Каторжане

− Вы меня не знаете. И я Вас не знаю. Так будет лучше, если мы с Вами никогда не узнаем друг друга.

− В таком случае, зачем же Вы пришли?

− Вы в большой опасности. Я могу Вам помочь.

Визит этого странного господина удивил бы ее, если бы не всё то, что творилось вокруг.

− Они убивают евреев? − догадалась она.

− Они убивают всех, − ответил таинственный гость.

− В таком случае, они должны убить и самих себя.

− С этого они начали.

Что бы он ни говорил, с лица его не сходила ироничная улыбка. Каждый Божий день приходилось ему вести подобные беседы, что со временем научило его полному пофигизму ко всему происходящему.

− Как же Вы можете меня спасти?

− Я Вас спрячу. Там, где Вас никто не сможет найти.

Ухмылка на его лице начала раздражать девушку, которой было отнюдь не безразлично, останется ли она в живых.

− Этим Вы зарабатываете на жизнь? − спросила она с нескрываемым пренебрежением.

− Каждый старается делать то, что ему лучше всего удается.

− И насколько хорошо Вам удается то, что Вы делаете?

− Еще никто из моих клиентов не был найден.

Девушка тяжело вздохнула. Только теперь она осознала, что весь этот кошмар − не в телевизоре, а здесь и сейчас. Только теперь поняла, что всё это касается лично ее.

− Во сколько мне это обойдется? − спросила она с дрожью в голосе.

− Во сколько Вы оцениваете свою жизнь? Какой частью себя готовы пожертвовать ради сохранения целого?

И она села в его машину. Не взяла с собой ничего, кроме самой себя. Да и саму себя, казалось, оставила дома. Она еще не до конца понимала, до какой степени разорвала все связи с внешним миром в тот самый момент, когда села в машину этого загадочного незнакомца.

Куда он повез ее? Это знал только он сам. И Господь Бог, если Он есть. Они ехали больше часа. Дороги в кой-то веке были свободны − все нормальные люди уже позаботились о том, чтобы поскорее сбежать с тонущего корабля, пока тот не утянул их за собой в бездну.

Всю дорогу они не произнесли ни слова. Всё было ясно. Всё уже было сказано. И хотя сказано было всего несколько слов − в них заключался смысл всей ее дальнейшей жизни. Она приучала себя молчать и думать. Старалась привыкнуть к одиночеству.

Уже темнело, когда он привез ее на самую скучную улицу, которую ей когда-либо приходилось видеть. Дома на ней были до того одинаковы, что казалось, даже местные жители могут различать их только по номерным указателям. Бесконечным лучом устремлялась вперед идеальная прямая, усеянная с обеих сторон большими серыми коробками с квадратными окошками.

Неизвестный господин завел свою новую клиентку в одну из этих безликих коробок и поднялся с ней лифтом на пятый этаж, где она увидела четыре одинаковых двери. Открыв дверь под номером 20, он пригласил ее зайти внутрь.

− Здесь Вы в полной безопасности, − сказал он. − Никому никогда не придет в голову искать Вас здесь.

Девушка зашла в квартиру. Там была всего одна комната, хотя и довольно просторная. Двуспальная кровать. Тумбочка с телевизором. Шкаф для одежды. Стол с музыкальным центром. Подвесная полка с книгами. Два стула и небольшой диванчик. Тесная кухня и совмещенный санузел. Голый паркет на полу. Безвкусные обои на стенах. Старая люстра на потолке. Два окна за закрытыми шторами.

Она оглядела это скромное жилище в убогих серо-коричневых тонах, в ужасе понимая, что неизвестно сколько будет заперта здесь безо всякого контакта с реальностью. Он подошел к ней сзади почти вплотную и зашептал в самое ухо:

− Помните: Вас здесь нет. Никто не должен видеть и слышать Вас. Вы не должны включать свет и открывать шторы. Вам нельзя шуметь. Вы не можете смотреть телевизор. Музыку слушайте только в наушниках. Наконец, Вам запрещено выходить отсюда. Раз в неделю, по понедельникам, я буду приходить сюда, приносить Вам еду и выносить мусор. А Вы будете давать мне списки того, что Вам необходимо купить. Вы меня хорошо поняли?

Девушка обреченно покачала головой.

− Хотите жить − будьте тише воды, ниже травы. Ни единого шороха, ни малейшего стука. Одно Ваше неловкое движение или слово, неосторожно сказанное своему отражению в зеркале, может погубить не только Вас и меня, но и всех моих клиентов.

− Я не имею привычки говорить сама с собой.

− Это потому что Вам всегда было с кем поговорить.

***

ИЗ ДНЕВНИКОВ ЗАКЛЮЧЕННОЙ №12656544

Я изначально приучила себя к мысли, что первый день будет самым тяжелым, а потом я привыкну. Но уже сейчас я сомневаюсь, что хуже − смерть или заточение в этой комнате.

Я нашла в ящике стола рулетку и измерила площадь комнаты. Четыре метра в длину, пять в ширину. Весь мир для меня сузился до двадцати квадратных метров.

Обычно я неуклюжа, всё из рук падает. Пыталась приготовить себе еду. Руки трясутся. Уроню хоть что-нибудь − смерть. Я беру обычную стеклянную посуду, словно фарфоровую. Я так аккуратно передвигаю предметы, как будто ворую их из-под носа спящего хозяина. Бог весть каких усилий мне стоит каждый раз не сорваться и не кинуть тарелкой со всей дури о стену.

Хотела помыться. Но ведь вода шумит. Не может быть… Как же тогда мыться? Нельзя жить без воды! Как-то же его клиенты выходят из этой ситуации? Ждать его целую неделю, чтобы спросить? Эти мысли повергли меня в ступор. Я не знала, что делать. Не могла принять решение.

Потом вдруг подумала: а ведь я здесь уже несколько дней, но ни разу не слышала шум воды у соседей! Да и вообще не слышала ни звука за стенами. Что это значит? Либо соседей нет дома, либо стены достаточно толстые. В обоих случаях смело можно мыться.

Но вдруг я просто не заметила звуков из соседних квартир? Ведь в них нет ничего удивительного! Это единственное, что меня пугало. Я начала прислушиваться. Мне всё равно нечего было больше делать. Слушала почти сутки − ни звука. Я уже начала чувствовать исходящий от меня запах пота.

Пошла и помылась. Вроде бы всё правильно сделала. Иначе и быть не могло. Но страх так и пронзил меня насквозь мелкой дрожью. Сижу чистая и непрерывно смотрю на дверь. Мурашки по всему телу. Жду, что сюда придут убить меня.

Это невыносимо! Так бояться из-за простейших действий, которые совершаешь каждый Божий день!

***

Он пришел в понедельник, как и обещал. Она сидела на кровати, забившись в угол, и тоскливо смотрела в пустоту. Под глазами образовались заметные круги.

− Как Вы себя чувствуете? − спросил он.

− У меня к Вам огромная просьба. Пожалуйста, подселите ко мне еще кого-нибудь! Вам же будет проще − нужно меньше квартир. Я не могу больше одна! Хоть кого-нибудь, неважно кого! Прошу Вас!

− Меня часто об этом просят. Это обычная практика. В следующий понедельник я приведу Вам соседа.

***

ИЗ ДНЕВНИКОВ ЗАКЛЮЧЕННОЙ №12656544

Этого мужика, что привез меня сюда, я прозвала Мусорщиком. Он мне всё больше противен. Приезжает, чтобы вынести ведро и сходить за покупками. А я должна давать ему списки. Как это противно − писать мужику на бумажке, чтобы купил мне тампоны! С какой стати этот мерзкий тип должен знать, когда у меня месячные?

Провод у наушников слишком короткий. Приходится сидеть рядом с центром, чтобы слушать музыку. На дисках всякое дерьмо. Ничего того, что мне нравится. Но без музыки я не могу. Эта гнетущая тишина давит мне на мозг. Стены будто сжимаются вокруг меня.

Книги тоже − отборный отстой! Но больше здесь делать решительно нечего, кроме как слушать паршивую музыку и читать паршивые книги.

Он был прав: я начала говорить сама с собой. Подхожу к зеркалу и часами болтаю с лучшей подругой. Никогда не отличалась особенной болтливостью, свойственной большинству женщин. Но и молчать целый день не могу. Наверное, я схожу с ума.

Скорей бы уже Мусорщик привел мне соседа! Плевать, кто это будет − мужчина или женщина, молодой или старый, тупой или умный, красивый или уродливый − лишь бы не оставаться больше одной. Вот уж не думала, что мне когда-нибудь будет до такой степени всё равно, с кем жить! Вместе будет не так страшно − и это главное.

***

В следующий понедельник Мусорщик привел молодого человека. Красивый парень с интересом оглядел красивую девушку. Но ее пустой и холодный взгляд тут же снял похотливую улыбку с его лица. Он увидел возможность удовольствия, но еще не осознавал, что его ждет. Она поняла это моментально, просканировала его насквозь. Она жила здесь уже две недели, но казалось, прошло уже несколько лет. Она чувствовала себя опытной каторжанкой, которой предстояло теперь научить салагу уму-разуму.

− Ни единого шороха, ни малейшего стука, − инструктировал парня Мусорщик до боли знакомыми фразами.

− Как ее зовут? − спросил новичок.

− Лучше вам не знать имен друг друга, как не знаете и моего.

− О чем же мы будем говорить? − спросила девушка.

− Берите пример с других моих клиентов, оказавшихся в аналогичной ситуации. Придумайте себе имена. Рассказывайте друг другу истории, которые никогда не происходили с вами в реальности.

− Эдак недалеко до шизофрении, − подметил парень.

− Как знать, − возразил ему Мусорщик, − быть может, это ваш единственный в жизни шанс побыть такими, какими вы всегда хотели быть, и прожить такую жизнь, какую мечтали прожить.

***

ИЗ ДНЕВНИКОВ ЗАКЛЮЧЕННОЙ №12656544

Он еще спрашивает меня, почему я называю нас каторжанами! Еще не понял, дурачок, что здесь за жизнь! Нет более адского труда, чем вынужденное безделье! Я бы не отказалась таскать шпалы двадцать четыре часа в сутки − лишь бы уехать отсюда!

Он назвал себя Алексом. Я представилась ему Марией. В первые дни я говорила почти без остановки. Мне было неважно, что говорить. Главное − выговориться. Мне просто нужен был собеседник, нужны были свободные уши. Я лепетала бессмысленный набор слов − и чувствовала, что страх уходит. Он это понимал и просто слушал.

Я ничего не говорила о себе. Но при этом, казалось, только теперь, как никогда и никому раньше, я говорю всё самое сокровенное. Пусть он не способен меня понять. Я и сама не способна себя понять. Но я не могла себе такого представить, что именно в этом бессмысленном наборе слов и окажусь я настоящая, какой я и сама себя толком не знала.

В этом что-то есть. Алекса будто бы и не существует. Он словно часть моего воображения. Ему ничего нельзя говорить − а значит можно сказать что угодно. У нас нет общих знакомых, и никто никогда не узнает об этом. Когда весь этот кошмар закончится − мы с ним расстанемся и никогда больше не увидимся.

Это означало для меня максимальную свободу выражения, какой я никогда доселе не испытывала. Плевать, что он думает обо мне. Плевать, какое впечатление я произвожу на него. Плевать, как он меня понимает. Но как ни парадоксально, только теперь я впервые чувствовала, что обо мне правильно думают, меня правильно понимают, и я произвожу правильное впечатление.

Мусорщик был прав. Вот она − я настоящая. Нужно было отделиться от мира, чтобы понять себя.

***

Алекс и Мария спали на одной кровати. Другой не было. Кровать была достаточно широкой. Оба спали довольно смирно − не храпели и не ворочались во сне. Они не мешали друг другу. Так и лежали всю ночь, отвернувшись в разные стороны. Засыпали и просыпались одновременно, как по часам.

Но это было неизбежно. Да никому и не нужно было этого избегать. Однажды утром Мария ощутила руку Алекса под своей ночной рубашкой. Она не стала сопротивляться. Она и сама истосковалась по мужским рукам. Его ловкие пальцы, едва касаясь, неторопливо карабкались снизу вверх по ее телу, лаская каждый отдельный участок.

− Постой! − вдруг остановила она его. − Кровать скрипит. Давай на пол.

Она вскочила с кровати, сняла ночнушку − единственное, что было на ней − и легла на холодный паркет. Алекс собрался было продолжить, но тут и его посетила шальная мысль:

− Слушай, а ты обычно не слишком громко стонешь?

Мария задумалась, смущенно сжав коленки.

− Обычно громко.

− Можешь себя контролировать?

− Не всегда.

− Надо что-то придумать.

Но придумывать было уже не к спеху. Любовное настроение было безвозвратно испорчено.

***

ИЗ ДНЕВНИКОВ ЗАКЛЮЧЕННОЙ №12656544

Я поймала себя на мысли, что придуманная мною для Алекса жизнь кажется мне не менее реальной, чем та жизнь, которую я прожила в действительности. Мой мозг уже не замечает разницы. Алекс был прав. Наверное, это начало шизофрении.

Мой жених, наверное, с ума сходит, пытаясь найти меня. А я перестала что-либо чувствовать к нему и ко всей своей прошлой жизни. Словно она была во сне. Я никогда не смогла бы объяснить ему, почему занимаюсь любовью с Алексом. Он не поймет этого, но я не вижу тут измены. Наверное, надо оказаться в нашей шкуре, чтобы понять это.

Мы с Алексом непрерывно вместе. Мы спим на одной кровати. Нас объединяет общий страх и эта гнетущая тишина. Я не воспринимаю его как отдельного человека. Он совершенно не интересен мне как мужчина и как личность. Я не вижу в нем ни того, ни другого. Алекс будто стал частью меня самой. Мы с ним срослись воедино. Заняться с ним сексом − всё равно что мастурбировать в одиночестве.

Нам обоим трудно было бы сдержаться, чтобы не переспать. В обычной жизни я бы пошла на это ради любимого. Но теперь все мирские моральные нормы утратили смысл, а у нас просто не было сил на воздержание. Да и кому оно нужно?

В следующий приезд Мусорщика Алекс внес в список покупок скотч. Когда Мусорщик привез нам скотч, Алекс заклеил мне рот, чтобы я не стонала. Очень удобно. Правда скотч потом больно отдирать. Вчера я весь день ходила с ним. А зачем мне рот, если нечего сказать и нечего есть?

Боль вообще стала моей новой подругой. Я даже просила Алекса слегка поколачивать меня во время секса. А с заклеенным ртом даже не могла контролировать его проявления силы. Иногда мне казалось, что он сейчас убьет меня. И в этом я находила особый кайф. Так я хотя бы чувствовала, что в моей жизни хоть что-то происходит, что-то движется. Пусть это лишь боль − но я хоть что-то чувствую − а значит живу.

Любовь, даже иллюзорная, притупляет чувство страха.

***

Однажды в понедельник Мусорщик не пришел.

− Не волнуйся, он обязательно придет завтра, − успокаивал Алекс Марию.

Но Мусорщик не пришел и во вторник.

− Что же мы будем есть? − волновалась Мария.

− У нас еще осталось немного с прошлого раза.

Мусорщик не приходил всю неделю. Чувство голода постепенно поглощало и подчиняло себе все остальные чувства. Оно начинало управлять Алексом и Марией, убивая в них последнее человеческое, что в них оставалось, и превращая их окончательно в животных.

У них уже не было сил заниматься любовью. Даже не было сил помыться. Они воняли и стали противны друг другу и сами себе. Лишь одна надежда еще хоть как-то могла успокоить их: Мусорщик непременно должен был появиться в следующий понедельник.

Но и в следующий понедельник он не пришел.

− Что со мной? − спросила Мария, разглядывая себя в зеркало.

Рёбра торчали, лопатки и ключицы выпирали, груди и ягодицы обвисли, щеки впали, губы пересохли, волосы свалялись − некогда прекрасная девушка превращалась в обтянутый кожей скелет.

− Ты исчезаешь, − ответил Алекс. − Как и я.

− Мы умрем?

− Нет, он обязательно придет.

***

ИЗ ДНЕВНИКОВ ЗАКЛЮЧЕННОЙ №12656544

Сколько мы уже здесь? Я давно потеряла счет времени. Да и течет оно тут совсем по-другому. Час кажется днем, день кажется годом. Если бы мы сейчас вернулись в обычный мир − не узнали бы его. Наверное, люди там ходят и говорят в несколько раз быстрее. Наша жизнь протекает словно в замедленной съемке.

К запаху гниющих заживо человеческих тел прибавилась вонь от мусора, который не выносили уже целый месяц. Мусорщик забыл о нас. Мы медленно угасаем. Нам ничего больше не остается. Вокруг нас − сплошное «нельзя»: телевизор, который нельзя включать; дверь, которую нельзя открыть; наконец, посуда, которой нельзя греметь. А зачем еще нужна посуда, если в нее нечего положить?

Я уже не знаю, как долго мы ждем. Время медленно застывает, пока не остановится для нас совсем. Чувство голода словно живет своей жизнью, отдельной от нас. Я уже не ощущаю веса собственного тела. Круглые сутки мы с Алексом только лежим и ждем. Чего именно? Сама не знаю. Либо Мусорщика, либо смерти. Что вероятнее? Что предпочтительнее? Даже этого я уже сказать не могу.

Наша жизнь заканчивается, и я подвожу итог. Наше пребывание здесь, по нашему внутреннему ощущению, заняло процентов девяносто всей нашей жизни. Об этих нескольких месяцах, казалось бы, можно написать толстенную книгу. Но стоит лишь вдуматься − и я понимаю, что мне решительно нечего об этом рассказать. Тишина и пустота заполнили всё наше пространство и время. Они поглотили нас без остатка и составили смысл нашего бытия, а вернее его отсутствие.

***

− В конце концов, так больше нельзя, − сказал однажды Алекс. − Ясно же, что он не придет. Останемся здесь − умрем с голоду. Выйдем отсюда − будет хотя бы шанс. Мы даже не знаем, что там снаружи происходит! Мы ведь даже не можем включить телевизор! А вдруг война давно кончилась?

Алекс с трудом нашел в себе силы дойти до двери. Расстояние, как и время, в этой комнате казалось во сто крат больше. Трясущейся рукой он схватился за ручку двери. Потянуть ее вниз казалось ему самоубийством. Как будто моментальная смерть ждала его по ту сторону двери. Быть может, он и рад был бы умереть поскорее, нежели медленно загибаться от истощения. Но принять это решение, когда всего шаг отделял от смерти, было нелегко.

Наконец он открыл заветную дверь и впервые за несколько месяцев (а как ему самому казалось − впервые в жизни) вышел за порог опостылевшей квартиры. Марии было уже всё равно, она послушно поплелась вслед за ним. Они спустились на том же лифте, на котором некогда поднялись, и вышли на улицу.

Они думали, ничто уже не сможет их удивить. У них просто не было сил удивляться. Они сами не поняли, как нашли в себе силы спуститься вниз. Казалось, они выжимают из себя последнее, что в них осталось, чтобы поскорее упасть замертво. Однако кое-что всё же смогло удивить их настолько, что даже придало сил.

Улица была совершенно пуста. На ней не было никаких признаков жизни. Ни одного человека, ни одного автомобиля − ничего, кроме дороги и домов. Все одинаковые окна в одинаковых домах были загорожены одинаковыми шторами. Улица была словно нарисованная, бутафорская, выстроенная в кинопавильоне для съемок какого-нибудь пошлого ужастика.

Но разве не ту же самую картину они оба видели, когда впервые приехали сюда на машине Мусорщика? Почему же они тогда не придали этому значения? Думали только о спасении своей шкуры?

Алекс моментально всё понял.

− Э-э-эй!!! − заорал он во всё горло.

Первый громкий звук за несколько месяцев показался Марии оглушительным. У нее зазвенело в ушах.

− Эй, народ! − продолжал он вопить, что было сил. − Я знаю, что вы прячетесь здесь! Мы тоже здесь прятались! Выходите! Не бойтесь! Всё кончено! Нет больше смысла скрываться!

В первые секунды ответом на его крики была всё та же гнетущая тишина. Но тут дверь одного из домов открылась, и из нее робко выглянула такая же пара − девушка и молодой человек, изможденные до предела, в потрепанной рваной одежде. Из дома напротив вышли в обнимку еще два обтянутых кожей скелета. Наконец из всех близлежащих домов одна за другой поплелись в своих рубищах отощавшие разнополые пары.

Неизвестно откуда у Алекса взялись силы идти вперед. И он пошел по этой бескрайней прямой, не видя за горизонтом ее конца. А Мария и все вышедшие плелись вслед за ним.

− Выходите, друзья! − кричал он. − Нас обманывали! Не было никакой войны! Хоть кто-нибудь из вас видел ее своими глазами? Не нужно больше прятаться! Теперь вы свободны! Хватит умирать с голоду в своих тесных клетках! Довольно Мусорщику наживаться на нашем страхе смерти, а потом гноить нас в этой тюрьме, где смерть гораздо более ужасна! Так не бойтесь же открыть дверь и вернуться к нормальной жизни! Я объявляю конец вашим мучениям! Идите же за мной все! Присоединяйтесь к нам, пока еще живы!

Так и шел он через всю бесконечную улицу, даже не видя, сколько людей позади него примыкает к всеобщему шествию. Он был так увлечен своими пафосными речами, что за собственным голосом не слышал топот народных масс.

Наконец проклятая улица закончилась, уткнувшись прямо в набережную. Алексу открылась прекрасная панорама родного города. Лучшие его места были видны по обе стороны реки.

Но что же это? Во всем городе ни души, как и на злосчастной прямой! Ничто вокруг даже не намекало, что здесь еще живут люди! Все жители словно испарились, оставив после себя одинаковые пустые коробки.

Алекс обернулся. Вся улица за его спиной была усеяна многомиллионной толпой…

конец

23 февраля 2012

© Ю.К-ов