Стрельба по Фрейду

Тир в университете – жуткое наследие постсоветской эпохи. Длинная кишка в двадцать пять метров всего на три стрелковых места. Стойки у огневого рубежа сделаны заботливыми и умелыми руками зэков нашей необъятной Родины. Чугунные столбы с подставками для оружия, вцементированные в пол и потолок, кажется, переживут атомную войну. Наверное, если их убрать, – то весь университет развалится как карточный домик.

Когда заходишь туда, всегда возникает чувство, что на другую сторону вот-вот выведут политзаключенных и поставят к стенке, точнее к мишеням, завяжут им глаза, отойдут и тявкнут: «пли!».

Впрочем, с двадцати пяти метров по политзаключенным здесь уже давно никто не стреляет – это дистанция для мелкокалиберного оружия, а патронов для него, само собой, нет уже лет тридцать, как и самого оружия. Все стреляют с десяти метров из пневматических винтовок, да и то по скучным бумажным мишеням. Бумажные мишени, кстати, тоже закончились бы тридцать лет назад, если бы на помощь не пришла солдатская смекалка. Черный круг в середине мишени отксеривается, печатается в множестве экземпляров, вырезается и приклеивается на стреляную мишень поверх пробоин. Чтобы от клея мишень не сворачивалась как туалетная бумага и выглядела по-прежнему достойно, её гладят древним отечественным утюгом, похожим на броненосец.

В тире не было почти ничего нового: винтовки, производства ГДР, стрелковые кожанки 70-го года, «матрацы» для стрельбы лежа, возраст которых вообще невозможно определить, советская оптика, пережившая трех генсеков и одного президента. Довершал коллекцию древностей местный начальник Чукотки – физрук Жбанов Александр Саныч. Он, также как и всё в тире, застрял где-то в прошлом. Где именно – определить трудно, так же трудно, как и его возраст. Но, определенно, это период где-то между революцией 17-го года и появлением Битлов. Жбанов отлично гармонировал с тиром. Сам он был хороший мужик, но абсолютно совковый.

– Я им покажу, с кем связались, – любил повторять он, когда кто-нибудь задевал его воспаленную спортивную гордость, – на всех докладные ректору напишу!

Жбанов грозил воздуху кулаком и кавалеристской, несмотря на биатлонистское прошлое, походкой шел в свой «кабинет», чистить винтовки, менять диоптры в прицелах и гладить мишени. Зато за своих воспитанников, когда те оказывались засуженными на соревнованиях, что почему-то случалось довольно часто, он был горой и возмущал кулаком атмосферу с двойной силой и обещал показать судьям, с кем они связались, с особой жестокостью. Так же Жбанов любил ставить на место некоторых студентов, которые не могли и не хотели учиться бегать как кони, прыгать как кенгуру, отжиматься как… ну неважно. Он торжественно строил студентов, обзывал их насекомыми с рабской психологией и уличал в распитии пива в публичном месте и дальнейшем разбрасывании тары. После забега в пару километров Жбанов проводил разминку, вернее, выбирал жертву и поручал ей проводить разминку. Насмотревшись, как несчастный или несчастная корчится, пытаясь на своем примере показать, как надо правильно делать какое-нибудь упражнение и, что ещё хуже, путаясь в словах, некомандным голосом, пытается объяснить это, Жбанов с удовольствием начинал публичное изнасилование мозгов. Первым он насиловал мозг провинившегося студента, проводившего разминку, затем плавно он начинал насиловать все мозги оказавшиеся поблизости.

– У вас рабская психология. Вы не хотите быть первыми. Вы не умеете бегать. А бег – всему голова! Как вы жить будете? Вы – насекомые. Вот раньше бывало… Развали-ли страну… с… Всем двойки поставлю, всех за физкультуру отчислят. Я вам покажу, с кем связались. Кто разговаривает в строю!? Я вас выгоняю и ставлю двойку! Всё! Я вам покажу! Теперь десять кругов по парку, девочки – восемь. Кто перейдет на шаг – выгоню и двойку поставлю! Распустились совсем. Только пиво в парках глушить умеете.

Студенты старались сбежать от Жбанова в подготовительную группу к другому преподавателю. Тот, правда, был темный, вечно щетинистый вонючий алкаш и тоже отличался тягой к растлению юных мозгов, но в другой форме. Он строил своих подопечных и читал им лекции про лучи смерти ФБР, инопланетян, биополя беременных женщин, электромобили, эксперименты на животных на МКС, пользу морепродуктов и т.д.. Но это было ничтожной ценой за то, что беготня заменялась приятными прогулками и играми на свежем воздухе для детей младшего школьного возраста.

Несмотря на все это, находились люди, которые ходили на физкультуру, расслабиться. Ибо лучший отдых – смена вида деятельности. Им-то в отплату за рвение и предлагалось записаться в секцию стрельбы. Записавшись в секцию стрельбы, в добровольно-принудительном порядке, приходилось заниматься не только стрельбой, но и всеми остальными дисциплинами, которые было возможно втюхать в рамках учебной программы. Так что стрелки не только стреляли, но и бегали как кони, прыгали как кенгуру и отжимались как неважно кто.

Как результат, контингент в тире подбирался странный.

Лучше всех стрелял Жорик – химик-биолог и заядлый очкарик. Жорик был толстоватый, неспортивный парень, зато природная занудливость и тупое ботанское упорство позволяли ему стрелять просто отменно, не отвлекаясь на посторонние раздражители. Он потел в спертом подвальном воздухе тира, плохо пах, пыхтел как пароход, протирал очки, кряхтел, сморкался в грязный носовой платок, но стрелял. Стрелял медленно, спокойно, методично, занудно и упорно. По десяткам, преимущественно.

Жорику мешал стрелять Василий. «Ты чё не здороваешься, пухлый? Ладно, стреляй, не отвлекайся. Эй, чья у тебя винтовка? Не моя? Никогда не смей стрелять из моей винтовки! Понял? Очки протри! Помойся! Нельзя так стрелять, положи винтовку! По-ложи винтовку и посмотри мне в глаза! Извини, не хотел отвлекать, стреляй. Не промахнись, смотри! Хочешь я тебе мишень поменяю… Сначала помойся… Гы… Так, не отвлекайся! Стреляй быстрей, мне тоже надо пострелять».

Василий Жорику завидовал черной завистью и не скрывал этого. Василий был спортсменом-стрелком. Правда, всю жизнь стрелял из пистолета, и никак не мог приспособиться к местным винтовкам и страшно мазал. Жорик все терпел, не отвечал и стрелял лучше Василия, чем выводил его из себя сильней с каждым днем. Чтобы не отпинать Жорика, Василий срывал злость на импровизированном турнике (черенка от лопаты приделанного под потолком). Он подтягивался, пока не начинали трястись руки, и стрелять становилось совсем невозможно, и, поплевавшись и поматерившись на Жорика, уходил на пару, которую собирался прогулять в тире. Иногда ему удавалось пострелять, когда он не заставал Жорика. Лишь бы в тире не оказался кто-нибудь, с кем можно потрепаться за жизнь.

Чаще всех в тир наведывался Женя. Женя ходил в тир, чтобы встретить там Машу. Маша ходила в тир, как ни странно, пострелять, но без определенного расписания, поэтому Женя и бывал в тире чаще всех. Жбанов считал, что это спортивный азарт, не сходи-лось только то, что Женя стрелял чаще всех, но хуже всех. Александр Саныч деликатно предлагал постоять «вхолостую», не стреляя, чтобы «устояться», дабы Женя не тратил казенные пульки. Так уж получалось, что когда становилось понятно, что Маша уже не придет, Женя просто хотел поскорей отстреляться и свалить, а когда Маша приходила, то было не до стрельбы.

Маша относилась к Жене спокойно и берегла его на тот случай, если все её поклонники как-нибудь неожиданно перевешаются, разбегутся или просто пропадут. Женя не догонял, бледнел, вздыхал, строчил по ночам стишки. Василий беспечно хлопал его по плечу, рекомендовал не тухлить и позвать Машу на свидание. Когда Женя, заикаясь и краснея, приглашал Машу на свидание, она делала вид, что тоже хронически не догоняет.

Маша таскала за собой подружку Свету. Света боялась винтовок, но не могла не таскаться за своей подругой. К тому же ей нравилось находиться в обществе сволочного но обаятельного, к тому же спортивного Василия. Особенно, когда он снимал толстовку и, оставшись в одной майке, скрепя зубами и матерясь на Жорика, мучил турник бесконечными подтягиваниями.

Ещё в список постоянных клиентов входила разбитная румяная Оля, которая или стреляла или глумилась над всеми окружающими, включая Василия и Жбанова. Василий иногда как-то недобро косился на Олю, когда она стреляла, и невозможно было понять, хочет ли он её зажать в укромном уголке или съездить по ребрам. В такие моменты она, не отрываясь от прицела, рекомендовала Василию держать руки в карманах или пойти подомогаться до Жорика.

В общем, атмосфера в тире сохранялась дружеская. Все шутили, смеялись, стреляли, даже Жбанов иногда шутил и смеялся.

Однажды он рассказывал Василию, Оле и Жорику, что сейчас витамины говно, потому что одна таблеточка не может быть для всего, вот он в молодости пил витамины, чтобы бегать, и потом бегал пять часов как лошадь. Оля шепнула: «Кентавр херов» и пошла стрелять. Жорик теребил носовой платок и рассматривал дырки в щитках прожекторов. Василий косо смотрел Оле вслед.

– Смотри, чтобы глаза не выпали, засра-анец, – сказала Оля нараспев, протянув последнее слово.

Она спокойно ловила в прицеле мишень, спокойно совмещала круги диоптров, спокойно нажимала на спусковой крючок. Винтовка послушно хлопала, пулька летела в восьмерку, выше десятки. Оля зарядила винтовку ещё раз, ещё раз прицелилась, попала в девятку, ниже десятки.

– Хм… - подумала она.

Когда Оля почувствовала на себя взгляд Василия из другого конца тира, она нечаянно представила, что мишень это его наглое красивое лицо, что его глаза, как всегда похабно, прямо при всех раздевают её. Винтовка выстрелила неожиданно, будто по собственному желанию, стараясь угодить хозяйке.

– Отличный выстрел, детка, - проквакал Василий, рассматривая через трубу Олины принадлежности.

– Так, не мешай ей, иди стреляй, – вмешался Жбанов и сам подошел к трубе, – Э-э… Трубу сбил… Повнимательнее, Оль. Десятка последняя? Ровнее работай на спуске. Соберись, не отвлекайся на посторонние мысли.

– Да я уже поняла, Александр Саныч… – Оля опять зарядила винтовку и прицелилась, – п-получи, ссука.

– Молодец, рядом в десятку положила, - прокомментировал Жбанов.

Василий вышел на огневой рубеж и не без удовольствия встал позади Оли. Он попытался собраться и убедить себя в том, что стрелять из винтовки проще, чем из пистолета, вспомнил, как его старый тренер говорил, что с пистолета всегда можно переучиться на винтовку, а наоборот – нет. Василий проверил изготовку так, как это умеют делать только профессиональные стрелки – с важным видом, попыхтев немного, покачавшись вперед-назад, подув в прицел. Наработанные годами навыки давали о себе знать. Прицел прилипал к черному кругу и четко замирал, двигался только вверх-вниз, вместе с дыханием. Василий сделал полувдох, затаил дыхание и начал плавно жать на спусковой крючок.

– Я одно целое с пистолетом… то есть винтовкой… медленно жму на спуск… не думаю об очках, просто слежу за прицелом… просто жму на спуск, медленно, но напористо… я как башня танка, пушка движется только вверх-вниз, удержание стопроцентное… пистолет – продолжение руки… никаких лишних мыслей…

Василию показалась, что винтовка презрительно пукнула, а не выстрелила. Он привык к спортивному мелкокалиберному многозарядному ИЖу, из которого невозможно стрелять без наушников, а не к этим убогим сикалкам.

– Василий, соберись. Шестерка на два часа, – подбодрил Жбанов.

– Попробуй перестать думать о задницах и сиськах, – шепотом добавила Оля.

Василий подумал, что было бы неплохо затащить Олю в укромный уголок и, съездив ей там слегка по ребрам, как следует её позажимать. Он зарядил винтовку и начал целиться.

– Я одно целое с сиськами… пистолетом… винтовкой… бл..дь…

Василий сокрушенно опустил винтовку, сделал пару глубоких вдохов, постоял с закрытыми глазами. Опять начал целиться.

– Я одно целое с… с… бл..дь… задницами…

Винтовка пукнула куда-то в молоко.

– Александр Саныч, я не буду дальше стрелять! Не мой день! Пусть лучше Жорик постреляет.

Жорик вытер лоб сопливым носовым платком и пошел на огневой рубеж.

– Эй, жиртрест, я тебе десятки оставил, - прошипел Василий, проходя мимо него.

Жорик пробухтел что-то невнятное.

– И не смей стрелять из моей винтовки, жиртрест, а то очки лопнут: она пристреляна под меня. Почти пристреляна…

В тир зашла Маша со Светой и Женей, Жбанов пошел загружать их информацией про витамины. Василий начал насиловать турник, и вскоре Света пришла поглазеть на него под видом того, что решила пострелять.

– Привет, Василий.

– Привет. Решила пострелять?

– Ага.

– Ну давай, удачи, там ещё одно место свободное на рубеже рядом с пухляком.

Света сделала вид, что ей смешно и, аккуратно взяв винтовку, пошла на огневой рубеж. Она встала за Жориком. Жорик невкусно вонял потом. Света отвернулась от мишеней и взглянула на Василия. Мышцы на плечах Василия играли и перекатывались, молодое сильное тело работало как часы, точно и безупречно. Василий стремительно взлетал вверх и опускался вниз.

– Ты будешь стрелять или нет? – помешала Маша.

– Ах, да, да.

Света с трудом зарядила винтовку, прицелилась и, зажмурившись, выстрелила мимо мишени.

– Ой.

– Опять десять? – зубоскалил Василий.

– Не знаю…

– Поверь, это была жестокая шутка. Учись у Жорика. Только вонять не начинай…

– Что?

– Ничего. Я говорю, целься лучше.

– А…

Жорик, тем временем, уже успел сменить мишени и методично дырявил десятку. Он представлял себя Биллом-Героем Галактики, или Суперменом, или Человеком-пауком. Хотя, скорее всего – Терминатором. «Цель обнаружена. Мишень стрелковая, школьная, напечатано в 1972. Прицеливание. Выстрел. Перезарядка. Прицеливание. Выстрел. Перезарядка. Прицеливание. Выстрел. Перезарядка. Прицеливание. Выстрел. Программа завершена. Цель поражена».

Скоро Жорик освободил место Маше, снял мишень и понес показывать её Жбанову. Оля посмотрела сочувственно на появившегося вслед за Машей Женю и решила, что пора заканчивать стрелять.

– Жень, я закончила, иди, меняй мишень.

– Хорошо, спасибо.

Маша смотрела, как Женя, расправив плечи, пыжась изо всех сил, шел менять мишени.

– А вообще-то он ничего, – думала Маша, – правда ни денег, ни машины. Был бы он мне нужен такой?

Женя повесил свою мишень, и, заметив, что Маша за ним наблюдает, заботливо поправил её мишень, и, не переставая пыжиться, пошел назад.

– Ну, что с него взять, – продолжала размышлять Маша, – самое большое, на что он способен, - это сводить меня раз в неделю в кафе или кино. Да и то он там не раскошелится. Нашел бы себе работу что ли…

Маша зарядила винтовку и начала стрелять. Когда стреляешь и ни о чем не думаешь, стреляется хорошо. Она это умела, причем не только когда стреляла – нередко приятный сквозняк между Машиными ушами выдувал лишние мысли. Иногда, правда, сквозняк начинал дуть не вовремя, и выдувались нужные мысли, поэтому Маше было трудновато учиться. Но, кроме учебы, в жизни, в связи с этим, проблем ни с чем не было и не предвиделось в ближайшие лет десять.

Женя чуть не трясся от такой экстремальной близости своей возлюбленной. Полшага, и она уже в его объятиях, вытянутая рука, и он гладит её волосы. От таких мыслей Женя трясся ещё сильней. Непослушными пальцами Женя долго совал пульку в патронник, Маша это заметила, и про себя умилилась Жениному неумению держать себя в руках, но мысль как-то не додумала. Остановилась на том, что «ну, а может быть и не…».

После того как Женя три раза промахнулся по мишени, Василий, уже следивший в трубу за Жениной стрельбой, рявкнул:

– Хреновато, Женя. Может, в холостую постоишь?

– Мандражируешь, юный Вертер? – добавила Оля.

Женя подумал, что раз все видят, как он трепещет перед Машей, им двоим на роду написано быть вместе. Его согрела эта мысль. Маше шутка не понравилась, она не знала никакого Вертера и не хотела с ним знакомиться.

– Дома, когда один, мандражирует, – повторил шутку из телека Вася.

Света услышала шепот Василия и засмеялась над тупой шуткой одна. Все, в том числе и Василий, посмотрели на неё как на дуру, она покраснела и в очередной раз решила не ходить больше с Машей в тир.

– Василий, Оля, опять всем мешаете? – Жбанов пришел наводить порядок.

– Нет, Александр Саныч, - не растерялась Оля.

– Постреляли – идите отсюда. У Жоры учитесь. Одни десятки. А болтать в коридор идите.

– Пошли, поболтаем, – подмигнул Василий Оле.

– Дома один поболтаешь.

Скоро все ушли. Жбанов закрывал тир: все уже постреляли. Он тоже пострелял. Александр Саныч постелил себе стрелковый матрац, надел кожанку и попытался улечься на рубеже со сноровкой бывалого снайпера. Это было непросто: здоровье уже не то. Болело где-то под ребрами или сами ребра, Жбанов не мог понять. Это началось недавно. К врачам идти смысла не было: сейчас все врачи говенные. Только секретные советские средства могут помочь, парочка таких была у него в запасе. Компрессы куриным пометом, к примеру.

Жбанову приходилось опираться на свою самую давнюю и самую верную подругу жизни – винтовку. Он, наконец улегся, как следует примостился, продел руку в ремень винтовки, затянул его как следует. Проверил изготовку.

Жбанов стрелял и вспоминал былые времена.

Кеннеди едет в кабриолете и машет ручкой. Затеял Карибский кризис и машет ручкой. Зря, Советское правительство такого не прощает. А Жбанов никогда не промахивается… Теперь американские президенты не ездят в кабриолетах.

25 февраля 2007