Он

Шелест листьев под Его ногами дал ему понять, что он находиться в парке, который рано или поздно превратился бы в лес, ведь все, что ранее было малым и было подвержено чужому влиянию всегда становится большим и самостоятельным. Судя по всему была ночь, но Он не мог точно определить сколько сейчас времени, так как солнце в Тех Краях уже давно не освещало озябшую от холода землю. Причиной этому, наверное, была Она, так как Ее свет, который своею теплотой по утрам нежно освещал Его лицо, куда-то исчез и позволил забыть ему, что значит уют. Он был точно уверен, что шел, но Он не знал, куда он шел. А если ты не знаешь, куда тебе идти, - даже компас тебе не поможет. Именно поэтому Он решил сесть на лавку, слегка припорошенную листвой и осмотреться. Он стряхнул с нее листья и даже не заметил, что его руки испачканы кровью: людям, полностью утопленным в своих раздумьях сложно увидеть хоть что-то, сквозь туман мыслей, который окутал их. Но про Него нельзя было сказать, что он в задумчивости. Он просто сел и поднял голову к небу, как будто до сих пор надеялся увидеть там свет. Холодный осенний ветер трепал оставшиеся на деревьях листья и качал ветки, мешая воронам, сидевшим на них. Он не заметил птиц, так как был полностью погружен в изучение неба. Они же пристально разглядывали Его, стараясь уловить все его немногочисленные движения, как будто никогда не видели человека. Этот парк, готовящийся стать лесом и вправду был пустынным: деревья здесь были не ухоженны и требовали обрезки веток, дорожки, когда-то покрытые асфальтом теперь вместе с клумбами, на которых раньше росли прекрасные цветы, представляли собой одно сплошное полотно, плотно прикрытое опавшими листьями. Он был романтиком и личностью весьма впечатлительной. Поэтому такая удручающе депрессивная атмосфера уныния, которая царила в этом когда-то полном людей парке, наводила на него грусть. Сам по себе Он был человеком жизнерадостным. Он много шутил, был популярен среди девушек, имел много влиятельных друзей, был материально обеспечен и вместе с тем, глубоко в душе - был несчастлив. Несчастливые люди чаще всего скрываются под выгодной маской веселия. Выгодно это было и для Него. Через маску не было видно той скорби, которую Он испытывал, глядя на Этот Мир. Во всех бедах человечества Он обвинял себя: так уж выходит что люди, которые видят дальше других, слишком много думают. И хотя он и страдал близорукостью, видел он действительно дальше других.

Лист, поднятый ветром, шлепнул Его по щеке. Он очнулся. Оторвав взгляд от звезд, Он посмотрел на деревья. Вороны, сидевшие на них, все так же пристально разглядывали его: в ночной темноте их глаза блестели. Блеск этих глаз, среди кромешной тьмы ночного парка навел на него необъяснимый ужас. Он быстро взял с земли увесистый камень и швырнул в воронов. Птицы с неохотой взлетели при этом, недовольно каркая, как будто они не испугались камня, а просто выполняли свой долг, который состоял в том, что бы улетать от летающих, где не нужно предметов. Он провожал воронов долгим взглядом, наблюдая, как они медленно скрываются в холодной небесной бездне. И вдруг Он почувствовал себя одиноким. Это чувство всегда сопровождало его по жизни, и Он привык к этому, хоть к одиночеству и невозможно привыкнуть. Но в тот самый момент, когда безмолвие осенней ночи нарушилось карканьем улетающих воронов, Он почувствовал свое одиночество, свою беспомощность перед Роком особенно остро. Чего Он боялся? Трудно сказать. Чего могут бояться люди потерявшие все? Ничего…

Он потерял все не потому, что был несчастлив: «потерять все» - лишь дополнительная опция для людей несчастливых. Он не видел Солнца. Наверное, потому что, просто в него не верил. Хотя иногда он задумывался, почему одни люди имеют более темного оттенка кожу, чем остальные. «Просто на кого-то Солнце светит больше, на кого-то – меньше, а кого-то оно вообще упорно игнорирует» - так думал Он. Под теми, кого Солнце игнорировало, Он имел в виду себя. Вот и сейчас Он стоял посреди безлюдного осеннего парка ночью, овеваемый холодными ветрами, которые задували Ему под плащ. Его это раздражало. Он вообще был человеком раздражительным.

«Он дерзковат» - так говорили многие. Он с большим вниманием слушал их, не желая пропускать ни единого слова, вежливо говорил «спасибо», разворачивался и уходил прочь. Он всегда так делал. Бывали случаи, что он потом жалел о своем уходе. Он всегда относился к себе, к своему положению в обществе, социальной лестнице, своему материальному и духовному благополучию слишком требовательно.

Вороны улетели, и теперь Он остался один, посреди этого пустынного парка. И хотя Он ненавидел одиночество, иногда ему удавалось ощущать удовольствие, оттого, что человек находится один. В нем была уверенность, говорившая, что таким образом он противопоставлял себя обществу и тем самым поднимался над остальными. Только когда Он оставался один он по настоящему чувствовал себя свободным - неудобная фарфоровая маска сама по себе слетала с его лица, падала на землю, раскалываясь при этом на тысячи мелких кусочков. Он же стоял не согбенно и с высоты своего величия одаривал полным презрения взглядом осколки своего ежедневного защитного убора. После этого, как всегда удобно устраивался в кресле и приступал к тщательному анализу своих поступков, которые успел совершить за сегодняшний день. Он был человек не горделивый, хотя гордится, ему было чем. Также он всячески отметал от себя иногда наступавшее чувство зависти, так как знал, что нет ничего невозможного для него и что завидовать кому-то – это завидовать самому себе в будущем. Он, конечно, был полностью психически здоров, и завидовать самому себе ему никакой радости не доставляло. Но все же он знал, что он выше других. Намного выше. И, тем не менее, старался сделать себя еще лучше. Это было бы похвально, если бы Он частенько после таких вот продуктивных рассуждений снова и снова не уверял бы себя в своей полной беспомощности и постоянном одиночестве, непонимании. Конечно, в таких выводах слышатся отголоски юношеского максимализма. Ведь Он, несмотря на столь взрослый образ мыслей все же был юношей. Просто юношей, пытающегося найти себя. И как это обычно бывает, эти поиски все больше и больше заводили его в тупик.

Он устремил свой взгляд в небо, застланное перистыми, темно-бордового оттенка облаками. Что-то прекрасное виделось ему в этом пейзаже. Что-то до боли знакомое, родное, но все также бесконечно далекое и недостижимое. Первая слеза скатилась по его щеке.