Труба

Семь часов утра. Я сижу и пью водку.

Я в компании пью, а не в одиночку. Хотя, особенно в эти часы, могу и один. Даже очень по-кайфу бывает поутру.

У меня два собу…, сотрапезника. Один старше меня лет на десять. Другой, наоборот, на столько же моложе.

Первый, который старше, нефтяник из Казани. «На трубе сидит». Кажется, что она и сейчас у него промежду ног топорщится. Но это с перепоя. Ибо старый он уже. На Шаймиева похож. Как все казанские татары с инородным предметом в промежности.

Второй - банкир. Из новых. В малиновом «пинджаке» Хотя, скорее всего «Фунт». Поставили его для вида, подписывать всякую хрень. А потом или грохнут или посадят. А потом все равно грохнут.

Этот ещё, для полного драматизма ситуации, имеет брата близнеца, который в том же банке тоже главный. Один Генеральный директор, а второй Председатель Правления. Так-что грохнут обоих. Вот матери горе-то!

Я его, того, который со мной квасит, называю то Саней, то Ваней. Потому что отличать их не научился. Но он уже привык к этому мисандестендингу и откликается на оба имени. Мне приятно с ним общаться.

За стеной бухает «баба копра», заколачивая сваи в фундамент оплота новой веры – Храма Христа Спасителя. На него и уповаю.

Татарин с трубой очень немногословен. Зато Саня (Ваня) банкир, постоянно «лепит горбатого» и уже несколько раз за ночь «ставит меня на счетчик». Видно с перепоя нули считать разучился. (На мне столько нулей даже не нарисовать).

Теперь он развивает тему, что мы, мол, юристы и адвокаты разные, суть есть суки и непотребное отребье. (Элегантный каламбур). Что, мол, крысятничаем из их жизни кусками и не давимся. Дескать, они, банкиры и разные прочие, в малиновых «пинджаках» - прекрасная мишень. Что ходят они под пулями ежедневно. А мы за их спинами прячемся и бабло своё делаем втихаря.

Потом, в конце этого щедрого спича, он икает и называет меня эксплуататором.

Я балдею, несмотря на незавидное моё положение. И закуриваю что-то. Может даже «соломку к пиву».

А дело в следующем.

Меня давно бы уже порвали на «британский флаг», если бы не хорошая репутация и давнишняя «замазанность «по-грязному» и почти-что «по-мокрому» (Так, без контрольного выстрела в репу. Не считается.).

Эти два козла бабки мыли немерено. Из Казани, через третьи фирмы, по цепочке, в банк Сани и Вани. А потом, по другой цепи, под векселя и фиктивные договоры, в черный нал и баксы. А схему я им разрабатывал.

Но вся беда в том, что татарин только деньги переводил. Получал, естественно за это «откат» по причине «расстрельной статьи» и общего ослабления иммунной системы. Но, как и чего, он не «втыкал».

Вообще, в курсе всей схемы были только Саня, Ваня и я. Причем я, в отличие от них, не только знал, но и понимал, как это всё работает.

И вот, в один прекрасный день., когда очередная сумма зелёных американских рублей, прибыла в офис некой фирмы-однодневки, обозначенной на моей схеме условной буквой «Z»… Когда чемодан, с шестью нулями плюхнулся на стол какого-то пришпиленного фраера-смертника… В этот хренов офис ворвалась ватага особей мужского пола в масках и с газовыми (стыдоба какая!) пистолетами, переделанными для стрельбы шрапнелью (свинцовая стружка) и прямо в рожу всей охране выпустила весь свой «плюмбум» из пяти, или более того, волын.

Не все отделались «козьей мордой». У одного мужика глаза просто на пол выпали. И теперь мне это шьют как моральный ущерб. Не говоря уже о материальном.

- Кому Вы, СУКА, сдали нас? - спрашивает вежливо татарин.

- Да кроме меня и братана никто и не знал, что вчера должны привезти. И во сколько, - вторит ему молодой банкир.

Вся пакость ситуации в том, что мне нечего им возразить. Действительно, кроме нас троих, никто не был в курсе операции. И на их месте, я давно уже меня замочил в назидание прочим «юристам и адвокатам, которые…».

Но… Тут странный парадокс.

Я, человек, закончивший два гуманитарных института и проучившийся несколько лет в аспирантуре, пока она не накрылась медным тазом, уже сомнений не имел. То-есть сам себя приговорил и на кнопочку нажал.

Но эти, полулюди полузвери, наделенные полным отсутствием интеллекта взамен гипертрофированного инстинкта, держали меня живеньким, понимая, точнее, чувствуя, что без меня и без бутылки не разберешься. А если не разберёшься, то будет это повторяться из раза в раз и весь их бизнес ……. гавкнется.

Часы пробили. Мы вздрогнули, посмотрели на них и татарин сказал, - Ступай. Ты насрал, ты и исправить должен. Или разобраться в этом дерьме. Кстати, твоя жена и сын сейчас на даче?

Я вышел на улицу и закурил. Было прекрасное московское летнее утро. Ещё не жарко. Воздух не отравлен выхлопами железных монстров. И молодые девки из офисов разных «центровых» компаний, вперемешку с «центровыми» шлюхами, не отличимые одни от других, идут, отклячив передок, к своим постелькам и столешницам.

Жизнь до отвращения прекрасна. Нет другого такого момента, когда так хочется схватить кого-нибудь за ……., чем тот момент, когда тебя взяли «за ж…у» и ты стоишь на эшафоте.

В кармане тренькает мелочь. Ведь всё что мы пили и жрали в эту ночь пошло за мой счёт. За счет «крысы», пригретой на груди Сани-Вани, и заедающей их жизнь от неудачного аборта до контрольного выстрела.

С мобилы набираю нужному человеку. У меня их несколько десятков «нужных человеков». На разные случаи жизни.

Этот тоже банкир. Как те сиамские близнецы.

- Извините что так рано, - гундосю я виновато, испытывая отвращение к самому себе. – У меня некоторые проблемы. Материального свойства. Вы не могли бы одолжить мне миллион долларов США. Буквально на пару дней. Я отдам. С процентами отдам. По ставке ММВБ.

Толпа заспанных девок на улице становится всё гуще. А сами девки всё краше.

В трубке слышится внятно сопение крупного мужчины и недовольный женский голос.

- А ты, братец, часом не пьян, - говорят мне в ответ.

- Часом пьян. И даже уже почти половину суток. Просто в хлам.

- Так какого рожна ты от меня хочешь, халдей навязчивый?

- Вспомоществования и милосердия, - отвечаю, слезливо напрягая голосовые связки, хотя хочется стулом. Жидким.

- Зачем тебе?

- Я тут влип немного. По телефону не могу. Но нужно на расходы, тысяч, примерно, пять долларов. Сам я не справлюсь и деньги не могу снять. Потом объясню. Помогите! – последнее звучит слишком громко и забавно для светлого дня, наполненного молодыми «тёлками» и солнечным светом. Это почти как кричать «караул» в филармонии.

Но человек на том конце провода на своём веку повидал немало «живых трупов». Он понимает, что деньги со вдовы моей не стребуешь. Да и западло.

- Извини, приятель. Ты же знаешь, что у меня сейчас большие расходы. Я только одного асфальта на даче по дорожкам и въезду «накатал» в целый гектар. Представляешь, во что мне это встало?

- Да. Извините.

Я бреду по бульварам. А параллельно мне, тем же курсом, двигается белая «девятка». Так мы «доходим» до Суворовского бульвара.

Напротив ресторана Дома журналистов стоит мой старый недоброжелатель.- Директор Дома журналистов, по фамилии Хлестаков. На нём сицилийские туфли и серый, в полоску, пиджак. Он шикарен, как Воланд на балу.

Когда меня хватают и затаскивают в белую машину, этот мачо высмаркивается в платок цвета цветущей магнолии и выразительно отворачивает своё хлебало.

Меня больно бьют по рёбрам. Бьют так профессионально и сильно, что, в принципе, одно и то же, что пару рёбер подаётся и с хрустом ломается.

Я догадываюсь по наколкам, за что получаю свой гонорар. Это новопеределкинские отдают мне дань благодарности за закрытую мной по просьбе одной Мидовской структуры, строительную фирму, которую они крышуют.

Дают телефон. Там уже набрано. Слышу голос нежный.

- Ты, сучий потрах, если за неделю не восстановишь то, что пр….ал, ставлю тебя на счетчик.

- А взаймы дадите? Тысяч пять – семь?

В трубке пауза и удивленное сопение. Интересно, я тоже по утрам так соплю в мобильник. Или вообще так соплю. Или все так сопят, просто раньше не замечал. Сопение – дыхание. А мне его осталось на … суток.

Потом слышу голос, - Вернёшь вдвойне. Отдай трубку водиле.

Я отдаю мобилу некрупному мужичку лет сорока. Тот слушает недолго, а затем лезет в бардачок и начинает считать деньги. Точнее отделять малую толику от того изобилия, которым наполнен непотребный пластмассовый ящик Пандоры.

Выйдя из машины, я первым делом, иду к ближайшему киоску и покупаю чекушку водки. Самой случайной. Мне все равно.

Затем достаю из кармана свой НЗ. Отламываю от целлулоидовой пластины три таблетки своего бензодиазепина, кладу их в рот и запиваю водярой.

Проходит ещё две сигареты, и я начинаю соображать.

В этом мире всё завязано на банки. Именно они крутят весь этот гоголь-моголь из людских судеб. От них исходит магия халявы и флюиды могущества. Мне даже иногда кажется, что наиболее впечатлительные бабы кончают при виде золота банковских орифлам и перетяжек.

Но есть доступные люди, которые не пожалеют немного растратить запасы своих лепестков желаний, для того, чтобы помочь падшему лоеру.

И я еду к Серёге Гусеву.

Мой старый приятель Гусев существенно отличается от всей этой братии новых мажоров. Это милый толстячёк, получивший прекрасное инглизированное образование в Оксфорде, где его папашка трудился в консульстве, а мама занималась общественной работой, чтобы не сдохнуть от скуки.

Теперь папа уже давно покойник, а мама совсем оглохла.

Мне приходится нажимать на пупочку не менее часа. То-есть, до того момента, когда эта старая бл... леди, наконец проходит мимо двери и слышит звонок.

Открыв дверь, она меня узнаёт и теряет всякий интерес. Можно подумать, что дама давно и с нетерпением ждёт маньяка-убийцу. А просто знакомые люди потеряли для неё всякий интерес.

Я понимаю, что странно выгляжу с бутылкой в руках. Неприлично выгляжу.

Но Серёга нужен мне не как банкир. Он мой приятель. Почти друг.

Его отец был моим начальником, «коммунистом-руководителем», в одной конторе, где по-прежнему дорожат традициями и почитают братство… Наверное. Давно там не был.

Мне нужны Серёгины связи.

В квартире странно пахнет.

Дверь в комнату человека, к которому я пришел, закрыта. Я открываю её. Вижу затылок чуть выше высокой спинки кресла и затыкаю нос. Делаю глоток водки. Ухожу.

Есть ещё пара адресов и телефонов, по которым я могу явиться или позвонить. Но это всё вторичность, вторсырье непоколебимого братства по оружию. И я накатываю под водку ещё три «колеса».

Брожу по улицам, стреляя сигареты и огонь. Все Прометеи смотрят с непоняткой на мою окостеневшую рожу. А мне кажется, что я уже никогда не обрету способность думать рационально. Но ошибаюсь.

Около моего подъезда, куда я, незаметно для себя, добредаю к вечеру, стоит опять же девятка, но голубая, как мечта педераста. И опять меня берут крепкие мужские руки, интимно заворачивая локти за спину и помогая коленом вдвинуть копчик внутрь салона.

Получив удар по рёбрам, я с облегчением вспоминаю, что они уже сломаны. А боль означает только то, что я ещё жив.

Мне суют в лицо какие-то бумажки с моими подписями, и с подписями не моими, но сделанными моей рукой. Я не понимаю, что от меня хотят. Я действительно этого не понимаю, чёрт возьми!

Но новый удар по сломанным костям, за которыми спрятаны мои любимые кишки, вынуждает меня притвориться человеком, который в курсе всего.

Я очень убедительно излагаю суть вопроса человеку, от которого так пахнет перегаром, что запах из моего собственного прокисшего винного погреба, просто теряется на этом фоне.

Двое других сотрудников ОБЭП смотрят на нас с удивлением людей, которые вдруг услышали в своём диапазоне голоса двух общающихся дельфинов и убедились, что те понимают друг-друга.

Мне суют ещё и ксерокопию моего паспорта. Но я её не узнаю. Все очень довольны. Меня отпускают «под подписку о невыезде», которую я накарябал на пачке сигарет самого главного. И расписался А.С. Пушкин. «И опизденели мужики». (Впрочем, это старинный КГБэшный фольклор, а значит свято и пристойно).

Мне страшно. Очень страшно.

Я не хочу пахнуть так, как пах Серёга в своём кресле с высокой спинкой.

Мне нужно сделать глоток жизни. Но нет денег. И я уже засыпаю на ходу.

Тогда звоню и еду «на Фили», на Кастанаевскую улицу.

Там полно дешевых борделей. И везде у меня есть знакомые.

А зачем, собственно, нужны женские ляжки? Только для того они и годятся, чтобы пьяный в жопу испуганный мужик уткнулся с них своей непотребной рожей и заснул тревожным сном, не понимая того, что он крадёт чужое время и с него взыщут утром.

Но с утра мне говорят, что я был ласков и приятен. Поят крепким кофе, дают каких-то неведомых мне «колёс» с этикеткой на китайском языке и отпускают «с Богом».

Деньги? Какие деньги! Гусары денег берут. И не дают.

Просто обшмонали, пока спал. А на нет и суда нет. Шлюхи народ добрый и понятливый. Если у мужика в карманах пусто, то значит и денег нет. Логично!

Очень нужны деньги. Нужны, чтобы спрятаться, не прячась.

А такое бывает?

Чего только ни бывает.

Я давно слинял бы с этой сцены, засранной шкодливыми мальчишками, словно парадная лестница городской филармонии Душанбе. Но я имел неосторожность иметь любимую женщину, которая родила мне любимого ребёнка. А это значит, что за мной даже не надо следить. Надо просто меня знать. А они меня знают очень хорошо.

И я продолжаю бродить по городу, с наивным убеждением, что кривая, которую я щедро «наламываю» по этим уютным ненасытным улочкам, выведет меня к концу тоннеля. Хотя, какие в центре Москвы тоннели? Глупо.

Недалеко от Арбата, в старом «Сталинском» доме живет молодой парень. Любимец фортуны. Кажется голубой. Уж больно красив.

А не слабо в 22 года быть Заместителем Губернатора целого угольного Края?!

Подхожу к его подъезду. Продолжая движение пытаюсь вспомнить номер кода домофона или, хотябы, номер квартиры. Тщетно. Не по сути, а по ситуации.

Леша лежит в подъезде в луже крови. Живой, но с изуродованным лицом. Челюсть сломана. Кулаки разбиты в кровь.

С мобилы вызываю ментов и скорую. Линяю.

Кулаки разбиты… Нет, он не голубой. Зря я подумал.

Прошли уже целые сутки. А в голове нет мыслей.

А какие мысли мне нужны?

Кто снял бабло. Вот что мне надо. Так примитивно. Так просто. Но …кто снял бабло, которое висит на мне?

Миллион баксов. Совсем пустяк!

Всё моё имущество не стоит и десяти процентов от этой суммы.

А что бывает с несостоятельными должниками, даже с теми, чей долг не очевиден?

Когда-то очень давно, я служил в Советской армии. В парашютно-десантных войсках. В дивизионной разведроте.

А когда начался Афган, меня уже демобилизовали. А мою родную роту, которую я так ненавидел, отправили в горы.

И как-то раз, комендантский взвод, проезжая по дороге из Хешара в Ардзоб, наткнулась на несколько десятков шестов с насаженными на них отрезанными головами. Мой шест ждал меня в Москве. Только и всего.

Звоню СанеВане.

Пусть узнают, кто из операционистов в их банке шлёпал проводку на платёжку.

Отвечают через пять минут.

Прошу положить денег на мой счет телефона. Приходит SMS, что внесено 200 у.е. Неплохо.

Накатываю колёс и запиваю водкой. Отпускает хмарь.

Пытаюсь понять, какая связь между смертью Серёги и побитой рожей Красавчика. Очевидно нет ни какой. Они не были даже знакомы. Просто время такое. Или были?

Операциониста берут в подъезде его дома. Везут на КК.

Меня подбирает машина в районе Патриарших.

Я совершенно пьяный и под глюком. Таблетки – отличная вешь.

Парня подвешивают за кисти рук к люстре.

В комнате, там, где положено быть окну. Открытому окну. Там стоит «стенка» «Ольховка». В ней сплошняком книги. Вдоль стен стеллажи с книгами. Криков не слышно.

Я уже видел вывалившиеся в надрез внутренности человека. Но это другая история. Это был «аксиданс». Случайность. У себя перед носом петлю какой-то кишки. Тошнило.

Здесь аккуратно. Разрез и зеркало перед лицом. Чтобы видел. Так, почти не больно. Больно, когда видишь.

Молюсь.

За себя или за него.

Хочу ударить ногой в разрез на животе. Но не уверен, что это не я.

Дают водки.

Кайф. Просто кайф. Вообще смешно. Кишки такие сизые. Как голуби на «Пушке».

Сблевал. Ещё буду.

Он что-то сказал. Главный стал звонить.

Я вырубился.

Как всё быстро происходит!

Почему это не я вишу на люстре?

Где мой сын?

Кто я?

А-а-а-а-а-а! Вспомнил!