Воронцов

1854г.

Мне было семнадцать лет, когда я устроился работать на железнодорожную станцию возле своей деревни. Это была уже пятая по счету работа за последние два месяца - я постоянно делал что-то не так, и меня выгоняли. То ли я был никудышным работником, то ли просто неудачником. Но мне нужны были деньги на обучение в Кадетском корпусе, а, учитывая, что мои родители давно покинули этот мир, рассчитывать приходилось только на самого себя. Уж точно не на своего сварливого деда, который всегда пользовался случаем поднять руку на меня, чтобы "вразумить глупого отпрыска", как он выражался. Я понимал, что мне крепко достанется от него, если я потеряю работу носильщика на станции, поэтому твердо решил доказать ему и самому себе, что не такой уж я и безнадежный.

Сначала все было неплохо. Первые два часа я показывал себя исключительно с хорошей стороны. Для того чтобы носить сумки и чемоданы отъезжающих людей не нужны особые умения. Но потом я взвалил на себя несколько тяжелейших чемоданов одного господина, и, не пройдя и нескольких шагов, рухнул вместе с ними на землю. Все люди вокруг с недовольством уставились на меня. Один чемодан открылся при падении, и вещи вывалились оттуда. Когда я поднялся на ноги, передо мной уже стоял управляющий. Он буквально клокотал от гнева. Около двух минут он извергал на меня свою злобу в буйном потоке бранных слов.

- Убирайся отсюда! - завопил он на меня. Крик его эхом прокатился по станции.

- А как же...

- Что? Даже не думай заикнуться о деньгах, крысеныш! Вон! Чтобы духу твоего здесь не было! Я найду кого-нибудь покрепче!

Он развернулся и поспешил к господину, сумки которого я уронил, раскланиваясь и принося свои глубочайшие извинения за носильщика-недотепу. Я наклонился и стал собирать вывалившиеся из чемодана вещи, с трудом сдерживая слезы. Каких-то два часа! За каких-то два часа я умудрился потерять очередную работу! Я даже думать не хотел о том, что со мной сделает дома дед.

Мысли о предстоящей расправе разогнал владелец чемоданов, который, к моему удивлению, присел рядом и принялся помогать мне укладывать вещи обратно. Я отчаянно запротестовал, на что он только улыбнулся.

- Не волнуйся. Мне не трудно. И, в конце концов, это же мои вещи.

- Но это я уронил все...Мне так жаль...

- Брось, я не виню тебя, - отмахнулся мужчина, закрывая чемодан. - Если бы я был рядом, то непременно помог бы тебе.

Мы вместе донесли до ближайшей скамейки весь его багаж.

- Еще раз прошу прощения за причиненные неудобства...

- Все хорошо. Тебе, я слышал, крепко досталось от управляющего?

- Да. Он уволил меня.

- Уволил? Что за нелепость, зачем он это сделал? Я поговорю с ним.

- Не стоит. Возможно, я действительно не принадлежу этому месту.

- Но ты потерял работу.

- Все хорошо, - повторил я, хотя на душе у меня было все очень скверно.

К станции подошел поезд. Я недоуменно посмотрел на господина передо мной, не понимая, почему он не спешит к нему. Заметив мой взгляд, мужчина улыбнулся.

- Мой поезд только через три часа...наверное, кучер ехал слишком быстро, раз я прибыл сюда так рано…

Мы с минуту помолчали, наблюдая за толпой уезжавших людей возле поезда.

- Может, присядем? - предложил незнакомец.

Мы сели на скамейку недалеко от железной дороги.

- Родители, наверное, расстроятся из-за того, что ты потерял работу?

- Если бы они были живы, я бы не работал.

- Хм...сочувствую...Ты, разумеется, хочешь перебраться в столицу?

Я кивнул. Наверное, на моем лице застыло печальное выражение, потому что мужчина сочувственно смотрел на меня. И вдруг меня словно прорвало.

- Я - неудачник. Я неудачник и всегда им был. Мне не суждено чего-либо добиться в этой жизни, потому что сейчас выбиться в люди может только тот, у кого есть деньги. А бедные люди вроде меня будут менять одну работу за другой до тех пор, пока смерть не заберет их. На что мне надеяться?

- Друг мой, счастливым можно быть и без денег. Главное – остаться человеком.

- Бросьте. Вам меня не понять. Вы – состоятельный человек и вряд ли испытывали какие-либо трудности в жизни.

- Не все трудности от бедности.

Мужчина внимательно смотрел на меня. Поразмыслив, он, наконец, произнес:

- Я хочу рассказать тебе одну историю.

- Историю?

- Да. Ее мне когда-то…рассказал один мой…ммм…хороший знакомый. Это - история его жизни. Возможно, она заставит тебя по-другому взглянуть на свою жизнь.

Я недоверчиво посмотрел на незнакомца. Что-ж… мне все равно не хотелось возвращаться домой…

Пролог

1839г.

Рассвет… Над Махоткой уже поднималось солнце, робко освещая своими теплыми лучами деревянные дома деревни и близлежащую березовую рощу. Воздух, еще не прогретый утренним светом, был необычайно свеж и чист; от глубокого вздоха могла закружиться голова. Это был тот самый момент, когда ночь уже прошла, а утро еще не наступило. Никто и не думал просыпаться в такую рань. Почти никто.

На крыше одного из домиков сидел юноша лет девятнадцати, задумчиво созерцая восходящее солнце. Дмитрий Воронцов только вчера вечером вернулся из столицы, где учился в Кадетском корпусе на протяжении восьми лет. Закончив учебу, он решил приехать в родную деревню на пару дней. Не то, чтобы его тянуло сюда, нет, он просто должен был поставить точку в некоторых вопросах и после этого покинуть это место навсегда. Воронцов уже давно решил для себя, что его будущее находится в Петербурге, а не в этой забытой Богом деревушке. Конечно, здесь оставались дорогие Дмитрию люди: его родители, друзья, старший брат Александр…и Дуня. С ней то и предстояло объясниться Воронцову. Целый год девушка ждала его возвращения и грезила о том, как они с Дмитрием будут счастливо жить в деревне.

Размышляя о том, каким образом сказать ей, что у него в Петербурге появилась новая возлюбленная, Дмитрий спустился с крыши по деревянной лестнице и на полпути, изловчившись, залез в окно, оказавшись в комнате старшего брата. Поглядев пару секунд на умиротворенное лицо спящего, Дмитрий без всякого сожаления выдернул из-под его головы подушку.

- Что такое…зачем… - пробормотал Александр, протирая сонные глаза.

- Сколько можно спать, братец? Ты совсем изнежился в этом месте. Пойдем порезвимся!

- Дмитрий, сейчас ни свет ни заря…

- Слушать ничего не желаю! Я приехал всего на пару дней, а ты целыми днями спишь!

- Все, все, я встаю! – закричал Александр, когда брат начал бить его подушкой.

* * *

Река Махотка была названа так в честь деревни, возле которой протекала. Она брала свое начало в горах Кавказа и отличалась быстрым течением даже на ровной местности. Особенно красива она была отсюда, с отвесного берега. Именно возле этого обрыва Воронцов и его друзья проводили свое детство, и именно сюда они вернулись спустя много лет.

- Мы почти не собираемся здесь с тех пор, как ты уехал, - произнес Стаханов, завороженно наблюдая за бушевавшей внизу рекой.

- Да, деревня все пустеет и пустеет, - печально сказала Алена. – Я-то думала, что ты вернулся насовсем, Дмитрий… Борман вот тоже собирается нас покинуть…

- Правда? – повернулся Воронцов-младший к Борману. – Ты тоже направляешься в столицу?

- Мой дядя хочет устроить меня на работу в Петербурге, - радостно кивнул Борман. – Говорит, не хочу, чтобы мой племянник окончательно зачах в этой деревушке в свои лучшие годы, не увидев светского общества, не глотнув столичного вина…

- Вам невероятно повезло, - буркнул Стаханов. – Меня вот отец ни за что не отпустит в город – все хозяйство на мне держится.

- Кто-нибудь, вразумите моего брата! – воскликнул Дмитрий. – Он твердо намерен остаться здесь, хотя мог бы сделать блестящее будущее в Петербурге!

Александр только отмахнулся.

- Эта столичная жизнь не для меня. Здесь, в Махотке, спокойно и мирно. Это все, чего я хочу.

- Ты скучный, - потрепала его по голове Алена. – Ребята, все-таки жаль, что вы уезжаете из деревни…

- Ну, полно, - улыбнулся Борман, доставая из кармана колоду карт. – Давайте отвлечемся. Я знаю, во что вы все хотите поиграть…

На него посыпались возмущенные возгласы.

- Ну уж нет! С тобой бесполезно играть! – запротестовал Стаханов. – Ты всегда выигрываешь!

- Да он обманщик! Всегда заканчивает игру пиковым валетом!

Борман с удовольствием слушал их и вертел в руках карты.

- Этот валет - мой талисман. Он мне удачу приносит. Я – не Борман, если у меня в кармане не будет парочки пиковых валетов.

- Да он сумасшедший! – крикнул Дмитрий, и все набросились на Бормана. Радостные крики разнеслись по лесу. Игральные карты, кружась в воздухе, полетели с обрыва в реку.

* * *

- Что-то пока все чересчур хорошо, - заметил я, слушая историю.

Мой рассказчик усмехнулся.

- Пожалуй, это один из немногих моментов в этой истории, когда у Воронцова все хорошо.

* * *

- Нет! Нет! Этого не может быть! Я не верю тебе!

- Пойми, так будет лучше для всех…

- Лучше? – со слезами крикнула Дуня, - Я ждала тебя целый год, а ты говоришь мне, что уезжаешь отсюда навсегда?

- Здесь мне нечего делать! Только в городе я могу построить свою жизнь, стать кем-то!

- Если бы любил меня, ты бы остался здесь!

У Воронцова кончилось терпение.

- Да! Да, ты права! Я больше не люблю тебя! У меня в столице есть невеста, и я буду счастлив с ней до конца своей жизни! Оставь меня в покое!

Дуня отходила от Дмитрия назад, качая головой, словно не веря происходящему. Ее била дрожь, слезы бесшумно катились по лицу. Воронцов стоял напротив нее с каменным лицом, сжимая кулаки. Девушка бросилась прочь от него.

Он долго смотрел ей вслед, чувствуя отвращение к самому себе. Дмитрий понимал, что жестоко обошелся со своей бывшей возлюбленной, но что поделать? Жизнь идет, и он не может постоянно любить одного человека. В конце концов, он уедет, и она забудет про него. Найдет себе достойного жениха, будет с ним жить в Махотке и получит то счастье, о котором мечтает сейчас. У Воронцова же другая дорога… Убедив себя в этом, Дмитрий пошел в деревню.

* * *

Смутный образ Александра…Стук капель дождя…тревожные крики с улицы… кто-то зовет его по имени…

Дмитрий открыл глаза. Его брат с бледным лицом стоял перед ним.

- Что такое? Я вздремнул…

- Дмитрий…ты должен кое-что увидеть…

Александр молча повел брата к мельнице, где уже столпилось большинство деревенских жителей. Дождь шел все сильнее, темные тучи заволакивали небо. Дмитрий, ничего не понимая, протиснулся сквозь толпу вслед за братом…

Он оцепенел…

На входе в мельницу на петле висела Дуня. Ее тело беспомощно болталось из стороны в сторону, рядом на земле лежал деревянный стул.

- Она повесилась… - тихо произнес ему на ухо Александр.

Дмитрий не обратил внимания на слова брата. Он как завороженный, смотрел на девушку, которая еще несколько часов назад стояла перед ним со слезами на глазах, и ужас переполнял его сердце. Мать Дуни лежала на земле и рыдала, Борман забрался на стул, чтобы снять тело с петли. Вдруг Дмитрий услышал свое имя. Кто-то произнес его, и, подхваченное стоявшими вокруг мельницы людьми, это имя зазвучало со всех сторон. Они знают…они знают, кто виноват в смерти Дуни…нужно бежать отсюда…

Когда Александр обернулся, Дмитрия уже не было.

* * *

Воронцов сидел на самом краю обрыва, свесив ноги в пустоту, и держал себя за голову. По его щекам катились слезы и падали в бушевавшую внизу реку. Дмитрий не мог смотреть на нее – ему казалось, что со дна на него глядит мертвенно-бледное лицо Дуни, которое он видел на мельнице. Юноша не мог владеть собой, он дрожал от холода и страха, руки дергались сами собой. На него опускалось пепельное небо с ужасающими тучами, дождь неистово молотил каплями по его спине. Где-то вдалеке раздался раскат грома.

Послышался топот: к обрыву бежали Стаханов и Александр.

- Ты! – в бешенстве заорал Стаханов. – Это ты виноват в ее смерти!

Воронцов-старший пытался удержать его, но тщетно: Стаханов вцепился в Дмитрия и потащил его по земле.

- Ты угробил Дуню, тварь!

- Уйди от меня! – крикнул Дмитрий, отбиваясь. Он поднялся на ноги, свирепо смотря на Стаханова, лицо которого также искажала ярость.

- Она жила тобой все это время! День и ночь она думала о тебе! Ты разбил ей сердце! Из-за тебя она убила себя!

Стаханов ударил Дмитрия по лицу. Тот отшатнулся, едва не упав с края берега.

- Ты заслуживаешь смерти!

- Нееет! – взревел Воронцов и в бешенстве схватил друга и перекинул через себя.

Душераздирающий крик.

Воронцов в ужасе смотрел, как Стаханов летит вниз с обрыва, протягивая к нему руку, и разбивается о скалы в реке. Еще мгновение – и его тело скрылось в воде, подхваченное течением.

Сверкнула молния. Александр, бледный, как полотно, смотрел на реку, будто надеясь, что Стаханов сейчас выплывет наружу, целый и невредимый. Дмитрий тоже не мог отвести взгляда от Махотки.

Сзади послышался хруст веток. Братья обернулись – вдалеке стоял деревенский мальчишка, который, судя по его лицу, все видел. Мгновение – и он побежал к деревне.

* * *

Дмитрий мчался сквозь густой лес, будто не замечая онемевших ног и пульсирующей боли в висках. Дождь хлестал по его голове, одежда была мокрая и тяжелым грузом свисала на нем. Молния освещала приближающиеся дома Махотки. Вслед ему несся крик Александра – скорее всего, старший брат бежал за ним.

Уже издалека было видно, что в деревне переполох – похоже, до жителей уже дошла весть о кончине Стаханова. Люди с лампадами выходили из домов и собирались на площади. Дмитрий, крадучись, двигался к своему дому сквозь кустарники.

- Это невозможно!

- Проклятый бес! Двоих за вечер погубил!

- Его самого убить надо!

Раздался страшный вопль: из своего дома вышел отец Стаханова с ружьем. С перекошенным лицом он побежал к дому Воронцовых и ударил кулаком в дверь. Дмитрий со страхом наблюдал из-за кустов.

- Где он? – заорал Стаханов-старший, когда отец Дмитрия вышел к нему.

- Семен, прошу тебя, давай обойдемся без…

Стаханов-старший выстрелил в небо. Стоявшие поблизости люди испуганно попятились назад.

- Где он?

- Его здесь нет!

- Врешь! Ты врешь!

Воронцов зажал себе рот, чтобы не вскрикнуть: Стаханов-старший ударил его отца прикладом ружья по голове. Перешагнув через тело, он зашел в дом.

«Я больше не могу здесь оставаться» - подумал Воронцов. К его дому приближалось все больше и больше народу. Дмитрий кинул взгляд на конюшню поблизости – только лошадь сейчас могла спасти его. Он рванулся туда, не обращая внимания на крики людей, которые увидели его. Пинком распахнув дверь конюшни, он отвязал свою лошадь и вскарабкался на нее.

В дверях вдруг возник отец Стаханова.

- Вот ты где… - прорычал он и поднял ружье.

Внезапно откуда ни возьмись, появился Александр и набросился на Стаханова-старшего. Он выбил ружье из его рук, и оба покатились по земле. Дмитрий не мог упустить эту возможность.

- Вперед! – крикнул он, хлестнув лошадь. Та встала на дыбы и, перепрыгнув бившихся на земле Александра и Стаханова, побежала из конюшни и помчалась в сторону леса. Воронцов держался за нее мертвой хваткой. Оставив позади крики людей и раскаты грома, он скрылся в тени деревьев.

Часть I

Возвращение графа

1843г.

В одном из самых роскошных домов Петербурга сегодня праздновалось знаменательное событие - свадьба хозяина дома, крупного статского советника Сергея Бормана. Все светское общество столицы съезжалось сюда, чтобы присутствовать на этом празднике. Казалось, дом Бормана горел огнями ярче всех остальных зданий; ну а шум оттуда не давал покоя половине города, тем самым привлекая любопытных заглянуть сюда.

Внутри дома было еще красивее, чем снаружи: стены были украшены золотой резьбой, с потолка свисали роскошные хрустальные люстры, а паркет был так начищен лаком, что легкие на подъем девицы то и дело падали, позволяя своим кавалерам проявлять манеры и подхватывать их на лету. Церемония уже прошла, и Борман, сияющий от счастья, общался со своими знакомыми, приветствовал гостей и просто улыбался всем, кто попадался ему на пути. Свою жену он нежно держал за руку, словно боясь, что она может потеряться в толпе гостей или кто-то способен украсть ее. Бормана можно было понять. Его супруга, Елизавета, была черноволосой красавицей с изумительно красивыми большими глазами, которые обладали невероятной притягательной силой. Окружающие люди словно застывали, когда она проходила рядом. Вместе с тем нельзя было сказать, что Елизавета имела высокомерный вид. Напротив, она была необычайно красива в своей простоте и искренности. Борман был безумно счастлив и то и дело бросал взгляд на свою жену. Вскоре он раскланялся со своим другом гусаром и, выпустив наконец-то руку Елизаветы, поднялся по лестнице и встал на втором этаже, чтобы всем присутствующим было его видно.

- Друзья мои!

Зал смолк. Все взгляды были обращены к хозяину дома.

- Дамы и господа! Невозможно передать, как я рад, что вы все почтили меня своим присутствием! Я благодарен каждому из вас за то, что вы откликнулись на мое приглашение!

Борман замолк на время, беспокойно скользя взглядом по гостям, словно стараясь найти кого-то. – Сегодня - самый счастливый день моей жизни! И я хочу, чтобы вы были счастливы не меньше меня, друзья мои!

К дому подъехала еще одна карета с черной тройкой лошадей. Два лакея, уже не ожидавшие приезда гостей, переглянулись и поспешили открывать незнакомцу дверь.

- …и поэтому ни в чем себе не отказывайте! Наслаждайтесь закусками и шампанским! И…ах да… Да начнется бал!

Раздались аплодисменты, и одновременно с ними заиграла музыка. Бесформенное скопление гостей тотчас разбилось на танцующие пары. Борман спустился вниз по лестнице к своей жене.

- Лиза, любовь моя – сказал он, взяв девушку за руку. – Не удостоите ли вы меня чести пригласить вас на танец?

Елизавета звонко засмеялась и кивнула. Вот уже в зале не осталось никого, одиноко стоящего в стороне – все были поглощены вальсом, впадая в транс под мелодичные звуки. Дамы продолжали поскальзываться на лакированном полу и приземляться на руки своих партнеров, но это ничуть не портило танец, а наоборот, создавало неведомую доверительную связь в парах. Даже слуги, стоявшие вдоль стены с подносами, с трудом удерживались от того, чтобы не пуститься вальсировать вместе со всеми.

Однако среди танцующих вдруг появился человек, не имеющий пары и не двигающийся в такт музыке, и потому он сильно выделялся на фоне танцующих гостей. Высокий молодой человек, одетый в черный сюртук с золотистым воротником неспешно скользил вдоль гостей, равнодушно рассматривая тех, кто попадался ему на пути. Казалось, он совсем не питал симпатии к ним и к их счастливым ощущениям. В один момент возле него оказалась девушка, делающая пируэт на одной ноге. Под воздействием шампанского и благодаря скользкому паркету она поскользнулась и упала возле незнакомца, который словно ожидая этого, с каменным лицом протянул руки, чтобы поймать ее. Все это произошло так быстро, что девушка даже не успела опомниться и поблагодарить своего спасителя, как тот уже отпустил ее.

- Не стоит, – сухо сказал он ей без тени улыбки и продолжил двигаться вперед, к центру зала, где крутились в танце молодожены.

Музыка сменилась на быструю, и присутствующие тотчас перешли к мазурке. Многие уже устали от танцев и предпочли отойти к столикам с шампанским, чтобы отдохнуть и не мешать танцующим. Борман со своей женой безустанно танцевали посередине зала, окруженные гостями. Молодой муж, тяжело дыша, но не показывая усталости, сделал еще один круг и его взгляд упал на человека в черно-золотом сюртуке, который стоял вместе со всеми в кругу и с интересом наблюдал за танцующей парой. Борман на мгновение застыл, затем пришел в себя и шепнул жене:

- Пожалуй, стоит немного передохнуть, как думаешь?

- Да, пожалуй – ответила Елизавета, тяжело дыша. Она перехватила взгляд мужа и взглянула на незнакомца, которого раньше никогда не видела. Борман поцеловал ее руку под громкие аплодисменты окружавших их гостей. Кольцо присутствующих вновь распалось на пары, Елизавета пошла в другой конец зала к подругам, а Борман, проводив ее нежным взглядом, двинулся через танцующие пары к единственному человеку, оставшемуся стоять неподвижно посреди зала, и встал с ним лицом к лицу.

- Я уже думал, что ты не придешь – промолвил Борман. Лицо незнакомца тронула слабая улыбка.

- Пропустить свадьбу старого друга? – произнес Воронцов. – Даже я на такое не способен.

- Способен, - усмехнулся Борман, пожимая ему руку, – Пойдем в мой кабинет: здесь слишком шумно.

* * *

- Значит, ты теперь граф? – произнес Борман, закрывая за собой дверь. – Как же ты добился столь высокого положения в обществе за такой короткий промежуток времени?

- Женился на богатой вдове, - коротко ответил Воронцов, усаживаясь в кресло напротив камина.

- И где же твоя спутница? Неужели ты оставил ее внизу?

- Нет. Она умерла.

Борман перестал улыбаться. Он тоже сел.

- Дмитрий, я искренне сочувствую тебе.

- Это ни к чему. Ей было пятьдесят восемь, она была больна, и ее смерть была лишь вопросом времени.

Равнодушие Воронцова к смерти своей жены слегка ошеломило Бормана. Минуту помолчав, он ,наконец, спросил:

- Стало быть, ты не любил ее?

- Разумеется, нет.

- И женился на ней только ради титула и ее состояния?

- Именно, - ответил Дмитрий, взяв со стола стеклянную коробочку, в которой покоился орден в форме звезды. – Вижу, ты неплохо себя показал перед императором?

- Я работаю в Собственной Его Величества канцелярии, - сказал Борман, понимая, что его друг пытается поменять тему разговора. – Мой дядя немало похлопотал, чтобы устроить меня туда. Я без преувеличения могу отметить, что с моим появлением внутренняя политика императора претерпела значительные изменения в лучшую сторону.

- Не сомневаюсь, - кисло произнес Воронцов. – Но в стране по-прежнему самодержавие.

- Ты опять за свое… Я думал, что твои взгляды изменились за последние годы.

- Давай не будем трогать мои взгляды, Борман. Ты прекрасно знаешь мое отношение к царю и ко всему, что сейчас происходит в стране.

- Эта тема, которую можно обсуждать вечно, - улыбнулся Борман, наливая гостю вино, – лучше расскажи мне о своем путешествии по Европе. Ты ведь не сидел дома после смерти жены?

- Хм…ты неплохо осведомлен обо мне…

- У нас с тобой общий знакомый.

- Понфилов? Как я сразу не догадался…Доктор, похоже, знает всех в этом мире.

- Потому что он хорош в своем деле. Он, кстати, лечит Лизу от сердечного недуга.

- Понфилов не просто замечательный доктор. Он помог мне прийти в себя после… после того, что произошло в деревне.

Борман внимательно посмотрел на Дмитрия, не обращая внимания на то, что вино выливается через край его наклоненного бокала.

- Я ждал, когда ты заговоришь об этом. Ты должен знать, что…я никогда не считал и не буду считать тебя виновным в случившемся. Пусть те события останутся в прошлом.

Воронцов хотел что-то сказать, но не смог. Губы его дергались, глаза беспокойно бегали по комнате, избегая встречи со взглядом Бормана. Наконец, он вымолвил:

- Мой отец…Он…

- Умер в тот же день, - сказал Борман. – Отец Стаханова ударил его прикладом ружья насмерть. Твоя мать умерла два года назад.

Поймав взгляд Воронцова, Борман поразился, сколько горя было в нем. Дмитрий закрыл глаза, вздохнул и, когда снова открыл, они вновь были пустыми и равнодушными.

- А что же отец Стаханова?

- Его посадили. Говорят, он умер в тюрьме в том же году.

- А мой брат? Что стало с Александром?

- Он не знал покоя с тех пор, как ты бежал из деревни. Насколько я знаю, он искал тебя здесь, в столице, затем в Москве. До меня даже дошли слухи, что он пытался найти тебя в Европе. Больше я о нем ничего не слышал. Но я уверен, что для него весточка от тебя была бы великой радостью.

- Может быть… Позже… - ответил Воронцов, заметив на столе колоду игральных карт. – Тебе по-прежнему везет с пиковым валетом?

- А то, - улыбнулся Борман.

На стол полетели карты.

* * *

1840г.

Англия, Лондон

Графиня Васнецова медленно шла по тропинке своего сада. По бокам дорожки росли фруктовые деревья, в основном яблони, наполнявшие воздух приторно-сладким ароматом своих плодов. Васнецова дошла до пруда, откуда открывался прекрасный вид на ее поместье. Проходя по берегу, она наблюдала за своим отражением в воде. Годы успели поработать над этим некогда красивым лицом, сейчас уже изрезанном морщинами. Васнецова подняла голову и увидела на той стороне пруда молодого человека в белой рубашке. Васнецова пару минут смотрела на него, сосредоточенно читавшего какую-то книгу, и затем двинулась по направлению к скамейке.

Воронцов, увидев приближавшуюся Васнецову, вздрогнул и отложил книгу. Графиня села возле него.

- Ты опять грустишь, Дмитрий? – произнесла она.

- Вовсе нет. Я просто увлекся чтением.

- Ты всегда читаешь, когда грустишь. – сказала Васнецова, рассматривая его лицо. – Ты такой скрытный, Дмитрий. С того момента, как я нашла тебя блуждающего по лесу несколько дней, я поняла, что твоя жизнь не так проста, как кажется. Ты не хотел говорить о своем прошлом, да я и не считала нужным закидывать тебя расспросами – наверное, с годами стала деликатной. Но, дорогой мой, больше всего мне непонятно, зачем ты женился на мне. Мне пятьдесят восемь, у меня язва и много других болезней, постепенно съедающих меня; а ты молод, хорош собой, я бы даже сказала, неприлично хорош собой. Ты мог бы найти себе красавицу-жену в столице, но вместо этого ты предпочел стать моим мужем и переехать со мной в Лондон. Почему?

- Я люблю тебя, - тихо сказал Воронцов.

Графиня рассмеялась.

- Ты хоть сам веришь в искренность своих слов? О, нет, милый мой, что бы ты ко мне ни чувствовал, это точно не любовь. Быть может, легкое уважение, но не более того.

Васнецова задумалась.

- Но я стала слишком стара. Любовь наскучила мне, и я боле не нуждаюсь в ней как когда-то. Мне нужен тот, кто скрасит мою бесцветную старость. Будь мне близким другом до последних моих дней, Дмитрий, и все, чем я владею, после моей смерти станет твоим.

Воронцов молча смотрел на гладь воды в пруду.

- Однако время обеднее; я утомилась и нуждаюсь в отдыхе. – сказала Васнецова и встала. – Кстати, Дмитрий, тебе бы следовало попросить какое-нибудь успокоительное у Оленьки для себя, а то скоро твои ночные кошмары сведут тебя с ума!

Графиня неспешно пошла в сторону дома. Воронцов долго смотрел ей вслед. Да, кошмары действительно мучили его на протяжении последних недель. Каждую ночь он снова и снова переживал те события его последнего дня в деревне. Он уже привык вскакивать с постели посреди ночи в холодном поту, осознавая, что он сейчас в Лондоне, в поместье Васнецовой, а Махотка с ее мертвецами – всего лишь сон, осколки прошлого, которые нужно забыть навсегда. Да…на словах это было куда проще, чем на самом деле.

Воронцов встал и направился вслед за графиней к поместью. Зачем он женился на ней? Дмитрий и сам не знал. Он вообще не понимал, чего хочет от жизни. Вроде бы еще все впереди, но ощущение непонятной пустоты в душе резало Воронцова изнутри. Он прекрасно понимал, что чувствует это из-за гибели своей бывшей возлюбленной и своего друга. Он также понимал, что это целиком и полностью его вина, и поэтому боялся возвращения в деревню. Ноги его больше там не будет.

Тем не менее, перспектива получить все имущество графини после ее смерти привлекала Дмитрия. Правда, от мысли о том, что он женился на Васнецовой по расчету, Воронцов испытывал отвращение к самому себе. Но чем циничнее и высокомернее он себя вел, тем проще ему было забывать про все то, что он совершил.

* * *

- Я сомневаюсь, что хочу слушать эту историю дальше, - прервал я своего рассказчика, тем самым вызвав удивление на его лице.

- Почему же?

- Я не испытываю ни малейшей симпатии к главному герою. Более того, я искренне надеюсь, что, в конце концов, его повесят. Или скинут с обрыва, откуда упал Стаханов, его друг.

- Ты делаешь поспешные выводы, друг мой. Это еще лишь самое начало, где все пока расплывчато и не имеет под собой этакого «сюжетного стержня». А дальше…кто знает. Быть может, ты изменишь свое мнение о Воронцове.

Я вздохнул. Что-ж, все равно дома меня никто не ждет. Можно слушать дальше.

* * *

1843г.

Карета с черной тройкой лошадей мчалась по улице Петербурга. Воронцов возвращался в гостиницу после вечера в доме Бормана. Он решил на время остаться здесь. Путешествовать по странам ему уже приелось. Захотелось вернуться в столицу, где он провел свои лучшие годы, обучаясь в Кадетском корпусе. К тому же Борман взял с него обещание, что он останется в Петербурге на пару месяцев, чтобы помочь ему решить некоторые проблемы. Дмитрий усмехнулся, вспоминая, как Борман полчаса назад вновь закончил партию, покрыв его карту пиковым валетом. И как ему все время это удавалось…

Карета остановилась около гостиницы. Дмитрий вышел и кинул своему кучеру Бартего золотой червонец.

- Накорми лошадей и запри в конюшне; а сам сходи в таверну и выпей.

- Благодарю, граф, - ответил Бартего. – Утром изволите ехать к Борману?

- Пожалуй, можно будет к нему заглянуть. Но карета мне не понадобится.

Утром Воронцов отправился к Борману не на своем экипаже, а пешком. Проезжавшие мимо него люди в каретах недоуменно пялились на чудного молодого человека: ходить пешком? В таком сюртуке? Что за нелепость? Но Дмитрий от всей души наслаждался подобной утренней прогулкой, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих. Воронцов даже позволил своему лицу принять безмятежное выражение, а глазам приобрести веселый блеск.

Он, еще не дойдя до дома Бормана, увидел в его окне Елизавету, с интересом наблюдавшую за ним, свесив свои длинные волосы вниз.

- Вы странный человек, граф Воронцов! – крикнула она ему со второго этажа, когда Дмитрий подошел ближе.

- Вот как? – отозвался Воронцов, остановившись. – И в чем же это проявляется?

- Отсюда открывается замечательный вид на город! Я заметила вас еще на том конце улицы. Вы, осмелюсь предположить, проделали весь свой путь пешком? Разве это типично для графов, которых общество привыкло видеть в каретах?

- Я скажу вам, что современное общество настолько загнано в рамки светского поведения, что обыденные вещи кажутся ему заурядными.

- Я говорила про заурядность? – вскинула брови Елизавета. – Я считаю вас немного странным, но никак не заурядным.

Воронцов наклонил голову в знак почтения.

- Моего мужа нет дома; он, должно быть, задерживается на встрече с императором. Но вы можете подождать его внутри; я скажу лакею, чтобы он впустил вас.

- Благодарю вас, госпожа Борман, - произнес Дмитрий. Елизавета при этом поморщилась.

- Не надо меня так называть.

- Разве вы не замужем за…

- Да, да, но мне не нравится откликаться на его фамилию. Я еще не привыкла: мы поженились только вчера. Отнеситесь с пониманием к моему желанию, прошу вас.

- Прошу прощения, сударыня, если обидел вас, - произнес Воронцов. Елизавета, улыбнувшись ему, исчезла с окна. Лакей открыл Дмитрию дверь и пригласил гостя в дом.

* * *

1840г.

- Вы что-то хотели? – услужливо спросила служанка Оленька, увидев возле себя Воронцова.

- Да…мне бы успокоительного, - произнес он, потирая красные, опухшие от бессонных ночей глаза. Оленька, взглянув на его лицо, ужаснулась:

- Мой граф! Что же вы так…долго тянули? Ваши ночные кошмары убьют вас!

- Наверное, вы правы, - слабо улыбнулся Дмитрий. – Я действительно мешкал; графиня советовала мне принять лекарство еще неделю назад.

Оленька подошла к шкафчику и достала оттуда флакон с прозрачной жидкостью.

- Вот…по три капли перед сном. И не вздумайте принимать больше – в могилу сведет.

- Может быть, оно мне и надо, - усмехнулся Воронцов, принимая лекарство, и сразу понял, что не стоило так шутить: лицо Оленьки побелело.

- Нет, нет, не подумайте ничего такого! – Дмитрий взял ее за руку. – Я не собираюсь убивать себя. Я просто не подумал над своими словами, простите.

С минуту Оленька и Воронцов стояли так неподвижно, не отрывая взгляда друг от друга; затем Оленька неожиданно ахнула, вырвала руку и убежала.

* * *

- Не бережете вы себя, графиня, - вздохнул Понфилов, осматривая Васнецову, - С вашей болезнью можно позволить себе питаться лишь овощами; вы же злоупотребляете сладким и жареным, как беспечное дитя.

- Помилуйте, голубчик, - обратилась графиня к доктору, - Ну не могу я так сразу отказаться от своих привычек, которых я придерживалась всю жизнь! Отсутствие силы воли, капризы старой женщины – называйте это, как хотите.

- Вы только усугубляете свое положение, - с укором промолвил Понфилов. – Теперь, когда болезнь достигла такой стадии, мне необходимо следить за вашим состоянием каждый день; но добираться до вашего поместья с другого конца Лондона – дело не из легких.

- Эту проблему легко решить, доктор. Оставайтесь у меня на некоторое время. Дом большой, я бы даже сказала, чересчур большой, так что в тесноте вы не будете.

- Я, право, даже не знаю…

- Я не приму отказа, - отрезала Васнецова. – Я понимаю, что вы один из лучших докторов нашего времени и вы нужны людям не только в Европе, но и в Российской империи, но мне сейчас как никогда нужна ваша помощь. Я немедленно пошлю слугу за вашими вещами.

- Что-ж, сочту за честь быть гостем в вашем доме, - поклонился Понфилов.

- Не гостем, голубчик, а полноправным членом нашей семьи. Как вовремя! Это мой муж Дмитрий, - представила графиня вошедшего в комнату человека. – Дорогой, будь любезен, отведи доктора в одну из спален на втором этаже. Думаю та, что с видом на сад, придется ему по вкусу.

Воронцов кивнул. Они с доктором Понфиловым вышли из спальни и двинулись по коридору. Молчание первым нарушил доктор.

- Значит, вы – ее муж?

- Да. Мы недавно поженились.

- И…хм…вас не смущает такая, я бы сказал, чудовищная разница в возрасте?

- Ничуть. Если вы тот самый доктор Понфилов, о котором я так много слышал, то, полагаю, вы знаете очень многих, в том числе и семью Юсуповых из Москвы. Прекрасный пример пары, где жена намного старше своего супруга.

- Разумеется. Но тут совсем другое. Юноша вынужден жить с семидесятилетней старухой, потому что она грозится заколоть всех его сестер, если он разведется с ней. Графиня Юсупова происходит из старинного знатного рода, поэтому никто не смеет перечить ей, даже сам царь. У бедного парня, который женат на ней, просто нет выбора. В отличие от вас. Вами движет что-то иное, но я пока не могу понять, что именно.

- А что, если мной ничего не движет? Что, если я женился, потому что заблудился в своей жизни?

- И такое возможно, - кивнул Понфилов, поднимаясь за Дмитрием вверх по лестнице. – Тогда, осмелюсь предположить, ваша жизнь была полна трагических событий, раз вы пришли к такому неоднозначному решению.

Воронцов промолчал. Он чувствовал, как этот человек подбирается к глубинам его сознания, но не знал, можно ли доверять ему. И в то же время он понимал, что сойдет с ума, если кому-нибудь не расскажет все то, что с ним случилось.

* * *

Прошел месяц. К тому времени трудно было представить дружбу более крепкую, чем дружба между Воронцовым и Понфиловым. Они стали настолько близки, что между ними не осталось никаких секретов. Понфилов стал первым человеком, которому Дмитрий все рассказал о случившемся в его жизни. Доктор не стал осуждать Воронцова, он просто сказал, что «в каждом из нас живут свои бесы». Понфилов также поведал о своей истории: узнав, что его жена изменяет ему, доктор отыскал ее любовника и избил до полусмерти.

- Еще пара минут – и дело кончилось бы его гибелью. К счастью, случайные прохожие оказались рядом и остановили меня.

Понфилов обучал Воронцова медицине. Сначала показывал молодому графу анатомию тела на примере лягушек, выловленных в пруду; затем заставил вычитать вдоль и поперек книги о различных видах растений, целебных трав и отваров из них. Когда же служанка Оленька заболела, доктор позволил Воронцову самому лечить ее.

- Медицина, - говорил часто Понфилов. – никому не повредит. И в самый нужный момент она придется как никогда кстати.

Воронцов учился, не покладая рук, испытывая наслаждение от самого процесса познания. Он жадно впитывал каждое слово, сказанное доктором, он перечитывал книги по несколько раз, чтобы лучше запомнить хранившиеся там знания. Дмитрий наконец-то избавился от своих кошмаров. Флакон со снотворным Понфилов посоветовал выкинуть куда подальше – доктор верил только в целебные свойства трав. Так, целебная настойка из валерьяны превосходно успокаивала Воронцова перед сном.

Васнецова также была рада присутствию доктора в доме: он следил за ее режимом питания и проводил много времени с Воронцовым, заставив его избавиться от типичной для графа меланхолии. Графиня рада была видеть своего мужа счастливым. Она не подозревала, что причиной тому являлся не только Понфилов.

* * *

- Воронцов, я могу спросить тебя кое о чем? – произнес доктор, наблюдая, как Дмитрий собирает травы для настойки.

- Конечно, Понфилов, в чем дело?

- Что у тебя с Оленькой?

Дмитрий замер.

- Ничего, - быстро соврал он.

- Ты искусно обманываешь людей; но меня провести не так-то просто. Вы очень сблизились в последнее время, особенно после болезни Оленьки. Я вижу то, о чем другие обитатели этого дома даже не догадываются.

Граф продолжал молчать.

- Это, конечно, не мое дело. Ты – взрослый человек, Дмитрий, и сам прекрасно понимаешь, что тебе нужно, а что нет; но ты балансируешь на острие лезвия, изменяя Васнецовой с ее служанкой прямо в этом доме. Подумай, что станет с тобой, если графиня узнает об этом. Тебя выбросят на улицу без гроша в кармане. Ты будешь нищим, а в наше время нищий - значит, никому не нужный.

- Я приму сказанное тобой к сведению, Понфилов, - улыбнулся Дмитрий.

Понфилов протяжно вздохнул и раскрыл книгу.

Вечером Воронцов, пожелав доброй ночи Васнецовой, бесшумно спустился на первый этаж и, минуя слуг, добрался до самой дальней двери в конце коридора. Он три раза постучал в дверь, выдерживая паузы между каждым стуком.

- Воронцов? – раздался шепот за дверью. – Это ты?

- Да.

Дверь открылась и вот уже Оленька в объятиях Дмитрия.

- Я так ждала тебя! – произнесла она ему тихо.

Воронцов, одной рукой прижимая Оленьку к себе, другой рукой закрыл за собой дверь.

1843г.

- Итак, граф, почему бы вам не рассказать мне что-нибудь о себе? – обратилась к Воронцову Елизавета, когда гость вошел в гостиную и сел в кресло.

Дмитрий задумался.

- Лучше задавайте мне вопросы. Трудно вот так сразу составить картину своей жизни. – произнес Дмитрий. Неприятные воспоминания из прошлого хлынули ему в голову, и он поспешно отогнал их.

Елизавета, усаживаясь в кресло напротив Воронцова, пронзительно посмотрела на него.

- Что-ж, пусть будет по-вашему. Откуда вы родом?

- Откуда и ваш муж. Из деревни Махотка.

- Почему перебрались в столицу?

- В родных местах меня ничего не держит.

- Вот как? А родители? Друзья? Любимые? Неужели вы не скучаете по ним?

- Давайте переведем тему.

Девушка вскинула брови.

- Хорошо. Где вы учились?

- Кадетский корпус. Здесь, в Петербурге.

- Вы, стало быть, офицер?

- Стало быть, да.

- И вы отлично стреляете?

- Неплохо. К чему этот вопрос, графиня?

- Стрельба – это моя страсть. И мне крайне любопытно узнать, так же ли вы хороши во владении оружием, как я.

Воронцов оживился.

- Вы верно шутите?

- Вовсе нет, - пожала плечами Елизавета. – Мой отец научил меня стрелять, когда я еще была совсем маленькой. Вам это кажется странным? Неудивительно, ведь современное общество настолько загнано в рамки светского поведения, что обычные вещи кажутся ему заурядным.

Воронцов улыбнулся внутри себя. Ему было лестно, что Елизавета произнесла его фразу слово в слово. Он заметил, что в глазах Елизаветы тоже играют веселые огоньки, хотя само лицо было почти серьезным. Дмитрий почувствовал, как ее взгляд проникает ему в душу, и поспешно посмотрел в сторону.

- Как же вы хотите проверить, кто из нас лучше в стрельбе? Уж не дуэлью ли? – произнес он.

- Конечно, нет, - прищурилась Елизавета, подойдя к камину, над которым на стене висело два пистолета. – Вы еще слишком молоды, чтобы умирать. Нет, мы сделаем проще.

Она сняла пистолеты со стены и кинула один Воронцову. Тот, не ожидавший такого от графини, тем не менее, поймал оружие и внимательно осмотрел.

- Кремневый однозарядный пистолет известного мастера Жан Ле Пажа, если не ошибаюсь. Сейчас существуют гораздо более совершенные виды оружия, графиня.

Дмитрий достал из бокового кармана револьвер. Елизавета закатила глаза.

- Я вас умоляю, Воронцов. Пистолеты – это классика. Ничто не заменит романтики порохового дыма после выстрела, а револьверы я презираю.

- Он может спасти вам жизнь в трудную минуту. Пистолет становится бесполезным после совершения выстрела, а револьвер может позволить себе шесть таких. Впрочем, это дело вкуса. Давайте выберем пистолеты.

Он засунул свой револьвер обратно в боковой карман сюртука. Елизавета подошла к столу и взяла с тарелки с фруктами большое зеленое яблоко.

- Скажите, Воронцов, вы боитесь смерти?

- Немного, - усмехнулся тот.

- Тогда, быть может, нам стоит отменить это глупое пари?

Дмитрию показалось, что в голосе Елизаветы прозвучала насмешка.

- Только если вы признаете свое поражение, – ответил он. Девушка снова прищурилась.

- Никогда!

Она подошла к Дмитрию.

- Выпрямите спину.

Елизавета аккуратно положила яблоко на левое плечо Воронцова.

- Не двигайтесь, - произнесла она.

Воронцов все больше и больше удивлялся безумию этой девицы и старался успокоить бешено стучащее сердце. Гордость не позволяла ему отказаться от этой глупой затеи, но страх давал о себе знать. Елизавета отмерила десять шагов и встала в другом конце зала. Воронцов, не шевелясь, смотрел на нее. Девушка подняла пистолет и прицелилась.

- Последняя возможность для вас, Воронцов, - прищурив левый глаз, произнесла Елизавета, - Сдавайтесь, и я не буду стрелять.

- Никогда! – улыбнулся Дмитрий.

Раздался выстрел. Пуля пробило яблоко, и оно разлетелось на куски. Дмитрию показалось, что за эту секунду вся жизнь промелькнула у него перед глазами. Елизавета, разгоняя клубы дыма рукой, подошла к нему.

- Я впечатлена вашей смелостью, граф! – воскликнула она, увидев живого, но бледного Воронцова. – Когда я предложила это пари, я не думала, что вы продержитесь до конца.

Дмитрий отряхнул волосы от разлетевшихся кусков яблока.

- Вы очень меткая, графиня.

- Мне это льстит. Теперь вы.

Воронцов оторопел.

- Что?

- У нас пари, не так ли? Ваша очередь стрелять.

- Но…я…

- Вы трусите?

- Послушайте, графиня, - начал Воронцов, начиная злиться на сумасшедшую жену Бормана, - Это пари кажется мне полнейшим безумием. Что, если рука моя дрогнет?

- А вы не дергайте ею, - посоветовала Елизавета.

- Это не смешно, графиня! Я могу убить вас!

- Давайте подумаем вот о чем, граф, – сказал девушка, присаживаясь на диван. – Я не думала о том, что могу убить вас, когда стреляла. И вы не думайте. Будьте бесчувственны. У вас же это хорошо получается.

Воронцов встал и подошел к тому месту, откуда стреляла графиня.

- Вот и славно… - прошептала графиня и, взяв новое яблоко с тарелки, положила его себе на плечо.

Воронцов без тени улыбки на лице поднял руку с пистолетом и прицелился в девушку, которая спокойно сидела, сложив руки на коленях, и смотрела на Воронцова.

- Давайте, граф. Стреляйте.

Воронцов поставил палец на курок…

В прихожей раздались шаги.

- Лиза, я дома! – послышался голос Бормана в прихожей.

- Ему вряд ли это понравится, - заметил Воронцов.

Он спрятал пистолет за пояс; Елизавета сбросила яблоко с плеча и сделала самое непринужденное выражение лица, будто никакого пари и в помине не было.

В гостиную вошел Борман.

- Воронцов! – обрадовался он. – Друг мой, ты все-таки остался!

- Лишь на некоторое время, - произнес Дмитрий, вернув своему лицу прежнее равнодушие. – Как прошла встреча с императором?

- Как и всегда, - ответил Борман, наклонившись над женой и поцеловав ее в щеку. – В государстве неполадки, движение мятежников вновь дало о себе знать. Их лидер предпочитает радикальные методы борьбы с нынешней властью. Вчера был взорван Большой Литейный завод, и есть все основания полагать, что это дело рук мятежников. Канцелярия взялась за это дело всерьез: Николай I хочет, чтобы враги государства были пойманы.

- Что их не устраивает, этих повстанцев? – спросила Елизавета.

- Они – новое поколение декабристов. Хотят свергнуть самодержавие в стране. Глупцы…Они не понимают, что именно абсолютная власть монарха обеспечивает расцвет Российской империи.

Воронцов кашлянул, выражая свое сомнение. Борман улыбнулся.

- Да-да, я знаю, что ты на их стороне. Помню, как ты рассказывал мне о своих идеях, когда мы жили в деревне.

- Я тебе больше скажу, мой милый друг: я был одним из тех, кто основал движение мятежников.

Борман побледнел. Елизавета с живым интересом посмотрела на Дмитрия.

- И, сдается мне, что тот, кого вы ищете, ни кто иной, как Метельников.

- Он самый! – вскрикнул Борман, наливая себе в бокал вина. – Черт возьми, Дмитрий, я не верю своим ушам! Может быть, ты еще знаешь, где их логово?

- Ну разумеется. В 1839, когда я заканчивал Кадетский Корпус, мы обосновались в старой типографии на окраине города возле леса. Это очень удобное место. Держу пари, что основной штаб мятежников все еще там.

Дмитрий оживился и встряхнул головой, обрадовавшись пришедшей в голову идее.

- Слушай, Борман, а что, если нам наведаться к ним? Мне безумно интересно узнать, как там кипит жизнь.

Борман усмехнулся.

- Ты верно шутишь. Я – один из приближенных государя. Они пристрелят меня, как только увидят.

- Ты со мной. Тебе нечего бояться. Мятежники все еще помнят меня. Метельников помнит точно. И, вне всякого сомнения, ждет моего возвращения. Да, идея хороша. Я удовлетворю свое любопытство, а ты – свое.

- И ты не боишься, что я могу узнать и выдать их тайны государству?

- Друг мой, не бойся. Я сомневаюсь, что ты узнаешь какие-либо их тайны. Потому что все их замыслы нематериальны, и живут у них в голове.

Борман моментально осушил бокал вина. Видимо, затея пришлась ему по душе.

- Тогда не будем терять ни минуты. Я только возьму револьвер. Вдруг там станет жарко.

Дмитрий пожал плечами. Елизавета с грустью в глазах посмотрела на него.

- Меня не возьмете?

- Разумеется, нет! – воскликнул Борман из другой комнаты. – Лиза, это может быть слишком опасно! Откуда такая тяга к приключениям?

Девушка не отводила взгляда от Дмитрия. Тот подошел к ней и едва слышно сказал:

- Я бы вас взял с собой, графиня. Но Борман – ваш муж, и ему виднее, что будет лучше для вас.

Елизавета с обидой поджала губы.

1840г.

Вот уже несколько месяцев как длился роман Воронцова с Оленькой. Каждую ночь граф ждал с нетерпением, оставаясь молчаливым и раздражительным в течение дня. Графиня была в недоумении от вновь вернувшегося дурного расположения духа мужа. Понфилов догадывался, в чем дело, но каждый раз, когда он пытался заговорить об Оленьке, Воронцов старательно уходил от разговора.

Дмитрия начало бесить все: Васнецова, ее дом, полный слуг-французов, снующих туда-сюда, мерзкий сад с душистыми яблоками; даже Понфилов, который уже дал Воронцову все, что знал и все, что умел, стал неинтересен Дмитрию. Воронцова терзала несправедливость: почему он не может быть с той, кого он любит? Неужели он не заслуживает счастья? Сколько еще можно скрывать этот роман? День, год, всю жизнь?

Все, чем я владею, после моей смерти станет твоим

Но Васнецова и не думала уходить на тот свет: ей становилось лучше с каждым днем благодаря лечению Понфилова. Так сколько еще придется ждать?

Проведя пару часов с такими мыслями, Воронцов резко вскочил со скамейки возле пруда и двинулся к дому. Пройдя через гостиную, он зашел на кухню, где Оленька готовила что-то к обеду. Увидев ворвавшегося в комнату Воронцова, она от неожиданности выронила нож.

- Дмитрий, что ты…

Она не успела договорить: Дмитрий обхватил ее за талию и прижал к себе, страстно целуя ее шею, щеки, влажные губы…Пролетавшие секунды казались вечностью, запах жаркого – ароматом цветов, а сама кухня превратилась в лазурный морской берег. Воронцов не знал, сколько времени прошло, и не хотел знать…

Скрип входной двери.

Дмитрий и Оленька в страхе обернулись: на пороге стоял один из слуг-французов Васнецовой Лоренс, молодой парень лет девятнадцати. Застыв на месте, он некоторое время смотрел на них, будто не веря своим глазам. Затем, гадко усмехнувшись, он выбежал из кухни.

- Дмитрий! - в отчаянии крикнула Оленька. – Он все расскажет Васнецовой!

- Не расскажет! – резко произнес Воронцов и помчался за Лоренсом. Дмитрий нагнал его на лестнице, ведущей к покоям графини, и преградил ему путь.

- Лоренс! Стой…не делай этого…

- Графиня должна знать, - монотонным голосом произнес слуга, продолжая неприятно улыбаться.

- Она не должна ничего знать! Это разрушит наш брак!

- Извольте…дайте мне пройти…

- Просто сохрани все в тайне! Что тебе стоит закрыть глаза на то, что ты видел? Я прошу тебя…

Воронцов умоляюще смотрел на Лоренса. Тот, словно борясь с самим собой, наконец, вздохнул:

- Ваша взяла, молодой граф…Я ничего не скажу графине Васнецовой.

- Боже! Спасибо тебе, Лоренс, спасибо! – проговорил Дмитрий, обнимая юношу. – Ты не представляешь, какую услугу ты мне оказал! Я никогда этого не забуду!

- Не стоит, не стоит, - сухо ответил слуга, похлопав графа по плечу. – Идите к Оленьке, она вас, несомненно, ждет.

Воронцов благодарно кивнул и спустился вниз, возвращаясь на кухню. Лоренс, убедившись, что граф исчез из виду, поднялся на второй этаж и пошел в спальню Васнецовой.

* * *

Лакей у двери сказал Воронцову, что Оленька выбежала в сад, и молодой граф помчался за ней. Обогнув пруд, Дмитрий углубился в сад, стараясь найти девушку среди фруктовых деревьев. Наконец, он увидел ее, съежившуюся у подножия яблони со слезами на лице.

- Оля! Оленька! – нежно произнес Воронцов, с трудом сдерживаясь от того, чтобы самому не зарыдать. – Все будет хорошо…

- Нет, ничего не будет хорошего! – всхлипнула девушка, повернув заплаканное лицо к Дмитрию. – Васнецова теперь знает о нас; ты разведешься с ней и найдешь себе другую жену, а меня выкинут на улицу в чужой стране, я останусь без денег и крыши над головой!

- Она ничего не узнает, слышишь меня? Ничего! Я об этом позаботился… Этот Лоренс…он славный малый. Он ничего не расскажет графине.

Оленька недоверчиво смотрела на него. Воронцов обнял ее и посмотрел ей в глаза.

- Все будет хорошо, я обещаю тебе…

- Как ты смел…

Леденящий душу голос раздался за ними: Васнецова стояла с дергавшимся от гнева лицом, яростно взирая на пару. Из-за графини, самодовольно ухмыляясь, выглядывал Лоренс.

Воронцов и Оленька оцепенели от ужаса и во все глаза смотрели на Васнецову. Из дома к ним приближалось все больше слуг и служанок. Не было сомнений в том, что им всем уже известна тайна влюбленных.

- В моем доме…Прямо в моем доме… - шептала Васнецова, переводя взгляд с Оленьки на Воронцова и обратно. – Мерзавец… я тебе верила…

- Графиня… - начал Дмитрий.

- Мерзавец! – завопила Васнецова, кидаясь на него с кулаками. Воронцов схватил ее за руки, пытаясь удержать. – Ты предал меня! Ты лгал мне! Ты…ты был с ней!

Слуги в страхе смотрели на происходящее. Казалось, Васнецову ничто не остановит: она билась в руках Воронцова, как сумасшедшая.

- Я выкину тебя из дома! Ты будешь жить нищим и опозоренным! Я сделаю так, чтобы ты нигде не нашел себе места в этом мире! Я заставлю тебя страдать!

Внезапно в ее глазах потемнело. Она перестала биться и обмякла в руках Воронцова.

- Ненавижу… - слабым голосом проговорила она и потеряла сознание.

* * *

Надвигались сумерки. Розовый закат полыхал на горизонте, и прохладный воздух сменял зной в имении Васнецовой. В саду, во дворе и на первом этаже было пусто – все столпились в спальне графини вокруг ее кровати. Васнецова слабо дышала, губы ее едва заметно шевелились, глаза не открывались до конца. Понфилов обследовал ее уже на протяжении получаса. Наконец, он встал и повернулся к присутствующим:

- У нее был сердечный приступ. Ничего смертельно страшного, но ей нужен покой и тишина. Так что попрошу всех выйти и оставить ее одну.

Слуги поспешили к выходу.

- Всех, - многозначительно повторил Понфилов, взглянув на Воронцова, оставшегося возле постели. – Уж кого она меньше всего сейчас хочет видеть, так это вас.

Дмитрий вздохнул и покинул комнату. Через несколько минут вышел и сам доктор.

- Ну? Доволен? – обратился он к Воронцову. – Я предупреждал, что твой роман с Оленькой ничем хорошим не кончится. Теперь у тебя будут большие неприятности, Дмитрий, уж поверь.

- Я могу с ней поговорить?

- Не сейчас, - отрезал Понфилов. – Она очень слаба, ей нужен отдых. Ступай к себе, Дмитрий. Все, что можно было, ты уже сделал.

* * *

Воронцов сидел на своей кровати, обхватив голову руками, и напряженно думал. Лунный свет падал на его лицо, словно состарившееся за последние несколько часов.

Это конец. Дмитрий знал это. Вся его авантюра с женитьбой рухнула из-за нелепого случая, произошедшего не в то время и не в том месте. Как только Васнецовой станет лучше, она незамедлительно вышвырнет его из дома. И куда он пойдет? Дмитрий даже не сможет добраться до России: или же умрет с голоду, или же его по дороге убьют бандиты. А если и обойдется, что тогда? Он все равно везде будет изгоем. У Васнецовой большие связи в обществе, она опозорит его на всю страну, на всю Европу… Один мимолетный поцелуй поломал всю его жизнь…

Дмитрий от бессилия ударил по тумбочке у кровати. Жалость к Оленьке, оказавшейся не в менее скверном положении, чем он; ненависть к мерзкому Лоренсу, который все рассказал графине; и страх перед будущим – все это смешалось у него в душе и отравляло ее. Взгляд Воронцова вдруг упал на флакон с прозрачной жидкостью, упавший с тумбочки на ковер: успокоительное, которое дала ему Оленька полгода назад от бессонницы.

Вот…по три капли перед сном. И не думайте принимать больше – в

могилу сведет.

В голове у Дмитрия сам по себе начал складываться план дальнейших действий. Это страшная затея…но у него нет выбора…

Воронцов вышел из своей комнаты и тихо пошел по темному коридору, к спальне Васнецовой. В доме все уже спали; лишь на первом этаже бродили несколько лакеев.

Откуда ни возьмись перед Воронцовым появился Лоренс.

- Куда это вы идете граф? – елейным голосом спросил он, подозрительно уставившись на Воронцова. Тот, недолго думая, схватил его одной рукой за горло и одним рывком прижал к стене. Хоть разница в возрасте между ними была всего год, Дмитрий в тот момент был полон ярости, готовой обрушиться на любого.

- Я убью тебя при первой подходящей возможности, - прорычал граф в лицо слуге. Тот вызывающе улыбался.

- Почему бы вам не сделать это прямо сейчас? - прошептал он, задыхаясь и дергая руками. – Куда вы идете? Вы идете к графине? Что у вас в руке? Я не пущу вас!

Дмитрий схватил со стола в коридоре канделябр без свечей и с размаху ударил им Лоренса по голове. Тот без чувств опустился на пол. Воронцов оставил его лежать в коридоре и пошел к графине.

* * *

Раздался стук в дверь. Васнецова приподняла голову с подушки.

- Войдите, - слабым голосом произнесла она.

В спальню вошел Воронцов со стаканом воды в руке.

- Ты… - промолвила графиня, вновь опускаясь на подушку. – Хочешь окончательно убить меня?

- Графиня! Как вы могли подумать подобное… - воскликнул Дмитрий, почувствовав, как похолодело у него все внутри. – Вот. Я принес успокоительное. Подумал, что вы не можете уснуть.

- Вот это славно, - прошептала Васнецова. Дмитрий помог ей приподняться и выпить содержимое стакана. – Только не думай, что это что-то изменит. Это твоя последняя ночь в моем доме. Завтра я хочу, чтобы ноги твоей здесь не было. О разводе я побеспокоюсь сама.

- У нас еще есть время все обдумать, - сказал Воронцов, внимательно смотря на Васнецову. – Графиня, каждый человек заслуживает прощения.

- Я никогда не прощу измену, - проговорила Васнецова, бледнея с каждой секундой.

- Все еще можно исправить. Забудем о случившемся, как о страшном сне, и начнем все сначала.

Дмитрий продолжал говорить, чтобы графиня не замечала перемен в своем самочувствии, но та уже в панике задыхалась.

- Дмитрий! Что…что со мной происходит?

- Все скоро закончится.

Васнецова посмотрела на Воронцова, и понимание блеснуло в ее глазах. Она пыталась сказать что-то, но уже не могла. Дмитрий не смог сдержать слез. Еще мгновение – и свет жизни в глазах Васнецовой погас; тело обмякло на постели, пальцы разжали стакан, и он разбился об пол.

* * *

Утро. Белые ватные облака заполоняли голубое небо, складываясь в разнообразные фигуры, понятные лишь людям с достаточно развитым воображением. Дмитрий открыл глаза и сощурился от яркого солнца, бьющего ему в лицо. Судя по всему, он уснул прямо в одежде. Воронцов медленно просыпался и возвращался к действительности. В доме что-то происходило. Внизу раздавался топот, крики и стоны. Вскоре шаги зазвучали за его дверью, становясь все громче и громче.

В комнату ворвался Понфилов.

- Дмитрий! Графиня…

Воронцов вскочил с кровати.

- Что с ней?

- Она…она умерла.

Воронцов некоторое время смотрел на бледное лицо доктора, и затем зарыдал. Слезы ручьями стекали по его щекам, неподдельные, чистые слезы. Он только сейчас осознал, что совершил убийство, самое настоящее намеренное убийство человека. Доктор в растерянности стоял в дверях.

- Как…как это случилось? – вымолвил Воронцов сквозь слезы.

- У нее остановилось сердце. Я в недоумении: она шла на поправку. С каждым годом я убеждаюсь, что сердце пожилого человека – непредсказуемая вещь.

Он подошел к тумбочке и налил Дмитрию воды из графина. Дмитрий одним залпом осушил стакан.

- Воронцов…Ты теперь владелец всего имущества Васнецовой. Поместье, сад, деньги – все это теперь твое. Я понимаю, что это не самый лучший момент, чтобы говорить об этом, но все же…

Он не заметил, как в глазах Дмитрия вспыхнуло торжество.

- И еще…там Лоренс…Кажется, он выжил из ума…Несет какой-то бред насчет того, что это ты убил Васнецову…

Словно пол провалился под ногами Дмитрия.

- Где он сейчас?

- Там же, где и все слуги этого дома – в гостиной. Они все ждут тебя, Дмитрий, ждут твоих указаний. Ты теперь их граф.

* * *

- Я говорю вам: это сделал Воронцов! – кричал Лоренс слугам, столпившимся вокруг него. – Это он убил хозяйку! Я видел его ночью возле ее спальни! Он ударил меня по голове!

Тут он увидел спускающегося по лестнице Воронцова.

- А! Вот и он! – крикнул Лоренс. – Признайся, признайся перед всеми!

Десятки глаз обратились к Воронцову. Даже Понфилов, стоявший рядом, молча покосился на него. Дмитрий не мог вымолвить ни слова в свою защиту – у него уже не было сил для очередной лжи. И он уже был готов к тому, чтобы провести оставшиеся дни в тюремной камере или на виселице.

- Это не мог быть он, - раздался голос в толпе слуг. Все расступились, чтобы пропустить Оленьку, которая вышла к Лоренсу с бледным, но решительным лицом. – Воронцов не убивал графиню, потому что…он провел эту ночь со мной.

По толпе прошелся шепот. Оленька твердо смотрела на Дмитрия, а он – на нее. Наконец, Дмитрий громко сказал:

- Все слышали Оленьку. Она подтверждает, что я всю ночь был с ней. Я не убивал свою жену. Как вам могло прийти такое в голову…

- Конечно, это все вздор, - опомнился наконец Понфилов – Как доктор, я заявляю, что причина смерти – остановка сердца. Если кто и причастен к смерти бедной графини, то это Господь.

- Лжецы! – завопил Лоренс с безумным лицом и бросился на Воронцова. Его оттащили в сторону несколько пар рук лакеев. Воронцов холодно посмотрел на него. Он чувствовал то, что никогда раньше не имел. Он чувствовал власть.

Дмитрий обвел взглядом присутствующих.

- Теперь я – ваш граф. С этой минуты вы подчиняетесь только мне. А этот безумец – он указал пальцем на Лоренса. – станет примером того, что будет с каждым, кто посмеет встать против меня. Во двор его!

Две слуги, недолго думая, потащили Лоренса к выходу.

- Нет! Нет! Не смейте! Он обманывает вас! Всех вас! – бился в истерике Лоренс.

Понфилов потрясенно смотрел на Воронцова.

- Дмитрий! Зачем все это?

- Не вмешивайся, - оборвал его Воронцов, злобно взирая на то, как слугу выталкивают через дверной проем. – Он заслужил это.

Дмитрий тоже вышел во двор за остальными.

- Привести лошадь! И ружье мне!

Слуга побежал в конюшню. Воронцов приблизил к Лоренсу свое лицо.

- Скоро ты узнаешь, какова цена измены, - прошептал он ему на ухо. Слуга в ужасе посмотрел на него.

- Воронцов… - тревожно звал его доктор.

- Дмитрий! – кричала Оленька. – Что ты делаешь?

Но Воронцов не обращал на них никакого внимания. Он позволил себе полностью избавиться от всех чувств и эмоций, кроме безграничной, неугасающей злости.

Привели лошадь.

- Возьмите поводья и привяжите его к лошади! Хотя постойте…я сам это сделаю…

Все присутствующие с ужасом наблюдали, как граф привязывает кричащего на весь двор Лоренса к лошади. Ничего хорошего это не предвещало.

- Дмитрий! - в отчаянии завопила Оленька.

Но Дмитрий уже крепко-накрепко завязал узел вокруг лодыжки слуги и взял в руки ружье.

- Смерть не заставит себя долго ждать, - сказал он Лоренсу и выстрелил в воздух. Испуганная лошадь встала на дыбы и помчалась во всю прыть, а за ней с душераздирающим криком волочился Лоренс. Вскоре они исчезли из виду за воротами поместья. Слуги с благоговением смотрели на графа. Никто не посмел произнести хоть слово.

«Так надо» - подумал про себя Дмитрий, сжимая в одной руке ружье, а в другой – пустой флакон из-под успокоительного, которым он отравил Васнецову.

Лошадь с привязанной к ней жертвой скрылась за горизонтом.

1843г.

Карета, где находились Воронцов и Борман, остановилась возле небольшого трехэтажного здания желтого цвета. На первый взгляд, оно было заброшено лет двадцать, не меньше. Позади раскинулся густой лиственный лес.

- Значит, здесь раньше была типография? – сказал Борман, выглядывая в окно кареты.

- Да, очень давно. Теперь это – тайная штаб-квартира мятежников. По крайней мере, она была таковой, когда я покидал это место четыре года назад.

Они вышли из кареты.

- Бартего, жди здесь, - сказал Воронцов своему кучеру.

- Как скажете, граф, - пролепетал тот.

Дмитрий и Борман двинулись ко входу.

- Мне кажется, или… - нахмурился Борман.

- Не кажется. Тут что-то произошло, – ответил Дмитрий. Оба заметили с десяток дыр от пуль в двери. Воронцов постучал. В типографии послышалась возня.

- Кто здесь? – проскрипел голос за дверью.

- Я – Дмитрий Воронцов, старый друг Метельникова.

Дверь распахнулась, и на пороге оказался маленький лысый человек, карлик, с ружьем в руках, дуло которого невозмутимо смотрело на гостей.

- Кто еще с вами? – осведомился карлик.

- Помилуйте, сударь! – воскликнул Борман, опасливо косясь на ружье, - Нас только двое, и мы пришли с благими намерениями!

- Один тоже так говорил, - проворчал карлик, убирая оружие, - и оказался переодетым жандармом… Ладно, входите.

Борман и Воронцов вошли в помещение старой типографии, а хозяин закрыл за ними дверь на засов. Все внутри представляло собой недавний погром: большой круглый стол был перевернут, деревянный пол был усыпан документами и вырванными страницами из книг, несколько окон были выбиты, на стенах зияли отверстия от пуль.

- Что здесь произошло? – недоуменно спросил Борман у карлика. Тот вздохнул:

- Облава. О местоположении нашего логова стало известно императору. Он послал отряд, чтобы уничтожить его вместе со всеми повстанцами. Жандармы пришли сюда и пролили кровь. Мне чудом повезло: во время схватки на меня упал шкаф, и я остался незамеченным.

- Метельников мертв? – осведомился Воронцов, разглядывая следы крови на полу.

- Его и еще нескольких мятежников взяли…Скорее всего, для допроса…

- Если так, то они либо уже мертвы, либо близки к этому, - проговорил Борман, - Никто не выходил из Жандармского корпуса живым.

- Когда все это случилось? – спросил Дмитрий.

- Вчера около полуночи.

- Возможно, еще не поздно… Нам пора.

- Что ты задумал? – спросил Борман, когда их карета тронулась. – Уж не думаешь ли ты проникнуть в Жандармский корпус?

- Именно это я и собираюсь сделать, - сказал Воронцов.

- Это чистой воды безумие! Ты идешь на верную смерть! И ради кого? Ради нескольких повстанцев, которые являются угрозой государству?

- Не ради всех. Только ради Метельникова.

Борман расширил глаза от удивления.

- У меня в жизни было не так много ценных людей. Метельников один из них. Он сыграл определенную роль в моей жизни, и я обязан ему до самой смерти. В Жандармский корпус! – крикнул он Бартего.

Тройка лошадей помчалась к столице.

1836г.

Двое юношей, вцепившись друг в друга, катились вниз по склону холма. Каждый молотил другого кулаками что есть сил. За ними бежали вниз еще полсотни парней. Все они были одеты в мундиры Кадетского корпуса.

Наконец, Романов повалил соперника, вскочил и принялся пинать его ногами. Подоспевшие мальчишки оттащили его от лежащего Воронцова, сплевывавшего кровь на землю.

- Пустите меня! – кричал Романов, вырываясь из рук сослуживцев, - Я отправлю его на тот свет!

- Ну, давай! – вызывающе завопил Воронцов, поднимаясь на ноги. Он ринулся к противнику и его тоже оттащили десятки рук. Между ними встал высокий, кудрявый юноша с тонкими усами.

- Что вы творите? Разве подобное поведение подобает кадетам? Ведете себя, как глупые мальчишки…Ты, Романов, мог бы быть и благоразумнее. Последний курс, в конце концов…

- Благоразумнее?! – в бешенстве заорал тот. – Благоразумнее?! Этот маленький паршивец был с моей сестрой! Я убью его!

Кудрявый юноша тяжело вздохнул.

- Я понимаю, что ты сейчас не владеешь собой, Николай, - терпеливо обратился он к Романову. – Но ситуацию можно решить иначе.

- Иначе? – взревел Романов. – Да, я знаю, как! – он отыскал глазами Воронцова. – Я вызываю тебя на дуэль!

Повисла тишина. Все выжидающе смотрели на Дмитрия. Кудрявый парень закрыл глаза.

- Принимаю вызов! – громко ответил Воронцов.

Толпа загудела. К кудрявому парню подбежало несколько сокурсников.

- Павел, этого нельзя допустить, - обратились они к нему. – Ты знаешь, на что способен Романов.

- Знаю, – мрачно ответил тот. – Но они уже договорились о дуэли.

- Воронцову всего шестнадцать. Он и пистолет еще в руках держать не умеет! Ему конец, Павел, и ты это знаешь.

- Что я могу сделать?

- Ты можешь запретить им стреляться; в конце концов, времена дуэлей уже прошли…

- И что это даст? – возразил Павел. – Если они не будут стреляться сейчас, то они сделают это потом, вдали от посторонних глаз. Они оба упрямцы, готовые отдать жизнь за свою честь; однако в одном вы правы – в этой дуэли погибнет Воронцов.

Шум в толпе кадетов продолжал усиливаться; Романова и Воронцова по-прежнему держали за руки, позволяя им только метать друг в друга злобные взгляды. Наконец, кудрявый парень Павел обернулся к ним. Присутствующие умолкли.

- Что-ж, дуэль так дуэль… - протянул он. В толпе застонали; Романов удовлетворенно улыбнулся. – Но с одним условием. – Павел вздохнул. – Я буду стреляться за Воронцова.

Толпа взорвалась возгласами.

- Нет! – крикнул Воронцов.

- Молчи, болван, - прошипел ему один кадет. – Он тебе жизнь спасает.

Романов, словно не веря своим ушам, во все глаза смотрел на Павла.

- Ты готов рисковать жизнью ради этого деревенского ничтожества?

- Да.

- Отлично! – в бешенстве заорал Романов. – Отлично! Стреляться будем сию же минуту! Но учти: когда я застрелю тебя, я всажу вторую пулю в Воронцова!

Павел ничего не ответил. Он достал свой пистолет; Романов уже заряжал свой. Присутствующие расступились, дуэлянты разошлись. Между ними образовалось приличное расстояние.

Романов прицелился и выстрелил. Пуля просвистела возле правого виска Павла. Он судорожно вздохнул, поднимая пистолет.

- Прощай, Романов. Прости, – произнес Павел и нажал на курок. Выстрел. Романов мертвый рухнул на землю.

Кадеты взволнованно зашептались.

- Тело оттащите, - приказал Павел. – Шальная пуля во время учебной стрельбы, ни у кого не должно возникнуть вопросов.

Несколько человек взяли тело Романова и потащили вверх по склону. У многих из них в глазах блестели слезы. Павел и сам с трудом удерживался от того, чтобы не зарыдать – Романов был одним из его близких друзей. Он минут двадцать стоял на пустыре с опущенным пистолетом в руке и неотрывно смотрел на то место, где недавно стоял Романов. Все уже разошлись, на поле остались только Павел и Дмитрий, стоявший позади него и не осмеливавшийся вымолвить хоть слово. Наконец, Павел вздохнул, убрал оружие за пояс и повернулся к Воронцову.

- Спасибо, - пробормотал Дмитрий. – Но не стоило тебе этого делать, я бы и сам справился…

- Не говори ерунды, - произнес кудрявый парень, – Ты был бы на его месте.

Дмитрий стоял, понурив голову, и ждал, когда Павел начнет кричать на него. Вместо этого он услышал спокойный голос:

- Дурак ты, Воронцов. В твоем возрасте это, конечно, простительно, но, увы, ты из тех дураков, которые приносят неприятности. В жизни каждый поступок подразумевает собой ответственность. Подумай об этом, хорошо?

Дмитрий кивнул.

- Вот и славно, - сказал Павел. – В этот раз твой грех я взял на свою душу, но за остальные свои грехи ты будешь отвечать сам. Хорошо бы тебе помнить об этом, когда захочешь соблазнить очередную девицу.

Воронцов с несчастным выражением стоял перед ним, переминаясь с ноги на ногу. Кудрявый парень, взглянув на мальчика, почувствовал жалость к нему. Он протянул ему руку.

- Павел Метельников.

1843г.

Жандармский корпус представлял собой огромное семиэтажное здание, ничем не уступающее тюрьме: окна были спрятаны за решетками, серые стены не освещались даже солнцем, словно поглощая его лучи. Иногда оттуда слышались вопли пленных, которых жандармы пытали, вытаскивая из них ценные сведения. После этого от пленников избавлялись. Как сказал Борман, мало кто выбирался отсюда живым.

Карета мчалась по улицам Петербурга.

- Туда даже проникнуть невозможно! Ты думаешь, тебя туда просто так впустят? – говорил Борман Воронцову.

- Меня – нет. Но впустят тебя. Ты из канцелярии Его Величества. Скажешь жандарму у входа, что у тебя есть послание для… главного. У них же есть главный?

- Командир жандармов, - кивнул Борман. – Я лично с ним не знаком, но по слухам, он настоящий убийца.

- Слухи не впечатляют. На свете полно убийц. Если уж на то пошло, я один из них.

Дмитрий задумался.

- Сможешь ли ты сделать так, чтобы я мог незамеченным проскользнуть туда?

- Дмитрий! Помилуй! Что ты можешь сделать в здании, набитом жандармами?

Воронцов вытащил револьвер.

- Мне бы не помешал еще один, – заметил он.

Борман, покачав головой, отдал ему свой револьвер.

- Я все равно не могу рисковать.

- Ты и не должен, Борман. Эта затея – целиком и полностью моя инициатива. У тебя семья и работа. Я и так прошу от тебя слишком многого.

-Я сделаю то, что должен.

Вдали вырисовывались очертания Жандармского корпуса.

- Бартего, остановись здесь, - крикнул Воронцов. – Нам не стоит привлекать внимания.

Карета остановилась; Борман, кивнув Дмитрию, вышел и направился к серому зданию. Было видно, как он подошел к жандарму, охранявшему вход, и начал что-то говорить ему. Тот хмуро уставился на Бормана, наконец, что-то ответил ему и пропустил. Воронцов, убедившись, что друг попал внутрь, покинул карету и побежал к задней части здания, возле которой охраны не было. Он встал напротив железной двери, догадавшись, что это черный вход, и Борман непременно впустит его именно отсюда. Но время шло, а дверь все была заперта. Дмитрий начал волноваться. Достав карманные часы, он понял, что прошло уже двадцать минут. Вдруг Бормана разоблачили? Ведь он – рьяный служитель закона, и, возможно, не мастак в обмане. Не смог выдумать убедительную причину своего визита, вот главжандарм и надел на него цепи…Дмитрий потряс головой. Что за вздор гулял в его голове…

Неожиданно послышался странный звук сверху; подняв голову, Воронцов увидел, как окно третьего этажа распахнулось, и оттуда выглянул Борман. Дмитрий демонстративно развел руками, будто спрашивая, что происходит. Говорить это вслух он не решился. Вместо ответа Борман кинул ему веревку. Недолго думая, Воронцов ухватился за нее и принялся карабкаться вверх. На его счастье, возле окон первого и второго этажей не было никого, кто мог его заметить.

Борман помог ему пролезть в окно.

- В чем дело? Почему ты не открыл черный вход?

- Оказывается, это не так просто. Первые два этажа просто кишат жандармами. Пришлось придумать другой способ.

Воронцов тяжело дышал.

- Ты отлично справился, Борман. Проблем не возникло?

- Я убедительно сыграл свою роль. Добрался до самого главного жандарма и передал ему выдуманное поручение от канцелярии. Потом у меня могут возникнуть проблемы, но дело не в этом. Главжандарм. Ты не поверишь, кто это…

В коридоре послышались шаги.

- Уходи, Борман, - перебил его Воронцов.

- Ты не понимаешь…

- Кем бы ни был главжандарм, я не собираюсь с ним встречаться! Уходи! Немедленно!

- Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, - прошептал Борман и, схватившись за веревку, спрыгнул с окна. Тут же из-за угла показался жандарм и остановился как вкопанный. Дмитрий бросил на него быстрый взгляд. Стрелять? Слишком рано и слишком шумно. Секундного недоумения жандарма хватило для того, чтобы стремглав достать револьвер из-под плаща и запустить им в лоб противника. Оглушенный жандарм упал без чувств. Дмитрий, подняв свое оружие и держа его в руке, медленно пошел по коридору. Странная тишина царила в этом здании, хотя, если хорошенько прислушаться, можно было отчетливо расслышать шаги десятков жандармов на нижних этажах.

Вдруг по коридору прокатился протяжный вопль. Воронцов похолодел: он узнал в этом крике Метельникова. Медлить больше нельзя…Дмитрий достал второй револьвер и побежал по коридору. Второго жандарма, стоящего к нему спиной, он приметил уже издалека и на бегу выстрелил в него. Перепрыгнув через тело, он свернул налево по коридору. И тут по нему открыли стрельбу еще два жандарма. Воронцов прыгнул в открытую дверь сбоку. К счастью, эта комната была пуста. Стрельба с коридора продолжалась. Вопли Метельникова тоже. Дмитрий внутри себя удивлялся, почему здесь все еще не собрался весь корпус из других этажей. Должно быть, здание устроено так, чтобы не было слышно криков пленников… Стрельба прекратилась. Жандармы судорожно заряжали свои револьверы. В этом и состоял главный недостаток этого оружия – его долго перезаряжать…Выскочивший из комнаты Воронцов побежал к ним, выстрелив пять раз. Две пули из пяти знали свое дело: оба жандарма рухнули на пол. Наконец, Дмитрий добежал до помещения с решетками вместо дверей. Он вошел внутрь и увидел вдалеке двух пленников, привязанных к стульям, над одним из которых стоял жандарм, которого, судя по всему, пытка Метельникова волновала намного больше, чем стрельба в коридоре.

- Не скажешь? – угрожающе прошипел жандарм. – Тогда отправишься к своим друзьям на тот свет!

Он достал револьвер. Выстрел. Но не от жандарма. Воронцов подбежал к пленным, не обращая внимания на обмякшее тело под ногами, и принялся развязывать Метельникова. Тот пришел в себя, подняв на Дмитрия избитое лицо.

- Воронцов? – прошептал он. – Быть не может…Сколько лет, дружище…

- Нет времени на разговоры, - крикнул Дмитрий, развязывая второго пленника. – Нам нужно бежать отсюда и побыстрее! Где остальные пленные?

- Уже…далеко…в лучшем мире… - с трудом проговорил Метельников, поднимаясь на ноги.

Воронцов увидел в углу помещения груду мертвых тел. Он повернулся к пленным:

- Бежать сможете?

Метельников и второй мятежник кивнули.

- Тогда за мной! Отсюда для нас только один выход!

Троица побежала. На пути попался лишь один жандарм с шашкой – Метельников на ходу ударил его кулаком. До окна оставалось несколько шагов…

Выстрел.

Воронцов с криком упал на пол: он был ранен в спину. Метельников резко остановился.

- Нет! Беги! – завопил ему Воронцов, не в состоянии подняться.

- Я тебя не оставлю!

- Беги!

Выстрел. Второй мятежник, уже ухватившийся за веревку возле окна, упал замертво. Жандарм, медленно идущий к ним с другого конца коридора, готовился сделать третий выстрел.

- Убирайся, отсюда, Павел, немедленно! – завопил Воронцов.

- Я вернусь за тобой! – закричал Метельников и спрыгнул в окно. Пуля запоздало просвистела мимо.

Воронцов, корчась от боли на полу, приподнял голову. Из тени приближался жандарм, ранивший Дмитрия и убивший друга Метельникова. На груди его что-то блестело. Ну конечно…Главжандарм...Он все-таки столкнулся с ним…Воронцов усмехнулся. Жизнь непредсказуема…

С другого конца коридора подбежала еще дюжина жандармов.

- Вы как всегда не особо спешите, – недовольно произнес главжандарм, остановившись в тени. – Все приходится делать самому.

Его подчиненные пристыжено потупились.

- А ты, - прошипел главжандарм, повернувшись к Воронцову. – Ты теперь – мой. Я хочу видеть твое лицо, когда моя пуля пробьет твое сердце.

Он вышел из тени с направленным на Дмитрия револьвером. Теперь оба могли разглядеть друг друга. Дмитрий застыл, забыв о кровоточащей ране. Так же замер и главжандарм. Повисла звенящая тишина. Они смотрели друг на друга, и трудно было сказать, чье лицо было бледнее.

Дмитрий выдохнул, не отводя взгляда от главжандарма. Это был его брат Александр.

Часть II

Мятежники

1838г.

- Рад, что ты здесь, - произнес Метельников, пожимая руку Воронцову, - Как прошла поездка в родную деревню?

- Скучно, - пожал плечами Воронцов, выходя из повозки и закидывая на плечо свою сумку с вещами. – Махотка уже не притягивает меня своим умиротворением. Жизнь кипит здесь, в столице, а не в этой заброшенной деревушке. А Александр все сидит там.

- Может быть, ему большего не надо, - предположил Метельников, когда они двинулись в сторону корпуса. – Или же он пока не определился со своими желаниями. Ты ведь тоже не знаешь, чего хочешь от жизни.

- Не знаю, - согласился Воронцов, окинув взглядом марширующих кадетов. – Для начала нужно жениться, а дальше посмотрим.

При этих словах он почему-то улыбнулся, и Метельников заметил это. Он остановился.

-Быть не может?

- Еще как может, - кивнул Дмитрий. – Я нашел себе невесту в Махотке.

- Ты серьезно?

- Да…Дуней ее зовут. Я ее еще девчонкой помню. А сейчас она расцвела, похорошела. Я голову сразу потерял, как увидел ее.

- Ты уверен, что это не мимолетное чувство? Я тебя знаю.

- О, нет, друг мой Павел, это серьезно. Я твердо решил жениться по возвращении в деревню в следующем году. Возможно, это как раз то, что мне нужно.

- Сомневаюсь я в продолжительности твоих чувств…Ну да ладно, Бог с тобой. Мне не терпится поведать тебе кое-какие новости.

- Я в предвкушении.

- Полагаю, ты слышал о… мятежниках?

Дмитрий нахмурился.

- Ну еще бы. Наследие декабристов. Повстанцы нашего десятилетия. Тайное движение, стремящееся свергнуть самодержавие в государстве.

- Именно. И я теперь один из них.

- Это шутка?

- Вовсе нет. Представь, Воронцов, у меня теперь новый взгляд на мир, в особенности на положение вещей в нашей стране. Нужно что-то менять. Мы топчемся на месте, когда остальные страны прибирают к своим рукам земли и богатства и открывают все новое в этом мире. Воронцов, ты должен быть с нами.

- Меня это не интересует, Павел, - равнодушно ответил Дмитрий, всеми мыслями находившийся рядом с Дуней в Махотке.

- Подумай над моим предложением. Это движение еще только зародилось, у них еще нет конкретных идей и плана действий, а самое главное – у них нет лидера. Мы можем повести за собой этих людей. Вместе мы будем вершить историю. Возможно, именно это тебе и надо в жизни.

- С чего тебе это знать?

- В этом-то и дело, Воронцов: ты не узнаешь, пока не попробуешь.

1843г.

Александр наконец пришел в себя и опустил руку с револьвером. Жандармы стояли над Дмитрием, прицелившись в него из мушкетов.

- В камеру его, - приказал главжандарм. – Не трогать без моего ведома. Я сам займусь им.

Александр, еще раз взглянув на брата, поспешно удалился. Воронцов почувствовал, как его схватили за руки и потащили по коридору. Он потерял сознание.

Когда он очнулся, был уже поздний вечер. Со всех сторон его окружали грязные серые стены, в углу комнаты горела свеча, освещая своим тусклым светом тесное помещение. Воронцов обнаружил себя лежащим на кровати. Лопатка спины болела, но уже не так сильно. Взглянув на себя, Дмитрий увидел, что он полностью перебинтован в области спины и груди, без сомнения, мастером своего дела. Судя по всему, и пулю вытащили…

Раздался скрип входной двери. Железные засовы отодвинулись в сторону, и вошел Александр.

- Оставь нас, - промолвил он сопровождавшему его жандарму. Тот послушно вышел и закрыл за собой дверь. Александр и Дмитрий молча смотрели друг на друга. Наконец, Воронцов-старший подошел к койке и сел возле брата. Казалось, у него внутри боролись друг с другом два желания: обнять Дмитрия и ударить его.

- Ну и…как ты? – наконец, спросил он.

Дмитрий промолчал.

- Извини за рану…Издали я не признал тебя.

- К чему извиняться? – произнес Дмитрий. – Ты – главжандарм, ты погубил не один десяток человек, так зачем тебе все это? Зачем оставлять меня в живых? Кончай с этим побыстрее.

- Если бы я хотел убить тебя, мы бы не разговаривали сейчас…Дмитрий, как же низко ты пал! Неужели ты настолько разочаровался в жизни, что примкнул к этим фанатикам? Или же ты по-прежнему ищешь новых ощущений?

- Оставь меня в покое, Александр. Ты ничем не лучше меня. Как ты вообще стал главжандармом?

- После твоего бегства из Махотки вся моя жизнь перевернулась вверх дном. Отец скончался от рук Стаханова-старшего в тот же день, мать слегла и умерла годом позже. Я не мог больше оставаться в деревне: на меня смотрели как на одного из выродков семьи Воронцовых и как виновника произошедших событий. Нашу семью прокляли, Дмитрий, и все из-за тебя.

Дмитрий отвернулся.

- В конце концов, как-то ночью соседский мальчик прокрался в наш дом, где остался жить только я, и сказал, что деревенские парни собираются зарезать меня этой ночью. Я бежал из Махотки.

Дмитрий придал своему лицу типичное равнодушие, но в глубине души он впитывал каждое слово брата.

- Я искал тебя в Петербурге. Узнал, что ты женился на некой богатой вдове Васнецовой и живешь с ней в Англии. Я добирался до Лондона полгода, меняя лошадей, шагая пешком, переплывая реки. Когда я наконец ступил на английскую землю и отыскал поместье Васнецовой, лакей сказал мне, что графиня умерла, а Воронцов стал обладателем всего ее состояния, но не захотел оставаться в этом месте и уехал во Францию.

- Я постоянно ускользал от тебя, - усмехнулся Дмитрий.

- Постоянно. Потому что, когда я добрался до Парижа, тебя там уже не было. Зато я нарвался на шайку нечестных людей, которые обокрали меня и бросили умирать на улице. На мое счастье, один герцог, увидев меня, сжалился и приютил к себе. Я был его слугой некоторое время; вскоре он помог мне вернуться в Россию. Здесь я влачил жалкое существование до тех пор, пока случайно не спас императора от пули мятежника. Таким образом, я и поднялся до главжандарма.

- Какая драматичная история.

- …а теперь, когда судьба наконец свела меня с моим братом, я узнаю, что он…в союзе с врагами государства!

- Ты не понимаешь их цели.

- Я прекрасно понимаю их цели! – сурово перебил Дмитрия Александр, - Они хотят свергнуть Николая. Но этого не произойдет, пока я возглавляю Корпус жандармов.

- Замечательно, наверное, быть верной собачкой императора? – улыбнулся Воронцов-младший.

Александр придвинулся поближе к брату.

- Дмитрий…ты должен сказать мне, где находится их логово.

- Ты со своими солдатами и так знаешь это. Вы вчера разгромили старую типографию.

- Я похож на дурака? В этой лачуге находилось всего полсотни повстанцев, там не было запасов оружия, еды, ничего! Единственным плюсом было то, что мы схватили Метельникова, но благодаря тебе он теперь снова на свободе! Так что я спрашиваю тебя: где их настоящее логово?

- Понятия не имею.

- А если бы имел, не сказал бы?

- Конечно, нет.

Александр задумчиво смотрел на брата.

- Метельников оказался крепким: я так и не смог его расколоть. Но я смогу выбить правду из тебя. Я знаю, что вы вместе служили в Кадетском корпусе и уже тогда завязли во всем этом. Ты сам рассказал мне по приезде в деревню.

- Знал бы, что ты станешь жандармом, не сказал бы ни слова, – огрызнулся Дмитрий.

- Ты – зачинщик наравне с Метельниковым! Ты хоть понимаешь, что если император узнает об этом, о том, что ты здесь, мне прикажут тебя убить?

- Ну, так убей!

- Хватит! – завопил Александр, срываясь с места. – Только я стою между тобой и виселицей, а ты не хочешь мне помочь! Я могу отпустить тебя… Только скажи, где находится их шайка…

Дмитрий посмотрел в глаза Александра и ему показалось, что он смотрит в свои собственные.

- Никогда. Лучше убей меня.

- Несносный упрямец! Ты всегда делаешь так, как хочешь! И к чему ты пришел? За тобой тянется кровавый след всю твою жизнь! А твои друзья хотят устроить хаос в стране!

- То, что ты говоришь, никак не повлияет на мое решение. Так что прошу: убей или отпусти.

- Отпустить? Чтобы ты снова присоединился к нашим врагам? А потом один из моих безмозглых псов всадил тебе пулю в лоб? Ну уж нет. Ты скажешь мне, где их логово. Пока ты будешь молчать, ты отсюда не выйдешь.

Главжандарм развернулся и покинул камеру. Тьма ночи поглотила узника.

1844г.

Елизавета сидела у окна и смотрела на проезжавшие мимо кареты. Они мчались по заснеженной дороге Петербурга, наполняя город мягким шумом своих колес и сидящих внутри представителей светского общества.

В комнату вошел Борман.

- Лиза! Ты еще не готова?

Девушка обернулась: Борман стоял в своем лучшем фраке и зимнем пальто поверх него.

- Прости, что? Я не понимаю…

- Как? Ты забыла? Сегодня князь Львов дает бал в своем доме! Весь город едет туда!

- Я знаю это; но я не думала, что мы тоже едем…

- Разумеется, едем! Он пригласил нас!

Елизавета глубоко вздохнула и грустно посмотрела на мужа. Сейчас, погруженная в мрачные мысли, она не походила на двадцатидвухлетнюю девушку.

- Ты удивляешь меня, Сергей. Твой друг сейчас в тюрьме, замерзает в холодной камере, возможно, терпит пытки от жандармов, а ты беззаботно едешь на бал!

Улыбка растаяла на лице Бормана.

- Лиза, солнце! Что я могу сделать? Не в моих силах освободить Дмитрия. Ему очень повезло, что главжандарм – его брат! Иначе его убили бы еще в тот злополучный день! К тому же, с ним там хорошо обращаются – я навещал его неделю назад.

- Не знаю… Неправильно это все… - прошептала Елизавета, чуть не плача, - В конце концов, он бы тебя спас.

Борман ошеломленно смотрел на супругу. Наконец, он решил произнести одну из тех речей, которые должен иметь в своем запасе каждый уважающий себя муж.

- Лиза, у тебя большое, доброе сердце, которое способно к состраданию, но…

- Знаешь… я что-то нехорошо себя чувствую. Я, пожалуй, останусь дома. Ты поезжай, если хочешь.

Елизавета покинула комнату. Борман остался стоять посередине, медленно стягивая с себя шарф.

Конечно же, он думал о том, что Воронцова нужно вызволять. Более того, он думал об этом каждую минуту, просто не показывая вида, а этот бал был лишь поводом ненадолго отвлечься от неприятных мыслей. Задача казалась ему невыполнимой: его друг в самом сердце Жандармского корпуса под серьезной охраной. Если бы Дмитрий назвал Александру местоположение логова мятежников…Но Борман хорошо знал Воронцова - упрямец ни за что не сдаст своих товарищей. Ведь об участии Бормана в бегстве Метельникова так и не узнала ни одна живая душа – Дмитрий держал язык за зубами.

Борман вновь одел пальто. Бал подождет. Нужно найти одного человека.

* * *

- Значит, вы больше не используете это место? – спросил Борман у лысого карлика. Он приехал в заброшенное здание типографии, куда он с Воронцовым наведался четыре месяца назад.

- Нет, разумеется, - прохрипел тот, заваривая чай в большой медный чайник, - Ведь жандармы знают про эту типографию, они ее и разгромили. Раз в неделю наведывается парочка этих ублюдков, спрашивает, не показывался ли здесь Метельников, ходят, вынюхивают все. А я говорю, мол, нет, остался один, никто ко мне не заходит, всех мятежников вы уже поубивали…

Борман заметил усмешку на лице карлика.

- А на самом деле?...

- Ты правда думаешь, что нас так мало? Все оставшиеся находятся в нашем главном логове, вместе с Метельниковым.

Он поставил перед гостем кружку с чаем и лукаво кивнул в сторону окна, через который был виден частокол деревьев, черневших в ночи.

Борман от изумления обжегся горячим чаем.

- Лес?

- Именно. Весело, правда? Эти идиоты жандармы постоянно шныряют возле типографии, даже не подозревая, что все мятежники находятся в лесу прямо за этим зданием! Там идти-то около полмили всего.

- Тогда почему ты все еще здесь?

- Я вроде дозорного. Если жандармы нагрянут в лес, я смогу своевременно предупредить всех об опасности. Да и к тому же, эти солдатики постоянно приходят сюда, видят, что я все еще здесь, безобидный, маленький, одинокий, и спокойно уходят восвояси. Я здесь для отвода глаз, так сказать… Но скоро все это закончится, братец, уж поверь мне. Назревает нечто крупное…

- Послушай, карлик… - Борман вспомнил о цели своего прихода и разом осушил свою кружку. – Мне нужно увидеться с Метельниковым.

- С Метельниковым? С главарем всех повстанцев? Кем ты себя возомнил?

- Мне нужно поговорить с ним по поводу моего друга, Воронцова!

- Вот как? Ну, пошли.

Борман нахмурился, наблюдая, как карлик натягивает дорожный плащ и гасит свечи в помещении. Как-то все слишком просто…Этот карлик просто так разболтал все секреты мятежников, а теперь согласился отвести его к Метельникову…

Борман встал. Карлик встал напротив него.

- Ну? Веди меня.

- Подожди чуть-чуть.

- Что? О чем ты?

Но Борман уже понял, чего ждет карлик. Комната поплыла перед глазами. Кинув взгляд на свою пустую чашку, Борман рухнул на пол.

- Вот и славно, - пробормотал карлик, допивая свой чай.

* * *

Борман очнулся, привязанный веревкой к дереву: его кто-то старательно бил по щекам. Мутные образы окружающего его леса и десятков людей вырисовывались перед ним.

- Он пришел в себя, - сообщил тот, кто бил его. К Борману подошел высокий, крепко сложенный парень с кудрявыми волосами и наклонился к пленнику.

- Говорят, ты хотел меня видеть?

Борман прищурился.

- Ты – Метельников?

- Да. А вот кто ты – это уже вопрос поинтереснее. Василий говорит, что ты приезжал в типографию вместе с Воронцовым до того, как он освободил меня.

- Я помогал Дмитрию. Провел его в корпус…

- …и в то же время, мне доложили, что ты – один из советников самого… императора.

Мятежники, стоявшие рядом, неприятно захохотали. Один высокий здоровяк, не сводя с пленника глаз, ласково провел пальцем по своему огромному ножу. Борман, увидев это, побледнел.

- Я пришел с благими намерениями.

- Да неужели? – рассмеялся Метельников. – Знаешь, вначале все так говорят. Тот жандарм тоже прикинулся нищим бродягой и попросил крова, наведавшись в типографию. Знаешь, в чем моя слабость? У меня доброе сердце. Я настоял на том, чтобы мы впустили беднягу внутрь, мол, какой вред может принести попрошайка, даже если он узнает о нашем обществе. И что ты думаешь? На следующий день этот бродяга снова пришел к нам, в мундире главжандарма и с полсотней подручных, и казнил почти всех, кто находился в тот момент в типографии! Меня и еще нескольких он забрал с собой в корпус, а лачугу перевернул вверх дном. Ты понимаешь суть этой истории? Как после такого можно верить кому-то?

- Этот главжандарм – брат Воронцова, – произнес Борман.

Метельников передернулся.

- Брат? Тот самый Александр? Какого черта он стал главой жандармского корпуса? Он же вроде остался в Махотке?

- Не имею ни малейшего понятия, как так получилось.

- Ты хочешь сказать, что это родной брат Дмитрия держит его в заключении?

Борман кивнул. Метельников переглянулся с несколькими мятежниками. Неожиданно он ударил кулаком в дерево, к которому был привязан Борман.

- Подлый ублюдок! – заорал он. – Я лично всажу ему пулю в лоб!

Он повернулся к карлику.

- Василий, вы проверили местность?

- Все чисто. Похоже, он приехал один.

Метельников повернулся к пленнику.

- Что-ж, похоже, веселье отменяется. Освободите его.

Здоровяк с сожалением заткнул свой нож обратно за пояс. Двое мужчин принялись развязывать веревки.

- Итак, друг Воронцова, я полагаю, что цель твоего визита мне известна. Ты, как и все мы, хочешь освободить Дмитрия. Я прав?

Борман, поднимаясь на ноги, кивнул. Метельников улыбнулся.

- Ты нам пригодишься.

1839г.

- Ты только не задерживайся.

Метельников стоял около повозки Воронцова, провожая друга в дорогу.

- Не волнуйся. Я не собираюсь надолго оставаться в Махотке. Просто нужно уладить кое-какие дела…

- Знаю я твои дела, - усмехнулся Метельников, - Хочешь поставить точку в отношениях с той Дуней, на которой пообещал жениться. Я ведь говорил тебе, что это было мимолетное чувство, порыв, о котором ты будешь только жалеть.

- Да-да, ты как всегда оказался прав, Павел, - отмахнулся от друга Дмитрий. – Но что я могу поделать? Сердце делает свой выбор.

- Твоя нынешняя возлюбленная довольно знатная особа. Если не ошибаюсь, Катерина…

- …дочь графа Корнилова, да. С ней у меня точно все серьезно.

-Ну, еще бы, - рассмеялся Метельников. – Ты так же непостоянен, как сентябрь в это время года. Однако, послушай меня, Дмитрий. Любовь – это дело второстепенное; ты же помнишь, что мы решили сделать по твоему возвращению?

Воронцов вздохнул.

- Дмитрий, не позволяй женщинам уводить тебя от намеченных целей, – произнес Павел.

- Я не отклоняюсь от своих слов, Павел, я просто не уверен, что то, что мы задумали, действительно правильно…

- Конечно, правильно! Ты уже год с нами. Чуть ли не половина наших идей принадлежит тебе. Черт, да мы с тобой основатели этого течения! Мы – лидеры мятежников! И ты нужен мне, Дмитрий. Вместе мы свергнем самодержавие.

Воронцов кивнул. Друзья пожали друг другу руки. Экипаж Воронцова тронулся. Дмитрий сидел у окна и провожал взглядом здание старой типографии, которую они с Метельниковым выбрали в качестве укрытия. Всего несколько дней в Махотке. Увидеть друзей, расстаться с Дуней, попрощаться с родителями…И затем окончательно податься в столицу. Метельников прав: вся надежда только на них. Вместе они убьют императора.

1844г.

Воронцов лежал на койке и задумчиво смотрел в маленькое окошечко напротив себя, служившее пробоиной в мир людей, живущих, празднующих, проезжающих на своих экипажах мимо корпуса.

Дмитрий поднялся с кровати и встал перед грязным зеркалом с трещиной посередине. Внешний вид Воронцова оставлял желать лучшего. В бороде, покрывавшей лицо, был свой плюс: она скрывала многочисленные синяки и ссадины. Волосы на голове были грязные и прилипшие друг к другу. Еще немного, и они вырастут до плеч. Лицо Дмитрия осунулось и пугало своей мертвенной бледностью.

Поначалу Александр не хотел применять пытки к своему брату. Он долго надеялся на то, что Дмитрий через пару недель сломается от непривычки жить в таких условиях и расскажет о планах повстанцев. Но младший Воронцов оказался гораздо сильнее, чем предполагал главжандарм. Он спокойно переносил житье в грязной камере, затем – голод, в конце – пытки. Избивали Дмитрия только в присутствии Александра, чтобы тот мог удостовериться, что жандармы не забьют Воронцова до смерти.

- Я спасаю твою шкуру! – завопил Александр однажды во время последнего визита в камеру, - На меня уже косо смотрят мои подчиненные! Ни один узник не жил здесь больше недели! А ты отказываешься помогать мне!

Дмитрий молчал. Он совсем перестал говорить со своим братом – зачем? Нет в этом смысла. Александр – служитель закона до мозга костей, как и Борман, хоть последний и помог ему освободить главаря мятежников. Метельников… Дмитрий знал своего друга и понимал, что тот сейчас не сидит, сложа руки, а думает, как вытащить Воронцова из Жандармского корпуса. Но стоит ли? Воронцов понимал, что запутался, запутался в своей жизни окончательно, он уже смирился с пребыванием в этом месте и был готов встретить здесь свою смерть. Вскоре судьба предоставила ему такую возможность.

Как-то раз Александр заглянул в камеру к Воронцову и обнаружил того в крайне скверном состоянии: его младший брат дрожал, весь покрытый потом, и кашлял на подушку кровью. Главжандарм приказал прекратить пытки, но состояние Дмитрия все равно ухудшалось с каждым днем. Александр понял, что его брат серьезно болен.

* * *

Понфилов поднимался по лестнице, сопровождаемый жандармом. Его привели к Александру.

- Вы меня вызывали, милейший? – произнес доктор, входя в кабинет главжандарма.

- Да, Понфилов, я посылал за вами. Хорошо, что вы в столице. Дело в том, что…один наш заключенный пребывает в плохом состоянии вот уже на протяжении пяти дней; я подозреваю, что он подхватил какой-то неприятный недуг. Мне нужно, чтобы вы осмотрели его.

- Хм…эта забота о заключенном довольно любопытна, учитывая, что я знаю, каким образом узники заканчивают свою жизнь в этом месте.

- Осторожнее со словами, доктор, - предупредил Воронцов-старший. – Следуйте за мной.

Он проводил доктора в камеру Воронцова и открыл перед ним дверь.

- Прошу.

Понфилов вошел в комнатку и увидел на койке лежащего без чувств Воронцова. На секунду он застыл в потрясении, затем обернулся к Александру и сказал ровным голосом:

- Я осмотрю больного; попрошу оставить меня с ним наедине.

- Разумеется, - сухо произнес главжандарм, бросив быстрый взгляд на тело своего брата. Дверь за ним закрылась.

Понфилов подбежал к Воронцову и побил его по щекам. Тот вздрогнул и слабо открыл глаза.

- Понфилов?!

- Тише! – прошипел доктор, закрывая ему рот. Он подошел к двери и прислушался: шаги Александра раздавались где-то в конце коридора. Понфилов вернулся к Воронцову, который уже приподнялся на койке, с радостью смотря на доктора.

- Друг мой, как же ты оказался в этом месте? – участливо спросил Понфилов.

- Долго рассказывать… Это связано с мятежниками… Я тут уже почти полгода…Что ты здесь делаешь?

- Меня вызвали, чтобы осмотреть тебя.

- В этом нет нужды – я уже сам поставил себе диагноз. Спасибо доктору, который научил меня медицинскому делу.

Понфилов усмехнулся.

- Пневмония?

Воронцов кивнул.

- Неудивительно, учитывая столь долгое пребывание в этом месте. Честно говоря, я вообще удивляюсь, почему тебя держат живым.

- Главжандарм – мой брат. По-моему, ему спокойнее от того, что я здесь и не натворю глупостей, сидя в камере.

Раздались приближающиеся шаги. Воронцов откинулся на койку и закрыл глаза. В камеру вошел Александр.

- Ну и как он?

- У него воспаление легких. Если вы действительно заинтересованы в том, чтобы он прожил еще месяц, советую переселить его в более приемлемое помещение.

- Сделаем, - произнес Александр.

- Кроме того, мне нужно будет приходить к нему каждый день и лечить; думаю, компрессы и настойки вполне подойдут в данном случае.

- Уж будьте добры, Понфилов.

Доктор кинул на Дмитрия быстрый взгляд и покинул камеру вслед за главжандармом.

* * *

С того дня Понфилов приходил в корпус каждый день. Он лечил Воронцова и составлял ему компанию, но так, чтобы жандармы этого не заметили.

- Что произошло, когда Васнецова умерла? – спросил в один день Понфилов, делая настойку из трав, - Насколько я знаю, в тот дом ты больше не возвращался, хоть и стал его владельцем. Говорили, ты распустил всех слуг?

- Я не мог оставаться более в этом поместье и видеть эти французские лица, снующие туда-сюда и бросающие на меня косые взгляды.

- Чего же ты хотел…они подозревали тебя в убийстве графини.

Оба помолчали. Воронцов, обдумывая пришедшую в голову мысль, наконец вздохнул.

- Они были правы, Понфилов. Я убил Васнецову.

Доктор в ужасе уставился на друга.

- Я отравил ее. Вылил весь пузырек снотворного в стакан с водой. Я был молод и глуп, Понфилов. Я не мог больше выносить тягость этого брака и одновременно любить другую девушку, находившуюся в этом же доме. Я устал быть никем: хоть Васнецова и говорила, что все ее состояние принадлежит и мне, я прекрасно понимал, что не владею ничем, что я – обыкновенный паренек из деревни, которого нашли и приютили.

Понфилов с бледным лицом смотрел на Воронцова.

- Я подозревал, что так оно и есть, но до конца отказывался в это верить. Боже, Дмитрий! Неужели после всего, что произошло в деревне, ты пошел на еще одно убийство?

- Смерть Дуни и Стаханова были случайностями, и ты это знаешь…

- Не ищи оправданий, Воронцов! Мало грехов держит твоя душа?

- Я и не пытаюсь оправдать себя! Черт, конечно я это и делаю… По правде говоря, все началось раньше, Понфилов. Гораздо раньше…Еще на первом году обучения в Кадетском корпусе из-за меня был застрелен человек. Пал в дуэли, в которой должен был погибнуть я. Метельников спас меня.

- Тот самый предводитель мятежников, которого ты освободил?

- Он самый. Я обязан ему жизнью. Хоть теперь мы в расчете…но я знаю, что он придет.

- Это самоубийство для него. Александр только этого и ждет.

- Александр не имеет ни малейшего понятия, что назревает в этом городе...

Дверь скрипнула. Понфилов прошептал:

- Мне пора. До завтра, Воронцов.

* * *

- А что же стало с Оленькой?

- С Оленькой? Она уехала на следующий день после твоего отъезда. Не смогла…не смогла вынести того, что произошло тогда.

- Я помню тот день, - произнес Понфилов, сидя на койке возле Дмитрия, - Ты привязал того слугу к лошади и пустил ее скакать во всю прыть…Лучше бы ты убил его сразу из ружья, чем столь мучительным образом.

- Я бы многое исправил в своем прошлом; но, увы, это невозможно. Я сейчас другой. Я изменился.

- Стал более отчужденным. Но по-прежнему притягиваешь к себе неприятности. Я опасаюсь того, что будет дальше, Дмитрий. Ты просто не можешь жить, не совершая глупостей. И что, скажи на милость, ты сделал с прелестной графиней Борман?

- С Елизаветой? А в чем дело?

- Она глаз не смыкает из-за тебя. Волнуется и постоянно засыпает меня вопросами о твоем самочувствии, о том, как здесь с тобой обращаются. Ее интерес, мягко говоря, вызывает во мне подозрение. Потому что я знаю тебя, Воронцов, знаю твое влияние на женщин.

- Поверь мне, Понфилов, я в недоумении от того, что ты мне только что сказал, потому что у меня с графиней ничего не было. Более того, мы с ней виделись всего один раз. Благодарю тебя. Теперь я знаю, что она ко мне неравнодушна.

Доктор простонал, поднимая глаза к потолку.

- Не волнуйся, Понфилов, - усмехнулся Дмитрий. – Елизавета замужем за Борманом, а он мой друг. Я не буду делать глупостей. У меня ощущение, что свою последнюю глупость я уже совершил и теперь проведу остаток своих дней в этой ненавистной мне камере.

- О, я бы не уповал на это, - произнес Пофнилов, понизив голос до шепота. – Во время моего последнего визита в дом Борманов я узнал от графини, что ее муж перестал бывать дома и проводит дни напролет с мятежниками.

- Что? Борман с мятежниками? Быть не может!

Послышались шаги жандарма. Понфилов вскочил и быстро прошептал:

-Кажется, они собираются вызволить вас отсюда! Так что будьте готовы к их визиту.

* * *

Воронцов лежал на своей койке и смотрел в потолок. Он думал над словами Понфилова, о том, что Елизавета волнуется о нем. Дмитрий часто вспоминал он ней, особенно о странном пари. Если чувствуешь что-то к человеку, как можно стрелять в мишень на его плече? Тем более, когда речь идет о пистолете, непредсказуемом и устаревшем виде оружия.

Со свистом, рассекающим воздух, из маленького окошка на двери вылетела маленькая прямоугольная картонная бумажка. С интересом Воронцов наблюдал, как она, переворачиваясь в воздухе, опустилась на пол рисунком вниз. Игральная карта... Дмитрий вскочил на ноги и поднял ее.

Пиковый валет...

Раздался взрыв. Здание жандармского корпуса затряслось, послышались крики людей и звуки разбивающихся стекол. Затем выстрелы. Воронцов припал к двери, наблюдая через окошко, как по коридору мчатся жандармы с мушкетами. Показался Александр.

-Доволен? - рявкнул он, остановившись возле двери, - Твой обожаемый Метельников со своими мятежниками решили захватить корпус! Спасти тебя! Безумцы! Я перестреляю всех до одного! И мне плевать, есть ли среди них твои друзья! Охраняй его! - приказал он одному из своих подопечных и кинулся вслед за толпой. Внизу продолжалась неразбериха, шум и выстрелы. Воронцов не знал, радоваться всему этому или нет - такого опрометчивого и резкого удара от Метельникова он не ожидал. Но кто же все-таки бросил пикового валета? Дмитрий знал только одного человека, неравнодушного к этой карте. Неожиданно жандарм за дверью упал без чувств. Через окошко Воронцов увидев Бормана с дюжиной мятежников.

- Ну и как тебе мой валет? - подмигнул он Дмитрию, забирая ключи у мертвого жандарма.

- Такой же пиковый, - отозвался Воронцов. Дверь открылась, друзья пожали друг другу руки. Дмитрий сразу же получил в руки револьвер от одного из мятежников.

-Внизу жарко, приятель, так что он тебе не помешает, - сказал Борман, заряжая свой.

-И тебя втянули в это!

-Возможно, мятежник из меня лучше, чем слуга закона, - пожал плечами Борман.

Они побежали вниз по лестнице, отстреливаясь от попадавшихся на пути жандармов. Дмитрий старался не показывать свою слабость после болезни и заточения в темницу, хоть и чувствовал, что тело двигается с трудом и пальцы упорно не хотят нажимать на курок.

Весь первый этаж горел, пол был усеян телами. Битва между жандармами и мятежниками уже шла на улице. Выбежав наружу через проделанную взрывом дыру в стене, Воронцов и Борман поспешили укрыться за обломками: их появление было встречено десятками пуль, пущенных в сторону прохода. Краем глаза Дмитрий заметил своего брата, укрывшегося за обвалившейся стеной и ведущего перестрелку с Метельниковым. Неподалеку врукопашную бились повстанцы и жандармы. Раздался очередной взрыв, несколько человек отбросило в сторону. Метельников, воспользовавшись клубами дыма, чтобы спрятаться в укрытии, оказался возле Дмитрия.

- Воронцов! – обрадовался он. – Ты свободен, друг мой!

- Павел! Хватит насилия, давай покинем это место!

- Я не оставлю этого ублюдка в живых! – крикнул Метельников, заряжая свой револьвер.

- Он – мой брат! Предоставь его мне!

Метельников некоторое время смотрел на Дмитрия.

- Что-ж, как скажешь… Знаю, ты оставишь его в живых, ну да ладно. Я уверен, что жизнь вскоре столкнет нас с ним снова, и тогда мой палец окажется там, где он и должен быть – на курке! Отступаем, ребята! – прокричал он мятежникам.

Дмитрий подбежал к брату. Тот был ранен в ногу и лежал, прислонившись спиной к кирпичной стене. У него уже не было сил, чтобы вести бой, и револьвер лежал в его обмякшей руке. Увидев Дмитрия, он тяжело задышал.

- Значит, вот какой путь ты выбрал? Путь насилия и разрушения?

Воронцов оторвал кусок своей рубахи и принялся обвязывать рану брата.

- Это путь свободы, Александр. Когда-нибудь ты поймешь это.

- Нет, Дмитрий, это ты когда-нибудь поймешь, что ошибался! Ты ошибался всю жизнь – и будешь делать это до конца своих дней, если не одумаешься!

- Прощай, Александр. Зажми рану, - произнес Воронцов. Он развернулся к нему спиной и поспешил к своим товарищам, чтобы навсегда покинуть ненавистный Жандармский корпус.

* * *

Карета с черной тройкой лошадей подъехала к дому Бормана. Оттуда вышел высокий молодой человек в темно-синем плаще и, не обращая внимания на снегопад, хлеставший его по лицу, двинулся в сторону входа, на ходу кинув своему кучеру Бартего монету, чтобы тот мог выпить в трактире, пока Дмитрий гостит у своего друга.

В гостиной царил мягкий полумрак. Сумерки уже накрыли столицу, но неведомый источник света все еще продолжал освещать комнату.

К Воронцову вышла красивая девушка с черными распущенными волосами до пояса.

- Граф! - произнесла она, с трудом пытаясь спрятать улыбку радости. - Как приятно видеть вас в добром здравии!

- Добрый вечер, графиня, - произнес Дмитрий, целуя ей руку, - Я также рад видеть вас в добром здравии, так как уверен, что во время моего отсутствия оно таковым не было.

- Ох, вы так же несносны, как и всегда, Воронцов!

- Пытаюсь соответствовать себе.

- Вы бы хоть улыбались, когда шутите.

- Что может быть печальней неестественной улыбки?

- Ее отсутствие, - промолвила Елизавета, усаживаясь в кресло и жестом приглашая гостя сделать то же самое. Воронцов сел напротив. - А вы довольно быстро восстановились. В тот день, когда вы с моим мужем вернулись из той тюрьмы, я вас с трудом узнала.

- Вы и тогда старательно скрывали свою радость.

Елизавета моргнула.

- Прошу прощения?

- Бросьте, графиня; признайтесь, что вы скучали по мне.

- Что? Скучала? Да как вы...как вам в голову могло прийти подобное? Да вы - последний человек, за которого я буду беспокоиться, а скучать так тем более!

- Стало быть, я вам безразличен?

- Наглец! Да вы мне противны! - выкрикнула в бешенстве Елизавета и, вскочив с кресла, быстрым шагом покинула гостиную. Скоро шелест складок ее платья доносился со второго этажа. Дмитрий наконец-то позволил себе улыбнуться, глядя вслед графине. Он ненавидел себя за столь наглое поведение, но ему почему-то было приятно бесить Елизавету. Он встал и медленным размеренным шагом прошелся по гостиной. Остановившись у большого зеркала, он взглянул на свое отражение. Действительно, двух недель свободной жизни ему хватило, чтобы вернуть себе первоначальный здоровый облик и частично излечиться от своих недугов. Он был так худ, так бледен в тот день, когда Борман привел его к себе домой после освобождения из Жандармского корпуса, что Елизавета чуть не упала в обморок, увидев состояние Дмитрия. Около трех дней он находился без сознания в спальне Бормана, Понфилов постоянно наведывался к нему, чтобы давать необходимые лекарства, а Елизавета часами сидела у его кровати - так, по крайней мере, сказал потом Воронцову Понфилов. Но, разумеется, графиня ни за что не признается в этом.

Дмитрий вдруг увидел в зеркале лицо Васнецовой и с трудом удержался от крика. Всего лишь показалось… Поспешно отойдя от стены, он присел у камина. Дмитрий глядел на потрескивавший огонь и вспоминал, как горело здание Жандармского корпуса. Метельников потрудился на славу...Интересно было то, что ни Воронцова, ни остальных мятежников не искали по всей столице - так, по крайней мере, говорил Борман, которому также повезло - об его участии в побеге Дмитрия никто не прознал. Должно быть, Александр успокоился на время. Или же вынашивает какой-нибудь коварный план, вроде нападения на типографию несколько месяцев назад. Дмитрий до сих пор не мог поверить, что его брат - главжандарм столицы. Уж этого он точно не ожидал.

Послышались шаги. Елизавета возвращалась в гостиную.

- Вы ведете себя так, будто вы герой! Попали в плен к жандармам, пробыли два месяца в камере, вас пытали и били - гордитесь всем этим?

- Конечно. Я же выжил.

- Вам просто повезло! Одна шальная пуля жандарма - и вас уже не было бы!

Графиня удалилась так же быстро, как и пришла, оставив Дмитрия сидеть с открытым ртом и размышлять о необъяснимых глубинах женской души. О чем он думал? Ах да, о странности того, что их не ищут. Но Воронцов догадывался, что столкновение неизбежно, ведь Метельников и не думает прятаться. Он вынашивает планы по убийству императора, и хочет воплотить их в жизнь уже в ближайшее время. Дмитрий хотел направиться к нему сразу после игры в карты с Борманом, но, похоже, что тот опять задерживается на работе.

Вновь раздались шаги и шелест платья; Воронцов, стараясь не засмеяться от странного поведения графини, обернулся к ней. Девушка уже тяжело дышала от постоянной ходьбы, но лицо ее горело решимостью.

- Я хочу, чтобы вы перестали общаться с Метельниковым.

Воронцов вскинул брови.

- Вот как? И чем же вызвана эта необходимость?

- Он дурно на вас влияет. На вас и на моего мужа. Его экстремистские идеи совсем вскружили вам обоим голову. Это опасно - идти против закона, против императора. Разве пример декабристов не является для вас уроком?

- Мне было пять лет, когда это случилось, так что, не думаю, что я серьезно отнесся к этому событию.

Елизавета поморщилась, скривив верхнюю губу, и повернулась назад.

- Постойте, графиня, - окликнул ее Дмитрий. - Достаточно вам ходить туда-сюда. Вы уже еле дышите. Присядьте, и мы поговорим с вами о ваших опасениях.

Елизавета, получив приглашение присесть в ее собственном доме, хотела вновь разразиться гневной речью, но, заставив себя успокоиться, все же села рядом с Воронцовым. Дмитрий взглянул на ее отчаянное выражение лица, и ему вдруг стало жаль графиню. Елизавета заметила его нежный взгляд, такой нехарактерный для равнодушного Воронцова, и покраснела еще сильнее.

- Простите меня, - прошептал Дмитрий.

- Что? - удивленно переспросила Елизавета.

- Простите меня. Я действительно вел себя слишком дерзко, не понимая ваших страданий. Я прошу у вас прощения.

- Вы опять смеетесь надо мной?

- Ни в коем случае, графиня. Я признаю свою ошибку. Это было просто не по-человечески заставлять вас переживать за вашего мужа, которого я напрасно втянул во все это.

- Я за вас тоже переживала... - тихо произнесла Елизавета.

"Ну наконец-то" - подумал Дмитрий.

Вдруг на лице девушки появилось подозрение.

- И вы перестанете общаться с вашим сомнительным другом Метельниковым?

- Безусловно. Я уже забыл о его существовании. Метельников - кто это? Пусть убивает императора без меня.

Воронцов поздно понял, что сказал лишнее. Елизавета побледнела.

- Так вот, что вы собираетесь сделать? Убить Николая?

Повисла тишина.

- Я не хотел, чтобы вы это узнали.

Воронцов избегал взгляда графини, который буквально просвечивал душу насквозь.

- Вы думаете, что это что-то изменит? Как же вы не понимаете, что, свергнув императора, вы неизбежно будете казнены, а на его место придет новый! История уже имеет подобный случай!

- Мы не позволим новому императору взойти на престол! - сказал Воронцов. - Это будет мгновенный захват власти. И не надо сравнивать нас с декабристами! Тут все будет совершенно по-другому!

- Это вы так думаете.

Воронцов встал. Он чувствовал, что нужно уйти отсюда. Эта девушка слишком многого хотела от него.

- Мне пора; передайте Борману, что его отсутствие приравнивается к его поражению.

- Куда вы?

- Мне нужно...кое с кем встретиться.

- Вы идете к Метельникову.

- Вовсе нет.

- Зачем давать обещания, если вы все равно не можете сдержать их?

* * *

Воронцов шел по аллее вдоль Невы, застывшей в ледяном изваянии. Снег перестал идти; лишь когда Дмитрий проходил под деревьями, ветер сбрасывал на его голову несколько снежинок. Несмотря на конец января, зима в Петербурге была теплая, лишь пейзажами напоминая о своем существовании.

Он уже с полчаса шел пешком по городу и вскоре понял, что явно не рассчитал свои силы после болезни. Усталость давала о себе знать, а до леса, в котором обосновался Метельников, не пройдена еще и половина пути. Зря он так рано отпустил Бартего...Самонадеянный глупец...Вообще не стоило покидать Елизавету, она так добра к нему, а он заставляет ее нервничать. Вспомнив о графине, Воронцов теперь не мог отогнать ее образ из своей головы. Становилось все темнее и темнее. Лишь огни домов освещали город, и их хватало, чтобы видеть, куда идти. Дмитрий еле передвигал ноги. Сапоги вдруг показались ему невероятно тяжелыми, пальто тяжким грузом висело на нем, а шарф Дмитрий уже просто не мог чувствовать на своей шее и поэтому нес его в руке. Послышался стук копыт. Оглянувшись, Воронцов с облегчением вздохнул.

- Может быть, вам угодно продолжать свой путь в карете, граф? - проскрипел Бартего, повернув свой капюшон в сторону Дмитрия. Воронцов, быстро убрав радостное выражение с лица, вызванное появлением Бартего, ответил равнодушным голосом:

- Пожалуй, можно.

Экипаж тронулся. Дмитрий наконец-то позволил себе расслабиться, думая о том, какой же все-таки у него замечательный кучер. А Воронцов даже ни разу не поинтересовался о его прошлом, о его семье, если она у него была. Бартего всегда был для графа кучером без прошлого и без лица.

"Надо как-нибудь побеседовать с ним об этом" - подумал Дмитрий, зная, что уже через минуту он забудет об этом.

* * *

Воронцов и Метельников шли через лес по тропинке, расчищенной от снега.

- Ты понимаешь, какой у нас потенциал, Дмитрий? - возбужденно говорил Метельников, - Мы сумели разбить отряд жандармов и вломиться в корпус - одно из самых защищенных мест в столице! Нам не составит труда атаковать Зимний дворец и сбросить Николая с самой высокой башни! Принцип внезапности - вот наше главное оружие! Дмитрий, мы с тобой будем вершить историю!

- Да, да, ты прав, - отстраненно отвечал ему Воронцов, которому почему-то везде мерещилась Елизавета. - Но, послушай, Павел, что, если мы идем неверным путем? Что, если смерть императора... что, если в ней нет необходимости?

- Нет необходимости? - повторил Метельников, остановившись. - А что, по-твоему, означает падение монархии? Только смерть самого монарха! Да что с тобой, Дмитрий? Мы же идем к этому уже много лет!

- Все верно... я просто... просто немного устал.

Метельников похлопал его по плечу.

- Я понимаю. Эти жандармские крысы сильно подкосили твое здоровье. Но не волнуйся. Они все получат свое. Вот увидишь.

* * *

- У меня такое чувство, будто у Воронцова уже нет энтузиазма по поводу планов Метельникова, - заметил я.

- Все верно. Взгляды Воронцова на жизнь поменялись.

- Это все из-за Елизаветы? Он ведь любит ее, верно?

- Ты так в этом уверен? В свое время он тоже думал, что любит Дуню, Оленьку, Катерину и других. Но время шло, и он остывал к ним. Быть может, это просто легкая влюбленность, не более того?

- Нет, в этот раз все по-другому, - упрямо сказал я. - Это видно по поведению Дмитрия.

- Что-ж, ты как всегда, чересчур догадлив, - усмехнулся мужчина. - Дмитрий оказался в непростом положении: продолжить свой путь бок о бок с Метельниковым, человеком, который стал для него, как брат; или же выполнить просьбу Елизаветы и покончить с участием в планах мятежников.

- Планы мятежников безумны! Как Воронцов и Метельников вообще могли задумать подобное - убить императора?

- Они были юными кадетами, полными безрассудной храбрости и фанатичных идей изменить этот мир. Только Воронцов пошел дальше. А Метельников так и остался в том времени.

* * *

Апрель. Снега в столице почти не осталось. Лишь лужи на дорогах напоминали о минувшей зиме, но и они постепенно высыхали.

Воронцов проснулся, когда часы пробили полдень. Он встал с постели и подошел к окну. Возле его гостиницы стояла карета Бормана.

Он хлопнул себя по лбу и принялся быстро одеваться. Он совсем забыл, что договорился с Борманом вместе поехать на бал к семье Гориных и, если он правильно помнил, они должны были вместе встретиться у дома Бормана полчаса назад.

Дмитрий вышел из гостиницы. Напротив него стояла карета, из окна которой выглядывали лица Елизаветы и Бормана. И если они хоть как-то скрывали свои эмоции по поводу медлительности графа, то у их кучера на лице было явное желание зарезать Воронцова.

Дмитрий сел в карету, стараясь побороть одышку.

- Прошу простить, друзья, у меня были...

- ...неотложные дела? - язвительно произнесла Елизавета.

- Да, именно они.

- Неважно, нам пора в путь, - сказал Борман, усмехнувшись, - Горины, должно быть, уже заждались нас. Трогай!

Воронцов сидел напротив Бормана и его супруги и старался смотреть в окно, как это делал Борман. Но это было трудно, потому что Елизавета невозмутимо ела взглядом Дмитрия, насмешливо оглядывая его с ног до головы. Наконец, она заметила:

- У вас в волосах перо от подушки, Воронцов.

Дмитрий отряхнул волосы. Конечно, Елизавета до сих пор сердилась на него за то, что он продолжал общаться с Метельниковым, и поэтому всячески пыталась задеть его самолюбие.

- Спасибо, графиня Борман, - ответил Воронцов, делая акцент на последнее слово. Елизавета прищурилась, что всегда было отличительной чертой ее бешенства. Дмитрий подавил улыбку и вновь уставился на ничем его не интересовавший городской пейзаж за окном.

* * *

Бал в доме Гориных уже был в самом разгаре. Огромных размеров помещение было заполнено танцующими парами. Золотистые платья то и дело поблескивали в толпе, вызывая недовольство Елизаветы, одетой в одно из таких. Воронцов, только окончательно проснувшийся, со скучающим видом оглядывал присутствующих и периодически кидал беглый взгляд на Елизавету, которая делала то же самое в те моменты, когда взгляд Воронцова блуждал по залу. Вскоре Дмитрию надоело слушать нудные беседы Бормана со статскими советниками, и он растворился в толпе. Стараясь не задевать танцующих, он шел по залу, желая найти кого-нибудь более-менее интересного. Наконец, в поле зрения Воронцова попал Понфилов, сидевший с бокалом шампанского в углу. Дмитрий направился к нему.

- Воронцов! Какая встреча! - воскликнул доктор, завидев издалека приближавшегося к нему друга. - Как твое самочувствие?

- Здоров и полон сил - спасибо вам, доктор.

- Вы пришли сюда один?

- Нет, с Борманом и Елизаветой.

- Что же вы покинули их?

- Наскучили.

- Даже Елизавета?

Воронцов промолчал. Понфилов, как всегда видел его насквозь.

- Друг мой, не ищите себе неприятностей. Прошу вас. Вы знаете, как это все обычно заканчивается.

Воронцов отвернулся. Да, он помнил. Перед глазами у него пронеслась Дуня, висевшая на петле; Катерина, которая не дождалась его и уехала во Францию; Оленька, которая не смогла вынести того, что Дмитрий сделал с предателем-лакеем, и покинула поместье. Остальные девушки же вообще пронеслись в его жизни, подобно ветру.

- Воронцов? Вы здесь?

Дмитрий пришел в себя: Елизавета, улыбаясь, стояла над ним.

- Добрый день, доктор! - приветствовала она Понфилова.

- Рад вас видеть, графиня, - склонил голову тот. Елизавета снова повернулась к Воронцову.

- Мой муж увлекся беседой с господином "кем-то таким важным и богатым" и оставил меня скучать. Вы не хотите потанцевать со мной?

Понфилов многозначительно кашлянул; Воронцов, пропустив его намек мимо ушей, встал.

- С удовольствием, графиня.

- Не перетанцуйте там, Воронцов, - пробормотал едва слышно доктор так, чтобы слышать мог только Дмитрий.

Играла музыка. Воронцов и Елизавета неспешно вальсировали.

- Вы хорошо танцуете, - заметил Дмитрий.

- Мне лестно это слышать.

- Вы сердитесь на меня?

- Ну что вы? С какой стати?

- Во время нашей последней встречи мы с вами не сошлись во мнениях и, я полагаю, вы остались мной недовольны.

- Ничуть не правда. Не опускайте локоть, граф.

- Простите.

Несколько минут они провели в молчании, вальсируя по кругу. Воронцову приятно было вдыхать сладкий цветочный аромат тела Елизаветы, ощущать касание черной пряди ее волос, вздымающейся на ветру, смотреть в эти теплые карие глаза, мистическим образом скрывающие все мысли, проносящиеся у графини в голове.

- Вам нравится здесь, граф?

- Безусловно.

- Вам...вам нравится танцевать со мной?

- Большего удовольствия трудно представить.

- И вы готовы рискнуть всем этим? Готовы потерять все это, будучи застреленным при попытке убить императора?

- Вы все-таки сердитесь...

- Вовсе нет!

- ...хотя уверяли меня в обратном.

- Я...да, да, Воронцов, я сержусь! В жизни не встречала столь безрассудного человека, готового потерять все, что он имеет, ради достижения ненужной ему цели! Вы относитесь к своей жизни как к разменной монете! Локоть поднимите!

- Графиня, я...

- Не нужно оправдываться; я уже во время нашей последней встречи поняла, что вы одержимы мыслью убийства императора! Этот ваш безумный блеск в глазах, когда вы говорили о ваших планах с этим...Метельниковым! Если вы не думаете о себе, так подумайте о тех, кому вы дороги! Что ваша гибель сделает с ними? С вашим другом Понфиловым, с моим мужем...со мной?

Воронцов посмотрел прямо вглубь этих таинственных глаз, с отчаянием смотревших на него в тот момент, и, кажется, начал понимать, что видит в них.

- ...но нет же, вы упрямее любого гусара, готовы вершить историю, не понимая, чего вы хотите, не зная, чего ждать, бросая вызов судьбе... Вы невыносимы, Воронцов! Поднимите, в конце концов, свой локоть!

Дмитрий вместо этого прижал к себе графиню и поцеловал. При этом он заранее кинул взгляд на Бормана, чтобы убедиться, что тот поглощен беседой со своими знакомыми.

Когда губы их разомкнулись, пара обнаружила, что они все еще танцуют, не сбившись с круга, и поцелуй длился всего миг, хоть и казался вечностью. Елизавета, бледная как полотно, ничего не сказала и продолжала танцевать с Воронцовым, не сводя с него потрясенных глаз.

Когда музыка закончилась, Дмитрий поцеловал руку графине и оставил ее с Борманом, который только подошел к ним, так ничего и не заметив. Воронцов двинулся по залу. Он не знал, что произошло, но этот поцелуй каким-то образом заставил огни зала блестеть еще ярче, а присутствующие вдруг показались ему довольно милыми и любезными собеседниками. И что-то новое теперь чувствовал Дмитрий. Что-то, не поддававшееся объяснению, но точно еще не посещавшее душу Воронцова до этого дня.

1848г.

- А здесь вы можете видеть портрет императрицы Екатерины Великой, написанный Боровиковским в 1794 году, - говорил смотритель посетителям, указывая на внушительных размеров картину в золотой раме, висевшую на стене. - Многие эксперты сходятся во мнении, что художник писал ее несколько лет...Что-ж, пройдемте дальше.

Процессия прошла по коридору, поднялась на второй этаж и остановилась перед дверью.

- А сейчас, - сказал смотритель, обернувшись к гостям, - вы сможете своими глазами увидеть художников в процессе своей работы. Мы не будем долго задерживаться в этом зале, чтобы не отвлекать их от создания произведений искусства. Попрошу вести себя как можно тише.

Он открыл дверь, и все вошли в большое светлое помещение. Около дюжины художников были разбросаны по залу, и для каждого из них на данный момент не существовало ничего, кроме холста перед собой. Посетители проходили мимо них, с любопытством разглядывая причудливые картины. Около восьми художников писали портреты, поэтому в зале также присутствовали натурщицы, каждая из которых совершенно неподвижно сидела перед своим художником. Люди проходили мимо них, иногда останавливаясь возле некоторых рисунков, наблюдая, как художник грациозно махает кистью. Наибольшее внимание толпы привлек человек, расположившийся в углу зала; его длинные черные волосы спадали на лицо, которое уже несколько месяцев не видело лезвия; рубашка была запачкана красками. Он настолько был погружен в работу, что не замечал никого и ничего; он будто и не чувствовал, что за его спиной остановилось человек двадцать. Этот художник привлек внимание гостей тем, что рисовал портрет без натурщицы, словно имея образ у себя в голове.

Картина его была почти готова: художник наносил последние штрихи в области глаз. Казалось, он пытался сделать их более живыми и выразительными, чем сейчас, хотя глубина нарисованных глаз уже поражала присутствующих. Но художник все равно был недоволен собой. Меняя краску за краской, умудряясь держать в руке две кисточки, он продолжал вырисовывать их. Люди, словно зачарованные, не могли сдвинуться с места, глядя, как творец полностью отдался своему порыву. К посетителям вскоре подошел смотритель.

- Господа... дамы... нам пора в следующую комнату.

Голос его словно вернул людей к реальности; они с трудом отвели взгляд от портрета и двинулись к выходу из зала.

Спустя несколько минут картина была закончена. Похоже, художник смирился с тем, что холст никогда не передаст блеск настоящих глаз. Он помыл кисточки в банке с водой, упаковал краски и, отбросив пряди волос с лица, взглянул на свое творение. С картины на него смотрела хорошенькая девушка с длинными, черными волосами, белым, как снег, лицом, с родинкой справа над губой. На ней было изумрудного цвета платье, всей красоты которого невозможно было оценить ввиду того, что девушка была нарисована по пояс. Больше всего внимания привлекали ее глаза: неведомые и притягательные, они не давали возможности что-либо в них прочесть.

Две капли слез упали на пол.

Художник, вытерев глаза рукой, снова открыл краски и обмакнул тонкую кисть в ячейку черного цвета. Мимо в этот момент проходил руководитель художественной академии и остановил свой взгляд на портрете.

- Превосходно, Воронцов, превосходно, - произнес он, кивая головой. Художник даже не услышал его. Прильнув к картине, он старательно выводил надпись тонкой кисточкой в самом низу холста. Закончив, он уложил свои краски в коробку и вышел из зала. Портрет остался на мольберте. Ничего в нем не изменилось, кроме того, что появилась надпись расписными черными буквами.

Елизавета Борман

1821-1844

1844г.

Из дома Гориных Воронцов вышел, погруженный в мрачные мысли. Бартего уже был тут как тут и спал, свесив голову вниз и ожидая своего графа, находился в царстве сна.

Дмитрий кашлянул.

- Хррр...ааа? -протянул Бартего, встрепенувшись. - Это вы граф....куда изволите ехать? В гостиницу?

- Да. Хотя, нет, езжай в лес, к Метельникову.

Карета скрипнула колесами, и черная тройка лошадей понесла ее по ночным улицам Петербурга.

Когда Воронцов добрался до леса, он увидел, что мятежники были все в работе, перетаскивая большие увесистые коробки из глубины леса в здание типографии. Воронцов хотел найти Метельникова среди десятков сновавших туда-сюда людей, и ему не нужно было прикладывать больших усилий - через мгновение Павел стоял перед ним, улыбаясь и вертя в руке револьвер.

- Изумительно, друг мой, не правда ли? - произнес он, махнув рукой на груду коробок. - Это лучшая взрывчатка, какую я только смог достать за последнее время. Пару коробок мы использовали для штурма Жандармского корпуса, но здесь еще достаточно для того, чтобы Зимний дворец вместе с императором и его подданными взлетели на воздух.

-Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, Павел, - сказал Воронцов. - Я...я пас.

Повисла тишина, сопровождаемая лишь топотом мятежников, перетаскивавших коробки. Метельников долго и внимательно смотрел на Воронцова

-Оставьте нас, - проговорил он, не сводя взгляда с Дмитрия. - ОСТАВЬТЕ НАС!

От крика Метельникова стая птиц со свистом поднялась с деревьев. Повстанцы, похватав коробки, поспешили убраться отсюда. На поляне остались только Воронцов и Метельников. Павел начал тяжело дышать.

-Ты хоть...ты хоть представляешь что говоришь? - наконец, медленно произнес он. - Ты представляешь, что сейчас делаешь?

-Да. Я выхожу из игры.

-Выходишь из игры? - заорал Метельников. – Какая, к черту, игра? Мы с тобой годы потратили на то, чтобы приблизить этот долгожданный миг, а когда до него остаются считанные дни, ты говоришь, что ты пас? Так не пойдет, братец!

- Павел, прошу, прими эту новость спокойно. Мои взгляды на этот мир изменились. Мы не можем стоять на месте. Надо идти дальше. Все эти годы мы блуждали во сне, в своем мире, где все так просто! Но на самом деле жизнь не так проста. Наши с тобой планы не приведут страну к лучшей жизни, а наоборот, повлекут за собой страшные последствия.

- Что с тобой случилось? - яростно закричал Метельников, схватив Воронцова за воротник плаща. - Я не узнаю тебя! Мы стремились к этой революции, мы с тобой все спланировали! Это ведь тебе принадлежит большая часть наших замыслов! Ты заложил основы, Дмитрий!

- И мне стыдно за это! - воскликнул Воронцов. - Прости меня, Павел! Прости за то, что все эти годы я вводил тебя в заблуждение, вел тебя дорогой иллюзий! Прошу тебя, оставь это дело, пока не поздно!

Метельников отпустил его. Он, что-то шепча и качая головой, медленно отходил от Воронцова.

- Павел!

Но Метельников развернулся и побежал прочь, скрывшись во мраке ночного леса. На поляне остался один Воронцов.

* * *

- Смелый ход, - заметил Борман, кидая Воронцову туза крести, - Должно быть, Метельников сильно расстроился: своим уходом ты разрушил труды всей его жизни и поставил крест на его планах. Но ты правильно поступил. Движение мятежников не принесет с собой ничего, кроме неприятностей. Признаться честно, я и сам отдался этому порыву с детской беспечностью, когда участвовал в атаке Жандармского корпуса. То, что делает Метельников, и то, как он это делает, захватывает дух, но вместе с тем угрожает разрушить традиционный уклад общества.

- Павел поймет, я знаю его, - сказал Воронцов, хмуро разглядывая свои карты, - Пару дней будет сердиться, а потом смирится со всем этим.

- Странно, что ты принял такое решение. Ведь совсем недавно ты горел желанием воплотить в жизнь идею убийства императора. Что же заставило тебя одуматься? Или кто?

Дмитрий помолчал.

- Твоя жена.

Бормана, похоже, не удивил ответ Воронцова.

- Ну, тогда все понятно. Знал бы ты, как она укоряла меня все это время, когда я вместе с Метельниковым разрабатывал план твоего освобождения. Елизавета всей душой хотела, чтобы мы тебя освободили, но настаивала на менее радикальном способе. Женщины... Им никогда не понять, что некоторые вопросы можно решить только с помощью силы... Кстати, ты еще не сказал ей о своем уходе от мятежников? Она наверняка будет рада.

- Пока не имел возможности ее встретить.

- Возможность представится, причем уже сегодня. Мы вечером идем с ней в театр, но, увы, я вынужден буду задержаться на переговорах с высокопоставленным лицом. Почему бы тебе не сопроводить Елизавету? Мне было бы легче, если бы я знал, что до моего прихода она не будет одна.

Внутри у Воронцова все радостно запело, но виду он не подал.

- Почему бы и нет, - ответил он, мрачно посмотрев, как Борман заканчивает игру пиковым валетом.

* * *

Карета ехала по дороге. Лошади неустанно били копытами по мостовой, подгоняемые хлыстом Бартего. В карете напротив друг друга сидели Воронцов и Елизавета, сохраняя тишину и стараясь смотреть в окно. Наконец Дмитрий сказал:

- Графиня... по поводу того, что было на балу... Простите мою дерзость...Вы замужняя женщина, и с моей стороны это было...

- Все в порядке, Дмит... Воронцов, - произнесла Елизавета, слегка покраснев, - Забудем этот случай, как страшный сон.

- Разумеется, графиня.

"Лучше бы никогда это не забыть" - подумали оба.

- Кстати, графиня, я прислушался к вашему совету и отказал Метельникову. Отныне я не участвую в его делах.

"Наконец-то он сделал это" - подумала Елизавета, а вслух сказала как можно равнодушнее:

- Поступайте так, как считаете нужным, граф. Ваши дела меня не касаются. Для меня главное, чтобы мой муж не увлекся всем этим.

Они еще немного помолчали.

- Так значит, вас больше ничего не держит в столице?

- Меня? Нет... - ответил Дмитрий.

"Только вы" - подумал он.

- И куда вы намерены отправиться теперь?

- Возможно, во Францию, или же в Англию.

- Вы же уже были там? Неужели так интересно колесить по знакомым местам?

- В Петербурге я тоже не в первый раз, а колесить здесь мне все еще интересно, - заметил Воронцов.

"Особенно, когда вы рядом" - сказал про себя он.

"Хоть бы он никуда не уехал" - подумала она.

Они снова некоторое время ехали молча.

- У вас прекрасное платье, графиня, - произнес Воронцов, разглядывая платье изумрудного цвета.

- Благодарю. Это театр, а не бал, поэтому я одела первое, что попалось под руку, - небрежно ответила Елизавета, стараясь забыть, что провела полдня в поисках нового наряда.

- Оно вам очень идет.

Елизавета хотела что-то сказать, но в этот момент карета остановилась у здания театра, где у входа уже теснились посетители. Дмитрий вышел из кареты и протянул руку графине. Девушка, поколебавшись, взялась за нее, вылезла из экипажа, и пара направилась ко входу. Они не замечали, что за колонной притаился человек и пристально следил за ними.

Воронцов и Елизавета заняли свои места в зале, разделенные промежутком, заполнить который должен был Борман.

- Мой муж вечно заставляет себя ждать, - заметила девушка.

- У него важные дела; он обещал, что прибудет сразу же, как освободится.

- Как и всегда, - усмехнулась Елизавета, - Вот увидите, он не придет.

Свет в зале потух. Занавес открылся. Началось представление.

* * *

Прошел час. Елизавета наклонилась к Воронцову.

- Мне... нужно отойти.

- Вас сопроводить?

- Нет нужды. Я справлюсь.

Она встала и, стараясь как можно деликатнее пройти между рядами, двинулась к выходу из зала. Воронцов со скучающим видом наблюдал, как на сцене жена бегает со скалкой в руке за неверным мужем и размышлял о том, какую же глупость начинают со временем придумывать люди, лишь бы стрясти побольше монет с кошельков. Хотя, впрочем, какая разница. Главное, что рядом была она.

Елизавета тем временем стояла перед зеркалом в коридоре театра и рыдала. Она сама не знала, от чего: не то от бессилия, не то от любви. А впрочем, эти чувства были взаимосвязаны. Она сама не знала, чего хочет и что ей делать дальше. Выходя замуж за Бормана, она была уверена, что он и есть тот самый мужчина, с которым она хочет связать свою судьбу, но с появлением Воронцова все начало рушиться. Она понимала, что чувствовала к нему, но боялась признаться в этом самой себе.

- Нет ничего более печального в этой жизни, чем женские слезы, - раздался голос у нее за спиной. Елизавета вздрогнула и обернулась: за ней стоял высокий молодой человек приятной наружности с кудрявыми волосами. - Если в этом суровом и никчемном мире осталось что-то действительно чистое и настоящее, так это они.

- Простите, я просто... просто запуталась... - прошептала Елизавета, вытирая слезы платком.

- А! Как же я сразу не догадался... Стало быть, дело в мужчине?

- Да… Вечная история, не правда ли?

- Вечная, но имеющая место во все времена. Я, конечно, не тот, кто дает хорошие советы, но все же... слушайте свое сердце. Оно не обманет и всегда подскажет правильное решение.

Покрасневшие глаза девушки вновь наполнились слезами.

- Ну, полно, полно, - заботливо произнес незнакомец, достав из кармана чистый платок и протянув его графине, - Держите себя в руках. Такое милое лицо не нужно портить слезами.

- Спасибо вам, - дрожащим голосом прошептала Елизавета, принимая платок. - Я действительно веду себя глупо. Вы... вы словно открыли мне глаза... Вы абсолютно правы. Я знаю, какой выбор нужно сделать.

Мужчина улыбнулся.

- Мне очень жаль это говорить, графиня, но... вы уже лишены выбора.

Елизавета замерла: улыбка пропала на лице незнакомца, глаза утратили теплоты и холодно взирали на девушку.

- Кто вы?

- Я? Ах, да, я же не представился... Я - Метельников.

Елизавета побледнела. Метельников достал из-под плаща револьвер.

- Полагаю, вы наслышаны обо мне, графиня?

Девушка с дрожью кивнула.

- Чудно, - усмехнулся Метельников. - Мы с вами замечательно проведем время.

* * *

Прошло полчаса. Дмитрий уже смотрел на сцену не со скукой, а с отвращением. Наконец, отвернувшись от семейной пары, битый час бегавшей на сцене, он встал и вышел из зала. Пройдя коридор и заглянув в женскую комнату, он никого там не нашел.

- Вы не видели девушку в зеленом платье? - обратился Воронцов к смотрящему.

- Как же, видел, сударь: она в сопровождении молодого человека прошла в зал ожидания. Прямо по коридору и налево.

Дмитрий двинулся в том направлении, куда указал смотрящий. Молодой человек? Если это Борман, то почему он повел жену в зал ожидания, вместо того, чтобы пойти с ней смотреть представление?

Большая комната и непонятный полумрак. Пару часов назад Дмитрий проходил здесь, и горели все свечи, а сейчас только две.

- Воронцов! - окликнул его мужской голос.

Дмитрий взглянул вдаль комнаты. Из тени на освещенную свечами область комнаты кто-то выходил.

Вдох...

Воронцов с ужасом расширил глаза: на середину зала вышел Метельников, державший перед собой Елизавету. Что-то в его руке блестело...Револьвер...

- Ты знал, что все будет именно так, верно? - воскликнул Метельников.

Воронцов растерянно посмотрел на Елизавету. Ее лицо выражало мертвенную бледность.

- Воронцов... - прошептала она.

- Тихо! - рявкнул Метельников, прижимая к ее виску дуло револьвера. - Вот значит она, да, Дмитрий? Причина твоего ухода от нас? Эта девушка?

- Павел, послушай...

- Ты помнишь, что я тебе говорил по поводу женщин, когда мы еще учились в Кадетском корпусе? Никогда не позволяй им уводить тебя от выполнения необходимых целей! Я всегда знал, что женщины - твоя единственная слабость!

- Павел, она здесь ни при чем!

- О, нет, она всему виной. Это из-за нее ты поставил под удар все наши планы. Я вижу! Вижу это в твоих глазах! Любовь к этой девушке сделала тебя слабым. Она еще наверняка не одобряет нашу деятельность... Ты же не одобряешь деятельность мятежников, правда, милая?

Должно быть, он каким-то образом сделал ей больно, потому что Елизавета вдруг закричала. Дмитрий дернулся, но тут же остановился: Метельников покачал головой и многозначительно помахал оружием. Воронцов лихорадочно соображал. Под плащом на поясе у него был однозарядный пистолет, и нужно было всего несколько секунд, чтобы вытащить его.

- Дмитрий? Что тут происходит?

Воронцов обернулся и с ужасом увидел бегущего к нему Бормана. Остановившись рядом с Дмитрием, он с непониманием взглянул вперед и чуть не потерял сознание. Борман моментально понял, что происходит.

- А, Борман! Присоединяйся к нам! - радостно закричал Метельников.

- Не смей трогать ее! - завопил Борман.

- Борман, Борман...И ты был бы полезен нам. Во время освобождения Воронцова из Кадетского корпуса ты показал себя храбрым и решительным человеком. Но нет, ты тоже согнулся под упреками своей жены, которую и ты любишь больше жизни!

Борман непонимающе заморгал. Метельников, казалось, от всей души веселился от происходящего.

- Так ты не знаешь! Воронцов влюблен в твою супругу! И - как бы больно тебе от этого не было - Елизавета отвечает ему взаимностью! Как у вас все запутанно, друзья мои!

Борман взглянул на Воронцова; тот не нашел в себе силы, чтобы ответить на этот взгляд.

- А теперь отбросим шутки в сторону, - сказал Метельников, перестав улыбаться, - У меня есть отличное решение всех наших проблем.

- Нет! - завопил Борман.

- Молчать! Я убью ее, и Дмитрий, лишенный своего очередного искушения, вновь присоединится ко мне. Ты, Борман, можешь сделать то же самое, но мне ты не особо важен. Мне нужен Воронцов.

- Убив Елизавету, ты ничего не изменишь! - прохрипел Дмитрий, стараясь побороть невыносимое головокружение, - Я больше не буду на твоей стороне, Павел!

- Все изменится! Это она - причина твоего ухода от нас! Она мешает нашим планам, она - наш враг! А врагов я убиваю.

Он поставил палец на курок.

- Даже не думай.

Голос, новый, не звучавший ранее в этой комнате. Метельников вздрогнул и обернулся. За его спиной стоял Александр Воронцов, с револьвером в вытянутой руке. Дмитрий не стал думать, как его брат оказался здесь, ему нужны были эти несколько секунд, долгожданные несколько секунд замешательства Метельникова, и он их получил. Рука молниеносно дернулась к оружию, Метельников, опомнившись, повернулся обратно к Дмитрию, но было уже поздно: тот стоял, прицелившись точно в голову противнику. Два брата держали Метельникова на мушке.

Он рассмеялся.

- Я люблю эту жизнь. Люблю за ее непредсказуемость! Минуту назад я владел всеми вами, а теперь главжандарм и мой бывший союзник имеют преимущество. Но сумеете ли вы его правильно использовать? Ведь девушка все еще у меня.

Дмитрий стоял с пистолетом в руке и словно все звуки притихли для него. Секунды казались вечностью. Он взглянул на Александра, стоявшего в такой же позе, что и он, за Метельниковым. Их взгляды пересекнулись.

"Он нужен мне живым. Такого человека, как он, должны судить и казнить по закону. Не делай глупостей" - прочитал Дмитрий в глазах брата. Он перевел взгляд на насмешливое лицо Метельникова.

"Мы оба прекрасно знаем, что ты не выстрелишь. Кишка у тебя тонка"

Воронцов искоса посмотрел на Бормана, встретив и его взгляд. "Не делай этого, Дмитрий. Он держит Лизу перед собой, ты можешь промахнуться. Не надо, прошу тебя, я люблю ее больше всех на свете".

Дмитрий почувствовал, как слезы бегут по его щекам. Наконец, он посмотрел на Елизавету. Ее бледное лицо было полно страха, сухие губы дрожали, а глаза...

Глаза...

Они горели решимостью.

"Стреляй"

Воронцов вздрогнул. Он не мог поверить, что правильно истолковал взгляд Елизаветы.

"Он все равно убьет меня. Я это чувствую. Используй свой шанс. Вспомни наше пари. Вспомни яблоко"

Воронцов потряс головой. Метельников полностью закрыл себя Елизаветой, пригнувшись при этом, и его голова находилась над плечом девушки. Как яблоко на плече Елизаветы несколько месяцев назад, когда она предложила то глупое пари. Тогда Дмитрий так и не выстрелил... Правильно ли он понял Елизавету?

Девушка решила подать более веский знак. Она сглотнула, ее губы зашевелились.

- Яблоко... - прошептала она.

Все присутствующие в комнате недоуменно посмотрели на нее, и только Дмитрий понял значение сказанного. Все его сомнения отпали: Елизавета хочет, чтобы он выстрелил. Он сделает то, что должен. В конце концов, он никогда не промахивался. Воронцов прицелился точно в голову Метельникова над плечом его любимой. Да... любимой. Теперь Воронцов был точно уверен в том, что чувствует к этой девушке.

Он кинул последний взгляд на Елизавету и выстрелил.

Все окружающее мгновенно обрело цвет со звуком выстрела.

И тут раздался душераздирающий вопль Бормана. У Воронцова что-то внутри оборвалось, тело начала бить дрожь, пистолет выскользнул из его руки. Он промахнулся. Он попал в Елизавету.

Борман с воплем упал на колени. Дым от выстрела рассеялся. Окровавленное тело девушки обмякло в руках Метельникова, который с ужасом смотрел на нее.

- Неееет! - кричал Борман.

Воронцов стоял, не способный ни мыслить, ни чувствовать, ни понимать происходящее вокруг. До него еще не дошло то, что он сделал. Он убил Елизавету.

На звук выстрела и крик Бормана к ним уже бежали люди; Александр, который в ужасе замер на месте, наконец, взял себя в руки.

- Метельников, ты пойдешь со мной.

Но поздно: выпустив из рук тело девушки, глава мятежников с сумасшедшим блеском в глазах засунул дуло револьвера себе в рот и нажал на курок. Люди, успевшие забежать в зал и увидеть это, закричали. Второй звук выстрела заставил Дмитрия опомниться и вернуться в этот мир. Метельников упал рядом с Елизаветой. Александр растерянно стоял над ними, все еще сжимая в руке револьвер. Борман, рыдая, на четвереньках подполз к своей мертвой жене, чье изумрудное платье было багровым от крови, и прижал ее к себе. Все больше и больше людей прибывало сюда, судя по всему, представление уже закончилось.

Борман, не владея собой, взял тело девушки на руки, и, поднявшись с колен, прорвался сквозь прибывавший в зал поток людей. Вскоре он затерялся в толпе. Братья Воронцовы стояли посреди комнаты, разделенные телом Метельникова. Александр, недолго думая, подошел к брату и положил ему руку на плечо.

- Дмитрий...

Воронцов на звук своего имени дернулся и посмотрел на брата. Александр поразился, сколько боли было в этих глазах.

* * *

Дмитрий мчался на лошади по ночному городу, не понимая, куда держит путь. Он и не помнил, как выбежал из здания театра, расталкивая людей, отстегнул от своей повозки одну из трех лошадей, не обращая внимания на расспросы кучера Бартего, и ускакал на ней неведомо куда. Воронцов подгонял свою лошадь, и та, словно чувствуя страх и боль в душе всадника, летела все быстрее и быстрее, как хищник за своей добычей. Огни ночного города превращались в мутные полоски света, а прохожие сливались с частоколом домов по обе стороны дороги. Полная луна недобрым светом освещала Петербург.

Чем быстрее скакал Дмитрий, тем быстрее осознание произошедшего возвращалось к нему. Сегодня он убил Елизавету, и вместе с ней убил и себя. Как в тот роковой вечер в Махотке. Слезы вновь брызнули из глаз Воронцова. Он не мог промахнуться...не мог...он все рассчитал...она все рассчитала...плечо… яблоко...и пуля попала прямо в сердце.

Воронцов потерял сознание. Лошадь скинула его и поскакала дальше. Вскоре она растворилась в ночи, и стук ее копыт звучал все слабее и слабее. Дмитрий, тяжело дыша, лежал на дороге. Кажется, несколько сломанных ребер и... рука... что-то с рукой.

Никого не было. Улица была пуста. Видимо, час был поздний. Но это не объясняло отсутствие света в городе. Дмитрий со стоном поднялся. Ни огонька. Даже луна куда-то пропала. И давящая тишина. Может быть, это конец... Может быть, это уже другая жизнь, другой мир... А вдруг он не убивал Елизавету? Вдруг это Метельников выстрелил в него, а все остальное произошло у Воронцова в голове? Получается, он сам мертв, а она жива! Лиза жива! Дмитрий от радости счастливо рассмеялся. Если это так, то жизнь удивительно прекрасна... И он был бы рад, что она живет, и пусть она будет с Борманом, а не с ним... Так даже лучше...лучше для всех...Главное, что она будет счастлива, ну а он...он пойдет дальше. Лиза жива...

Неожиданно внимание Воронцова привлекло яркое сияние где-то вдалеке. Как? Ведь в этом городе нет света... Ни огонька... В этом мире такого понятия нет. Ведь здесь все дома темные и пустые, людей нет. Очень темно... Как он вообще способен видеть очертания домов, здание Адмиралтейства, мосты над Невой, если все они поглощены тьмой? Жизнь удивительно прекрасна... И все-таки сияние вдалеке не давало ему покоя... Что это? Это неправильно. Так не должно быть... Этого не должно быть здесь.

Воронцов медленно побрел по дороге, навстречу этому неведомому источнику света. Вот он становится все ближе и ближе... Что же это? Что бы это ни было, это нужно убрать. Погасить... Потушить...Этому свету не место в этом мире. Чем ближе Воронцов подходил, тем сильнее сияние напоминало что-то знакомое... очертания... Нет, это не просто сияние... Вдох..

Вдалеке горел дом Бормана.

Воронцов мгновенно пришел в себя. Туман рассеялся, очертания окружающего города вновь стали четкими, везде появился свет, он бил из окон домов, откуда слышались голоса живущих в них людей. Где-то даже, судя по звукам, проходил бал. Луна снова появилась на небе, покрывая тусклым светом то, что не могли осветить огни города.

А вдалеке продолжал гореть дом Бормана.

Только сейчас он понял, что видит. Воронцов, собрав все силы, помчался вверх по улице. Не зная усталости, он бежал вперед, к горящему дому, но до него было слишком далеко...слишком далеко...он был слаб...Резкая боль в ноге и Дмитрий упал. Он не успеет...

Очнулся он в повозке. Кто-то нашел его и бил по щекам. Впереди мелькало чье-то знакомое, тревожное лицо...Понфилов...

- Воронцов!

Дмитрий открыл глаза. Да, это был Понфилов...

- Доктор...дом...

- Что? Дом? Какой дом?

- Посмотри туда.

Понфилов выглянул в окно и вскрикнул.

- Это дом Бормана! Трогай! - завопил он кучеру. Карета прибавила ход. - Дмитрий! Что случилось?

Воронцов опять провалился в пустоту. Понфилов ударил его по щеке. Дмитрий пришел в себя и заговорил:

- Понфилов... ты помнишь, как...как умерла Васнецова?

Доктор непонимающе заморгал.

- Воронцов, она была стара и больна, это рано или поздно должно было случиться! Зачем ты говоришь об этом сейчас?

- Это я убил ее.

Понфилов непонимающе посмотрел на него. Дмитрий, судя по всему, забыл о том, что уже рассказал об этом доктору несколько месяцев назад.

- А за год до этого... из-за меня погибли еще двое. Мой друг и девушка, которая меня любила. А сегодня... по моей вине умерла Елизавета.

Понфилов застонал.

- Ты понимаешь, Понфилов? Я всех убиваю. Все, кто рядом со мной, рано или поздно умирают... Я думал, что то, что произошло в Англии, было точкой в моем проклятии. Но прошлое всегда дает о себе знать.

Карета остановилась возле дома Бормана. Теперь можно было рассмотреть, как языки пламени постепенно съедали здание. Скорее всего, пожар начался со второго этажа, потому что сильнее всего пылал он.

- Воронцов...

- Мне пора. Спасибо за все, друг, - произнес Дмитрий. Он собрал последние остатки сил, выскочил из кареты и побежал к дому.

- Дмитрий! - завопил доктор. Он тоже вышел из кареты. Воронцов уже скрылся в проеме входной двери, который еще не настиг огонь.

* * *

Борман стоял на коленях посреди гостиной, пылавшей со всех сторон. Перед ним лежала Елизавета. Огонь все ближе подбирался к ним, поглощая на своем пути книжные шкафы, мебель и деревянный паркет.

Воронцов, задыхаясь от едкого дыма, вбежал в гостиную.

- Борман! - завопил он.

Но Борман будто не слышал его. Он стеклянным взором смотрел на свою мертвую жену, не обращая внимания на то, что языки пламени уже добрались до ковра. Судя по всему, он решил сгореть вместе с телом Елизаветы в этом доме. Дмитрий быстро оглядел огромный зал, не понимая, почему он усеян странными мешками, которые тоже пылали. Пару секунд хватило для того, чтобы Воронцов понял, что это не мешки. Гостиная была усеяна телами мертвых слуг этого дома, и не нужно было долго думать над тем, кто их убил.

Воронцов медленно подошел к Борману. И тут хозяин дома стремглав вытащил пистолет и направил его на Дмитрия.

- Борман...

- Ты. Это все ты.

- Да! Это моя вина, Сергей, моя...

- Зачем ты выстрелил? Зачем? Зачем ты убил ее?

- Я не хотел...

Борман нажал на курок в тот момент, когда на него прыгнуло неведомое существо. Пуля чиркнула по виску Воронцова, оставив на нем кровавый след. С трудом устояв на ногах, Дмитрий, присмотревшись сквозь клубы дыма, узнал в неизвестном Понфилова. После недолгой борьбы Борман откинул доктора и, тяжело дыша, поднялся на ноги. Он холодно смотрел на Воронцова, не замечая, что пламя уже добралось до его ноги. Воронцов хотел что-нибудь сказать, но понимал, что никакие слова не вернут ему прежнего друга.

И тут Борман заговорил. Этот голос был так непохож на его собственный, что Дмитрию показалось, что в Бормане говорит дьявол.

- Многие бы сказали, что за то, что ты сделал, ты заслуживаешь смерти. Но я так не думаю. Смерть – это слишком легкое наказание для тебя. Я оставлю тебя в живых. Ты будешь жить с этим, - Борман показал рукой на тело Елизаветы, - но знай одно: каждого человека, который займет место в твоем сердце, я буду отнимать у тебя.

Сверху что-то упало на Дмитрия, повалив его на пол. Дом начинал рушиться. Когда Воронцов, задыхаясь, откинул от себя деревянную балку, Бормана в комнате уже не было, а место, где он стоял минуту назад, было объято огнем. Недалеко от Воронцова со стоном поднимался на ноги Понфилов.

- Выбраться сможешь? - крикнул ему Дмитрий. Понфилов кивнул. Воронцов выскочил из гостиной и, прыгнув через прихожую в дверной проем, оказался на улице.

- Борман! - крикнул он.

Но Бормана нигде не было. Дмитрий побежал вниз по улице, сталкиваясь с людьми, идущими на пожар.

Луна скрылась в темном небе.

* * *

Жандармский корпус, октябрь 1844г.

Александр устало опустился в кресло и обвел взглядом свой кабинет. Нападение мятежников в начале года не затронуло его, и поэтому комната находилась в отличном состоянии. Книжные шкафы, витрина с несколькими видами оружия, большой портрет Николая I, висевший напротив двери. Расписной персидский ковер покрывал пол комнаты. Александр Воронцов до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что через полчаса этот кабинет перестанет принадлежать ему, а полномочия главжандарма перейдут к другому человеку. Что-то, похожее на печаль, кольнуло сердце Александра, но он быстро отогнал это чувство. В конце концов, это целиком и полностью его решение. Он со вздохом отцепил свой орден и положил на стол. Пора прощаться с этим местом...

Дверь отворилась, и Александр вздрогнул. В кабинет вошел его помощник, молодой жандарм.

- Разрешите, командир?

- Брось, Митя, ты не должен больше так ко мне обращаться. Я уже не главжандарм.

- Ваш преемник прибудет только через десять минут, а значит, вы все еще мой руководитель.

Александр слабо усмехнулся. Ему всегда нравился этот парнишка. Лишь бы новый главжандарм оценил его по достоинству...

- Ты что-то хотел?

- Почтальон передал мне записку для вас.

- Вот как... - протянул Александр, принимая клочок бумаги, - И от кого же она? Митя, ты - это не ты, если не прочитал ее перед тем, как отдать мне.

Молодой жандарм покраснел.

- Судя по всему, она от вашего брата.

Александр раскрыл записку.

"Логово тех, кого ты ищешь, находится за старой типографией в лесу. Там приблизительно семьдесят человек. Это - все, что осталось от мятежников, больше их нет. Я уверен, что Метельников назначил преемника на случай своей смерти, так что их планы, я думаю, все еще в силе. Но теперь ты можешь все остановить.

Я покидаю столицу и вряд ли вернусь сюда когда-нибудь. Прости за все плохое, что я тебе сделал, брат. Прощай"

Александр отложил записку, с трудом сдерживая слезы. Сжав губы, он, наконец, произнес:

- Если ты прочитал это, значит, ты знаешь, что нужно сделать?

- Да, командир. Я уже сделал. Отряд из ста пятидесяти человек послан в указанное в записке место, чтобы обезвредить врагов.

"Большое будущее у этого юнца" - подумал Воронцов-старший, а вслух сказал:

- Хорошо. Отлично сработано. Что-нибудь еще?

- Ммм… вообще то да, командир. Видите ли, при обыске в здании театра пару месяцев назад, помимо тела Павла Метельникова, мы нашли два оружия. Одно из них - револьвер - судя по всему, принадлежало главе мятежников, а однозарядный пистолет - вашему брату.

- Ну, и? Я пока не вижу ничего важного в твоих словах.

- Я взял на себя смелость осмотреть эти два вида оружия и...

- Не тяни.

Митя положил на стол перед Александром однозарядный пистолет.

- Осмотрев пистолет Воронцова, я пришел к неожиданному заключению. У этого оружия сбит прицел. Я очень сомневаюсь, что ваш брат знал об этом.

Александр приподнялся в своем кресле.

- Ты хочешь сказать, что...

- Да, господин. Кто-то, кто бы он ни был, хотел смерти Елизаветы Борман, и он хотел, чтобы убил ее именно Дмитрий Воронцов.

Тишина. Александр задумчиво вертел в руках пистолет. Краем сознания он видел, что десять минут прошли, и в кабинете уже стоит его преемник, новый главжандарм этого корпуса, полный мужчина средних лет, и возмущается тем, что Александр все еще сидит здесь; Митя окликает его, но Александру было не до этого. Все, что волновало его в тот момент - это пистолет, который он держал в руках; его владелец, который, возможно, уже убил себя от горя; и, самое главное, что тревожило Александра – это человек, который приложил руку к тому, чтобы оружие Воронцова убило его возлюбленную.

Часть III

В поисках смысла

1846г.

Франция, Ницца

Кареты проезжали туда-сюда, наполняя улицы курортного города скрежетом колес. Солнце светило, оставляя воздух влажным. Здесь, на главной улице, находилась лучшая булочная в городе «Croissants», откуда всегда исходил приятный запах свежевыпеченных хлебобулочных изделий. Этот аромат проникал во все щели и окна проезжавших экипажей, привлекая людей и вызывая у них чувство голода, даже если они обедали четверть часа назад, и кареты останавливались у этого маленького домика, чтобы их пассажиры могли отведать вкусные теплые булочки, круассаны, слойки и многое другое.

Сейчас уже вечерело, и в «Croissants» не было посетителей. Но вскоре подъехала карета. Две черные лошади, стуча копытами, остановились неподалеку у входа в булочную. Возница, человек в капюшоне, закрывавшем его, должно быть, обезображенное лицо, натянул поводья на себя, чтобы успокоить лошадей.

Из кареты вышел Воронцов. Поправив свой черный сюртук, он двинулся к входу в булочную.

Хозяйка, полная женщина с миловидным лицом, завидев гостя, приветливо улыбнулась, получив в ответ улыбку.

- Добрый день, мсье Воронцов! - приветствовала она его по-французски.

- Скорее вечер, Жаклин, скорее вечер. Хотя в этом чудесном месте легко запутаться в определении времени суток. Ведь аромат вашей булочной прямо-таки сводит с ума.

- Мне очень лестно это слышать. Я рада, что вот уже на протяжении месяца вы заходите ко мне каждый день. Вам как обычно?

- Пожалуй, да.

Хозяйка взяла бумажный пакет и начала складывать в него булочки с витрины.

- Вы с каждым днем становитесь все свежее и свежее, мсье Воронцов! Должно быть, отдых здесь идет вам на пользу?

- Признаться честно, это все ваши круассаны. Если бы не они, я бы давно умер с голоду в этом месте.

- Вы все шутите, мсье Воронцов. Здесь каждая улица наполнена ресторанами и булочными.

- И тем не менее, только вашу я посещаю ежедневно, ma shere. Так что увидимся завтра утром.

- Bon voyage, мсье Воронцов!

Дмитрий вышел из булочной, сел в карету, крикнул Бартего езжать в гостиницу и сразу же поддался соблазну отведать булочки из пакета. Он откусил кусок, с интересом наблюдая, как за окном столкнулись две кареты, и возницы кричат друг на друга. Воронцов усмехнулся и отвернулся от них. Он потянулся за второй булочкой и вдруг заметил, что все еще держит в левой руке сдачу. Он раскрыл ладонь и, пересчитав деньги, вздохнул.

- Здесь чуть ли не втрое больше, чем должно быть, - прошептал он, жуя булочку. - Ее привычка говорить во время работы когда-нибудь оставит ее без гроша в кармане.

Можно было вернуть эти деньги завтра утром. Но Воронцов сразу поймал себя на мысли, что его будет мучить совесть, если он не вернет деньги прямо сейчас.

- Бартего! - крикнул он кучеру. - Поворачивай обратно!

Выйдя из кареты, которая остановилась возле булочной, Воронцов вновь зашел в этот уютный домик, наполненный приятным запахом.

- Жаклин, вы дали мне...

Дмитрий смолк. За прилавком никого не было. Подойдя ближе и заглянув за него, он увидел мертвую хозяйку булочной, застреленную в грудь из револьвера. Деньги посыпались из ладони Воронцова. Он долго смотрел на бледное лицо Жаклин, десять минут назад улыбавшуюся ему за прилавком. Наконец, он наклонился, поднял с ее груди какой-то кусочек бумаги и покинул булочную.

- Они закрылись, - сказал он старику, который шел к булочной. Сев в карету, Воронцов посмотрел на игральную карту пикового валета, которую только что подобрал.

- Вези меня к Руссо, Бартего.

* * *

Лакей подошел к усатому мужчине лет сорока, сидевшему в кресле с бокалом вина.

- К вам мсье Воронцов.

- Вот как? Пусть заходит. И сделай милость, в следующий раз не объявляй о его приходе, а сразу впускай.

Лакей, покорно кивнув, пошел обратно к двери, чтобы впустить гостя.

- Это опять происходит, Руссо! Он снова появился!

На Воронцове буквально не было лица, поэтому Руссо сразу же усадил его в кресло напротив себя и велел слуге налить гостю вина. Бокал Дмитрия наполнился красного цвета жидкостью, взглянув на которую, он вспомнил о Жаклин, лежавшей в луже крови, и его всего передернуло.

- Рассказывай, - обратился к нему Руссо, с тревогой разглядывая Воронцова.

- Жаклин Дюпон. Хозяйка булочной на улице...

- «Croissants»? Черт подери, я обожал ее круассаны...

- Ее убили. Две пули в области груди. Буквально через минуту как я покинул булочную.

- И ты уверен, что это он?

Воронцов кинул на стол игральную карту пикового валета. Руссо судорожно отпил вина из своего бокала.

- Он всегда оставляет после себя это, - произнес Воронцов. - Скрываться не в его стиле.

- Прошло несколько месяцев после его последнего появления... Как он узнал, где ты находишься?

- Он всегда знает. Борман преследует меня на протяжении двух лет, всегда оставаясь в тени и пристально наблюдая за мной оттуда. И стоит мне сблизиться с кем-то, как он убивает этого человека. Я вообще удивлен, как он еще не добрался до тебя.

- До меня? - рассмеялся Руссо. - Дмитрий, да если он подойдет ко мне, я всажу в него все пули, что он потратил на близких тебе людей, - с этими словами он отстегнул две пуговицы своего сюртука и обнажил четыре револьвера, висевших у него на груди. - Этот твой Борман должен быть настоящим глупцом, чтобы попытаться меня убить. Хотя, признаться честно, мне не по себе от того, что этот парень вытворяет.

- Сегодня он убил четвертого знакомого мне человека, с тех пор, как я покинул Петербург, - прошептал Воронцов.

- У него действительно помутился рассудок, раз он бегает за тобой по всей Европе! Почему же сразу не убить тебя?

- Потому что ему не нужно, чтобы я умирал. Он хочет, чтобы я страдал.

Руссо налил себе еще вина и наклонился к Воронцову.

- У меня есть несколько людей... знающих толк в этом деле... Я приставлю их к тебе для охраны.

- Мне не нужна защита, - покачал головой Дмитрий. - Защита нужна тем, кто рядом со мной, а ты не сможешь защищать всех людей, мимо кого я прохожу и с кем веду беседу. Руссо, он убил женщину, у которой я покупал хлеб! Как я могу предугадать, кого он захочет застрелить следующим?

- Ну все, Дмитрий, все... Тебе нужно успокоиться. Раз ты отказываешься от моей помощи, что ты намерен делать?

- Я уезжаю из Ниццы. Из Франции. Отправляюсь в другую страну.

- Опять? Сколько раз ты уже менял страну? Тебе это помогло?

- По крайней мере, это дает мне еще один шанс скрыться от Бормана на какое-то время. Он выследил меня; значит, все, кого я здесь знаю, находятся в опасности.

- Подумай хорошенько, Дмитрий. Выпей вина, отдохни и подумай...

- Нет, я принял решение, - сказал Воронцов, вставая с кресла, - Я здесь, чтобы попрощаться с тобой, Руссо.

Руссо встал и, пожав руку Дмитрию, похлопал его по плечу.

- Я не прощаюсь с тобой, Дмитрий. Мы еще увидимся.

Воронцов кивнул и вышел из гостиной. Руссо, печально проводив его взглядом, заметил стоявший на столе бокал вина, к которому гость так и не притронулся.

- Несносный упрямец, - усмехнулся он, одним глотком осушив бокал.

* * *

Мужчина остановился, заметив мое нахмурившееся лицо.

- Что-то не так?

- Мне кажется, у Воронцова не в порядке с головой.

Мужчина усмехнулся.

- Почему ты так думаешь?

- Он странно себя ведет. То он невозмутимый и бесчувственный, как камень, то вдруг впадает в панику и теряет голову. Я уж молчу про его состояние в ту ночь после убийства Елизаветы, когда он брел по городу без огней. Судя по вашему рассказу, этот человек выдумал себе свой собственный мир, город без огней и людей, покрытый тьмой. Как после такого можно вообще утверждать, что Воронцов способен здраво мыслить?

- А как бы ты себя чувствовал после всего, что с ним произошло?

- Он сам во всем виноват! Убив стольких людей, разве можно надеяться на счастливую жизнь? Это наказание свыше, и он его заслужил.

- Я и не оправдываю его. Воронцов действительно убийца. Но разве он не заслужил капли сочувствия? Разве он не отплатил сполна за свои поступки?

Мужчина помолчал, словно обдумывая сказанное. Я, выждав для приличия, кашлянул.

- Так что же было дальше?

- Дальше? Воронцов уехал.

* * *

На следующее утро вещи Дмитрия уже были сложены в чемоданы и отправлены экипажем на вокзал. Сам Дмитрий, покинув гостиницу, изъявил желание пройтись пешком до станции. Он шел по аллее, хмурясь под лучами солнца и не отвечая на улыбки молодых француженок, проходивших мимо.

- Газеты! Свежий выпуск!

Воронцов, дав монету мальчишке-газетчику, взял с его рук газету, чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей. Но, как он вскоре понял, это была не самая лучшая идея. Первую страницу занимала большая фотография владелицы известной булочной Жаклин Дюпон с заголовком о ее смерти в собственном заведении. Поспешив перевернуть страницу, Воронцов увидел новость о гибели герцога Вивьена Руссо, который, судя по записи, скончался в своей постели. Причиной смерти послужило отравленное вино... Дмитрий судорожно выдохнул. Борману каким-то образом стало известно об этой слабости Руссо, и необходимость подбираться ближе для убийства отпала сама собой.

Я не прощаюсь с тобой, Дмитрий. Мы еще увидимся.

Скомканная газета полетела в мусорный бак. Лучше бы он покинул этот город, не узнав об этой второй смерти.

Поезд уже отбывал. Клубы пара заполоняли небо возле станции. Дмитрий прибавил шагу, отдал женщине возле вагона билет, и, заняв первое попавшееся купе, где уже была дама в черной вуали, сел напротив нее.

Поезд летел по железной дороге, проносясь мимо лесов и полей, городов и деревень Франции. Воронцов пустым взором смотрел в окно. После получаса однообразных пейзажей он перевел взгляд на свою спутницу. Удивительно красивое черное платье было на ней, черная шелковая вуаль закрывала лицо. Дмитрию стало интересно, как эта женщина вообще видит сквозь нее и видит ли она что-либо вообще. Может быть, это старуха, которой глаза уже ни к чему? Тогда кто же ее сопровождает? Незнакомка склонила голову набок. Воронцов не мог понять, смотрит она сейчас на него или нет.

Наконец она заговорила:

- Мне не понравилась Ницца. Это не тот город, в котором я хотела бы жить. Его райские условия делают это место точкой сбора верхушек общества, не знающих каких-либо человеческих ценностей, лишенных искренности, милосердия. Здесь люди живут только для того, чтобы удовлетворять свои потребности, напрочь забывая о том, что значит быть человеком. Разумеется, есть свои исключения. Но их единицы.

Воронцов удивленно смотрел на даму в черном. Нет, судя по голосу, она не старушка, а молодая женщина. Более того, ее голос, ровный и уверенный, будто перекликался с прошлым Дмитрия, но каким образом, Дмитрий понять не мог.

Незнакомка в упор посмотрела на него. Дмитрий понял это, разглядев два блестящих глаза.

- Что же вы молчите, мсье Воронцов? Не хотите согласиться со мной? Вам ведь тоже не понравился отдых в Ницце, верно?

Дмитрий открыл рот.

- Откуда вы меня знаете?

- Я знаю все о вас, вашем прошлом и вашем настоящем. У вас крайне тяжелая жизнь, и мне вас искренне жаль.

- Кто вы?

- Мое имя не имеет никакого значения. Это всего лишь пустой звук, смешивающийся с остальными пустыми звуками в этом мире. Вам не нужно много знать обо мне. Единственное, что я могу вам сказать, это то, что мы с вами на одной стороне, и я хочу помочь вам.

Воронцов прищурился.

- Если вы и вправду все обо мне знаете, то вы понимаете, что помочь мне вы не в силах. Человек, который преследует меня, всегда держится в тени и забирает всех дорогих мне людей. И даже людей, с кем я говорю более пяти минут, так что советую вам быть осторожней. Вполне возможно, что он находится сейчас в этом поезде.

Дама в черном усмехнулась. По крайней мере, Воронцов, не имевший возможности увидеть это, так почувствовал.

- Меня Борман не запугает; да и вы его переоцениваете. В конце концов, он всего лишь человек. Вы думаете, что вам нужно бояться его, Воронцов, хотя на самом деле ваш истинный враг гораздо опаснее любого, с кем вас сталкивала жизнь.

- Ну, все, с меня довольно загадок, - резко произнес Воронцов и рванулся вперед, чтобы сдернуть вуаль с лица незнакомки. Не успел он опомниться, как его рука оказалась в ее руке, а на шее он ощутил холодную сталь ножа.

- Даже не думайте, - прошипела дама, - Вам не нужно видеть мое лицо, даже если вы видите меня в первый раз.

Она убрала нож в рукав платья, откуда его и вытащила; Дмитрий, не сводя с нее взгляда, сел обратно на свое место.

- Что-ж, - выдохнул он, - вы хотите мне помочь, но не хотите, чтобы я знал, кто вы. Будь по-вашему. Но вы себя переоцениваете. Имея при себе лишь лезвие в руке, вам не удастся поймать Бормана. Мой знакомый всю жизнь носил с собой четыре револьвера на груди и даже это его не спасло. Убивают не только пули.

- Да-да, я знаю, что Руссо отравили, - нетерпеливо сказала женщина в черном. Воронцова уже не удивляло то, что она знает всех его знакомых. - Но его погубило вино. Оно всегда было его слабостью, и Борман узнал о ней. Про мои же слабости он никогда не узнает. Потому что их нет.

- Вы очень убедительны, сударыня, однако позвольте мне задать вам последний вопрос. Откуда мне знать, что это не Борман подослал вас ко мне?

Женщина замялась.

- Никак. Вы можете мне только верить.

- Этого недостаточно. Я больше никому не верю.

Воронцов встал, чтобы пересесть в другое купе.

- Сделайте милость, оставьте меня в покое. Так будет лучше для вас.

- Одному вам не справиться, Воронцов.

- Это я уже сам решу.

Дмитрий покинул купе. Женщина в черном осталась сидеть, не сводя взгляда с того места, где только что стоял Воронцов.

* * *

- Женщина в черном?

Я озадаченно смотрел на рассказчика.

- Что еще за женщина в черном?

- Что именно тебя смущает?

- У нее какой-то расплывчатый образ. Она как будто не из этого мира. Зачем она вообще появилась?

- Тебе нравилось, когда в этой истории были одни и те же персонажи? Но ведь люди приходят и уходят, и вскоре их места занимают другие. Женщина в черном - это новая пешка в большой игре. Хотя называть ее пешкой - это слишком низко.

- На чьей она стороне? Как можно доверять незнакомке, которая даже не может показать своего лица?

- Как же ты нетерпелив, - усмехнулся мужчина. - В свое время все встанет на свои места.

- Куда Воронцов в итоге отправился?

- Он вернулся в Англию. В поместье, где когда-то совершил одно из своих убийств.

* * *

Англия, Лондон

Воронцов медленным шагом ходил по деревянному паркету, разглядывая потемневшие со временем столики и стулья, паутину в углу гостиной, треснувшие, должно быть, после урагана, окна. Дом, некогда принадлежавший графине Васнецовой, а после ее смерти перешедший во владение Воронцова, был пуст и заброшен много лет. Покидая это место, Дмитрий распустил всех слуг, осточертевших ему своей французской чопорностью, и распродал почти все имущество дома. Это поместье Воронцов ненавидел ввиду того, что оно напоминало ему о событиях, произошедших здесь шесть лет назад. Воронцов вышел в прихожую, вспоминая, как он приказал схватить Лоренса, который знал о причастности графа к убийству Васнецовой, привязать его к лошади и пустить ее бежать во всю прыть. Сейчас ему было удивительно, откуда тогда в его душе было столько злости. Должно быть, ею он пытался скрыть свою боль внутри... Во дворе раздался топот скачущих лошадей, и Воронцов вышел во двор.

- Какие новости?

- В Лондоне все тихо, граф, - ответил Бартего, слезая с повозки, - Никаких событий.

- Что насчет Бормана?

- Я находился на станции два дня, наблюдая за приезжающими. Если бы он приехал поездом, я бы его увидел.

- Хорошо, - произнес Дмитрий. Он заложил руки за спиной и начал медленно ходить возле дома. - Я собираюсь на бал, который мой знакомый Стивенсон устраивает сегодня вечером в честь рождения племянника.

- Разумно ли это, хозяин? Ведь Борман только и ждет, чтобы вы показались в обществе.

- Я изнемогаю от скуки в этом доме. Я больше не могу здесь находиться. Если Борман все-таки прознал про то, что я в Лондоне, я не дам ему возможности найти себе новую жертву. Если я буду общаться со всеми понемногу на балу, вряд ли он на следующий день пристрелит всех моих собеседников.

Вечером того же дня Дмитрий уже сидел за столиком в доме Стивенсонов, без всякого сожаления проигрывая свои деньги английским игрокам в карты. Воронцов прекрасно понимал, что его дурачат; что бородатый мужчина с большими глазами достает из-под рукава сюртука одну карту за другой на протяжении всей игры; что сидящий напротив него юноша незаметно меняет карты под столом; что огромных размеров немец, улыбаясь в лицо Воронцову самой сахарной на свете улыбкой, принимает карты под столом от своего приятеля. Все они самодовольно ухмылялись каждый раз, когда Дмитрий проигрывал партию, а Воронцов получал удовольствие от того, что они были так поглощены собственной победой, что не замечали, как маленький мальчишка вытаскивает из их карманов кошельки.

Под конец одиннадцатой партии карманы Воронцова были пусты.

- Благодарю за игру, господа, - раскланялся он с игроками и поспешил покинуть игральный стол. Он подошел к колонне, коими был украшен дом Стивенсона, за которой притаился мальчик лет шести, который за время игры успел обворовать всех соперников Воронцова.

- Как и договаривались, сорванец, все поровну, - прошептал он мальчику. Тот кивнул и, улыбнувшись озорной улыбкой, отдал Дмитрию мешочек с деньгами, где было раза в три больше того, что Воронцов проиграл.

- Молодец. А теперь беги к родителям. И помни, что воровать нехорошо.

Ребенок растворился в толпе, а Дмитрий побрел по террасе дома, здороваясь с гостями и перебрасываясь с некоторыми из них парой слов. Вскоре он заметил хозяина дома со своей супругой и подошел к ним.

- А! Граф Воронцов! Рад, что вы нашли время заглянуть к нам, - обратился к Дмитрию Стивенсон, крепко пожимая ему руку, - Позвольте представить вам мою жену Луизу.

Высокая блондинка возле него с улыбкой кивнула Воронцову.

- Спасибо вам за устроенный вечер, - сказал Дмитрий. - Полагаю, ваш брат счастлив?

- О,да, это счастливейший день для него...и для нас. Он очень хотел сына, и жена подарила ему чудесное дитя. Я безумно рад за него.

Воронцов заметил, что, несмотря на улыбку и веселые нотки в голосе, глаза Стивенсона были полны грусти.

- Однако я вижу молодого Уайта; мне нужно его поприветствовать. Я оставлю вас в компании моей супруги на некоторое время, хорошо?

- Лучшей компании и представить сложно, - улыбнулся Воронцов. Стивенсон отошел. Дмитрий остался с Луизой.

- Мне кажется, ваш муж чего-то не договаривает, - сказал ей Дмитрий. - Не похоже, что он искренне счастлив за своего брата.

Луиза внимательно посмотрела на Дмитрия.

- А вы проницательны, граф. Мой муж, безусловно, рад рождению сына у его брата, но его радость омрачает отсутствие собственных детей.

- Вот как? В чем же дело?

- Мой муж не может иметь детей. Увы, такое иногда случается. Мы со Стивенсоном уже свыклись с мыслью о том, что у нас никогда не будет ребенка, но рождение племянника...напомнило нам о нашем горе.

У нее на глазах показались слезы.

- Я...прошу прощения... - выдавила Луиза и отошла. Дмитрий стоял и смотрел, как она покидает зал и поднимается вверх по лестнице на второй этаж, где она, наверное, закроется в своей спальне, упадет на кровать и зарыдает, уткнувшись лицом в подушку, страдая от душевной раны, неосторожно потревоженной Воронцовым.

Дмитрий, немного подумав обо всем этом, пошел дальше знакомиться с гостями дома Стивенсона. Вскоре он пожал руку молодому человеку лет двадцати, одетому в темно-синий сюртук.

- Кристофер Уайт! А вы, должно быть, Дмитрий Воронцов? Стивенсон рассказывал мне о вас!

- Рад знакомству, - натянуто улыбнулся Воронцов, которому стало не по себе от детского восхищенного взгляда его собеседника.

- Я слышал о вашей жене. Ужасная трагедия, - печально произнес Кристофер, не отпуская руку графа. - Вам, должно быть, ее смерть нанесла тяжелую травму на всю оставшуюся жизнь. Сожалею, что не смог принести свои соболезнования своевременно.

- Соболезнования всегда уместны, - ответил Дмитрий, про себя подумав, что через шесть лет они ему совсем ни к чему. А его собеседник продолжал радостно трещать:

- Я тоже скоро собираюсь жениться; я знаком с замечательной девушкой, и я твердо намерен провести с ней остаток своих дней.

- Вам двадцать, мистер Уайт. Рановато вам еще называть свои оставшиеся годы остатком.

- Да, да, как же вы правы! - заверещал Кристофер, следуя за графом по всему залу. - Вы и вправду так умны, как все о вас говорят! Но я также слышал много странных слухов о вашей жизни и не знаю, чему верить! Знаете ли вы, что вас зовут "графом, не познавшим счастья"?

- "Граф, не познавший счастья"? - переспросил Дмитрий. - У людей богатая фантазия. Но мне нравится это прозвище. Пожалуй, я скажу своему кучеру, чтобы он называл меня так.

- Какое чувство юмора! Потрясающе!

Дмитрий вздохнул, раздумывая, как избавиться от настойчивого юноши. Взгляд его упал на карточный стол.

- О, смотрите! - воскликнул он, указывая на скопление игроков. - Не хотите попытать счастья?

- О, нет, благодарю, мне уже хватило, - ответил Кристофер, с опаской посмотрев на стол. - Я там пятнадцать минут назад оставил почти все свои деньги, как и половина игравших со мной! Вы бы видели, какие вещи вытворял там тот незнакомец! Он каким-то неведомым образом умудрялся заканчивать каждую партию пиковым валетом, вы представляете? Не знаю, насколько честен он был, но выглядело это очень...

Воронцов схватил его за руку. По телу графа бежал холод.

- Что вы сказали? Пиковый валет?

- Ну да...а что?

Дмитрий рванулся к карточному столу и, растолкав толпу, увидел там только игравших англичан, с недоумением обративших свои взоры на Воронцова. Граф, недолго думая, отошел от столика и, скрывшись от Кристофера за парой слуг, вышел из дома во двор, чтобы глотнуть воздуха.

Итак, он здесь. Каким-то образом Борман снова выследил его, но как? Воронцову приходила одна мысль за другой, и каждая была невероятнее предыдущей. Может быть, его бывший друг уже не человек? Дмитрий с дрожью вспомнил Бормана в горящем доме, с ногой, объятой пламенем. В тот день он действительно не был похож на человека... Прочь, прочь эти безумные мысли...Неважно, как Борман снова нашел Дмитрия, важно то, что опять опасность грозит находящимся рядом людям, а значит, нельзя больше здесь оставаться. Подальше, подальше от Лондона, от Англии, надо отправиться в другую страну. Опять...

- Из этого ничего не выйдет, - раздался голос возле него. Вздрогнув от неожиданности, Дмитрий увидел слева от себя женщину в черном, которую он встретил в поезде. Она беспечно взирала на ночное звездное небо сквозь вуаль.

- Опять вы! - нахмурился Воронцов. - Что вам нужно от меня?

- Я просто не хочу, чтобы вас убили раньше времени, - пожала плечами незнакомка.

- Неужели? А по-моему, вы только этого и добиваетесь, приводя Бормана ко мне!

- Я его к вам не приводила, - невозмутимо ответила дама. - Он и без моей помощи знает, где вас искать, и я пока не могу сказать, как он это делает.

- Тут все очень просто, сударыня. Борман стал дьяволом, и только Бог знает, на что он теперь способен.

Женщина в черном удивленно посмотрела на графа.

- К чему вы клоните, Воронцов? Думаете, что он сейчас стоит невидимый за нами и слушает наш разговор?

- Вполне возможно.

Некоторое время она смотрела на него, словно обдумывая, серьезно ли говорит Дмитрий, затем она весело засмеялась.

- Вам...вам нужно немного отдохнуть, Воронцов... - проговорила женщина в черном сквозь смех. Дмитрий, глядя на нее, почувствовал себя ужасно глупо. И правда, что за мысли у него...

- Постойте! Что вы имели в виду, когда сказали "из этого ничего не выйдет"?

- Переезд в другое место не имеет смысла, - сказала женщина в черном, перестав смеяться. - Каким-то образом Борман знает каждый ваш шаг, так что можете быть уверены, что он вскоре опять окажется возле вас, когда вы будете в новом месте.

- Предлагаете остаться здесь?

- Да. Останьтесь на время в Лондоне и продолжайте делать то, что делали на протяжении всего вечера - общайтесь со всеми людьми понемногу. Старайтесь ни к кому не привязываться. Даже Борман не в состоянии умертвить всех присутствующих здесь.

- Да кто вы такая? - в отчаянии крикнул Воронцов. Женщина, ничего не ответив, спустилась по лестнице вниз и скрылась в темноте.

* * *

- Борман действительно необычайно силен, - заметил я. - Обычный человек не способен на это. Преследовать по всему свету, убивать всех подряд, ускользать как мышь...

Мой рассказчик сощурился.

- Ты поверил в то, что Борман - не человек? Тогда кто же он?

- Я не знаю. Быть может, он действительно дьявол. Или же...

Я вдруг замолчал и потом резко дернулся на месте.

- Я все понял! Я понял!

- И?...

- Никакого Бормана нет! Воронцов выдумал его, это - плод его воображения! Дмитрий сошел с ума после смерти Елизаветы, в этом то и вся причина!

Мой рассказчик почесал голову.

- Хм...ты меня озадачил. Я действительно не думал об этом...А как же убитые знакомые Воронцова? А женщина в черном, которая тоже знает о Бормане? Она тоже сошла с ума?

Я недолго подумал. Догадка пришла очень скоро.

- Женщина в черном тоже выдумана Воронцовым. А убитые люди...они были...были убиты самим Дмитрием.

Мужчина усмехнулся, внимательно наблюдая за моим возбужденным лицом.

- Ты дал интересное объяснение положению дел в этой истории, и я, честно говоря, очень впечатлен.

- Так я прав?

- Ммм...нет. - мягко сказал он. - К счастью, или нет, но все происходящее реально: Борман существует, убивает и преследует Дмитрия.

Я разочарованно вздохнул.

- Но мне твоя идея понравилась. Из тебя получился бы неплохой писатель.

- Так получается, все это действительно происходит? Тогда как объяснить сверхспособности Бормана?

- О каких сверхспособностях идет речь? С каких пор нужно быть необычным, чтобы убить кого-то? Скрываться в тени может любой терпеливый человек. А что касается того, что Борман всегда находит Воронцова...у этого будет объяснение. В свое время.

Мне стало очень любопытно. В принципе, это чувство не покидало меня на протяжении всей истории, но теперь, когда моя версия о выдуманном мире Дмитрия была опровергнута, оно разгорелось еще сильнее. Изменившийся Воронцов, загадочная незнакомка в черной вуали, Борман, потерявший рассудок и превратившийся в хладнокровного убийцу - все это подогревало мой интерес.

- Что-ж, я продолжу. Вкратце опишу события после того дня. Воронцов остался в Лондоне, продолжая заводить так много знакомых, как только мог. И это действительно работало: скоро список перевалил за сотню. Ни одного убийства не было. Это было сверх сил Бормана перебить почти половину Лондона. Но вскоре Воронцов начал понимать, что среди новых знакомых начинают выделяться друзья: тот же самый Стивенсон, который еще несколько раз приглашал Воронцова на свои вечера; Кристофер, тот навязчивый юноша, который буквально молился на Дмитрия по непонятной для того причине. Были и другие друзья. Не буду заострять на них внимания. И Дмитрий стал бояться, что скоро Борман подберется к кому-то из его близких. Снова. Этот страх буквально раздирал его в клочья, не давая ему спать по ночам, и этот страх вынудил Воронцова придумать неожиданный ход.

- Какой же?

- Он решил устроить вечер у себя дома. Пригласить всех своих знакомых из Лондона и уделить внимание всем понемногу, тем самым отводя угрозу от своих друзей. Но самая главная его цель была поймать наконец Бормана. Дмитрий был уверен, что убийца не упустит шанса вновь незаметным прийти на вечер. И Воронцов был готов.

- Неужели все получилось? Неужели он все-таки поймал Бормана?

- Нет. Все пошло совсем по-другому.

* * *

Через неделю Воронцов устроил прием в своем доме. Нанял слуг и лакеев, которые за пару дней привели заброшенный особняк в порядок. Приглашения были разосланы всем знакомым Воронцова. Некоторые осложнения вызвал Кристофер, который страстно хотел познакомиться с загадочной женщиной в черном, которую он увидел на вечере Стивенсона. Он так умолял Воронцова пригласить ее, что тот просто не мог отказать. Только потом Дмитрий понял, что у него нет никакой информации о таинственной незнакомке. Единственное, что он точно знал – она постоянно следит за ним. Это граф и использовал.

Действительно, просидев некоторое время в небольшом кафе в центре Лондона, Воронцов вскоре заметил ее, сидевшую за самым дальним столиком в тени и беспечно потягивавшую кофе из чашки. Как она умудрялась это делать, имея вуаль на лице, оставалось загадкой.

Дмитрий подсел к ней. Женщина удивленно подняла на него голову.

- Я думала, вы избегаете моего общества.

- Это очень сложно, учитывая, что вы все время ходите за мной.

- Что поделать, я слежу за вами. Вы прекрасно знаете, что находитесь в опасности.

- Почему это вас так волнует? Борман убивает тех, кто рядом со мной. Ему ни к чему моя жизнь. На вашем месте я бы беспокоился за себя…Впрочем, делайте, что хотите. Я здесь, чтобы пригласить вас к себе на прием завтра вечером.

Граф протянул ей приглашение.

- Даже так? Какая неожиданность! Вы решили пригласить меня, несмотря на то, что я вас вывожу из себя?

- Вы понравились одному моему другу, и он сгорает от нетерпения познакомиться с вами. Да, я знаю, - кивнул Дмитрий, заметив озадаченность незнакомки, – только идиот может влюбиться в женщину, лица которой не видно. Видимо, это юношеский порыв чувств.

Воронцов встал.

- Так что будьте любезны, не мучайте долго юношу и разбейте ему сердце сразу.

С этими словами Дмитрий покинул кафе.

* * *

- Она великолепна!

Вечер в доме Воронцова был в самом разгаре. Гостей здесь было больше, чем на приеме у Стивенсона – впрочем, сам Стивенсон об этом и позаботился. Дмитрий ходил по дому, останавливаясь, чтобы перекинуться парой-другой слов со знакомыми или незнакомыми ему лицами, кидал улыбки всем подряд и подгонял слуг, чтобы те не забывали вовремя подливать шампанское в бокалы гостей. В то же время глаза Воронцова неустанно бегали в поисках Бормана, который, несомненно, явился сюда и тщательно скрывался. Впрочем, Дмитрий очень хотел, чтобы оно так было: пусть враг видит, что граф имеет несчетное количество друзей, не выделяя никого из них.

Но Кристофер ставил свою жизнь под угрозу, постоянно крутясь возле Дмитрия.

- Что ты сказал?

- Я говорю – она великолепна! И, представляешь, она очень милая собеседница! Заинтересовалась мной! Спрашивала, кем я работаю, из какой семьи, где живу…

- Может быть, она хочет тебя обокрасть?

- Воронцов! Что за мысли? Конечно же, нет!

Дмитрий призадумался. Какую бы игру не вела женщина в черном, она явно решила использовать еще одну пешку на шахматной доске.

- Ты узнал ее имя?

- Нет, - с улыбкой ответил Кристофер.

- А лицо? Ты видел ее лицо?

- Нет, - радостно воскликнул юноша. – А зачем? Она красивее всех на свете! Она – лучше всех! Дмитрий, спасибо, что познакомил нас! Я перед тобой в неоплатном долгу!

- Что-ж, это чудесно, друг мой, чудесно. Не заставляй ее ждать и иди к ней, – сказал Воронцов, опасаясь, что Борман, заметив их продолжительную беседу, решит убить собеседника графа.

Кристофер на крыльях любви улетел вглубь зала, а Воронцов, ломая голову над тем, каким образом связана загадочная женщина в черном с Борманом, пошел дальше. На пути ему встретился Стивенсон, который задержал его на десять минут, благодаря графа за все, что он сделал для его семьи.

* * *

- А что Воронцов сделал такого для семьи Стивенсонов?

- О, это отдельная история. Я расскажу ее попозже.

* * *

Расставшись со Стивенсоном, Воронцов вышел во двор глотнуть свежего воздуха. Звезды высыпались на ночное небо, поочередно мигая оттуда графу, который медленно шел вдоль пруда. Взгляд его вдруг остановился на одиноко сидевшей на скамейке девушке в шляпе с широкими краями. Хоть она и сидела спиной к Воронцову, граф сразу же узнал ее. Девушка, в которую он влюбился на последнем году обучения в Кадетском корпусе. Из-за нее Дмитрий поехал в Махотку, чтобы расстаться с Дуней, а по возвращению в столицу узнал, что она не дождалась его и уехала во Францию.

- Катерина… - произнес Воронцов помимо своей воли.

Девушка вздрогнула и обернулась. Лицо ее почти не изменилось за семь лет: все те же румяные щеки, большие глаза, подобные голубому небу, и спадавшие на лицо белокурые локоны. Дмитрий, взглянув на свою бывшую любовь всей жизни, уже не почувствовал счастливого отклика души: покойная Елизавета навсегда заняла его сердце, не оставив в нем места для других людей.

- Дмитрий, - прошептала Катерина, не сводя с него глаз. Граф подошел к ней и сел рядом. – Я слышала, что ты в Лондоне… Сначала не поверила, но потом эта новость о том, что ты устраиваешь вечер…я решила прийти…теперь же все сомнения отпали.

Воронцов продолжал молча, без улыбки смотреть на нее, вызывая в девушке отчаяние.

- Я знаю, ты злишься на меня, - прошептала Катерина, беспокойно заламывая себе руки. – Но ты должен понять, что у меня не было другого выбора.

- Ты могла дождаться меня, - произнес Дмитрий. – Просто дождаться. Двух недель тебе хватило, чтобы забыть все, что между нами было?

- Я не могла остаться с тобой…на то были свои причины…

Куст возле скамейки хрустнул; они вздрогнули и обернулись, но это оказался лишь порыв ветра. Катерина в нерешительности посмотрела на Воронцова, не решаясь вновь заговорить. Наконец, она вздохнула.

- Дмитрий…у тебя есть сын.

- Что?

Воронцову показалось, что вся вода из пруда хлынула на него. Он во все глаза смотрел на Катерину, которой, похоже, было самой не по себе от того, что она раскрыла свою тайну.

- Когда ты уехал, я узнала, что жду ребенка от тебя. Я не могла так рисковать…Тебе было девятнадцать, ты был небогат и по-детски глуп – какое будущее ожидало бы бедное дитя? А тут появился Мишель и…и я решила, что так будет лучше.

- Лучше? – воскликнул Воронцов. – Лучше, если чужой человек будет воспитывать моего ребенка? Ты вышла за него и уехала с ним во Францию?

- К чему теперь укорять меня? С тех пор много воды утекло. Мы были самонадеянны и глупы, каковыми, впрочем, являются все молодые.

- Считаешь, что это тебя оправдывает?

- Да, - вызывающе ответила Катерина. – Я хотела сделать как лучше для ребенка. Это меня оправдывает.

Воронцов закрыл лицо руками. У него в голове не укладывалось, что у него есть сын.

- Получается ему…ему сейчас…

- Шесть лет, - улыбнулась Катерина, с блестящими от слез глазами взглянув на Дмитрия. – Он так похож на тебя, Дмитрий… Я была с ним на вечере у Стивенсона, но не встретила там тебя…

Воронцову ясно хлынуло воспоминание о том, как на том вечере маленький мальчик обчистил карманы шулеров, пока Дмитрий проигрывал им деньги.

Как и договаривались, сорванец, все поровну. А теперь беги к родителям. И помни, что воровать нехорошо.

Сомнений не было. Это был его сын. Если бы он только знал, что разговаривал со своим собственным сыном… Воронцов вдруг оживился.

- Он сейчас здесь? Ты привела его?

Катерина покачала головой.

- Я оставила его в гостинице на Грин-стрит. Решила не будить его…

Куст близ скамейки снова хрустнул. Воронцов взглянул на него, и сердце его остановилось. В кустах кто-то был.

- Нет! – завопил Дмитрий, вскакивая со скамейки. Из кустов вылез мужчина и помчался в сторону ворот. Дмитрий побежал за ним, кровь прихлынула к голове, сердце бешено стучало в груди. Борман знает, что у Воронцова есть сын, и он сейчас придет к нему…он знает, где мальчик…гостиница… Граф от бессилия закричал: вдали во мраке раздался стук копыт: Борман сел в чей-то экипаж и исчез из виду.

К Воронцову подбежала Катерина.

- Дмитрий! Кто это был? – испуганно спросила она. – Что происходит?

- Скорее! Нам нужно спешить! Я все тебе объясню, но позже!

Граф схватил ее за руку и вместе они побежали к ближайшей карете.

* * *

- Просто невероятно…Они успели?

Мой рассказчик некоторое время молчал.

- Нет, друг мой. Они не успели.

Я с отчаянием смотрел на него.

- Не может быть…Борман нашел ребенка раньше? Он…он убил его?

- Когда Воронцов и Катерина добрались до гостиницы, мальчика там уже не было. Кто-то забрал его.

* * *

Дмитрий стоял на балконе своего поместья с бокалом виски в руке. Небо было окутано огромными серыми тучами, среди которых иногда возникали секундные вспышки от молний. Граф смотрел вверх и думал, что погода невероятно точно передает то, что творилось сейчас в его душе. Он услышал позади шаги и обернулся. К нему подошли Стивенсон и Кристофер.

- Дмитрий, мои люди прочесывают весь Лондон. Все станции и гостиницы находятся под наблюдением. Друг мой, мы найдем этого паршивца. Я обещаю тебе, что лично приставлю револьвер к его голове.

- Спасибо, Стивенсон, - кивнул Воронцов. Он не стал говорить вслух, что Бормана не найдет даже сам Бог, если тот сам этого не захочет.

Кристофер же не мог скрыть своих эмоций.

- Дмитрий, я прямо сейчас оседлаю своего коня и примусь за поиски твоего сына!

- Кристофер, это не имеет смысла…

- Я все решил, - отрезал юноша. – Мой слуга уже везет для меня револьверы и французскую шпагу. Я отправляюсь немедленно.

Он важно поклонился и поспешил прочь. Стивенсон покачал головой.

- Решительный парень…но глуповат… Когда-то и я таким был. Как себя чувствует Катерина, Воронцов? Знаю, это глупо спрашивать – ведь она лишилась своего ребенка…

- Она потеряла сознание в ту ночь и пробыла в забвении четыре дня. Сейчас она в своей гостинице под присмотром моего врача. Она…она не может говорить… Ее голос просто пропал. Я не знаю, надолго ли это.

Стивенсон положил ему руку на плечо.

- Навести ее. Скажи, что весь Лондон ищет ее сына и непременно найдет. Я знаю, это лишь слова, но все же лучше, чем ничего.

Воронцов ничего не ответил и снова поднял взгляд на грозовое небо. Он понимал, что должен прийти к Катерине и объяснить случившееся, и в то же время боялся посмотреть ей в глаза. Он во всем виноват: ему не следовало забывать, что Борман рядом.

* * *

- Мы найдем его, я обещаю…

- Боже… - плакала Катерина, закрыв лицо руками. – Зачем я рассказала тебе о нем? Я чувствовала, что это не приведет ни к чему хорошему…

- Прошу тебя, не говори так. Я – его отец. Я должен был знать.

- И теперь ты знаешь! Знаешь, что твоего сына, возможно, уже нет в живых! Тебе от этого легче?

Вдруг она умолкла и со страхом посмотрела на Воронцова. Дмитрий не понимал, что происходит.

- Катерина?

Девушка подняла руки перед собой. Они были в крови.

Воронцов вздрогнул и проснулся. Он обнаружил себя в своем экипаже, впереди Бартего подгонял лошадей своим хриплым голосом, а за окном пролетали серые улицы Лондона. Дмитрий глубоко вздохнул, осознавая, что все увиденное им минуту назад – всего лишь неприятный сон. Воронцову почему-то невыносимо хотелось пить, но воды в экипаже, увы, не могло быть. За окном стоял зной – предвестник грядущего дождя.

Карета остановилась около гостиницы, в которой находилась Катерина. Граф вышел из нее и поднялся вверх по лестнице, ведущей к входу. Кивнув лакею у двери, он зашел внутрь и поднялся на второй этаж. Дверь в комнату Катерины находилась за поворотом, и она… была открыта.

Воронцов ворвался в комнату. Катерина лежала мертвая в своей постели, застреленная из револьвера. Кровь медленно сочилась из раны на ее груди. На простыне лежала игральная карта, пиковый валет. Дмитрий закричал и бросился к телу девушки. Он опустился на колени возле кровати и зарыдал.

- Ну что же ты…Она недолго мучилась.

Воронцов оцепенел. Он медленно повернул голову. Вбежав в комнату, Дмитрий и не заметил, что в комнате стоял он. Высокий мужчина в синем плаще, направивший на Дмитрия свой револьвер. Прошедшие годы изменили лицо Сергея Бормана до неузнаваемости: щеки словно вдавились внутрь, оставив снаружи только острые скулы; морщины изрезали все лицо, в особенности лоб, а глаза были мертвые, без искры, как у живых людей.

Дмитрий с минуту смотрел на него, потом задрожал от ярости, и чуть было не бросился на Бормана, но тот многозначительно скосил взгляд на револьвер в своей руке. Воронцов замер возле кровати, с ненавистью глядя на него.

- Знаешь… - произнес Борман, облизав засохшие губы. – На самом деле, я оказал ей большую услугу. Избавил ее от бессонных ночей, бесконечных слез и бессмысленных попыток найти своего сына. Она бы убила сама себя через пару недель.

- Ты гнида, - прошипел Воронцов, сжимая кулаки, - Ты мне ответишь за все… когда-нибудь я заставлю тебя заплатить за все, что ты сделал…

- Все возможно…

- Где мой сын?

- А! Твой сын! - улыбнулся Борман, обнажив желтые зубы. – Признаюсь честно, мне сначала доставляло истинное удовольствие наблюдать за всеми вашими усилиями в поисках, но в последнее время это стало мне докучать. В конце концов, как я могу испытывать гордость за то, что я не делал?

- Что?

- Я не похищал твоего сына. Когда я добрался до гостиницы, дверь уже была взломана, и никого в комнате не было. Кто-то опередил меня… Твое лицо так изменилось! Ты удивлен? Мог бы и сам догадаться. Ты знаешь, что я бы сделал с твоим сыном, если бы нашел его. Уж точно не отправился бы с ним на прогулку… Кто-то хочет спрятать твоего ребенка от меня, но не волнуйся, я доберусь до него.

Воронцов не сводил взгляда с лица Бормана. Он еще никогда не был к нему так близок за последние несколько лет, так близко, и в то же время так далеко.

- Не забывай держать людей на расстоянии, Воронцов. Ты должен жить с этим. Ты будешь жить с этим.

- Остановись, прошу тебя, Борман, остановись! Убей меня! Убей меня прямо сейчас и покончим с этим!

- Мне не нужна твоя жизнь! – взревел Борман. – Мне нужна твоя душа! Истерзанная до боли! Ты хочешь, чтобы я остановился? Что-ж, я остановлюсь. Сразу же, как только убью твоего сына!

Он скрылся в проеме двери; Дмитрий быстро вытащил свой револьвер из-под плаща и кинулся за ним. Борман уже был в конце коридора, когда услышал скрип двери позади; он обернулся и, увидев Воронцова, схватился за оружие.

Прогремели три выстрела.

Револьвер Бормана упал на пол. Он все еще стоял, будто не замечая трех пуль в своей груди, и смотрел на Воронцова, который продолжал держать револьвер в вытянутой руке. В глазах Бормана вспыхнуло страдание. Он посмотрел на свои раны.

- Что же ты не попал в Метельникова тогда… - прошептал он. Еще секунда – и Борман выпрыгнул в открытое окно. Дмитрий подбежал туда, где он только что стоял и посмотрел вниз. Тело Бормана лежало на тротуаре. Словно во сне, Воронцов побежал вниз по лестнице, покинул гостиницу и помчался к другой ее стороне. Там, где минуту назад лежал Борман, осталась лишь небольшая лужа крови.

* * *

Твой сын у нас. Он в безопасности до тех пор, пока ты находишься от него на расстоянии. Не пытайся найти его. Не пытайся найти нас. Покинь Англию. Забудь свою старую жизнь, своих друзей и знакомых, уезжай и оставь их. Ты должен стать тенью, стать никем. Только так ты сможешь уберечь своего сына и своих близких. Скоро все встанет на свои места.

Воронцов сидел в кресле у камина, сжимая в руке эту записку, которую он получил от почтальона минуту назад. Будущее представлялось ему туманом, и вряд ли была хоть какая-то надежда, что этот туман когда-нибудь рассеется. Грань между друзьями и врагами давно стерлась, теперь люди делились только на живых и мертвых. Катерина мертва…но его сын жив…Если для его безопасности необходимо уничтожить себя…что-ж…так и поступим…

Клочок бумаги полетел в каминный огонь. Пустое кресло продолжало качаться. Поместье вновь кануло в забвение.

Часть IV

Потерянный

1848г.

Двое мужчин шли по коридору, стены вдоль которого были сплошь увешаны картинами. В воздухе ощущался запах масляных красок, смешанных с глицерином. Это была Московская академия художеств.

- И как долго он уже находится здесь? – спросил один мужчина у другого, когда они подошли к деревянной двери с вырезанными на ней изображениями животных.

- Около двух лет. Поначалу он просто приходил сюда каждый день и смотрел на работу других художников, а потом сам изъявил желание стать одним из них. И я рад, что так вышло: за пару месяцев он научился рисовать так, как рисуют мастера своего дела после долгих лет практики! Его картины расходятся за считанные минуты, самые влиятельные люди Москвы приезжают сюда, чтобы приобрести его работы. Самое главное – он совершенно не прихотлив. Ему не нужно состояние, что приносят его картины – он лишь просит еды и крыши над головой… А, вот мы и пришли.

Дверь отворилась и мужчины зашли в светлый зал с большими окнами, где работали над своими картинами художники.

- Он в самом дальнем углу, - шепнул хозяин Академии гостю. – На вашем месте я бы не рассчитывал на беседу – он почти ни с кем не общается.

- Спасибо. Думаю, со мной он обмолвится парой слов, - сказал тот и двинулся по залу мимо работающих художников к самому дальнему углу, где спиной к нему сидел человек с длинными волосами ниже плеч и рисовал пейзаж горной местности. Гость подошел сзади и сел на ближайший стул. Долго он рассматривал этого художника, который когда-то был графом.

Художник, заметив на картине тень от сидящего сзади, обернулся.

- Понфилов!

- Здравствуй, Дмитрий, - улыбнулся Понфилов, обнимая друга и стараясь не показывать своего изумления по поводу внешнего вида графа. Время успело поработать над Воронцовым так же усердно, как и он над своими картинами: лицо исхудало и было покрыто бородой, под глазами образовались впадины, волосы, нестриженные и не видевшие ухода долгое время, росли как попало. Выглядел Воронцов так, будто опять был в заключении в Жандармском корпусе, но уже на протяжении многих лет.

«И ведь ему всего двадцать восемь…» - подумал Понфилов.

- Как ты нашел меня? – спросил Воронцов хриплым, неестественным для него голосом.

- В нашем мире найти человека не составляет особого труда. А учитывая, что твои картины теперь вовсю гуляют по Москве и Петербургу, я быстро узнал, где искать своего старого друга.

Понфилов окинул взглядом рабочее пространство Воронцова.

- Не думал, что ты увлечешься искусством…

- Так получилось, - произнес Дмитрий, закрывая краски.

Понфилов посмотрел на единственную законченную картину возле Воронцова и вздрогнул, узнав в нарисованной девушке Елизавету Борман.

- Хозяин сказал мне, что ты задаром отдаешь ему все свои картины…

- Пусть забирает. Мне они не нужны.

- Но одну картину ты все же решил оставить.

Воронцов замер на мгновение.

- Я все чаще вспоминаю о ней, - прохрипел он, - Думаю о том, как бы сложилась ее жизнь. У нее наверное были бы дети…Борман был бы счастливым отцом и заботливым мужем, а не убийцей. А я…я был бы свободен от проклятия, сопровождающего меня всю жизнь.

В его глазах показались слезы. Понфилов не мог видеть этого.

- Дмитрий…

- Иногда я хожу в лес…беру с собой револьвер…стреляю по листьям на ветках деревьев…По листьям! Я никогда не промахиваюсь, Понфилов! Никогда! Как же я мог промахнуться в тот раз?

- Успокойся, прошу тебя.

- Знаешь…на самом деле, это все началось уже давно…я не люблю вспоминать об этом…еще на первом году обучения в Кадетском корпусе из-за меня застрелили человека на дуэли. В тот день погибнуть должен был я…Но Метельников занял мое место и спас мне жизнь. Зачем он это сделал? Я до сих пор не могу ответить на этот вопрос. Возможно, он что-то увидел во мне. К лучшему ли это? Наверное, нет… Погибни я в тот день, множество людей остались бы живы, и все сложилось бы иначе…

Он посмотрел в окно.

- С тех пор, как умерла Елизавета, многое произошло, Понфилов. Я покинул страну и отправился в путешествие по странам. Я сделал то, что всегда делаю, когда хочу закрыться от душевной боли – превратился в человека без чувств, без эмоций, не испытывающего радости от жизни и просто проживающего ее. Новая страница в моей истории, новые друзья, новые знакомые, новые места… И тут началось это.

Дмитрий сглотнул.

- Борман…Вокруг меня стали гибнуть люди…Где бы я ни был, он выслеживал меня и убивал моих знакомых. Я не мог скрыться от него, в какую бы страну я ни приезжал. Два года назад…два года назад я узнал, что у меня есть сын…Катерина рассказала мне…Ты представляешь? Мой сын…Лучше бы я никогда этого не знал… Потому что теперь его мать мертва, а мой ребенок находится неизвестно где, и я не могу приблизиться к нему ни на шаг, потому что в этом случае Борман найдет его и сделает с ним то же, что сделал с остальными! Поэтому моего сына прячут и от меня, и от Бормана, а я сижу здесь, словно заключенный, ни с кем не общаюсь, чтобы на следующий день не найти своего собеседника в луже крови и с картой пикового валета на груди, и рисую, рисую, чтобы хоть как-то не сойти с ума!

Последние слова превратились в крик, и Воронцов в ярости кинул коробку с красками в стену. Несколько художников, работавших в комнате, поспешно покинули зал, испуганно оглядываясь на Дмитрия.

* * *

- Он, безусловно, сошел с ума. Но как же мне его жаль… - произнес я, почувствовав комок в горле. – Он уже никогда не станет таким, как прежде?

- Почему? Если можно сойти с ума, значит, можно…как бы сказать…снова войти в него?

- Не думаю, что в его случае это возможно. Столько испытаний для одного человека…мне кажется, это слишком.

- Люди бывают разные. Кто-то ломается под грузом событий, кто-то сгибается, но идет дальше. Воронцов всегда шел дальше.

- Как я вижу, он уже два года никуда не идет.

* * *

- Извини, что сорвался, - произнес Дмитрий после нескольких минут молчания. – Я давно ни с кем не разговаривал, и мне трудно держать себя в руках.

- Ничего страшного. Но, Дмитрий, тебе нужно собраться с духом. Твой сын все еще жив. У мальчика кроме тебя никого нет.

- Какой смысл во всем этом, если я его никогда не увижу? – прошипел со злостью Воронцов, - Я не знаю, с кем он сейчас! А может, его уже нет в живых? Может, Борман нашел его?

- Он жив. Я уверен.

- Ты уверен?

Наступило молчание. Дмитрий, не отрываясь, смотрел на доктора.

- Знаешь…когда я рассказывал тебе о том, что случилось за последние четыре года…я не заметил, чтобы ты хоть немного удивился моим словам.

Напряженная тишина повисла в мастерской. Воронцов поднялся, не сводя взгляда с доктора.

- Что вы скрываете от меня, Понфилов?

- Дмитрий, прошу тебя, успокойся…

Воронцов бросился на него и повалил на пол. Понфилов задыхался: рука Дмитрия намертво вцепилась в его горло.

- Кто ты? – кричал Воронцов.

Но он был уже не так силен, как раньше. Время ослабило его: доктор вскоре отбросил Дмитрия в сторону и помчался к выходу. У двери он обернулся.

- Прости, Дмитрий… Со временем ты поймешь.

- Стой! Стой!

Но Понфилов уже покинул здание Академии художеств. На улице его ждала женщина в черном. Увидев доктора, она вскинула голову, вопросительно посмотрев на него.

- С ним все очень плохо. Он теряет рассудок. Не могу видеть его таким и, тем более, обманывать его. Я выхожу из игры.

- Я так и думала. Будьте осторожны, доктор.

* * *

Тихая звездная ночь покрывала Москву. Здание Академии утратило свой дневной солнечный блеск, и теперь было окружено мраком. Напротив него стояла карета с задернутыми на окнах занавесками, в которой сидел мужчина в синем дорожном плаще и женщина в черном.

- Значит, Понфилов теперь вне игры… Что-ж, его можно понять…

- А ведь он в какой-то степени прав, - заметила женщина в черном, - Почему бы нам все не рассказать Дмитрию?

- Потому что я знаю Дмитрия как никто другой, и я уверен, что он обязательно совершит какую-нибудь глупость. То, что он сидит здесь – единственная причина, по которой он все еще жив.

- Он стрелял в Бормана…

- И что с того? Где же труп этого мерзавца? С тремя пулями в груди он выпрыгнул в окно со второго этажа, а через минуту его и след простыл. В таком состоянии он не смог бы сам далеко уйти. Нет, меня волнует не столько Борман, сколько человек, который ему помогает.

Мужчина немного помолчал.

- Еще и эти наемники… Воронцов понятия не имеет, что его смерти теперь хотят еще и англичане.

- Откуда они вообще взялись? - спросила женщина в черном.

- Мой человек в Англии сообщил мне, что их трое, и они посланы неким Стивенсоном.

- Стивенсон? Но он ведь друг Воронцова!

- Видимо, Дмитрий успел насолить и ему.

- Эти люди, наемники, уже здесь? В Москве?

Подумав, мужчина чуть отдернул занавеску в сторону и указал пальцем на крышу жилого дома возле Академии.

- Как видишь.

Женщина присмотрелась и вздрогнула: во мраке ночного неба едва можно было различить фигуру человека.

- И как давно ты его заметил?

- Примерно полчаса назад. Я не сказал тебе, потому что подумал, что ты…

Он смолк, увидев, как его спутница уже заряжает револьвер.

- Я убью его прямо сейчас, - прошипела она, открывая дверь кареты.

- Сошла с ума? Даже не думай! – рассердился мужчина, схватив ее за локоть. – Ты не знаешь, кто это. Это может быть Борман или один из наемников! Откуда ты знаешь, что если осмотреть ближайшие дома, мы не найдем еще несколько таких?

- Мне уже тошно от твоих нравоучений! Пусти меня!

- Если это наемник, он пристрелит тебя быстрее, чем ты сделаешь первый шаг. Нужно действовать обдуманно и просчитывать каждый… Какого черта?!

Мужчина остановился на полуслове и ошеломленно уставился в окно, на вход Академии художеств. Оттуда, закутываясь в плащ, вышел Дмитрий Воронцов и, оглядевшись по сторонам, медленно пошел вверх по улице. Пара в карете не могла поверить своим глазам. Мужчина взглянул на женщину в черном. Та развела руками.

- Он теперь творческая личность…наверное, решил погулять по ночному городу…

- Погулять по ночному городу? Творческая личность? Около десятка человек хотят его убить, а он гуляет по городу?

Он кинул взгляд на крышу дома, куда смотрел минуту назад: незнакомца там уже не было. Судя по протяжному стону женщины, она это тоже заметила.

- Быстро, - сказал мужчина, - Возьми револьвер и беги за Воронцовым. Не показывай себя.

- Поняла, - кивнула та и вышла из кареты. Мужчина, проводив ее тревожным взглядом, сокрушенно посмотрел на свою покалеченную ногу, перевязанную бинтом.

* * *

Воронцов медленно шел по улице, задумчиво осматривая окрестности ночного города, которые он хотел изобразить на холсте. Помимо мысли о том, какого вида блики лучше использовать, он думал о своем сыне, который находится сейчас неизвестно где, и о том, что скажет ему, когда это все закончится. Мальчик, наверное, спросит, где его мама. Воронцов сглотнул. Он похоронил Катерину в Лондоне на следующий день после ее смерти и понятия не имел, как сказать об этом сыну. Дмитрий свернул за угол. Свет луны падал на здание музея. Пожалуй, его стоит включить в картину…Внезапно в голове Воронцова возникла сцена, в которой бешеная лошадь тащит за собой привязанного к ней юношу… Дмитрий помотал головой, стараясь отогнать это воспоминание. Так…здание освещено луной только на одну треть, это значит, что придется делать контраст из серебристого и темно-синего цветов…Воронцов оценивающе смотрел на здание музея, словно представляя, как оно будет смотреться на холсте. Живопись хороша, но, увы, она не в состоянии передать истинную красоту многих вещей: серебристое сияние луны, игриво пенящиеся волны моря, свет жизни в глазах Елизаветы…Воронцов зажмурился и снова потряс головой. Никаких посторонних мыслей. Только этот музей, сочетающий в себе несколько разных цветов. Какой-то прохожий шел мимо здания. Дмитрий нахмурился. Он хотел, чтобы этот человек поскорее прошел и не портил впечатление о пейзаже, который должен быть безлюдным. Скоро Дмитрий приблизится слишком близко к зданию, чтобы в полной мере оценить его красоту, а останавливаться он не хотел. Прохожий не прошел мимо здания, а двинулся через дорогу, по направлению к Воронцову, отчего он становился все больше и больше на фоне музея. Дмитрий сердито смотрел на него. Он нарочно это делает? Теперь идеальный образ пейзажа рассеялся в голове Воронцова, он больше не видел ничего необыкновенного в нем, а значит, придется искать другой объект вожделения. И все из-за этого прохожего, появившегося не в то время и не в том месте. Что он делает? Достает из кармана трубку? Какое странное время для закуривания трубки…Странный человек… Но если это трубка, почему незнакомец держит ее в руках и продолжает идти, вместо того, чтобы остановиться и закурить? Последняя туча, гонимая ветром, ушла в сторону и открыла простор полной луне, засиявшей во всю свою силу. Серебристый свет упал на прохожего и отразился блеском на том, что он держал в руках.

Догадка вспыхнула в голове Воронцова, когда незнакомец уже поднял руку с револьвером. Машинально Дмитрий отскочил в сторону буквально за долю секунды до выстрела. Пуля провизжала в воздухе и отскочила от кирпичной стены дома, отколов от нее несколько кусков. Звук выстрела эхом пронесся по ночному городу. Воронцов не успел ничего придумать, как незнакомец снова выстрелил, продолжая идти к нему, и снова пуля просвистела рядом. Он третий раз взводит курок. На этот раз он не промахнется…

Выстрел.

Кто-то успел раньше. Без единого звука незнакомец упал, выронив револьвер на мостовую. Дмитрий обернулся и увидел приближавшуюся к нему женщину в черном платье, лицо которой скрывала вуаль.

- Это вы…как же давно я вас не видел…

- Безумный глупец! – воскликнула женщина в черном. – Вам что, не пришло более безумной идеи, чем погулять ночью по городу?

Воронцов не слушал ее. Он внимательно смотрел на женщину и мысленно представлял ее на холсте.

- Вы вообще слушаете меня? Что вы делаете?

- Я думаю, что вы бы прелестно смотрелись на картине сейчас, ночью.

Женщина всплеснула руками.

- Да что с вами? Где ваш трезвый ум? Хладнокровие? Предчувствие опасности? Вас только что пытались убить!

- Да, действительно, - прошептал Воронцов, не понимая, что происходит, - Спасибо вам.

- Спасибо мне? Вы даже не думали защищаться? Что вы теперь носите под плащом вместо револьвера? Краски?

Воронцов продолжал смотреть на нее, думая над тем, что ночь потрясающе влияет на образ этой женщины. Если ее лица и раньше не было видно из-за вуали, то теперь оно вообще представляло собой замысловатое темное пятно, что только придавало ему загадочности. Определенно, нужно нарисовать ее…

Женщина в черном вздохнула и убрала револьвер. Ей было невыносимо больно видеть, как некогда полный сил и идей человек сошел с ума.

- Идем. Я провожу вас до вашей мастерской. Надеюсь, сегодня вы осознали, что вам не следовало выходить оттуда даже спустя два года.

Она взяла Воронцова за руку и потянула за собой. Дмитрий пошел за ней, словно маленький ребенок, размышляя над тем, какие краски лучше использовать для передачи образа этой незнакомки.

Выстрел.

Женщина в черном с криком сжала руку Воронцова и, тут же разжав пальцы, упала на землю.

- Их двое… - простонала она.

Фигура высокого мужчины приближалась к ним из темноты. Выстрел. Пуля пролетела мимо. Тьма явно не играла на руку убийце. Внезапно мысли Дмитрия о том, как рисовать черную женщину на черном фоне, исчезли. Воронцов понял, что нужно сделать. Рука будто сама дернулась за плащ, чтобы нащупать холодную рукоятку револьвера, ждущего своего часа уже слишком долго. Прицел…Тьма… О, нет, в эту ночь тьма была на стороне Воронцова. Незамедлительный выстрел. Незнакомец мертв.

Воронцов стоял, продолжая держать в руке револьвер. Сделанный им секунду назад выстрел словно пробудил его после долгого сна, вернул обратно ему рассудок, вернул его к реальности. О чем он только думал последнее время? Как можно было погрузиться с головой в утопию искусства, напрочь забыв о том, что ожидает его в этом мире? Забыв о том, кто он в этом мире? Он не художник, он – убийца.

Не опуская оружие, Дмитрий огляделся по сторонам. Убедившись, что вокруг ни единой души, он спрятал револьвер под плащ и опустился на землю рядом с женщиной в черном, которая прерывисто дышала и дрожала всем телом.

- Все хорошо, - прошептал Воронцов, взяв ее за руку, - Здесь больше никого нет.

Она снова сжала его руку, чувствуя, что теряет сознание.

- Пожалуйста… не снимайте ее…

Выдавив эти слова, она обмякла на земле без чувств. Воронцов, взглянув на ее рану, осторожно взял женщину на руки и, поднявшись, пошел вниз по улице.

* * *

Я сидел с выражением ужаса на лице, не отрывая глаз от рассказчика. Радость от возвращения настоящего Воронцова смешивалась с переживанием от того, что происходило в ту ночь. Более того, меня мучили бесконечные вопросы, в частности, связанные с женщиной в черном и ее таинственным спутником, и их разговором в карете. Вероятно, это все отразилось на моем лице, потому что мой рассказчик остановился и внимательно посмотрел на меня.

- Обещаю, со временем ты получишь ответы на все вопросы, волнующие тебя. В этой истории действительно много загадок, но каждая из них должна раскрыться в определенный момент.

Я покорно кивнул.

- Женщина в черном… она умерла?

- Умерла? Нет. Не все, в кого стреляют, умирают после этого.

* * *

Солнце уже вовсю сияло на небе. Воронцов, зажмурившись от луча, отразившегося в зеркале, продолжал аккуратно водить лезвием по лицу, впервые за полгода избавляясь от своей бороды. Понадобилось около получаса, чтобы лицо стало полностью гладким. Закончив бриться, Дмитрий вытерся и посмотрел в зеркало. Теперь стало еще лучше видно, как сильно исхудало его лицо, утратило свой румянец, превратившийся в мертвенную бледность.

Из мастерской послышался стон.

Воронцов бросил полотенце и поспешил туда. Женщина в черном лежала на койке и, судя по всему, только что пришла в себя. Она медленно подняла голову и посмотрела на Воронцова, стоявшего в дверях, затем на свою перебинтованную руку и, наконец, вскрикнув, потрогала свое лицо.

- Я не снимал вуаль, - сказал Дмитрий, - Вы просили меня об этом перед тем, как потеряли сознание, и я не мог поступить иначе. Если вы скрываете свое лицо, значит, на это есть свои причины.

- Я знала, что достоинство для вас стоит выше любопытства, - проговорила женщина в черном, пытаясь встать и тут же повалившись обратно от боли. – Может быть, съездите за Понфиловым?

Тишина.

- Будь я проклята… - прошептала она, осознав, что только что сказала. Воронцов не сводил с нее внимательного взгляда.

- Понфилов… Значит, вы знакомы с доктором…Это объясняет то, что он в курсе всего, что произошло со мной после нашей с ним последней встречи.

Женщина в черном молчала. Лишь ее глаза блестели сквозь вуаль.

- Все что-то знают, кроме меня. Вы все заодно. Но зачем? Что происходит? На моей ли вы стороне?

- Я, кажется, уже давала вам ответ на этот вопрос тогда, в поезде.

- Мне начинает казаться, что за всем этим стоит Борман! Что вы все играете по его правилам!

- Зачем мне тогда спасать вам жизнь, Воронцов?

Дмитрий промолчал. Женщина в черном с трудом проговорила:

- Эти убийцы…Они – англичане.

- Я знаю. Вчера ночью я осмотрел тела. Особый скрой их сюртуков, английские револьверы и, самое главное, фамильные карманные часы выдают наемников Стивенсона. Но вам это, разумеется, и так известно.

- Почему ваш знакомый из Англии хочет вашей смерти?

- Я не знаю.

Воронцов откинул длинные волосы с лица. Женщина в черном, заметив, как морщина залегла у него на лбу, слегка улыбнулась.

- Я вижу, что вы вернулись, Воронцов. Приятно видеть вашу прежнюю целеустремленность, этот огонь в глазах. Ведь еще вчера вы были беспомощны и вели себя, как слабоумный.

- И мне стыдно за это.

Дмитрий подошел к шкафу и начал складывать вещи из полок в сумку.

- Что вы делаете?

- Забираю свои краски. Я все еще люблю рисовать, хоть и обрел ясность ума.

- Забираете? Куда?

- В дорогу. Я ухожу отсюда.

- Вы сошли с ума? Вчерашняя ночь вас ничему не научила?

- Совсем наоборот. Я понял, что в последнее время вел себя как мечтательный глупец, запершийся в каморке наедине со своими картинами в то время, как снаружи все хотят его прикончить. А самое главное – я не знаю, где мой сын. Люди, которые забрали его, оставили мне записку, где говорилось, что с ребенком все хорошо, и он будет в безопасности, если я не буду пытаться его искать. «Скоро все встанет на свои места» говорилось там. Я жду уже два года, а ничего на свои места так и не встало. Потому что никто, кроме меня, не сможет прекратить все это.

Дмитрий усмехнулся.

- Я разговорился… Это непохоже на меня. Должно быть, некая сентиментальность во мне все еще осталась…Мои слова пусты, потому что, как мне кажется, вы знаете обо всем, в том числе и о содержании того письма.

- Разумеется. Это ведь я его писала.

- Что?

Воронцов смотрел на женщину в черном во все глаза. Он не мог поверить в то, что только что услышал.

- Мой…сын…он у вас?

Она кивнула.

- Все это время… почему вы мне не сказали…

- Вы не особо мне доверяли, забыли? Узнай вы о том, что мальчик у меня, вы бы не оставили попыток найти нас обоих, и тем самым поставили бы под удар наши жизни. То решение, что я приняла, было жестоко по отношению к вам, но оно было правильным.

Прошло около пяти минут. Воронцов стоял и медленно осознавал то, что только что узнал. Женщина в черном, все еще неспособная подняться с кровати, лежала и смотрела на него через вуаль.

- С моим сыном…с ним все хорошо?

Она кивнула.

- Вы ведь все это не делаете в одиночку… помимо Понфилова… кто еще помогает вам?

- Я не могу вам сказать этого.

- Как Борман до сих пор вас не выследил?

- Мы хорошо прячемся. Воронцов, Борман…он не самый главный ваш враг. Я уже говорила вам это. Он оружие того, кто постоянно находится в тени и кого мы пытаемся поймать уже очень давно. Но…я уже сказала вам слишком многое.

- Надеюсь, когда-нибудь вы расскажете мне все остальное, - произнес Воронцов. Закинув сумку за плечо, он подошел к двери. Взгляд его упал на картину, прислоненную к стене.

- Прошу вас, заберите картину с собой. Не хочу, чтобы она досталась бездушному богачу на аукционе.

С этими словами Дмитрий вышел из мастерской. Женщина в черном посмотрела на портрет, на котором была изображена Елизавета Борман.

* * *

1849г.

- Этой чертовой дороге нет конца! Попомните мои слова, сударь, еще пару часов под такой вьюгой – и мы сгинем в этой пустоши!

- Ты тратишь все свое тепло пустыми разговорами, старик, - равнодушно откликнулся второй путник, у которого был сильный английский акцент. – Продолжай идти и помалкивай.

Старик что-то проворчал вполголоса и усерднее двинулся вперед, утопая по колено в снегу. Англичанин следовал за ним по пятам, стараясь сильнее укутаться в свой плащ. Метель продолжала выть, окутывая степь непроглядной снежной пылью. Тропа, по которой шли путники, уже почти пропала из-за непрекращающегося снегопада, так что было непонятно, сбились ли путники с пути или нет. Вскоре старик остановился.

- Вот. Мы на месте.

- Что? – ошеломленно воскликнул англичанин, оглядываясь на бесконечную снежную степь, - Ты издеваешься, старик? Ты обещал довести меня до Барнаула, а это что? За что я заплатил тебе?

- Мы находимся как раз там, где нам и нужно быть, - прошамкал старик, оборачиваясь к путнику. – Вы же направлялись в Барнаул, чтобы найти Дмитрия Воронцова?

Англичанин побледнел.

- И, если это так, то вы нашли его.

Последние слова он сказал твердым и ясным голосом. Англичанин дернулся за револьвером, но старик быстрым движением сбил его с ног и повалил на землю. После недолгой борьбы Воронцов уже находился верхом на путнике, прижимая его к снегу, и держал в руках его револьвер.

- Что-ж, - протянул Дмитрий, сдергивая с лица бороду. – Ты – третий из наемников, посланных Стивенсоном убить меня, верно?

Англичанин ничего не отвечал и продолжал биться об землю.

- Если ты не хочешь задохнуться в снегу, тебе лучше начать говорить. Сколько вас всего?

- Я – последний из трех! – крикнул англичанин. – Но придут и другие! Стивенсон не остановится, пока не снимет с тебя голову!

Дмитрий наклонился к нему.

- За что?

- За что? – переспросил наемник, перестав биться, - Будто ты не знаешь ответ! Стивенсон узнал, что ребенок не от него! И твое счастье, что тебя уже не было в Англии в тот момент!

- Он думает, что ребенок мой… - прошептал Дмитрий. Теперь ему все стало понятно. – Я подарил ему счастье, и, вместо того, чтобы быть благодарным за это, он хочет моей смерти…

- Что? О чем ты говоришь?

Метель поглотила звук выстрела, раздавшегося после этих слов. Воронцов поднялся, спрятал револьвер под плащ и, отряхиваясь от снега, накинул капюшон на голову. Теперь ему была понятна причина, по которой Стивенсон охотился за ним. Воспоминания трехлетней давности пронеслись в голове Дмитрия.

* * *

- Вот сейчас я действительно запутался, - признался я , прервав мужчину. – Я не помню этой истории со Стивенсоном, ребенком и наемниками. Когда это произошло?

- Ты не помнишь этой истории, потому что я ее не рассказывал. Решил приберечь на потом. Это произошло в 1846 году, когда Воронцов был в Англии.

- Вечер у Стивенсона, верно? Вы ведь рассказывали про него.

- Воронцов побывал не на одном вечере у Стивенсона.

* * *

1846г.

Ночь. Лондон. Женщина стояла на мосту, склонившись над рекой. Она собиралась прыгнуть вниз. Она твердо решила сделать это сейчас, ночью, когда люди не заполоняли улицы города, а кареты не раздражали скрипом своих колес. Она погладила рукой свой выпуклый живот, чувствуя, как еще не родившийся ребенок подает признаки жизни. Он бы понял ее решение… она была уверена в этом…

Эта ночь должна была унести с собой две жизни.

Воронцов в это время прогуливался по ночному городу. Ему не хотелось возвращаться в свое поместье на окраине: в том доме его преследовал образ Васнецовой. Поэтому, отпустив Бартего, он шагал по улице, отстраненно скользя взглядом по домам, так отличавшихся от тех, что он привык видеть в Петербурге. Когда он увидел женщину, стоявшую на мосту, он не поверил своим глазам. Он сразу понял, что она хочет сделать, но не понимал, зачем. Утратив множество близких ему людей, Дмитрий не раз подумывал о самоубийстве, но страх перед смертью отталкивал его от этой мысли. Неужели эта незнакомка настолько несчастна?

Он подходил все ближе и ближе к ней. Окликнуть ее? Она может сорваться от испуга: и так стоит на краю мостовой. Воронцов, стараясь ступать бесшумно, приблизился к ней сзади в тот момент, когда она уже сделала шаг вперед, в пустоту.

- Что? Нет, нет! Пустите меня! – вскричала женщина, когда Воронцов схватил ее за талию и потянул к себе. Но силы их были явно не равны, и вскоре Дмитрий оттащил ее от края моста. Женщина, резко обернувшись к нему, стала бить Воронцова по лицу.

- Зачем? – рыдала она, - Зачем вы это сделали?

- Я не мог позволить вам спрыгнуть вниз!

- Не вам это решать! Я больше не хочу жить! Отпустите меня!

Она так билась в истерике, что Воронцову пришла в голову безумная мысль позволить ей спрыгнуть и тем самым избавить женщину от мучений, но внезапно взгляд его упал на ее живот.

- Боже… У вас ребенок!

- Какое вам дело до этого? Он – мой! И я не хочу, чтобы он появлялся на свет!

- Убить свое дитя! - воскликнул Дмитрий. – Если вы выжили из ума, то ребенок здесь ни при чем! Вы дали ему шанс на жизнь, а сейчас хотите отнять его! Я не позволю вам!

Звезды высыпались на ночное небо. Воронцов и незнакомка сидели на дороге, уставшие и злые друг на друга. Дмитрий был в бешенстве от того, что эта женщина хотела убить себя вместе с ребенком. Женщина злилась на Воронцова, что тот остановил ее.

- Вы ведь все равно не сможете сидеть со мной вечно, - наконец сказала она ему. – Скоро вы уйдете, и я сделаю это. Вы лишь отсрочили неизбежное.

- Я никуда не тороплюсь, - ответил ей Воронцов, не оборачиваясь, – Я готов сидеть здесь, сколько угодно, даже когда взойдет солнце. А когда мне это надоест, я поймаю извозчика и увезу вас в свой дом. Запру в комнате и приставлю к вам охрану. Разумеется, я не буду держать вас там вечно. Мне хватило взгляда, чтобы понять, что до появления младенца на свет осталось несколько месяцев. Вы родите ребенка, и я вас отпущу. Можете сразу же вернуться сюда и прыгать с моста, сколько душе угодно.

- Я вас ненавижу… - прошипела женщина.

- Меня это мало заботит.

- Как вы не понимаете, что я не хочу, чтобы этот ребенок рождался!

- Вы правы! Я не понимаю! Объясните мне.

Женщина помолчала.

- Если я скажу, вы отпустите меня?

- Допустим.

- Я была прислугой в доме знатного человека…Работала у него, сколько себя помню. Мои родители давно умерли, и меня, сироту без денег и крова, нашел он. Большой дом в центре Лондона, приветливые слуги, семья, которая приняла меня, как родную. О большем я не могла и мечтать. Но…он всегда относился ко мне не так, как к остальным прислугам. И…вскоре он показал свою сущность. Он сказал, что выкинет меня на улицу, если я не стану его любовницей.

- Значит…этот ребенок…

- Да. Он от него. Первое время я скрывала, но потом это стало невозможным. Вскоре он узнал, что я жду ребенка от него. И он выгнал меня из дома. Вчера я осталась без семьи, которая стала мне родной.

Женщина повернула к Воронцову свое заплаканное лицо.

- Я не могу родить этого ребенка, понимаете? Он неизбежно станет таким же чудовищем, как и его отец! Да если и не станет…какая жизнь его ждет? Нищета! Он все равно умрет с голоду вместе со мной!

Воронцов взял ее за плечи и посмотрел прямо ей в глаза.

- Как вас зовут?

- София…

- Послушайте меня, София. Первое, что я хочу вам сказать – это то, что ребенок вырастет таким, каким воспитаете его вы. Только вы можете сделать так, чтобы он не стал таким, как его отец. Что касается нищеты… вы можете забыть о ней. Я сделаю все, чтобы вы и ваш ребенок ни в чем не нуждались.

Он встал и подал руку женщине, смотревшей на него с изумлением.

- Вы будете прекрасной матерью, София, поверьте мне.

Она взяла его руку и поднялась с земли.

- Простите, - сказала женщина, – но вы ошибаетесь. Я не хочу быть матерью этого ребенка. Не хочу жить с мыслью о том, что этот ребенок от него. Если он родится, я убью его.

Дмитрий не мог поверить тому, что услышал. Он уже был уверен в том, что смог убедить эту женщину сохранить жизнь младенцу, но нет. Она действительно все для себя решила. И тут Воронцов понял, что нужно сделать.

- Если вы не хотите быть матерью этому ребенку…то дайте шанс другой женщине стать ею.

* * *

- Это просто…просто потрясающе… - прошептал я, мгновенно поняв замысел Воронцова.

- Ты догадался?

- Стивенсон и его жена! У них не может быть детей! Луиза сама рассказала об этом Дмитрию на вечере у них дома! И Воронцов решил отдать ребенка им на воспитание?

- Именно, - удовлетворенно кивнул мой собеседник. – Он знал, что это дитя принесет счастье в дом Стивенсонов.

- Он все-таки сумел уговорить Софию родить его?

- Да. Воронцов, как ты уже мог заметить, необычайно убедителен в своих словах. Она не хотела этого ребенка, но согласилась родить его и отдать семье Стивенсонов, горе которых очень тронуло ее. Дмитрий знал, на какие рычаги нужно давить, чтобы заставить человека поменять свое решение. Но как мы можем упрекнуть его в этом, верно?

- Конечно, не можем! – вскричал я, вскакивая с места. Восторг бушевал во мне. – Это такое благое дело! Он… - я замолчал на полуслове. Вдруг я вспомнил, что Воронцов убил до этого десятки людей, и смятение сменило мою радость.

- Сейчас ты задумался над тем, может ли одно благое дело отпустить множество грехов? Это действительно очень сложный вопрос. И, полагаю, только Богу известен на него ответ.

Я сел на место.

- Что же было дальше?

- София переехала в поместье Воронцова на некоторое время, пока не родится ребенок. Дмитрий нанял лучших врачей и поставил десятки жандармов на охрану дома – он не забывал о том, что Борман всегда где-то рядом и может напасть на Софию. Теперь Воронцову оставалось посвятить в свой замысел самих Стивенсонов. И случай для этого скоро представился.

* * *

Луиза сидела на кресле у камина и рыдала. Воронцов стоял возле нее с недоуменным лицом.

- Герцогиня, я не понимаю… Это великолепная возможность вам с мужем стать родителями… Почему же вы плачете?

- Поймите меня, граф Воронцов…я как никто хочу это дитя, и не имеет значения, от кого оно, но Стивенсон…он никогда не согласится сделать чужого ребенка своим.

- Этот ребенок сразу после своего рождения будет вашим! Вы будете его первыми родителями! Не понимаю, почему ваш муж так…я поговорю с ним.

- Это ничего не изменит…Боже, как я несчастна!

Дмитрий не мог больше смотреть на Луизу в таком состоянии и отошел к окну, наблюдая, как крупные капли дождя бились об стекло. Луиза страстно желала это дитя, но ее муж не хотел усыновлять чужого ребенка. Значит, нужно сделать так, чтобы Стивенсон думал, что ребенок – от него. Но как все это сделать? Одна затея сменялась другой в голове Воронцова, создавая будущий план действий, чертовский безумный, но имеющий шанс на успех. Дмитрий отошел от окна и подошел к Луизе. Она подняла к нему свое заплаканное лицо.

- Герцогиня, вот как мы с вами поступим…

* * *

Второй вечер в доме Стивенсона был еще шикарнее, чем предыдущий. В зале играли лучшие скрипачи Англии, шампанское улетало с подносов с невиданной скоростью, а гостей было столько, что пришлось некоторое количество переместить во двор.

Воронцов стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел на присутствующих. Он искал среди них Бормана, хотя прекрасно понимал, что его враг не так глуп, чтобы гулять у него на виду. Хотя…на прошлом вечере Стивенсона он все же появился.

Откуда ни возьмись, перед ним вырос Кристофер.

- Боже, Воронцов, вы не представляете себе, какую девушку я только что видел! Она ослепила меня своей красотой так, что я даже перестал дышать! Воронцов, я не дышал около минуты!

- Помилуйте, друг мой, вы же помолвлены! – сказал Дмитрий, которого иногда забавляло детское поведение юного англичанина.

- Черт с ней! Я завтра же объявлю ей о нашем разрыве! Мое сердце теперь принадлежит другой… О, боже, вот она! Смотрите, там, возле колонны!

Дмитрий посмотрел туда, куда указывал Кристофер, и чуть не подавился шампанским.

- Она?!

- Вы ее знаете?

- К сожалению, да, - промолвил Воронцов, взирая на женщину в черном платье и такого же цвета вуали, закрывающей ее лицо. Но Кристофер словно не слышал его. Он взвизгнул от радости.

- Дмитрий, умоляю, познакомьте нас!

- Что?

- Она прекрасна, Дмитрий! Великолепная, потрясающая! Ее красоту можно описывать вечно!

- Она в вуали, Кристофер! Откуда тебе знать, насколько она красива?

- Я это чувствую! Только примитивнейшие из людей видят красоту глазами! Ничего личного, друг мой, - важно произнес он. – Кстати, а почему она носит вуаль?

- Она…ммм…она… - замялся Дмитрий.

- Потеряла мужа?

- Да! – радостно подхватил Воронцов. – Да. Ее муж недавно скончался и оставил ее совсем одну. Бедная женщина.

- Как же зовут это прелестное создание?

Не успел Дмитрий выдумать имя, как к нему подошла Луиза.

- Я сказала мужу, что вы хотите с ним переговорить; он ждет вас наверху.

- Хорошо, - сказал Воронцов. – Кристофер, я вынужден вас покинуть. Меня ждет неотложное дело.

- Но вы же обещали познакомить меня с…

- Я обязательно познакомлю вас, друг мой, обещаю. Я как раз подумывал над тем, чтобы устроить на следующей неделе вечер у себя в поместье – не только же Стивенсону их проводить! Я непременно приглашу девушку, что украла ваше сердце.

-О, Воронцов! – пискнул Кристофер, облив проходившую мимо даму шампанским, – Я буду ждать этого дня!

Дмитрий кивнул ему и последовал за Луизой через зал.

- Граф, мне страшно, - сказала ему она, обернувшись. – Я еще никогда не обманывала своего мужа.

- Эта ложь во имя вашего будущего счастья, герцогиня. Если мы не сделаем того, что задумали, в вашей семье никогда не будет ребенка.

Они поднялись по лестнице и остановились перед дверью в кабинет Стивенсона. Воронцов посмотрел на Луизу.

- Обратного пути нет. Вы готовы?

Женщина кивнула. Пара зашла в кабинет.

* * *

- Итак, граф, вы хотели поговорить со мной? – обратился к нему с улыбкой Стивенсон, когда Воронцов и Луиза зашли в кабинет. – Садитесь поближе. У меня есть отличный виски…

- Спасибо, герцог, я уже достаточно выпил внизу, - произнес Воронцов. – Я хотел бы с вами поговорить на крайне важную тему… Она касается вашей жены.

Стивенсон недоуменно перевел взгляд на Луизу, стоявшую возле Дмитрия.

- В чем дело?

- Видите ли, у меня была возможность побеседовать с герцогиней на самые разные темы… в том числе и на тему ее самочувствия. Она не говорила вам, что в последнее время у нее появились…различные признаки… Вы наверное не знаете, что у меня есть некоторый медицинский опыт…

- Я знаю. Вы учились у Понфилова, а значит, вы знаете толк в медицине. Воронцов, моя жена больна?

- Совсем наоборот, друг мой. Судя по ее симптомам, она…она ждет от вас ребенка.

Наступила тишина. Луиза со страхом глядела на своего мужа. Воронцов же наоборот, смотрел спокойно и решительно одновременно. Стивенсон переводил взгляд то на жену, то на графа, не веря своим ушам.

- Этого не может быть…Вы верно, шутите?

- Я необычайно серьезен.

- Дмитрий, я… - от волнения Стивенсон встал с кресла. – я…у меня…вы не знаете, что я не могу…

- Я все знаю. Ваша жена мне рассказала. Ваш недуг – это вовсе не приговор на всю жизнь. Со временем он проходит, что, судя по всему, и случилось в вашем случае. Вы скажете, что это чудо, а я скажу вам, что это медицина. Вы – будущий отец, дорогой Стивенсон.

Стивенсон изумленно посмотрел на Луизу.

- Это правда?

Та с дрожью кивнула. Вопль радости огласил кабинет. Мгновение – и Стивенсон поднимал свою жену перед собой, целуя ее. Луиза тоже счастливо рассмеялась.

- У меня будет ребенок! – закричал Стивенсон.

Он поставил свою жену на пол и кинулся с объятиями к Воронцову.

- Дмитрий! Дмитрий, вы принесли мне самую лучшую новость в моей жизни!

Воронцов невольно улыбнулся, глядя, как Стивенсон, отбросив свою привычную важность и деликатность, радовался, как ребенок.

- Боже! Боже, как я счастлив! Я уже не надеялся на это…я уже смирился с тем, что у нас никогда не будет ребенка…Но Бог услышал наши молитвы! Услышал!

Казалось, герцога ничто не остановит: он носился по кабинету, как сумасшедший. Внезапно он остановился. Улыбка исчезла с его лица.

- Подождите…а почему…почему этого…ну…его…его не видно?

Воронцов сразу понял, что имеет в виду Стивенсон.

- Ваша жена еще на ранней стадии своей беременности. В это время ребенка еще не видно.

Улыбка вновь озарила лицо Стивенсона.

- Простите меня, ради Бога! Я ничего не смыслю в медицине! Моя жена ждет ребенка! Я не могу в это поверить! Но это так!

Он снова подбежал к своей жене и обнял ее.

- Я люблю тебя! Я пришлю сюда лучших врачей Лондона, пошлю за Понфиловым в Россию, если придется! Я сделаю все для этого ребенка!

Дмитрий кашлянул.

- Стивенсон, я как раз хотел поговорить с вами об этом. Дело в том, что беременность вашей жены при вашем бесплодии – это довольно необычный случай. Вполне возможно, что могут возникнуть…некоторые трудности.

Стивенсон встревожено смотрел на графа.

- Поэтому я бы хотел, чтобы вы доверили Луизу мне. Я как никто другой смогу обеспечить должный уход и необходимые условия для рождения ребенка. Другие врачи не особо сильны в этой области.

- Больше ни слова! – воскликнул Стивенсон. – Я верю, что такой человек, как вы, сможет лучше всех позаботиться о моей жене и о нашем дитя!

- Я благодарен вам за доверие, - поклонился Дмитрий. – Для Луизы будет лучше, если она проведет следующие несколько месяцев в моем поместье под моим наблюдением, пока не родится ребенок.

- Все, что скажете! – крикнул Стивенсон. – Боже мой, у меня будет ребенок! Друзья, мы не смеем более оставаться в этой душной комнате! Сейчас же спускаемся вниз, к гостям, и объявляем им эту чудесную новость! И не думайте отходить далеко, Воронцов – я использую весь свой богатый запас слов, чтобы осыпать вас комплиментами при публике! Вы это заслужили!

* * *

- Таким образом, Воронцов и Луиза провернули самый грандиозный, я бы сказал, обман века, - произнес мой рассказчик.

Я сидел, все еще рисуя себе картины из услышанной истории. Наконец, я вымолвил:

- То, что они сделали…это неправильно…но потрясающе.

- О, да. Луиза переехала в поместье Воронцова, где уже жила София – мать будущего ребенка. Стивенсон несколько раз навещал свою жену, живот которой был предварительно увеличен подушкой, потом же Дмитрий сказал, что лучше в последние недели ее не беспокоить. Таким образом, все прошло как никогда просто. София вскоре родила и без сожаления отдала дитя Луизе. К Стивенсону жена вернулась уже с новорожденным. Стивенсон не заподозрил подвоха – он был ослеплен счастьем, чтобы что-то заметить. А Луиза, получившая на руки ребенка сразу же после его рождения, быстро убедила себя в том, что он принадлежит ей. Воронцов сделал семью Стивенсонов самой счастливой семьей на свете. По крайней мере, на какое-то время.

Я сразу же вспомнил, что только что услышал события 1846 года, когда Воронцов еще был в Англии. В настоящем же краски истории заметно темнее.

- Так что же произошло? Я теперь совсем в недоумении. Если Воронцов подарил Стивенсону ребенка, почему тогда он посылает наемников в Российскую империю, чтобы убить Дмитрия?

- Это хороший вопрос. Стивенсон каким-то образом узнал, что ребенок не от него. Возможно, он заметил, что дитя не похоже на него. Или же Луиза не выдержала и рассказала все мужу. Быть может, она думала, что Стивенсон тепло отнесется к этому обману и не придаст ему особого значения. Стивенсон же подумал, что этот ребенок – от Воронцова, и граф с его женой попросту провели его, как дурака, своей уловкой. Стивенсон далеко не такой добрый, каким я его ранее описывал, друг мой. Он невероятно жестокий человек. Впрочем, ты в этом убедился на примере его наемных убийц.

Что-ж, вернемся в настоящее, где мы оставили Воронцова в степи под сильной метелью. Мы все ближе к развязке, друг мой. Надеюсь, я успею закончить историю до того, как придет мой поезд.

1849г.

Снег. Все больше и больше смертельного снега падало с неба под неистовым ветром. Воронцов стоял посреди степи, устремив свой взгляд куда-то вдаль, в пустоту. Тело наемника уже за пару минут исчезло из виду под слоем снега, который увеличивался в высоту с невероятной скоростью. Дмитрий понимал, что погибнет здесь. Он не подумал о том, как сможет выбраться из этой глуши после того, как заманит сюда англичанина и убьет его. Граф уже не чувствовал своих рук, ноги прочно увязли в снежном покрове выше колен, а буря беспощадно била в лицо. Он замерзал. Он уже не мог вдыхать этот морозный воздух, леденящий его легкие при попадании внутрь. Его плащ, набитый сукном - лишь жалкое подобие защиты против суровой зимы этих мест, он ничем не мог помочь.

Дмитрий упал на колени. Онемевшие ноги больше не могли удерживать его. Теперь снег был ему по грудь. Воронцов хотел, чтобы это все поскорее закончилось. Да, он не так представлял себе свою кончину… но что поделаешь – жизнь сама ставит условия. Граф продолжал смотреть вдаль, не отрывая взгляда от темневшего вдали пятна. Неугомонная буря не давала ему возможности разглядеть его получше. Да, впрочем, и зачем ему это…

- Нет…Нет, только не это… - прошептал граф.

Случилось то, чего Воронцов боялся больше всего на свете. Этот страх всегда преследовал его, он знал, что перед смертью это случится, и все же хрупкая надежда теплилась в его сердце, надежда, что этого не будет. Он с ужасом смотрел, как его обступают люди. Они возникли из ниоткуда, окружив графа со всех сторон. Буря не могла их скрыть от взора – ведь люди эти были не из этого мира…

Первой Дмитрий узнал Дуню. Здесь она была молода и красива, как во времена их романа в деревне. Потом взгляд его упал на Стаханова. Они подходили все ближе…Васнецова, Катерина, Руссо, Романов из кадетского корпуса, жандармы…Наемник, которого Воронцов только что убил, стоял перед графом и насмешливо смотрел на него... Дмитрий выдохнул. Даже Метельников, который убил сам себя, был здесь… Вокруг Дмитрия стояли не только те, кого он погубил, но и те, кто погибли не от его рук, но по его вине. Все жертвы Бормана были здесь. Что-ж, раз Воронцов породил это чудовище, значит, он ответственен за все его деяния.

Но где же она?

Да, Дмитрий искал ее. Среди окружавших его десятков людей он искал взглядом Елизавету. Он хотел увидеть ее, он хотел, чтобы она подошла к нему ближе всех остальных и проводила его в другой мир. Он бы пошел с ней, не раздумывая, и даже Смерть бы больше не пугала его. Слезы отчаяния хлынули из глаз Воронцова. Их было слишком много. Он не мог найти ее. Все больше и больше людей выходило из пустоты. Это было выше его сил. Он больше не мог смотреть в их глаза.

Щелкнул револьвер. Воронцов приставил его к своему виску. Метель слишком долго и мучительно убивала его. Пора сделать это самому. Палец остановился на курке. Он был готов.

А ведь его сына здесь нет…

Эта мысль вдруг промелькнула у Воронцова в голове, когда он в последний раз обвел взглядом окружавших его покойников. Его сын все еще жив, он находится в безопасности, но надолго ли? Уйти из этого мира, оставив ребенка на произвол судьбы? Ну уж нет...

Револьвер упал в снег и потонул в нем; граф, собрав все свои силы, двинулся к темневшему вдали пятну, на которое он смотрел до того, как появились убитые им люди. Теперь он понял, что это была хижина, и если он сумеет добраться до нее – он спасен. Проходя сквозь тяжелую снежную массу, пытавшуюся остановить его, Дмитрий шел к этому расплывчатому пятну, олицетворявшему для него надежду.

Вскоре он ухватился за дверную ручку пальцами, уже не способными почувствовать ее холодную сталь. Воронцов обернулся назад. Пустая степь. Призраков его деяний уже не было.

Часть V

Раскрытые карты

1844г.

- Многие бы сказали, что за то, что ты сделал, ты заслуживаешь смерти. Но я так не думаю. Смерть – это слишком легкое наказание для тебя. Я оставлю тебя в живых. Ты будешь жить с этим, - Борман показал рукой на тело Елизаветы, - но знай одно: каждого человека, который займет место в твоем сердце, я буду отнимать у тебя.

Сверху что-то упало на Дмитрия, повалив его на пол. Дом начинал рушиться. Когда Воронцов, задыхаясь, откинул от себя деревянную балку, Бормана в комнате уже не было, а место, где он стоял минуту назад, было объято огнем. Недалеко от Воронцова со стоном поднимался на ноги Понфилов.

- Выбраться сможешь? – крикнул ему Дмитрий. Понфилов кивнул. Воронцов, кинув на тело Елизаветы последний взгляд, полный невыносимой душевной боли, выбежал из гостиной и помчался вдогонку за Борманом. Понфилов, задыхаясь от дыма, двинулся за ним к выходу, но тут же попятился назад: еще несколько деревянных досок рухнули перед его лицом. Понфилов с отчаянием посмотрел на дверной проем, через который только что выбежал Воронцов. Это место было объято пламенем. Единственный выход отсюда был закрыт.

Доктор, достав из кармана платок и прижав его к носу, лихорадочно соображал. Огонь все ближе подбирался к нему, деревянные балки продолжали падать сверху, а неистовый ветер, который врывался в комнату через распахнутые окна и раздувал пламя, только приближал кончину Понфилова. Вдруг его взгляд неожиданно упал на графины с водой, стоявшие на столике возле камина. Бросившись к ним, Понфилов схватил два графина и, добежав до дверного проема, вылил их содержимое на пламя. Клубы пара взвились вверх, огонь не потух полностью, однако этого было достаточно, чтобы перепрыгнуть смертоносный барьер. Понфилов уже хотел сделать это, но неожиданно вспомнил про Елизавету. Он развернулся и подбежал к телу, до которого постепенно добирался огонь. Собравшись с силами, доктор отбросил платок в сторону, взял тело девушки на руки и, разбежавшись, выскочил в дверной проем. Сердце его билось так, что ему казалось, будто сердце Елизаветы тоже бьется в ее груди. Вскрикнув от жжения в ногах, Понфилов, чувствуя, что силы покидают его, сильнее прижал Елизавету к груди, пересек еще не объятый пламенем коридор и выскочил на улицу. Задыхаясь от дыма, попавшего в его легкие, он отбежал подальше от горящего дома Бормана и опустился на мостовую, положив тело Елизаветы на землю. Протирая слезящиеся глаза, он смотрел, как полыхающий особняк собирает вокруг себя все больше и больше народу, приближающихся сюда с тревожными криками прохожих. Понфилов тяжело вздохнул, оглядевшись в поисках Воронцова, который бесследно исчез вслед за Борманом, и перевел взгляд на тело Елизаветы. Ее изумрудное платье было залито кровью, но лицо еще не приняло мертвенной бледности. Понфилов с горечью смотрел на нее, стараясь отвлечься от боли в ногах, пораженных огнем, и не понимал, почему жизнь этого молодого, только распустившегося цветка оборвалась так неожиданно и так преждевременно. Понфилов не приходился Елизавете никем: он был лишь ее лечащим доктором на протяжении шести месяцев, но девушка всегда разговаривала с ним так, будто они знакомы уже целую вечность, рассказывала ему свои истории из жизни, спрашивала советы, делилась с ним секретами. Доктор приподнял ее и снова прижал к себе, стараясь не дать слезам брызнуть из глаз, но безуспешно: печаль не могла больше томиться в его душе, и он зарыдал, сжимая девушку в объятиях, словно боясь, что она может простудиться на холодной каменной мостовой. И опять Понфилову показалось, что к его биению сердца прибавилось еще одно, более робкое, едва различимое. Странное чувство…как будто ее сердце все еще бьется… Догадка медленно прокрадывалась в голову доктора.

Понфилов встрепенулся. Елизавета была жива.

* * *

По улице Петербурга мчалась карета, в которой сидел Александр Воронцов, задумчиво провожая взглядом проносящиеся мимо дома из белого кирпича. На лбу его залегла глубокая морщина – видно было, что бывший главжандарм чем-то явно обеспокоен. Заметив дом с синей крышей, он крикнул извозчику «Стой!» и, едва карета остановилась, вышел из нее и быстрым шагом направился к входной двери по извилистой дорожке. Не успел Александр поднять руку, чтобы нажать на дверной звонок, как дверь распахнулась, и на порог вышел Понфилов.

- Я не знал, к кому еще можно обратиться – начал он. – Вы ведь брат Дмитрия?

- Давайте войдем внутрь – сказал ему Александр.

Понфилов посторонился, чтобы гость смог войти в дом, и повел его по коридору до первой комнаты справа. Александр вошел в нее и, потрясенный, остановился. На кровати лежала Елизавета.

- Невозможно…

Воронцов - старший медленно подошел к ее постели, не веря своим глазам. Сильно исхудавшая и бледная Елизавета, укрытая одеялом, производила впечатление умиротворенно спящей девушки.

- Но как? – прошептал Александр, обращая взор к Понфилову, – Как, во имя всего святого, она выжила? Я был там и видел, как пуля Дмитрия попала ей прямо в сердце!

- Позвольте мне поправить вас – вы думали, что пуля попала ей в сердце. Впрочем, так подумали и все присутствующие, я полагаю. Но на самом деле случай более, чем удивительный. Пуля попала в плечо, чуть выше сердца.

- Но кровь! Она истекала кровью прямо на моих глазах!

- Графиня Борман страдает «викторианской болезнью», что в науке называют несвертываемостью крови. Я, как ее лечащий врач, знал об этом с первого дня нашего с ней знакомства.

- Понфилов, я не знаток медицины!

- А жаль, Александр, вам бы стоило многому поучиться у вашего младшего брата – произнес доктор, с удовлетворением заметив гримасу недовольства на лице Воронцова - старшего. – Суть недуга состоит в том, что при достаточно серьезном ранении или даже царапине кровь льет как из ручья. Вот почему вы подумали, что графиня была застрелена в сердце. Бедное дитя потеряло такое количество крови, что ее платье стало багровым.

- Невероятно…

- Согласен, мой друг. Это чудо.

Александр наклонился над девушкой.

- Она очнулась?

Понфилов покачал головой.

- Прошло уже два месяца, а она все еще в забвении. Сон, длиною в вечность…Но ее сердце бьется. Значит, надежда есть. Послушайте, Александр. Вы должны разыскать своего брата и рассказать ему, что Елизавета жива! Я знаю Воронцова – он несомненно испытывает невообразимые муки из-за того, что сделал! Я вообще опасаюсь, что он уже покончил с собой или же близок к этому!

Александр внимательно посмотрел на доктора.

- Понфилов, не все так просто. Я должен рассказать вам кое-что очень важное, и вы должны сохранить это в тайне. Обещайте мне.

1845г.

- Я хочу видеть Воронцова.

Александр и Понфилов переглянулись. Елизавета, прислонившись к подушке спиной, сидела на кровати, скрестив руки на груди, и упрямо смотрела на обоих.

Александр выступил вперед.

- Послушайте, графиня…

- Я не хочу больше ничего слушать – прервала его девушка, – Дмитрий сейчас неизвестно где, он думает, что я мертва и что он виновен в моей смерти, а вы хотите, чтобы я оставалась здесь?

- Лиза, вы очнулись всего три дня назад, вы еще очень слабы…

-Я сильнее, чем вы думаете, доктор.

- Я уже изложил вам всю ситуацию, графиня, и мне не составит труда сделать это снова – начал Александр, стараясь не потерять терпение. Елизавета демонстративно закатила глаза. – Кто-то сбил прицел в пистолете Воронцова, чтобы он промахнулся и попал в вас. Этот кто-то явно хотел убить вас и, вероятно, захочет сделать это снова, если узнает, что вы живы…

- Ну так найдите этого «кого-то»! – раздраженно воскликнула Елизавета. – Александр, мне кажется, вас нисколько не волнует то, что происходит с вашим братом! Хотя, как я могу в этом сомневаться, вы же полгода продержали его в тюрьме!

- Для его же блага! – взревел Александр. – Так было нужно!

- Кому нужно? Вам? Я не собираюсь делать то, что вам нужно!

Александр и Елизавета яростно смотрели друг на друга. Напряжение в комнате снял Понфилов, начав говорить своим спокойным, размеренным голосом:

- Давайте все успокоимся. Елизавета, я понимаю ваше неумолимое желание поведать Дмитрию о том, что вы живы, и положить конец его страданиям и скитаниям по миру, но поймите и вы: есть человек, который держится в тени и устраивает события так, как нужно ему. В его руках все мы – марионетки, которыми он может с легкостью управлять. Помимо него есть ваш муж, который, как я вам поведал вчера, сошел с ума после вашей смерти и мстит Воронцову, убивая близких ему людей. На данный момент Дмитрий в Чехии, и это уже пятая страна за полгода. Он бежит от кого-то, и не составляет труда догадаться, от кого.

Елизавета, осознав положение вещей, серьезно смотрела на доктора.

- Борман настигает моего брата, где бы он ни был – подал голос Александр. – Меня беспокоит, каким образом ваш муж это делает. Мне кажется, кто-то помогает ему, и этот «кто-то» всегда держится рядом с Воронцовым или же, по крайней мере, осведомлен о его следующих передвижениях. Скорее всего, он и замешан в вашем, так сказать, убийстве. Это и есть тот самый «кто-то», графиня, и пока мы не найдем его, ни Дмитрий, ни любая другая душа не должна знать, что вы живы.

Елизавета пронзительно взглянула на Воронцова - старшего.

- Вы говорите, Борман преследует Дмитрия по всей Европе и убивает знакомых ему людей?

- Да, ваш муж…

- Он мне не муж, – произнесла девушка, чувствуя комок в горле - Больше нет.

- Как пожелаете. Борман убил уже трех человек, с которыми Воронцов успел обменяться более, чем парой слов. Я думаю, самому Дмитрию не угрожает опасность – если бы Борман хотел убить его, он бы давно уже сделал это. А вот тем, кто рядом… Поэтому ни я, ни доктор, ни тем более вы…

- Возможно, мне нужно дать Борману знать, что я жива! Ведь он все это делает из-за меня!

- Елизавета, ваша настойчивое желание предстать перед всеми живой весьма похвально – с иронией сказал Александр. Графиня злобно сверкнула глазами. – Но это глупо. Если вашим мужем…простите, Борманом, управляет человек, «убивший» вас в первый раз, этот неизвестный «кто-то», вы и слова не успеете сказать, как он сделает это снова. Сомневаюсь, что у вас осталась еще одна жизнь в запасе, графиня.

1846г.

- Как я выгляжу?

Понфилов оторвался от своих записей и поднял голову. Перед ним стояла женщина в длинном черном платье с бархатными складками темно-синего цвета и кружевами на рукавах. На голове, обрамленной черными блестящими локонами, красовалась такого же цвета шляпка. Интереснее всего был атрибут, закрывавший лицо девушки. Это была вуаль темного цвета, причем она была сделана из такого материала, что лица девушки почти не было видно – лишь слабые очертания губ, носа и двух блестящих глаз.

Понфилов поднял брови.

- Я бы вас не узнал.

Елизавета улыбнулась. В комнату вошел Александр и уставился на женщину в черном, которая обернулась к нему.

- По-моему, вы перестарались с таинственностью.

- Вы хоть когда-нибудь бываете довольны?

- Только, если на это есть весомая причина. Как вы вообще можете видеть через эту…ткань?

- Есть…ммм…небольшие трудности с этим… Но я привыкну. Вы хотели, чтобы мое присутствие оставалось тайной для окружающих? Тогда смиритесь с моим новым образом.

- Я все еще думаю, что это не лучшая идея…

- Признайте, Александр, вам будет гораздо проще следить за Дмитрием с моей помощью, не так ли?

Воронцов - старший неохотно кивнул. Он не был уверен в правильности своего решения позволить Елизавете вступить в игру.

* * *

Поезд медленно отходил от станции. Елизавета сидела одна в купе, размышляя о том, как начать разговор с Воронцовым, когда тот войдет сюда. Нужно держаться более непринужденно… Нельзя, чтобы Дмитрий узнал ее…Девушка высокомерно подняла голову и расправила плечи. А вдруг вуаль не так надежна, как казалось, и Воронцов разглядит ее лицо? И что делать с голосом?

Девушка начала произносить разные слова вслух, стараясь говорить их на полтона ниже. Приближающиеся шаги заставили ее смолкнуть на полуслове. Дверь купе отодвинулась, и вошел Дмитрий Воронцов. Сердце Елизаветы бешено забилось при виде любимого человека, которого она не видела два года. Все те же черты лица, волосы отпущены чуть ниже и имели серебристый оттенок, на лбу залегло несколько морщин, должно быть, уже навсегда. Не тени улыбки…Хотя, когда Воронцов пришел на ее свадьбу с Борманом и они впервые познакомились, он тоже не позволял себе намека на улыбку. Елизавета поскорее отогнала нахлынувшие воспоминания и неимоверное желание броситься Дмитрию на шею.

Воронцов бросил быстрый взгляд на незнакомку и, повесив пальто на крючок, сел напротив нее. Елизавета прикусила губу от напряжения: она боялась, что он узнает ее, когда она заговорит.

Поезд набирал скорость. Пора действовать.

* * *

- Вы очень убедительны, сударыня, однако позвольте мне задать вам последний вопрос. Откуда мне знать, что это не Борман подослал вас ко мне?

Женщина замялась.

- Никак. Вы можете мне только верить.

- Этого недостаточно. Я больше никому не верю.

Воронцов встал, чтобы пересесть в другое купе.

- Сделайте милость, оставьте меня в покое. Так будет лучше для вас.

- Одному вам не справиться, Воронцов.

- Это я уже сам решу.

Дмитрий вышел из купе. Елизавета вздрогнула, когда дверь за ним затворилась и прижала ладонь лицу, стараясь не заплакать от бессилия. Если бы она только могла ему сказать…

- Даже не думай.

Девушка подняла голову. Она и не слышала, как в купе вошел Александр. Все это время он стоял за дверью и слышал все, что происходило. Елизавета скинула с лица вуаль, обратив несчастное лицо к Воронцову - старшему.

- Он не поверил мне! И отказался от помощи…

- Ты же не думала, что все будет так просто? – усмехнулся Александр, усаживаясь туда, где недавно сидел его брат, – После всего, что пережил Дмитрий, было бы глупо довериться первой встречной. Тем более…такой, как ты.

- Я «перестаралась с таинственностью»?

- Как всегда.

Елизавета увидела легкую улыбку на лице Александра и поняла, что он не сердится.

- Хотя с ножом ты конечно переиграла…

- Он хотел снять с меня вуаль!

- Да? В таком случае, ты поступила верно. Он так и не узнал тебя, значит, со своей ролью ты справилась.

* * *

Дверь кареты отворилась, и в экипаж села Елизавета. Закрыв за собой дверь, она яростно вскрикнула и убрала с лица вуаль.

- Я больше так не могу! – зарыдала она.

Александр Воронцов терпеливо задернул занавески на окнах и зажег лампу.

- Ты сама этого хотела.

- Я не думала, что все будет так тяжело! Мне надо играть холодную, резкую женщину без лица и имени, мою полную противоположность!

- У вас неплохо это получается, графиня, поверьте мне. Вы заинтриговали Воронцова, а это хорошо.

- На вечере у Стивенсона он крикнул мне вслед «Кто вы такая?». Я чуть было не развернулась и не бросилась к нему! Как я хочу раскрыться, как я хочу снова сделать его счастливым и свободным от этих смертей, наполняющих его жизнь!

Александр ясно увидел перед собой Дуню, висящую на петле и Стаханова, падающего с обрыва, и подумал, что стоило бы сказать девушке о том, что происходящие с Воронцовым сейчас события, возможно, это расплата за его прошлые грехи, но промолчал. Вместо этого он произнес:

- Тебе следует приготовиться, Лиза. Ты пересекаешься с Дмитрием второй раз. Будь готова к тому, что Борман придет за тобой. Я не могу гарантировать, что буду рядом в этот момент.

- Все в порядке, – прошептала Елизавета, вытерев слезы с лица и закрыв его вуалью. – Я жду не дождусь встречи с ним.

* * *

- Почему это вас так волнует? Борман убивает тех, кто рядом со мной. Ему ни к чему моя жизнь. На вашем месте я бы беспокоился за себя…Впрочем, делайте, что хотите. Я здесь, чтобы пригласить вас к себе на прием завтра вечером.

Граф протянул ей приглашение.

- Даже так? Какая неожиданность! Вы решили пригласить меня, несмотря на то, что я вас вывожу из себя?

- Вы понравились одному моему другу, и он сгорает от нетерпения познакомиться с вами. Да, я знаю, - кивнул Дмитрий, заметив озадаченность незнакомки, – только идиот может влюбиться в женщину, лица которой не видно. Видимо, это юношеский порыв чувств.

Воронцов встал.

- Так что будьте любезны, не мучайте долго юношу и разбейте ему сердце сразу.

С этими словами Дмитрий вышел из кафе. Елизавета долго провожала его взглядом. Все ее внутреннее существо сжалось в комок и готово было вот-вот выплеснуться в потоке слез. Она сильна в его присутствии, она дерзко ему отвечает, невозмутимо смотрит в упор, но когда Дмитрий уходит, графиня становится слабой и ранимой. Вскоре она допила кофе и покинула это место. Свернув за угол, она медленно пошагала вверх по улице. Елизавета чувствовала его учащенное дыхание, биение сердца, мягкие, но торопливые шаги. Она заметила его уже в кафе, где он сидел за дальним столиком в тени, прикрывшись свежим выпуском газеты, чувствовала его пристальный взгляд, когда она разговаривала с Воронцовым. Сомнений у девушки не было: это был он.

Борман.

Елизавета молниеносно обернулась и выбила револьвер из рук незнакомца, приблизившегося вплотную к ней. Тот, судя по всему, совсем не ожидал подобного: не успел он сделать резкого движения, как Елизавета приложила к его горлу нож.

- Борман… - прошипела она, разглядывая лицо мужа сквозь вуаль.

Борман, стоявший неподвижно, улыбнулся, обнажив желтые зубы. От правой руки императора, статского советника не осталось и следа: волосы были взъерошенные и грязные, один глаз дергался и косил влево, а кожа стала сухой и желтоватой. Тем не менее, его лицо выражало безумную решительность и глаза горели адским возбуждением.

- Никто из моих жертв раньше не сопротивлялся. Интересно…

- В кого ты превратился... – выдохнула графиня. – Кем ты стал, Сергей…

Борман, при звуке своего имени, дернулся, будто кто-то вернул его к жизни. Он взглянул на Елизавету ясным, трезвым взглядом, словно на мгновение превратившись в того, кем он был до смерти своей жены.

- Кто ты? Кто ты такая?

Девушка вздохнула. Решившись, она сдернула свободной рукой вуаль с лица и посмотрела прямо на Бормана.

- Это я, Сергей. Лиза.

Борман на секунду застыл, не отводя взгляда от ее лица. Казалось, его глаза вот-вот наполнятся слезами. Он протянул руку и коснулся ее щеки. От этого прикосновения у Елизаветы пошли мурашки, словно касается ее другой, совершенно чужой человек, но она не показывала этого, чтобы не прервать этот момент. Похоже, у нее получилось. Она вернула Бормана к жизни.

- Лиза? – прошептал он хриплым голосом, не отрывая руки от ее лица – Лиза?

- Да! – улыбнулась девушка, убирая нож с горла Бормана. – Да, это я, Лиза! Я жива!

Вдруг лицо Бормана перекосилось.

- Это невозможно! – взревел он. – НЕВОЗМОЖНО!

Одним ударом он выбил нож из рук Елизаветы и тут же схватил ее за горло. Он душил ее. Елизавета что есть сил сопротивлялась и била Бормана по лицу, но тот как будто не чувствовал боли: лицо было искажено ненавистью, челюсть дергалась, а пальцы все сильнее сжимали горло девушки. Елизавета чувствовала, что задыхается, лицо Бормана постепенно расплывалось у нее перед глазами, а все вокруг вдруг стало ярким…неестественно ярким…словно это был уже другой мир.

Выстрел. Крик Бормана. Воронцов.

* * *

Елизавета очнулась в светлой комнате. Кто-то задергивал занавески. Это был Александр.

- О чем вы думали, графиня? – прошипел он, увидев, что девушка пришла в себя.

- Вы спасли мне жизнь.

- Елизавета, вы не должны были раскрываться Борману! Он – сумасшедший! Он уже не признает в вас свою жену!

- Теперь я в этом убедилась…

- Ваша проверка могла закончиться вашей смертью! Благо, что я успел!

- Вы убили его?

Александр издал смешок.

- Если бы. Едва задел его плечо. Он исчез за долю секунды.

Елизавета приподнялась.

- Теперь он все расскажет тому, кто держится в тени. Тому, кого мы ищем.

- Можете не терзаться угрызениями совести, графиня. Даже если Борман все расскажет нашему неизвестному другу, я сомневаюсь, что тот поверит ему. В конце концов, я думаю, он прекрасно понимает, что Борман сошел с ума, и ему могло это показаться. Живая Елизавета – это слишком неправдоподобно.

Елизавета вдруг посмотрела на Александра и вскрикнула.

- Боже! Что с вашей ногой?

Воронцов-старший отвернулся, опираясь на трость.

- Борман успел ранить меня. Понфилов сказал, что задет какой-то там нерв…я не стал вникать в подробности…ненавижу медицину. Теперь, когда я не могу ходить, от меня будет еще меньше пользы, чем раньше, а это значит, что все теперь ложится на тебя, Елизавета. Не подведи меня.

* * *

Елизавета, облаченная в черный плащ поверх своего платья, притаилась в кустах вблизи от яблони, растущей за скамейкой, и внимательно ловила каждое слово из разговора Воронцова и Катерины, его бывшей возлюбленной времен кадетской службы.

- Дмитрий…у тебя есть сын.

- Что?

Елизавета, услышав это, едва не ахнула, но вовремя зажала себе рот ладонью. Она продолжала вслушиваться.

- …лучше? О чем ты думала?

- К чему теперь укорять меня? С тех пор много воды утекло. Мы были самонадеянны и глупы, каковыми, впрочем, являются все молодые.

Елизавете показалось, что куст недалеко от нее хрустнул; подозрительно посмотрев на него и ничего не увидев, девушка снова превратилась в слух. Воронцов протянул:

- Получается ему… ему сейчас…

- Шесть лет – улыбнулась Катерина – Он так похож на тебя, Дмитрий, ты бы видел…

Куст снова захрустел. Елизавета вперилась в него взглядом. На этот раз обернулся и Воронцов.

- Нет! – завопил он, разглядев в ветвях куста фигуру съежившегося человека.

Елизавета ужаснулась: оттуда молниеносно выскочил мужчина и помчался в сторону ворот, где стояла карета. Катерина вскочила на ноги, ничего не понимая.

- Дмитрий, что происходит?

Но Воронцов уже мчался за Борманом. Елизавета бросилась в другую сторону, где за тенью деревьев стояла карета с задернутыми занавесками на окнах. Ворвавшись туда и испугав Александра, пролившего кофе себе на брюки, она выпалила:

- У Воронцова есть сын! Борман знает об этом и направляется к нему! Александр, он убьет сына Дмитрия!

Воронцов - старший сразу понял, что к чему.

- Ты знаешь где находится ребенок? – спросил он с тревогой.

- Да! Трогай, трогай! – крикнула графиня кучеру. – Мы должны опередить его!

* * *

Карета с занавешенными окнами стояла на мостовой, отделенная приличным расстоянием от дома Катерины, который, тем не менее, был виден отсюда.

- Его нет! Почему его нет?

- Успокойтесь и ждите, Елизавета.

- Он ведь не явится, так?

Александр вздохнул.

- Думаю, нет. Он без сомнения заметил нашу карету возле дома и скрылся. Или же находится неподалеку и наблюдает.

- Я боюсь представить, что было бы, если бы Борман добрался до сына Воронцова…

- Выброси эти мысли из головы. Мы успели, и это главное. А вот и Дмитрий с Катериной.

У дома остановилась карета, откуда выбежали Воронцов с Катериной и ринулись в открытую дверь. Через несколько секунд раздался душераздирающий крик девушки.

- Они думают, что их ребенка украл Борман! – отчаянно произнесла Елизавета. – Правильно ли мы делаем?

- Если бы мы не украли мальчика, это действительно сделал бы Борман.

- Но мы должны вернуть ребенка! – вскрикнула девушка, вздрагивая от продолжающихся воплей Катерины, доносящихся из далекого дома. – Она – его мать! Она сейчас сходит с ума!

Александр, словно не слыша ее, перевел взгляд на мальчика, который крепко спал рядом с ним, положив голову на его плечо.

- Чудное дитя…Нам нужно держать его подальше от Воронцова.

- Что?

Елизавета не могла поверить своим ушам.

- Подальше от Воронцова? Он его отец!

- С ним опасно, Елизавета, и ты это знаешь. Рядом с Дмитрием люди гибнут, а Борман будет счастлив лишить его самого дорогого человека. Я не дам ему такой возможности. Запутаем след. Скроем ребенка в надежном месте.

* * *

1848г.

Елизавета вбежала в дом Александра, бросилась на пустую кровать и зарыдала. Из другой комнаты на плач примчался Воронцов - старший, в недоумении уставившись на женщину в черном.

- Что произошло?

Елизавета хотела что-то сказать, но не смогла, и вместо слов она показала на картину, которую принесла с собой. Александр, кинув на нее быстрый внимательный взгляд, глубоко вздохнул.

- Графиня…

- Он нарисовал мой портрет! – всхлипывая, воскликнула Елизавета. – Он никогда не простит себя, понимаешь, никогда!

Она уткнулась в подушку и завопила от отчаяния. Александр с горечью смотрел на нее. Он заметил перевязанную руку.

- Тебя ранили?

Девушка вытерла слезы рукавом платья.

- Да. Там было два наемника. Второй вышел из ниоткуда, я потеряла бдительность. Дмитрий спас меня. Он все еще носит с собой револьвер, представляешь?

- Это он перевязал тебе руку?

- Да. От ранения я была без сознания всю ночь. Дмитрий перенес меня в свою мастерскую.

У Александра расширились глаза. Елизавета поняла, о чем он подумал.

- Нет, он не снял с меня вуаль и не видел моего лица. Он слишком благороден для этого.

- Звучит так, будто ты жалеешь, что он не сделал наоборот.

- Жалею! Очень сильно жалею! Я с самого начала хотела, чтобы он знал правду.

- Ты… Ты рассказала ему?

- О том, что Стивенсон послал своих наемников? Да.

- И…?

Елизавета сглотнула.

- Он ушел.

Александр схватился за голову.

- Как ты могла это сделать? Все это время он был в безопасности в своей лачуге с красками, а теперь случилось то, чего я и боялся! Теперь он не успокоится, пока не найдет их всех! – он с бешенством посмотрел на Елизавету. – Можете гордиться собой, графиня! Нам только удалось загнать его в клетку на два года! Это были два года без скитаний по миру, преследований и напрасных жертв! И ты дала ему повод выйти из укрытия прямо в лапы к своим врагам! Ты специально это сделала?

- Да! – вызывающе ответила Елизавета. – Я спасла его!

Александр в порыве чувств пнул ногой стул и стремглав вышел из дома, хлопнув дверью. Елизавета сидела на кровати с засохшими слезами на щеках и теребила свою вуаль, которая уже почти стала частью ее самой. Проведя в раздумьях некоторое время, она откинула ее с лица, встала и направилась в другую комнату. Небольшая и светлая, она была намного уютнее гостиной. Девушка опустилась на колени рядом с мальчиком, играющим на ковре в солдатиков. При виде Елизаветы лицо ребенка просветлело.

- Лиза! – воскликнул он, обнимая ее за шею. – Как хорошо, что ты пришла! Поиграешь со мной?

- Конечно поиграю, Дмитрий, - улыбнулась Елизавета, украдкой смахивая остатки слез с ресниц. - Ты хорошо себя вел в эти дни? Слушался Александра?

- Да, – ответил ребенок, немного нахмурившись. – Лиза, два дня назад я спросил его, когда вернется моя мама, и он ответил, что никогда. Что он имел в виду?

Елизавета вздохнула, мысленно пообещав себе ударить Александра рукояткой пистолета при первой же возможности.

- Не слушай его. Иногда он…сам не знает, о чем говорит.

- Лиза…мой отец… - проговорил Дмитрий, вопросительно уставившись на девушку. – Он ведь скоро придет за мной?

Подавив в себе крик отчаяния, Елизавета кивнула и улыбнулась.

- Конечно, малыш. Он сделает все, чтобы прийти за тобой.

1850г.

Гости постепенно собирались в Васнецовской усадьбе, стараясь не поднимать свои голоса выше уровня шепота. Знатные и простые люди, прибывшие из Российской империи и нескольких стран Европы, собрались здесь, чтобы почтить память одного из самых загадочных во всех отношениях человека, Дмитрия Воронцова. Причины его гибели не были понятны до сих пор: одни утверждали, что он был застрелен своим недругом где-то в степи, другие – что он покончил с собой, не выдержав жизни в бегстве от своих врагов. Кто-то даже уверял, что он замерз в Сибири во время снежной бури в прошлом году. Сколько бы версий смерти Воронцова не было, ясно оставалось одно: закрытый гроб стоял посередине зала на каменном возвышении, и всем приехавшим сюда было безумно жаль молодого графа, чья жизнь так внезапно оборвалась.

- «Граф, не познавший счастья» - важно произнес усатый господин в сером костюме. – Именно так величают Воронцова во Франции. И, я полагаю, не только там.

- Правда? – заинтересованно спросила молодая англичанка. – Почему же у всех такое мнение о мсье Воронцове?

- О, на это есть целый ряд причин, - ответил усатый господин, наматывая ус на ножку своего хрустального бокала с вином. – Начнем с того, что…

- Он был убийцей! – вещал молодой наместник. – Человеком с темным прошлым!

- Говорят, в свое время он возглавлял движение повстанцев вместе с известным врагом государства, Метельниковым!

- Его жизнь, бесспорно, окутана множеством тайн, – пробасил граф Свиридов, выслушав мнение одного из гостей. – Я могу лишь утверждать то, в чем уверен. Воронцов всегда был душой компании, общался со всеми вежливо и деликатно, слушал с интересом о твоих проблемах и всегда готов был прийти на помощь, как однажды пришел мне. Мне будет не хватать этого замечательного человека.

- У него был божественный французский! – причитала княгиня Соловьева. – Он обещал, что научит меня разговаривать так же! О, эта жизнь, не щадит никого, а молодых – особенно!

Гости продолжали прибывать. К дому подъехала массивная карета. Из нее вышел Стивенсон с несколькими сопровождающими наемниками пугающего вида. Одному из них он сразу приказал оставаться возле кареты и сторожить его жену.

- Жди здесь, – сказал ему Стивенсон. – Я не собираюсь тут надолго оставаться, но и не покину это место, пока своими глазами не увижу мертвого Воронцова. И если для этого мне придется разбить в щепки его гроб, я это сделаю.

Он заглянул в окно кареты, где с мертвенно-бледным лицом сидела Луиза.

- Я думаю, тебе вовсе не обязательно видеть тело этого осквернителя нашего рода, – прогнусавил Стивенсон, приблизив свое лицо вплотную к лицу жены и прерывисто дыша на нее. – Не волнуйся, я мигом. Лишь отрежу клок волос с головы Дмитрия – тебе на память. Это будет единственная вещь, напоминающая о нем, потому что его дочурку, - Стивенсон оскалил белые зубы. – Его дочурку я отправлю прямиком за своим папашей по возвращению домой!

Луиза зарыдала.

- Она – моя дочь! Наша дочь! Воронцов здесь ни при чем, он наоборот помог нам!

- НЕТ! – заорал Стивенсон, схватив ее за горло. – В моей дочери должна быть моя кровь! МОЯ! МОЯ!

Один из наемников многозначительно кашлянул.

- Сэр…мы привлекаем слишком много внимания.

Стивенсон оглянулся. Действительно, гости, сходившие со своих экипажей, бросали взгляды в их сторону. Стивенсон обернулся к жене, противно улыбнулся и поцеловал ее, стараясь сделать это как можно больнее для нее. Затем он выпрямился, поправил воротник своего костюма и двинулся к усадьбе, махом руки заставив приспешников следовать за ним.

Подъехал еще один экипаж, из которого вышел Александр Воронцов и доктор Понфилов. Оба одетые в черного цвета сюртуки, они пошли в сторону дома. Александр старался не показывать своего горя, придав лицу привычное каменное выражение. Понфилов же явно не мог сдерживать себя и шел, дрожа всем телом и вытирая платком бегущие по щекам слезы. Вскоре они оказались в холле, где смешались с гостями.

- Я не вижу ее, - произнес доктор, повернувшись к Воронцову - старшему.

- Она должна быть здесь, - произнес Александр, рассматривая проходившие мимо пары, - Я уверен в этом.

- Она исчезла сразу после того, как узнала о смерти Дмитрия. Я думаю, ее уже нет в живых…Она не смогла смириться…

- Вот именно. Елизавета никогда не смирится с этим. Она хочет отомстить за смерть моего брата, и поэтому я уверен, что она здесь. Решила действовать в одиночку, а это ни к чему хорошему не приведет.

Огромный холл поместья уже был полон гостей, желающих проститься с Воронцовым. Здесь были его друзья с Кадетского корпуса, почти все англичане, с которыми он познакомился на вечера у Стивенсона. Возле закрытого гроба стоял Понфилов и умоляющим взглядом смотрел на крышку, будто надеясь, что она вот-вот отодвинется и оттуда выскочит живой и здоровый Дмитрий. Александр показывал меньшую чувствительность по отношению к смерти своего брата – или же только делал вид – и медленными размеренными шагами ходил по залу, всматриваясь в гостей. Он искал в них Елизавету, которая, узнав о смерти Дмитрия неделю назад, таинственно исчезла; но девушка, судя по всему, или хорошо скрывалась, или же впервые за много лет сменила свое черное платье с вуалью на что то другое и была незаметна в толпе гостей.

В скоплении людей показался Кристофер - надоедливый друг Дмитрия из Лондона. Нервно дергаясь и поправляя воротник своего сюртука, он двигался по направлению к гробу, не переставая моргать и держаться за бок сюртука, откуда что-то выпячивалось. Впрочем, присутствующие не придавали такому поведению особого значения – смерть Воронцова оставила отпечаток на многих его знакомых.

- Как же он был дорог мне… - прошептал Сергей Борман, стоя в углу зала и насмешливо оглядывая траурную обстановку. – Ведь я не хотел, чтобы он умирал ,о, нет, я хотел, чтобы он промучился всю жизнь, наблюдая, как гибнут его друзья и любимые… Эти англичане лишили меня смысла жизни…

Позади Бормана, в тени, стоял еще один человек, лицо которого было скрыто капюшоном.

- Не забывай, зачем мы здесь, – произнес он. – Я не успокоюсь, пока не увижу тело Воронцова в этом проклятом гробу. Мне нужны доказательства его смерти.

- Брось, ты можешь наконец-то расслабиться: твоя месть завершена, Бартего, Дмитрий пал. Правда, не от твоей руки, но все же… А я буду идти до конца и заберу на тот свет его сынишку, как только найду его…

- Пока тебе лучше склонить голову вниз, чтобы старший Воронцов не заметил тебя и не пустил тебе пулю в лоб,- прошипел Бартего в ухо Борману.

В зале притихли: появился священник. Он участливо прошел сквозь толпу и приблизился к гробу с книгой в руках. Все головы присутствующих повернулись к нему. Повисла пауза.

Священник кашлянул, раскрыл книгу, нащупал два револьвера на своей груди и начал говорить.

1840г.

Семья Коллинсов любила ужинать на террасе своего дома. Когда прохлада покрывала близлежащие окрестности и небо сменяло голубые тона на более темные, Коллинс-старший и его сын выносили стол из дома наружу, в то время как миссис Коллинс готовила вкусный ужин, всегда представляющий собой смесь из дешевых и незатейливых продуктов. Это семейство не было избаловано деньгами, но умело ценить главное богатство – свою жизнь и каждый проходивший ее миг.

- Понимаешь, Джон, – говорил мистер Коллинс своему сыну как то раз во время ужина. – Жизнь – это нечто неземное, то, что нельзя пощупать или положить в карман, но то, что неумолимо тратится, и что самое обидное – чаще всего тратится впустую. Люди, которые не совершенствуют себя, не ставят целей и не добиваются их, обречены на пустое проживание своих дней, без смысла и без пользы…

Он замер с открытым ртом, повернув голову в сторону. По полю медленно шла лошадь, бесшумно ступая копытами по мягкой земле. Судя по всему, она решила отдохнуть после долгой скачки. Припав к небольшой лужице, оставшейся после щедрого утреннего дождя, она принялась медленно пить. Все это не имело бы никакого значения, если бы к упряжи лошади не был привязан человек.

- Боже! – вскрикнула миссис Коллинз.

Ее муж вскочил со стула и побежал к лошади сквозь ночную мглу. Опустившись на колени возле незнакомца, как мешок лежащего на земле, он перевернул его лицом вверх и с трудом справился с позывом тошноты. Все тело человека было обезображено, одежда разодрана, кровь сочилась откуда только могла, а лицо просто не поддавалось описанию. Не оставалось сомнений в том, что лошадь провела в бегах добрую половину дня, а этот человек просто волочился за ней на веревке.

Мистер Коллинз принялся отвязывать тело. Справившись с этим, он хлопнул лошадь по боку. Она поскакала с облегчением, без тяжкой ноши, которую тащила помимо своей воли с самого утра. К мужу присоединились жена и сын, все это время не решавшиеся подойти ближе.

- Его нужно…нужно похоронить…- выдавила из себя миссис Коллинз, стараясь не смотреть на тело бедолаги.

Мистер Коллинз медленно кивнул. Нагнувшись, он хотел взять тело на руки, но, вздрогнув, отпрянул назад. Человек, который мгновение назад не подавал признаков жизни, тянул к нему руку.

1850г.

Сотни людей неподвижно стояли, обратив взор на священника возле гроба Дмитрия Воронцова в ожидании услышать речь. У кого-то в глазах были слезы, как у Кристофера и Понфилова; у кого-то – сухая печаль, как у Александра Воронцова; кто-то же наоборот, смотрел на гроб без всякого сожаления о погибшем – как Борман, стоявший в углу, как Стивенсон со своими приспешниками, которые приближались к центру зала. Неоднозначность личности Воронцова вызывала разные реакции на его смерть: кто-то скорбил, кто-то пришел из-за приличия, а кто-то радовался его кончине.

Священник начал свою речь.

- Умер человек — для одних любимый отец, муж, сын, для других — верный друг, соратник, товарищ, для третьих — добрый знакомый. Никто не остается равнодушным перед лицом смерти, даже если смерть пока не касается его лично. Когда же умирает близкий человек, его кончина приносит с собой огромное горе, воспринимается как тяжелая, ничем не восполнимая потеря. И если при жизни покойный был действительно хорошим человеком, если все окружающие любили и уважали его, любимым и уважаемым он остается и после смерти. По исстари установившейся традиции ему отдают последние почести и провожают в последний путь…

- …и прежде чем мы проводим его в последний путь, я бы хотел взглянуть на него в последний раз, – раздался голос.

Все головы повернулись к Стивенсону, который с неприятной усмешкой стоял в первых рядах со своими наемниками.

- Простите? – переспросил священник, оторвав взгляд от книги.

Понфилов прищурился: голос священника отдаленно напомнил ему кого-то.

- Гроб, – сказал Стивенсон. – Я хочу, чтобы вы открыли гроб и дали мне возможность посмотреть на моего лучшего друга в последний раз.

Английский акцент не скрыл иронии в его словах, которую, впрочем, заметили далеко не все.

Гости подхватили слова Стивенсона.

- Действительно, откройте гроб…

- Его нужно показать людям… В каком бы виде он ни был…

- Воронцов заслуживает достойного прощания!

Священник вынужден был сдаться.

- Что-ж, воля ваша...

Он махнул двум слугам, стоящим возле лестницы. Они поспешно подбежали и приложились к крышке гроба.

- Быстрее! – прошипел Бартего на ухо Борману. – Иди и убедись в том, что Воронцов мертв!

Далее события разворачивались, словно замедленные временем. Слуги, отодвигающие крышку гроба. Стивенсон, склонившийся над ним в ожидании. К нему прорывался сквозь толпу Кристофер, сжимая под сюртуком рукоятку револьвера. Александр, наконец-то заметивший того, кого искал - Бормана, который, забыв о незаметности, рвался вперед, чтобы увидеть мертвого Воронцова. И, наконец, Понфилов, на протяжении всего времени не сводивший взгляд со священника. Доктор наконец-то понял, кто это был на самом деле.

Крышка гроба с гулким звуком упала на пол. Стивенсон с недоумением склонился над лежащей внутри девушкой в черном платье с вуалью на лице.

- Это не Воронцов…- заметил один из его приспешников сзади.

Стивенсон обернулся к нему, вероятно, чтобы сказать что-то резкое, и в этот момент Елизавета открыла глаза и скинула с лица вуаль. Не успел Стивенсон сказать хоть слово, как она вытянула вверх руку с пистолетом и нажала на курок. Застреленный с близкого расстояния прямо в голову, Стивенсон рухнул на пол. Гости закричали и побежали к выходу из поместья. Началась паника.

Трое приспешников Стивенсона, на время пораженные случившимся, схватили свои револьверы. Елизавета, все еще лежащая в гробу, понимала, что с ней сейчас будет и даже не пыталась защититься – она была готова к этому исходу событий с самого начала, как только узнала весть о гибели Воронцова от рук англичанина неделю назад.

«Я отомстила за тебя» - подумала она, закрыв глаза.

Раздался выстрел. Один из англичан с криком упал, двое оставшихся обернулись к Кристоферу, дрожавшему всем телом, но с горящим решимостью лицом.

- Подлые трусы… - со слезами на глазах произнес он, готовясь сделать второй выстрел. Но приспешники Стивенсона хорошо знали свое дело: несколько выстрелов пронзили воздух, заставив всю бесформенную массу присутствующих еще усерднее проталкиваться с криками к двери. Кристофер, пораженный пулями, рухнул на пол.

И тут сквозь толпу наконец-то прорвался священник. Англичане успели только обернуться к нему – и выстрелами из двух его пистолетов в руках они были убиты.

Бартего, все это время наблюдая за происходящим из другого конца зала, сжал руку в кулак.

- Воронцов… - прошипел он сквозь капюшон и рванулся с потоком гостей к выходу.

Весь хаос, начавшийся с отодвинутой крышки гроба и закончившийся последним выстрелом, сделанным Воронцовым в образе священника, длился меньше минуты, несмотря на количество выстрелов и смертей. Понфилов, продолжавший стоять на месте, с облегчением смотрел, как Дмитрий срывает с лица бороду и подбегает к Кристоферу, дрожащему на полу в ожидании своего последнего вздоха. Борман и Александр тоже застыли в одном положении до того момента, пока не признали в священнике Воронцова. Борман кинулся бежать, Александр помчался за ним, стреляя в него из револьвера. Понфилов подбежал к гробу, в котором все еще с закрытыми глазами лежала Елизавета.

- Лиза!

- Что бы там ни было, я не хочу это видеть…

- Он жив, Лиза! Он жив!

Елизавета открыла глаза. Воронцов, с бессилием оставив тело Кристофера, ушедшего в мир иной, поднялся на ноги. Воздух продолжал сотрясаться от криков гостей во дворе и выстрелов Александра, который преследовал Бормана. Дмитрий подошел к гробу. Он видел, кто там был, когда его открыли, но до сих пор отказывался поверить в это, но вот он имеет возможность убедиться в том, что он видел. Ведь это невозможно…Он убил ее шесть лет назад, в здании театра, и ее тело осталось в сгоревшем доме Бормана, а остальные годы он провел в муках о ее смерти…А она сейчас лежит в гробу, чуть приподнявшись, большими, полными надежды глазами смотрит на него с замиранием сердца, в ожидании его реакции, в черном платье и с револьвером в опущенной руке…

Женщина в черном…Быть этого не может…Она - женщина в черном…Все это время…Это была она..Она защищала его…Дмитрий приблизился к гробу, во все глаза смотря на Елизавету. Трудно было сказать, чей взгляд выражал большую любовь. Елизавета, все это время выдававшая себя за другую женщину, наконец-то смотрела на Воронцова без вуали, смотрела прямо ему в лицо, в его глаза, и видела в них тот блеск, что был у Дмитрия много лет назад, который вернулся, словно оросив засохшую землю водой, и вернул графа к жизни.

Оба одновременно выронили из рук оружие, и через секунду Елизавета уже была в объятиях Воронцова, а их губы слились в жарком, не терпящем отлагательств поцелуе. Сладостный миг длился всего пару секунд в жизни, но вечность для влюбленных.

- Дмитрий!

К реальности Воронцова вернул голос Понфилова.

- Дмитрий! Борман!

Воронцов понимал, что медлить нельзя, иначе человек, забравший столько близких ему людей, снова ускользнет от него. Он посмотрел на Елизавету.

- Я покончу с этим раз и навсегда.

- Я с тобой.

- Ни за что. Я больше не допущу, чтобы тебе угрожала опасность.

- Я рисковала жизнью ради тебя пять лет. Позволь мне продлить их еще на пять минут.

Воронцов хотел было возразить, но взглянув на полное решимости лицо Елизаветы, понял, что это бессмысленно – что-либо запрещать этой девушке. Он кивнул.

* * *

- Хочешь догнать меня, Александр? – кричал Борман с диким смехом, мчась по саду через яблони и уклоняясь от выстрелов старшего Воронцова. – Ты ведь искал меня все это время, надеялся прекратить страдания брата! Но ты ведь знаешь правду! ОН БУДЕТ СТРАДАТЬ ВЕЧНО!

С этими словами он резко обернулся и выстрелил. Александр успел заскочить за дерево. Он еще не был способен столько бегать после своего ранения в ногу, и с трудом пытался подавить нараставшую в колене боль. Тяжело дыша, он засовывал пули в револьвер.

- Он перестанет страдать, когда я сживу тебя со света, Борман!

- Помнишь времена, когда ты командовал всем Жандармским корпусом? О тебе ходили грандиозные слухи! – воскликнул Борман, продолжая стрелять. – Ты прослыл хладнокровным убийцей врагов государства и жестоким служителем закона! Вот бы вернуть то время, да? Когда ты был на вершине своей карьеры, а у меня было мое положение и МОЯ ЖЕНА! – Борман в ярости достал второй револьвер.

- Как ты не понимаешь? Она жива! Лиза жива!

- Это не она! Лиза мертва! Я не поддамся этой уловке! Нет!

- Ты потерял рассудок, Борман! Тебе нужна помощь!

- Неужели?

Александр выскочил из-за дерева, и в этот момент Борман выстрелил. Воронцов-старший, разжав руку с револьвером, повалился на землю. Он был ранен.

- Та-та-та… - протянул Борман, медленно шагая к телу Александра и доставая карту пикового валета из кармана. – Гляди, что у меня есть…Последняя…Но ты должен не дышать, когда я кину ее на тебя, так что…

На тропу выбежал Воронцов-младший. Не успел Борман перевести на него оружие, как Дмитрий выстрелил в него, и снова, и снова, пока не закончились пули, а когда они закончились, он отбросил револьвер и вытащил другой, и выстрелил еще пять раз. Сергей Борман, с застывшим выражением ужаса на лице, замертво упал на землю, и карта с изображением пикового валета, кружась в воздухе, опустилась на его грудь. Воронцов подошел к телу, склонив над ним голову.

- Восемь пуль, – произнес он, с ненавистью взирая на мертвого врага. – Восемь пуль за восемь жизней близких мне людей, мерзавец.

Бросив револьвер, Дмитрий подбежал к брату. Александр тяжело дышал, из груди сочилась кровь.

- Я рад тебя видеть спустя столько лет, – со слабой улыбкой произнес он.

- Почему ты не появлялся? Все это время?

- Я…я всегда был неподалеку… - прошептал Александр. Дмитрий оторвал кусок одежды священника, в которую все еще был облачен, и принялся перевязывать рану брата. – Елизавета и Понфилов все тебе расскажут. Все расскажут…Дмитрий…послушай…есть второй…

- Что? О чем ты говоришь?

- Борман был не один. Кто-то помогал ему. Этот кто-то…он сбил прицел в твоем пистолете…чтобы ты промахнулся и убил Елизавету.

Дмитрию показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он обернулся. Елизаветы рядом с ним не было. Они ведь бежали сюда вместе…

Александр заметил страх на лице брата и словно прочитал его мысли.

- Беги. Беги за ним. Не дай ему отнять ее у тебя снова.

Дмитрий кивнул и что есть сил побежал к пруду. Он всей душой боялся того, что могло сейчас произойти.

1841г.

Человек, укутанный в плащ с капюшоном, сидел в трактире. Ночь была морозная, буря сживала путников со свету, поэтому это место было набито людьми разных мастей, коротающих время здесь, за кружкой пива, в надежде, что буря скоро кончится. Хозяин трактира подошел к человеку в капюшоне и поставил перед ним наполненную кружку, получив взамен монету, выскользнувшую из уродливых, словно разодранных до костей пальцев незнакомца. Делая глоток за глотком, он согревался изнутри, но испытывал невыносимую боль снаружи от повышения температуры тела. Лоренс вспоминал дни в поместье Васнецовой, вспоминал свое лицо, которое теперь было обезображено до неузнаваемости, вспоминал всю свою бодрость духа, живую походку…А что с ним теперь? ЧТО ТЕПЕРЬ?

Он в ярости ударил кулаком по столу. Никто в трактире не обратил на это внимания, потому что здесь было очень шумно, да и все были пьяны. Лоренс тоже хотел напиться, как и все они, но горечь от того, что с ним произошло, мгновенно отрезвляла его рассудок. Он с бешенством вспомнил самый первый день, когда Васнецова привела в дом Воронцова, за которого вышла замуж в России. Он с первого взгляда не понравился Лоренсу… И когда он узнал о его романе с Оленькой, в которую сам был втайне влюблен, он сразу все рассказал графине... Хоть Воронцов и просил сохранить все в тайне. И она отреагировала, как Лоренс и предполагал. Это ничтожество было бы выброшено на улицу с позором… но он оказался хитрее…он отравил графиню…и получил все ее состояние…а что он сделал с Лоренсом? Что он с ним сделал?

- Что он сделал?! – заорал на весь трактир Лоренс.

На этот раз большинство присутствующих замолчали, с удивлением уставившись на человека в капюшоне. Наконец, решив, что он пьян, они продолжили свои дела, напрочь забыв о существовании странного посетителя. Лоренс, стараясь успокоиться, делал один глоток пива за другим, но яркие сцены, где Воронцов привязывает его к лошади, не давали ему покоя и сотрясали все его тело, наполняя каждую его клетку болью. Он вспомнил, как волочился за этой лошадью, привязанный за ногу, по земле, по траве…по камням. Лоренс сглотнул. Эта боль была хуже смерти. Да он и не считал себя живым. Больше нет…Единственное, чего страстно желал сейчас Лоренс – это отомстить Воронцову. Но он знал, что это невозможно, и что судьба слишком немилостива к Лоренсу чтобы предоставить ему шанс расправиться со своим врагом…Возможно, провести остаток своей жизни в этой забытой Богом глуши - лучшее, что можно сделать…

Дверь открылась, и в трактир вошел еще один укутанный в плащ путник. Стряхнув с себя снег, он подошел к стойке и попросил у хозяина кружку пива. Между ними завязался разговор. Лоренс не обратил на них никакого внимания и продолжал блуждать в своих мыслях. Его уже давно не заботил тот факт, что никто не хочет с ним разговаривать – кому же приятно разговаривать с куском мяса, покрытым плащом?

- …Воронцов? Я слышал эту фамилию. Ты случайно не сын Николая Воронцова?

- Это мой отец.

- Я знал его: когда-то мы служили вместе… Надеюсь, он в добром здравии?

Путник замялся.

- Я не знаю. Я давно не видел его. Я как раз хотел заехать в родную деревню, но столкнулся с тем, что в такую погоду без кучера мне не справиться. Вот я и ищу, кого нанять.

- О, немногие, друг мой, захотят помочь тебе, тем более в такую бурю…

Лоренс сидел, склонив голову над кружкой, и не мог поверить в то, что он сейчас слышит. Судя по этому разговору, путник, вошедший только что в таверну – не кто иной, как сам Дмитрий Воронцов. Лоренс осторожно повернул голову набок и искоса взглянул на путника. Он сразу узнал это ненавистное лицо. Это просто невероятно…Граф попал прямо к нему в руки… Вот он и шанс отомстить.

- Прошу…прощения… - обратился Лоренс к путнику, наклонив свой капюшон. – Я случайно услышал, что вам нужен кучер…и мне кажется, я могу помочь вам…

Воронцов с интересом посмотрел на незнакомца. Конечно, его внешний вид оставлял желать лучшего, и Дмитрий был рад, что не может как следует рассмотреть его лица, но, в конце концов, зачем кучеру изысканность и излишняя чопорность? К тому же, как сказал хозяин трактира, это чудо – найти кучера в такое время.

Он улыбнулся и протянул руку.

- Дмитрий Воронцов.

Лоренс на мгновение замялся, а затем его слух перехватил имя «Бартего» из разговора двух крестьян неподалеку. Он подал Воронцову жилистую руку.

- Бартего. Зовите меня Бартего.

1850г.

Дмитрий выбежал из сада и остановился у пруда. Гости уже покинули поместье, ни одной кареты не было видно во дворе. Внезапно оживший Воронцов, начавшаяся перестрелка и мертвые тела, – все это заставило их исчезнуть, подобно призракам, и только хорошо прислушавшись, можно было услышать отдаленный топот множества лошадей. Дмитрий отчаянно смотрел на пустые окрестности и понимал, что все кончено, он остался один, все гости сбежали, люди, которые защищали его, мертвы, а его возлюбленная, которую он считал погибшей шесть лет, вновь утеряна.

Кто-то окликнул его. Воронцов медленно повернул голову и словно в тумане увидел Понфилова, выбегающего из дома. Уж кто-кто, а доктор никогда его не бросит…он всегда был рядом в трудные минуты…это наверняка он вытащил Елизавету из горящего дома в тот день… Понфилов подбежал к нему и начал трясти за плечи. Он что-то кричал, что-то неистово пытался объяснить Воронцову, но его слова словно звучали под водой, выливаясь в непонятные для Дмитрия гулкие звуки. Вероятно, печаль слишком быстро и слишком сильно поглотила его сердце: краски дня вновь утратили цвет: словно выцвел сад, голубая гладь пруда, белый дом со всеми своими верандами и балконами.

«Бартего».

На небе пыталось светить солнце, но его лучи почему-то не достигали сознания Воронцова. Дмитрий опять шел в свой мир. Он вспомнил это состояние шесть лет назад, в ночном Петербурге, когда бежал к горящему дому Бормана.

«Бартего».

Дмитрий дернул головой, будто пытаясь отогнать звук этого имени как надоедливую муху. Ну причем здесь его кучер? Бартего это меньшее, что сейчас может волновать его. Зачем Понфилов упорно продолжает называть его имя?

Неожиданно из конюшни, проломив деревянный забор, выехала повозка с двумя лошадьми. Воронцов без труда узнал в ней свой экипаж и сгорбленную фигуру Бартего в капюшоне.

- Дмитрий! У него Елизавета!

Воронцов вернулся в настоящий мир. Он лихорадочно переводил взгляд с Понфилова на приближающуюся к нему карету.

- Он – предатель, Дмитрий! Бартего-предатель!

Он не успел договорить, как Воронцов прыгнул на него и отбросил в сторону. В эту же секунду карета проехала по месту, где они только что стояли. Дмитрий наконец-то понял, что происходит. Он поднялся с земли и что есть сил помчался за экипажем в сторону ворот. Но повозка уже набрала достаточную скорость, так что Дмитрий очень скоро понял, что не догонит Бартего. Для того, чтобы достичь ворот, карете нужно обогнуть пруд…тогда как Воронцов может просто переплыть его. Ухватившись за эту мысль, Дмитрий, не раздумывая, прыгнул в воду. Холодная вода сразу сбила ему дыхание, одежда тянула на дно. Не отрывая взгляда от движущейся кареты, Воронцов поплыл вперед, стараясь захватить как можно больше расстояния руками. Плыть было невероятно трудно, учитывая, что в последний раз Дмитрий плавал только в Махотке, когда еще учился в Кадетском корпусе. Но мысль о том, что этот человек, корень всего зла, уходит от него, отобрав его любимую, поднимала в нем необъяснимую злобу и желание плыть еще быстрее, рассекая воду руками, справляясь с неимоверной тяжестью своего халата священника, в который он был одет.

Несколько рывков – и Воронцов вылез из пруда, упираясь руками в твердую землю. И как раз в этот момент в паре метров от него впереди пронеслась карета. Дмитрий успел прыгнуть и вцепиться в дверь кабины. Внутри он увидел Елизавету – она была без сознания.

Бартего, увидев, что Воронцов уцепился за карету, резко дернул поводья, отчего кабину занесло в левую сторону, а лошади помчались еще быстрее. Пальцы разжимались, Дмитрий понял, что долго ему так не выдержать. Он протянул свою свободную руку и ухватился за капюшон Бартего. По-видимому, это причинило ему невыносимую боль, потому что он взревел и натянул поводья на себя. Лошади резко замедлили свой ход, карета перевернулась ,отчего Дмитрий и Бартего были отброшены в сторону. Проехав некоторое расстояние на левой стороне, карета остановилась, повалив с собой лошадей.

Воронцов и Бартего поднялись на ноги. Они стояли напротив друг друга, и трудно было сказать, чье лицо искажала большая ненависть. Дмитрий впервые видел лицо своего кучера без капюшона, и оно потрясло его. Словно обожженное, покрытое десятками шрамов, оно было похоже на лицо мертвеца.

Бартего криво улыбнулся.

- Ты не узнаёшь меня. Это неудивительно, ведь с момента нашей последней встречи прошло десять лет, а если бы ты запоминал лицо каждого убитого тобой человека, то наверняка сошел бы с ума.

Воронцов с непониманием смотрел на этого человека. Кто это мог быть? Дмитрий не помнил никого, чье лицо было бы так изувечено.

- Возможно, – тихо прошептал Бартего, – Ты вспомнишь меня, если я привяжу твою любимую к лошади и выстрелю в воздух, чтобы лошадь испугалась, поднялась на дыбы и скакала целый день, волоча за собой то, что останется от Елизаветы!

Дмитрий побледнел. Этого не может быть…

- Лоренс?

- Ты узнал меня. Значит, в тебе есть хоть капля совести и память о содеянном. Видишь, что со мной стало? - Бартего провел рукой по лицу. – Это все из-за тебя. Я живу с этим…из-за тебя.

- Лоренс, я…

- НЕ НАЗЫВАЙ ЭТО ИМЯ! – взревел Бартего с искаженным от ярости лицом. – Лоренс умер в тот день, десять лет назад! А кто я теперь? Скажи мне! Я даже не могу назвать себя человеком… Да лучше бы я умер!

- Бартего...ты не представляешь, какие муки терзали меня за то, что я совершил! – воскликнул Воронцов. – Я был молод, глуп и полон бредовых мыслей! Мой необузданный характер стал причиной гибели многих близких мне людей!

- Как ты смеешь просить прощения за то, что сделал? Как за это вообще можно простить?!

- Ну так убей меня! – завопил Воронцов. – Убей и покончим с этим раз и навсегда!

- Ты так ничего и не понял, Воронцов? – Бартего облизнул засохшие губы. – Я мог убить тебя сотню раз, пока был твоим кучером. Но разве смерть – это мука? Нет. Ты просто был – и тебя не стало. Судя по твоей жизни, смерть была бы подарком для тебя. Мне доставляло наслаждение просто быть рядом с тобой и смотреть, как твоя душа постепенно погибает. Но вдруг случилось непредвиденное – появилась она…

Дмитрий вспомнил о Елизавете и посмотрел на упавшую карету. Он не мог видеть девушки, но не сомневался, что ей нужна помощь.

- Она стала для тебя всем, хоть ты и не показывал этого. Ты даже бросил дело всей своей жизни, над которым вы с Метельниковым бок о бок трудились долгие годы. И тут я понял, что пора нажимать на рычаги.

Дмитрий похолодел.

- Ты сказал Метельникову о Елизавете…

- Да. Я тонко намекнул ему на причину ухода Воронцова. И, зная решительный характер главы мятежников, я примерно предполагал, что он сделает. И предположил, в какую ситуацию ты попадешь. В ситуацию, где от твоего выстрела будет зависеть все.

- И ты сбил прицел в моем пистолете… – произнес Воронцов, с яростью смотря на Бартего.

- Да. И вышло, что не напрасно, не так ли? Метельников и Елизавета мертвы, а лучший друг Борман становится сумасшедшим, готовым на все ради мести.

Бартего задумался.

- Но я просчитался. Как я убедился только что, Елизавета жива, а значит, она не погибла ни от пули Воронцова, ни от огня в доме Бормана. Вы же объясните нам, как так вышло, правда, доктор?

Воронцов оглянулся и увидел поспевавшего к ним Понфилова. Тяжело дыша, он с вызовом взглянул в ужасающее лицо Бартего.

- Елизавета не была ранена в сердце. Пуля попала в плечо, но ввиду того, что у графини лейкимия, она потеряла очень много крови. Это выглядело так, будто она действительно погибла.

- И из горящего дома, стало быть, вытащили ее вы?

- Я.

- Великолепно, – воскликнул Бартего, доставая револьвер. – Умрите, доктор.

Воронцов закричал, но крик его был заглушен выстрелом. Понфилов упал навзничь. Дмитрий хотел было броситься на кучера, но тот прицелился в него.

- Не стоит, Воронцов, поверь мне. Иначе игра закончится совсем не так, как я предполагаю.

Дмитрий отчаянно смотрел на него. Револьвера у Воронцова не было – он прыгнул в пруд без него.

- Итак, я, кажется, остановился на смерти Елизаветы, – продолжал Бартего, медленно двигаясь в сторону кареты и держа Воронцова на мушке. – Ты покинул Петербург и с головой окунулся в жизнь за границей, пытаясь топить горе в вине, женщинах и путешествиях. Но вдруг вокруг тебя стали…гибнуть люди…Борман, как возмездие свыше, отбирал у тебя одного за другим…Надо отдать ему должное: он прекрасно справлялся со своей задачей.

- А ты, как мой кучер, повсюду следовал за мной, и сообщал ему о моих передвижениях?

- Именно.

Воронцов сжал кулаки: Бартего был причиной всего этого кошмара, начавшегося со смерти Елизаветы… Каждой клеткой своего тела Дмитрий хотел разорвать его на части.

Бартего подошел к карете, открыл дверцу и осторожно вытащил оттуда Елизавету. Дмитрий сделал было рывок по направлению к ним, но Бартего погрозил ему оружием.

- Как я и говорил, Воронцов, мне нет смысла убивать тебя. Но есть смысл убить твою любимую. Снова. – Бартего с улыбкой, еще более портившей его лицо, посмотрел на Елизавету, лежащую в его руках без сознания. – И мы повторим историю.

Он кинул револьвер Воронцову. Дмитрий с расширенными глазами смотрел на Бартего, который держал перед собой Елизавету, как когда-то это делал Метельников.

- Это твой шанс положить конец всему этому, – сказал Бартего. – Тебе всего лишь нужно... нажать на курок. Впрочем, как и всегда. Время идет, а ничего не меняется, да, Воронцов?

Дмитрий чувствовал, как рука его дрожит, поднимая с земли револьвер.

- Я не буду стрелять.

- Не будешь? – угрожающе прошипел Бартего. – О, нет, ты будешь, Воронцов. У тебя, как всегда, нет выбора.

И с этими словами он достал из-за пояса длинный нож и приставил к горлу бесчувственной девушки.

- Тебе решать, кто сделает это первый.

Дмитрий стоял, прицелившись в голову Бартего. Он знал, что пистолет исправен – Бартего застрелил Понфилова пару минут назад этим оружием. Но ведь и исправное оружие дает сбои. И эта дрожь…Воронцов пытался зафиксировать руку в одном положении, но она тряслась так, что дуло прыгало от Бартего к Елизавете и обратно. Он не мог снова попасть в такую ситуацию, не мог…

- Воронцов!

Бартего сильнее надавил лезвием ножа на горло девушки. У Дмитрия потемнело в глазах. Он знал, что надо действовать, что через пару секунд Бартего с торжествующим криком перережет ей горло, и тогда уже будет все равно, пускать пулю во врага или себе в лоб. Воронцов вспомнил, как целился в Елизавету, когда на ее плече было яблоко. Он ведь так и не выстрелил…

Рука Бартего сделала движение. Воронцов нажал на курок.

Э П И Л О Г

Возле дома Понфилова стоял Александр Воронцов. Весь перебинтованный, он опирался на зонт, служивший ему тростью, и беспокойно смотрел на дорогу, словно ожидая кого-то. Это было раннее утро, город был пуст и радовал своим спокойствием и тишиной. Солнце еще не показалось из-за горизонта, но было уже светло. Александр достал карманные часы из-под плаща, и в этот самый момент из-за поворота показался экипаж. Остановившись на обочине напротив дома, кучер натянул поводья, чтобы успокоить разогнавшихся лошадей.

- Прости нас, Александр, - произнес Дмитрий, вылезая из экипажа и подавая руку Елизавете, - Мы заехали к моему знакомому священнику. Я хочу организовать похороны Понфилова как можно скорее. Он всегда говорил мне, что не любит, когда с этим затягивают.

- Помню эти слова, - с грустью улыбнулся Воронцов-старший. – В любом случае, он сейчас в лучшем мире. Такой человек, как он, заслужил счастье после смерти.

Елизавета заморгала от слез. Дмитрий обнял ее за плечи. Он посмотрел на дом.

- Значит, это здесь?

- Да, - кивнул Александр, открывая ему дверь. – Заходите внутрь.

Дмитрий в нерешительности потоптался на месте, словно не решаясь перешагнуть порог дома. Елизавета взяла его за руку.

- Иди, - прошептала она ему, - Он ждет тебя.

Воронцов кивнул ей и зашел внутрь. Он никогда не был в доме Понфилова, и был очень удивлен, когда его глазам предстала уютная светлая гостиная с камином, мягкими креслами и столиками с затейливой резьбой. Дмитрий-то думал, что жилище его покойного друга похоже на чердак с книжными шкафами вместо стен, с книгами о медицине, разбросанными на полу. На самом же деле дом Понфилова ничем не отличался от домов людей светского общества. Здесь было даже гостеприимнее.

- Хватит любоваться обстановкой! – прошипел за его спиной Александр. Елизавета издала смешок. – Иди в дверь напротив!

Дмитрий пошел вперед и, открыв белую дверь, зажмурился от потока света, хлынувшего ему в лицо. Он вышел прямо в маленький сад за домом. Подумать только, у Понфилова был даже сад за домом! Воронцов только сейчас осознал, как мало он знал о своем друге.

Здесь не было ни одного лекарственного растения, никаких целебных трав, на которые Понфилов буквально молился всю свою жизнь. Нет, здесь были потрясающие фруктовые деревья, не хуже тех, что росли в поместье Васнецовой. Сад был окружен высоким деревянным забором, что создавало ощущение отрешенности от внешнего мира, со всеми его страхами, опасностями и прочей суетой. Это был своеобразный маленький рай, утопия, в которой хотелось просто жить, забыв обо всем на свете. Воронцов с изумлением рассматривал каждую веточку, каждую травинку на земле, пока его взгляд не поймал маленького мальчика, стоявшего на другом конце сада. Дмитрий остановился, совершенно оцепенев, не в состоянии отвести глаз от ребенка, который тоже смотрел на него со всей своей детской робостью, в нерешительности вертя в руках какую-то мягкую игрушку. Елизавета и Александр стояли в дверях, с улыбкой наблюдая за отцом и его сыном, которые замерли друг напротив друга, не в силах пошевелиться или произнести что-либо. Впрочем, слова здесь были не нужны.

- Понфилов был бы счастлив увидеть это, - шепнул Александр девушке. Елизавета со слезами радости на глазах усмехнулась.

- И я счастлива видеть это. Своими глазами.

Александр понял, что графиня имеет в виду отсутствие вуали на ее лице, которая все эти годы была невыносимым бременем. Он улыбнулся еще шире. Впервые за много лет он тоже почувствовал себя счастливым – ведь его брат наконец-то был рядом с ним.

Дмитрий смотрел на мальчика, словно стараясь запомнить его лицо. Необъяснимый страх сковывал его, страх, что он больше не увидит его. Вдруг он понял, что это не так. Все закончилось. Опасности позади. Он смотрит на своего сына, и будет смотреть на него всегда. Воронцов увидел в глазах мальчика, что тот тоже знает, что так будет.

Они одновременно побежали навстречу друг другу. Ребенок мчался с веселым смехом, протягивая вперед руки; Воронцов, забыв обо всем, бежал к нему, тоже заливаясь счастливым смехом, превратившись в такого же ребенка, как его сын, радуясь тому, что он обрел.

Высоко в небе светило солнце, посылая свои теплые лучи в этот мир. Счастье было рядом. А большего и не надо.

* * *

Кто-то настойчиво называл меня по имени. Я все никак не мог вернуться к реальности: все мое воображение было там, в доме Понфилова, где Воронцов впервые прижал своего сына к груди. Так эта сцена мне и запомнилась: зеленый сад, ослепительное солнце на голубом небе, радостный Александр в дверях и Елизавета, прислонившаяся к дереву, со счастливой улыбкой смотревшая на отца и его ребенка. Это было так потрясающе наблюдать...Мне даже казалось, что я сам нахожусь с ними в саду, стою на зеленой траве, вдыхаю аромат фруктовых деревьев...Я не хотел покидать это место...но кто-то продолжал звать меня. В конце концов я поддался этому звуку и обнаружил себя там же, где и был последние несколько часов - на станции.

Мой рассказчик, который, судя по всему, окликал меня все это время, уже стоял.

- А...что? - протянул я.

- Все. Конец.

Я смотрел на него, словно не понимая, что он только что сказал. Мне действительно ужасно не хотелось верить в то, что история о Воронцове подошла к концу. Перед глазами у меня все еще была та последняя сцена.

- С тобой все хорошо? Мне показалось, ты глубоко задумался над чем-то.

- Я...да...да, я задумался...Остался под впечатлением... А...а почему вы встали?

Он махнул рукой, указывая назад. Я увидел поезд, который только что подошел к станции.

- Прямо к концу моей истории, - усмехнулся рассказчик. - Что-ж... - он назвал меня по имени. - Кажется, нам пора прощаться.

- Прощаться?

Я растерянно смотрел на него. До меня до сих пор не доходил смысл происходящего. Я медленно встал. Мы пожали друг другу руки.

- Я знаю тебя не так хорошо, как хотелось бы, - произнес он. - Но я с первого взгляда понял, что ты славный малый. Держи нос по ветру и иди вперед. Всегда. Никогда не думай останавливаться.

- Спасибо...

Он улыбнулся и пошел к поезду. Пройдя пару шагов, он обернулся ко мне.

- Кстати, у тебя теперь есть история Воронцова! Ты можешь попробовать написать книгу о его жизни. Сейчас на этом можно неплохо заработать. Вполне возможно, что кому-то она также придется по душе. Хватит тебе уже скитаться в поисках ненужной никому работы. Так что подумай над моим предложением.

- Она...она многим придется по душе! - вскричал я, ощутив небывалый прилив сил. - Я это знаю! И я...я обязательно напишу ее!

Он кивнул мне и двинулся к поезду, возле которого уже собралась толпа уезжающих людей и их родных. Он слегка замедлил шаг, словно выискивая глазами кого-то, и, найдя, приблизился к женщине и мальчику, которые также стояли возле поезда. Должно быть, его семья, подумал я. Потрепав мальчика по голове, он взял за руку девушку, которая что-то увлеченно начала ему рассказывать. Наверное, что-то смешное, потому что мой рассказчик весело смеялся. Я сел обратно на скамейку, продолжая наблюдать за ними.

И вдруг меня словно окатило холодной водой. Я потрясенно смотрел на эту девушку. Я узнал ее. Я не мог ее не узнать! Не мог, потому что ее образ наиболее подробно был изложен в истории, которую я только что услышал. Это потрясающей красоты лицо, обрамленное черными кудрявыми волосами до пояса, родинка над верхней губой и...глаза. Эти глаза были в жизни еще прекрасней, чем я себе представлял. Даже смотря в них с такого дальнего расстояния, я будто проваливался в их глубину. Девушка, в которую дважды стреляли; девушка, которая на протяжении шести лет скрывала свое лицо под вуалью; девушка, изображенная на единственной картине Воронцова, которую он не продал. Елизавета Борман…

Мой мозг лихорадочно соображал. Если это - Елизавета Борман, если этот мальчик - их сын, то...

Воздух наполнили клубы пара. Поезд отходил от станции. Троица поспешила к своему вагону. Я продолжал смотреть на них. Пока его жена и сын садились в поезд, он снова обернулся и, встретив мой взгляд, подмигнул мне. Затем он залез в вагон и исчез с поля моего зрения. Поезд медленно набирал скорость. Вскоре он отошел от станции.

Я встал и медленно побрел в сторону выхода. Ноги плохо меня слушались после многочасового сидения, так что я немного прихрамывал. Я до сих пор не мог поверить в то, что историю своей жизни только что поведал мне Дмитрий Воронцов. И как я сразу его не узнал? Ну да...пока он рассказывал, я смотрел сквозь него, давая свободу своему воображению. У меня даже не было мысли о том, что мой рассказчик мог быть как-то связан с миром Воронцова. Я вспоминал его внешность, и понимал, что она полностью совпадает с образом Дмитрия, который был у меня в голове. Ну как так? Я даже не спросил его имя при знакомстве!

От злости на самого себя я пнул камешек на дороге. Продолжал идти. И, к удивлению для самого себя, я вдруг улыбнулся. Нет, не просто растянул губы в стороны, я улыбнулся так, как это и нужно делать, когда ты счастлив, давая прохожим возможность сосчитать все мои зубы. Мгновение - и я залился счастливым смехом. От чего? А я и сам не знал. Мне просто было хорошо в тот момент. Грусть от того, что история, так захватившая мое воображение, закончилась. Потрясение от того, что я увидел Воронцова с семьей вживую. Злость на самого себя от того, что я его не узнал во время всего его повествования. И, наконец, необъяснимая радость. Почему? Не знаю! Она же необъяснимая! Я даже не мог понять, о чем думал в тот момент. Точно не о том, что потерял очередную работу.

Держи нос по ветру и иди вперед. Всегда. Никогда не думай останавливаться.

Одного я не мог понять - что Дмитрий Воронцов забыл в моей Богом забытой деревушке? Почему он отъезжал именно от этой станции? Ответ я узнал на следующий день, когда расспросил долгожителей своей деревни о ее истории. Оказалось, что свое название - Игорево - она получила не так давно, всего пятнадцать лет назад. До этого она называлась Махотка. Это была деревня Воронцова.

Я нашел потом тот самый обрыв, где собирались в детстве Дмитрий, Александр...Борман...откуда когда-то сорвался Стаханов...Река давно пересохла, оставив на земле только острые камни. Я долго думал, зачем Воронцов вернулся сюда - он избегал этого места пятнадцать лет. А потом я понял, что так оно и должно было быть. Он вернулся туда, где все и началось. Он посмотрел в глаза тех, кто все еще его помнил. Он положил цветы на могилы родителей. И, несомненно, он несколько часов провел на обрыве, заново переживая события той ночи. Я знаю, что это все трудно назвать искуплением. Но, возможно, для Воронцова это значило много.

Я вспомнил об обещании, которое дал графу, когда мы прощались с ним. Книга. История, которую он мне рассказал, должна, обязана оказаться на листах бумаги! Помнил ли я ее в подробностях? Я мысленно пронесся по ней, начиная от событий в деревне и заканчивая садом за домом Понфилова. Радость отразилась на моем лице. Конечно, я помнил эту историю во всех деталях. И Воронцов знал это. Поэтому поручил написать книгу. И я напишу ее... Напишу...

Я шел в деревню, не подозревая, что через пять дней ко мне придет письмо, из которого я узнаю, что некий граф передал в мое распоряжение огромное поместье в Лондоне и свое немалое состояние. Я навсегда запомнил лицо своего деда в тот момент, когда я сказал ему, что уезжаю в Англию. Он точно не ожидал такого от своего внука-неудачника. Но я не так скуп как он, и тем более не злопамятен: я посылал ему деньги до конца его дней.

И вот я уже сижу в саду возле Васнецовской усадьбы и дописываю последние строчки своего романа. Я немедленно отошлю его человеку, которому и принадлежит эта история. В конце концов, я обещал. Да и не просто так же Воронцов в своих письмах постоянно указывает свой адрес. Хоть я и сомневаюсь, что он сидит во Франции, как он упомянул недавно – в мире много мест, которые стоит посетить. В любом случае, по приезду домой он увидит на своем столе эту книгу. И, несомненно, улыбка вспыхнет на его лице.

Ко мне приблизилась служанка с подносом.

- Я принесла вам чаю, - с добродушным видом обратилась она ко мне, поставив поднос на скамейку, - А то вы уже несколько часов сидите здесь: в горле-то наверное пересохло.

- Благодарю, Мишель. Я уже заканчиваю.

Когда она удалилась, я обмакнул перо в чернила и замер. Как же закончить эту историю? Я усиленно пытался вспомнить то, что услышал полтора года назад от графа на станции.

Солнце, висевшее высоко над моей головой, бросило свой луч на блестящую гладь пруда. Посмотрев на этот свет, я сразу вспомнил слова. Как же я вообще мог о них забыть? Перо со скрипом забегало по бумаге.

Счастье было рядом. А большего и не надо.

О г л а в л е н и е

Часть I : Возвращение графа

Часть II : Мятежники

Часть III : В поисках смысла

Часть IV : Потерянный

Часть V : Раскрытые карты

© bakhor / Бахор

Опубликовано 24.08.2014 в 13:47
Прочитано 330 раз(а)