Валерка

ВАЛЕРКА

©

Рассказ

Весна. До конца сессии осталось сдать один экзамен. Настроение хорошее. Мама прислала денег, чтобы купить костюм. Магазин «Одежда» размещался на втором этаже, на первом – гастроном. Валерка открыла дверь вестибюля и … остановилась как вкопанная. Впрочем, это длилось недолго, наверное, несколько секунд. Он, видимо, не заметил её. Нет, конечно! Скользнул равнодушным взглядом. А Валерка быстро проскочила вестибюль и стояла уже на лестничной площадке второго этажа. Ей была видна только его серая шляпа и тёмно-синий плащ. Сердце билось учащённо. «Вот, нужен-то он мне!» - стараясь казаться беспечной, думала Валерка. Хмыкнув, она посмотрела вниз. Лицо пылало, выдавая её волнение. А он мирно разговаривал с каким-то солидным мужчиной, кого она даже хорошо и не разглядела. Сразу испортилось настроение. Валерка почувствовала противную жалость к себе, вздёрнула голову: «Что я на нём зациклилась!? Пора понять, что меня в его жизни нет». Но костюм уже покупать не хотелось. Она всё-таки зашла в салон, равнодушно прошлась мимо стоек с одеждой. Ноги тянули вниз. Зачем-то хотелось посмотреть на него ещё раз, «Нет, уж я не помчусь вниз по лестнице мимо него как сумасшедшая, я медленно пройду, пусть меня узнает», - Валерка, как ей казалось, с достоинством и гордо уже спускалась по ступенькам.

Он всё ещё стоял и беседовал с кем-то в вестибюле у окна. Валерка в упор блестящими глазами несколько минут смотрела на него. Он, наверное, почувствовал взгляд, прервал разговор на полуслове и посмотрел (да, посмотрел!) на Валерку. Она вскинула голову. Ну и что же, что старенькое пальто, что туфли не модные, зато в студенческом театре она – прима! С минуту длилось молчание. Потом он отвернулся и продолжил беседу, а Валерка небрежно – по крайней мере, ей так казалось – прошла мимо к выходной двери, оглянувшись на него ещё раз. Что он узнал её, она поняла совершенно точно. Он действительно узнал её и взглянул, как бы невзначай повернув голову к выходу…

Валерка ватными руками открыла дверь, медленно вышла, повернула, кажется, налево, пошла тихо, не оглядываясь, до первой скамейки. Она была уверена, что он пойдёт за ней. Конечно, пойдёт, он же узнал её! Он захочет с ней поговорить. Валерка даже слышала шаги за спиной. «Сейчас я оглянусь будто случайно, он уже должен быть рядом». Валерка совсем замедлила шаги и как бы между прочим повернула голову… И вот она уже стоит лицом туда, откуда только что в смятении шла. Его не было. Стало так обидно. И на него, и на себя, и на весь несправедливый белый свет, будто ей не восемнадцать лет, а девять, когда она впервые узнала правду об отце. Валерка села на краешек ближайшей скамейки и стала смотреть на дверь магазина. «Я дождусь его.Подойду и …» Она не знала, что будет после «и». Глаза были жаркие и сухие, а сердце тихо плакало… Зачем он, оставив маму, забыл и о ней, о своей дочери?! Зачем он тогда приходил к ней?! Зачем ей тогда надо было узнать правду о том, что отец жив?!...

… Разноцветные деревянные домики пионерского лагеря красовались на высокой горе над мелкой с песчаным дном и отмелями речкой. С трех сторон лагерь был огорожен невысоким забором, со стороны речки забора не было. Крутой склон густо зарос кустами боярышника, сухие колючки так и норовили впиться в босые пятки. Но мальчишки, несмотря на запрет, спускались по склону за бояркой. Вместе с ними полезла как-то Валерка. Все обошлось благополучно, если не считать поцарапанных коленок и того, что "один сандаль" слетел с ноги и укатился далеко вниз.

На другой день отряд повели купаться на речку, и Валерке пришлось надеть ботинки, а так как зашнуровывать их было некогда, Валерка просто выдернула шнурки, а потом они куда-то подевались. На речке ботинки вымокли, потом засохли, покоробились и выглядели очень некрасиво. Валерка огорчилась, но делать нечего, приходилось мириться. Тем более, что все готовились к празднику песни и танца, и Валерке было совсем не до ботинок. Отрядная вожатая Верочка, наряжая Валерку в русский костюм для танца, вдруг обратила внимание на ботинки.

- А где твои сандалии?

Валерка потопталась нерешительно на месте, сморщила нос и призналась во всём.

- Ох, - покачала сердито головой Верочка. - Ну что с тобой делать буду? А как же танец?

- А юбка длинная, не видно будет.

Валерка так азартно отплясывала "русский", что никто не обратил внимания на ботинки, а юркий фотограф, который щелкал затвором налево и направо, даже выразил желание снять Валерку крупным планом.

- Эта девчушка кого-то мне напоминает, - обратился он к вожатой, сфотографировав Валерку. Оглядел её с головы до ног, подозрительно задержав взгляд на ботинках.

- Это Валерка Гринёва, очень активная и весёлая девчушка, - сказала вожатая Верочка.

- Гринёва? - почему-то удивился фотограф и стал о чём-то шептаться с Верочкой. А Валерка не обращала на них внимания, тем более, что вокруг было много интересного. Её распахнутые глаза, казалось, впитывали в себя все новое. Она выучила за лето много песен и танцев, разучила акробатический этюд, вот только "шпагат" не получался пока. Валерка представила, как она приедет в свой поселок, где была только начальная школа, в которой мама работала учительницей, и обо всем расскажет ребятишкам. От этого у Валерки ещё больше поднялось настроение. Подумаешь, ботинки сморщенные...

Через день после праздника песни отряд начал готовиться к спортивным соревнованиям, и Валерка, прыгая по спортивной площадке, вдруг услыхала голос дежурного у главных ворот:

- Гринёва, к тебе папа пришел.

Валерка продолжала прыгать на одной ноге.

- Ты что не слышишь? К тебе папа пришел, - повторил дежурный.

- У меня нету папы, это не ко мне, - беспечно помотала головой Валерка и снова стала увлеченно прыгать.

Через некоторое время дежурный из первого отряда снова нашел Валерку.

- Ты Гринёва из пятого отряда? Так к тебе папа пришел, ты почему не идешь?

Валерка разинула рот и хотела снова возразить, но так и осталась стоять молча. К воротам не побежала, а загадала: если ещё раз позовут, то это правда к ней.

Когда в третий раз позвали Валерку, она как-то неуверено, боясь, что сейчас выяснится, что на самом деле перепутали, тихонько пошла к воротам. Еще издали она увидела военного и старушку в широкой юбке и переднике. Валерка прибавила шагу, немножко пробежала, потом снова пошла тихо и остановилась метрах в трех.

- Господи, похожа-то как, - удивленно-жалостливо протянула старушка и поднесла уголок фартука к глазам.

Валерка растерянно улыбалась.

- Подойди поближе-то, подойди, - старушка погладила белесый Валеркин чуб. - Коля, - обратилась она к военному, - смотри-ка, словно ты в детстве.

А Валерка во все глаза смотрела на военного. Настоящая форма, настоящие погоны. Раз, два, три, четыре звездочки...

- Отец твой, - опять как-то жалостливо протянула старушка и подтолкнула Валерку в спину. - Подойди-ка...

- А его разве не убило? - вдруг выпалила Валерка, упираясь и захватив старушку за широкую юбку.

- Как убило?! Ишь, чего говоришь-то, - замахала руками старушка, а у военного вытянулось лицо и из самодовольного превратилось в растерянное.

- Мне мама рассказывала, мой папа военный, работал офицером, а на боевых учениях погиб геройски, - выпалила скороговоркой Валерка.

А солнце так и слепило глаза, и зелень тополя одуряюще пахла. Валеркины веснушки все разом вылупились на носу, и вытаращенные глаза смотрели удивленно-испуганно, так что надо было что-то отвечать на их немой вопрос.

- Коленька, иди-иди, отпроси Валерочку у вожатой до ужина. Мы тут под горкой у реки живем, - засуетилась старушка. - Мы домой сходим, дом там у нас свой. Коленька дня на три в гости заехал, и вот совпаденье-то...

Немного тревожно, но все-таки приятно было шагать по песчаной дорожке вниз по косогору к речке, держась за руку старушки. Военный, назвавшийся папой, шёл молча, а старушка рассказывала, какой у них большой дом, какой огород.

- Что ж ты в ботиночках-то таких ходишь? Сиротинушка... - сокрушенно покачала головой старушка и погладила опять Валеркин чуб.

- А-а! - беспечно растянула рот в улыбке Валерка. Потому что все это мелочи, когда, может быть, это правда её папа. А мама не знает ещё, что папа, оказывается, живой. Так думала Валерка и от восторга подпрыгивала то на одной, то на другой ноге.

Перешли речку по узкому мостику и направились к большому деревянному дому, блестевшему крышей, окруженному крепким крашеным забором. Пес рвался на цепи, но не доставал до них, когда проходили по мощеной дорожке в дом.

В комнате Валерка увидела того самого фотографа, что был на празднике в лагере.

- Дядя твой, - пояснила старушка.

На тумбочке на видном месте лежала Валеркина фотография. Юбка почему-то перекосилась, и эти злополучные ботинки, сморщенные и без шнурков, прямо сразу бросались в глаза.

- А это тетя, - подтолкнула старушка Валерку к толстой женщине в цветастом платье.

- Ой-ей-ей, какие мы, - фальшиво запела та ярко накрашенным ртом и потянулась погладить Валеркину голову ватной рукой с тремя кольцами на толстых пальцах. И все стали беззастенчиво разглядывать Валерку. Тетка не смогла сдержаться и презрительно поджала губы. Валерка не знала, куда деть руки и ноги, ей стало боязливо и неуютно. Но тут старушка позвала обедать.

Расселись за столом - военный, важный и внушительный, сел во главе, старушка по правую руку, усадив рядом с собой Валерку, напротив разместились фотограф с теткой - и началось застолье.

Валерка подумала, что сейчас все заговорят о ней, и о маме, и о папе, и о том, что как здорово, как хорошо, что папа оказался живой и нашел ее. В предчувствии каких-то теплых и задушевных слов лицо Валерки опять засветилось, и она поглядывала на всех, словно торопя: "Ну-ну, давайте, говорите". Военный, быстро глянув на нее, почему-то отвел глаза, а старушка притворно-тяжко вздохнула, а тётка сказала, обращаясь к военному:

- Юленьку-то захватил бы, погостить бы.

А военный, опять быстро глянув на Валерку, ответил:

- Да что на три дня семью срывать, расход один. Они на собственной даче отдыхают.

И все заговорили о новой даче, о выгодной командировке военного, и тётка все время завистливо ойкала, когда тот рассказывал, что привез дочке Юленьке и жене Катеньке, военный же воодушивился, стал совсем важным, самодовольным. Лицо покраснело от водки. И Валерке стало опять неуютно и боязливо. Она сидела молча, съёжившись, словно серая пичужка, залетевшая в чужую стаю.

Когда речь зашла об импортных сапожках и туфлях, что привез военный, старушка кряхтя, вылезла из-за стола.

- Где-то тут мне Юленькины сандалии попадались. С прошлого года остались.

Она повозилась в прихожей и вошла со стоптанными ношеными сандалиями.

- Вот и пригодились. Давай, давай-ка надень, а то ходишь в этих ботинках, стыд-то какой для Коленьки.

Сандалии с чужой ноги были неудобны и малы. Валерка слегка подогнула большие пальцы и осталась стоять неуклюже посреди комнаты.

Сделав благотворительное дело, старушка уселась за стол и позвала Валерку приторно-сладким голосом:

- Садись, садись, поешь как следует, - и добавила зло, - дома-то, небось, все идеями питаетесь.

Она показалась Валерке вдруг черной вороной, и у неё опять похолодело сердце. Она сказала первое, что пришло в голову:

- Можно, я огород посмотрю?

- Иди-иди, - с облегчением закивали все.

- Морковочку вырви, - добавила старушка, - да грядки, смотри, не потопчи...

Чужие сандалии очень давили, и Валерка сняла их и взяла в руки, как только выбежала за крашеные ворота под хриплый лай цепного пса. Она бежала босиком по скрипучему мостику, по песчаной теплой дорожке скорее-скорее туда, в лагерь, а в голове стучала только одна мысль: "Это не мой папа, это чужой, чужой..."

У ворот лагеря, у белой березы Валерка остановилась, запыхавшись, - на скамеечке сидела мама. Белокурая, хрупкая, она сидела тихо и чуть печально.

- Мама, моя мама, - бросилась Валерка к ней и обхватила маму за шею. Пахнуло родным, близким, и защемило сердце. Они сидели молча несколько минут, потом мама сказала полувопросительно:

- Вожатая сказала, ты к папе в гости пошла?

- Это чужой папа! - отчаянно замотала головой Валерка и как-то сразу съежилась, словно все еще сидела за их столом.

- Зачем они приходили? - печально спросила мама, ни к кому не обращаясь и две тоненькие морщинки прорезали лоб.

- Зачем они приходили? - повторила мама. - Из любопытства?

А детское доверчивое сердце, открытое добру и ласке, встретившее равнодушие и самодовольство, больно сжалось.

- Давай опять будем думать, что мой папа погиб? - прижалась Валерка к маминому плечу.

Мама молча посмотрела в доверчиво-вопросительные глаза дочки и кивнула. И они стали говорить о доме и о школьных подружках, о лагере, о веселых походах и звонких песнях - о том, что было их жизнью, их мечтой. Только в маленькое детское сердце поселилась печаль о человеке, который не стал для неё отцом. А в стороне, на обочине лежали брошенные Валеркой стоптанные сандалии - как символ чужой, не принятой ими жизни.

…Первая встреча. Случайная, раскрывшая мамину тайну об отце. Кому эта встреча нужна была? Отцу? Валерке? Растревожилось маленькое птичье сердчишко, и осталась в нём затаённая боль. Жили они с мамой вдвоём всё в том же посёлке. Был ли отец невысказанной болью для мамы, Валерка не спрашивала, а мама и не предполагала, что случайный визит отца нанёс незаживающую рану дочери. Внешне казалось, что они жили так же, как и раньше. Для Валерки не было важным, почему развелись родители. А вот почему, оставив маму, отец бросил её, вычеркнул из своей жизни? Её, свою родную дочь? И ни разу не захотел встретиться, написать? Нет, мама не препятствовала. Просто со стороны отца не было никакой попытки общения с дочерью. Почему её нет для отца? Эти вопросы она не задавала никому, даже маме. Для неё это было горько, обидно, несправедливо и непонятно. Валерка обязательно хотела встретиться с отцом, когда подрастёт и задать лично ему эти вопросы. Она знала только, что мама долго «не подавала на алименты», как говорили в посёлке, но потом стали приходить денежные переводы, и на квиточке был указан адрес организации, где служил отец.

… Окончив десять классов, Валерка поехала в город сдавать экзамены в институт. В тот же день по приезду она, оставив чемодан в камере хранения на вокзале, нашла солидное учреждение, где и служил отец.

– Никак к Николаю Григорьевичу? Дочка, видать. Похожа, похожа… – сказал доброжелательно вахтёр и пропустил Валерку в длинный коридор со множеством дверей, назвав номер кабинета. Она очень волновалась и придумывала, как себя будет вести, чтобы выглядеть независимо и гордо. Она же не идёт к нему с какой-либо просьбой, она же имеет право встретиться с отцом и просто поговорить по-взрослому: с первой встречи прошло почти десять лет – целая детская жизнь. Она тихо отворила дверь и заглянула. Он сидел за столом в кабинете один. Стол внушительный, двухтумбовый, кожаный диван, большое окно.

– Я к Вам. Вы не узнаёте меня?

Он глянул вопросительно, потом вдруг побледнел и привстал из-за стола. «Ага! – торжествующе усмехнулась Валерка. – Не совсем память потерял».

– Ах, узнали, папа! – нарочито показно выделила она это никогда непроизносимое вслух слово.

Валерка без приглашения прошла к дивану и села, картинно заложив ногу за ногу. Знай наших! Мы хоть и не из города, но по-вашему умеем!

Он был уже тучен и лысоват, на висках курчавились волосы. И как он был похож на неё! Такие же круглые серые глаза, и тот же нос, и лоб, и светлые волосы. Надо же ей так уродиться!

Что он думал, пока она его разглядывала? По крайней мере, он успокоился, снова сел на стул, подойти, видимо, не решился – слишком неприступный и независимый вид был у Валерки. Потом сделал участливое лицо и спросил:

– Ну как ты у меня живёшь?

– Во-первых, не у Вас! Я сама по себе. Приехала поступать в институт, по пути зашла на Вас посмотреть, отец всё-таки считаетесь… – и дерзко усмехнулась, обиженная его вопросом. Особенно словом» у меня».

– И как я тебе?

Валерка неопределённо пожала плечами и как-то обмякла. Она подумала, что сейчас он подойдёт, присядет рядом, обнимет за плечи. А она расскажет ему про институт и почему она туда поступает…

– А у меня дочка есть, Юленька… взрослая…

– Юленька? Дочка? А я вам кто? – снова ощетинилась Валерка.

Он смутился и, не зная, что ответить, помялся на стуле.

– В ВУЗ, значит, поступать? А устроилась где?

– Не беспокойтесь, устроюсь…

– А может быть, у нас поживёшь, пока экзамены сдавать будешь? – неожиданно спросил он и сам испугался сказанному. Валерка заметила его испуг и ощетинилась ещё больше.

–Да уж как-нибудь… Обойдёмся… Мне уже 17 лет… и без Вас обходились… – ответила ещё более дерзко. – Да помнится, однажды побывала в гостях у ваших родственников, до сих пор сандалии берегу…

Помнил ли он о сандалиях? Вряд ли. Но получив дерзкий отказ на своё скоропостижное предложение, даже успокоился и сказал уверенно и хвастливо:

– У нас большая трёхкомнатная квартира в центре города…

Валерка сидела моча. Пауза тянулась долго. Он не нашёлся, что ещё сказать, но по лицу было видно его беспокойство: вдруг передумает, вдруг примет его необдуманное предложение пожить у них, что он тогда жене скажет…

– Ну, до свидания! – с деланной весёлостью сказала Валерка. Резко встала с дивана. Отец протянул руку. Валерка, не прощаясь, выбежала из кабинета…

… Валерка устроилась жить с дородной тёткой-буфетчицей в коммунальной квартире возле вокзала. Та, увидев девчонку, растерянно крутившуюся с чемоданом на привокзальной площади, пригласила её к себе квартировать. Через два дня из Валеркиного, не закрывающегося на ключ чемодана исчезли деньги, а когда она спросила у хозяйки, не видела ли та, куда они подевались, тётка подняла крик на всю квартиру, выставила за порог Валеркин чемодан и захлопнула дверь.

В сквере, где сидела на лавочке Валерка с чемоданом, было многолюдно, нарядно, весело играла музыка. Настроение немного улучшилось, и она подумала: «Может быть, сейчас пойти к отцу. Прийти и сказать без всякого кривлянья как в прошлый раз: «Здравствуй, папа. Ведь я же не придумала вас. Вы – мой папа. Мне трудно. Меня выставила хозяйка, у меня нет денег. Можно, я поживу у вас, пока не сдам экзамены…».

С этой мыслью она снова оказалась у проходной в здании, где служил отец. Чемодан оставила у вахтёра, который узнал Валерку и пропустил её как дочку «высокого» начальника. Она постучала в дверь кабинета. Отвнтили: «Войдите». Валерка вошла в кабинет тихо, не изображая больше дерзкую и бывалую девицу. Отец смотрел на неё как-то виновато, неловко. Привстал со стула. Потом опять сел.

Валерка без приглашения присела на диван и, не выдержав, вдруг расплакалась. И оттого, что попалась ей такая зловредная тётка, укравшая деньги, и оттого, что живёт в этом городе отец, которого она не может звать «папа», и оттого, что смотрит он на неё испуганными глазами. Отец снова засуетился, стал ещё более растерянно-виноватым и жалким. Встал из-за стола, попытался подойти, опрокинул стул…

– Мне негде жить… – всхлипывала Валерка. – Можно я правда у вас поживу? Это ненадолго… – и сбивчиво сквозь слёзы стала рассказывать, что с ней произошло и о том, что она просто хотела бы побыть с отцом. – Можно?… Вы же приглашали сами… – Она была сама собой: милой, искренней, доверчивой, простой, обманутой девчонкой.

– Знаешь, жена Катенька с Юленькой не приехали с дачи… Спросить надо, согласовать… Я сейчас позвоню… – Он судорожно набрал номер телефона. – Не отвечают… В саду, наверное… – он растерянно потирал руки. – Вот они через три дня приедут…

– Я же ваша дочь… ваша родная дочь… ваша старшая дочь… – отчаянно твердила Валерка, не понимая поведения отца. Она всё ещё надеялась, что он подойдёт к ней, успокоит, скажет, что все её проблемы – ерунда, что, конечно же, она поживёт у них…

– Да, да… – кивал он головой, а глаза выдавали смятение. Тем более, что он вчера уже доложил по телефону о визите дочери своей жене Катеньке, и та предупредила: «Захотел звёздочек и должности лишиться? Тебе кто карьеру сделал? Не мой ли папа?»

Кто-то заглянул в кабинет.

– Закрыть дверь! – зло рявкнул отец. Лицо его побагровело как от выпитой водки, напомнив Валерке первую встречу с ним у его родственников. Глаза стали злыми. «Ещё увидит кто, как девица в кабинете рыдает… Доказывай потом, что это дочь от первого брака… И зачем она опять появилась…».

От крика Валерка сразу пришла в себя и затихла. Она смотрела на этого злого, краснорожего мужика и как тогда, в пионерском лагере, думала: «Это не мой отец…». И вдруг окончательно поняла, что она чужая ему, не нужная ему, мешающая его номенклатурной, обеспеченной жизни.

– А у меня денег нет! – с вызовом сказала Валерка. – Совсем нет! Дайте, и я уйду. Совсем уйду. – И встала с дивана, и приосанилась, и усмехнулась… А так хотелось подойти и влепить пощёчину этому трусливому папаше. «Как такие высокие должности занимают!?» – пронеслось в голове.

– Сейчас-сейчас… посмотрю… – он торопливо полез в карман, достал бумажник и протянул тысячу рублей. – Больше с собой наличных нету…

Ватными руками Валерка взяла деньги и медленно, в тягучей тишине вышла из кабинета. И может быть, тогда она отчетливо подумала о том, что это мама справедливо оставила отца, а не он бросил их, как говорили в посёлке…

… И вот мимолётная, мгновенная, случайная, фактически всего третья в её жизни встреча с отцом. В вестибюле магазина. Мимоходом. Скорее, немой диалог глаза в глаза. Одни – с надеждой, другие – равнодушно-испуганные. Валерка сидела на скамейке и смотрела в ту сторону, откуда только что шла. «Нет. Я подойду к нему и…» Через несколько минут отец вышел из магазина, продолжая разговор с собеседником. Дойдя вместе с ним до стоящей у дороги машины, он стал прощаться. Валерка стремительно рванулсь со скамейки. Она еле успела. В каком-то внутреннем злом отчаянии, но с приклеенной улыбкой она цепко схватила отца за рукав плаща, когда он уже

пожимал руку собеседнику.

– Вот, возьмите, Николай Григорьевич! – Валерка преобразилась в игривую, фривольную девицу и стала совать ему присланные матерью деньги. – Я передумала. Я не могу больше быть вашей любовницей. Вы такой… Вы такой … Надоело скрывать наши отношения…

Собеседник отца широко раскрыл от удивления глаза, а отец побледнел и, казалось, даже затрясся от испуга.

– Прощай же, мой милый папашка. Нам с тобой было так хорошо! – Валерка не зря была примой в студенческом театре. – Да не переживайте Вы так, мой сладенький папашечка, другую найдёте! Жена Катенька только бы о ваших любовницах не узнала… – Валерка картинно прижалась к отцу, небрежно чмокнула его в щёку, кокетливо помахала рукой:

– Прощай, мой милый игривый папаша! Может, ещё встретимся… – и быстро зашагала прочь… прочь… прочь….

Она не видела, как отец побледнел, как судорожно схватился за лацканы плаща своего собеседника и с жаром стал что-то объяснять. Как собеседник, видимо, важный для него человек, пятился от него и с удивлением смотрел на этого моралиста, каким слыл её папаша, числясь образцовым семьянином. Валерка не замечала, что уже бежала. «Пусть теперь отмывается от своих любовных похождений!» Она глотала обидные злые слёзы, толкая на бегу встречных прохожих. «Придумала себе отца! Разве бы отец вычеркнул меня из своей жизни!? Разве бы не помол?! Разве бы просто не захотел поговорить?!». Она не оглядывалась. «Ах, я поступила непорядочно! Ах, вы осуждаете меня!...», – она понимала, что поступила как-то нехорошо, и теперь вряд ли ему избежать неприятностей и пересудов. И вряд ли мама похвалила бы её за этот поступок. «Ну и пусть…пусть… пусть…». Она бежала, не замечая никого и ничего вокруг. «Ну и пусть…пусть…пусть… со своей доченькой… (она выкрикнула слово «со своей» и тоже не заметила этого). Прохожие с любопытством и удивлением оглядывались на неё. Валерка тихонько всхлипывала и неслась по асфальтовой дорожке вдоль проспекта, ощущая себя никому не нужной. «Да и кому нужна такая дура… дура… Папу захотела… Знай, что всем плохим во мне, я обязана тебе, отец… Тебе, отец… тебе… тебе…», – и бежала дальше, дальше от него. Теперь уже навсегда.