120 ударов в секунду

Счастье. Где-то внутри оно поет и разбегается по всем уголкам усталой души. Счастливо сердце, ведь больше не имеет смысла так сильно бить, когда ноги забывают о покое и, что есть мочи, бегут вперед. Теперь можно отдохнуть. Исчезли крики, разнесенные взрывами клочья земли, дождем осыпающие бегущих раскаленных людей рядом. Особенно неприятно, когда земля попадает за шиворот. Ужасно противное чувство. Руки могут успокоиться и, наконец, отпустить цевье орудия разрушения, служившее верным другом и защитником. Верный друг и защитник – так назвал его взводный - рослый неотесанный детина, рожденный с оружием в руках и не покинувший его до самой смерти.

Но сны мучают. Снится вопль и разъярённый топот. Глаза – воплощение ненависти и руки с выступающими венами, сжимающие сталь автоматов. Сталь не выдерживает и продавливается пальцами. Автоматы, как фольга тают в руках и с треском ломаются. К черту бесполезные куски фольги. Кулаки багровеют и занимают место огнедышащей стали. Бегущие рядом напарываются на них и разбиваются как фарфоровая ваза, снесенная кувалдой яростной злобы. Кулаки близко, светятся кровавым сиянием. Ослепляющий красный свет. Сон исчезает. Теперь в руке прохладное стекло бокала с хмельным пивом. Горьковатое питье еще никогда не было таким вкусным.

Вокруг люди. Сидят и болтают ни о чем, попивая пиво, а озабоченные официантки с разносами грациозно лавируют между столиками. Слышен смех, видны милые улыбки официанток. Фальшивые. Но кому, какая разница. Прекрасные актрисы, чьи улыбки заставляют улыбнуться в ответ. Такой улыбке и подыграть не грех. Счастье.

А за окном беспокойный город; асфальт, орошаемый теплым дождем и солнечные лучи проливают золотистый свет сквозь капли. Картина человеческой жизни, озабоченной своими тревогами, шум автомобилей и запах мокрого асфальта – театральное таинство, трогающее до глубины души.

За столом я сидел ровно, как в первом классе. Подозвал официантку, расплатился и дал чаевых в несколько раз больше стоимости заказа. Девушка широко улыбнулась, почтительно поблагодарила и удалилась. Я заметил, как высоко поднялась ее голова и изменилась осанка. Стала прямой и важной. Точно генеральская осанка, усмехнулся я, и вышел из кафе. Куда идти я не знал, и медленным шагом пошел на восток. Долго раздумывать уже давно отучился. Солнце сквозь капли слепило глаза. До чего прекрасно ощущение теплых капель на лице. Дорога постепенно уходила вниз. Я остановился на вершине и полюбовался панорамой города в золоте. Пышные кроны деревьев только дополняли этот спектакль девственного спокойствия нерушимых строений.

Дождь вскоре кончился. Я дошел до площадки с огромным величественным фонтаном и, сев на лавочку напротив, принялся чистить пиджак маленькой щеточкой. Это было моим увлечением. Не вполне ясно почему, но я практически ежедневно чистил одежду, даже если и не выходил на улицу. По-видимому, меня это успокаивало и умиротворяло. Шепот фонтана отзывался эхом в голове и разбавлял воспоминания о смерти, взрывах и бешеном сердцебиении. Телефон в кармане куртки заиграл любимой мелодией.

- Я слушаю, - сказал я.

- Привет, это я, - послышался беспокойный женский голос, - Ты не мог бы сегодня заменить меня и прочесть лекцию по истории живописи третьекурсникам. Сегодня я должна была читать им Ренессанс, но ко мне Анна приезжает. Прямо во время лекции прилетает.

- Ты же сказала, что она приезжает.

- Прилетает, приезжает. Не цепляйся к словам. Прилетает сегодня на самолете. Так понятно?

- Понятно.

- Так что? Выручишь?

- А что мне за это будет?

- Брось корысничать, Скрудж.

Я улыбнулся

- Хорошо подменю. Но ты же знаешь, я не люблю Ренессанс.

- Да знаю я. Это разве так важно сейчас?

- Не особо. Я просто напоминаю. Когда лекция?

- Через двадцать минут.

- Ты не могла раньше предупредить?

- Прости, забегалась. Подменишь, да? Отлично.

- Я тебя люб…

Она повесила трубку. Я поднялся со скамьи и тяжело вздохнул. Университет черт знает где. Придется, если не бежать, то идти очень быстро. Снова ногам не будет покоя, снова сердцу придется колотить как оголтелому. Счастье.

На лекцию я все же опоздал. Перед дверью аудитории поправил галстук и отдернул полы пиджака. Перекинув куртку через руку, я вошел в аудиторию. Амфитеатр был пуст. Пуст, за исключением сгорбленной уборщицы, протирающей столешницы. Она заметила мое учащенное дыхание и вопрос на лице - где все?

- Все уже ушли. Пришли бы на пять минут раньше, может быть застали кого-то.

Я сказал – спасибо, и покинул аудиторию.

Все, думал, я труп. Жена всегда любила делать из мухи слона. И то, что она пропустила одну лекцию, по ее непоколебимому мнению обязательно скажется на ее карьерном росте, чем она была предельно озабочена. Мечты стать деканом однажды пленили ее и до сих пор не отпускали. Вот уже, который год она перед сном произносила вслух, стоя перед зеркалом, своеобразную молитву, написанную ей же о должности декана.

- Почему ты так одержима этой идеей? – спрашивал ее я.

- Хочу и все, - резко отвечала она. Не любила она таких вопросов.

- Должна же быть причина. Ты так стараешься.

- Получив эту должность, - наконец сказала она, - я пойму, что действительно достигла хоть какой-то вершины.

- Значит, ты хочешь быть выше и отдавать приказы нижестоящим?

- Нет…ну в определенной степени да. Понимаешь, я всегда ходила в подчиненных. Мне постоянно указывали, где мое место и так далее.

- Разве декану не указывают где его место? Ректор и прочие. В том числе и ими командуют. Кто конкретно? Понятия не имею. Но действуют они тоже не всегда по своей воле.

- Да. Ты прав, но…я просто хочу быть выше, чем другие. Пожалуйста, не осуждай меня за это. Я знаю – это низко, как бы иронично это не звучало. Но мне нужна цель и я иду к ней.

- Я и не собирался осуждать тебя. Делай что угодно. Я просто устал от этих ежевечерних бубнений.

Я рассмеялся. Жена стукнула меня и ушла в ванную. Оттуда послышались еле заметные всхлипывания. Через время она вернулась. Выключила свет и без единого слова забралась в постель. Мы молча уснули.

Утром она все еще была обижена и не говорила ни слова. Даже взгляда моего избегала. Любила она дуться. Если обидится, то надолго.

Домой даже идти не хотелось, а врать жене, что вовремя пришел на лекцию - тем более. Я люблю ее. Ничего не поделать, домой все равно возвращаться. По пути купил шикарный букет цветов. Хоть смягчу удар, с усмешкой думал я.

Перед самой дверью я в нерешительности остановился. Никогда не испытывал подобного чувства робости. Как на первом свидании, будучи когда-то совсем мальчишкой, стоял перед дверью и тискал в руке маленький букетик цветов. Тогда рука, словно в свинцовой рукавице, невероятно медленно тянулась к кнопке звонка. И когда дверь открывала она, страх растворялся, лишь стоило было увидеть ее улыбку. Так и сейчас я, будто в замедленной съемке, тянулся к дверной ручке собственного дома. Представлял, что в гостиной будет сидеть жена, и болтать с Анной о ее несчастном браке. Будет выслушивать, как прекрасен и восхитителен наш брак, что мы крепкая и дружная семья. А Анна опять польет грязью своего мужа. Все как всегда. Когда она уедет ночевать в гостиницу, то жена снова примется копаться в документах, заполнять формуляры и приводить в порядок личные дела студентов. Перед сном – самодельная ежевечерняя молитва. Затем она выключит свет, пожелает спокойной ночи и уснет, ведь ей надо приходить раньше всех, чтобы поздороваться с охранником и уборщицами, перепроверить все документы, лежащие в ее столе, который она неоднократно протирала минимум три раза в день. Все как всегда. Счастье…?

Я окинул взглядом цветы и вдохнул их запах. Тихонько приоткрыл дверь и аккуратно положил букет на комод. Туфли Анны стояли в прихожей, а из гостиной слышался приглушенный разговор. Я закрыл дверь и быстро зашагал. Дом презрительно смотрел мне в спину. На шее появилась испарина, я чувствовал этот взгляд и еще больше ускорялся. Я почти бежал, пока не скрылся из виду.

День подходил к концу и в воздухе начал витать холод. Фонари постепенно зажигались. Ветер посвистывал над головой, тревожа кроны деревьев. Лиственный покров – океан в штормовую погоду. Волнуется.

Тарабаня кулаком в дверь квартиры, я озирался, чувствуя отпечаток презрения и стыда на затылке. Дверь открыл человек моего возраста. Вместо его правой кисти поблескивал на свету металлический крюк. Человек явно никого не ждал и не хотел принимать гостей. Он молчал и смотрел на меня.

- Привет. Прости, что так поздно. Но идти мне некуда. Позволь переночевать. Одну, только одну ночь. Это же я. Ты же меня знаешь. Мы все вместе…

- Та знаю я. Что ж делать с тобой? Ну, входи. Не бросать же тебя на коврике.

- Спасибо. Тысячу раз спасибо.

- Брось. Мы же вместе…

- Да. Вместе…

Я поспешно прошел в прихожую. Крюк закрыл дверь на несколько замков. К нему так и приелось это прозвище, когда он обзавелся крюком из нержавейки. Затем Крюк протянул правую руку, видимо для рукопожатия. Мой взгляд застыл на стальном «двойнике» кисти. Он хихикнул:

- Брось. Разделся? Ну, проходи в зал, - он показал рукой расположение зала.

Крюк ушел на кухню и вернулся с двумя банками пива. Одну он швырнул мне прямо в лицо.

- Ложись! Щас рванееет! – проревел он.

- Не смешно, - сказал я мрачным голосом.

Крюк плюхнулся в кресло напротив и отхлебнул пива.

- Что, жена выгнала? Ты смотри, точно выперла. Ты был таким ошалевшим, когда стоял в дверях. Ох, не стоило было тебе орать на нее. Или ты опять ноги помыть забыл? Впрочем, ничего удивительного – ноги твоя проблема. Женщины ненавидят немытые ноги. Ты что, не знал? Нет? Правда? Так вот знай – женщины ненавидят грязные, вонючие ноги.

Все это он протараторил с ужасной скоростью. И теперь замолчал, сделав странное выражение лица с выпученными глазами. Он походил на ненормального, чей рассудок скосили многочисленные моральные травмы. Но это не так. Я уж знал, что он в своем уме. Даже удивлялся его стойкости и выдержке. Хотя иногда действительно можно усомниться в его здравом рассудке. Причуды и странности присущи всем, но Крюк был особенным. Например: он никогда не напивался на праздниках и вел себя так, словно его кровь полностью заменил алкоголь. А чтобы его действительно считали пьяным, он незаметно брызгал на себя спиртное, а после горланил песни со всеми и лез в драку. Пожалуй, это была самая несуразная причуда этого человека. По крайней мере, известная мне.

Крюк любил, что его считают сумасшедшим. Он объяснял это тем, что так к нему не липнут ненужные люди. И вообще, неоднозначные взгляды в его сторону веселят его. Так он все объяснял. Но он мой друг и поэтому ведет себя со мной адекватно, что не может не радовать.

- Дело не в ногах. И жена меня не выгоняла, - оправдывался я, - Не хотелось идти домой. Только и всего. Я опоздал на лекцию, которую должен был прочесть студентам вместо жены. Узнай она это – рассвирепеет и обидится на неделю. Опять пойдут разговоры и упреки, что я ее не поддерживаю, что мужчина не должен себя так вести. Все ее мечты о должности декана. Я даже не помню, когда мы говорили ни о чем. Просто ни о чем. Как самые обычные муж с женой. Нам бы детей пора заводить, а она даже не задумывается об этом. Я уверен.

- Значит между вами все кончено? – спросил Крюк.

В его голосе я уловил странные нотки надежды.

- Нет, ни в коем случае. Я люблю ее и останусь с ней. Навсегда.

- Да она замужем за работой.

- Нелегко говорить, но ты верно подметил. Раньше все было совсем не так.

- А как?

- Было все человечнее. Свидания, прикосновения, взгляды, улыбки. Романтика, в общем.

- Мне это не знакомо.

Крюк отвел глаза и посмотрел в окно.

- Брось, ты завидный жених.

- Кончай издеваться или врежу.

- Извини.

Мы молчали около минуты. В комнате висела тишина, и только царапание металлом деревянной столешницы, врезалось в голову и действовало на нервы.

- Перестань мучить стол, - сказал я повелительным тоном

- Мой стол. Хочу и мучаю, ты мне не папаша.

- Выпороть бы тебя, девчонка тринадцатилетняя.

- Сопляк-переросток.

Мы от души посмеялись. Приятно вспомнить былые времена.

- Значит, ты испугался? Забоялся признаться, что накосячил и, поджав хвост, убежал от жены куда подальше? – Крюк открыл вторую банку.

- Может, испугался. Не хочу ее расстраивать. Ведь грустной будет ходить. Не выношу, когда она грустит. Тошно становится. Ненавижу когда люди вокруг меня грустные.

- Почему?

- Потому что хочу быть грустным с ними, но не выходит. И от этого грустно.

- Что же тебе не нравится?

- Когда жена грустит, я же говорил.

- Странный ты.

- Кто бы говорил. После того как мы поженились я ангелом не был. Позволял себе смеяться над ее…как их там…аффирмациями.

- Чем, чем?

- Аффирмациями. Проговариваешь утром и вечером свои желания, какие хочешь, и они сбываются. Кажется, сбываются. Жена в них свято верит как монахиня.

- Ну дела. Значит, если я буду каждый день утром и вечером повторять, что моя рука отрастет, то она снова вырастет?

- Это вряд ли.

- Это точно.

- Так вот значит, - хмыкнул Крюк и почесал за ухом.

- Что?

- Ничего. Что тебе делать я не знаю. Хочешь – ночуй у меня, не хочешь – иди домой. Больше сказать нечего. Из меня психолог такой же, как и клавишник. А ты чего не пьешь? Давай, давай.

- Не хочу. Не заслужил.

- Ты не заслужил? – он широко улыбнулся, - А кто на пузе прополз черт знает сколько? И землю жрал? А в лазарете валялся с тремя пулями? И все это ради всех тех, кто не оказался там, где был ты. Ну и я. Уж глоток пивка ты заслужил. А завтра днем пойдешь к жене и скажешь, что просвистел эту самую…

- Лекцию.

- Да, верно. Лекцию. А если обидится, то напомни ей о том, как мир спасал.

Я улыбнулся и пригубил пива.

- Вот, - Крюк хлопнул меня по плечу, - Это другое дело. Допивай и ложись где хочешь. Завтра утром сходим в город. Давно не выбирался наружу. А тут ты нагрянул. Сходим воздухом свежим подышим.

Я кивнул и залпом допил пиво.

Шум перекрестка адской какофонией заполнил центр города.

- И ради этого я отдал руку, - буркнул Крюк, и прибавил пару сочных, емких нецензурных выражений. Его хлебом не корми, дай лишь крепкое словцо изрыгнуть. Законченный матершинник, думал я. Но ничего роднее в этот момент не слышал. Никогда весь этот хаос не казался таким банальным как сейчас. Пронзительный визг клаксонов, долбящий стук отбойного молотка вдали и нескончаемый поток человеческих злободневных эмоций. Это были те самые повседневные невзгоды, которые держат в кровати очередным будничным утром. Нет, не хочу вставать и снова выслушивать все это по пути на работу – думает каждый заурядный гражданин с постоянной невысокой зарплатой. Но семью кормить нужно. С недовольным лицом, он встает, умывается, бреется, чистит зубы, завтракает, получает прощальный поцелуй от жены и отправляется на работу. И вновь он слышит этот хаос.

А мы спокойно наблюдаем. Крюк усмехнулся и предложил выпить кофе в закусочной напротив. Посетителей не было. Не удивительно, ведь в паре метров работает отбойный молоток. Крюк громко, как он любит, заказал два кофе и булочки. Хоть и не было нужды кричать во весь голос, Крюк, объяснив тем, что за окном строительные работы, голосил от души. Слышно было превосходно и без криков, только фоном был стук.

- Неженки, - фыркнул Крюк и откусил сразу половину булочки.

- О ком ты?

- О посетителях. Всего то – ну перфоратор шепчет и что? Жертвовать такой вкусной булкой. А кофе? Умоляю, где еще есть такая вкуснятина? Раздражает, видите ли, шум. Это шепот, как я уже сказал. Простой шепот. Убаюкивает даже.

- Хорошо сказал, - улыбнулся я и погрузился в молчание.

- Чего ты такой молчаливый сегодня? Обычно ты любитель потрепаться. До сих пор стыдно?

- Да, если честно.

- Ну, дела. Мы же обо всем договорились: погуляем малость, и ты пойдешь домой извиняться. Дел то? С автоматом бегал, а с женой боишься поговорить? Сказки, да и только.

- Ты прав.

- Ну и отлично. Кофе допил? Тогда пойдем.

- Куда?

- Тебе ли не все равно? Мне наплевать.

Весь следующий день был наполнен, если не бурными эмоциями, то приятными неожиданностями. Как только мы вышли из кофейни, Крюку почему-то захотелось поглазеть на животных и, словно маленький ребенок, тянущий папу за руку, он потащил меня в зоопарк. Меня охватило впечатление, что Крюк за всю свою жизнь ни разу там не был. Вел себя в точности как ребенок. Посмотрел пару секунд на льва и сразу убегал к клетке напротив, сверлить взглядом орангутанга, а затем снова ко льву. Я чувствовал себя отцом мальчишки, только вошедшего в мир, и вдохнувшего первые краски невероятной радости. Я забеспокоился, когда Крюк начал приставать к прохожим и показывать им лемуров. Тучная женщина вдруг завопила и позвала охрану. Я быстро унес не в меру счастливого Крюка из поля зрения приближающегося охранника и отчитал его как школьника. Он назвал меня смешным и, успокоившись, наконец, принял облик взрослого человека. Следующим по спонтанному расписанию Крюка был парк аттракционов.

Мы прошлись по колесу обозрения и американским горкам. В очереди за билетами, Крюк еще держался и не выказывал возбуждения. Но в кресле горок…одним словом, я почти оглох на правое ухо. Такие вопли редко где можно услышать. Только в компании Крюка. Неожиданно мне в голову врезалась мысль: почему жена до сих пор не позвонила? Я же не был дома с вечера. Она не поинтересовалась, как прошла лекция. Интересно, она заметила цветы? Или до сих пор выслушивает Анну, а на меня плюнула. От этих мыслей мое настроение потускнело. Я позвонил ей. Мне ответил автоответчик. Прозвучал сигнал и я спросил: как она? Все ли в порядке? Я жив и здоров. Надеялся, что жена через час или два позвонит. Не позвонила. Мне стало тоскливо. Даже с Крюком. Он был себе на уме и веселился как в первый или последний день своей жизни.

День подходил к концу. Крюк провел меня к дому. Мы попрощались, и я поблагодарил его. Он хлопнул меня по плечу и широко улыбнувшись, отправился восвояси.

Снова эта дверь. Я пересилил себя и, повернув ручку, вошел. Туфель Анны не было. Букет так и лежал на своем месте. У меня запекло в лобной части. Отвратное чувство. Я медленно на цыпочках прошел в гостиную. Мягкий свет лампы освещал пустую комнату. Где может быть жена? Естественно в своем кабинете. Заполняет формуляры. Словно стенографистка, бездушным роботом стучит по клавишам ноутбука, не замечая даже мертвую тишину вокруг себя.

Я приоткрываю дверь кабинета. Как и букет цветов, она сидела на своем месте, там, где ее и оставили. Даже не моргает. И не повернется, приветствуя мужа. Не встанет и не обнимет. А зачем? Я же знаю, что она любит меня. Она однажды сказала мне, что любит. Проклятая молчаливая договоренность. Мы знаем, что любим друг друга, но не говорим об этом. Как о смерти. Люди знают, что она есть, но не говорят о ней. А если речь все же заходит, то разговор укорачивают, устремив взгляд в пол. Счастье? Нет. Им и не пахнет.

- Как ты можешь так со мной обращаться! – прокричал я в спину фарфоровой кукле.

Стук клавиш прекратился, и время будто замерло. Она стеклянными глазами смотрела в экран, застывшая и прикованная к стулу. Ее тело напряглось и превратилось в натянутую струну. Вот-вот порвется. Я молчал, а сердце колотилось со страшной силой. В мире все перестало существовать кроме меня, ее и бешеных ударов сердца. Жена все еще была не подвижной. Словно слепая, прислушавшись к окружению, она не двигалась и пыталась уловить мельчайшие шорохи. Замерзшая. Я бросился в прихожую и вернулся с увядшим букетом. Я развернул жену лицом к себе и положил цветы ей на колени.

- Ты даже цветы не увидела. Не выходила дальше гостиной и кабинета. Так ведь? И то, что я дома не ночевал, тебя тоже не встревожило? Думал, что хоть о лекции спросишь. Лекции, на которую я опоздал! Студенты ушли, и я отправился домой. По дороге купил тебе цветы. У порога мне стало ужасно стыдно. Я оставил букет в прихожей на комоде и ушел к другу. Мне не хотелось тебя расстраивать. Твоя одержимость этой проклятой должностью. Почему все не может быть, как раньше? Когда мы только поженились.

Жена слегка смяла в руке цветы и опустила взгляд. Ее веки наполнялись слезами.

- Я целыми днями тебя не вижу, - сказал я и взял ее за руку.

Она заплакала. На лице появился румянец. Она оживала. Покрасневшие белки глаз и ручей слез. Фарфоровая кукла не может плакать. Я обнял ее и почувствовал, как некогда холодное тело с каждым всхлипом и вдохом становится теплее. Она крепко прижалась ко мне, будто не видела целую вечность. Я закрыл ноутбук и, подхватив жену на руки, понес в спальню.

Утро оказалось милее обычного. Даже солнце светило ярче. Густые хлопья облаков тянулись по небосводу, а в воздухе слышался приятный бархатный шепот ветра. Жена тихонько вошла в гостиную. Ее волосы были собраны необычайно роскошной заколкой, которую передала ей мать. Скромные, изящные шаги и теплая милая улыбка. Это была моя жена. Жена. Не фарфоровая кукла. Она мягко села на диван, и я положил ей голову на колени. Она стала легонько гладить меня.

- Не пойду на работу сегодня, - тихо проговорила она, - И ты не пойдешь.

Я лукаво улыбнулся.

- Что с тобой произошло? Смогла измениться за одну ночь?

- Возможно. Ты был прав тогда. А вообще – всегда был прав. Я хоть и грезила этой должностью, но не подумала, зачем мне она. Я перестала замечать действительно важные вещи. Даже не знаю, как я буду жить дальше.

- Об этом не думай. Жизнь – всегда рядом. Ты заснешь вместе с ней и проснешься. Никуда она не денется. Найдешь для себя, что-то новое. Я помогу тебе.

- Я люблю тебя

- И я тебя люблю.

- Что будем делать?

- В душ и опять в спальню.

Она улыбнулась.

- Как там Анна?

- Оформила развод. Наконец-то оформила. Рада за нее, если честно. Давно пора.

- Мужчину себе не ищет?

- Даже не знаю. Говорит, что вокруг одни лишь сволочи. А вот ты хороший. Я даже заволновалась.

- Не переживай. Она не в моем вкусе.

- Еще бы она была в твоем вкусе, негодяй.

Она легонько стукнула меня по плечу.

- У меня идея. Я знаю одного очаровательного и харизматичного мужчину. Думаю, он ей подойдет. Вот только…- запнулся я.

- Только что?

- У него вместо правой руки крюк из нержавейки. Но это ведь не главное.

- Конечно, нет.

Счастье.

На следующий день я снова встретился с Крюком и рассказал ему обо всем. Он, как обычно хмыкнул, хлопнув меня по плечу. Я поинтересовался его личной жизнью, и он ответил, что еще рановато. Это меня обескуражило, и я долгое время молчал, иногда поглядывая на его детскую улыбку. Действительно – он был еще ребенком. А может быть снова стал им. Не так уж важно. Тогда – несколько лет назад, он шел рядом со мной и гладил кольцо на безымянном пальце правой руки. И не было этой улыбки и добродушной болтовни. Теперь мы каждый день встречаемся и пьем кофе с булочками. Затем расходимся. Я иду к фонтану, чистить куртку, а он…даже не знаю куда. Может быть туда, где оставил свое кольцо. Но я знаю, что найти его он уже не в силах.