Записки почти геолога-нефтяника

Ту-дух, ту-дух…ту-дух, ту-дух… Поезд 110 продолжал свой стремительный путь вперед. На нижних местах нашего плацкартного вагона компания из не самых трезвых, но на удивление адекватных людей, обсуждала то ли российскую политику, то ли российскую демократию, в общем говорили о каких-то ненормальных людях. Где-то из конца вагона доносился отвратительный детский плач, и ни менее отвратительно кричала на источник этого рёва какая-то очень худая женщина, мать ребёнка наверное. Мимо почти бегом прошел, чуть не задев мою свисшую руку, мужчина с обгоревшим на солнце лицом, спешил в туалет, судя по скорости его передвижения. Там кричат, там храпят, там смеются во все свои 32 жёлтых зуба, там «местная» шпана прыгает, дурачится и над всем этим непередаваемый аромат, аромат душных, плохо проветриваемых, переполненных людьми (особенно толстыми и пожилыми) вагонов. Откуда-то издалека послышался непрекращающийся свист, неприятный звук приближался, становился всё отчетливее и отчетливее и вдруг… бах, будто у самого уха взрыв, «шипящий скрежет» - я открыл глаза, проснулся, меня разбудил бодрящий звон проезжающего мимо товарного состава.

Через 5 минут после пробуждения из полумрака приглушенного света ко мне совершенно незаметно подкралась молоденькая проводница, уж слишком симпатичная для работы в таких ужасных условиях. «Через полчаса будем в Когалыме, не усните…» - предупредила она почти шёпотом, развернулась и поспешно двинулась в направлении «курилки». Я сходил к умывальнику, ополоснул лицо холодно водой – взбодрился, освежел, стало легче. Вернувшись к своему «47 верхнему», с радостью обнаружил, что нижние места освободились; собрал сумку, с отвращением съел уже четвертый за день «Биг Ланч», допил бутылку уже теплой минералки, и в голове промелькнула мысль – как же здорово и приятно после суточного нахождения в горизонтальном положении принять вертикальное положение, как же приятно сидеть. Посмотрел в окно и начал в который уже раз представлять, что есть такое Когалым, что же он из себя представляет; мои раздумья сопровождались меняющимися картинками в окошке вагона – березки и сосны, обглоданные до ствола природой (лишь на верхушках этих стволов были кое-какие ветки с листьями и иголками), черная, неподвижная гладь многочисленных водоёмов, стая диких, дерущихся друг с другом собак, вороны, клюющие что-то на песчаной дороге – все эти увиденные мною картины настораживали и я начал испытывать некоторое неприятное беспокойство, а что, если в Когалыме будут такие же устрашающие виды, такие же мрачные, полуживые березки и сосны. Поезд замедлял ход, двери вагона открылись…