Зарегистрируйтесь и войдите на сайт:
Литературный клуб «Я - Писатель» - это сайт, созданный как для начинающих писателей и поэтов, так и для опытных любителей, готовых поделиться своим творчеством со всем миром. Публикуйте произведения, участвуйте в обсуждении работ, делитесь опытом, читайте интересные произведения!

Чистая сила

Повесть в жанре Фантастика
Добавить в избранное

Андрей Василец


ЧИСТАЯ СИЛА

Повесть


1.

Паники в городе еще не было, он жил привычной, спокойной жизнью, но слухи о каких-то странных событиях и явлениях уже ползли. Поговаривали, что из районного милицейского «обезъянника» невероятным, загадочным образом исчез задержанный. Двери, замки, стены, пол, потолок, решетки – все на месте, все целехонько, исчез только «пришелец». Так обозвали его милиционеры, ибо само появление этого человека было не менее загадочным, чем исчезновение. Выглядел он, со слов очевидцев, очень солидно, можно даже сказать – величественно. Высокий рост, гордая осанка, длинная седая борода, пронизывающий взгляд, низкий грудной бас, медленная речь, короткие, веские фразы. Пришел он сам, рассказал о своем прошлом, как без малого полвека назад, будучи председателем передового колхоза, чтобы избежать несправедливого суда и возможной расправы, решил уйти в тайгу и переждать смутное время великих преступлений власти против своего же народа. Он пытался что-то объяснить, говорил о каких-то своих чудесных, необыкновенных возможностях, способных радикально изменить жизнь всех людей на планете к лучшему, просил, даже требовал немедленно отправить его в Москву, в академию наук или прямо в Кремль, к самому главному…

Но милицию такими сказками не проймешь: сначала подняли на смех, потом посадили за решетку, пригрозили, что от правосудия даже через годы не укрыться, между собой поговаривали, мол, не вызвать ли психушку. Спасибо, что не били… Отчаявшись быть услышанным, «пришелец» обратился в «ушельца» - сам пришел, сам ушел. Минуя стены, решетки, замки и всю рать караульщиков. Исчез таинственно, без взлома и без следа, просочился, улетучился, пропал. Это последнее обстоятельство и стало причиной слухов и пересудов, милиционеры ведь тоже люди, не удержались, поделились своим удивлением с друзьями, родственниками, знакомыми – вот слухи и поползли. Подогрело их еще одно событие очень неординарного свойства: в местном универмаге некий чернявенький молодец ходил по магазину и раздавал людям кошельки, сумочки, деньги, объясняя при том, что он все это украл минутами назад, но теперь раскаивается, просит его извинить и обещает впредь никогда ничего подобного не делать. И опять же в торговом зале видели старца с длинной белой бородой…

Но паники, как я уже сказал, в городе еще не было. Она будет позже, когда загадочные события коснутся и меня, Сергея Бородина. В то время служил я в истребительной авиации в должности командира эскадрильи, а полк наш располагался неподалеку от города, в котором происходили упомянутые выше события. Слухи о них долетели и до нашего гарнизона, но я, скажу честно, не очень всему этому верил. Недосуг мне было забивать голову подобными небылицами, своих забот и хлопот по горло, летная работа совсем не оставляла свободного времени. А перед отпуском у меня тем более был натуральный цейтнот.

В тот незабываемый день мне пришлось пережить нечто ужасное. Полеты уже закончились, мы сидели и ждали автобус, который обычно отвозит летчиков с аэродрома в жилой поселок. Чтобы как-то отвлечься от терзавших меня невеселых мыслей, связанных с минувшим летным днем, я взял в руки газету и стал просматривать новости. Внимание привлекла маленькая заметка, в ней сообщалось, что милиция задержала в райцентре человека, который оказался бывшим председателем колхоза, много лет скрывавшимся где-то в глухой тайге. Из подробностей было только описание его внешности, больше похожей на человека из прошлого, чем на нашего современника. Понятно было сразу, это тот самый, из слухов. Выходит, похоже на правду, раз уж в газете пишут. Тогда тем более странно…

Подали автобус, я сел на заднее сидение. Газета отвлекла от раздумий о том, что произошло со мной сегодня в полете, но только совсем немного, такое трудно чем-либо вытеснить из памяти…

Офицеры заполнили автобус, заговорили.

- Мужики, а вы слышали, что у нашего полкового командира сегодня ночью жигуленка угнали? – Произнес летчик с первого ряда сидений.

- Да ну? Неделю не покатался! - Ответил другой.

- Дело ясное, опять Сайбель поработал!

- Это что – кличка?

- Нет, фамилия такая, под немца-выселенца косит, а в реальности - смесь чучмека с черевиком и ворюга-отморозок, совсем обнаглел, гад!

- Почему же его не арестуют, если всем все известно?

- Так у него начальник милиции в родственниках, фамилия Горбачев, а братва Коляном называет.

- Так в одну камеру их!

- Все не влезут, у этого тоже свои покровители…

- Вот, дожили! Нет, вы только посмотрите, что творится в нашей милиции! – Первый из говоривших потряс над головой газетой. – Человек проходит сквозь стену, прямо новоявленный Рихард Зорге!

- И тут наверняка никаких чудес, сами выпустили за бабки, а теперь перед всем миром комедию ломают. Мне еще дед рассказывал про этого председателя … Погоди-ка, сколько же ему сейчас, ведь дело было, кажется, где-то после войны…

Автобус тронулся, перепалка продолжалась, я слушал ее краем уха, мне было не до разговоров, мысли занимало совсем другое. Вдруг у меня в голове мелькнула смутная догадка: а не связано ли каким-либо образом это событие с моим приключением в воздухе? Логики не было никакой, только на уровне подсознания, интуиции можно было заподозрить между ними связь.

В тот день сначала все шло привычно, как говорят в авиации – согласно плановой таблице полетов. Это для всех, но только не для меня, потому что мне доверили взлетать первым. Летная смена всегда начинается вылетом на разведку погоды. Обычно такое ответственное задание командир полка планировал одному из своих заместителей или командиров эскадрилий, словом, открывать полеты доверяли самым опытным летчикам. У меня эта летная смена была последней перед отпуском. Хотя я был всего три дня в должности командира эскадрильи и только месяц назад стал летчиком первого класса, командир поручил именно мне лететь на разведку погоды. Наверное, для того, чтобы подчеркнуть мое новое положение в полковой летной иерархии, привлечь к этому событию внимание, а может, даже поощрить меня таким образом.

Помимо всего сказанного, для меня это был счастливый случай посмотреть сверху на тот район тайги, куда я собирался пойти на охоту во время отпуска. Полет на разведку позволял некоторые вольности в воздухе, например, выбор высоты, направления полета, а мне только это и нужно было, чтобы повнимательнее присмотреться к долине реки Белой, вверх по правому берегу которой нам со Степанычем, старым таежным охотником, предстояло идти пешком километров сорок в горы, где он приметил медвежью берлогу.

Конечно я воспользовался этим подарком судьбы сполна, постарался все разглядеть и запомнить в подробностях. После вылета я не без гордости, с трудом преодолевая волнение, подробно докладывал летному составу полка результаты полета на разведку погоды. Правда, не все…

Мне было от чего волноваться, но не только и даже не столько по причинам, указанным выше. Сначала полет проходил нормально, я бодро и четко докладывал по радио руководителю полетов о высотах и плотности облаков в районе полетов, о турбулентности воздушных потоков, о горизонтальной видимости на разных расстояниях от аэродрома. О своих наблюдениях за рельефом местности в долине реки я, конечно, не докладывал, но всматривался в него пристальнее, чем в облака. Разглядел даже ручьи, впадающие в реку, отвесные скалы по берегам, приметил две охотничьих избушки – одну у истока, другую в среднем течении. Местность выделялась большим темным пятном на общем фоне тайги, что выдавало кедровый лес.

Еще я заметил, что кедровая долина имела форму квадрата. По его углам возвышались сопки примерно одинаковой высоты, а в самом центре четырехугольника стоял серый каменный утес, мимо которого протекал ручей, впадающий в Белую с правого берега. Над утесом я сделал вираж, внимательно разглядывал его, пытаясь запомнить все до мелочей, чтобы потом лучше ориентироваться на местности, когда по ней придется идти пешком. Получив приказ замерять верхнюю кромку облаков в этом районе, я включил форсаж двигателя и, быстро набрав высоту, поднялся над облаками.

Самолет вел себя безупречно, но только до той поры, когда я доложил о завершении полетного задания и по команде руководителя полетов стал разворачиваться в сторону аэродрома. «Вас понял, курс на точку», - были мои последние слова, сказанные по радио. В следующее мгновение двигатель вдруг самопроизвольно сбросил обороты и очень скоро совсем затих, издав звук, похожий на вздох усталого человека. Все стрелки приборов скатились к нулевым отметкам, самолет накренился и стал падать…

Попытка доложить о случившемся на землю ни к чему не привела, радио не работало.

Отказало сразу все! Так не бывает, поэтому мое состояние было близким к шоковому. Но уже через мгновение я пришел в себя и стал оценивать обстановку. Запас высоты был достаточным, я попробовал рули – ручка управления самолетом не сдвинулась ни на миллиметр, заклинило намертво! Самолет падал, медленно кренясь на левое крыло.

Выбора не было, оставалось только катапультироваться. Я ждал, когда появится разрыв в облаках, чтобы визуально определить высоту и сориентироваться по направлению в сторону аэродрома, до которого было более сотни километров. «Окошко» появилось так неожиданно, словно вспыхнуло на сплошной белой облачной пелене. Мне даже показалось, что в этом месте возник и сразу погас некий световой столб, исходивший от земли, словно луч прожектора, только не узкий, а очень широкий, пространственный, и не яркий, а едва уловимый, будто воздух вдруг начал светиться. В тот же миг самолет прекратил крениться, выровнялся, даже перестал падать, а вполне нормально, словно двигатель по-прежнему работал в обычном режиме, со снижением вошел в образовавшийся в облаках разрыв. Самолет летел в привычном режиме, хотя ни один агрегат в нем не работал. Это обстоятельство вызвало у меня еще один шок. Прошло несколько секунд, показавшихся вечностью. Вдруг я услышал, что турбина двигателя стала набирать обороты, в следующее мгновение вздрогнули и встали на привычные места стрелки приборов, «ожила» ручка управления самолетом – будто и не было вовсе внезапного отказа «всего и вся»!

Первым порывом вернувшегося сознания было желание доложить о случившемся руководителю полетов, я даже нажал кнопку радио, но вместо доклада о происшествии сообщил о выходе из облаков, назвал высоту их нижней кромки, горизонтальную видимость. Отпустив кнопку, тряхнул головой, стал лихорадочно вспоминать все, что происходило несколько секунд назад. С ужасом представил, какой могла быть реакция руководителя полетов на мой доклад: он мог подумать, что я сошел с ума, что у меня не все в порядке с психикой или, по меньшей мере, галлюцинации, то бишь – что-то со здоровьем не ладно. Меня ожидало неминуемое отстранение от полетов, отправка в госпиталь на обследование, а дальнейшее представить себе совсем не трудно. Словом, это могло стоить мне всей летной карьеры. Двойственность положения угнетала. С одной стороны я обязан был доложить обо всем, что произошло, чтобы избежать возможного повторения ситуации у кого-нибудь другого, а с другой… Впрочем, про другую я уже сказал. Самое ужасное, что я и сам начал сомневаться, был ли этот всеобщий отказ на самом деле, и был ли полет омертвевшего самолета «в нормальном режиме»… Как это объяснить? Ну, инженерам я скажу, чтобы осмотрели все системы самолета самым тщательным образом, придумаю какой-нибудь показавшийся мне всплеск звука или «скок» стрелок отдельных приборов, специалисты все проверят и это снимет угрозу возможной технической неисправности в будущем. А дальше что? Для меня-то самого проблема останется, загадка не будет разгадана, мучительные раздумья не отступятся ни днем, ни ночью! Так, глядишь, и на самом деле свихнуться можно…

Однако, что же это все-таки было? Знал бы я тогда, какие еще испытания ждут меня впереди…

Заметка тоже не выходила из головы, пока собирал рюкзак, заводил мотоцикл. Даже в дороге перед глазами стоял заросший, изможденный, усталый беглец. Интересно, что заставило его уйти в тайгу и стать отшельником, какие такие прегрешения? Как он там выжил, ведь столько лет в одиночестве, в дикой тайге, и почему вышел… Но самым удивительным было – каким образом «снежный человек» внезапно исчез из закрытой камеры, замок на которой, как было написано в газете, оказался не тронутым, ключ дежурный никому не давал, камеру не открывал… А может, прав был тот летчик в автобусе, что сами милицейские чины его и выпустили?..


2.

Была вторая половина октября, на равнине и в долинах рек снега еще не было, но над Саянскими хребтами клубились серые снежные облака, вершины сопок уже надели белые шапки.

Отпуск летному составу положено проводить в санатории и отдыхать там не менее двадцати четырех суток. До начала действия путевки у меня оставалось почти три недели. Провести это время я запланировал в тайге со Степанычем, он обещал мне охоту на медведя. И вот гарнизон остался позади, мой мотоцикл уносил меня в лес, в горы, навстречу желанным событиям, связанным не только с охотой…

Николай Степанович Ляхов, или просто Степаныч, как все его называли, жил в деревне Ляхово, половина жителей которой имела такую же фамилию. Невысокого роста, крепкий, коренастый – этакий боровичок с роскошной черной с проседью бородой, из-за которой мы называли его стариком, хотя лет ему было всего немного за пятьдесят.

Любил он пословицы, всякие шутки-прибаутки в разговоре употреблять, при этом всегда ссылался на своего отца, будто слышал их от него. Он держал голубей, причем, почтовых, часто брал птицу в тайгу, если уходил надолго, чтоб связь была на всякий случай.

Жил Степаныч в добротном рубленом доме с женой Марией и младшей дочерью Валюшкой, так ее называли родители, так стали называть и мы. Две старших дочери уже были замужем и жили в городе, приезжали к родителям год от года все реже. Валюшка училась в восьмом классе, когда я увидел ее впервые, а к этой осени уже закончила школу. Можно сказать, что она на моих глазах превращалась из девочки-подростка в очаровательную девушку, но имя Валюшка по-прежнему подходило ей как нельзя лучше: душой она была добрая, сложена удивительно ладно, хотя ростом не высокая. Темно-каштановые волосы пострижены коротко, под мальчишку. Всегда приветлива, улыбчива, весела и радостна. А как она пела! Голос у нее был высокий, звонкий, чистый, прямо как у соловушки. И совсем не ломалась, когда ее просили спеть, откликалась на просьбу охотно, если, конечно, у самой настроение было песенное. А хмурой Валюшка бывала очень редко. Она даже ходила как-то по-особенному, будто порхала, столько в ней было энергии и задора. С ведрами к реке – бегом, с вилами к сеновалу – вприпрыжку, по деревне к магазину и обратно – вихрем. Был у Ляховых свой конь , звали его Карькой, так Валюшка на нем такую джигитовку показывала – взрослым парням было не угнаться. Особое внимание привлекали ее глаза: необыкновенно глубокие, оттененные густыми ресницами, они казались черными, но если присмотреться - темно-карие, бездонные и загадочные, их взгляд из-под тонких бровей проникал прямо в душу. А последнее время в них появился озорной блеск, будто чертики поселились: глянет – обожжет, и самому взгляд отвести от нее было все труднее…

Ей едва исполнилось семнадцать, а она уже стреляла из охотничьего ружья лучше многих наших офицеров, одна ходила на лыжах в тайгу, сама добывала косулю и разделывала ее, виртуозно управляла моторной лодкой, мечтала о мотоцикле и охоте на медведя. Секрет такого обстоятельства был прост: Степаныч мечтал о сыне, о наследнике, о напарнике в охотничьих делах, но когда родилась третья дочь, отчаялся, даже выпивать начал не в меру, однако вовремя спохватился и принялся воспитывать Валюшку на свой манер, чем вызвал было протест жены. Только противиться долго она не смогла, ибо очень скоро младшая дочь сама стала проявлять такое стремление во всем походить на отца, что уже никто ей в этом не мог помешать. Так и стала с виду тонкая и хрупкая крошка-девочка сорванцом и в то же время незаменимой помощницей отцу во всех его мужских делах по хозяйству.

От гарнизона вверх по Белой дорога шла по левому берегу, а у самой деревни Ляхово была паромная переправа: три больших лодки соединены общим настилом и закреплены на тросу, который натянут между берегами. Приводится в движение эта конструкция силой течения, нужно только перекидывать огромное рулевое весло, чтобы изменить направление. Закатил я мотоцикл на паром и стал с нетерпением всматриваться в дорогу, ведущую к деревне, до которой оставалось не больше километра пути. Поймал себя на мысли, что и происшествие в полете, и заметка в газете как-то сами собой отошли на второй план…

В доме оказалась одна тетя Маша.

- Здрасьте, теть Маш! А где все? – Скороговоркой выпалил я.

- Ой, Сережа! Здравствуй! Ты откуда взялся-то? Прямо напугал! Николай здесь, в подпол за огурцами послала. А Валюшка в городе, в институт поступила.

- И когда приедет? – Растерянно пробормотал я, изо всех сил стараясь скрыть нетерпение, с которым ждал ответа на свой вопрос, но, как видно, мне это не очень удалось.

- К выходным обещала. А ты чего так запыхался, будто кто гнался за тобой? – Тетя Маша пристально посмотрела мне в глаза.

- Так, это… На мотоцикле я, а на дороге песок, трудно… - Я почувствовал, что краска заливает лицо, и торопливо наклонился, стал развязывать шнурки на ботинках.

- Во, Серега приехал! - Из погреба показалась банка с огурцами, а за нею и голова Степаныча. - Привет, капитан! Неужто и впрямь, это самое, на медведя собрался? Значит, уговорил я тебя? Решился-таки? С приездом ты ладно угадал, попал в точку: я вчерась глухаря подстрелил, вона в чугунке варится, чуешь дух?

- Не припоздать бы нам, не то навалит снегу – намаемся в дороге, торить-то тропу некому, - говорил Степаныч, когда вечером шил мне ичиги – кожаную охотничью обувь с высокими голенищами, поскольку мою, магазинную, нашел непригодной для длительного похода по тайге.

Закончив работу, Степаныч приподнял ичиги за «голяшки», как говорят в здешних местах, повертел их, придирчиво оглядывая, и протянул мне.

- Меряй! Носить тебе их не сносить! – Сказал не без гордости.

Легкие, как носки, ичиги плотно облегали ноги, нисколько не стесняя движений. Подшитые камусом – шкурками, снятыми с ног сохатого – «тормозами», они исключали соскальзывание ноги назад при ходьбе по снегу и придавали поступи мягкость и бесшумность. Ичиги были так удобны, ногам в них было так приятно, что не хотелось их снимать, но Степаныч, тщательно осмотрев и ощупав, как они сидят на ногах, потребовал:

- Скидовай, скидовай! Тайменьим жиром еще пропитать надобно, чтоб не промокали.

«Интересно, а в какой институт она поступила?»

После известия о том, что Валюшки нет дома, все мои мысли сосредоточились на предстоящей охоте. Мне не терпелось поговорить подробнее о походе в тайгу, о секретах охоты на медведя, но я сдерживался, не решаясь заговорить первым, чтобы не выглядеть суетливым «охотничком», как называют в здешних деревнях приезжих, городских. Когда работа над ичигами была закончена, Степаныч заговорил сам.

-Так вот, я и говорю: когда шишку-то били, берлогу я заприметил. Лежалая. Должон бы и в эту зиму хозяин отыскаться, шибко уж место ладное, глухое, а главное – сухо там.

Мне показалось, что представился случай услышать от Степаныча какой-нибудь рассказ о встрече с медведем, и я спросил:

- Раньше, говорят, с рогатиной на него ходили? Вам не приходилось?

- Не-е,- к моему неудовольствию очень коротко ответил он. - Всех с выстрела брал. Такой уж мне фарт.

Опять вспомнилась газетная заметка, я рассказал о ней Степанычу. Он вдруг весь напрягся, резко повернулся ко мне, будто порываясь что-то сказать, но потом передумал, растерянно потоптался на месте, накинул на голову ондатровый треух, сунул ноги в валенки, торопливо направился к выходу, но у самого порога остановился, повернулся ко мне в пол-оборота и произнес, словно оправдываясь за свою торопливость:

- До ветру схожу, да баньку проверю, Мария уже звала. – Потом добавил, почему-то понизив голос: - Не факт, что он и впрямь скрывался или прятался. В наших краях не раз бывало, что люди пропадали. Правда, иные потом объявлялись через неделю, а то и через месяц, только, это самое, ничего о своей пропаже не ведали, входили в дом так, будто всего минуту назад из него вышли, не помнили, значит, где были, что видели, начисто память отшибало, будто гипноз какой на них нападал. Да ты у Марии поспрошай, она про эти чудеса с нечистой силой лучше знает. Тут перед войной еще, за год или два, сразу три самолета пропали, как в воду канули. Хотя, какая там вода – сопки кругом…

Степаныч вышел в сени. Мне показалось странным такое поведение, возможно, он что-то большее знает про эту историю, но по какой-то причине не хочет рассказать. Через минуту в избу вошла тетя Маша и прямо с порога заговорила так, словно слышала все, что до нее рассказывал Степаныч, видно, он ее посвятил.

- Кума наша в соседнем районе живет, аккурат за теми хребтами, где Николай орех добывал. Так у них там двое мужиков в машине ехали, остановились, значит, чтоб за кустики сходить, а как вернулись, глядь – а машины нет, домой пришли, а там все в слезах. Мы вас, говорят, четвертый день ищем, думали, медведь замял или еще какая напасть приключилась. А те ни сном, ни духом о своей пропаже, мы же, говорят, всего минутку в кустиках пробыли, дольше там и делать-то нечего… Ан, было, однако, что-то, ведь более трех дней лешак над ними куражился. Водится в наших краях нечистая сила, точно говорю, случай-то не один такой был…

По привычке я с трудом удержался от скептической улыбки, получается, что в тайге свой Бермудский треугольник объявился, но вспомнив свой случай в полете, сдержался, задумался.

3.

Утром особенно не торопились, старательно собрали рюкзаки, загрузив в них только самое необходимое. Даже мои патроны Степаныч пересмотрел и посоветовал сократить запас. Он взял с собою голубя, поместил его в небольшую клетку из лозы, пакетик с пшеном сунул себе за пазуху, под солдатский бушлат, который ему подарил наш командир полка, когда приезжал на охоту. От порога дома до берега реки всего шагов двадцать, ночью в тишине даже был слышен шепот водяных струй на перекате. Моторная лодка уже стояла у мостка, в ней сидел младший брат Степаныча Тимофей. Доставив нас к зимовью, он даже обедать с нами не стал, поспешил в обратный путь, чтоб успеть до наступления темноты вернуться домой.

Избушка была довольно просторной. На деревянном покоте шириной во всю стену могли разместиться человек пять-шесть. Спать в покот, значит, все одним рядком. К другой стене примыкал стол, сколоченный из двух широких грубых тесин. Печка, сложенная из речного камня, с ржавой трубой, согнутой коленом и выведенной в окно, выглядела довольно неуклюже и громоздко, занимала много места у третьей стены, при растопке дымила. Вместо плиты каменное сооружение было накрыто бесформенным листом толстого железа с круглой дырой посередине, закрытой видавшей виды сковородкой.

- А почему железную не поставить? – Спросил я.

- Эта тепло дольше держит, - ответил Степаныч и, усмехнувшись, добавил: – опять же, это самое, надежней - не сопрут.

У печки лежало несколько поленьев, нам хватило, чтобы вскипятить воду в котелке, согреться. Пожевали сала с черным хлебом и луком, попили чаю.

- До темна время еще есть, пойду-ка я сушину свалю, дровишек вон, это самое, совсем нет, ночь топить надо, да и запасец сделать, а то потом, по снегу, трудней будет, - сказал Степаныч, запихивая топор за пояс и выходя из зимовья. – А ты отдыхай пока, сил набирайся.

Я вспомнил про кедровую долину и серый утес, которые видел с воздуха, они должны быть выше по реке, в том направлении, куда нам предстояло идти. Что-то загадочное было в самом расположении кедровой долины. Эти утесы по углам и пятый в середине… Похоже на пятерку из домино. Случайность? Или в этом кроется какой-то затаенный смысл? Мне теперь во всем чудились загадки и тайны…

- Хочешь, я сейчас деликатес спроворю? - Спросил вдруг Степаныч, достал из рюкзака леску с крючками и быстро соорудил удочку, удилище он принес вместе с дровами. – А ты пойди-ка вон у той сосенки, что отдельно стоит, поищи того-сего, это самое, а чего найдешь – тащи сюда.

Я направился к указанному деревцу, даже не подозревая, что мне нужно искать, но спрашивать не стал, подыграв Степанычу в его загадочности, а тот спустился к реке, забросил удочку и пошел по течению вслед за поплавком. Не успев отойти от избушки и десяти шагов, я услышал за спиной всплеск, оглянувшись, увидел, что на удочке трепещется рыбина, сверкая чешуей в холодных лучах закатного солнца. Почему-то бегом помчался к сосенке, наверное, от возбуждения: хотелось поскорее вернуться к берегу. Под деревом нашел небольшой металлический ящик с крышкой, похожий на посылочный. Внутри была проволочная решетка, по бокам – ручки. Это же коптильня!

Пока я возвращался к зимовью, громкий всплеск пойманной рыбы еще дважды нарушал тишину, а через полчаса уже десятка два крупных хариусов лежали на большом камне у воды, выпотрошенные и вымытые. К тому времени я по команде Степаныча сбегал к большой ели, набрал в полиэтиленовый пакет шишек, высыпал их в коптильню и развел костер. Обкатав рыбу в соли, сложили ее на решетку и упрятали в чрево железного ящика, который поставили на огонь. Через минуту из него повалил ароматный дым от тлеющих еловых шишек, а еще через десять Степаныч снял коптильню с костра, двумя веточками с крючками-сучьями вынул решетку с запеченной рыбой и отнес в избушку, положил на застеленный газетой стол. Когда к хвойному запаху разогретой в тепле пихты прибавился запах рыбы горячего копчения, у меня потекли слюнки. Раскрытый по хребту хариус, в твердой соляной корочке, нежно-розового цвета, источающий струйки пара, похожие на дымок, усилил этот процесс неимоверно.

Запивая сказочный ужин чаем из чаги – березового гриба, я смотрел, как танцуют по стенам огненные блики от огня в печи, наслаждался запахами хвои, копченого хариуса, дыма, чая и еще чего-то особенного, таежного, что нельзя передать словами. Благодать наступила такая, что только ради нее стоило проделать весь предыдущий путь, а мысль о том, какие еще предстоят впечатления, будоражила душу, возбуждала фантазию.

- Степаныч, сдается мне, что вы что-то знаете про того снежного человека, - неожиданно для самого себя вспомнил я про газетную заметку.

- Какого еще?.. Ах, этого!.. - Он вдруг посерьезнел, приблизил свое лицо к моему, пристально посмотрел мне в глаза, словно пытаясь заглянуть в душу. – Как не знать, если нашенский он, здешний, значит. Не хотел говорить, запрет у нас негласный на эту тему, но тебе, пожалуй, можно, ты парень, это самое, смышленый и не трепло…

Мне было лестно услышать о себе такие слова, я едва сдержал довольную улыбку, можно было бы помолчать, наслаждаясь похвалой, но любопытство оказалось намного сильнее, а нетерпение просто сжигало изнутри.

- Так что же с ним приключилось, почему он в тайгу ушел? – Прервал я затянувшуюся паузу.

- Дело вроде простое, а секретарь райкома раздул его тогда до политической диверсии, - начал рассказ Степаныч. - Этот снежный человек, как ты говоришь, был председателем колхоза в соседнем районе, Антоном Петровичем его звали, сокращенно - Петровичем. Мужик был – что надо: башковитый, справедливый, хозяйственный, колхоз с коленей на небывалую высоту поднял. Только его методы работы кое-кому, это самое, не по душе пришлись. К примеру, мясо и молоко в наших местах всегда были делом убыточным, зимы длинные и холодные, кормов не хватает, а райком планом душит, аж кости у всех председателей колхозов трещат. Петрович придумал, как прибыль колхозу заработать, решил подрядиться в лесхозе делянки чистить да из дармового сырья черенки для лопат точить. Для этого станки купил, людей привез из другой области, нашел куда продукцию продать. Казна колхозная пухнуть стала, не знал, куда деньги девать, понастроил всего, людям зарплату высокую платить стал, зажили богато. Кинулись райкомовские – что за очаг капитализма, кто позволил? Приструнить пытались выговорами да угрозами, а он плевать на них хотел. Мне, говорит, важнее всего, чтоб люди хорошо жили. Но у власти другое мнение… Словом, из партии вытурили, с председателей скинули, судить стали за искривление политики партии и предательство идеалов коммунизма. Срок ему немалый корячился, тут он не выдержал, плюнул на все, хлопнул дверью и в тайгу подался. Искали, облавы устраивали, да только пустое это, чтоб нашу тайгу прочесать – всех китайцев не хватит. А если кто из местных, из своих, и нашел бы след, ни за что не выдал бы. Позже стали поговаривать, что обнаружил Петрович в тайге нечто особое, так его, это самое, еще пуще искать стали… Интересно, однако, как же его нашли, сам вышел или выманил кто? И куда, интересно знать, он опять подевался? Ладно, давай, спать, это самое, заболтались.

Степаныч зарылся в траву в одном конце покота, я – в другом. Он сразу захрапел, а я как ни старался думать о медведе, о долгом пути к берлоге, как ни силился представить себе схватку с ним, ничего из этого не вышло: перед глазами стоял Антон Петрович, строптивый председатель колхоза, пожелавший пойти к коммунизму своим путем, без указки сверху. Но и этот образ занимал мое сознание не очень долго, вскоре мыслями и думами опять завладела Валюшка. Обидно, что ее не оказалось дома. Странное дело, еще в последний приезд, весной, она была для меня прежней веселой и беззаботной девчушкой-хохотушкой, такой знакомой и привычной, и только в самый последний момент, уже перед отъездом, бут-то невзначай, когда никого не было рядом, взяла за руку и спросила, глядя прямо в глаза:

- А ты когда теперь приедешь? – И, не дожидаясь ответа, словно страшась, что кто-нибудь помешает, произнесла полушепотом, быстро и горячо: - тебя не было три месяца и двадцать семь дней, с Нового года… Не надо так долго, ладно?

Она покраснела, отскочила от меня и упорхнула за угол дома, а я стоял, словно пронзенный молнией, боясь пошевелить рукой, на которой еще ощущалось тепло ее руки, чтобы ненароком не уронить что-то очень хрупкое, нежное, дорогое. Мне вдруг со всей отчетливостью стал понятен таинственный доселе смысл и ее взглядов-иголочек, и моих ответных взглядов-волн, улавливающих ее горячие стрелы, исподволь обволакивающих ее точеную фигурку… Надо же, она даже дни разлуки сосчитала!

Уезжал подранком, всю дорогу, как в тумане, хорошо, что не сам за рулем. Много раз потом порывался съездить в Ляхово, но не мог решиться, боялся сделать или сказать что-нибудь не так, боялся неосторожным движением или вздохом повредить, разрушить возникшее в душе чистое хрустальное облачко. Не мальчик ведь уже, а как зацепило! Когда же месяца через три все-таки решился приехать, дома у Ляховых никого не оказалось: как видно, родители вместе с дочерью уехали в город, где Валюшка сдавала экзамены в институт. Потом были учения, полеты, дежурства, повседневная суета не оставляла свободного времени, стал ждать отпуска. И вот прошло полгода, как не виделись, помнит ли она ту последнюю встречу? Или то была шутка?.. Ну, нет, так не шутят!...

4.

Проснулся от холода. Печь прогорела, тьма в избушке кромешная. Как только я шелохнулся, сразу поднялся Степаныч. Похоже, он уже не спал, ждал моего пробуждения. Я включил фонарик, посмотрел на часы: до рассвета оставалось не больше часа.

- Самое время вставать, - сказал Степаныч. - Пока чайку сообразим, оно и посветлеет, все равно по темному нельзя с места двигаться.

Загасили огонь в печи, осмотрелись, подперли дверь увесистым поленом, вскинули на плечи рюкзаки и, захватив коптильню, чтобы снова спрятать от лихих людей в укромном месте, двинулись в путь.

Тропинка, которую Степаныч почему-то называл «большой тропой», была едва заметна в чаще леса, и мы уже в начале пути дважды теряли ее из виду, возвращались, чтобы восстановить направление, находили и шли дальше.

- Где не ходят ноги, не бывает дороги, - проговорил Степаныч себе в усы, будто сам с собой разговаривал.

В ичигах идти было легко, однако после пятого часа ходьбы корни деревьев, густо переплетавшие тропу, становились все толще, коряги и валежины попадались под ноги все чаще, рюкзак становился все тяжелее, а куртка все жарче, хотя молния на ней была уже давно расстегнута. Пот заливал глаза, солонил уголки губ, струйками стекал за воротник. Степаныч шел впереди, не оглядываясь, молча, все время в одном ритме, в его движениях не было и тени усталости. Мне вспомнился шутливый лозунг на плакате в туристическом лагере, в котором я был еще до поступления в летное училище: «Лучше передохнуть (с ударением на букву «у»), чем передохнуть! (С ударением на «о»)». Степаныч будто услышал мои мысли, резко остановился, сбросил рюкзак и коротко сказал:

- Передохнем маленько.

Украдкой смахнув с бровей капельки пота, я положил рюкзак у толстого кедра, сел рядом, прислонившись спиной к стволу дерева, и закрыл глаза: блаженство растеклось по всему телу, возникла мысль: «Как мало нужно человеку для счастья – всего только ощущать себя лучше, чем минуту назад… Так, сегодня среда, Валюшка приедет в субботу. Интересно, обернемся ли мы до субботы? А что, все возможно: сегодня дойдем до места, завтра стрельнем зверя, послезавтра обратно. Только бы приехала…».

Степаныч моментально «спроворил» костерок, зачерпнул котелком воды из невесть откуда оказавшегося рядом ручейка, вскипятил, заварил чай, налил мне в кружку, а сам стал осторожно, чтобы не обжечься, отхлебывать из котелка, потом сунул руку в рюкзак и протянул мне сухарик. Я достал шоколадку, переломил пополам, отдал ему половинку. Никогда еще чай с сухарем не казался мне таким вкусным.

- Ключик этот Валюшка, однако, обнаружила, - проговорил Степаныч, пряча котелок в рюкзак. - Аккурат в этом месте мы с нею привал делали, когда шишковать шли. Я сколько раньше ходил по большой тропе, все мимо проносился, а она голосок родничка услышала, песней его звонкой, это самое, заинтересовалась, я и решил, что теперь буду тут привалы делать: оно и по ходу в самый раз отдохнуть, и место памятное – дочкино, Валюшкино.

«Вот и название родилось – Валюшкин ключ», - подумал я, но вслух ничего не сказал, решил, что поднесу ей эту мысль при встрече, как подарочек. Господи, скорей бы уж она была, эта встреча! И чего бы нам не подождать до субботы – потом бы и пошли, ведь отпуск у меня. Ах, да! Надо до снегопада пройти тайгой к берлоге. А вдруг там что-нибудь непредвиденное случится, задержимся, а она опять уедет…

К сожалению, неприятность подкралась гораздо раньше. Не прошли мы и сотни шагов от Валюшкиного ключа, как тропу преградила каменная осыпь. Довольно крупные осколки скалы зловеще ощетинились острыми углами навстречу нам, словно не желая пропускать нас дальше по тропе. По крайней мере, мне так показалось.

- Надо обойти, - сказал Степаныч и, не сбавляя ходу, повернул вниз по склону.

- Ерунда, - сказал я, - полоска не широкая, перемахнем.

С этими словами я стал взбираться на скальные нагромождения, но с первого же камня нога соскользнула, я упал на левое колено, сильная боль пронзила всего меня до самых корней волос. Вскрикнув, я повалился на левый бок и еще раз ударился, теперь уже головой. Сознание замутилось, в ушах стоял такой звон, что можно было принять его за колокольный набат, потом все стихло. Очнулся от хлестких ударов по щекам – это Степаныч приводил меня в чувство. Я сразу попытался встать, но тут же со стоном упал снова. Нога болела неимоверно.

- Лешак ножку подставил, говорил же я – обходить надо, - беззлобно проворчал Степаныч, подкладывая мне под голову свой рюкзак.

«Вот и поохотились, - подумал я с досадой, – черт меня дернул влезать на эту осыпь, будь она не ладна…»

Степаныч стащил с моей левой ноги ичиг, осмотрел ушиб, заставил пошевелить ногой и сделал заключение бодрым голосом:

- Пустяки, кость цела, шибанулся только неслабо, однако, до свадьбы заживет! Нам, это самое, голубка надо выпускать, чтоб Тимоха коня седлал да к нам поспешал. Вертаться будем, вперед уже не резон идти.

Он написал записку, свернул ее в трубочку, обвязал ниткой, потом открыл клетку, стал вынимать из нее голубя. Оказавшись в руках, птица вдруг резко встрепенулась, вырвалась и улетела в небо без записки.

- Ах ты, старый растяпа, язви тебя в душу! – Сокрушенно ругнул себя Степаныч и сел прямо на землю, обхватив голову руками.

Несколько минут висела напряженная тишина. Я уже окончательно пришел в себя, но лежал молча, лихорадочно перебирая мысленно варианты выхода из положения. Первым заговорил Степаныч, вставая на ноги:

- Тимоха голубка без письма увидит – поймет, что случилось неладное, сразу кинется к нам, однако, коня взять не сообразит, на моторке к зимовью приплывет. Стало быть, это самое, мне надобно навстречу выходить, на берегу и встретимся. Посидишь пока один, я тебе костерок спроворю, дровишек запасу, лапника настелю, будешь, как на курорте, только лежать да чаек попивать, заскучать не успеешь.

Создавая для меня посильный уют, Степаныч даже срубил шесток в виде клюки, чтобы я мог на него опираться, если понадобится встать. Оставшись один, я повернулся спиной к огню, с другой стороны лежали два рюкзака и ружье, на расстоянии вытянутой руки – поленница дров. Таблетка анальгетика притупила боль, я расслабился, наплыли грезы, представил Валюшку…

5.

Будто идет она ко мне по тропе со стороны реки, увидела, перешла на бег. Стоя у костра, я с загадочным видом поднял вверх указательный палец и вместо приветствия театрально произнес фразу, которую готовил заранее:

- Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Постой и ты, краса-девица, тебя здесь ожидает волшебство! Ручей, который видишь ты, отныне и навеки твой!

- Как это – мой? – Немного растерянно спросила Валюшка, не сразу сообразив, что такое я говорю, да еще таким дурацким тоном.

- Я дарю тебе этот ручей, и будет он теперь называться Валюшкиным ключом! Прими, красавица, сей скромный дар! – Я опустился на колено и поцеловал Валюшке руку.

Она посмотрела на меня растерянно, несколько секунд молчала, не отнимая руку, потом рывком обняла за шею и, чмокнув в щеку, прошептала:

- Спасибо, Сереженька, это просто королевский подарок. Сейчас придумал?

- Нет, еще когда сюда шли, - уже без театральности смущенно ответил я, вставая на ноги.

- Тогда тем более спасибо, - она смотрела мне прямо в глаза, держа руки на моих плечах.

- Что ты, это же такой пустяк, я готов подарить тебе весь мир…

- С чего вдруг такая щедрость?

- С того, что я люблю тебя…

Эти слова сорвались с языка как-то вдруг, помимо моей воли, сами, словно их произнес вовсе не я, а кто-то другой, находившийся внутри меня… Сердце? Наверное! И был я этому очень рад, ибо сам мог на такое решиться не скоро…

- Правда? – растерянно прошептала она и обвила мою шею руками.

- Я готов повторить это тысячу раз, пока ты не поверишь!

- А я готова слушать и две, и три тысячи раз…

- Почему?

- Потому, что и я тебя люблю! Очень, очень…

- Правда?

- Десять тысяч повторений хватит, чтобы поверил?

Ее раскрасневшееся от ходьбы лицо было так близко, губы чуть приоткрыты, горячее дыхание обжигало мне душу. Удержаться от поцелуя было невозможно… Она вздрогнула и уперлась ладонями мне в грудь, сделав попытку отстраниться, но это длилось лишь мгновение, а в следующее она снова сомкнула руки у меня на шее, прижалась всем телом, ее губы ответили на поцелуй…

Не знаю, как долго мы так стояли, мое сердце было переполнено счастьем, сознание окутал туман, время остановилось, весь мир перестал существовать. И не было во всей вселенной человека, счастливее меня!

Боже, как ты творишь такое чудо?!

Разомкнув губы, мы медленно приходили в себя, не ослабляя объятий. Дрожь в теле не унять, мои колени готовы были подкоситься. Я прислонился плечом к большому кедру, открыл глаза и… ничего не увидел: перед глазами стояла сплошная белая пелена.

Сначала в голове промелькнула мысль, что это продолжается счастливое затмение, даже не хотелось его прогонять, но очень скоро я понял, что нас окутал необыкновенно плотный туман, его и впрямь можно было сравнить с молоком. Более того, он не был туманом в привычном понимании этого слова, как воздух, потерявший прозрачность, а казался единым целым, живым организмом. Он был осязаем, он не окутывал, а обнимал и охватывал! Даже между нашими лицами возник ощутимый барьер, некое материальное препятствие, трудно согласуемое с понятием «туман». Когда-то я читал или слышал что-то о «живых туманах», кажется, это была телепередача с участием «очевидцев» паранормальных явлений - всяких привидений и НЛО. Но я же никогда не верил в эти чудеса, мне-то зачем эта мистика!? Или это галлюцинации? История с «отказом» в полете продолжается? От избытка чувств и эмоций крыша поехала? Тряхнул головой, ущипнул себя за ухо – не проходит. Еще хуже – очень явственно почувствовал, что земля в самом прямом смысле уходит из-под ног, мы оторвались от нее и повисли в воздухе, вернее, в тумане, который буквально спеленал нас и куда-то уносил. Я инстинктивно прижал к себе Валюшку и отчаянно крутил головой, стараясь сбросить наваждение и пытаясь понять, что же, наконец, с нами происходит. «Полет» длился несколько секунд, а может, целую вечность. Под ногами появилась твердь, это вернуло ощущение реальности. Широко открытые полные изумления глаза Валюшки говорили о том, что я не сошел с ума или, по крайней мере, в этом не одинок.

Судорожно прижимая к себе Валюшку, боясь потерять ее, я до боли напрягал глаза, пытаясь проникнуть взглядом за пределы туманной пелены. Скоро это мне удалось, поскольку «туман» исчез так же внезапно, как и появился. То, что я увидел в следующее мгновение, способно лишить рассудка самого искушенного мага или колдуна, профессора психологии и даже само приведение, если оно все-таки существует где-нибудь, кроме как в голове фантаста или шарлатана. Мы стояли в каком-то огромном ярком световом пространстве, язык не поворачивается назвать это помещением. Под ногами был твердый пол, похожий на каменный, только ни стен, ни потолка не было видно, а свет исходил отовсюду, в том числе и от пола, и свечение это казалось таким же явным, материальным, каким был доставивший нас в эту «пещеру» «туман». Все окружающее пространство было наполнено светом, как сосуд водой, и световая масса была не совсем однородной, где-то высоко над нашими головами, как мне представлялось, в центре пространства, находилось световое ядро, напоминающее шар. Возможно, это был источник света, а может, некий сгусток отраженных от стен световых лучей… Впрочем, стен ведь тоже не было! В голове все настойчивей билась мысль о том, что я схожу с ума или уже сошел, поскольку происходившее не находило объяснения в рамках обычного человеческого представления о реальном мире. Украдкой посмотрел на Валюшку и понял, что с признанием собственного сумасшествия придется повременить, в ее глазах отражалось такое же состояние, каким пугал себя я сам, но, как известно, коллективно с ума не сходят. «Так, уже лучше, только что из этого? Наваждение не исчезает, тайга с едва заметной «большой тропой» не возвращается…

- Не волнуйся, все вернется, никуда не денется, - откуда-то из-за спины донесся почти нормальный человеческий голос, правда, немного с хрипотцой и звучащий медленно, даже напевно.

Мы оба вздрогнули и резко обернулись, Валюшка от испуга даже вскрикнула. Перед нами стоял человек неопределенного возраста, одетый очень просто и даже старомодно, с большой совершенно белой бородой. «Кто это? Он прочитал мои мысли! Откуда он знает про тропу? Чудеса продолжаются, прямо в сказку попали», - невольно подумал я и крепче прижал к себе Валюшку, опасаясь больше за нее, чем за себя, ибо теперь я точно знал, что она мне была дороже жизни.

- Это гораздо больше, чем сказка, с этой реальностью никакая сказка не сравнится. А меня вы не бойтесь, я не причиню вам вреда, - медленно проговорил незнакомец, улыбнулся одними глазами и гостеприимно раскинул руки, приглашая. - Добро пожаловать в царство вечности… Нет, нет, вы не в преисподней, там, говорят, царство тьмы, а тут у меня царство света, и время здесь действительно течет совсем не так, как в том мире, откуда вы пришли, вернее, откуда я пригласил вас к себе, да и сам я оттуда же, только давно... Зовите меня Антоном Петровичем, да, да, Сережа, не удивляйся, это обо мне Степаныч рассказывал, и в газетке тоже про меня написано. А удивлений тебе предстоит еще очень, очень много, поэтому запасайся терпением и призови силу духа, нелегко все это охватить человеческим разумом, я тоже думал, что схожу с ума, но Шар мне помог… - Антон Петрович поднял глаза туда, где было больше всего света. – Поможет и вам, да и я по мере возможности постараюсь… Но это потом, а сейчас, как говорится, пора подкрепиться, баснями соловья не кормят, прошу к моему шалашу. Первое время, пока будете привыкать, здесь для вас все будет так, или почти так, как было там, дома, потом сами себе уют создавать будете…

- А вы что, надолго нас сюда… пригласили, - я не сразу подобрал нужное слово, потом вспомнил, что так выразился сам Антон Петрович.

- Вот именно, пригласил, хотя и помимо вашей воли, - извиняющимся тоном подтвердил радушный хозяин. – Но прошу еще раз, наберитесь терпения и не волнуйтесь, понимание придет не сразу, пока вы будете обедать, я постараюсь как можно короче, проще и яснее посвятить вас в суть происходящего. Присаживайтесь, меню я старался составить по вашему вкусу, очень хотелось угодить, - он указал рукой на стол, который словно по мановению волшебной палочки появился прямо тут же, рядом с нами.

- Но откуда вы знаете… - Я не успел закончить фразу, как Петрович начал на нее отвечать.

- Привыкайте к тому, что я знаю о вас все и даже гораздо больше, чем вы сами знаете о себе, так уж получилось, извините. Приятного аппетита и слушайте внимательно!

На столе было такое разнообразие изысканных блюд, что я даже не рискну их перечислять, чтобы не изойти слюной. Да и нет у меня уверенности, что мои кулинарные пристрастия понравятся всем, скажу только, что там было даже то, чего я никогда не пробовал, но видел где-нибудь в кино или по телевизору на каких-либо приемах или торжествах. Это немного сняло напряжение, отвлекло от шока, вызванного свалившимся на нас событием. Рассказ же Антона Петровича потряс меня еще больше, чем все то, что там происходило до его появления. Говорил он тихо, но взволнованно, иногда сбивчиво, стараясь все изложить как можно более доходчиво, только это не всегда удавалось, когда он сильно увлекался и, похоже, забывал, что перед ним люди фактически из другого мира. Впрочем, в этом царстве света все перепуталось, и какой из миров можно считать «этим», а какой «другим», определить было нелегко. Петрович говорил, обращаясь только ко мне, будто Валюшки рядом со мною вовсе не было, но она и в самом деле была настолько потрясена всем происходящим и так растерянна, что ее присутствие можно было считать условным, а участие в происходящем - относительным. До той секунды, когда я посадил ее на стул, она не проронила ни слова и не могла унять нервную дрожь, а потом, когда принялась есть, успокоилась и ни разу не подняла на хозяина глаза. Позже я узнал, что она ничего не слышала и не помнила, так захотел и так сделал Петрович, начиная свой рассказ, который, как для меня тоже стало ясно потом, был предназначен только для меня.

- Степаныч тебе правду сказал, что я ушел в тайгу из протеста, от несправедливости и глупости, царивших в обществе и во власти. У меня не было сил и возможности для того, чтобы изменить тот мир радикально, хотя я пытался сделать это, пусть только вокруг себя, я попросту был в отчаянии. Гонения начались не собственно на меня, а на тот образ жизни, который я попробовал построить в своем колхозе. Когда стало ясно, что мне не удержаться, что меня сомнут и уничтожат, я вдруг понял, что этого нельзя допустить, иначе у людей, последовавших за мной, угаснет вера в справедливость и возможность изменить жизнь к лучшему. Мне пришла мысль просто исчезнуть и таким образом лишить своих врагов торжества победы и удовольствия от расправы над тем, кто стал для них неугодным, кто осмелился думать и поступать иначе, чем предписывалось. Я уже тогда понимал, что могу стать своеобразным символом, тайной надеждой, примером для подражания, если хочешь…- Антон Павлович медленно ходил вокруг стола, иногда останавливаясь и меняя направление на противоположное. - В глубине души я лелеял надежду, что рано или поздно все изменится к лучшему, в общественном сознании непременно должна накопиться некая критическая масса протеста, которая взбунтуется и очистит душу народа от налипшей на нее коросты, откроет настежь окна и впустит поток свежего воздуха в покрывшийся плесенью дом. И тогда люди вспомнят обо мне и в полной мере оценят мою правоту, это поможет им быстрее найти свое место в новом мироустройстве. Эта вера помогала мне выживать, хранила от уныния и отчаяния, я надеялся вернуться к людям. Избушку я себе построил на вершине того утеса, который ты раньше видел с самолета, а сегодня с вершины углового холма. Там есть небольшая ложбинка, она-то и скрывала мое убежище от постороннего взгляда. А забраться на утес совсем непросто, я случайно обнаружил путь к вершине. Может, и тогда мне помог Шар…

- А что это за шар такой? – Не выдержал я, перебил рассказ Петровича, вытирая губы салфеткой после поглощения десерта.

- Не торопись, всему свое время, сейчас и про Шар расскажу, больно ты прыток, я на это потратил десятилетия, а ты хочешь постичь все и сразу, - Антон Петрович снова сменил направление своих шагов, сделал довольно продолжительную паузу, словно собираясь с мыслями, подбирая слова. - Ты, Сережа, человек пытливый, любознательный, это я давно заметил, это мне и Шар подсказывал, когда именно тебя выбирал… Так вот, многих и давно мучает мысль о том, как устроен окружающий мир. Откуда взялись на планете Земля люди? Кто установил и регулирует весь уклад жизни на Земле? Почему, к примеру, заяц ест траву, волк ест зайца, а не ест сразу траву, минуя стадию зайца? Или почему яблоки не могут расти из цветов ромашки? Почему не бывает «смешанных браков» между быком и лошадью? Почему и зачем бывают зима и лето, непрерывное лето было бы гораздо логичнее для жизни… Этих «почему» и «зачем» не сосчитать и не перечислить, но самые главные вопросы – откуда все взялось, кто и как регулирует весь уклад жизни, все процессы и события в этом мире? Где находится этот самый центр управления жизнью, если можно так выразиться? У кого в руках или в голове рычаги и кнопки этого управления? Ты в этих исканиях и размышлениях не одинок, многим эти мысли не дают покоя. Но не всеми движет простая любознательность, естественное стремление понять, осмыслить происходящее, чтобы потом усовершенствовать, улучшить окружающий мир, в полной мере использовать на благо людям его потрясающие возможности. Ты знаешь, что несправедливость и нелепость многих явлений и событий очевидны и вопиющи. Так, например, насильственная смерть людей, убийство детей, порабощение и угнетение человека человеком, разрушительные войны и многое другое, к чему люди уже привыкли и с чем смирились, что исповедуют и проповедуют. Природные катаклизмы уносят сотни тысяч, миллионы жизней, так почему этот центр управления, как мы его назвали, не может или не хочет предотвратить разрушения и смерть? Ведь это было бы так логично – зачем создавать нечто, чтобы потом его уничтожить или позволить уничтожить? Многие люди верят в Бога, как создателя всего сущего, ждут от него помощи и спасения от всех бед и напастей. Но и самые истовые почитатели Его погибают сами, теряют своих детей из-за нелепых и несправедливых случайностей или по вине злодеев, то есть, надежды и чаяния людей не оправдываются, никакие обещания проповедников не срабатывают. Более того, к одному Богу обращаются и сами злодеи, и жертвы их злодейства, они даже могут стоять рядом в одной церкви и просить каждый о своем, но земля не проваливается под злодеем, молния его не поражает, а будущую жертву злодейства не уносят в безопасное место ангелы-спасители…

- И даже воруют у церкви, храмы разрушают… - Не удержался я, вставил слово.

- Не перебивай, я скоро до сути доберусь, потерпи, совсем немного осталось, - Антон Петрович остановился, пригладил пальцами бороду, минуту помолчал, потом продолжил движение и свой рассказ. – Так вот, многие люди задумывались над тем, как подобраться к этим самым рычагам и кнопкам управления миром. Чаще всего это были властители народов, диктаторы и завоеватели, но их целью было только увеличение собственной власти, они хотели приобрести возможность больше грабить и убивать, захватывать и порабощать. Гитлер искал некую Шамбалу не для того, чтобы утешить обиженных и помочь всем страждущим. Он стремился к неограниченной власти над всеми людьми планеты. Были и другие, но я хотел вовсе не о них… Кстати, почему-то поиски велись на Тибете, была некая предубежденность, что это хранится именно там, кто-то искусственно создавал в умах людей это заблуждение, может, сам Шар… Саяны ничуть не хуже, да и Россия, как страна пребывания для такого дела, подходит, на мой взгляд, гораздо лучше, в ней много таких качеств, каких нет у других мест… Да, так вот, когда я жил в избушке на вершине утеса, эти мысли часто одолевали меня ночами, а однажды, когда я размышлял о нелепости войн между народами, кстати, на фронте погиб мой отец, а меня самого ранило под Ржевом… Размышлял я, значит, о войне, а в душе у меня было столько гнева, что мне показалось, будто разразившаяся в ту ночь над тайгой гроза стала результатом моего возмущения. Молнии сверкали во все небо, некоторые ударяли в утес, в какой-то миг мне даже захотелось собрать их в пучок и хранить при себе как оружие, чтобы в случае необходимости иметь возможность, подобно Зевсу, поражать ими всякое зло, если оно возникнет на моем пути, чтобы защитить, отстоять справедливость, наказать, уничтожить агрессора или разбойника… Когда гроза утихла, небо успокоилось, усмирил и я свой гнев, мне потом даже стало стыдно за свои мысли, ведь в них я фактически сам становился частью войны, поскольку мечтал иметь в руках смертоносное оружие, а значит, убивать, нести смерть. Вот и подумалось мне тогда, что гораздо лучше было бы владеть таким средством, которое могло бы предотвращать всякие войны, катастрофы, злодейства, останавливать безумие, укрощать гнев и обращать энергию безумства в энергию любви и созидания. Это же так очевидно: нужно найти некое средство, которое поможет излечить людей от таких пороков, как ненависть, зависть, жадность, властолюбие, корысть, предательство, подозрительность и недоверие, словом, от всякой скверны в человеческом сознании. И тогда сами собой исчезнут конфликты, тогда все поймут, что воевать не нужно, убивать и воровать – безнравственно, что гораздо лучше, интереснее, даже рациональнее и продуктивнее жить в мире и любви, одной большой человеческой семьей, ведь планета наша так мала и так ранима… Тут и появился тот самый туман, который доставил меня, как и вас сегодня, в обитель Шара…

Мы закончили обед, Антон Петрович остановился, прервал свой рассказ, обратился к нам, поглаживая бороду ладонями:

- Вижу, что вы устали, утомлены дорогой, событиями и моей информацией. Ничего, это поправимо, главное – чувствуйте себя свободно, как дома, настройтесь на понимание и осмысление моих слов, тогда мы быстрее доберемся до принятия тобою решения…

- Что я должен решить? – Опять я не выдержал, перебил Петровича.

- Нечто невероятно важное, но сейчас еще рано это обсуждать, вы не достаточно осведомлены, потерпите, а я продолжу свой рассказ. Чтобы непривычная обстановка не мешала вашему восприятию моих слов, давайте создадим домашний уют, войдем в эту дверь.

Обеденный стол исчез, а на его месте возникла дверь. Петрович сделал шаг в ее сторону, и она сама отворилась. Мы увидели комнату, в которой стоял журнальный столик и три кресла вокруг него, у одной стены располагался большой шкаф с книгами, на других висели картины, словом, перед нами был обычный рабочий кабинет делового человека. Петрович пригласил нас сесть в кресла, сам остался стоять. На столике появились стаканы с водой. Валюшка как-то непривычно плавно, словно в замедленном кино, опустилась в кресло, откинулась на спинку и закрыла глаза.

- Прости, Сережа, но ей лучше поспать, ее психика уже получила чрезмерную нагрузку, к тому же все происходящее адресовано только тебе, и решение принимать тоже будешь ты. У летчиков хорошая память, быстрая реакция, устойчивая к разного рода стрессам психика и много других достоинств, которыми редко обладают другие люди… Не перебивай, пожалуйста, наберись терпения, всему свое время. Я продолжу. В отличие от тебя, я попал «в гости» к Шару совершенно не подготовленным, как кур во щи. Ты-то получал от меня некоторые намеки, припоминаешь? Отказ всех систем самолета, газета, рассказы Степаныча и его жены… А «Валюшкин ключ» - это ты хорошо придумал, молодец. Но и тут все не так просто, ручей этот вместе с рекой, куда он впадает, служит для связи Шара с внешним миром, вроде антенны, что ли. Скажем так, чтобы не забивать тебе голову всякими сложными техническими подробностями. И кедровая тайга играет свою роль, здесь самые большие по площади заросли чистого кедра, без примеси других деревьев, а кедр обладает особыми свойствами помимо того, что он главный кормилец всего живого в тайге… Так вот, оказавшись здесь, я тоже решил, что схожу с ума, но Шар читал мои мысли и упреждал ошибочные действия и поступки, только что не говорил со мной, тебе и в этом проще. Мне иногда даже хотелось умереть, таким ужасным казалось заточение, однако не затем он меня сюда «пригласил», чтобы я тут испустил дух, нужен был ему человек, он меня не первого выбирал, это я позже узнал. Теперь напряги мозг и сосредоточься, тебе предстоит услышать самое главное. Чтобы прийти к этому выводу, мне понадобились десятилетия, а ты становишься обладателем величайшей тайны на планете Земля всего через три дня после появления в Обители Шара.

«Как три дня?! – пронеслось у меня в мозгу. – Получаса ведь не прошло…»

- Я уже говорил, что тут время течет иначе, чем там, на земле. Представь себе, что именно здесь находится тот самый таинственный компьютер, в котором, как ты правильно предполагал, запрограммировано буквально все, что есть на земле, который управляет всеми процессами, происходящими на планете, в природе и в обществе. От травинок и зайцев до слонов и акул, от микроорганизмов до президентов, от капелек дождя до океанов, от пословиц и анекдотов до «Войны и мира». Шар – это не техническое устройство. Как бы это проще выразить?.. Это некая интеллектуальная субстанция, а еще проще – такой своеобразный преобразователь энергии, который регулирует ее состояние и концентрацию, распределение и перераспределение, переход из одного вида в другой, перемещение и назначение… Шар – он почти живой, а становится дееспособным во всю свою колоссальную мощь лишь в присутствии человеческого мозга, с которым он каким-то непостижимым образом объединяется в одно целое. Но ему нужен человек с чистыми помыслами, ибо иных он отторгает…

Мне стало страшно. В который раз захотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться, что происходящее не сон, что меня не разыгрывает этот Петрович или кто-нибудь другой, но делать этого не стал, ибо аргументов в пользу яви было более, чем достаточно. Пугала сама тайна, ее необъятная огромность, непостижимое величие, а еще больше – моя причастность к ней, понимание того, что обладатель такой информации может сам оказаться ее заложником, как говорится в криминальных романах, «он слишком много знал»… Гуманно поступил Петрович, не позволив Валюшке услышать все это. Но теперь получается, что мне отсюда назад, на землю, дороги нет… Вот тебе и нечистая сила…

- Глупости! – Прервал мои лихорадочные размышления Антон Петрович. – Совсем наоборот, я бы сказал, чище не бывает. Ты уже должен был понять, что мне ничего не стоит убрать из твоей памяти все, что я сочту в ней лишним. И я сделаю это, если ты не оправдаешь моих… наших надежд…

- А сейчас со мною говорите вы или… - Я не решился произнести слово «Шар», теперь я воспринимал его именно так, с большой буквы, как имя собственное.

- Перед тобою человек, в данной ситуации я доминирую, но он принимает участие во всем, что здесь происходит, как, впрочем, и во всех событиях на планете.

- Но почему именно я?

- На тебя указал Шар, я только наблюдал, изучал, направлял…

- Выходит, я вроде подопытного кролика?..

- Не кощунствуй, ты не кролик, ты – избранный! Утешь себя тем, что таковым был сам Иисус Христос!

- Он был здесь?!

- Мои познания еще не так глубоки, чтобы утверждать, но и отрицать это я не смею. По моему разумению, он мог быть где угодно, его мозгу Шар был доступен из любой точки планеты…

- Выходит, теперь вместо Него - вы?.. - Я чуть не задохнулся от волнения, осмелившись произнести такое.

- И да, и нет, - просто ответил Петрович, усмехнувшись. – Мой мозг слаб для полного контакта с Шаром, он заметил меня во время грозы, когда и в природе, и у меня в мозгу был энергетический всплеск. Но реально мои душевные силы уже были изрядно истощены, изъедены обидой и гневом, а душа должна быть чистой… Мне нужна замена, Шар выбрал тебя, я его выбор одобрил. Твои мысли в течение всего периода наблюдений за тобой, а особенно там, у Валюшкиного ключа, были чисты, а энергия души могла сдвинуть с места горы, вот Шар и послал за тобой, посчитал тебя достойным, а я не стал ему возражать и препятствовать, хотя такой возможностью обладаю…

- А спросить у меня, хочу ли я всего этого, вы не сочли нужным? – Вместо умиления от лестных слов довольно сердито произнес я, впервые посмотрев Антону Петровичу прямо в глаза. Его встречный взгляд поразил меня так сильно, что я даже забыл суть своего вопроса: в его глазах были выражены человеческая тоска и такая душевная усталость, что мне стало очень жалко этого доброго, всемогущего, но несчастного, отягченного этим невероятным грузом ответственности человека.

- Для того, чтобы я мог тебя об этом спросить, ты должен был знать существо вопроса, иначе как бы ты ответил, не зная, о чем тебя спрашивают? Для того ты и находишься здесь, чтобы осмыслить этот вопрос и дать на него осознанный ответ. Вспомни, я уже говорил о том, что тебе необходимо будет принять решение. Разве не так? Но ты и сейчас еще не готов, нужно набраться терпения и узнать больше, ты еще не знаешь почти ничего ни о возможностях твоего будущего положения, ни об опасностях, которые скоро могут встретиться тебе на этом пути. А меня жалеть не нужно, я сам выбрал судьбу, меня даже никто не спрашивал, я всегда мог и сейчас могу уйти отсюда, стоит мне только пожелать этого… Но я не хочу, вернее, не могу, пока не буду знать твоего ответа. Знай, что тут нельзя находиться по принуждению, в этом случае твой мозг будет бессильным… Шар всего лишь инструмент, пусть совершенный, пусть уникальный, пусть интеллектуальный, но инструмент, компьютер, если тебе это слово ближе. Вспомни библейские чудеса, которые являл миру Христос, ведь ни тогда, ни потом, ни сейчас никто ни разу над этим не задумался и не задался вопросом – КАК он все это сотворил, при помощи какого инструмента, откуда взялись рыба и хлеб? Я тоже прежде не заострял на этом внимания, а теперь Шар открыл мне много нового. К примеру, сегодня я знаю, что наша цивилизация не первая на планете Земля и не последняя. Про Атлантиду говорили давно, но как-то не совсем серьезно, на уровне выдумок и фантазий, хотя ее еще Платон достаточно подробно описал. А она была! Люди тогда селились вдоль морского побережья, конец ледникового периода закончился подъемом уровня мирового океана на сто тридцать метров, тем самым практически все места обитания человека ушли под воду, и цивилизация погибла. Ее сменила новая, ей пришлось развиваться практически с нуля, однако это была уже цикличность малого круга, назовем так эту смену цивилизаций, она была человеческой, то есть, люди сменили людей. В более глубоких временных рамках были и другие циклы, когда речь идет не о цивилизациях, а о самой жизни, такой цикл начинается с простых микроорганизмов и заканчивается человечеством. Я сказал «заканчивается», это значит, что человечество погибает в итоге собственного развития, если теряет контроль над техническим прогрессом, если выпускает джина из бутылки. Таким джином, например, может оказаться появление нового вида оружия или накопление критической массы старого, запредельные властные амбиции отдельных людей, обладающих этим оружием, или даже просто неосторожное обращение с ним. Нельзя курить, сидя на пороховой бочке, но люди делают это! Хиросима и Чернобыль, Челябинск и Фукусима яркие тому доказательства. Последнее время технический прогресс развивается невероятно быстро, обществу все труднее следовать за ним в смысле своей организованности и возможности контролировать происходящее на земле. Присмотреться к человечеству внимательно – нельзя не заметить одну удивительную странность, если не сказать глупость, а еще точнее – абсолютное безумие. С одной стороны, в разных декларируемых программах, оно вроде стремится совершенствовать окружающий мир, заботясь о прогрессе, развитии науки и экономики, культуры и духовности. С другой же, в реальной жизни, человек уничтожает все вокруг себя: животных, растения, горы, реки, озера – всю свою среду обитания. Но самое удивительное безумие – истребление себе подобных, своих сородичей! Одни люди в гигантских масштабах уничтожают других – войнами, голодом, рабством, угнетением… Это нужно остановить в первую очередь! С точки зрения эволюции – человек на планете Земля представляет собой величайшее из чудес: в нем воплощено максимум того, что смогла достичь природа в процессе развития живых организмов. Однако поведение этого «совершенства» ни в обществе, ни в среде обитания абсолютно не поддается никакому объяснению ни с точки зрения разума, ни с точки зрения логики. Более того – оно вообще не имеет ничего общего ни с разумом, ни с логикой, ибо ничем другим нельзя объяснить самоуничтожение, кроме как сумасшествием! А говорят, что с ума люди не сходят коллективно… Массовые убийства одних людей другими в форме войн и репрессий – худшее из безумств. Этому нет иного объяснения и не может быть никакого оправдания. Человечество истребит себя само, если не образумится и не прекратит тратить гигантские жизненные ресурсы на создание все новых и новых видов оружия – безумного средства самоистребления! Ведь совсем не исключено, что на этом пути, в этом варианте «прогресса» очень скоро может быть создано такое оружие, которое одним нажатием кнопки сможет уничтожить все живое на планете, а то и самое планету! Отдельные личности, обладающие огромной властью, способны скрывать от народов самые опасные для человека открытия и изобретения, новые виды оружия создаются и производятся в обстановке строгой секретности, а доступ к его военному использованию имеют только властители, народы могут об этом даже не подозревать, а это чревато самыми страшными последствиями. Угроза может быть и гораздо прозаичнее, например, бытовые и прочие промышленные отходы, в которых способна развиться смертоносная популяция каких-либо микроорганизмов. Или та же саранча, если люди упустят контроль над ее размножением. Приобретает все больший размах воровство. Казалось бы – с развитием цивилизации, культуры человек должен становиться добрее, честнее, благороднее, но на деле получается все наоборот: все больше воруют те, кто должен с этим злом бороться! Доперестраивались до того, что всю Россию отдали на разграбление! Я тут на днях провел эксперимент в одном магазине, заставил вора вернуть украденное и извиниться перед обиженными им людьми. Самое удивительное, что вместо возмущения и порицания почти все говорили вору «спасибо»! Нет в народе гнева против воров. Как это изменить? Очень просто: нужно создать в обществе отношение нетерпимости, презрения к ворам, публично осуждать и принародно наказывать, как в старину. Но власть сама заворовалась так, что не желает с этим злом эффективно бороться, отделывается лозунгами и декларациями, создавая видимость борьбы с коррупцией, чтобы самим чиновникам было легче воровать. Парадокс, но факт! Это еще один феномен периода строительства коммунизма, когда украсть и не попасться считалось доблестью, или пристроиться на такое место, где ничего не делаешь, а получка идет… Кстати, слово «зарплата» заменили словом «получка», то есть, не зарабатывали, а получали подачку от власти в порядке распределения…

- Между прочим, у меня на этот счет была своя сумасшедшая идея, - не выдержал я, снова перебил Петровича…

- Это ты о борьбе с воровством методом «подвешивания» воришек на несколько метров над землей до полного раскаяния? – Теперь он перебил меня своим проникновением в мои мысли.

- Да, конечно. А чем он плох? Повисит ворюга денек-другой без еды и без санузла, небось, задумается! И чем больше украл, тем выше висеть будет…

- А ты шутник! Представляешь, сколько высоких чиновников в космосе будет болтаться?

- Пусть болтаются, зато другим не повадно будет. И на метровых высотах тоже будет очень показательное представление, глядя на таких «висяков», многие засомневаются, стоит ли воровать…

- Ладно, у тебя еще будет возможность об этом подумать, сейчас не стоит тратить дорогое время, я продолжу. Ты про генную модификацию организмов слышал? Тут возможны как полное вырождение всего живого, так и гибель от перенаселенности или уничтожения одних видов живых существ другими. Крысы, к примеру, могут стать размерами с мамонта, а человек – с божью коровку. Словом, последствия вмешательства в гены непредсказуемы, вернее, они известны только Шару!.. Открою тебе, что для нового старта большого цикла на нашей планете уже создан задел, некий семенной фонд, если оперировать привычными земными понятиями, который находится на южном полюсе под четырехкилометровой толщей антарктических льдов. Теплое озеро площадью в несколько тысяч квадратных километров с соленостью воды в десять раз большей, чем в мировом океане, населено микроорганизмами, которые нигде на земле больше не встречаются. К сожалению, я сам до конца еще не разобрался, что за этим таится - резерв будущей жизни или угроза нынешней? Мне пока трудно определить, что будет, если эти простейшие вырвутся в атмосферу до срока, может, именно они способны уничтожить земную цивилизацию, чтобы положить начало новому циклу жизни, а может, это некий резерв, страховочный фонд на тот случай, если люди выживут из ума и уничтожат себя сами. А дело идет именно к этому, в разработке климатическое оружие, рядом с которым атомное не более, чем детская хлопушка…

- Антон Павлович, но ведь с помощью Шара можно было бы…

- Нельзя, Сережа! Я уже думал об этом, но сам Шар меня остановил. Нравственные идеалы, культура взаимоотношений в человеческом обществе не могут насаждаться извне, они должны вызревать в процессе естественного совершенствования, роста, преодоления барьеров, иначе такое построение не будет прочным. Более того – может дать такие неожиданные и ужасные перекосы, что их последствия будут непредсказуемы. И ты на будущее выбрось это из головы, это путь ложный, хотя на первый взгляд кажется простым и доступным…

С этими словам Петрович сел в кресло и закрыл глаза, мне показалось, что он устал не столько от самого изложения информации, сколько от тяжести тех проблем, о которых рассказывал. Молчал и я, думая о том, что еще сегодня, то есть, три или сколько там дней назад, находясь на земле, я думал о делах житейских. О Валюшке, о Степаныче и об охоте, о тайге и о полетах, даже не подозревая, что где-то совсем рядом, можно сказать, под ногами (или над головой?) человек по имени Антон Петрович озабочен судьбами всего человечества и всей планеты. Что проблемы эти касаются каждого из живущих на земле, но абсолютное большинство людей о них даже не подозревает, занимаясь делами житейскими: строительством дома или бани, выпасом скота или ловлей рыбы, поиском работы или денег, спуском на воду атомной подлодки или созданием новой термоядерной бомбы. А тут еще и какое-то климатическое оружие…

- Итак, продолжим, - Антон Петрович открыл глаза, провел ладонями по бороде и скрестил пальцы рук. – Как там у вас говорят, когда про оборудование самолетов во время учебы в классах рассказывают?

- Изучение матчасти, то есть, техники, - автоматически ответил я.

- Вот, вот, будем «изучать матчасть». Ты минуту назад о моей усталости подумал, спасибо тебе, конечно, за заботу, только ошибся ты, Сережа. Дело в том, что физически я в принципе не могу устать. Да, именно так. Помнишь мои слова о преобразовании энергии? Теперь остановлюсь чуть подробнее. По сути своей все предметы материального мира, будь то камень, железо, вода, воздух или живой организм, даже атом и его составные части, представляют собой не что иное, как некие энергетические сгустки, объединенные индивидуальными свойствами, присущими только данному конкретному предмету … Я, наверное, сейчас похож на школьного учителя и могу показаться занудой, но ты не обращай на это внимания и не расслабляйся, мне нужно подготовить тебя к следующей теме, о которой никому ни в какой школе не расскажут, мне хочется как можно проще донести до твоего сознания одну из великого множества возможностей Шара, объединенного с избранным человеческим мозгом. Про заметку в газете помнишь? Так вот, не вскрывал я отмычками замки, не проходил сквозь стены и вообще не был в городе, не был в милиции…

- А кого же тогда они задержали, так похожего на вас?

- Энергетический сгусток, который я отправил «в люди» вместо себя, проще говоря, моего двойника, полностью подконтрольного мне вплоть до мгновенного растворения в воздухе. Вижу, ты уже сообразил, что таких сгустков может быть и два, и десять, а то и миллион. Но они могут оказаться не только моими двойниками, но и твоими или, скажем, президента Америки. И всю эту многомиллионную толпу «президентов» очень просто можно заставить идти или бежать в одном направлении, нести с собою то, что дадут им в руки, и делать, что им будет приказано. При этом они будут вполне материальны, никакие не тени и не призраки. В случае с моим задержанием по моему желанию вместе с двойником мог исчезнуть, раствориться в воздухе и сам начальник милиции, и все его подчиненные вместе с оружием. Я пытался поступить по-людски, достучаться до власти, привлечь к себе внимание и пойти официальным путем… Но я оказался наивным, как школьник, видимо, долгое общение с Шаром приучило меня к действиям разумным, естественным, я забыл про сущность человеческую… Это тоже в порядке приобретения опыта, для пробы, так сказать.

Но вернемся к нашей теме. Двойники - это мелочи, Сережа, Шар может гораздо больше. К примеру, в одном месте может исчезнуть река или гора, а потом появиться в другом… С некоторых пор для меня все мысли всех людей планеты – открытая книга, никаких секретов ни в каких сейфах от меня не спрятать. Я могу «войти» в любого человека и действовать от его имени. Можно избавить человечество от болезней, можно продлить жизнь человека или расширить его умственные и физические возможности. Это далеко не все, что можно сделать с помощью Шара. Улавливаешь, какими последствиями это может обернуться, если такая «матчасть» попадет в нечистые руки? Но и это еще не главная угроза! Опасность состоит в том, что даже с благими намерениями можно принести вреда людям не меньше, чем со злодейскими! Да, да, это так! Ведь попытка искусственно, извне, насильно привить людям хорошие манеры или правильное, разумное устройство общества, высокую культуру и развитое сознание может в итоге оказаться губительной, ибо не будет такое общество прочным, надежным, рано или поздно оно разрушится по причине отсутствия фундамента, основы в виде постепенного развития всех этих качеств изнутри. Всякое мироустройство должно вызревать, тогда оно будет прочным и основательным, а насаждаемое извне даже ангелами будет обречено… Я увлекся? Извини… Однако вернемся к моей усталости, о которой ты подумал, и почему она не возможна. При помощи Шара я легко могу обновлять свой организм на клеточном уровне хоть каждый день, хоть каждый час. Догадался? Это означает не что иное, как физиологическое бессмертие… И только функция мозга человека, избранного Шаром на роль контактера, не поддается его влиянию и управлению, психика именно этого мозга остается прерогативой человека. Так было задумано теми силами, которые создали на нашей планете жизнь, а для порядка и предотвращения генетического хаоса в качестве контролирующего механизма оставили на ней Шар, который, выражаясь бытовым языком, призван следить за соблюдением правил на планете, обеспечивать ее ежеминутную, повседневную жизнедеятельность в рамках заданной программы. Но сам по себе Шар не может отступить от вложенной в него программы, а при наличии человеческого мозга в контакте с Шаром возможен творческий подход ко всему происходящему. А творчество может быть, как ты сам понимаешь, разным… Мне понадобились многие годы, чтобы все это понять, осмыслить и начать опыты по применению полученных знаний. То, что с тобой приключилось в воздухе, было моей ошибкой, я нечаянно, из-за плохого владения «матчастью», как выразился бы твой командир, мог погубить тебя. Мне очень захотелось проверить возможность влиять на самолеты в случае крайней необходимости, например, для защиты от нападения с воздуха. Нагнал я тогда на тебя страху, извини... Разумно, что ты ничего не стал рассказывать на земле, ведь мог бы сильно навредить себе. Но нет худа без добра, ты еще раз доказал правильность нашего выбора, сделал еще шаг вперед…

Все еще находясь в смятении, не в силах окончательно поверить в реальность всего происходящего, я краешком сознания отметил, что мне было лестно услышать последние слова Петровича. Но в тот же миг возникла настороженность, не слишком ли навязчиво он меня нахваливает, не служит ли это способом усыпления бдительности, тот ли он вообще, за кого себя выдает…

- Понимаю, понимаю твои сомнения, - тут же отреагировал на мои мысли Антон Петрович. – Трудно, невероятно трудно поверить во все то, что ты здесь увидел, что я тебе рассказал, однако пора бы уже успокоиться, настало время решать.

- И что конкретно я должен решить? – Мне хотелось услышать четкую формулировку вопроса, хотя по сути я уже догадался, о чем, собственно, пойдет речь.

- Ты прав, действительно вопрос гениально прост, сформулирован давно и не нами: «быть или не быть?» В той или иной ситуации, в такой или какой-либо другой форме он когда-то встает перед каждым человеком. Пришел и твой черед ответить, готов ли ты взвалить на свои плечи такой груз ответственности или не захочешь менять привычный уклад жизни…

- Легко сказать! – Воскликнул я. – У меня в голове сплошной туман, я еще даже не верю до конца, что это не сон, а вы…

- Разве я сказал, что готов немедленно передать тебе штурвал управления планетой? – Перебил меня Петрович. – Это было бы слишком легкомысленно с моей стороны, тем более, что я и сам пока только одним пальцем к нему прикоснулся. Мы можем сейчас говорить лишь о твоей готовности приступить к изучению ситуации, посвятить себя этому целиком и полностью, без остатка и без оглядки. Понятно и логично, что для этого тоже потребуется время, я и не предлагаю тебе сразу остаться здесь. Ты должен будешь вернуться в мир людей, это вовсе не помешает нам постоянно находиться в тесном контакте, я буду постепенно, шаг за шагом, передавать тебе информацию о том, что сумел постичь сам, опыты по освоению новых возможностей тоже будем производить вместе. Короче говоря, тебе предлагается пройти обучение на должность властителя мира! Каково, а? Звучит! Только не спеши обольщаться, пока не поймешь, что может за этим последовать. Кому, как не тебе, знать, что даже небольшая ошибочка в управлении самолетом может стать причиной катастрофы для одного, а возможно и для многих людей, но в таком деле…

- Да-а, Антон Петрович, задачка не для слабонервных.

- А что, Сережа, не боги горшки обжигают. Утешим себя тем, что не мы первые - кто-то был в этой роли до нас, кто-то, возможно, будет и после. Главное, свою вахту достойно отстоять, коль уж выпала честь…

- Антон Петрович, а зачем я вам нужен, почему бы вам самому…

- Не разочаровывай меня, Сергей, не то рассержусь, - полушутя, полусерьезно прервал меня Антон Петрович, встал на ноги и принялся ходить вокруг стола и кресел. – Я уже говорил, что мой мозг в свое время был перегружен отрицательными эмоциями – злостью и даже ненавистью, жаждой мести, гневом и желанием уничтожать обидчиков. От этого мне уже никогда не избавиться, а ты душою чист, твой мозг свободен от подобных червоточин, но главное состоит в том, что тебя выбрал Шар, его же действия я обсуждать не в праве…

- Но я пока очень смутно представляю, что мне придется делать и как! – Воскликнул я и тоже встал на ноги.

- Делать тебе пока ничего не придется, - ответил Петрович. – Ты будешь просто жить среди людей, как всегда жил, только теперь думать ты будешь иначе, чем делал это раньше, придется постоянно помнить, что у тебя в руках колоссальные возможности, что твои мысли могут материализоваться в действия огромной силы. Не сразу, конечно, будет некий период стажировки под моим присмотром, но привыкать к осознанию этого нужно с первой минуты…

- А когда начнется отсчет? – Я невольно начал входить в роль, так убедительны были наставления Петровича.

- Как только ты дашь на это согласие.

- Сколько у меня времени на раздумья?

- Отказаться ты можешь прямо сейчас, никто тебя не упрекнет и не осудит, более того, ты даже не вспомнишь никогда ни про меня, ни про Шар. Для принятия положительного решения у тебя нет ограничений, кроме одного…

- Какого же?

- Подумай обо мне, я не могу в полной мере использовать возможности Шара, причины ты знаешь, повторять не буду. Жалко времени, которое сейчас тратится не эффективно, ты мог бы все делать быстрее…

- Что делать?

- Совершенствовать этот мир, утверждать в нем справедливость, предотвращать катастрофы, углублять познания прошлого, чтобы находить верные пути в будущее…

- Ого-го! О таком даже думать страшно!

- Да, не просто, но я это уже прошел, привыкнешь и ты, у тебя для этого все есть…

- Что же?

- Прежде всего – твои способности и твоя решимость, потом – поддержка Шара и моя. Этого достаточно.

- И все же я должен подумать. Есть много житейских вопросов, которые могут показаться мелкими на фоне сказанного вами, однако…

- Ни Валюшка, ни окружающие тебя люди ничего не заметят, на них это никак не отразится, ты будешь летать, жить обычной жизнью, но у тебя за плечами всегда незримо будет присутствовать Шар…

- И мне не нужно будет постоянно находиться здесь?

- Где быть и в каком облике – решать будешь сам. Христос жил среди людей… Он был человеком, рожденным земной женщиной, и умер человеком – в этом его величайшая нравственность и справедливость. Богом он стал после смерти. Было бы безнравственно, будучи человеком, использовать в целях собственного спасения свои божественные возможности, поэтому он и остался до конца человеком. И жил среди людей, и умер по-человечески. Разве я могу поступить иначе? Продление жизни – возможно, но присваивать себе вечность, пусть даже во благо, не достойно. Поступившись принципами один раз, можно далеко зайти, а вернее – низко пасть…

- А вы почему здесь, а не среди людей?

- Я привык быть отшельником, мне так спокойнее. К тому же мне пришлось долго постигать сущность Шара, ты же сразу получаешь весь мой опыт, тебе будет легче пойти дальше.

- А когда я смогу сам общаться с Шаром?

- Как только согласишься, он даст тебе доступ, а до той поры будешь общаться со мной.

- А с вами как связываться?

- Достаточно подумать, я всегда рядом.

- Как я вернусь в…

- Очнешься там, где был, у Валюшкиного ключа.

- А она будет что-нибудь из всего этого знать?

- Нет.

- Тогда можно откланяться?

- До свидания, вернее – до встречи в мыслях! Надеюсь, ты на меня не сердишься?

- Нисколечко! Искренне рад знакомству. Большое спасибо за гостеприимство, за прекрасный обед, за науку и… за доверие!

- Не стоит благодарностей! Не забывай только, что уже теперь некоторые твои мысли могут материализоваться, будь с ними осторожен, на тебе огромная ответственность! Докучать я тебе не стану, надеюсь на твои самостоятельность и благоразумие, но всегда буду радом, об этом тоже помни, пожалуйста, чтобы не пугался…

Стол, кресла, стены комнаты, сам Петрович - все исчезло, будто их и не было никогда, свет быстро стал матовым. Я успел обнять Валюшку, крепко прижал ее к себе, прежде чем нас окутал белый туман…

6.

Тупая боль под левой лопаткой заставила открыть глаза. Причиной тому был сук в стволе кедра, на который я опирался спиной. Валюшка стояла рядом, прижавшись щекой к моей груди. Я положил руки ей на голову, попытался немного отстранить, чтобы заглянуть в глаза, но она не хотела покидать «убежища».

- Давай постоим, Сережа, у меня голова закружилась…

- Ты как себя чувствуешь? – Настороженно спросил я, стараясь понять, помнит ли она что-нибудь из происшедшего. Да и самому мне необходимо было убедиться, что все это не сон.

- Самой счастливой на свете! – Она на мгновение подняла лицо, посмотрела мне в глаза, на губах у нее сияла улыбка, а по щеке катилась слезинка, видимо, почувствовав это, она опять уткнулась мне в грудь, потом вдруг встрепенулась, резко отстранилась, посмотрела по сторонам, вскрикнула удивленно: - Ой, смотри, Сережа, снег выпал, а мы и не заметили!

Снег действительно припорошил тайгу, а снегопада мы не видели. Значит, прав был Антон Петрович, говоря о времени…

- Погоди-ка, а лошадь откуда? – Мое удивление было больше похоже на испуг, чем на любопытство.

- Это же наш Карька, - с улыбкой ответила Валюшка. – Я как раз к дому подъезжала, когда дядя Тима уже умчался, только и увидела его уже на повороте реки. А как мама все рассказала - и про охоту, и про голубя, я сразу на Карьку и другой дорогой, что покороче, на тропу поскакала, тут тебя и нашла возле костра. А что случилось, почему ты один, где папка?..

- Ничего страшного, просто я ногу подвернул, а Степаныч к зимовью пошел, чтоб Тимофея с лошадью за мной отправить…

Я поймал себя на мысли, что не помню, как прискакала Валюшка, как я встал на ноги со своего хвойного ложа у костра. Да и нога совсем не болела… Чудеса да и только!

В голове у меня с быстротой ускоренного кино промелькнуло все, что случилось в «подземелье» или в «поднебесье». «Да, выходит, все правда, - подумалось с некоторой тревогой. - Однако, что из этого следует? Если все происходило в действительности, то как мне быть, что делать, как ко всему этому отнестись? Головоломка! Прежде всего, надо сосредоточиться…»

Но сделать это в следующую минуту не удалось. Валюшка потянулась ко мне губами и сама поцеловала – робко, неумело, застенчиво, я тут же перехватил инициативу, и мы опять надолго слились в поцелуе, от которого голова закружилась больше, чем от всего «небесного» приключения. Мне показалось, что где-то у меня за спиной, за большим кедром, кто-то вздохнул… Сразу в голове наступило просветление, я напрягся, стал оглядываться, но вокруг никого не было, только от легкого ветерка, пробежавшего по верхушкам деревьев, с едва слышимым звоном с веток медленно осыпались снежинки, цепляясь за иглы кедровой хвои…

- Ты скоро совсем превратишься в Снегурочку, смотри, как тебя узорами украсило, - сказал я тихо, стряхивая снег с Валюшкиной шапки.

- И пусть, я согласна, тогда ты будешь Морозко…

- Буду, конечно буду, только потом, а сейчас нам пора в путь, задержались мы…

- Да, и правда пора, только я впереди пойду, поскольку тропу лучше знаю, ты непременно заблудишься.

- Хорошо, согласен, только не убегай, иногда оглядывайся, чтобы я не потерялся!

Нам было радостно и весело, мы были так счастливы, что на какое-то время совсем забыли обо всем, что с нами происходило совсем недавно, только, конечно, каждый о своем… Глядя на легкую, порхающую походку Валюшки, я в мыслях все-таки опять вернулся к Шару. «Что же это такое? Как к нему относиться? Если всерьез, то главный вопрос – что делать? С чего начать вживание в предложенную роль? Да и есть ли она, эта роль? Как проверить? Что предпринять? А сейчас было бы неплохо поскорей добраться до деревни…»

- Ну, наконец-то! Слава тебе, Господи, отыскалась пропажа! Где же вас носило? Мы уж подумали – лешак закружил, заблудились вы! Тимка, ты где их нашел?

Голос тети Маши прозвучал для меня, как гром среди ясного неба. Мы с Валюшкой стояли во дворе ее дома, за нами в калитку входили Тимофей и Степаныч с Карькой в поводу...

- Так, это, прямо у зимовья, значит, аккурат причалил – они и нарисовались, Николай впереди, а за ним Валюшка с Карькой и Серега позади всех.

- Правда, мам, дядя Тима нас возле избушки встретил, мы уже папку догнали, а потом по шуге на лодке пробирались, чуть не примерзли к берегу, так реку льдом забило, скоро совсем станет! А папка на Карьке поскакал…

Валюшка с Тимофеем рассказывали о том, чего я не помнил! Как же так, что за наваждение?

«Не паникуй, я тебя предупреждал, что ты должен быть готов к неожиданностям, - в ушах у меня прозвучал голос Антона Петровича. – Ничего этого не было, легенду про избушку и лодку внушил им я, чтобы выполнить твое пожелание быстрее оказаться в деревне. Эпизод этот я создал специально для твоего вживания в роль, как сказал бы твой командир, учебный вылет, проверка техники пилотирования в новых условиях. Учти, подсказок больше не будет, на школярство времени нет, учись сам соображать. Но я все-таки буду по-прежнему рядом. Так, на всякий случай, для страховки, как инструктор во второй кабине самолета. Дальше пилотируй сам!»

«Фу! Отлегло! Наконец-то наступила ясность! Придется привыкать, деваться некуда. А может, сразу отказаться от всей этой мистики? Нет, пожалуй, торопиться не стоит, надо попробовать. А что пробовать? Действовать нужно, мир исправлять! Я согласен с предложением, дорогой Антон Петрович! Я даю согласие!»

Однако хорошо, что мы с Валюшкой объяснились до того, как… Как все это началось… Не хотелось бы и с нею «по щучьему велению…»

Теперь я совсем успокоился – все стало на свои места. Нужно вживаться в роль. Ну, ворюги, погодите, с вас я и начну. Кто там командирскую машину угнал? Кто злодея укрывает? Готовы повисеть? Всем места хватит!..

Мне показалось, что у меня за спиной кто-то одобрительно хмыкнул…


7.

Паника в городе начнется через неделю…


8.

А почему, собственно, только в городе? Всей планете она, пожалуй, тоже не помешает.

Рейтинг: нет
(голосов: 0)
Опубликовано 22.04.2012 в 18:05
Прочитано 885 раз(а)

Нам вас не хватает :(

Зарегистрируйтесь и вы сможете общаться и оставлять комментарии на сайте!