Проделки лешего

Проделки лешего

Приехал я как-то летом, в свою родную деревеньку на каникулы, и что-то грустно стало. Мать ходила поджав губы, и неодобрительно смотрела на отца. А отец, и раньше любивший выпить, теперь превратился в алкоголика. Каждый вечер, он приползал домой, что называется на ушах. Если я в то время был дома, выскакивал во двор, открывал ворота, заводил кобылу. Чуть живого отца вытаскивал из телеги и укладывал на кровать, стоявшую на веранде. Густой храп доносился оттуда пока я распрягал кобылу.

- И давно он так? – спросил я мать.

- Ох, Андрюшка, мужики вообще как с ума посходили. Колхозы и

совхозы развалили, никто не работает. Раньше хоть работа сдерживала их, а сейчас! – горько вздохнув, махнула рукой мать.

- Может быть ты хоть как-то повлияешь на него? Может быть хоть тебя послушается? Говорит, что ездит на покос. А вот накосил ли он хотя бы копну? Зимой, ведь без сена останемся. Хорошо, что Вега смирная кобылка, сама привозит его домой, но ведь так и до беды недалеко- с надеждой и мольбой обратилась она ко мне.

Мне было горько слышать ее признания, но я также знал, что вылечить алкоголика я не смогу, но для себя твердо решил, что завтра не отойду от отца ни на шаг, и выпить ему ни за что не дам.

- А где он берет выпивку? – спросил я.

- Не знаю, но у нас дома нет ничего, даже брагу сейчас не ставлю, – развела мать руками.

Стояла горячая пора для крестьян. Необходимо было заготовить сено на зиму для лошади и коровы. Отец поднимался рано, часов в пять утра, запрягал лошадь и, захватив нехитрую снедь с собой, отправлялся на покос. Нагулявшись в клубе, я ложился поздно, а потому и просыпался часам к девяти, завтракал, потом садился на велосипед и мчался на покос, ворошить сено, скошенное утром отцом. В этот раз я захватил с собой удочки, надеясь вечерком, как отправлю отца с покоса, порыбачу. От покоса до озера было километра два.

Я ехал по проселочной дороге, любуясь растущими на обочинах березками, и удивлялся. Раньше здесь кипела жизнь. По этой дороге сновали машины, гудели в поле трактора, комбайны. Сейчас же мне не встретилась ни одна машина, не увидел ни одного трактора, и если бы не стрекотание кузнечиков, можно было бы сказать, стояла гробовая тишина. Я подъехал к покосу, прислонил велосипед к дереву, и начал изучать обстановку. Вега паслась на лугу, привязанная на длинную веревку. Телега стояла у края покоса, наполненная свежескошенной травой. Семь копен сена были уже сложены. Отец вел прокос, стоя ко мне спиной. Я незамедлительно начал шмон в его пожитках, с целью обнаружения спиртного. Мой сыск не дал положительных результатов. Не обнаружив ничего, я обрадовался, подумав, что отец либо выходит из запоя, либо истощились его запасы, пошел к нему. Рубаха отца сзади взмокла от пота, я кашлянул, предупреждая его. Он прекратил косить, и взглянул на меня. Отец устал, руки его дрожали, видимо похмелье давало о себе знать.

Отобрав у него косу и брусок для заточки, я велел ему отдохнуть. Наточив косу, я с удовольствием размахнулся. Хорошо отбитая коса, входила в траву, как нож в масло, и срезанная падала в густой валок.

- Коси коса, пока роса! Роса долой, косарь домой - размахивая, косой, повторял я эту нехитрую присказку косарей.

- Вжик, вжик – соглашаясь со мной, отвечала коса.

Действительно, как только сойдет роса, трава становится жесткой, и косится с большим трудом. Но косарь все равно домой не спешит, немного отдохнув, он начинает ворошить валки, чтобы трава легче просыхала.

К вечеру валки нужно перевернуть. Хорошо, если не пойдет дождь, тогда сено будет хорошим.

Дойдя до конца прокоса, я развернулся, посмотрел на отца. Он лежал на земле, собрав под себя подсохшее сено, и кажется, дремал. Я успокоился и начал новый прокос. Я косил, пока трава хорошо косилась, затем подошел к отцу и прилег рядом. Натруженные плечи приятно ныли, от земли и травы шел пряный дух, и я задремал. Очнулся я оттого, что Вега заржала.

- Пить хочет, своди ее к озеру, сынок - сказал мне отец.

Я внимательно посмотрел на него, он опять был выпивши.

- Отец, ну зачем ты пьешь? – укоризненно спросил я его.

- Душа у меня болит, сынок! Ты посмотри вокруг. Эта ваша перестройка развалила все, что создавалось таким трудом. Попробуй, оживи сейчас спящую деревню. Все развалили, растащили, распродали. Никто не сеет и не пашет, каждый работает только у себя в огороде, и то, потому, что жрать что-то нужно. Я, здоровый мужик, не имею денег, потому, что заработать негде. Не могу тебе ничего дать, купить одежду тебе, и то не на что. Все бросить, и перебираться в город? А жить там где?

- Не нужно мне никакой одежды, у нас в мореходке форма, нас кормят, поят. Стипендию дают. Скоро на практику поеду, там денег заработаю. Ты только не пей, прошу тебя! – горячо проговорил я.

- Легко сказать, как посмотрю, что вокруг творится, выть волком хочется! – надрывно прокричал он.

Я тоже перешел на крик: - А пить лучше? Вон сколько на кладбищах молодых появилось! Кто от водки сгорел, кто руки на себя наложил. Лежат себе спокойненько, им и дела ни до чего нет. А кто будет Россию поднимать, если вы водкой, а не делом переживать будете? Посмотри, в деревнях уже мужиков не осталось, одни бабы на себе лямку тянут, да детишек одни поднимают. А вы здоровые, свое здоровье губите, все переживаете!

Я вскочил, взял рюкзак и удочки, направился к лошади.

- Я на озеро. Искупаюсь, порыбачу, потом, переворачивать сено будем – пробурчал я.

Привязал сзади к лямкам рюкзака удочки, отвязал Вегу. Накинув рюкзак на плечи, я взобрался на лошадь, и мы с ней, потрусили к озеру. Вега долго, и шумно фыркая, пила воду. Я разделся и нырнул в нагретую солнцем воду, немного поплавал. Затем взял удочку, насадил червя на крючок, и закинул ее в воду. Но то ли мы с лошадкой распугали рыбу, то ли еще было рано для клева, поплавок оставался неподвижным. Я менял места, пока не наткнулся на кем-то поставленную, мордушу. Вытянув ее из воды, я порадовался. С десяток крупных ротанов, и столько же вьюнов, попались в нее. Вьюнов сложил в бидончик, а ротанов разделал здесь же у озера. Очищенную рыбу сложил в пакет и, поймав лошадь, отправился на покос. Отец уже ворошил валки, походка его уже была нетвердой. Я выкопал ямку, развел костерок, поставил котелок с рыбой на огонь. Очистил пару картошин, тоже бросил в котелок. Пока рыба варилась, я мучительно размышлял о том, где отец мог спрятать бутылку, ведь мой обыск не дал никаких результатов. Вскоре из котелка донесся восхитительный запах. Мы с отцом ели уху прямо из котелка. Меня так и тянуло спросить его, где же он прячет бутылку, но я сдержался. В голове моей созревал план, пока еще не совсем отчетливый. Я усиленно делал вид, что не замечаю того, что он уже сильно во хмелю. Мы немного отдохнули и, взяв деревянные грабли, пошли ворошить траву. Переворошив всю накошенную за день траву, начали собирать вчерашний, уже высохший укос травы. Солнце склонялось к закату, когда мы закончили работу. Вернее заканчивал уже один я, отец, притомившись, лежал у стога. Припрятав грабли и косу в укромном месте, я запряг лошадь в телегу.

- Карета подана, сэр! – шутливо поклонился я отцу.

- А ты? –

-Нет, я еще порыбачу немного. Надеюсь, до дома сам доберешься? - спросил я, с сомнением поглядывая на него, его явно штормило, он качался из стороны в сторону.

Отец выругался, а я схватил велосипед и поехал по тропинке к озеру, но когда скрылся с его глаз за поворотом, остановился. Бросив велосипед, по-пластунски вернулся обратно. Спрятавшись в траве, я стал наблюдать за отцом. Отец воровато оглянулся и, не увидев меня, подошел к стогу, немного повозился там, затем взобрался на телегу и уехал. Убедившись в том, что отец уехал, я вернулся на покос. Подойдя к стогу, возле которого крутился отец, я внимательно оглядел его. Как настоящий детектив, замечал мельчайшие детали, понял, что его схорон, находился там. Клочки выпавшего сена подтвердили мою догадку. Мне стало досадно, я присел на землю, прислонившись к стогу. Но спина не ощутила мягкость сена, что-то жесткое упиралось в хребет. Мне стало любопытно. Стараясь не разворошить стожок, я засунул руку в глубь него, и нащупал, что-то, железное и холодное. Осторожно отодвинув сено, я увидел алюминиевый бидон, литров на сорок. Бидон был плотно закрыт, но в крышке бидона, была просверлена дырочка, из которой торчал, длинный резиновый шланг. Я потянул за него и увидел, что кончик шланга был зажат прицепкой.

Я подивился предусмотрительности отца. На покосе жарко, пить хочется. А тут, пожалуйста, захотел пить, вытянул шланг и пей вволю. А чтобы любопытные не увидели, и не стырили бидон, замаскировал его сеном. Захотелось пить, я, не раздумывая, снял прищепку, и сунул в рот шланг. В рот полилась хмельная жидкость.

- Да, это же, бражка! – догадался я.

-Вот же жук! Знает ведь, что мать, если обнаружит дома бидон, с таким содержимым, не раздумывая выльет все это добро на землю. Вот он и решил, что бражке зреть здесь самое то! Тем более что он постоянно сейчас находится на покосе. Вот почему с покоса он приезжает в дупель пьяным - размышлял я, в глубине души испытывая восхищение смекалкой отца.

Вначале я хотел немедленно изъять бидон и вылить содержимое, но поборол сиюминутное желание.

- Тут нужно действовать более тонко – подумал я, и решил привести в действие свой план, который целый день зрел в моей голове.

До полного захода солнца оставалось с час, я вскочил на велосипед и погнал по дороге. Увидев на дороге телегу, я свернул в кусты, спрятал велосипед и пошел по обочине, прячась за кустарником и наблюдая за отцом. Вот телега остановилась, отец достал из-под сена пластиковую бутылку с мутной жидкостью, приложился к ней и поехал дальше. Вега, привычная ко всему лошадку, неспешно потрусила вперед. Через некоторое время опять, послышалось «Тпру», ритуал прикладывания к бутылке повторился. Таких, вынужденных дозаправок его организма, я насчитал четыре раза, пока не убедился в том, что отец сполз в телегу, перевернулся на бочок, и крепко уснул.

-Теперь на сцену выходить мне – подумал, я и начал осторожно подходить к лошади, чтобы не напугать ее ненароком.

Перехватив вожжи, из рук спящего отца, успокоив Вегу, погладив ее по морде, взял ее под уздцы, и свернул с дороги. Выбрав подходящую для моей задумки березку, распряг лошадь, и занялся телегой. Раздвинул оглобли, так, чтобы они обхватили березку, передок телеги, упер в ствол. Затем подвел Вегу, и вновь запряг ее. Получилась такая картина: Вега впереди, затем ствол березки, затем телега. Теперь все, и лошадь, и телега с отцом, в плену у березы. Тихонько хихикая, я представил себе, как отец, проснувшись, долго будет ломать голову, как же его угораздило так заехать. Потом, чтобы еще немного похохмить, связал боковые ветки березы вместе вожжами, пристроил в них бутылку с остатками браги, не забыв, открыть крышку.

Сходил к обочине и набрал в котелок вязкой глины, осторожно, стараясь не потревожить спящего отца, взобрался на телегу. Глиной нарисовал, жуткую рожу на стволе дерева. Поправил бутылку так, чтобы казалось, что ветки держат бутылку, у рта. На белом стволе березы морда выглядела жутковато.

Сдерживая рвущийся из груди смех, и представляя реакцию отца, решил, что такое шоу ни за что не пропущу. Отбежав на порядочное расстояние, я захохотал. Так, все еще веселясь, я добежал до кустов, в которых оставил велосипед, рюкзак и удочки, и не спеша подъехал к месту стоянки отца. Опять спрятав велосипед в кустах, я посмотрел на телегу с отцом. Он все еще спал, но Вега вела себя неспокойно. Она яростно махала хвостом, отгоняя гнус. В сумерках, комары активизировали свою деятельность. Я взобрался на стоящую неподалеку пихту и замер в ожидании. Последние лучики солнца уже закатились.

- Пора бы уже и начинать шоу, а то в темноте не будет такого эффекта – подумал я.

Тут Вега, замученная гнусом и неподвижностью, громко заржала, выражая нетерпение. Задней ногой, она начала пинать телегу. Отец привстал, поискал что-то в телеге, не то вожжи, не то бутылку, и не найдя ничего, сел, ощупывая сено руками. Сидел он спиной к березе, и пока ничего не понял, Вега не унималась, почувствовав, что хозяин проснулся, она сильнее забила копытом в телегу.

- Не балуй! – сурово сказал он и слез с телеги. Послышалось кряхтение, и кашель отца. Он немного отошел от телеги, справил малую нужду, и повернулся к лошади. Минут пять отец стоял неподвижно, всматриваясь в представшую перед его взором картину. Сумерки сгущались на глазах, на белом стволе березы смутно виднелась зловещая морда. Затем отец, истово крестясь, попятился на дорогу, а затем с криком - Бес попутал! Чур, меня! - побежал.

Сжав кулаки у рта рупором, я дико захохотал и прорычал ему вслед: - Будешь еще пить, закручу, заверчу, захомутаю!

Я не спеша слез с дерева, снял лошади уздечку, и отпустил ее на свободу.

- Попасется и сама домой придет – решил я.

Похохатывая, взял нож, которым чистил рыбу, залез на телегу, и соскреб нарисованную морду. Вытащил из веток березы бутылку, вылил остатки на землю, и бросил ее, здесь же, под корни. Телегу так и оставил, сел на велосипед и поехал догонять отца. На все это у меня ушло минут десять, но, несмотря на то что я вовсю гнал велосипед, увидел я его довольно далеко от места происшествия.

- Вот это забег, с километр, точно, пробежал! – с уважением подумал я.

Я сбросил скорость, и поехал уже не спеша. Чтобы еще больше не напугать отца, я решил как-то подать ему знак.

В поле или в лесу звуки разносятся далеко, поэтому я запел, сначала тихо, а потом все громче: - По Дону гуляет, по Дону гуляет, по Дону гуляет, казак молодой.

Услышав человеческий голос, отец немного притормозил, но все еще шел скорым шагом.

Вскоре я поравнялся с ним, продолжая распевать во все горло.

- Здорово, мужик! Ты, что так припозднился? Тоже рыбачил? - весело спросил я его, делая вид, что не узнаю отца.

- Андрей, постой, погоди, это я! – задыхаясь и кашляя от бега, проговорил отец.

- Отец, ты, что ли? – спросил его я, сделав удивленное лицо.

- Ты, что, меня встречать пошел? Я ведь уже не маленький, а вечерний клев, самый лучший, сам знаешь – недовольно сказал я.

Глаза отца испуганно блестели, грудь все еще вздымалась, но уже не так бурно.

- Да не был я еще дома, как с покоса уехал, так еще и не доехал, – испуганно оглядываясь по сторонам, сказал он.

- Ничего себе! Телега сломалась? На лошади бы доехал! – участливо воскликнул я.

- Лешак, все отобрал, и лошадь, и телегу, и бутылку, – горестно сказал он.

- Отец, ты меня извини, в твоем состоянии, тебе не только лешие, черти скоро мерещиться начнут. Бред, глюк, видения, вот как это называется – озабоченно проговорил я.

В сердцах, махнув рукой, сделал вид, что собираюсь, уехать.

Отец ухватился за велосипед и горячо зашептал мне в ухо: - Послушай сын, ты же видишь, хмель с меня сразу же слетел, не веришь мне, сходи, посмотри, что он там натворил. Я-то ладно, убежал, а лошадь, она ведь там осталась. Ведь кормилица моя она. Сено на ней летом вожу, а зимой дрова. Сходи, отвяжи ее!

Я сделал умное лицо и прочитал ему небольшую лекцию о том, что лешие, ведьмы, вурдалаки и прочая нечисть, существуют только в больном от алкоголя воображении.

- Ты самый умный, да? В институте учишься, так думаешь, отец у тебя дурак? – разозлился отец.

Тогда я тоже сделал вид, что разозлился: - Пойдем!

Оставив велосипед у дороги, и скинув здесь же рюкзак, я решительно повернул назад.

Отец плелся сзади, немного подрастеряв свою решительность. Он любил Вегу, беспокоился о ней, я был уверен, что если бы не она, он бы никогда не пошел бы назад. Я-то знал, что она где-то недалеко, пасется на лугу, а не стоит запряженная в телегу.

Пока мы сердито переговаривались друг с дружкой, раздалось веселое ржание, и топот копыт по дороге. Это Вега, услышав голос хозяина, спешила к нему.

Отец побледнел и прижался ко мне. Я же, едва сдерживал хохот, из последних сил делал встревоженное лицо, и если бы не темнота, отец заметил бы мои искрящиеся смехом глаза.

- Ба! Да это никак Вега! – удивленно воскликнул я!

Отец вгляделся в силуэт лошади, и перекрестился: - Жива, родимая!

Между тем, взошла луна, и стало немного светлее.

Лошадь ткнулась мордой ему в плечо, и потянулась к карману, требуя чего-нибудь, вкусненького. Он, потрепал ее по холке, вытащил из кармана замусоренный кусочек хлеба, и дал его лошади. Отец всегда, носил с собой, либо кусочек сахара, либо хлеба, для своей любимицы.

Держа лошадь за холку, он потянулся за уздечкой, но на лошади, ее не было.

- Андрюха! Лешак с нее уздечку снял, ирод поганый! - заорал, было, он. Затем, сбавив тон, перекрестился и добавил: - Прости меня, Господи!

- Давай-ка, отец, до дому пойдем, Вега нашлась, телегу завтра заберешь. Садись на лошадь – приказал я.

Да я без седла только в детстве ездил – смутился отец.

Ну, тогда я на лошади, а ты на велосипеде поедешь - сказал я, и вскочил на Вегу.

Мы повернули с отцом в сторону дома. Вега шла спокойным шагом, отец, о чем-то задумавшись, молчал.

- Ты помнишь бабку Веру? Она еще жила с нами по соседству, – спросил я его.

- Колдунью, что ли? – вяло откликнулся он.

- Ну, да! Я дружил с ее внуком Петькой. Так вот, она нам, малышам, много рассказывала о домовых, леших, русалках, водяных и прочих жителях невидимого мира. Мы с Петькой слушали ее рассказы как страшные сказки, – усмехнулся я.

Отец клюнул на мой крючок, заинтересовался, и потребовал: - Не тяни резину, рассказывай, что помнишь.

- Я многое конечно не помню. В каждом доме живет домовой, его нельзя обижать. Он хозяин дома, его ангел-хранитель. Он сам выбирает, кого из хозяев любить и почитать, а кого и наказать. Кто ему не нравится, тому от него будет плохо. Вначале, он устраивает ему мелкие пакости, ну, например, на ровном месте свалится человек, либо ночью на постель залезет, и душит его. Вот ты на мать часто кричишь, думаешь, что это она у тебя брагу выливает, а это все проделки, домового. А может напакостить и по крупному, мор на скотину наведет, переломы, руки или ноги устроить, либо хату спалит. Если в доме мир и покой, то и домовому хорошо живется, а уж если прогневать его, то он будет мстить. Домовой дружит и с лешим и водяным, ему ничего не стоит договориться с ним. Я тебя не пугаю, но с лешим он, вероятно, уже договорился, вон, как тебя сегодня скрутил лешак. Ты вот на рыбалку ходишь, а ведь он и с водяным может договориться.

Думаю, что тебе срочно нужно налаживать отношения с домовым. Иначе до беды недалеко.

Отец шумно задышал, нервно поправил встрепанные волосы на голове: - Как это можно исправить?

За разговором, мы подошли к месту, где у обочины лежал велосипед. Вернее, подошел отец, а я подъехал на лошади. Отец не сел на велосипед, а катил его рядом с лошадью и вопросительно поглядывал на меня.

Я молчал, подольше интригуя его, он потяну меня за ногу: - Что делать-то нужно?

- Да ничего, особенного! Налей на ночь молока в миску, кусочек хлеба, поставь все это возле печки. Скажи ему: - Отведай угощенье, хозяин! Мысленно покайся ему во всех своих грехах, от чистого сердца попроси у него прощения. Скажи, что спиртное пить и обижать жену не будешь.

- Да ведь кот все молоко выпьет! Домовому же не достанется – забеспокоился отец.

- А вот за это не беспокойся, ему главное внимание, и доброе слово. Они с котом дружно живут, вместе и выпьют его – уверял, я его.

- А завтра утром подойди к той березке, в которую превратился леший, поклонись ему в пояс, и тоже повинись ему – разглагольствовал я, и чтобы отец, не сомневался в моих словах, добавил: - Да ты поговори с бабкой Груней, старые люди много про нечисть, знают!

- Давай, вместе завтра, к лешему сходим? – неуверенно попросил отец.

- Нет! Это ваши с ним разборки. Такие вещи делаются один на один, без свидетелей – важно сказал я.

Между тем, мы подходили к дому.

-Матери, и в деревне, никому ни слова! – жестко сказал отец.

-Да, совсем забыл! Сегодня полнолуние, ведьмы собираются на шабаш: - Гуляй, ликуй, нечистая сила! – весело проговорил я.

Отец покосился на меня, но ничего не сказал.

- Вы чего так задержались сегодня? – встревожено спросила она.

- Телега сломалась, мам. Там в бидончике рыба – беззаботно сказал я, наливая себе борща.

Утром я встал, как обычно, позавтракал и, сев на велосипед, отправился на покос. Подъехав к злополучной березе, я увидел, что телеги там уже нет. Бутылки из-под браги уже не было, зато там лежала бутылка с молоком. Я весело расхохотался и, распевая во все горло, помчался на покос. Поставив велосипед, я покосился на отца, который уверенно вел прокос: - Надо же! Как будто трезвый!

Я подошел к стогу, пощупал сено, там, где вчера стоял бидон, но его там уже не было. Бидон я обнаружил в телеге, он был пуст.

- А жизнь- то, налаживается! – весело подумал я.