Печник

Андрей Василец

ПЕЧНИК

Рассказ.

- А ты, Бородин, подсобником пойдешь к мастеру-печнику, - классный руководитель захлопнул журнал, закончив распределение нашего восьмого класса на летнюю практику.

- Куда идти-то, где он, мастер этот? – Спросил я с безразличием в голосе. Мне и в самом деле было все равно, куда меня пошлют, поскольку все механизаторские места были уже распределены, а хотелось бы поближе к технике.

- Дом учительницы немецкого языка, знаешь?

- Ну.

- Вот туда завтра прямо с утра и приходи. Мастера зовут Михаилом Ивановичем, он тебе все расскажет, что делать нужно. Только смотри у меня, чтобы без опоздания, как на урок, строго к восьми!

Точно в срок я был у дома «немки», но никакого мастера там не нашел. Прошло около получаса, когда в дальнем конце улицы показался человек в шляпе, с портфелем в одной руке и с тросточкой в другой. По мере его приближения проявились другие детали внешнего вида: жиденькая бородка, очки, спадающие на кончик носа, светлая рубаха на выпуск, подпоясанная ремнем, черные ботинки. А главное – часы с цепочкой в «пистоне», брючном кармане для часов. Об этом я догадался по цепочке, которая выглядывала из-под рубахи. Шел он медленно и важно, не глядя по сторонам, никого не замечая, не здороваясь со встречными людьми. На этого я совсем не подумал бы, что он может быть печником, но человек остановился как раз возле дома «немки», поднял взгляд на крышу, где виднелась печная труба, спросил тихо, не глядя в мою сторону:

- Это ты, дружочек, будешь моим подручным?

- Ну.

- А звать-то тебя как?

- Вовкой.

- Это хорошо, а то я подумал было, что ты Дормидонт…

- Это почему же? - Насупился я.

- Серьезный больно, я бы даже сказал, хмурый. Не рад, что работать придется?

- А чего веселиться? Других так на комбайны, а меня к печке…

- Напрасно ты так про печку, ее значение в жизни не менее важно. Постараюсь тебе это доказать, надеюсь, что будешь хорошим учеником.

- А что делать-то надо?

- Сначала будем ломать.

- Что?- Я с опаской посмотрел на дом учительницы.

- Не дом, конечно, а старую печь.

Оказалось, что Михаил Иванович еще накануне побывал в доме, оставил необходимые инструменты, взял у «немки» ключи от двери и теперь вел себя по-хозяйски. Мне он вручил лом и топор, сам в одну руку взял специальный молоточек, а в другую – мастерок, который он называл кельмой. Посреди комнаты он поставил табуретку, расположился на ней и стал мною руководить.

- Ломать – не строить, тут много ума не надо, - рассуждал он деловито, - тут нужна грубая физическая сила. Ты, я вижу, парень крепкий, вот и показывай свои способности, а я думать должен.

- О чем? – Огрызнулся я.

- Как это – о чем? О будущем источнике тепла! Ты же не умеешь печи класть?

- Ну.

- Вот тебе и «ну»! Значит, делать это буду я, а по сему и думать придется тоже мне.

К обеду я был весь перепачкан в саже, особенно много ее просыпалось, когда ломали трубу. Тут Михаил Иванович мне немного помог, придержал, чтобы труба не сразу обрушилась всей тяжестью.

- Некоторые печники при перекладывании печей старую трубу оставляют, - рассуждал мастер, - я же считаю, что делать этого не следует, поскольку в ней-то и весь секрет. Труба должна гармонировать с печью, это же как музыкальный инструмент. Чуть не так направишь поток воздуха – вот тебе и завихрения, а из этого что получается? Получается дым в доме! А дым где должен быть? Правильно, снаружи, над трубой! Печник, дружочек, это не просто каменщик, это как настройщик роялей, тут и мастерство, и опыт, и смекалка, и особое чутье надобны! Я бы еще печника с писателем сравнил, тому ведь тоже надо все так выстроить, чтобы ладно было, чтоб одно к другому, как кирпич к кирпичу! Я, между прочим, тоже книги пишу… - Михаил Иванович сделал паузу, словно проверяя, как я отреагирую на его сообщение, но я промолчал, у меня уже руки отваливались от усталости, и он продолжил: - Только книги мои пока никто не напечатал, ходил я по издательствам, но там сказали, что грамотешки мне не хватает… У тебя, Вовка, как обстоят дела с русским языком, ты не двоечник, часом?

Как раз по русскому у меня были всегда пятерки, когда я это сказал, Михаил Иванович вскочил с табуретки, положил на пол инструмент, подошел к портфелю, бережно достал из него стопку школьных тетрадей, нежно прижал их к груди и вдруг заговорил совсем другим тоном.

- Тут, Вовка, мои фронтовые романы. Ведь я, дружочек ты мой, всю войну от звонка до звонка прошел, так что рассказать будущим поколениям могу много чего интересного. Вот только с грамотой у меня не совсем хорошо получилось, учиться после фронта не довелось, работать нужно было… Поэтому просьба у меня к тебе сердечная, помог бы ты мне с этим делом справиться, ошибочки, значит, покорчевать, точки да запятые там всякие правильно расставить… Как ты, а? Поможешь?

Михаил Иванович не выпускал из рук стопку тетрадей и смотрел на меня умоляющим взглядом, даже сгорбился от напряженного ожидания ответа.

- Это можно, - деловито ответил я, гордый тем, что меня просит о помощи солидный человек, фронтовик, мастер.

- Ты, Вовочка, давай-ка вот сюда садись, - засуетился вдруг Михаил Иванович, подвинул к столу свою табуретку, аккуратно положил на него стопку «романов», задержал на тетрадях взгляд, полный нежности, словно благословлял в дальнюю дорогу.

- Железки эти ты брось, пойди вымой руки и садись, а печкой я сам займусь, мне это привычно… Ты, Вовочка, не спеши, читай внимательно, исправляй аккуратно, а если что не поймешь, так я же тут, на месте, сразу и поясню, и расскажу. Давай, сынок, начинай читать, вот эта первая, тут все по числам разобраны, смотри на уголок обложки. Открывай и читай, а я пока работать буду. Шум тебе не помешает?

Такое неожиданное предложение меня заинтересовало, сидеть за столом с чистыми руками было куда приятнее, чем ковыряться в грудах кирпичей, густо пересыпанных сажей, и дышать пылью. Но после первых прочитанных строк настроение у меня заметно изменилось.

«Севодня лето июня конца месица нас сабрал военкамат на площадь перед сельсаветам и патом нас пагнали на станцию пагрузить в типлушки на фронт. Патом нас привизли в растов на дону и пишком пагнали в батайск…»

Разговаривал Михаил Иванович со мною вроде по-русски, все понятно и разборчиво, а на бумаге все было совсем наоборот. Я не знал, что мне делать, как исправлять написанное и можно ли вообще это осилить, только говорить ему ничего не стал, от карандаша снова возвращаться к саже совсем не хотелось. Решил исправлять только ошибки в словах и расставлять запятые, даже увлекся, не очень вдумываясь в смысл того, что было написано в тетрадке. Почерк был довольно разборчивый, видно, что выводил он буквы старательно, часто переходя на печатные. Скоро между строчек я стал видеть и слышать разрывы снарядов, вой бомб и самолетных моторов, крики, ругань, слезы, смерть, грязь под ногами и увязшие в ней машины, страхи, отчаяние, панику, штыковые атаки, одну винтовку на троих, радость и счастье, когда удавалось отбить натиск врогов и остаться в живых…

- Ты, Вовочка, дружочек, уже куда добрался? До Смоленска? Это хорошо, вот там-то у меня самая страшная схватка была, в рукопашную мы пошли на немца. Ох, и полегло же наших тогда! Никого не похоронили, отбросил нас фашист. Но и мы крепко их пощипали, я в один день с десяток фрицев заколол… Сначала тошнило и выворачивало, потом привык, в раж вошел, азарт даже появился, считать стал, сколько гадов уложил… Эх, нам бы тогда оружие, как у них, автоматом-то ловчее воевать… И танков бы поболее, и самолетов тоже… Там меня первый раз ранило, вот шрам, посмотри…

Михаил Иванович поднял рубаху, оголил живот, показывая длинный красный рубец.

- Осколок вскользь пропахал, граната близко разорвалась. Повезло еще, чуток ближе пройди осколок – выпустил бы напрочь кишки, как пить дать… Но, тогда Бог миловал. Потом еще не раз везло, и пули, и осколки как-то все скользом меня цепляли, ни разу так, чтобы прямо, вутыч, а то бы наповал…

Печь росла очень медленно, Михаил Иванович время от времени интересовался, куда я «дошел», вспоминал очередной эпизод. Между рассказами о войне он не забывал наставлять меня печному делу.

- Ты, дружочек, краем глаза не забывай следить, как печку класть надо. С первого взгляда дело оно не хитрое, кирпичик до кирпичика, раствор правильно положить, подровнять, подстучать – это, конечно, важно. Аккуратность с опытом приходит. Только главное в другом, важно мысленно видеть струи воздуха и направить их так, чтоб не вихрились да не схлестывались и не скручивались, иначе дело труба, то есть, до трубы не дойдет, весь дым в доме будет. Что из этого получится? А получится позор мастеру и большое неудобство хозяйке. Это тебе не в штыковую ходить, тут тебе и физика, и химия, и математика. Маленький просчет дает большую ошибку и огромные неприятности. Ты давай-ка оторвись на минутку, посмотри сюда, вот этот ход очень важно правильно сделать, он в самом начале, от него дальше тяга будет зависеть, тут вот таким образом нужно кирпичи повернуть, смотри внимательно, опять же закрепить и правильно увязать, чтоб не выпали потом, когда жар будет крутой и раствор выгорать начнет…

Мне понемногу все стало интересно: и тетрадки читать, и за печкой наблюдать, как она растет на глазах, и с Михаилом Ивановичем беседовать. Учительница была в отпуске, нам никто не мешал, поэтому работали допоздна, прерываясь только на обед и ужин. Михаил Иванович не пил спиртного и не курил. Это было даже удивительно, ведь он фронтовик, а для них это редкость. Когда я заговорил с ним об этом, он ответил просто, но твердо.

- Было дело, без водки в атаку не ходили, и табаком баловался, после боя нервы хорошо успокаивало. Но когда книги писать начал, сразу все глупости обрубил. Тут, дружочек, совсем другое дело, в писательской работе голова должна быть светлой, чтоб думала правильно, чтоб память ничего не перепутала, а то в дурмане такого разного насочинять можно, что потом новые поколения моральными калеками будут. Я вот читаю, что пишут наши знаменитые генералы, и диву даюсь, в ихних книжках все выглядит так, словно они на фронте никогда не были, все гладенько, наши везде правильные, а немцы сплошные дураки. Не понятно только, почему фашист так быстро до Москвы дошел, а назад мы его почти четыре года провожали… Историческая картина правильной должна быть, честной, чтоб все, как есть, и хорошее, и плохое. Где успехи – не стесняйся, хвались. А где ошибки – винись и разбирай во всех подробностях, чтоб наука была для детей и внуков, если им тоже придется от нашествий отбиваться. А иначе что? Иначе подведем мы их, внуков-правнуков, неправильный настрой воспитаем и опять будут до Москвы катиться, пока ума наберутся. Разве не лучше сразу на границах дать по зубам так, чтоб не повадно было? Я, конечно, не полководец, я простой солдат, но душа-то у меня русская! И она болит за Россию не меньше, чем у генерала. Вот поэтому я и решил всю правду написать, как Лев Толстой про ту войну с Наполеоном… Мне только название еще придумать надо, «Война и мир» очень хорошо звучит, но повторять-то уже нельзя, не то люди перепутать могут…

Теперь стало понятно, почему Михаил Иванович так одет: он подражал знаменитому писателю и надеется, что это поможет ему сочинить такую же книгу… Можно было бы усмехнуться по этому поводу, но я делать этого не стал, даже наоборот, с самым серьезным видом слушал, кивал и поддакивал …

Работа подходила к концу, кончались и тетрадки в портфеле у Михаила Ивановича. Печь получилась на славу. Мы все почистили, подмели и помыли, порядок в доме был отменный. Прожог печи газетами показал, что тяга в трубе аховая: пламя с гулом устремлялось по хитроумным каналам и ходам, оставляя тепло на их стенках, унося вверх только дым и копоть. Работа мастера-печника вызывала удовлетворение и гордость, чего я вовсе не мог сказать о своей…

- Славно потрудились, - Михаил Иванович ласково погладил ладонью печь, любуясь ею, как произведением искусства. – А ты, Володенька, доволен?

- Еще как! – Искренне воскликнул я.

- Мне тут еще одну сложить предлагают, пойдешь со мной работать? Только это уже не по школьному плану, тут добровольно, и заработать сможешь… - Он замялся, почему-то отвел в сторону взгляд и проговорил, понизив голос: - У меня и тетрадок еще на два портфеля наберется… Ну, Володенька, так ты как, согласен?

- Конечно, какой разговор… - Просто, по-деловому ответил я и пожал радостно протянутую мне руку мастера. – Только можно - я тоже кирпичи буду класть? Хотя бы до обеда, а потом читать…

На том и согласились. Спросить о размерах возможного заработка у меня язык не повернулся. Да разве в этом дело?