Нестер

- Пап, какой она была?

- Она была замечательной.

Пока тебе нет двадцати, тебе можно быть просто веселым и интересным, и тогда у тебя будет девушка. Потом этого становится недостаточно, и она от тебя уходит. Ты начинаешь искать причину, даже если она ее назвала. Скорее всего, всё просто, но ты сомневаешься. И начинаются самокопания. Ешь себя изнутри. Может, ты мало дарил ей цветов? Может, и правда просто прошли чувства? Тогда как ты мог не заметить этот момент? Это непростительно. Быть может, у неё другой? Если да, то как давно? Если да, то как ты мог этого не замечать? Если снова да, то она шлюха и как ты мог этого не замечать? От этого не становится легче, и от этого ты не любишь её меньше. Может, ты просто не удовлетворял ее в постели? Может. Это здорово бьет по самооценке. И это самоедство здорово влияет на тебя в будущем, на твои комплексы. Это заводит тебя в такие темные углы в голове, о которых ты и не подозревал.

Как бы то ни было, она ушла от меня. Сказала, что ей больше не нужны эти отношения, что они похожи на холодную манную кашу. Сказала это и ушла. Закрыла свою страницу. И всё. А я что-то уже не очень хочу без неё. Теперь я не люблю кошек. Теперь я не люблю мясо. Теперь я не хожу в наше кафе. Я больше не люблю врачей. Теперь я хожу идиотом по квартире: от дивана до окна на кухне, от окна до дивана. Пытаюсь вернуть её, даже если прогонит с криками. Хуже не будет. Даже если есть у неё на миллион "не хочет", одно "хочет". Пытаюсь. Говорит, что никто не виноват. Говорит, что у меня жизнь продолжается. А я не могу заснуть. Могу пить. Много. Жизнь может продолжаться, сколько ей влезет. А я хожу, собираю её сказочной длины волосы с пола. Удаляю все её фото, но постоянно нахожу новые то в телефоне, то в скайпе, то на ноутбуке. И в каждой девушке, которую я приводил сюда, я нахожу её черты. Для этого надо выключить свет. В темноте проще убедить себя в чем-то. А она ведь была бы хорошей мамой и женой. Из тех, которые до конца с тобой. Как в книгах. И я продолжаю чувствовать её присутствие постоянно. Это звучит неинтересно для тех, кто не влюблен. Но когда я иду курить, она остается ждать меня на диване. Или стоит за моей спиной и ей холодно. Мне кажется, что я чувствую нежность её руки, когда она трогает меня. Бывает, улавливаю её запах в комнате. На миг, только на миг. Когда в моей голове рождается шутка, она тут же улыбается своей легкой улыбкой или очень широко. Когда я делаю что-то не так, она тут же становится недовольной. Я могу сделать два чая. Один разбавить водой. Потому что она здесь. Она со мной. Каждой ресничкой. Просто я её не вижу.

Каждое утро собирать себя по кусочкам. Просыпаться уже с пустотой внутри. Есть безвкусный завтрак. Идти, куда не хочешь. Делать то, что не хочешь. Автоматически. Потеряв ориентир. Каждый вечер приходить домой и смотреть пустой фильм. Ты бы не вспомнил ни один из тех, что смотрел тогда. До утра, пока усталость не свалит. А утром снова собирать себя по кусочкам.

Но есть одна вещь, которая держит.

Я точно знаю. Я уверен в этом. Что в самом ярком сне. Или там, где всё хорошо. Через миллион лет. Или пусть через вечность. Ты однажды опять подойдешь ко мне со спины, так же нежно возьмешь меня за руку, и мы просто посидим вместе. Поболтаем. Я точно смогу еще погладить твои небесные волосы. И посмотреть в твои солнечные глаза. И ты ещё улыбнешься мне. Я знаю, Юля, что так будет. Обязательно. Иначе просто не может быть. Иначе этот мир придумал последний ублюдок на земле.

***

Я сидел на краю неба, свесив ноги. Внизу под облаками был какой-то город. Он смотрелся не так уж плохо, может быть потому, что не было видно людей. Тихо. Только в голове червями копошатся мысли.

Я не слышал, как она подошла. Но я чувствовал это. Я знал, что она подойдет именно сейчас. Какой-то высший разум сказал мне это. Чувствовал, её лёгкие, как перелистывания страниц, шаги. Она положила мне руку на голову. Такую нежную и тёплую руку. Погладила меня. Я оглянулся, я слишком долго ждал, чтобы не оглянуться. Она была на каблуках и в своем красном платье. Она улыбнулась, а у меня на глазах навернулись слезы. Затем она присела рядом и крепко обняла меня.

- Привет.

- Привет.

Я обнял её так сильно, как мог, и уткнулся ей в шею, как маме. Я чувствовал, как её шея стала влажной от моих слез. Да, я плакал. Я вдохнул её запах. Я его не забывал, помнил его каждую секунду. Такой родной. Я провел рукой по её волосам от начала до самого конца. Я посмотрел ей в глаза. Она улыбалась, и глаза её блестели летним небом. И каждая ресничка была всё на том же месте, где я оставил её в прошлый раз.

- Всё хорошо.

- Я ждал тебя.

- Я знаю.

- Я ждал тебя всю жизнь и ещё потом. Сколько это было? Миллион лет? Вечность?

- Конечно.

- Ты видишь, я не пропал и не сдался?

- Вижу.

Мы взялись за руки.

- Где ты пропадала так долго, солнце?

- Я была с тобой. Просто. Ты. Меня. Не видел.

Я знал это. Я прижал её руку к губам и поцеловал её пальцы. Она положила мне голову на плечо, и я поцеловал её в темечко.

- Это было быстро… Жизнь без тебя. Она пролетела быстро. Будто и не было её.

Я обнял её за талию. И мы сидели рядом, мы смотрели вниз на этот по-крупному облажавшийся мир. Всё вокруг было в светло-голубых тонах, почти белым. И яркий солнечный свет. И пахло такой свежестью, которая может быть только где-нибудь на луне. Так мягко и спокойно. Ни бога, ни чёрта. Только мы вдвоем во вселенной. И у нас была вечность.

- Видишь? Я говорю без запинок. Я научился говорить, чтоб с тобой говорить.

- Да, ты молодец.

- Я бросил курить.

- Умница.

- Ты всё-таки проколола уши?

Она улыбнулась.

- Знаешь, я люблю каждую минуту, что у нас была. Я люблю каждую минуту, что у нас не было, если ты в это время улыбалась. Я люблю каждый шаг твой. Каждый взгляд. Я не забыл это ни на секунду. Ни во сне, ни в пьяном угаре. Каждую ресничку. Я знал, что мы ещё будем вместе. Как в тех фильмах, где всё заканчивается хорошо.

Она опустила глаза. К нам подошел рыжий кот. Откуда он взялся? Она посадила его на колени, погладила. И я погладил его. Я теперь снова люблю кошек. Она поцеловала его в нос.

- Мы будем теперь вместе навсегда? Ведь, правда?

Она улыбнулась слишком печально для утвердительного ответа. А потом встала.

- Куда ты?

Я протянул руку и схватил её за запястье. Сильнее, чем должен был.

- Не трогай меня. – Она отвернулась. – Это не должно больше тебя волновать.

- Не должно… - Она уже не услышала этого.

Она исчезла. Так же тихо, так же незаметно, как появилась. Она рассыпалась в воздухе. Растаяла, испарилась. Моя рука оказалась пустой.

- Господи, ты нужна мне.

Я запомнил её последний взгляд. Его должно было хватить ещё на пару миллионов лет.

Апельсинка. Юленька. Нестер.

***

Я закурил «кэмел», резко встал и пошел к той единственной двери. В коричневой приемной за столом сидел седой бородатый человек в странных одеждах.

- Я к нему. – Я ткнул пальцем в дверь с табличкой «Последний ублюдок на Земле». Может быть, надпись была другой. Не знаю. Не помню.

Человек встал из-за стола:

- Не положено!

- От**бись.

Я продолжил идти, но человек проворно для своих лет встал между мной и дверью.

- Говорят тебе, рано ещё! В порядке очереди!

- Эй, эй, эй! Соси – не проси. Всё, пошел вон отсюда.

Пока тот недоумевающе уставился на меня, я толкнул его и уже приблизился к двери. Он схватил меня за руку своими костяшками так, что я выронил сигарету на пол.

- Да как Вы смеете?! По какому такому праву? Я Пётр!

- Да я род твой обоссывал апостольский!

Я выдернул руку и вошел в кабинет.

За огромным, казалось, мягким столом сидел такой же седой старик, в таких же странных одеждах. Быть может, одежды были чуть дороже. И борода чуть круче. Гигантский кабинет был идеально белым. Стены были облачно мягкими. Старик вопросительно поднял на меня глаза.

- Ты, ублюдок, это сделал? – я завел руку за спину.

Он чуть привстал.

- Что-что, простите?

Я достал из-за ремня девяносто вторую беретту и разрядил в старика весь двухрядный магазин на пятнадцать патронов девятого калибра. И ещё два раза нажал на спусковой крючок вхолостую.

Брызги крови на белом фоне свели бы с ума Декстера Моргана. Хотя на фото обычно яркость приглушают. Отвлекает внимание, видите ли. Кровь заполнила кабинет по щиколотку. Старик лежал в этой луже, широко открыв глаза, и пускал пузыри. На мягком когда-то белом, а теперь красном ковре стоять теперь было неприятно. Я кинул на пол дымящийся пистолет, который глухо стукнул, и вышел в приемную.

Петр, опустив плечи, сидел с лицом полным неземной скорби, будто вот-вот свихнется от горя. Что-то шептал. Он даже не посмотрел на меня. Мне не было его жаль. Никого не жаль. Я пошел к выходу.

- Что он сказал?

- Что? – Я остановился.

- Какие были его последние слова?

Я вспомнил пузыри, которые пускал последний ублюдок на Земле.

- Ну, он там пробулькал что-то...

Я достал сигарету и вышел.

15.10.13