2213

2213

(футуро-повесть)

Александр Скрыпник

Иногда я думаю, что это был всего лишь сон, обычный, банальный, элементарный сон. Сон! И только…

Но… Сон. Сны. Они… Они какие-то мутные, не чёткие, размытые. Они фрагментарны, непоследовательны, сумбурны. Просвира психоаналитиков. Пища для их химерной архитектуры.

А если это не сон? Что тогда? Что это было? Что же это было на самом деле?

Не знаю.

Это было попаданием в иную реальность, в параллельный мир. Так, вероятно, чувствовала себя Алиса, попав в Зазеркалье.

Я был словно внутри голливудского футурологического телесериала. Сериала, потому что это повторялось, изменялось, развивалось.

Впрочем, нет. Практически все голливудские фантастические блокбастеры какие-то мрачные, трагические, апокалипсические. Катастрофы – наводнения, цунами, смерчи, озоновые дыры, падающие метеориты, оледенение, взрывы атомных реакторов, смертельные вирусы, злые пришельцы, войны и всеобщий хаос, – переживаются остатками человечества под предводительством героя-одиночки, чаще всего простого, обычного американского парня и горстка «счастливо спасшихся» людей с улыбкой смотрит на голубое небо и восходящее солнце. Если бы не красота и притягательность спецэффектов, все эти фильмы своим однообразием и примитивностью сценариев находили бы только одних зрителей, – слегка ограниченных умственно. Хотя, как говорится, – дело вкуса…

Нет! То, что случилось со мной, было другим. Совсем другим! Хотя это тоже, – футурология….

Яркий свет пытался пробраться под мои веки. Как-то неуверенно, нервно, импульсивно. Словно озорной, шаловливый ребёнок стрелял в меня солнечными зайчиками со своего излюбленного маленького кругленького зеркальца. Я нехотя, с некоторым раздражением и определённым усилием открыл глаза. Первое, что я увидел, – колышущиеся свечи цветущего каштана. Сквозь них время от времени пробивался солнечный луч – виновник моего пробуждения. Оказывается, я задремал на скамейке в середине дня, в самом центре города? С чего это вдруг? И как я, собственно, здесь оказался?

Чтобы ответить на этот вопрос и сбросить с себя всё ещё липнувшую к глазам дрёму, я решил немного пройтись. Я поднялся и побрёл в сторону, как я был абсолютно уверен, Бессарабского рынка. Опустив голову и глядя себе под ноги, я размышлял над тем, как я оказался на Крещатике и почему ни с того ни с сего уснул посреди белого дня? Странно! Я абсолютно был уверен, что никакого алкоголя, никакого снотворного, вообще ничего подобного, не принимал. Тогда, почему я не могу вспомнить, как я попал в центр города? Пройдя десяток-другой метров по аллее и, купаясь в этой необъяснимой, умиротворяющей энергии, которая исходила от цветущих деревьев, я вдруг поймал себя на мысли, что не слышу привычного автомобильного гула, шуршания шин, звуков клаксонов. Значит, – сегодня выходной? Крещатик обычно перекрывали для движения транспорта на выходные, и он становился собственностью и утехой пешеходов. Может быть, прогуляться по проезжей части? А почему бы нет? Не так часто…

На ближайших ступеньках я свернул в сторону дороги, поднял глаза и… Как говорится в подобных случаях? Обомлел? Остолбенел? Впал в ступор? Короче говоря, со мной произошло нечто подобное. Проезжая часть не была перекрыта, а по ней плавно, практически бесшумно двигались… Автомобили? Я, увы, не технарь и не заядлый автомобилист, но то, что я увидел, вряд ли можно было назвать автомобилем в нашем понимании. Это были какие-то причудливые машины. Некоторые двигались вообще без колёс, словно катера на воздушной подушке. Какая-то машина двигалась на колёсах, потом остановилась, колёса нырнули куда-то вовнутрь, и это творение техники стало плавно подниматься вверх и уже там, в воздухе, развернувшись влево, поплыло над домами. Домами? Цепляясь взглядом за маневрами чудо техники, я только сейчас заметил, что сооружения, которые выстроились вдоль улицы, совсем не напоминали те, что я привык видеть на Крещатике. Они были разными, яркими, разноцветными, причудливой формы, непонятной, необъяснимой архитектуры. Без огромных вывесок, без рекламных плакатов, вывесок, лайтбоксов. И только какие-то небольшие таблички, квадратики мигали разноцветными огоньками у их дверей.

Я рванулся назад, на аллею. Мне, почему-то казалось, что вернувшись к скамейке, на которой я проснулся, я вернусь к себе, к своим мыслям, к своему восприятию. Мои мысли путались. Это было какое-то дежавю наоборот. Мне казалось, что я на Крещатике, но это был не Крещатик или не совсем Крещатик. По крайней мере, не тот Крещатик, который знал я. Это было похоже на встречу с одноклассником, которого ты не видел лет тридцать. Какие-то черты вроде бы знакомы, очень знакомы, но вот так вот сразу и не вспомнить и не понять, кто же перед тобой? И только сейчас я обратил внимание на людей, прогуливающихся по аллее, сидящих на скамейках, стоящих, по одному и небольшими группами. Все они были как-то странно одеты. Я оглядывал их как экспонаты в музее. Медленно, по сантиметру, снизу–вверх и наоборот. У всех на руке (у кого на левой, но у большинства – на правой) было что-то похожее на украшение – широкий браслет с мерцающими цветными огоньками. Браслеты были абсолютно разными, разного цвета, разной формы. Но все приблизительно одинаковой ширины – сантиметров семь-восемь. Огоньками на них светились кружочки, треугольнички, квадратики, чёрточки, эллипсы и просто, – точечки. Я уже забыл о скамейке и просто брёл по аллее, беззастенчиво разглядывая проходивших мимо людей. Что-то ещё… Что-то ещё, кроме их одежды и этих странных браслетов, с ними было не так. Что-то почти неуловимое. И только тщательно «исследовав» своим взглядом несколько десятков человек, я понял, что же в них было «не так». Они все… Все! Улыбались!

Я двигался по аллее, вращая головой налево и направо, с одной только мыслью, – понять «где я?». Где я?..

От неожиданного удара я чуть не грохнулся наземь. Поглощённый поиском ответа на свой вопрос, согласитесь, что он покруче будет Гамлетовского «Быть или не быть?», я врезался в проходящего мимо меня человека. Это был мужчина, лет тридцати–тридцати пяти.

– Простите великодушно! – залепетал он, – Я загляделся. Не заметил Вас! Ради Бога, извините!

– Не стоит извинений! – я попытался немного остудить его пыл, – Я сам виноват! Вертел головой туда-сюда!

– Вы приезжий? Я смотрю, Вам нравится стиль ретро? – начал засыпать меня вопросами незнакомец.

– Приезжий? – переспросил я, – Вероятно,… Не знаю… Ретро? Что Вы имеете в виду?

– Я имел в виду стиль Вашей одежды. Простите, я не представился. Меня зовут Макс! Максим!

– Алекс! Александр! – вырвалась у меня как-то машинально.

– Очень приятно! – улыбаясь, как зритель из VIP–ложи на бенефисе Юрия Гальцева (Ничего не понятно, но… Положено!), Макс протянул мне правую руку, – Так откуда Вы приехали?

– Я… Я… Из Киева…

Глаза Максима слегка округлились,

– Но… Но, это и есть, – Киев! – его замешательство как-то сразу передалось мне. И вдруг какая–то смутная догадка просверлила моё сознание.

– Максим… Макс… Простите, а какой сейчас год?

– Год? – переспросил Макс. И тут его взгляд упёрся в мои руки. Он тщательно, миллиметр за миллиметром, осматривал их, словно это были не обычные руки, а какие–то клешни, щупальца, конечности неизвестного, неопознанного создания.

– Год? Год? Алекс… Алекс, а где Ваш «Клоккер»?

– Что?

– Ну… «Клоккер», – Макс поднял правую руку и продемонстрировал мне бирюзовый, с металлическим оттенком, браслет, переливающийся разноцветными огоньками, – Такой… Подобный… А где Ваш?

– Погоди! Какой «Клоккер»? Год сейчас какой? Тринадцатый?

– Ну, да, – тринадцатый! А что? – круглые глаза Максима напоминали рубли советской чеканки.

– Правильно! Тринадцатый! Но… Я не понимаю,… Что здесь происходит? И… Где я? Это всё… Очень похоже… Очень похоже на Крещатик… Но…

– Погодите, Алекс! Погодите! Это и есть, – Крещатик! Что именно… Что именно Вас смущает? – всем своим видом Максим выражал сочувствие и желание помочь мне.

– Просто… Просто, – что–то не так… Господи! Да почти всё не так! Смотрите, – сейчас две тысячи тринадцатый год, это Киев, Крещатик, но я практически ничего здесь не узнаю и… Я не могу понять, – где я?

– Успокойтесь, Алекс! Пожалуйста, прошу Вас, успокойтесь! Одну минутку! Вы сказали, что сейчас две тысячи тринадцатый год? – Максим, улыбаясь, поглаживал рукой моё предплечье.

– Ну, да! Вы ведь сами мне сказали, что сейчас тринадцатый год!

– Конечно! Правильно! Сказал. Действительно, – тринадцатый. Но… Алекс, сейчас две тысячи двести тринадцатый год.

– Что-о-о-о? – протянул я. Теперь настала очередь моим глазам рваться из своих орбит. От удивления я впал в какую-то прострацию, время от времени хлопая ртом как выброшенная на сушу рыба.

– Это невероятно! – абсолютно искренне восторгался Макс, – Вы из две тысячи тринадцатого? Теперь понятно, почему у Вас нет «Клоккера». Какая удача, Алекс! Моё хобби… Я изучаю возникновение и развитие МИСы… Её первые шаги… Это как раз ваша эпоха! Мне повезло! Ведь сможете мне рассказать о её становлении?

– Простите, Максим… Но…, – запинаясь, пробормотал я, прикладывая усилия, чтобы вырваться из сковывающего меня состояния шока, – А что такое – «миса»? У нас нет… Я не знаю никакой «мисы»…

– МИСа? Это, – мировая информационная система. В Ваше время она называлась, если я не ошибаюсь, Интернет. Сейчас она более глобальна и многофункциональна. Поэтому её уже давно называют МИСой. Алекс, если Вы не возражаете, мы можем зайти ко мне домой. Я живу здесь недалеко. Вам не помешало бы немного отдохнуть, перекусить. А потом, мы могли бы поговорить, – радушие Максима было очень кстати. Я, действительно, слегка проголодался, а где и как здесь можно было бы поесть, – абсолютно не понятно.

– Спасибо, Макс! Очень мило с Вашей стороны,… Но… Я, собственно, мало чем могу быть Вам полезен. Я очень мало знаю об Интернете… Только пользователь… И, к тому же, не ахти какой…

– Ничего страшного, Алекс! Не в этом дело! Вам необходимо подкрепиться, расслабиться немного… Пойдёмте! Пойдёмте! – Макс взял мене за руку и потянул в сторону, как я бы сказал до нашей с ним встречи, Майдана…

Я не смог сориентироваться как, какими улицами мы двигались. К тому же, я всё время вертел головой на триста шестьдесят градусов, пытаясь свыкнуться с мыслью, что сегодня майский день две тысячи двести тринадцатого года. Увы, свыкнуться с этой мыслью получалось не очень…

Мы остановились перед каким–то сооружением странноватой формы. Макс нажал кнопку на своём браслете и дверь парадного отворилась. Поднявшись на второй этаж, мы остановились перед дверью, роспись которой напоминала «Гернику» Пикассо.

– Я дома! – заявил Макс своей собственной двери, и она отворилась, сопровождая процесс мелодией, напоминающей аккорды французского «Канкана».

Квартира Максима изначально вызвала во мне не меньшее удивление, чем то, что я увидел, прогуливаясь по аллее. Небольшой коридорчик переходил в просторную, но практически пустую комнату.

– Проходите, Алекс! Проходите! Располагайтесь! – роль радушного и приветливого хозяина очень шла Максу, но… «Располагайтесь?», – это в каком смысле? Что он имел в виду, произнося это?

Макс, обогнув меня слева, зашёл в своё пустое жилище и произнёс,

– Уголок отдыха на двоих!

Послышался звук, напоминающий журчание весенней капели и в комнате, недалеко от окна, каким-то чудом возникшего на казавшейся абсолютно глухой стене, возник элегантный журнальный столик и два кресла, в моё время я назвал бы их шедевром авангардного искусства.

– Присаживайтесь, Алекс! Нам обоим совсем не помешает что–нибудь перекусить, – Максим отошёл в противоположный угол комнаты и, глядя в этот самый угол, протараторил, – Обед номер четыре на двоих!

В углу зашипело, забулькало, послышался какой–то свист, и один за другим из открывшегося справа от угла окошка выплыло два овальных серебристых подноса. Макс подхватил их как заправский официант, элегантно водрузил подносы на журнальный столик и, словно фокусник в цирке, положил рядом с ними неизвестно откуда взявшиеся столовые приборы.

– Кофе будете, Алекс? Вы какой предпочитаете?

– Э–э–э–спр–ресс–со, – заикаясь, как студент–двоечник на экзамене, я едва смог выдавить из своей гортани несколько звуков. Макс сделал несколько шагов к заветному углу и объявил,

– Два эспрессо! Сахар отдельно! Через семь минут! – после чего тихо приземлился в кресло напротив меня.

– Угощайтесь, Алекс! Приятного аппетита! – Максим на пару сантиметров пододвинул ко мне поднос. На подносе красовались тарелочки с каким-то лиловым оттенком.

– Здесь овощной суп с грибами, паэлья с мясом перепёлки, салат «Версаль» и мультивитаминный сок… Надеюсь, Вам понравится?

Я не заставил долго уговаривать себя. Голод давал о себе знать. Несколько минут мы, молча, поглощали шедевры кулинарного искусства неизвестного шеф-повара. Слегка насытившись, я почувствовал, как во мне нарастает неловкость.

– Максим, простите меня, но я, на самом деле вряд ли смогу быть вам полезен. Я очень мало знаю об Интернете, об истории его появления… К тому же, я всё ещё не могу отойти от некоторого шока… Не знаю… Не понимаю… Как я вообще здесь оказался?

– Увы, Алекс, на этот вопрос я не смогу Вам ответить. Простите, одну минуту! – Максим вскочил с кресла, услышав какую-то трель, – Это кофе! Сколько Вам ложечек сахара?

– Две! Спасибо! – утолив голод, я почувствовал, как нарастает моё любопытство. Мне нестерпимо захотелось, чтобы Макс также утолил и его.

Максим поставил на столик чашечку с кофе, сел в кресло напротив меня и, мило улыбаясь, сказал:

– Не волнуйтесь так, Алекс! По специальности, я – робототехник, а история становления и развития МИСы, – это так… Хобби. Я достаточно долго изучал…

– Макс, простите мне моё любопытство, но могу ли я Вас спросить? – перебил я хозяина на полуслове.

– Да, да! Конечно! Я понимаю…

– Знаете, до того момента, когда мы с Вами столкнулись на… на…, – я пытался подобать слово, характеризующее место нашего с Максимом столкновения.

– На Крещатике! – подсказал мне Макс.

– Ну, да… На… Крещатике… Так вот, до этого момента, мне бросилась в глаза одна деталь… Я заметил, что все прохожие улыбались… Понимаете? Все!

– Да? Ну, и? Простите, Алекс, мне не совсем понятно, – в чём суть Вашего вопроса? – лицо Макса выражало искреннее удивление, – Разве в Ваше время было иначе?

– В том то и дело! – я даже слегка подпрыгнул на кресле, – В противном случае, это и не привлекло б моего внимания.

– Даже не знаю… Но ведь это… Но ведь это, – естественно! Улыбаться…, – Максим явно был несколько растерян, – Жизнь ведь это, – радость! Хотя… Вероятно.… В Ваше время считали по-другому? Ну, да… Если учесть, что начало становления человеческой цивилизации относится, если мне не изменяет память, к концу Вашего двадцать первого века, то для Вас… Это, вероятно, может вызывать некоторое удивление…

Я вдруг почувствовал собственную глупость, – удивляюсь простым, элементарным вещам. Чтобы как-то избавиться от этого ощущения, я решил слегка блеснуть эрудицией и резво перебил рассуждения Максима.

– Минутку, Макс! Одну минутку! Вы явно ошибаетесь! Человеческая цивилизация насчитывает десятки тысяч лет, – я, каюсь, радовался тому, что смог наконец-то поймать Макса на явной ошибке

– Нет, нет! – Максим был абсолютно спокоен, никакого смущения, никаких сомнений, – То, что ошибочно называли человеческой цивилизацией, было всего лишь отдельными очагами культуры. Была древнегреческая, древнекитайская, древнеиндийская, древнеримская культуры. Это в глубокой древности. Затем существовали очаги культуры в средние века, в эпоху возрождения, в новое время. Совсем ещё недавно существовала отдельная американская культура, китайская, российская, европейская и так далее. Но цивилизация… Единая человеческая цивилизация возникла относительно недавно. Кстати, именно в середине Вашего века и было положено начало её становлению. Если мне не изменяет память, в две тысячи сорок восьмом году состоялся Первый Всемирный Конгресс Светских и Религиозных Лидеров Всех Стран. Именно на нём была принята резолюция, в которой объявлялась высшей ценностью жизнь отдельно взятого человека, а насилие провозглашалось смертным грехом номер один…

– Красивый лозунг! – как-то непроизвольно, сама собой выскочила из меня эта фраза.

– Вы правы, Алекс! Правы! Но только… Возможно, это так и осталось бы лозунгом, если бы Конгресс не обязал ведущих специалистов всех стран провести тщательный анализ истоков человеческого насилия. Психологических, социальных, экономических… И, кроме того, была поставлена задача, – определить реально действующие пути и методы искоренения насилия как такового.

– Неразрешимая задача! Слабо верится в то, что это возможно, – мой скептицизм имел под собой все основания.

– Да, задача, действительно, оказалась далеко непростой! Но, как оказалось, вполне разрешимой. Около трех десятилетий учёные всего мира искали пути её решения. После долгих дискуссий, обсуждений были выделены основные проблемные зоны, которые отнесли к источникам, порождающим насилие. В психологическом аспекте, – это семья. В социологическом – явная и скрытая пропаганда насилия. В экономическом, – деньги и совокупность благ, которые можно на них приобрести.

– Ха! – я не смог удержаться от иронии, – И что? Ликвидировать семью? Запретить пропаганду? Отменить деньги? И насилие, что, – исчезнет? Кстати, Максим, а почему Вы ничего не упомянули о биологических корнях насилия. Так сказать, – животные инстинкты…

– Ликвидировать? Запретить? Отменить? Не всё было так просто, Алекс! Далеко не так просто! А по поводу биологических истоков насилия с середины и практически до конца Вашего века были очень бурные дискуссии среди корифеев мировой науки. В конце концов, все учёные сошлись во мнении, что насилие – явление, присущее исключительно человеческому виду и никакого отношения к животному миру не имеет. Так что, биологические источники, всякие там выдуманные инстинкты, были однозначно и радикально отброшены мировой наукой.

– Погодите, Макс! А хищники? Лев поедает антилопу, – он, что, не проявляет насилие?

– Алекс, если Вы пожелаете, я могу Вам представить стенограммы всех проводившихся дискуссий и обсуждений по этой проблеме! Думаю, на ознакомление у вас уйдёт месяца два-три. Коротко, вывод был таков, – это не насилие. Учёные определили это как «витальность». Лев ведь не способен питаться растительной пищей и не обладает сознанием, чтобы изменить свой рацион. К тому же, львы никогда не убивают себе подобных. Впрочем, как и другие хищники. Это, увы, была исключительная черта только человека. Так что, никаких биологических основ насилия у человека не существовало.

– Добро! Пусть так! Тогда, Вы говорите, – семья, пропаганда, деньги? Это, по–Вашему, источники насилия? Тогда, если не ликвидировать, запретить, отменить, то, как тогда возможно избавиться от насилия? – из-за не достаточного понимания того, о чём говорил Максим, я начинал испытывать всё нарастающее раздражение.

– В том то и проблема, Алекс! – Макс задумался и, после небольшой паузы продолжил, – Видимо, именно поэтому дискуссии и длились так долго, что, по сути, ни семья, ни пропаганда, ни деньги сами по себе источниками насилия не являются.

– Макс, простите, но Вы меня совсем запутали! – абсолютно не скрывая своего раздражения, вспылил я, – Я чётко запомнил Ваши слова, – «В психологическом аспекте, – это семья. В социологическом – явная и скрытая пропаганда насилия. В экономическом, – деньги и совокупность благ, которые можно на них приобрести». А теперь Вы говорите совсем противоположное?

– Не совсем так, Алекс! Всё, что я сказал, – правильно! Но… Есть определённый нюанс… Я Вам, если хотите, постараюсь объяснить.

– Конечно, хочу, Макс! – я от нетерпения заёрзал на кресле, – По-моему, Вы сами себе противоречите и при этом, что странно, убеждены в своей правоте. Или не убеждены?

– Убеждён, Алекс! Убеждён! Потому что это, – наша жизнь! Наша цивилизация! Давайте, для начала, начнём с денег… Вы не возражаете?

– Будьте так любезны! – моё раздражение заставило меня съязвить Максиму и тут же я начал испытывать что-то наподобие стыда за свои слова.

– Так вот…, – Макс, казалось, и не заметил неприязненного тона моего голоса, – Вы, полагаю, лучше меня осведомлены в том, что большинство преступлений в Вашу и предшествующие эпохи совершалось из-за денег или, по крайней мере, благ, которые в свою очередь можно было трансформировать в деньги. Но! В ходе тщательнейшего анализа, продолжительных дискуссий был, если можно так сказать, открыт один важный момент. Не деньги, сами по себе, являлись причиной преступления, а то, чем они, так сказать, были окружены.

– Что Вы имеете в виду? Что значит «деньги окружены»? – я вдруг осознал, что во мне нарастает искреннее желание во всём глубоко, детально разобраться, понять, осмыслить.

– Деньги, в целом, играют в обществе колоссальную роль. Они способствуют товарообороту, служат мерилом затрат человеческого труда на изготовление того или иного продукта, дают человеку возможность приобретать различные, необходимые для его жизнедеятельности блага. Без денег вряд ли само цивилизованное общество сможет существовать. Но… Именно для того, чтобы получить как можно больше денег один человек шёл на убийство другого, совершалось насилие. На первый взгляд, деньги и благо и зло одновременно. Такой вот парадокс! Но это парадокс только на первый взгляд. Как выяснили в ходе своих изысканий наши учёные, зло не в деньгах, как таковых, а в тайне…

– В какой тайне? – не удержался я от возгласа и тут же почувствовал неловкость, – Простите, Макс! Продолжайте, пожалуйста! Продолжайте!

– В тайне их происхождения и использования! Именно это открытие учёных легло в конце Вашего века, кажется в две тысячи девяносто четвёртом году, в основу резолюции Организации объединённых наций об отмене банковской тайны. Её запретили во всех странах. Банкиры какое–то время возмущались, некоторые банки даже закрылись. И, конечно, в начале было очень сильное сопротивление со стороны тех, кто, так сказать, зарабатывал не совсем честным путём. Но это не помешало. Так было положено начало становлению человеческой цивилизации.

– Минуту, Максим! Одну минуту! Что означает «отмена банковской тайны»? Это что, – кто угодно может иметь доступ к Вашему банковскому счёту?

– Да! Вернее, кто угодно может иметь доступ к информации о моём банковском счёте, но распоряжаюсь им исключительно я.

– Но… Максим, если, например… Ну, так, теоретически… Я знаю, сколько у Вас на счету денег и… Ну, вот… Захотел их, например, украсть… Что тогда?

– Украсть? Извините, Алекс, а что означает «украсть»? Погодите, я, кажется, догадываюсь… Сейчас… Давайте сделаем паузу на две-три минуты. Я заметил, что вы используете слова, значение которых мне не совсем ясны. С Вашего позволения, я возьму исторический словарь. В нём собраны трактовки значений слов, которые использовались когда-то. Я надеюсь, так нам будет легче понимать друг друга, – Максим встал, отошёл в угол комнаты и произнёс, – «Исторический словарь». Раздался лёгкий щелчок. Из стены выкатилась полочка, на которой лежала книга. Макс взял книгу. Сел. Полистал книгу несколько минут.

– Да! Да! Так я и думал! Дело в том, Алекс, – развернувшись в мою сторону, Максим продолжил разговор, – Украсть, как вы говорите, не получится по двум причинам. Во-первых, это просто никому не может прийти в голову. Во-вторых, это просто невозможно по техническим причинам.

– «Не придёт в голову»? Почему? – любопытство распирало меня и, казалось, уже просто сочилось из всех возможных пор.

– Ну, то, что это никому не может прийти в голову, связано, вероятно, с нашей системой воспитания. А второе… Я думаю, мне кое-что следует Вам объяснить. Когда был вскрыт истинный источник возникновения насилия в орбите такого инструмента, как деньги, и была отменена банковская тайна, следующими шагами были, – ликвидация бумажных денег и введение единой мировой денежной единицы. Другими словами, на планете Земля сегодня существует только одна для всех стран денежная единица. Называется она, – «Юнит». Как Вы, вероятно, уже догадались, – это электронная денежная единица. Мои денежные доходы аккумулируются на моём банковском счету в юнитах. А распоряжаюсь я своим счётом при помощи вот этого, – Макс поднял левую руку и продемонстрировал мне свой браслет, – Это, – клоккер. Подобные клоккеры есть у всех людей на планете. Именно поэтому я и был удивлён сегодня, когда не увидел клоккера у Вас, Алекс.

– Максим, я попытаюсь изложить Вам то, что я понял с Ваших слов. Если я в чём-то ошибусь, будьте любезны поправить меня. Хорошо? Итак, – банковская тайна не существует. Бумажных денег не существует. Нет доллара и евро, юаня и фунта, йены и гривны, рубля и кроны и тому подобное. Есть только юниты и они, – электронные. Своим банковским счётом Вы и другие жители планеты распоряжаются при помощи клоккеров. Так?

– Да. Правильно.

– Хорошо! А почему я, например, не смогу перевести вот эти электронные юниты с Вашего банковского счёта на свой, подобрав, как хакер, Ваш код?

– Секунду, Алекс, – Макс опять полистал свой исторический словарь, – Вот! Хакер, – это «взломщик» компьютерных программ… Простите, Алекс! Просто никаких хакеров у нас давно нет. Вся информация в МИСе открыта и всем доступна, «взламывать», как Вы понимаете, просто нечего. А по поводу вашего вопроса… Вы просто не сможете этого сделать, потому, что кодом является код моей ДНК. У каждого жителя нашей планеты он свой. Мой клоккер реагирует только на код моей ДНК. К тому же, он автоматически считывает мои отпечатки пальцев при каждом моём к нему прикосновении.

Моё любопытство просто зашкаливало. Я вдруг представил себя этаким злым гением, доктором Мориарти, который волею судьбы заброшен в будущее.

– Допустим, я сниму с Вас Ваш клоккер. Подделаю Ваши отпечатки пальцев. Наклею их на свои пальцы и, таким образом, перечислю Ваши юниты с банковского счёта?

Макс расхохотался.

– Да… Я теперь многое начинаю понимать, общаясь с Вами. Изучая историю становления МИСы, я знакомился с некоторыми текстами из Вашего времени. Много было непонятно… Алекс, ни Вы, никто другой этого сделать не сможет. Во-первых, мой клоккер работает только на моей руке. Он идентифицирует мою ДНК, когда я его надеваю, и только тогда включается. Во-вторых, я ведь вам говорил, что банковской тайны не существует. Любое движение денег по моему счету легко отслеживается. Никуда, без моей воли, мои юниты просто не могут переместиться. Только по моему решению. Либо, – они списываются автоматически, если я что-то приобретаю в торговой сети. Сенсорные контроллеры, установленные на всех товарах, через мой клоккер списывают с моего счета сумму за те из них, с которыми я покидаю торговый павильон.

– А вот… Исходя из этого… Допустим, я не смогу снять с вашего счёта деньги, и тогда, например, возьму и похищу у Вас товары, какое–нибудь ценное имущество?

– «Похитите»? – Макс опять полистал книгу, – А, это синоним слова «украсть». Алекс, это также, – невозможно. Я говорил Вам о сенсорных контроллерах на товарах. Это вшитые в товары микроскопические чипы. Когда я приобретаю товар, в них автоматически вписывается код ДНК владельца, то есть, мой. Информация тут же отображается в МИСе. Поэтому, Вам не удастся ни переместить моё имущество куда-либо, ни тем более продать его кому-то другому. И, как я Вам уже говорил, вся наша система воспитания построена таким образом, что это, желание похитить что-нибудь, никому не придёт в голову. К тому же, каждый имеет возможность приобрести всё, что ему необходимо самостоятельно. Вы хотите поговорить о нашей системе воспитания?

– Это очень интересно, Максим! Но давайте вернёмся к этой теме немного позже. У меня возник к Вам вопрос, – я не унимался в своём желании реализовать «злодейские намерения» какого–нибудь Мориарти двадцать третьего века, – Код ДНК? Предположим! Но всё это касается частных лиц. А как быть, если я решил, например, ограбить склад предприятия?

Макс прошуршал страницами своего исторического словаря.

– Удивительно, сколько у Вас, оказывается, было синонимов слова «украсть»! Алекс, деятельность любого нашего предприятия изначально отображается в МИСе. Никакого бумажного делопроизводства нет. Понимаете? Весь процесс, вся отчётность ведётся в электронном виде и сразу попадает в мировую информационную систему. У Вас это, если мне не изменяет память, называлось «в режиме он–лайн». Так?

– Да, да! Так. Я знаю, что такое режим «он–лайн»…, – я начинал понимать, что надежда стать «злым гением» в этой эпохе испаряется как дым.

– И ещё… На завершающих стадиях производства, в изделия вшиваются сенсорные контроллеры с кодом предприятия, который меняется при попадании в торговую сеть на код данного торгового предприятия, а затем на код покупателя, например на код моей ДНК.

– Ага! – я воспрянул духом, – значит, у Вас все-таки есть секретная информация. Код предприятия производителя? Код торгового предприятия?

– Секретная? – Макс опять потянулся к своей книжке. Возникла небольшая пауза. Я отхлебнул немного кофе. Вкус был невероятным! Попросить ещё чашечку? – Вот… Ну, да… Ну, да… Алекс, я всё это время пытаюсь Вам объяснить простую вещь, – у нас вообще нет такого понятия – «секретность информации». В чём вообще смысл этой «секретности»?

– В чём смысл секретности? – я лихорадочно соображал, пытаясь подобрать кучу аргументов, чтобы объяснить, почему необходима секретность, – Ну… Чтобы обезопасить себя от грабителей, от конкурентов, защитить свои «know–how»… Для чего ещё?

– Грабителей? Конкурентов? – как-то вяло повторил мои слова Максим. Похоже, что он слегка подустал, – Алекс, не желаете немного прерваться? Хотите ещё кофе?

– Да! Спасибо! С удовольствием! – я подумал, что пауза и мне не помешает. Необходимо было хоть немного осмыслить всё то, о чём мне рассказал Максим.

Макс отошёл в свой «волшебный» угол и произнёс,

– Два эспрессо! Сахар отдельно! Сейчас!

Раздалась лёгкая трель, негромкий щелчок из стены выехала полочка, на которой стоял овальный поднос с двумя чашками кофе и миниатюрной сахарницей. Максим взял поднос и элегантно водрузил его на журнальный столик.

– Прошу Вас, Алекс! Угощайтесь!

Я взял чашку в правую руку и приблизил к носу. Вдыхая этот неповторимый аромат, я наслаждался им, размышляя при этом, о чём бы ещё мне расспросить Макса? Кто знает, когда ещё будет подобная возможность?

Максим сделал несколько глотков и, улыбаясь, спросил,

– Если хотите, Алекс, мы можем продолжить нашу беседу. Мы остановились на разговоре о секретной информации, грабителях, конкурентах. Не так ли?

– Да! Да! – пролепетал я, едва не захлебнувшись, вливающимся в меня кофейным чудом.

– Я полагаю, что уже рассказал Вам о том, что никаких, ни-ка-ких, – Максим повторил это слово, делая ударение на каждом слоге, – грабителей у нас нет и быть не может. Тому есть две, на мой взгляд, основные причины. Первая, – это наша система воспитания, которая всецело направлена на раскрытие потенциала собственной личности, а не на использование достижений кого-нибудь другого. Вторая причина достаточно банальна. Никакой, так сказать, технической возможности что-то у кого-то украсть просто не су-щест-ву-ет! Понимаете? Когда все, я подчёркиваю, – абсолютно все процессы в общества протекают открыто, прозрачно, ничего украсть, похитить, никого ограбить невозможно! Я Вам попытался показать, как изменилось общество с ликвидацией банковской тайны. Ведь банковская тайна, – это тоже определённая секретность. Так?

– Ну, да! Конечно! – пролепетал я, уже догадываясь о том, что Макс подводит меня к простой мысли, – «В эту эпоху никакой секретности не существует! Никакой!». Я пытался осознать эту мысль. Найти хоть какие-то аргументы, которые могли бы показать мне, что это плохо, что так нельзя. Увы…

– Максим, если я Вас правильно понял, в Вашем обществе секретность, как таковая, вообще не существует? – я решил просто озвучить свою догадку.

– Совершенно верно! – улыбка Макса стала ещё шире, – Вы всё правильно поняли!

– А как же тогда конкуренция? Ведь конкуренция – это двигатель прогресса! – я всё ещё пытался отстоять хоть какую-то необходимость секретности.

– Неужели? Видите ли, Алекс, не конкуренция двигатель прогресса, а творчество! Если Вы, например, создали, сотворили, что-то новое, то Ваше творение приобретает значение, когда им пользуются все. И, если это происходит, то общество Вас, соответственно, вознаграждает. Впрочем, я немного виноват перед Вами, Алекс. Я ведь не рассказал Вам о ещё одном важном открытии, которое существенным образом повлияло на становление нашего общества. В две тысячи сто седьмом году Мировая ассоциация программистов представила на утверждение Организации объединенных наций свой проект, – это так называемая Глобальная матрица социальной значимости профессий.

– Матрица? – переспросил я, – У меня не очень хорошие ассоциации с этим словом. В моё время был кинофильм с таким названием. Там… Не очень…

– Я знаю, Алекс, знаю! Я, кстати, смотрел этот фильм в ретросекторе МИСы. Нет, то, что представила МАП, совсем иного значения. Я попытаюсь в общих чертах объяснить Вам смысл этого проекта. Ведущие программисты всего мира, совместно с аналитиками, длительное время работали над программой, которая оценивает социальное значение каждой существующей профессии в определённых баллах. Затем была разработана сложная система поправочных коэффициентов. И, в конце концов, предложен соответствующий этим баллам уровень оплаты для каждой из профессий. За отправную точку была принята сумма средств необходимая для достойного существования человека, так называемая базовая единица. Была рассчитана сумма юнитов, которая необходима для нормального удовлетворения, так называемых, первичных потребностей, – в пище, одежде, жилище и тому подобное. Отталкиваясь от этой базовой единицы, используя сложную систему поправочных коэффициентов, и устанавливается оплата. Различие между наименее социально значимыми профессиями и наиболее значимыми не превышает десяти–двенадцати пунктов. Этот проект прошёл тщательно обсуждение в МИСе, был утверждён ООН и сейчас используется нами, с определенными дополнениями, конечно. Возникают новые профессии… Понимаете?

– Извините, Максим, но пока не очень. Вы не могли бы это, ну… Как Вам сказать? Объяснить на каком-нибудь примере, что ли…, – я, действительно, мало что понял из содержания этого проекта Мировой ассоциации программистов. Если не сказать, что почти ничего не понял.

– Конечно! Пожалуйста! Попытаюсь объяснить Вам на собственном примере. Я уже говорил Вам, что я робототехник. В основном я специализируюсь на бытовых роботах, – монтаж, наладка, ремонт и тому подобное. Интерес к этой профессии возник у меня ещё в школе третьей ступени.

– Третьей ступени? – вопрос как-то сам собой вырвался из моих уст.

– Да. В школе третьей ступени обучаются подростки, – от четырнадцати до семнадцати лет.

– Так вот, уже в школе я определился, что хочу заниматься именно этим. Я зашёл в МИСу, в Глобальную матрицу социальной значимости профессий и посмотрел, какую оплату я буду получать, если освою эту профессию.

– Минуту, Макс! Я не совсем понимаю… А что, оплата работы всех робототехников одинакова?

– Базовая, – да! После обучения, где бы я ни начинал работать, – в Азии, в Америке, в Африке или здесь, – оплата одинакова. Со временем включается система поправочных коэффициентов, которые, прежде всего, зависят от качества, результативности моей работы. Сейчас у меня этот коэффициент уже 1,37 к базовой оплате.

Я слушал Максима, и, казалось, начинал понимать действие этой специфической матрицы. Но вдруг, у меня в голове соединились слова «робототехника» и «Африка». «Робототехника в Африке»? Неожиданно даже для меня самого, я расхохотался. Макс удивленно посмотрел на меня и произнёс,

– Простите, Алекс! Я Вас чем-то рассмешил?

– Нет! Нет! Максим, это Вы меня простите. Просто… Словосочетание… Я подумал… Робототехника в Африке… Понимаете? Отсталая Африка и… Робототехника…

– Отсталая? В каком смысле?

– Ну… Там же практически ничего нет… Пустыни… Нищее население… Да, полезные ископаемые там… Но… Робототехника? Ха-ха! Простите!

– Пустыни? Нищее население? Возможно, Алекс, в Ваше время всё именно так и было, но сейчас… Понимаете, сейчас уровень развития на нашей планете практически одинаков во всех регионах. А пустыни… Они есть. Для иллюстрации, изучения. В некоторых природных заповедниках. Мировая наука, прежде всего биохимики, давно, более ста лет тому назад, научились синтезировать чернозём. Так что сегодня Африка, – это цветущий, высокоразвитый, как и все остальные, материк.

– Синтезировать чернозём? – невольно повторил я, и вдруг ощутил чувство стыда за свой смех. И, правда, с чего это я вдруг расхохотался? Забыл, где я нахожусь? Вернее, когда? Чтобы справиться со своей неловкостью, я решил «атаковать» Максима очередным, как мне казалось, проблемным вопросом.

– Макс, я, кажется, понял, по крайней мере, в общих чертах, как работает эта Ваша матрица. Только… Разрешите вопрос? Вы сказали, – «различие между наименее социально значимыми профессиями и наиболее значимыми не превышает десяти–двенадцати пунктов», а как же Ваши олигархи? Различие в доходах ведь колоссальное…

– Кто? Оли–гархи? Алекс, что означает «олигархи»? – я заметил, как рука Максима опять потянулась к историческому словарю. Я почувствовал жгучее желание переплюнуть всякие там пособия.

– Ну, олигархи… Владельцы, собственники крупных, огромных компаний, предприятий. Лица, владеющие огромными состояниями.

– Собственники предприятий? Вы имеете в виду, – управляющих предприятиями? Или, – основателей, создателей новых производств?

– Собст–венни–ков…, – заикаясь, как неуверенный в своих знаниях школьник, пробормотал я.

– Но, Алекс, у нас нет никаких олигархов! У нас нет «собственников предприятий»!..

– О–па! – я физически ощутил, как у меня отвисла нижняя челюсть, – Коммунизм победил!..

– Простите, кто «победил»? – Максим не удержался и опять начал листать свой исторический словарь, – Коммунизм? Нет! Нет, Алекс, Вы не правы! Здесь чётко сказано, что коммунистическая идеология – это идеология люмпенов и тунеядцев, породившая такое явление, как партийная номенклатура. У нас нет ни люмпенов, ни тунеядцев, ни, тем более, какой-либо номенклатуры. Матрица, о которой я Вам говорил, предполагает такие профессии, как организатор производства и управляющий предприятием. Коэффициент их социальной значимости очень высок. Конкурс всегда существенный! Обычно побеждают те, чей проект, представленный в МИСе, набирает наибольшую поддержку. Организовывать и управлять предприятием человек может, но иметь в собственности… То, что имеет общественное значение, не может быть в собственности отдельных лиц, а тем более кого-то одного. Предприятия принадлежат всем. Все наблюдают за их работой в МИСе и способствуют росту их эффективности.

Мне ужасно хотелось хоть что-нибудь возразить. Я опять глотал ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но… Ни одной мысли! Моя уверенность, что только частная собственность может обеспечить эффективную деятельность предприятия, улетучивалась как дым. Я начинал понимать, что проблема не в собственности, как таковой, а в прозрачности, именно в прозрачности, в открытости такой деятельности. Я лихорадочно соображал, что мне выбрать? Сделать паузу в нашем разговоре или изменить тему? Пауза или новая тема? Я всё больше склонялся ко второму варианту. Но, вдруг, у меня возникла идея. Вернее, вопрос, как раз связанный, на мой взгляд, с обсуждаемой проблемой собственности. Я набрал полные лёгкие воздуха и выдохнул,

– Максим, у меня, в связи со всем этим, есть вопрос. Предположим, что я, к примеру, организатор производства. Так? Я создал новое предприятие, поработал над его развитием и что? Я не могу передать его по наследству, своим детям?

– Алекс, мне с вами определенно повезло, – заулыбался Макс, – Ваши вопросы очень интересны. Читая в МИСе ретроинформацию, я, если честно, удивлялся тому, какими проблемами наши предки интересовались. А Вы… Право наследования, – очень деликатная тема. Целесообразность реформирования этого права, возможные формы и методы этого реформирования дольше, чем какие-либо другие изменения обсуждались в МИСе. Намного дольше! Предлагались различные, иногда противоречащие друг другу, варианты. В результате… В основу решения был положен постулат, который был признан практически всеми. Смысл человеческой жизни, – любовь и самореализация, раскрытие творческого потенциала данной конкретной личности. Практическая самореализация одной личности не может служить основой, базой для самореализации другой. Это всё предельно индивидуально! Ведь, то, чего достигли, например, мои родители, то, что они заработали, – это не моё достижение. Я должен раскрыться в этой жизни сам. Понимаете? Мне запомнилось слово… Из изучения истории становления МИСы… Кажется, это слово относится к вашей эпохе. Это слово, – «мажор». Если я правильно понял, это определённого рода наследники, которые не утруждали себя раскрытием потенциала своей личности, а существовали за счет наработок предыдущих поколений. Так?

– Ну… В общем… Да! Можно и так сказать…, – я пытался вспомнить, что же именно я вкладывал для себя в понятие «мажор».

– Так вот…, – продолжал Макс, – Опираясь на этот постулат, было принято решение о реформировании права наследования. Право наследования было ограничено. И теперь оно распространяется, фактически, только на два объекта, – жилище и транспортное средство. Вот это жильё, где я имею честь вас принимать, Алекс, досталось мне в наследство от моей матери. Мой брат живёт там, где когда-то жил мой отец. Кстати, мой отец был именно организатором производства. Он создал предприятие по производству кухонной робототехники. Это во многом повлияло на выбор мной своей профессии.

– И Вам не жаль, что предприятие Вашего отца не принадлежит Вам? – я старался вложить в свой вопрос как можно больше сочувствия.

– А почему я должен жалеть? Напротив, я горд тем, что мой отец, таким образом, реализовал свой творческий потенциал. Но ведь это предприятие было результатом его жизни, а не моей. Ведь мне абсолютно никто не мешает изобрести, создать что-то своё. Напротив! Если у меня возникнет какая-нибудь достойная творческая идея, мне только помогут. Я должен чего-нибудь достигнуть в этой жизни сам, а не паразитировать на достижениях родителей. Так что, как Вы, вероятно, уже догадываетесь, никаких «мажоров» у нас нет.

Я сглотнул слюну. Мне всё ещё до конца не верилось, что всё, о чём рассказывает Макс, – реальность. Может быть, всё-таки, сменить тему? Хотя… Я перебирал в памяти услышанное. Что значит, – «сменить тему»? Всё равно, мои вопросы будут об этом времени. О времени, в котором живёт Максим.

– Вы знаете, Макс, – начал я, пока моё любопытство занималось активной сортировкой вопросов, кружащихся вихрем в моём сознании, – То, о чём Вы мне рассказываете, вводит меня в состояние… Как бы это правильнее выразиться? Лёгкой прострации, что ли? Когда Вы это излагаете, всё кажется таким простым, банальным. И невольно закрадывается вопрос, зачем же было тратить целых два столетия на всё это? Если всё так просто…

И тут моё сознание, пробежав последовательно всю цепочку событий, от момента моего пробуждения на скамейке до моей последней фразы, «если всё так просто…», выплеснулось в мой речевой аппарат следующим вопросом:

– А скажите, пожалуйста, Максим… Я вот… Прогуливаясь по… По Крещатику… До того, как столкнулся с Вами… Я не заметил ни одного человека в форме. Ни одного! Вы не могли бы объяснить мне, – почему?

– В форме? Что означает «в форме»?

Я опять почувствовал себя неловко. И, как-то, – двойственно. Я, с одной стороны, словно ребёнок настырно допрашивал взрослого, – почему же небо синее? А с другой стороны, – ощущал себя взрослым, который пытается объяснить трехлетнему дитяти значение слова «интеграл».

– Ну… Форма – это такой специальный вид одежды, которая показывает принадлежность человека к определённому роду деятельности. Например, армейская форма, милицейская. Может быть, в Ваше время, уже, – полицейская?

– Понятно. Алекс, вы не увидели на Крещатике людей в форме по одной простой причине, – Вы их не увидите нигде. У нас, на планете, нет армии, милиции или, как там, полиции.

– Как? – вырвался у меня возглас похожий на карканье старого ворона.

– А зачем?

– Ну, как же… Для… Для… Для обеспечения порядка. Для защиты.

– Защиты кого от кого? И если я сам, как и все другие живущие сейчас люди, не обеспечиваю должный порядок, то кто мне его может обеспечить? Я говорил Вам о Первом Всемирном Конгрессе Светских и Религиозных Лидеров Всех Стран две тысячи сорок восьмого года. На нём было признано, что насилие неприемлемо для формирования, существования и развития человеческой цивилизации. С тех пор, в результате различных изменений, о некоторых из них я Вам рассказывал, создана человеческая цивилизация. В нашем обществе нет насилия. И, следовательно, отпала всякая необходимость в армиях, милициях или полициях. У нас никто не производит никакого оружия. И все эти средства, заметьте достаточно значительные, направляются совсем на другие цели.

Я вновь ощутил себя рыбой, лишенной воды. В который раз? Я открывал и закрывал рот, не произнося ни звука. Сделав над собой усилие, я протараторил,

– Простите, Макс, а как же эти… Ну, например… Пограничные войска?

– Алекс, дорогой, поймите, – нет у нас никаких войск. И пограничных, – в том числе. У нас есть служащие приграничных центров, которые оказывают людям определённые услуги, при переезде из одной страны в другую. Зачем же там ещё и какие-то войска? Как мне Вам это объяснить? – Максим взял со столика свой исторический словарь, несколько минут листал его, а затем ненадолго углубился в чтение.

– Да! Да! Вот это! Именно! – беседуя сам с собой, он перевернул несколько страниц. Затем отложил книгу и посмотрел на меня.

– Дело, собственно, вот в чём, Алекс, то, что называлось границей у Вас и наше современное понимание границы сильно отличаются. Если я правильно уяснил прочитанное, – сейчас наши границы больше похожи на те, которые были в Ваше время между отдельными частями страны. Например, между штатами, кантонами или областями. Я свободно могу поехать в любую страну, на любой континент. Работать там по своей специальности, робототехником, получая такую же оплату как здесь. Но, – а смысл? Ведь я здесь родился, вырос…

– Макс, погоди, получается, что у Вас практически нет границ? Свободно туда-сюда? А как же... И что у Вас нет понятий нации, национальности? Люди теперь без роду, без племени?

Макс расхохотался, раскатисто, звонко, добродушно.

– Ну, Вы меня рассмешили! Почему же нет национальностей? Ведь это же так интересно, – то, что мы все такие разные. Все очень, очень бережно относятся к своим национальным корням. Мы… Я бы сказал, мы лелеем наши национальные традиции, праздники, язык, музыку, песни… Короче говоря, всё, всё, что отличает нашу нацию от других. Но… Просто, мы осознаём, что вначале каждый из нас, прежде всего человек, а потом уж носитель какой-то расы, национальности, пола и других, менее или более значимых, особенностей.

Я задумался. Осмысливая всё сказанное Максимом, мне вдруг на память пришёл роман Герберта Уэллса «Война миров». Я вознамерился наконец-то поколебать спокойную уверенность Макса.

– Максим, вот в Ваше время нет никаких войск, армий, а что, если на Землю прилетят агрессивные, воинственные, злые инопланетяне? Чем Вы сможете ответить на их насилие?

– Хух! – выдохнул Макс. Я смутился. Мне показалось, что я стал надоедать ему своими вопросами. Я, вероятно, выглядел глупо, очень глупо. Но Максим всё также безмятежно улыбался и не выказывал, по крайней мере, внешне, ни малейшего недовольства.

– Алекс, Мир добр! Космос добр! Мы контактируем с рядом внеземных цивилизаций. Никто из них… Я подчёркиваю, никто не агрессивен! Агрессия – это признак неразвитости цивилизации. А неразвитая цивилизация никогда не сможет покинуть свою планету и путешествовать к другим мирам. Это – закон Высшего Разума. Насилие, зло – это, исключительно, продукты человеческого сознания. Если быть абсолютно точным, – недоразвитого человеческого сознания.

Не дожидаясь моей ответной реплики, Максим поднялся, поставил на поднос пустые чашечки и отнёс их на всё ещё торчащую из стены полочку. С еле слышным жужжанием полка скрылась в стене. Возвратившись, Макс остановился около меня и положил руку на моё плечо.

– Алекс, я вижу, что Вы несколько смущены. Поверьте, – зря! Мне очень интересно беседовать с Вами. Своими вопросами Вы намного больше рассказываете мне о Вашем времени, чем могли бы подумать. Однако уже поздно. Пора отдыхать. Вы не возражаете, если мы продолжим завтра?

– Конечно! Буду очень Вам признателен Максим! Ещё так много хочется… Если я Вам не надоел…

– Что Вы? Нисколько! Нисколько! Одну минуту! – Макс подошёл к стене, напротив нашего столика и произнес, – Кровать.

Из стены выехало что-то наподобие металлической раскладушки и сформировалось в довольно приличную софу, покрытую бирюзовым постельным бельём. Макс сделал несколько шагов к другой стене и дал ещё одну команду, – Гостевая кровать. Вешалка для одежды.

Под стенкой сложилась ещё одна софа. Правда, бельё было перламутрового цвета, с каким-то авангардистским рисунком. Рядом стояла стойка, чем-то напоминающая огородное пугало, – вешалка для одежды.

– Располагайтесь, Алекс! Приятного Вам отдыха!

– Благодарю! И Вам, Максим, того же! Простите, Вы позволите мне ещё один вопрос? Так сказать, на сон грядущий…

– Конечно! Только, если Вы не возражаете, мы можем лечь. Вам удобно разговаривать лёжа?

– Вполне!

Я разделся. Повесил свою одежду на «пугало». И улёгся на софу, под футурологическое перламутровое покрывало.

– Максим, я, опираясь на то, о чём Вы мне рассказали, прежде чем задать Вам вопрос, хочу поделиться некоторыми мыслями. Если я в чём-то ошибусь, надеюсь, Вы меня поправите. Я хотел спросить Вас о власти. Ну, о политической власти. У Вас ведь существуют какие-то органы власти? Если я правильно понял Ваш рассказ, то и люди, идущие работать в органы власти, воровать не могут. Так?

– Да! Органы власти существуют. И Вы совершенно верно заметили, что люди выбирают эту деятельность исключительно с целью самореализации, например, так же, как я избрал своей профессией робототехнику.

– Ясно! Макс, а в Ваше время есть человек, который, как это сказать… Который руководит всей страной. В наше время это был президент. Он избирался всенародно…

– Да, Алекс, у нас сохранилась такая должность. Вероятно, она имеет несколько иные функции, чем в Ваше время. Но мы также избираем руководителя страны на определённый срок. Обычно три-четыре человека, иногда пять, изъявляют желание реализоваться в этой должности. Они выдвигают свои программы развития страны на срок их потенциального правления. О каждом из кандидатов, об их программах мы узнаём в МИСе. Затем, в означенный день, в МИСе же и происходит голосование. Когда наступает ранее определённое время, обычно это 20:00, фиксируется результат. И в 20:01 страна уже знает своего нового президента.

– Как просто! – вырвалось у меня, – Ваши технологии да в наше бы время!

– Алекс, технологии – это вторично! Главное, – цели, с которыми эти технологии используются.

– Конечно, Макс! Безусловно,… Вы правы! – я вдруг начал ощущать усталость. Веки тяжелели, словно наливаясь свинцом. Мой организм, исполосованный стрессовыми протуберанцами, просил отдыха.

– Что-то ещё Вас интересует, Алекс?

– Очень… Очень много есть того, что интересует. Только… Если можно… Попозже… Хорошо?

– Конечно! Тогда, – спокойной ночи, Алекс!

– Спокойной ночи, Макс!

– Выключить свет! – таинственный невидимый исполнитель тут же исполнил приказ Максима. Комната погрузилась в темноту. И я, немного покрутившись, подыскивая удобную позу, провалился в сон.

Зазвенел будильник. Я протянул руку и на ощупь, не открывая глаз, нажал кнопку телефона. Телефон? Я вскочил, схватил со стола свой мобильник и уставился на него, как будто бы видел его в первый раз. Оторвав взгляд от телефона, я осмотрелся. Я в своей кровати. В своей комнате. В своём времени? И тут вновь завизжал мобильник. Я, похоже, нажал не на ту кнопку. Прекратив эту трель, я ещё несколько секунд смотрел на небольшой экранчик телефона со светящимися цифрами «06:50». Какой сегодня день? Четверг? Кажется, четверг… Значит, нужно собираться на работу. Я вылез из кровати. Набросил на себя халат и побрёл проводить традиционный утренний моцион, – приводить себя в порядок и готовить завтрак. Заваривая кофе, я вдруг чётко вспомнил весь свой разговор с Максимом. Что это было? Сон? Но уж очень всё не похоже на обычный сон… Некогда! Некогда раздумывать! Одевшись, я помчался на остановку маршрутки. Народу на остановке, как обычно… Повезло, впихнулся в первую подошедшую маршрутку. Зависнув в акробатической позе, время от времени ударяясь о крышу, подскакивающей на ухабах маршрутки, мне думалось только об одном, – скорее бы докатить до метро. Катили минут сорок. В вагон метро меня занесли. Поймал себя на мысли, – не попробовать ли поднять ноги? Вероятно, ничего бы не поменялось. Ещё десятиминутный променад и я в конторе. Успел! Без двенадцати девять… Можно ещё и кофейку запарить. Или, лучше, чаю? Нет! Всё-таки, – кофе!

Я включил компьютер и открыл папку «презентация». Последнее время я работал над подготовкой презентации проекта реформирования нашей государственной конторы. Министр как-то обмолвился, – «Пора что-то менять!». Вначале все долго определялись, что же именно менять. Потом пытались сообразить, как менять. Потом, – как увязать то, что есть, с тем, что должно быть. В результате вроде бы неплохой проектик получился. До вынесения его на суд министра оставалось полторы недели. Вот я и «шлифовал» презентацию. Не ударить же лицом в грязь. Вообще-то, работа была практически закончена. Процентов так на девяносто восемь. Но… Предела совершенству нет!

Открыв нужный файл и перелистывая слайды, я вдруг ощутил внутри давящую пустоту. Всё это неожиданно показалось каким-то мелким, не серьёзным, не существенным. В голове у меня крутился разговор с Максимом. Весь. От «а» до «я»! Сделав над собой невероятное усилие, я заставил себя наконец-то взяться за работу.

В течение дня несколько раз меня, со всеми материалами, вызывал к себе шеф. В конце концов, вырисовался окончательный вариант презентации. Стрелки часов перекроили циферблат напополам, салютуя окончанию рабочего дня. Шесть. Сбор. Обратный маршрут. Разогрев ужин, я щёлкнул пультом телевизора. Кроме новостей, я почти ничего не смотрел. Смотреть то, по сути, и нечего. Вот так…

– Опять драка в Верховном Совете;

– Милиционеры уездного городка забили до смерти задержанного;

– Тарифы на коммуналку таки подымут, но через месяц;

– Мать оставила ребёнка возле мусорного бака. Бомжи нашли. Больница. Спасли.

К горлу начала подступать тошнота. Казалось, какая-то сила начинает выворачивать мой желудок наизнанку. Два варианта: либо я сейчас вырву, либо отключу телевизор. Выбрал второй вариант. Восьмой час. Спать не хочется. И чем заняться? Включил компьютер. Интернет. Начал листать новостные сайты. Заметил, как возвращается тошнота. Включил музыку. Минут двадцать просто сидел и слушал. Взял книгу и завалился в кровать. Удивляюсь, третий или четвёртый раз перечитываю «Мастера и Маргариту», – не надоедает! Булгаков, – гений! Дочитал до того места, где Маргарита громит квартиру критика Латунского. Подумал, Булгаков, вероятно, сам был бы не прочь устроить подобное не одному критику. Стало как-то легко, спокойно. Окунулся в безмятежность. Отложил книгу. Выключил свет. Сплю.

– Алекс! Алекс! Просыпайтесь! – откуда-то из-за зазеркалья, из небытия доносился в мой спящий мозг голос. Включилось сознание. Кто-то легко и аккуратно тряс меня за правое плечо. Я приоткрыл глаза и увидел перед собой лицо Максима.

– Алекс! Доброе утро! Завтрак на столе! Как спалось?

– Доброе утро, Макс! Спасибо! Замечательно! Простите, а где я мог бы умыться?

Максим отошёл к соседней стене и произнёс, – Ванная комната! – с еле слышным шорохом часть стены словно провалилась внутрь на несколько сантиметров и отъехала в сторону. Я попытался заглянуть в проём, но увидел только какие-то неясные очертания.

– Свет в ванной комнате! – услышал я за спиной голос Макса и проём озарился.

– Вау! – вырвалось у меня, – Шикарная у Вас ванная, Максим! В наше время далеко не у всех было джакузи.

– Ну, это не совсем джакузи! Это, своего рода, тоже робототехника. Она может менять форму и трансформироваться по Вашему, вернее, моему, желанию. Умывайтесь быстрее, Алекс! Завтрак стынет!

Я привёл себя в порядок и вышел из ванной комнаты.

– Закрыть ванную комнату, – отдал команду Макс, и стена вновь стала абсолютно цельной, – Прошу к столу, Алекс! Вы не против завтрака в английских традициях?

– Овсянка, сэр? – вырвалась у меня стереотипная реплика из экранизации произведений Артура Конан Дойла.

– Ну, почему же сразу, – овсянка? – улыбнулся Максим, – Нет, Алекс! Я предлагаю Вам яичницу с беконом. Кстати, хотите чаю с молоком или кофе?

– Если можно, – кофе! Он у Вас просто великолепен! – я пошёл к журнальному столику, который был сервирован в английском стиле. Запах жареного бекона пробудил во мне чувство голода.

– Разрешите присесть? – обратился я к Максу, остановившись у того же кресла, в котором вчера, как мне казалось, я просидел почти весь день.

– Кончено, Алекс! Конечно! Прошу Вас! Приятного аппетита!

– Благодарю, Максим! И Вам, – приятного аппетита!

Мы поели и, пока Макс давал указание своим кулинарным роботам приготовить нам кофе, я решил взять инициативу в свои руки.

– Спасибо, Максим, очень вкусно! Вы не будете возражать, если мы продолжим разговор? Если честно, у меня целый ворох вопросов к Вам накопился.

– С удовольствием, Алекс! Давайте продолжим! Мне очень интересно с Вами беседовать! – я поймал себя на мысли, что начинаю воспринимать добродушную улыбку Макса как нечто само собой разумеющееся. Интересно, смогу ли я вот так вот, просто, улыбаться? Просто улыбаться? А это просто? Я отогнал от себя мысли об улыбке и начал с того, что меня в данный момент наиболее интересовало.

– Максим, если я не ошибаюсь, Вы вчера высказали мысль, что зло, насилие, – продукт недоразвитого человеческого сознания.

– Да! Именно так!

– Так вот, к вопросу о развитости и недоразвитости сознания… Вы упомянули о некоем законе «Высшего разума»? То есть Вы верите в существование Высшего разума? Ваше общество религиозно?

– Алекс, говоря о религиозности, мне, видимо, необходимо сделать некоторые пояснения. Видите ли, у нас нет церкви в Вашем понимании…

– Это что? Ещё одно проявление необольшевизма? – азартно, но не очень вежливо, я позволил себе перебить Максима, – Вы тоже взорвали все храмы?

– Простите? Алекс, у Вас прослеживается какой-то странный радикализм в суждениях. Почему мы должны были взрывать храмы? Я Вам говорил вчера, что мы очень трепетно относимся к своим традициям. Все храмы не только не взорваны, а, напротив, отреставрированы и находятся в прекрасном состоянии. Я имел в виду церковь не как культовое сооружение, а как институцию. В Ваше время, если я правильно запомнил то, о чём читал в МИСе, церковь представляла собой некоторую посредническую организацию, очень смахивающую на бизнес структуру, зарабатывающую на посредничестве между Высшим разумом, или Богом, как было принято его именовать в Ваше время, и отдельными людьми. Немногочисленная часть общества, по неизвестным никому причинам, почему-то считала себя вправе такие посреднические услуги оказывать остальному обществу, причём далеко не бесплатно. Мне было любопытно, почему большинство людей в Ваше время не только соглашались с существованием этих «посредников», но и к тому же, безропотно оплачивала их безбедное существование.

– Ну… Это, если Вам будет угодно, такая многовековая традиция…, – я попытался вступиться за своих современников.

– Вряд ли это возможно объяснить многовековой традицией, Алекс! То, что Вы в Ваше время называли религией, больше соответствует такому понятию как «мракобесие». «Верные верующие»… «Неверные»… Это формировало дополнительную основу для разделения людей, для насилия. И «посредников» Вы терпели и ублажали не из-за традиции, а из-за страха. Вы боялись! Вы боялись жизни, потому что воспринимали её как тяжёлое и непонятное испытание. Вам прививали с детства чувство греховности Вашего существования и убеждали, что за вот эту вот «греховность» Вы будете расплачиваться. И Вы боялись смерти, потому что не знали, что там, – за чертой и какова будет она, – расплата за «греховность»? Разве это не мракобесие?

– Не знаю… Может быть… Мне сложно Макс, вот так сразу с Вами согласиться! В чём же тогда состоит Ваша религиозность? – я чувствовал себя как цивилизованный человек, которого оппонент, абсолютно аргументировано, обвинял в совершеннейшей дикости.

– Поймите, Алекс, в нашем обществе нет насилия, нет лжи, нет жадности, нет трусости, нет зависти, нет глупости, нет лени, – всего того, что Вы легко можете отыскать в своей эпохе. И поэтому, – у нас нет страха! Нет страха жизни, потому что жизнь – это не испытание и страдание, а радость и возможность творить! Нет страха смерти, потому что смерть – это не исчезновение, а изменение формы! У нас нет противоречия между религией и наукой, потому что именно наука доказала существование души, как некоего индивидуального осознающего, мыслящего поля конкретного человека. И когда человек умирает, это поле, нечто наподобие разряжённого плазмоида, постепенно сливается с общим полем Высшего разума, дополняя, обогащая его выполнением своей миссии здесь, на Земле. Именно поэтому на Земле сейчас существует единая религия, – религия Любви. Именно поэтому нет «верных верующих» и «неверных верующих»! Именно поэтому нет никаких посредников! В них, просто, нет никакой необходимости! Соответственно национальным, этническим традициям мы сохраняем свои храмы. У каждого народа они имеют свои особенности в архитектуре, во внешнем и внутреннем оформлении, в музыкальном сопровождении или в его отсутствии. Вот это и есть традиция! И называются они у нас традиционно, – церковь, костёл, мечеть, синагога и так далее. Всё это, – храмы, в которые любой человек может прийти и приходит общаться с Высшим разумом, Абсолютом, Богом, Аллахом, Иеговой, Дао. Все эти и другие названия сохранились ещё с Вашего времени. Только, – нет никаких посредников! Зачем? У нас есть смотрители Храмов. Они поддерживает порядок, следят за тем, чтобы Храм всегда был в надлежащем состоянии, в надлежащем виде. Но это… Это обычная работа. Это, – не бизнес на людском страхе!

– Понятно… Ну, почти понятно… Значит… У Вас, – религия, религия Любви, а у нас, – мракобесие! Любопытно… Очень любопытно…, – делая паузы между фразами, я искал что-то, что дало бы мне возможность поспорить с Максимом, разрушить его спокойную уверенность. Но! Это «что-то» я так и не нашёл.

– Хорошо, Макс! Давайте сменим тему. Прозрачность денежных потоков, отсутствие банковской тайны, единые мировые электронные деньги, отсутствие секретности, измененное право наследования, фактическое отсутствие частных собственников различных производственных мощностей, встроенные сенсорные чипы во все материальные блага, – это, так сказать, технические условия того, что в Вашу эпоху отсутствуют насилие, убийства, грабёж, воровство и всяческая иная преступность, так?

– Да! Совершенно верно! – Максим добродушно улыбался, глядя на меня, – Этот ряд, вероятно, можно было бы продолжить, но, в целом, Вы абсолютно правы, Алекс! Я Вам уже говорил, – с Вами приятно общаться!

– Благодарю! Если мне не изменяет память, Максим, Вы вчера говорили, что ещё одним серьёзным фактором, который способствовал исчезновению насилия, есть воспитание, так ведь? Что именно Вы имели в виду?

– Знаете, Алекс, а ведь ваш вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд. Вы правильно отметили основные из тех технических изменений, который позволили нам построить человеческую цивилизацию, но в течение многих лет все эти изменения происходили с огромным сопротивлением со стороны некоторой части человечества. Многие люди были абсолютно не готовы к таким изменениям чисто психологически. Они родились и выросли в системе искривлённых, искаженных ценностей. Они привыкли жить в тени, обеспечивать своё существование, своё благосостояние за счёт неправедных и, по сути, преступных действий. Они не умели жить по-другому и, что наиболее печально, не хотели учиться жить по-другому. Попробуйте Алекс, представьте себе человека, который ничего в этой жизни, кроме как убивать, воровать, обманывать не умеет и вот такой человек попадает в общество, где просто не существует никакой, даже иллюзорной, необходимости совершать такие действия и, кроме того, не существует технических возможностей для осуществления всех этих преступных деяний. Что чувствует этот человек? Что с ним будет в этом обществе? Очень, очень не просто ответить на эти вопросы! На протяжении многих десятилетий лучшие психологи, социологи, педагоги искали нужные, правильные, эффективные решения этих проблем.

– Ну, это, – понятно! – я и сам не заметил, как у меня вырвалась эта фраза.

– Понятно? – переспросил, улыбаясь, Макс, – Возможно, что проблема понятна. Но вот найти ей решение было не просто! Ещё задолго до Вашей, Алекс, эпохи психологи, например, родоначальник психоанализа Зигмунд Фрейд, да и многие другие, определили то огромное значение, которое представляет для будущей жизнедеятельности человека его детство. Учёные, исследовавшие проблему насилия, и в Вашу эпоху и позже, пришли к однозначному выводу, что подавляющее большинство насильников сами в детстве оказывались жертвами насилия и, что особенно печально, чаще всего со стороны членов собственной семьи.

– Да, я читал, что более семидесяти процентов детей – жертв сексуального насилия пострадали именно от членов своей семьи, – мне захотелось блеснуть перед Максимом своей информированностью.

– Увы, такие показатели характеризовали не только вашу эпоху. К тому же, если мы будем учитывать не только сексуальное насилие, а все виды насилия в семьях в отношении детей, то этот процент окажется ещё выше. Но главная проблема оказалась даже не в этом…

– А в чём же? – мне хотелось быть, ну, или хотя бы казаться, такой же активной стороной диалога, как и Макс.

– Видите ли, Алекс, вся информация, которую получали в своих опросах, в различных формах анкетирования и тому подобное исследователи, была, как это выразиться точнее, получена post factum. То есть, факт насилия фиксировался уже после того, как он был совершён. Кроме того, в большинстве случаев, это были воспоминания о своём детстве уже взрослых людей. Информации самих детей о насилии над ними было значительно меньше. Важность выявленной взаимосвязи между агрессивными действиями взрослого–насильника и тем, что в отношении него самого совершалось ранее, в его детстве, насилие, безусловно, высока. Но! Она только лишь подтверждала тезис, – «насилие порождает насилие»! Многие вопросы длительное время оставались без ответа. Как прервать эту цепочку? Почему близкие родственники, родители позволяли себе применять насилие в отношении собственных детей? Где корни этого? Где истоки? Что предпринять, чтобы такого не случалось? Опыт показывал, что одними лозунгами, увещеваниями, – «Бить детей нельзя! Насилие над детьми, в любых формах, недопустимо!», – добиться изменения ситуации не получалось. Не помогали и, своего рода, запугивания, – «Вы можете лишиться родительских прав! Вы можете оказаться в местах лишения свободы!». Семья – это в основном автаркическая, закрытая социальная ячейка. И информация о том, что творится внутри той или иной семьи просачивается вовне очень редко. Где искать…

– Погодите, Макс! Одну минуту! – внимательно слушая рассуждения Максима, я всё-таки хотел быть активным участником нашего диалога. И мне показалось, что я «поймал» его на некотором несоответствии в том, что он говорил мне ранее и что говорил сейчас, – А как же «отсутствие секретности»? Вы говорили, что одна из важнейших характеристик Вашего времени отсутствие секретности, а теперь говорите, что «информация из семьи вовне просачивается редко». Что-то не сходится… Не так ли?

Максим замер, глубоко вдохнул, отпил немного кофе и, улыбаясь, продолжил.

– Алекс, мне очень приятно, что Вы меня, во-первых, внимательно слушаете, а, во-вторых, прекрасно помните наш с Вами предыдущий разговор. Однако в данном случае Вы несколько ошибаетесь. Вернее, Вы смешиваете понятия. Всё, что касается семьи и вообще взаимоотношений между полами, – это не связано с понятием «секретность». Это, – интимность. Секретность, и Вы здесь совершенно правы, у нас отсутствует. В ней нет никакой реальной необходимости. А вот интимность не только существует, но и особенно оберегается. Секретность – это, по сути, никому не нужная тайна, которая имеет только одно назначение, – одна, малочисленная группа людей обманывает и использует другую, более многочисленную группу людей, с определёнными целями. Эту совокупность целей можно свести к двум основным. Первая, – накопление огромных финансовых ресурсов. И что интересно, Алекс, если на начальном этапе накопления финансовые ресурсы имеют значение как определенный эквивалент объёма материальных благ, которые можно приобрести и потребить, то в дальнейшем ситуация меняется. Значение приобретает не объём материальных благ, потому что за одну человеческую жизнь потребить их просто физически невозможно. И значение начинает приобретать просто величина финансовых ресурсов. Просто, – цифра! И, таким образом, так называемые, финансовые магнаты или, как Вы их называли ранее, – олигархи, становятся рабами цифры. Они работают уже не ради своего потребления, а ради банального увеличения цифры. Миллион… Миллиард… Сто миллиардов… А смысл? Формируется определённый парадокс, – большинство оказывается в зависимости, по сути, в рабстве у финансовых магнатов, которые в свою очередь сами рабы, рабы величины, размера, цифры. Какая могла быть человеческая цивилизация в Вашу эпоху, если в Ваше время жили рабы рабов?

– Ну, Максим… Мне кажется… Это уж как-то очень… Категорично, что ли… Я, например, абсолютно себя рабом не считаю. Я сам… Сам определял и строил свою жизнь так, как считал нужным, правильным. Это был мой выбор! Я считаю себя свободным человеком…, – я попытался хоть как-нибудь защитить время, в которое я был рождён. Не рабовладельческий же строй у меня за окном! Демократия, как никак… Наивный!

– Свободным? – переспросил Макс, – Сами определяли свою жизнь? Возможно… Только… Позволю себе некоторую метафору… Скажите, Алекс, где рыба определяет свою жизнь в океане или в аквариуме?

– Макс… Всё-таки… То, – рыба, а то, – человек! Не корректно как-то…, – я настроил свой голос на наиболее возмущённый лад.

– Да! Да, Алекс! Согласен! Пожалуйста, не возмущайтесь! Я ведь предупредил, – это метафора. Но! Она имеет определённое значение! Какое? Океан, – это естественная среда обитания. Аквариум, – искусственная! И там, и там рыба сама распоряжается своей жизнью. Только в первом случае, – в естественной среде, а во втором, – в среде, кем-то созданной. Так что, я могу с Вами согласиться, Вы были свободны, абсолютно свободны в своём «аквариуме». Именно создание таких вот «аквариумов», то есть искусственных, не естественных форм существования человечества и было второй целью отдельной, малочисленной группы людей. Если первой целью, как я Вам сказал, был размер финансовых ресурсов, цифра, то второй, – своего рода игра. Игра в «кукловодов». Поймите, Алекс, не существует никакой общественной системы самой по себе. Схема, где есть какая-то общественная система и «под неё» рождаются и живут люди, – это нонсенс, абсурд! Люди и только люди сами создают общественную систему. Если её не создаёте Вы, следовательно, её создаёт кто-то другой, за Вас! Назовём этих других «кукловодами». Это люди, которые психологически застряли на уровне детского развития. Это больные патологическим инфантилизмом. Только «куклами» для них являются не игрушечные человечки, солдатики, пушечки, самолётики, а живые люди, нации, народы, страны. По сути, это люди больные манией величия. Именно они и построили Вам Ваш «аквариум», в котором Вы можете свободно плавать… От стенки к стенке,… Чтобы скрыть свою патологию, свою болезнь таким людям крайне необходима секретность, тайна! Без этой тайны, они не могут быть «кукловодами». Без неё, они банальные рабы цифры!

Я почувствовал, что мне нужно, просто необходимо хоть немного времени, чтобы всё это как-нибудь осмыслить. С одной стороны, всё, о чём говорил Максим, казалось простым, понятным и даже как бы очевидным. Но, с другой стороны, – это переворачивало, разрывало, уничтожало то, что я знал о своей эпохе, о своём времени, о своём обществе. Я был в плену стереотипов? То есть, я есть в плену стереотипов? Был? Есть? Какая разница? Единственное, чего я сейчас хотел, – небольшой тайм-аут, перерыв, паузу, антракт! Но, как сказать об этом Максу? Сказать просто, – «Давай прервёмся ненадолго», – мне почему-то было ужасно неловко. Мне казалось, что я буду выглядеть глупо. Я решил поступить немного иначе, продемонстрировать ему, что я внимательно слежу за ходом его рассказа.

– Максим, простите, но, мне кажется, мы несколько отклонились от темы. Вы начали рассказывать о воспитании, об исследованиях насилия в семье, а сейчас… И у меня… Могу я Вас попросить ещё чашечку кофе?

– Конечно! Без проблем! Минуту! – радушие Макс обволакивало меня как китайский шёлк, – Только, Алекс, мы нисколько не отвлеклись от темы. Я попытался немного разграничить для Вас понятия «секретность» и «интимность». Я продолжу говорить об исследованиях насилия в семье и о тех проблемах, сложностях, с которыми столкнулись учёные. Хочу лишь обратить Ваше внимание на то, что секретность, – это тайна, которая используется очень ограниченным, узким кругом лиц в их частных интересах, а человечеству в целом она абсолютно не нужна. Интимность, – это совсем иное. Это сокровенность! Это право личности и его никто не может отобрать, отменить, запретить! Извините, я опять немного увлёкся! Кофе будет через минуту!

Максим встал и пошёл, как обычно, давать указания невидимым для меня роботам-кулинарам. Я успел всего несколько раз повторить про себя, – сокровенность, сокровенность, сокровенность, – как мой гостеприимный хозяин поставил на столик небольшой серебристый поднос с двумя чашечками дымящегося кофе.

– Прошу, Алекс, угощайтесь! Если вы не возражаете, я Вас ненадолго покину. Хочу принять душ. – Макс словно угадал моё желание немного побыть наедине со своими мыслями.

– Да, Максим, конечно! Я – гость. И к тому же очень не притязательный. Так что, пожалуйста, делайте то, что считаете нужным!

Макс встал и отошёл от столика. Я не слышал, что он там говорил своим домашним роботам, какие раздавал команды. Я прокручивал в голове его слова. Странно, всё, о чём он говорил, казалось таким простым, очевидным. И я пытался понять, почему понадобились столетия, целые столетия, чтобы понять такие простые вещи? Почему? Почему в моё время об этом даже никто не думал? Почему?

Гуляя по этим лабиринтам «почему», я даже не заметил, как Макс, окончив свои водные процедуры, оказался в кресле напротив меня.

– Я не заставил Вас долго ждать? – голос Максима вырвал меня из состояния задумчивости, – Не заскучали, Алекс?

– Нет! Нет! Что Вы… Я даже не заметил… Время пролетело так быстро. Кофе у Вас просто волшебный!

– Благодарю! Потрясающе чувствую себя после душа! Вы не против, если мы продолжим? О воспитании…

– Максим, как я могу быть против? Мне безумно интересно! Правда! Мы остановились…

– Мы остановились на том, что анализ возникновения насилия в семье оказался намного сложнее, чем ожидалось. Я полагаю, что большим прорывом исследователей этой проблемы было то, что они решили двигаться, если так можно сказать, двумя путями. С одной стороны, они продолжали анализировать семьи… Как же это называлось в Ваше время? А, да, – неблагополучные семьи. Где возникновение насилия было, в целом, ожидаемо. А с другой стороны, они решили… На мой взгляд, это было очень разумное решение! Они начали исследование устойчивых, благополучных семей. Тех, в которых насилие над детьми было исключено, исключено принципиально. Только при поверхностном рассмотрении эта задача казалась простой. Ушли годы, десятилетия, прежде чем удалось сделать какие-то серьёзные, научные выводы. Огромное значение имел сопоставительный анализ результатов исследований благополучных и не благополучных семей. Кроме того, психофизиологи, не связанные напрямую с этими исследованиями, сделали открытие, которое дало возможность понять многие психосоциальные проблемы. Они определили, что каждый человек не только обладает определённой энергией, но и, что очень важно, эту энергию излучает. Излучает с данным конкретным частотным параметром. Частота этого биоизлучения меняется в зависимости от психологического состояния человека. Если человек рассержен, зол, агрессивен, – частота одна. Если спокоен, добр, наполнен любовью, – частота иная. Так называемая агрессивная частота отрицательно влияла на состояние внутренних органов человека и, фактически, непосредственно сокращала его жизнь. Частота любви способствовала оздоровлению человека, увеличивала продолжительность его жизни. И невероятно важным открытием было то, что потоки этой энергии считываются подсознанием другого человека и, в зависимости от частоты, вызывает в нём, в его организме определённую реакцию.

– Я не совсем понимаю, как это всё связано с воспитанием? – прервал я Максима, несколько, на мой взгляд, увлёкшегося рассказом о достижениях психофизиологов.

– Непосредственно связано! – казалось, Макс всё больше воодушевлялся, – То, что воспитание при помощи насилия формирует у ребёнка восприятие насилия, как чего-то абсолютно естественного было известно давно. И здесь нет никакой загадки в том, почему из такого ребёнка вырастает насильник, преступник. Понимаете, Алекс, важность всех этих открытий в том, что они позволили понять, – воспитание это не только обучение ребёнка каким-то навыкам. Взрослый может рассказать, показать, объяснить, то есть влиять на пять известных Вам органов чувств ребёнка. Но! Оказалось, что ребёнок воспринимает не только слова, звуки, какие-то визуальные образы, запахи. Да, он может при помощи пальцев отличить гладкую поверхность от шероховатой, холодное от горячего, может отличить сладкое от солёного, кислое от горького, но это ещё не всё! Ребёнок воспринимает энергию, исходящую от взрослого. Что это означает? Видите ли, Алекс, злой человек, лживый, человек опустошённый, разуверившийся во всём, не сможет научить ребёнка добру, даже если он будет говорить ребёнку о доброте изо дня в день. Сознание ребёнка воспринимает слова, а подсознание реагирует на частоту энергетического поля, которое исходит из такого вот горе-воспитателя. Возникает диссонанс. И, если позволите мне некоторую образность, подсознание ребёнка убедит, однозначно убедит сознание этого ребёнка в том, что ему лгут. Таким образом, все потуги, все слова взрослого обратятся для ребёнка в пустой звук.

– Максим, я пока не очень улавливаю, что именно Вы хотите всем этим сказать? – кажется, наступил тот момент, когда я окончательно перестал стесняться своей некоторой «недоразвитости».

– Алекс, Вы, вероятно, слышали похожие высказывания, – «Я всю жизнь говорил ему о добре, о доброте и не могу понять, как же так получилось, что мой ребёнок стал насильником?», – вариации могут быть различны, суть одна. Оказывается, недостаточно ребёнку говорить о доброте, необходимо самому быть добрым. Недостаточно говорить ребёнку о любви, необходимо самому любить. Впрочем, возможно я несколько забежал вперёд. Разрешите Вас спросить, Алекс, как Вы считаете, когда начинается воспитание ребёнка? С его рождением?

– Ну… Макс, исходя из того, что Вы спросили, – «начинается ли воспитание с рождением ребёнка?» – предполагаю, что ответ должен быть «нет». Так? Я, помнится, что-то читал о значении зачатия… Вы хотите сказать, что воспитание ребёнка начинается с момента зачатия?

– Вы, возможно, будете удивлены, Алекс, но воспитание ребёнка начинается ещё до его зачатия. Оно начинается с замысла! Я читал в ретроотделе МИСы, что в Ваше время зачатие детей происходило зачастую просто случайно, либо с целью удержать мужчину, либо потому что «время пришло», либо, чтобы кто-то ухаживал за родителями в старости, «принёс стакан воды». Всё это никакого отношения к замыслу не имеет. Замысел может быть только таким, – во-первых, ребёнок должен рождаться только для самого себя и, во-вторых, он должен быть своего рода материализацией любви между его родителями, увеличением, если хотите, объёма любви.

– Любви? – я почувствовал, как во мне вновь просыпается скептик, – Это такое туманное, расплывчатое понятие. Каждый воспринимает понятие «любовь» по-своему.

– Вы правы, Алекс! Так и было, в Ваше время! Но, как Вы смогли заметить, исследование проблем воспитания волей неволей привело учёных к необходимости глубже разобраться и с таким феноменом, как любовь. Это важно ещё и потому, что, ребёнок не только «считывает» энергию, которая направлена на него со стороны матери или энергию, направленную со стороны отца. Но, что имеет огромное значение, он подпитывается энергией, которая возникает между его родителями, между матерью и отцом. Именно поэтому, семья – лучшее, что изобрело человечество за время своего существования. Только, необходимо иметь в виду, что речь идёт о семье, которая основана исключительно на любви. Понимаете? Лишь в такой семье ребёнок может получать положительную энергетику по трём каналам, – от матери, от отца и от взаимоотношений между ними.

– Максим, если я правильно понял то, о чём Вы мне рассказывали ранее… Я имею в виду отсутствие банковской тайны, прозрачность информации в этой Вашей МИСе, Ваше измененное наследственное право, отсутствие серьёзных разрывов в уровне доходов и тому подобное, – мне хотелось показать Максу, что я не просто слушаю его рассказ, но и пытаюсь каким-то образом анализировать, – Можно сделать вывод, что браков по расчёту у Вас не существует. Так?

– Совершенно верно! Я повторюсь, Алекс, – мне очень приятно с Вами общаться! Вы делаете очень правильные умозаключения.

– Неужели все браки у Вас заключаются по любви? – хотя это логически и вытекало из рассказа Максима, но, честно говоря, мне не очень верилось, что именно так и происходит.

Максим улыбнулся и слегка отодвинул кресло от столика.

– Мне кажется, Алекс, Вы задали этот вопрос с определённой долей скептицизма. Не так ли? Не знаю, возможно, Вы будете удивлены, но браки в наше время, действительно, заключаются только по любви. Никаких иных причин для заключения брака, вернее, для создания семьи не существует. Это, – во-первых. И, во-вторых, как я вам уже говорил, только семьи, основанные на любви, формируют ту модель воспитания, которая адекватна человеческой цивилизации. Ребёнок, начиная с замысла его появления, затем его зачатия, рождения и вплоть до совершеннолетия, пребывает в информационно-энергетическом потоке, в том состоянии, которое, по сути, и есть любовь. Он постоянно «подпитывается» по трём каналам, – от матери, от отца, и от любви между ними. Такая модель воспитания характеризуется не только отсутствием насилия как такового, но и устраняет какие-либо социально-психологические причины его появления в будущем. Таким образом, отсутствие материально-экономической основы возникновения насилия дополняется данной системой воспитания и, соответственно, отсутствуют социальные и психологические причины насилия. Так формируется человеческая цивилизация.

– Красиво звучит.… Только.… Простите, Макс, но у меня какое-то двойственное ощущение. Когда я Вас слушаю, никак не могу для себя уяснить, – всё это действительно так просто? Или я не в состоянии заметить той сложности, с которой, как Вы говорили, столкнулись исследователи? – на этот раз я решил быть абсолютно искренним с Максимом. Мне захотелось во всём разобраться. Для себя разобраться.

– Знаете, Алекс, я как-то в МИСе натолкнулся на одно высказывание. Кажется, его приписывают Гермесу Трисмегисту. Оно звучит следующим образом, – «Путь к истине прям, но почему-то люди всегда выбирают окольные пути». Когда результат найден, он кажется простым и понятным, зачастую даже банальным. Но вот дорога, которая была пройдена для того, чтобы этот результат отыскать, оказалась довольно тернистой, сложной и совсем не прямой. Я озвучиваю Вам результат, и он кажется Вам простым. Однако я отдаю себе отчёт в том, что я, если можно так выразиться, нахожусь в конце пути, а Вы, простите, – в начале. Вероятно, это и вызывает у Вас ощущение сложности. Как Вы считаете?

– Не знаю, возможно... Но, всё-таки, мне не совсем ясно, как исследователям удалось разобраться с таким непростым феноменом, как любовь?

– Дело в том, Алекс, что серьёзным анализом этого феномена длительное время практически никто не занимался. Любовь оставалась уделом поэтов, романистов, кинематографистов и тому подобное. Только где-то в двадцатых годах Вашего века к этой проблеме решили подойти серьёзно. По-моему, особо значимым для отыскания правильного направления в исследовании этой проблемы было решение отделить, так сказать, зёрна от плевел. То есть, для того, чтобы определить, что же такое любовь, решили изначально выяснить, что ею не является. Оказалось, что веками люди называли словом «любовь» те феномены, которые от любви принципиально отличались. Любовью называли и сексуальное притяжение, и страсть, и влюблённость. Иногда, Вы, вероятно, будете удивлены и даже рабскую зависимость. Но наиболее сложной оказалась работа по разграничению понятий «любовь» и «влюблённость». Эти понятия очень близки и, иногда, внешние их проявления очень похожи. Благодаря кропотливой работе различных исследователей эти понятия удалось разграничить. Были определены десятки характеристик, которые отличают влюблённость от любви. Если Вам они будут интересны, то Вы можете ознакомиться с ними в МИСе. Если честно, Алекс, мне нравится резюмирующее, обобщающее все эти исследования высказывание, – «Влюблённость – это иметь! Любовь – это быть!». Различие, на мой взгляд, принципиальное. В конце концов, исследователи определили, что любовь есть особое информационно–энергетическое состояние человека. Это не эмоция. Это не чувство. Это, – состояние! Только пребывая в этом состоянии, человек способен направить его, сфокусировать, на другого человека. Это лежит и в основе нашей системы воспитания и, если Вы помните, нашей религии. В отличие от Вашего, простите, мракобесия, которое, Ваше общество и считало цивилизованным, наша религия, – это религия Любви, единая для всей человеческой цивилизации. Выражение, которое в Ваше время было просто фразой, – «Бог есть Любовь», в наше время, – реальность.

Я за всё это время ни разу не перебил Максима. Мне было чрезвычайно интересно слушать всё, о чём он говорил. Но, одновременно с этим, я ощущал какую-то собственную дремучесть. Я сам себе казался каким-то неандертальцем, представителем какого-то дикого племени, вброшенным волею судеб в иную, развитую, возвышенную культуру. Ощущение было не из приятных. Хотелось от него избавиться. Мне показалось, что я нашёл зацепку. Нашёл то, что ни одна культура кардинально изменить не может.

– Макс, Вы тут мимоходом обмолвились об основном инстинкте…

– «Об основном инстинкте»? – переспросил Максим.

– Ну, да! О сексе. О сексуальном притяжении. Это ведь никуда в Ваше время не исчезло? Не так ли?

– Конечно, нет! Только, скорее, это не основной инстинкт, а естественная потребность человека. С чего это вдруг секс, – «основной инстинкт»? Ну, да ладно! И что же Вас интересует?

– Что интересует? Например, как секс связан с тем, о чём Вы говорили? Как он связан с любовью? Ну, … И… Вообще… Как у Вас…

– Как у нас реализуется эта естественная потребность? Вы это имели в виду?

– Ну,… В общем… Да!

– Главное в анализе проблемы секса было понять его двойственность. С одной стороны, секс – естественная потребность человека. И, таким образом, она должна как-то удовлетворяться. С другой стороны, секс – это физиологический аспект любви. Только в сексе любящие люди могут полностью физически слиться. Стать, пусть и кратковременно, единым целым. Кроме того, секс – это основа появления на свет новой жизни. Тот путь, через который реализуется замысел рождения ребёнка. С учётом этой двойственности и протекает в наше время сексуальная жизнь людей. Для реализации естественной потребности созданы и эффективно используются ЦВСы, а полное раскрытие волшебства сексуальной стороны жизни человека происходит в семьях, в отношениях между любящими друг друга людьми.

– ЦВСы? Ещё одна Ваша аббревиатура, Макс? Была МИСа, а теперь ЦВСы. Я вижу, у Вас популярны различного рода сокращения.

– Да, есть такое. Вероятно, это вызвано большим объёмом информации, который нам необходимо усваивать. Вот и экономим… А ЦВСы, – это центры виртуального секса. В этих центрах люди, при помощи специального оборудования, могут реализовать свою естественную сексуальную потребность и получить разрядку сексуального напряжения. Подключаясь к виртуальному пространству, Вы можете пережить любые Ваши сексуальные фантазии как их реальную реализацию и, таким образом, получить сексуальную разрядку. Кроме того, ЦВСы выполняют ещё и образовательную функцию. Они подготавливают молодое поколение к полноценному наслаждению сексуальной стороной семейной жизни.

– Максим, раз уж мы затронули проблему секса, разрешите задать Вам вопрос?

– Будьте любезны, Алекс. Вы могли бы и не спрашивать разрешения!

– А как обстоят дела в Ваше время с самой, как считают у нас, древней профессией на Земле, – проституцией?

– Проституцией? – переспросил Макс, внимательно осматривая стол, а затем оглядываясь по сторонам.

– Вы что-то ищете, Макс?

– Да, так… Ничего особенного. Вспоминаю, куда я подевал свой исторический словарь?

– Вам не понятен термин «проституция»? Это предоставление сексуальных услуг за денежное или материальное вознаграждение, – хоть в этот маленький, краткий миг я почувствовал себе этаким энциклопедистом, почти всезнающим гуру.

– Ну, да… Ну, да… Спасибо, Алекс. Видите ли, значение слов, которые длительное время не используются в повседневной речи, немного подзабываются. У нас нет такого явления, как проституция, по ряду причин. Во-первых, как Вы помните, в нашем обществе отсутствует насилие и, соответственно, никто не может принудить другого человека к занятиям подобного рода. Во-вторых, система воспитания и образования построена таким образом, что позволяет каждому человеку отыскать тот род занятий, который позволит наиболее полно и раскрыть личность, и обеспечить материальное благополучие. Я уже говорил Вам о таком открытии, как Глобальная матрица социальной значимости профессий. И, в-третьих, сексуальную потребность человек может удовлетворить в ЦВСах. Они, кстати, функционируют у нас абсолютно бесплатно. Но, вершину, пик сексуального единства, слияния люди могут найти только в семье. Всю полноту, всю гамму сексуальных эмоций, переживаний, вершину экстатических ощущений один человек может пережить только в союзе с другим, любимым человеком. Это, – бесспорно! Так что, древнейшая, как Вы говорите, профессия осталась в далёком прошлом.

Моё ощущение себя как гуру улетучилось моментально. Я вновь был диким, первобытным юношей, меняющим золотую статуэтку на стеклянные бусы. Ну и чувство, не приведи Господи! Чтобы хоть как-нибудь от него избавиться, я вновь атаковал Максима вопросами.

– Макс, помнится, в начале нашего разговора Вы упоминали проблемные зоны, порождающие насилие и, говоря о социологическом аспекте, назвали явную и скрытую пропаганду насилия. Я вряд ли ошибусь, опираясь на Ваш рассказ, если сделаю вывод о том, что пропаганды насилия у Вас нет.

– Не ошибётесь, Алекс! Ничуть не ошибётесь. Это естественно, – в обществе, где нет насилия, отсутствует и пропаганда насилия. Но, это уже итог, результат! Чтобы к нему прийти пришлось длительное время модифицировать и средства массовой информации, и театр, и кино, и литературу. Если сцены насилия, например, в Ваше время, вызывали интерес, отклик у широких масс потребителей подобного рода информации, очень сложно было добиться, чтобы творческие люди в своих произведениях подобные сцены не использовали. Простыми запретами такого результата достигнуть невозможно. Прямые призывы к насилию были давно и во многих странах ограничены, запрещены законодательно. Это, в определённой мере, приносило результат. Но, увы, далеко не полный, не такой, как ожидалось. Существовала и широко использовалась, так называемая, скрытая пропаганда насилия. Причём, заметьте, использовалась она многими талантливыми творческими людьми. Без глубокого и продуманного анализа, они обычно включали в свои произведения сцены того или иного вида насилия, формируя образ «героя», а на самом деле, – псевдогероя.

– Псевдогероя? Что Вы имеете в виду, Максим? «Псевдо», – означает «не настоящий». Вы хотите сказать, что в моём времени мне «подсовывали» образ героя, который, по сути, героем не являлся? По крайней мере, с Вашей точки зрения…

– Именно так, Алекс! К тому же, это не только моя точка зрения. Она господствующая, а вернее, – единственная в наше время. Я попытаюсь Вам объяснить, почему я использую приставку «псевдо»… Я уже говорил о своём хобби. Изучая историю МИСы, я много времени провёл «копаясь» в её ретроотделе. Я ознакомился с множеством различных информационных источников, относящихся приблизительно к Вашему времени, с различными формами этих источников. Особенно меня привлекали произведения Вашего киноискусства. Я пересмотрел десятки кинофильмов Вашей и ближайшей к Вам эпохи. Поэтому, если позволите, я попытаюсь объяснить господствующую в наше время точку зрения на примере этого вида искусства.

– Конечно, Макс! Будьте так добры!

– Просматривая кинофильмы Вашей эпохи, я пришёл к выводу, что, несмотря на их широчайшую вариативность, все они во многом схожи. В подавляющем большинстве сюжетная линия сводилась к тому, что «герой» либо кого-то спасает, либо кого-то наказывает за совершённое злодейство. Я беру слово «герой» в кавычки, хотя в Ваше время он предполагался однозначно положительным персонажем. Хороший парень, а иногда и дама, наказывает плохих парней и справедливость торжествует. Что же в этом плохого, спросите Вы?

– Да! Максим, действительно, что же в этом может быть плохого?

– На первый взгляд, – ничего! Но это только на первый взгляд! Если не особо задумываться, то можно вообще ничего плохого и не разглядеть. И даже, возможно, стараться подражать подобным «героям» в жизни. Но! Такие, с позволения сказать, «киношедевры» несут в себе чрезвычайную опасность. «Хороший парень» не просто кого-то спасает. По ходу дела, он уничтожает, уничтожает физически десятки, сотни, а иногда и тысячи плохих парней. На первый взгляд, всё правильно! Так им, плохим, и надо! Нечего было творить зло!

– Ну, так! Максим, и в чём же тут опасность, о которой Вы говорили?

– Опасность, Алекс, заключается в том, что таким образом нивелируется ценность человеческой жизни. Самоценность жизни человека как таковая обращается ни во что, в ноль. И в подсознание зрителей внедряется мысль, что человеческая жизнь ничего не стоит. По сюжету многих фильмов, жизнь «героя» ценна, а жизнь плохих парней нет. Мы радуемся, когда «герой» спасается и остаёмся абсолютно равнодушными, когда погибают тысячи плохих парней. И так как «героев» обычно мало, а плохих много, мы привыкаем к тому, что человеческая жизнь малоценна, если вообще ничего не стоит. И когда такой, с позволения сказать, подход переносится в реальную жизнь, последствия могут быть непредсказуемыми, ведь насилие остаётся дозволенной формой разрешения конфликтов. Да, – по отношению к плохим людям! Но в жизни, в реальной жизни кто может определять? Вот, например, Алекс, кто определяет, – хороший Вы или плохой человек?

– Ну, не знаю… Для кого-то хороший, наверное, для кого-то плохой.

– И как Вы отнесётесь к тому, что Ваша жизнь абсолютно ничего не стоит для того, кто считает Вас плохим?

– Не знаю,… Конечно,… Не очень приятно,… В общем, совсем неприятно! Максим, я, кажется, понимаю, что Вы имеете в виду. Но, ведь наши герои или, как Вы их называете, – «псевдогерои», боролись со злом. И какой же на Ваш должен быть выход? Каким, по-вашему, может быть настоящий герой?

– Полагаю, Алекс, Вы и сами в состоянии ответить на свой вопрос. Герой тот, кто признаёт высшую, абсолютную ценность человеческой жизни. Жизни как таковой! А бороться со злом можно ведь и не прибегая к оружию, к насилию, а, например, используя интеллект, убеждение, ловкость, гипноз, в конце концов. Можно ведь обезвредить злодея и не лишая его жизни. Так?

– Ну,… Теоретически…

– И теоретически, и практически! Как Вы, вероятно уже догадались, именно в таком направлении и шло изменение сюжетных линий всех произведений искусства. Не только явная, но и скрытая пропаганда насилия постепенно была ликвидирована. Как видите, Алекс, мы с Вами, в той или иной мере, прошлись по всем путям, которые способствовали формированию человеческой цивилизации. Вы не будете возражать, если мы сегодня ляжем спать немного пораньше? Мне поступило несколько заказов на ремонт, я договорился на утро… Так что…

– Конечно, Максим! Конечно! Как Вам будет угодно! Только, разрешите ещё один вопрос и будем отдыхать?

– Пожалуйста!

– Это немного сродни тому, что Вы говорили о пропаганде. Дело в том,… Когда я гулял по Крещатику, я не заметил ни одного рекламного щита или чего-то подобного. В Ваше время что, нет рекламы?

– Почему же? – Максим опять расплылся в своей очаровательной улыбке, – Если рассматривать рекламу как информацию о том, или ином продукте или услуге, то всё это есть в МИСе и очень подробно, со всеми необходимыми аспектами, характеристиками. Что у нас отсутствует, так это навязчивость рекламы. Меня, например, не интересует продукция, предназначенная для женской гигиены, и мне никто не навязывает информацию об этой продукции. А то, что меня может заинтересовать, я могу легко найти в МИСе. Смотрите!

Макс нажал какие-то кнопочки на своём клоккере, и над его рукой появилось что-то наподобие голографического экрана. Он несколько раз провёл по нему пальцем и попросил меня подойти поближе.

– Вот, смотрите, Алекс! Здесь представлена вся информация о новинках робототехники. Я могу узнать когда, где, кем она произведена, какие характеристики имеет, где и на каких условиях её можно приобрести и так далее. Это реклама в Вашем понимании или нет?

– Можно сказать, что да, – реклама. Оказывается, что реклама может быть совсем не навязчивой?

Максим расхохотался, искренне, от души.

– Простите, Алекс! Ради Бога, простите! Ваше несыгранное, настоящее удивление меня действительно рассмешило. Алекс, если Вы не возражаете, давайте Ваши оставшиеся вопросы отложим на завтра. Хорошо?

– Да! Да! Спать! Давайте спать!

Макс вновь подошёл к стене и скомандовал,

– Кровать. Гостевая кровать. Две вешалки для одежды. – и, повернувшись ко мне, произнёс, – Располагайтесь, Алекс!

Я оккупировал уже знакомую мне софу с перламутровым покрывалом.

– Спокойной ночи, Максим!

– Спокойной ночи, Алекс! Выключить свет!

Я лежал, не закрывая глаз. Мрак, заполнивший комнату, был густым, непроницаемым и в тоже время каким-то завораживающим. Я лежал, и в моей голове крутилось, – «Двадцать два тринадцать», «двадцать два тринадцать», «двадцать два тринадцать»… Словно игла старого граммофона застряла в небольшой царапине на чёрной виниловой пластинке. «Двадцать два тринадцать»…

Почему-то мне совсем не хочется засыпать. Не хочется? Почему? Я переворачивался с боку на бок, укладывался на спину, затем на живот. Но сон так и не приходил. И я наконец-то понял, что не даёт мне уснуть. Вопрос… Вопрос, который маленькой змейкой проскользнул между этими словами, – «двадцать два тринадцать».

Где я проснусь завтра?

Я отгонял этот вопрос от себя, пытался выбросить, выдавить его из своей головы.

Где я проснусь завтра?

Откуда-то из глубины, из тайны сознания вопрос стучал в мои виски, заставлял меня чувствовать, как грохочет моё сердце, как покрывается холодным потом тело.

Где я проснусь завтра?

А где я хочу проснуться?

Где я хочу?

Где?

Ответ на этот вопрос я уже знал…

© Fjusion / Александр

Опубликовано 11.04.2013 в 17:42
Прочитано 845 раз(а)