Таинственный гость

За окном зима. Я на кухне готовил картофель фри. Вокруг распылялся приятный запах, а в колонках играла песня «Serve the servants» группы Nirvana. Я схватил, загрустивший в углу, веник и, представив, что он — Fender Stratocaster, начал играть на нём, подпевая Курту Кобейну и кивая головой в такт. В динамиках зазвучало соло и я, представив себя на концерте, принялся перебирать по струнам веника, выдавая соло. Весь концерт продолжался три минуты, после чего в дверь постучали, и я, отложив гитару для подметания пола в сторону, пошёл открывать дверь. Я открыл её. На пороге стоял вечер, закутанный в шарф, он согревал тёплым дыханием ладони и молчал. Пауза длилась десять секунд.

-На улице сильный ветер,- прервал он молчание.

Я хотел соригинальничать и сказать – добрый вечер, но тут же спохватился.

-Скорее проходи,- выпалил я.

Гость вошёл и при свете, что ярко озарял коридор, я его рассмотрел. Чёрный кожаный плащ подчёркивал стройную фигуру, а потёртые джинсы и кеды выдавали в нём рок-н-ролльного парня. Он снял с плеча зачехлённую гитару и радостно произнёс:

— Сегодня послушал новый альбом группы Cranberries и проникся песней «Empty» и смог подобрать аккорды к ней.

Я понял, что гость навеселе, от него пахло алкоголем, улыбнулся и ответил ему:

— Проходи на кухню, покажешь мне их.

Я включил электрический чайник.

— Тебе сколько ложечек сахара в чай класть?- спросил я таинственного гостя.

— Две ложечки и без горки,- ответил он, греясь у камина.

Вечер стал рассматривать кухню. На стенах были рисунки и фотографии.

-А кто это нарисовал?- указал он на рисунок, нарисованный простым карандашом.

-Это Хэнрик Мосес, человек, который с карандашом и бумагой на «Ты».

Я протянул гостю чашечку с горячим чаем и его глаза посветлели. После нескольких глотков чарующего напитка, вечер окончательно согрелся. Расчехлил акустическую гитару, достал из кармана медиатор и кухня в секунду наполнилась сказочной мелодией. Я взял маленькие барабаны и задал ритм и мы в два голоса принялись петь:

Спи в заброшенном доме, то в сладкой истоме, то в судорогах.

Слепи из пыли и тлена смешного оленя на быстрых ногах.

Плачь испуганным зверем и вырастет дерево из мёртвого пня.

Сядь в разбитый трамвай и глаза закрывая увидишь меня.

Кто-то разрешил трамвайным рельсам разрезать этот город.

Трамвай идёт разбитый, громыхая через ночь ножом по горлу.

Мне всё лучше и лучше, мне хочется слушать, но устали чтецы

пить весенние капли из сморщенной лапы медведицы.

Кто откроет мне двери испуганным зверем из мёртвого пня?

Там в разбитом трамвае, глаза закрывая увидишь меня.

Кто-то разрешил трамвайным рельсам разрезать этот город.

Трамвай идёт разбитый, громыхая через ночь ножом по горлу.

Как только стихла мелодия, мы услышали за окном аплодисменты прохожих и одновременно рассмеялись.

Вечер закурил и протянул мне лист бумаги со словами:

-Сегодня написал стихотворение, прочти вслух.

И я принялся читать:

Поэт и прохожий

В один прохладный, зимний день,

когда был ветер свеж и тих,

поэт случайному прохожему

дал почитать свой новый стих.

Прохожий мило улыбнулся,

хотя давно совсем продрог,

но всё же взял в руки листочек

и погрузился в море строк.

* * *

На белоснежный лист бумаги

строка ложится, чуть вздохнувши,

его целует в губы, в шею,

небритость щёк слегка лизнувши.

Лист обнял трепетное тело,

в волну волос нырнули пальцы,

и только запах от чернил

увидел их в любовном танце.

* * *

Прохожий молвил: « Что за бред?»

и скрылся где-то у метро.

Поэт порвал листок бумаги

и дома выбросил в ведро.

Как только я закончил читать произведение, вечер достал ещё один лист бумаги из внутреннего кармана, это был рисунок, который он сегодня нарисовал.

Я стал пристально вглядываться в его творческий замысел. На листе был изображён глаз с ресницами. Вместо зрачка была нарисована планета Земля с морями, океанами, сушей. Я стал частью этого художества, пропитался запахом абстракции. Так длилось несколько минут. Собрав себя воедино, я с большим трудом вырвался из цепких лап рисунка и произнёс:

+ — То, что ты сотворил достойно того, чтобы висеть в Эрмитаже.

Вечер залился хохотом:

— Ты как скажешь, хоть стой, хоть падай, висеть в Эрмитаже.

Внезапно гость прервал свой смех, посмотрел на часы и замолчал. Часы на кухне показывали 23: 59.

-Мне пора уходить, — прервал он своё таинственное молчание.

В дверь постучали и я уверенно зашагал, чтобы открыть её. Резким движением я распахнул дверь и обомлел — на пороге стояла ночь, завораживая меня своей божественной красотой.