Посплю и встану

Пару минут назад, словно из переполненной чаши, поток ярко оранжевого света хлынул из солнца на улицу, и теперь дома и деревья затопило по самые макушки. Окружающее стало каким-то не чётким, как под водой. Вечером воздух будто уплотняется, всё вокруг принимает оранжево-золотой оттенок, и кажется, можно физически ощутить погружение. С каждой минутой света становится всё больше и больше, и вскоре земля окажется так глубоко, что станет темно, как на дне океана. И сегодня, в этот прекрасный летний вечер меня не покидает ощущение, что я совсем иной человек. Не могу с уверенностью сказать кто именно, но почему-то мне кажется, что у меня есть черные густые усы и длинные черные вьющиеся волосы. И глаза мои вовсе не голубые, а карие, глубокого насыщенного цвета, почти черные. И меня непрерывно мучает жажда, но я никак не могу понять чего именно. Это вынуждает меня бродить по комнате взад и вперед, то ускоряя, то замедляя шаг.

Я вошла в комнату к своему больному дяде. Она была довольно большой, справа стоял диван тёмно-зеленого цвета на изогнутых коротких ножках из тёмного дерева, слева огромный книжный шкаф, подходящий по цвету ножкам дивана, с множеством полок и, кажется, бесконечным числом книг на них. На одной из полок стояли старые круглые часы с золотым циферблатом, думаю, они имели какое-то особое значение для дяди. В противном случае их давно следовало бы выкинуть. Рядом с часами пара маленьких деревянных рыбок и скачущая лошадь из красного камня. Обои темно-зелёные, чуть светлее дивана, с каким-то растительным узором. Плотные шторы были задёрнуты, в комнате полумрак. Дядя лежал на диване, на большой подушке, укрытый махровым одеялом до самой шеи. Он по обыкновению смотрел на потолок, или скорее на угол, образованный потолком и двумя стенами. «Как ты сегодня себя чувствуешь?», - спросила я немного небрежно, словно это самый простой вопрос, самому простому человеку. Дядя чуть повернул голову в мою сторону, все остальные части его теля остались неподвижными, словно они уже и не способны двигаться. Он говорил тихо, это давалось ему с трудом: «Думаю, не лучше, чем вчера. Ты прочла книгу, которую я тебе советовал?» «Да, уже пару дней назад закончила. Пока нет желания начинать что-то новое. Уж больно сильное она произвела на меня впечатление». Он немного улыбнулся: «Не самое легкое чтиво, как раз для тебя. У меня есть сборник его рассказов. Возьми, когда появится настроение что-нибудь почитать». Он закрыл глаза, но продолжал улыбаться. Я почувствовала, что больше так не могу, что сейчас заплачу. «Я ещё зайду к тебе вечером», - сказала я как можно более холодно. Он ничего не ответил. Я вышла из комнаты как можно тише и прикрыла за собой дверь.

Я сегодня закроюсь в своей комнате, наедине с этим странным человеком, кем себя ощущаю, наедине с его неудовлетворенностью. Не могу вспомнить, когда последний раз спала, может, это было два дня назад, а может и три, возможно, я не сплю уже десять лет или целую вечность. Ночью я, как правило, сижу в кресле у себя в комнате и вместо снов вижу события из жизни незнакомых мне людей, не закрывая глаз. Сестра говорит, что я просто смотрю в одну точку, изредка моргая, и совсем не шевелюсь. В таком состоянии родные стараются меня не беспокоить. Ничто не может вернуть меня к реальности, когда я брожу по чужим воспоминаниям, пытаюсь не заблудиться и не спутать их со своими собственными. Сегодня, блуждая по коридорам чужих ощущений, я ищу то, что могло бы утолить жажду этого человека с усами и длинными черными волосами, но мне кругом мерещатся одни только красные цветы, пахнущее, почему-то, железом. Во рту от этого запаха появляется привкус крови и немного тошнит. Через какое-то время нахожу себя на поле этих красных цветов, пахнущих железом, и чем сильнее становится запах, тем сильнее я чувствую жажду. И вдруг я понимаю, что цветы – это вовсе не цветы, а люди, люди на кольях, и от них пахнет не железом, а кровью…

Утро. Звук бабушкиного голоса, доносившейся с кухни, вернул меня в кресло с поля кровавых человеческих цветов. «Опять киселя просит. Только его и пьёт. Я сначала порадовалась, думала, может после киселя есть станет, нет», - бабушкин голос был усталым и немного разраженным. Я подумала, что мне будет больно видеть её измученное лицо. Даже странным иногда кажется, что она до сих пор не сошла с ума от всего, что с ней произошло за эти семьдесят два года. В дверь постучали. «Мам, открой, пожалуйста. У меня руки мокрые», - послышался голос моей матери, которая, судя по шуму воды и звону тарелок, мыла посуду. Бабушка торопливо прошла от кухни к входной двери. «Скорее всего, это Елена », - подумала я, выходя из комнаты. «Доброе утро». «Да какое же это утро? Первый час уже». Из коридора послушался звонкий голос Лены: «Здравствуй, мамочка. Прости, что задержалась. Говорила раньше приду, не получилось. Как он там? Спит ещё?» «Спит, спит. Не шуми. Пошли пока на кухню, чай хоть попьём». «Да, да. Пошли, пошли. Все встали? Катюша пришла? Я вот и тортик, как всегда, купила». Лена – бывшая жена дяди. После того, как он заболел, она всегда приходила его навестить. Это была очень энергичная неунывающая женщина, способная, как мне тогда казалось, работать двадцать четыре часа в сутки и с достоинством сдержать любые удары судьбы. Несмотря на то, что её сложно было назвать красавицей, было что-то очаровательное в её внешность, что-то, что позволяло ей всегда находиться в центре мужского внимания. Кроме того, не зависимо от их с дядей отношений, ей удалось сохранить с нами связь, мы всегда были не против, видеть её у себя дома. Около часа мы втроём сидели на кухне, пили чай и слушали болтовню о вечной занятости, новых платьях и предстоящей поездке в Германию. Затем Лена ушла в комнату к дяде и через два часа ушла. Я вошла к дяде, захватив с собой книгу, которую прочла пару дней назад. «Вот, возвращаю и беру новую, ту, что с рассказами», - почти прошептала я, ставя книгу на полку. Дядя выглядел сегодня намного веселей, чем обычно, голос его уже не был похож на шепот: «Бери. И, знаешь, можешь не возвращать. Дарю. Любую. Все, если хочешь!» Тут меня словно парализовало, появился ком в горле, и в груде все сжало так сильно, что показалась, легкие сейчас выйдут наружу через рот. «Нет уж, я верну. Я обязательно верну. Вдруг, тебе захочется перечитать когда-нибудь, а она у меня. Так что я прочту и верну», - чудо просто, что у меня сил хватило говорить. Я стояла с книгой в руках и смотрела на корешки книжных переплётов, не решаясь повернуться, но спиной чувствуя, что дядю немного смутили мои слова. «Хотя, пожалуй, первую книгу, что ты дал мне, я возвращать не буду». «Я помню. Тебе тогда было лет десять. Я очень радовался, что ты заинтересовалась книгами, тем более такими как «Белый клык». Да, её обязательно оставь себе». На пару минут комната погрузилась в тишину. Я всё ещё стояла спиной к дивану и к умирающему человеку на нём. «Знаешь, а я ведь даже ни разу не спросил как у тебя дела. Ты кроме книг со мной уже давно ни о чём не говоришь. Поговори, пожалуйста. Скажи, как у тебя дела?» В его голосе было что-то прощальное. Люди, уверенные в том, что завтра проснуться, так не разговаривают. Я молчала минут пять. Было безумно страшно начать говорить. Словно я убью его своим ответом, словно соглашусь с тем, что для него завтра не наступит. Но почему мне так страшно? Он не сегодня и не вчера оказался почти прикованным к дивану раком желудка, и уже достаточно давно всем стало ясно, что он не встанет, а мне, пожалуй, раньше всех. Тогда почему мне страшно, словно я впервые слышу о его грядущей смерти, словно я никогда не верила в неё? «Мне кажется, что я – это не я. Я где-то себя потеряла, около года назад. Вчера я искала себя на поле человеческих цветов, где пахло кровью. Человек из далекого прошлого водил меня по этому полю, пытаясь запутать, и мне показалось, что ему там очень одиноко, и он всё время мучается от жажды. А сегодня мне непременно будет казаться, что я сижу в старой мастерской, запертая от внешнего мира, и делаю золотых рыбок. Время от времени кто-то будет стучать в дверь, приносить еду, что-то спрашивать, а я не буду отвечать, лишь качать головой. И мои боевые раны будут обязательно болеть, иногда». «Лучше не делай золотых рыбок. Поищи в выдвижном ящике рабочего стола, может быть, там ты найдёшь себя, и обязательно посмотри в записях старика, возможно, он что-то писал о тебе». Я, наконец, обернулась. Лицо дяди было совсем серьёзным. Он ни капельки не шутил и не притворялся. «Да, я обязательно там поищу».

Сидя в своём старом бардовом кресле, которому, судя по всему, лет было больше, чем мне, я услышала голос бабушки, необычно взволнованный: «Сегодня сказал, что обязательно поправится, что, вот поспит немного, и встанет с дивана и пойдёт на рыбалку с Сашей, совсем как раньше». Тогда я поняла, что дядя завтра умрёт.