрого; горлицыно гнездо, возлюбленные селения Господа сил; субботу и шабаш многобедственному плаванию; кончину дней и завершение рыдания своего оный сказывает тебе, восход и исход, и пасху, которая была центром сладчайшей беседы между тремя оными собеседниками: Христом, Моисеем и Илиею на Фаворе. «Придите, взойдем на гору господню...»

Но, о Господи! Не возведешь нас вовеки на гору Твою нашею силою и мудрствованием, разве Твоею единою. «Не изыйдешь, Боже, в силах наших». Ты один дашь нам помощь. Исходы твои высокие исходят в живое, а мы все из физической смеси, плоть и кровь, дух, бродящий по мертвым стихиям, не обращающийся в горнее, разве в Содом. Кто ж взойдет? Ведь уготовляется желание и исполнение его от Господа. И орел Его же повелением возносится. Где же взять нам вторую волю, вторую душу, сердце и око?» Вот где: «Подобает вам родиться свыше». Тогда прочувствуем вкус в сем: «Премудрость в исходах поется».

«Поминайте жену Лотову!»

Если ты, друг мой, рожден уже свыше и особый естеством, так здравствуй ты, дочь Лотова! Радуйся, невеста неневестная! Слышь, дочь! Не забудь, что в стране, в царстве живых, нет возраста, пола и разности. Все там в Боге, а во всем многообразии есть Бог. Когда ты дочь, тогда и невеста, и мать, и сестра, а Лот тебе и отец, и жених, и сын, и брат, и наоборот. Исайя то невестою, то женихом является Божиим. «Как на жениха, возложил на меня венец». «Как невесту, украсил меня красотою».

Христос друзей своих называет вместе и матерью, и братом, и сестрою. Хоть Библия тебе, хоть ты ей дочь и отец, и брат брату, и друг другу, и сестре сестра. Соломон и женою, и сестрою, и братом, брату помогающим, называет премудрость Божию. У сего-то друга-соседа друг занимает во Евангелии хлеб для гостей. И не то же ли есть, что Давиду любезная Авигея приносит в дар несколько корзин, наполненных смоквами, гроздием и чисто испеченными хлебами? И не то же ли делает Мелхиседек Аврааму, Авраам же гостям то же своим? И не то же ли, что Давид, победив с Авраамом, по-Аввакумову, всю содомскую дрянь, в «Песне песней» Божиих и превзошед все стихии, всю же смерть поправ, взошел в Сион, по-Павловому, к оному на обед столу, от которого не имеют власти вкусить все осязающие содомляне, и не только сам насытился, но и неимущим охотникам раздарил хоть по одному блину сковородному? «Взошел ты на высоту, пленил ты плен...»

Кратко сказать, все, что похваляется о дружбе, о родстве, об угощении, о хлебе, о яствах, об одеянии, о доме и его украшении, о дарах, о виноградах, о садах и плодах, например: Иосиф дает пшеницу братьям своим, подлагает им золото в рубище их. Савская царица посещает Соломона и угощается. Ломаются хлебы в пустыне для голодных 5000. Дары от волхвов приносятся. Уготовляется царская вечеря и прочее. Знай, что все сие смотрит на пирование дочерей Лотовых и все есть сего ж корня отрасль, как поток источника. «Упьются от тука дома твоего». «Блажен, кто имеет племя в Сионе». «Блажен, кто съест обед». «Премудрость создала себе дом». «Пили же и упилися с ним». «Пейте из нее все». «Познан был им в преломлении хлеба». «Положите меня в яблоках». «Под сень его возжелал». Всем сим вракам вот куда исход: «Брат, от брата помогаемый, как град тверд». «Я брату моему и брат мне».

Смертен, не рожден свыше, не есть родственник Библии. Не может смертное сердце соединиться с божественным сердцем. Великое противострастие, то есть антипатия, какое между небом и землей, между дневною птицею и ночною, между сокрушаемым и вечным. Мысль или сердце есть то дух, владетель телу, господин дому. Вот точный человек! А тело? Есть устричный череп. Если сокрушаемы физические мысли и сердце, тогда человек есть мертвая стихия, прах и тень и ничто. «О Исайя! Узнай, что пепел есть сердце их».

О, сколь правдиво называет таких Библия мертвыми! Созидается же и воскреснет тогда, когда зародится в сокрушенном сердце сердце вечное и над темною ночных мыслей бездною воссияет солнце истины это: «Да будет свет». «Он и воссиял в сердцах наших».

Библия есть мысли Божии, сие есть сердце вечное, а сердце вечное есть-то человек вечный. «Помышления сердца его в род и род».

Не зря ли пророки, то есть видящие, живые и божественные сердца, грязь освещающее физическое солнце сотворили портретом, богочеловека образующим, то есть родник божественных мыслей и вечных лучей — сердце, восходящее над темною адских сердец бездною и невечерним светом просвещающее. Вот какие сердца могут наслаждаться Библией! Она им родная родня. Вечный вечного любит. Дух духа знает. Дух все испытывает и все глубины Божии. Дух чистый написал Библию, не иной, а тот же дух и сердце чистое разгадает ее и скажет: «Меня ли мнит утаиться?» «Открыл я брату моему, брат мой перейдет». «Обрел мужа по сердцу моему».

А как чистое и светлое, как полуденное вёдро, сердце есть истинный бог, так стихийное и пепельное есть нечистый дух. Князь-то он тонкий, но воздушный, когда же воздушный, тогда и стихийный, а посему и грубый и темный. Сей воздушный дух царствует во всех смертных, раз только рожденных, и, каков сам, такие и подданные и домашние его — враги человеку нашему. Сей есть царь содомский, дух слепой, стихийный, плотский, физический. Посему-то содомляне бродят во мраке, бьются о стены, осязают двери и прутся во весь опор к пиру, шатаются и бесятся, предстоят перед закрытыми дверями, исключенные. Но Лот о голодном их сердце, едящем все дни жизни своей пепел и воздух, не милосердствует, не хочет насытить душу тщетную и душу их алчущую, а пирует и угощает любезную родню свою ангелов, гостей, свыше рожденных и свыше пришедших Божиих людей. Сюда-то точно смотрел Давид, когда пел: «Зачем шаталися язычники?» «Предстали цари земные». Ищут плоти да любодействуют. Не вселится дух Божий в сердцах сих, и не вкусят вечери Господней. «Блажен, кто съест обед в царствии Божием».

«Поминайте жену Лотову!»

Полюбомудрствуем еще, о други мои, над сим болваном. Учитель наш не сказывает: «Осязайте», но: «Вспоминайте». Да не прелюбодействуем. Осязается плоть, а памятуется дух. Осязается прах, а вечность веруется. Рука ощупывает камень, а сердце наше памятью вечною обоняет смирну нетления. В особом слове Божием особым чувством особого в нас естества чувствуем особое, будто взирая на радугу, в ту же минуту за спиною видит наша память солнце, образуемое, как в зеркале, в чистейших водах небесных, и, когда очи солнечную тень, тогда ж и сердце, господин очей, самое мира светило вселенское. О Лот! Пасха наша! О сладчайший Лот наш! Веди нас, веди на горы твои! Мы на твою жену взираем, как на радугу, а тебя памятуем, о свет невечерний, над бездною сердец наших воссиявший! Памятуем памятью чистого и верного сердца, воспевая тебе с нашим Исаиею: «Путь Господен есть суд». «Уповал я на имя твое и память, ее же желает душа наша».

Воссел ты сверх жены твоей, как орел над трупом, как судия на радуге, судящий правду, и мир на мир ближним и дальним благовествуя, Христе Иисусе. Ты и плоть и дух. Ты и радуга, и солнце наше. Радуга, как солнцем образуемый невещественный образ ипостаси Отца Твоего. Солнце же, как лучи и сияние славы Его. «Царя со славою узрите, и очи ваши узрят землю издалека».

Труп наш сидит и почивает, а сердце наше течет. Переходит от трупа к Богу, от безумного к премудрому. Возлетает, как Ноева голубица, выше потопных вод всех стихий, да почиет на холмах вечности. Пасха Господня есть то суд, когда сердце перелетывает от тьмы к свету, от глупости в разум и суд. «Не воскреснут нечестивые на СУД».

Скажите мне, братья мои, чему подобна пасха наша? Подобна кораблю, плывущему в древнюю гавань острова Родосского. Ворота оной гавани — кумир. Ноги его суть столпы врат, а свод врат — то его чресла. Сквозь вздорные сии ворота между голенями исполина сего входили все корабли в гавань.

О друзья мои! Страшное и срамное встречает вас. Сей есть скверный идол — жена Лотова. Не убойтеся Голиафа сего. Его ж кинжалом заколем его. Любезный пророк Наум! Приди и покажи нам суть великой сей любодейцы. Вот пророк! «Открою прошлое твое к лицу твоему».

Не бойтесь: яд смертный сей не повредит вашего чистого сердца. Сей василиск лицом убивает аспидов, сей и лев в преддверии вреден, а за хребтом его — мир и дружба. Там почивает волк с агнцем без всякой опасности, и рысь с козленком, и лев с теленком, и медведь — товарищ быку, а молодой отрок — сосед пещере аспидской. Там смело на аспида и василиска наступишь, на льва и змия, не в язву, но в забаву. Дерзайте! Родилось нам дитя: нестареющийся наш Купидон. Он ведет нас за хребет. Хоть пойдем посреди сени смертной, хоть между голени сего исполина Деирского — не бойтеся — с нами Бог. Пойдем же теперь в гавань. Перейдем к Вифлеему. Там рождают не в бурях морских, не в яростных волнах и реках и не в стремлении текущих стихий, но на горних горах и плодоносных — плодоносные и чистые козы и оленицы. «Там родила тебя мать твоя». «Перейдем к Вифлеему».

Прощай, соляной столп! Прощай, скверное и дурное лицо! Прощай, любодеец, души и тела убийца! Оставайся немым, кумир! Отскочи от подобных! Откройте нам врата правды! Врата чистой девы, врата жены доброй! Жены похваляемого и брата, и мужа ее во вратах ее затворенных и запечатленных. Се новый наш Наум открывает нам последнее божественной пасхи! Вводит новое сердце наше в новый суд и разум, за прелюбодейственным лицом позади, за стеною сею стоящий. «Се сей стоит за стеною нашею».

К наличной истории, сверх бабьих басен и кроме смертоносных соков, открывает нам второе, чистое, нетленное, спасительное, последующее за ядом, потустороннее, последнее, вечное, Божие; да, не на лица зрящее, судимое, но испытываемое завесою сокровенное и дверью затворенное, да еще и что смертно изопьет, не повредится верное сердце наше. Где теперь твое, смерть, жало? Где ныне твоя победа, о адский исполин? Прошли сквозь огонь и воду. «Открою прошлое твое к лицу твоему и покажу язычникам срамоту твою и царствам бесчестие твое... Положу тебя в притчу, низвергну на тебя гнусь и мерзость по нечистотам твоим».

Нецеломудренная сия о Лоте басня есть притча и образ, скрывающий в нечистой тряпице своей пречестную жемчужину царствия Божия и закрывающий, будто ореховая корка, зерно. Сими-то орехами весь библейный рай, как родосские сады плодами, наполнен и преисполнен. «В сад орехов сошел».

Сколь услаждается в сем саду свыше рожденный человек! Как в зеркале, видно в соломоновской «Песне песней». О пречестный амур! О вечность! Пресладчайший и ненасытный муст! Едящие тебя еще взалчут; и пьющие тебя еще возжаждут. «Бог любовь есть». Посвящающий душу свою и размышляющий о вышнем законе премудрости всех древних взыщет и в пророчествах поучаться будет. Повести мужей именитых прочтёт и извития притчей поймёт. Сокровенное притчей отыщет и в гадания притчей вникнет.

Примета 6-я О ЧТЕНИИ В ПОЛЬЗУ ДУШЕВНУЮ

Видишь, друг мой, что многие добрые соки источило одно слово, с толком раскушенное. Библия есть точная луза. Вырви из сей лузы один орех, один только орех. Раскуси его и разжуй. Тогда разжевал ты всю Библию. Все сей лузы (орешник) орехи по шкурке ведь очень разнятся, а по зерну не говорю подобное, но то же.

Частицы разбитого зеркала едино все лицо изображают. А разнообразная премудрость Божия в различных в стовидных, тысячеличных ризах в царских и в сельских, в древних и нынешних, в богатых, в нищих и в самых подлых и смешных одеждах как лилия в тернии, сама собою всё украшая, является одна и та же. Ей! Она-то есть точный правдивый Морфей.

Как один змий, вьется, развивается в разные формы. Впрочем, не будем бесчинно и безмерно жрать слово Божие и тесниться с ним в солонку, если будем ждать, поколь само оно нам подаст свое божественное и невидимое под видом внешностей тело.

Ученый премного жрет. Мудрый мало ест со вкусом. Ученость, прожорство — то же. Мудрость же и вкус есть то же. Истинный вкус при здравии, а прямая мудрость при пользе. Нет лучше ничего, как истинная польза; и нет лучше пользы, как польза душевная. Польза душевная есть лекарство, пища и здравие сердцу. Здравие же — веселие. И что ж сего дражайшее? Все суета, кроме сего. Приживи мне хоть целый мир, все суета без радости. Здравие от многожорства, мудрость разнится от учености. Прожорство рождает болезнь, мерная же пища крепит. Не читай — да множишь порок! Читай — да заколешь порок! Если же любишь неправду, ненавидишь твою душу. Возлюби сам свою душу и будь блаженный самолюб, возлюбленный Соломону, о котором так воспевает: «Разумный праведник себе друг будет».

А сие тогда бывает, когда без всяких иных намерений для того только читаем, дабы очистить, просветить и укрепить душу нашу. Очистить от людских мнений. Напиться божественных и укрепиться против страстей душевных, против зависти, ненависти, гнева, скорби, смущения... А сим самым вместо сих тиранов воздвигнуть в себе царствие Божие, то есть духи спасительные, мирные, радостные. Сей-то есть блаженный оный книжник и грамотник, которого Христос, похваляя, равняет его с господарем.

«Всяк-де книжник, научившийся царствию Божию, выносит из сокровища своего новое и ветхое».

Мот, ветрогон гонит пустошь, а господарь — полезное. Симон-волхв тут ищет злата, а книжник — Духа Святого. Воистину не будет пророческими тайнами никогда обжираться тот, кто верит Павлу, что тайны ни полушки все-на-все не стоят, если им любовь Божия не будет предводительницею. Она основание и верх всему. Зачинается горьким крестом, кончится Христом, который есть мир, любовь и правда наша.

Примета 7-я О ВЕРНОМ ВОЖДЕ

Что в первом, то же самое и в последнем месте сказать должно, чтоб не избрать нам предводителя из числа тех, которые суть любители не духа, но сенно-письменного мрака и убивающих нас баснословных бабских историй. Такие-то повести называет Павел родословиями пустыми, иудейскими и бабьими баснями, душу не насыщающими. Таковые вожди любят внешнюю тень и на ней совершенно почивают, не возводя с Давидом очи в духовные горы к той царствия Божиего трапезе, от которой только одни поднявшиеся выше плоти высокие умы наслаждаются, каков был вождь Товии Рафаил. О сей трапезе сам хвалится Павел так: «Имеем алтарь, от которого не должны вкушать все, служащие тьме».

Называя себя служителем не письмозвонства, но духа и знающим Христа не по плотской истории, сам Христос называет их рабами, в том же доме находящимися, но о секретах господских не знающими. «От нас, — говорит наперсник, — произошли, но не были от нас».

Таковых во главе 9-й проклинает Иисус Навин. «Прокляты вы, — говорит, — и не оскудеет от вас раб». Да и как их не проклинать, когда они мешают отрокам Исааковым? Сии отроки с господином своим единственно трудятся в том, чтоб вырыть ключ чистой и фонтаном вверх бьющей воды. Роют, как в земле, в плотской истории, откидывая ее на сторону, как Моисей — камень от колодца, чтоб утолить жажду бедным овцам своего тестя. Но филистимляне везде мешают, везде землею закидывают и кричат: «Это земля наша!» Это по плоти должно разуметь, а иначе все сие есть привидение. Мечта... Но дети Исааковы не перестают почитать дух за истину, а всю плоть за суету и старые колодцы от грязи очищают, а новые на всяком месте копают, восклицая с господином своим: «Плоть — ничто».

На что нам родословие историческое? Какая польза? На что местоположение тленного рая? Какую душе нашей пользу принесет форма и мера ковчегова? К чему исцеление плотское? К чему воскресение тленное, опять в тлень обращающееся? Да опять работаем подлой плоти и страстям? Ей! Один дух нам вкусен и полезен, очищая, исцеляя, проницая в самые тайные начинания души нашей и мир нам рождая.

Но кажется, святой Иуда-апостол жестоко их оценивает. «Облака безводные — плоть, духа неимущая» и проч. Сии-то сеют расколы во всем мире. Спорятся о происхождении духа, о таинствах, о вере, о обрядах, о ангелах, о мытарствах, о блаженствах и проч., враги креста Христова и заповедей Его животворящих.

Конец. И Богу слава.