Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Психотерапия с изнанки, или была ли я сумасшедшей

Добавить в избранное

Предисловие


Милый мой читатель!

Ты держишь в руках мою книгу. Понравится она или нет, будет интересна, или ты закроешь её на первых страницах, я не знаю. Но я постараюсь сделать ее как можно лучше. Я очень хочу, чтобы история моей жизни была полезна.

Может быть, кто-то увидит в ней частичку себя, похожую ситуацию, найдет ответ на больной вопрос. А больных вопросов в нашей жизни, к сожалению, ох как много. В их разрешении, так же как и в моей жизни вообще, живейшее участие приняла Надежда Константиновна Майорова - психотерапевт, специалист высочайшего класса, просто удивительный человек, посланный мне Богом. Благодаря ей в моей душе наступил покой, а вместе с появившейся уверенностью в себе родилась идея поделиться «секретами» психологического здоровья. Насколько получится книга - судить не мне, но я вложу сюда всю мою душу, все силы и энергию, мысли и чувства.

Самый часто задаваемый вопрос и, значит, самое распространённое опасение, которое возникает у людей, узнающих, что я занимаюсь у психолога – это зависимость. Есть ли она? Зависимость от его мнения, зависимость, которая выражается в потребности с каждой мелочью бежать к нему и огромный, огромный страх, что именно психолог обладает или, правильнее сказать, владеет чем-то таким, что заставляет меня ходить к нему снова и снова. Как колдовство что ли?

Я могу ответить, что мной движет интерес. И, пожалуй, я отвечу «да», я нахожусь в зависимости, но в зависимости от своего интереса, а не от психолога. Как только исследования самой себя мне наскучат, как только я потеряю интерес к этим занятиям - я прекращу работу. Но привычка анализировать: что я делаю? зачем? что я при этом чувствую? - останется. Я продолжу жить осознанно. А это и есть цель наших занятий.

Что дали мне мои занятия? Они дали мне точный ответ, что я иду по Своей дороге. Каждый человек идет по своей дороге. И посмотрев на людей, не сравнивая их, я поняла, что перестала завидовать. Это оказалось легко, когда я прошла сложный путь наших занятий. Есть люди, которые так и живут всю жизнь, живут легко и счастливо. А есть люди, которые живут так, как жила я, стараясь быть хорошими и правильными, но почему-то при этом, не испытывая счастья.

Мне хочется поделиться знанием, которое осветило мой Путь.

Достижение гармонии с самой собой – это высокая цель наших занятий. И я понимаю, как маленькими шажками я шла сюда, в это ощущение. Умение принять людей такими, какие они есть, увидеть разнообразие мира, и принять это разнообразие. При этом научиться любить и прощать саму себя, чтобы любить и прощать других.


 

Часть 1


Лёня - любовь моя


Это - история, без которой вся цель моего рассказа будет искажена. С нашими двоюродными братьями мы были знакомы в основном понаслышке и фотографиям. Росли мы в разных городах. Мы, это я и моя младшая сестра Инна, в маленьком провинциальном городишке в Туркмении, а они в "Огромном и Прекрасном", с мировой историей, Ленинграде. Каждый год, летом, мы с мамой отправлялись в путешествие к бабушке, которая тоже жила в "Огромном и Прекрасном"… только в коммуналке.

Братьев мы как-то сторонились. Почему-то было ощущение, что они какие-то особенные, да ещё и мальчишки…. Что с ними делать?

Однажды мы получили официальное предложение поехать к ним на дачу, где мы и встретились… По моим понятиям, это была классическая дача - заросшая крапивой, мокричкой и ещё какой-то лебедой. Навстречу нам вышло всё семейство моей тети: пожилая еврейская пара и, как-то бочком, вышли оба брата. Общались мы больше с младшим - Алёшкой, рыжеволосым, шустрым мальчишкой. А вот со старшим было сложнее. Он больше пропадал где-то с компанией. Светловолосый семнадцатилетний парень с огромными серыми глазами…

Я испытывала зависть к непонятной взрослой жизни, которую вёл Лёня. И ощущение его превосходства одновременно пугало и притягивало меня. Я наблюдала за ним краешком глаза. Грациозный, умный и немного стеснительный. Он мне очень нравился. Мне было тогда тринадцать.

В то лето Лёня с Алёшкой пришли провожать нас на вокзал. Перед самой отправкой поезда мы стояли на многолюдном перроне, смеялись, шутили, и одной из маминых шуток была фраза, адресованная Лёне: «Поцелуй даме ручку на прощание».

Я, много раз смотревшая исторические фильмы, кокетливо протянула Лёне руку, просто уверенная в том, что это шутка, и ничего за этим не последует… так, пожмет, может быть.… Но он наклонился и нежно коснулся моей руки своими мягкими, нежными губами.

Не электрический ток, а настоящая молния в миллион вольт пронзила мою руку и остановила сердце! Когда сердце забилось вновь, я поняла, что в это несовершенном мире есть Принцы, и один из них - Лёня!

Поезд унёс меня с поцелуем на руке и любовью в сердце. Эта любовь захватила меня целиком и полностью. Сначала я просто страдала, а потом занялась подготовкой к семейной жизни. Я с удовольствием училась шить, занялась аэробикой - ведь Принцесса должна быть красивой. Соседка учила меня печь заварные булочки… вдруг Лёня любит печёное? Старательно училась в школе, так же старательно сдавала экзамены. Учила билеты весь июнь и думала: "Лёнечка, я учу билеты и мучаюсь, совершенно так же, как ты четыре года назад"

В Ленинград! К любимому Лёне! Пусть в училище, где учат на озеленителей, но там же дают прописку и жилплощадь. Я была одновременно и счастлива, и горда. Я буду жить самостоятельно, так как захочу. А хочу я быть счастливой. Меня не пугал большой город, он меня тянул и манил. Да, я мечтала о нём, потому что в нём жил Лёня! "Я не боюсь оставаться здесь без мамы, одна, потому что здесь живёшь ты!"

Я незаметно втягивалась в жизнь самостоятельную. Хотя на выходные с удовольствием уезжала из своего "военного женского монастыря". Так я стала называть училище, когда узнала его распорядок. Например, по утрам у нас была или зарядка, или пробежка… да и на завтрак мы ходили чуть ли не строем. А вечером, если хотелось сходить в кино, надо было брать увольнительную. Перед сном тоже была линейка, на которой нас пересчитывали и выдавали письма. Поначалу это было довольно смешно, но потом мы все привыкли.

Так вот, уезжала я или к бабушке, или к тёте Ларе - Лёниной маме. На самом деле я больше ехала к Лёне, хотя знала одну тайну моей тёти Лары: она мечтала иметь дочку, а у неё два сына, поэтому где-то я надеялась восполнить такой пробел.


К тому времени я уже начала сочинять стихи и однажды дала почитать свои произведения Лёне, предварительно заколов скрепочками страницы, где было его имя. Я запретила открывать эти скрепочки…. Утром он вернул мою заветную тетрадочку, но скрепочки были на новых местах, так что я была теперь уверена - он знает о моих чувствах. Я сделала вид, что ничего не заметила….

Мне было довольно трудно бывать в семье Лёни по одной, но очень сильно мешавшей мне, причине. Всё было бы ничего, но как только я видела Лёню, я начинала странно нервничать и у меня начинали дрожать пальцы. Я не могла одной рукой держать чашку, я старалась не есть при нём суп, чтобы не проливать его из ложки. Эта странная дрожь проходила через час, полтора. Я будто привыкала к нему. Но на следующую неделю всё повторялось. Это было проблемой!

Видимо, он тоже что-то испытывал ко мне, но также скрывал свои чувства. Помню, как мы однажды остались одни в квартире, и был уже поздний вечер. Я вертелась перед зеркалом и примеряла черную фетровую шляпу, которая, видимо, уже лет сто валялась в шкафу. А Лёня помогал мне: то натягивал эту шляпу поглубже, то заламывал поля.… Он поворачивал меня перед зеркалом, обнимая за талию. А я таяла от этих прикосновений, от этого близкого счастья. Мурашки бежали по коже. "Сейчас он покрепче обнимет меня, поцелует…." А дальше? Что дальше? Как-то в общих чертах я представляла, что меня, видимо, надо раздеть. НЕ-НЕ-НЕ! Аню раздевать нельзя. Аня милая, порядочная девушка, тем более что она сестра. Как красиво, "правильно" и правдоподобно. На самом деле, внутри сидел стыд за ужасное нижнее бельё - застиранные трусики и старенький лифчик. Милый Лёня, не дай Бог, ты потянешь вверх футболку. Я буду корчить из себя недотрогу. Что-то, видимо, боролось и в Лёне. Он ходил кругами, потом даже прижал к себе, но я сделала вид, что с интересом смотрю в окно…

В конце октября у моего дяди день рождения. У мамы был еще один брат, старший, дядя Рома. И мы поехали к нему в гости. Я любила бывать у них - гостеприимная семья с идеальным порядком в доме и всегда накрытым столом к приходу гостей. Жил дядя в Гатчине, и ехать надо было на электричке. Мы купили подарок - букет огромных хризантем - и вошли в практически пустой вагон. Где-то на другом конце дремала старушка. Было зябко, на улице собирался пойти снежок, дуло в щёлки плохо закрытых окон. Я жалась к Лёне, грела руки в его ладонях. Это было так здорово, держать какое-то общее родное тепло, чувствовать его силу - он может меня, слабую, обогреть. Мы о чём-то разговаривали, нам не было скучно вдвоём. Это было какое-то обыкновенное тихое счастье. Даже когда мы молчали, мы молчали вместе, и молчание не было в тягость. Я грелась душой об эти мгновения. Как ни холодно было на улице, в вагоне, на душе становилось всё теплей. "Лёня! Это так здорово, что мы здесь, рядом. Я буду мёрзнуть рядом с тобой в электричке, главное, что с тобой. Я пойду на край земли, ты только позови". Мягкие губы коснулись моих губ, я закрыла глаза, и погрузилась в пьянящий туман. "Лёня, Лёнечка, скажи мне, наивной маленькой девочке, что мне делать? Как это делать? Как надо тебя целовать?" Но я молчала.

Поезд подошёл к промёрзшему перрону, грохнул дверьми, и мы остались вдвоём на платформе. Ночная осенняя Гатчина. Изредка навстречу нам попадались запоздалые прохожие. Они равнодушно поднимали на нас глаза и торопились домой, в тепло. Пошел мягкий пушистый снег, огромные хлопья кружились в свете редких фонарей. Они падали Лёне на рукава его чёрного пальто и не таяли. Я взяла его под руку, горделивое чувство разлилось то ли по душе, то ли по телу. Мы шли, не торопясь, а мне хотелось, чтобы эта дорога не кончалась. Мне казалось, что вся Гатчина с завистью провожает нашу пару.

"Лёня, смотри, как я подхожу тебе. Я чувствую себя твоей женой. Я буду с гордостью нести этот титул. С той гордостью, с которой я иду сейчас по улице. Я иду, я счастлива. Я хочу, чтобы этот вечер не кончался, я хочу любить тебя всегда!

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

-Я хочу, чтобы вечер не кончался.

Лёня наклоняется ко мне, чтобы лучше расслышать мои слова. Мне кажется, что он тоже счастлив.


 

Однажды летом я попросила его приехать ко мне в общагу (я уже работала после училища) починить мне магнитофон. Он приехал на велосипеде, посмотрел на мою раздолбаную технику и сказал, что её надо забирать. Отдала ему мою "развалюшку" и пошла провожать его на крыльцо. Он совершенно неожиданно обнял меня и стал целовать, целовать, целовать…. Своим языком он раскрыл мне губы и стал засовывать его мне в рот. Я растерялась. Что это? Зачем? Я подобрала язык внутрь и застеснялась.

- Где твой язычок? - спросил Леня, и я растерялась ещё больше.

Так я поняла, что даже в таком деле как Любовь, видимо, тоже нужен опыт. А я неопытная. Поэтому какая-то второсортная. Хочу быть первого сорта. Хочу быть первой! Чтобы быть любимой Лёней, надо стать опытной. Надо стать опытной, научиться всему. И он женится на мне. Это будет самый прекрасный момент в моей жизни! "Лёнечка, я буду гордиться тобой, ты будешь самый прекрасный жених на белом свете. Откроются двери Дворца, и по огромной красной дорожке мы войдём в зал под звуки марша Мендельсона. Все будут смотреть на нас и завидовать!" От этих внутренних слов у меня даже слёзы наворачивались на глаза, такой счастливой я себя представляла. Огромное шуршащее белое платье, длиннющая фата, которая будет волочиться по полу. Вхождение в длинную, где-то трудную (но мы- то сильные!), новую, счастливую жизнь символизирует кольцо, надетое тобой, Лёня, мне на палец…. А по утрам я буду готовить чай или кофе, печь дымящиеся булочки и будить его к завтраку. А вечерами будем сидеть у мерцающего камина (мы обязательно купим его), обнявшись или просто соприкасаясь плечами. Я буду вязать тебе свитер, а ты - читать вслух какой-нибудь роман. А потом у нас родятся дети, светленькие и кучерявые, как ангелочки. Они будут играть, ссориться, шуметь, может быть, даже иногда драться, когда-то болеть, а мы будем вместе заботиться о них, воспитывать и веселиться вместе с ними. "Лёнечка, только бы это сбылось. Но ты мой брат, как это ужасно. Ах, если бы ты им не был…. Но я всё равно буду любить тебя. Так же, как люблю сейчас".

Все разрушилось так нежданно и негаданно. Безвозвратно. Мы были в гостях у моей, вернее нашей, бабушки - бабы Лиды. Так мы все привыкли её называть. И это обращение перешло из детства во взрослую жизнь. Мы пили чай и разговаривали о какой-то ерунде. На столе горела настольная лампа, которая отбрасывала на скатерть яркие полосы света и тёмные тени между ними. Свежезаваренный чай остывал в моей чашке, а Лёня пил чай из стакана, так же, как и баба Лида… Вопрос прозвучал - как выстрел:

- Можно я задам вопрос, очень важный. Как вы смотрите на брак двоюродных сестры и брата?

Я замерла. Сердце забилось, как бешеное. "Это про нас. Он думает об этом! Это подтверждает все мои догадки, что он тоже любит меня". Кажется, я забыла даже дышать.

Второй выстрел - убийственный твёрдый голос - был ответ:

- Плохо. Этого делать ни в коем случае нельзя. Родятся дети- уроды.

- Но ведь в еврейской среде это принято. (Рядом сидела его мама - моя тётя, по национальности еврейка)

- Нет!!!

Это "НЕТ" было как оглашение приговора. Я повернулась к Лёне одними глазами, и мне показалось, что он весь съёжился и замер. А в моём мире выключили звук, я оглохла и погрузилась в какой-то туман. Мозги отказывались воспринимать реальность, тогда я ещё не понимала, что несут за собой её слова. "Лёня, что с тобой? Я же всё равно люблю тебя…. Мне больно!!!"

Он отодвинулся от меня. "Так не может быть! Я же люблю его, моя любовь сильнее всего…. Я буду любить его, всё должно быть хорошо. Я ведь люблю его настолько сильно! Мы…. Мы…. Что делать? Я никогда не предам тебя, буду лучше, я всему научусь. Я буду любить тебя всегда!

Что делать? Я такая неопытная…. А баба Лида запретила… Я всё равно люблю тебя!"


 

Виталик


Окончив училище, я пошла работать. По специальности я озеленитель. Это вроде как дворник, только с красным дипломом. Работу свою я любила. С удовольствием сгребала скошенную траву, сажала цветы, копала. Не любила только полоть!

Однажды, когда я грациозно помахивала метлой, у дороги остановился желтый "рафик". Из него выскочил худенький солдатик и, улыбаясь, подошёл ко мне. Мы познакомились, и он спросил:

- А можно я буду к тебе приезжать?

- Зачем? - спросила я, так как он мне не очень-то и понравился. Маленького роста, ушастенький, и глазки навыкате.

- Просто так - ответил он. "Ну, если просто так….", подумала я и ответила:

- Приезжай.

И он стал приезжать…. Приезжал он только тогда, когда я была на работе. Он здесь, в Ленинграде, служил, и поэтому особо свободного времени у него не было. Он находил меня на участке, ставил свой "рафик" и выходил поболтать со мной. А я, соответственно, с ним. "Рафик" светился через любую зелень своим оранжево-желтым цветом. И моя бригадирша периодически оглашала участок истошным криком, что я не работаю. Да, частенько, опершись на лопату, я слушала интересные истории, происходящие в воинской части. Я немного стеснялась его, его внешности - он не был Принцем. А ещё он не был Лёней…. Ждала от него чего-то сногсшибательного, какого-нибудь поступка, который затмит Лёню. Но он ничего такого не делал. Он только катал меня на своём "рафике". Потом мы останавливались в каком-нибудь отдалённом уголке парка, он сажал меня на колени, и мы целовались, целовались и целовались. Очень скоро я стала слышать фразу: "Я тебя люблю". "Лёня, это весело. Этот милый мальчик в меня влюбился. Это весело!"

Правда, довольно скоро, так называемое веселье, стало вызывать у меня чувство тупиковости этой ситуации. Он меня любит. Он мне об этом сказал. Да, это, наверное, хорошо. А дальше что? Он живёт на Украине, в Донецкой области. Но я-то туда не собираюсь!!! И вообще, я люблю Лёню.

Он оказался очень настойчивым. Он приезжал каждый день. А во мне росла тревога. Что делать? Наши разговоры всё больше заходили в тупик, нам особенно не о чем было говорить. Мне было довольно трудно находить темы для разговоров, хотя мой "язык и без костей". Как мне казалось, я читала ему всё чаще мораль. А он смотрел мне в рот с благоговением. Это льстило и позволяло ударяться в философию жизни с новой силой. "Мне надо сделать так, чтобы он от меня отказался". Я чувствовала практически безграничную власть над этим мальчиком, и это ощущение почему-то вдохновляло меня на пакости. Во мне просыпался садист. Под эти действия я "подстилала соломки", чтобы усыпить совесть - надо что-то сделать такое, чтобы человек сам от меня отказался. Как-то, сидя у него на коленях, я прижала с нежностью его голову к своей груди и, ласково так, с очень мерзким смешком, сказала:

- Ты моя большая игрушка!

Я знала, что обижаю…. И он обиделся, попросил никогда так не говорить. Что-то во мне кричало, причём очень громко: "Ты поступаешь плохо, ты влюбила в себя невинного человека. Он хороший парень, а ты - сволочь. Ты поступаешь нечестно. Ты делаешь ему больно, вернее ему будет больно потом. В том, что он не Лёня он не виноват".

А бедный Виталик всё старался завоевать меня. Он повёз меня в Луна-парк. Мы катались на каруселях, а я всё пыталась внушить ему свою мысль: "откажись от меня", рассказывая свои жизненные планы, как я выйду замуж за сына академика (так как академик сам-то стар), у которого будет квартира, машина, дача и плюс - минус яхта. У него, Виталика, этого всего не было, и он не был сыном академика. Меня "несло". Я боялась саму себя и, самое главное, понимала, что я со своей любовью к Лёне не смогу жить с этим милым мальчиком. Я всю жизнь буду доказывать ему, что он не Лёня, и, тем более, не Принц, и - самое ужасное то, что мне это с блеском удастся.

Я твёрдо решила освободить его от себя. Ему будет больно, но это лучше, чем мучиться всю жизнь. Но как? Сначала я начала "шнурковаться" от него на работе. Я пряталась, как партизан по кустам. Я просила девчонок в общежитии говорить, что меня нет дома. Но когда ухаживания дошли до подарков - а подарил мне Виталик дорогую туалетную воду «Флер а Флер» - я поняла, что всё слишком серьёзно.

В какой-то «чёрный» момент я набралась храбрости и решила с ним поговорить. И я созналась, я рассказала о своём положении, о Лёне. "Пойми, я люблю двоюродного брата!"

И Виталик исчез. Он не звонил и не приезжал. Я вздохнула, что всё к лучшему. Хотя на душе скребли кошки. Совесть - это такая штука, от которой не спрячешься. А через месяц пришло письмо, маленькое, на пол тетрадного листа. В первый раз я увидела его почерк - кругленький и мелкий, прямо-таки бисерный.

"Я не нашёл к тебе того единственного ключика…. Ты всегда была на голову выше меня…. Я всегда говорил не то, что думал. Но знай, что на свете есть человек, который тебя очень любит".

Над последней фразой я разрыдалась. Мне было очень стыдно и больно, но я понимала, что уже ничего не изменишь. И надо перетерпеть, и так будет лучше. Лучше для него. "Прости меня, Виталик". Лекарство не бывает сладким. Эта горечь - лекарство, оно лечит.

"Лёня! Лёня, какая я с одной стороны сволочь, а с другой - сильная личность. Я всё сумела рассказать про тебя".


 

***

Отчаянье и реальность.


Как трудно начинать главу, в которой будет много слёз и разочарований. Может быть, она поможет кому-нибудь увидеть что-то похожее, и он рискнёт не жить так, как жила я. Прежде чем написать эти строки, я выдрала четыре листа. Никак было не начать. Много всяких эпизодов, которые придётся выкинуть, выкристаллизовать самое главное.

Так начиналась долгая дорога в моё болезненное состояние. Я осознаю, что своими руками, но и не без помощи своего мужа, я копала себе яму и заталкивала в неё себя.

Мы жили в одном общежитии, он был сыном моей бригадирши. Кудрявый мальчик, младше меня на год, он как-то с явным интересом посмотрел на меня. Я заметила этот интерес. Да и папашка его частенько подшучивал, обращаясь к своей жене:

- Лена, а давай их поженим.

Звали его Витя. Мы отпраздновали (совершенно случайно) Новый Год вместе и стали встречаться. Слово "встречаться" - это громко сказано. Он приходил ко мне в комнату. И тут я хлебнула отрицательного отношения. Со мной начала борьбу моя бригадирша. Это была скрытая "кухонная" борьба. Моя соседка по комнате, возвращаясь с мест великих сражений - кухни, делилась со мной всеми тонкостями ведения дальнего боя.

- Знаешь, что про тебя Лена рассказывает? Что ты (Танька делает театральный жест, будто распахивает халат) своей п-ой перед Витей вот так крутишь.

Я была поражена, так как до сих пор не позволяла Вите опуститься у меня ниже пояса. Это был позор, которому меня публично "всекухонно" подвергли!!! Это было унижение! Оскорбление. Говорить то, чего не было. Я была впервые поражена тем, что, оказывается, за спиной можно говорить всё, что угодно. И главное кто? Его мать.

Странное чувство охотника, у которого пытаются отобрать добычу, вызвало во мне противоположное желание: эту добычу не отдавать. Причём мне под эту историю надо было подстелить какое-нибудь красивое объяснение, почему так поступаю. "Милый мой, Лёня, я не могу быть с тобой, я такая неопытная, а Витя младше меня, и поэтому я попытаюсь с ним набраться этого опыта. Это как-то не страшно".

В голове откуда-то выплыла фраза, и я сама не заметила, как она стала удобно укореняться, и будто лозунг развернулась над моей головой: "Уж лучше грешной быть, чем грешной слыть!" Вот так! Так как Вы, Елена Тимофеевна, говорите, я там делаю?

На носу был мой день рождения. Мы с Витей получили ключи от квартиры его бабушки и дедушки. Мне исполнилось девятнадцать лет. Я пригласила гостей, в том числе и Лёню. Он обнял меня и шепнул: "Ты сегодня - прелесть!" Сердце забилось, и в какой-то момент я почему-то подумала: что же мне делать, если Лёня сейчас предложит уехать с ним? Но он не предложил….

"Моя судьба - это Витя, вон мы даже живём в одной общаге, мы встретили Новый Год вместе. Это судьба. А от Лёни надо отказаться. А ещё я хочу, чтобы он - Лёня - меня позвал, отнял, отобрал, чтобы Лёня сказал, что Витя мне не нужен. Я, может быть, его и позвала для того, чтобы Лёня отрицательно оценил мой выбор". Но Лёня молчал, и когда я его спросила:

- Ну как?

- Ничего, парень как парень.

Мы праздновали мой день рождения в квартире, которая может стать моей, если я выйду замуж за Витю. Я чувствовала себя очень умной, какой-то даже ушлой. Вот как я сумела, из общаги - и сразу в двухкомнатную квартиру.

Мы провели вместе великолепную ночь, полную ласк и страсти. Витя был нежным и внимательным. Это было здорово, как полёт в космос. И то, чего я так ждала от Лёни, я получила от Вити. Вот так, оказывается, бывает. Ну что ж, пусть будет Витя.

В семь утра, когда мы спали совершенно безмятежным сном, раздался звонок в дверь. Есть мелодичные звонки, издающие звуки колокольчиков или пение птичек - но здесь же звук - мёртвого поднимет. Мы подпрыгнули, будто ошпаренные.

- Кто?

- Что это? Кто это? Сколько времени?

В дверь буквально влетела его мамаша. Распихивая нас ещё в прихожей, она внеслась в комнату:

- Аня спала с тобой! А почему не поставили кресло?

Через две недели я обнаружила, что беременна. А ещё через неделю Витю забрали в армию. Я осталась его ждать. У меня ещё с училища была подруга – Ольга, и я, естественно, поделилась этой новостью с ней. Через неделю об этом знали все. Будущая свекровь подпрыгнула от этой новости:

- Делай аборт.

- Не буду. Мне мама говорила, что делать первый аборт нельзя, можно остаться без детей.

- Вон Танька сделала, и ничего. И Валька, и Любка….

- А я не буду.

- Делай!

На самом деле я опять спряталась за "правильную мысль". Делать аборт - это надо сегодня - завтра идти в консультацию, позориться, терпеть какие-то процедуры, а рожать во-о-о-н когда. Аборт - страшно, а про роды лучше не думать.


 

Три яблока.


Я думаю, что этот маленький эпизод стоит описать. Это хорошая характеристика моей свекрови, на тот момент, будущей, конечно. И вообще, он просто довольно яркий.

Я хоть и была беременна, но на солёненькое меня не тянуло. Тянуло меня на сладенькое. В огромных количествах я уничтожала конфеты, пирожные, а иногда - тортики. И вот как-то с Украины моей будущей свекровке пришла посылка, привёз её - эту посылку, её племянник. И она позвала меня, чтобы угостить. Девчонки из соседних комнат даже повысовывали свои любопытные носы:

- Бери больше, Анька, не стесняйся.

Говорилось это с язвительной интонацией, будто им хотелось через меня отомстить ей за всё.

- Я возьму, возьму, и вас угощу тоже.

Несколько смущаясь, я двинулась к ней в комнату. В прихожей, которая и так была крошечной, стоял огромный мешок с яблоками, на столе были выложены пакеты с творогом, стояли банки со всякими солениями и варениями.

- Я дам тебе творога.

- Спасибо, но творог я не люблю.

- Тогда бери солёные огурцы.

-Меня на солёное не тянет, я ем сладкое. (Я с вожделением посмотрела на варенье)

- Тогда бери яблоки, хотя тебе же нельзя красные. (Мне можно) Тогда выбирай зелёные.

Она раскрыла передо мной мешок, но там были сплошные красные, огромные яблоки. Только я протянула руку, как она торопливо оттолкнула меня:

- Зелёные…, зелёные…, сейчас, мы тебе их найдём.

Перекопав полмешка, она добыла три маленьких зелёных яблочка, сунула мне в руки, и я как человек воспитанный, ушла, сказав - буркнув дежурное «спасибо». Я шла по коридору, держа в руках эти 3 яблочка. Я не знала, то ли плакать, то ли смеяться. Любопытные рожи по новой высунулись из дверей.

- Это всё?

- Всё.

Была просто немая сцена.

Когда я была уже на 6 месяце беременности, моя свекровь как-то завела довольно странный разговор. Как-то криво улыбаясь, с интонацией фальшивой заботливости, она меня спросила:

- А где вы будете жить, когда Витя вернётся из Армии?

А так как мы обсуждали этот вопрос, я простодушно ответила:

- На квартире.

Никогда не видела её в такой ярости. По-другому это нельзя назвать. Она схватила около печки кочергу (Мы все сидели, и грелись в бытовке на работе. Был ноябрь, поэтому уже топили печку)…. Так вот, схватив кочергу, она замахнулась на меня:

- Ни за что! Я пропишу туда свою мать! Только чтобы не досталась тебе. А тебя… тебя звездану так, что мёртвого родишь!

От этих слов мне стало действительно страшно. Руки похолодели, а от лица - я это почувствовала - отлила кровь. У меня был уже довольно приличный животик, и я подумала, что если она меня сейчас действительно ударит, то мне даже особенно не согнуться, а уж увернуться, точно не удастся. В ход пошли ближайшие стулья. Она швыряла их мне под ноги, поднимала и снова швыряла. Я встала и вышла. Ноги были как ватные, а руки тряслись. На улице был уже морозец, и я почувствовала, как в лёгкие втекает холодный воздух. Я втягивала его полной грудью. "Спокойно, Аня, она же тебя не ударила". В этот момент я ненавидела её, ненавидела, и чувствовала, как я бессильна.

Очень скоро я ушла в декрет и, не прощаясь с ней, уехала к маме в Ташауз. Беременность ходила тяжело, особенно последние два месяца - очень болела спина. А когда пришло время рожать, то уже вместе с мамой я снова вернулась в Ленинград. Но жила уже у бабушки, и в общагу ехать настроения не было никакого. Родила третьего марта в три часа ночи девочку, весом три килограмма девятьсот пятьдесят граммов.


 

Свадьба


Господи! У всех до, а у меня после. Расскажу сначала, милый мой читатель, свою мечту, "голубую", "сверкающую", для того чтобы было понятней, что я испытала.

Так вот. Мечта! Свадьба - это такое событие, когда девушка, а в данном случае я, может побыть той самой ПРИНЦЕССОЙ. Огромное пышное белое платье…. Фата! Настолько длинная, что она будет волочиться по земле…. Я буду идти по красной ковровой дорожке в огромном зале гордой поступью, приподнимая своей изящной ручкой, в длинной перчатке, шуршащий подол. Невзначай гости будут видеть шикарную белую туфельку…. Нет, она будет не хрустальная (в хрустале трудно ходить), мне достаточно мягкой кожи.

Красная ковровая дорожка будет олицетворять вступление в новую жизнь. Новую, счастливую! А что такое счастье? Счастье - взаимопонимание на "полную катушку", забота друг о друге, радость быть вместе каждый день. Обручальное кольцо, надетое мне на палец, было бы гордостью - символом любви, моей любви к тому, единственному, ради которого хоть на край света. Маленькая желтенькая полоска на безымянном пальце, моя и только моя. Я буду целовать это колечко - символ моего нового положения. Положения замужней женщины!

Как я хотела свадьбу! Подготовка, причёска, шикарное платье, предварительные покупки, примерка колец…. Боже! Боже! Как я этого хотела! Розовые лепестки под ноги, взгляды родных и подруг…. И я смотрю на них сквозь слёзы - слёзы счастья! И долгий марш Мендельсона. Бесконечно долгий! И ощущение полёта! Это и есть какая-то часть общего СЧАСТЬЯ!

А потом я проснусь с ним в одной постели. И мне не надо будет торопиться увидеть его - только повернусь - и смогу прижаться к любимому плечу. Лёниному. Сколько раз я смотрела на эти плечи и мечтала класть голову на них, прикасаться, пусть невзначай…. А когда ты, Лёнечка, сидишь утром на кухне, в шортах, растрёпанный после ночи, пьёшь чай и читаешь газету…. Эти минуты…. Разве можно их не любить? А мыть чашку за тобой, разве это не счастье? Ты самый родной! Каждое дело, которое некоторые женщины называют каторгой, кажется мне в удовольствие, ведь я делаю его для тебя, Лёня!


Негативная она, эта свадьба (?)

Но реальность оказалась, как во сне. Я в третий раз начинаю писать про свою реальную свадьбу и никак не могу подобрать нужные слова. Это почему-то сложно, негативная она - эта свадьба.

Я родила и для регистрации брака вызвала Витю из армии. Когда он приехал, то не сразу даже пришёл ко мне, сказал, что боялся разбудить меня. Но мне как-то не очень верилось….

Подготовка к свадьбе выглядела так: взяв приглашения, мы поехали в "Юбилей". Это был большой магазин на берегу Невы, в котором жениху и невесте позволялось купить атрибутику. У нас было очень мало времени, так как дома осталась маленькая Вика, которую надо было кормить. Мы, как угорелые, носились по этому магазину, быстро купили Вите туфли, а мне фату. Расплачивался за всё Витя, и перед всеми покупками он меня предупредил: "Деньги матери, так что не будем их сильно тратить". Мне пришлось выбирать фату самую маленькую и дешевую. Там были очень красивые, и была даже "джульетка" - маленькая плетёная шапочка…. Но она была дорогая. А так как уже с самого начала всё было как-то не так, как я мечтала, то я выбрала самую дешевую.

Платье мне принесла подруга, узенькое, с гипюровым верхом. А белые туфли у меня были. Кольца куплены тоже не были, их с пальцев сняли его родители.

В ЗАГС мы ехали на соседском зелёном "москвиче", на котором была привязана большая розовая кукла. Эта кукла на капоте выглядела более нарядной по сравнению со мной.

Первый раз я столкнулась со странным обычаем "выкупать" невесту. Нашей машине перегородили дорогу, поставив трактор, и пришлось Вите отнести им бутылку водки, чтобы проехать. Это было единственное довольно забавное событие в нашем вечере. В руки мне дали букетик тюльпанов, перевязанных какой-то жалкой ленточкой. Меня особенно никто ни о чём не спрашивал, всё проходило само собой. Я крутилась перед мамой и дядей Ромой, они взяли с собой фотоаппараты. А официального фотографа никто не заказал, не додумались.

Всё торжество происходило не в парадном зале Дворца бракосочетаний, а в небольшой комнате на четвертом этаже. Заведующая ЗАГСом включила где-то под столом кнопку магнитофона, и мы были осчастливлены звуками марша Мендельсона. Было всё довольно быстро, так как за дверью, на скамейке, лежала завёрнутая в два одеяла маленькая Вика. Мы надели друг другу кольца, после довольно странно звучавшего вопроса: "Согласны ли Вы стать мужем и женой?" Поцеловались, и гости стали нас поздравлять. Среди них был и Лёня.

"Прости меня, ты же видишь, что это не всерьёз, это как-то понарошку, как-то само собой… Лёня! На самом деле я хочу, чтобы ты сейчас позвал меня с собой. Позови меня! Скажи, что я нужна тебе! Скажи! И я сейчас сниму и швырну под ноги кольцо. И уйду с тобой".

Но он не слышал моих мыслей и ничего не сказал. Всё продолжалось правильно, и как должно было быть. Правильно…. Внешне это правильно. Ведь я выхожу замуж за отца моего ребёнка. А этот ребёнок, уже вот - готовенький, лежит в коридоре.

Довольно забавная сценка была, когда мы поехали на стрелку Васильевского острова фотографироваться. Вышли из машины, разделись на несколько минут - 15 марта, ещё снег лежит, поэтому я была в пальто. Сфотографировала нас мама. И тут, на огромном, сверкающем автобусе подъехали иностранцы. Высыпали, по-своему залопотали, стали нас на камеры снимать. Ну, мы им помахали, конечно, и пошли к машине, из которой достали Вику. Иностранцы заверещали громче, и немой сцены не получилось. Но я испытала какое-то радостное чувство и, может быть, ещё чувство гордости. Мы удивили их. Знай наших!

Празднование этого знаменательного события происходило в общаге. Мы с Витей совершенно не пили. Он - по примеру своей сестры, а я как кормящая мама. Интересно было наблюдать за проистечением застолья, за его динамикой. Сначала все чинно сидели за довольно богатым столом, смотрели на нас, рассматривали салаты и наряды друг друга. Но потом выпили раз, два, радостно прокричали "Горько", а дальше было уже интересно. Все разделились на небольшие кучки и принялись за обсуждение различных проблем. Закусывали эти проблемы салатиками, свежими огурцами и жареной курочкой, иногда в промежутках хотелось выпить, и тогда вспоминали про нас: "Горько!" И в ход снова шли салатики, курочка и рыбка под соусом…. Сведения дебета с кредитом. Золушка так и не превратилась в Принцессу…. Душа свернулась калачиком и затихла.


 

Ташауз - родительский дом


На этом году моей неприметной жизни я хочу сделать ударение. Без этого звучного ударения не будет эха, идущего звучными колоколами на всю мою последующую жизнь.

После родов и моей "великолепной" свадьбы я улетела с мамой домой в Ташауз. Занималась маленькой дочкой и бесконечными домашними делами. У меня были заняты руки, но отнюдь не голова. В ней роились, рождались и множились мысли и были они об одном. Я гордилась! Гордилась, что я хорошая хозяйка, что замечательная мать, что вышла замуж и не осталась « в девках». А такая замечательная я - я должна любить своего мужа. Ну, конечно, конечно, я его люблю. В голове в рядок выстраивались "правильные" мысли, вытесняя неправильные. Вспоминалось только хорошее, и воздушные замки возводились один за другим в безоблачных мечтах.

Прошло полгода. Запись в дневнике:

3 июля 1989 г. - понедельник

Давно не приходилось разговаривать с собой. От Витьки уже целый месяц нет письма. Что у него там? Я понимаю вроде умом слова, сказанные мне мамой, что теперь мы муж и жена и обижаться друг на друга не имеем права. Но тут же закрадываются сомнения, а вдруг…обиделся? Вдруг я написала что-то обидное для него?

Ходила как-то, заказала переговоры на 29 июня, а "абонент не явился"! Что это может быть? Ума не приложу. Скорее всего, учения. Не может же такого быть, чтоб прирезали.

10 июля 1989 г. - понедельник

Недавно наконец-то пришло письмо от милого моего Витюши. Почему-то мне как-то странно называть его так. Хотя «Витенька» мне, откровенно говоря, не нравится.

Боже мой, как я хочу быть с ним! До сумасшествия! Когда ложусь спать, обнимаю подушку и вспоминаю наши ночи. Как мне не хватает твоей ласки! Витя – видимо, для меня идеальный партнёр.

А сколько раз я просила повторять, что любишь меня. И это для него были не просто слова. Он говорил их всякий раз не для того, чтобы просто сказать. А сказать, что действительно любит.

- Я люблю тебя, Анечка.

- Ещё!

- Люблю тебя.

- Ещё!

- Люблю тебя.

- Поцелуй меня.

И мы долго-долго целовались.

11 июля 1989 г. - вторник

Сегодня хочется снова вспомнить Витьку и пофантазировать. Стояла, смотрела вчера на себя в зеркало и думала: "Что стоит между нами - мной и Витькой?" Просто во мне сидит гвоздь, что мужчины - не люди.

Сейчас у меня в мыслях Витька другой, идеалистический, и с ним мне легко, но стоит посмотреть в глаза тому - на фотографии и всё: у меня появляется стыд. За то, что, думая о нём, придумываю всё новые и новые постельные игры. А ведь в жизни я не видела голого мужчины; 20 лет, родила, была с ним под одеялом, а голого Витю не видела. Даже в мыслях не в силах перешагнуть этот барьер….

Дорогой мой, иногда страшно, просто физически не хватает тебя, Витя. Почему Судьба так наказывает меня? Хороший мой, мне нужны твои руки, твои губы. Я теперь люблю тебя!

24 июля 1989 г. - понедельник

Витенька, я часто разговариваю с тобой. Примеряю, как мы переставляли бы мебель в квартире. Конечно, я постараюсь, чтобы она была намного уютнее.

Странно, как-то я читала, что ни муж, ни жена не должны видеть, как каждый совершает утренний туалет. Например, жена не должна видеть, как муж бреется. Это вроде как отталкивает. А мне вдруг сейчас захотелось увидеть, как Витя бреется. Это у меня вызывает ощущение, что он - мужчина. Не мальчик, не парень, а именно мужчина. Витька - мужчина!


14 декабря 1989 г. - четверг

Я ненавижу себя и, как ты думаешь, за что? Последняя моя жизнь состоит из постоянного желания Витьки. Мама видит в этом только плохое. По всей видимости, я придумываю себе нового Витьку, с которым безумно счастлива. Чертовский настрой лезет в душу. Я стала нервной, срываюсь по пустякам. А вдруг на Витьку так…. А он не сдержится? Хочу отдыха! Ложась в постель, просто не могу не представить Витю рядом. Помногу раз представляю, как могло бы быть с Лёней…. Я идиотка, неумеха! Неумеха…. Хотя…. Теперь поздно жалеть.

Ненавидя Лёню в последний отъезд, я продолжаю любить его. Почему? Что это такое - ЛЮБОВЬ? Хотя нет. Я не люблю Лёню. Я люблю того выдуманного Принца, который был назван Лёней и спрятан под его лицо. Это двойственность любви к реальному человеку и к какому-то духу раздирают мою душу.


15 декабря 1989 г. - пятница

Встала в семь часов. Вику уложила в пол-одиннадцатого. Постирала, помыла полы. Потом, когда она спала с полтретьего до полпятого, сшила шторы на входную дверь, так как очень уж дует, если кто-то входит или выходит. Когда вешала - загадала, если успею повесить до Викиного пробуждения, то от Вити придёт письмо. Так и случилось. Получила наконец-то!

Радость была через край. Вот, теперь надо отвечать. Чтобы сбывались мои мечты, надо сейчас "заложить программу". Он тогда будет что-то помнить дословно, а что-то назовёт своим, будет считать - это его идея.

А мечтаю я вот о чём. Хочу, чтобы, если я буду стирать или мыть посуду, он подойдёт, обнимет меня. Я строго, но в шутку скажу: "Не видишь, я занята". А он будет, вернее ты, мой родной, будешь тереться об мою шею, щёку, плечо…. А я буду стоять, замерев с бельём в руках или с намыленной тарелкой, и купаться в счастье.


 

Часть 2


Семейная жизнь


О, история моей семейной жизни - это бесконечно - многообразное стечение обстоятельств, качеств характера, целый калейдоскоп событий - и всё это, вместе взятое, отражено в гигантском кривом зеркале Злого Тролля. И всё, как в сказке, отражалось в нём не так, как надо. Чёрное становилось белым, белое - чёрным, доброе - злым, а правильное - неправильным. Вступление у меня, милый мой читатель, получилось больше смахивающим на правило в учебнике. Только учить его не надо.

На дворе цвёл май 1990 года. Я въезжала в свою семейную жизнь на "белом коне", груженом, как вьючный верблюд, мечтами и планами. "Уют в доме и бесконечное счастье" - было начертано на флаге, развевающемся над головой. Въезжали мы в квартиру бабушки и дедушки моего мужа. Они уже давно умерли, и квартира несколько лет пустовала. Очень многое осталось в нетронутом виде после смерти бабушки - и клубочки пряжи, и нитки - иголки, и её многочисленные платья в шкафу. Даже запах стоял особенный, ведь в каждом доме есть собственный неповторимый дух. А мне хотелось своего, нового дома. Я надеялась на то, что мне наконец-то удастся обрести свой собственный дом. Но не тут-то было! Я наткнулась на серьёзный барьер со стороны Вити:

- Зачем!? Зачем, и так неплохо!

Уговорить удалось на новшество только в нашей кухне. Там стены были просто элементарно покрашены омерзительной масляной краской болотно-зелёного цвета. Это кошмар! Я возмущалась и плевалась ядом на эту окраску так сильно, что Витя согласился на обои.

Шёл 1990 год. Полки в магазинах были довольно пустыми. Выбор моющихся обоев в хозяйственном магазине состоял из двух видов: жёлтые в крапинку и зелёные в полосочку. Витя купил жёлтые. Я, хоть и не любила этот цвет, - смолчала, тем более, что уже куплены.

Клеили вместе, засучив рукава, перетаскивали из стороны в сторону мебель, мучились с выбором клея, вымазались в этом клею…. Было даже весело.

Ощущение новой жизни, ощущение нового дома, СВОЕГО - это было так здорово. Я была счастлива оттого, что человек рядом со мной так же хочет жить в уютном доме, так же хочет изменить жизнь к лучшему. Когда есть совместная цель - то так здорово идти к ней вместе. И первый совместный результат - это наша кухня! НАША!!! Я так гордилась мужем, гордилась кухней, гордилась тем, что наконец-то, вопреки всему, я буду счастлива.

Меня просто распирало от радости, на душе всё пело, а за спиной росли крылья! Что? Что такого - этакого можно сделать, чтобы порадовать мужа? Ведь если каждый будет делать что-то приятное другому, то мы оба будем становиться богаче, богаче на капельку, на капельку счастливее. Ты мне, а я - тебе. Ты мне больше, а я тебе ещё больше. И чем больше отдаёшь, тем больше получаешь. Так чего бы такого сделать, чтобы порадовать Витю? А, дай-ка, сделаю я ему настоящих домашних пельменей. Точно! Настоящих пельменей!

Я собрала Вику, она больше походила на большой воздушный шарик - в пуховике с меховой оторочкой на капюшоне, посадила её в коляску, и мы двинулись на рынок. Дул холодный ветер, а на проспекте Стачек, так и вообще сносил с ног. Вика втянула свои маленькие ручонки в рукава, но не хныкала, не пищала.

"Мы сейчас съездим на рынок, вернее сходим; купим мяса и будем делать папе пельмени. Будут вкусные пельмени, и папа будет рад, правда?" - всю дорогу я разговаривала так с Викой.

Купив мяса, его ещё надо было прокрутить на мясорубке, которая была чертовски старая, и ни фига не хотела молоть его. Целый день был потрачен на то, чтобы сделать пельмени. Я с удовольствием месила тесто, ведь это будет для Вити радостью. Пусть с маленькой Викой это трудно, но я преодолевала трудность с мыслью, какая я замечательная жена, как я умею приносить радость, какие замечательные маленькие пельмешки у меня получаются. Гордость распирала изнутри, вот какая я!

Вечер. Открывается дверь. Приходит Витя. Раздевается. Я накрываю на стол. Вот! Смотри, попробуй мои замечательные пельмени.

- Ты знаешь, я сегодня решила сделать тебе приятное. Я очень старалась и сготовила тебе пельмени. Мы с Викой уже поели, а к твоему приходу я сварила ещё. Попробуй!

- А я не ем пельмени. Сделай мне лучше яичницу, раз больше ничего нет.

У меня опустились руки, чуть тарелка на стол не упала. Ну и номер! Столько трудов, и всё коту под хвост. Слёзы полились от обиды сами собой: "Ну вот, не угодила. Не угадала. Старалась, старалась, а всё зря. Ну, как же так? Хотела как лучше, а получилось как хуже. Идиотка! Плохая жена. Я - плохая!"

Поплакав с полчаса на кухне, я не выдержала больше, и пошла подлизываться. Я не хочу быть плохой. Это тяжело. Лучше прийти в спальню, опустить виновато голову на колени к Вите и попросить подтверждения, что он меня - дуру и неумеху - всё-таки любит:

- Ты меня любишь?

- Да.

- Скажи, что ты меня любишь.

- Люблю.

- Полностью скажи, что ты меня любишь. Пожалуйста.

- Я тебя люблю.

- Поцелуй меня.

Поцелуй один, другой, третий плавно переходил в кое-что большее и я, убеждённая, что даже моя вина с пельменями не помешала меня любить, успокоенная, засыпала.

Запись в дневнике:

27 октября 1991 г. - воскресенье

Сижу на кухне. Вечер. Витя уехал на свою проклятую рыбалку. А я опять сижу дома одна. На душе скребутся кошки, и в голове крутятся мерзкие мысли. То ли их вызывают "кошки", то ли мысли заставляют, скрестись кошек? Вспоминается позавчерашний день. Вроде бы день, как день. Правда с каждым днём становится всё холоднее и холоднее, всё-таки конец октября. Накрапывают бесконечные дожди, а вездесущие ветра так и просачиваются во все щели нашего дома. Всё более насущным становится вопрос о заделке окон на зиму. А окон в нашей квартире более чем достаточно - 5 больших и одно маленькое в ванной. Иногда так бывает, что ни с того, ни с сего появляется вдохновение что-нибудь сделать, и ты, засучив рукава, бросаешься, как говорит моя мама, "совершать подвиг". Моё позавчерашнее "совершение подвига" было - мытьё окон. В нашей центральной комнате, самой большой в квартире, есть три окна, расположенных под некоторым углом. Они создают красивый "фонарик" - эркер, в нём у меня почти ботанический сад. Это очень красиво, когда вьющиеся растения свисают со стен или по ниткам тянутся к самому потолку. На фоне уже голых деревьев мой уголок даёт ощущение жизни и лета.

Люблю мыть окна! Стёкла становятся чистыми, как слеза. Сначала я мою стёкла просто водой, уже довольно горячей, так как на улице холодно и стынут руки. Потом брызгаю "Секундой" и вытираю чистой тряпочкой. Тереть приходится долго, стёкла потеют из-за комнатного тепла, зато и результат - как слеза! Бережно закрываю их с ощущением удовлетворения от сделанной работы. Три окна за утро - это много. Осталось два, одно в кухне, одно в спальне, а в ванной я не считаю. Их можно вымыть позже (а значит и закрыть), потому что основное тепло выходит через эркер. Здорово! Скоро в доме будет тепло.

- Витюша, окна я вымыла в большой комнате, можешь их заделывать.

Для затыкания щелей куплен специальный поролон, который уже нарезан на ленточки. Его надо проложить между рам и рамы закрыть на шпингалеты. Вот в принципе и вся работа, которую должен сделать Витя.

Забираю дочку и ухожу в магазин, чтобы она не мешала папе работать. Радуюсь и горжусь, что мы делаем одно дело, но я его женскую часть, а он - мужскую. Мы с дочкой ходим почти полтора часа. А когда возвращаемся, то я вижу картинку: папочка заделывает второе окно. Странно, только второе…? Приношу продукты на кухню и тихо обалдеваю - заклеено немытое кухонное окно, а на грязном внешнем стекле нарисована уродливая рожа. И всё это заделано! Эка радость! Но это оказывается не весь сюрприз. На внешних стёклах моих чистых окон жирным пальцем тоже нарисованы рожи!

- А что? Оно запотело, я и нарисовал.

Боже мой! Боже мой! У меня нет слов….

- Зачем ты заклеил грязное окно на кухне, я же его ещё не мыла?

- Я не смотрел, что оно грязное. Я решил начать с кухни.

- Но я же даже сказала, что вымыла окна в большой комнате.

- Я не слышал. И вообще, какая разница, какие окна закрывать - грязные или чистые. Не нравится - вообще не буду закрывать!

Это что? Умственная отсталость? Или он меня дразнит? Как это какая разница чистые окна или грязные? А нарисовать на буквально вылизанных стёклах жирным пальцем рожи? Это совершенное неуважение к моему труду. Я же старалась….

Мне стало в очередной раз обидно за свой труд, стало обидно, что человек даже не понимает разницы между грязным и чистым, или я даже не знаю, как это назвать. И самое обидное, что этот человек - мой муж. Даже не столько обидно, а стыдно и досадно. Мой муж - человек, чьи поступки вызвали во мне такую волну досады…. Он что, идиот? Мой муж идиот?!

Я расплакалась. Ушла в угол и расплакалась. Пришёл:

- Ну почему, почему что бы я ни сделал, всё не так?

- Так, так (Как я могу объяснить, что ты идиот? Тем более, что объяснять идиоту, что он идиот, бесполезно).

- Я слушаю не ту музыку, которую надо слушать. Но если мне нравится металл! Я включаю, а ты закрываешься на кухне. Ну ладно, согласен, что курить вредно для здоровья. Ну не могу я бросить, не получается. Окна стал заделывать и то не так.

- Это ты не так жену выбрал!

Сказала - и испугалась собственных слов…. А потом, прежде чем обвинять кого-то, надо посмотреть на себя. А может быть, это я не так выбирала мужа. Это я дура! Я сама виновата, что смотрела не туда. Поэтому сейчас начинаю расплачиваться за этот неправильный выбор. Вот уж действительно дура. Дура и сама в этом виновата! Виновата я, раз человек так ко мне относится. Я не смогла себя поставить так, как надо. Так мне и надо, видимо….

Я уже искренне хотела своего прощения; теперь, подумав, я даже знала за что. Да и прежде, чем просить заделывать окна, надо было, видимо, вымыть все. А проще было заделать самой, вообще бы ничего не было. Но вот насчёт другого, ну не могу я сказать: "Кури больше" или "Пей каждый выходной пиво" или "Слушай этот идиотский "Сектор газа"".

- Вот вас не было (нас с Викой), я слушал металл, а вы пришли - я выключил.

Подумав, что же мне делать?- я попросила прощения и, плача, пообещала поменьше бывать дома, чтобы не стеснять его.

- Хорошо, хоть на работе ты не контролируешь меня и не придираешься ко мне.

Да, я уже растоптана в пух и прах. Я не хочу быть обузой. Не хочу! Уж лучше я буду мёрзнуть по вечерам на улице, делая вид, что гуляю с ребёнком, чем буду мешать тебе, Витя, жить. Мешаю жить! Я, вроде как любимая жена, мешаю жить!

Мне нет ничего больней, чем знать, что ты, Витюша, возвращаешься домой со страхом. Нет. Я этого не хочу.

20 декабря 1991 г.

Мне надо боятся его, только бояться. Подчиняться. Но в то же время я хочу любить его. А если я буду бояться, то не смогу любить. А если я не буду бояться, то он бросит меня.

Сегодня Витюша пришёл днём, сунул мне букетик гвоздичек. Но это только после вчерашнего разговора, когда я сказала, что он сам никогда мне не подарит цветов. А теперь сижу и плачу, вытирая накрашенные глаза несчастным кусочком бинтика. Плачу, потому что во-первых – обидно, что цветы подарены под мою диктовку, во-вторых – я не смогла сдержаться и вообще завела этот разговор. Это моя слабость. Я не смогла быть послушной. Так, теперь мне надо составить список, что мне можно, а чего нельзя. Господи! У меня от всех этих мыслей плавятся мозги, а перед глазами бегают букашки.

Список:

1. Бояться.

2. Быть исполнительной.

3. Молчать, заткнуть свою пасть, наконец-то.

4. Быть предупредительной, стараться угадать его желания.

5. Забыть о постельной любви – просить её стыдно.

6. Бояться, ещё раз бояться.

7. Отрабатывать деньги (я не работаю, а «сижу» с ребёнком).

8. Скрывать всё – мои мысли никому не нужны.

Семейная жизнь, в моём понимании, - это вся моя предыдущая жизнь плюс огромное количество ласки. Я - ласковое существо, я люблю ласкаться, люблю ласкать другого человека. Люблю получать эти ласки…. А ещё, я достаточно общительный человек, я люблю поговорить о том, что произошло со мной сегодня, о том, что я думаю на данный момент, обсудить, что сказали по телевизору интересного или же помечтать вслух, построить планы….

Почти сразу после того , как мы начали жить вместе, я столкнулась с тем, что моему мужу этого не надо. Мне это было непонятно. Разве можно жить молча? Я рассказываю о чём-то, а он вдруг обрывает меня и говорит:

- Хватит болтать, дай спокойно поесть.

На полуслове я обрываю свой рассказ и понимаю, что всё, что я с увлечением пыталась донести, служило лишь раздражающим фоном.

Вскоре он занялся чтением детективов. Я не против чтения, но когда оказалось, что я мешаю, не только есть, но и читать….

- Нам уже не о чем разговаривать, - сказал он однажды.

Для меня эта фраза была вынесенным приговором. Я не спала всю ночь, предавалась раздумьям, что же делать? Что делать, если людям уже не о чем говорить. Зачем он это сказал? Он хочет, чтобы я что-то предприняла. И я поняла - надо уходить. Но куда? Сначала поеду к бабушке. Я собрала основные вещи в сумку, написала записку, что я ухожу, и если я нужна всё-таки, чтобы позвонил. Взяла на руки Викушку, на плечо эту огроменную сумку и двинулась в свой поход. Приехав к бабе Лиде, переделав кучу дел, я всё-таки решилась на разговор о цели приезда.

Что началось! Баба Лида никогда не кричала, она только перешла на какое-то полушипение и стала мне выговаривать: «Если ты вышла замуж, то уже нечего возмущаться, надо терпеть. Ты теперь мужняя жена, у вас ребёнок, и поэтому уже поздно что-то решать, раньше надо было думать. А сейчас собирай вещи и поезжай домой, и больше ко мне вот так не приезжай. Просто так - можно. А жить я тебя не пущу! Жена должна жить с мужем. Так что терпи и живи».

Во мне всё оборвалось. Растерянность и в то же время сожженный последний мост. ВСЁ! Мне некуда деваться. Оттуда я ушла, а отсюда - гонят. Спасительный звонок из дома остановил душевные метания:

- Приезжай. Я подумал и решил, чтобы ты вернулась. Да, я хочу, чтобы ты вернулась.

Это была соломинка, брошенная с другого берега. И с "одного" гнали, а на "другой" звали. Вернулась я домой, скинула с плеча сумку и поняла: та соломинка, по которой перешла я с одного берега на другой - сгорела. Обратной дороги нет. Путей к отступлению нет.

Запись в дневнике:

27 февраля 1991 г. – среда

"Милый, дорогой домашний цветок в горшке! Выслушай хоть ты меня. Больше говорить некому. Я больше не могу…! Я никому не нужна. Я чужая. Чужая! Я - ЧУЖАЯ! Я ненужная мусорная вещь, ни на что не годная. Если посмотреть со стороны, то у нас всё чертовски хорошо. Есть отдельная квартира со всеми удобствами, Витя ко мне не пристаёт с упрёками в чистоте квартиры, ест почти всё, что я готовлю. Правда мне достаётся за мои слёзы. А они-то как раз и не редкость.

1 марта 1991 г. - среда

Боже! Я не могу понять, что со мной. Я медленно схожу с ума. Я то люблю тебя, Витя, безумно люблю, люблю до такой степени, что хочу раствориться в тебе. То ненавижу тебя так, что остаётся только непреодолимое желание упасть на пол, сжаться в комок и плакать, плакать…. Видимо, мне надо снова начать анализировать все мои действия. Во всём я виню только свою внешность. Моя худоба, некрасивое лицо, волосы, руки и ноги. Это всё, в чём я имею изъяны. Когда Витя смотрит телевизор, то обязательно скажет, когда показывают красивую девушку:

- Смотри, смотри какие ноги! Какая грудь!

А я понимаю, что у меня такого нет. И я проигрываю. А если бы я была красивой, то он боялся бы меня потерять и "не вытирал об меня ноги". Да и понимаю я тебя: хочется, чтобы рядом была красавица, а не такое уродство, как я. Тебе было бы не стыдно выйти на улицу с "супер - кошечкой", и чтобы парни на улице завидовали. Как мне хочется быть такой!

17 марта 1991 г. - воскресенье

Я медленно умираю. Видимо, я не должна иметь собственного мнения, я просто должна подчиняться (но вспомни, насколько ты сам не желаешь подчиняться). А мне надо подчиняться, молчаливо носить в себе всё, ничего не выливая наружу. Только слёзы. Вот и вчера у меня был весь день в слезах. Я не считаю себя виноватой, и извиняюсь перед тобой только за свои слёзы и за те переживания, которые я доставила своими слезами. Чертовски больно всё это!

Я никак не могу понять, чего ты, Витя, хочешь? А этот твой ужасный вопрос: "Ну? Что теперь случилось?", отбивает у меня все чувства, заменяя их страхом. Страхом, который я ощущаю, как нечто материальное, но которое невозможно объяснить и невозможно прогнать. Этот вопрос заставляет меня сжаться, как от палки, занесённой над головой. В этот момент меня начинает трясти, как в лихорадке, причём сначала мелкой дрожью, а потом и крупной. Я пытаюсь сдержать новый поток слёз…. Раньше такого не было! Я думаю, что мне нужно время, чтобы прийти в себя. Мне очень одиноко, мне кажется, что я совсем не нужна, что я только раздражаю Витю…. Я боюсь! Я боюсь, боюсь! А эти сны…. Страшные сны, в которых какие-то ужасы, какая-то мерзость.

Как поздно что-либо переделывать! И что я могу переделать, если я НИЧТО.

22 июня 1991 г. - суббота

Господи! Этот безумный, безумный мир. За что ласкаешь и за что бьёшь меня, жизнь?

У меня всё есть…. У меня всё хорошо. Только во мне, как злой червяк, всё точит и точит душу эта безумная и вредная любовь. Но, может быть, она и дарит ту полноту жизни и чувств?

Надежда! Вот что даёт мне силы жить. Надежда на то, что я буду счастлива.

Витюша, в моей жизни ты занимаешь то место, которое ты и должен занимать. Лёня давно знает о том, что я люблю его. По - настоящему, той, чистой любовью. Витюша, я завидую тебе в том, что в тебе слились Первая (платоническая) и Вторая (физическая) ЛЮБВИ ко мне. Мне повезло меньше, моя любовь взращена из всех бед, неурядиц и ссор.

Лёня! Это имя для меня: будто две краски слить - красная и чёрная. Как две реки -навстречу и, столкнувшись, они перемешались, забрав в себя капли другого цвета. Боль, которую олицетворяет чёрная краска, всё-таки носит в себе остатки безумной нежной любви, упрятанной так глубоко.

Нет, мне ничего не нужно от тебя. Мне достаточно тех слёз, которые ты заставляешь литься из моих глаз. От тебя мне достаточно того, что наполняешь душу страданием, это действительно страдание, оно доказывает, что я - жива. Я как вода, со злостью бросающаяся на камни. Я тоже бьюсь об ПУСТОТУ. Если бы ты мог хотя бы услышать меня….

28 июня 1991 г. - воскресенье

Не знаю…. День на день не приходится, и я сегодня, чертовски много передумав и пережив, начинаю возвращаться с небес на землю. Моя душа тушит этот огонь любви ненавистью. Я начинаю ненавидеть тебя за ту девчонку, которая сидела у тебя, Лёня, сегодня. Да, я ревную. И начинаю любить Витюшу.

Он сегодня сидел и смотрел мультики, как-то это странно, но…. И вот я видела, как светилось его лицо. И вот я уже безумно жалею его, если всё то же самое, но со знаком минус. Для меня эти редкие минуты счастья казались настолько драгоценными и самое интересное, что я была уверена, что создала их я.

Страх переполняет меня. Страх за чужое счастье, что зависит от меня. Только я могу изменить всё. Или оставить всё как есть. Есть страх всё испортить и оказаться виноватой. Но хочется уже что-то сделать, сломать, взбаламутить устоявшееся болото.

Помоги мне, Господи, избавиться от любви к Лёне. Мешает она мне. Никто не поверит, что любовь может мешать. Это, видимо, грешная любовь. Я ведь должна любить Витюшку. Должна. ДОЛЖНА! Мне хочется какой-то панацеи от любви, от этой больной, болезненной любви. Нельзя уйти от неё даже в браке.


 

22 июля 1991 г. - понедельник

Я начала путать дни недели. Странно, но мне очень-очень одиноко, пусть я и с Викой. Я устала, устала от слёз, которые я скрываю; а Витя, видимо, старается - нет, делает вид, что не замечает. Я молчу, а он не спрашивает. Я уже с трудом понимаю саму себя. Постоянная усталость, которая навалилась на меня, и я всё волоку и волоку этот воз.

Прошло полгода.

23 декабря 1991 г.

Мне трудно объяснить, что это такое, но иногда на меня накатывает такое чувство…, чувство…. В общем, я люблю смотреть на падающий снег. Что-то завораживающее есть в этих пушистых хлопьях. Они кружатся и кружатся в свете фонаря, и тогда мне кажется, что даже всемогущее время остановилось…. Или вдруг резко меняют направление полёта, как стая испуганных рыбок, и несутся, и бросаются в другую сторону. Чья-то невидимая рука управляет этим загадочным танцем. Хочется угадать следующее па, но мне это так и не удаётся. Что говорят мне снежинки? Какую тайну хотят открыть? И я смотрю и смотрю в окно. Снежинки - это загадка. Это тайна. Откуда они берутся? Если выйти на улицу и смотреть прямо вверх, то видишь, как из чёрного неба возникают эти белые "мушки".

Да причём тут физика? Какая кристаллизация воды в слоях атмосферы? О чём вы говорите! Это чудо. А разве не чудо, когда шумит за окном сильный дождь, или танцует пламя у свечи…. Это завораживающие танцы стихий! Что-то схожее есть в индийских танцах, там поворот пальца или направление взгляда что-нибудь означает. И вот, смотришь на танцовщицу и не понимаешь…. А ведь что-то значит! И в шуме дождя есть сплетения звуков, на которых он пытается говорить со мной. Может быть, он пытается успокоить меня, а может быть вместе с моей мятежной душой "просит бури…. Как будто в буре есть покой".

Это созерцание даёт душе что-то такое…необъяснимое словами. То ли богатство, то ли силу. Но это - потребность души. Вот. Но вот только есть одно "НО". Если ночью смотреть на снег, то утром очень спать хочется. И, к сожалению, некоторым людям невозможно объяснить, зачем я это делаю. Зачем?

Лёня! Милый мой Лёнечка! У меня чистая, богатая, но очень несчастная душа. Когда-нибудь ты придёшь и увидишь эту душу. Путеводная твоя звезда вспыхнет на небосводе и покажет путь ко мне. Если б ты только знал, как я тебя люблю и как хочу к тебе!

24 января 1992 г. – пятница

Сегодня и плакала, и смеялась, и была счастлива! Счастлива была оттого, что сегодня вечером, когда Витюша лёг спать, а я подошла поцеловать его на ночь, он мне вдруг сказал:

- Я люблю тебя!

Я в этот момент как-то меньше всего ждала этой фразы, и было счастье оттого, что она (эта фраза) была сказана самим Витюшей, а не по моей просьбе.

Спасибо тебе, мой золотой! Временами я очень благодарна тебе за твою душу. Она, может быть, искалечена отсутствием воспитания, но иногда ростки её прорываются наружу, и я люблю их.

Любимый мой Витюша, и теперь мои страдания покидают грешную душу. Спасибо тебе за всё, за то, что ты есть! Конечно, тяжело, что ты не помогаешь мне физически, но я прощаю тебе это. Прощаю! Прощаю все наши ссоры!

Вчера смотрела фильм «Человек со свалки». И там была беседа священника с одним мужиком. Священник хорошо сказал:

- Прошёл день – прошла жизнь.

А ведь действительно, как мы проживаем день, так мы проживаем жизнь.

«Упал – встань, снова упал – снова встань».

«Сколько же можно так падать и вставать?»

«Всю жизнь».

Благодарю тебя, Господи, что ты можешь любить меня, что ты хочешь помочь мне.


Хочу сто раз сказать «Благодарю»,

Благодарю за то, что я ещё жива,

Благодарю за то, что я тебя люблю,

За то, что у тебя любимою была.


Благодарю тебя, что душу согревал,

Произносил слова, которых лучше нет.

Пусть плакать иногда меня ты заставлял,

Но к счастью путь лежит через пороги бед.


 

"В нашем мире появился Омерзительный сосед"


Это был отец моего мужа. "Удивительный" мужичок - невысокого роста, довольно хлипкого телосложения, с плешкой на макушке и огромной любовью к водке. Впрочем, и пиво он тоже уважал.

Появился он у нас, а точнее - в своей квартире, довольно внезапно. Его приезду предшествовал звонок жены, то есть моей свекрови:

- Я его выгнала, а вы не пускайте.

Сказано это было почему-то мне. Квартира осталась от его родителей - Витиных деда и бабки, и, соответственно, раз он был тут прописан, то, видимо, имел полное право тут жить. Мне очень не хотелось, чтобы в нашу жизнь ещё кто-то вливался, но выбора не было.

- Вить, матушка сказала, чтобы мы его не пускали.

- Как же мы его не пустим, это же его квартира.

- Но ведь здесь живём мы….

- Ну что поделать!

Где-то очень глубоко что-то грызло и царапало - так не должно быть…. Но я не дала мыслям выйти наружу. Что поделать. Вначале я приняла его как отца моего мужа. Усаживала за стол, угощала всем, что ели мы сами. Он долго всегда отказывался, я даже иногда думала, что он брезгует есть моё. Ел странно, будто воровато. Так мы прожили месяц, а потом после очередной зарплаты, он расставил все точки над "И":

- Обедаю я в столовой. За квартиру платим напополам. И за стирку я тебе, Аня, плачу.

Сначала я просто обалдела от этого дикого, совсем не родственного отношения к нам. Вроде как папа, а вроде как сосед. Может, я чего не понимаю? Если бы приехал мой папа, то всё было бы по-другому. Так я думала до первой грандиозной пьянки. Напился он с утра. Сильно пошатываясь и хватаясь за косяки, чтобы как-то удержаться на ногах, он появился на пороге. Ноги тряслись и подкашивались, но кое-как он добрался до своей комнаты, плюхнулся там, на диван и закряхтел, завздыхал, "заох-ох-охал". Не прошло и получаса, как занавеска его комнаты распахнулась, и раздался злобный вопль:

- Где посуда из серванта? Ты её всю покрала!!!!!

Я настолько опешила, что в первую секунду, а может быть и минуту, не могла выговорить ни слова.

- Я ничего не брала. Всё тут как стояло, так и стоит.

- Воровка!

- Посмотрите сами, вот сервант, вот посуда, куда я, что могла покрасть? - начинала всхлипывать я.

- Знать ничего не знаю, только зачем мне что-то смотреть, если я знаю, что ты покрала!

- Ничего я не крала, - ревела я уже почти в голос.

- Покрала, сволочь !

Два часа меня трясло, и я не могла найти себе места. Что делать? Как доказать, что я ничего не брала? Почему человек так плохо думает обо мне? Почему меня можно обвинять в том, чего нет?

Через каждые три дня пьянки повторялись. В следующий раз я уже "покрала" постельное бельё. Никто и никогда не оскорблял меня так. Я не думала, что можно произносить столь необоснованные фразы.

- Витя, он оскорбляет меня, он говорит, что я всё здесь покрала, - плакала я, когда муж возвращался с работы.

- Не слушай его - он пьяный.

- Но он говорит это мне, значит, он так думает.

- А ты не слушай.

- Поговори с ним, я больше не могу.

В один прекрасный день ко мне в гости приехала подруга. Он выполз из своей "берлоги" и завопил, чтобы она убиралась прочь. А вместе с ней и я с Викой, так как мы здесь не прописаны. Заодно вылетел за дверь и родной сынок, он тоже не был прописан. Почему мы должны убегать, уезжать? Почему бы ему ни объяснить, что к чему? А всего-то - тряхнуть разочек бы….

Но Витя идёт ночевать в ментовскую общагу, а я еду либо к Ольге, либо к бабе Лиде. Потом мы возвращаемся, и какое-то время живем, как ни в чём не бывало…. До следующей пьянки.

Я стала тихо ненавидеть наш (а может быть, и не наш вовсе) дом. Мне не хотелось туда идти ни с прогулки, ни из магазина.

14 апреля 1992 г. - понедельник

Ничего невозможно изменить, всё случилось так, как должно было, видимо, случиться. Осталось одно - моя любовь к тебе. И если я останусь без неё, то не смогу жить. Ты был для меня всегда недосягаем, как небо, как солнце…. Ничего в моей душе не изменилось. Попыталась любить не тебя, но у меня не получилось. Выбить клин клином не удаётся. Да, Лёнечка, я живу с этим человеком. Но я не чувствую с его стороны всепожирающей любви. И я хочу тебе сказать, что я сейчас, когда всё больше трудностей наваливается на меня, как никогда чувствую важность тебя в моей жизни. Лёнечка, моя безумная, безудержная любовь! Мне трудно! Мне невозможно трудно и пусто без тебя. Я, как цветок с оторванным бутоном, пустой стебель с листьями, у которого есть корни, но нет самого главного - ЦВЕТКА.

Временами он менял свою "пластинку" на другой вопль:

- Ты ему не жена!

Когда Витя вернулся из армии, ему в военкомате при выдаче паспорта забыли проставить штамп о браке. И, в действительности, при просмотре паспорта он вроде как женат не был.

- Убирайся вон, раз ты не жена.

Иногда эти сцены были и при Вите, и тогда всё выглядело с немного переставленным акцентом:

- Пусть убирается, она тебе не жена!

- Жена она мне, жена.

- У тебя в паспорте нет штампа!

- Есть штамп или нет, она моя жена.

Потом он (свекор) уходил в свою комнату, долго вздыхал о трудностях своей бренной жизни, а потом шёл звонить своей любимой тётке:

- Шурочка, никто меня почему-то не любит. Все женщины - твари, одна ты у меня осталась.


 

Предательство

Кончалась долгая, холодная и трудная зима. И приближалась весна, а значит и третье марта.

Третье марта - день рождения моей Вики. А вместе с зимой кончался и мой отпуск по уходу за ребёнком. Надо было выходить на работу. Отдавать маленькую Викушку в садик и работать. Ох, как мне этого не хотелось! Я знала, что, во-первых, садик будет по месту прописки, и, во-вторых, в нём она будет непрерывно болеть. Это значит, что нам придётся таскаться в Приморский парк вдвоём ранним - ранним утром и поздно вечером возвращаться. Был, конечно, и второй вариант, который был и логичней, и привычней. Я на работу не выхожу, продолжаю сидеть с Викой, но тогда увольняюсь. За увольнением следует выписка из общежития автоматически, так как жилплощадь предоставлялась только работающим. И тогда мне соответственно надо прописываться сюда, к мужу. Такие решения не принимаются в одиночку. Тем более мне нужна была гарантия. А кто, как ни муж, должен был её дать?

- Третьего марта Вике три года. Мне надо либо выходить на работу, либо увольняться. Но тогда меня выписывают из общаги, и значит, мне надо прописываться здесь. Вот! Что мне делать? Как лучше поступить?

- Вот так вот… - мой сердечный почесал "репу", - А ты увольняйся, выписывайся, а прописывать мы тебя не будем…. Всё равно скоро прописку отменят.

В то время действительно очень активно ходили слухи об отмене прописки.

- Вот когда всем отменят, вот тогда пусть и мне отменяют. Если нет, то я выхожу на работу. Без прописки я жить не буду.

- А вдруг ты пропишешься и будешь квартиру менять?

Меня будто огрели пыльным мешком. Здравствуйте, приехали! Батькина песня! И из чьих уст!? Вот это да! Называется удар ниже пояса. Такого я не ожидала. Это настоящее предательство. Вот они - истинные мысли. Или это он пляшет под батькину дудку? А как же меня защищать и быть мне опорой? Каким-то эхом отозвалось это всё и перекликнулось с ситуацией с бабой Лидой, когда она прогнала меня. Что-то оборвалось внутри. Как-то не так всё! Не по-людски. Только вчера ты кричал о том, что я тебе жена, и уже сегодня ты отказываешься от меня. Это предательство! Предательство!

Слова…. Как это много! "Вначале было слово". Видимо, что было вначале, зависит от воспитания. Меня воспитывали, что если что-то сказал, то надо сделать. А если не можешь сделать, то лучше сначала хорошенько подумай и взвесь, надо ли это говорить. Тем более серьёзные вещи. На сказанные слова сразу же возник вопрос: "Что делать? Что делать?"

Ощущение котёнка, которого пригрели, накормили, пустили спать на диван ровно до тех пор, пока не кончится зима. Но снег стаял, морозы ушли в прошлое, и этот маленький пушистый комочек из эдакого симпатяжки превратился в привычного кота - подростка, обыкновенного, долговязого. "Милый, уже весна и ты, пожалуй, уже не замёрзнешь, так что…. Пошёл ВОН! А то глядишь - приживёшься…."

Сердце ныло, но я старалась не думать. Нет, вру я. Конечно, эти мысли неотвратно крутились в голове. Я ненавидела Батьку, ведь мой Витюша не виноват - это всё Батька, он его подговорил. Но что же делать? Делать-то что?

Я поехала в своё общежитие. В той комнате, в которой я жила раньше уже была поселена семья. И я не могла идти туда. Обошла всех, и единственным вариантом оказалась комната, в которой девочка временно не жила. Она жила у мужа. Я попросила у неё ключи и стала потихоньку перевозить вещи. Сначала куртку и тапочки, затем сшила коврик на пол из старого пледа, чтобы Вика могла играть на полу, да и теплее. Какое-то горестное чувство сопровождало меня, но я просто тихо страдала и ждала, когда он заметит, как мне плохо.

Прошла неделя, я успела поговорить с мастером о том, на какой участок я выхожу; оказывается на мой родной - пятый.


За три дня до выхода на работу я задала вопрос с глубоко - глубоко запрятанной обидой, вроде как невзначай:

- А ты хоть приезжать-то ко мне будешь?

- Что это значит? Куда приезжать?

- Как куда? В общагу. Я же через три дня должна выйти на работу, кстати, обратно на пятый участок. Ты меня не прописываешь, я выхожу на работу.

- Увольняйся - я пропишу.

Я уволилась. Но сказанное Витей "я пропишу", оказалось на деле всё не так-то просто. Наш разлюбезный Батька встал на дыбы. Не буду прописывать - и всё.

Полгода мы с Викой болтались без прописки. И только благодаря выдаче ваучеров, тех самых злосчастных ваучеров, у Батьки с Витей проснулась природная жадность и, чтобы получить не два ваучера, а четыре , мы с Викой были прописаны. Вместе с пропиской в постоянный лексикон различных обзывалок у Батьки добавилось новое выражение: "Вот, вот, я змею на груди пригрел!" При всём ещё Батька немного сменил тактику. И, если раньше все отвратительные сцены он разыгрывал при Вите, теперь он перенёс их на время его отсутствия.

- Какая же ты сволочь! - у меня поднимается комок в горле.

- Шлюха, - комок становится больше.

- Сука.

- Я не сука и не шлюха, - слёзы выходят куда-то к носу.

- Сука, сука! Ещё какая. И вот такую я пригрел у себя на груди, змея! - я закрываю лицо руками и пытаюсь сдержать рыдания.

- А ты ещё и неблагодарная…. - под ладони текут две маленькие речки.

Конца и края не было этим сценам. Крики - слёзы, слёзы - головные боли до тошноты; как потом узнала, это поднимается давление, а раз давление - значит дибазол. Пачка улетала в неделю легко. Аптеки в восторге, я делаю им план. Прихватывало сердце, но намного реже, не каждый день. При таком нервном напряжении есть совсем не хотелось. Да и не моглось. Я худела буквально за два часа. Сбрасывала те несчастные двести граммов, которые удавалось насобирать за несколько спокойных дней. А их было ой как мало, поэтому мои сорок два – сорок три килограмма держались стабильно. Пыталась я жаловаться:

- Он меня опять обзывал…. - говорила я мужу.

- Папа, ты Аню обзывал? - как ни в чём не бывало, спрашивал муж у своего отца.

- Да я ей слова не сказал, - отвечал Батя.

- А Аня говорит, что обзывал.

- Да она всё врёт.


21 мая 1992 г.

Я больше не могу! Сколько раз я повторяла эту фразу и сколько раз терпела. И Бог помогал мне вытерпеть. И баба Лида, и Лёня верят в Бога, и мне надо верить.

Сей час все мои несчастья от "мебели" - мы называем так Батьку, так как он в доме, как неудобная мебель, всё время ударяешься об его острые углы. Теперь он не только мешает, но и душит. Временами я вспоминаю всё вместе, пытаюсь анализировать и чувствую, что приближаюсь или к тебе, Господи, или к психушке. Моё сердце не в силах выдержать всего того, что валится и валится мне на голову.


 

Слова, перевернувшие мой мир


После очередной зарплаты Витя явился домой с бледным лицом, пьяным организмом и фразой:

- У меня горе.

- О Боже! Какое? - вскрикнула я, и с желанием помочь кинулась к нему.

- Я проиграл все деньги.

- Как?!!!

- Вот так.

- Но как ты мог?…

Дрожь побежала по моему телу. Что это? Такое неуважение или глупость? Или что? Я ушла на кухню. От напряжения вспотели ладошки, я обтёрла их об штаны и сжала руками виски. Сплошными потоками мысли неслись в голове. Что делать? Как быть? Сказать об этом или нет? Я вернулась в комнату:

- Объясни мне, пожалуйста, как ты мог? У нас семья, ты что один? О чём ты думал в этот момент? Или ты думал только о себе?

- Ничего я не думал!!! И вообще…. Я работаю, это мои деньги.

- А я работаю дома - сижу с Викой, хожу в магазин, готовлю, стираю, убираю, и ты мне, между прочим, в этом не помогаешь!

- Вот когда ты будешь больше меня зарабатывать, я буду тебе помогать!

Всё моё существо внутри меня возмутилось. Как это так! Но факт остаётся фактом - он будет мне помогать, если я буду зарабатывать больше. Но как это сделать? Я съёжилась. Слёзы поднялись откуда-то из глубины. Где мне взять деньги, я ведь не работаю, поэтому не зарабатываю. И помощи, его помощи ждать, значит, бесполезно. Так вот какая у тебя жизненная позиция! Удивительно, но человек действительно ничего не стал делать для того, чтобы хоть как-то поправить положение. Две недели мы жили на половинке чёрного хлеба в день. Запивали его сладким чаем (хорошо, что хоть был куплен мешок сахара). Хлеб иногда, для разнообразия, я жарила.

Вика, этот маленький философ, тогда выдала фразу:

- Надо зе, когда есть, сто есть - папа ест. А когда нет тево есть - папа не ест.

Эта история оказалась почти что вехой в моей скромной жизни. Слова, сказанные мне Витей, что помогать он будет только тогда, когда заработки мои превысят его, настолько сильно засели в моей голове, что скорее превратились то ли в лозунг, то ли в молитву. Во всяком случае, я теперь знала рецепт. Надо каким-то образом начать зарабатывать и, причём, больше него. И только тогда (!) и никак иначе, я, наконец, увижу от него помощь. Но пока… пока я сидела с маленькой Викой дома и продолжала сводить концы с концами.


 

Тридцатое ноября


Тридцатого ноября Лёня уезжает в Германию. Эта новость была для меня не совсем новостью. Даты я не знала; а то, что едет, знала. Сколько разговоров, суеты….

20 ноября 1992 г. - понедельник

Господи! Десять дней - и всё кончится, так и не начавшись. Ах, как я боюсь! Неужели? Это для меня смерть. Лёня уезжает тридцатого ноября! Это смерть для моей души. Это невыносимые страдания. Это нестерпимо больно. Почему я так одинока? Я даже пишу всё по несколько раз, потому что мне не с кем поделиться. Боже мой! Тридцатое ноября. Пойдёт отсчёт моей большой потери. Это конец всем моим надеждам. Всему конец. Я не могу больше дышать. А если я и буду дышать, то только с болью. Не могу даже плакать. Душа сохнет, и нет спасенья. Ни от чего. А я больше не могу писать открытым текстом. Проклятое одиночество…! Это потеря на всю жизнь. Это просто убийство для меня. Я не могу так! Ну полюби меня! Пожалуйста! Полюби!

Поезд уходил с Московского вокзала поздно вечером. Один прицепной вагон на Берлин. Я написала Лёне письмо. Всё! Я не стеснялась и понимала, что мне нечего терять. Если бы я умела колдовать, я бы колдовала, привораживала и делала всё, чтобы вернуть его. У вагона стояла тётя Лара, его мама. Настроение у неё было приподнятое, и суета вокруг сумок и чемоданов тоже была радостная.

- Вроде ничего не забыли. Приедешь - позвони.

Моё же сердце останавливалось, будто траурную вуаль накинули мне на лицо. В последний момент я поднялась в вагон и отдала своё письмо Лёне. Он крепко поцеловал меня в губы, и я прошептала:

- Лёнечка, не уезжай. Я так люблю тебя.

- Так надо. Я не могу не ехать.

Мы соскочили из вагона на землю. Гравий хрустнул под ногами, здесь на самом последнем пути не было перрона. Лёня пошёл прощаться с друзьями, целовал каких-то двух девочек. А я подошла к тёте Ларе. Лёня прыгнул в поезд, и проводник захлопнул дверь.

- Ну что, Аня, домой?

- Домой..

Поезд тронулся и, не оглядываясь, мы тихо пошли к ярко освещённому вокзалу.

- Его девочку тоже зовут Аня.

Я вздрогнула, но в темноте тётя Лара вряд ли увидела это. Пошёл крупный редкий снежок.

- Тоже Аня…, - эхом повторила я. - А которая из них?

- В белой шубке.

Я оглянулась. Белый кроличий полушубок мелькал между уходящими провожающими. Земля пошатнулась. Вот она ТЫ! Я увидела тебя, Аня! Отчаянье в душе заглушило все звуки вокруг. Что-то лепетала идущая рядом тётя Лара. Иногда я выныривала из этой ваты и пыталась поддерживать разговор. Невозможность что-либо сделать одновременно топила меня - и с такой же силой заставляла оставаться меня на плаву.

2 декабря 1992 г. - среда

Как мне невыносимо! Сил моих нет. Я, кажется, схожу с ума. Он уехал. Уехал! А я здесь. Я не хочу туда. Но тут мне так плохо. Плачу, но это не помогает.

20 января 1993 г. - среда

Двадцать седьмого числа должна приехать мама. Она просила меня взять заранее обратный билет. И когда я попыталась договориться с Витей, чтобы он посидел с Викой, он ответил, что это мои проблемы. Обидно. Правда, потом согласился, видимо, понял ошибку.

Господи! Мне так не хватает любви, просто, чтобы меня любили. А меня никто не хочет любить. Мной просто пользуются. Сегодня баба Лида предупредила меня насчёт мамы. Она сказала, что хочет, чтобы моя мама поменьше ездила ко мне, а больше времени была с ней. Опять мои проблемы остаются моими проблемами. И никому нет до меня дела. Никому.

21 января 1993 г. - четверг

Удивительная тетрадь. Я собрала сюда столько слёз, столько отрицательного, что к ней страшно подходить. Страшно брать в руки. Да, именно положительного в моей жизни всё меньше и меньше. Непонятно за счёт чего я всё-таки живу. Может быть, за счёт моей любви, придуманной и никому не нужной. Даже мне самой. А может быть, я так себя обманываю! Я во всём виню себя, и, причём настолько хочу вернуть прошлое, что мне становится невмоготу. Ах, как мало прошло времени, а я поняла, что ценности - они вечные, те самые общечеловеческие, такие как верность и честь. Выходить замуж надо по любви, вернее сказать ложиться в постель надо только с горячо любимым человеком. Жить надо с любимыми! Пусть, может быть, пройдёт эта любовь…. Но чтобы было чему проходить! И первый мужчина должен быть тот, которого ты любишь больше всего на свете. И НЕ НАДО НИЧЕГО ПОДМЕНЯТЬ.

Сейчас всё это понимаю, а сделать ничего не могу. Хочу вернуться в прошлое, чтобы всё исправить. Лёнечка! Я всё делала для тебя, а получилось, что именно это создало условия тебя потерять. Во мне живёт кто-то второй: безумный и вредный, с огромной памятью и фантазией, и мерзкой честностью. Чего я сейчас боюсь? Гипноза. Под которым эта вторая часть выдаст все мои секреты. Как сейчас выдаёт.

Я хочу обратно свою молодость! Люблю ли я тебя, Витюша, это непонятно. Причём существование во мне такой второй любви совершенно не мешает первой. Они как-то сосуществуют сами по себе, не представляя угрозу измены и не требуя взаимного исключения.

Прости меня, Господи! Витюшеньке меня сейчас прощать не за что. Всё что было, то прошло. А что есть, от того я сама хотела бы избавиться. Но я не могу и страдаю.

Мама действительно скоро приехала. У меня была очень большая надежда, что я получу помощь. Но мама приезжала только в гости. В нашей стране в это время бушевал кризис. Полки опустели, и все товары, начиная с детских носочков и, заканчивая пластиковыми вёдрами можно было купить, отстояв огромную очередь. Нам, ленинградцам, выдали карточки, что мы – ленинградцы; и только по этой карточке мы радостно покупали мочалки и тазики, детские пальтишки и колготочки. Тогда как приезжие с завистью смотрели на нас и облизывались. Некоторые просили купить им какой-нибудь товар, и тогда я, с чувством бывалого контрабандиста, тыкала в нос кассирше бумажку с «моськой лица» в пластиковой рамочке. Это всё горе называлось "перестройка".

До Туркмении эта самая "перестройка" ещё не докатилась, и там ещё теплились остатки социализма. На полках магазинов "Ткани" были рулоны тканей, а в "Книгах" стояли сочинения Пушкина и Лермонтова. Перед своим отъездом мама спросила, нужно ли мне что-нибудь. А нужны мне были новые шторы, так как-то, что висело здесь в квартире, было трудно назвать шторами. Так, тряпки. И я стала считать, что на каждое окно мне надо три метра. Окон три , но они расположены очень близко друг от друга. Так что совсем не обязательно покупать по два полотнища на каждое, а можно обойтись на одно окно одним. Итого полотнищ надо пять. По три метра в высоту.

- Так сколько всего метров надо? - спросила мама.

И тут я ловлю себя на том, что сижу, и по какой-то причине совершенно не могу сосчитать эти метры.

- Так сколько?

Пытаюсь сосчитать на бумажке.

- Ну, мам, пять по три метра, ну посчитай. Или сколько? Правильно я говорю?

- Анечка, что с тобой?

- Ничего.

- Ну как ничего? Если ты такие элементарные вещи не можешь посчитать. Ты что, чего-то напилась?

- Нет, ничего я не пила.

Мне было стыдно. Настолько, что я попыталась перевести разговор и пообещала, что повнимательней посчитаю метраж и напишу ей в письме. Моё состояние было близко к тому, которое бывает после смерти близкого человека. Но только это состояние мне надо было ещё и скрывать.

Милая мама! Мне хотелось броситься тебе на шею и рассказать, какая я несчастная, что моя судьба не удалась. Что я безумно люблю Лёню. И что он УЕХАЛ! Уехал! Уехал. А я осталась ЗДЕСЬ! Это ГЛАВНОЕ. А ещё…. Ещё меня терроризирует эта "мебель", а Витя не защищает. Но это такие мелочи по сравнению с тем, что Лёня скоро ещё и женится, и что я уже видела ЕЁ. Мама! Я умираю без него. Я чувствую себя Зомби. Мои глаза смотрят только внутрь меня. Мне плохо, бесконечно больно.

Я иногда подхожу к Вите, к спящему, смотрю на него и вижу, что на кровати спит чужой мне человек. Чужой. Трудно сказать, как я это определяла, но я это просто видела. Я так же смотрела на спящего Лёню и понимала - родной. Просто родной, родной и всё. Я его любила и продолжаю любить. И от этого слёзы сами бегут из глаз.

Мам! Я хотела бы тебе всё это рассказать, но не буду. Зачем тебя расстраивать? Ты будешь переживать, а помочь всё равно не сможешь. Ты сама мне всё время рассказывала, что не расстраивала бабу Лиду тем, что творилось в нашей семье. Зачем же я буду плохой дочкой? А ведь я буду плохой дочкой, если буду расстраивать маму. А так вроде всё хорошо. Вроде все здоровы. Вика тоже не болеет. Только "мебель" мешает. Но ты это видишь и сама. А знаешь, как судорожно они сдавали пустые бутылки, которые скопились между дверей? Это надо было видеть….


 

Воришка, не голубой, но «синий»


Батька периодически пасся у нас в холодильнике, временами вылавливал сливы из сладенького компота, причём косточки сплёвывал обратно. Здорово было зайти на кухню и застукать его за поеданием плова прямо из казана истинно узбекским народным способом – руками. И маринованная корюшка пропадала из холодильника довольно исправно.

Жадность человеческая безгранична…. Собралась я как-то идти в магазин, сунулась за деньгами - а хранили мы их в книжке на полке - а денег нет. Витя ушёл на работу на сутки, и сначала я подумала, что он их зачем-то перепрятал.

На Новый Год Витя подарил золотое колечко, но когда он вынул его из пакетика, я видела не само колечко, а бирочку с умопомрачительной цифрой «семнадцать». Это был размер. Семнадцатый! А у меня пятнадцать с половиной. Куда его? На ногу что ли? И мы решили, что золото и в Африке золото. Сунулась я - и кольца нет.

А ещё мы как-то по дурости своей купили доллары, но курс упал, и не было смысла их менять. Тогда я сунула эти двадцать восемь долларов в старое, даже неизвестно чьё, портмоне, закинула на самую верхнюю полку в пыль и решила, что даже, если кому-то захочется нас обокрасть, им не придет в голову искать там – наверху. Не было и долларов!

Уезжая, мама подарила мне как новогодний подарок сорок рублей. Не было и этих сорока рублей!

Мне стало дурно. Кольцо и сорок рублей лежали здесь же на видном месте, около «заветной» книжки, но доллары…. О них знал только Витя. При нём я забрасывала портмоне. Не было ничего. У меня началась паника. Сначала я побежала на кухню, потом обратно. Где? Где они?! Всё больше это паническое состояние охватывало меня, и я вспомнила, что в некоторых фильмах, если что-то ищут в книгах, то высыпают их на кровать. Я пачками выхватывала их с полки, трясла за корешки и бросала на простыню. В них не было ничего. Я уселась на эту груду книг. Ситуация. Витя получил буквально три дня назад получку и отпускные, а это деньги за два месяца. Их нет, как и всего остального. Мне надо заплатить за детский сад сорок пять рублей, за музыкальную школу – семьдесят восемь . Да и кушать надо эти два месяца. У меня уже был печальный опыт проживания без денег. Была ещё надежда, что это Витя перепрятал. Но на всякий случай я вышла к Батьке:

- У нас пропали все деньги.

- Я не брал.

Разговор был окончен, и я стала дожидаться Витю. Медленно тянулись часы, болезненные минуты застревали где-то внутри часового механизма. Легла спать с тревогой, долго не могла уснуть, всё крутила в голове «вопрос – ответ». Вопрос: что делать? Ответ: не знаю.

Витю я встретила «сюрпризом».

- У нас пропали все деньги, кольцо, да и долларов тоже нет.

- А ты у Батьки спрашивала?

- Да. Он говорит - не брал.

- Значит, не он.

- Значит, нас обокрали, надо звонить в милицию.

- Всё равно без толку. Я, как мент, тебе отвечаю, даже искать никто не будет.

У меня ничего не укладывалось в голове. Нас здесь трое – я, Батька и Витя. К нам никто не приходит, и вот, на тебе! Я не брала, Батька не брал, и Витя как-то совершенно спокоен. Ну украли всё, ну и что? Я отогнала дурные мысли, которые попытались сунуться в голову.

Приподняла стопочку наволочек в шкафу, на дне лежали двенадцать рублей (это всё, что было денежного в нашем доме) и поехала в ту самую загадочную «Апрашку». Долго бродила там между рядами торгующих, выбирала, что же можно купить на мои двенадцать рублей. Купила, наконец, у вьетнамцев два свитерочка по шесть рублей. Истратила всё, рискнула на полную катушку. И поехала обратно, на свою «Нарвскую».

В подземном переходе вдоль стены стоял длинный ряд торгующих. Сгорая от стыда, я пристроилась в тёмном уголочке, и достала эти свитерочки. Мне было больно, стыдно до невозможности, и даже злости не было ни на кого. Я чувствовала, что мои пунцовые щёки светятся в темноте, а уж про уши и говорить нечего. Руки тряслись. Я – торговка. О Боже! Это кошмар!

Этого кошмара и холодного пота по спине было ровно на десять – пятнадцать минут. Через эти пятнадцать минут я поняла, что меня никто не видит. Все смотрят мои свитерки, но никто не видит меня. Подошла мамочка девочки из детского садика и долго выясняла размер и цену, и даже не узнала меня, хотя мы с ней всё время здоровались. Я продала эти два свитерочка по девять рублей, купив по шесть. И вот у меня в руках было уже восемнадцать рублей. А значит, я могу купить уже три свитерочка. На следующее утро я уже неслась за ними к вьетнамцам. К вечеру у меня в руках было уже двадцать семь рублей. Так началась моя жизнь в бизнесе. Я чувствовала себя в очень униженном положении, так как пришлось оказаться в роли цыганок, трясущих шмотками. Но когда я увидела, что можно зарабатывать, реально зарабатывать этим, то оказалась в роли кормильца. Потом мы познакомились с одной очень интеллигентной женщиной, и я предложила ей торговать вместе. Дело у нас пошло хорошо. Мы нашли жилку – прибалтийские детские костюмчики. И вот тогда я в первый раз поняла, что такое иметь деньги. Это так здорово: зайти в магазин, ткнуть в понравившийся кусок мяса и не думать, сколько он стоит. Я точно знаю, что денег в кошельке хватит, хотя я их не считаю в этот момент.


 

Я обязана любить мужа


В голове выплывает мысль, вернее правило: надо любить своего мужа. Я его всё время пытаюсь полюбить. Задаюсь вопросом: за что? Но во многих книжках пишут, что любят ни за что, а просто так. За что-то уважают. А любят….

Мне тоже очень хочется, чтобы меня любили. И хочется, чтобы любил именно Витюша, а я этого не вижу. Желание плакать и желание выговориться хоть кому-то сопровождает меня постоянно.

28 мая 1993 г.

Сегодня мой день рождения! Лёнечка! Спасибо тебе за поздравление. Мне очень приятно, что ты позвонил из Германии и меня поздравил. Услышать твой голос, пусть по телефону, так здорово. А в этом году это поздравление получилось на контрасте с Витей. Он забыл. Забыл, что у меня День Рождения! Встал с утра, стал ворчать, что-то всё было не так. А я жду, когда же он обнимет меня, поцелует, скажет: «Анечка, милая, поздравляю тебя!» Достанет подарок, интересно, что меня ждёт?

Ждёт, ждёт…. А ничего не ждёт! Целый день прошёл - ни поздравлений, ни подарка. Уже под самый вечер он мне резко что-то сказал, и мне стало обидно, что сегодня мой день, а вместо поздравлений я получаю замечания:

- Вообще-то у меня сегодня день рождения, и меня сегодня можно поздравить и хотя бы сегодня можно было бы разговаривать другим тоном.

- У тебя день рождения завтра.

- Здрас-сте, мой день рождения сегодня, двадцать восьмого мая.

- Нет, у тебя же двадцать девятого.

- Тебе что - паспорт показать?

- Покажи.

Боже! Боже! Это пять лет знакомства, три года совместного проживания, а я несу паспорт, когда у меня День Рождения! Ни подарка! Ни цветов! Ни поздравлений! Только под вечер, после проверки паспорта, он бурчит:

- Ну, извини….

За что? Что я такого делаю, чтобы со мной так поступать? Что? Объясните мне кто-нибудь! Неужели я настолько плохая? Что я делаю не так, что говорю? Да я уже в основном молчу.


 

Гром среди ясного неба


Батьку уволили с работы за пьянку, и это за год до пенсии. Вот и правильно, сколько можно было терпеть водителя трамвая, пусть и неплохого, когда он пьёт и пьёт, да ещё и к старости не поумнел. Пришёл он домой, лёг на диван:

- Буду умирать с голоду.

Ручки сложил на груди, как в гробу, только что свечку в ладошки не взял. Поумирал так два дня, оказалось, кушать хочется. А «умирается» плохо – медленно, неэффективно. Так вот. А я как истинная неблагодарная невестка не несу ему ни супчику, ни курочку, ни хлебушка с молочком. Поумирал, поднялся и пошёл искать пропитание. Пропитание всякое и разное, вкусное и не очень, валялось в виде объедков на столах в кафе, столовых, в кулинариях. Вооружившись небольшим полиэтиленовым пакетиком, он к вечеру насобирал обильную закуску. Закуска есть, а выпить-то сам Бог велит. Только проблема – не на что. Просто так никто не наливает, друзей нет…. Что делать? Пытливый русский ум решил и эту сложную задачу. Он взял тросточку, «натянув» себе на физиономию жалостный унылый вид, встал с протянутой рукой у входа в универмаг. Народу ходило много, и часам к двум – трём дня в ладошке звенела необходимая сумма. А в кармане поношенного пиджака уже плескалась водичка в плоской бутылочке из-под коньяка. И если первое (то есть деньги) совместить со вторым (водой), то получалось, что домой приходить удавалось только на четвереньках. Через дорогу от нашего дома находился так называемый «разливон», где в разлив продавали сначала американский спирт «Роял», а потом «Жидкость для мытья окон». Поэтому, доливая спирт в водичку, Батька получал достаточно «радостную жидкость», которая и приговаривалась, не отходя от кассы. Как человек курящий, Батька, естественно, испытывал жажду табака. А тратить драгоценные монетки, столь тяжёлым трудом заработанные, на покупку сигарет он не мог себе позволить. Поэтому, приходя с «охоты» он вытряхивал из карманов горсти «бычков». Курил он прямо в комнате и никакие просьбы или крики не могли выгнать его на лестницу.

Как-то зимой на каникулы ко мне приехала из Москвы Инна, если кто не помнит, моя младшая сестрёнка. Тихий зимний вечер, тортик по случаю её приезда, горячий чай и что-то похожее на светские разговоры. Хорошо. Где-то в комнате негромко играет музыка, Вика копошится в привезённых ей игрушках. Идиллия…. Которая нарушается шлёпающими шагами в прихожей, шарящим звуком в поисках выключателя и констатацией факта, что выключатель не найден. Характерный звук струи в туалете и отсутствие света в оном вызывают у меня смутные сомнения. Когда дверь открывается, и оттуда, с трудом держась за стены, вываливается Батька, я вижу радостный результат его бурной жизнедеятельности. Лужа глубиной чуть ли не пять сантиметров стоит вокруг совершенно бесполезного в этом случае унитаза. Мне делается плохо.

- Стой! – ору я, причем, совершенно точно осознавая, что убирать всё равно мне. - Стой!

- Что? – невинные бровки взлетают над ещё более невинными глазками.

- А убирать? Кто будет убирать? Написал на пол, а убирать….

- Это не я, это кот.

- Какого же размера должен быть кот, чтобы надуть такую лужу? Наверное, с тигра величиной, - уже себе под нос бурчу я. - Или он должен быть совершенно полым внутри.

Сестрёнка ржёт на кухне, чуть ли не загибается от моих разглагольствований, а я иду за совком, чтобы, прежде чем мыть пол, вычерпать всё в унитаз.

- Боже мой, Аня, как ты здесь живёшь?

Это самый часто задаваемый вопрос. Вопрос, не имеющий ответа. Жалость к самой себе оттого, что живу в «бомжатнике», так как Батька после увольнения перестал мыться, перестал стирать свои вещи, и дух давно немытого тела тлетворным запахом растекался по дому.

Теперь, бывало, и Витю приносили и ставили к двери. Когда я дверь открывала, он просто тупо впадал. Иногда я успевала его поймать, и падал он более плавно, но падал всё равно: не та у меня весовая категория. Потом его рвало одной только водкой, а значит, он даже не закусывал. По несколько часов он проводил, распластавшись на полу в прихожей, иногда я пыталась дотащить его до кровати. Всегда это сопровождалось отборным матом, что все бабы суки, а я в первую очередь. И вот этого человека мне надо любить!? Этот человек – мой муж. Мысли об этом самом муже, которого мне надо любить и уважать и который лежит в луже водки лицом в собственном кроссовке, и даже не имеет возможности подняться, доводили меня до исступления. Я в сердцах пинала «любимого», а сзади пищала дочка

- Мамочка, не бей папочку!

На следующий день была сцена прощения с клятвенными обещаниями «никогда больше». На какое-то время воцарялся мир, так как я почему-то верила словам. Раз обещал, всё оно так и будет; вот он, наконец-то понял, и мне остаётся только простить. И я прощала. Прижимала его головку к своим коленкам и гладила, гладила кучерявые волосы. «Бедный мой мальчик, глупенький и непослушный, ну ничего, всё будет хорошо», - думала я. Только почему-то уважение всё уходило и уходило вниз, всё меньше и меньше оставалось его у меня. Именно уважения.

Но что мне делать? МНЕ-то ЧТО делать? Почему человек поступает так по отношению ко мне? Почему он позволяет себе явиться в таком виде домой? Почему меня можно крыть матом? Видимо, я это каким-то образом позволяю делать, видимо, не смогла поставить себя, как надо. Что во мне не так? Вон, других жён любят…. Им покупают подарки, цветы, с ними ходят в гости…. Чем я хуже? Это глупый вопрос, потому что я знаю на него ответ. Подходя к зеркалу, я прекрасно и трезво вижу ту несладкую картину. На меня смотрит усталое худое лицо с мешками под глазами, оно и изначально-то было не особенно симпатично, а сейчас тем более. Худое тело с кривыми ногами, плоская грудь, сутулые плечи и огромные оттопыренные уши. Ну, кто ещё посмотрит на меня такую? Раньше я хоть чуточку была пополней, сорок восемь килограмм, а не сорок три , как сейчас. Кто сможет полюбить меня, уродину? Так мне и надо. Если бы я была красивой, то меня любил бы и Витя. Если бы я нравилась другим людям, то я, может быть, имела право требовать другого к себе отношения. А то, что я такая уродина и страшилище, не позволяет Вите даже показывать меня, он никого не приглашает к нам в дом. Может быть, моё умение готовить скрыло бы моё физическое уродство, но мне некому его показывать. Я даже не могу себе сказать, что «пусть не очень симпатична, зато хорошая хозяйка».


 

На х…


Удивительно, но как иногда бывает трудно сделать что-то одному, и как легко то же самое может сделать другой.

И расскажу-ка я Вам, друзья, сказку что ли, так как думала я, думала и не придумала, как начать эту главу.

Жили-были свекор – Батька и невестка Аня. Жили они плохо, кошка с собакой и то лучше живут. Батька всё время обижал Аню, а она всё время плакала, видимо поэтому, что вообще умела плакать. Плакала и жаловалась своему мужу, плакала и жаловалась. И вот однажды, когда мужу надоели её бесконечные жалобы, а нежелание разбираться с Батькой выросло до неба, посоветовал он Ане:

- А пошли-ка ты его на х…!

Бедная, бедная Аня! Никогда она не ругалась, да ещё такими словами. Волосы встали сначала дыбом, а потом зашевелились на её голове. Разве сможет она произнести это слово? Да и маленький нюансик образовался. Не могла Аня, в силу своего воспитания, взрослому человеку старше себя «ты» сказать. Ведь смешно это:

- Идите Вы на х…!

Надо бы «ты» сказать, а никак. Долго тренировалась Аня в уме, и так и сяк эту фразу прикидывала, да только всё больше к выводу приходила, что не сможет она это сделать. Фантастика это. Но как-то сказка кончилась. И быль началась.

Мою как-то посуду в кухне, а на пороге появляется – оно, то есть Батька. Садится в свою традиционную любимую позу на корточки и затягивает песенку свою дежурную:

- Сука ты. Шлюха. Дура и есть дура. Змея неблагодарная, пригрел тебя на груди.

В течение получаса слушала его монолог. Когда у него заканчивались слова, он затягивал всё снова. Слушала я, слушала, а потом - уж не знаю, откуда фраза эта взялась - но не выдержала я:

- Как ты меня достал! Пошёл ты на х…!

Сказала - и буквально съёжилась вся. Быстрый взгляд проскользнул по кухне. На плите сковородка, а у стола табуретка. В том, что в меня сейчас что-нибудь полетит, я не сомневалась ни на йоту, только вот что? И вдруг…. Тут даже надо сделать паузу. И вдруг он встаёт, кладёт проникновенно руку на грудь, делает даже чуточку поклон и говорит:

- Вот теперь я понял!

И уходит! Такого я не ожидала и испытала от исхода дела лёгкий шок. Правда, перешагнув границу раз, в следующий раз уже позволяешь себе шагать и шагать. Теперь эта фраза за мной не ржавела. Но и Батька тоже быстро привык.


 

А может быть, без меня будет лучше…


Десятого июня у Вити был день рождения, и я подарила ему трубку – телефон. Мы повесили её около кровати, чтобы было удобнее разговаривать и не бегать к телефону на кухню. Мой подарок был контрастом к моему Дню Рождения. Не понятно, что такое случилось, но через три дня Витя вдруг ни с того, ни с сего взял и сказал:

- Я тебе не доверяю. Раньше доверял, а теперь не доверяю.

Никак не смогла добиться от него - за что? Но в принципе не очень-то и добивалась. Зачем? Просто я, видимо, совершенно не нужна. Делаю как лучше, а на самом деле мешаю. Мешаю жить. Зачем же узнавать, почему мне не доверяют, просто я не нужна. А зачем он мне это сказал? Чтобы, что я сделала? Зачем-то ведь сказал. А может быть я не должна всем мешать? Что будет, если меня не станет? Может быть всем будет лучше?

Я сделала вид, что пошла в магазин, а сама по дороге зашла в аптеку. Сказала, что для моей бабушки нужно снотворное. Мне дали небольшой пузырёк с мелкими жёлтыми таблетками. Сразу на улице я выпила пять штук, вернее, заглотила, собрав побольше слюны. Потом пошла в магазин и, купив продукты, двинулась домой. По дороге съела ещё пять штук. Спать не хотелось. Дома, вытряхнув на стол мясо, собралась делать котлеты. Выпив с десяточек жёлтеньких кружочков, и смачно запив их водой, я принялась крутить мясо через мясорубку. Слёзы наворачивались на глаза. «Пусть, пусть меня не будет, так будет лучше». Покрошив помельче лук, я сунула его в жерло мясорубки и, уже не стесняясь, заплакала; мне было тоскливо и одиноко. Я высыпала на ладонь оставшиеся таблеточки, и всё выпила разом. Они скользнули по горлу вместе с водой, и я уже понимала, что обратной дороги нет. Я с яростью стала лепить маленькие котлетки, швырять на сковородку, приговаривая где-то внутри себя: «Нате, поешьте. Потом не будет….». Будто маленький надоедливый молоточек, где-то в затылке тикала мысль, что вот только Викушку жалко, но я пыталась заглушить эту мысль, уговаривая саму себя: «Зачем ей такая плохая мама».

Странная усталость стала ложиться на плечи. Я села на табуретку и продолжала лепить котлетки, сидя, старательно обваливая их в панировочных сухарях. Готовые котлеты я складывала на тарелку и накрывала другой тарелкой. Глаза стали слипаться так, будто я не спала сутки. Я долепила последнюю партию, положила на сковородку и накрыла крышкой…. Появилась навязчивая мысль поскорее дойти до кровати, а что уже будет с этими дурацкими котлетами, стало совершенно всё равно. «Ненавидите все меня, не любите, ладно; вот умру, тогда поймёте как без меня плохо. Оцените, как я хорошо готовила, стирала, вязала….» Стоило мне опуститься головой на подушку, как я провалилась в чёрную пустоту. Она, эта бесконечная пустота, была без снов. Очнулась я очень поздно ночью:

- Где Вика? – был мой первый вопрос.

- Я её уложил вчера. Не делай так больше никогда.

Он гладил меня по голове, прижимая к себе. Я расплакалась, уткнувшись в плечо:

- Я хочу быть нужной, я хочу, чтобы ты любил меня.

- Я тебя люблю, и ты для меня нужная.

- Я хочу, чтобы ты любил и помогал.

- Я буду любить и помогать.

- Я хочу быть хорошей, я хочу, но у меня не всегда получается.

- Ты хорошая.

Мысли неслись в моей ещё «ватной» голове. Смешанное чувство торжества, что я всё-таки добилась своего:

• Во-первых, оказывается, я нужна;

• Во-вторых, я стала хорошей;

• В-третьих, меня, оказывается, любят;

• В-четвёртых, я получила обещание помогать.

А ещё было непонятное чувство: почему же этого всего надо добиваться таким способом?


 

Утром просыпаюсь, по привычке накидываю свой старый халат и, пошатываясь, иду на кухню. В голове стоит небольшой туман, туман, туман такой туманный…. Тут туман расступается над тарелочкой с котлетами, которая оказывается совершенно пустой; а ведь она была полной, и на сковороде было штук шесть. У-ух, я точно знаю, кто здесь попасся! И этот «кто-то» был явно уверен, что можно тырить вкусные котлетки безнаказанно. А я взяла и не померла! Не тут-то было! Кровь в жилах закипает практически сразу, и я кидаюсь в бой. Всё смешалось: и еденный грязными руками плов, и сливы из компота, косточки которых были сплюнуты обратно в компот. О! О! О! Вопль возмущения наполняет квартиру:

- Он опять жрал тут на кухне, в этот раз котлеты! И я это вижу!!!

Меня, как всегда, затрясло мелкой дрожью. Это состояние было достаточно часто повторяющимся, но только возникало оно, когда кто-то был пьян и даже не замечал, как меня «колбасит». Когда Батька изводил меня, он был под градусом, и ему, вроде было всё «по барабану». Ну а я -то бывала трезвой. И тряслась, и кричала уже по привычке: «Сколько можно!» Вошёл Витя и спокойно сказал:

- Это я съел. А остальные на сковородке.

Мне стало стыдно за свой крик, появилось желание ретироваться и сделать вид, что ничего не было. Но когда я двинулась в нашу комнату, в дверях появился Батька. Причём трезвый (утро всё - таки), и сказал:

- Я твоих котлет не ел.

Опять я плохая! Это невозможно! Вроде только выбралась и опять надо что-то делать. И главное, вместо того, чтобы промолчать именно сегодня, я же по привычке разоралась. Конечно, виновата! Конечно, я! Мне так тяжело быть виноватой и плохой. Это невыносимо! И я бухаюсь перед Батькой на колени. Пусть я буду унижаться, но раз это надо, чтобы быть хорошей, значит, я буду это делать.

- Простите меня, - расплакалась я. - Раз я виновата.

Сзади подбежал Витя, схватил меня за подмышки, поднял, почти волоком затащил в комнату и швырнул на кровать.

- Что ты делаешь? Совсем уже что ли…?

- Как? Разве для тебя это плохо? Для твоего любимого папочки? Разве я сделала что-то не так? Ты же должен был быть счастлив, раз твоя жена падает на колени перед этим "святым" человеком. Ты защищаешь его, алкоголика и воришку; так вот, если он такой хороший, я перед ним и винюсь.

Нервы мои были, как струны, тонкие, стальные, натянутые до предела - вот-вот лопнут. Может быть, я чего-то недопонимаю? Я сжалась на кровати в комок, и напряжение нервов перешло в руки и ноги. Меня трясло уже крупной дрожью, я ничего не могла с собой поделать.

"Лёнечка, милый! Если бы мне кто-то объяснил, что мне делать? Я никак не могу понять, в чём я так виновата. Я получаюсь плохой, как бы я ни старалась быть хорошей".

Я лежала на кровати вся в слезах, растрёпанная, в старом, застиранном халате. И съёживалась всё сильней и сильней. Я не понимаю в этом мире чего-то. Чем хуже я выгляжу, тем Вите лучше. Чем хуже я себя чувствую, опять Вите лучше.

Во многих журналах довольно часто пишут, что отношения в семье зависят от женщины. И я снова не могу понять, что же мне надо делать, чтобы эти отношения были хорошими? И что же я делаю не так, что они такие плохие? А раз здесь женщина - я и отношения плохие, видимо, я - плохая женщина.

7 ноября 1993 г. - воскресенье

Уже месяц, как болеет моя бабушка. Как-то позвонила соседка и сказала, что баба Лида упала на кухне. Мы дружно ухаживаем за ней, вернее, больше я и дядя Рома. Часто заходит недавно приехавший Лёня. Видеть его мне необычайно приятно. Последний раз мы виделись в сентябре, и он тогда произвёл на меня какое-то отталкивающее впечатление. Так что и без того умирающее от тоски и времени чувство ушло в глубину, образовав пустоту в душе. Заполнить её не может ничто; правда, болезнь бабы Лиды притупила боль, да и просто заняла время. Мы встречаемся у бабы Лиды, и в душе поселились странное спокойствие и желание быть рядом. Будто фонтан заполняется родниковой водой, снова забили струи прозрачной воды, но только не так сильно, как раньше. Хочу быть рядом и хочу счастья. Счастья ему. Он женится. Я понимаю, что его избранница на два порядка выше меня. Ну и пусть. Мне всё равно хорошо от того, что я бываю рядом, вижу руки, глаза, чувствую на губах прощальный поцелуй. И мне хорошо, что заполняется пустота в душе.

10 ноября моя бабушка умерла. Я вошла в комнату утром:

- Баба Лида, это я ….

Странное ощущение испытала, будто вошла в молоко. Видимо, всё-таки есть в человеке душа, которая может заполнять не только тело, но и целую комнату.

Я не буду описывать ни отпевание, ни похороны, здесь это не имеет особого значения. Скажу только, что душа обеднела, стало чего-то не хватать. Хотя я знаю, что самой бабе Лиде, конечно, стало намного лучше. Очень давно я начиталась книг про жизнь после смерти. Я уверена на сто процентов, что это так. Когда человек умирает, то его душа улетает, улетает к любящему свету. Я стояла в церкви и смотрела на бабу Лиду, как на оболочку от неё. В этом мёртвом теле нет души, нет самой бабы Лиды! Я не плакала. Слёзы не шли из глаз, хотя для приличия надо было бы поплакать. Мне было жаль, что её не будет больше с нами, что мы не поговорим. Как-то, скорее, была непонятная жалость к себе.



Снова тридцатое ноября. Свадьба


Этот удивительно повторяющийся день – тридцатое ноября. Прошёл год от того состояния, когда я буквально умирала. А теперь…. На душе мерзкая трясина, которая засасывает медленно, но верно. Наступает отупение…. Мозг вроде бы начинает думать медленней, как в замедленном кино, когда человек пять минут поднимает руку или ногу. Ничего особенно не хочется. Но мысли о том, что на свадьбу надо идти, а у меня нет хороших туфель, возвращают меня на бренную землю, по которой придётся немало побегать, чтобы их найти. Переключаясь на поиск туфель, я немного оживаю.

Лёня! Последние проблески надежды, что ты посмотришь на меня и поймёшь, кого ты потерял. Хотя последнее время я смотрю на тебя и понимаю, что греюсь о совсем маленький огонёк. Нет того всеобъемлющего пламени; просто мне приятно видеть тебя, видеть твои руки, глаза, иногда так шкодно растрёпанные волосы…. Господи! Дай мне силы пережить этот день, эту ненавистную свадьбу. Ах, если бы ты услышал мою просьбу!

На регистрацию мы поехали втроём: я, Витя и Вика. Я надела сшитое мною платье из струящейся золотой ткани. Туфли я купила на огромной десятисантиметровой шпильке. Они, правда, были мне чуточку малы; и поэтому я чувствовала себя Русалочкой из сказки, которая, попросив у ведьмы ноги, испытывала при ходьбе боль, будто ходит по ножам. А вдруг и мне повезёт, вдруг произойдёт чудо? Может, надо страдать физически, чтобы оно произошло? И я цокала своими каблучками по зеркальному паркету, улыбалась, разговаривала с гостями в ожидании церемонии. Боль в ногах была всё равно меньше, чем боль в душе: поэтому я собирала всю волю в кулак, смеялась над шутками двоюродной сестры Тани, здоровалась и перекидывалась комплиментами с приходящими родственниками - всё это загоняло боль куда-то в глубины души….

И вот открылись двери, и всех гостей пригласили в зал. Невеста была в огромном розовом платье. Декольтированный корсет и юбка из нежного шифона. На голове только скромный цветочек – мне шепнули, что она беременна. Тут началась сама церемония. Все смотрели на жениха с невестой, слушали поздравительную речь. Я не слушала и не слышала ничего. В ушах стоял шум гремящего водопада. Было ощущение, что чёрная ночь накрыла мою душу, и в ней не осталось ни одного светлого огонёчка. Я пользовалась тем, что на меня никто не обращает внимания, мне не надо притворяться, и я во все глаза смотрела на Лёню и твердила себе: «Вот она, эта черта. Всё! Всё. Теперь уже всё!»

Я думала, что сердце остановится, но оно продолжало биться. На негнущихся, как палки, ногах я подошла со своим жалким букетиком, сунула его Лёне с дежурными словами: «Поздравляю», демонстративно не посмотрела на невесту и, похоже, что Лёня это даже заметил. Я её ненавидела! Я сравнивала её с собой и, конечно, проигрывала. Она была из богатой семьи. Она красивая! А я…. А я уродливая и тощая, ушастая и кривоногая. Куда уж мне до неё? Она знает языки и умеет работать на компьютере. Она знает, как добиться успеха в жизни. А самое главное - её любит Лёня. Он имеет право её любить, а она – его.

На празднование я не поехала. Лёня меня приглашал; правда, с оправданием, что места мало, но я отказалась, прикрывшись аргументом, мол, Вике спать надо днём. Я улыбалась ему в лицо вымученной улыбкой, произнося фразы из заграничных фильмов типа: «Всё хорошо», «Всё нормально». Я видела его глаза, полные какой-то грусти, видела странный огонёк в них, то ли это было действительно счастье, то ли…. Но самое главное, я видела, что он всё понимает. Да, мы поняли друг друга. Я не поехала на свадьбу.

Спасибо тебе, Лёня! Я бы не пережила! Спасибо, что ты не заставил меня выйти из машины, когда мы собрались уезжать; что не сказал слова утешения, мол, вот так вот всё. А я бы раздражалась. И все бы всё поняли, а это никому не было нужно. Я вернулась домой. Вернулась в этот ненавистный дом. Сколько физических и душевных сил стоило мне не показывать того, что творилось в моей душе!

Как только Витя уходил на работу, я ложилась и лежала. Нет, я не плакала. Просто уже не было сил на слёзы. Наступило полное, абсолютное опустошение, которое даже трудно описать. Будто из меня вынули всё: кости, внутренности, мясо, кровь, а осталась только кожа. И эта кожа изнутри покрыта тончайшей плёнкой. Эта плёнка удерживает внутри душу, как держит водород воздушный шарик. К этой плёнке нельзя прикасаться, а если прикоснешься, то испытываешь боль. А если не трогать, то и не больно. Но очень-очень пусто. А ещё было странно всё равно: жарко или холодно, мне не хотелось ни есть, ни пить. Вика, видимо, чувствовала что-то и пыталась тащить меня с кровати:

- Мам, вставай, я хочу, что бы ты почитала мне книжку.

- Так неси её сюда.

Я лежала, механически читала книжку, задавала вопросы, а потом так же тупо и механически смотрела, как Вика строит замки из кубиков. Я произносила слова, но не слышала этих слов; а, читая, не видела этих строк. А потом приходил с работы Витя, и я шла готовить и делала это тоже механически. Я не могла есть и отговаривалась, что у меня болит голова, живот, все органы на свете, плюс кажется, температура. И снова уходила и ложилась. Всё горе ушло и осело где-то на самом дне души.

Лёнечка! Как я ненавижу твою красивую Анечку! Аню, забравшую тебя у меня!!! Но в чём она виновата? Да ни в чём. Это такая я. Я недостойна тебя. Это мне наказание за всё. Я не умею быть хорошей и достойной. Я не могу быть такой же, как она и не могу быть лучше. В этом моя вина. Правильно, такая уродина, как я недостойна быть счастливой. Мой удел – несчастье, мучение. Хотя есть надежда, раз есть вина, есть и наказание. Надо вытерпеть это наказание, и тогда наступит прощение от судьбы, и я тоже буду счастлива.

Прошло чуть больше полугода. Наступило лето. Я попытаюсь в двух словах описать саму себя: длинные волосы забраны в «кичку», футболка, растянутая от многочисленных стирок, юбка на широкой резинке, и ни грамма косметики на лице. Приговор, вынесенный самой себе – двадцать пять лет. Это старость. Конец жизни. Вике уже пять лет, а я старуха! Я никому не нужна, я - уродина, и это факт. Жизнь не удалась. Да и вообще, уже закончилась. Я – СТАРУХА!

Витя со мной на эту тему не спорил, значит, я говорила правду. Он молчал на эти мои высказывания, и я всё больше и больше убеждалась в своей правоте.

Всё свободное дневное время мы с моей приятельницей Татьяной проводили на разных рынках, торгуя детскими костюмчиками. С ней я чувствовала себя как-то удобнее ,что ли. Про возраст мы с ней в разговорах не упоминали, так как она была постарше меня на двадцать лет; и говорить, что я старуха, означало бы оскорбить и обидеть её. Вика ходила в детский сад и в музыкальную школу. В детском саду я подружилась с её воспитательницей – Ольгой Александровной. Жизнь моя продолжалась, но то ли она как-то приостановилась, то ли катилась куда-то в бездну. А может быть она шла, ползла сама по себе, бесцветно продолжалась.

«Лёня!» «Лёня….» - мой крик в душе становился всё реже. «Лёня!» - я кричу, будто в комнате, обложенной ватой. Этот крик гаснет и глушится. «Лёня», - совсем тихо говорю я. Но никто-никто меня не слышит, я кричу и шепчу внутри себя. «Лёня, а что я могу сказать тебе? Тебя нет».

Время лечит. Оно притупляет боль, опустошает душу,- и это, видимо, и есть «дурацкое» лечение. Глухой стон умирающей любви с каждым днём становился всё глуше и глуше. И я всё реже и реже слышала внутри себя собственный возглас – мне больно. Больно! Я не видела Леню, и это было моим спасением. Однажды мимо меня буквально вплотную прошла его милая Аня, но она не узнала меня. А я долго смотрела ей вслед…. Так закончилась моя очень большая часть жизни.

Рейтинг: нет
(голосов: 0)
Опубликовано 15.07.2013 в 20:01
Прочитано 821 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!