Как потерять друзей и дождаться августа

В один пасмурный летний день (ну в очень пасмурный!) я решил, что хватит болтаться по улицам, гуляя с друзьями и собирая букет из букашек в своих растрепанных волосах. Наскучило мне это дело, вот и все. К чему мне все эти прогулки? Зачем мне прохладный апельсиновый лимонад, холодное мятное мороженое, раз день такой пасмурный? Небо будто хмурится и своим грозным видом говорит, что пора заходить домой и не забыть закрыть ворота. Что я и сделал. Не попрощавшись, я гордо ушел, напоследок отряхнув свои пыльные зеленые шорты. Пасмурные дни созданы для того, чтобы их просидеть дома. Это очень странные дни - и речка не такая теплая, как обычно, и цветы издают какой-то холодный аромат, и шмели летают слишком угрюмые. И ты, такой радостный и счастливый, совсем ни к месту в таком серьезном дне. В такие дни лето отдыхает от всей своей красочности. Всем же надо отдыхать? Всем. Я понимаю Лето, поэтому последую его совету - остаться дома.

Пусть друзья гуляют. Они дураки и не понимают, что природа и весь наш маленький городок не рады их видеть. А я им сам ничего не скажу, это будет наш секрет с Летом. Июнь - серьезный парень и не хочет просто так пустозвонить о своем промежуточном отдыхе. Да мне самому совсем-совсем и не хочется гулять сегодня. Хочется спать, спать и не просыпаться до августа. Но это всего лишь мои мечты, спать я не буду. Если только вечером, на неясном из-за туч закате. Это очень интересно - лечь в гамак и, медленно раскачиваясь, смотреть на небо, считая причудливые отверстия в тучах, сквозь которые просачиваются красные лучики.

Но так у меня много дел. Дома есть интересные новые книжки, которые привезла мне моя бабушка, так же есть самолетики, которые еще не сделаны из нарезанных папой старых обоев. Еще старший брат велел помыть старого пса, его зовут Молли. Он рыжий, толстый и много спит. Коты его не любят, потому что он слишком лохматый и постоянно ест, часто и из их тарелки. Если хорошенько подумать, то можно сказать, что дома тоже очень интересно. Если уж совсем становится скучно, то можно посчитать забившихся зеленых мошек меж оконных рам, а если повезет, то их можно отыскать в меленьких дырочках оконной сетки. Мой дом очень интересный. Он старый и хранит в себе кучу необычных тайн. И постоянно этих тайн становится все больше, как ночных пушистых бабочек в нашей кладовке. Кстати, о бабочках. Они очень любят нашу кладовку – там сухо, пахнет яблоками и старыми чемоданами. Если туда внезапно зайти, включив свет, то бабочки мгновенно вспархивают вверх и кружат до тех пор, пока сами не успокоятся. Они там живут. Я подозреваю, что у них там целая семья. Кладовка – это дом. Дом в нашем доме. Здесь живут две семьи – наша и семья бабочек, если не считать царство кошек и Молли. Но они не родные, а все сводные.

Так же в пасмурные дни дедушка перестает работать у себя в гараже и приходит домой, чтобы посидеть в кресле-качалке и подклеить переплеты старых книг и альбомов или же починить свою старую изношенную рабочую обувь. Он очень сосредоточен, когда это делает. Набив трубку табаком, он садится и не встает из кресла несколько часов. Дедушка пыхтит, как паровоз, выпуская клубы серого дыма и думая о своем. Я наблюдаю за ним, но меня хватает лишь на пару минут – слишком уж скучно.

В пасмурные дни у всех какие-то особенные дела. Бабушка, например, начинает перебирать кухонные шкафы с крупами, сухими травами и различными приправами; мама гладит выстиранное и пахнущее ветром белье; брат начинает клеить игрушки из спичек (он потом получает от бабушки, ведь спички тоже стоят денег), кошачье царство и Молли лениво лежат на большом ковре в гостиной. А вот папа у нас особенный – его не касаются эти пасмурные дни. Он их в упор не замечает, потому что каждый день на работе. Но если хмурый день выпадает на выходной, то папа работает в саду или же в гараже деда.

Я никогда никого не спрашивал, что они думают о серых днях. Родные о них и не думают, но сами не замечают, что их обычные дела сменяются особенными – специально придуманными для хмурого неба.

Бывает, что Лето уж слишком становится серьезным и заставляет небо проливаться дождем – тогда все-все бегут домой, и на улице гуляет только шум дождя. Наверное, и июню, и июлю, и даже августу иногда хочется побыть на улице одному. Так и с людьми бывает: когда им слишком грустно (например, они наступили в грязную глубокую лужу или же потеряли кошелек), то они уходят в свою комнату и почти ни с кем не разговаривают, но Лето – оно слишком важное, поэтому, его комната – это наши бульвары и даже узкие улочки.

- Кристофер, почему ты сегодня так рано? – спрашивает мама, а я смотрю на ее белье в руках – пасмурные дела идут, они в самом разгаре.

- Вместо облаков тучи, меня это не устраивает, - с чего-то отвечаю я, хотя против серых туч ничего не имею. Мама улыбается и уходит в дальнюю комнату, куда обычно пробирается солнце. Но только не сегодня.

Я хожу в гостиную, где обыденно на столе стоит молоко в стеклянных бутылках. Сегодня молоко тоже другое. Оно обычно белое, а сегодня имеет грустный оттенок – серый. Грустно в такие дни только молоку и сливкам, они всегда меняют белоснежный цвет на тоскливый. Я сажусь на стул и принимаюсь раздумывать, чем в первую очередь заняться. Тишину и мои мысли нарушает томный вздох Молли, наверное, ему что-то снится. Нет, прерывать его сон я не вправе и поэтому мыть его не буду. Я вновь смотрю на молоко и медленно поворачиваю бутылку на месте. Молоко грустит и плещется в бутылке, оставляя маленькие пузырьки у самого края. Так дело не пойдет – день идет, а я сижу.

- Кристофер, ты мыл руки? – доносится голос бабушки с кухни. Я спрыгиваю со стула и иду к ней.

- Почти.

Бабушка оборачивается и, поправив свои очки, снова обращает взгляд на тряпочные мешочки с ароматной травой.

- Ты как-то неважно выглядишь. Щеки горят, - бабушка бегло смотрит на меня, когда я сажусь на стул рядом с ней. Проверяю свои щеки – горячие.

- Все хорошо.

- Ну-ну.

Больше мы не разговариваем. Бабушка вообще мало разговаривает, когда занимается делом. Старые дубовые часы тяжело тикают в коридоре, бабушка шуршит сухой травой. В такой тишине я слышу, как хлопает калитка – брат вернулся домой, сейчас он сядет за спички. Если, конечно, он не найдет себе другое дело. Бухает дверь, и к нам приближаются быстрые шаги брата – вот он, уже здесь.

- Ты так рано вернулся? – спрашивает бабушка. Том выглядит радостным, но уставшим. Обычно, утром в пасмурные дни он ходит на речку, чтобы ловить рыбу, а затем приходит домой и запирается в своей комнате.

- Погода, - коротко отвечает он и уходит. Теперь все дома, все на своих местах. Я решаю обойти дом. Еще раз оглядев занятую бабушку, я ухожу в гостиную: там спят кошки и Молли; слышится пыхтение утюга из дальней комнаты, где мама вместе с горячим паром занимается одним и тем же делом. Я хочу увидеть маму и поэтому иду в комнату: она стоит ко мне спиной, одетая в шорты до колена, и ей наверняка жарко. Волосы ее собраны в хвост. Не думаю, что стоит отвлекать ее. Неслышно следую в комнату с выходом на балкон, где находится дедушка. Он тоже сидит спиной ко мне; отчего-то я всех сегодня вижу со спины. Ленивый дым поднимается вверх, клубясь, будто туча над головой дедушки, я слышу, как тихо скрипит кресло-качалка. Я подхожу к балкону, не смотря на то, что делает дед – мне и так ясно. На балконе розовые цветы в горшках, которые стоят на столике, поникли – наверняка тоже подстраиваются под всеобщий хмурый день. Немного посмотрев сквозь желтый тюль на балкон, я отправляюсь к брату. Сегодня родные почти не общаются, но я уверен, что брат что-нибудь, да скажет. Он сидит в своей комнате, которая находится в самом конце длинного и широкого коридора. Раньше по этому коридору я устраивал гонки на моем уже сломанном красном велосипеде с Молли. Мне тогда было четыре, а пес был более игривый и любил побегать за мной. Это были веселые послеобеденные игры. Но сейчас Молли постарел, а красный велосипед сломался.

- Том? – спрашиваю, когда открываю тяжелую дверь комнаты. Брат сидит за своим столом и что-то пишет. Я удивился: спички лежат в стороне, на полке.

- Чего тебе?

- Почему ты не делаешь фигурки из спичек? – брат обернулся на меня на пару секунд.

- Позже. Чего спрашиваешь?

Я не хотел рассказывать о пасмурном дне и особенных делах, поэтому просто промолчал. Так как папа на работе, мой обход завершен, теперь я могу заниматься своими делами.

Старый Молли спит и явно не готов к водным процедурам с душистым мылом, поэтому трогать я его не буду. Мы хорошо ладим и никогда не обижаем друг друга.

В нашем огромном доме много комнат, но бывают такие дни, когда даже они почти все заняты. Сейчас свободны всего три комнаты: гостиная, моя комната и вторая комната для гостей. Но последняя комната всего лишь так называется «для гостей», на самом деле гости там почти не бывают. Точнее, гости в нашем доме появляются не так часто.

Я сижу в тихой гостиной вместе с животными, рассматривая альбомы со старыми марками, которые в детстве собирал папа. Я вдруг резко почувствовал, что мне не хватает привычных солнечных лучей, которые пробираются в комнату сквозь окна и позволяют тысячам пылинок кружится в их теплом свете. Я не могу видеть пылинки, и от этого становится скучно.

Листаю страницу за страницей и разглядываю пестрые машинки на старой бумаге, которые видел сотни раз. Красная машина, желтая с большими фарами, коричневая и даже цвета «баклажан». Папа много рассказывал о каждой машине, изображенной на всех этих марках, но сейчас я помню о них не так много, сколько слышал.

Не так давно я думал, что хорошо было бы проспать до августа в такой серый день, но потом передумал, а сейчас мне снова захотелось спать. Стало скучно в тихом доме, стало скучно разбирать его мудрые тайны, надоела постоянная тишина. Я чувствую, что глаза мои слипаются, а мысли улетучиваются из моей головы. Сегодня я не сделал никакие обязательные дела. Самое лучшее место поспать – это наш удобный гамак в саду.

Я поставил шершавый альбом обратно на полку в грозный шкаф. Грозный, потому что очень большой и высокий. Мне всегда кажется, что он наблюдает за мной сверху вниз, пока я сижу на ковре и занимаюсь всякими штуками вроде рассматривания марок или книжек.

На улице тепло даже без солнца. Ветра совсем нет, и мне подумалось, что он исчез сразу после того, как мама сняла белье с веревок. Я три раза обошел сад перед нашим домом: цветы цветут, пахнут, бабочки хоть и серьезно, но летают, шмели сидят на цветках, муравьи неслышно бегают в зеленой траве, а деревья стоят, как неживые. Все правильно, все так и нужно. Еще раз оглядев цветник, я убеждаюсь в правильном состоянии мира, и, наконец, падаю в гамак. Раскачиваюсь, толкаясь носками башмаков о землю, и смотрю на толстые тучи на небе. Они толстые, но не до такой степени, чтобы пролиться на землю холодным дождем или даже теплым. Долго рассматривать сад и небо не пришлось – я совсем скоро уснул. Последнее, о чем я подумал, перед тем как заснуть, это: «Хоть бы не до августа. Перехотелось».

***

Мне помнятся теплые руки мамы и отчего-то мокрая тряпка на моем лбу. Тряпка всегда говорила о чем-то неприятном, хорошего от нее не жди. Когда я открывал глаза, то толком ничего не видел. Почему-то все расплывалось и глаза уставали. Наверное, я все же должен проспать до августа, но сейчас еще не третий месяц лета, поэтому-то я не могу открыть глаза. Спать – это тоже неплохая идея. Наверняка на улице продолжаются хмурые дни, вот я и сплю. Сквозь сон я часто слышал тихие разговоры бабушки и мамы, папы и дедушки и всех их вместе. Я чувствовал, что сержусь во сне, ведь они мешали мне спать.

Я не знал, сколько я без дела лежал в кровати, но когда проснулся и, сев на кровати, позвал маму, вдруг понял, что мне тут рады. Мама даже ахнула, когда зашла в комнату, но я не понял почему.

- Кристофер! Неужели!

Когда я проснулся, был конец июня. Это было странно: почему я проспал так мало?

На следующий день после моего пробуждения мама разрешила пойти погулять.

На улице уже вовсю светило солнце, заставляя футболку прилипать к спине при быстром беге, ветер был знойным, а речка наверняка стала теплее. Я решил отправиться в городской сад, где еще в конце мая я и мои друзья соорудили большой шалаш, чтобы прятаться в нем от жары и от своих врагов – местных собак. Собаки очень хитрые, они начинают бегать за нами, когда кто-нибудь вынесет из дома выпечку или кусочки колбасы.

В саду было прохладно, пели птицы, спели яблоки и груши, а из шалаша доносились звонкие голоса ребят. Я сорвал ветку с дерева и пошел к шалашу. Кто-то рассказывал какие-то шутки и все смеялись. Я заглянул внутрь и все сразу же обернулись на меня. Смех стих и разговоры тоже.

- Крис? – удивленно воскликнул Дуглас и уставился на меня во все глаза. Все остальные так же смотрели на меня.

- Я. А что, не похож? – я был удивлен.

- Нет! – сказали несколько человек хором. Я искренне не понимал в чем дело. Что такого случилось? Я изменился?

- Ты бы шел, Крис, еще отдохнул, - продолжил Дуглас. – Мы ждем тебя, когда ты поправишься.

Я явно мешался и был лишним в шалаше, поэтому, оглядев всех, я молча вылез оттуда. Что такого со мной произошло, что все перестали хотеть со мной общаться? Неужели «сон до августа» как-то плохо влияет на людей, в том числе и на меня? Разве сон вообще может навредить людям?

В раздумьях я плелся домой, волоча пыльную ветку по земле. За мной увязалась собака.

- Нет у меня ничего. Ни хлеба, ни колбасы. Иди, бегай за кем-нибудь другим. Я тебе больше не друг, - пробубнил я пятнистой собаке, - как и тем из шалаша…

- Эй! – послышалось сзади. Я оглянулся: у здания общежития стоял Билл. Он был старше меня, и летом его щеки были еще больше усыпаны яркими веснушками.

Я подождал, пока Билл подойдет.

- Да на тебе лица нет! Почему ты здесь один? – ухмыляясь, спросил он. Я продолжил свой путь.

- Знаю, - я нахмурился. – А с кем мне быть?

- Где твои крикливые друзья?

Билл не любил тех, кто был младше него. В том числе и нас. Я промолчал и ничего ему не ответил, потому что не хотел. Какое ему дело? Ему лишь бы пристать к кому-нибудь.

Вечером у меня не было настроения. Мне не хотелось даже бабушкиного пирога с лимоном, и даже книжки я читать перехотел. Это так странно: совсем недавно твои дворовые друзья тебе друзья, а после того, как ты чуточку поспал – они перестают быть твоими товарищами. Я бы на их месте никогда так не сделал! Что с того, что я спал? Вот именно, ничего. Мама говорит, что это пройдет, и уже совсем скоро мы снова будем играть в догонялки и купаться в речке. Я не знаю, правду ли говорит моя мама, я просто сижу на поляне во дворе, рву подорожник и грущу. Я даже сон разлюбил. Мне совсем-совсем больше не хочется спать, и даже август я теперь терпеть не могу. Но мамины слова все равно не дают мне покоя. Мама старше, мама знает больше, может, она и вправду права?

На неделе к нам заходил городской врач. Он очень худой, высокий и носит очки. Его кожа очень бледная и в тени отсвечивает серым цветом, иногда мне кажется, что доктору нужно лечиться самому. Вид у него как у больного. Еще у доктора были слишком холодные руки. Когда он осматривал меня, прикасаясь, я жмурился. Мы приходим на прием раз в несколько месяцев или по болезни, но привыкнуть к его холодным рукам я никак не могу. Я люблю тепло. Мамины руки теплые. Может ли это значит, что доктор не наделен заботой и добротой, как мама?..

Отныне я гулял один. Ребята больше не заходили за мной, да и мама разрешала гулять только несколько часов и исключительно после обеда. Я не знаю, почему все стало именно так. Спал я больше, ел меньше, а доктора видел чаще. Может ли это значить, что я заболел? Не думаю, ведь я чувствую, что со мной все хорошо, и даже мама ничего не говорит о болезни. Если бы она была у меня, то мама бы сообщила. Мама никогда ничего не скрывает от меня, это уж точно.

Был у меня один странный день. Я гулял у реки, собирал мелкие камушки и кидал далеко-далеко в воду. Рядом бегала собака и выпрашивала еду, которой у меня не было. Я предлагал ей желтую сливу, которую дала мне в дорогу бабушка, но собака не захотела. Она фыркнула носом и убежала в камыши. Там тень, псы часто в ней прячутся от надоедающего солнца.

Я кидал камни, жмурился на солнце и думал о своих бывших друзьях. Все было хорошо, я уже привык быть везде один.

Вдруг в глазах моих залетали непонятные точки, и все потемнело. Я понял, что надо спешить домой. Я слышал от брата, что такое бывает, когда голову припекает солнце. Я испугался, ведь со мной никогда такого не случалось.

Это был выходной день и все были дома. Когда я приплелся во двор и забыл запереть калитку, у гаража был папа. При виде меня он сразу понял, что случилось что-то неладное. Я не успел ничего сказать, как папа быстро-быстро подошел ко мне и, взяв на руки, понес домой.

С того дня я проспал еще неделю.

***

Влажный холодный нос касается моей щеки. Молли проявил любопытство и решил обнюхать меня. И как только он забрался на мою высокую кровать? Может, папа специально соорудил ему лестницу для таких случаев? Я не знаю, я спал. Я начал слышать звуки. Молли, посапывая и кряхтя, топчется рядом со мной и нюхает, нюхает мое лицо. Я улыбаюсь и кручу головой, но Молли продолжает приставать. Я решаю притвориться спящим и не выдать себя, но пес настолько приставучий, что начинает лизать мои щеки и шею, отчего я не сдерживаюсь и хохочу. Громко, мне кажется, что на весь дом! Молли поскуливает, и сразу слышатся шаги.

- Молли, а ну брысь! – это бабушка. Она говорит это не со злом. Бабушка не умеет злиться, тем более на нашего старика.

- Бабушка! – восклицаю, но тут же удивляюсь своему голосу – он охрип. Протягиваю руку в сторону и тут же чувствую, как бабушка берет ее в свою.

- Ну вот ты и проснулся, - она говорит это с улыбкой, но как-то странно. Я открываю глаза и пытаюсь разглядеть бабушку, на чье лицо падают тени из-за того, что в спину ей бьет свет солнца.

- Ты грустишь?

- Отчего же мне грустить, Кристофер? – бабушка смеется, я тоже улыбаюсь. – Я рада. Рада, что ты проснулся. Все тебе будут рады.

- А где все?

Я сажусь на постели и протираю глаза. Бабушка, такая непривычная, садится на стул рядом. Я разглядываю бабушку: такое ощущение, что я не видел ее целую вечность! Она кажется мне какой-то новой. Вроде бы видел ее, вроде бы знаю все ее морщины, все ее улыбки и ее голос, а вроде бы нет. Странная эта штука – сон, заставляет людей забывать своих родных.

- Все в саду. Собирают яблоки и приносят мне. Я их чищу и делаю сок. Будешь мне помогать?

Изготовление сока всегда было моим любимым занятием! Бабушка закручивает его в банки разных размеров, а потом папа спускает их в холодный и мрачный подвал, где они стоят всю осень, настаиваются. Люблю это дело.

- Сначала я бы хотел что-нибудь поесть.

- Ну конечно! – воскликнула бабушка. – Пойдем, я приготовлю тебе что-нибудь вкусное.

Мы сидели на мостике у реки и ловили рыбу. Я и папа, мы молчали. Поплавок не шевелился, кое-где стрекозы садились на гладь воды и из-за этого по ходили маленькие круги, которые были почти незаметны. Из-за теплого ветерка камыши шевелились, словно перешептывались. Солнце медленно-медленно катилось к горизонту, из-за этого небо было цвета, словно спелый персик. Папа курил сигарету, а я, опустив ноги в воду, сидел, наблюдая за мушками, которые летали около сетки с рыбой. Мы уже поймали несколько штук – все они были среднего размера.

- У тебя было так, что сильно хотелось долго-долго спать? – спросил я. Папа затушил сигарету о рядом лежащий камень и посмотрел на поплавок.

- После тяжелой работы бывало.

Мы говорили тихо.

- И ты спал? Прямо как я?

Папа повернулся ко мне и внимательно посмотрел в глаза. Я смутился, отец был каким-то печальным.

- Нет, так я не спал.

- А почему тогда я сплю так долго?

Я оторвал лист камыша и принялся скручивать его. Отец еще долго молчал, наверное, несколько минут. Я не осмеливался спрашивать у него ответа.

- Кристофер, понимаешь, на некоторые вопросы нет ответов.

Я был глубоко удивлен. Я был удивлен тому, что папа не знает ответа. Я никогда не думал, что ПАПА или МАМА могут не знать ответ на какой-то вопрос.

- Может быть, ответ есть, но ты еще не нашел его? – спустя несколько минут спросил я и выкинул мятый лист камыша. Папа притянул крючок к себе и принялся проверять червя. Червяк был покусан и больше не шевелился. Мне вдруг стало его жаль. Живешь себе, живешь, и вдруг тебя цепляют на крючок и отдают на съедение рыбам. Со стороны это кажется страшным.

- Можно считать, что так, - ответил папа и улыбнулся. Он впервые улыбнулся за этот теплый вечер. Больше мы не разговаривали. Точнее, не разговаривали про мой сон.

Это был прекрасный вечер. Мы не так часто ходили с отцом на рыбалку, чаще всего я делал это с дедушкой и братом. Папа еще утром сказал мне, что хочет половить со мной рыбу, я был очень рад. Почему все хорошее так быстро кончается? Не успеешь и глазом моргнуть – а самое лучшее время уже позади! Как я не завидую бабочкам и другим различным насекомым. Их жизнь слишком короткая и вряд ли состоит только из хороших моментов. Мне становится очень грустно, когда я вижу, как мама или бабушка выметают из кладовки мертвых ночных бабочек. Они пушистые неподвижные, со сложенными лапками, издалека смахивают на цветочки вербы. Только верба цветет дольше, чем живут бабочки. Я часто думаю об их семье: каково им терять каждый день члена своей семьи? Наверное, они почти не привыкают друг к другу, так как постоянно сменяют новых родившихся бабочек.

Когда мне особенно грустно, я стараюсь не думать о кладовке с пушистыми жителями, но, как назло, они – первое, что мне приходит на ум в грустную пору.

Одним ясным днем я однажды снова встречал своих бывших друзей. Они играли в футбол на площадке, а я проходил мимо. Никто не заметил меня, хотя я не прятался. Я стал невидимкой для них. Они играли, веселились и в шутку дрались. Когда-то я так же бегал по полю, пинал мяч и дрался с вратарем за то, что он пропускал голы.

С каждым днем я все меньше верил в слова мамы, ведь ребята уже забыли про меня, они думают, что я продолжаю спать. Дурацкий сон, он забрал у меня друзей. Бабушка говорит, что я обязательно найду себе новых приятелей, когда это будет – не знает никто.

Где-то в середине июля мы все отправились в другой город на пару дней. Мне совсем-совсем не хотелось уезжать, и из-за этого было очень грустно. Я не хотел покидать свой дом, домашних питомцев и друзей. Пусть даже друзей у меня больше и нет, но уезжать от них я все равно не хотел.

Почти каждое лето мы все вместе собирались и уезжали гостить на какое-то время к моей тете. Она жила в большом доме, который очень отличался от нашего, и что мне не нравилось. Дом тети был новый – это самое большое отличие. Так же в ее доме было два этажа и высокая деревянная лестница, на которой я постоянно поскальзывался. И пахло в тетином доме совсем по-другому: какими-то сладкими цветами, молоком и полиролью для паркета. Жуткая смесь!

Сама тетя очень добрая и заботливая, но уж очень она любит кормить меня различными тортами и конфетами. Это вкусно и мне нравится, но тетя очень часто предлагает мне эти вкусности, что в меня не лезут. Я люблю ее, но иногда не особо.

Все дни, что мы провели в гостях, я бродил по огромным комнатам, пропахшим жидкостью для паркета и деревянной мебелью. Я рассматривал разные статуэтки, которые стояли повсюду, сидел в библиотеке и листал неинтересные книги, а вечером смотрел телевизор со всеми взрослыми. Детей у тети нет, из-за этого у нее мне всегда скучно. Мне жаль Доррис (так зовут мою тетушку). Жаль из-за того, что в своем огромном доме она живет одна. У нее есть жених, но он проживает в другом месте, а большего я не знаю.

Она молодая и красивая, но до жути «любвеобильная», как говорит мой папа. Я мечтаю, чтобы у меня появился двоюродный брат или сестра, чтобы есть торты и конфеты, которые постоянно дает Доррис, вместе.

Мы уехали через четыре дня. Я увез с собой в маленькой коробочке парочку пирожных и несколько мешочков конфет. Молли понравится!

***

То был необычный день. Небо снова приобрело мышиный цвет. С самого утра ничего не хотелось делать. Я проснулся слишком рано и сначала без дела бродил по дому. И все же этот день был другим. Я был уверен, что родные будут заниматься совсем не своими привычными делами, которыми должны заниматься в пасмурные дни. Может, это потому, что хмурый день повторился очень скоро? Наверное, так и есть. Не могут же люди заниматься одним и тем же так часто. Можно от этого потерять голову и сойти с ума.

Когда я открыл глаза, то часы показывали половину пятого утра. В это время все еще спали, даже кошки и собака. Походив по дому, я решил, что стоит пойти на речку. Каждое утро, даже в пасмурное, над водой гуляет туман. Я видел его всего лишь пару раз, но он мне очень понравился. Одному было идти страшно, поэтому я принялся будить Молли. Он, нехотя, но проснулся и мы тихо, как мышки, вышли из дома.

Мы шли по траве. Она была холодной и мокрой, из-за чего по коже пробегали мурашки. Молли плелся рядом со мной и его бока были мокрые, а цвет шерсти стал темнее. Солнца не было видно из-за тугих туч. Мы плелись к реке, вдыхали холодный утренний воздух и слушали только что проснувшихся птиц. Это утро показалось мне самым лучшем в моей жизни. Не знаю, почему так. Звуки природы, наше молчание – все это казалось прекрасным. И этим утром я понимал, что мне никто не нужен: никакие друзья, ни даже родные. Хотелось побыть одному с Молли. Он не разговаривает, не донимает меня, а спокойно следует рядом.

Мы дошли до реки. Туман лениво, как небесное облако, парил над рекой. Я сел на камень и принялся неотрывно смотреть на воду и туман. Приземленное облако шевелилось. Это можно было заметить, если не моргать и хорошенько присмотреться. Туман полз, как улитка, над гладью воды. Он двигался вдаль по реке, конца его не было видно. Небо было серым, река была серый и туман тоже. Если бы не зеленая трава и земля, то все бы могло слиться в одно серое облако, и ничего бы не было видно. Я люблю туман. Он кажется мне таинственным. Даже еще таинственней, чем наш дом. В доме я хожу, прыгаю, сижу и бегаю, а до тумана даже дотронуться не могу. Недалеко от берега по воде бегут круги. Рыбы проснулись. Они такие же ранние, как птицы. Вот только птицы поют песни о том, что пробудились, а рыбы молчат. Я похож на них. Когда я просыпаюсь после недельного сна, то тоже часто молчу.

Мы просидели в тишине наедине с нашим утренним гостем – туманом около получаса. Нужно было возвращаться домой, скоро все проснуться и начнут беспокоиться обо мне.

Когда мы пробрались в дом, то в комнатах царила такая же тишина, как та, когда мы уходили. Часы настойчиво тикали в коридоре, кошки, развалившись на диване, мирно спали, даже не открыв глаза, когда мы появились дома. Я обошел все комнаты: бабушка с дедушкой крепко спали, до шеи укрывшись одеялом, и отвернувшись друг от друга, мама и папа спали под одним одеялом лицом друг к другу. Наверное, когда они доживут до возрастов бабушки и дедушки, то тоже будут спать спиной к спине и под разными одеялами. Брат же спал без одеяла – оно сползло на пол и мирно хранило его сны. Как досадно, что я не могу увидеть спящего себя.

Еще полчаса я перебирал папины инструменты и лазил в антресоль, но скоро эти дела мне надоели, и резко захотелось спать. Я посмотрел на часы – было шесть часов, и затем лег на диван в гостиной. Посчитав трещинки в белом потолке, через некоторое время я закрыл глаза и уснул.

Мне снились радужные поля. Да-да, именно радужные – на них росли растения всех цветов радуги. Где-то шумело море, которого я никогда не видел, но знал, что оно бирюзового цвета. И звука бушующих волн я тоже никогда не слышал, но однажды мой друг приложил к моему уху большую ракушку, которую ему привезли с моря, и я услышал далекое море. Слышал однажды, но запомнил раз и навсегда. И теперь иногда я вспоминаю, как бушует неспокойное море. Оно бушует в моей голове, оно плещется внутри меня. Соленное, бирюзовое и шумящее. Мне снились мои друзья. Мы смеялись, дурачились и кричали.

Мои глаза кто-то накрыл руками, и стало вдруг темно. Это была мама. Я слышал ее голос, чувствовал кожей ее тепло и нежность. Мама что-то говорила, а где-то рядом смеялся папа, и я слышал, как шумит наш сломанный телевизор. Сломанный он не всегда, только раз в пару месяцев. Вдруг я увидел облака дыма. Это был не туман, а дым. Дым из дедушкиной трубки. Сквозь дым я разглядел брата и дедушку, сидящих в саду на качелях. Они разговаривали, и брат держал на руках одну из наших кошек. Кошка мурлыкала и давала чесать себя за ушком. Откуда-то пришла бабушка со стаканом сока в руке и протянула его мне. Со стороны моря пришли мама и папа. Все замолчали и уставились на меня. Я чувствовал присутствие Молли рядом с собой. Наверное, он сидел возле моей ноги.

- Кристофер! – сказал брат и засмеялся. Но никто больше не улыбался. Бабушка протянула мне стакан, где, словно море, плескался сок. Я взял его и вдруг уронил. Звон стекла.

***

- Кристофер! – мама трясла меня, лежащего на диване, за плечи. Я был бледный и чем-то забавный. Доносился голос бабушки, кричащей по телефону. Она звала доктора, ее голос был слишком громкий. Брат стоял у стены, его лицо было испуганным. Он молчал и не шевелился. Папа и дедушка сидели подле меня на корточках. Папа почему-то щупал мои запястья, а дедушка трогал ладонью лоб. Кошки и Молли сидели в углу, недалеко от брата.

Я звонко засмеялся и посмотрел на лежащего себя. Ну, вот я и смог увидеть себя, спящего до августа!