Случайные записи
Недавние записи
|
Будь благословенна, земля Рязанская...Повесть в жанре Историческая литература
В год 6746 от сотворения мира, или в 1237 год от Рождества Христова ранняя осень выдалась холодной и дождливой. *** Среди лесной чащи, на небольшой поляне стояла одинокая изба, с заметно выдававшимся на обозрение рубленым коньком с «громовым знаком» под ним в виде колесика. Она повалилась на один бок, словно показывая всем своим видом усталость и скучность своей одинокой жизни среди мохнатых елей, стройных светло-серых стволов берез, с четко заметной кроной кленов, да коренастых, с пожелтевшей листвой, дубов. Из торчащей на крыше каменной трубы еле-еле тянулся тонкой струйкой дымок. В маленьком слюдяном оконце с резными ставнями, мелькал небольшой огонек, просветлявший темные углы избы. Рядом с избой стоял посеревший от дождей и сырости хлев да баня; на грядках налилась спелостью капуста, борщ, да редька. Все это хозяйство было огорожено высоким забором, сооруженным из стройных, одинаковых по высоте и толщине, заостренных на конце сосновых столбов. Внутри ограды паслась белая с черноватыми пятнами коза. Рядом пофыркивал, хрустя травою, стройный рыжий конь, слегка подергивая мохнатой гривой. День клонился к вечеру. Лучи солнца стали лишь задевать верхушки деревьев, оставляя свои следы на тоненьких желто-зеленых листьях да стволах, предавая им светло-коричневый оттенок. Внезапно подул сильный ветер, и почернело небо. Вороны, вспорхнув со своих насиженных веток, громко закаркали, показывая свое недовольство. Коза заблеяла и побежала во двор. Конь поднял свою красивую рыжую шею и громко заржал. Из избы выскочил светловолосый босоногий паренек в холщовой рубахе и портках, да громко стал звать коня: «Рыжий, подь сюды!» Жеребец резво заржал и побежал рысцой в сторону хлева. Когда Рыжий скрылся в темноте хлева, паренек закрыл створки жердью и, взяв за рога козу, вбежал с нею в избу. Стал накрапывать мелкий дождь. В этой избе жили дед, по прозвищу Булатко, со своим внуком Афонькой, которому шел семнадцатый год. Еще в младенчестве паренек лишился родителей, которые были угнаны одним из набегов половцев на княжеские села близ погоста Улыбиша, что под Рязанью. Дед жил бобылем, в стороне от селений и дорог, но, узнав от прохожих о полном разорении Улыбиша, забрал мальчонку к себе, который чудом остался жив, спрятавшись в яме для жита. С тех пор зажили они вместе деля горе и радость пополам. Старик учил внука пахать землю, сеять и собирать урожай, ловить рыбу «лучением» весной и с «мордой» летом, а зимой во льду с помощью пешни. В тихую безветренную погоду при ясном солнышке они занимались ловом зверя и бортничеством: у старика были свои места в лесу, где находились в большом количестве дуплистых деревьев, на которых он ставил свои отметины, чтобы в нужный момент можно было отыскать и вовремя собрать мед. Вдвоем строили пристройки к дому и баню; вместе корчевали деревья для поля; вместе засаживали огород редькой, морковью, «борщом», капустою, да льном с коноплей для одежды и лаптей. Булатко получил свое прозвище за большую силу и ловкость, с которой он наносил свои удары булавой - излюбленным своим оружием. В молодости он состоял в дружине Романа Глебовича Рязанского, которого по ложному доносу племянников Глеба и Олега Владимировичей полонили и заточили воины великого князя Всеволода Большое Гнездо. Рязань была разорена и превращена в пепел. Новым князем стал Ярослав Всеволодович. Булатко как и многие дружинники не стал повиноваться чужому князю, а, собрав свои пожитки, ушел в лес и стал жить бобылем, в стороне от суетности и безбожности сего света. Срубив себе избу, стал Булатко жить, ловя рыбу и занимаясь огородничеством. В соседнем селении выбрал себе девку и посватался. Родители той девушки не стали препятствия чинить. Вскоре у них родился мальчик – отец Афоньки, который своим появлением на свет унес в могилу мать. Булатко больше не стал искать себе жену, а так и остался жить один с сыном. Но повзрослев, сын ушел служить на погост Улыбиш в дружину к великому князю рязанскому Игорю Ингваревичу. Там и настигла его с семьей погибель от половцев, пограбивших границы рязанские. Были угнаны в полон братья и сестры Афонькины. Отец и мать погибли при пожаре. «Ну-ка, рогатая, покажи чаго нагуляла?» - спросил паренек козу, ощупывая руками ее вымя. «О-го-го! Молочка та сколько!»- и стал поглаживать по спине животное. «Чего гогочешь, Афонька, словно гуся неразумное» - проворчал дед Булатко, сидевший за огнищем на лавке, облокотившись руками на палку. Его взлохмаченные белесые волосы, переходившие плавно в такую же бороду, грубая в заплатках рубаха, да босые корявые ноги, предавали ему вид лешего из старой сказки. - Подкинь под сиськи ведерце, да облегчи животно…- проговорил дед. - Не ворчи, дидусь.- Афонька сбегал в поволушку и принес ведро. Сей же миг глухо застучала по деревянным стенкам желто-белая жидкость, которая с легкостью выжималась ловкими руками паренька из вымени козы. «Облегчив животно», он налил молока в крынку и подал деду. Тот слегка крякнул и стал, не спеша, пить, взявшись обеими руками за стенки крынки, да так, что вскоре молоко полилось по бороде на рубаху. А паренек тем временем спустил ведро с молоком в яму и стал суетиться возле огнища, ловко шуруя кочергой. « Вот и каша поспевает», - радостно проговорил Афонька. Дед допил молоко, кряхтя поднялся, и не спеша заковылял к дубовому столу, стоявшему возле оконца. Афонька с ловкостью поставил пышущий паром горшок на стол, от которого стал разносится во все стороны приятный аромат варева. Положив две деревянные ложки, да кусок ржаного хлеба, довольный уселся. - Нанча, на пост сочавица вкусна получилася,- глотая слюнки и потира руки проговорил паренек. Он, посмотрев мельком на образок в углу, осенил себя крестом, затем схватил ложку и зачерпнул ею в горшок. Дед тоже перекрестился, молча взял свою ложку и, вприкуску с хлебом, не спеша, стал зачерпывать ею варенную с луком чечевицу. Они стали есть молча, жуя вслух, и изредка поглядывая друг на друга. Дождь стал усиливаться и уже отчетливо стал барабанить по окну, заливая крупными каплями, которые струйками стекали вниз под окно. В лесу стало мрачно и глухо. «Почто каганец не зажигаешь?» - пробурчал старик, как будто обращался к самому себе. Афонька, громко чавкая, встал и, потирая руки об рубаху, направился в угол избы, где в темноте, среди прочей рухляди он нашел глиняный светильник-каганец с просаленным фитилем. Поставив его на стол, паренек нашел в кармане два кремня и, стукнув их друг о дружку, зажег светильник. Маленький огонек стал разгораться, постепенно осветляя лица и все вокруг. Тихо потрескивали дрова в огнище, наполняя все пространство теплом и уютом; барабанил дождь за окном, а дед с внуком молча пережевывали кашу, запивая по очереди из крынки киселем, сваренным из овощных отрубей. - Дидусь… А дидусь… - Ну чаго…- пробурчал сквозь бороду, с полным ртом, дед Булатко. - Надо бы на лов сходить, да косолапого завалить… С него много жиру, да мяса, да шкуры продать… Глядишь, коровенкою обзаведемся. Дед нахмурил густые брови и задумчиво посмотрел в оконце. - Чего молча жуешь?- уже насторожено спросил Афонька.- Може у тебя друга задумка, так поделись… - Да, пострел… есть у меня дума. - Это про что?- уже с интересом спросил тот. Дед облизал ложку, перекрестился, смотря на образок, и встал из-за стола. Он, взяв светильник со стола и медленно направился в сторону выхода из избы. - Афонька! Ну-кась …. Подсоби…, - послышалось за дверью, в поволушке. Паренек мигом вскочил из-за стола и бросился на зов. - Ну-кась отбрасывай се отсель, - командовал дед, в одном из углов поволушки, где сворой было навалено множество всякой рухляди. Афонька стал отодвигать бочку, отбрасывать в сторону корыто, ведра, тряпье. Среди этих вещей стоял небольшой окованный лубяной короб с железным замком. Дед передал светильник внуку и стал смахивать толстый слой пыли с его поверхности. Затем снял с шеи веревку с небольшим ключом и, не спеша, просунул его в отверстие замка. Провернув им, в механизме что-то щелкнуло и часть замка с грохотом отвалилась. Старик осторожно стал открывать крышку сундука и скомандовал: « Подай свету сюды!». Внутри сундука оказались сверху беличьи и лисичьи шкурки. Дед отбросил их в сторону и с осторожностью стал вынимать что-то длинное аккуратно завернутое в тряпицу. «На-кось»,- передал он эту вещицу парню. - «Возьми бережно, да неси в избу». А сам стал дальше копошиться внутри сундука. Афонька занес эту вещицу в избу и положил на стол. Следом появился старик с какими-то еще вещами. - Дидусь, откуда се у нас?! - в недоумении воскликнул паренек. На столе оказалась чешуйчатая кольчуга, колечки которой потемнели от залежалости, темно-красные рукавицы с железными пластинками, слегка покарябанными кое-где, шишак с бесчисленными, еле заметными, царапинами на поверхности, кинжал в ножнах, окованных узорами из меди. Афонька взял за рукоятку кинжал и вынул его из ножен. Клинок моментально засверкал на свету как будто его не коснулось время за длительное возлежание. - Осторожно, паре… поранишься в радости-то,- с ухмылкой пробурчал старик. - Ты что, дидусь!- удивился внук.- Я ж на ловиту, да рубалку почитай с малолетства с тобой хаживал. Вентири научил мя ставить… Ни одну сороковицу пушнины, да медвежатины заловили и продали…А уток сколь постреляли! Ты еще все радовался за мову изворотливость и меткость… А соколят да ястреба кто лучше ловит? Почитай хозяйство сам держу! Афонька так размахался руками, что чуть действительно не поранил кинжалом, только не себя, а старика. И деду пришлось резким движением руки отобрать оружие, вдев его в ножны. - Вот что паре,- начал он.- Порешил я отправить тебя в город Рязань. - Это почто так, дидусь!- удивленно посмотрел на старика Афонька. - Порешил я то, что не след такому молодцу да ошиваться в лесу со старым хрычем, обросшим уже мхом. - Да ты чего, диду?!- развел от волнения и удивления паренек. - Я сказал цыц!- и дед махнул рукой в воздухе, грозно посмотрев на него. – Чаго перебиваешь старика!... Ты молод, здоров и силен…Я научил тебя всему, чего сам мог. Не можно паре прятаться бобылем за лесом, в стороне от людей… Не тому тебя учил… - Да я не хочу никуда…- совсем растерянно проговорил паренек. Он даже сел, не в силах выдержать такого стоя. - В молодшие годы я служил благоверному князю рязанскому, Роману Глебовичу, состоя в его дружине. Много походов провел с ним бок о бок, стоя за евоную честь и русску землю… Не помышлял ничего того, что получилося ныне… Но видно Господу было сие угодно, чтобы из удалого воина Булатки сотворился простой селянин… Да вот и отец твой от службы не хоронился, да сложил свою головушку на горе мне, старику, да на радость лютым ворогам… - Я знаю, дидусь…Ты не раз се рассказывал мени ночами, кода не можилось.- Афонька заложил руки за голову и с умилением посмотрел в оконце, заливаемое струйками дождя. - То байки, а таби в люди выходить нада. Не можно жить без службы, да семейства…Мне нада видеть внучат… родиночку, кою забрал Господь у меня в старину. Род наш не должен потухнуть вот так, «за здорово живешь»… Сего не можно допустить. - Дидусь, так недалече Улыбиш е… Там штоль девки нет, да и батюшка с матушкой мои там живали. - Цыц мене!- дед опять взмахнул рукой на внука.- Ты, паре, дурной еще… Малость не дорос старика уму учить… Неужто погибель родителей не войдет тебе в толк, да сколь опасно заводить семейство вблизи поганых… Я таби учил бою, кой нужен князю, а не «делюем» ползать. Потому княжа дружина всегда в почете и на переду… Получишь жалование да почет заслужишь. - Но как се получить, ведь нужно быть богатым? А у мене нет ничего, акромя портков да лаптей. Разве можно в сем наряде предстать перед очами княжьими!?- возмущался Афонька.- Засмеют меня и вышвырнут вон… Дед Булатко улыбнулся в бороду. - У нас е то, чаго нет у бояр да купцов,- он указал взглядом на лежащую на столе среди доспехов длинную вещицу, завернутую в тряпье. - Ну и чаго…- ухмыльнулся паренек. Старик прикоснулся дрожащими руками осторожно к этой вещице. Он стал аккуратно разворачивать тряпье, в тоже время не терпя увидеть что-то, что заставило его так волноваться. Это была слегка потемневшая железная булава с навершнем в виде куба с четырьмя крестообразно расположенными шипами. Старик взял осторожно ее в руки и стал сосредоточенно рассматривать, как будто вспоминая что-то давно ушедшее, но не забытое. Его сильные руки и сей час могли не только удержать эту вещь, но и нанести удар сокрушительной силы. - Вота паре чем мы можем быть выше бояр. Он поднес булаву поближе к свету и внимательно стал рассматривать рукоять. На одной из сторон четко была выбита какая-то надпись. - Вота написано, что ся булава была пожалована друже Булатке за преданну службу от его князя земли Рязанской Романа Глебовича. -Да ну, дидусь! Ты же грамоту не разумеешь?- удивился Афонька. - Ну так что ж, что не разумею…- он осторожно стал передавать булаву внуку.- я се по памяти знаю. На кось возьми паре, да знай что сим булатом порожал врагов княжеских дид твой. Да никогда не дрогнула десница перед опаскою… Так и се тоби вдалбливаю в калган мало не разумный. Афонька сильно сжал рукоять булавы и легко взмахнул ею над своей головай. - Ну и как ся булавка поможе мени, а дидусь?- проговорил он, рассекая булавою воздух с такой легкостью, как будто держал в руках простую палку, а не грозное оружие. - Дуре ты паре, раз ни уразумел,- огорченно сплюнул старик.- В сем и е соль!.. Грамота ся посильнее гривны, да знати. Отец наш, княже Юрию Ингваречич почитай приходиться родичем страдальцу православному, господину мову, Роману Глебовичу… Дай ему, Господи, света небесного, да блаженства в райской зямле Твоей. Дед посмотрел на образок и осенил себя крестным знамением три раза. Его глаза повлажнели и он отвернулся в сторону. Вытерев навернувшуюся слезу рукавом, проговорил: - Уразумей Афонька сие, а то пошел вон за бестолковостью! Парень ничего не ответил, а положил булаву и стал примерять шишак да кольчугу. - Ся кольчужка должна быть тоби впору, потому как ты моя кровь… Жаль только , что батько твой не захотел се взять на погост – гордый оказался, палкой ему в ребро… Все сам да сам, а что вышло: принял смертушку в казенной кольчужке, так и не поняв, сколь важно носить родительское – оно ведь с благославения… Старик присел на лавку и почесал бороду, потом проговорил: - На заре соберу тоби в дорогу и пойдешь отсель… Он не стал больше смотреть на ребячество внука, а полез на огнище, кряхтя и бормоча что-то себе под нос. На дворе совсем стемнело. Появился золотистый месяц, ярко освещавший полянку с осунувшимся темным домиком. Дождь продолжал заливать окрестность, стуча по потемневшим листочкам деревьев и, наклонившейся к земле, траве. Вся природа вокруг мрачно поникла и погрузилась в глубокую дремоту. © Serbia / иванов
Рейтинг: нет
Прочитано 1040 раз(а)
|